Гнев провинции
Сергей Артурович Камышников


Сергей Камышников родился в Тюмени в1957 году. В 1984 был участником областного семинара молодых литераторов. Стихи публиковались в тюменской периодике, журнале «Уральский следопыт», коллективных сборниках и альманахах, в «Литературной газете». Изданы сборники стихов: «Стихи» (1996 г.), «Улыбка Музы» (2010 г.), «Вполголоса» (2011г.), «Предчувствие счастья» ( 2015г.). Сборник рассказов «Гнев провинции» - первая прозаическая книга.





Сергей Камышников ГНЕВ ПРОВИНЦИИ













От автора




Каждому писателю хочется, чтобы его книги читались. Талантливый автор раскрывает до деталей характеры персонажей своих произведений. Но читателю, особенно школьнику или студенту, загруженному учебной программой, не хочется углубляться в психологизмы авторских измышлений, считая их преснятиной. Читателю хочется остросюжетности, правдивости эмоций и романтики.

В моих повестях и рассказах не много острых сюжетов и авторского монолога. В них больше диалогов, чем углублённого разбора поступков персонажей и выворачивания на изнанку тёмных закоулков общества.

Не знаю, правильно ли я поступаю, но мне хочется быть добрым писателем. В моих рассказах никто никого не убивает. А сведённые на нет глубины психологизмов, моральных противоречий душ персонажей, их дум и раздумий я оставляю на додумывание читателю, давая возможность поработать его фантазии.

Когда я пишу тот или иной рассказ, он в моём воображении возникает в виде нового фильма, сюжеты которого я создаю исходя из своего мировоззрения. Таким образом, произведения в этой книге представляются мне жанром литературного сценария.



Автор выражает сердечную благодарность предпринимателям Исетского района Тюменской области за помощь в издании книги:

Власову Андрею Николаевичу,

Диеву Валерию Павловичу,

Кузнецовой Надежде Ивановне,

Мякишеву Якову Вячеславовичу,

Прудникову Владимиру Владимировичу,

Исетскому магазину «Хайтек», а так же Директору ООО «БасАвто» Камышникову Тимофею Владимировичу






Ника





1

Литературный Дух Творчества постоянно проживал в апартаментах редакции газеты города Синереченска. Он обитал здесь с момента выхода в свет первого номера, но откуда он пришёл и сколько ему лет, он и сам не знал. Дух попытался было поселиться в офисе союза писателей, но там ему было скучно. Писатели в офис заглядывали редко, а Дух не любил звенящей тишины, ничего общего не имеющей ни с творчеством, ни с жизнью. Нет, ему, конечно, необходима была тишина, но особенная, творческая, в которой приглушенно стрекотали клавиши клавиатур компьютеров и еле слышно шуршали по белой бумаге шариковые авторучки. Дух привык к этим нежным звукам и уже не мог жить вне редакции. Только здесь ему было комфортно, только здесь без него не могли обойтись. Он чувствовал всей своей сущностью, что нужен здесь каждому пишущему и поэтому, живя в редакции, Дух Творчества был счастлив. То он витал в воздухе длинного и узкого редакционного коридора, то заглядывал в кабинеты и углублял журналистам замыслы сюжетов, то помогал найти точное слово или неожиданный красивый словарный оборот. Он знал всех сотрудников в лицо, по фамилиям, именам и отчествам. Иногда в конце обеденного перерыва он позволял себе вздремнуть несколько минут, располагаясь в коридоре у самого потолка. Но даже в эти минуты он, не глядя, мог узнать любого журналиста по звуку шагов. Василия Владиславовича Никонова, которого никто не называл по имени, а только по фамилии или просто Ника, Дух Творчества просто обожал. Ника был одним из его любимчиков. Среднего роста, стройный и русоволосый, с магически синими глазами, он нравился женщинам и сам влюблялся, но служебных романов себе не позволял и всегда чувствовал грань, которую переходить нельзя.

Дух Творчества обожал людей, нравившихся противоположному полу. А от влюблённых он просто светился, озаряя их лица улыбками и поднимая настроение всему коллективу. С влюблёнными ему было легче, ведь у них повышенный жизненный тонус, который в свою очередь стимулирует творчество.

Никонов работал корреспондентом отдела экономики и писал глубокие аналитические материалы.

Любимчик Духа Творчества не появлялся на работе уже три дня и невидимый обитатель редакции начал о нём скучать. Но вот где-то в начале коридора, похожего на туннель, зазвучали знакомые стремительные шаги, и Дух Творчества встрепенулся.

Никонов на ходу просматривал приготовленный авансовый отчёт. Спешки его сдавать никакой не было. Вернувшись из командировки, он отдал в набор готовый газетный материал и мог уйти домой, но ему хотелось зайти в бухгалтерию.

Никонов давно поймал себя на том, что он придумывает повод для того, чтобы лишний раз заглянуть в кабинет к тихим работницам бухгалтерского учета. Сама бухгалтерия со всей своей цифирью его не интересовала, но, как магнитом, притягивала к себе улыбчивая, доброжелательная сероглазая бухгалтерша Даша, с которой он был знаком ещё в подростковом возрасте. Они ходили в одну школу и жили почти в центре города в одном деревянном двухэтажном доме с общей кухней. Но потом Дашин отец получил новую квартиру. Семья переехала на окраину города, и Даша сменила школу. Они не виделись много лет. Работать в редакции Даша начала раньше Никонова, сразу после окончания финансового факультета, уже будучи замужем.

Никонов не понимал себя. Как он, отец семейства, мог влюбиться? Нет, он не святой. Бывали, конечно, интрижки, но тут... так углубиться?! «Если люди ищут утешения на стороне, значит, им чего-то не хватает дома», - вспомнил он чьё-то высказывание.

- Чего же мне не хватает в своей жене? - иногда думал он, вспоминая о недостатках супруги, которые тут же прощал.

В этот раз Никонов заглянул в кабинет и, встретив Дашин взгляд, приглашающе спросил:

- Можно тебя на минутку?

Они сидели в коридоре на ободранных старых креслах и болтали о пустяках. Он шутил, не жалел комплиментов, заглядывая ей в глаза.

- Ника, я тебе нравлюсь? - спросила Даша, лукаво взглянув на Никонова.

Он смущённо усмехнулся:

- Женщины обычно чувствуют, когда они нравятся мужчинам. И ты, видимо, тоже чувствуешь.

- И я чувствую, - она смотрела ему прямо в глаза. - Мы давно знаем друг друга. Ты тоже мне... - она внезапно замолчала и продолжила, не глядя на него:

- Кажешься интересным мужчиной. Но ты же понимаешь, что у нас ничего не может быть. Ты женат, я замужем, у меня дети, у тебя дети...

- Ну да, - Ника вздохнул, опустив голову.

- Мы, наверное, с тобой будем вместе, когда состаримся. Смо-ор- щимся, - Даша рассмеялась. - Представляешь эту картинку?

Никонов не представлял. «Разве можно любить, когда состаришься? - думал он. - Любить и быть любимым можно только сейчас. Здесь и сейчас, когда нам двадцать пять, а не когда-то потом, в сорок лет».

- Интересно, какие мы будем лет через двадцать? - задумчиво проговорила Даша, смотря куда-то вдаль.

Рядом, в двух шагах, зависал невидимый Дух Творчества. Он радовался за Нику и за его добродушную собеседницу.

Но ни серьёзных отношений, ни любовного романа у Никонова с Дашей так и не случилось.

После того разговора прошло двадцать лет. Конечно, не как один день, как пишут в романах. За это время много чего произошло и свершилось. Ника давно перешёл работать в редакцию областной газеты. Он вырос не только как журналист, но и как поэт и бард. Стихи и песни сделали его известным в городе.

За двадцать лет выросло новое поколение. Старшая дочь Никонова, двадцатипятилетняя барышня, работала диктором телевидения. А Дашин сын, ровесник его дочери, стал предпринимателем.




2

- Никонов, я тебе работу нашла, - с порога объявила Мария своему мужу.

- Какую? - поднял он глаза от монитора, на котором набирал текст газетной статьи.

- Файкин муж в гостинице работает через ночь и хорошо зарабатывает. Ему нужен сменщик, потому что его прежний уволился.

- Муж твоей подруги Фаины, чтоб ты знала, работает сутенёром и поставляет проституток в номера гостиниц города.

- Да плевать, что он там поставляет! Главное - за это деньги платят!

- Ты хочешь, чтобы я по ночам находился рядом с девицами лёгкого поведения? А как насчёт заразных заболеваний и морали?

- Болезни передаются только половым путем, - возразила она, переодеваясь за дверкой шкафа. - А с моралью у тебя всё нормально, и, я надеюсь, ты будешь дружить с головой.

- Я и сейчас дружу. Поэтому ни в какой криминал и полукриминал не вступаю. И вообще... у меня есть работа и зарплата.

- Вшивая зарплатка корреспондента вшивой газетёнки.

- Ну, какая есть.

Мария фыркнула и пошла на кухню.

- Я там супец сварганил, - крикнул он ей вдогонку. - На плите!

- Скромная зарплата - скромный супец! - донеслось из кухни.

Никонов промолчал.

На следующий день Мария пришла с работы поздно.

- И где? - встретил её вопросом Никонов.

- К Фае после работы зашла.

- Что там делать три часа?

- Ну, у неё гости были. Две подруги с мужьями.

- Всё та же компания?

- Всё та же.

- Там все с мужьями, а ты, как сиротинушка, одна.

- Не иронизируй. Мы с тобой были у них один раз вместе, - доказательно произнесла Мария, заглядывая мужу в глаза.

- Один раз - да, но ты там бываешь два-три раза в месяц, только почему-то без меня.

- Ну, я же не виновата, что тебя там не приняли, - аргументировала она.

- Да, в этом коллективе я не пришёлся ко двору, - развёл Ника руками. - Ибо в карты не играю и пиво вёдрами не пью. Кстати, интересно, если твоего мужа, как ты говоришь, «не приняли», тогда что делаешь там ты, замужняя женщина? Вам не кажется, что это слегка неприлично? И вообще... Где Ваша супружеская солидарность?

Никонов в подобных ситуациях, иногда, ненезаметно для себя, обращался к супруге на «Вы». Мария наморщила свой красивый лобик, обдумывая ответ:

- Не усложняй.

- Так ты, значит, по простоте своей там бываешь чаще, чем в нашей спальне?

- Ты что меня ревнуешь?

- Что Вы, и не думал ревновать! Мадам, но согласитесь, забвение супружеского долга - это подозрительно, - шутливо взглянул он на неё.

- Не пойманный - не вор, - выдохнула супруга.

- Ну почему же? Вор. Просто не пойманный, - мягко возразил он.




3

Зима заканчивалась. Весна принесла с собой ощущение грядущей радости и надежды на перемены к лучшему.

В России одна политическая элита сменялась другой. В Синереченской области заваривалась предвыборная каша. Политический ветер заносил в окна кабинетов, наряду с новыми веяниями, и запах «жареного» старой политической гнили.

Газета финансировалась из бюджета и была нацелена на поддержку старого губернатора. Претендента на пост губернатора Никонов не знал, а за старого не хотел тупить своё перо, потому что именно при нём давили административными ресурсами малый производственный бизнес в угоду иностранной товарной интервенции. Это было не что иное, как измена Родине, хотя никто из власть имущих не выдавал военной тайны. Часть коллектива редакции, не желающая держаться за старое, перешла в разряд свободных «художников», и Ника в том числе. Дух Творчества, обидевшись за своего любимчика, покинул апартаменты редакции и, став бездомным подшучивал над собой: «Ну вот, сейчас я по-настоящему свободный, лечу, куда хочу». Но лететь ему никуда не хотелось, и он последовал за Никоновым и поселился сначала в подъезде его дома, а после перебрался к нему в квартиру.

В тот день, когда Никонов уволился с работы, у него вдруг резко подскочило артериальное давление. Домой он приехал «на автопилоте». Вечером стало ещё хуже, и пришлось вызывать «скорую». Врачи суетились вокруг него, а жена спокойно стояла рядом. Он посмотрел на неё и встретил покаянно - равнодушный взгляд, который как бы говорил: - «Ну, умрёт, так умрет».

Никонову пришлось стать внештатным корреспондентом сразу нескольких газет.

Он писал статьи на своём домашнем компьютере. Дух Творчества, видя его старания, помогал ему, как мог. Никонов много и с удовольствием работал, но денег на жизнь всё равно хватало в обрез. Мария не раз недовольно высказывалась по этому поводу.

Изредка за небольшой гонорар Никонова как барда приглашали в ресторан. Его песни иногда звучали по местному радио. Их нещадно воровали и пели в клубах и ресторанах, не удосуживаясь заплатить автору.

Мария при каждой очередной размолвке говорила:

- Кому нужны твои песенки?

- Плохие песни воровать не будут, - возражал ей Никонов.

- Если они хорошие, что ж тебе за них не платят?

Никонов молчал, размышляя о том, что Синереченск - не столица, а провинция. Здесь нет Москонцерта и таких, как в столице, музыкальных продюсеров. А чтобы выиграть суд у ресторанных певцов, нужно доказать, что это твои песни, но прежде надо зарегистрировать авторские права, а на это нужны деньги, которых на пропитанье-то кое-как хватает.

Никонов за многие годы работы корреспондентом так и не заработал на собственное жильё и ютился с семьёй в хрущёвке своего тестя, но отдельно от родителей жены, которые жили в другой квартире. И хотя Ника с жильём не бедствовал, в отличие от некоторых своих коллег по пишущему цеху, которые жили кто на съёмных квартирах, кто на дачах друзей, но всё же чувствовал себя не совсем уверенно, не имея своего собственного угла.




4

Запах сигаретного дыма чувствовал себя хозяином офиса Синереченского Союза писателей и смотрел на председателя, как на самозванца, временно захватившего помещение. Председатель, покурив, иногда открывал окна, пытаясь с помощью сквозняка выветрить сигаретный дым на улицу. Дым после этой процедуры делал вид, что его нет, но как только окна закрывались, снова проявлялся табачным запахом, невидимо вытягиваясь из пор обивки мягких кресел и складок штор.

Никонов не курил, и запах табака ему всегда портил настроение. Он сидел за широким столом рядом с такими же членами Союза, каким был сам, и слушал в сотый раз рассказ председателя о том, как было хорошо при советской власти. Наконец получасовая ностальгия закончилась, и председатель перешёл к насущным вопросам.

- Ваши документы я отправил в Москву, - он повернулся к молодой писательнице Стекловой. - Там всё: и копия протокола нашего собрания, где видно, что большинство голосов отдано за Ваше вступление в Союз писателей, и рекомендации, и Ваше заявление. Будем ждать результата, утвердят или нет.

Стеклова молча кивнула.

Председатель взглянул в свои записи.

- Власти нас опять пытаются выселить, - сообщил он. - Но я уже ходил к депутату, и он мне пообещал заступиться.

- Странно, что власти не понимают нужность литературы. Но странней странного то, что за много лет существования организация писателей не позаботилась заиметь собственное помещение, - бросила реплику Стеклова.

- В советское время это было невозможно, да и не нужно, - резко отреагировал председатель.

- Сейчас не советское время, - поддержал Стеклову Никонов.- Можно обратиться к властям с просьбой о выделении земельного участка для строительства.

- А на что строить? - развёл руками председатель, - Мы - общественная организация, у нас нет денег.

- Деньги есть у строительных организаций, - продолжал Ника,- которые участок могут получить только либо на аукционе, заплатив огромные деньги, либо за взятку в несколько миллионов, тем самым с первых шагов строительства увеличивая стоимость будущих квартир. То есть, ещё нет ни фундамента дома, ни проекта, а цена за будущий квадратный метр уже начала расти. В диктаторских странах за такие фокусы расстреливают.

Писатели, поддакивая, кивали головами, соглашаясь с Никоновым.

- Ну, хорошо, у строителей есть деньги, это понятно, - взглянул на Нику старейший член Союза Заречнов. - Они ведь не станут строить для нас бесплатно.

- Бесплатно не станут, - согласился Ника. - Но если действительно Союзу писателей, как общественной организации, дадут земельный участок в аренду для строительства жилого дома, например, девятиэтажной свечки, то строители захотят первый и второй этажи оставить за собой. Они коммерческие. Это магазины, кафе, аптеки. Так мы не против... Союзу писателей под офис хватит сорок квадратов на третьем этаже, да три - четыре квартиры под служебное жильё, а то у нас некоторые писатели до сих пор не имеют собственного угла.

- Никонов, что ты фантазируешь?! - повысил голос председатель, - Никто нам ничего не даст. У нас нет денег на взятку в несколько миллионов. Хм, участок какой-то... Я не буду этим заниматься.

- Заниматься будем мы, - тихо произнесла Стеклова. - А Вам только письмо подписать и поставить печать.

- Да никто, ничего не даст, - отмахнулся от неё председатель.

- Пусть попробуют отказать! - вставил Никонов. - Мы ведь не какой - нибудь кружок кройки и шитья. Наши произведения читают тысячи россиян, а это значит, что мы влияем на сознание и культуру людей. А раз так, то мы не просто кучка творческих людей, а общественно- политическая организация.

В офисе повисла тишина. Каждый обдумывал слова Никонова, представляя в воображении до какой общественной значимости можно раскрутить писательский труд.

- Ну, попросите тогда участок под дачный кооператив писателей, - нарушила молчание Стеклова, - В Москве же есть Переделкино, пусть подобные дачи будут и в Синереченске.

- Дачи? Да у нас у всех всё есть, - опять отмахнулся председатель.

- Не у всех. Есть у старшего поколения писателей, полученные даром в советское время, а молодые ещё не обзавелись, - уточнил Никонов. - К тому же часть дачной территории можно сдать в аренду под сенокосы или пастбища, законсервировав тем самым её для будущих поколений писателей. Сами знаете, что на литературные гонорары не прожить, так хоть на картошке протянут.

- Да что вы на самом деле не понимаете, что сейчас не социализм, и власти ничего нам не дадут, - председатель побагровел, нервно распечатал пачку сигарет и закурил.

- А Вы не ссорьтесь с властью, не обвиняйте её на страницах своей газеты, - мягко поучала Стеклова председателя. - А, наоборот, организуйте в городе выступление поэтов и пригласите коллективы администраций. Увеличьте тираж литературной газеты, покажите и власти, и народу, что писатели не варятся в собственном соку, а работают для поднятия культуры и нравственности народных масс. Тогда, может, и дадут, чего попросим. Вон в соседней Кемеровской области писатели финансируются на постоянной основе и даже квартиры получают.

После собрания в офисе остались только председатель и прозаик Заречнов, известный своими повестями и пьесами, живущий не только литературными трудами, но и собственной небольшой пасекой.

- Эта Стеклова очень уж активная. Я ведь могу и приостановить её вступление в Союз. Позвонить только в Москву... Никонов тут ещё со своими идеями... - председатель покосился на Заречнова, ожидая от него поддержки. Но Заречнов возразил:

- Она издала пять книг. Хороших. Теперь шестую пишет.

Председатель промолчал.

- А что молодёжь активна, так это хорошо, - Заречнов усмехнулся,- Будет, кому тебя заменить на следующем отчётно-выборном собранье. Да и не так уж они молоды. Стекловой сорок, Никонову сорок шесть.

- Что, этих на моё место? Да они дел наворочают! Квартиры, дачи... Нет, я её принимать не буду.

- Это точно. Наворочают! - Заречнов смотрел прямо в глаза председателю, - И добьются ежегодных литературных премий. И тираж газеты увеличат, которая, кстати, издаётся за казённый счёт. А я их поддержу.

- Ты так говоришь, как будто кто-то из них уже руководит Союзом. Но пока я несу за всё ответственность и сижу в этом кресле, - председатель хлопнул ладонью по подлокотнику и встал, давая понять, что аудиенция закончена.

- Ну, - согласно кивнул Заречнов, - Ответственность ты нёс, да весь выносился, а дело стоит. Тянешь годами с приёмом в Союз талантливой молодёжи, боишься, что тебя обойдут более энергичные. А ведь люди надеялись на тебя. Засиделся ты, друг мой, господин Степнов Фадей Викторович, в этом кресле, - Заречнов поднялся и медленно пошёл к выходу.




5

С началом лета начался дачный сезон. Мария увязла в грядках, забыв напрочь о супружеском долге, которого она и во всё остальное время года старалась избегать, несмотря на исходящие от мужа флюиды желания. Она отправлялась на дачу не только на все выходные, но и среди недели, после работы.

- Милая, - сказал однажды своей жене Никонов. - Мы что-то совсем редко встречаемся в спальне. Может быть, тебе наскучил запах моего литературного тела?

- Нет, не наскучил.

- Может быть, тебе приелась мелодия моих прикосновений?

- Нет, не приелась.

- Так в чём же дело? - заглянул он ей в глаза. - Прости, но ты как-то подзабыла о супружеском долге.

- Я не забыла. Я помню.

- Ты не помнишь, а вспоминаешь. Пользуешься мной, как банным веником, раз в неделю.

В один из майских дней, в конце рабочего дня, Никонов позвонил жене на работу,

- Прости, дорогая, что я решился напомнить тебе о своём существовании, но я соскучился.

- Соскучился за восемь часов?

- Я в постоянном томлении о тебе, милая.

- Всё, мне некогда, работать надо, - услышал он из трубки.

Выйдя из автобуса, Никонов остановился, подсчитывая деньги.

- Так, что у меня тут осталось, ага... - и он поспешил в цветочный киоск.

- Пап, у нас какой-то праздник?- спросила старшая дочь, когда Никонов вошел в квартиру.

- Да нет, просто чай с тортом.

- А роза? - улыбнувшись, спросила дочь.

- Это маме.

- Ой-ой-ой, - пококетничала она и скрылась за дверью своей комнаты,

- А мама ещё с работы не пришла, - доложила ему младшая.

- На-ка, определи цветочек в кувшин и налей воды, - подал он дочери розу.

Вскипятив чайник, он порезал торт на треугольные доли. Затем, поставив в центр стола кувшин с розой, принялся готовить омлет.

В дверь позвонили. Ника пошёл открывать, а Дух Творчества, зависая у потолка комнаты над компьютером, свесил голову и заглянул в прихожую, ожидая радостной встречи своего любимчика с женой. Никонов открыл дверь и чмокнул жену в щёку, пропуская её в квартиру.

- Привет. М-м, как ты вкусно пахнешь, - шепнул он ей на ушко.

- Привет, - бросила она на ходу.

- Просим с нами отужинать, - Ника, приглашая, сделал жест рукой.

Мария остановилась на пороге кухни. Дочери сидели за столом и радостно улыбались матери.

- Ничего себе! - выдохнула она.

- От папы всем торт, а роза тебе! - с радостью сообщила младшая дочь.

- Давай поужинаем, отдохнём немного, а потом погуляем перед сном, - Никонов обнял жену, - Как говаривал генерал Инзов, у которого во время южной ссылки жил Пушкин: « для рациона, для моциона, для грациона».

- Спасибо, конечно, - взглянула Мария на мужа, отстраняясь. - Но чаёвничать, тем более прогуливаться, некогда. Надо ехать на дачу. Девочки, быстренько собирайтесь, дед с бабушкой ждут в машине.

- Я приглашу их чаю попить, - Ника огорчённо вздохнул и направился к двери, но супруга остановила его:

- Нет, нет, не нужно! Знаешь ведь, что они тебя не любят. Да и некогда, мы уже уходим. Нужно поливать, пока светло.

- Без тебя польют. Не вёдра ведь таскать, а из шланга...

- Там и без поливки есть чем заняться, - возразила Мария. - Да и вообще... Мы хоть там поедим по - человечески.

- Ты хочешь сказать, что у нас дома есть нечего? В холодильнике ж всё есть! Не разносолы, конечно, но никто не изголодался.

- Вот именно, что не разносолы, - проворчала Мария, надевая туфли. - Девочки ничего не видят! - и, повернувшись к детям, настойчиво произнесла:

- Поехали.

Дочери неохотно вышли из-за стола.

- Ну, тогда торт с собой возьмите, - Ника положил его обратно в коробку.

На улице, усаживая детей в машину, Никонов поздоровался с родителями жены.

- А ты, зять, что не едешь на свежий воздух? - выглянула из машины мама Марии.

- Я на этой неделе наконец-то трудоустроился на законном основании и мне придётся статью писать до полночи. Утром в набор сдавать. К тому же мы с Марией недавно на даче были и грядки вскопали.

- Там всегда работа есть, - тёща обиженно поджала губки.

- Вот именно, что всегда. А вы пожалели бы дочь-то. Она на работе наскачется да ещё на даче вкалывать... Мы, конечно, должны помогать вам на вашей даче, - Ника сделал ударение на слове «вашей», - но, извините, Мария не должна становится рабыней и жить только жизнью своих родителей, у неё и своя семья есть.

Никонов смотрел вслед отъезжающему УАЗу и думал: - Опять кот будет маяться одиночеством без дочек, и в конце-концов придёт ночевать ко мне, как бы говоря: «Ну, хотя бы ты...».

Войдя в квартиру и поймав на себе вопросительный взгляд кота, Никонов, обращаясь к нему, развёл руками:

- Опять будем вдвоём ночь коротать.

- Не вдвоём, а втроём, - поправил его Дух Творчества.

Но Никонов, разумеется, его не услышал.

На другой день рано утром Мария с детьми вернулась, а через три дня в пятницу вечером стала собираться к родителям с ночевой, чтобы спозаранку снова поехать с ними на дачу.

- Давай, поедем завтра вечером, - предложил Никонов жене, - а то мне с утра на работу. В субботу отдохнём, а в воскресенье прополем твои любимые грядки.

- Нет, мы сейчас поедем.

Но он остановил её в дверях:

- Ну, хорошо, давай так: я завтра вечером приеду за тобой на фазенду, а дети пусть останутся там с дедом и бабушкой.

- А что я буду дома делать? - пожала она плечами, затем надменно произнесла:

- Тебя, что ли, обслуживать?

На секунду он смешался. Мария смущённо ухмыльнулась, видя его растерянность.

У Никонова к горлу подступил комок обиды. Она оскорбила его при детях!

Он молча отшагнул в сторону, давая ей дорогу. Дети с сочувствием взглянули на отца и вышли в подъезд вслед за матерью.

В воскресенье вечером они вернулись. Мария была усталая и злая.

«К ней лучше не подходить, - подумал Ника. - А для безопасности собственных нервов - и не разговаривать. Дня через два, когда она отдохнёт от дачи и своей мамы, можно будет попробовать возобновить дипломатические отношения, но после такого оскорбления вряд ли захочется».

В понедельник Никонов ушёл на работу пораньше, даже не завтракая, чтоб не встретиться с супругой на кухне и не получить очередную порцию негатива.

Автобус, в котором Ника не раз ездил до работы, показался ему трясучим и скверно пахнущим. Знакомые улицы родного города - размытыми пейзажами плохого художника, а среди попутчиков он не нашел ни одного симпатичного лица.

В редакции к нему подошла барышня из отдела новостей и попросила переписать с юмором тексты популярных песен для музыкальных конкурсов. У неё было хобби. Она участвовала в организации игр КВН.

- Ну, вот, например, песню «Ау», так, чтобы там было про пасеку Розенбаума.

Никонов грустно улыбнувшись, молча изучал её симпатичное личико.

- Ну, надо, коллега, надо, - смотрела она на него своими весёлыми, с чёртиками глазами.

- Хорошо, будет тебе пасека.

- И вот ещё на эти шлягеры, - кокетничая, она протянула список.

Через три дня он принёс ей «поделки».



Я хотел бы подарить тебе улей
И весь мёд своих пчёл без остатка.
Я устал убегать от них пулей,
Мне на пасеке живётся не сладко.

Жалят группой, в одиночку и парой.
Они думают: мне яд их - полезный.
Я луплю их ежедневно гитарой,
Только это всё, увы, бесполезно.

Я хотел бы подарить тебе дочку.
Но к тебе я не смогу подобраться.
Весь опухший и похожий на бочку,
Я хотел бы, но ты будешь смеяться.



Благодарностью было приглашение на субботний КВН. А дальше всё последовательно: банкет, такси, продолжение банкета при свечах, серый утренний свет сквозь портьеры незнакомой комнаты, в которой было жарко, несмотря на приоткрытую форточку.

Ника взглянул на кэвээнщицу и вспомнил строки Бунина: «Она лежала на спине, нагие раздвоивши груди, и тихо, как вода в сосуде, стояла жизнь её во сне...». Проснувшись, она встала приготовить завтрак и без стеснения ходила по квартире только в гипюровых плавочках. Заметив, что он на неё смотрит, сказала:

- Была очень полная и, чтобы похудеть, четыре года ходила в спортзал. Не пропустила ни одной тренировки, делала себе рельеф.

- Да, уж, рельефец у тебя знатный!

- Старалась, - кокетливо взглянула она на него, повернувшись вполоборота от плиты.

- Ты одна живёшь?

- Нет, с родителями. Они сейчас в санатории.

Ника подошёл и обнял её.

- Может, сначала хочешь позавтракать, гостенёк дорогой? - прошептала она ему в ухо.

- После...

С этого утра он творил для КВН. Но не долго. Кэвээнщица оказалась неимоверно общительной с мужским полом. Ника не раз слышал её высказывание: « Люблю мужиков!».

К тому же командировочный образ жизни не позволял ей зацепиться за одного единственного мужчину




6

Никонов и Стеклова ждали Степнова на улице, возле закрытых дверей офиса Союза писателей. Ни на дверях, ни рядом на стене не было никакой вывески, говорящей, что за этой дверью находится организация. Было прохладно. Колючий октябрьский дождичек на пару с ветром срывали с деревьев последние жёлтые листья. Никонов продрог, и ему хотелось поскорее войти внутрь офиса и выпить стакан горячего чаю.

Председатель появился в сопровождении своего заместителя Сидорова. Оба эти руководителя были людьми почтенного возраста и держались за свои общественные посты по привычке руководить и влиять на распределение казённых средств для издания собственных книг и книг своего ближнего окружения.

Поздоровавшись, Степнов открыл ключом дверь и, пропустив вперёд своего заместителя, вошел офис. Никонов и Стеклова последовали за ними. Усевшись в кожаное кресло, председатель спросил, взглянув на Никонова:

- Ну, что у вас тут за срочность и за тайны, что по телефону нельзя обсудить?

- Фадей Викторович,- начал Ника, - давайте закажем красивую вывеску, на которой будет написано «Синереченский Союз Писателей» и прикрепим её на дверь, с уличной стороны, естественно.

- Зачем? - пожал плечами председатель.

- Ну, чтоб все видели, что здесь общественная организация писателей. Чтоб пишущие люди приходили, приносили свои рукописи. Телефон надо установить в офисе и объявление в газетах дать о том, что офис работает.

- Да ты что? - председатель выпучил на Никонова глаза. - Мы же здесь не бываем! Ну, приколотим вывеску... - он помолчал, - сюда же люди будут приходить, а здесь никого нет. Говорить начнут, что писатели зря занимают помещение. И его могут отнять. Если бы у нас были ставки, как в советское время, мы бы здесь находились, как на работе, но сейчас власти не дают ставок.

- Кстати, о ставках, - Никонов повернулся к Стекловой. - Вот наш новоиспечённый будущий член Союза предлагает вариант финансирования.

- Да, есть такая возможность, - кивнула Стеклова в подтверждение слов Никонова.

- Один предприниматель, занимающийся производством стройматериалов, согласен спонсировать ежемесячно в течение двух лет сумму на три ставки работникам офиса, но ему нужна помощь. Дело в том, что он не может получить кредит ни в одном банке города, хотя у него есть залог в виде двухэтажного коттеджа, в котором он живёт. Везде, куда бы ни обратился, отказывают без объяснения причин, а там, где обещают, - просят откат, то есть взятку. А у него же не торговля. Оборот медленный, да и небольшой. К тому же с откатами, то есть с криминалом, он связываться не хочет.

- Ну, а мы чем можем помочь Вашему знакомому предпринимателю? - пожал плечами заместитель председателя.

- Ну, - Стеклова взглянула на зама и тут же перевела взгляд на председателя, - Вы могли бы поговорить в администрации города, чтоб ему дали кредит через городской фонд поддержки предпринимательства. Там ставка по кредиту в два раза меньше. Предприятие у него работающее, и залог есть.

- Нет, - председатель выставил руки ладонями вперёд, как бы отгораживаясь от Стекловой. - Мы ни за кого не будем поручаться. Куда это Вы нас втягиваете? Мы - общественная организация!

- Поручаться за него не надо, - терпеливо объясняла Стеклова. - У него есть залог, собственный дом. Он им и рассчитается в случае неуплаты кредита. Не надо поручаться, - повторила она.

- Нужно просто поговорить, чтоб в Фонде предпринимателей отнеслись к нему внимательно. Если он в результате Вашей о нём заботы получит кредит, то Союз писателей получит финансирование на два года.

Председатель задумался, и тогда в офисе наступила такая же глубокая осень, как и на улице. Сигаретный дым из лёгкого облака превратился в тяжёлую тучу и по-осеннему угнетающе давил на тишину, на людей, усиливая молчаливое напряжение.

- Да-а, - протянул про себя Фадей Викторович. - Заманчиво было бы получить финансирование на два года, - он снова затянулся сигаретным дымом. «Офис бы действительно начал работать», - продолжал рассуждать про себя председатель. - «Но это ж надо идти в департамент... За кого-то просить...»

- Нет, - задумчиво произнёс Степнов, вставая с кресла, - не буду я заботиться ни о каких предпринимателях, у меня своих забот хватает. Зима на носу... Конец года. Отчёт.

Всю зиму Фадей Викторович отбивался от настойчивых предложений Стекловой и Никонова. То подавай им ежегодные губернаторские премии за лучший художественный рассказ о спортсменах, то премию за лучшие стихи гражданского звучания, то организуй встречи читателей с писателями. Фадей Викторович перестал отвечать на их телефонные звонки, и в офисе стал появляться реже. «Не ровён час застанут, - думал председатель, - и начнут приставать, позвонить в Москву, узнать, когда же всё-таки будут рассматривать дело Стекловой о приёме. Когда, когда..., - усмехнулся он своим мыслям,- там по году и больше не рассматривают».

Но зима пошла на убыль, а вместе с ней странным образом и активность общественной деятельности молодых писателей. Никонов перестал звонить, чем доставил Степнову безграничное чувство радости. «Отступились наконец-то», - думал он, и его лицо светилось умиротворённостью.




7

Начальник отдела департамента культуры Илья Эммануилович Линкин третий день искал Никонова по всему городу. Он обзвонил всех общих знакомых, но никто не знал, где Ника. Дома он не жил уже полгода - развёлся с женой. Линкин побывал в кабаках, где Ника иногда пел, в редакциях газет, с которыми Никонов сотрудничал, но о барде так ничего и не узнал. Илюха, как звали его все за глаза, нервничал: с крючка срывались деньги. Через неделю в Синереченск приезжал на гастроли столичный звёздный певец, с продюсером которого Линкин договорился о покупке песен Никонова. Можно было хорошо заработать на процентах, но Ника пропал.

Утро включило голубую подсветку неба, но в лесу было ещё темновато. На краю широкой вырубки, возле ельника, притулился металлический, когда-то коричневый, но полинявший от времени вагончик. Над его крышей сизовато струился дымок, теряясь между мохнатых игольчатых крон.

Никонов вышел из балка и вдохнул полной грудью свежего хвойного воздуха. Дух творчества спустился с ели, на которой ночевал, и, прислушиваясь к мыслям своего любимчика, приготовился немедленно помогать. Но творческих мыслей у Никонова не было. Он просто стоял и, потягиваясь после сна, осматривал лесную вырубку. Весна была ранней, и к середине апреля снег растаял даже в лесу. Строевой кругляк, охраняя который Никонов почти месяц жил один в деляне, вывезли ещё две недели назад. За последними кубами дров должен был сегодня приехать покупатель, с которым Ника, по договорённости с работодателем, и собирался отбыть в Синереченск. Покупатель приехал. Бортовой КамАЗ вывернул из-за густых елей и, разбрызгивая грязь, свернул с дороги, притормаживая у вагончика.

- Зачем пожаловали? - спросил Ника молодого водителя, который высунулся в открытое окно, здороваясь с ним.

- За дровами. А Вы ещё что-то можете предложить? - усмехнулся парень.

- Могу, - Никонов утвердительно кивнул головой. - Океан свежего воздуха, - и показал глазами на небо. - Бесплатно.

Он махнул рукой в сторону поленницы, аккуратно сложенной метрах в тридцати от вагончика:

- Загружайтесь, а я соберу вещички.

- Возьмите послание, - водитель протянул из окна накладную и записку от владельца вырубки.

Никонов вынес из вагончика и сложил на просохшем пятачке земли нехитрый свой скарб: сумку с одеждой и гитару. Затем плотно закрыв дверь, направился к Камазу, где водитель и ещё два грузчика в комбинезонах бросали поленья в кузов.

- Обознался, что ли, - подумал Ника, взглянув издали на грузчиков. -  На Дашу походит, да и фигура, кажется, женская.

Он подошёл ближе. Это была Даша. Тот же озорной взгляд серых глаз, те же ямочки на щеках.

«Почти не изменилась, - подумал Никонов. - Только пролегли вертикально ото лба к переносице две вертикальные морщинки, да ещё возле глаз...»

- Здравствуй, Даша! - Никонов чувствовал, что он от радости улыбается самой глупейшей улыбкой, и Дух Творчества, зависая над кабиной Камаза, порадовался за него.

- Привет, Никонов! - улыбнулась в ответ Даша. - Я тебя ещё из кабины узнала. Не изменился совсем. Тако-ой же... Одним словом -  Ника.

- Как же не изменился, а это? - он наклонил голову, показывая на седину.

- А это мужчину украшает.

- У женщин украшения - косметика, а у нас, значит, седина.

- Дети, познакомьтесь. Это тот самый Никонов, чьи стихи мы иногда читаем в газетах и слушаем песни по радио. Мы знакомы ещё со школы.

- А это мои детки,- весело взглянула она. - Сын Игорь и дочь Вика.

- Здравствуйте,- смущённо улыбаясь, кивнула девушка - подросток, на вид кажущаяся мальчишкой в мужском рабочем комбинезоне.

- Игорь, - протянул ему руку сын Даши.

- Очень приятно познакомиться, - Никонов пожал руку Игорю и поприветствовал Вику кивком головы.

- Ну, теперь уж придётся вам помогать, - Ника обошёл поленницу и стал кидать дрова в кузов.

- Конечно, придётся, - кокетливо улыбнулась Даша. - А ты думал, мы тебя бесплатно в город повезём? Давай зарабатывай на проезд!

- Зачем вам дрова, у вас ведь особняк газифицирован, - недоумённо взглянул он на неё.

- А для бани-то? - откликнулась Даша. - Сразу видно, что ты - горожанин.

Наконец, погрузка подошла к концу, и Ника, помогая Игорю закрыть задний борт, спросил:

- Это твоя машинка?

- Моя, - кивнул Игорь. - Продавать вот надо,- озабоченно вздохнул он.

- Деньги нужны, - сочувственно спросил Ника.

- Да нет. Просто работы не стало. Бизнесу приходит конец. Олигархи и до нас добрались. Создают мощные концерны автоперевозчиков, отнимая рейсы у мелких. То есть у таких, как я. Продам и тупо устроюсь на работу, - Игорь махнул рукой. - Друзья зовут на вахту, на север Тюменской области - в телецентр на микроавтобус.

Ника сидел рядом с дверкой. Лесная дорога местами так сужалась, что разлапистые ветки елей ударяли в край лобового стекла, и Ника инстинктивно пригибался, невольно прижимаясь к Даше. Ему понравился запах её духов, а кудряшки, прикасаясь, щекотали щеку. Они сидели, тесно прижавшись друг к дружке, и ему казалось, что он даже через одежду чувствовал тепло её тела.

Игорь вывел Камаз с просёлочной дороги на трассу.

 - Гаишников бы не встретить, - обеспокоенно произнёс он. - Нельзя вчетвером в кабине.

- А я спрячусь, - Ника перебрался с сиденья на спальник.

- Тебе там удобно? - забеспокоилась Даша.

- Нормально. Ну, расскажи хоть, как живёте? - спросил Никонов, приподнявшись на локте и заглядывая Даше в лицо.

- Да как живём... Отца вот похоронили три года назад, - вздохнула она.

- В смысле... Какого отца?

- Их отца, - кивнула она на своих детей, - мужа моего.

- Прости. Не знал, простите, - Ника смутился. - Хоть и запоздало, но... Примите мои соболезнования.

Дальше ехали молча. Подъезжая к городу, Даша спросила:

- Тебе куда надо? Где будешь выходить?

Никонов хотел помочь выгрузить дрова и, задержавшись на чай, спросить у Даши о её личной жизни. Всё-таки три года, как одна...

«Хотя, если бы мужчина у неё был, вряд ли бы она сама дрова грузила, да ещё с дочкой,- подумал он. - Но раз намекают на выход, значит, чай не предполагается».

- Да выйду где-нибудь, - безразлично отозвался он, - у автобусной остановки. Только у меня к тебе просьба, Даш. Вы ведь всё равно домой поедете? Выгрузите, пожалуйста, мою музыку у себя. Если конечно это хозяйство вам не помешает. А я, как определюсь с жильем, так и заберу своё барахло.

- Да нет, не помешает, - Даша пожала плечиком. - Выгрузим. А ты что это жильё ищешь? - вопросительно взглянула она на него. - У вас, кажется, квартира была?

- Развелись.

- Что так?

- Не оправдал возложенного на меня високого доверия,- отшутился он цитатой из фильма, нарочито коверкая русский язык кавказским акцентом.




8

Стеклова решила позвонить в Москву и узнать, когда же всё-таки приёмная комиссия Союза писателей будет рассматривать её заявление, ведь с тех пор, как документы были отправлены, прошёл почти год.

- Вас не приняли,- сообщил ей женский певучий московский голосок.

- Не понравилась моя проза? - с досадой осведомилась Стеклова.

- Ну, почему же... Книги у Вас неплохие, но в Синереченске считают, что вы слишком активная для членства в общественной организации.

- Что?! - изумилась Стеклова. - Кто так считает?

- Знаете... Я и так вам много сказала,- капризно донеслось из трубки. - Я ведь могла ничего не говорить. Извините, я больше не располагаю временем.

Прерывистый звук зуммера дал понять, что на том конце провода, в кабинете столичного двухэтажного особняка, положили трубку.

В писательской организации Синереченска разразился скандал. Стеклова сообщила о своём разговоре с Москвой Никонову. Ника позвонил Заречнову, тот обзвонил всех, кто голосовал на собрании за приём Стекловой в Союз. Писательское общество возмутилось и самоорганизовалось на внеочередное собрание.

- Не звонил я никому, - оправдывался председатель, в волнении стряхивая пепел с сигареты мимо пепельницы.

- Да ты же сам мне говорил, что приостановишь её вступление, - перекрикивал шумевших коллег Заречнов.

- Ты проигнорировал наши голоса, отданные за Стеклову, не считаешься с нашим мнением, наплевал на наши рекомендации! - неслось со всех сторон.

- Я не звонил,- доказывал собранию Фадей Викторович.

- Не ты, так кто-то из твоих замов, - прохрипел сорванным голосом Заречнов. - Сами не работаете и другим не даёте.

- В других городах писатели получают ежегодные премии, - вставила Стеклова, перекрикивая разноголосицу. - Даже квартиры получают. Зайдите в интернет! У всех опубликован устав организации, отражена деятельность, выставлены снимки с творческих вечеров. Везде ведётся постоянная работа, только не в Синереченске. Да что говорить, если не только население города не знает имена местных писателей, но даже сотрудники департамента культуры!

Собрание закончилось низвержением Степнова и выборами нового председателя, которым стал Никонов. С этого дня Дух Творчества озабоченно следовал за Никоновым, куда бы тот ни пошёл.

На следующий день после избрания Ника объехал все книжные магазины города, пытаясь договориться о продажах книг местных писателей, но менеджеры, все как один, отказались принимать в продажу книги, ссылаясь на своих московских хозяев. Пришлось звонить в центральный офис Союза писателей и через столичных коллег выходить на владельцев книжной торговли. Но коммерсанты брали книги только на реализацию и по таким низким ценам, что смысл в дальнейших переговорах отпал сам собой.

- Я же говорил тебе, что столицу не продавить, - Заречнов поднялся и стал прохаживаться взад-вперёд вдоль длинного стола, за которым сидел Никонов.

- Да, не продавить, - согласился Ника. - Будем действовать иначе. Как говорил вождь мирового пролетариата: «Пойдём другим путём».

- Каким? - остановился возле него Заречнов.

- Для начала проведём литературный вечер. Ну, скажем, в Доме культуры авиаторов. Пригласим, как предлагала Стеклова, коллективы администраций всех уровней, пригласим прессу, - Никонов на минуту задумался. - Потом сходим знаменитым составом писателей на приём к губернатору с письмом в руках, в котором будет изложена просьба: выделить десяток мест на центральных улицах Синереченска и по одному месту во всех районных центрах под установку киосков. Сами наладим торговлю своими книгами.

- Киоски денег стоят, - предостерегающе взглянул на него Заречнов.

- Само собой... Поэтому после того как губернатор удовлетворит нашу просьбу, мы...

- А он удовлетворит? - перебил его Заречнов.

- А мы его нижайше возбудим общественным мнением, выраженным через прессу, - Ника взглянул прямо в глаза Заречнову. - Он для того здесь и поставлен, чтобы удовлетворять и оплодотворять народные идеи. Так о чём это я? Ах, да... Я уже предложил производителям киосков вступить с нами в долю их продукцией. Конечно, если у нас будут под них места. Они обещали подумать. Так же поговорил с организациями, торгующими прессой. Одна из них согласна на тройной договор. Коммерсанты будут продавать свои газеты, журналы и прочие канцтовары и заодно наши книги. На киосках напишем большущими буквами о том, что здесь продаются книги местных писателей. Ну, как планчик?

Заречнов полез во внутренний карман и извлёк из него плоскую чекушку коньяка.

- По-онял. План старшим товарищем по перу одобрен, - склонившись, проговорил Ника в тумбу стола, доставая из неё стаканы, чем привёл в замешательство Духа Творчества, который ни когда не видел Никонова выпивающим.

- За возбуждение губернатора! - Заречнов встал. - Да будет он воодушевлён нашим предложением, да удовлетворит он нашу книжную торговлю, да не устанет его рука подписывать документы для Союза писателей!




9

Даша вышла из офиса, открыла салон своей «Дэу Матис», завела двигатель и хотела тронуть машину с места, но вдруг ей стало жарко: на лобовом стекле с уличной стороны лежала ярко - красная пышная роза. Даша, успокаивая себя, подумала, что розу могло принести ветром, но тут она заметила, что цветок аккуратно прижат щёткой «дворника». Даша вышла из машины и огляделась по сторонам. Никого подозрительного, тем более подходящего, кто бы мог быть кавалером, она не увидела. «Наверное, кто-то машины перепутал», - пришла ей в голову простая мысль, но, сняв со стекла розу, она всё же положила её в салон.

- Хоть и не мне, но всё равно приятно, - теперь уже вслух подумала она.

На следующий день история с цветком повторилась. И на третий, и на четвёртый день тоже... Даша была в недоумении. Кто? Кто за ней пытается ухаживать?! Она перебрала в памяти всех своих знакомых, друзей и коллег по работе. Недавние корпоративы, с кем танцевала, кто домой подвёз, но не вырисовывалось... Все женщины бухгалтерии концерна, в котором Даша работала, перед концом рабочего дня по очереди, безотрывно, как они думали, дежурили у окна в надежде сфотографировать виновника волнений их главного бухгалтера, но никого... Тем не менее всю рабочую неделю, выходя из офиса, Даша находила красную розу на лобовом стекле своей машины.

В понедельник, после работы, Даша вышла из офиса и подошла к машине. Цветка на «Дэу Матис» не было. Без розы матиска выглядела как-то скучно и уже непривычно. Даша огляделась по сторонам. Со стоянки от офиса одна за другой отъезжали легковушки. Она повернулась к своей машине и от неожиданности ойкнула - прямо перед ней стоял Никонов с букетом роз.

- Здравствуй, Даша!

- Это ты? - с удивлением произнесла она вместо приветствия.

- Это я, - улыбнулся ей Никонов.

- «Розы такого же цвета», - подумала Даша и невольно посмотрела на лобовое стекло своей машины. Никонов перехватил её взгляд и смущённо улыбнулся.

- Так это ты мне розы кладёшь на машину? - догадавшись, чуть слышно спросила она растерянно.

- Я.

- Ну, ты вообще..., - вдруг возмутилась она. - Мог бы просто позвонить.

- Я не мог «просто»...Это тебе, - и он протянул ей букет.




10

«Зачем заводить старые дрожжи?» - вспомнил Никонов известное высказывание после того, как воскресным утром проснулся с Дашей в одной постели.

«А вообще-то эта поговорка здесь не уместна, - подумал он. - Не было у нас с Дашкой никаких дрожжей».

Он пошевелился, пытаясь осторожно, чтоб её не разбудить, высвободить свою руку из под её головы, но она проснулась и прошептала:

- Никонов, доброе утро.

- Доброе утро, ласковая моя.

- А я ласковая? - она уткнулась носом в его шею.

- Ласковая и нежная, - он стал целовать её ушко.

- Щекотно, - засмеялась Даша.

Ника скользнул губами вниз по её шее, осыпая нежную кожу лёгкими поцелуями, затем его губы спустились до груди, и Даша почувствовала их приятные трепетные прикосновения, а когда язык Ники нащупал сосок, и он в его губах затвердел от возбуждения, её спина непроизвольно выгнулась. Ника медленно и нежно гладил ей подушечками пальцев внутреннюю сторону бедра, начиная от колена. Сладкая слабость растеклась по всему её телу. Дашины ноги бесконтрольно раздвинулись, пропуская между собой горячее мужское тело. Она непроизвольно то гладила его спину, то щипала ноготочками. Её дыхание стало прерывистым. Вдруг она почувствовала внизу своего живота волны блаженства, и этот поток радости то уносил её из сознания, то возвращал обратно, и Ника уловил из её уст едва слышный сладостно-томный стон.

- Миленький мой, - прошептала Даша.

Ника осыпал её лицо поцелуями. Она в ответ обхватила руками его голову.

За окном утренний слабый ветерок медленно протянулся между листьев сирени, и она, изогнувшись спросонья, проскребла своей веткой по оконной раме и, прильнув к стеклу, заглянула на миг в комнату, как бы говоря: «Пора вставать!».

Даша ослабила объятия и спросила,

- Как там у тебя? Сирень за окнами качнётся... А дальше? - «И новый день», - подсказал неслышно её памяти зависающий над ними Дух Творчества.

- А, вспомнила! Сирень за окнами качнётся, и новый день такой начнётся...

- Какого не было ещё! - Вместе с ней в один голос закончил Никонов стихотворенье.

- Да, такого ещё не было, - потянулась Даша.

- Ну, всё, - легонько отстранила она его, улыбаясь. - Вставать надо.

- Так воскресенье же...

- Надо завтрак готовить, кормить вас, - Даша снова потянулась. - Скоро Вика из гостей вернётся.

- Вот и сбылись, Дашенька, твои слова, сказанные в редакционном коридоре двадцать лет назад, - улыбнулся Никонов, одевая джинсы.

- Какие слова?

- Ну, помнишь, ты сказала, что мы будем вместе, когда состаримся и сморщимся.

- А мы уже состарились? - насмешливо спросила она.

- Нет, конечно! Мы ещё полны желаний.

- Так, значит, слова не сбылись, - шутливо покосилась она на него, стоя к нему спиной и надевая бюстгальтер. - Застегни.

- Сбылись, - Ника застегнул крючок и обнял её сзади. - У тебя морщинки у глаз, а про свою физиономию я уж не говорю. К тому же вот они мы - вместе.

И он поцеловал её в плечико.

- Двадцать лет прошло, - вздохнула Даша, повернувшись к нему лицом. - Сколько всего было, сколько я пережила.

Никонов прижал её к себе, обнимая:

- А давай следующие двадцать лет и всю оставшуюся жизнь проведём вместе.

- Ты делаешь мне предложение? - подняла она на него глаза.

- Делаю.

- Вот так быстро, после первой ночи?

- Не быстро. Я знаю тебя почти с детства. Судьба-художница рисовала тропинку к нашему счастью долго, а сегодня был завершающий штрих, который мне очень понравился. Ты моя женщина. Понимаешь?

- Понимаю. И мне понравилось. Мы подходим друг к другу. Ты - мой мужчина.

- Но..., - Даша замолчала.

- Что но? - насторожился Ника.

- Мои дети могут быть против, - Даша вздохнула. - Им тяжело видеть рядом со мной другого, чужого для них мужчину.

- А мы подумаем, как их не обидеть и себя не ущемить.




11

Даша позвонила Никонову с работы:

- Привет, милый!

- Привет, хорошая моя, - откликнулся Ника.

- У нас сегодня корпоратив в кафе «Полюс», - бодрым голосом сообщила она, - Забери меня оттуда часов в десять, я свою машинку дома оставила.

- Хорошо миленькая моя, заберу, - Никонов вздохнул.

- Не вздыхай, не скучай. Я же не допоздна, - пропел в трубке её успокаивающий голосок.

Никонов долго не мог припарковаться. Возле кафе места не было, и он поставил машину за углом, за полтора квартала от «Полюса». Вернувшись назад, он минут пять стоял в тени рекламного щита, напротив кафе, собираясь перейти дорогу. Пережидая поток автомобилей, он видел, что на крыльце кафе курили мужчины, а сквозь стеклянную входную дверь заметил Дашу рядом с двумя сослуживцами. Она всматривалась в уличную полуосвещённость. Ника помахал ей рукой, но она его не увидела и, обняв одной рукой за шею молодого мужчину, своего коллегу по работе Даша вместе с ним вернулась в зал, откуда доносились звуки музыки.

Нике наконец-то удалось перебежать дорогу, и он поднялся на крыльцо кафе. Минут через пять Даша снова появилась в коридоре. Увидев Нику, она кивнула ему и пошла в гардероб одеться. Даша вышла из кафе и, прижавшись к Нике плечом, взглянула на него сквозь ресницы и шутливо - надменным тоном произнесла:

- До двенадцати я свободна.

- Дашенька, - Ника погладил её по щеке, - если хочешь побыть со мной так и скажи: «я до двенадцати хочу побыть с тобой». Мне будет приятно это услышать. А слова, - «хочу... с тобой» сделают меня счастливым, и я прощу тебе этот корпоратив, и того мужика, которого ты обнимала за шею.

- Мы просто коллеги, - назидательно произнесла Даша.

- Да, но у него тело мужское, а у тебя женское.

- Какой ты ревнивый, - взглянула она на него.

- Я не ревнивый. Я забочусь о твоей чести.

- И о своей.

- И о своей, - подтвердил он.

Они свернули за угол и пошли по слабо освещённому переулку, на котором Никонов оставил машину. Даша держалась за его руку.

- Скажи, - повернулась она к нему, - тебе нравится, когда я говорю тебе ласковые слова?

- И нравится, и радует, - кивнул он.

- Значит, мужчина, как женщина...

- Тоже человек, - попытался он закончить её мысль.

- Да я не об этом, - засмеялась она.

Ника усадил Дашу в салон, завёл двигатель, подождал, когда он нагреется, и бесшумно тронул машину с места. На ближайшем перекрёстке светофор, как циклоп, выпучил воспалённый глаз, и плохо освещённая «зебра» пешеходного перехода слегка покраснела, стыдясь своей потёртости. Когда проезжали мимо кинотеатра, Даша спросила:

- Помнишь, как в кино сюда бегали?

- Помню, конечно.

- А помнишь, как заступился за моего братишку?

- Может быть... Не помню.

- Да ты что?! За кинотеатром. Вспомни, - тормошила она его за рукав, - Мы втроем в кино пошли. Нам с тобой тогда по тринадцать лет было. Братец забежал за угол, а мы стояли у входа. И вдруг он бежит, держится за челюсть и плачет. Ты ему говоришь: «Кто тебя?», - а он: «Там, пацан один возле цветника. Он всё время дерётся». Ты взял его за руку и повёл обратно, и я за вами. А там человек десять парнишек. Я спряталась за высокую гипсовую вазу с цветами. Ты им говоришь: «Кто его бил?». Из толпы выходит такой маленький, с большой головой, ушастый, на лилипута похожий, с пушком на верхней губе и басом говорит:

- Я.

А ты ему: «Тебе, сколько лет?». А он, опять басом: «Шестнадцать».

- Ты говоришь: «Ты охренел, что ли, бьёшь маленького?! Он тебя на пять лет младше!». А парнишка говорит: «А что он дразнится!».

- «Как он тебя дразнил?».

А тот обиженно:

- «Лилипут».

Никонов засмеялся.

- Ну, вспомнил? - спросила Даша.

- Нет.

- Ничего не помнишь! Склеротик!

- Ну, а дальше что? Рассказывай, даже интересно.

- Дальше... ты повернулся к моему братцу и говоришь: «Сам виноват, не дразнись. Иди, я тебя догоню».

- А потом говоришь этому лилипуту: «Если ещё раз его заденешь - наказание будет жестоким!». И пошёл в кинотеатр, а я следом за тобой. Не помнишь, что ли?

- Ну-у, что-то припоминаю.

- Не испугался, один против такого коллектива...

- Так я ж худенький, тоненький, - усмехнулся Ника. - А нам, тоненьким, надо перехватывать инициативу...

- Ты не тоненький, мой дорогой, - перебила она, - а тонкий во всех смыслах.

Даша улыбнулась:

- Но в тебе много мужского духа, - она сжала кулачки.

Ника молча чмокнул её в щечку.




12

На следующий день Никонов хотел заехать за Дашей на работу, но подумал, что она опять будет долго собираться, а он не любил стоять в ожидании под окнами, из которых выглядывали любопытствующие Дашины коллеги. Поэтому не доехал два квартала и, поставив машину на стоянке возле набережной, позвонил ей.

- Миленькая моя, за тобой заехать?

- Я приблизительно через час закончу и тебе позвоню.

- Хорошо, я нахожусь в пяти минутах езды от твоего офиса.

Ника бродил по набережной, ожидая звонка. На крайней скамейке он заметил Заречнова и подошёл к нему.

- Здорово, - подал он ему руку.

- Здравствуй, здравствуй, мой молодой коллега, - Заречнов поднялся, здороваясь.

- Созерцаешь природу? - кивнул Ника на реку.

- Здесь лучше думается.

- Ну, извини, если помешал.

- Да нет, не помешал, присаживайся.

Никонов устроился на краю скамьи и поднял рекламный журнал, который валялся рядом, на траве.

На набережной народу было немного. На скамейках сидели парочки, молодые и не очень. Никонов скучающе поизучал пейзаж, позагляды- вал в глаза облакам, отражающимся в речной глади и, чтобы не мешать Заречнову обдумывать сюжеты, уткнулся в журнал.

После разговора с Дашей прошёл час. Ника позвонил ей, но она не взяла трубку.

«Наверное, вышла из кабинета», - подумал он. Прошло ещё полчаса. Ника встал со скамейки, бросил в мусорницу журнал, который читал и, набирая Дашин номер, кивнул Заречнову,

- Пока.

