Люди и окна
С. Б. Шумский
В ПОЕЗДЕ
Тяжелая вагонная духота, заспанные, вялые лица пассажиров. Бубнит репродуктор, переговариваются картежники, пахнет арбузами, огурцами и людским потом... И хочется спать – как хочется спать! Но от сна уже болят бока, ломит в голове.
– Десять копеек кучка, а в кучке одна штучка...
Это вошел разносчик, высокий жилистый старик в белой куртке. В руках у него плетеная корзина и огромный алюминиевый чайник.
Вагон оживает, начинается сползание с полок, расспросы, звенит мелочь.
– С мясом, с мясом пирожки! – выкрикивает старик привычным голосом. – Десять копеек кучка...
– Мне три пирожка.
– Есть какао.
– И какао, пожалуйста, стаканчик.
Старик подает что надо и продвигается дальше.
– Чай пить – себя морить. Пейте какао. Раз глотнешь – уснешь, два – не встанешь. От какао кровь густеет, голова пустеет, пузо толстеет.
Пирожки с ливером невкусные, горькие, но берут нарасхват: чего в вагоне не съешь со скуки? Да и старик уж больно занятен и деловит, не торгует, а словно раздает. Движения его темных, узловатых рук неторопливы и точны, сухое лицо с седеющими усами кажется отрешенным и безразличным ко всему, что творится вокруг него, и только в глазах, потерявших свою былую синь и глубину, светится что-то насмешливое и старчески озорное, будто они говорят: «Мы, брат, свое дело знаем».
– Пирожки с мясом, десять копеек кучка, а в кучке – одна штучка, – слышится его ровный бас в другом конце вагона.
ПРОХОДЯТ МИНУТЫ, И ВАГОН СНОВА ПОГРУЖАЕТСЯ В СОНЛИВОЕ ОЖИДАНИЕ. СТУЧАТ КОЛЕСА, ПЛЫВУТ ЗА ОКНОМ СТОЛБЫ, БУДКИ, ПОЛУСТАНКИ В ТОПОЛЯХ, СТОГА, ОГОРОДЫ, И ИНОГДА НАТУЖНО, ТРЕВОЖНО ГУДИТ ВПЕРЕДИ ЭЛЕКТРОВОЗ.
С. Б. Шумский
В ПОЕЗДЕ
Тяжелая вагонная духота, заспанные, вялые лица пассажиров. Бубнит репродуктор, переговариваются картежники, пахнет арбузами, огурцами и людским потом... И хочется спать – как хочется спать! Но от сна уже болят бока, ломит в голове.
– Десять копеек кучка, а в кучке одна штучка...
Это вошел разносчик, высокий жилистый старик в белой куртке. В руках у него плетеная корзина и огромный алюминиевый чайник.
Вагон оживает, начинается сползание с полок, расспросы, звенит мелочь.
– С мясом, с мясом пирожки! – выкрикивает старик привычным голосом. – Десять копеек кучка...
– Мне три пирожка.
– Есть какао.
– И какао, пожалуйста, стаканчик.
Старик подает что надо и продвигается дальше.
– Чай пить – себя морить. Пейте какао. Раз глотнешь – уснешь, два – не встанешь. От какао кровь густеет, голова пустеет, пузо толстеет.
Пирожки с ливером невкусные, горькие, но берут нарасхват: чего в вагоне не съешь со скуки? Да и старик уж больно занятен и деловит, не торгует, а словно раздает. Движения его темных, узловатых рук неторопливы и точны, сухое лицо с седеющими усами кажется отрешенным и безразличным ко всему, что творится вокруг него, и только в глазах, потерявших свою былую синь и глубину, светится что-то насмешливое и старчески озорное, будто они говорят: «Мы, брат, свое дело знаем».
– Пирожки с мясом, десять копеек кучка, а в кучке – одна штучка, – слышится его ровный бас в другом конце вагона.
ПРОХОДЯТ МИНУТЫ, И ВАГОН СНОВА ПОГРУЖАЕТСЯ В СОНЛИВОЕ ОЖИДАНИЕ. СТУЧАТ КОЛЕСА, ПЛЫВУТ ЗА ОКНОМ СТОЛБЫ, БУДКИ, ПОЛУСТАНКИ В ТОПОЛЯХ, СТОГА, ОГОРОДЫ, И ИНОГДА НАТУЖНО, ТРЕВОЖНО ГУДИТ ВПЕРЕДИ ЭЛЕКТРОВОЗ.