- Ты в какую сторону? - вскинулся писатель, у которого отродясь не бывало никакой техники кроме велосипеда.

В телефоне безнадёжно тосковали длинные гудки.

- Пошли, - оглянулся Никонов, - подвезу.

Они поднялись по лестнице к стоянке, и, когда сели в машину, зазвонил сотовый.

В салоне была включена громкая связь.

- Алло, Ника, я уже дома, - послышалось из динамиков.

- Ты почему не позвонила? - возмутился он, - Я тут полтора часа околачиваюсь.

- Ну, так получилось, прости. Ты приедешь, любимый?

- А ты чаем напоишь?

- И ужином накормлю. Приедешь?

- Приеду.

- Ты меня любишь? - шепотом спросила она, и Ника понял, что она улыбается.

- Люблю, - Ника улыбнулся. - Но хочется спросить, миленькая моя, ты пренебрегаешь мной и моим «БМВ» потому, что мы оба поношенные?

- Я?! Пренебрегаю?!

- А что, нет?

- Нет.

- А как так получилось, что ты пропала с радара, а потом проявилась дома?

- Да я уже домой собиралась, когда генеральный зашёл и предложил меня подвезти. Ему оказалось в ту же сторону.

- Я и сам мог тебя подвезти в ту же сторону, - недовольно проворчал он.

 - Не сердись. Я не могла отказаться от предложения генерального, - Даша вздохнула в трубку. - Не могла же я сказать, что за мной любовник заедет. Он ведь знает, что я не замужем.

- Незамужняя женщина имеет право на личную жизнь, - проворчал Ника, косо взглянув на Заречнова. - К тому же я - не любовник. Любовники встречаются тайно, а я открыто за тобой ухаживаю.

- Ну, не обижайся. Ну, не любовник, но ведь не муж.

- Ну, да... не муж, не любовник. Я, что ли, свободный мужчина?

- Свободный мужчина, ты приедешь или нет? - требовательно спросила Даша.

- Приеду, - проговорил Ника, одновременно сдавая назад и заглядывая в зеркала заднего вида.

- Я жду, любимый, - зазывающий голос Даши прервался короткими гудками. Никонов дотянулся пальцем до кнопки на панели и отключил телефон.

- Не моё, конечно, дело, но не морочит ли она тебе голову? - заглянул ему в глаза Зпречнов.

- В смысле?

- Генеральный-то у них, я знаю, женат. Может, она с тобой для отвода глаз, чтоб никто не догадался, что у них роман. Хотя...

- Ну, ты скажешь тоже..., - возмущённо повернулся Никонов к пассажиру. Затем, помолчав, добавил: - Не думаю. Не могут же люди быть циниками до такой степени.

- Всяко в жизни бывает, - задумчиво произнёс писатель, - Я ещё не такие сюжеты видел.... Попробовать поговорить с дамой начистоту - это утопия, - Заречнов махнул рукой.

- Лучше не раскручивать эту тему, ведь сам знаешь, женщина никогда не признается, если у неё что-то есть с другим мужчиной.

- А если ничего нет - оскорбится, - буркнул Ника.

- Тоже верно, - согласился прозаик.

- А сами мы с тобой - разве не циники, если так думаем о людях? - Никонов взглянул на пассажира.

- Мы - не циники, дружище, мы - писатели, - Заречнов обречённо вздохнул.

- Мы выворачиваем людские души наизнанку. Сортируем человеческие поступки. Чтобы люди видели, что в душах может храниться не только благородство, но и гадкие мысли на самых дальних полочках. Прости, но я засомневался в этой женщине потому, что ты - мой близкий друг, и я беспокоюсь о тебе, и ещё потому, что я пожил больше твоего и повидал больше. Сомневаясь, я не хотел ни её охаять, ни тебя обидеть. Сомнение - не порок, а трудный путь к истине. Кто-то из мудрых сказал: «Чтобы не знать мук сомнения, нужно быть либо солдатом, либо священником», а один наш коллега ему возразил: «Солдат и священник - тоже люди, а, следовательно, сомневающиеся».

- Кстати о священниках, - Ника свернул с главной улицы на второстепенную, в конце которой, на окраине города у писателя был собственный дом. - Выворачивать души наизнанку на исповедях - это не их ли прерогатива?

- А они не выворачивают. Люди, исповедуясь, сами души открывают. Священник, я думаю, он всего лишь проводник мыслей Бога на Землю, как и поэт.

- Читал воспоминания Ройзмана о Есенине? - мельком взглянул Ника на пассажира.

- Ну?

- Помнишь, там литературный критик высказался: «Поэт - это наместник Бога на Земле».

- Ну, это он, наверное, сам в наместники метил, - усмехнулся Заречнов.

Никонов рассмеялся.

- Наместники-то Божьи - люди святые, а мы из одного греха в другой...




13

Вечером, по дороге в спортзал, две подруги-школьницы зашли за Викой, с которой вместе занимались в секции баскетбола.

Вика и Света учились в десятом классе, а Нина - в одиннадцатом. Ей недавно исполнилось восемнадцать лет, и она чувствовала себя взрослой барышней.

- Викуля, - снисходительно обратилась она к Вике, - мы сейчас, когда к вам заходили, чуть не столкнулись в воротах с Никоновым. Он что, бывает у вас?

- Ага, бывает и даже ночует. Мамин хахаль.

- Так он с твоей мамой встречается? - удивилась Нина.

- Они дружат, видите ли, - язвительно произнесла Вика, укладывая в сумку спортивную форму.

- Хахаль, - передразнила её Нина, - Что ты так о нём... Ты хоть знаешь, кто он?

- Знаю, конечно. Местная знаменитость, блин. Бард, поэт! - манерно и с пафосом произнесла Вика. - Журналюга. Не нравится он мне.

- А я так от него тащусь, - мечтательно улыбнулась Нина. - Мне и стихи его нравятся, и песни. И вообще, он - классный мужик.

- Ну и забери его себе.

- Как я его заберу, - Нина недоуменно взглянула на Вику. - Он не вещь, в кармане не унесёшь. К тому же он кавалер твоей мамы.

- Да не нужен ей никто!

- Ай-яй-яй, - смеясь, вмешалась в разговор Света и погрозила Вике пальчиком:

- Маленькая девочка ревнует мамочку к её мужчине.

- Это тебе никто не нужен рядом с мамой, - вставила реплику Нина. - А ей, взрослой женщине, видимо, нужен, раз она с ним.

- Не нравится он мне, - снова повторила Вика, - И вообще, ты правильно сказала, что я ни кого не хочу видеть рядом с мамой. С ним она предаёт память о папе.

- Не говори так, - нахмурилась Света. - Мой папа погиб в горячей точке. Ты же знаешь... Моя мама второй раз замужем. Я люблю и помню своего папку, и мама его помнит. И никто: ни я, ни друзья моего отца не считают её предателем. Миллионы вдов выходят замуж, так они что, по-твоему, все предатели?

- О других не знаю, а у моей мамы уже был муж - мой папа.

- Но сейчас-то твоя мама одна, - резонно заметила подруга. - Что ей, век одной быть?

- Почему это одной? У неё есть мы с Игорем.

- Игорь взрослый уже. Он, наверно, скоро женится. А потом ты замуж выйдешь, а тётя Даша одна, что ли, будет? Она ведь молодая ещё, моложе моей мамы.

- Всё равно не хочу! - Вика резко застегнула молнию на ветровке, - Игорь приедет с вахты, и мы с ней поговорим.

- Нельзя быть такой эгоисткой,- увещевала её Света. - Твоя мама имеет право на личную жизнь так же, как и ты.

- Всё равно не хочу, - упрямо повторила Вика, - Вот у него фанатка есть, - кивнула она на Нину. - Пусть забирает своего Никонова.

- А что, девки, я бы не против..., - обернувшись, улыбнулась Нина, первой выходя из дома.




14

После тренировки Свету в вестибюле спортшколы ждал одноклассник, и она отправилась с ним, а Нина и Вика, оставшись вдвоём, пошли домой.

- Слушай, - обратилась Вика к подруге. - Я всё равно их разлучу.

- Кого?

- Маму с Никоновым. Чем быстрее ты мне поможешь это сделать, тем быстрее он станет твоим, - и добавила:

- Если хочешь, конечно.

- Моим? Заманчиво... Ну, я бы хотела, но вдруг он на меня не поведётся?

- Поведётся. У меня есть одна придумка.

- О, у нас есть план? - кокетливо взглянула Нина на подружку.

- Есть.

- Ну, и...

- В воскресенье финальная игра. Ты в сборной района, а он временно руководит отделом информации и спорта. Улавливаешь?

- Пока нет.

- Ну, он говорил, что придёт на финал. Я буду на трибуне с ним рядом. Ты перед игрой подойди к нам взять у него автограф, а я вас познакомлю и сфотографирую. А потом... В игре, после первого заброшенного мяча крикни: «Вика, это для тебя», а после каждого последующего кричи: «Никонов, это для тебя». После игры он придёт к тебе в раздевалку взять интервью, и ты с ним познакомишься поближе, а я снова вас сфоткаю.

- Классно придумала, - загорелись у Нины глаза. - Слушай, а если он не придёт в раздевалку?

- Придёт, - уверенно тряхнула чёлкой Вика. - Я об этом его попрошу. Он же мою маму любит, значит, мне не откажет.

- Если он любит тётю Дашу, то у него сердце уже занято, - сникла баскетболистка.

- А ты затми её. Сумей понравиться. С такой-то фигурой, - ободряюще взглянула Вика на подругу. - Попытка - не пытка!

В воскресенье во дворце спорта встретились две девичьи баскетбольные команды. Перед игрой Нина подошла к Никонову и попросила расписаться на его сборнике стихов. В этот момент Вика, как было условлено, представила Никонову свою подругу и успела сделать несколько снимков, пока поэт подписывал книгу.

С Никоновым была молодая студентка журфака, которую он наставлял, как лучше делать фотографии игровых моментов и у кого в перерыв брать интервью. Вику присутствие незапланированной практикантки насторожило.

Первый свой заброшенный мяч Нина посвятила своей подруге, второй - Никонову. Он помахал ей рукой. Но когда после третьего, а затем и после четвёртого заброшенного мяча Нина крикнула на весь зал: - «Это для тебя, Никонов», - он, шепнув что-то на ухо практикантке, вышел из зала.

- Куда это он? - спросила корреспондентку Вика.

- Сказал, что дела, - пожала та плечами.

- А интервью у Нины? А с кем я домой поеду? - недоумённо уставилась на неё Вика.

- Он сказал, что приедет после матча,- повернулась к ней девушка, перекрикивая шум зрителей. - А интервью поручил мне.

- Сорвалось, - подумала с досадой Вика.

После игры Вика ждала подругу в вестибюле, пока та разговаривала с корреспондентом. Наконец, Нина вышла из раздевалки. Девушки, направляясь к выходу, увидели в окно слоняющегося возле «БМВ» Никонова. Видимо, он ждал Вику.

- Нинка, - зашептала ей в ухо Вика, - план меняется. Скажем ему, что ты ногу подвернула. Давай, прихрамывай.

- Поняла, поняла, - кивнула спортсменка.

- Что случилось? - нахмурился Никонов, увидев хромающую Нину.

- Она ногу подвернула, - ответила за Нину подруга. - Подвезите её домой, пожалуйста, - умоляюще посмотрела она на Никонова.

- Только её, а тебя?

- А меня одноклассник пригласил погулять полчасика, и я согласилась.

- Ну, а мама-то знает?

- Я ей сейчас позвоню, - и Вика показала сотовый.

- Ну, - повернулся Никонов к Нине, - Поехали.

Тронувшись с места, он позвонил Даше,

- Я везу домой обезноженную баскетбольную звезду, - Ника, улыбаясь, покосился на пассажирку, и она в ответ смущённо улыбнулась, - а твоя доченька домой ехать не захотела.

- Я знаю, - услышал он в трубку. - Она мне только что звонила. Вот только насчёт звёздочки у вас с ней небольшие расхождения.

- Что ещё за расхождения? - не понял Никонов.

- Потом скажу.

- Ну, хорошо.

Никонов всю дорогу молчал, а сама Нина заговорить не решилась. Она жила в новой пятиэтажке, недавно выросшей среди одноэтажных домов, недалеко от дома Вики.

- Какой подъезд? - спросил Никонов, въезжая во двор.

- Второй подъезд и второй этаж, - улыбнулась Нина.

- Шутим? Это хорошо.

Он хотел помочь Нине дойти до дверей подъезда, но она симулировала, что совсем не может ступить на ногу. Никонов подхватил её на руки и понёс. В чистом подъезде всё ещё сохранялся запах строительных работ, бетона и свежей краски. Поднимаясь по лестнице, он неудобно повернулся, пропуская двух спускающихся пареньков и, шаркнулся плечом по голубой окрашенной стене. Один из ребят, спустившись на следующий лестничный пролёт, направил на них фотоаппарат, и подъезд осветился вспышкой.

- А это что ещё за папарацци? - выдохнул Никонов. - Ваши поклонники?

- Не знаю, - искренне удивилась Нина.

Парни выбежали из подъезда.




15

В понедельник Даша позвонила Никонову на работу:

- Загляни в интернет, там ты на видео, да ещё фото. Очень интересные картинки.

Ника открыл интернет и сразу понял, что грядут неприятности.

Кто-то выложил фотографии и видео, на которых Никонов сначала давал Нине автограф, потом она посвящала ему заброшенные мячи, после чего фотограф запечатлел, как Нина садится в его машину. Под последней фотографией, на которой Никонов нёсёт Нину на руках, поднимаясь по лестнице подъезда, был грязный комментарий, намекающий на связь известного журналиста с несовершеннолетней школьницей.

Ника позвонил Даше:

- Это Вика снимала. Спроси у неё, зачем она выставила фотографии в интернет. Хотя, я догадываюсь, зачем...

- Я с ней поговорю. Сегодня же, - донёсся из трубки упавший голос Даши.

Заходя домой, Даша даже не знала, с чего начнёт разговор с дочерью.

Вика учила уроки.

- Сейчас приготовлю и будем ужинать, - бросила ей Даша, проходя в спальню.

- Угу,- одобрительно промычала дочь. Она не заметила, что мать, как обычно, не назвала её по имени.

- Вся эта история с фотографиями мне понятна от начала и до конца,- выговаривала Даша дочери за ужином. - Ты хотела внушить мне, что он плохой, что он не любит меня, а чего добилась? Оклеветала человека! А клевета - это преступление, понимаешь! Ты совершила подсудный поступок.

- Ну, мам, ну, я же не знала, что так всё получится.

- Не знала, что клевета - это гадко? Разве ты этого не знала? Разве я тебя этому не учила? Отвечай!

- Учила,- выдохнула Вика, опустив голову.

- Ты не подумала, какую боль можешь причинить ему и мне. Ты не обо мне думала, когда выставляла всё это в интернет, а о себе. Не станет рядом с мамой заботливого мужчины и тебе будет, видите ли, хорошо, - Даша вздохнула и, помолчав, добавила:

- Я воспитала эгоистичную и жестокую дочь, которая не любит свою маму, - Она встала из-за стола, убрала за собой посуду, затем ушла в свою комнату и легла на кровать, отвернувшись к стене.

Через минуту Даша услышала шлёпанье босых ног в коридоре, и Вика вошла к ней в спальню.

- Ну, мам, ну, прости меня, - она легла рядом с матерью и, прижавшись к её спине, положила ей руку на плечо,

- Мамочка, я люблю тебя. Ты ведь тоже любишь меня? Правда?

- Конечно, люблю, - Даша повернулась к дочери и обняла её.




16

Никонов смотрел телевизор, когда зазвонил Дашин сотовый. Она была в кухне, и он, пока нёс ей телефон, успел взглянуть на дисплей. Там высветился абонент: «Витя». Даша не стала разговаривать при Нике и ушла в спальню, но он слышал через открытую дверь, как она несколько раз произнесла «нет», а потом предложила перенести разговор на завтра.

- Даш, это что за мужские звонки в половине двенадцатого ночи? - тихо спросил Никонов, когда она вошла в комнату и села рядом с ним на диван.

- Один мой друг.

- А чего ночью звонит?

- Выпимши... - развела она руками.

- В гости напрашивался?

- Какой ты проницательный, - смущённо и с укором покосилась она на него.

- Женщина, разговаривая так ночью с подобным другом, даёт понять, что возможен поворот к нежным отношениям, а если она даже не думает об этом, то у него всё равно создаётся в воображении иллюзия, что это возможно.

- Нет, это просто друг. Ника, не волнуйся.

- Тот самый друг, про которого ты сказала, что он не «спящий»?

- Нет, нет, - предостерегающе подняла она ладонь. - Это другой. Но у меня с ним тоже ни-че-го, - произнесла она по слогам. - Он просто друг! И, поняв, что Ника не верит, жёстко добавила: - Я с ним не сплю.

- А что делаешь? - взглянул он на неё.

- Никонов, ты сейчас договоришься, что... домой пойдёшь!

- Даш, - не обратил он внимания на её угрозу, - Ты с другом-то так ласково разговаривала, что я почувствовал себя лишним.

- Успокойся.

- Не могу я успокоиться, - он встал с дивана и начал, прохаживаясь по комнате, рассуждать, обращаясь к Даше:

- Нет, наверное, бескорыстной дружбы между мужчиной и женщиной. Мужчина-друг ждёт своей очереди или удобного момента, иногда не сознательно, а на уровне подсознания. Ты вот не стала при мне с ним по телефону говорить. Перенесла разговор. Есть, что скрывать? - он снова сел на диван.

- Скрывать нечего, но ..., - она снизила голос на полтона. - Оставь мне это для сердца.

- Для сердца?! Гм... - Ника внимательно посмотрел Даше в глаза. - А я, наивный, думал, что я и для тела, и для сердца, - он помолчал. - Не хочу темноты в отношениях. Я перед тобой открыт и честен, и от тебя жду этого же.

- Я ничего не скрываю, - на Нику смотрели извиняющиеся глаза. - Это из прошлого. Это то, что не сложилось, не случилось и уже никогда не случится. Это просто друг. У меня же могут быть друзья?

- Конечно, - Ника кивнул. - Познакомь меня со своими друзьями.

- Не хочу.

- Кто-то из них запасной аэродром?

- А вдруг ты меня бросишь? - со смехом, вызывающе взглянула она на него.

- Очень практично, по - современному, - наигранно серьёзно произнёс он.

- Не иронизируй. И... Прости меня за злую шутку.

- Прощу, хоть ты и ведёшь себя, как избалованная девчонка, - покачал он головой.

- Да, я избалованная мужем, - кокетливо улыбнулась Даша. - Он меня очень любил и всё мне прощал.

- Прям всё, всё, всё?

- Всё.

- Обиды, гулянки на корпоративах, поздние приходы домой и всё - всё?

Никонов подозрительно заглянул Даше в глаза.

- Намекаешь на измены? Я ему не изменяла, - обиделась она. - Корпоративы были, но измен не было.

- Ты имеешь в виду - физических?

- Да, - чётко произнесла она, наклонив утвердительно голову.

- Измены бывают не только физические, но и моральные. Они тоже ранят, - Никонов вдруг тяжело, как подранок, поднялся с дивана. - Прости, мне чего-то нездоровится, пойду я домой.

Но домой ему не хотелось и он, проехав через весь город, свернул на окраинную улочку своего друга, который, наверняка, ещё не спал, сочиняя литературные сюжеты.

- Нет, друг мой пасечник, надо держаться подальше от этих прагматичных финансисток, - Ника снова плеснул в стопки из графина прозрачной коричневой жидкости. - Журналистки лучше. С ними всё понятно. Они прогнозируемые.

- Как погода? - спросил Заречнов

- Нет. Погода логична, а в женской логике нет логики.

Писатели молча чокнулись хрустальными рюмками и выпили.

- Как там, у одного нашего коллеги? - Заречнов устремил взгляд куда-то вдаль, вспоминая...

- «Старый граф сказал графине, - Нет вина в моём графине, - а она ему в ответ, - Был у нас в гостях поэт».

- Да ладно ты, - усмехнулся Ника. Он потянулся всем телом, как кот, и мечтательно закатил глаза,

- О, незамужние журналистки! Это штучки, скажу я тебе, друг мой. Это такая деятельная, жизнелюбивая, симпатичная часть авангарда русской нации. Самостоятельные, свободные в общении светские женщины, начитанные, а потому интересные собеседницы. Они превосходно различают грань между надменностью и достоинством. У них невероятно широкий диапазон интеллигентности, от умения профессионально заработать на имиджевых зарисовках до бесшабашной смелости вывернуть наизнанку тёмную, коррумпированную сторону общества. От гибкой способности разговорить собеседника, проникновенно выслушав его, до прямолинейной жесткости на пресс-конференциях. От деликатной раскрепощённости в постели, до дипломатического прекращения отношений. Нежная страсть незамужней журналистки намного горячее и ярче замужней. Тут взрывается всё: и накопившаяся истома, и давно забытая обида на когда-то любимого, не досягаемого ныне мужчину. И слёзные истории других женщин, пропущенные через своё сердце, о которых приходилось писать, и романтические дали заморских стран, в которых она веселилась, печалясь в глубине души оттого, что любуется этими красотами одна.

- Ну их на фиг, твоих интеллигенток, - пьяно мотнул головой Заречнов. - Мои деревенские доярки лучше. Вот они точно предсказуемые. Выпили, закусили. В клубе под баян потанцевали... А кто угощает, тот, как говорится, её и танцует, а с кем она танцует, с тем и ночует. Всё просто, и никакого авангарда, дипломатии и прочего крембрюлеризма, - последнее слово Заречнов выговорил с трудом.

- Ну и пошляк ты, пчеловод.

- Нет, Ника, я - не пошляк, а прагматик, а ты вот - романтик, и тебя всю жизнь бьёт мордой об стол твоё романтическо - аристократическое мировоззрение, - язык известного писателя уже еле слушался хозяина.

- О, если бы я был аристократ, - мечтательно улыбнулся Ника, - я бы пил Хенэси, а не медовую самогонку. И ночевал бы на широкой белой постели, а не в твоей пчелиной избушке, - бормотал он, устраиваясь на ночлег на старом пружинном диване.




17

Утром Никонову позвонила старшая дочь:

- Пап, я возвращаюсь из командировки. Ты можешь меня встретить завтра вечером с поезда?

- Конечно, могу. Научила, значит, начинающих дикторов не глотать слова?

- Научила. Потом расскажу. Ну, в общем, встретишь, да?

- Я же сказал!

- Только я не одна, - загадочно донёслось из трубки.

- А с кем ты?

- С молодым человеком.

Никонов озадаченно замолчал. Дочь поняла и рассмеялась в трубку:

- Папа, не молчи. Ну, ты чего?

- Да нет, ничего. Всё нормально, доча, - попытался ответить он бодрым голосом. - А что за человек?

- Не переживай, хороший человек, встретишь нас, увидишь, - и она сообщила ему время прибытия и номер поезда.

- Вероника, ты что же, замуж собралась? - осторожно спросил Никонов.

- Да нет, пап,- сквозь смешок услышал он. - Но... Возможно..., - в трубке раздались короткие гудки, видимо поезд вышел из зоны действия сотовой связи.

- Да, девочки, задаёте вы мне задачки,- мысленно обратился он сразу к Даше и Веронике.

Приехав на работу и стрекоча клавишами клавиатуры компьютера, Никонов весь день думал о Даше. Он боялся её свободолюбия, но понимал, что людям в таком возрасте, в каком были они с Дашей, трудно изменить свои привычки и пристрастия.

- Но всё-таки, - думал он, - ради хороших отношений можно и чем-то поступиться. Ведь личная жизнь тоже чего-то стоит. Можно ограничить себя в чём-то, заплатив за личное счастье частью своей привычной свободы.

Душа Никонова не принимала Дашиных корпоративов, её тайных друзей, но в то же время Ника понимал, что любит Дашу.

Незаметно закончился рабочий день. Ника с озабоченным видом, машинально отвечая в коридоре на вошедшие в моду, коверкающие русский язык «досвидосы» коллег, отправился домой, терзаясь внутренними противоречиями. Дух Творчества переживал за своего любимчика и искал возможность помочь ему не только в творчестве, но и в сердечных делах.

Никонов не позвонил Даше вечером, и она не позвонила. Не созванивались они и весь следующий день, но вечером нечаянно встретились в толпе на перроне вокзала.

- Привет, - хмуро поздоровался он.

- Здравствуй, - с виноватой улыбкой ответила она и уткнулась лицом ему в грудь.

- Ты куда собралась? - спросил он, выдохнув из себя недовольство, прижимаясь губами к её локонам.

- Никуда. Я сына с вахты встречаю. А ты? - вопросительно вскинула она на него взгляд.

- А я дочь встречаю. В командировке была. Позвонила, что с кавалером едет, - по его лицу скользнула тень озабоченности.

- М-м, - улыбнулась Даша.

Они стояли на узком перроне, задеваемые по ногам чемоданами и сумками торопливых пассажиров. Стояли и молча смотрели друг на друга. А в двух шагах, зависая чуть в стороне, затаив дыхание, смотрел на них Дух Творчества.

- Прости меня, мой милый,- чуть слышно проговорила она. Её голос заглушали шаркающие звуки перрона, но Ника расслышал. Он прижал Дашу к себе и, уткнувшись носом в её висок, облегчённо вздохнул.

Вокзал - место трагическое, романтическое и эмоциональное. Это место странное и загадочное, как портал, как вход и выход в другое измерение. Здесь расстаются и встречаются, теряются и находятся. Отстают от поезда, пытаясь догнать последний вагон, как ускользающую жизнь. Садятся по ошибке на чужое место и случайно находят своё счастье.

Каменному вокзалу со всеми его подземными переходами, с пешеходными мостами и лестницами, с его дымной душой, распростёртой от привокзальной площади до последней железнодорожной ветки, всегда хотелось, чтобы люди на его пассажирских платформах радовались друг другу, прощали и мирились - навсегда.

В толпе вдруг обозначилось еле уловимое волнение. К перрону медленно подходил поезд.

- Познакомлю Веронику с Дашей, - подумал Ника, - а заодно и посмотрю на реакцию дочери по поводу появления в моей жизни женщины.

Вагонов было немного, и Никонов быстро определил нужный. Поезд остановился, и из вагона на перрон начали спускаться пассажиры. Ника увидел свою дочь и помахал ей. Вероника кивнула в ответ, подавая из тамбура большую сумку молодому человеку, стоящему на перроне спиной к встречающим. Парень подал ей руку помогая спуститься. Подхватив сумку, он повернулся, и Никонов узнал его. Это был сын Даши, Игорь.

- Привет, папа! - дочь чмокнула Никонова в щёку и поздоровалась с рядом стоящей Дашей, поняв, что они пришли вместе.

- Здравствуйте, - поздоровался с ним Игорь, и тут же увидел мать.

- Привет, мам! A-а ты как узнала, что я приезжаю? - в глазах Игоря читалось недоумение.

- Я позвонила тебе на работу, раз сам не звонишь.

- Я хотел сюрприз сделать, - огорчился Игорь.

- А ты сделал сынок, - кивнула она с усмешкой, догадавшись, что её сын и есть тот самый кавалер дочери Никонова, - и не только мне, - и показала глазами на Нику.

Игорь ничего не знал об отношениях матери с Никоновым, ведь он уехал на север за неделю до того, как на её «матиске» стали появляться розы.

- Мама, познакомься, это Вероника Никонова. Моя невеста. Два дня назад я сделал ей предложение, а полчаса назад, как только поезд подошёл к Синереченску, она согласилась стать моей женой.

- Вероника, познакомься, это моя мама, - Игорь подвёл девушку к матери.

- Здравствуйте, Дарья Ивановна, - ещё раз поздоровалась Вероника и ожидающе посмотрела Даше в глаза.

- А познакомились вы, надеюсь, не полчаса назад? - нахмурился Ника.

- Папа, - повернулась к нему дочь, - мы познакомились два месяца назад в этом же поезде, когда вместе ехали на Север. Игорь на вахту, а я в командировку. Но приехали мы в один город и в один и тот же телецентр. Мы два месяца работали бок о бок и, думаю, что хорошо узнали друг друга.

- Василий Владиславович, - вытянувшись, обратился Игорь к Никонову. Он заметно волновался. - Я прошу у Вас руки Вашей дочери.

Ника вздрогнул. Его давно не называли по имени и отчеству, к тому же слова: «прошу руки Вашей дочери» как будто окатили его проникающим холодным душем, и на долю секунды его отцовское сердце сжалось. Ника с Дашей обменялись взглядами.

- Думаю, Игорь Иванович..., - Ника замолчал на секунду, затем набрал полные лёгкие воздуха и продолжил:

- Думаю, что я скажу «да», - медленно произнёс он, и это его твёрдое «да» отозвалось мимолётным умиротворением во взглядах Игоря и Вероники.

- Сынок, - Даша с интересом взглянула на Игоря. - А моё-то мнение тебя не интересует?

- Извини, мам, - сконфузился Игорь. - Я принял решение. Я женюсь на самой лучшей девушке. Конечно, мне не безразлично твоё мнение. Но ты же у меня самая лучшая и умная мама. Поэтому, я уверен, ты одобришь выбор своего сына.

- Диплома-ат, - с улыбкой покачала головой Даша.

- А мнение моё такое, - взглянула она на сына. - Мне нравится Вероника, - и, улыбнувшись, добавила, - Все хорошие юноши - Ивановичи, а девушки - Васильевны.

Игорь и Вероника рассмеялись.

- Ну что ж, - Никонов вздохнул. - Мы тоже хотим вам кое - что сказать, - он повернулся к Даше, и вопросительно посмотрел на неё. Она едва заметно кивнула.

- Мы с Дашей дружим, то есть, как принято говорить в таких случаях, встречаемся.

- Игорь, - Никонов смотрел прямо в глаза своему будущему зятю, - я сделал предложение твоей маме, и она думает. Но, к сожалению, не два дня, а уже два месяца.

Вероника улыбнулась, качая головой, как бы говоря: «Ну, ты даёшь, папочка!». А у Игоря от удивления вытянулось лицо.

- Ну, поехали, молодожены, - Даша окинула взглядом всех троих. - Нечего тут, на перроне объясняться, на виду у всей России.

И она подхватила Веронику под руку.




18

- Ника, алло!

- Да. я слушаю,- узнал Никонов взволнованный голос Стекловой.

- У нас ребята из департамента украли читательский конкурс. Ты слышишь?

- Слышу, слышу. Говори толком.

- Твой знакомый - Илья Эммануилович Линкин, этот Илюха, мечтающий разбогатеть на твоих песнях, оказался вором. Он переписал несколько фраз в положении о конкурсе и оформил его от своего имени. Ему на проведение уже деньги выделили.

- Ты откуда знаешь?

- У меня подруга в департаменте работает. Она и сказала, что Илюха будет проводить читательский конкурс среди школьников. Я попросила её показать мне положение о конкурсе, а когда прочитала, обалдела: это же наш текст! Зря ты его посвятил в наши планы.

- Ладно. Сам напортачил, сам и разберусь.

Никонов направился в департамент. По дороге он вспомнил, как Илюха организовал его выступление в колонии общего режима, договорившись со своим знакомым замом начальника зоны. Зекам понравились песни и стихи Никонова. После выступления к нему подошёл воровской авторитет и попросил расписаться на сборнике стихов. А спустя полгода, когда Ника выступал в ресторане, где гуляла, сдвинув столы, большая блатная компания, к нему подошли двое в наколках:

- Уважаем, братан. Мы в зоне читали твои стихи. Если тебе кто-то мешает жить, звони, - и один из них сунул ему в руку салфетку, на которой был написан номер телефона. - Для тебя бесплатно устраним помеху.

Эти слова слышал и Илья Эммануилович, сидевший с коллегами по работе за соседним столиком.

Никонов постучался и вошёл в кабинет к Линкину. Кивнув, он сразу перешёл к делу:

- Мне сказали, что ты, изменив несколько формулировок в тексте, присвоил авторство положения о конкурсе, и тебе уже на его проведение дали денег.

- Кто сказал? - сделал удивлённое лицо Линкин.

- Значит так, - продолжал Ника, не отвечая на его вопрос. - Восемьдесят процентов от суммы гонорара вернёшь авторам, то есть мне и Стекловой, и включишь нас в состав жюри. Если к завтрашнему полудню это не сделаешь - будет скандал, - Никонов поднялся и, не прощаясь, вышел.

На следующий день, возвращаясь с работы, Линкин нёс в одной руке портфель, а в другой пакет с продуктами. Поднимаясь по лестнице подъезда, он неожиданно встретил Никонова.

- Жаль, что мы всё ещё не в жюри, - Ника схватил Илюху за ухо и стал медленно тянуть вверх.

- А-а, - закричал Линкин, - Больно, отпусти!

Никонов отпустил. И вдруг Илюха ударил его наотмашь по голове пакетом, нагруженным продуктами. Ника успел увернуться, и удар пришёлся вскользь. Тут же Илюха получил кулаком в челюсть и, ударившись спиной и затылком о стену, сполз по ней на пол, сдирая облупившуюся краску.

- Ты ещё и дерёшься, хулиган, - усмехнулся Ника. - Ай-яй-яй!

- Илюха, - взглянул увещевающе на него сверху вниз Никонов, - если не восстановишь справедливость, я позвоню серьёзным, и у тебя будут проблемы.




19

Через неделю после интернетпубликации, в которой были выставлены фотографии Никонова и баскетболистки, в спецвыпуске газеты «Литература Синереченска», редактируемой Фадеем Викторовичем, вышла статья, в которой говорилось, что председатель Союза писателей Никонов уклонился от своих обязанностей руководить литературным процессом. И что он занялся сомнительной коммерцией, используя общественную организацию в личных целях. «Кроме того», - осторожно писал незнакомый автор, зная, что за клевету его могут привлечь к суду: «Пользуясь своей популярностью, как видно из интернет ролика, Никонов оказывает внимание несовершеннолетней спортсменке».

На следующий день, после выхода статьи в литературке, две общественно-политические газеты Синереченска заступились за Никонова мощными публикациями, раскрывая истинную картину положений дел в организации писателей, а заодно опровергли грязные намёки насчёт баскетболистки.

Никонову не хотелось идти на работу, ловить на себе сочувствующие взгляды коллег, но всё-таки он оделся и, выходя, толкнул обитую коричневым дерматином входную дверь коммунальной квартиры, в которой снимал комнату. Дух Творчества, потянувшись спросонья всем своим невидимым существом, торопливо выскользнул за своим кумиром.

Никонов вышел из подъезда, и свежий ветер мгновенно сорвал с него плохое настроение.

- Спасибо, дружище, - поблагодарил его за Никонова Дух Творчества.

- Всегда рад помочь, - просвистел в ответ ветер и закрутил вихрем сорванное с Никонова мрачно-прозрачное нечто и вместе со спиралью из мусора погнал вдоль тротуара. Дворовая собачонка, облаяв это уже ничьё скверное настроение, вопросительно взглянула на Нику, приветливо вильнув хвостом. Никонов подошёл к собаке, дал ей понюхать свою руку и, погладив животное по голове, шагнул было дальше, но тут же вспомнил, что в кармане ещё с позавчерашнего дня лежит купленный, но так и не распечатанный пакет с копчёным сыром. Ника отдал сыр собаке и пошёл на автостоянку. Но, не дойдя до поворота, обнаружил, что собака бежит рядом с ним. Пёс проводил его до угла и остановился. Ника оглянулся на него. Пёс посмотрел ему в глаза виноватым взглядом, как бы говоря: «Извини, дальше не моя территория», и, повиляв на прощанье хвостом, засеменил обратно.

- Даже у собак есть чувство благодарности и правила вежливости, - подумал Никонов.

- Что ж люди-то порой ведут себя хуже собак?

Он проходил мимо церкви, в квартале от которой была автостоянка, где вчера положил на ночлег свой старенький «БМВ». Ника остановился, невольно засмотревшись на сверкающие на солнце купола. Как-то сразу вспомнился последний месяц, насыщенный волнующими событиями. Компромат, выложенный в интернет и непонятки в отношениях с Дашей, грязная статья в литературке, интеллектуальное воровство Линкина и особенно тревожила предстоящая свадьба Вероники и Игоря. Эта последняя новость с одной стороны радовала Никонова, с другой, как ему казалось, закрывала ему дорожку к Даше, противопоставляя ей будущее счастье дочери, которое было для Никонова дороже собственного. Ему казалось, что если они с Дашей будут вместе, то это как-то повредит их детям.

Игорь, накрученный младшей сестрой, сначала воспринял отношение матери к отцу своей невесты в штыки и при появлении Ники в их доме, поздоровавшись, уходил в другую комнату с выражением недовольства на лице. Но день за днём прошёл месяц, и все: и дети, и их родители за приготовлениями к свадьбе как-то попривыкли к непростым обстоятельствам.

В один из вечеров, когда Даша, Вероника, Игорь и Никонов обсуждали на кухне, в каком кафе будет свадьба, вошла Вика с подругой. Поздоровавшись, они развернулись, и хотели было выйти, но Никонов остановил их:

- Нина, задержитесь на минутку.

Баскетболистка остановилась, повернувшись к нему вполоборота. Вика встала рядом с ней с надменно-независимым видом.

- Девушки, - обратился к ним Никонов. - Какие бы козни вы не строили, у вас ничего не получится, потому что мы с Дашей вместе, нас двое.

- Трое,- прямо в глаза взглянул ему Игорь, - Трое, - кивнул он головой, подтверждая свои слова.

И хотя сейчас, стоя у церковной ограды, Никонов вспомнил внезапную поддержку Игоря и почувствовал умиротворение, но всё-таки какое-то непонятное беспокойство терзало его душу. Он и сам не заметил, как прошёл под аркой калитки.

На улице, возле церковной ограды, его остался дожидаться Дух Творчества. Последние волнительные события не оставляли Никонову времени для написания стихов, и Дух Творчества заскучал. Но зная Нику, как самого себя, он уже готовился к новому литературному труду. Предвкушая эту работу, Дух волновался. Он знал, что Ника перед тем как начать писать первую строчку, процитирует Веру Инбер:

«...Потому что, когда нам как следует плохо, мы хорошие пишем стихи...».

Ника стоял в церкви, прислонившись плечом к стене, и ни о чем не думал. Мыслей не было. А на душе, наоборот, какая-то тяжесть.

К нему подошёл батюшка, по возрасту чуть старше его. Молча, внимательно посмотрел на Никонова, перекрестил и тихо, как бы прося, произнёс:

- Помолись Господу нашему, Иисусу Христу. Он поможет. А потом иди с миром.






Защита из прошлого


Историческая справка: в 1931 году в деревне Сунгурово, Исетского района, Тюменской области, в результате поджога, из 287 домов сгорело больше половины. В конце семидесятых годов двадцатого века из деревни уехали последние жители. Деревня Сунгурово перестала существовать.





Глава 1.


Сунгурово, лето 1915 года, шестнадцать лет до пожара.

- Филатко! - голос хозяина оторвал парня от работы.

- Чо, дядя Федосей? - выглянул тот из стайки, где поил коров.

- Ты вот что, выгонишь коров на поскотину и отправляйся к Бабанову. Сегодня вы с Ефимом работаете у него. Пойдёте в лес осины пилить, а завтра снова сюда, - он кивнул на пригон.

- Ладно, дядя Федосей.

- Добрый парень вырос у Николая Калинина, - подумал Тесов. - Работяга. Из всех сверстников - самый умный. И в руках сила есть, и в голове. И в поле молодец, и с цифрами поможет. Хорошая смена у Николая, есть на кого оставить шерстобитный цех.

Николай-то сам не промах - шерсть у него покупать аж из Китая приезжают. А парня своего ко мне в батраки отдал.

«Прежде чем работниками командовать, пусть сначала сам в их шкуре побудет, на себе почувствует», - вспомнил Федосей слова Николая.

- Моему бы Ефимке такую головушку, как у Филата, - Федосей вздохнул и поднялся по высокому крыльцу в дом.

Компания друзей - Кануро Бабанов, Михась Тоцкий и Ефим Тесов подошли к толстой высокой осине.

- Надо пилить с наветренной стороны, - взглянул Тесов на Бабанова, - И с наклоном определиться.

- Ладно, хоть научил, а то бы я не знал, - усмехнулся Бабанов.

- Как ты определишь наветренную сторону, если ветра нет, - возразил Тесову Тоцкий.

- И наклона у неё нет, - стукнул он кулаком по осине. - Прямая, как ствол у ружья.

- Начали! - скомандовал Кануро, направляя второй конец пилы с деревянной ручкой в сторону Тоцкого. - Сначала сделаем наклонные запилы.

Пила ширкнула по коре комля,

- Давай пониже, вот так, - кивнул Бабанов.

Кануро с Михасем пилили, а Ефим упирался длинной тонкой рогатиной, только что вырубленной из молодой берёзки, в нижний сук осины, пытаясь придать дереву крен, но осина не поддавалась. Она всей своей массой вертикального ствола навалилась на пилу и зажала её так, что пильщики не могли не то что пилить, но даже сдвинуть её с места. Расклинив разрез, пилу кое-как вытащили. Оставив дерево недопиленным, пошли валить другое.

Филат пилил вместе с двумя взрослыми мужчинами, нанявшимися в батраки к Бабановым.

Отработались к вечеру. Почаёвничав, тронулись в деревню. Филат видел, что Михась отстал от друзей, завязывая и поправляя котомку у себя на плече, как раз напротив недопиленной осины.

В этот момент встревоженные резким движением воздуха зашумели листья на верхушках деревьев. Осина под напором ветра дрогнула и стала падать. Филат в мгновение оценил ситуацию и понял, что осина упадёт непременно на Михася.

Он с разбега, рискуя сам попасть под удар, толкнул Тоцкого, и они оба упали в ложбинку. Осина, издав трескуче-хлёсткий звук, рухнула рядом, накрыв их ветками.

- Живой?! Целый?! - Крикнул Филат в густую зелень листьев.

- Да живой вроде, - откликнулся Михась. пытаясь выбраться из объятий тонких веток дерева.

- Что ты стоишь, дурак, не видишь - осина падает! - вырвалось у Филата от запоздалого испуга.

- Я не видел, - как бы извиняясь, оправдывался Тоцкий.

- Не видел, не видел, - передразнил его Филат, но уже с шутливым недовольством в голосе. Они выбрались из-под листвы дерева и пошли догонять остальных пильщиков.

- Ты, это, спасибо... - Михась неловко протянул Филату руку.

- Да ладно. Хорошо, что всё обошлось.

- Филат, пойдём завтра со мной к Канурке на работу. Они не всех берут и хорошо платят. Я насчёт тебя договорюсь. Канурко мне друг.

- Я у Тесова батрачу. Мой отец с ним договорился. Отработаю, как положено, - батя меня снарядит на учебу. А договор, сам знаешь, дороже денег.

- A-а, - понимающе кивнул Михась. - А на кого учиться хочешь?

- На фельдшера.

- Кто такой этот фершал?

- Не фершал, а фельдшер. Это который людей лечит. Почти что врач, только пониже рангом.

- Я бы тоже пошёл людей лечить.

- Ну, так давай... Вдвоём веселее.

Они догнали друзей Михася уже на опушке леса, у петляющей между кустов дороги. Ефим и Кануро явно их поджидали.

- Филатко, - остановил его рукой Ефим, - ты не подходи больше к Нюрке Шиховой, а то встречу вечером с кистенём.

- Ручошку-то убери, - Филат дёрнул плечом. - Я не шибко-то испугался. Нюра - моя соседка. Я её с детства знаю. Вся деревня говорит, что твой отец побоится конфуза сватов засылать к богатеям Шиховым. Но если она тебе нравится, так возьми и честно посватайся, а не ходи, как тать, под окнами. Я её в обиду не дам.

- Ишь ты, защитничек выискался, а сам, поди, норовишь ей под юбку залезть?

- Ты полегче, а то можешь и по шее схлопотать.

- Чо?! Да мы тебя сейчас отметелим!

- Тихо, - предостерегающе поднял руку Кануро, взглянув на Ефима. - Ты хоть и друг мне, но втроём на одного - это негоже. Дерись честно, один на один.

Ефим с размаху ударил Филата, но тот успел увернуться, и удар пришёлся вскользь по щеке.

- Ефимко, я не люблю бить людей. Тем более... Я работаю у твоего отца, но ты меня вызвал, и я вызов принял.

Они схлестнулись, мутузя друг друга кулаками. Филат больше уворачивался и отмахивался, чем бил.

Из-за поворота просёлочной дороги выскочила вороная лошадь, запряжённая в лёгкую повозку на воздушных шинах. Такую мог позволить себе только богатый волостной купчина Малюгин.

- Уйди с дороги, супостаты! - крикнул кучер, щёлкнув в воздухе кнутом.

Парни отскочили к обочине. Коляска пронеслась мимо. За кучером, прижавшись друг к другу, сидели двое: Нюра в белом сарафане и сын Малюгина в форме студента реального училища.

- Ефимко, видал, с кем Нюрка катается? - вопросительно взглянул Кануро на друга.

Ефим, набычившись, молчал. Драка на этом и закончилась.

- На, - Кануро подал Ефиму завёрнутую в тряпицу пилу. - Пошли домой.

Филат и Михась шли сзади и слышали, как Бабанов вполголоса сказал другу:

- Выбрось ты Нюрку из головы. Она Филатку любит. Вся деревня об этом знает. Да только он другую любит.

Филат, действительно, любил другую, и об этом тоже знала вся деревня. А другой была рано овдовевшая, тридцатипятилетняя красавица с большими синими глазами, учительница Дарья Вологда.

К одинокой красавице подкатывали и щеголеватые повесы, и серьёзные мужчины, но она никого к себе не подпускала. И вдруг, неожиданно для всех, недотрога Дарья второй раз вышла замуж. Её избранником оказался татарин Рашид Сурмятов из деревни Юрты, что притулилась к Сунгурово с лесистой стороны. Деревня так и ахнула! Образованная красавица - блондинка и смуглый, прошедший, как говорится, Рым и Крым, не верящий ни в чёрта, ни в Аллаха, вечный скиталец по далёким городам, весельчак Рашидка. Они в церкви не венчались, а просто сошлись и стали жить вместе.

Филат Калинин влюбился в учительницу, когда ему было ещё шестнадцать лет. Но он никак не проявлял своих чувств, даже друзьям не говорил, чтоб никто не догадался, что ему нравится взрослая замужняя женщина.

В начале первой мировой войны Рашид вместе с братьями Филата ушёл на фронт, и вестей от него не было, так же, как и от них. Филат понимал, что любовь его запретная, и старался не думать о Дарье. Но это чувство было сильнее его, и он стал придумывать для себя повод зайти в школу, чтобы узнать, как учится младшая сестрёнка, или книжку попросит у Дарьи почитать. Дарье сначала было и смешно над ним, и вместе с тем лестно, что она нравится такому молодому парню, но жизнь и молодость берут своё, и она уже стала скучать по нему, когда долго не виделись. В дом к себе она его не приглашала, хоть и жила одна. Боялась своих чувств, боялась, что не выдержит и не устоит перед соблазном близости. Филат и сам прийти к Даше домой не решался, чтоб слухи не поползли по деревне. Но от слухов не убережёшься. Молва приписывала им то, чего не было. Кто-то посмеивался над ним, а кто-то осуждал Дарью. В деревне все знали о Филатовой любви, знал и Ефим Тесов, но всё равно ревновал его к Нюре.

- Чем Филатко лучше меня? - вполголоса горячился Ефим.

-  Конопатый!

- Ничем не лучше. Но любит она его. А замуж выйдет не за него, не за тебя, а за Малюгина.

- Это почему?

- Потому, что он богаче тебя.

- Значит, счастье всё-таки в богатстве.

- Для кого как. Для Нюрки... Любовь не светит, так хоть богатство...

- В богатстве счастье, в нём! - убедительно мотнул головой Ефим. - Если бы у меня батя был богат, как Малюгин, она была бы моей.




Глава 2.


1917 год. 14 лет до пожара.

Весной 1917 года в Сунгурово уже знали, что в феврале в столице произошла революция, но не совсем понимали, что это такое, тем более что на деревенскую жизнь она пока никак не повлияла.

Летом Филату исполнилось двадцать лет, и он после получения диплома работал фельдшером, обслуживая деревни Сунгурово и Шорохово. Михась тоже с ним поступил на учебу, но, не доучившись до конца, был изгнан за воровство.

Осенью Филата призвали служить в армию. Перед отъездом в Тюменский военный гарнизон, поздно вечером он постучался в окно к Дарье.

- Думала уж не придёшь,- обняла она его в сенцах. - Знаю ведь, что завтра уходишь служить.

Эта ночь у них была первая и единственная. На следующее утро рекруты уже тряслись на конных подводах, направляясь в Тюмень.

Из низких серых облаков хотел пролиться дождь, предупреждая о своих намерениях мелким туманно-моросящим бусом. Хотел, но что-то не решился, будто пережидая конные повозки с людьми. Лесная дорога то трясла рекрутов на своих кочках, то зажимала колёса песком, заставляя людей спрыгивать на землю и толкать телеги, помогая лошадям. Из леса тянуло неуютной осенней сыростью, которая, казалось, хотела наполнить душу Филата грустью, да не получалось у неё, потому что душа его была заполнена напополам печалью и радостью. Печалью расставания с домом, с родными и с Дарьей, а радостью от счастья познания любимой женщины. Мысленно он всё ещё был с ней, в её страстных и нежных объятиях. И, наверное, поэтому он не замечал ни мелкого дождевого буса, ни неудобства тряской дороги, которая привела в Тюмень Филата и его товарищей только к вечеру.

В конце октября в России случилась революция. Вторая за год. Большевики под предводительством Ленина выбросили в общество лозунг «заводы - рабочим, землю - крестьянам», и опубликовали «Декрет о земле», в котором крестьянам обещали землю. Бесплатно. Но ухоженная, распаханная земля, а также фабрики и заводы были чьи-то. А чтобы всё это отдать мужикам, надо этим обладать, а чтобы обладать, надо либо купить, либо отнять. Купить не на что. Значит, надо отнять с помощью народа, пообещав этому народу даром все богатства. И обманутые мужики оказались в большевистской Красной Армии. Это потом, после гражданской войны выяснится, что ребята в кожаных тужурках блефовали. Никто ничего никому не дал.

В конце ноября 1917 года полк, в котором служил Филат фельдшером, погрузился в эшелон и отправился в Питер усмирять бунтовщиков. Но было уже поздно. В Москве поезд встретили захватившие власть большевики под мощной охраной революционных матросов. Солдатам было приказано построиться перед вагонами. Под дулами пулемётов они выслушали приказ новых властей о том, что с этого момента все военнослужащие, прибывшие из Тюмени, являются солдатами рабоче-крестьянской армии, которая подчиняется Совету Народных Комиссаров.



Тёплым летним вечером 1918 года где-то на Южном Урале, когда усталое красное солнце, опускаясь за горизонт, незаметно сужало полоску бронзового отлива верхушек деревьев, на большой поляне, разделенной надвое ручьём с пологими берегами, рубились, не вписываясь в эту томную вечернюю красоту, красный и белый кавалерийские отряды, численностью примерно по сотне человек каждый. Метрах в тридцати от этой рубки, у края леса, где ручей делал поворот и бежал уже по дну глубокого оврага, обросшего колючим кустарником, спешившись, стоял Филат Калинин, готовый немедленно оказывать красноармейцам первую медицинскую помощь. Через плечо на широком ремне у него висела сумка с красным крестом.

За ручьём расположился такой же военный фельдшер, только белогвардейский. Белогвардеец стоял, повернувшись к Филату спиной, и спокойно курил, и если бы не бойня, которая совсем рядом скрежетала железом и храпела лошадьми, можно было бы подумать, что военный белогвардейский фельдшер совершает променад, любуясь лесным пейзажем.

«Интересно, молодой он или старый»,- подумал о фельдшере Филат,- «Стоим, два дурака, смотрим, как русские мужики убивают друг друга, а остановить это убийство не можем».

Но вот у фельдшеров началась работа: к ним то и дело стали подъезжать раненые. Кто сам сползал на землю, а кому-то приходилось помогать спуститься с лошади. Филат перевязывал красноармейцев, а неподалеку, за узеньким ручьём, своих перевязывал белый фельдшер. Филату не хватило перевязочного материала, и он крикнул:

- Коллега, у меня бинт кончился, не подкинешь?!

- А у меня морфин, - белый повернулся, и Филат узнал в нём Тонкого.

- Михась, ты?!

- Я. Здорово, Филат. Я тебя узнал ещё в начале боя.

- Здорово.

- Лови! - Филат перебросил ему через ручей флакон.

Михась кивнул и в ответ бросил пакет бинта. Лекари делали своё мирное дело, как будто не было никакой войны, не обращая внимания на то, что рядом в топоте копыт и звоне сабель тонули душераздирающие человеческие вопли. Эта страшная карусель смерти, забирающая человеческие жизни, состояла из скачущей, ржащей и кричащей лошадино-людской массы, которая крутилась на поляне то в одну, то в другую сторону.

Но вот в бою наметился перевес в пользу белых. Красные развернулись и, отступая на рысях, бросили раненых, а с ними и фельдшера.

Филат мог успеть ускакать на лошади в лес, который был рядом, но не ускакал, и это видели и отступающие остатки красного отряда, и белые. Филат суетился возле раненых, когда к нему подъехали с десяток всадников. Разухабистого вида поручик сгоряча после боя хотел расстрелять пленных, но подъехавший сотник его охладил, сказав, что раненых добивать - это низко.

- Всё - равно расстрелять! - в гневе кричал поручик. - Хотя бы вот эту красную гадину, - поручик указал на Филата.

- Помилуйте, мил человек, - развёл руками Филат. - Я ни в кого не выстрелил и саблей ни на кого не замахнулся. Кроме того, поделился с вашим фельдшером лекарством.

- Правда, поделился? - спросил сотник Михася.

- Правда, Ваше благородие.

- Ну, что ж, с доктором надо поговорить, - сотник повернул к Филату, своё строгое, интеллигентное лицо.

- Твоя лошадь? - кивнул он на гнедого, привязанного к ветке куста.

- Моя.

- Чего ж не ускакал, ведь успел бы?

- Успел бы, - утвердительно кивнул Филат.

- Так чего остался? - сотник внимательно смотрел Филату в глаза.

- Не мог я раненых бросить. Они нуждаются во мне.

- Вы дворянин? - сотник вдруг не заметно для себя самого перешел на «Вы».

- Нет, я из крестьян.

- Хм, - белый офицер выгнул дугами брови, дивясь благородству простого русского мужика.

- Откуда родом?

- Из - под Тюмени, из деревни Сунгурово, Ваше благородие, Шороховской волости.

- А ведь мы должны расстрелять тебя, ты же не раненый, - сотник снова перешел на «ты»,

- Где твоё оружие?

- У меня нет оружия, кроме скальпеля, - Филат стрельнул глазами в сторону Михася, стоявшего тут же, надеясь, что Тоцкий попросит за него, но Михась молчал.

- То есть, как это нет, - не поверил сотник. - Потерял?

- Вообще не было. Я начальству своему сказал буквально: в людей стрелять не стану. Будь это солдаты иностранных войск - тогда, конечно, тогда я в первых рядах... А сейчас моя задача как всякого русского врача - лечить, а не убивать. После войны нужны будут здоровые мужики, чтоб восстанавливать разрушенное хозяйство страны. А где их взять мужиков-то, если они убивают друг друга? За границей не купишь. Значит, задача врачей вылечить как можно больше раненых.

У сотника вытянулось от удивления лицо:

- И тебя комиссары не расстреляли?!

- Ну, - замялся Филат, - Сначала, как вы, хотели было... А потом поняли, что раненых некому будет лечить. Там одни медсёстры. Я хоть и не врач, а фельдшер, но кое - что кумекаю в лечебном деле.

- Да ты, я вижу, вообще кумекаешь. Стратег - пацифист. Переходи в Белую Армию, - офицер испытующе заглянул Филату в глаза.

- Деревня наша занята войсками Красной Армии. Если перейду к вам, слух всё-равно дойдёт, и тогда могут пострадать родители, - осторожно отнекался Филат. - Но не важно, в какой цвет я окрашусь, всё равно в этой гражданской войне проиграют не белые и не красные. Проиграет Россия.

- Карать в отместку - это они могут, - сотник нахмурился и сверкнул из-под бровей глазами.

- Сколько всего раненых и сколько из них тяжелых? - спросил он у Михася.

- Всего - двадцать, ваше благородие. Тяжёлых, на первый взгляд, трое. Но чтобы уточнить, надо всех осмотреть.

- Некогда, - Сотник тронул поводья и взглянул на Филата:

- Поскольку ты пацифист, я тебя расстреливать не буду.

Филат пацифистом не был, но молча согласился, а про себя подумал: «Лучше побыть пока пацифистом, но живым, чем не пацифистом, да расстрелянным».

- Всех раненых в госпиталь, - приказал сотник поручику. - А фельдшера сопроводи в комендатуру.

Организовав отправку раненых, поручик повернулся к Филату:

- Ну, иди впереди меня, пацифист, - и указал взглядом на узкую тропинку, теряющуюся между кустов.

- Что за лекарство ты дал нашему лекарю? - спросил конвойный, когда они вошли в густую зелень листвы.

- Морфин. Это сильное обезболивающее.

- А спирт у тебя есть?

Филат понял, зачем поручик спрашивает про спирт и ответил:

- Есть, но он же медицинский, очень крепкий.

- А ты пробовал?

- Нет, я вообще спиртное не употребляю.

- Больной, что ли?

- Нет, пацифисты не пьют.

- Я - не пацифист, давай, сколько там у тебя?

Филат вынул из сумки один из двух стограммовых флаконов с прозрачным, давно приготовленным по собственному рецепту нервно - паралитическим снадобьем на спирту, который он собирался на ком-нибудь опробовать, да всё случая не было... «Ну, Господи благослови», - сказал мысленно Филат. Поручик выдохнул, хлебнул, крякнул, и начал, как рыба, выброшенная на берег, хватать ртом воздух. Обильные слёзы мгновенно затуманили ему взор, а слюни и сопли, застрявшие во рту и горле, не давали вдохнуть. Поручик схватился за горло, захрипел, задёргался, наклонился на бок и повис в стременах. Филату, как автору этой микстуры, было интересно узнать, сколько времени продлится действие препарата и очухается ли поручик, но ситуация на научный эксперимент мало походила, и он нырнул в густую листву кустарника и побежал, царапая лицо о ветки.

Явившись в свою часть после двухдневного скитания по перелескам, Филат был тут же допрошен в штабе. Ему попытались поставить в вину то, что не ускакал с отступающим отрядом, а остался, чтобы сдаться в плен. Филат терпеливо объяснял, почему остался и как смог сбежать из плена.

- Складно ты врёшь - дал отраву вместо спирта и сбежал, - недоверчиво усмехнулся молодой остроносый комиссар в новенькой, щеголевато подогнанной гимнастёрке.

Кроме комиссара и начальника штаба, в комнате был и командир отступившего отряда. Он сидел и понуро молчал.

- Вру я или нет - легко проверить, - сказал Филат, обводя взглядом всех присутствующих.

- Это как? - ухмыльнулся остроносый.

- Очень просто. У меня остался ещё один флакон с нервно - паралитической жидкостью, точно такой же, какую я дал белогвардейцу. Вы ведь мне не верите? - взглянул Филат на щёголя, доставая из сумки стеклянный пузырёк. - Ведь не верите?

- Не верю, - мотнул головой комиссар.

- Ну, вот вы и выпейте, - Филат открыл флакон и поставил на стол.

- Пахнет спиртом, - повёл носом начальник штаба.

- Если только опьянеете, значит, я лжец - расстрелять меня. - Филат рубанул ладонью воздух, весело глядя на остроносого. - А если Вам станет, простите, дурно, ну, так же, как беляку, значит, я - честный человек. Но предупреждаю, я не видел, что стало с моим испытуемым, так как поспешил стремительно удалиться. Поэтому не знаю, что будет с вами. Выживете или нет.

- Ну, - пожилой начальник штаба хмуро взглянул на комиссара. - Будешь проверять?

- Да я что, белены объелся?! - возмутился остроносый.

- Будем считать, что проверка закончена, - начальник штаба встал, пряча усмешку в усы.

- Калинин, свободен, отправляйся в госпиталь.

- Есть отправиться в госпиталь! - Филат козырнул и вышел.




Глава 3.

Филат и Михась встретились через два месяца. Войско Блюхера, в котором Филат служил фельдшером, прошло от Оренбурга больше тысячи километров, выходя из окружения, и вышло к уральскому городу Кунгур, где разместили штаб и госпиталь.

Филат жил в просторной комнате, в деревянном доме, недалеко от госпиталя. В один из сентябрьских дней его вызвали в штаб.

- Ну, Калинин, принимай пополнение, - дежурный по штабу явно торопился, роясь в бумагах, он кивнул головой в сторону молодого красноармейца. - Вот наш новый фельдшер. Введи его в курс дела и определи на жительство.

Новым фельдшером был Михась.

По дороге в госпиталь Михась рассказывал о своих злоключениях. Как попал служить к белым, как оказался у красных. Филат молча выслушал его рассказ и задумчиво произнёс:

- Ну, ладно, посмотрим, что будет дальше... Жить будешь при госпитале. Там есть служебная каморка. Я сначала в ней жил, а сейчас снимаю комнату у одной рыночной торговки. Иногда по хозяйству помогаю, так она, глядишь, и накормит.

- Филат, не выдавай меня, - Михась взял его за руку,- не говори, что я у белых служил, а то расстреляют.

- Да Бог с тобой, Михась. Не бойся, не выдам.

«Как бы мне с ним хлопот не огрести,- подумал Филат. - Натура-то у него воровская». Как в воду глядел.

Недели через две хозяйка дома, где жил Филат, уехала на два дня к сестре в деревню, оставив хозяйничать постояльца. Чтобы не скучать одному, Филат и пригласил вечером земляка к себе в гости. Михась пришёл не один, а с двумя барышнями. Компания засиделась допоздна за шикарно сервированным столом, украшенным бутылкой французского коньяка, который вместе с дорогими закусками Михась принёс с собой.

Рано утром в окно постучал вестовой:

- Калинин, тебя срочно вызывают в штаб.

Войдя в здание щтаба, Филат доложился дежурному.

- Тебя ждут, - кивнул тот в сторону кабинета начальника штаба.

В просторном кабинете двое: тучный начальник штаба и черноволосый кудрявый незнакомец в комиссарской чёрной кожаной куртке. Голубые наглые глаза комиссара смотрели на Филата сквозь стёкла пенсне.

- Признавайся, кому наркосодержащие лекарства продавал? - сверлил Филата глазами чернявый очкарик.

- Да я что, по вашему, с головой не дружу, что ли? Никому я ни чего не продавал. Морфина для раненых-то не хватает.

- Вот именно раненым не хватает, а ты им торгуешь, подлец. Расстрелять тебя...

- Мил человек, ты на меня напраслину не наводи, - Филат спокойно посмотрел ему в глаза, а затем молча покосился на начальника штаба, тот пояснил ему:

- К нам поступили сведения, что фельдшер продаёт наркотики.

- Фельдшер? - Филата осенила догадка. - Так в госпитале два фельдшера.

Начальник штаба с чернявым переглянулись.

- А где сейчас второй? - спросил у Филата начальник штаба.

- Должен быть в госпитале, сегодня его смена. Он и живёт там, - Добавил Филат, а про себя подумал: «Михась, наверняка, ещё у меня с девкой валяется».

- Ты сейчас погуляй где-нибудь или дома побудь, - штабист встал, обращаясь к Филату. - А через час доложишь мне о наличии морфина.

- Слушаюсь, - Филат по строевому повернулся и вышел.

- Бери двух красноармейцев и дуй в госпиталь, - приказал чернявому начальник.

Филат торопился. Он знал, что Михась был любитель поспать и надеялся застать его у себя, на месте вчерашнего пиршества, но не доходя до своей квартиры, он столкнулся с ним, как говорится, нос к носу.

- Слушай, - запыхавшись, схватил его Филат за рукав. - Сколько ты продал морфина?

Михась испуганно смотрел на него.

- Ну! - встряхнул его Филат, - Говори! Дурья башка!

- Так это, почти половину.

- Меня чуть не арестовали из-за тебя. Сейчас за тобой придут. В госпиталь не ходи. И ко мне тоже. Беги прямо сейчас. Постой, деньги есть?

- Нету, - Михась втянул плечи, как бы оправдываясь. - Вчера все прогуляли.

Филат вынул из кармана купюры и половину отдал ему:

- Беги.




Глава 4.

В августе 1919 года красноармейская часть, в которой служил Калинин, стояла в Тюмени. Филат уже полтора года не был дома, а до Сунгурово всего шестьдесят километров по Исетскому тракту. К тому времени санитарным взводом командовал дипломированный врач, он и дал Филату увольнительную на три дня. Но в увольнение Филат пошёл не один, а с красноармейцем Онохиным, которого тоже отпустили повидаться с родными, живущими в Червишево.

До Червишево они дошли к вечеру. Поужинав у родителей Онохина, Филат двинулся дальше. И Онохину, и Калинину штабист выдал гражданскую одежду и дал задание: выяснить, нет ли в их деревнях белочехов. Если есть - немедленно уходить.

В Сунгурово Филат пришёл к рассвету. По деревне шёл, не таясь. Людей на улицах не было. Коров ещё не выгоняли на пастбище - час был ранний. Филат, подходя к мосту и спускаясь к речке, увидел с крутояра половину родной улицы, которая заворачивала в сторону согры. Но за последними домами дорога не заканчивалась, а шла дальше. За поскотиной она петляла между кустами, сенокосами и, теряясь в лесных колках, уводила путников в деревню Красново, до которой было вёрст двадцать.

В Тюмени сирень ещё не цвела, а в Сунгурово уже кудрявилась почти у каждого забора. Филат свернул с моста к первому дому, зашёл в палисад, отодвинул в сторону ветку сирени и тихонько постучал в окно...

...Мать и отец обняли его ещё во дворе. Втроём вошли в дом. Из горницы выскочила заспанная младшая сестра Серафима в ночной рубахе и обвила его шею руками. Старших братьев не было. Как ушли из дома на войну с германцем, так о них до сих пор ничего не знали.

Все четверо сидели за столом и пили чай с пирогами, запах которых распространился по всему дому. В дверь постучали.

- Войдите! - отозвался глава семейства.

Вошёл староста.

- Здравствуйте, - громко поздоровался он.

- Здравствуйте, - ответно поздоровались в один голос все сидящие за столом.

- Милости просим с нами завтракать, - хозяйка встала, приглашая гостя к столу.

- Спасибо, Александра Васильевна, но я по делу, - извиняющимся голосом произнёс староста.

- По мою душу? - догадался Филат.

Староста кивнул:

- Нарочный прискакал. Вызывают тебя, Филат, в волость. Кто-то доложил, что ты приехал. Там чехи, в Шорохово-то. У нас слухи ходили, что ты у красных служил. Смотри, можешь не ходить. Хотя с меня и спросят.

- Если бы арестовать хотели, так домой бы приехали, - Филат взглянул на отца. - Так ведь?

Отец озабоченно молчал.

- Пойду, - поднялся из-за стола Филат. - Узнаю, зачем зовут. Вот только одежду сменю.

Переодевшись, он вышел из ворот ограды и хотел повернуть налево к мосту, да ноги сами понесли его в другую сторону.

- Филат! - окрик сестры остановил его.

Он оглянулся. В воротах стояла Серафима.

- Не ходи к ней, - она подошла к брату. - К ней муж вернулся. Почти сразу после того как ты в армию ушёл.

- Так они ..., - Он хотел спросить, «живут вместе?», но тут же мысленно ругнул себя, и сам себе ответил: «Дурак. Она ведь жена его».

- Да, - догадалась сестра о том, что он не хотел произнести вслух, - у них уже ребёнок годовалый.

В душе Филата, что-то оборвалось. Сестра понимающе взяла его за руку. Он поцеловал её в висок:

- Ну, ладно, мне в волость надо, - он тяжело вздохнул.

- Филат, - она удержала его за руку. - Ему кто-то рассказал о тебе, так он, говорят, пьяный грозился тебя зарезать.

Он погладил сестру по голове, затем осторожно отстранился от неё и пошёл к мосту. Серафима сочувственно смотрела брату вслед.

Калинин шёл к Шороховской волостной управе в чёрном костюме, в чёрной шляпе, в белой рубашке и галстуке. Франт франтом. Филат не носил гражданской одежды полтора года. За это время он возмужал, плечи его округлились, и пиджак стал ему слегка тесноват. Но Филат не расстегивал его, придавая строгость своему виду.

У крыльца курили волостной писарь Нохрин и два золотозубых чешских офицера. В сотне метров от управы, возле магазина, тоже курили четверо мужчин в штатском, но Филат не рассмотрел их лица.

- Здравствуйте господа,- вежливо поздоровался Филат, правой рукой чуть приподняв шляпу.

Офицеры молча кивнули.

- Здравствуй, Филат Николаевич, - улыбнулся в ответ Нохрин. - Ты, наверное, к голове? Так его нету. Срочно в Исетск уехал, - Нохрин встал между Филатом и офицерами.

- Сегодня тебе ждать его нет никакого резона, - писарь сделал ударение на слове «тебе» и незаметно подмигнул Филату. - Не вовремя ты...

- Ну, не вовремя, так не вовремя, - Филат, прощаясь, снова приподнял шляпу и неспешной походкой свернул в узенькую улочку. «Не зря Нохрин подмигивает. Бежать надо», - подумал он.

Писарь и офицеры продолжали курить, когда от магазина в их сторону направился человек, в котором Нохрин узнал Ефима Тесова. Подойдя, он спросил писаря:

- Что это за фрайер тут с вами разговаривал, уж больно похож на Филатка Калинина? Что он тут делает? Говорят, он у красных служит лекарем.

Офицеры оживились,

- Как ты сказал? Калинин?

- Ну, да. На него похож, - подтвердил Тесов.

Офицеры вопросительно посмотрели на Нохрина, и один из них спросил:

- Так это он был?

- Это Филат. Филат Калинин.

- Что ж ты не сказал? Надо было задержать. Ведь это его нарочным вызвали.

- Вы не спросили, - пожал плечами писарь. - Когда я с ним разговаривал, вы же рядом стояли, - Нохрин как бы говорил офицерам: «Я - то тут причём. Сами проворонили».

Белочехи кинулись к коновязи.

- Это тебе за Нюрку, Филатушко, - прошептал Ефим, глядя вслед отъезжающим конным чехам.

А Филат в это время бежал напрямик, огородами. Перемахнув последнюю изгородь, он вышел на просёлочную дорогу, где его догнала конная повозка, в которой сидел пожилой уже односельчанин Смольников.

- Филат, садись, довезу.

- Спасибо, дядя Харитон, - поблагодарил Калинин, усаживаясь в кошеву, в которой для мягкости была подстелена солома.

- Что, отпустили тебя?

- А вы откуда знаете?

- Да вся деревня знает, что тебя в волость вызвали.

- Отпустили, но, наверное, по ошибке.

- Что ж ты туда попёрся, дурья голова?

Солнце уже припекало, и Филат снял шляпу и пиджак, сняв галстук, сунул его в карман и расстегнул на груди ворот рубашки. Гнедая лошадь шла рысью, мотая головой, отмахиваясь от паутов. Накатанная просёлочная дорога справа огибала лесок и, проходя по широкому полю, терялась в массивном кустарнике, из-за которого выглядывали крыши Сунгурово. Но до кустарника доехать не успели. Напрямую по полю, параллельно с дорогой, их галопом догнали верхом на белых лошадях те самые два чешских офицера.

- Дядя Харитон, не сказывай, что я - Калинин. Может, они меня без шляпы-то не узнают, - попросил вполголоса Филат, пряча под солому пиджак и шляпу.

- Мужики! - крикнул чех. - Не видели Филата Калинина. Такой... в чёрном костюме, в шляпе.

- Никого не видели, - крикнул в ответ Харитон, пожимая плечами, даже не придержав лошадь.

Погоня пронеслась дальше.

- Спасибо, дядя Харитон. Я тут выскочу, возле кустиков, а ты бы в деревню пока не показывался. Поезжай вон в объезд, погости пока в Юртах, а к обеду вернёшься. Да зайди к моим.

- Ладно, удачи тебе, - Харитон хлестнул лошадь после того, как Филат выпрыгнул из кашавы.

В Червишево Калинин пришёл уже к вечеру.

- Онохин, собирайся, пойдём в часть, а то, не дай Бог, нагрянут сюда чехи,- торопил Филат сослуживца.

- Нет, я ещё побуду пару дней,- Онохин мотнул головой. - Не навидался ещё.

- Пойдём. От Шорохово до Червишево недалеко. А ну как нагрянут на рысях... Да скажут им твои землячки, что ты у красных служишь. Расстреляют ведь. Пойдём, береженого Бог бережет.

- Да ты что! Никто меня не выдаст.

Онохин на уговоры не поддался, и Филат ушёл в ночь один.

Придя в Тюмень, Филат доложился по начальству. Онохина так и не дождались.

Через две недели войска Красной Армии выбили белочехов из всех деревень по Исетскому тракту. Вот тут и выяснилось, почему Онохин не пришёл в часть. Кто-то из односельчан всё-таки выдал его, и белочехи расстреляли красноармейца.




Глава 5.

Прошло несколько лет. Отгремела, отсвистела саблями гражданская война... Страна потихонечку начала восстанавливать разрушенную войной экономику. Сунгуровские мужики, кто жив остался, вернулись домой. Мирное время позволило крестьянству вздохнуть, хоть и не полной грудью, но всё же... К концу двадцатых годов у Федосея Тесова было уже шесть коров, и он надеялся увеличить поголовье и сравниться в состоятельности с Бабановым. Сыну Федосея, Ефиму, хотелось разбогатеть и встать в один ряд с цеховиками. Он мечтал открыть какой-нибудь цех, но не шерстобитный, как у Калининых, а, например маслодельный. «Калинину и коровы не нужны с цехом-то,- завистливо думал Тесов, - держат одну коровёнку и всё. Интеллигенты!». Но не суждено было сбыться мечтам ни Ефима Тесова, ни других сунгуровских мужиков. В 1929-1930 годах жителей деревни Сунгурово, как и многих других в Западной Сибири, настигла коллективизация. Зажиточных мужиков, крепких хозяйственников, назвали кулаками и отняли домашний скот, создав из него колхозное стадо, а лошадей из личных подворий отвели в колхозную конюшню. Каток раскулачивания раздавил крестьянские хозяйства, а многих оставил не только без средств к существованию, но и без крыши над головой. В один миг состоятельные люди стали нищими. В эту мясорубку раскулачивания первой попала семья Николая Калинина. Комиссары забрали у него шерстобитный цех, объявив его колхозной собственностью, и угнали в колхозное стадо единственную корову. Следом раскулачили Тесовых и Бабановых. Ефим Тесов и Кануро Бабанов ушли в лес и стали бандитами.



Колхозное стадо, поднимая по улице пыль, возвращалось с пастбища. Коровы по привычке пытались завернуть каждая в свой бывший двор, к своей хозяйке, но бдительные пастухи, принятые на работу в колхоз из бедняков, беспощадно хлестали их кнутами, заворачивая обратно. Серафима Калинина наблюдала в щель ворот за стадом.

Их бывшая корова шла в первых рядах. Возле узкого моста передняя часть стада сгрудилась и остановилась у дома Калининых. Остальные коровы ещё пылили где-то на середине улицы.

- Мама, - крикнула Серафима, - Жданка возле ворот мычит. Я открою?

- Что ты, дочка, а ну как пастухи заметят да доложат начальству?

- Не заметят. Я её быстро подою и выпущу через задние воротца к речке, и она как раз обратно в стадо зайдёт. У меня уже вода приготовлена вымя помыть.

Серафима приоткрыла калитку, и корова протиснулась в ограду, задевая боками косяки. Не прошло и минуты, как об стенки подойника зазвенели молочные струйки.

- Сейчас, Жданка, сейчас, - ласково приговаривала девушка.

- Всё, всё, заканчивай, - обеспокоенно громким шепотом приказала Александра Васильевна дочери. - Вон, слышно уже, как пастухи плётками щёлкают.

Серафима подняла с земли почти полный подойник, подала его матери и, подхватив заранее приготовленное ведро с пойлом, поманила им свою Жданку к калитке за домом. Корова на ходу успевала пить тёплую воду с отрубями. Казалось, что напряженность ситуации чувствовали не только люди, но и животное. Корова, напившись, как ни в чём не бывало, вышла из проёма захлопнувшихся за ней воротец и стала щипать придорожную траву рядом с другими бурёнками, как будто и не заходила в свой бывший дом.

Таким воровским образом доилась в Сунгурово не одна корова. Детей в раскулаченных семьях надо было чем-то кормить. Хотя бы молоком. Величайшая несправедливость давила на мозги всем. И все это понимали. И те, кого раскулачили, и те, кто участвовал в раскулачивании. Последние делали вид, что так и должно быть. Но не все. Многие при встрече с земляками, ограбленными новой властью, стыдливо опускали глаза.

Верующие вопрошали у Господа: «За что России революция и Гражданская война, раскулачивание, коллективизация. За что?». Но прошло время и люди начали мало-помалу выходить из шока, вызванного раскулачиванием. И когда уже казалось, что больше ничего плохого не будет... В Сунгурово случился пожар.

В летний солнечный день 1931 года, когда всё взрослое население деревни было на покосе, загорелась окраина с западной стороны.. Огонь прокладывал себе дорожки к деревянным строениям по заборам. Забирался по стенам на крыши стаек и амбаров.

А ветер подхватывал с крыш искрящиеся огненные вихри и перебрасывал от дома к дому. Не прошло и получаса, как полыхало полдеревни. Трещали в огне поленницы дров, приготовленные на зиму. Лопались от невыносимого жара стёкла в окнах. В загонах заживо сгорали свиньи, отчего в воздухе витал вместе с гарью и запах палёного мяса. Выли до хрипоты привязанные на цепь собаки. Старики и подростки выносили маленьких детей подальше от огня.

- Тащите ребятишек на согру! - крестясь, кричала старуха с опалёнными волосами, ползущая по дороге на коленках, показывая своей сухой ладонью в сторону поля двум девочкам, лет десяти, которых обступили плачущие маленькие дети.

Возможно, сгорела бы вся деревня, если бы ветер не повернул обратно, а может, это Бог услышал старческие молитвы, но языки пламени, насытившись сухой древесиной, стали уменьшаться, долизывая чёрные стены пепелищ.

Люди на покосе увидели столбы дыма в стороне Сунгурово и, поняв в чём дело, бросились в деревню. Кто верхом, а кто торопливо запрягал лошадь в телегу, остальные бегом, а кто не мог бежать - пешим ходом. Когда добрались, дома уже догорали.

Стали разбираться, от чего загорелось. И тут выяснилось, что ребятишки видели, как перед пожаром Бабанов с Тесовым пришли из леса, неся в руках бутыли с прозрачной, зеленоватой жидкостью, а потом, когда загорелись амбары, побежали обратно.

Тут же вспомнила продавщица магазина, что пару дней назад Михась Тоцкий покупал керосин и наливал его в стеклянную тару.

Жизнь в Сунгурово разделилась на «до пожара» и «после пожара». Впоследствии жители деревни говорили о каком-то случае: «это было ещё до пожара».

На следующий день после пожара милиционеры стала искать по лесам поджигателей и, примерно через месяц, их выследили. Бабанов застрелил преследовавшего его милиционера и скрылся в зарослях. Тесова и Тоцкого задержали. Их к вечеру, под дождём, привели в Шорохово и заперли в пустом и высоком амбаре из красного кирпича, под охраной трёх вооружённых сторожей. Ефим, как и два его подельника, уходя от погони, не спал предыдущую ночь и почти сразу заснул, а Михась не спал, прислушиваясь сквозь барабанную дробь дождя по железной крыше в разговор охранников, и вздрагивал от скрежета и хлопанья железных листов кровли, терзаемых ветром.

Среди ночи Михась разбудил Ефима и зашептал ему в ухо:

- Тихо! Говорить будем шепотом. Бежать надо, а то расстреляют, как врагов народа.

- Как убежишь? - обреченно отозвался Тесов. - Не убежать. Всё равно расстреляют.

- Я вместе с мужиками на этом амбаре крышу перекрывал. Там, в углу, - Михась кивнул головой, показывая наверх, - крайняя доска потолка подгнила с одной стороны, а с другой вообще гвоздей нет. Если её приподнять - гвозди провалятся. Выйдем на чердак.

- С чердака не выбраться. Крыша железом покрыта, - шепотом возразил Тесов. - Листы гвоздями приколочены.

- Не везде, - усмехнулся в темноту Тоцкий. - Самый нижний лист снизу в этом же углу не приколочен. Я встану к тебе на плечи, а ты меня подними, и я отодвину доску, влезу на чердак, а оторванную доску спущу тебе, и ты по ней поднимешься.

- Ну, давай,- Тесов присел.

Михась пыхтел, пытаясь приподнять доску.

- Ну, что ты возишься, я уже устал, - буркнул Ефим.

- Тихо ты, - зашептал сверху Михась. - Не могу доску поднять, разбухла, что ли...

- Давай, я попробую, - пригнулся Ефим, отпуская Михася на пол.

Они поменялись ролями.

- Не могу дотянуться, силы не хватает, - прошептал Ефим, - Давай я тебе на голову встану.

- Вставай, - разрешил Тоцкий.

Тесов мало-помалу расшевелил доску и, подняв её, отодвинул в сторону. Затем, подтянувшись на руках, скрылся в тёмном чреве чердака.

- Ну, что там? - громко прошептал Михась. - Нашёл неприбитый лист?

Но Тесов не отзывался. Он осторожно, чтоб не шуметь, отодвинул железный лист, и ветер тут же задрал его и хлопнул им об крышу. Ефим замер от страха. Ему казалось, что в шуме дождя слышатся шаги сторожей. Сердце глухо бухало. Струи дождя намочили его голову. «Сейчас, сейчас увидят дыру в чердаке и закричат», - Ефим весь сжался. Но, тихо. Только шум дождя да жестяные вздохи кровли. Он выглянул из чердака. Внизу ни кого не было. «Спуститься потихоньку и ползком...», - мысленно сказал он себе.

В амбаре Тоцкий тревожно зашептал:

- Ефи-имко-о.

«Не слышит из-за шума дождя» - подумал Михась. Он подождал ещё некоторое время и снова нетерпеливо зашептал:

- Ефимко, ты где?

А Ефим Тесов в это время, дрожа от страха быть замеченным сторожами, полз под дождём по грязному огороду в сторону поля, в километре, за которым начинался кустарник, тянувшийся по берегу речки до самого леса.

«Надо найти Бабанова и бежать за границу» - вертелась мысль в его голове.




Глава 6.


1935 год. После пожара прошло четыре года.

Осенью Филата направили в Москву на курсы повышения квалификации. Он расцеловал жену, сынишку и, взяв небольшой чемодан, вышел из дома. Мария, глядя в окно вслед мужу, одной рукой прижимала к груди сына, другой перекрестила Филата, читая молитву.

За двое суток в поезде Филату надоели разговорчивые попутчицы. Он достал из чемодана книгу и, устроившись на верхней полке, предался чтению. Переворачивая очередную страницу, он выронил из книги фотографию. Это была фотография трёхлетней давности. На ней был Филат и Мария, тогда ещё его невеста. Они сфотографировались в Тюмени, перед свадьбой. Филат стриженый, в строгом костюме, а Мария с гладко зачёсанными на верх волосами в длинном платье.

- Наверное, Маша специально мне её положила, чтобы не забывал, - подумал Филат и улыбнулся.

Он вспомнил, как долго ухаживал за ней. Как долго она не верила ему, что он её любит, наслушавшись деревенских разговоров о Дарье. А однажды, когда он провожал её с вечерних посиделок мимо бывшего дома Сурмятовых, спросила:

- Сын-то у Дарьи не от тебя ли?

- Да что ты, Маша! Я его и не видел, ведь они уехали давно. Говорят, на родину Дарьи, в Вологду.

- А люди говорят, что он на Рашида не похож, - покосилась на него Мария. - Что в его лице нет ни чего татарского.

- Ну, так ведь мать-то у него русская. Волосы белые, на лице веснушки.

- Как у тебя, - лукаво улыбнулась Мария.

Филат смутился, помолчал, и вдруг, прижав Марию к себе, прошептал ей в ухо:

- Не ревнуй меня к прошлому, я тебя люблю, и мне кроме моей Машеньки никого не надо.

В тот вечер они поцеловались в первый раз.

- Молодой кавалер, поухаживайте за дамами, - оторвала Филата от мыслей о жене одна из соседок по купе. - Будьте добры, закажите проводнику чаю.

- Самая надоедливая, - подумал он, спускаясь с полки.

В первый же день по приезде в первопрестольную Филат прямо на перроне вокзала встретил Михася. Тот торопился на поезд.

Они разговаривали в привокзальной сутолоке, толкаемые со всех сторон.

- Где ты сейчас трудишься? - спросил Филат.

- Работал санитаром в психбольнице, но уволился.

- Или за воровство уволили?

- Нет. В этот раз сам.

- Ты, говорят, бандитничал вместе с Кануро Бабановым? - Филат заглянул Михасю в глаза.

- В банде не был! Филат, вот те крест! - Тоцкий перекрестился.

- Михась, я знаю, что ты участвовал в поджоге Сунгурово.

- В поджоге... было дело... но в банде нет! Канурко заставил керосину принести. Боялся я его. Он совсем зверем стал. Но сам-то я не поджигал.

- Как ты мог?! Столько людей без жилья оставили!

- Я не знал, что он собрался деревню поджечь, - Михась отворачивал глаза, - Я ж за это отсидел!

- Говорят, что ты не досидел срок-то. Сбежал.

- Да, сбежал.

- Сдать тебя, гада, в милицию, что ли?

При упоминании о милиции Михась выхватил нож:

- Не сдашь, - громко прошептал он, пытаясь отскочить назад, но натолкнулся на чьи-то спины.

Филат одной рукой схватил его за запястье, другой сжал пальцы, отобрал нож и, крепко удерживая за руку, спросил:

- А сейчас ты кого боишься? Кидаешься на меня с ножом. Канурка? Так они с Ефимком Тесовым, говорят, давно в Харбине.

Михась опустил взгляд.

- В Сунгурово не езди. Там тебя в огонь бросят. Иди, - и Филат разжал пальцы.

- Самому-то, небось, тоже хотелось к Канурке в банду, - Михась вдруг лукаво взглянул Филату в глаза, - коммунистов пострелять? Вас-то они первыми раскулачили, а ты им служишь.

- Может, и хотелось, да плетью обуха не перешибёшь. Реально надо смотреть на вещи. А служу я не им, а России, народу своему. Я - лекарь. И ты, кстати, тоже...

Они стояли лицом к лицу. Уже не юноши. Два взрослых мужчины, обоим подкатывало под сорок. Тоцкому вспомнилась вдруг падающая осина, от которой когда-то спас его Филат. Михась, кажется, даже услышал сквозь привокзальные звуки шум рухнувшего дерева и почувствовал, как мурашки бегут по коже.

- Прости, прости... - пробормотал Михась.

Он просил прощенья не только у Калинина, а в его лице у всех жителей Сунгурово.

Он хотел поблагодарить Филата и за спасенье от осины, и за избавление от ареста, когда морфин воровал, и за то, что сейчас он не сдал его в милицию, но подступившие слёзы не дали больше сказать ни слова.

Филат, уже уходя, бросил ему через плечо:

- Иди в церковь, исповедуйся, грехи замаливай.

Тоцкий невольно пошёл за Филатом. К этому человеку его всегда тянуло. Какая-то неведомая сила заставляла Михася прислушиваться к нему.

- Грехов-то у меня много, - думал Михась, протискиваясь в толпе за Филатом. - И белых обворовал, и красных.

Натерпевшись страху быть пойманным белыми и красными, жандармами и милицией, он видел сейчас в Филате воплощение той, ещё почти честной своей жизни. Жизни до пожара. Все кражи, которые он совершил до участия в поджоге родной деревни, как-то не тяготили его совесть, а вот пожар... Это преступление, которое он совершил против своих односельчан. Против тех, с кем вместе играл в детстве, рыбачил в отрочестве, а в юности ходил на вечорки. «Но и они все,- думал Михась, - они не заступились за Канурка, когда его раскулачивали, а ведь его и богатым-то не назовёшь. Ну, зажиточный мужик. Так ведь своим горбом, своими мозгами...». Такие мысли вертелись в голове Михася, когда он шёл в тесноте толпы за Филатом. Он видел, как Филат подошел к мусорнице и бросил в неё отобранный у него нож. Михась вдруг резко повернулся и побежал к своему поезду, расталкивая прохожих.

Через два месяца курсы повышения квалификации закончились, и группа бывших курсантов, в числе которых был и Филат, решила отметить это событие в ресторане.

Зал ресторана был узкий и длинный. От дверей тянулись два ряда столиков, между ними - проход, упирающийся в небольшую сцену, на которой пела молодая солистка под аккомпонемент пианиста. Время было позднее, и изрядно выпившие посетители, уже перестав звенеть приборами, громко разговаривали, мало прислушиваясь к тому, о чем поёт девушка. Вдруг несколько посетителей, ранее изображающих из себя пьяных, резко протрезвели, встали с мест и подошли к окнам. В этот момент со стороны парадного входа, из кухонных дверей в ресторан ввалилась куча чекистов. Музыка смолкла.

- Всем оставаться на местах, - приказал чекист в кожанке.

- Мы разыскиваем банду воров. Всем приготовить для проверки документы.

Филату, как и его сокурсникам, вернули служебные удостоверения.

- Мы можем быть свободны? - спросил староста их группы у чекиста.

- Можете, - кивнул тот.

- Тогда мы с вашего позволения отбываем в гостиницу.

У гардероба образовалась небольшая очередь.

- Товарищи, дайте пройти, - чекист вежливо расталкивал стоящих в очереди. Следом за ним его коллеги выводили из зала подозрительных на допрос в служебную комнату.

И вдруг в этой кучке задержанных Филат увидел Михася.

- Товарищь чекист, - обратился он к тому, кто его вёл, - это же наш, деревенский.

- Знаете его? - сразу же протиснулся к Филату старший чекист.

- Конечно, знаю. Это Михась Тоцкий, мой земляк. Мы с ним из одной деревни. Учились вместе на фельдшеров. Потом служили вместе в армии Блюхера, в санчасти. Он фельдшер.

- Он вместе с вами учится на курсах повышения квалификации? - чекист внимательно посмотрел на Филата.

- Нет, он не учится. Слухи ходили, что он в психбольнице работает.

Филату в глубине души хотелось, что бы Михась был наказан за участие в поджоге, но здесь, в Москве, Михась был его земляком, и Филат хотел, сам не зная почему, чтоб эти ребята в черных тужурках отпустили Михася.

- Товарищ чекист, - Калинин просяще взглянул на оперативника, - он людей лечит, а его в тюрьму? Пожалуйста, разберитесь, а?

- Разберёмся. Ваша фамилия Калинин?

- Калинин, - кивнул Филат, удивляясь памяти чекиста.

- Товарищ Калинин, Вы пока не уходите. Можете понадобиться.

- Хорошо, - кивнул Филат. - Извините, я слегка выпивши. Курсы закончились, и мы отмечаем.

- Будьте здесь, - бросил ему чекист, уводя Михася в кабинет.

Вся группа курсантов ждала Филата на улице, возле ресторана. Сырой ноябрьский вечер слегка освежил пьяные головы. Наконец, из освещённого проёма дверей в вечернюю полутьму вышел Калинин, за ним Михась с пожилым, прилично одетым мужчиной. Пожилой на вора мало походил. Высокий лоб, благородное строгое лицо, зачёсанные назад длинные до плеч, с проседью, чёрные волосы и очень ясный взгляд умных серых глаз.

- Филатко, ты у меня ангел-хранитель, - Тоцкий обнял Филата.

- Да ладно ты, пойдём отсюда.

- Мы проводим их до гостиницы? - обратился Михась к своему спутнику. Тот молча кивнул.

Филат в компании слушателей курсантов шел впереди, а Тоцкий и его пожилой друг сзади.

Весь небольшой путь до общежития Михась вполголоса рассказывал своему спутнику о том, сколько раз Филат спасал его.

- Тебе, Михась, молиться за него надо и помогать при необходимости, - покосился на него пожилой и добавил: - И детям его. Сам помни и своим детям накажи, если они у тебя будут.




Глава 7.

Отечественная война застала Филата в должности исполняющего обязанности заведующего сельской больницей. Осенью сорок первого, простившись с женой и сыном, он ушёл на фронт.

В жестоком бою под Старой Руссой его ранило в руку. Ранение было не очень тяжелым. Пуля, не задев кость, прошла на вылет, но, тем не менее, Филат перевязывал и таскал раненых, морщась от боли.

В полевой госпиталь, устроенный в блиндаже, спустился старший санинструктор.

- Калинин! - негромко позвал он в полутьму.

- Здесь я, - шёпотом отозвался Филат.

- Там привели роту штрафников. Среди них есть раненые. Сходи, посмотри.

- Слушаюсь, - Филат взял сумку с медикаментами, сунул забинтованную руку в шейную, бинтовую повязку, которая за два дня из белой превратилась в тёмно-серую, и вышел.

Штрафная рота расположилась на поляне. Солдаты лежали, отдыхая в невысокой траве. Вокруг выстроились автоматчики заградительного отряда. Раненых оказалось немного. Среди штрафников были разные люди. У кого-то из ворота гимнастёрки проглядывали полосатые тельняшки, у кого-то - зэковские наколки.

- Где это вы воевали, я вроде бы сегодня и боя-то не слыхал, - спросил Филат, перевязывая штрафника, раненного в плечо, явно с офицерской выправкой.

- Да фриц с самолёта пострелял, когда нас через поле вели.

- А рассредоточиться, что же, не успели?

- А нам нельзя рассредотачиваться, мы же - враги народа. Вдруг убежим да немцам в плен сдадимся, - усмехнулся штрафник. - Вон эти урки, - раненый кивнул в сторону блатных, лежащих на траве особняком от других штрафников, - матёрые-то сразу залегли, а молодые бегают кругами по полю, и кричат «мамка», да разве от истребителя убежишь. А двое воров рванули к лесу, так их свои же, загранотрядовцы из автоматов...

Филат, завязав на два узла кончики бинта, направился к группе блатных:

- Раненые есть?

- Ну, если будешь спиртом лечить, то есть. Я так сильно ранен в душу, что голова кружится, - отозвался кто-то из них.

Филат молча повернулся и хотел уйти, но голос показался ему знакомым.

- Кто это хочет спиртом полечиться? - обернулся он на штрафников.

Из травы приподнялось несколько голов.

- Ой, доктор, мы все больны. Наливай всем, не ошибёшься, - показал, улыбаясь, пожелтевшие от чифира зубы, штрафник неопределённого возраста.

Филат, обводя глазами всех лежащих, остановил взгляд на знакомом лице. С трудом, но узнал Тоцкого. Коротко стриженый, похудевший, загорелый, он сидел и молча ел глазами Филата.

- Встаньте, больной, и подойдите ко мне, поговорить о вашем здоровье, - Калинин кивком головы пригласил Тоцкого отойти подальше от его компании.

- Садитесь тут и дайте руку, пульс проверим.

- Здорово, Михась, - шепотом поздоровался он.

- Здравствуй, Филат! - так же шепотом ответил Тоцкий. - Я думал, ты меня не захочешь узнавать.

- Давно воюешь?

- Да не воевал ещё. С нар подняли, в эшелон и сюда.

- За что в тюрьму-то попал?

- Магазин почистили, да неудачно. На засаду напоролись.

- Не с тем ли пожилым, длинноволосым, с которым я тебя видел в Москве?

- Да ты что? - оторопело взглянул Михась. - Тот длинноволосый - это батюшка. Я у него исповедовался. Он мне - как отец. Храм, где он служил, - закрыли. Вот его и пригрели у себя в ресторане благодарные прихожане.

- Ну, ладно, извини. Я думал, что он из вашей компании.

Штрафник мотнул головой. Филат подумал, что Тоцкий оскорбился за своего духовника и перевёл разговор на другую тему:

- Штрафников здесь, Михась, в самое пекло бросают.

- Да понятно, что нас не на прогулку привели.

- Врачевать-то не разучился ещё? - Филат заглянул ему в глаза. - Помнишь хоть что-нибудь?

- Мал-мал помню.

- Ну ладно, попробую тебя к себе в медсанбат заполучить.

- Да вряд ли получится, я же - урка, - убитым голосом с сомнением произнёс Михась, но в глазах его промелькнул огонёк надежды.

- Посмотрим, - Филат выпрямился. - Ваша болезнь лечится без спирта, свежим воздухом,- громко сказал он, чтоб слышали блатные.

Возвращаясь в медсанбат, Филат завернул в штаб.

- Товарищ майор, разрешите обратиться?

- Обращайся, Калинин, - кивнул начальник штаба.

- У нас в медсанбате я один остался. Поубивало всех. Не справляюсь. Позавчера старшего санинструктора и двух последних медсестёр снарядом убило. Надо ещё хотя бы одного санинструктора.

- Да я где тебе его возьму?! - выпучил глаза майор.

- Да есть тут один..., - замялся Филат. - У штрафников, я их сейчас перевязывать ходил, ну и встретил земляка. Мы с ним вместе в гражданскую в госпитале служили.

- Он, случаем, не из врагов народа? - нахмурился штабист.

- Он за воровство сидел. Его и в детстве-то пороли только за то, что по чужим огородам лазил.

- А если он медсанбат обворует?

- А что у нас воровать? Спирт? - пожал плечами Филат. - Если украдёт двухсотграммовый флакон спирта, то кому он его продаст? Разве, что сам выпьет. Да не дурак ведь он, товарищ майор! Если переведут из штрафной в госпиталь, так, небось, держаться за место будет.

- Ладно, поговорю с особистом.

Но с особистом поговорил и Филат. Точнее, особист с ним. После долгого и трудного разговора в этот же день Михась оказался в подручных у Филата в качестве санитара.

На следующее утро полк подняли в наступление. Впереди шла штрафная рота. Выбили немцев из деревеньки и с прилегающих к ней высоток, на которых были доты. Из штрафников в живых никто не остался. И опять Михась благодарил судьбу за то, что довелось встретить земляка, который снова спас его.

Из-за угла траншеи вывернул недавно прибывший вместо убитого старшего санинструктора пожилой лейтенант медицинской службы и, заглянув в блиндаж, позвал:

- Калинин и Тоцкий!

- Мы здесь, - отозвался Филат.

- Возьмите три рюкзака и сходите с новым старшиной в соседний полк за амуницией. Он ждёт вас у блиндажа.

- Ты понял, Филат? Нас у блиндажа ждёт целый соседний полк, - рассмеялся Михась.

- Отставить разговорчики! Не полк, а старшина, - нахмурился лейтенант.

- А что за амуниция, товарищ старший санинструктор? - живо спросил Михась.

- Бинты, кальсоны.

- Ну, за этим надо сходить.

- Держи, - протянул Филат Михасю рюкзак, вытащив его из-под нар.

Старшиной оказался их сунгуровский земляк - Рашид Сурмятов. Он постарел, поседел.

- Здорово, Рашид! - кинулся к нему Тоцкий. - Ну, это место - прямо встреча земляков!

- Здравствуйте, земляки, - лицо Сурмятова озарилось было улыбкой, но тут же погасло, когда он узнал Калинина.

- Вот где встретиться привелось, землячок, - недобро взглянул на него Рашид.

Филату и раньше было не по себе от мысли, что он спал с чужой женой, но стыд он почувствовал только сейчас, стоя с Рашидом лицом к лицу. И понимая, какую он нанёс душевную рану этому человеку, какое оскорбление и обиду, Филат не отвёл взгляда:

- Ты, Рашид, говорят, зарезать меня обещался. В спину ждать ни нож, ни пулю не буду, режь сейчас.

- После войны разберёмся, - как-то странно опустил глаза Рашид. - Если выживем.

- Выживем земляки, мы - фартовые, - подмигнул Михась, а про себя подумал: «Надо будет посмотреть за Рашидом, а то и вправду может выстрелить в спину».

Коротко посовещавшись, они решили сократить путь и пойти напрямик через лес. День был безоблачный, и солнечные лучи, просвечивая сквозь густую зелень листвы, ложились пятнами на траву. Шли осторожно, стараясь не хрустеть валежником, всё-таки лес был нейтральной территорией. Над головой вовсю щебетали птички, как будто и войны нет.

Прибыв к соседям, рюкзаки нагрузили под завязку, на всю роту и, возвращаясь обратно, напоролись в лесу на немецкую разведку. Отстреливались наугад, лёжа за сосной, сваленной вдоль дугообразной ложбинки. Прицельно не выстрелить, противник высунуться не давал. Рюкзаки торчали из-за дерева, и немцы в них садили очередями.

От сосны отлетала прелая кора и сыпалась за воротник. Филат освободился от лямок рюкзака, привязал его к сухой ветке сосны и отполз по ложбинке вправо за кусты. Михась тоже снял с себя рюкзак и пристроил его к ветке сосны, но отползти не успел. Немцы, продолжая стрелять в виднеющиеся из-за поваленного дерева рюкзаки, думая, что это спины бойцов, бросили две гранаты. Вслед за взрывами двое немцев кинулись в атаку, но Филат из кустов дал по ним автоматную очередь и сразу отполз в сторону, дальше по ложбинке. Сквозь ветки ему видно было, как гитлеровец поволок за руку своего раненого товарища обратно в кустарник, а оттуда их прикрывал третий немец, стреляя короткими очередями.

Но вот противник перестал стрелять, и Филат ползком вернулся к своим. Рашид зажал плечо ладонью, из-под которой сочилась кровь. Михась не подавал признаков жизни. Правая щека в крови. Рядом валялась отрезанная осколком гранаты, как ножом, кисть руки.

Филат лёжа отрезал лямки рюкзака Рашида и освободил его от ноши.

- Давай по ложбинке влево, вон за те кустики,- зашептал он, указывая на заросли шиповника.

Старшина пополз первым, Филат за ним, потянув за собой его рюкзак.

Перевязав ему рваную рану на плече, он направился было обратно, но Рашид шёпотом остановил его,

- Калинин, не ходи, хрен с ними, с кальсонами. Там немцы рядом, могут снова достать гранатами.

- Там Тоцкий, - также шёпотом ответил Филат.

- Он убит. Весь в кровище.

- А вдруг живой? - Калинин, лёжа на животе, оглянулся. - Рашид, прикрой меня, если немцы попрут, - и, отползая, подумал: «Хлопнет меня в спину».

- Филат, постой. На вот..., - и Рашид протянул ему лимонку. - Филатко, ты, это... Погоди. Дарья мне всё рассказала. Я знаю, что у тебя есть семья, но если меня убьют, не забывай Дарью. Сын у неё от тебя. Не выпучивай на меня глаза! Я его люблю, как родного. Я своих-то детей не могу иметь. Дарья это ещё до нашей с ней совместной жизни знала. Так что твой сын моему сыну брат. Мы Владимиром его назвали. Владимир Вологда. Ну всё, иди...

Филат вдруг ощутил, как глухо бьётся сердце в его груди, прижатой к земле. Он пополз, но остановился и оглянулся:

- Рашид, на всякий случай, если кого-нибудь из нас убьют - прости меня. Молодой был, глупый.

Рашид молча махнул рукой, как бы говоря: «иди».

Михась был жив, но без сознания. Осторожно осмотрев его, Филат понял, что тот ранен только в руку, а сознание потерял от болевого шока. Наскоро перевязав Тоцкого, взял его за здоровую руку и потянул за собой, упираясь ногами в землю и стараясь не высовываться из-за сосны и не шуметь. Но по-тихому не удалось. Тоцкий сапогом зацепился за сухую, изгнившую ветку сосны, и она с хрустом обломилась. Тут же от немцев прилетела автоматная очередь. «Не ушли, значит», - подумал Филат и снова потянул Тоцкого.

И опять рюкзаки и лежащая сосна заботливо приняли в себя пули, предназначенные русским солдатам.

Дотащив земляка до зарослей шиповника, Филат отдышался и с досадой оглянулся на оставшиеся рюкзаки, но возвращаться за ними не рискнул.

Всю оставшуюся дорогу раненый Рашид здоровой рукой тащил волоком свой рюкзак, а Филат нес на руках, как ребёнка, раненого Михася. Тоцкий очнулся лишь перед самыми окопами, когда вышли из леса.

- Ты чё, я сам, - попытался он в полубреду встать на ноги.

- Тихо, не дёргайся, - прикрикнул на него Филат. - Нельзя тебе вставать, ты много крови потерял.

- Руку больно. Я ранен?

- Слегка, - соврал Филат. - Потерпи, пришли уже.

Разобрав содержимое рюкзака, Филат не нашёл ни одних целых кальсон - все были изрешечены пулями.

Вечером того же дня в медсанбат зашел командир батальона и при всех поблагодарил Калинина за то, что под немецкими пулями вытащил своего раненого сослуживца.

- Выходит, Филатко, опять ты меня спас,- поднял здоровую руку Михась, лежа на нарах.

- А что, уже не в первый раз? - спросил комбат.

- Это у нас пожизненно, - улыбнулся Михась. - Мы знакомы с детства.

На следующий день его отправляли в госпиталь. Филат проводил земляка до грузовика.

- В Германии, говорят, за воровство руки отрубают, - прошептал Михась Филату на ухо.

- Видать, и мне руку оттяпало за воровство. Теперь калека.

- Главное, что голова цела. Выздоравливай, - Филат помог ему взобраться в кузов.

- И с одной рукой люди живут. После войны не ты один будешь однорукий.

- Это и радует, что не я один. Единственного-то однорукого вора операм легче найти.

- Ты всё о своём? - покачал головой Филат. - Живи, как все люди.

- Попробую, может, получится, хотя... Говорят, что в блатную жизнь вход рубль, а выход - два, а иногда и жизнь.

Грузовик тронулся. Михась помахал Филату здоровой рукой. Филат в ответ махнул ему на прощание и больше никогда его не видел.

Но Филата после войны много раз видел Михась. Отсидев очередной срок, он стал криминальным авторитетом, и не приближаясь к Калинину, всегда был в курсе его дел.

С Рашидом Филата судьба как неожиданно свела, так и развела. Полк, в котором они служили, вскоре переформировали, и Филат шагал до Берлина уже с другой воинской частью.




Глава 8.


Тюмень, 2011 год. После пожара прошло восемьдесят лет.

Интернет взорвался негодованием и восхищением. На сайтах криком кричали не только видеоролики, но и печатные строки, в конце которых стояло сразу несколько восклицательных знаков. Восхищаться, как и негодовать, было чем. Губернатор Тюменской области Собушев издал распоряжение, исходя из вновь принятого закона по Тюменской области, по стилю своему напоминающее указ Петра Первого.

В кабинет следователя Степана Шихова стремительно вошёл его однокурсник, бывший ФСбэшник, а ныне обычный опер обычного городского отделения милиции Роман Вологда.

- Стёпа! Ты посмотри, что он удумал, а? Молодец! - Вологда показал Шихову газету, тыча в неё пальцем.

- Кто - «он»?

- Да губернатор! Вот, послушай:

1.  «Запретить выезжать в отпуск за границу России главам городов и районов, начальникам городских и районных департаментов, а так же членам их семей до тех пор, пока не создадут условия для развития индустрии туризма и отдыха на своих отчётных территориях, где имеются: исторические комплексы, реки, озёра, пруды, парки, горы и холмы, которые можно использовать для летнего и зимнего отдыха, спорта и туризма.

2.  «Запретить выезжать в отпуск за границу России учредителям и руководителям предприятий газового и нефтяного сектора экономики области до тех пор, пока не построят в складчину аквапарки, минимум на триста мест, и зимние базы отдыха в городах базирования производства и промышленности своих предприятий».

- Молодца-а... - восхитился Степан губернатором, - Давно бы так... Дай-ка взглянуть, - он потянулся за газетой.

- Ох, и не понравится это распоряжение чиновникам,- усмехнулся Вологда.

Нововведение губернатора, действительно, не всем понравилось. Негодовали по этому поводу в основном члены семей высокопоставленных тюменских чиновников, привыкших отдыхать в многозвёздочных отелях на иностранных лазурных берегах и горнолыжных курортах. Большая же часть населения области, не имеющая финансовой возможности выезжать в отпуск за бугор, радовалась возможности отдыхать по-человечески у себя на Родине. Восхищалась и депутатами, принявшими такой закон в кратчайшие сроки, и губернатором, инициировавшим и подписавшим его.

А натолкнула губернатора на мысль об инициативе такого закона всего одна газетная статья, попавшаяся ему на глаза. В ней говорилось о том, сколько денег вывозят тюменцы из своей области за границу, выезжая туда на отдых. Сколько пустующих, неухоженных, неблагоустроенных озёрных и речных берегов в пригороде Тюмени! И сколько можно было бы организовать рабочих мест, построй предприниматели на водоёмах и холмах предприятия для отдыха детей и взрослых, если бы не было бюрократических преград аренды прибрежных территорий. Автор этой статьи, двадцатичетырёхлетняя выпускница факультета журналистики Тюменского университета Вика Калинина.

- Кстати о предстоящем нашем отдыхе за границей, - Роман, встретив недоумённый взгляд Шихова, выдержал паузу, после чего добавил:

- За границей нашего города, разумеется, - и, усмехнувшись своей шутке, продолжил:

- Сегодня Липихин звонил, приглашает на дачу в выходные. Отпуск обмыть.

Степан взглянул на друга, отодвигая газету на край стола.

- Да-а, - мечтательно закатил он глаза:

- У Витьки на даче хорошо. Однако с обмывкой ничего не получится. Я в субботу дежурю, а в воскресенье, сам понимаешь, буду отсыпаться. А тебя в ночь с субботы на воскресенье, насколько мне известно из оперативных источников, пошлют в сводной группе зачищать город от женщин легчайшего поведения.

- Тьфу, ты... Опять эта грязь! - выругался Вологда.

- В нашем полицейском доме, - вкрадчиво произнёс Степан, - попрошу не выражаться. А насчёт грязи... Нечего было перечить чекистам. Сейчас бы работал в своём ФСБ и имел дело не с ворами и проститутками, а с беловоротничковыми шпионами.

- Как не перечить, - вздохнул Роман. - Раскопаешь гниль, где пахнет изменой Родине, отправишь рапорт, а в ответ ни гу-гу. Так что дерьма и там хватает.




Глава 9.

Редакционный уазик свернул с асфальта на просёлочную дорогу и, проехав километр по грунтовке, сбавил ход, подворачивая к высокому берегу мелкой и узкой речки, больше напоминающей ручей. Перед тем как остановиться, водитель притормозил, пропуская отъезжающие серые жигули-такси, на пассажирском сиденье которого ярко выделялся на фоне серого же салона, симпатичный русоволосый парень в красной олимпийке.

- Всё, - повернулся водитель «УАЗа» к Вике, - дальше не проехать.

- Да я вижу, Павел Васильевич,- кивнула она.

Дорога закончилась. Дальше была только тропинка, полого спускающаяся к речке, над которой, виднеясь из пучка камышей, провисал узенький мостик из длинных тонких брёвен, обросших мохом. Вика вышла из машины и, спускаясь к реке, увидела за кустом черёмухи, у самой воды, джип «Ленд Крузер». Дверцы у него были открыты. За рулем сидел симпатичный, интеллигентного вида молодой человек и читал книгу.

- Он что, сюда читать приехал? - подумала Вика. Затем повернулась к своему водителю и, увидев, что он, выйдя из машины, смотрит на неё, махнула рукой в сторону джипа, и негромко сказала:

- Мы тут не одни. Ещё кто-то на... На американском уазике.

Павел взглянул на джип и, усмехнувшись, посмотрел на Вику,

- Вот такой «Уазик»! - подняв руку, показал он большой палец. Но ни Вика, ни её водитель не обратили внимания, что маячивший в зеркалах заднего вида их машины и еле различимый в шлейфе дорожной пыли легковой «Форд» с затемнёнными стёклами свернул с дороги и приткнулся к берегу реки, спрятавшись неподалёку за кустами.

Вика осторожно перебралась по мостику на ту сторону и пошла по тропинке, обходя заросли тальника.

- Где-то здесь, справа, - задумчиво произнесла она, вынимая из кармана джинсов цифровой фотоаппарат. - Кажется, сразу за мостом, если мост был именно здесь, - она оглянулась на то место, где только что перешла речку.

- Потеряли что-то, милая девушка? - раздался сзади неё мужской голос с лёгким иностранным акцентом.

   Вика испуганно обернулась. На неё смотрел высокий и всё ещё статный, седой до белизны, мужчина лет шестидесяти. Несмотря на жаркий летний день, мужчина был в строгом сером костюме и серой шляпе, из-под которой на Вику смотрели цепкие карие глаза. На его чёрных лакированных туфлях виднелись матовые полоски, которые возникают на такой обуви после хождения по траве.

- Н-нет, ничего не потеряла, - пожала плечами Вика, догадавшись, что этот пожилой мужчина - пассажир джипа.

- Просто здесь когда-то была деревня Сунгурово, - пояснила она, - И в ней жили мои прабабушка и прадедушка.

- Да, да... была деревня, - как - то настороженно произнёс незнакомец. - Я только что видел здесь, правда, из далека, молодого человека в красном спортивном костюме. Это ваш спутник?

- Нет. Я тоже его видела, когда он отъезжал отсюда в такси.

Вика вдруг замолчала, посматривая на незнакомца, оценивая, стоящий ли он собеседник. А он думал: «Значит, в красном не её парень. Но не одна же она сюда приехала. Значит, на том берегу речки её кто-то ждёт. Бывшее пепелище манит к себе потомков тех, кто когда-то жил в Сунгурово. Что это: любопытство или зов крови?»

- Я слышал, - нарушил молчание мужчина, - вы сказали «справа от моста». Здесь, наверное, стоял дом ваших предков?

- Да, где-то здесь, - Вика повела рукой, показывая на заросли полыни.

- А как фамилия ваших предков?

- Калинины.

- А Вас как зовут?

- Вика. А Вы как... Вы разве кого-то знаете? Или знали?

- Вы хотели спросить, откуда я могу знать кого-то из этой деревни, если я иностранец?

- Ну да, - Вика с любопытством заглянула ему в глаза.

- Меня зовут Билл ТесО, - незнакомец свою фамилии произнёс с ударением на последний слог.

- Я представитель американского фонда, который на территории Тюменской области выдаёт гранты на социальные проекты, направленные на развитие у вас гражданского общества. Так же наш Фонд следит по всему миру за соблюдением прав человека.

- Но в этом месте давно уже никто не живёт, - Вика недоумённо пожала плечами.

- Вот именно, - кивнул головой незнакомец и произнёс следующую фразу, придумав её на ходу. - Мне сказали, что эту деревню сожгли коммунисты, и я, как представитель Фонда, должен доложить своему начальству о нарушении прав человека.

- Коммунисты? - удивилась Вика. - Кто вам сказал такую нелепость? Пожар был в 1931 году. Из 287 домов сгорело больше половины. Все знают, что Сунгурово поджёг Кануро Бабанов. Но он не был коммунистом, а, наоборот, был раскулачен коммунистами и в обиде за это поджёг свою родную деревню.

- Значит, у меня неточные сведения, - вздохнул мужчина.

- Я надеюсь, что скоро вы сможете узнать более подробно об этом пожаре, прочитав в областной газете мою статью.

- О, Вы журналист?

- Да.

- Интересная профессия.

- Мне нравится, - улыбнулась девушка. - Я и приехала сюда, чтобы посмотреть своими глазами на бывшую деревню.

- Вы не та ли самая Вика Калинина, которая месяца три назад написала статью о том, что россияне ездят отдыхать за рубеж и увозят деньги из своей страны?

- Та самая.

- Читал. Очень хорошо написано. Всех подцепили. Предпринимателей и чиновников, губернатора и депутатов.

Вика смущённо улыбнулась.

- Ну, а здесь-то, - Тесо развёл руками, обводя взглядом поле. - Что же можно узнать о пожаре через столько лет?

Его внимательный взгляд скользнул по зарослям тальника, по тропинке, теряющейся между кустами и пшеничным полем и остановился на девушке.

- Немного, но можно, - ответила Вика, почувствовав вдруг какое-то беспокойство, - В Исетском районе ещё живы бабушки, которые в то время были подростками и жили в Сунгурово. Они кое-что помнят, - Вика поймала на себе взгляд американца и поёжилась.

- Например, с какой стороны загорелось, - продолжала она. - Один ли Бабанов поджигал, были ли жертвы, и так далее.

Вика, разговаривая с незнакомцем, не заметила, как он насторожился, как напряглись его желваки. Мужчина почувствовал, что волнуется, и, спохватившись, принял равнодушный вид.

- И когда же выйдет Ваша статья? - скучающим голосом спросил он.

- Через неделю.

Они, продолжая разговор, не знали, что совсем рядом из кустов на них смотрел коротко стриженный молодой человек, прислушиваясь к каждому их слову. В левой руке, на пальцах которой были зоновские наколки, он держал пистолет с глушителем.

Возвращаясь к машине и переходя через мостик, американец как истинный джентльмен, подал Вике руку и помог перейти через речку по шаткому мостику.

- Мерси, - улыбнувшись, поблагодарила Вика.

У тропинки их ждали водители, о чем-то переговариваясь. Полноватый, среднего роста Павел был ниже на голову стройного водителя джипа, который оказался сыном Тесо.

- Артём, - без церемоний представился он Вике, когда они вслед за Павлом и Биллом поднимались по тропинке. - Я американец с русским именем.

- А Вы хорошо говорите, почти без акцента.

- Нет-нет, - поднял он, протестуя, руки до уровня плеч, ладонями вверх, как это делают люди с открытой душой. - Акцент есть,- и смущённо улыбнулся. - Я сам это слышу.

Провожая Вику до машины, он всё время заглядывал ей в глаза. Вика это заметила и улыбнулась. Артём почувствовал, что всякий раз, когда он смотрит на девушку, у него замирает сердце, и от волнения начинает звенеть голос. Такого с ним ещё не было.

Долговязый молодой американец оказался интересным собеседником, и Вике вдруг показалось, что она давно его знает. Так бывает, когда встречаются люди одной профессии или схожих интересов, одним словом, родственные души. За короткий промежуток времени, пока они поднимались к машинам, он успел рассказать ей о себе. Она узнала, что он её коллега - журналист.

- Артём, у вас есть старшие братья или сёстры? - смущённо спросила она.

Американец улыбнулся.

- Я догадываюсь, Вика, почему вы спросили. Мой отец кажется старым, - понимающе кивнул младший Тесо.

- Нет, нет, что вы! Он вполне ещё молодцевато выглядит.

- Да, отец в свои шестьдесят четыре следит за своим здоровьем и внешним видом - должность обязывает. Что же касается меня... - американец снова смущённо улыбнулся, - Я - единственный ребёнок в семье. Мой дед, выходец из России, женился в пятьдесят лет. Отец почти продолжил эту традицию, женившись в тридцать восемь. Хотя тридцать восемь, - это не пятьдесят, это уже прогресс числом в двенадцать лет. Если следовать двенадцатилетней традиции, то мне нужно жениться в двадцать шесть.

- А сейчас вам сколько? - не удержалась от любопытства Вика.

- Двадцать четыре, сударыня,- весело взглянул американец на девушку.

Он пропустил её вперёд, обходя высохшую лужицу на тропинке.

- Многие эмигранты и дети эмигрантов, чтобы сбылась так называемая американская мечта, - Артём по-актёрски развёл руками и склонил голову, - сначала делают реверанс карьере, и только потом -  личная жизнь.

Девушка, с интересом слушая словоохотливого парня, улыбнулась его лексике. Они подошли к машине и остановились.

- Вика,- Артём открыл для неё дверь «УАЗа», - я боюсь показаться Вам назойливым, но, тем не менее, я надеюсь ещё раз встретиться с вами. Вы не против, если я, на правах вашего коллеги, навещу Вас в редакции?

- По обмену опытом? - Вика лукаво улыбнулась. - Ну, приходите, -  пожала она плечами.

«УАЗ» тронулся, развернулся и, качнувшись на кочке, выехал на грунтовку.

- Павел Васильевич, вы подкинете меня до спортивного центра? -  спросила Вика. - Там сегодня соревнования. Успеть надо на пресс- конференцию.

- Конечно, подкину.

Соревнования по рукопашному бою заканчивались. Только что начался последний поединок за первое место. Зрители на трибунах закрытого спорткомплекса кричали, подбадривая спортсменов. Вика, как и другие журналисты, фотографировала соперников, стараясь поймать в видоискатель наиболее интересные моменты схватки.

У тюменского спортсмена соперником был боец из Санкт-Петербурга, высокий, русоволосый, статный молодой морской пограничник, серебряный призёр Северо-Западного военного округа. Вика видела его на пресс-конференции перед соревнованиями, и всё время, пока там сидела, её не покидало ощущение, что где-то она уже встречала этого подтянутого, в превосходно сидящем на нём сером костюме молодого человека. Потом, после пресс-конференции, столкнулась с ним в буфете, задев нечаянно локтем.

- Ой, простите! - поспешила она извиниться.

- Похоже, в Тюмени меня хотят побить ещё до соревнований, - усмехнулся молодой человек, поворачиваясь к ней в тесной толчее буфета.

- Я нечаянно, - приложила она руку к груди, снова извиняясь.

- Ну, что вы... Мне даже приятно, что меня коснулась такая воспитанная девушка, - улыбнулся спортсмен, успев рассмотреть Викино лицо.

- Шутите перед боем, значит, уверены в себе, - вскинула она на него глаза.

- Фила-ат, - донёсся голос тренера от двери, - Поторопись.

- Если выиграю бой, то эту победу посвящу вам, - шепнул он.

- В честь чего? - смутилась девушка.

- Не думал, что в Тюмени есть такие симпатичные девушки, - Филат уходя, смущённо улыбнулся.

- В Тюмени есть всё, - рассмеялась она ему вслед.

После награждений Вика видела, как Филат был расстроен поражением, и хотела подойти к нему, но он ушёл в раздевалку, накинув красную олимпийку. И тут Вику осенило.

- Не он ли был сегодня в такси возле сунгуровской речки? - подумала она. - Ведь было же у меня ощущение, что я где-то его видела.

Филат был расстроен не только из-за того, что не смог победить, но и из-за своей дневной поездки. Деревни Сунгурово не существовало. Расспросить о деде не у кого, к тому же не имея информации о его фамилии. Не зная ничего о своём отце, Филат ещё школьником слышал, как мать однажды сказала своей подруге, кивнув на сына:

- Сибирский характер. Дед у него из Тюменской области. Деревенька, кажется, Сунгурово.

Филат много лет думал, что «сибиряк» - это дед, которого он любил, отец его мамы, но позднее выяснилось, что его дед в Сибири ни разу не был. И тогда Филат догадался, что это другой дед - отец отца. Он больше не спрашивал у матери ничего об отце. Раз не говорит, значит, так надо, но решил узнать сам, тем более представился случай побывать в Тюмени.

Сегодня днём, отъезжая в такси от сунгуровского пепелища, он не знал, что во встречном уазике сидела Вика, дед которой тоже жил в этой деревне и хорошо знал его деда. Молодые люди разминулись на минуту. Если бы они встретились, им было бы о чём поговорить.

Вика взяла интервью у тюменского спортсмена и вышла на улицу в тот момент, когда автобус с питерцами медленно отъезжал. Водитель осторожничал, стараясь не наступить колесом на ногу никому из провожающих поклонниц.

Увидев в окне автобуса Филата, Вика улыбнулась ему, затем поцеловала кончики своих пальцев и дунула на ладонь, посылая ему воздушный поцелуй.

- Это что, поощрительный приз жалкому неудачнику? - крикнул он ей в форточку.

- Ничего себе, неудачник! Серебро!

- A-а, - махнул он рукой. - Всё равно проиграл. Как вас зовут?! - спохватился он.

Но в это время автобус прибавил ходу, и её голос потонул в восклицаниях провожающих.




Глава 10.

Билл Тесо встречался со своим агентом Вилли Шелтоном планово раз в две недели в туалете областной библиотеки. Но сегодня, после встречи с журналисткой, он вернулся в Тюмень и ровно в восемь часов вечера подъехал к магазину «Магнит», поставив машину багажником к тротуару, а фарами к девятиэтажке, в которой жил его связной. Такая постановка машины обозначала встречу через час, то есть в девять. Библиотека работала до десяти. Агент, мужчина лет сорока, считался одним из лучших специалистов своего дела. Он был связным с центром и обязан был прикрывать резидента и выполнять его поручения.

Билл, заметив связного в читальном зале, занял столик впереди него и вошёл в интернет. Поизучав для видимости минут десять новости, Тесо встал и направился в туалет, не выключая компьютера. Первым делом проверил кабинки - в них никого не было. Через пару минут пришёл связной. Билл делал вид, что моет руки, когда его агент подошёл к соседней раковине и включил воду.

- Журналистка Вика Калинина, вот её фото. Я выяснил - живёт одна, - зашептал ему Билл, подавая фотографию, вырезанную им из газеты. - Это угроза нашей операции. Срочно устранить. Помните: от успеха моей работы зависит и ваш гонорар.

- Я понял вас, - Шелтон вытер руки салфеткой и вышел.

Вика из спорткомплекса вернулась в редакцию и присела к столу за компьютер. Ей хотелось немедленно скинуть с фотоаппарата снимки старого пепелища и разместить их в газетном материале.

Зазвонил сотовый телефон, и на дисплее высветилось: «архив».

- Здравствуй, знаменитая корреспондентка, - услышала она голос Липихина.

- Привет, чем порадуешь? - Вика встала из-за стола и, чтобы не мешать коллегам, вышла в коридор.

- Ну, во-первых: из архивных документов не ясно, сразу ли после раскулачивания Кануро Бабанов поджег Сунгурово или сначала они с Тесовым ушли в лес бандитничать, а потом подожгли...

- Подожди, подожди, - перебила его Вика, - Ты сказал - «подожгли». Значит ли это, что Кануро поджигал не один? - Вика прижалась к стене узкого коридора, пропуская двух незнакомых молодых людей. Один из них, заходя в кабинет к рекламщикам, оглянулся и нагло осмотрел её.

- Мне не удалось найти акта осмотра пепелища, - доносился из трубки эмоциональный голос Липихина. - Возможно, в то время такие акты не составляли. Не удалось найти и документов милицейского расследования, но сохранился фрагмент странной объяснительной записки. Нижняя часть документа оборвана, в том месте, где должна быть подпись. В ней написано, что, по словам местных жителей, в поджоге, кроме Бабанова, участвовали Михась Тоцкий и Ефим Тесов.

- Алло, Вика, ты меня слышишь?

- Слышу, Витя, говори.

- Во-вторых: в этой объяснительной говорится, что после пожара милиция преследовала банду в лесу, но не уточняется, когда конкретно. При попытке задержать Бабанова погиб милиционер. Кануро застрелил его и скрылся. Исчез также Тесов. По непроверенным данным, здесь так и написано, «по непроверенным данным» он ушел в Харбин. Тоцкий был задержан, осуждён, но сбежал.

- Это всё? - спросила Вика.

- Нет, не всё, есть ещё в - третьих.

- Ну... - в голосе Вики прозвучала нотка нетерпеливости.

- А в-третьих: я приглашаю тебя в субботу на пикник к себе на дачу по поводу моего отпуска.

- Ну-у... Не знаю, не знаю...

- Мадам, - Виктор понизил голос, - не бойтесь скомпрометировать свою знаменитую светлость. Мы там будем не одни. Приедут мои друзья детства, очень приличные люди - следователи милиции.

- Я подумаю.




Глава 11.

Через два дня после странной поездки с отцом на почти заросшую камышом речку Артём, предварительно проштудировав в библиотеке газеты со статьями Калининой, пришёл в редакцию областной газеты, чтобы пригласить Вику поужинать, но не застал её на рабочем месте. Он решил встретить её возле дома, но где она живёт, не знал. Догадываясь, что в редакции её адрес незнакомцу никто не даст, спросил в бухгалтерии, где увидеть водителя Павла.

Опытный, поживший шоферюга, увидев Артёма, сразу понял, зачем тот идёт к нему, пробираясь между тесно поставленными машинами у торца здания редакции.

«Вику ищет», - подумал он.

Павел отвёз её сегодня в областную Думу, где ей предстояло брать интервью у депутатов.

- Адрес, говоришь? - Павел настороженно посмотрел Артёму в глаза. - Не положено.

- Я знаю, но мне очень надо её увидеть, очень.

Водитель колебался. «Кто его знает... иностранец всё-таки, американец», - думал Павел, отводя свой взгляд от умоляющих глаз парня.

- Понравилась тебе, стало быть, наша Викуля?

Артём молча кивнул, а затем спросил:

- А где можно купить хороший букет цветов?

- Квартал пройдёшь, на автобусной остановке... Там увидишь цветочный киоск, - кивнул водитель в сторону грохочущей автомобилями улицы Республики.

- Ну, ладно, записывай адрес, - сжалился над парнем Павел, не подозревая, что его сердоболием в этот момент управляли ангелы.



Времени на выполнение задания у Шелтона было мало. Журналистка могла опубликовать статью в любой момент. На следующий же день он проследил за ней от редакции до автобусной остановки. Вошёл в тот же автобус, но в другую дверь. Потаскался за ней по магазину на почтительном расстоянии, стараясь не потерять объект из виду. Зашёл следом в подъезд, поднялся этажом выше, затем спустился и выбрал место для засады. Вика жила на втором этаже девятиэтажки и лифтом не пользовалась. На лестничной площадке было всего две квартиры. Шахта лифта была закрытого типа и располагалась посередине подъезда. «Это даже удобней»,- отметил про себя Шелтон. Он отошел за угол второй секции, где тоже было две квартиры, и воображаемо прицелился в Викину дверь. Она было от него справа. Обзор немного закрывала квадратная колонна на углу лифтной шахты, но Шелтон сместился чуть вправо, и ему стало видно всю дверь. Правда, при этом он понимал, что его самого будет видно с левого лестничного марша, ведущего вниз, но он не собирался задерживаться в засаде после выстрела.

На другой день он проследил, как Вика после работы села в автобус и стремглав бросился к своей машине, припаркованной у кафе «Две пятёрки».

Вика вышла из автобуса и направилась домой. У неё было хорошее настроение. Под конец рабочего дня её встретил в редакции Павел Васильевич и, подмигнув, сказал,

- Мадам, к вам приходил молодой «Мистер Твистер» баскетбольного роста. И так скулил, выпрашивая твой адрес. Ну, знаешь, как маленький жалкий щенок. Я не выдержал и сказал, где ты живёшь. Извини.

- Да ладно, разберёмся, - Вика смущенно улыбнулась.

Ей было приятно думать, что она понравилась Артёму.

Шелтон зашел в подъезд, тихо поднялся на второй этаж и затаился за углом. «Если зайдёт в магазин, то ждать примерно полчаса», - подумал киллер. Минут через пять внизу хлопнула дверь, и по лестнице застучали весёлые женские каблучки.

Вика поднялась на второй этаж, обогнула лифт, подошла к своей двери и, открыв сумочку, достала ключ. Она стояла спиной к Шелтону, лифту и квадратной колонне. Агент, держа пистолет двумя руками, прицелился девушке в голову.

- Выстрелю, как только повернёт ключ, - сказал себе Шелтон. - Потом затолкну её в квартиру и захлопну дверь. Дольше не найдут.

Вика вставила ключ в замочную скважину. Шелтон мягко, подушечкой указательного пальца выбрал свободный ход курка. Сейчас щёлкнет замок и...

- Вика, здравствуйте! - раздался вдруг мужской голос, и из-за колонны вышел Артём с букетом роз, невольно закрывая Вику от киллера. Окончание произнесённого им «здравствуйте» совпало со щелчком замка. В ту же секунду Шелтон узнал в парне сына своего шефа, но его палец уже нажал на спусковой крючок.

Вика, услышав сзади своё имя, вздрогнула и, открывая ключом дверь, оглянулась. Рядом стоял Артём и смотрел на неё сверху вниз, улыбаясь во весь рот. В руке у него был букет роз. Вдруг она услышала странный звук, похожий на хлопок, и Артём стал наваливаться на неё и оседать. Розы посыпались на паркет.

- Артём, что это вы?

В первый момент она подумала, что он шутит, но когда за его спиной увидела мужчину с оружием в руках, в груди похолодело. В этот же миг раздался хлопок, похожий на первый, и мужчина выронил пистолет, а на паркет брызнула кровь. Следом раздался ещё хлопок, и мужчина упал на колено, затем свалился набок. Кто-то стрелял в Шелтона из-за лифта, с лестничного пролёта. Первая пуля прошила ему насквозь кисть левой руки и застряла в правой, вторая попала в ногу ниже колена.

   Из-за лифта выскочил человек в чёрной маске. Он с силой пнул в лицо лежащего, подобрал его пистолет и, быстро обыскав Шелтона, повернулся к Вике. Она инстинктивно хотела юркнуть за дверь, но не смогла шагнуть. Лежащий на боку Артём крепко обнял её за ноги.

- Вика, с тобой всё в порядке?! - спросил человек в маске.

Девушка что-то промычала, утвердительно кивнув.

- Ты не ранена? - снова, уже спокойно, спросил мужчина.

- Н-нет, - выдавила из себя девушка, поняв, что её не собираются убивать.

Незнакомец рукояткой пистолета ударил по голове лежащего киллера, тот хрюкнул и перестал двигаться. Затем спаситель Вики подошел к Артёму и дотронулся до его шеи.

- Живой, - поднял он на девушку глаза. - Вызывай «скорую», - мужчина выпрямился, и Вика увидела на пальцах его руки, в которой он держал пистолет, наколки, похожие на перстни.

- Ну, ты чё стоишь? Звони!

- Он меня держит, - девушка кивнула на американца.

Незнакомец, освобождая Вику, разжал руки Артёма. Тот застонал.

- Он очнулся. Звони скорей.

Вызвав скорую, Вика тут же вернулась к Артёму. Он лежал на спине и смотрел на неё.

Она присела к нему:

- Ты меня слышишь? Артём!

- Слышу, - выдохнул он. - Больно.

- Сейчас приедет «скорая». Потерпи. Я буду рядом с тобой.

И Вдруг Вика поняла, что в подъезде, кроме её и Артёма, никого нет. Не было мужчины в маске, а на том месте, где лежал киллер, остались только капли крови.

Шелтон очнулся от тряски и открыл глаза, но ничего не увидел. Попробовал приподняться, но понял, что руки и ноги у него связаны. Тут же сообразил, что его куда-то везут в багажнике машины. Пахло бензином и пылью. Его слегка подташнивало.

- В багажнике, значит, не полиция,- сообразил он. - Спецслужбы или гангстеры. Не убили, значит, зачем-то я им нужен. Похоже, не всё так плохо.

«Форд» с затемнёнными стёклами проехал по мосту через Туру и, оказавшись в районе Зареки, нырнул в тихую улочку. Бесшумные железные ворота предупредительно открылись, пропуская машину во двор, посередине которого белел скромный двухэтажный особнячок.

Два амбала аккуратно вынули Шелтона из багажника, но на этом вежливое обращение с ним закончилось. Его бросили в подвал, как мешок с дерьмом.

- Нет, это не спецслужбы, - подумал агент, ощутив холод цементного пола.

Из дома вышел седоволосый шестидесятилетний мужчина. К нему тут же бросился водитель «Форда»:

- Седой, извини, оплошал. Но одному никак не уследить. Я же говорил: напарник нужен. Если бы кто-то страховал в подъезде, мы бы не дали ему выстрелить.

- Что с ней? - спросил Седой, грозно сверкнув глазами.

- Жива. Даже не ранена. Испугалась только немного, - скороговоркой успокаивал молодой человек своего шефа. - Он её парня ранил.

- Я тоже виноват, не послушал тебя насчёт напарника. Ну, пойдём, поговорим с этим специалистом. - Седой кивнул амбалам - телохранителям, и они последовали за ним. Спустившись в подвал, четверо мужчин обступили лежащего на полу Шелтона.

- Значит, так, - услышал он над собой властный голос и открыл глаза. - Сейчас ты нам скажешь, кто ты такой и зачем стрелял в Вику Калинину.

- Ты меня слышишь,- говоривший легонько пнул Шелтона по раненому колену.

- Слышу, - простонал Шелтон, корчась от боли.

- Сразу же даю справку, - усмехнулся Седой. - Мы - не менты, и ты нам не нужен ни в каком качестве, так что, если не скажешь правду, тебя забетонируют живьём в фундамент какой-нибудь новостройки. Ну, говори, покупай свою жизнь.

Американцу умирать не хотелось, тем более забетонированным. «Надо выжить любой ценой, - пронеслась в голове мысль. - Любой ценой, мёртвому деньги не нужны».

- Я всё понял, - Шелтон приподнялся на локтях. - Вы меня не убьёте?

- Если задаёшь вопросы, значит, не всё понял, - досадливо скривил губы Седой.

- Я понял, понял. Понял я, понял, - зачастил лежащий. - Калинину приказал убить мой шеф.

- Имя твоего шефа?! - сразу же последовал вопрос.

- Билл Тесо. Он представитель американского фонда по развитию в Тюменской области гражданского общества.

- Американец, значит? - недоверчиво вскинул брови вор.

- Да, да, американец. Я тоже американец. Не убивайте меня, я отдам вам все свои деньги. Триста тысяч.

- Как тебя зовут?

- Вилли Шелтон.

- Зачем представителю фонда убивать журналистку? Темнишь, падла?! - нахмурился Седой.

- Это только прикрытие. Он - агент влияния транснациональной компании, хотя думает, что работает на ЦРУ.

- А ты откуда знаешь?

- Я - наёмник. Я - профессионал и сразу знал, на кого работаю. Не убивайте меня, я вам пригожусь.

- Как ты нам отдашь свои деньги? Ты здесь, а они в Америке.

- Их можно снять со счёта.

- Ну, вот прямо сейчас и снимем, - Седой оглянулся на одного из телохранителей. - Позови нашего хакера, и пусть захватит ноутбук.

Пострекотав кнопками клавиатуры, молодой, интеллигентного вида хакер доложил, что на счету Вилли Шелтона, действительно, триста тысяч долларов, и тут же перевёл их на счёт, который ему указали.

«Агент влияния, говоришь, - подумал Седой, - ЦРУ не ЦРУ... зачем мне это шило? Сдам его чекистам. Может быть, когда-нибудь и ФСБэшники окажут мне услугу».




Глава 12.

- Значит, что мы имеем? - Шихов встал из-за стола, раздвинул шторы на окне, и утренний свет разлился по кабинету следователей.

- А имеем мы, - он начал сосредоточенно прохаживаться вдоль шкафов, - в плюсе: раненого американца Артёма Тесо, испуганную журналистку и фоторобот киллера. В минусе: исчезновение этого же раненого или убитого, по словам Вики Калининой, киллера и неизвестного её спасителя в маске.

Его рассуждения прервал телефонный звонок. Степан снял трубку:

- Слушаю, Шихов.

- Будьте добры старшего лейтенанта Вологду, - услышал он мужской голос.

- Минуту. Это тебя, - передал он трубку Роману.

- Да, Вологда у телефона. Алло! Странно, гудки.

- Ну, кому надо, перезвонят, - махнул рукой Шихов.

- Итак, - продолжил он. - Что нам необходимо? Нам надо из этих минусов сделать плюсы.

- Да сядь ты, не мельтеши, - поморщился Роман.

- На ходу думается лучше. Кровь быстрее ходит, и мысли быстрее возникают.

- Ну-ну, давай, Шерлок Холмс.

- Не давай, а давайте думать вместе, уважаемый мой подчинённый Роман Владимирович.

В дверь постучали.

- Войдите, - отозвался Степан.

Вошёл Виктор Липихин.

- Всем привет, - поздоровался он с однокурсниками.

- И вам не хворать, - кивнул Вологда, сидя за столом.

- Ну, что, мужчины, едем в субботу на дачу? - обвёл Липихин вопросительным взглядом друзей.

Его последние слова прозвучали вместе со звонком телефона Вологды.

Роман взял со стола трубку и поднёс к уху: - «Алло».

- Здравствуйте, если не ошибаюсь, Роман Вологда?

- Да, я слушаю.

- Извини сынок, представляться не буду. Для тебя важное сообщение.

- Слушаю вас, - изобразил опер равнодушие в голосе, слегка оскорбившись анонимностью звонившего.

- Наслышан о перемене места твоей работы, но, зная тебя как честного парнягу, сдаю тебе одного американского шпиона, который стрелял в журналистку Вику Калинину.

Роман, работая в ФСБ, привык сдерживать свои чувства, но сейчас на его лице отразилось удивление. А незнакомец продолжал:

- У торца ментовки припаркована старая чёрная «Волга». В багажнике почивает киллер. Спать он будет примерно ещё пару часов. При нём малява. В ней написано о его деятельности на нашей территории.

- Простите, но...

Роман хотел спросить, кого благодарить за такой подарок, но в трубке раздались короткие гудки.

- Пошли, нам тут сюрприз привезли, - кивнул Вологда Шихову, указывая на дверь.

- И ты, Витя, пойдём с нами, поможешь занести.

- Что за сюрприз? - вскинул на него глаза Степан.

- Сейчас посмотрим. Неизвестный сказал: тот самый киллер, что стрелял в Вику.

Выйдя на улицу, Роман из предосторожности подошёл к «Волге» один. Открыв осторожно крышку багажника, он увидел связанного мужчину.

Прежде чем сообщить о Шелтоне в ФСБ, Шихов и Вологда решили всё тщательно проверить.

- Из этой, так называемой малявы, - Роман указал взглядом на белый лист, лежащий на столе, исписанный аккуратным почерком, - следует, что раненый Шелтоном американец Артём Тесо - сын его шефа, Билла Тесо.

- В которого Шелтон, - Степан поднял указательный палец, - выстрелил случайно, когда Артём дарил цветы Вике Калининой возле дверей её квартиры, и, сам того не ведая, подставился под пулю.

- Что? - повернулся от книжного шкафа Липихин, держа в руках раскрытый журнал.

- Кто, кто дарил Вике цветы? - переспросил он.

- Архивариус, - повернулся к Липихину Степан. - Всё, что ты тут слышишь, сразу же забываешь. Понял?

- Это само собой, - кивнул Виктор. - Ты сказал: Артём дарил Вике Калининой цветы.

Степан и Роман переглянулись, и оба вопросительно посмотрели на Липихина.

- Ну, я вроде как ухаживаю за ней, - смущенно отреагировал он на их молчаливый вопрос.

- В неё вчера стреляли,- медленно произнёс Шихов, настороженно глядя другу в глаза.

- Что?! - опешил Виктор, прислонившись спиной к шкафу и выронив из рук журнал.

- Она жива, жива, успокойся, - кинулся к нему Вологда, думая, что тот упадёт. - Жива и даже не ранена.

- Витя, сядь вот на стульчик, - Шихов пододвинул ему свой стул. - Выпей водички и успокойся.

- Стёпа, я сейчас смотаюсь на старую работу, - взглянул Роман на своего начальника, подавая Виктору стакан с водой. - Попробую пробить, нет ли чего-нибудь на этих американцев. Но сначала, мой уважаемый начальник, сделай так, чтобы киллер в КПЗ был один, и под любым предлогом забери ключи от камеры у дежурного.

- Слушаюсь, мой уважаемый подчинённый, - шутливо козырнул Шихов. - Но подожди пока уезжать. Давай сначала поговорим с Викой, - он постучал кулаком по стене соседнего кабинета. Секунд через десять в кабинет зашёл стриженый под ноль большеглазый молодой человек в форме младшего лейтенанта.

- Вызывали, шеф?

- Сейчас, подожди, - Шихов набрал номер телефона.

- Алло, Вика, здравствуйте! Это Шихов, помните? Вы не могли бы сейчас приехать в отдел? За вами подъедет наш сотрудник. Да вы должны его помнить. Он запоминающийся, такой лысый, пучеглазый младший лейтенант. Помните? Ну и отлично! Что? Ну, хорошо, он подождёт.

- Миша, слышал, я разговаривал с Викой Калининой?

Парень молча кивнул.

- Слетай в редакцию и привези её сюда.

- Это такая симпатичная? - улыбнулся тот. - Уже полетел.

Липихин встал:

- Я с ним.

- Нет, он один поедет, а ты побудь здесь, - остановил его Шихов.

Виктор послушно сел обратно на стул.

- Всё-таки давай я смотаюсь в контору, пока Миша ездит за Викой, - Вологда вопросительно взглянул на Шихова.

- Ну, давай, только быстро.

- Буду стараться, - Роман сунул мобильный в карман и вышел.

Он, действительно, постарался и вернулся перед самым приходом Вики.

Через час Вика вошла в кабинет к Шихову.

- Здравствуйте!

- Здравствуйте, Вика, - Шихов встал. - Проходите, присаживайтесь, - указал он кивком головы на стул.

- Привет, - поздоровалась Вика с Липихиным. - А ты что здесь делаешь?

- Да вот, пришёл своих друзей пригласить на дачу. Да я тебе о них говорил. Познакомься, это мои друзья - Степан Шихов, Роман Вологда.

- Со Степаном мы знакомы, - она села на предложенный стул. - А вот вашу фамилию я где-то слышала, - взглянула она на Романа, - Или от кого-то...

Роман в ответ тоже взглянул на неё, но с еле уловимой усмешкой.

- Вы так смотрите на меня, как будто... Э-Э.. Мы с вами раньше не были знакомы? - недоумевающе осведомилась она.

- Вот именно мы с вами - нет, - загадочно улыбнулся Вологда, а про себя подумал: «А вот наши предки - были».

- Простите, Вика, - нарушил Шихов их диалог. - Несколько вопросов...

- Я слушаю вас, - повернулась к нему Вика.

- Где, когда и как вы познакомились с Артёмом Тесо? - осторожно начал Степан.

- В понедельник я ездила на то место, где когда-то была деревня Сунгурово. Мне нужно было сделать снимки местности. Я пишу статью о том, как и когда сгорела эта деревня. И там встретила Артёма.

- А что он там делал? - озадаченно спросил Шихов.

- Он ждал в машине своего отца, Билла Тесо, который думал, что деревню сожгли коммунисты и хотел, как я поняла, пошуметь своим социальным фондом о нарушении прав человека в нашей стране.

- Но после пожара, если я не ошибаюсь, прошло восемьдесят лет?

- Не ошибаетесь. Так и есть.

- А Билла Тесо вы тоже там видели?

- Да. Он подошёл ко мне, и мы разговаривали.

- Вика, вы не могли бы вспомнить, о чём разговаривали? - спросил молчавший всё время Вологда.

- Ну, - повернулась она к нему. - О разном. Он спросил, что можно узнать о пожаре через восемьдесят лет? Я сказала, что живы ещё бабульки, которые видели пожар подростками.

- Степан, - Липихин в волнении встал. - Можно я задам Вике вопрос?

- Если Вика не против..., - пожал плечами Шихов.

Вика, глядя на Виктора, вопросительно вздёрнула голову.

- Ты говорила ему, что собираешь материал о пожаре для статьи?

- Говорила.

Виктор утвердительно кивнул, снова сел и задумался.

Вика хотела сказать Шихову, что там же видела и питерского спортсмена Филата, но снова засомневалась, он ли это был, и промолчала, не посмев втягивать в это дело постороннего человека.

- Ну, накопал что-нибудь? - взглянул Шихов на Романа.

- Кое-что есть.

- Вика,- Шихов встал. - Спасибо, что согласились приехать. Михаил отвезёт вас обратно, - и он снова постучал кулаком в стену.

Когда Вика и Михаил вышли, Степан повернулся к Липихину:

- Витя, ты извини, но нам с Ромой надо поработать.

- Погоди, Стёпа, не выгоняй. Это дело касается меня лично. И раз уж так случилось, то я бы хотел помочь вам разобраться.

Сыщики, улыбнувшись, переглянулись.

- Я понимаю вашу молчаливую иронию, - смутился Виктор, - но не забывайте, что я архивариус, и у меня есть, как это говорят следователи, версия.

- Ну, излагай, - улыбнулся Степан.

- А можно сначала услышать то, что Рома, как ты сказал, накопал.

- Можно, - согласился Шихов и кивнул Вологде.

- Говори, Роман.

- Почти всё так как в этой маляве. Билл Тесо, действительно, думает, что он - агент ЦРУ и работает на развитие программы Даллеса, которая придумана для растления нашей молодёжи. На самом же деле его уже много лет использует, как агента влияния, одна транснациональная компания, у которой в активах несколько горнолыжных и пляжных курортов по всему миру, авиаперевозки, виноделие и много чего ещё. Его задача - внедрять в депутатские и административные корпуса нашей области агентов влияния с тем, чтобы зажимать культурные проекты, не давать развиваться индустрии отдыха и досуга, чтоб состоятельным северянам негде было отдохнуть во время отпуска, кроме как за границей, на курортах транснационалов.

- Ну, да, - нахмурился Шихов. - А молодёжи в выходные от нечего делать глотать их вино и пиво, делая им прибыль, постепенно спиваясь.

- Вот именно, - продолжил Вологда. - Церэушник Даллес этого и хотел. Значит, работая на транснационалов, Тесо косвенно внедряет в России американскую программу разрушения нашего общества.

- Но это косвенно, - продолжал Роман. - Основная задача транснационалов - прибыль, а наш губернатор частично лишил их заработка, издав указ о развитии индустрии отдыха в нашей области.

- Ну да, - кивнул Шихов. - А подтолкнула его к этому шагу Вика, опубликовав статью.

- Что же получается? - Роман недоумённо пожал плечами. - Транснационалы хотели убить Вику в отместку, что ли? Ну, не серьёзно. Тогда бы уж губернатора...

- Ну, да-а, - протянул Шихов. - Что-то не то. Статья - то в газете уже давно вышла. Если бы они знали, что она собирается её опубликовать, тогда было бы логично убрать журналистку.

- Ну вот, господа, наконец-то вы подошли к логике, - подал голос Липихин. - А логика в том, что Тесо хотел её убрать из-за той статьи, которую она собиралась написать о пожаре.

- Причем тут пожар? Он когда был?! - пожал плечами Степан.

- Спокойно, господа, - поднял Виктор ладонь в строну Шихова, - Даю архивную справку: Сунгурово поджёг Конуро Бабанов. Вместе с ним в поджоге участвовал некто Ефим Тесов, который, по слухам, ушёл в Харбин, то есть - сбежал за границу. Возможно, впоследствии он или его потомки переехали в Америку.

- А теперь у нас появился этот Тесо, - Липихин, воодушевившись, встал и начал прохаживаться по кабинету. - Если его фамилию прочитать с другим ударением? Ну, скажем, не ТесО, а ТЕсо? А если ещё добавить одну букву «В». Тогда получится Тесов. Так не потомок ли Билл Тесо сунгуровского Тесова? Вика говорила, что она встретилась с отцом и сыном Тесо именно на том месте, где была деревня. Зачем он туда приезжал? Ностальгия? Если Билл потомок, то получается, что он приказал убрать Вику не из-за той статьи, которая уже вышла. Правильно ты сказал, - он кивнул Шихову. - По логике-то чего бояться статьи, если она уже вышла, а вот та, которая готовится к выходу о преступлении восьмидесятилетней давности, может нести в себе угрозу разоблачения. Сначала как потомка Тесова, и тем заинтересовать ФСБ, а копнут глубже, тут уже разоблачение Билла Тесо, агента ЦРУ, как он о себе думал. То есть Вика для него - угроза разоблачения, поэтому он и решил убить её.

- В твоих словах, архивариус, есть логика, - задумчиво произнёс Шихов.

- Придётся ещё раз обращаться к бывшим коллегам, - Вологда встал. - Надо узнать, жил ли Ефим Тесов в Америке, и кто его потомки.

- Так, может, у моего соперника спросить? - предложил Липихин.

- У которого? - спросил Шихов. - У того, который в больнице, или у того «Мистера Икс», что стрелял в киллера, защищая Вику.

- Не торопись с выводами, - Вологда взглянул на Степана. - Мы пока не знаем, по какой причине «Мистер Икс» стрелял в киллера.

- Сгоняю-ка я в больницу, - Шихов встал, - к твоему, Витя, сопернику, который Артём Тесо. Хотя им сейчас прокуратура занимается. Могут и не пустить.

- И ещё, - хмуро добавил Виктор. - Поговори ещё раз с Викой. Если у них дело дошло до цветов, значит, они общались. Может, она что-то знает о родословной Артёма.

Всю дорогу до редакции, пока милиционер вёз Вику, её терзали сомнения, правильно ли она поступила, не сказав следователям о сером такси.

«А может, в такси был всё-таки Филат? - подумала девушка. - Он или не он? Если он, то что он там делал?»

Её распирало любопытство. И тут в голову пришла странная мысль,

- Если это Филат был в такси, то, может быть, и в киллера он стрелял? Стоп, - сказала себе Вика. - У того мужчины, который спас меня, на пальцах были наколки, а руки Филата я видела - наколок нет. Значит, он не имеет отношения к моему спасению.

Вика ошибалась, Филат, сам не зная того, хоть и косвенное, но имел отношение к её спасителям.




Глава 13.

Вика провожала Артёма на самолёт в аэропорту Рощино. Они стояли в середине очереди, образовавшейся у стойки регистрации. За ними, прячась за спины пассажиров, наблюдал Липихин. Тут же привалился к колонне неприметный молодой человек, прячущий левую руку в карман. Казалось, его скучающий, равнодушный взгляд лениво скользил по стоящим в очереди, на самом же деле парень внимательно следил за происходящим во - круг. Это был тот самый, приставленный Седым к Вике Калининой телохранитель, который стрелял в Шелтона. За Викой и Артёмом наблюдал Вологда, стоя возле окна и делая вид, что читает газету. Он усмехнулся, заметив прячущегося за спины пассажиров Липихина.

А за всей этой пятёркой с верхнего яруса, облокотясь на перила, наблюдал криминальный авторитет Седой.

- Вика и Роман, Вика и Роман... - повторял он мысленно, - Внук Рашида Сурмятова и правнучка Филата Калинина. Знают ли они о том, что они - родственники? Знает ли Артём Тесов, что его дед в молодости бросил, предал своего друга? Интересно, зачем потомков сунгуровских жителей судьба свела в одном месте через столько лет?

Люди в очереди подвинулись ещё на метр к стойке, передвигая свои чемоданы.

- Вика, - Артём, потупив взгляд, взял её ладони в свои. - Прости меня за отца.

- Ну, что ты, Артём! Это же ты пострадал, - от извиняющегося тона девушки парень почувствовал себя ещё виноватее. Ему было невыносимо стыдно за отца.

Когда Артём лежал в больнице, Вика навещала его каждый день. Он думал: - «Вот вылечусь и сделаю ей предложение». И он мечтал, как они будут нежно любить друг друга и как будут счастливы.

Почему-то его не навещал отец и не отвечал на звонки. Потом пришёл незнакомый мужчина и сказал, что отец знает о том, что Артём в больнице, но он находится в командировке, а там нет связи. Уже перед самой выпиской из больницы Артёму сообщили, что командировка отца - следственный изолятор и обвинение в промышленном шпионаже, политическом вмешательстве в законотворчество Тюменской области, а также в организации убийства журналистки Вики Клининой. То есть девушки, которую полюбил его сын.

Артём растерялся. «Что делать? Что сейчас будет?, - думал он. - Отец - шпион и организатор убийства? Кошмар! Он же знал, знал, что мне Вика понравилась! Знал и всё равно заказал её. То, что он против России - это его дело. Он же - не гражданин России. Но то, что он против Вики... Это предательство. Он же видел, что она мне понравилась, как никто. Она меня сейчас, наверное, презирает», - думал Артём. «Всё это время, пока я лечился, она знала о следствии, о том, что отец приказал убить её. И всё-таки приходила ко мне в больницу. Поддержать из жалости. Не может она любить сына убийцы!».

- Если бы ты не закрыл меня от киллера, меня бы сейчас не было, - Вика высвободила правую руку и погладила его по запястью. - Так что ты спас меня первый, а потом уже тот неизвестный Мистер Икс. Я тебе благодарна.

- Я нечаянно тебя спас, - покачал головой Артём.

- Не виновать себя. Ты сам пострадал, - повторила девушка.

- Это не я, это мы пострадали, - грустно произнёс Артём, чувствуя, что это пострадали их не успевшие начаться отношения.

Объявили посадку в самолёт. Вика проводила Артёма до дверей накопителя.

- Вика, пиши мне, - грустно улыбнулся он, подавая билет девушке в синей форме.

- Проходите, молодой человек, не задерживайте, - скомандовала та дежурным голосом.

- До свидания, Артём, - Вика помахала ему рукой и, почувствовав внезапно подступающие слёзы, повернулась и пошла к выходу.

- Хороша девица, - усаживаясь в «Мэрсэдес», подумал Седой, провожая взглядом подходившую к автобусу Вику, за которой, вынырнув из здания аэровокзала, следовал на почтительном расстоянии всё тот же телохранитель с зоновскими наколками на пальцах левой руки.

- Моему бы сыну такую жену, - вздохнул вор. О том, что у криминального авторитета есть сын, никто не знал. Его давние воровские гастроли в Питере закончились и счастьем и трагедией для его души. Седой, уже в солидном возрасте, влюбился. Внезапная любовь грозила поломать его криминальную карьеру. Надо было выбирать. Седой не знал и боялся другой, не воровской жизни. Он уехал в Тюмень, надеясь забыть эту молодую женщину и счастливое лето, проведённое с ней в городе на Неве. И он бы забыл, если бы не стал отцом.

Сын Седого воспитывался с матерью и с дедом по материнской линии - отставным морским офицером. «Криминальный» папа сделал всё, что бы его отпрыск не знал, кто его отец. Молодой человек носил девичью фамилию матери. Они жили в Питере. Закончив мореходку, сын Седого служил на пограничном катере.

- Саша, заскочим на кладбище, - приказал криминальный авторитет своему водителю. Тот покорно кивнул.

Тит Тоцкий, в криминальных кругах «Седой», сидел на скамье у могилы своего отца, Михася Тоцкого и говорил шепотом:

- Отец, ты завещал мне охранять потомков Филата Калинина. Я охраняю. А если у меня сын родится, так назвать его Филатом, в честь твоего кореша. Я назвал. Да и на кладбище бываю, присматриваю за могилой твоего друга. Вот была бы его правнучка женой моего Филата, и охранять её было бы сподручней. Надо как-то их познакомить. Хотя кавалеры у Вики - один одного краше да умнее. Но и Филатко мой не валенок, - продолжал шептать Тоцкий. - В школе учился - победил на математической олимпиаде, на аккордеоне играет, спортсмен, второй призёр военного округа по рукопашному бою, да и в Тюмени серебро взял. Когда учился в десятом классе, с него двое сорвали норковую шапку, так он их догнал, отхлестал и сдал в ментовку. Душа и мозги у него мамкины, а реакция и упорство - моё. Вполне может он завоевать сердце такой девушки! Американец этот, Артём, внук твоего друга-предателя Тесова, спас её, хоть и нечаянно. Но и я, отец Филата, тоже её спас. Нет, надо, надо их познакомить. Но вмешиваться не буду. В таких делах давить нельзя, а то потом как бы худо не было.

Тит Тоцкий не имел семьи. Жил один, а любовниц менял с интервалом в три, четыре месяца, чтобы не привыкать, не влюбляться, не быть уязвимым через любимую женщину. Но, как и любому человеку, ему хотелось семьи, личного счастья, но не судьба. Тит Тоцкий пошёл по стопам своего отца, и был вором старой, и, как считалось, «правильной» формации, а личное счастье авторитетному вору не положено по статусу.

Он не раз мысленно упрекал отца за то, что он не нашёл времени на его, Тита, воспитание, что позволил ему скатиться до воровства.

Когда Седой узнал, что у него родился сын, он сказал себе:

- Уж если мне не суждено жить по-человечески, как всем нормальным людям, то мой сын никогда не будет причастен ни к какому криминалу!

И сейчас, сидя у могилы отца, Тит впервые пожалел себя и, продолжая говорить шёпотом, сжал кулаки: - Пусть мой сын в личной жизни будет счастливее меня. Он должен быть счастливее. Он достоин счастья. А я порадуюсь, глядя на него. Да и мне пора о своей душе подумать. Пора...

Его монолог прервал порыв ветра, от которого встрепенулись и зашумели вершинами тополя, сбрасывая вниз сухие ветки.

- Тополь избавляется от ненужного, - Тит вздохнул. - Эх, отец, хорошо бы и мне избавиться от своего греховного прошлого. Забыть эти неудачные, шершавые, тёмные годы жизни. Сбросить их с себя, как сухие ветки. Сбросить и забыть. Хорошо бы, да человек не дерево. Память будет возвращать в прошлое, и тыкать душу лицом в мои грехи. Сын вырос без меня. Я не водил его в зоопарк, не ходил с ним в кино и на рыбалку. Не я научил его плавать. Всё без меня...

Тит опустил свою седую голову и, следя за ползающими по граниту муравьями, вдруг понял, что он, Тит Тоцкий здесь, на кладбище скорбит не об отце, а о себе, о своей оторванной от любимых людей жизни.

- Всё, решено, - мысленно сказал себе Седой, вставая со скамьи. - Организую их знакомство, а там как Бог положит. Журналисточке нашей надо бы съездить в Питер в творческую командировку, взять интервью у офицера пограничного катера. Вдруг они понравятся друг другу, и счастье им улыбнётся.

Тит вышел за ограду кладбища, постоял минуту, глядя на тополя, цепляясь взглядом за чернеющие в их кронах вороньи гнёзда и, резко повернувшись, стремительно направился к машине.






Ванюшкина любовь





1

Деревня Осиновка огородами упирается в узенькую полоску заснеженного поля, которое тянется вдоль дороги, огибающей по берегу озеро Круглое. Если смотреть на него со стороны осиновского высокого берега, то оно походит на дно двухкилометрового кратера. И лишь заросли камыша, желтеющие на снежном фоне противоположного берега, над которым возвышается водонапорная башня районного центра, напоминают, что это не кратер, а замёрзшее до весны озеро.

В Осиновке, состоящей всего из трёх улиц, школа только девятилетняя, и местным старшеклассникам приходится ходить по берегу озера полтора километра в райцентр.

На улице тускло желтел одинокий фонарь, освещая небольшую часть дороги. Наступающее утро, как опытный художник, незаметно стирало с зимнего деревенского пейзажа остатки ночных сумерек, и они, синея между сугробами, неохотно отступали всё дальше и дальше за кусты и заборы.

- Ванька, привет! - окликнул Ивана Кадочникова его одноклассник Евгений Мальцев, выходя утром из ворот своего дома. - Ты что такой мрачный?

- Привет, Жека, - Иван остановился на накатанной снежной дороге, поджидая друга.

- Ничего я не мрачный.

- Я не вижу, что ли, - Евгений подошёл к другу вплотную. - Раз один идёшь, значит, Ольга в школу с отцом укатила.

- Угу, - кивнул Иван. - Договорились вчера, что я за ней зайду, а её уже дома нет.

- Да ладно ты, Ромео, - Евгений хлопнул друга по плечу. - В школе увидитесь. Я, если хочешь, после уроков вернусь в школу. Типа, что-то забыл. И вы вдвоём домой пойдёте, а потом я вас догоню, у самой Осиновки.

- Вот ещё... - покосился на приятеля Кадочников. - Втроём пойдём.

Ивану нравилась симпатичная одноклассница, редактор школьной газеты Оля Суслова. Но нравилась она не только ему. Ольгу, начиная с девятого класса, частенько, после школьных уроков поджидал кто-нибудь из старшеклассников или из сверстников, чтобы проводить домой, но Иван всякий раз отправлял провожающего восвояси. Это происходило почти мирно. Но иногда в ход шли кулаки. Не раз Иван был бит старшеклассниками, но не отступал, а перейдя в одиннадцатый класс, стал посещать школьную секцию бокса.

Ещё в начале зимы произошла утечка информации об очередной драке, и Ивана вызвали на педсовет в качестве обвиняемого. Драка случилась не как всегда, при минимальном количестве свидетелей по дороге из школы за последним домом райцентра, а за школой, на большой перемене.

Пострадавшими были братья Косторезовы. Старший - студент первого курса университета, младший - Михаил, учился в параллельном классе. Сначала пострадал младший за то, что хотел проводить Ольгу. Затем в школу пришёл старший, заступиться за брата.

Своим друзьям и одноклассникам Иван ничего не сказал о предстоящей драке, поэтому на этот бой пришли посмотреть только одноклассники Косторезова. Некоторые из них тоже когда-то были пострадавшими и, естественно, они желали Ивану поражения. Но их надежды не оправдались. Драка началась по всем пацанским правилам: один на один, до первой крови и лежачего не бить. Но после того, как старший брат Михаила был Иваном сбит с ног и снова поднялся, к драке подключился и Михаил. Недоброжелателей у Ивана нашлось много, и они подбадривали братьев Косторезовых, но бесполезно - не прошло и полминуты, как оба брата ползали по снегу, сморкаясь кровью.

Одноклассники Михаила стояли и молча смотрели на Косторезовых.

- Пацаны, - поднял голову друг Михаила Александр Шмыгин, - давайте всем колхозом навалимся на него.

Он кивнул на Ивана.

Кадочников, готовясь к бою, встал спиной к стене и сделал приглашающий жест рукой, обращаясь к Шмыгину.

- Ну, давай, подходи первый.

- Ну, чё вы засокращались?! - крикнул Александр одноклассникам, видя, что никто из них не трогается с места,

- Ну! - сделал он шаг вперёд, и тут же услышал за своей спиной весёлый возглас.

- Все на одного, что ли?!

Шмыгин по голосу узнал одноклассника Ивана, Евгения Мальцева, и оглянулся. Рядом с Евгением стояли почти все парни из их класса.

- Саша, - улыбнулся Евгений, - а ты по - честному... Выйди один на один с Иваном.

- Да я... - Шмыгин смутился и отступил назад. - Я - не враг своему здоровью.

- Помогите им подняться, - кивнул Иван Шмыгину, указывая на братьев Косторезовых.

Затем повернувшись к Мальцеву, спросил:

- Как узнали?

- Семиклассники сказали.

- A-а, - хмыкнул Иван. - Эти всё знают.

Он повернулся к остальным одноклассникам.

- Парни, спасибо за поддержку. Пойдемте в класс.

Перед входной дверью в здание школы, отряхивая снег с ботинок, Евгений спросил Ивана:

- А ты почему мне ничего не сказал, что тебя старший Косторезов вызвал?

- Не хотел тебя втягивать в свои разборки.

- Ты вот что, - остановился Евгений, - в таких случаях надо ставить друзей в известность. Иначе, зачем тогда друзья?

- Извини, Жека, - смутился Иван.

Об этой драке кто-то из школьников доложил учителям, после чего и состоялся педсовет. На разбирательстве присутствовала мать братьев Косторезовых.

- Что это такое?! - громко возмущалась она. - Сначала одного моего сына избил, потом обоих!

- Мы с Мишей честно дрались один на один. А потом они вдвоём на меня... А я отбивался, - пытался возразить Иван.

- Ничего себе - отбивался, у одного - синяк, у другого губы распухли! - наскакивала на него Косторезова. - А Мишу ты за что бил?

- Я не бил, а вызвал на честный бой.

- За что?

- Не скажу.

- На честный бой, - фыркнула Косторезова. - Из-за этой... Из-за Сусловой. Ты, говорят, уже не первый раз из-за неё дерёшься. Это не школьник, а какой-то Иван Грозный, - повернулась она к учителям, надеясь на их поддержку.

Члены педсовета отводили взгляды, скрывая смущённые улыбки. В школе все знали, что Кадочников влюблён в Ольгу Суслову.

- Ну, вдвоем-то на одного - это уже хулиганство, - поспешил переменить тему дискуссии директор школы, одновременно заступаясь своим замечанием за Ивана.

Тут уже загалдели учителя, споря между собой, кто же больше виноват в драке.

Дав учителям вволю поспорить, директор поднялся, тем самым как бы говоря, что пора заканчивать и выносить вердикт.

- Ну что, Иван, ты не хочешь извиниться перед братьями Косторе- зовыми и их мамой?

- Перед мамой хочу, - Иван повернулся к женщине и, глядя ей прямо в глаза, трогательно произнёс,

- Я приношу Вам свои глубочайшие извинения за то, что невольно заставил Вас переживать за своих сыновей.

- Ну, хоть извинился, - миролюбиво проговорила женщина. - Значит, не будешь их больше бить?

- Если не будут навязываться Ольге Сусловой в провожатые - не буду, - буркнул Иван.

Учителя рассмеялись, а директор, усмехнувшись, развёл руками.

После этой драки райцентровские пацаны перестали пытаться ухаживать за Ольгой, и Кадочников на правах соседа каждый день провожал её до самого дома. А к нему прилипло прозвище - Иван Грозный из Осиновки.

В воскресенье вся троица осиновских одиннадцатиклассников отправилась кататься на коньках. Местный фермер расчистил трактором большой каток для детворы и длинную ледовую дорожку, которая проходила вдоль берега в узких камышовых проходах, сделанных природой, связывая по озеру Осиновку с райцентром. Эти камышовые заросли с кривыми ходами называли Степновщиной.

На катке они встретили соседку Мальцева, стройную красавицу Настю и её младшего братишку. Она учила брата кататься на коньках. Настя с Ольгой, когда вместе учились в школе, были подругами. Они и теперь дружили, но по вечерам редко виделись. Настя одновременно с девятилеткой окончила школу искусств и теперь работала по вечерам в Степновском доме культуры.

- Привет! - помахала ей рукой Ольга. - Поехали с нами на Степновщину.

- Я без коньков, - развела та руками. - Мелкого вот обучаю. Я потом к тебе зайду.

Одноклассники свернули с катка в узкую дорожку. По гладкому льду скользилось с удовольствием.

- Ну и мороз сегодня, - поёжилась Ольга.

- Ну, в этом тоннеле не так холодно, как на открытом льду, - отозвался Мальцев.

- Это не тоннель, а, скорее, лабиринт, я одна бы здесь заблудилась.

- Что, ноги замёрзли? - участливо взглянул на Ольгу Кадочников.

- Нос, - ответила она, прикрывая лицо ладонью в варежке.

- Так отогрей рукой, - повернулся к ней Мальцев.

- Рука мерзнет, - пожаловалась она.

- Давай отогрею, - Иван снял перчатку и накрыл кончик её носа ладонью.

- Ванька, у тебя рука пахнет таким же одеколоном, как у моего папки.

- Значит, у нас с дядей Мишей одинаковый вкус.

- Сейчас согреемся, погодите, - Евгений свернул в камыши, сорвал несколько коричневых продолговатых мягких камышовых шишек и выбрался из зарослей на лёд.

- Ванька, подержи, - подал он Кадочникову горсть шишек.

Курящий втихаря от родителей, Мальцев достал из кармана коробок: - Встань с наветренной стороны, а я разожгу, - кивнул он другу.

Они двинулись дальше в сторону Степного. Каждый держал за толстый стебель дымящийся камыш. Тлеющие шишки согревали только у самого лица, угрожая обжечь кожу.

- Кавалеры, - смущённо улыбнулась Ольга. - Поехали домой, а?

- Может, ещё покатаемся, - подкатился Иван к Ольге. - В камы- шах-то, и правда, ветра нет.

- Всё равно холодно, - поёжилась она. - Я домой поеду.

- Мы тебя проводим, - Иван вопросительно взглянул на Евгения.

- Вы поезжайте, а я ещё покатаюсь, - отказался тот, незаметно подмигивая другу.

- Я через десять минут присоединюсь к тебе, - оглянулся на него Иван, взяв Ольгу за руку.

Евгений, чтобы согреться, сделал несколько пробежек по запутанным лабиринтам и, выкатываясь на то место, где он расстался с Ольгой и Иваном, чуть не столкнулся с парнями из параллельного класса.

- Поосторожней на поворотах, гений - Евгений! - недовольно выкрикнул Косторезов.

- Извините, мужики, я нечаянно, - остановился Мальцев, обращаясь к Косторезову, зная о том, что он - лидер в своей компании.

- За нечаянно бьют отчаянно, - надменно взглянул на Евгения Александр Шмыгин. - Враз вытряхнем тебя из канадских коньков.

- Втроём, может, и вытряхнете, а если ты один, то вряд ли получится, - тихо произнёс Евгений, поднося к губам дотлевающюю шишку.

- А что, - нагло ухмыльнулся Шмыгин. - Давай махнёмся коньками. Погоняй на моих совдеповских дутышах.

За поворотом лабиринта послышался звук скользящих по льду коньков, и все повернули, в ту сторону головы. Из-за поворота выехал Иван.

- Ну, ладно мужики, погнали..., - Косторезов, уже дважды отведавший его кулаков, заскользил в сторону Степного. Два его друга тронулись вслед за ним.

К Евгению подъехал Иван,

- Это Косторезов? - кивнул он в сторону отъезжающих.

- Ну да. Со своими корешами.

- Заедались?

- Ага, тебя увидели и свинтили.

- Давай догоним и кинем им предъяву, - Иван двинулся вперёд, но Евгений схватил его за рукав,

- Вань, да ну их... Пусть живут. Наплевать на них.

Они молча смотрели, как трое конькобежцев один за другим скрываются за изгибом лабиринта.

- Мы переезжаем в Тюмень, - вдруг выпалил Мальцев, отпуская рукав Ивана. Он хотел сказать это раньше, но при Ольге как-то не получилось.

- В смысле? - уставился на друга Кадочников.

- Ну, отцу предложили хорошую работу в области. Здесь практики мало, а он, говорят, хирург от Бога. Через три дня отчаливаем, - сказал грустно Евгений, глядя, как гаснут последние угольки дымящейся камышовой шишки у него в руке.

- Так быстро? - растерянно проговорил Иван.

- Да не грусти ты раньше времени Ваньша, - Мальцев свободной рукой слегка ударил по плечу своего друга: - Я на выходные буду приезжать. Или ты ко мне.

Иван кивнул. Они ещё минуту постояли и, не сговариваясь, молча двинулись в сторону дома.

Через три дня в Осиновке осталось только два одиннадцатиклассника. Иногда, по вечерам Иван приходил к Ольге в гости. Они вместе смотрели какой-нибудь фильм или разговаривали о поэзии и читали Есенина и Друнину, стихи которых Ольга любила. Иван, возвращаясь вечерами от Ольги домой, сразу же начинал по ней скучать и думал: «Скорей бы наступило завтра». В очередной раз, утром она явно поджидала его, стоя в тени ворот своего дома, чтобы вместе идти в школу и разговаривать обо всём на свете.

- Привет,- крикнул он ей с дороги. - Я не видел тебя целую вечность!

- Мы же вечером виделись, - улыбнулась она и двинулась к нему на встречу.

- Один час, проведённый без тебя, равняется тысяче лет. Вот, например, мы вчера расстались в восемь вечера, а встретились сегодня в семь пятнадцать, значит, я не видел тебя одиннадцать тысяч двести пятьдесят лет.

- Что?! Ты хочешь сказать, что мы за ночь состарились на тысячу лет? - она расхохоталась и остановилась, не дойдя до него. - Представляешь, я - тысячелетняя старуха, а ты тысячелетний старик Хоттабыч.

- Сейчас я выдерну волосок из своей бороды и загадаю желание.

- У тебя нет бороды. Ты какой-то безбородый Хоттабыч, - снова рассмеялась Ольга.

- А я выдерну авансом и загадаю, - и он ущипнул себя за подбородок и сделал движение рукой, как будто отбрасывая волосок.

- Ну, и какое желание ты загадал? - спросила она, остановившись от него на расстоянии вытянутой руки.

- Поцеловать тебя, - сказал он тихо и, взяв её за талию обеими ладонями, стал осторожно притягивать к себе, но в этот момент звякнула щеколда, и из ворот вышел Ольгин отец. Ольга подхватила Ивана под руку: - Пошли быстрей.

- Молодёжь, опоздаете в школу! - окликнул он их.

- Не опоздаем, пап, - отозвалось Ольга.

- Здравствуйте, дядя Миша, - смущённо поздоровался Иван, обернувшись.

Так они дурачились почти каждое утро. Ивану казалось, что у них с Олей всё будет хорошо, и они рано или поздно поженятся. Но в конце третьей четверти в их класс пришёл новый ученик Вадим Державин. Его мать перевели из другого района главным врачом в осиновскую сельскую больницу. Державины и поселились в Осиновке, в бывшем служебном особняке хирурга Мальцева, который отличался от других осиновских домов старинной кладкой из красного кирпича и арочными окнами. После того как семья Мальцевых переехала в областной центр, дом стал грустно взирать на мир не зашторенными глазницами окон.

Но вот в нём появились новые жильцы, и старинный особняк повеселел, озаряясь изнутри семейным уютом, который невозможно скрыть от улицы никакими плотными золотистыми шторами.

Вадим Державин ростом был чуть выше Ивана, с тонкими чертами лица и снисходительной улыбкой. Его отец - журналист приучил его к чтению, и Вадим был интересным собеседником. Теперь домой после школы они ходили втроём, и Кадочников стал замечать, что Ольга Вадиму улыбается чаще, чем ему, и это его огорчало. Однажды Иван задержался после уроков, чтобы договориться с физруком, о возрождении секции бокса, которую вел уехавший в Тюмень Евгений Мальцев. Ольга и Вадим не стали его дожидаться и ушли домой. На другой день утром, как всегда, Кадочников зашёл за Сусловой домой, но её родители сказали, что она уже ушла в школу с Вадимом. После уроков Иван, выйдя из школы, увидел только спины Сусловой и Державина, когда они сворачивали за угол двухэтажки в противоположную сторону от осиновского тракта.

- Ну что, Иван Грозный, расчистил путь сопернику? - услышал он сзади.

Иван обернулся. Это был Косторезов.

- Всех отхлопал, - ухмыльнулся Михаил, и на всякий случай отшагнул назад. - Думал, для себя дорожку расчищал, а оказалось - для Державина.

- Разберёмся, - буркнул Иван и, резко повернувшись, заспешил в Осиновку.

Всю неделю в школу и из школы ходили втроём, но чувствовалось какое-то напряжение. И разговор не клеился, и общая тема не находилась.

В последний учебный день, перед весенними каникулами, Иван подошёл к Ольге на перемене, когда она прибиралась на парте,

- Оль, пойдём завтра в Дом культуры на Весенний бал.

- Не могу, - извиняющимся тоном отказалась она. - Я завтра уезжаю на все каникулы.

- Куда уезжаешь? - недоумённо уставился он на неё.

- В молодёжный лагерь, на слёт школьных журналистов и юнкоров Уральского Федерального округа.

- Где этот лагерь? - спросил Иван и тут же подумал, что он туда к ней приедет.

- Где-то возле Екатеринбурга.

- Так далеко. Одна...

- Я не одна. Из тюменских школ едет целая группа, а из нашей - мы с Вадимом.

- Что? С Вадимом? А он какое отношение имеет к школьной газете?

- К школьной газете никакого, старик, - раздался голос подходившего Вадима. - А вот к газете соседнего района - имею. Был и являюсь внештатным юнкором.

Неприятная новость о том, что Ольга будет целую неделю в лагере с Державиным, мгновенно ударила по влюблённому сердцу Ивана.

- Давай-ка, юнкор, выйдем, - накопившаяся за последние дни ревность подтолкнула Ивана к действию, и он крепко взяв Вадима за руку, шагнул в сторону двери, но Ольга встала у него на пути.

- Кадочников, уймись! Отпусти его! Пойдём, поговорим, - она решительно взяла его за руку и потянула за собой к выходу.

В коридоре галдели третьеклассники.

- Не смей бить Вадима! - строго посмотрела она ему в глаза. - Он хороший.

- Хороший? Лучше меня? - его слова потонули в шуме коридора, но она расслышала,

- Лучше! - Ольга умоляюще приложила обе ладони к груди. - Для меня лучше!

После этого разговора Иван больше не ходил вместе с Ольгой ни в школу, не из школы.

Прошло два месяца. Весна уже полностью овладела природой. Лёд на озёрах растаял ещё в конце апреля. В начале мая на Круглом рыбаки уже ставили сети.

Иван перестал после школы встречаться с Ольгой и, чтобы не думать о ней, загрузил себя по вечерам рыболовной работой. Сначала плавал на озеро проверять отцовскую сеть, а потом ездил на велосипеде на старицу и на плоскодонке проверял свои браконьерские фитили. И хотя он избегал с Ольгой встреч, но всё равно думал о ней и в школе, и дома, и на рыбалке. Ивану казалось, что он думает об Ольге беспрестанно.

«Нет, дружище, хорош, так можно и свихнуться,- сказал он себе. - Но как она могла мне изменить? Столько лет дружили!»

«Забыть её, - приказывал он себе мысленно. - Выбросить из головы!»

Но забыть не получалось. Да и Ольга, хоть и увлеклась новым знакомством, но переживала из-за размолвки с Иваном. Вадим заметил, что она волнуется, встречаясь в школе с Иваном, и пытается сохранить с ним дружеские отношения. Вадим ясно понимал, что они могут снова помириться и, зная о честолюбии Ольги, стал придумывать разные варианты, как увеличить трещину в их отношениях, но как-то всё не получалось. И тут вдруг представился случай...

Утром, во время завтрака отец спросил Вадима:

- У тебя есть такой одноклассник - Шмыгин?

- В параллельном учится. В «Б». А что?

- Вчера в редакцию приходили егерь с участковым. Принесли заметку на экологическую тему. В ней, кроме природоохранных проблем, написано о браконьерах. Так вот Шмыгин этот уличён в браконьерстве и воровстве сетей.

- Пап, в Осиновке и в Степном половина пацанов браконьерят.

- Ну, браконьерят, но сети-то не воруют.

- Ну, да-а... - задумчиво протянул Вадим.

- Кстати, - усмехнулся он. - Сын председателя местного рыболовного общества Кадочникова, Ванька, тоже свои фитили втихаря ставит. Отец борется за чистоту рыболовных кадров, а сын - браконьер. Я даже знаю, где он отцовскую сеть ставит, а где свои фитили.

- Откуда знаешь? - с интересом взглянул отец на сына.

- Осиновская молодёжь друг про друга всё знает. Деревня-то маленькая.

После небольшой паузы Вадим спросил отца:

- А когда эта заметка выйдет?

- В конце недели. В субботнем номере.

- Па, - Вадим осторожно заглянул в глаза отцу. - А если я попрошу тебя вычеркнуть из неё фамилию Шмыгина, ты вычеркнешь?

- Это почему?

- Ну, он всё-таки несовершеннолетний, да и учимся мы с ним в параллельных классах. А воровство - это же пятно на всю школу, а я в этой школе учусь, - вкрадчиво проговорил Вадим, а про себя подумал:

- Пригодится мне этот Шмыгин.

- И правда, - вступила в разговор мать Вадима, заваривая кофе. - Этой статейкой можно парню жизнь испортить. Прилипнет к нему с молодости клеймо вора.

- Ну, так что пап вычеркнешь? - просительно взглянул на отца Вадим.

- Ну, ладно, вычеркну.

В этот же день Вадим во время перемены пошёл в параллельный класс, чтобы встретиться со Шмыгиным. Державин стоял в коридоре у окна и видел через дверной проём, как Шмыгин, стоя у доски, что-то смешное рассказывал двум одноклассницам.

Вадим придумал комбинацию, которая должна была очернить Ивана в глазах Ольги. Гениальная, как он считал, придумка искушала его. Он понимал, что, провернув свою затею, он совершит подлость, но ему нравилась Ольга, и он не собирался отдавать её Ивану. Вадим колебался в своём решении и продолжал стоять у окна.

- Если бы Ванька мог придумать что-то подобное, то наверняка бы внедрил, чтобы Ольгу вернуть, - убеждал себя Вадим в правильности своих намерений. - Просто у него фантазии не хватает, а я умный и придумал.

Вадим зашёл в класс к Шмыгину.

- Саша! - окликнул он его.

Шмыгин молча вопросительно взглянул на него.

- Пошептаться надо. - Вадим кивком головы показал в сторону двери.

- Ну, слушаю, - надменно взглянул на Вадима Александр, когда они вышли в коридор.

- Тебя, говорят, спалили во время воровства рыболовных снастей.

- С чего ты взял?

- Участковый принёс в редакцию разгромную статью о том, как ты, сын кандидата в депутаты районной Думы, сети воровал.

Шмыгин поджал губы.

- Понимаешь, Саня, - Вадим обнял его за плечи. - Если это опубликуют, бате твоему депутатом не бывать. Вряд ли он после этого тебя похвалит.

Шмыгин молча отстранился от Вадима, продолжая покусывать верхнюю губу.

- Сань, это ж можно исправить.

- Как? - с надеждой в глазах вскинулся Шмыгин.

- Мой батя работает ответственным секретарём районной газеты. Я могу попросить его, чтоб о тебе там не было ни слова, а ты мне в ответ тоже окажешь услугу.

- Какую ещё услугу?

- Сними сеть с красными поплавками, что стоит у второго входа в камышовый лабиринт и спрячь её. А вместо неё поставь другую, тоже с красными поплавками. Ту, что стоит у первого входа. Сними её и поставь возле второго. Понял?

- Чё тут непонятного, - кивнул Шмыгин, лукаво взглянув на Державина. - На первом входе стоит сеть директора школы, а на втором Кадочниковых. Ты хочешь Ваньку подставить. Как будто это он увёл сеть у директора. Директор ведь знает, куда Ванька плавает сеть проверять. Директор приплывёт за рыбой, а сети нет. Второй вход от первого хоть и не очень далеко, но не видно какого цвета поплавки. Если директор подумает, что сеть волнами унесло, то поплывёт искать вдоль камышей и наткнётся на неё на Ванькином месте. А потом, как всегда, объявит о ЧП на линейке.

- Кристально мыслишь, Александр! - снисходительно улыбнулся Вадим.

- А сам-то что не провернёшь это дело?

- Ну, что тебе, Александр, сказать на это? - развёл руками Вадим. - Я, видишь ли, с рыболовными снастями никогда дело не имел и не знаю, как к ним подступиться.

А про себя подумал: На фига мне светится с этой чернухой.

- Ты меня шантажируешь газетной статьёй? - лукаво взглянул Шмыгин.

- Нет, просто хочу помочь тебе.

- Ты себе в первую очередь хочешь помочь, - догадался Шмыгин. - Что бы Суслова от Ваньки отвернулась. Она же идейная!

- Ну, и себе тоже, - признался Вадим.

- А если Ванька узнает? Он же нам морды разобьёт.

- Отмашемся вдвоём-то.

- Во-первых, нам и втроём от него не отмахаться, во-вторых, клевета и лжесвидетельство - это уголовная статья. Понял?

- Понял, - равнодушно кивнул Вадим, и подумал: - Соображает, а на вид дурак-дураком.

- Ну, ладно, - Вадим пожал плечами. - Извини за беспокойство, но статью я тогда не смогу остановить, - он повернулся, чтоб уйти, но Шмыгин остановил его:

- Погоди, покумекать надо.

Вадим четыре дня подряд после школы наблюдал за озером в бинокль и выяснил, что Иван и директор школы почти одновременно смотрят сети около восьми часов вечера. Державин в школе договорился со Шмыгиным, чтобы тот заменил сеть до конца рабочего дня, а сам незаметно подсунул под дверь в кабинет директора школы анонимку, в которой сообщал, что его сеть снял Иван Кадочников и поставил её возле второго камышового лабиринта, а проверять поплывёт сегодня в восемь вечера. После этого Вадим вернулся в свой класс и пригласил Ольгу вечером покататься на лодке.

Иван, как обычно, в восемь часов вечера отправился на рыбалку на отцовской двухвесёлке. Он подгрёб к своей сети и начал её выбирать.

- Что за хрень, - удивился вслух Иван. - Поплавки вроде наши, а сеть...

В этот момент он услышал сзади всплеск весла. Из прохода между камышей выплыл на лодке директор школы.

- Ваня, - окликнул он Кадочникова, подгребая на плоскодонке. - Ты зачем мою сеть поставил на своё место?

- Я?!

- Ну а кто, я?

- Я думал, вы. Ваша ведь сеть.

- Вот именно, что моя. Как она у тебя оказалась?

- Я откуда знаю? А вот моей сети нет. Значит, вы мою - сняли, а свою поставили?

- Нет, Ваня, я твою сеть не снимал. И свою сюда не ставил.

- Я ничего не пойму. Ваша сеть - вот она, а наша-то где?

- Тогда и я ничего не понимаю.

В камышах, сидя в лодке, Вадим и Ольга перестали целоваться и смотрели сквозь скудные, ещё не успевшие зазеленеть заросли, прислушиваясь к разговору двух рыбаков.

- Врёт, Ванька, что не он сеть у директора снял,- прошептал Вадим.

- Вряд ли, - усомнилась Ольга словам Вадима. - Ванька никогда не врёт. Он, если что... Всё в лоб скажет. Про него мой отец говорит: «Прямой, как ствол берданки».

- Не сработало, - подумал Вадим, - Ох, и дурак же я! Не надо было Ванькину сеть снимать. Сейчас бы стояло две сети. Тогда бы было похоже на кражу. Интересно, куда Шмыгин спрятал Ванькину сеть?

На следующий день перед началом урока в дверь одиннадцатого «А» заглянул Шмыгин,

- Кадочников, - крикнул он. - Оказывается, ты сети воруешь, а люди думали на меня.

В классе стало тихо.

- С чего ты взял? - изумился Иван. - Я ничего не ворую. И вообще... Не замечал за собой такого скверного желания - брать чужое.

- А люди говорят, - усмехнулся Александр и исчез за дверью.

Ольга, заподозрив Вадима в том, что он рассказал об этом Шмыгину, внимательно посмотрела на него. Вадим поймал на себе её взгляд и недоумённо пожал плечами, как бы говоря: Как ты могла подумать обо мне такое?




2

На выпускном вечере глава Степновского района Грибов поздравлял выпускников с окончанием школы,

- Всех выпускников, кто поступает в высшие и средние учебные заведения, мы ждём после учёбы домой. Возвращайтесь с дипломами и работайте на благо развития своего района.

- Куда возвращаться, если молодёжи работать негде, - донёсся женский голос из толпы родителей.

Глава как будто не услышал реплику.

- Даже в районной администрации, - продолжала женщина. - Работают пенсионеры, а молодые специалисты, закончившие институты, состоят на учёте на бирже труда и получают пособие по безработице - это нормально?! - выкрикивала родительница. Иван узнал её по голосу и отыскал взглядом в толпе. Это была мать Миши Косторезова.

После торжественной части, как и положено, должен быть прощальный бал, на котором Иван хотел поговорить с Олей ещё раз и сказать ей о своей любви.

Кадочников не мог дождаться, когда будет прощальный бал и вот, наконец, его объявили. Иван стремительно подошёл к Ольге, чтобы опередить Вадима, и пригласил её на вальс. Но едва он заговорил во время танца о своих чувствах к ней, как она прикрыла ему рот ладонью:

- Не надо Ванюша. Я знаю, что ты хороший, - мягко сказала она. - Но мне нравится Вадим.

- Ну да, - подумал Иван. - Куда мне против него? Вадька - из интеллигентной семьи, отец - журналист, мать - врач. Красавец, франт - франтом, к тому же он - Державин, а я всего лишь Ванюшка Кадочников. Его девчонки только за одну фамилию любят.

После вальса он хотел уйти домой, но к нему подошла Настя:

- Пойдём, потанцуем.

- Пойдём, - равнодушно ответил он. - А ты как тут оказалась?

- Пришла поздравить бывших одноклассников.

После прощального бала все пошли на берег озера.

На другой день дома на кухне у Ивана состоялся разговор с родителями:

- Я поеду поступать в Москву.

- Как в Москву?! Ты же хотел в Тюмень, на юриста, - мать испуганно взглянула на него и тут же перевела взгляд на мужа, приложив руку к груди.

- Мам, - просительно произнёс Иван. - В Москве тоже есть юридические факультеты.

- Бежишь от Ольги, - взглянул неодобрительно отец.

- Бегу, - признался Иван.

Они помолчали.

- Она ведь не замужем за Вадимкой, - вкрадчиво проговорил отец. - Бороться надо за своё счастье.

- Бать, насильно мил не будешь. Они вон уже вместе собрались поступать на факультет журналистики, - Иван вздохнул.

- Поеду в Москву, - он встал из-за стола, потянулся и грустно улыбнувшись, сказал:

- Там девчонок мно-о-ого.

- Их и в Тюмени полно, - возразил отец. - Ты не за девчонками в город едешь, а за дипломом.

- За дипломом, - согласился Иван. - А ещё за новой, взрослой жизнью, а значит и за барышнями тоже.

- Ну, если решил - поезжай, - нахмурился отец. - Клин вышибают клином. Только поосторожней там, с барышнями-то.

За день до отъезда Иван вечером на велосипеде поехал на старицу снять свои фитили. Подъезжая к берегу, увидел у воды рыбака. Голова у него была закрыта капюшоном.

- Странно, - подумал Иван. - Чего это он накинулся? Дождя нет, да и на улице тепло.

Рыбак, не замечая Ивана, осторожно укладывал в лодку сеть с красными поплавками.

- Так ведь моя сеть-то, - осенило Ивана.

Он, стараясь не шуметь велосипедом, осторожно положил его на берег и, быстро подойдя к рыбаку, поздоровался,

- Добрый вечер, уважаемый!

Рыбак от неожиданности обернулся, и капюшон сполз с его головы. Это был Шмыгин.

- Привет, - испуганно ответил он.

- Так вот кто увёл мою сеть! - усмехнулся Иван.

- Это не я, меня заставили!

- А помнишь, как ты цинично перед всем классом обвинял меня в воровстве? Я сейчас тебя отмолочу не за воровство, а за клевету, - Иван коротким ударом свалил Шмыгина в воду.

- Ванька, не бей меня! - сидя в болотной тине, крикнул Шмыгин. - Я тебе всё расскажу!

Иван возвращался с рыбалки домой и думал, как поступить - говорить Ольге о том, что Вадим оклеветал его с помощью Шмыгина, или не говорить.

- Нет, - решил он. - Не буду говорить. Она любит его, гада. Ей будет тяжело узнать эту правду о нём. К тому же вдруг она подумает, что я специально это говорю, чтобы его очернить. Всё равно уже ничего не изменишь. Она меня не любит.




3

Шестилетнее пребывание Ивана Кадочникова в Москве ни чем не отличалось от пребывания в ней других таких же «понаехавших». Обычная жизнь типичного провинциального студента в столице: учёба, учёба и ещё раз учёба. А чтобы иметь деньги на развлечения молодости - подработка по утрам, до занятий в институте, начиная с первого курса, а чтобы заработать на своё жильё, ещё и через день во вторую смену. Конечно, ректору хотелось, чтобы студент Кадочников не засыпал на лекциях после ночных подработок, бурного «оттопыривания» в ночных клубах и спальнях московских красавиц, но профессор понимал, что жизнь студента без этого не бывает.

Так прошли пять лет студенческой жизни Ивана и ещё год работы. Днём - юристом, а вечером - водителем. Но столичная жизнь, в которой становилось всё меньше и меньше русскости, не смогла овладеть полностью его деревенской душою. Иван, скучая по своей малой родине и по родителям, решил вернуться домой.

Ранним утром Иван Кадочников, теперь уже бывший сотрудник юридического отдела коммунального управления Москвы, шагал из своей родной деревни устраиваться на работу в районную администрацию Степновского района не кем-нибудь, а заместителем главы администрации.

Он, шагая вдоль берега, спросил вслух сам у себя:

- Ну, что Кадочников Иван Васильевич, не получился из тебя столичный житель?

И сам же себе ответил:

- Значит, не сильно хотел ты стать москвичом. Значит, ездил ты туда лишь залечить душевные раны, которые так ни хрена и не залечились. Вот сейчас будешь долечивать их, созерцая первозданную природу, - и он сделал широкий жест рукой в сторону озера.

Справа от дороги шуршал берёзовой рощей ветер, сдувая с деревьев первые жёлтые листья, а слева оловянилось холодной осенней рябью озеро, на противоположном берегу которого виднелись, как игрушечные, домики райцентра.

Иван не был в Степном с тех пор, как поступил в институт. Приезжая на каникулы, а потом и в отпуск из Москвы на поезде, он выходил на соседней станции Малуха - специально, чтобы не проезжать через Степное и Осиновку, в особенности мимо дома Сусловых и Державиных. От Малухи до Осиновки бежит, теряясь в низинах и снова появляясь на холмах, трёхкилометровая тропинка, приводящая путников в Осиновку с противоположной стороны от Степного, на улицу, которая начинается с дома Кадочниковых. Таким образом Иван охранял своё сердце от внезапных встреч с Ольгой и сочувствий односельчан. Отпуск он проводил в огороде, помогая родителям, где его не видел ни кто из соседей из-за густо растущей вдоль изгороди черёмухи. На озеро Иван и Евгений Мальцев, который гостил у Кадочниковых во время каникул Ивана, ходили напрямую, через кукурузное поле, не заходя в деревню. Так что о его летних коротких пребываниях дома осиновские жители узнавали лишь к концу отпуска, а иногда только после того, как он уезжал в Москву.

Иван, шагая в райцентр, вдруг вспомнил августовский день пятилетней давности, когда он после летних каникул, между первым и вторым курсом, перед отъездом в столицу, на день задержался в Тюмени у Евгения Мальцева.

Они сидели с Мальцевым на диване в его новой тюменской квартире, пили из маленьких рюмок коньяк и рассматривали Женькин альбом со школьными фотографиями. Те страницы, на которых были фотографии Ольги Сусловой, Иван переворачивал, не глядя. Евгений это заметил и решил уберечь друга от дальнейшего соприкосновения с душещипательным прошлым.

«Ай-яй-яй! - сказал себе мысленно Мальцев. - Не надо бередить сердечные раны. На улицу! Срочно! Встряхнуться».

- Слушай, до поезда ещё четыре часа, - потянулся Евгений. - Давай отметим твой отъезд в ресторане.

- В каком? - поднял Иван голову, оторвав свой взгляд от альбома.

- Да тут рядом, в здании филармонии.

- Пошли, - Иван отложил альбом.

- Не возражаешь, если я приглашу свою подругу?

- Нет, конечно! Даже интересно.

- Ну, тогда я позвоню Ленке.

Они, уже слегка навеселе, вышли из двора на улицу Челюскиецев и перейдя Республику остановились возле старинного здания, в котором когда-то в советское время размещалась сберкасса.

- Помнишь световую рекламу на крыше этого дома? - Евгений кивнул на угловое здание: «Трудовые рубли в сберегательной кассе храни!».

- Помню, - мрачно кивнул Иван.

Евгений придумывал, что ещё сказать, чтобы отвлечь воспоминания Ивана об Ольге, но в это момент увидел Лену с подругой.

- А вот и барышни, - указал глазами Евгений на подходящих к ним двух стройных, элегантно одетых девушек.

Иван недоумённо взглянул на друга - он ожидал увидеть только одну девушку.

- Ну, - пожал тот плечами, отвечая на его молчаливый вопрос, - не захотела одна...

- Здравствуйте! - в голос поздоровались девушки.

- Здравствуйте! - также ответили им молодые люди.

- Познакомьтесь, это мой друг Иван Кадочников по прозвищу Иван Грозный, а это, - Евгений снова повернулся к девушкам, - Лена и её подруга Света.

- Очень приятно, - улыбнулись подруги Ивану.

- И мне приятно познакомиться, - Иван, подражая актёру Яковлеву, подал руку Лене,

- Царь.

За тем тут же подал руку Свете, - Очень приятно, царь.

Девушки рассмеялись.

- А почему такое прозвище? - спросила Света.

Мальцев усмехнулся. - Да потому что он угрожал здоровью...

- Потому, что зовут как царя - Иван Васильевич, - перебил друга Кадочников и недовольно взглянул на него.

В ресторане посетителей было немного. Некоторые столики пустовали.

Молодые люди выпили коньяка и, потанцевав под рыдания скрипок, снова уселись за столик,

- Под такую музыку, господа, - улыбнулась Света, - скорее всего, подойдёт не медленный танец, а какой-нибудь менуэт девятнадцатого века.

- Ах, милые дамы, простите нас, не посвящённых в танцевальное искусство, - Евгений шутливо сконфузился. - Но я рад уже тому, что мы вам хотя бы на ножки не наступили.

- За что мы вам очень благодарны, - усмехнулась Лена. - А вооб- ще-то у нас в универе есть группа любителей вальсов. Можно походить. Кстати, мои однокурсники и ваши одноклассники, супружеская пара Державины, посещают эту группу.

Евгений осторожно взглянул на Ивана и заметил, что тот помрачнел.

- А вы, Иван, чем увлекаетесь в Москве, в свободное от учёбы время? - томно взглянула ему в глаза Светлана.

- Да как Вам сказать,- смутился Иван. - Отрабатываю долг. Комнату в коммуналке купил. У нас на работе, а я работаю в ЖКХ, своя система, типа ипотеки, только беспроцентная.

- В качестве кого отрабатываете? - с интересом спросила Света.

- Ну, - Иван улыбнулся. - сначала, с осени первого курса - дворником. Потом окончил вечерние курсы шоферов. Теперь в ночную смену работаю водителем поливайно-подметальной машины. Делаю карьеру,- усмехнулся он. - Вот. А через два года пойду переучиваться на «Д» и пересяду на микроавтобус. И это будет следующая карьерная ступенька.

- А потом будете начальником транспортного цеха, - сквозь смех предрекла его карьеру Света. - А потом начальником управления, а потом министром коммунального хозяйства всея Руси.

- А вдруг будет? - с вызовом взглянула на подругу Лена.

- Действительно, а вдруг?! - кокетливо взглянула на Ивана Света. - Будущий министр, пригласите девушку танцевать, - она капризно протянула к нему руки. - Я потом, когда вы станете министром, буду всем рассказывать, как вы за мной ухаживали.

Танцуя со Светой, Иван чувствовал ладонями её тонкую, гибкую талию, а запах её духов волновал его воображение, и казалось, что вот с этой девушкой он точно забудет про Ольгу. Но Иван знал из своего московского опыта общения со столичными девушками, что это забвение недолгое, что думы о ней только отступят, а потом снова вернутся.

Память из того тёплого летнего дня незаметно вернула Ивана в реальность. В приближающуюся осень, в серую улочку райцентра.

В Степном мало что изменилось за последние шесть лет. По-прежнему вдоль дорог по обочинам росла высокая трава, которую выкашивали только на двух центральных улицах. Так же, как и раньше, вдоль заборов паслись гуси, а на асфальтированной улице, возле детского сада - гаишники, не смущаясь тем очевидным фактом, что установленный в этом месте знак ограничения скорости утратил своё назначение, так как детей давно уже никто не водил через дорогу в этот неработающий детский сад.

Иван отметил про себя, что в Степном появились новые магазины и аптеки, а там где был когда-то книжный магазин, торговали компьютерами.

«Вытесняет потихоньку интернет литературу,- подумал Иван. - И в деревню заползла змея электронная. Власть должна это как-то контролировать. Надо дать возможность подросткам научиться сопереживать и любить на примерах классической литературы».

Он вошёл в двухэтажное здание районной администрации, где собирался работать, и поднялся на второй этаж. Дверь в приёмную была открыта. За столом восседала на высоком крутящемся кожаном кресле барышня лет тридцати пяти с надменно - оценивающим взглядом, как и у всех секретарш территориальных администраций.

- Здравствуйте,- поздоровался Иван. - Я к Фёдору Максимовичу, мне назначено.

- Подождите,- тоненькая секретарша в приталенном блузоне указала посетителю взглядом на стул, взяла со стола папку с документами и, переставляя, как кукла, стройные ноги на высоких каблуках, просочилась между полированной дверью и косяком в кабинет своего шефа. Через минуту она вышла и кивнула Ивану:

- Заходите.

Глава района принял Кадочникова стоя. Выйдя из-за стола, он поздоровался, первым протянув руку:

- Ну, здравствуй, здравствуй Иван Васильевич! «Иван Грозный» из Осиновки, - улыбался глава района.

- Здравствуйте, Федор Максимович.

- Присаживайся,- указал глава на ряд стульев. - Значит, потянуло в родные пенаты? Не понравилось тебе в столице-то...

- В гостях хорошо, Федор Максимович, но дома лучше. - Иван подождал, пока глава вернётся в кресло и только после этого присел на стул.

- То-то и оно, что дома всегда лучше, - глава повернулся вместе с вращающимся креслом в сторону Ивана. - Ну, готов, значит, трудиться моим замом?

- Всегда готов,- улыбнулся Иван. - Как пионер.

- Заждались мы тебя. Семёна Егоровича вот на пенсию надо провожать, так что давай иди к управделами Игорю Александровичу и пиши заявление. Он у нас занимается приёмом и увольнением сотрудников. А с завтрашнего дня выходи на службу. В течение двух недель постажируешься у Егоровича, потом примешь у него дела, и жду от тебя предложений и энергичной работы.




4

Семён Егорович Мезенцев на пенсию не хотел, но добросовестно вводил Ивана в курс текущих дел, понимая, что глава всё равно заменит его рано или поздно.

- Примут вместо меня какого-нибудь «валенка», так уж лучше пусть этот будет, - думал Семён Егорович. - Парень-то кажется грамотный и сообразительный.

А Иван, углубившись в дела администрирования, понял, что нужны реформы на уровне местного законодательства.

- Проблемы существуют не сами по себе, - рассуждал про себя Иван. - Они вытекают из законодательных недоработок и скудности местного бюджета из-за маломощной базы налогообложения. Значит, муниципалитету надо увеличивать число производственных предприятий, поручаясь своим имуществом перед госбанком за кредиты предприятий. Но для этого нужно менять законы. Хотя, может быть, я в чём-то ошибаюсь, - засомневался Иван. - Всё-таки я не экономист, но своё видение на эту тему всё равно главе предоставить надо.

На другой день, идя на работу, Иван встретился с Грибовым в вестибюле и, поднимаясь по лестнице, отдал ему несколько листов машинописного текста, на которых подробно изложил, как он видит предстоящее реформирование.

- Вот, накропал, - смущённо улыбнулся Иван. - Тут некоторые предложения по увеличению налогооблагаемой базы и по жилищно-коммунальному хозяйству. Всё - таки я в Москве в подобном хозяйстве работал.

- Ну, давай, посмотрю, - кивнул глава района.

Ближе к обеду Грибов нажал на кнопку внутренней связи и сказал секретарше: - Никого пока не пускай.

Он ещё раз углубился в чтение предложения Кадочникова.

«Неглупый парнишка», - подумал Грибов. Он встал и, прохаживаясь вдоль длинного стола, за которым обычно сидели на планёрках его сотрудники, задумчиво произнёс:

-  Реформы, говоришь... А успею ли я их завершить? До пенсии три года осталось.

В его душе боролись противоречия. Он понимал, что нужны реформы, но боялся их, боялся разворотить эту кучу изгнивших, мало пригодных для развития района законов. - А что в области скажут? Может, не дёргаться? Досидеть до пенсии, а там пусть делают, что хотят.

Глава района озадаченно крякнул, открыл ящик стола и, бросив в него предложения Кадочникова, нажал на кнопку вызова секретаря. Секретарша бесшумно вошла и остановилась, с молчаливым вопросом в глазах.

- Пригласи Игоря Александровича, - обернулся к ней глава, усаживаясь в кресло.

Секретарша кивнула и так же бесшумно вышла. Минут через пять вошёл управделами.

- Присаживайся, - кивнул ему Грибов.

- Значит так, - медленно произнёс он. - Поскольку Семён Егорович на пенсию не очень спешит, то пусть он и дальше работает, а Кадочникову скажи, что не подошёл. Опыта маловато, - и Федор Максимович пробуровил своим взглядом удивленный взгляд Игоря Александровича.

Кадочников в конце рабочего дня вышел из кабинета управделами, ошарашенный услышанным. Игорь Александрович подал ему трудовую книжку и, выйдя вслед за Иваном из кабинета, закрыл дверь на ключ и отправился домой.

- Он что, не читал моих предложений? - подумал Иван о Грибове и пошёл в приёмную,

- Глава у себя? - спросил он секретаршу.

- Занят. Никого не принимает, - оторвалась она от модного журнала и тут же снова спрятала в него взгляд.

- Спросите, может быть, примет? Меня только что с работы уволили. Он, наверное, не прочитал мои предложения... - кивнул Иван на дверь кабинета Грибова.

- Сейчас спрошу, - равнодушно пожала плечами секретарша и исчезла за полированной дверью. Выйдя через несколько секунд, она развела руками,

- Принять не может. А предложения он ваши прочитал. То, что вас не утвердили в должности, Фёдор Максимович знает, - она пожала плечами. - Так что извините, ничем не могу помочь.

- Ну... Вы уже помогли, - справился со своей растерянностью Иван, изображая на лице улыбку. - Спасибо за информацию.

Он вышел из приёмной и, спускаясь по лестнице, подумал о Грибове, - А говорил: «Жду от тебя предложений». Не захотел, значит, ничего менять. Побоялся пойти против системы.

- Ну, и хрен с вами..., - послал мысленно Иван не то районную администрацию, не то всю систему.

В этот же день он позвонил своему другу Евгению Мальцеву.

- Жека, привет!

- Здорово, районный чиновник! - услышал он в ответ ровный, знакомый с детства голос.

- Я уже не чиновник, а с сегодняшнего дня безработный.

- Что так?

- Расскажу при встрече.

- Слушай, - оживился в трубке голос Евгения, - у нас тут водила на микроавтобус требуется. Ты ведь на автобусе в Москве подрабатывал, значит, у тебя эта категория в правах открыта. Поработай пока водителем, а потом, может быть, удастся тебя из гаража поднять на какой-нибудь этаж в качестве юриста.

- Категория да, открыта, но... Спасибо дружище за заботу. Я хочу дома пожить, отдохнуть от городского шума.




5

Прошло полгода. В начале марта, в пятницу Иван вернувшись уже по вечерним сумеркам из Екатеринбурга, развёз на своём тёмно - вишнёвом ПАЗике трёх райцентровских коммерсантов по их магазинам, помогая выгрузить закупленный товар. Затем, собираясь в районную баню, заехал в Осиновку и, зайдя в дом, взял пакет с чистым бельём.

- Что, опять в общую? - появился на пороге его комнаты отец. - А я завтра собрался свою баню топить.

- Я трое суток в автобусе жил. Схожу, попарюсь, а завтра с утра на рыбалку.

- С рыбалкой не получится,- покачал отец головой. - Шмыгин наконец-то собрался за озеро взяться. Сегодня с утра выпилили дружбами полынью и включили размывочную установку. На мощный компрессор денег пожалели, а то, что рыба подо льдом без воздуха мается, это его, видимо, не волнует. Рыбачить никому не даёт. На озере весь день с участковым дежурят.

- Ну, ладно, завтра так в завтра, - согласно кивнул отцу младший Кадочников, а про себя подумал. - Сейчас рыба в полынью попрёт воздухом подышать. Успеть надо, пока темно, начерпать мешочек, - и, бросив пакет с бельём в шкаф, спросил отца:

- Где они полынью изладили?

- Недалеко от берега, возле водонапорной башни.

Иван вышел в сени, снял со стены рыбачий сак и, прихватив мешок из-под картошки, отправился на озеро. Подойдя к берегу, он услышал, как ругались мужики возле небольшой квадратной полыньи,

- Отойдите от воды, - кричал Шмыгин. - Озеро арендовано! Вот арендаторы, - кивнул он в сторону стоящих рядом с ним двух никому незнакомых мужчин. - Они озеро зарыбили, и вся рыба принадлежит им!

- Это они задушили рыбу, арендаторы хреновы! - крикнул ему через полынью здоровенный Степновский рыбак Шабанов, вытаскивая из воды сак с бьющимся в нём крупным лещом. - Их судить надо и тебя вместе с ними.

- Это за что же нас судить?! - Щмыгин сделал удивлённое лицо. - За то, что мы озеро зарыбили?

- За совершение экологического преступления! Вот за что! - повернулся к Шмыгину стоявший в толпе рыбаков директор школы. - Три-четыре дня - и рыба пропадёт, а весной лёд растает, и озеро будет вонять дохлятиной на всю округу и воду нельзя будет пить.

- Вы не видите, что ли, что установка работает?! - кивнул Шмыгин на гудящую машину, которая крутила опущенный в воду винт. - К утру размоет полынью, и рыба надышится.

- Да ни хрена она не размоет! Она маломощная как стиральная машина! На сильную установку денег пожалели! - кричали со всех сторон мужики, успевая при этом доставать саками рыбу из маины.

- Мишка, стреляй! - повернулся к Косторезову Шмыгин.

- Ты что, сдурел?! - опешил полицейский.

- Ну, сделай, что нибудь, ты же участковый! Видишь - рыбу растаскивают.

Косторезов подошёл ближе и обратился сразу ко всем, перекрикивая шум установки:

- Мужики! Отойдите от полыньи, иначе вызову наряд, и будем всех привлекать к уголовной ответственности за хищение частной собственности и за грабёж!

- Она всё равно сдохнет, так дайте людям хоть на уху взять! - крикнул через полынью Шабанов.

- Отойдите, я сказал! - участковый отошёл в сторону и достал рацию. - Дежурный, высылай наряд на озеро к башне.

- Пошли, мужики, - махнул рукой Шабанов, - а то на самом деле потащат в ментовку.

- Шмыга, все знают, что это ты через подставных озеро арендовал, - крикнул кто-то из толпы. - От жадности рыбу загубили. Ни себе, ни людям, сволочи!

Иван вернулся с озера и, зайдя в сени, повесил сак на гвоздь, вбитый в стену.

- Что, сынок, вроде как, не солоно хлебавши? - встретил его вопросом отец, кивая на пустой мешок.

- Не дают ловить. Поеду в баню, - Иван бросил мешок в угол и пошёл в дом за чистым бельём.

После бани он заехал в парикмахерскую, затем в магазин за тортом и шампанским и, наконец остановил свой «Пазик» на ночлег возле женского общежития, которое в Степном называли «Шоколадный домик». Общежитие представляло собой типовой двухэтажный шестнадцатиквартирный дом, второй этаж которого был полностью заселён незамужними учителями, врачами и другими важными для района специалистами. В одной из трёхкомнатных квартир проживали три девушки. Две из них - весёлые весьма упитанные блондинки из деревень Степновского района - работали медсестрами в больнице, а третья, полная им противоположность, надменная стройная брюнетка, взгляд с поволокой, приехавшая из Москвы, отбывала повинность, как она говорила, в школе преподавателем английского языка.

- Ну, что, девчонки, - взглянул на девушек Иван, наливая шампанское в бокалы, - отметим отъезд вашей соседки?

- За отъезд! За тебя, Вика! - одновременно подняли бокалы медсёстры, восседающие за кухонным столом.

- И хотя шампанское пьют в торжественных случаях, - улыбнулся Иван,- мы сегодня нарушим эту традицию.

- А сегодня торжественный день, - возразила, счастливо улыбаясь, Вика. - Завтра я уезжаю в Москву!

- Бросаешь меня на произвол сексуальной судьбы, - Иван состроил грустную гримасу.

Медсёстры громко рассмеялись.

- Ну ладно я - деревенский мужлан. А как же школьники? - смешливо назидательным тоном продолжал Кадочников. - Как они, бедолаги, будут жить без английского языка?

- Они будут только рады,- отмахнулась Вика.

- А директор школы где возьмёт преподавателя посреди учебного года? А? - Иван взглянул ей в глаза.

- Примут кого-нибудь, - и, помолчав, добавила. - «Англичанок» в Тюмени достаточно.

И, поймав на себе то ли осуждающие, то ли завистливые взгляды медсестёр, почти выкрикнула:

- Да не осуждайте вы меня, не могу я здесь! - Вика приложила руки к груди. - Я же - городская! К тому же я еду не только домой, но и устраивать личную жизнь, - заговорщицки подмигнула она подругам, и, повернувшись к Кадочникову, попросила:

- Вань, принеси из моей комнаты коробку конфет.

Иван вышел. Вика опёрлась локтями на стол, опустив подбородок на ладони, и мечтательно произнесла:

- Вот согрешу сегодня напоследок, так сказать, на посошок и всё, завяжу.

И тут же, сделав невинное личико и, повернувшись к белёной стене, на которой карандашом был нарисован портрет молодого человека в чёрном костюме и в галстуке, нежно прошептала:

- Милый, прости меня. Я тебе сегодня изменю в последний раз и больше не буду.

Медсёстры прыснули от смеха.

После застолья Иван и Вика ушли в её комнату. Уже засыпая, они услышали в коридоре приглушённые мужские голоса.

- Кавалеры к нашим веселушкам, - пояснила Вика.

Рано утром Иван встретился с ночными визитёрами в коридоре. Это были Шмыгин и Державин. Все трое молча оделись и вышли в подъезд. Одна из медсестёр закрыла за ними дверь.

- Ну, где ещё могут встретиться заклятые друзья, как не по женской части, - бравурно изрёк Вадим.

- Я-то не женат, - пожал плечами Иван, спускаясь по лестнице. - Это вы таскаете жёнам чужие микробы.

Молча вышли во двор. Иван, подходя к автобусу, возле которого притулилась «Нива» Шмыгина, обернулся:

- Вадик, я бы понял тебя, если бы женщина была интересней Ольги. Ну, типа, влюбился. Бывают увлечения. Без этого не проживёшь. Но здесь-то что?! - он кивнул на «Шоколадный домик». - Примерно девяносто килограммов местного колорита, без намёка на интеллект.

- А тебе ничего и не надо понимать, - усмехнулся Вадим, усаживаясь в «Ниву».

На следующей неделе, отъезжая после обеда от своего дома, Иван увидел, как из дома своих родителей вышла Ольга Державина и направилась в центр деревни. Одета она была тёпло: голову закрывал обрамлённый мехом капюшон синего пуховика, под цвет джинсов, которые были заправлены в меховые кисы. В руке она держала небольшую коричневую женскую сумку.

«Что-то среди недели приехала. В отпуске, что ли?», - подумал Иван и, поравнявшись с Ольгой, открыл переднюю дверь, и притормозил:

- Привет! Садись, довезу!

- Привет, - улыбнулась она ему и, поднимаясь по ступенькам в автобус, спохватилась:

- Мне до магазина. Довезешь?

- Довезу, конечно.

- Ты что, водителем устроился?

- Типа того, - усмехнулся Иван. - Продал комнату в своей московской коммуналке. Купил в Тюмени комнату в пансионате да вот ещё автобус. Занимаюсь извозом. Вожу местных коммерсантов за товаром на оптовые рынки Екатеринбурга. Другой работы на малой родине для молодого специалиста не нашлось.

- Я знаю, что ты их возишь. Думала, к кому-то нанялся, а ты - сам предприниматель. Ну и как тебе работается в качестве местной буржуазии?

- Норма-ально. На хлеб хватает, иногда даже с маслом.

Ольга улыбнулась:

- Ты и в детстве был предприимчивый. То на сенокосе в каникулы работал, то на кирпичном заводе вкалывал.

- Здесь я кирпичи не таскаю, но тут свои нюансы и даже опасности.

- Опасности? - удивилась Ольга.

- Ну, бывает, - Иван кивнул, подтверждая свои слова. - Бандиты к коммерсантам пристают. Не на рынках, конечно. Там везде охрана. А чуть за ворота выехал, всё - уноси ноги. Не вздумай останавливаться.

- A-а, - протянула Ольга,- вспомнила, мне мама рассказывала, как ты с жуликами воевал.

- А она откуда знает?

- Коммерсанты твои всему райцентру хвастались.

- Было бы чем добрым хвастать, - пожал плечами Иван.

- Ну, расскажи, - в глазах Ольги засверкали огоньки любопытства.

- Ну, я, выезжая с рынка, тормознулся за «Камазом», и ребятки - вот они: подошли и давай деньги вымогать. Мы от них отлаялись, так они пасли нас до самого выезда из города.

Я на заправку - и они за мной. Но, видимо, поняли, что там много машин, отъехали чуть вперёд и ждут, когда выедем за город. Да остановились-то они неудачно: сразу за заправкой какая-то стройка, и она огорожена высоким забором, а забор близко к дороге. Им ничего не оставалось, как прижаться правой стороной к этому забору. Я заправился, подъехал к ним вплотную, так, чтоб они не смогли выйти из машины, открыл вот эту дверь, - он кивнул на переднюю, - Ну, и вежливо попросил водителя открыть замок капота. Он открыл. Я поднял капот и купил у них провода - выдернул их из крышки трамблёра, - пояснил Иван недоуменно смотревшей на него девушке. - Оставил им сторублёвку под щёткой стеклоочистителя, и поехал дальше.

- То есть, как попросил открыть? - удивилась Ольга. - А он зачем открыл? Он же понимал, что ты хочешь ему машину испортить.

- Ну, как не открыть, если на него через лобовое стекло смотрит ствол карабина. Он же подумал, что, если не откроет то, я его самого испорчу.

- И выстрелил бы?

- По колёсам, - кивнул головой Иван.

Ольга молча покачала головой.

- Ну, а теперь твоя очередь рассказывать, - улыбнулся он, останавливая автобус возле магазина.

- О чём? - удивилась она.

- О жизни. В отпуск, что ли, приехала?

- В командировку. Отправили интервью взять у главы района. Сигнал поступил от жителей, о том, что рыба в озере задыхается по до льдом, а власти ни чего не предпринимают.

- Ну как же, предпринимают, - усмехнулся Иван, - Выдолбили маину возле берега, метров шесть на шесть, включили установку лёд размыть, да она оказалась слабая. Ничего не получилось. На мощную установку денег пожалели. А рыба-то в эту маленькую прорубь битком набилась подышать со всего озера, хоть вставай на неё и ходи. Ну, рыбаки и давай её саками доставать, так Шмыгин прибежал с участковым и начал всех отгонять от маины. Отогнал. И меня в том числе. Как говорится, ни себе, ни людям. Установка всю ночь работала, но лёд так и не размыла, а утром в этой полынье вся рыба кверху брюхом.

- А Шмыгин здесь причём? - удивлённо взглянула Ольга на Ивана.

- Как причём? Он же здесь начальник отдела природопользования и председатель общества охотников и рыболовов.

- Да ты что?! - удивилась Ольга. - Начальство, значит.

- Ага, начальство. Говорят, он и арендовал озеро на подставных лиц. Обещали эти лица канаву чистить, чтоб озеро весной водой пополнилось из речки, но не почистили, обещали мощным компрессором воздуху под лёд накачать - не накачали, обещали лёд размыть до половины озера, чтоб рыба зимой не дохла, но ничего не сделали.

- Может, у них денег нет?

- Я тоже так думал, но рыбаки, члены рыболовного общества, те, кто платят взносы, говорят, что за год собирается сумма около двух миллионов.

- А ты платишь взносы?

- Ну-у, что ты, Оля! - улыбнулся Иван. - Я - браконьер. Редко ловлю и в основном летом. Ты же знаешь.

- Ну, да, помню.

- А про замор рыбы, или, как его называют рыбаки, - загар, ты, Оля, у бывшего председателя рыболовного общества спроси. То есть у моего бати. Он на пенсии, но ещё работает дворником в школе. В данный момент как раз на трудовой вахте.

- Ладно, я к нему зайду, - Ольга встала с сиденья. - Открой дверь-то.

- Да что ты торопишься? Расскажи ещё, что-нибудь о себе, - он, улыбнувшись, заглянул ей в глаза.

- Открывай, давай, - засмеялась она. - И так уже стоим полчаса у магазина. Что люди скажут?!

Иван открыл дверь, Ольга вышла и, помахав ему варежками, зажатыми в руке, вдруг ощутила в своём сердце такую тоску, что ей захотелось обратно в автобус к Ивану.

«Что это я?» - удивилась она мысленно.

Ольга смотрела вслед отъезжающему «ПАЗу» и вдруг поняла причину своего состояния: «А ведь я соскучилась по Ванюшке, - подумала она, - и мне не хотелось с ним расставаться».

- Господи, - прошептала Ольга, - Чур, меня, чур. Я же - замужняя женщина.




6

Шмыгин без стука вошёл в кабинет Косторезова.

- Здорово! Поговорить надо.

- Здоровей видали, - шутливо ответил на приветствие полицейский. - Излагай.

- Ольга Суслова, в смысле Державина, собирается статью в газету написать о том, как будто бы я загубил озеро, - Шмыгин тяжело плюхнулся на стул.

- А что, разве не ты? - взглянул на него Михаил. - Или ты хочешь сказать, что рыба сама себя задушила? - усмехнулся Косторезов. - Обиделась на тебя, что ты вовремя озеро не завоздушил, и принялась массово самоубиваться.

- Ну, хватит, а? Мне не до смеха. И так тошно, - Александр, помолчав, добавил. - Лучше помоги. Сделай так, чтоб статью она не написала.

- И как прикажешь мне это сделать, - усмехнулся Михаил. - Авторучку у неё отобрать?

- Не авторучку, а изъять диктофон, на который она записала интервью с главой района и этим... Ваньки Кадочникова отцом, который до меня был председателем. Ко мне приставала с расспросами, да я сказал, что мне некогда.

- Сань, экологическое преступление - это уголовная статья. И препятствие журналисту выполнять свой служебный долг - это тоже нарушение закона. Я не стану у неё ничего отнимать. Лучше поговори с Вадимом.

- Да звонил уже. Он сказал, поговорит, но не факт, что она послушается его.

- Ну, а я что..., - Косторезов развёл руками.

- Мишка, - с упрёком взглянул на участкового Шмыгин, - мы же друзья. Помоги. Найди предлог, чтобы отнять диктофон, перед тем как она в Тюмень поедет.

Косторезов молча покачал головой.

- Ну, тогда я сам...

- Не глупи! - повысил голос Михаил. - Тронешь Ольгу, она напишет заявление, и ты сядешь. И родственник твой, зампрокурора, тебе не поможет. Кстати, лучше с ним поговори. Он вполне может попросить редактора, чтоб статью не печатали.

- Да не любит он никого просить, - досадливо поморщился Шмыгин, понимая, что придётся обращаться к несговорчивому блюстителю законности.

- Сань, для него это - трубку снять, да позвонить. А Ольгу не трогай, а то Ванька с Державиным тебя порвут.

- Ну, Державин понятно - муж, а Ванька тут причём?

- Он любит её со школы.

- Всё ещё любит? Я вот скажу Вадиму, так он её... - ухмыльнулся Александр.

- Он знает.

- Что? Знает и терпит, - недоумённо взглянул на друга Шмыгин.

- А нечего терпеть. Не она ж Ваньку любит, а он её. А вот она как раз любит своего мужа и терпит его измены.

- Да какие там измены? Ты что, за ноги держал?

- Не держал, но знаю, где вы с Державиным зависали после того, как от меня в субботу уехали.

- Вадим сказал что ли?

- Нет, не он.

- Ванька?

- Нет.

- А откуда узнал?

- Работа такая, - усмехнулся Косторезов.

Как только за Шмыгиным закрылась дверь, Михаил снял трубку, но, прежде чем позвонить, задумался: «А ведь Сашка от страха может и отобрать у Ольги диктофон. Ни к чему мне на участке инциденты с журналистками. Предупредить надо её. Или нет... Не так, а то ещё напишет про этого дурака. Ваньке позвонить, чтобы проследил, как Ольга сядет в тюменский автобус? Но он прятаться не станет: сразу Сашке зубы выбьет. Вадима предупредить? Он тоже может Сашеньке зубки пересчитать, и наша дружба на этом закончится. Надо что-то придумать. Самому, что ли, проводить её до автобуса?».

Александр, выйдя из милиции, тут же позвонил по мобильному.

- Привет, браконьер, встретиться надо.

Шмыгин подрулил на своей «Ниве» к автобусной остановке, чуть в сторонке от которой курили, топчась в снегу, два молодых парня лет двадцати. Александр махнул рукой, приглашая их в машину.

- В общем, так, мужики: вы попались на браконьерстве в нерест, я вас отмазал. Теперь пришло время рассчитываться за отмазку.

- Чё надо? - угрюмо взглянул на Шмыгина один из парней.

- Сущие пустяки. Сейчас объясню...

Автобус из Осиновки в Степное ходил два раза в день: в семь часов утра и в семь вечера. Ольге не хотелось вставать в такую рань, и она решила, что до Степного пойдёт пешком к десятичасовому автобусу.

Косторезов узнал у Михаила Суслова, когда его дочь уезжает в Тюмень. И, будто бы случайно, оказавшись в Осиновке, подвёз её до Степновского автовокзала.

- Спасибо, Михаил, - улыбнулась Ольга, выходя из «Лады».

- Подожди, мне тоже надо зайти на автовокзал, - заторопился участковый, увидев стоящую в стороне «Ниву» Шмыгина, которая вдруг сорвалась с места и скрылась за поворотом.

Косторезов проследил, как Ольга села в автобус и проводил взглядом немногочисленных пассажиров: молодую женщину с ребёнком, двух молодых парней с очень потёртой большой сумкой, одной на двоих. «Наверняка, вахтовики», - подумал Михаил. Следом в автобус сели две пожилые женщины и учительница из музыкальной школы.

- Вот и ладненько, - сказал себе Косторезов, когда «Пазик» тронулся с места.

Ольга вышла из автобуса на тюменском автовокзале и повернула в сторону завода медоборудования к автобусной остановке.

- Ну и гололёд, неужели песком не посыпать, - вслух возмутилась она, скользя по асфальтированному обледеневшему тротуару. Справа до самой улицы Республики раскинулся парк, деревья которого стояли, будто по колено, в неожиданно чистом для города снегу, и только между сугробами синели несколько тропинок. Слева, за длинным металлическим решётчатым забором, стояли междугородние автобусы.

Вдруг, обгоняющий Ольгу парень в тёмных очках, рванул из её руки сумку и побежал.

- Стой! - крикнула она и, кинувшись за ним, поскользнулась и упала на бок, больно ударившись локтем.

Вор свернул с тротуара, добежал до решётчатого забора и передал сумку напарнику, просунув её между железными прутьями. Его товарищ, получив сумку, скрылся между автобусами, а вор, перебежав тротуар, несся уже между деревьев по снежной тропинке в сторону рынка «Привоз», где можно легко затеряться в толпе. Ольга металась, не зная, за кем бежать. Наконец, она сообразила, что нужно вернуться на автовокзал и обратиться в полицию. Её трясло то ли от волнения, то ли от страха. Добежав до конца забора, она увидела на грязном снегу возле стоянки автобусов свою коричневую сумку, которая не валялась, а была аккуратно поставлена, как будто хозяйка отошла на минутку. Проверив содержимое, Ольга не обнаружила никакой пропажи. Даже кошелёк был на месте.

- Странно, - удивилась она, - зачем тогда воровали?

И только взяв в руку диктофон, догадалась, зачем... Он был так раскурочен, что извлечь из него звукозапись было не возможно.

- Хорошо, что я вчера всё интервью перезаписала.

Она расстегнула молнию маленького карманчика сбоку сумки и вынула флэшку.

- Слава Богу, цела, - девушка облегченно вздохнула и положила её в карман джинсов.



Редактор областной газеты читал готовую к печати статью Державиной, сидевшей тут же в его кабинете, и ожидающей, что скажет начальник.

- Понимаешь, Оля, - поднял на неё глаза редактор, - Шмыгин этот ездит на рыбалку вместе с заместителем областного прокурора. Они свояки. Озеро уже не спасёшь, а врагов мы с тобой себе наживём. Поэтому я пока ставить в номер этот материал не буду, пусть он полежит пару месяцев.

- Так ведь протухнет так же, как озеро, - с укором взглянула на редактора Ольга. - Через месяц он уже не новость, а за пару месяцев что изменится? Коррупционеры начнут закон уважать? Или чиновникам вдруг станет за державу обидно?

- Ну, поживём, увидим...

Выйдя из кабинета шефа, Ольга позвонила своему свёкру, который был уже на пенсии, но всё ещё работал на полставки корреспондентом и помогал Ольге советами.

- Не взяли мой материал, - пожаловалась она.

- Я предполагал, что не возьмут. Ну, что делать... Никто не захочет бодаться с коррупцией. Пресса пока слабовата против тандема бизнеса и прокуратуры. Оставь эту тему, Оля.

- Ну уж хрен! - подумала она, выключая телефон. - Пусть получат то, что должны получить!

Она снова набрала на мобильном номер.

- Лена, привет!

- Привет! - услышала она в ответ голос однокурсницы.

- Ну, как ты там в Москве? Обживаешься? Внедряешь новые идеи в застойную столичную прессу?

- Ну, вживаюсь потихоньку. Что могу, то внедряю.

- Слушай, Лен, у меня к тебе предложение. Я тебе по электронке перешлю свой материал. Сможешь его опубликовать?

- Ну, я не знаю, - заважничала в трубку Лена. - Что за материал, и на какой гонорар ты рассчитываешь?

Ольга вдруг подумала о том, что для Лены, живущей в съёмной столичной квартире, вопрос гонорара - наиважнейший.

- Лен, ты договорись о публикации в «Слове Столицы», а гонорар весь твой. Идёт?

- Ну, присылай, попробую, - донеслось из трубки с московским распевным диалектом.



У Ольги ушибленный локоть болел уже три дня и боль, похоже, не собиралась стихать. Ольга хоть и жила в Тюмени, но прописана была в Осиновке, и в поликлинику ездила по месту прописки, в Степновскую.

Возле хирургического кабинета - всегда много народа. У дверей толпились мужики, проходившие ежегодный профосмотр. Ольга заняла очередь к хирургу и присела на краешек кушетки. Вдоль по коридору - справа и слева - двери кабинетов врачей. Через две двери от хирурга, в конце коридора, кабинет гинеколога. Возле него томились местные прелестницы.

Тут и молодые, и возрастные, и райцентровские с заумными личиками, и простые деревенские женщины.

- Простудилась, - пожаловалась на весь коридор своей знакомой доярке пышнотелая Клавдия Мотина, известная осиновская матер- щинница и сплетница. - Ой, да ещё в сельсовет вызвали да штраф выписали.

- Штраф-то за что хоть?

- Да осенью ещё... на Лизкиных именинах напилась шибко, да в канаву пала возле сельсовета.

- Ну и чё? Клавка, неуж кроме тебя никто не падал?

- Может и падали. Но я перекрыла своим туловом водосток в канаве. Вода нашла новое русло и затопила подвал в сельсовете. А там архив. Подмочила я, значит, местную власть. Как бы политику не приписали. А я там и простыла в канаве-то.

Мужчины, слушая женщин, ухмылялись.

Из кабинета вышла гинеколог и стремительно удалилась. Следом вышла медсестра и объявила:

- Врач ушла на срочную операцию. Приём будет вести другой доктор. Кабинет номер два, ухогорлонос.

- Вы чё над нами изгаляетесь, - возмутилась простудившаяся. - Смешали всё вместе: ухо и горло, нос и..., - она на секунду замолчала, покосившись на мужчин, и добавила:

- И... и женские органы!

Мужики в очереди давились от смеха.

После разговора Ольги с Леной прошло две недели. Статья, как и хотела Ольга, вышла в «Слове Столицы». Этот материал, может быть, и прошёл бы незамеченным, если бы не выборы в областную думу. Кто-то из противоборствующих кандидатов в депутаты зацепился за эту историю. «Слово Столицы» газета, не какая - нибудь, а центральная. Резонанс получился громкий.

Редактор областной газеты пригласил Ольгу Державину к себе в кабинет.

- Да уж, Ольга Михайловна, заварила ты кашу. Напустила запах тухлой рыбы с вашего озера на всю страну, - редактор поджал губы, затем помолчав, добавил:

- По центральному ТВ сказали, что аж в Москве пахнет!

- Ну, это образно. Пока не пахнет... Зима ведь. Запахнет весной, когда лёд растает. - А насчёт того, что я заварила кашу... Зато всех подняли, кто к этому преступлению причастен, - она смело взглянула на редактору. - Прокуратура теперь будет вынуждена довести это дело до суда, а там, может быть, заставят этих мерзавцев очистить озеро.

- Может быть, может быть, - задумчиво произнёс редактор. - А ведь на тебя, Оля, запрос пришёл, - вдруг весело вскинул он на неё свой взгляд.

- Какой запрос?

- Из газеты «Слово Столицы» в наш департамент. Приглашают тебя на собеседование в Москву. Наверное, хотят работу предложить.

- Избавиться от меня хотите?

- Ну, что ты, что ты, - артистично отнекался он. - Ты ж теперь знаменитость, как же мы без тебя....

Ольга молча с укором взглянула на него.

- Иди, получай командировочные, - редактор указал глазами на дверь.

Ольга встала со стула, подчиняясь своему начальнику, а про себя подумала: «Сказал таким тоном, как будто - «Иди отсюда». Хотя его понять можно. Жил себе спокойно, и тут на тебе - его сотрудница устроила скандальчик на всю Россию».

Поезд в Москву прибыл как раз к началу рабочего дня. Ольга вышла из вагона и, вдохнув специфического вокзального воздуха, подумала: «За полторы суток пропахла вагоном». Но тут же, усмехнувшись, сказала про себя:

- И то хорошо, что принесу на своих плечах в редакцию запах плацкарта, а не запах тухлой рыбы. Хотя именно этот будущий летний аромат с нашего озера и отправил меня в Москву.




7

- Я рад, Ольга Михайловна, что вы согласились возглавить в Тюмени наш корпункт, - тряс ей руку главный редактор газеты «Слово Столицы», провожая её и своего заместителя из кабинета. - Нам талантливые журналисты нужны. Поздравляю вас с новой должностью и желаю успеха.

- Спасибо,- Ольга смущённо улыбнулась.

- Детали обсудите вот с этим симпатичным молодым человеком, - главный улыбнулся, - с моим заместителем, Глебом Моисеевичем.

- А сейчас зайдите к юристу и заберите свой экземпляр контракта.

В кабинете у зама, который был чуть старше Ольги, она внимательно слушала его понимание концепции работы корпункта и заметила, что зам скользил своим масленым взглядом по её неглубокому декольте.

Допив кофе, Глеб Моисеевич поднялся со своего широкого кресла, обошёл стол и, подойдя к Ольге, улыбаясь, спросил:

- Ещё кофе, моя красивая коллега?

- Нет, нет, спасибо, - она встала. - Мне пора. До поезда осталось три часа. Установку на работу я поняла, так что поеду приступать к обязанностям.

- Не три часа осталось, а ещё целых три часа, - вкрадчиво произнёс Глеб Моисеевич.

- Мы могли бы посидеть в ресторане, выпить хорошего вина и более детально обсудить будущие ваши перспективы, - зам главного редактора многозначительно улыбнулся, пытаясь приобнять Ольгу за талию.

- Глеб Моисеевич! - отстранилась она от него. - Благодарю за приглашение, но я не привыкла посещать рестораны с чужими мужчинами.

- Так привыкайте, душа моя, - назидательно произнёс заместитель главного редактора.

- И скажу вам, Олечка, прямо... Чтобы провинциальной девушке сделать карьеру в нашей газете и в будущем утвердиться на жительство в Москве, мало быть талантливой, нужно ещё и быть ласковой с начальством.

- Ах, вот так?! - хитро улыбнулась Ольга.

- Да, вот так, - обречённо кивнул зам, как бы говоря: «Ничего не поделаешь».

- Тем более что редактор через два года уходит на пенсию, и главным, скорее всего, буду я.

- Ну, вы, столичные жители, однако, без комплексов, - усмехнувшись, качнула головой Ольга,

- А знаете, Глеб Моисеевич, мне житие в столице нужно, как прошлогодний снег. А что касается ласки... слава Богу, есть кого ласкать - дома муж. Такой же козёл, как и Вы.

- Так Ваш козёл там, а я здесь, - усмехнулся Глеб Моисеевич, ничуть не смутившись и не обидевшись.

- Он там, но может приехать в любой момент, постоять за честь своей жены, - Ольга резко повернулась и пошла к выходу, но у двери остановилась. - Ну, так что, Глеб Моисеевич, мы расторгаем контракт или работаем без всяких домогательств?

- Ну... - зам потёр пальцами свой подбородок. - Вы же слышали, что сказал главный: «Нам нужны талантливые журналисты». - Значит, - он развёл руками, - работаем!

Ольга молча вышла из кабинета.

Лена, проводив её до метро, усмехнулась.

- Державина, ты поосторожней с нашим замом. Тот ещё прохвост.

- Да уж поняла. Озабоченный. Как и мой муженёк.

- Державин, что, не угомонился?

- «Бабник» - это диагноз! - Ольга махнула рукой.

- И что ты его терпишь?

Ольга пожала плечами:

- Люблю наверно.

Они помолчали.

- Мальцева моего там не видела? - спросила Лена.

- Женьку-то? Видела, - кивнула Ольга. - Они своих двойняшек водят в наш детский сад. В смысле - детский сад в нашем дворе.

- Ну, и как он поживает?

- Не знаю, - пожала Ольга плечами. - Я как-то встретила его в областной думе. Сказал, что там работает.

- М-м, - задумчиво протянула Лена.

Ольга с сочувствием взглянула на бывшую однокурсницу и подумала: «Зря ты его бросила. Не красавец, зато - умный. Да и я вот тоже промахнулась с выбором... Ванюшка как меня любил! Никого ко мне не подпускал, а Державина по моей просьбе не тронул. Если бы за Ивана вышла, он бы мне не изменял».

Сочувствующий взгляд Ольги не укрылся от Лены, и она подумала: «Жалеть ещё меня будет, а у самой муж бабник». Лене вдруг захотелось чем-то досадить Ольге.

- Слушай, Державина, - вернул Ольгу из воспоминаний голос Лены. -  Я давно тебе хотела сказать. Помнишь Косторезова по институту?

- Я его ещё по школе помню, - кивнула Ольга. - Он учился на юрфаке, а сейчас работает участковым в Степновском райотделе. А что?

- Он как-то на втором курсе ещё напился и начал мне в любви объясняться. А потом сказал, что твой Державин ещё в школе подговорил какого-то парня, кажется, фамилия у него Шагин или Шигин, украсть рыболовную сеть у директора школы и свалить вину на одноклассника.

- Может, Шмыгин? - спросила Ольга.

- Точно, Шмыгин! - вспомнила Лена.

- Так Державин ещё и интриган, - вслух огорчилась Ольга, вспомнив вдруг, как они с Вадимом подслушивали из камышей разговор директора школы и Ивана Кадочникова.

В поезде она вспомнила эту историю с сетью и расстроилась.

-  Неприятно всё-таки осознавать, что Вадим способен на подлость, -  подумала Ольга.

- Это он боролся с Ванькой. За меня боролся, но нечестным путём. Поступок-то подленький.

Ольга гнала прочь от себя эти размышления. Она понимала, что, если быть честной в этой ситуации, то она должна сказать Вадиму, что он подлец. Но ведь он - её муж. Она решила ничего ему не говорить.

- Давно было, и быльём поросло, - сказала Ольга себе.

Она приехала в Тюмень утром и, сойдя с поезда, первым делом решила зайти в университет, к мужу на работу. Ей хотелось поделиться своей радостью.

- Неужели я - редактор «Слова Столицы» в Тюмени?! - восторженно думала она, шагая по перрону в сторону остановки.

Ольга вышла из автобуса возле горсада и, пройдя квартал вдоль Первомайской по пешеходному бульвару мимо скульптур кошек, свернула на Республику, в сторону универа.

- Москва, конечно, широкая. Это даже не город, а целая страна, - подумала Ольга, глядя на тесноватую автобусную остановку возле жилого здания, на первом этаже которого был когда-то магазин «Океан». - Но всё-таки как приятно вернуться домой, в свои родные улочки.

Вахтёры университета знали её в лицо и безропотно пропустили. В длинном узком коридоре второго этажа никого не было.

- Значит, занятия идут, - подумала Ольга. - Подгадала я со временем, а то между парами у него всегда студенты.

Кабинет Державина был в конце коридора.

Она подошла к двери с табличкой «пресс - секретарь» и, взявшись за массивную бронзовую ручку, потянула дверь на себя.

Вадим в своём рабочем кресле целовался с молодой студенткой, сидевшей у него на коленях. Ладонь его правой руки медленно скользила по её ноге вверх от колена, задирая юбку. Они оба одновременно повернулись на звук распахнутой двери. На лице студентки отобразилось смущение, а с лица Вадима слетела безмятежность, уступая место испугу.

- Закрываться надо, Вадим Петрович! - Ольга сама удивилась, насколько спокойно она это сказала. Затем непроизвольно попятилась к двери, повернулась и вышла.

Слёзы подступили, когда она спускалась по лестнице. Казалось, нечем было дышать.

- Подлец, гад, подлец, - сквозь всхлипы повторяла она про себя, стремительно проходя через широкий вестибюль. На улице стало немного легче.




8

- Ольга Михайловна, а куда определить чайник? - спросила девушка, единственная Ольгина сотрудница, которую она приняла на работу только вчера.

- А вон туда, Маша. Туда пока поставь, - показала она взглядом на широкий подоконник арочного окна в большой квадратной комнате, неделю назад снятой для корпункта.

В комнате было ещё две двери. Одна - в туалет, а другая - в кладовку, в которой Ольга устроила себе спаленку, поставив туда раскладушку.

- Три дня как обосновалась, а бумаг, бумаг... Как будто месяц здесь живу, - посетовала она.

- Можно войти? - раздался мужской голос.

Девушки повернулись к вошедшему. Это был Вадим.

- Что вам угодно? - казённым тоном осведомилась Ольга.

- Да вот зашёл навестить удалившуюся в женский монастырь супругу.

- Навестили, можете быть свободны.

Маша удивлённо взглянула на начальницу и молча вышла из офиса.

- Откуда адрес узнал?

- Так земля слухом полнится.

- Не приходи сюда, не мешай нам работать.

- Оль, прости меня, я виноват, - Вадим опустил взгляд. - Сам не знаю, как это всё... Бес попутал.

- Это я только одну видела, а скольких я не видела?

- Оль, да нет у меня никого, кроме тебя,- взглянул он на неё.

- Я видела. Всё, уходи. Видеть тебя не могу, - ей вдруг показалось, что присутствие мужа сделало комнату тесной.

Вадим постоял ещё минуту молча и вышел, опустив голову. И, хотя за ним уже закрылась дверь, у Ольги было ощущение, что Вадим всё ещё здесь. Она подошла к окну и открыла форточку. С улицы влетели весенние запахи, а шум улицы и смех проходивших мимо молодых мужчин отвлёк её от грустных мыслей.

Вошла Маша. В её глазах читалось любопытство. Ольге не хотелось никаких расспросов, и она заговорила первой:

- Маш, давай мой стол подвинем поближе к окну. Места больше будет.

Зазвонил мобильный телефон. Ольга взглянула на дисплей и, нажимая кнопку и поднося трубку к уху, тихо сказала Маше: Начальство.

- Здравствуйте, Глеб Моисеевич, я слушаю.

- Здравствуйте, Ольга Михайловна! Для вас есть два задания, - заместитель редактора, видимо, хотел подчеркнуть своим деловым тоном, что инцидент в его служебном кабинете был не более чем недоразумением.

- Я слушаю, Глеб Моисеевич, - повторила Ольга.

- В Москве прошла встреча президента с писателями, на которой определены точки соприкосновения союзов писателей с властью. Напишите материал о том, как писатели и местные власти взаимодействуют. Если власть помогает, то как?

«Впору писать, как они не взаимодействуют», - подумала Ольга, а вслух сказала:

- Хорошо, Глеб Моисеевич, я поняла.

- Это первое, а второе, - заместитель редактора на минуту замолчал, и в трубке послышалось шуршание страниц, - Вы меня слышите, Ольга Михайловна?

- Слышу, Глеб Моисеевич.

- Второе задание о том, как в регионе идёт развитие малого бизнеса в сфере производства и переработки. Аккредитуйтесь на предстоящую в Тюмени встречу заместителя председателя партии «Единая Россия» и заместителя министра экономики с предпринимателями.

Встреча предпринимателей с высоким московским начальством была организована в небольшом, мест на восемьдесят, зале областной научной библиотеки.

Ольга вошла, когда уже почти не было свободных мест. Она устроилась в середине зала и, оглядывая присутствующих, увидела в первом ряду своего мужа, а потом с удивлением и Ивана Кадочникова. Он и его школьный друг, помощник депутата областной думы Евгений Мальцев сидели впереди неё, в третьем ряду, и оживлённо перешёптывались с двумя возрастными мужчинами, сидящими перед ними во втором ряду.

После официальной части и выступления московских гостей слово предоставили предпринимателям. Дошла очередь и до Кадочникова. Он вышел к микрофону вместе с Мальцевым,

- Уважаемые коллеги, - начал Иван. - Уважаемые руководители. Я представляю малый бизнес Степного района и неформальную инициативную группу, в состав которой, кроме меня, входит помощник депутата и представители экономического и правового управлений областной Думы. Мы сегодня услышали много вопросов и предложений по развитию малого и среднего бизнеса, но, да простят меня ранее выступающие, я не услышал основополагающих предложений. А потому позвольте мне озвучить именно такие, как нам кажется, предложения, - он сделал короткую паузу и, собравшись с мыслями, продолжил:

- У малого бизнеса до сих пор существует проблема добыть стартовый и оборотный капитал. Банки за кредит требуют поручительство или залог в виде недвижимости, а производственное оборудование в залог не берут. Залога у молодого начинающего предпринимателя чаще всего нет, к тому же, кто за него поручится, если его ещё не видели в деле? Таким образом, в развитие экономики не вливается огромная прослойка населения страны, молодая и активная. Мы предлагаем разрешить законодательно имущественную базу муниципалитетов сдавать в залог за кредиты, выдаваемые производственному и перерабатывающему бизнесу. Но в залог сдавать только Государственному Банку России, а значит и госбанку разрешить, и даже обязать кредитовать напрямую малый бизнес, без посредников. Для чего добавить в число целей банковской деятельности, наряду с обеспечением устойчивости рубля, платёжной системы и развитием банковской системы ещё и развитие экономики в сфере производства, переработки и науки.

- Мы все понимаем, - Иван вздохнул в микрофон, - Что акционерные банкиры, то есть частники, тоже предприниматели, а одни предприниматели не обязаны развивать бизнес других предпринимателей. Вот они и не хотят рисковать за других. В итоге - слабо развиваются некоторые направления экономики.

- У акционерного банка, - продолжал Иван, - задача - разбогатеть, а у госбанка получение прибыли не является целью. И я рад, что чаяния тюменских предпринимателей услышали депутаты областной думы и уже внесли соответствующий законопроект, о котором расскажет представитель областной Думы, - Иван передал микрофон Мальцеву, но Евгению не дали начать аплодисменты, а с мест начали выкрикивать:

- Правильное предложение!

- Производственнику не нужен посредник в лице частного банка!

- Госбанк кредитует акционерные банки под восемь процентов, а они нас - под двадцать пять!

- Расплодили ростовщиков - Ротшильдов! Они паразитируют на российской экономике!

Евгений специально отошёл от стойки, и микрофон зафонил. В зале успокоились. Мальцев вернулся к стойке микрофона и спокойно заговорил:

- Законопроект уже зарегистрирован системой автоматизированного делопроизводства, дальше председатель Думы его должен направить в профильные комитеты и правительство области, а потом с ним будут работать эксперты.

- Давно нужен такой закон! Почему до сих пор государство не занимается напрямую развитием бизнеса? - раздалась запоздалая реплика из зала.

- Да, действительно, - Мальцев повернулся к гостям, сидящим за столом, и спросил в микрофон, обращаясь сразу ко всем:

- Почему кредиты на развитие основы экономики, то есть на производство, выдаёт частник, а не государство?

- Ну, это было сделано ещё несколько лет назад и не нами, - пожал плечами замминистра.

- Но сейчас - то вы в той команде, которая у власти, - мягко и вкрадчиво произнёс Мальцев, а Кадочников, приблизившись к микрофону, добавил:

- Уже вся страна понимает, что банковская система заточена в первую очередь на обогащение акционеров, в том числе иностранных, и только потом на развитие экономики России. В нашу страну вошёл иностранный капитал и стал монополистом в кредитной сфере. Это финансовая интервенция. А депутаты Государственной Думы и министры делают вид, что не понимают этого. Неужели в долю взяли? Кто там Родиной торгует?

В ходе дальнейшего разговора предприниматели ещё долго мучили московских чиновников неудобными вопросами, но вот ведущий поблагодарил всех присутствующих за «интересный обмен мнениями» и объявил об окончании встречи.

Во время выступления Ивана Ольга слушала его, затаив дыхание. Она поймала себя на мысли, что не вслушивается в смысл его слов, а просто любуется им. И тут же, испугавшись своих мыслей, взглянула на мужа и поняла, что ей не хочется с ним мириться, и что Иван ей ближе, чем муж.

- А ну-ка! - сказала она себе. - Отставить эти сопли! Раньше надо было думать, в одиннадцатом классе.

Ольга хотела выйти в вестибюль и взять интервью у Кадочникова, но тут журналистов попросили остаться для короткой пресс-конференции.

Через два дня в областных газетах и «Слове Столицы» появились интервью столичных чиновников о плодотворной встрече с тюменскими предпринимателями. Ольга не удивилась, когда не увидела в своём материале о выступлении Кадочникова и Мальцева и подумала: «Так и знала, что редактор подчистит».

Прошло два месяца. Муж Ольги почти каждый день просил у неё прощения. То по телефону звонил, то лично приходил к ней на работу с букетами цветов. И она его снова простила перед самым своим отпуском. Вадим на радостях взял на работе две недели за свой счёт, и они поехали в Осиновку.




9

Вадим своим ключом открыл дверь в дом родителей, пропуская Ольгу вперёд. Она поставила сумку на стул и легла на диван:

- Ой, устала. Какие неудобные сиденья в этом автобусе!

- Говорил же: надо было на своей машине ехать, - присел к ней Вадим.

- Ну да, на своей... Чтобы я тебя две недели не видела? Ты бы всех своих дружков, этих Шмыгиных и Косторезовых, катал по рыбалкам весь отпуск.

- Да где они, дружки-то? Все спились.

- Вот именно. И тебя каждый отпуск втягивают в свои пьянки-гулянки. Вон соседка твоя видела нас, так, наверное, уже всей деревне рассказала, что мы приехали. Вечером жди, придут с винищем.

- Ты так с Настей и не здороваешься? - покосился на жену Вадим.

- С предателями не здороваюсь.

- Да брось ты, семь лет прошло.

- Предательство не имеет срока давности, - назидательно произнесла Ольга.

- Чемодан потом распакуем, - переменил тему разговора Вадим. - Давай сходим к отцу на работу, покажемся.

- Может, один сходишь, а я посплю, - в голосе Ольги прозвучали извиняющиеся нотки.

- Ну ладно, отдыхай, - он встал, снял с себя серый в мелкую клеточку пиджак, аккуратно повесил его на спинку стула и, повторив ещё раз «отдыхай», вышел из дома.

Но Ольге не спалось. Вспомнился вдруг школьный выпускной бал, после которого все пошли на озеро. Пили шампанское, пели песни. Вадим напился допьяна и уснул на берегу за кустом, а когда Ольга пришла его разбудить и увести домой - увидела, как её подруга Настя целовалась с Вадимом, расстегивая ему рубашку, а его рука шарила у неё под юбкой. После Вадим оправдывался и говорил, что спьяна не понял, с кем целовался, думал, что с ней, с Ольгой.

Ольге хотелось ему поверить и она поверила и простила, а вот с Настей они после того вечера перестали быть подругами.

За окном кудахтали куры, прячась от жары в тень палисада.

- Нет, здесь не уснуть, - подумала Ольга вслух и взглянула на часы. - Полчаса уже ворочаюсь. Пойду на сеновал.

Она встала, скинула с себя сарафан, вынула из сумки домашний халат, переоделась и, выйдя из дома, направилась в пригон, из которого по лестнице можно было подняться на сенник.

- О! Свёкор сделал новую лестницу, - отметила она про себя. - Старая-то скрипела и шаталась.

Она поднялась на сеновал и остановилась: там двое вовсю утешали друг друга плотской любовью. На секунду Ольга смешалась, но тут же узнала приспущенные клетчатые брюки мужа. В груди похолодело.

- Вадим, - выдохнула она, в глубине души надеясь, что это не он.

Вадим обернулся. Из-под него показалось испуганное лицо Насти. Ольга, не помня себя, спустилась с лестницы и выбежала на улицу. Вадим вскочил, встала и Настя.

- Я пойду, - одеваясь, на ходу бросила она.

Он тоже быстро оделся, спустился с сеновала и заторопился в дом, но навстречу ему в том же домашнем халате торопливо вышла Ольга с сумкой через плечо, держа в руке скомканный сарафан.

- Оля, ты куда? - схватил он её за ремень сумки.

- К маме.

- Оля, подожди, выслушай меня.

- Отстань! - повернулась она к нему. - Ты мне больше не муж! Можешь продолжать со своей Настей кувыркаться на сеновалах! - и резко рванув сумку, выбежала за ограду.

А Настя в это время, перелезая через забор, столкнулась нос к носу с сорокалетней любопытной соседкой Державиных, одинокой Клавдией Мотиной, которая заинтересовавшись криками в соседнем дворе, замерла с тяпкой в руках, а услышав выкрик Ольги «Кувыркаться на сеновалах», прильнула к заборной щели и стала подсматривать, пытаясь понять, из-за чего ругаются молодые супруги. Но, увидев крадущуюся со стороны державинского сеновала Настю, догадалась о причине ссоры.

Ольга бесцельно брела вдоль берега озера. Домой с зарёванным лицом она не могла пойти. Слабый ветерок слегка морщил воду и приносил с озера стойкий запах тухлой рыбы. Ольга спустилась к самой воде. Увиденное её потрясло не меньше, чем очередная измена мужа, - на километровой линии песчаного пляжа по всей его ширине, почти до самого райцентра блестела чешуёй выброшенная волнами дохлая рыба. Это были большие, до семидесяти сантиметров в длину, щуки, карпы и лещи.

Неподалёку, на песчаном берегу, стоял трактор «Беларусь» с телегой. Двое рабочих собирали вилами дохлую рыбу и грузили её в прицеп. Рядом стояла пассажирская «Газель». На её белом борту чернела надпись: ТВ программа «Человек и Закон». Ольга подошла ближе. Телеоператор снимал на видеокамеру, как корреспондент, молодой парень брал интервью у заместителя главы района.

- Уважаемые телезрители, вы видите за моей спиной результат совершенного зимой экологического преступления, - говорил в камеру корреспондент. - Мы спросим, что же здесь произошло, у заместителя главы Степновского района, Мезенцева Семёна Егоровича, - корреспондент поднёс микрофон к испещрённому морщинами лицу замглавы.

- Семён Егорович, скажите, почему так получилось, что этой зимой рыба в озере задохлась подо льдом?

- Ну, в этом году, - начал Мезенцев, наклоняясь к микрофону и пытаясь от волнения взять его в свои руки.

Ольга, глядя на Мезенцева, подумала о Грибове: «Послал зама оправдываться вместо себя». Ей стало противно слушать, как зам выгораживал Шмыгина и Грибова, и она, отвернувшись, подошла к рабочим,

- На свалку повезёте? - спросила у них Ольга, кивая на прицеп.

- На свинокомплекс, - откликнулся мужчина, - поросей кормить, - и, повернувшись к своему напарнику, добавил. - Никогда не думал, что в озере такая крупная рыба есть.

Наглядный вид экологической катастрофы местного значения ненадолго затмил личные переживания Ольги. В прескверном настроении она отошла от рабочих, поднялась на берег и с сожалением, как сочувствуют людям, попавшим в беду, оглянувшись на озеро, прошептала:

- Мне также плохо, как тебе.

Поверхность озёрной глади, отражая солнечные лучи, сверкала тысячами мелких блёсток. Глядя на эту красоту, Ольга снова прошептала:

- Мы с тобой оба не подаём вида, что нам хреново. Но мы же справимся, правда?

За озером, на берегу райцентра, выглядывая из-за кудрявых крон тополей, сверкал на солнце купол восстановленной церкви.

- Господи, - перекрестилась Ольга на храм. - Прости меня, рабу грешную, и вразуми.

Прочитав, вполголоса молитву «Отче наш», она вздохнула и ещё раз перекрестилась.

Тропинка вела вдоль по берегу, но Ольга больше не могла вдыхать невыносимый запах тухлятины и повернула к Осиновке.

В этот же день с утра к Шмыгину в кабинет заглянул Косторезов.

- Тележурналисты из Москвы приехали. Кажется, по твою душу.

- Я не хочу с ними встречаться, - испугался Шмыгин. - Надо куда-то свинтить.

- Езжай отсидись у своих рыбачков.

Шмыгин уехал и отсиделся, да так, что к обеду, после выпитого уже забыл про корреспондентов, и никого не опасаясь, порулил домой.

Он медленно ехал посередине улицы райцентра на мотоцикле с коляской. Подъезжая к автобусной остановке, что была с левой стороны дороги, он увидел людей ожидающих автобус.

- Надо на всякий случай отвернуть подальше, аккура-а-атненько, - пробормотал Шмыгин. Ему казалось, что он медленно и плавно смещается к правой бровке, а на самом деле мотоцикл шарахнулся от людей и покатил по обочине, по которой в попутном направлении, со спутанными передними ногами медленно, пощипывая придорожную траву, двигалась гнедая кобыла. Александр решил не производить сложнейший, как ему показалось, маневр обгона лошади, а гениально-просто пугнуть её резким рычанием двигателя, после чего лошадь, испугавшись, должна была отскочить в сторону. Но животное не разгадало гениальность замысла мотоциклиста, и в сторону не отскочило. Шмыгин догнал конягу, поддев её коляской, как совком, под задние ноги. Лошадь сидела в коляске, выпрямив спину, держа перед собой спутанные передние ноги, как женщины держат меховую муфту на животе. Люди на остановке остолбенели, когда увидели, как молодой парень на мотоцикле подцепил лошадку и повёз. Двое мужчин в этой группе были чуть трезвее Алексанра. Эти смотрели с восхищением, и один из них крикнул:

- Лихо снял!

Остальные граждане с ужасом в глазах наблюдали, чем эта съёмка закончится. Ещё ни разу в жизни лошадь не ездила на мотоцикле. Несколько секунд она испытывала испуг, потом - восторг. В отличие от Шмыгина она была трезвой и поняла, что её куда-то везут. Они проехали мимо двух деревянных домов. Проводив взглядом свой двор, оставшийся позади, лошадь заволновалась. Она повернула голову к своему водителю, заглянула ему в глаза и с ужасом догадалась, что тот не знает, что кого-то везёт. Сделав несколько телодвижений, лошадь вывалилась из коляски в канаву и встала на ноги. Шмыгин продолжал медленно двигаться, не нарушая правил дорожного движения, а лошадь, проводив мотоциклиста грустным взглядом, запрыгала в сторону своего двора, стыдливо озираясь.




11

Ольга в растрёпанных чувствах вошла во двор усадьбы своих родителей. Дома был только отец. Он обрадовался приезду дочери. Ольга переоделась и, выпив кофе, вышла на улицу.

Она сидела на лавочке возле палисада и тупо смотрела в никуда. На ней был слегка измятый сарафан. Ольга, как и всякая женщина, никогда не выходила из дома в неглаженой одежде, но не сейчас. Ей вдруг стал безразличен её внешний вид. Она сказала отцу, что пойдёт к подруге в Степное, но идти пешком мимо пахнущего дохлой рыбой озера ей не хотелось. Домой тоже не хотелось: придёт мать с вечерней дойки, увидит её, расстроенную, и начнёт расспрашивать.

- А, может, уже знает, - подумала Ольга. - Здесь подобные новости распространяются молниеносно. И опять выскажет: «Вадим твой гуляка, весь в своего отца. Пётр в районке работал, так за каждой юбкой увивался. Яблочко от яблоньки...», - Да уж.., - вспомнила Ольга. - Я это сама видела, когда мы с Вадимом на практике были.

Из ограды вышел Михаил Федосеевич и, повернувшись к своей «Ниве», увидел дочь.

- Оля, ты здесь? А я думал уже ушла.

- Да посижу пока..., - потянулась она всем телом.

- Может, тебя довезти? - спросил он, усаживаясь в машину.

- Не, пап, я прогуляюсь.

- Ну, как хочешь. Я - на рыбалку, - махнул он рукой, отъезжая.

- Идти надо, - подумала Ольга, - а то мама вернётся с работы и начнёт меня жалеть да сокрушаться, что выбрала не Ваньку, а Вадима, как уже было перед свадьбой: «Чем тебе соседский Ваньша не подошёл? Сообразительный, работящий. Огонь парень. С детства знакомы. Помнишь, как он в первом классе за тебя заступался?».

«Чем не подошёл, чем не подошёл,- подумала она. - Вадим интересней был, интеллигентней, вот и затмил Ваньку. Кто ж знал, что Державин таким кобелем окажется? Хотя и «говорила мама мне про любовь обманную», - вспомнила она строчку из песни.

- А Ванюшка до сих пор не женат. Может, из-за меня? Попробовать, что ли? А что? - рассуждала она сама с собой. - Ванька - хороший человек, честный, добрый, не такой красавец, как Державин, но приятной внешности, а улыбнётся, так вообще - симпатяга. Да и как выяснилось с годами - поинтеллигентней моего муженька. И, если честно, Ольга Михайловна, он ведь тебе тоже нравится? А Вадим... Детей у нас с Державиным нет... Хоть тут грех на душу не брать, сиротить некого. А с Ваньшей бы у нас были красивые дети.

- Ну, девочка, размечталась! - сказала она себе вслух и тут же подумала: «Он уже, наверное, и забыл тебя давно. А ты вот вспом- ни-ка, сколько раз он тебе снился. А сколько раз ты за последние годы жалела, что не его выбрала. Наверное, каждый раз, как Вадим приходил домой поздно и пропахший женскими духами».

- Фу, - Ольгу передёрнуло. Она вдруг вспомнила сегодняшнюю сцену измены мужа.

- Да, хоть бы не с Настей... - она закрыла лицо руками. - Как была предателем, так и осталась. И он - тоже предатель!

На краю улицы, примыкающей к осиновой роще, послышался звук отъезжающего автобуса. Из-за кустов сирени не было видно, но Ольга знала, что это автобус Ивана, дом которого был недалеко от дома Сусловых.

- Интересно, остановится или нет? - подумала она. - Зимой подвозил до магазина, так всё в глаза мне заглядывал.

- Если остановится, попробую исправить ошибку своей юности, и будь что будет! - решила она про себя.

Проезжая мимо, Иван остановил автобус.

- Здравствуй, Оля! - крикнул он в открытую дверь, облокотясь на капот двигателя.

Ольга встала, подошла и, заглянув внутрь автобуса, поздоровалась:

- Привет. Извини, я по-домашнему, немножко помятая, - вспомнила она о сарафане, и ей стало неловко.

Но Иван, казалось, пропустил мимо своих ушей слова об одежде, и взгляд его не опустился ниже её лица.

- Ты чё такая... Грустная?

- A-а... - вздохнула Ольга, махнув рукой. - Далеко собрался?

- На старицу. Утром сетёшку поставил, так проверить надо.

- Увези меня отсюда, - обречённо взглянула она ему в глаза.

- Поехали, - кивнул Иван, поняв её состояние.

Ольга вошла и села на сиденье сзади Ивана.

Едва автобус тронулся и проехал несколько метров, как впереди из-за поворота показался Вадим. На нём был серый костюм, а расстёгнутый пиджак открывал белую рубашку и серый же галстук.

- Твой благоверный, - оглянулся на Ольгу Иван. - К вам, наверное, идёт.

- Уже не благоверный. Видеть его не хочу, - отвернулась Ольга. - Я спрячусь.

- Ну, тогда иди в конец салона и присядь на ступеньки возле задней двери.

Ольга пригнулась, чтоб её не видно было с дороги, и, пройдя на корточках между сиденьями, опустилась на ступеньки и спряталась за перегородкой.

Вадим, подходя, махнул Ивану рукой, чтобы он остановился. Иван притормозил и открыл переднюю дверь. Муж Ольги вошёл, поздоровался с ним и спросил,

- Ты, это... Не видел, мой тесть сейчас один уехал? А то я издалека-то не рассмотрел.

- Я вообще его не видел,- пожал плечами Иван. - А что?

- Да, нет... Всё нормально. Ладно, бывай, - и он вышел из «Пазика».

Иван знал, как и вся их маленькая деревня, что Ольга застала Вадима с Настей на сеновале, но никому из супругов и виду не подал о своём знании.

Ольга видела в дверную щель автобуса, как проплыл мимо последний дом окраинной улицы, и замелькали берёзы. Автобус выехал за околицу. Ольга поднялась на ноги, оглянулась на родную деревню и, помахав невидимому мужу рукой, подошла к водителю.

- Иван, ты закончил юридический, вот и скажи мне, - она поймала на себе его взгляд в зеркале обзора салона, - почему мнение большинства принимает форму закона?

- Ну наверное, потому и принимает, - пожал он плечами, - что превалирующая половина общества хочет жить именно так, а не иначе.

- Ну да, - кивнула Ольга, - обществом осуждается предательство Родины и поэтому это предательство осуждается законом, но ведь супружеские измена и предательство тоже осуждается обществом, но почему же они не осуждаются законом?

- Ну, может быть, потому, что предателей Родины не так уж много, а неверных супругов - пруд пруди. И что с ними прикажешь делать?

- Расстреливать! - крикнула она. Ей показалось, что из зеркала серые глаза Ивана смотрят на неё участливо, и она чуть не расплакалась.

- Если всех неверных супругов расстреливать, - усмехнулся Иван, - то взрослое население планеты сократится примерно наполовину.

- Ну и пусть! - снова крикнула она со злостью, чтобы не разреветься. - Зато на Земле останутся только порядочные люди!

Иван свернул с полевой просёлочной дороги в направлении старицы, в то место, где на воде, приткнувшись носом к берегу, притулилась пристёгнутая цепью и амбарным замком к вбитому в землю железному столбику старая лодка - плоскодонка. Не доехав до солончакового пологого берега, развернув автобус в обратном направлении, он остановил его на возвышенности, метрах в двадцати от воды.

Выгрузив нехитрый рыбацкий скарб, Иван подошёл к лодке, разогнул болотные сапоги, открыл замок, бросил его вместе с цепью в лодку и, выплескав из неё насочившуюся за день воду, обернулся к стоящей на берегу Ольге:

- Поехали, прокачу тебя ещё и на лодочке, - а про себя подумал: «Не надо ей сейчас одной оставаться».

- Ну, поехали,- согласилась Ольга.

- Надень вон жилетку, - указал он глазами на зелёно-пятнистый спасательный жилет, лежащий на траве, рядом с ведром.

- Это из соображений безопасности?

- Из этих самых соображений,- кивнул он.

- Я хорошо плаваю, ты же знаешь.

- Женщинам и несовершеннолетним без спасательного жилета на корабле находится не положено. Надевай!

- Слушаюсь капитан! - она надела на себя жилет. - Постой, постой... Так ты что же, женщин приравниваешь к несовершеннолетним?

- На этом корабле, - усмехнувшись, кивнул он головой в сторону лодки, - приравниваю.

Она подошла к лодке и остановилась в нерешительности, глядя на свои туфли: край берега был топкий.

- Давай руку, помогу, - шагнул к ней Иван.

Она подала ему руку ладонью вниз, но он подхватил её на руки и зашёл в воду.

- Ой! - не ожидала она. - Уронишь!

- Не уроню, уж больно ноша драгоценная, - чувственно проговорил он вполголоса, осторожно усаживая её в лодку. Ольга вдруг почувствовала, что у неё зарделись щёки.

Они молча выплыли по проходу между камышами на зеркало старицы, вспугнув парочку чаек. До противоположного берега водоёма было метров триста. Там, в лодке, тоже копошился какой-то рыбак.

- Оля, возьми, - он подал ей весло. - Греби потихоньку, побудь капитаном, а я буду рыбаком.

Он вынимал из воды сеть, выпутывал рыбу и бросал её в лодку.

- Одни караси. Ни одного окуня, - сокрушался Иван.

- А что, разве окуни вкуснее? - спросила Ольга.

- В ухе, которую мы с тобой сейчас на берегу сварганим, вкуснее.

- Есть, в чём сварить? - недоверчиво взглянула она на него.

- Обижаете, мадам. В багажнике автобуса для этого есть всё: тренога, котелок, картошка, лук, дрова и даже специи.

- Ка-акой хозяйственный мужчина! - картинно протянула она.

- А то! - шутливо выпятил он грудь.

Костёр догорал, а от воды уже потянуло свежестью.

- Оля, пойдём в автобус, - Иван взял её за руку, поднимая с земли. - Прохладно.

Солнце уже давно скрылось, и вслед за ним стекало за горизонт зарево заката, обнажая постепенно густеющую синеву неба. Но летом ночи короткие.

В автобусе было тепло от нагретого солнцем металла.

- Ваня, поедем домой, поздно уже, - Ольга попыталась отстраниться от его поцелуя.

- Ты же говорил, что тебе надо рано утром везти коммерсантов в Екатеринбург. Когда спать-то бу...

Как сладок долгожданный поцелуй!

Широкий капот у «Пазика», на нём и вдвоём совсем не тесно...

Автобус стоит недалеко от старицы, в фиолетовых сумерках душной июльской ночи, на краю холмистого поля, по которому разбегаются едва различимые в темноте ветви малоезженых, просёлочных дорог.

- Ванечка, как хорошо... Какой ты ласковый, - шепнула она, а про себя подумала: «Ну и дура же я была семь лет назад! Господи, что же я тогда наделала! Себе жизнь испортила и Ваньке».

- А нас теперь надо расстрелять? - тоже шепнул Иван Ольге в ухо, прижимая её к себе.

- Щекотно, - пригнула она голову к плечу. - Не нас расстрелять, а меня. Ты то, не женат.

- Я соблазнил замужнюю женщину.

- Ну, во-первых, я себя с сегодняшнего дня замужней не считаю. Я мужу... Бывшему мужу... - она вздохнула, помолчала и твёрдо повторила. - Бывшему мужу так и сказала.

- Во- вторых, не ты меня соблазнил, а я тебя. Я сама тебе навязалась.

- Не говори глупости, знаешь ведь, как я к тебе отношусь.

Она, улыбнувшись, кивнула.

- Помню, как отваживал кавалеров, которые провожали меня из школы и после танцев, а с некоторыми даже дрался.

- А что толку, дракой любовь не завоюешь, - вздохнул он.

- Ты долго меня любил? - улыбнулась она в темноте.

- Угу.

- А сейчас... Ты-ы .... Всё ещё любишь меня? - спросила она, затаив дыхание.

- И сейчас, - он вздохнул, - и всегда...

Она потёрлась щекой о его плечо.

- Давай уедем куда-нибудь далеко-далеко.

- От себя не уедешь, - снова вздохнул он. - От своей прошлой жизни, от памяти по близким, по Родине.

- Не вздыхай Ваня, всё будет хорошо. Ты ведь рад, что мы вместе?

- Рад. Рад и «счастлив и нем, и только немного завидую тем...», - процитировал он Высоцкого.

- Не завидуй «тем». Пусть теперь тебе завидуют.

- Оль, а ты..., - настороженно проговорил Иван. - Извини, но ты это таким тоном сказала, что мне показалось, что ты со мной от обиды на Вадима.

- Нет, Ваня, тебе показалось. Не от обиды. От ностальгии по тебе. И, если честно, хочу исправить ошибку своей юности, - призналась она. - Помнишь, зимой подвозил меня до магазина?

- Помню.

- Мне ещё тогда захотелось сесть к тебе в автобус и уехать, куда глаза глядят.

-  Да? - удивился Иван. - Что ж не села?

- Я тогда к этому не была готова.

- А сейчас?

- Сейчас - да. Сейчас... Ты ведь рад, что у нас это случилось? - толкнула она его легонько локтем в бок.

- Рад, - улыбнулся он.

- И я рада. Рада, что мы вместе. Значит, мы всё правильно сделали?

- Давай поспим немного, - поцеловал он её нежно в висок вместо ответа, одновременно укрывая своей курткой.

- А я все эти годы думала о тебе. Наверное, тоже тебя любила, только не понимала этого.

Иван, засыпая, думал о том, что сейчас делать с внезапно свалившимся на него счастьем: «Сделать предложение? А вдруг не согласится? А если ...? А Вадим? Зря я ему в школе морду не разбил. Надо, что-то решать».

Он хотел разобраться в себе. Нужна ли ему давно желанная и любимая женщина, но чужая жена. Но сон одолевал, мысли путались.




12

Вчера Вадим так и не дождался Ольгу. Хотел было идти за ней, да тесть с тёщей отговорили: не торопись, а то поссоритесь.

Он и ночевал у них. Утром ещё не рассвело, а тесть уже разбудил зятя:

- Поехали, фитили проверим.

Они уселись в старенькую «Ниву» Михаила Федосеевича и покатили.

- На озеро поедем? - спросил Вадим, когда выезжали из Осиновки.

- На озере делать нечего. Кончили его твои дружки. Вся рыба сдохла, - проворчал Суслов, сворачивая на поле. - У меня на старице с десяток фитилей.

«Нива» рыскнула пару раз вправо, влево, ища фарами неприметную колею просёлочной дороги и, вцепившись в неё пучком света, покатила по неровному полю, то спускаясь, то взбираясь на невысокие холмы.

- Михаил Федосеевич, может, всё-таки съездим после рыбалки в Степное за Ольгой, - Вадим просительно посмотрел на тестя, - Что-то мне не спокойно.

- Не паникуй, перебесится, успокоится и сама придет не сегодня, так завтра.

Вадим покорно промолчал.

- Что ты, зятёк, полез на эту Настю, - Суслов покосился на Вадима, отрывая взгляд от дороги. - На ней пробы ставить негде.

- Бес попутал, - пробормотал Вадим.

В это момент машина стала подниматься на очередной холм, и её фары выхватили из серых предутренних сумерек автобус «ПАЗ». Тесть и зять так и остолбенели: над тёмно-вишнёвой облицовкой автобуса, в свете фар «Нивы» ярко белело голое женское тело, привалившись спиной к лобовому стеклу. Причём Вадим и Михаил Федосеевич сразу поняли, что это именно женское тело, потому, что талия была узкой, а попа широкой, к тому же, прижавшись к стеклу, эта часть женского тела стала ещё шире. Через секунду оба увидели на спине у женщины, рядом с правой лопаткой, большую родинку, которую оба узнали. Михаил Федосеевич знал её с самого рождения своей дочери, а Вадим ещё со школы, когда вместе с Ольгой купались в озере. Позднее, уже будучи женатым, Вадим целовал эту родинку и шептал жене: - «Ни у кого такой нет».

- Стой! - дико закричал Вадим тестю и почти на ходу выскочил из машины.

Он кинулся к дверке водителя, и стал дёргать ручку, но дверь была заперта изнутри.

От шума проснулся Иван и увидел в свете фар «Нивы» пробежавшего перед автобусом Вадима. Иван вскочил и, пока Вадим открывал половинки пассажирских дверей и протискивался в салон, успел натянуть плавки. Они столкнулись на ступенях. Кадочников, схватившись за поручни руками, ударом колена вытолкнул Державина из автобуса. Затем схватил монтировку и хотел закрыть ею дверь, но мгновенно передумал и повернулся к Ольге, - она в этот момент надевала сарафан.

- На, запри за мной дверь, - и, выйдя из салона, тут же, получив удар в лицо, отшатнулся. Вадим ринулся в автобус, но Кадочников прыгнул на него сзади и отшвырнул от дверей. Вадим, упав на четвереньки, снова вскочил и бросился на Ивана, но тот ушёл от удара и зацепил соперника боковым левым. Ноги Вадима оторвались от земли. Он перевернулся в воздухе, упав на живот, но снова вскочил. Иван, встав в боксёрскую стойку, крикнул Вадиму:

- Ольгу заденешь, порву! Бей меня, падла!

- Она - моя жена, - прохрипел Вадим с трудом держась на ногах.

- Жена?! А кто изменял ей сто раз?!

- Не твоё дело! Она - моя жена!

- Уже нет! - крикнула Ольга, выскочившая из автобуса. - И ты мне не муж! Надоело терпеть твои измены! Всё, развожусь!

- Это я с тобой развожусь, потаскуха!

- Оля, иди в автобус! - повернулся к ней Иван и, снова, получив удар в лицо, шагнул назад, но неожиданно сделал шаг вперёд, и прямым ударом в челюсть сбил соперника с ног.

- Оля, иди в автобус! - крикнул Кадочников, повернувшись к Ольге, но встретился с её отцом.

- Привет, дядь Миша! - неожиданно для себя выпалил он.

- Да уж... Привет..., - недовольно проворчал Суслов.

Вадим поднялся с земли и, пошатываясь, хотел кинуться на Ивана, но ноги его заплетались и он упал, затем снова поднялся, но между ними встал Михаил Федосеевич.

- Всё, хорош друг друга увечить! - схватил он зятя за ворот, а второй рукой упёрся Ивану в голую грудь. - Давайте по домам, потом разберёмся. Вадим, поехали, - он обнял его сзади за грудь и стал подталкивать к «Ниве».

- Успокойтесь, ребята, успокойтесь. Утро вечера мудренее, - умиротворяющее говорил Ольгин Отец, забыв, что уже утро.



Мария Фёдоровна Кадочникова, приготовив завтрак, накрыла стол на двух человек.

- Василий! - позвала она мужа. - Иди завтракать. Ваньшу не будем ждать. Опять, видно, прямо с рыбалки укатил в Екатеринбург. Я уж звонила, но с ним связи нет.

Василий Иванович вышел из гостиной,

- Ольга с Вадимом вчера приехали. Говорят, она его застала с Настей на сеновале.

- Да слышала я, - досадливо поморщилась Мария Фёдоровна. - Ох, непутёвые люди.

- Жаль Ольгу, - усаживаясь за стол, крякнул Василий Иванович. - Хорошая она девка, да не в те руки попала.

Открылась входная дверь, и вошла Ольга.

- Здравствуйте, - тихо поздоровалась она.

- Ой, Оля, здравствуй! - улыбнулась Ольге Мария Фёдоровна. - Проходи, не стой у порога. А мы только что...

Она хотела сказать: «О тебе говорили», но осеклась, увидев вошедшего сына с синяком под глазом.

- Доброе утро, уважаемые мои родители, - начал Иван официально, но, смущённо улыбнувшись, съехал с официального тона. - Познакомьтесь заново, - он кивнул на Ольгу. - Ольга Михайловна, с сегодняшнего дня - Кадочникова, то есть моя жена.

Родители Ивана переглянулись.

- Тётя Маша, дядя Вася, - почти шёпотом произнесла Ольга, и в уголках её глаз заблестели слезинки, - принимаете вы меня, такую невестку?

Мария Фёдоровна всплеснула руками.

- Господи! - Она подошла к Ольге, и обняла её.

Они стояли в обнимку посреди кухни и плакали.

- Тётя Маша, простите меня, - сквозь всхлипы еле выговорила Ольга.

- Да за что хоть, Оля? - погладила её по спине Мария Фёдоровна.

- Я винова-ата. Я столько причинила Ванюше страданий! Я люблю его.






Сауна.




В пятницу, в конце рабочего дня, глава Пригорского района Новиков вызвал «на ковёр» немногочисленный коллектив налоговой инспекции во главе с начальником Мразиным. Юлий Юльевич Мразин, высокий шатен лет тридцати, за два года работы в Пригорске успел снискать славу мелкопакостного подлеца. Он ждал от главы разноса за свою ссору с гаишниками, когда те вытаскивали его пьяным из-за руля служебной «Волги».

По району уже ходили анекдоты про то, как Мразин кричал гаишникам, щурясь подбитым глазом: «Я - король района!». Мразин в присутствии настоящего хозяина района чувствовал себя самозванцем и ёжился под сверлящим взглядом Новикова. Глава ел его глазами, но молчал. В кабинет вошёл главный санитарный врач района Пухов. Поздоровавшись, он сел на крайний стул.

- В бюджете района пусто, - забасил районный начальник, - а ты, Юлий Юльевич, раскачиваешься! Завтра с утра вместе с санэпидстанцией проверить все магазины, а в понедельник - производственные предприятия. Найти нарушения и выписать штрафы. Хоть до ночи проверяйте, но чтоб деньги были!

- Оштрафовать-то недолго, - осторожно взглянул на главу санитарный врач, - а что будет потом? Магазины после штрафов месяца через два только выправятся, а вот некоторых цеховиков вообще можем обанкротить, и они закроются.

- А, пусть закрываются, если работать не умеют,- махнул рукой хозяин кабинета.

- А может, лучше приумножить количество предприятий, тем самым увеличивая налогооблагаемую базу, - рассуждал вслух санитарный врач, не поднимая глаз.

- Как их приумножить? - пожал плечами глава.

- Ну, - Пухов стеснительно улыбнулся,- пусть отдел прогнозирования и экономики определит наиболее перспективные направления деятельности и просчитает глубину возможных рисков по переработке местного сырья, например: древесины, овощей, молока, мяса, шкур, пера птицы. Параллельно юристы и отдел имущества подготовят залоговую базу под кредитование малого производства. Вот примерно так.

- Это долго, - глава снова махнул рукой,- да и когда они раскрутятся? А деньги нужны сейчас, так что вперёд, мои церберы, за работу!

Через две недели, начальник налоговой инспекции вошёл в кабинет специалистов по налоговой отчётности и, остановившись у порога, озабоченно произнёс:

- Проверка заканчивается, и ревизоры отбывают домой. Так что сегодня после работы всем коллективом вместе с областниками едем в сауну.

Мразин нагло сверлил своими светло-голубыми, водянистыми глазами высокую стройную Зину Орлову.

- Юлий Юльевич, а что вы на меня смотрите? - отреагировала Зинаида. - Я не поеду. Я в прошлый раз ездила. Меня муж изревновал. Неделю с синяками на работу ходила. Вы хотите, чтоб он сюда пришёл и здесь всех отхлопал?

- Так ведь в тюрьму сядет, Зинаида Викторовна, - поднял брови начальник.

- Ну, вот. А мне это зачем? Не поеду.

- Ну, ладно, ладно, - снисходительно улыбнулся Мразин, - В тот раз мы в час ночи вернулись, а сегодня женщин пораньше по домам развезём. И вы собирайтесь, Лариса Петровна, - повернулся он к миловидной брюнетке.

- Я тоже в прошлый раз ездила. Муж в отместку месяц дома не жил, по кабакам гулял.

- В отместку? За что мстить-то? Все вели себя прилично, тактично, - Мразин усмехнулся. - Никто никого не изнасиловал. В сауне женщины были в банных простынях, - хмыкнул он, пожав плечами.

- Но он-то этого не видел, - развела руками Лариса. - Попробуй, докажи! Хорошо хоть мужья про сауну не знают, думают, что просто на пикники коллективом ездим. А если узнают, что с мужиками паримся, - всё, гитлер капут!

Зина, поддерживая подругу, встала из-за стола:

- И вообще, Юлий Юльевич, что это за дела, женщин силком загонять в баню к мужикам! - стрельнула она взглядом в начальника.

- Вы меня не лечите. Я что, один должен отдуваться? - бросил ей начальник.

- Мы вообще-то выполняли ваши распоряжения, - парировала Зина. - Оштрафовали весь район. Некоторых вообще несправедливо.

- Справедливо, несправедливо. Косяков в работе у всех хватает. И у вашего отдела тоже. Если вы все откажетесь... - Мразин помолчал, опустив глаза, затем продолжил с металлом в голосе, - если мы не ублажим проверяющих баней, хорошей выпивкой и деликатесной закуской, то плакали наши премии, а кое - кому и другую работу искать придётся. А работы в нашем городишке по специальности нет, значит, кому повезёт - в ментовку, а неудачники - в фермеры и предприниматели. То есть придётся стать теми, кого мы с вами каждый месяц штрафуем.

Быть оштрафованными ежемесячно никому не хотелось, и поэтому поездка в сауну состоялась. И всё бы было замечательно у Юлия Юльевича, если бы из гаража налоговой инспекции не произошла утечка информации.

В пятом часу вечера дворник городской администрации, Савинов после узаконенной дворницкой судьбой стопки водки забрёл к водителям налоговиков стрельнуть курева, но, никого не застав в гараже, решил подождать на заднем сиденье «уазика». В гараже стояли три машины. Новая белая «Волжанка» начальника и такая же серая, не однажды битая - всех остальных налоговых инспекторов. «УАЗ» стоял весь в пыли, в углу гаража с поднятым капотом, ожидая участи быть проданным с молотка.

Савинов, ожидая шоферов, прилёг на заднее сидение «Уаза» и задремал. Сквозь дрёму он слышал то приближающиеся, то отдаляющиеся голоса. И вдруг дворник пробудился от знакомых, слов «Лариска Пряхина». Кто-то рядом произнёс имя жены его друга, Виктора Пряхина. Савинов осторожно приподнялся и увидел водителей. Они его не заметили и продолжали разговор.

- Лариска Пряхина, говоришь, тоже в сауну поедет? - спросил лысоватый Василий, работающий на старой «Волге».

- Ага, - кивнул молодой вихрастый Лёха. - И Зинка тоже. Куда они денутся.

- Да уж, деться им некуда. Если ездить откажутся, то уволит их Мразь, а вместо них других возьмёт, посговорчивей, - Василий вздохнул. - Прошлый раз в сауне этот боров из областной инспекции, ревизор который, напился и всё Лариску за коленки хватал. Она, бедняжка, весь вечер за меня пряталась. Дать бы ему по башке, так ведь выгонят, и работу хрен найдёшь.

- Бабы-то причём, если наглость этих специалистов растёт, как на дрожжах, - Лёха бросил недокуренную сигарету в железную мусорницу.

- Нарассылают нахаляву налоговых уведомлений за транспорт на машины, которые уже давно с учета сняты, - усмехнулся Василий, - а люди потом пишут жалобы в область.

- Вася, ладно бы только на машины. Ведь до смешного доходит. Проверяют магазин, идут вдоль прилавка и специально локтем собьют ценник с товара, и тут же: «У вас ценника нет, штраф!».

Оба водителя замолчали, понимая, что эту несправедливость изменить не в их силах.

- Опять к Ларцову на заимку по грунтовке трястись, - Лёха выругался.

- Тебе на новой-то машине какая тряска? Это у меня вся дребезжит, - проворчал Василий, склонясь под капотом.

- Пойду, со служебного домой позвоню, - Лёха направился к дверям. - Скажу, что задержусь сегодня.

- Погоди, я тоже своим звякну. А то опять до полночи...

Водители вышли из гаража, прикрыв дверь.

Савинов обыскался Пряхина. Дома у него никого не было. Савинов пошёл к своему другу на работу. Пряхин трудился шлифовщиком у индивидуального предпринимателя Ивана Кирилловича Комарова. Всё предприятие располагалось в двухсекционном балке, который стоял метрах в десяти от асфальтированной дороги, рядом с домом Комарова.

В вагончике стояли станки, на которых Виктор шлифовал коленчатые валы и растачивал блоки двигателей. Но вагончик был закрыт на замок. Рядом кучковались мужики, а чуть в стороне стояли две легковые машины.

- И где сейчас валы шлифовать? - развёл руками толстый завгар из сельхоз предприятия,

- Опять, что ли, в область возить?

- Так, может, временно закрылся? - спросил с надеждой в глазах высокий дальнобойщик, обращаясь сразу ко всем собеседникам.

- Это «временно» может затянуться надолго,- вздохнул пожилой владелец нескольких такси. - Налоговая обула не только его, - он кивнул на дом предпринимателя,- но и все станции техобслуживания. Половина из них уже встали, а значит, у Кириллыча не будет заказов.

- А Комарова - то за что оштрафовали? - спросил завгар у таксиста.

- По санитарным нормам помещение не подходит под производство, нет вентиляции, хотя окна всё время открыты.

- Жёлтых, говорят, тоже обули, - взглянул дальнобойщик сверху вниз на завгара, живущего в деревне, рядом с которой китайцы построили громадную по площади теплицу.

- Их не просто обули, а бульдозером сломали половину теплицы по приказу главы.

В новостях уже показывали, - завгар достал сигареты, угостил собеседников и закурил:

- Ну, не хватило у них каких-то документов на землю, - он затянулся, глубоко вдыхая, - так дайте вы им эти документы! Удобрения с пестицидами. Отрава, отрава,- передразнил он кого-то, - так помогите с нормальными удобрениями. Зачем ломать готовое работающее предприятие?! Вандалы! Опозорились на весь мир. Люди аж из Китая приехали выращивать для нас овощи. Сами-то ни хрена не можем. Америка вон со всего мира собирает умных, талантливых да работящих.

- Нет, - сокрушался завгар, - тошнёхонько с такими правителями поднимать экономику. Враги народа. Сталина на них нет. Похоже, долго нам ещё тащиться за Европой и смотреть ей в попу.

Мужики грустно ухмылялись.

Савинов послушал эту дискуссию и снова пошёл к Пряхину домой. Дверь открыла дочка и, увидев Савинова, заявила:

- А папы нет дома. Он рыбачит на речке с моста.

Душу Савинова раздирали противоречия. С одной стороны, он понимал, что несет другу неприятное известие, с другой - чувство долга и мужской солидарности заставляло его шагать быстрее.

Умиротворенное настроение Пряхина так и вписывалось в идиллическую картину летнего вечера: тихая речка, плавно несущая свои воды по краю старинного красивого городка, кудрявые тальниковые заросли на другом берегу реки, деревянный мост, по краю которого притулились ребятишки с удочками, голубое небо и плывущие белые облака, отражающиеся в речной глади.

Известие друга разом перечеркнуло идиллию вечера. Облака стали серыми и утонули в реке. Мост сузился и закачался. Старинные стены родного городка вдруг поднялись до потемневшего разом неба.

Пряхин схватил своего друга за грудки:

- Что, моя жена?! - выдохнул он.

- Вот те крест, я тебе слово в слово. Лариса и Зина Орлова, - Савинов перекрестился.

Известие оскорбило Виктора, заставило бросить удочку и погнало домой. Жены дома не было. Дочка за столом учила уроки.

- Мама не звонила? - спросил он её.

- Звонила, сказала, что задержится на работе.

- Угу,- промычал Пряхин и с убитым лицом сел на диван.

- Папа, ты чего? - забеспокоилась дочь.

- Ничего, - Пряхин вздохнул.

- Всё нормально, - улыбнулся он дочери, вставая с дивана, - я пойду по делам. Вернусь часа через два. Закройся.

Пряхин и Орлов друзьями не были, но друг к другу относились с уважением.

Виктор обогнул стоящий у ворот незнакомый уазик и почти вбежал во двор Орловых.

На крыльце сидели хозяин дома и с ним два гостя: пожилой седоволосый мужчина в сером костюме с чёрными выразительными глазами и рыжий молодой детина, и пили водку, закусывая бутербродами с килькой, посыпанными зелёным луком. Рыжий был одет в форму собровца.

- Здорово, мужики, - выдохнул Пряхин.

- Здорово, присаживайся с нами, - Орлов подвинулся, освобождая место для гостя.

- Спасибо, некогда. Зинка дома?

- Да нет ещё, а чё?

- И моей дома нет. Их начальник заставил в сауну идти с ревизорами.

- Чё? - Орлов нахмурился, - Витька, ты выпил, что ли?

- Это ты выпил, а я - трезвый.

- Ты чё глаголешь?

- Говорю, как есть. Они, оказывается, уже несколько раз в эту сауну ездили ревизоров ублажать. Мразин их заставлял. И сегодня поехали. Мразь со своими налоговиками, областные ревизоры - четверо мужиков и три бабы, и наши с ними. Мразин, падла, рассчитывается за свою карьеру нашими жёнами, ты понял? Дай мне двустволку, я эту мразь пристрелю.

- Кого, Лариску, что ли?

- Нет, Мразина.

- Погоди, погоди... так и моя там?

- И твоя.

- Вот падла, убью! - Орлов вскочил и убежал в дом. Через пару минут вышел, опоясанный патронташем и с ружьём в руке.

- Не много ли патронов на одного Мразина? - спросил собровец.

- Нормально, - резко бросил Орлов.

- Дай-ка сюда, - собровец взял ружьё за ствол и потянул к себе.

- Ты чё? Отдай! Меня обесчестили. Всё равно убью. Зина - моя жена. Понимаешь?!

- Понимаю, - спокойно ответил собровец, - она ещё и моя сестра. Значит, и меня обесчестили, но убивать никого не будем.

Пожилой мужчина посмотрел Орлову в глаза и медленно произнёс:

- Какое горячее ружьё, оно обожгло тебе ладонь.

Орлов разжал пальцы, и ружьё осталось в руке у собровца. Орлов, не понимая, как двустволка могла обжечь ему руку, смотрел на свою ладонь.

- Всё будет хорошо,- пожилой улыбнулся. - Успокойся.

- У этого Мразина есть жена? - повернулся рыжий к Пряхину. Тот кивнул.

- Вот и хорошо,- он протянул руку Виктору. - Я - Игорь, а ты, значит, Витя.

- Так точно, - почему-то по-военному ответил Пряхин.

- Пригласим супругу Мразина прокатиться до этой сауны, - собровец взглянул на Орлова.

- Мысль понял?

- Ну, немного понял, но не совсем, - Орлов смотрел исподлобья, набычившись.

- Немного - это уже хорошо, - рыжий переломил двустволку и заглянул в стволы, в них было пусто.

- Всё должно быть справедливо, а значит, взаимно, поехали.

В машине Орлов спросил пожилого:

- Чё ты мне сказал, что я не понимаю, как ружье отдал? Не помню.

- Извини, в критических ситуациях иногда пользуюсь гипнозом.

С телефона - автомата на углу, в квартале от дома Мразина, они позвонили ему домой. Трубку взяла дочка.

- Папы нет дома, - доложила она.

- Позови маму, - попросил собровец.

- Перезвоните через полчаса, она в магазин вышла.

- Хорошо, - рыжий повесил трубку. - На ловца и зверь бежит. Подождём недалеко от дома, только вот номера грязью замажем.

Лизавета Иосифовна ругнулась про себя, обходя «Уазик», наполовину занявший тротуар.

- Лизавета Иосифовна, здравствуйте! - преградил ей дорогу рыжеволосый молодой человек. Рядом с ним стоял пожилой седоволосый мужчина.

- Здравствуйте, - остановилась она.

- Я прошу прощенья за неожиданное к вам обращение, - извинился рыжий. - Но дело, которое у меня к вам есть, не терпит отлагательства.

- Н-ну, я слушаю Вас.

- На вашего мужа написали заявление в милицию по обвинению в принуждении сотрудниц к разврату, - на ходу соврал собровец.

- Что?! - возмущённо воскликнула она.

- Успокойтесь. Это дело попало ко мне. Я его буду вести.

- Но... Но это не правда!

- Что неправда? То, что заявление написали, или то, что он принуждает к разврату.

- Что принуждает.

- К сожалению - правда. Вы можете в этом убедиться. В данный момент он находится в сауне вместе со своими сотрудницами.

- А, может, они сами туда пошли. Без принуждения.

- Ну да, сами, а вашему мужу сказали, что если он с ними не пойдёт, они его с работы уволят. Вы это хотели сказать?

- Ничего я не хотела... - взгляд женщины помрачнел.

- Лизавета Иосифовна, вы успокойтесь. Знаете, я могу не давать ход этому делу. Я сам, лично, не заинтересован в раздувании этого скандала, да и вам и вашему мужу, думаю, тоже ни к чему такая огласка. Так ведь?

- К чему вы клоните? - насторожилась она.

- Давайте вместе поедем и разгоним эту банную компанию, чтобы впредь ваш муженёк не унижал своих сотрудниц, заставляя их париться с чужими мужиками.

- Там ваша жена? - брезгливо взглянула она ему в лицо.

- Моя жена, - медленно произнёс молчавший всё это время седоволосый, - и мы сейчас поедем к ней и к вашему мужу. Поедем.

Лизавета Иосифовна повернулась к пожилому мужчине, встретилась с ним глазами и вдруг обмякла.

А седоволосый повторил:

- Поедем.

- Да, да, - согласно закивала женщина. - Поедем.

Её усадили в салон «УАЗа», и машина тронулась с места.

Всю дорогу ехали молча. Наконец, за деревьями показалась заимка. На повороте остановились. К машине подошёл мужчина в маске и камуфляже.

- Всё нормально, телефонная линия обрезана, сотовые утоплены, двое работников связаны в подсобке, колёса у машин спущены. Вам в левую белую дверь.

«УАЗ» свернул с дороги в кусты и остановился.

Компания подвыпивших мужчин и женщин, громко разговаривая, потела в сауне. Некоторые мужчины сидели в накинутых на плечи банных простынях, иные, как и Юлий Юльевич, просто в плавках. Женщины от груди были замотаны в такие же простыни.

У молоденькой ревизорши простынь сползла, обнажая одну грудь. У другой, лежащей на животе, задралась, оголяя ноги до мясистых раскрасневшихся ягодиц. Потные тела отсвечивали под жёлтым светом фонарей.

Дверь открылась, и в сауну вошёл человек в маске и в камуфляже. Разговор стих. Все молча уставились на вошедшего. Следом вошли ещё трое в масках. Последний вошедший вёл впереди себя жену Мразина, одной рукой держа её за руку, чуть выше локтя, а другой придерживая за талию.

- Юлик, попарь за компанию свою жену, - обратился к Мразину мужчина в камуфляже.

Вся банная компания подумала, что под простынёй у Лизаветы нет одежды, но на самом деле её просто не было видно - так аккуратно была подогнута юбка сарафана, а верхние лямочки спрятаны под простынь, оголяя плечи почти до уровня груди.

Мразин встал с лавки и бросился к жене, но она встретила его пощёчиной.

Стыд, унижение, обида. Всё это у Лизаветы Иосифофны тут же вылилось в глухие рыдания. Женщина закрыла ладонями лицо.

Собровец схватил Мразина за ухо и медленно произнёс:

- Если ты ещё раз попробуешь рассчитаться чужими женами за свою карьеру, то у тебя не будет карьеры, - понял?! - сдавил он его ухо.

- Понял, - поперхнулся Юлий Юльевич.

- Кроме того, с сегодняшнего дня одно неосторожное движение или слово в сторону своих сотрудниц или членов их семей... - собровец кивнул головой, указывая на Ларису и Зину, - и тебе придётся сменить место жительства.

Орлов не смог сдержать своего гнева и резким ударом, без замаха, ткнул кулаком Мразуну в зубы. Тот, отшатнувшись, натолкнулся спиной на своего водителя.

- Вы, двое, - собровец повернулся к Пряхиной и Орловой, - на выход!

На следующий день весь Пригорск обсуждал историю с сауной. Лизавета Иосифовна не знала, как выйти на улицу. На базаре только и разговору было о том, как чета Мразиных парилась в бане с проверяющими из области.

- Мразин-то, говорят, свою Лизку нагишом ревизорам показывал.

- Ага, ублажал, чтобы те не доложили в область, как он нас штрафовал не за хрен собачий,- переговаривались торговки за прилавками.

- А она, говорят, ему зуб выбила.

Неделю жители райцентра смаковали эту банную сцену. Кто - насмехаясь, а кто - жалея Лизавету. Но у каждой новости есть свой срок свежести. К тому же незадолго после этой истории один из пригорских школьников попал на общероссийскую телевизионную передачу «Умницы и Умники», и весь райцентр с гордостью обсуждал уже эту новость, а скандальную историю с сауной провинциальный городок, по доброте своей душевной, незаметно простил налоговому начальнику.






Гнев провинции





Лилька.

- Сема, заканчивай читать и давай учи уроки! - голос матери донёсся из кухни, как из другого времени. - Семён, ты слышишь?

- Угу, - промычал я. - Щас, мам, щас.

-  Твое «щас» длится уже два часа!

- Ну, уже дочитываю.

- Я читала «Петра Первого» и знаю, что книга интересная, но нужно оторваться от чтения.

Как тут оторваться, когда... «...Карпов кричал: «Бросай оружье, сволочи, сдавайся!...» И со шпагой и пистолетом побежал навстречу залпу... Блеснуло, грохнуло, ударило в лицо пороховым дымом... «Неужто - жив?» - обрадовался... И отвалил преодолеваемый страх... Душа захотела драки... Но солдаты перегнали его, и он напрасно искал - на кого наскочить со шпагой...»

На другой день, в школе, я вернул Сашке книгу. Мой друг увлекался историей.

- Слушай, - шепнул я, - книга заканчивается взятием Нарвы и пленением генерала Гордона. Но ведь русско-шведская война на этом не закончилась. У тебя есть что-нибудь о продолжении?

- Кажется, есть что-то, - Саня кивнул. - Приходи вечером.

- Зимин и Мухаметзянов! - прикрикнула на нас учительница. - Что за разговоры во время контрольной?!

- Зимин, - ударение было сделано на первый слог, - пересядь на заднюю парту к Варе Подольской, а Нэля Бусова сядет на твоё место!

- Я не ЗИмин, а ЗимИн, - поправил я нашу новую учительницу.

- Извини, привыкну как-нибудь к твоей редкой фамилии.

- Она не редкая. В нашей холодной стране она такая же распространённая, как Иванов и Сидоров.

- Ну, ладно, ладно, пересаживайся.

Я молча повиновался, прихватив с собой тетрадь и авторучку.



Вечером у Сашки дома мы читали вместе старую, с пожелтевшими страницами, тоненькую книжечку в пятьдесят страниц, у которой не было обложек. Сохранилась лишь малая часть титульного листа, на котором говорилось, что события записаны с рукописного текста из архива монастыря... Дальше лист обрывался, поэтому невозможно было установить ни автора, ни год издания. Чтение представлялось любопытным:

«После гибели короля Швеции Карла, война между шведами и русскими стала утихать, но с восшествием королевы Ульрики - Элеоноры, разгорелась с новой силой. На помощь королеве пришли бывшие союзники русских - англичане и прислали около тридцати кораблей. Шведы ни как не хотели подписывать мирный договор.

Летом 1721 года русский десант, высадившись из галер, атаковал шведское побережье. Корабли противника ходили вдоль берега и, не решаясь подойти ближе из-за мелей, палили в сторону галер из пушек.

Командир русского парусного шлюпа, молодой англичанин Хилсэй, находясь между русскими и шведскими эскадрами с командой в шесть матросов, шёл встречным курсом прямо на шведский корабль. Один из членов команды бывший монах, не переставая, читал вполголоса молитву. Шлюп был нагружен мешками с порохом и пушечными ядрами. Англичанин благодарил судьбу за то, что ему выпало атаковать шведов, а не своих соотечественников. Он был племянником английского капитана, давно служившего на русском флоте, и после навигационной школы с купеческим судном прибыл к родственнику в Россию.

Незадолго до этого боя моряк, уже около года служивший на корабле у своего дяди, был назначен командиром галеры. Перед выходом в море, в Петербурге он посватался к дочери купца, с которой познакомился месяца два назад на придворном балу, где её одновременно пригласили на танец два кавалера: морской офицер Хилсэй и высокомерный Симеон Жерон, внебрачный сын дочери помощника французского посла и племянника двоюродного брата жены Ивана, брата царя. Симеон, служивший в судебном приказе кабинет - секретарём, не получив от неродовитой согласия на танец, оскорбился, не подав виду, и с достоинством отошёл, но обиду затаил на обоих.

А дочка купца и молодой моряк во время танцев так увлеклись друг другом, что, казалось, никого вокруг не замечали. Молодые люди влюбились.

После сватовства будущий тесть Хилсэя, безродный, но богатый купчина, зная, что жених хоть и дворянского, но небогатого рода, похлопав его по плечу, назидательно произнёс:

- Неплохо бы тебе добыть воинскую славу и возвыситься.

Шведы, с корабля рассматривая лодку в подзорную трубу, видимо, решили, что это рыбаки, так как в шлюпе все были в рыбацких одёжках и поминутно прикладывались к пивным кружкам. Один лежал на куче сетей, и ноги его свешивались за борт. С корабля выстрелили из пушки. Ядро шмякнулось перед носом лодки. Из шлюпа пьяно помахали приветственно руками, не меняя курса, чем окончательно сбили с толку шведов.

За минуту до столкновения с кораблём на лодке спустили парус, и он накрыл людей и большую часть шлюпа. Шведы видели, как под парусом копошились люди, пытаясь выбраться. Корабль на ходу ударил лодку, и её развернуло. Но сверху не было видно, как накрытые парусом два русских матроса вбили кувалдой в борт судна почти у самого бушприта острый штырь, к которому была прикована швартовочная цепь. Цепь натянулась и шлюп, влекомый кораблём, поплыл рядом с ним, царапая борт о борт. Русские зажгли фитили и, покинув шлюпку, поплыли вдоль борта к корме судна. Шведы поняли, в чем дело, лишь когда из-под паруса повалил дым, но было уже поздно. От взрыва корабль вздрогнул. В пробоину около двух метров шириной хлынула вода. Корабль, зачерпнув воды, наклонил нос и стал терять ход. Русским удалось зацепиться железными крючьями за борт возле кормы. Лишь один не сумел, и его течением унесло за корабль. Матросы держали в зубах кожаные просмолённые непромокаемые мешочки, в каждом из которых была граната. Воспользовавшись тем, что внимание шведов было отвлечено взрывом и пробоиной, они, взобравшись до уровня пушечной палубы зажегли фитили и бросил гранаты. Тут же, вскочив на палубу, трое набросились на шведов, а трое, развернув пушку, выстрелили в пирамидку пушечных ядер. От мощного взрыва разлетелись в щепки подпорки, часть верхней палубы разрушилась, просела и загорелась. Поубивало и ранило пушкарей. Всё произошло в секунды. Шведы кинулись было на подмогу своим, но рванула вторая пирамида ядер. Русские матросы, кто остался жив, прыгнули за борт. Шведы в бессильной ярости палили по ним из пушки. Подобрала смельчаков у самого берега галера русского флота.

Через неделю ночью русская разведка обнаружила в устье реки шведский фрегат, который неосмотрительно зашёл туда, то ли пополнить запасы пресной воды, то ли ещё по какой надобности. Корабль стоял на якоре. Вызвались охотники вплавь добраться до судна, затаиться у правого борта и ждать, когда с левого начнут атаковать галеры, а затем взять корабль на абордаж.

После внезапной, стремительной атаки фрегат был захвачен. Командовал охотниками молодой англичанин Хилсэй».

Прочитав книжицу, я не нашёл в ней ничего об окончании войны.

- Ништадский мир со Швецией, - просвещал меня Сашка,- был подписан на выгодных для России условиях 30 августа 1721 года. Многие офицеры и сподвижники Петра, в том числе и иностранные, были щедро награждены.

Занятия в школе закончились, и началась подготовка к экзаменам. На улице вовсю пахло тополями, а запах черёмухи придавал опьяняющую томность летним вечерам.

Несмотря на предстоящие экзамены, мы с друзьями вместо того, чтобы учить билеты, каждый день играли в футбол, а вечером большой компанией распевали песни под гитару возле костра на берегу озера. Спать никому не хотелось. Энергия в нас так и бурлила.

В воздухе носилось ощущение праздника. Праздника любви и молодости. Школьная жизнь заканчивалась, и начиналась свобода. То есть, последнее свободное лето. А дальше - училища, институты, армия, производство, семья. Монотонная, серьёзная взрослая жизнь. Но ничего не поделаешь - традиции, инстинкт. Но это потом, а пока...

Пока мои мысли были заняты Лилькой. Общительная, весёлая симпатяжка, она нравилась многим. На неё всегда обращали внимание. А в нашем околотке по ней сохло с десяток пацанов. И я не заметил, как оказался в этом сохнущем коллективе. Лилька иногда появлялась на наших тусовках в обществе двух - трёх парней, но ненадолго. Пошептавшись с девчонками, она уходила, уводя за собой своих поклонников.

Как-то вечером, после посиделок у костра на берегу озера, мы с моей одноклассницей Варей вместе возвращались домой.

- Сень, не провожай меня, я одна дойду, а то наши заручейские накостыляют тебе.

- Да уж отмашусь как-нибудь.

- Смелый, значит? - искоса взглянула она на меня. - Ну, тогда пошли. Может, Лиля узнает и приревнует, и поймёт, что может потерять любящего парня, - Варя лукаво улыбнулась.

- С чего ты взяла, что я любящий?

- Да ладно ты запираться. Все знают, что ты за ней бегаешь.

- Ну да, бегаю, - признался я. - Только она меня в упор не видит.

- Ну, вот и пусть поревнует. Знаешь, как поэт сказал: «Чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей».

- Варь, а тебе кто нравится? - вдруг выпалил я и тут же подумал, что зря я это спросил. Обидится ещё... Я видел, как она смотрела на Сашку, когда он с ней танцевал на школьном вечере. Но Варя не обиделась.

- Кто мне нравится, тот любит другую, - сказала она просто. Вечная треугольная проблема.

В воскресенье мы с друзьями решили построить футбольную площадку на поле за нашими огородами, чтобы не ходить за два километра на стадион в центр Посёлка.

Строить стадион впятером, хоть и примитивный, - долго. Мы провозились целый день. Зато работы хватило всем, никто не стоял без дела. Из принесённых откуда - то толстых осиновых жердей получились футбольные ворота. Кто-то принёс из дома белую краску для разметки. Мы вбили колышки и начали творить. Двое окантовывали поле линией аута, выкапывая лопатами узенькую канавку по периметру, двое мастерили ворота, а я плёл из алюминиевой проволоки сетки для ворот. Тогда ещё в огромной стране, которая называлась Советским Союзом, алюминиевый лом не принимали за деньги, и обрезки проводов можно было найти просто под заборами.

Закончили стройку уже к вечеру, когда пастухи пригнали деревенское стадо коров. Устали, но терпения не было, хотелось поиграть, обновить футбольное поле. К окончанию работ подошли ещё несколько ребят, желающих погонять мяч. Подтянулась местная тусовка: пацаны, девчонки и Лилька в том числе. Пришло несколько взрослых.

Мы разделились на две команды, и понеслось... Болельщики кричали и свистели, как настоящие фанаты. Мне казалось, что Лилька смотрит только на меня, и я старался изо всех сил.

В дальнейшей жизни мне ни разу не удалось забить таких красивых мячей, как в том вечернем матче. А «сухой лист», забитый мною в дальнюю «девятку» обводным ударом почти с угла площадки, больше не повторился никогда.

В тот вечер я был героем. Когда мы расходились с поля, Лилька позволила мне проводить её до дома. У ворот я попытался её поцеловать, но она, со смехом отталкивая меня, нечаянно и довольно крепко заехала мне ладонью в нос. Мы оба рассмеялись. Она разрешила поцеловать себя в щёку и скрылась за калиткой.

Я бежал домой и был счастлив. В носу вдруг захлюпало. Простуда? Летом-то откуда? Но тут же я обнаружил, что это кровь. Видимо, Лилька, отталкивая меня, разбила мне нос. Первое моё ухаживание сразу началось с разбитой морды. И я вывел для себя жизненную формулу: где любовь, там и кровь, то есть - боль...

С другими формулами, математическими, дело обстояло хуже, и наша молодая, лет тридцати, незамужняя, яркой внешности математичка вызвала меня на дополнительные занятия.

Мы с ней сидели в пустом классе на первой парте, и она, пытаясь передать ученику всю нежность своих чувств к математике, кокетливо заглядывала мне в глаза. Тепло её тела и вырез на груди мешали мне сосредоточится на цифири. Я смотрел на непонятные мне формулы, а взгляд сам собой съезжал мимо парты и упирался в её круглые колени. Она носила короткую юбку. Какие уж тут уравнения?

- Красивые у вас ноги, - неожиданно для себя буркнул я.

- Только ноги? - улыбнулась она.

Я смутился и хотел сказать, что не только, но в это время в коридоре прозвенел звонок.

- Всё, молодой человек, Ваше время закончилось. Сейчас здесь будет урок литературы, - учительница встала, сложила свои бумаги в портфель и свободной рукой взъерошила мне волосы. - Сердцеед несовершеннолетний.

Я бежал домой после дополнительного занятия и думал не о Лильке, как ни странно, не о футболе, где меня уже ждали, а о коленях математички. Они волновали меня, и воображение рисовало мне сладострастные картины. Я вдруг осознал, что Лилька - не единственная девушка на белом свете, и что я могу нравиться противоположному полу. И эта мысль стала для меня пропуском в бесконечный, красивый и загадочный женский мир.

Лилька была старше меня на год, и это чувствовалось. Она работала в отделе культуры. У неё была своя компания, куда мне не было доступа. Вместе с двумя своими подружками она общалась с парнями, которые три года назад пришли из армии. Их весёлая компания приезжала на танцы в клуб на легковой машине одного из Лилькиных друзей.

На танцах Лилька меня не замечала. Из клуба она уезжала вместе с друзьями. Я, не находя отклика на свои попытки ухаживать за ней, однажды танцевал весь вечер с Варей и пошёл её провожать, поймав на себе ревнивый Лилькин взгляд.

На тёмной улице, рядом с деревянным домом Подольских, нас догнали двое ребят с явным намерением набить мне морду. Лёлик и Гоша были старше меня года на три. Лёлик даже снял с себя белую ветровку, готовясь к драке.

- Ну, вы, донжуаны, - усмехнулась Варя, - если тронете моего одноклассника, я пожалуюсь братьям, и они вас порвут.

И не дожидаясь развязки ситуации, пошла к своему дому.

- Сеня, подожди, - Гоша крепко обнял меня, пытаясь не пустить вслед за Варей. Пока я пытался вырваться, Лёлик быстрым шагом догнал её уже у самого дома. А Гоша задавил меня морально, используя преимущество своего возрастного авторитета, пытаясь объяснить мне, что я сел не в свои сани, потому что Лёлику нравится Подольская.

Звякнула щеколда калитки, - это Варя вошла во двор. В темноте ночи было видно, как белая куртка Лёлика движется в нашу строну, и Гоша разжал свои объятия.

- Дать тебе какой-нибудь дубиной по башке, чтоб не хватался? - отступил я от него на боксёрское расстояние.

- Ну, дай, - ухмыльнулся Гоша.

- Что, думаешь, вдвоём, так справитесь.

- Тебя, видишь ли, трогать нельзя, - усмехнулся он. - А то братья Подольские нас порвут на мелкие кусочки. А справиться-то... Я с тобой и один справлюсь.

- Не с твоим здоровьем.

- Ну, вот что ты за ней пошёл? - в голосе Гоши послышались нотки умиротворения, - Ты же за Лилькой бегаешь.

- Не пойдёт же она с танцев одна, вот и проводил.

- A-а, ну, извини, - Гоша развёл руками.

- Ладно, замяли.

Через неделю, на следующих танцах, Лилька подошла к эстраде и что-то сказала солисту. Он объявил белый танец. Лилька, пройдя через весь зал, на виду у всех пригласила меня на вальс.

...Её белое платье
По паркету плескалось.
В скромных вальса объятьях
Моё сердце осталось...

После танцев мы гуляли с ней по центральной улице Посёлка. Редкие фонари на улице давали возможность таким же парочкам, как мы, оставаться невидимыми за листвой придорожных кустов. Мы сидели на лавочке между клёнами и целовались. В этот сладостный момент какой-то мотоциклист испортил мне всю малину. Он подъехал на своём грохочущем мустанге и осветил нас фарой. Лилька закрыла лицо руками.

- Уезжай, - крикнул я мотоциклисту, махнув ему рукой. Но рокер продолжал освещать нас в темноте. Оскорбившись за свою даму, да и за себя, я, перепрыгнув через придорожную канаву, ринулся на этого нахала. Он дал газу, но было уже поздно. Удар - и «всадник» вместе железным конём с грохотом полетел на асфальт. Двигатель заглох, и фара погасла.

Я не сразу заметил, что Лилька ушла. От досады решил добавить любителю чужих тайн и вытащил из - под мотоцикла охающего парня. Каково же было моё удивление, когда в мотоциклисте я узнал Лёлика.

- Ну, ты чё, совсем оборзел? - спросил я уже беззлобно.

- А, может, я кого - то ищу, - прошамкал Лёлик разбитыми губами.

Я пустился догонять Лильку, а Лёлик долго ещё пытался завести двигатель своего драндулета.

Я бежал в сторону Лилькиного дома и думал: «Интересно, стал бы я бить Лёлика, если б его узнал? Видимо, Бог наказал его за то, что он «наехал» когда я провожал Варю. Наказал моим же кулаком. Воистину Бог видит, кто кого обидит». Потом, уже во взрослой жизни, кто-то скажет мне, что «у Бога нет рук, кроме наших», и я подумаю о том, что Бог наказывает, милует и помогает людям руками таких же людей.

На следующий день, после разборки с Лёликом Лилька уезжала в Москву поступать в институт. Я пришёл к ней днём, и мы полчасика погуляли по берегу озера.

- Некогда мне с тобой разговоры разговаривать, - возмутилась она на мое предложение поговорить о нашем совместном будущем.

Да, для меня у неё времени не было. Вечером она уехала.

Я не очень удачно сдал экзамены. С тройками на факультет журналистики поступать - нечего и думать. В Посёлке из одноклассников остались двое: я и Сашка Мухаметзянов, остальные разъехались по разным городам. Кто - в артисты, кто - в лётчики. Мой путь лежал в Тюмень, осваивать профессию шофера. Романтика междугородних рейсов занимала моё воображение. Сашка поступил на местное производство учеником токаря, хотя мог бы и на спортивный факультет: зря что ли три последних года ездил на пригородной электричке в Тюменскую спортшколу заниматься самбо.

На выходные я приезжал в Посёлок, и мы с Саней гоняли на его мотоцикле. На тренировки он больше не ходил и отрабатывал приёмы на мне, а иногда в драчках, кои случались всякий раз на танцах.

Как - то вечером к клубу подкатили на двух мотоциклах парни из соседней крохотной деревеньки Ручей. Среди них был Санькин коллега по работе - Юра, с классической фамилией Гамлетов. Небольшого роста, но очень крепкий, спортивный, он мог несколько раз подтянуться на перекладине на одной руке. Все звали его «Бедный Йорик». Юра стал нас просить съездить с ними в деревню Бояриново, километрах в десяти от Посёлка.

У него там была «зазноба», как он выразился, и нужно было договориться о сватовстве.

Родители Юры и его невесты были людьми набожными и строго соблюдали все православные посты и каноны.

В весенний праздник Красной Горки, когда вечером деревенская молодёжь двух соседних деревень по православной традиции вышла на поляну на смотрины, Юрка облил Веру водой. Теперь он должен был к ней посвататься. Но это было проблематично: местный ухажёр, которому девушка отказала, уже несколько раз колотил Бедного Йорика. Раз такое дело - надо подстраховать, и мы с Сашкой поехали. Наш сватовской конвой состоял из трёх мотоциклов и шести смельчаков.

К Бояриново подъехали уже в темноте с включенными фарами. А ревнивец нас уже ждал. Едва мы подкатили к узкому мостику через заросший деревьями овраг, за которым начиналась деревня, как на нас из темноты набросилась толпа парней с кольями. Спешившись, мы отмахивались, как могли, но силы были явно неравны.

- Йорик, - крикнул Сашка, - хрен с ней, с зазнобой, рвём когти!

Но как только мы сели на мотоциклы, тут же оказались отличными мишенями для битья. Меня сбили с мотоцикла, ударив дубиной по плечу. Я полетел в овраг по крутому откосу, царапая лицо о ветки. Следом за мной тоже кто-то летел, с треском ломая сучья. Я думал, Саня. Оказалось - его мотоцикл. Он грохнулся рядом со мной. Саня успел увернуться от первой дубины и бросить соперника на землю, но от второй не успел. Причём тот, кто бил его, оказался человеком чрезвычайно гуманным и пояснил:

- Раз в шлеме, получай по голове.

Домой мы возвращались - «битый не битого везёт». Несчастный жених на «Иже» тянул нас с Сашкой на буксире. «Восход» сам ехать не хотел.

- Да уж, знатно нас в этом Бояриново отбоярили, - рассказывали мы своим посёлковским. И долго ещё потом вспоминали это сватовство.



Как приду я к ней в светлицу,
Её братья хитролицо
За ограду самогонкою манят.
Их дружок - жених негожий,
Но её он любит тоже,
За спиною прячет вилы на меня.



А невесту мы Бедному Йорику всё-же высватали, и на свадьбе, как водится, напились до драки, и опять с бояриновцами. Но на этот раз уж мы на них отплясались. А на утро опохмелялись и братались.

Не помню, от кого, я слышал, что самые замечательные мысли приходят в голову с похмелья. Может быть, может быть...

На свадьбе один из гостей, приехавший из города, спрашивал, у кого можно мох купить. Видимо, он строил дом. Мы с Сашкой обещали свести его с моходёрами, но завтра.

Свадьба началась в пятницу вечером, продолжилась в субботу, а в воскресенье наступило это самое завтра.

Представьте себе летнее деревенское утро и сеновал, на котором спит вповалку добрая половина молодёжи из свадебной свиты жениха и невесты.

- Сань, - тихо позвал я.

- М-м, - это он вопросительно.

- Ты как?

- Угу, - это значит нормально.

- Слушай, зачем мы поведём этого строителя к моходёрам? Давай сами моху надерём и продадим ему, - мечтательно произнёс я.

Над спящей массой тел поднялась Сашкина голова и шепотом произнесла,

- Превосходная мысль, но только ой!

- В смысле?

- Не в смысле, а в голове.

- И сильно?

- Сносно.

- И у меня сносно. Так как насчёт моха?

- Во мху я видел этот мох.

- А, может, всё - таки.. Тем более ты сам сказал, что мысль превосходная.

   -  Ну, если учесть, что я сам это сказал, - Сашка вздохнул.

   На берегу озера кто-то давно бросил старую лодку, которая текла, как дуршлаг. Законопатив второпях дыры тряпьём, захватив предусмотрительно ковш и пару вил, мы отчалили от берега в ту сторону, где озеро плавно переходило в болото.

Сашка работал веслом, а я вычерпывал ковшом воду, так как лодка немилосердно текла, несмотря на ремки, которые мы натолкали в щели, а плыть ещё далеко. Солнечная дорожка на глади озера слепила бликами глаза. Но от воды в конце августа было уже прохладно. Сашка грёб и рассуждал о пользе моха не только как строительного материала, но и медицинского средства.

- Помнишь, как тётя Маша тебе ногу мохом лечила? - спросил он.

Как не помнить. Мне было лет шесть, когда родители уехали на весь день на сенокос, оставив меня домовничать. Одному мне было скучно, и я взялся за хозяйство. Отец оставил во дворе неотёсанную лесину.

Топор был тяжёлым, а бревно скользким. Тюкнув по нему несколько раз, я нечаянно ударил топором по ноге, чуть не отрубив себе мизинец. Он так и повис, не то на коже, не то на суставе. Из раны текла кровь. Помню, что я испугался не того, что с собой сотворил, а что попадёт вечером от родителей. С рёвом я побежал к соседям.

У тёти Маши было шестеро детей. Она принесла из сарая горсть мха и спросила у своей оравы: кто хочет писать?

- Я хасю, - откликнулся самый маленький, бегающий без штанов.

- Ну, давай, - и она подставила ему мох, а потом мою ногу, на которую он напрудил под всеобщий смех своих братьев и сестёр. Приложив мох к ноге, тётя Маша завязала его тряпицей и сказала:

- Иди домой, заживёт.

И действительно, через неделю я уже бегал без повязки.



В месте слияния озера и болота было не глубоко. Весло уходило метра на полтора и, упираясь во что - то мягкое, с трудом выдёргивалось. И хотя вода была прозрачной, но дно, заросшее мхом и другими водорослями, было тёмным. За камышами поверхность воды до самого берега была сплошь покрыта мелкими болотными листочками - ряской. Казалось, вставай и иди, как по полю, но под сантиметровым зелёным слоем - вода и топкая бездонная глубина. В зелёном «поле» блестели на солнце так называемые «стёкла». Это небольшие, диаметром в десять - пятнадцать метров пространства чистой воды, на дне которых и рос мох.

Вдвоём вилами работать не получалось, потому что одному из нас нужно было вычерпывать воду из лодки. Поэтому вторые вилы мы оставили на берегу. Поднимать мох со дна было тяжело, и мы постоянно менялись. То Санька вилами, а я ковшом, и наоборот. То, что мы доставали со дна, мало походило на мох, который мы обычно видели между брёвен в стенах домов. Это были темно - зелёные кочки водорослей. Очень тяжёлые. Приходилось их держать около минуты на весу, чтобы с них стекла вода. Но она всё равно оставалась и натекала в наше судно, угрожая потопом.

Мы нагрузили полную лодку, и она так осела, что борта торчали из воды лишь сантиметров на пять. Товар был благополучно доставлен на берег и аккуратно разложен тонким слоем сушиться. Погода стояла солнечная. В небе - ни облачка. Была надежда, что к вечеру мох высохнет. Часам к трём дня мы разложили третий воз.

- Может, хватит, - сказал Саня, вытирая пот с лица, - а то, кажется, дождь собирается. Вон и тучка идёт, похожая на тучку.

Я тоже смахнул со лба вчерашнюю водку, выступившую от физической работы испариной.

- Сань, тучка ещё только на горизонте. Да и вряд ли это тучка, в конце - то августа, скорее, облачко. Давай ещё за одной, а? Денег больше заработаем.

- Ну, давай.

От берега до того места, где мы драли мох, было метров сто. Когда мха набралось уже половина лодки, мы увидели, что это не облако и не тучка, а самая настоящая тёмная, огромная тучища. Мы заторопились. Я, не рассчитав, зацепил вилами мшаник больше обычного и потянул. Лодка накренилась. Санька, выравнивая её, навалился на противоположный борт. Я тянул изо всех сил. Наконец моя добыча оторвалась от основной массы мха, и я резко дёрнул её из воды. Сашка не успел переместить вес своего тела на другой борт. Лодка резко накренилась, и мы полетели в воду. Железные вилы мгновенно утонули. Наше судёнышко, зачерпнув бортом, стало погружаться в воду.

- Сёмка, не доставай ногами дно! - крикнул мне Саня. - Болото засосёт.

- Знаю, айда к берегу. Лодку уже не вытащить.

- Найдут археологи через тысячу лет мои вилы, я им бутылку поставлю.

Мы поплыли, толкая впереди себя деревянное весло, которое осталось на плаву, и вышли на берег все в болотной тине. Обернувшись на место нашей добычи, увидели лишь одиноко плавающий ковшик, который медленно крутился вокруг своей оси и издали напоминал утку.

- Ну, что, заработал денег стахановец? - смеялся Саня.

Домой возвращаться пришлось пешком в обход озера под страшнейшей грозой. Над головой оглушительно грохотало, а летающие молнии походили на гигантские сабли. Мы продрогли и тряслись, как собаки, и ливень нам казался тёплым душем. Сначала мы побежали, чтоб согреться, но подумали, что молния предпочитает быстро движущиеся объекты, и пошли шагом.

Наша экспедиция закончилась потерей Сашкиных вил и моего ковшика, хотя, продав мох, мы возместили эти хозяйственные утраты. Но я ещё не знал, что на другой день попаду в больницу с высокой температурой и с болью в боку. После холодного купания в болоте и двухчасовой прогулки под дождём я, оказывается, простудил почки. Нет, не надо после свадеб на заработки ходить.




Ночной гость

Если в конце лета над югом Тюменской области светило солнце, то над предместьем Лондона навис обычный серый британский день. Только что рассеялся туман, и сэр Хилсэй и его семнадцатилетний сын, беседуя, вышли на веранду второго этажа своего дома.

- Собственные энергетические запасы Великобритании на исходе, - старший Хилсэй поёжился. - Они закончатся гораздо раньше, чем на континентах. Понимали это и наши предшественники. Именно поэтому они создавали колонии по всему миру.

- Но от некоторых колоний мы отказались, не так ли? - взглянул Вилли на отца.

- Они стали приносить убытки, и мы от них отказались, но не отказались от своей политики.

- От имперской политики островного государства?

- Сын, ты называешь Великобританию островным государством?

- Да, сэр. Англия - это высокоразвитое островное государство с имперскими замашками, то есть, политикой. Наш островной империализм чем - то похож на японский. Да, отец, да! - в запальчивости с горечью произнёс Вилли.

- Скажу больше. Как это ни парадоксально, но я бы в этот коллектив включил и Штаты. Несмотря на то, что эта страна расположена на континенте, но по политике, по манере поведения в мире - это типичная островная империя, нервно чувствующая историческое превосходство над собой не только Европы, но и Востока. Штаты от досады всё время вытягиваются на цыпочки, а то и пытаются подпрыгнуть, чтоб сравняться или стать выше всех.

Сэр Хилсэй слушал рассуждения сына, скрывая улыбку.

А в это время далеко на востоке, в огромной непонятной европейцам стране, с которой Британия периодически воевала чужими солдатами и дипломатами, где-то там в Западной Сибири такие же упрямые мальчишки, как Вилли Хилсэй, гоняли на пустыре футбольный мяч, отрабатывая удары по воротам. Но втроём было скучновато, и они разошлись по домам, договорившись вечером встретиться в Доме культуры.

С чего началась драка на очередных танцах, сказать трудно, но спор возник в тесном тамбуре, когда мы с Йориком пытались протиснуться сквозь компанию куривших парней, уже отслуживших в армии. Кто - то из них назвал нас салагами. Я ответил. Слово за слово, и мы, как шумный осиный рой, вылетели из тесного помещения на улицу. Основная толпа осталась на крыльце, а пятеро взялись за нас двоих. Но они не знали, что сзади, где - то на подходе - Сашка. Он сходу ввязался в драку, крикнув:

- Дайте мне самого здорового.

Он всегда выбирал крепкого противника. Йорик сковал действия рыжеволосого детины, схватив его прочно за ворот. Я отступал от трёх противников, отмахиваясь, и как бы очертил невидимый круг своей самообороны, за который мои соперники не спешили переступить. Возможно, им было стыдно наступать втроём на одного. Неожиданно из клуба выскочил ещё один их подвыпивший товарищ.

С криком «бей салаг» он кинулся на меня, переступив невидимую черту моей самообороны. Я и сам не успел опомниться, как моя рука сработала в автоматическом режиме. Удар - и соперник, оторвавшись от земли, упал боком на асфальт. В этот момент кто-то схватил меня сзади за ноги и крикнул:

- Парни бейте его!

Я дёрнулся, потерял равновесие и, падая, получил в ухо.

Из окон клуба на это состязание смотрели девчонки. Кто с презрением, а кто с любопытством. Сквозь строй зевак пробрался довольно серьёзный парень, водитель школьного автобуса, Андрей Шохин. Он и остановил драку. Но поздновато - Сашка уже отмолотил своего соперника, как боксёрскую грушу, и тот ползал возле крыльца и всё повторял:

- Убью, убью...

Из клуба выбежали несколько девушек и стали вместе с Шохиным помогать подняться ползающему. К нам подошли оноклассницы, Варя Подольская и Неля Бусова. Нэля вытерла Сашке платочком кровь с разбитой губы и, убедившись, что с ним всё в порядке, снова упорхнула в танцевальный зал. Санька любил Нэлку с седьмого класса но, кажется, безответно.

- Заботится вроде, но не любит она меня, татарина, - с досадой сказал Саня. На его смуглом славяно-азиатском лице грустно сверкнули большие, как у демона, голубые глаза.

- Причём тут национальность?! - возмутились мы с Йориком.

- Русский князь Юсупов был татарином, - горячился Йорик. - А у твоего отца, татарина, жена русская, то есть твоя мать.

- Я - русский, а от меня Лилька тоже свой носик воротит, - вторил я Юрке.

- Твоя Лилька - дурочка.

- И твоя Нэлка - дурочка.

- Обе они дурочки, таких парней не ценят,- грустно улыбнулась Варвара.

Я знал, что Варя Подольская тайно вздыхала по Сашке.

- Так точно, - почти в один голос, по - военному согласились мы с Мухамедзяновым.

- Эй вы, умники, пойдёмте, хоть рожи вымоем, - взглянул на нас Йорик.

- Кстати, у тебя ухо рассечено, и кровь течёт, - сказал он мне. И я пошёл в больницу зашивать ухо.

Дежурный врач смотрел на меня и рассуждал, обращаясь к медсестре:

- Если зашьём, оно же будет торчать. А как он будет с оттопыренным ухом девчонок любить? Не будем шить.

Приклеив пластырем тампон со спиртом, он отправил меня домой, - до свадьбы заживёт.

Недели через две, когда сошли синяки, мы с Сашкой поехали вечером к Нэлке - пригласить её на пикник, но девушки не оказалось дома. Санька остался ждать на лавочке возле дома, а я взял мотоцикл и, скучая по Лильке, поехал, куда глаза глядят...

Вечер был необыкновенно тихим, и Санька издалека услышал весёлый Нэлкин голос, перемежавшийся изредка мужским баритоном. Она возвращалась домой, но не одна. Санька встал и пошёл навстречу. Нэлка шла рядом с Андреем Шохиным. Санька загородил им дорогу.

- Привет, - поздоровался он.

- Добрый вечер, - ответил Андрей.

- Здравствуй, Саша, - отозвалась Нэлка.

- Спасибо, Андрюха, за то, что проводил мою подругу, - и, повернувшись к Нэлке, сказал. - Отпусти провожатого.

- Александр, прекрати, - строго посмотрела она на него. - И знаешь что, давай отойдём на минуту.

Она взяла его за рукав и отвела в сторону.

- Во - первых, я не твоя подруга, - жёстко сказала она. - А во вторых, - она смягчила тон,

- Не ходи за мной, пойми, я не люблю тебя.

- Нэл, но ведь я вижу, что ты рада меня видеть.

- Да, рада, но это не любовь, - холодно возразила она. - Я тебя просто считаю своим другом.

Сашка постоял минуту, потупив голову, затем взглянул на неё и тихо произнёс:

- Я желаю тебе счастья, но знай, что когда-нибудь ты пожалеешь обо мне. Никто тебя не будет любить так, как я, - он повернулся и, засунув руки в карманы брюк, зашагал по дороге. Проходя мимо Андрея, буркнул:

- Извини.

Андрей подошёл к Нэлке, и они медленно пошли дальше. У соседнего дома с лавочки поднялся старик и пошёл им на встречу.

- Добрый вечер, молодёжь.

- Здравствуйте, - ответили в голос Нэлка и Андрей.

- Извините меня, старика, но я всё слышал. Хоть и не люб он тебе, дочка, но он - хороший парень. И хотя он, Санька-то, шибко удалой, но соперника не обидел и даже прощенья просил. На такое способны только сильные люди. Извините, молодой человек, - и старик зашагал к своей избе.

Через пару дней мы своей поселковской ватагой поехали в Тюмень на танцплощадку в горсад. Натанцевавшись под грохочущую музыку, не дожидаясь окончания танцев, наша компашка, кроме нас с Сашкой, направилась к выходу из горсада, чтобы не опоздать на последнюю электричку. Но вдруг кто-то крикнул:

- Варя, твоего брата в туалете жулики раздевают!

Наша ватага рванула на выручку. Впереди всех бежала Нэлка в туфлях на высоких каблуках. Она первой влетела в мужской туалет. Старший брат Вари Подольской, Тимофей, лежал пьяный на паркетном полу, а склонившийся над ним парень пытался снять с него модный замшевый пиджак. Нэлка сходу пнула этого грабителя в пятую точку, и он, как торпеда, влетел в кабинку и попал головой в унитаз. Тимофея подняли и увели под руки, а вор так и остался лежать лицом в унитазе.

После этого инцидента наши друзья заторопились домой, а мы с Сашкой остались до конца танцев, чтоб проводить девчонок, с которыми познакомились. Ночевали у Сашкиных родственников, на двухъярусной кровати в сарае. В сарай напросились сами, чтобы не будить хозяев, когда вечером придём из горсада.

Санька мирно посапывал на первом этаже, а мне на втором не спалось. Я смотрел в щель над дверью на ночное июньское небо и вспоминал сегодняшнюю смелость Нелки. Как она лихо, обогнав нас, влетела в мужской туалет и наказала жулика...

Полоска неба над дверью уже начала бледнеть, когда на улице послышались шаги.

Я думал, что это хозяин идёт нас попроведать, но шаги смолкли у соседней двери. Щёлкнул замок, и дверь бесшумно пропустила кого-то внутрь сарая.

- Проходи, сейчас свет зажгу, - услышал я старческий голос.

Сквозь щели в наш ночлег брызнули лучи света.

- Садись за стол, - пригласил кого-то всё тот же голос.

Я заглянул в щель. Сверху я не разглядел лиц, но отчетливо было видно, что за столом сидят два одинаково седых человека. Один в пижаме, другой - в поношенном сером пиджаке и старомодной косоворотке. Серые же штаны его были заправлены в кирзовые сапоги. Старик напоминал пришельца из прошлого века. Ясно, что в пижаме был хозяин сарая. Гость извлёк из-за пазухи свёрток.

- Тебе тут кое-что есть, - прошептал он, открывая свёрток. На развёрнутой тряпице лежали два золотых слитка размером со спичечный коробок и серебряный, широкий массивный перстень с алмазом. Камень был величиной с ноготь большого пальца. Я почему-то сразу подумал, что это именно алмаз. Во - первых, по логике, простая стекляшка не могла храниться рядом с золотом, а во - вторых, пока хозяин сарая, рассматривая, вертел перстень в руках, камень несколько раз сверкнул то голубым, то белым цветом.

- Смазень? - взглянул на брата хозяин сарая.

- Да ты что?! Алмаз! Не надевай на палец, опасно, - предупредил гость. - Возьми вот один слиток, это тебе, - прошептал он.

- Да на кой он мне? Я старый уже.

- Племянникам моим пригодится.

- Спасибо тебе, братка, - растроганно прошамкал хозяин сарая.

- Это тот самый перстень? И ты его всё хранишь?

- Храню. Ссыльные ли, каторжане ли, давшие слово друг другу, должны его выполнить. Это как клятва. Может, наследник когда-то объявиться.

- Так чьё же всё-таки это сокровище? - взглянул хозяин гостю в глаза.

- Сейчас-то уж скажу. Старые мы стали. Да и ты, брат никогда меня не выдавал. Колечка таких два, - понизил он голос. - У каждого на внутреннем ободке написано «Петербург, 1721год». - Этот, - он кивнул на перстень, - принадлежал молодому англичанину, который служил на корабле русского флота. Видишь сбоку гравировку? - прочитай.

Пижамный дедок достал из ящика стола увеличительное стекло и стал через него читать:

- Хилсэю за верность России.

- По преданию, сам царь ему перстень пожаловал. Теперь читай с другой стороны. Видишь, здесь крупнее гравировка и буквы другие и написано почти в столбик? Эту надпись делал уже другой мастер.

- « гда бой мая» - не пойму, - взглянул хозяин на брата, - ерунда какая-то.

- Каторжане считали, что это шифр клада. Многие пытались расшифровать. Вот смотри - из верхнего слова «гда» выделяли «д», из среднего «о», из нижнего «м», получается «дом». Но где этот дом? Некоторые ездили в Питер. Пытались выяснить, где жил Хилсэй, но безрезультатно. Триста лет прошло. Кроме того, остальная часть текста написана на втором таком же перстне. Второе кольцо женское, то есть принадлежало женщине. Жене этого Хилсэя. Она русская была. Дочь купца. Англичанин для жены заказал то кольцо ювелиру и заплатил ему золотом. Его ещё юнгой пираты в плен захватили, и он почти год с ними плавал, пока не сбежал. Сбежать ему помог наш бывший православный священник, который тоже был в плену у пиратов. Этот священник и научил парня русскому языку. Потом Хилсэй попал в Россию. В тот момент, когда царя Петра Великого не стало, жена англичанина с детьми гостила в Англии, у родственников мужа, и это её спасло. Поле смерти царя некоторые его сподвижники попали в опалу и были сосланы, как Меньшиков, например. А Хилсэй был женат на родственнице приближённого Петра, но перешёл кому-то дорожку, женившись на ней. Когда началась борьба за престолонаследие, его на всякий случай сослали в Сибирь, где он и сгинул. А перед смертью перстень этот передал своему товарищу по ссылке и слово с него взял сохранить для потомков по линии Хилсэй, сколько бы лет не прошло. А ссыльный тот передал по наследству эту просьбу другому ссыльному. Так он и хранится нашим братом из поколения в поколение. Один ссыльный монах сказывал, что найдёт кольцо только тот потомок, на поколение которого уже не будут действовать грехи предка. Колечко это приносит удачу тому, кто его хранит. Но надевать на палец нельзя. Те, кто его надевали, становились банкротами. А если эти перстни будут носить любящие друг друга мужчина и женщина, и хотя бы один из них будет из рода Хилсэй, то колечки принесут им счастье и богатство.

- Прямо сказка какая-то, - недоверчиво покосился на гостя хозяин.

- Зря не веришь. Перстень этот не простой. Он мне много раз помогал находить золото на заброшенных приисках.

- Ну, ладно, - гость встал. - Светает уже. Не говори никому, что я был у тебя. Менты, ещё со времён НКВД, пронюхали про перстень и ищут его.

Он аккуратно завернул слиток и перстень обратно в тряпицу, потом в носовой платок и завязал на два узла.

- Куда ты сейчас?

- На Дальний Восток, а потом на Сахалин.

В сарае погас свет, и дедки вышли на улицу.

Я под впечатлением услышанной истории промаялся без сна до утра. В обед мы с Саней поехали в Посёлок. По дороге, в электричке я рассказал ему о ночных наших соседях.

- Англичанин Хилсэй, Хилсэй, - задумчиво произнёс Саня, - Где-то я слышал это имя.

- Точно! - он схватил меня за рукав. - Помнишь мы с тобой читали тоненькую такую книжицу про войну со Швецией?

- Ну, что-то припоминаю.

- Там про какого-то Хилсэя, который служил на флоте во времена Петра Первого. - Сашка оживился, глаза у него так и сверкали.

- Ты понимаешь, что это значит? - наскакивал он на меня. - Не так много Хилсэев служило Петру. Возможно, это тот самый англичанин.

- Ну и что?

- Да как что? Интересно! - недоумённо взглянул он на меня. - Тем более эта история с перстнями. С алмазами. Красивая история. Алмазы, видать, дорогие.

- Сань, да успокойся ты! Алмазы - это уже имущественная история. Чужие алмазы, чужая тайна. Зря я тебе об этом рассказал. Знания такого рода вообще... обременительны.

- Да ладно ты... что, думаешь, я начну эти алмазы искать? На фига они мне. На чужой каравай рот не разевай.




Подводник. Заговенье.

Осенью моих друзей призвали служить. Йорик попал на погранзаставу, а Санька - в морскую пехоту на Тихий океан. С Сашкой в армии случилась история, из-за которой он прослужил на четыре месяца дольше. В его роте тюменских парней не было, но почти пол-роты прибыли из соседних областей, остальные из Средней Азии.

Сашка выступал за свою часть на соревнованиях по самбо, по дальневосточному военному округу, и был известной личностью среди солдат. Азиаты держались особняком и неоднократно приглашали Саньку в свою компанию, а однажды подошли к нему, и один из них спросил:

- Сашка, ты почему всё время с русскими? Ты же татарин, значит - мусульманин, и мы - мусульмане, держись с нами.

- Спасибо за приглашение, парни, большой рахмат, - ответил Саня. - Что касается религии. Моя мать - русская, и в нашем доме есть икона Богородицы. И хотя мы люди не очень набожные, но большие мусульманские и православные праздники отмечаем. А на счёт национальности мой отец говорит, что русские и татары живут вместе уже более пятисот лет, и за это время татары обрусели, а русские отатарились.

Азиаты дружно засмеялись.

- А чего вы смеётесь? - усмехнулся Саня, - Так и есть. За эти века произошла притирка культур. Люди разных национальностей, живущие в России, всё равно ощущают себя русскими. И если я сейчас земляков брошу, - с меня за это в Тюмени спросят, причем не столько русские, сколько татары.

После этого разговора азиаты перестали Саню зазывать в свой коллектив. Но зато у Сашки нашёлся тюменский земляк, с которым он вместе занимался в спортшколе, в Тюмени. Они и встретились на соревнованиях во Владивостоке. Друг против друга не выступали, так как были в разных весовых категориях: Артём был невысокого роста и худощав. Он служил на дизельной подводной лодке.

Через пару недель, во время увольнительной, Санька зашёл к нему в гости. Лодка стояла у пирса. Артём упросил вахтенного пустить земляка к нему в кубрик на полчасика.

За встречу выпили спирта, потом ещё и за разговорами забыли про полчасика. Вахтенный сменился, и Саньку с Артёмом никто не тревожил. Во время пиршества лодка вздрогнула пару раз.

- Мы случайно не тонем? - спросил Саня.

- Не обращай внимания, - махнул рукой Артём. - Сегодня весь день чего-то проверяют.

Погостив ещё немного, Саня вспомнил, что у него заканчивается увольнительная, и засобирался. Артём пошел его проводить. Но на берег Санька сошёл только через четыре месяца. Оказывается, пока земляки пьянствовали, лодка срочно вышла в поход.



Меня в армию не взяли, и я продолжал колесить на грузовике по Западной Сибири и Уралу. Друзьям письма я сочинял не часто. С Сашкой в переписке беседовал осторожно, чтоб не расстроить его и не проговориться о том, что Нэлка вела себя, мягко говоря, не совсем правильно, перебирая кавалеров. Правда, она не обещала ему ждать. Тем не менее, я молчал. Вернётся со службы - разберутся сами. Жена Йорика Вера вела себя скромно, как и полагалось замужней женщине, ждущей мужа из армии.

Как-то вечером, в конце ноября, в гараже меня остановил начальник автоколонны, которого все звали только по отчеству - Акимыч.

- Сёма, у нас автолавка сломалась, надо подменить. Тебе сейчас перегрузят термосы с чаем да коробки со сладостями - и в Бояриново... там сегодня праздник. С тобой поедет продавщица из райпо и поторгует с борта.

- Молодая и красивая?

- Нет, красивая и молодая, - возразил начальник.

- От перемены мест слагаемых сумма не меняется, - заметил я.

- В сумме у неё муж и двое детей.

- Акимыч, вот умеешь ты настроение испортить.

В Бояриново праздник был в полном разгаре. На школьном стадионе построена довольно высокая снежная горка, с которой по ледяной дорожке с хохотом и визгом, кто - на санках, а кто - на фанерках катались и дети, и взрослые. Недалеко от горки снежное сооружение, похожее на крепость. Одна команда парней и девчонок шла с песней на штурм, другая оборонялась, бросая в противника комья снега, выкрикивая при этом разухабистые частушки. Взрослые кричали, подзадоривали молодёжь. Я подогнал машину поближе, открыл задний борт и помог продавщице взобраться в кузов. От толпы сразу же отделились несколько человек и подошли к машине.

- Чё привезла? - крикнул весёлый мужичок продавщице.

- Подходи, налетай, чай горячий покупай, мармелад, шоколад, будешь сыт и будешь рад, - заголосила она.

Я подошёл к болельщикам и сразу увидел Веру. Она стояла рядом с родителями.

Мы поздоровались.

- Что у вас за праздник?

- Заговенье. Это древний семейный православный праздник, который ещё называют «Филипповки». В память о святом апостоле Филиппе, ученике Иисуса Христа. Когда-то, до революции, жители пригорода Тюмени заговенье отмечали в нашей деревне. Другие православные праздники проходили в других деревнях. Сейчас вот пытаемся возрождать. Сегодня последний день перед сорокадневным постом, можно поесть вволю мяса. А пост заканчивается на Рождество, - подняла она указательный палец и строго заглянула мне в глаза.

- А как же тогда Новый Год?

- Ну, это светский праздник. Можно отметить, не нарушая поста. Каждый сам решает: грешить - не грешить, беречь или не беречь своё здоровье.

- А я и не знал, что есть такой праздник, хотя и слышал от матери, что скоро заговенье.

- Свои-то праздники знать надо, ты же - православный.

- А ты чего не веселишься? - кивнул я в сторону крепости.

- Мне теперь по чину не положено без Юры веселиться, я - замужняя женщина, - рассудительно ответила Вера.

- Но с другом - то мужа можно хотя бы с горки прокатиться?

- Давай-ка я лучше друга мужа приглашу в гости и угощу жареным гусем и яблочным пирогом. У нас в гостях мои сёстры, зятья, племянники, заодно и познакомишься с Юриной роднёй.




Клин вышибают клином.

Лильке письма я отсылал каждый месяц. Она ответила за год всего дважды, а потом и вовсе прекратила переписку. Её подруга сообщила мне, что Лилька вышла замуж.

Я тогда уже понимал, что она меня не любит и не полюбит никогда, но всё-таки на душе было тоскливо.

... Ушёл неслышно дождь - сутулец
По мостовым в изгибы улиц.
И мне б уйти из тьмы бездушной,
Как этот дождик равнодушный...

Клин вышибают клином. Я решил её забыть и начал активно знакомиться с девушками. В течение следующих трёх лет, я дружил то со своими поселковскими, то с тюменскими барышнями. В конце концов душевная рана под названием «Лилька» стала понемногу заживать.

Намотавшись досыта по рейсам, я почувствовал, что карьера водителя грузовика стала мне в тягость из-за недостатка общения.

То ли дело пригородный автобус! Тридцать пять человек - разговаривай, не хочу! Возле водителя к тому же есть служебное кресло, в которое всегда можно усадить не успевшую купить билет студентку. Задумано - сделано. Я переучился на автобус, и в «правах» у меня появилась категория «Д».

- Ну, принимай аппарат, - сказал мне начальник автобусной колонны, показывая на ЛАЗ «Турист», стоявший два месяца у забора. Он был изъезжен почти до основания.

Открыв дверцу водителя, я сразу вспомнил, что этот автобус водил наш легендарный поселковский шоферюга, в котором весу было примерно полтора центнера. Между сиденьем и полом было вбито для подпорки толстенное полено. Около месяца я чинил «ЛАЗ», задерживаясь на работе дотемна.

Однажды вечером, кажется, это была пятница, «день шофера», я пришёл с работы усталый и заснул на диване, не раздеваясь. Проснулся от ощущения, что кто-то на меня смотрит. Это были Нэлка и её тюменская подруга Дина. Барышни сидели в креслах и молча смотрели на меня. Когда я проснулся и недоуменно уставился на них, девушки засмеялись. Они пригласили меня в гости. У Дины родители уехали в отпуск, и наша компашка, купив в магазине коньяк «Плиска», отправилась к ней на электричке. Дина жила в частном секторе Тюмени на окраине города, недалеко от железной дороги. Здесь не было никакой станции, но электропоезда останавливались на минуту по заведённой когда - то традиции.

После банкета девушки предложили мне остаться у них. Электрички уже не ходили, а тащиться пьяному на железнодорожный вокзал и договариваться с каким-нибудь проводником проходящего поезда мне не хотелось, и я с удовольствием остался. Меня устроили в гостиной на диване. Я погасил свет, и Нэлка вдруг пришла ко мне. Разумеется, я не мог сделать подлянку своему другу и специально заговорил с ней о Сашке, не проявляя интереса к её телу. Нэлка всё поняла и, пытаясь тактично выйти из этой ситуации, насколько это было возможно, стала отправлять меня в спальню к Дине. И я отправился....

В субботу Нэлка уехала домой, а я загостился у Дины, но в понедельник утром свеженький, как огурчик, был на работе.

В это же утро в тысячах километрах от Посёлка, где-то там, в туманном пригороде Лондона, скромный солнечный лучик заглянул на мгновение в широкое окно особняка, сверкнув бликами на натёртом паркете и снова скрылся за пасмурным британским утром. Настенные часы пробили девять. Сэр Хилсэй поднялся на второй этаж и вошёл в кабинет, не закрывая за собой дверь.

Он сидел за столом и разбирал деловые бумаги, когда в открытую дверь стремительно вошёл его младший сын.

- Отец, кажется, югославский нарыв - лопнул. Только что передали в новостях, что американцы бомбят Белград.

- Да, я слышал, но не американцы, а силы НАТО - поднял он глаза на сына. Сэр Хилсэй отметил про себя, что Вилли, окончив университет, выглядел не только вполне взрослым респектабельным молодым человеком, но стал деликатнее и мягче в обращении с отцом. Сын, обращаясь к отцу, уже не говорил - «сэр», как это было лет пять назад.

- Что теперь будет? Если Русские заступятся, это же - третья мировая!

- Нет, сынок, Русские не заступятся, они сейчас слабы. На это и расчёт. Эта маленькая война нужна, во-первых, для того, чтобы окончательно убрать из центральной Европы русское влияние. Во-вторых, подкинуть мусульманам Кавказа, арабам и Турции сладкую конфетку в виде поддержки исламской Албании, тем самым увеличив напряжение на юге России, которое отвлечёт внимание русского правительства от инновационного развития и продлит зависимость России от сырьевой иглы, ослабляя её и без того слабую экономическую конкурентоспособность на мировом рынке. В третьих, грядёт серьёзное потепление, и льды северных морей и ледник Гренландии значительно растают. А это значит, что под водой могут оказаться территории Скандинавии, северо-запада России, и почти всей Великобритании. Поэтому, надо уже сейчас подыскивать новую территорию для дальнейшего безбедного существования, а гористая прибрежная территория бывшей югославской Черногории вполне для этого подходит.

- А как же планы нашей компании по лесозаготовкам в России? Отменяются? - вопросительно взглянул Вилли на отца.

- Ну, почему же?, - не отменяются. Просто отодвинутся на какое-то время, - сэр Хилсэй поднялся.

- Выйдем на воздух.

Они вышли на веранду. С запада тянул свежий ветерок, раздвигая туман и придавая более чёткие очертания деревьям и зданиям.




Плохой бань.

Я не виделся с Диной неделю и в субботу, сходив в баню и побрившись, отправился к ней.

Шторы окон, выходивших на улицу, были слабо освещены. Где-то в глубине дома надрывался магнитофон. Я, постучавшись в запертые ворота, понял, что меня не слышат из-за музыки, и перелез через забор, чтобы постучать в окно с другой стороны дома, выходившее в сад. На освещённом окне не было шторы, и я увидел Дину на диване с Гошей.

Поймав в охапку свой порыв высадить кулаком крестовину окна, я выбрался на улицу и побрёл в сторону остановки электропоезда. «Опять это Гоша, - думал я, - то с Лёликом на меня в драку лезли, то барышню у меня увёл. Порву падлу». На душе сделалось тоскливо. Какое-то досадное чувство из детства. Как будто я, радуясь, бежал в кино и вдруг наткнулся на закрытую дверь кинотеатра. Опоздал.

Прошло три месяца. Закончились февральские бураны. И хотя в начале марта пробегали ещё снежные позёмки да изредка вылетала из-за леса какая-нибудь заблудившаяся, отставшая от своих, шалая метель, но днями в воздухе уже веяло весной.

Пересев на время очередного ремонта автобуса на спецмашину, я осваивал новую специальность - разбрасывателя удобрений на полях.

На бескрайнем снежном поле, от которого до ближайшего жилья было километров пятнадцать, бульдозером были расчищены дороги, шириной с тракторную лопату. По краям дороги высились снежные бурты полуметровой высоты. Так что развернуться грузовику или разъехаться двум машинам на такой дорожке было невозможно. По этим дорогам мы и ездили, рассыпая удобрения.

Я забежал в вагончик отметить путёвку. За столом сидел толстый учётчик и спал. В руках у него были очки. Но он их, видавших виды, перевязанных тонкой верёвочкой, не просто держал, а осторожно, как держат градусник, лелеял сквозь дрёму в своих толстых пальцах.

- Филипыч, спишь?!, - окликнул я его.

- А! Чо? - спросонья заухал он.

- Ай-яй-яй, спишь на работе!

- Нет, не сплю. Думаю.

Филипыч ждал последнюю машину, то есть мою. Расписавшись и поставив штамп в путёвке, он поехал домой на своём «жигулёнке». А я покатил на другой край поля рассеивать удобрения.

Последняя дорога, на которой мне предстояло разгружаться, оказалась до половины заметённой позёмкой. Я в сердцах выругал бульдозериста.

В зеркале заднего вида туманился шлейф красной пыли от удобрений. Мотор натужно ревел, проталкивая машину через сугробы. Я понимал, что, если забуксую, то мне придется здесь ночевать, так как вытащить меня из снега будет некому.

И всё же засадил машину в снег. Пришлось взять лопату и откапываться. Через полчаса, когда я уже основательно вымотался и вспотел от физической работы, стало темнеть. Ещё немного - и не только возле колёс, но и под мостами - чисто. Я сел в кабину и вдруг заметил в поле мигание жёлтых маленьких огоньков. Волки! При свете фар я стал пробивать себе дорогу накатом. Тронулся, выжал сцепление и, не тормозя, ждал, пока машина сама остановится в снегу. Затем сдал назад и снова накат. И так несколько раз.

А огоньки всё ближе. Конечно, им меня не достать, я же в кабине. И выходить не собираюсь. Остался последний перемёт непроторённого снега, и я решил его пройти с разгона. Двигатель ревел и перегревался. Через минуту я заметил, что разговариваю с машиной. То есть разговаривал я, а ЗИЛок слушал и делал своё дело.

- Ну, давай, дорогуша, давай! - кричал я ему, - а то будет нам тут и баня, и танцы, и волки. Вон они уже пришли поужинать твоим хозяином.

- Давай, давай, ну-у... - И «ЗИЛ» вырвался из снежного плена.

У нас дома была своя баня, но я любил бывать в общей. Там и парикмахерская, и пиво.

Баня заканчивала свою работу, и поэтому народу было мало. Два завсегдатая и Андрей Шохин, который пришел со своим гостем из Грузии.

- Привет счастливчик, - поздоровался я с Андреем.

- Здорово! А чем это я счастливей тебя?

- Ну, как чем? Я вожу мерзкие удобрения, а ты молоденьких учительниц.

- A-а,- улыбнулся он, - завидуешь?

- Ой, завидую-ю... Ну, ты уж будь на уровне... Андрей, держи бодрей!

- А я держу... ответил он под всеобщий смех.

Андрей всегда парился немилосердно, нагоняя пару до темноты в глазах. Когда он заходил в парилку, мужики говорили: «Опять этот паровоз»..., - и уходили из парной, потому что париться с ним было невыносимо.

- Ты что-то сегодня припозднился, - взглянул на меня Андрей, плеснув на каменку.

- Да пришлось в снегу побуксовать. Вся одежда пропотела, и сам пропотел.

- Ну, сейчас я тебя попарю.

- Нет уж, спасибо, - шутливо поклонился я. - Уж как-нибудь отмоюсь без твоего крематория.

- Пойдём, Эдик, - кивнул я грузину, предлагая ему выйти из парилки, - а то с Андрюхой нам жарко будет.

- Э! Зачем пойдём? - удивился он. - Давай париться будем.

- Нет, я пойду, мне это пекло не выдержать.

Я вышел в помывочную и, увидев, что в ней никого нет, заторопился в раздевалку. Откупорив пиво, я присоединился к мужикам, пережидавшим, как они говорили, «Андрюшкин мазохизм». Через пять минут дверь помывочной открылась и через порог, на четвереньках выполз Эдик и направился в дверь, ведущую в вестибюль, бормоча вперемежку русские и грузинские слова:

- Дольбиний бань, на фиг такой бань, совсем плохой бань.

- Эдик, ты куда раздетый?

Но он меня не слышал. Мужики хохотали. Через минуту зашла банщица.

- Мужчины, помогите парня в баню завести. Угорел, видно. Вышел на улицу и сидит там на скамейке голый. Как бы не простудился.

Мы подчембарились полотенцами и пошли за угоревшим.

После баньки мы с Андреем отпаивали пивом Эдика и себе не забывали наливать.

Гость с Кавказа не угорел, а просто ошалел от жары и испугался, что задохнётся.

Заскочив ненадолго домой, я переоделся в цивильное и отправился на танцы. Андрей со мной не пошёл, но и гостя не отпустил, видимо, опасался какой-нибудь драчошки.

Войдя в клуб, я нос к носу столкнулся с Диной.

- Привет.

- Приве - ет, - нараспев поздоровалась она.

- Ты никак одна?

- Одна. И вообще одна.

- Совсем, совсем свободная женщина?

- Совсем, совсем.

- Ну, тогда я тебя сейчас начну танцевать, а потом начну провожать.

- Ну, начни.

Мы ушли с танцев, когда они были в полном разгаре. Наш путь на станцию лежал мимо моего дома, и я, естественно, не мог не пригласить даму. Она не отказалась. Мы прошли в мою комнату, и я заварил кофе. В воздухе поплыл лёгкий запах бодрящего напитка. Я попытался обнять Дину, но она мягко отстранилась. Выпив кофе, гостья засобиралась домой:

- Мне пора, проводи меня до электрички.

- Лучше я тебя утром провожу, - взглянул я на неё вопросительно.

- Нет, Сёма. Не сегодня.

Я помог ей надеть пальто, и мы вышли на улицу.

Здание железнодорожной станции служило ещё и автовокзалом, и люди называли его так, как им было удобно. Если собирались ехать на автобусе - автовокзалом, если на электричке - станцией.

Автобусы и электрички уже не ходили, но проходящие по Транссибу поезда останавливались в Посёлке. На автобусной платформе одиноко стояла «Волга». Когда мы проходили мимо неё, Дина вдруг остановилась.

- Что ты? - спросил я.

- Да нет, ничего, пойдём.

На перроне Дина встретила своих соседей, мужчину и женщину, и мы подошли к ним.

- Сёма ты иди, а мы все вместе уедем.

- Я посажу тебя на поезд.

- Не надо. Я потом тебе всё объясню, - настойчиво сказала она.

Мне вдруг стало обидно, и я прошептал ей на ухо: «Если сейчас не можешь объяснить, то, наверное, и объяснять не нужно», - и уже в полный голос. - Счастливо доехать, - и поклонился её попутчикам.

До дома было недалеко, но лёгкий морозец всё же успел отрезвить мою голову и успокоить эмоции.

Этой же ночью меня разбудил стук в окно. Я оделся и вышел. Это был Гоша.

- Привет, - поздоровался он. - Извини, что разбудил, но у меня к тебе разговор, не терпящий отлагательства.

- Заходи.

- Да нет, я ненадолго. Давай здесь поговорим.

- Ну, давай.

- Ты, наверное, понял, что я из-за Дины.

- Не понял, но предположил.

- Дело в том, - он на секунду замялся, - дело в том, что мы собирались пожениться, но неделю назад поссорились. А сегодня я приехал к ней помириться, но не застал дома. Вернулся в Посёлок, и в клубе мне сказали, что она ушла с тобой. Я подъехал к вашему дому и увидел, что в твоей комнате горит свет, - Гоша вздохнул.

- Семён, я тебя ни в чём не обвиняю. Дина передала мне ваш разговор, но хочу спросить, как мужик мужика. Что у вас сегодня было? Честно можешь сказать?

- Честно? Могу. Секса, если ты об этом, не было, - обозлился я не столько на Гошу, сколько на себя за то, что не сумел понять настроения Дины. А ведь она приходила, видимо, проститься...

Мы помолчали. Гоша закурил. Мне не предлагал - знал, что не курю.

- Сёма, ты ведь с ней встречался, и, если не секрет, почему перестал?

- А я не перестал. Приехал через неделю, а она уже с тобой.

- Выходит, я тебе помешал?

- Ну, не знаю, помешал или помог?

Гоша недоумевающе взглянул на меня.

- Дина - девушка довольно свободолюбивая, - объяснил я ему.

- И мне её было бы не удержать. Да и не хочу я никого напрягать. Женщина должна уметь дорожить любовью мужчины.

- И ещё вот что, Гоша, - сказал я ему, когда он уходил. - Ты меня извини, что невольно заставил тебя волноваться, но я, кажется, ни в чём не виноват, да и Дина не виновата, так ведь?

- Ну, в общем - да, - кивнув, согласился Гоша.

Он вышел за ограду на улицу и сел в ту самую «Волгу», которая стояла на автовокзале, когда я провожал Дину.




Подольские

Прошло семь лет. Умерли один за другим мои старики, и я остался жить один в опустевшем доме. После их ухода в лучший мир я почувствовал, что как-то иначе смотрю на жизнь. Раньше я не задумывался о смерти. Мне казалось, что мои родители будут всегда. Но никто не вечен. Так же когда-нибудь не станет и меня. Значит, я должен успеть в этой жизни совершить всё то доброе и полезное, что положено мужчине.

Дальние, тяжёлые рейсы превратили мою молодость из беззаботной в ответственную, пассажирская служба водителя автобуса добавила в характер деликатности, а журналистская работа расширила взгляд на мир. Вот уже второй год, как я работаю корреспондентом районки.

В страну вместе с перестройкой влились новые слова, непривычные для русского уха и языка. До сих пор у меня изредка появляется желание взять глобальную расчёску и провести по всей стране, вычёсывая из нашего родного языка, как вшей, слова - паразиты: о кэй, ваучер, мэр, спикер, рэкет. Кстати, рэкет - это не просто иностранное слово и машина по отъёму денег у предпринимателей, это разновидность измены Родине, так как грабя каждого предпринимателя, это импортное изобретение наносит колоссальный экономический ущерб экономике нашей страны в целом.

На журналистской работе, обладая информацией, более отчётливо видно предательство чиновниками национальных интересов России. Один из моих газетных материалов касался малого предпринимательства. Углубляясь в эту тему, я увидел, что проблемы экономические вырастают из политических, и наоборот. Работая над статьёй по проблемам сельского хозяйства, я оказался свидетелем и участником полукриминальной истории.



В старом амбаре, где братья Подольские держали своё скорняжное производство, стоял невыносимый запах настоев, растворов, дубильных веществ. Главным на этом заводике был младший брат Прохор, закончивший лет пять назад технологический факультет сельхозинститута. Он умел мастерски выделывать шкурки пушных зверьков, а так же коровьи, овечьи и свиные шкуры. Это сырьё им свозили крестьяне со всех окрестных сёл, а вот пушнину приходилось добывать, рыская с ружьём по местным лесам. После выделки изделия красились и продавались в швейные мастерские, где из них шили меховые шапки, кожаные куртки и обувь. Рецепт выделки мастеру достался от деда. Как истинный браконьер, Прохор был хитёр и немногословен. Стрелял он превосходно. В прямом смысле - белку в глаз, чтоб не испортить шкурку.

   После удачных продаж старший брат Прохора Тимофей, которому было уже под сорок, уходил в загул от недели до месяца, в зависимости от вырученной суммы. Дела у них между пьянками и так шли не шатко - не валко, да тут новая напасть: появились конкуренты, скупающие по деревням шкуры аж за доллары.



Тимофей Подольский никогда не был женат и считался первым в Посёлке забиякой и драчуном. Качался гирями с тринадцати лет, был коренаст и мускулист. На его лице не успевали заживать синяки и ссадины, но на работе младшему подчинялся беспрекословно. Тимоха удивлял многих своей храбростью, граничащей с безрассудством. Если Прохор, охотясь на кабана, иногда приглашал с собой Тимофея, то старший Подольский всегда охотился один. В его комнате стены были украшены рысьими шкурами и волчьими головами, а на полу лежала шкура медведя, которую Тимоха ещё в молодости снял с убитого им медведя, чтобы подарить своей возлюбленной. Но то ли девушка не проявила к парню интереса, то ли её родители, но несостоявшийся тесть вернул подарок обратно. А однажды во время паводка, когда наша Ручейка вышла из берегов, и вода на глазах у растерянной толпы поднималась, грозя затопить распределительный электрошкаф, висящий на столбе в метре от земли, Тимоха, рискуя быть убитым током, не раздумывая, бросился в воду, добрался до столба уже по пояс в воде и выключил рубильник. Обратно к дороге ему пришлось возвращаться уже вплавь. Через считанные секунды вода затопила обесточенный шкаф. Если бы рубильник не был выключен, то без электроэнергии остались бы ферма и молзавод, а это значит, что могло испортиться сорок тонн молока.

Когда-то с братьями Подольскими наша юная компашка была в постоянной ссоре, так как они жили в Заручейке, а мы в Светловке. Пацаны этих районов Посёлка враждовали с незапамятных времён. Наш район получил своё название из-за близости к озеру Светлое. Сейчас, пережив юношеский возраст, мы, разумеется, уже не враждовали, но и друзьями не были. Хотя, встретившись однажды с Тимохой на берегу озера, мы провели вместе половину выходного дня. Недалеко неводили светловские пацаны, и мы купили у них окуней на уху, которую и варили здесь же, на берегу, купались и пили пиво. Тимоха оказался интересным собеседником. Он рассказывал о своих охотничьих похождениях и о повадках зверей. Разговор иногда съезжал на технические охотничьи темы, из которых я понял, что он не равнодушен к снегоходам и моторным лодкам.

- А правда, что тебя чуть медведь не задрал? - спросил я Тимоху.

- Правда, - усмехнулся он.

- Расскажи.

- Ну, в общем, зимой, мне тогда лет восемнадцать было, возвращался я с охоты и зашёл на летние выпаса. Выпаса, Сёма, это такая больша-ая поляна, обнесённая изгородью, а посередине домик стоит.

- Да знаю я, что такое «выпаса», - мне стало смешно. - Ты, чё?

- Ну, вот, - продолжал Тимоха. - Хотел я, значит, в дом зайти. Скинул с плеча подстреленную лисичку и карабин и положил на телегу. Она там с осени стояла без колёс. И только я несколько шагов сделал в сторону избы, как миша-то и выворачивает из-за угла. А зимой медведь - он голодный и злой. Я сообразил, что не успею до карабина доскочить, хотя он заряжен, и пуля в стволе. Батя ещё научил патрон из ствола вынимать только перед деревней. А зверюга остановился и на меня смотрит, того и гляди - кинется. Для него пять-шесть метров - это один прыжок. Я знал, что в таких случаях его надо на задние ноги поднять, разозлить, кидая в него камешки, а потом рогатиной резко упереть и ударить ножом вверх живота. Но под ногами снег, и нет никаких камешков, да и рогатины нет. Хорошо, что оглобли от телеги рядом лежали. Схватил я одну вместо рогатины и держу вертикально. Вроде как увеличиваю свой рост, пугаю его. Хотел с себя валенок снять и бросить в него, да возле ноги увидел торчащую из снега железяку. Схватил её, а это оказалась ось от тракторного генератора с якорем, ну и запустил в мишу, да, видно, больно попал. Зарычал мишутка, заругался, встал на дыбы и на меня... Бросил я в него шапку, он поймал, долю секунды нюхал человеческий запах, в этот момент я оглоблю одним концом упираю в землю, другим ему в грудь и бью ножом, и сразу отскакиваю. Но у него реакция будь здоров! Зацепил меня с правой по башке. Слегка, правда. Ухо только порвал да висок поцарапал. Я не помню, как оказался за телегой с карабином в руках. Хотел пальнуть в него, но он уже рухнул. Ревел и ворочался. Надо было стрелять, медведь мог и раненый меня достать. Жаль его было, да делать нечего - своя жизнь дороже, пришлось кончить его выстрелом в голову.

- Так это ты его шкуру своей девушке подарил? - не смог подавить я своего любопытства.

- Его, голубчика. Да не взяла она мой подарок, - Тимоха опустил глаза, помолчал.

- Я, видишь ли, ревнив оказался да не сдержан. Поссорились мы с Настей из-за ревности моей. Её батя и привёз ей в этот момент из Тюмени женишка нареченного. Не знал он, бедолага, что мы с Настей на сеновале давно полюбовно сладили. Ну и схлестнулись мы с женишком у них в ограде. Я его хлопнул, он к поленнице прилип, и она на него рухнула. Настин батя с племянником выскочили из дому помогать женишку, я сгоряча-то их тоже угостил. Настин двоюродный братишка оказался боксёром, и всю морду мне растыкал, но я всё же ухватил его за ножонку, раскрутил и бросил в забор. Проломил он своим телом доски, ну и сам маленько поломался. Две недели рёбра заживлял, - Тимоха усмехнулся.

- Наделал я шуму в их родне. А дня через три пришёл с подарком-то помириться, да не вышло.

- Так ты что же, и женат не был?

- Да пробовал с одной, потом с другой, да всё не то. Нет никого лучше Настеньки, - Тимоха вздохнул. - Вот и не стал дальше судьбу пытать, да и женщину никакую больше не хочу баламутить. Она в чём виновата, если у меня к ней ничего нет, а перед глазами только Анастасия?

- Да встретишь ещё... не старый ведь, - взглянул я на него сочувственно.

- А-а, - махнул он рукой. - Одному спокойней.

Прохор Подольский ехал по лесной дороге на шишиге, так называют в народе грузовой вездеход, автомобиль ГАЗ-66. Дорога была грязной и разбитой колёсами машин грибников и охотников. Прохор возвращался с охоты, с дальней заимки. Вечерело. В лесу уже начало темнеть, но фары он не включал. За очередным поворотом пришлось резко затормозить. В колее, загораживая проезд, стояла «Нива» с поднятым капотом. Возле машины двое - мужчина и женщина. Оба в резиновых сапогах и спортивных костюмах. На плечах у женщины накинута мужская коричневая лётная куртка. У мужчины руки были в мазуте, видимо, ковырялся в моторе.

- Что случилось? - высунулся Прохор в окно.

- Трамблёр рассыпался, - ответил водитель.

- Как вам помочь?

- Дотащи нас до дома. Это километров десять.

- Ну, что делать - то? Не бросать же вас тут, - проворчал Прохор.

Пока он объезжал по обочине «Ниву», ломая кусты, хозяин легковушки достал трос.

- Жена сядет к тебе в кабину, дорогу показывать.

Ехать пришлось не десять километров, а все тридцать. Причём по лесной дороге в другую сторону от автотрассы. Женщина оказалась интересной собеседницей. Она сказала, что супруг у неё - лётчик. Заместитель командира лётной части, а сама она врач.

В Посёлке многие слышали, что где-то в этих лесах есть военный аэродром, но толком никто не знал, где. Свет фар внезапно выхватил из темноты полосатый шлагбаум, и рядом двух солдат. Прохор остановил машину и переключился на подфарники. Из «Нивы» вышел лётчик и закричал:

- Откройте ребята, это меня на буксире тащат.

- Товарищь подполковник, это Вы?

- Да я, Скворцов, я, открывай.

- Скворцов, пусти нас домой, - крикнула женщина, пытаясь выглянуть в окно через голову Прохора.

- Извините, Зинаида Петровна, не узнал, - сержант повернулся к своему напарнику.

- Давай, открывай.

Зинаида Петровна угощала Прохора чаем с рыбными пирогами. Её мужа звали Виктор Иванович Сонник. Он вошёл с улицы и объявил Прохору:

- Бензином твою машину заправили под завязку. Предлагаю и нам заправиться. Как на счёт коньяка?

- Так я же на машине, - как бы извиняясь, возразил Прохор.

- А ты оставайся, завтра уедешь.

- Дома ждут, обещал. Если не вернусь - беспокоиться будут.

- Ну, что ж, жаль, посидели бы, - огорчился подполковник.

- А Вы в Посёлке бываете?

- Бываем, - кивнул хозяин.

- Так заезжайте в гости, - улыбнулся Прохор.




Сэр Хилсэй.

Пауза затягивалась. И это понятно - перед серьёзным разговором нужно хорошо подумать. Председательствующий не торопил. Он встал, медленно подошёл к окну, отогнул пальцем полоску жалюзи и долго смотрел на безлюдный пейзаж. Зелёная лужайка полого спускалась к реке, за которой сквозь кроны деревьев туманно просматривались домики предместья Лондона.

Остальные пятеро членов правления британского отделения организации молча сидели за столом, как мумии. Их лица не выражали никаких чувств, ни малейшего напряжения мысли. Тем не менее, каждый из них ворочал в голове сложные комбинации, касающиеся мировой политики. За соседним столиком, развалясь в креслах, сидели два молодцеватых старика. Это были старейшины организации, приехавшие на заседание в качестве наблюдателей. Именно они контролировали идеи ЦРУ, Массада, МИ-6, а также смежных им политических и общественных организаций, через которые финансировались цветные революции в разных странах, велась информационная война, оболванивались народы, изменялась геополитика. И всё это с одной целью: стремление к мировому господству и деньги, деньги.... Организация выигрывала финансово всегда, при любых конфликтах и войнах, при победе одной стороны и при поражении другой. Организация обогащалась даже во время мировых финансовых кризисов.

Старцы нетерпеливо посматривали в сторону председательствующего, и Сэр Хилсэй почувствовал, что самое время продолжить разговор.

- Вам слово, месье, - повернулся он к своему третьему заместителю, курирующему Северо-Восточное направление.

- Подготовка к Евроазиатскому саммиту глав государств отнимает у нас много сил, - начал докладчик,- и поэтому мы потеряли часть влияния на управление политическими процессами внутри России. События на Кавказе, несомненно, принесли нам ощутимые результаты, но все войны имеют свой конец, - он помолчал, зная, что его никто не поторопит, здесь это было не принято.

- В последнее десятилетие мы разными способами успешно снижали в русском обществе положительные эмоции, - продолжил докладчик. - И один из них - мода. Если посмотреть днём на улицы российских городов, то можно подумать что в стране - траур, так как очень многие молодые мужчины ходят в чёрных кожаных куртках, кстати, сшитых из российского сырья. Благо наш пиар по поводу законодательства парижской моды в одежде устойчиво действует уже не один век, а это не только психологическое влияние, но и хороший бизнес, который наряду с вирусными эпидемиями косвенно увеличивает объём продаж лекарств наших фармацевтических компаний. К этому добавлю, что нам удалось внедрить в молодёжную женскую моду зимнюю укороченную одежду, и русские девушки даже в морозы носят короткие куртки, простужая свои детородные органы и заранее обрекая на болезни своих будущих детей.

Что касается экономики, то нам по-прежнему пока удаётся удержать российское государство от прямого участия в развитии капитализации общества. Хотя в России созданы фонды государственной поддержки малого бизнеса, но они всё ещё опираются на акционерные банки, которые сами по себе являются структурой частного бизнеса. Русские не понимают, что один частник не обязан развивать другого частника. Это обязанность государства.

- То есть, - продолжил докладчик, - Российское государство переложило заботу о развитии экономики со своих плеч на плечи частного капитала. Поэтому мы считаем, что нам не стоит опасаться стремительного развития предпринимательства в широких массах российского общества, по крайней мере, ещё лет двадцать.

- Хорошо, - сказал сэр Хилсэй. - Русские сильны против внешней опасности, но внутренние не замечают, считая их не значительными. Если бы нашим предшественникам не посчастливилось свернуть Столыпинские реформы и организовать октябрьскую революцию, то вряд ли нам удалось бы удерживать индустриально - экономическое превосходство Европы над Россией. Но вот в Китае вы не досмотрели, и сейчас там в каждом сарае производство.

   -  Не я, а мы недосмотрели, - парировал докладчик. - Если нам не удалось внедрить там многопартийную систему - о чём говорить.

   Сэр Хилсэй развёл руками, как бы говоря: «За всем не уследишь». Он вернулся к столу, взял из коробки сигару, понюхал ее, покрутил в руке и, положив обратно, спросил, взглянув поверх очков на другого члена правления, специалиста по тотальным провокациям:

- Сеньор, как развиваются наши проекты под названиями «Скинхед» и «Вокзал»?

- «Скинхед» развивается слабо, на территории России вряд ли он наберёт нужные нам обороты, так как фашизм Второй мировой войны там хорошо помнят. Что касается «Вокзала», то тут дело обстоит лучше. Во всех крупных городах на железнодорожных станциях нами организованы бригады вымогателей, состоящих из полицейских вокзальных патрулей, и этнических криминальных группировок, которых и охраняют полицейские от справедливого гнева граждан.

- Русские догадываются, откуда ветер дует на их вокзалы? - спросил председатель.

- Нет, сэр. Они считают вокзальные грабежи отголосками перестроечного времени и смотрят на это как на уличное бытовое хулиганство. Возможно, поэтому их спецслужбы не видят нашей руки, а полицию мы незаметно для её самой втянули в этот бизнес. Гангстеры продолжают отнимать деньги у русских на их же территории, нагнетая тем самым ненависть в обществе к выходцам с Кавказа и попутно зарабатывая для нас деньги, хоть и не большие. Но, как говорят в России: «Курочка клюёт по зёрнышку и сыта бывает».




Самолёт.

Синоптики обещали короткую сухую осень и долгое предзимнее ненастье. Поэтому мужики старались до распутицы напилить и вывезти из леса дрова и заготовленное в лугах сено. Но сельское начальство, особенно руководство районного сельхозуправления, категорически не разрешало отвлекаться на личные нужды, пока полностью не закончится уборка. И против начальника управления Степана Михайловича, в принципе, хорошего человека, был применён некрасивый, но стандартный, безотказно срабатывающий приём.

В пятом часу утра к дому Степана Михайловича подкрался гружёный дровами самосвал «Камаз». Быстренько вывалив груз возле ворот, самосвал скрылся за углом в утренних сумерках. Хозяин дома, разбуженный грохотом, выскочил за ворота в трусах и фуфайке. Он, конечно, успел увидеть ускользающий кузов грузовика, да вот только номер был заляпан грязью. Охая и ахая, Михалыч понимал, что вдвоём с супругой таскать в ограду толстенные, как на подбор, двухметровые березины они будут до обеда.

- Вот паразиты, что удумали, а? - растерянно разводил он руками. - Сейчас попробуй, докажи, что не сам я... А начальство что скажет?

В восьмом часу утра, когда он выходил из дома на работу, по дороге шли женщины и поздоровались с ним. И тут же, как из-под земли, выросли двое местных шабашников.

- Михалыч, не надо ли дрова расколоть, распилить? Мы не за дорого.

«Ну, всё, - подумал Степан Михайлович. - Сейчас шоферы заорут: начальник привёз дрова, значит, и нам можно. Вечером все рванут за дровами, за сенами».



Вот уже месяц, как братья Подльские охраняли ночами по очереди скорняжный цех, который построили рядом с новым домом на краю Посёлка, в так называемой «Долине нищих», рядом с сосновым бором. Прохор построил себе коттеджик впрок, для своей будущей семьи, зная о том, что родительский дом должен остаться младшему в семье, то есть Варе. Он зашёл в новый цех, проверил закваски, осмотрел ещё раз своё хозяйство и вышел на улицу. К вечеру вызвездило и похолодало. По общему огороду, надрываясь со свистом, «Кировец» тянул две телеги, гружённые сеном. Сосед держал трёх коров. Прохор вернулся в дом и принялся убирать следы застолья. Сегодня гости нагрянули прямо к обеду. Подполковник Сонник, но не с супругой, а со своими сослуживцами: водителем и начальником охраны аэродрома. Хозяин угощал служивых водкой и мясными закусками из кабанятины, а водителю из напитков - только чай. «Почаёвничав», гости через пару часов отбыли к месту службы.

Прохор прибрался в доме и лег спать. Сквозь дремоту слышался гул двигателя, видимо, соседский «Кировец» разгружался. Прохор отвернулся к стене. Но гул перешёл в рёв с нарастающим свистом.

«Они что там, работяги, ко мне в сад заехали, что ли»? Прохор хотел встать и пойти отругать тракториста, как вдруг всё стихло. «Ну и ладно. Спать», - сказал он себе мысленно. Через пару минут в дверь постучали.

- Что там у них? - пробормотал Прохор, вставая с постели. Натянув трико, он пошёл открывать.

На крыльце стоял подполковник Сонник. Он был в комнатных тапочках, спортивных штанах и в распахнутой кожаной лётной куртке на голое тело. По виду было понятно, что он или всё ещё на веселее, или - снова...

- Прохор, ты извини за поздний визит. Загуляли с мужиками, а ночью у нас спиртного негде взять. Не выручишь, а?

- Заходи, - посторонился Подольский.

- Ты уже спал, наверное, - участливо, как бы извиняясь, спросил Сонник.

- Да нет, только собирался.

Прохор достал из холодильника и протянул гостю литровую бутылку водки.

- Извини, больше ничего нет

- А нам этого хватит, - обрадовался Сонник. - Ну, ладно, я полетел. Ещё раз извини... да, деньги потом завезу.

- Да брось ты, Виктор, всё нормально.

- Спасибо, Прохор.

Они попрощались. Прохор закрыл за ним дверь и пошёл в дом, но что-то его остановило. Он вернулся и вышел на крыльцо. Калитка ограды была закинута на засов. «Он что, дважды через ворота перелез? Вот неугомонный», - подумал Прохор, заходя обратно в дом. В этот момент в огороде снова загудело, да так, что заложило уши. Прохор снова выскочил на крыльцо. В огороде рев переходил в свист. Казалось, десять «Кировцев» буксовали одновременно. Из-за забора поднялась и кружилась клубами не то снежная пыль, не то дым. Напахнуло гарью. И вдруг в полутьме над огородом вертикально поднялся военный самолёт. Прохора на миг ослепили двухметровые пучки синевато - жёлтого пламени, как из гигантских паяльных ламп, которые через секунду вместе с гулом скрылись за верхушками сосен.

- Так вот почему он сказал «Я полетел», - подумал Прохор. - «Хорошо, что я на окраине построился, а не в центре, там бы полпосёлка разбудили».




Вилли.

На утренней планёрке редактор дал мне задание съездить в леспромхоз и написать материал о вновь открытой пилораме, для чего выделил редакционный уазик.

Мы с водителем встали и направились было из кабинета, но редактор остановил нас:

- Заскочите в районную администрацию, вас там ждут два пассажира. Какой-то англичанин и барышня из отдела экономики и прогнозирования. Они съездят с вами осмотреть пилораму, вот и Варя с вами поедет в качестве переводчика.

Варя Подольская закончила в Екатеринбурге энергетический факультет и заочно получала второе высшее образование на кафедре иностранных языков. В уральской столице ей остаться не захотелось, и она жила в родительском доме вместе со старшими братьями и работала фотокорреспондентом.

В редакции все прочили нам нежные отношения, но мы шарахались друг от друга, затурканные этими намёками. Хотя, казалось бы, не увлечься Варей было невозможно: спокойная, стройная, большеглазая шатенка, умеющая договариваться даже с очень эмоциональными людьми, она притягивала, располагала к себе с первого знакомства.

Англичанин оказался молодым человеком примерно моих лет. Высокий, светловолосый, с интеллигентным лицом, приятной улыбкой, но с чуть заметной настороженностью в глазах.

- Вилли, - представился он.

В машине, по дороге в леспромхоз, мы разговорились. Я сидел впереди, повернувшись вполоборота к гостю, Варе и женщине из администрации, которые, сидели на заднем сиденье. Вилли немного говорил по-русски, но с большим акцентом. Он приехал скупать на корню лес хвойных пород: пихту и ель, затем пилить его на местных пилорамах на лафет и отправлять в Англию. Варя переводила. Сначала Вили, как и положено воспитанным людям, смотрел в лицо и Варе и мне, поворачиваясь к нам поочерёдно, но постепенно, разговаривая со мной, он стал смотреть только на Варю. Мы с водителем это заметили и, переглянувшись, улыбнулись друг другу. Варя перехватила взглядом наши улыбки, и щёки её зарделись.

Прибыв в леспромхоз, мы узнали, что ничего там нового не открыли, а просто отремонтировали старую пилораму.

В лесопильном цехе Вилли внимательно наблюдал за процессом пиления брёвен на доски, а после остановки пилорамы тщательно осмотрел весь её механизм.

- Старая пилорама, - перевела Варя его слова специалисту администрации. - Не ровно пилит, и её уже не отрегулировать из-за износа.

И правда, не только двадцати миллиметровый тёс, но и доски-соро- ковки были слегка изогнуты, как лопасти пропеллера.

Всю обратную дорогу до Посёлка Вилли не сводил с Вари глаз. Мы довезли его до здания администрации, где он остановился в спецго- стинице. Прощаясь, англичанин поцеловал Варе руку и что-то сказал очень проникновенным тоном. Она смущенно улыбнулась.

- Ну, вот. Варенька, - повернулся я к ней, когда машина тронулась. - Кажется, у редакции появилась новая тема для пророчества.

Варя погрозила мне кулачком.

Мы все поняли, что она явно понравилась англичанину, и он нашёл блестящий повод с ней встретиться ещё раз. Дело в том, что на следующий день в районке была опубликована моя статья о вывозе за рубеж кожевенного сырья, и Вилли пришёл в редакцию поговорить с автором об этой проблеме, зная заранее, что Варе снова придётся переводить.

Разговор происходил в моём крохотном кабинете.

- Вот вы здесь пишете, что из переработанного кожевенного сырья можно за один год одеть население города в восемьдесят тысяч человек, собирая сырьё только с двадцати двух южных районов Тюменской области, но ведь вы не учитываете северные районы и соседние области. Это огромная территория. К тому же включится в коммерческий оборот новая экономическая цепочка: фермеры, закупщики сырья, переработчики, транспортники, портные, магазины. В этом бизнесе могут вращаться большие деньги.

- Так я об этом и говорю. Тот, кто всерьёз займётся этим делом, одевая население в кожу и меха, будет ежегодно получать хорошую прибыль. Судите сами, лишь за один прошлый год по данным тюменской таможни, за рубеж было вывезено шкур только крупного рогатого скота на полмиллиона долларов. Вот взгляните, - вынул я из папки с документами таможенную справку. Вилли внимательно изучил документ, довольно бегло читая по- русски.

- На полмиллиона, - задумчиво произнёс он. - А ведь переработанное сырьё уже в полуфабрикате увеличивается в цене почти вдвое, не говоря уже о готовой продукции.

- А сколько в округе кожевенно-перерабатывающих заводов? - взглянул он на Варю.

- А ни одного нет! - раздался голос от дверей. На пороге стоял Подольский. - А вот в 1877 в Тюмени было 67 заводов, которые за год выделывали примерно пятьсот тысяч кож.

- Привет. Ты зачем пришёл? - бесцеремонно спросила его Варя.

-Заплатил за продление рекламы, - он кивнул мне, здороваясь.

- Познакомьтесь, это мой брат Прохор, - представила она его англичанину. - Кстати, единственный в районе, кто законно занимается выделкой шкур.

Британец оживился, встал и пожал руку Прохору.

- Очень приятно, меня зовут Вилли Хилсэй, - старательно, но с акцентом проговорил он.

Дальше беседа шла почти без моего участия, поскольку Вилли интересовали исключительно брат и сестра Подольские.

- Кожевенное сырьё вы закупаете у фермеров, а мех у охотников? - сыпал вопросами британец.

- Я сам охотник.

- О, и я в Англии бываю на охоте. А здесь какие пушные звери водятся?

- Ну, во-одятся, - протянул Прорхор, хитро усмехнувшись. Затем внимательно посмотрел на Вили и серьёзно добавил:

- Годные для нашего дела: заяц, лиса, бобёр, белка, ондатра.

- А можно с вами на охоту? - осторожно спросил Вилли.

- На охоту? - Прохор вопросительно взглянул на сестру. Она пожала плечами.

- Ну, добро, поехали. Завтра и поедем, - решительно добавил он.




Тобик.

Вилли стал часто бывать у Подольских. Познакомился с их кустарным производством. Дал несколько дельных советов по закупке шкур и по рекламе. С Варей они обсуждали энергетические новшества. Она показала ему свой проект ветровой энергетической установки, которая по её задумкам, должна находиться на подвеске у дирижабля, на высоте четырёхсот метров над землёй, там, где всегда дует ветер. Возвращаясь периодически к этой теме в разговорах, они стали вместе доделывать Варины чертежи, заинтересовав при этом её брата Тимофея. Тот даже выпивать перестал.

- Нельзя дирижабль заполнять водородом, он взрывоопасный, - доказывал Тимофей.

- Вспомните катастрофы. Горели и наши цепеллины, и иностранные. Сколько людей погибло.

- Но в этом не будет людей, - возразила Варя.

- Всё равно, для безопасности лучше заполнить гелием, - горячился Тимоха.

- Да, гелий, - это безопасно, - согласился Вилли, - но у него нет такой подъёмной силы, а ведь на подвеске у дирижабля будет значительный вес. Вряд ли кто-нибудь станет вкладывать деньги в маломощную, да ещё такую сложную конструкцию. Поэтому на подвеске надо разместить, как минимум, три лопастных генератора, чтоб они могли обеспечить электроэнергией, например, посёлок, где-нибудь на Севере Тюменской области или экспедицию геологов с производственными и жилыми зданиями на полярном Урале. Кроме того, четыре троса, удерживающие дирижабль, тоже немало весят, и наконец, три энергокабеля. Таким образом, общий вес оборудования будет неподъёмным.

- А если гроза? Попадёт молния в дирижабль и... взрыв, - не унимался Тимофей.

- У каждого троса своя лебёдка, - пояснила Варя. - Они включаются одновременно и спускают дирижабль. Одновременно со спуском, примерно за сто метров до земли, выкачивается в атмосферу водород. Но вот в целях безопасности для такой электростанции потребуется территория, примерно два квадратных километра.

- Для Европы это актуально, - улыбнулся Вилли. - Но не для Сибири с вашими просторами.

- Ну, хорошо, с этим понятно, - кивнул головой Тимоха, - но как быть с ветром?

- А что с ветром, братец?

- Он ведь не всегда дует равномерно. Если задует сильней, то лопасти могут так раскрутиться, что генераторы выдадут запредельную мощность, и приборы не выдержат.

- Для этого давно придуманы центробежные стабилизаторы скорости вращения, которые притормаживают вентиляторы,- возразила Варя.

Если в энергетических задумках движение было пока на уровне чертежей, то в скорняжном цехе у братьев дело пошло на лад. Селяне везли Подольским шкуры со всех районных сёл, чем нанесли урон в коммерции нелегальным скупщикам.

В субботу Варя и Вилли сидели на кухне и пили чай. Вдруг во дворе залаяла собака.

- Тимофей с охоты вернулся. - улыбнулся Вилли.

- Нет, Верный бы на него не залаял, это кто-то чужой, - Варя встала. - Я пойду посмотрю.

- Я с тобой, - тоже поднялся Вилли.

Возле ворот стоял коротко стриженый мужчина, лет тридцати пяти. Пальцы рук у него были в татуировках. Варя несколько раз видела его в Посёлке. Никто не знал, как его имя, но все знали кличку, как у собаки - Тобик. Люди поговаривали, что он что-то натворил у себя на родине и скрывался от возмездия в Посёлке. В пяти метрах у дороги стояла тёмно-синяя «девятка» с затемнёнными стёклами, одно из которых было приспущено. Над его краем Варя разглядела бритую голову и наглый взгляд, скользящий по её фигуре.

- Братья дома? - спросил татуированный.

- Нет, - ответила она. - Может быть, что-нибудь передать?

- Передай, пусть поумерят свою прыть, а то будут нам платить за своё стахановство.

- Ладно, передам, - пожала плечами Варя. Она повернулась и, заходя во двор, взяла Вилли за руку и потянула за собой.

- Кто это? - спросил он, когда они зашли в ограду.

- Недоумки, бандиты местного разлива.

- Гангстеры?

- Ну да, типа того.

- Надо вызвать полицию, - забеспокоился Вилли.

- Успокойся, братья придут и сами решат, что делать.

Тобик сел за руль «девятки».

- Тёлка испугалась. Стукнет ментам, - взглянул на своего шефа пассажир, сидящий на переднем сиденье.

- Клёпа, ты бы меньше на неё глазел, так она бы не испугалась, - отозвался с заднего сиденья Лисицин. Это он нанял «синих» наехать на Подольских. Они составили ему сильную конкуренцию в скупке свиных шкур, которые он продавал за доллары оптовым скупщикам из Прибалтики.

- Не стукнет, - отозвался Тобик. - Там всё решает Прохор. А он не пойдёт в ментовку - гордый. А пойдёт к своим местным корешам, а они тоже срок тянули, так что мы с ними найдём общий язык.

В сенях кто-то затопался.

- А вот это Тимофей, - сказала Варя, выскальзывая из объятий Вилли. Они встали с кресла, поправили одежду и чинно уселись за стол.

Вошёл Тимофей.

- Садись обедать, - взглянула на него Варя.

- Ага, только руки помою.

- Как охота? - спросил его Вилли.

- Да так себе...

- Криминальнообразные приезжали, - осторожно проговорила Варя. - Тобик страху на нас нагоняет. Пусть, говорит, поумерят свою прыть или нам будут платить.

Тимоха несколько секунд посидел молча без движения, затем встал, взял карабин и повернулся к двери, но в дверях стояла сестра.

- Не пущу. Нужно Прохора дождаться.

- Он приедет вечером. Раз уже бочка покатилась, Лис сейчас против нас половину сидячих поднимет. Купит, у него деньги есть. Надо идти с корешами потолковать.

- Оставь дома оружие, а то наделаешь дел, - нахмурилась Варя.

- Как скажешь, сестрёнка, - усмехнулся Тимоха. Он поставил карабин в железный ящик и, закрыв на замок, подал ключ Варе.

- Значит так, - Подольский остановился в дверях. - Никому не открывать. А ты остаёшься охранять мою сестру, - улыбнулся он, глядя на Вилли.

Из редакции уволился водитель, и пока не приняли нового, мне пришлось поработать ещё и водителем.

Возвращаясь в редакцию на служебном «УАЗе», я догнал Тимоху, который торопливо шёл по улице, но почему-то не по тротуару, а по обочине. Я притормозил.

- Садись, довезу.

- Вот спасибо, - улыбнулся Подольский.

- Тебе куда?

- Да надо к Тобику наведаться. Знаешь, где он живёт?

- Знаю.

- Ты вот что, Сёма, - Подольский повернулся ко мне, навалясь спиной на дверку.

- Ты можешь меня до него довезти и там подождать пять минут?

- Конечно, могу.

Я знал, что Тимоха не общался с приезжими - не доверял. А тут вдруг такой визит. Его сосредоточенное лицо выражало беспокойство. Обеспокоенным я Тимоху никогда не видел.

- Ты к дому не подъезжай, а остановись на дороге и двигатель не выключай, ладно? - взглянул на меня Подольский.

- Ладно, - кивнул я, поняв, в чём дело, - Может, тебе монтировочку с собой взять?

- Да ни к чему, - улыбнулся Тимоха. - Лучше пусть монтировочка у тебя будет, на всякий случай.

Тимоха подошёл к глухому забору, открыл калитку и вошёл во двор. В его сторону тут же кинулась кавказская овчарка, привязанная толстой цепью к столбу ограды. Подольский отступил было назад, но поняв, что здоровенный пёс до него не достанет, шагнул вперёд. Безопасным было лишь небольшое место у калитки. Собака лаяла до хрипоты, вставала на задние лапы в метре от Тимохи, но цепь всякий раз опрокидывала её на землю. Из дома вышел Тобик.

- Здорово, - крикнул ему Тимоха.

- Здоровей видали,- ответил хозяин, подходя к собаке. - Фу, Полкан, фу.

Но пёс не унимался.

Тобик протянул руку к голове собаки, и пёс на секунду повернулся к хозяину. В этот момент Подольский схватил левой рукой ошейник и сильно скрутил его. Пёс начал задыхаться. Ему стало не до Тимохи. Правой рукой Подольский схватил цепь и быстрым движением обмотнул её вокруг шей Тобика и, тут же отпустив собаку, отпрыгнул к калитке. Пёс рванулся к Тимохе, встав на дыбы. Теперь уже задыхался Тобик - собачья цепь петлёй стянула ему шею. Тобик схватился обеими руками за эту удавку, пытаясь освободиться, но тщетно - пёс хрипел в бессильной ярости, натягивая цепь, как струну.

- Жить хочешь, так не лезь! - крикнул Подольский. - А то Полкан скушает Тобика.

Тимоха постоял ещё несколько секунд, хладнокровно наблюдая, как корчится в петле хозяин собаки, и вышел. Чтобы овчарка успокоилась и ослабила цепь, он закрыл за собой калитку.




Кондор.

Свернув на свою улицу, Прохор увидел перед собой в сотне метров «жигулёнок». Он знал, что эта машина одного из местных «братков» - Бориса Сизикова, по кличке Сизырь. «Жигуль» свернул к дому Подольских.

- Ко мне в гости, что ли? - подумал Прохор, нажимая до полика на педаль газа. БМВ резко увеличил скорость, прижимая водителя к спинке сиденья. Подольский подъехал к дому в тот момент, когда гость вышел из машины. Это был не хозяин жигулей, а парень из его бригады, отсидевший по малолетке за грабёж, о чём можно было догадаться по наколкам на пальцах.

- Сизырь просил передать тебе и Тимохе, что Тобик с одним крутеньким из соседнего района, у которого в Тюмени подвязки, через два часа приедут к Кондору. Хотят склонить местную братву наехать на вас. Кондор сказал, чтоб ты тоже пришёл, а Тимоха не ходил. И ещё сказал, что держаться будем вместе, не сдадимся.

- Откуда Сизырь узнал, что они прикатят? - спросил Прохор.

- Разведка... - улыбнулся парень.

- Значит, кто с Тобиком будет неизвестно?

- Предположительно - Понурый, такой седоватый. Понуровский. Говорят, он мечтает стать смотрящим над Посёлком.

- У нас свои ребята есть, - хмыкнул Прохор.

- Вот именно, - подтвердил посыльный.



У Александра Кондорова своих детей не было, но приёмных он растил как своих. Семейный негатив начался, как у многих: сокращение армии, увольнение в запас, безработица, безденежье, запой.

Дом Кондора, который он именовал не иначе, как особняк, стоял на краю села, дальше было поле и сельское кладбище в тополях. Это помещение из красного кирпича служило когда-то конюховкой бывшему колхозу, но колхоз распался, конный двор растащили, а конюховку не успели - её купила для Кондора его жена, предварительно продав свою трёхкомнатную квартиру. Оформив развод, пока Кондор отбывал срок, она в день его пятидесятилетия отправила ему письмо, в котором сообщала, что уезжает с детьми к своим родителям сначала в Саратов, а потом к сестре в Германию, и подсластила эту юбилейную пилюлю подарком из красного кирпича.

- Мы тут все местные, - заговорил Александр Кондоров, обращаясь к Тобику. - Сидячие - не сидячие, предприниматели и такие лентяи, как мы с тобой, все знаем друг друга с детства, нам здесь жить и умирать. И хотя мы иногда между собой ссоримся, но друг за друга, за своих, поселковских пасть порвём, а если вам, приезжим, это не нравится, то можете ехать туда, откуда прибыли. Но если останетесь и будете пытаться насаждать своё преимущество, то в поселковской земле места всем хватит.

В комнате повисло тяжёлое молчание.

- Ну, а если твои друзья, Понурый, - Кондор повернулся к гостю, - жить будут тихо, не обижая местных жителей, то никто их не тронет. Так ведь, Сизырь?, - покосился Кондор на друга, сидящего за его спиной.

- Воистину так, - кивнул Сизырь. - Негоже «иметь» население там, где живёшь.

- Даже я не работаю в Посёлке, - тихо из угла комнаты произнёс вор-карманник, и его лицо осветилось улыбкой, за которой угадывалось недовольство.

- Да я знаю, - повернулся к нему Понурый. - Ты, Пианист, единственный в Посёлке, кто несёт в общак. Правда, редко.

- Я не понял, у тебя ко мне предъява? - ухмыльнулся вор.

- Да нет, нет, - поспешил поправиться приезжий.

- Я - не стахановец. Редко работаю, редко ношу.

Все знали, что Пианист был детдомовским и не имел ничего своего - ни дома, не детей. Даже транспорта у него не было. Велосипед и тот принадлежал вокзальной буфетчице, с которой Пианист жил в её же доме. Одевался вор скромно, не выделяясь из толпы. Пианистом его прозвали ещё в детдоме за тонкие пальцы. Но никто не знал, что иногда он порабатывал на контрразведку, в которой служил его друг по детдому.

- Понурый, - повернулся к приезжему Кондор. - Мы с тобой, кажется, ровесники. Помнишь, в детстве смотрели фильмы про войну? И всем пацанам хотелось стать танкистами, лётчиками.

Понурый молча ухмыльнулся.

- В конце семидесятых, начале восьмидесятых, - продолжал Кондор, - кумирами пацанов были хоккеисты, ну а нынешние пацаны воображают себя ворами в законе и смотрящими.

- Ну и правильно, - вставил Тобик. - Смена подрастает.

- Смена-то подрастает, только не у нас с вами, а у ЦРУ, - возразил Кондор.

- В смысле? - нахмурился Понурый.

- О программе Даллеса слышали, что-нибудь?

- Ну, слышал, - кивнул приезжий.

- Каждый день по телеку гонят фильмы, где героями показаны ребята из братвы - стреляющие людей направо и налево. Отморозки, то есть. Те, на чьи деньги снимаются такие фильмы, внедряют через телевизор в молодёжную среду насилие и беспредел, и делают на это моду. То есть программа Даллеса, как и задумано автором, работает против России. А ведь в этом документе сказано, как они планируют нас кончить: «мы незаметно подменим их, - то есть наши, - поднял указательный палец Кондор, - моральные и духовные ценности и будем постепенно растлевать молодёжь». А растлённое общество не способно держать территорию.

- Так ты чё, красный? - втянул голову в плечи туповатый Тобик.

- Я не красный, я - русский, и люблю свою Родину. И в обиду её никому не дам. Ни врагам, не предателям, то есть ни вам, ни Даллесу.

- Ты чё меня с предателями равняешь? - бешено сверкнул приезжий глазами.

- Да как тебе сказать, - недобро взглянул на него Кондор. - Сам то подумай: грабя предпринимателей, ты ослабляешь экономику своей Родины.

- От постриженных коммерсантов одной деревни экономика не загнётся.

- От одной, конечно, не загнётся, но паразитирующий класс - криминальные группировки и ЧОПы стригут каждую деревню, каждый город, а в масштабах страны получается колоссальная сумма, которая не попадает в раскрутку отечественной экономики. А Подольские, кстати, не коммерсанты, а производственники.

Приезжий опустил голову.

- Кроме того, - улыбнулся ему Кондор, - и ворам невыгодно обнищание экономики. Что можно украсть у нищего?

- Ты ведь тоже не ангел, - покосился Понурый на собеседника.

- Я не ангел, - согласился Кондор. - Но своих земляков не обижаю и твоих, кстати, тоже.

Кондор говорил правду. После зоны, в которую он угодил вместе с друзьями за жестокую драку в ресторане с залётными джигитами, Кондор с подельниками промышлял тем, что заставлял отстёгивать за въезд приезжие строительные бригады с Кавказа и Средней Азии. Или устраивал на работу в эти бригады местных парней и устанавливал зарплату, которую им должны были платить работодатели. Парни с каждой получки понемногу платили ему за устройство на работу. Эти деньги плюс небольшие пожертвования местных предпринимателей составляли местную казну, которую никто не называл общаком. На эти деньги покупалась одежонка сиротским поселковским ребятишкам и выручались односельчане, оказавшиеся в трудной ситуации. Но любые траты обсуждались сообща всеми вносителями. Кроме того, Кондор со своей братвой сам брал небольшие строительные подряды. Они рубили баньки, стайки, ставили деревянные дома, а когда не было такой работы, нанимались по Посёлку пилить и колоть дрова, правили заборы, копали картошку, навозили гряды, нанимались на сенокосы, а зимой убирали снег. Не гнушались никакой работой.

- И вообще, Понурый, мы в твой район не суёмся ни по каким делам, и ты бы нам тоже ответил взаимностью. Не езди к нам, а? - просительно произнёс Сизырь. - Знаешь ведь поговорку: «Лучше соломенный мир, чем железная драка».

Когда Тобик и Понурый уехали, Сизырь спросил обращаясь ко всем присутствующим в комнате:

- Как думаете, братишки, организуют они против нас войнушку?

- Думаю, да, - кивнул Кондор.

- Будем готовиться к наезду,- вздохнул Пианист. - Есть у меня кого подтянуть.

- И у меня, кажется, есть, - откликнулся молчавший во время разговора Прохор.

- Значит, так, - Кондор поднялся. - В город по одному не соваться. На вокзале поставим ребятишек, пусть смотрят, кто приезжает, и с тракта тоже. С гаишниками договорюсь.




Десять обтёсанных.

Через день, в шесть утра, у Кондорова зазвонил радиотелефон. Он ответил:

- Алло.

- Саша, привет.

- Здорово, - узнал Кондор голос одноклассника, бывшего гаишника, теперь уже пенсионера.

- Сань, всё, как ты предполагал, едут не из города, а со стороны Притобольного района, как бы говоря, что нет среди них городских, хотя по номерам джипов этого не скажешь.

- Понял, действуем по плану.

- До связи.

Колонна легковых иномарок из четырёх седанов и двух джипов, сверкнув зеркальной тонировкой, свернула с тракта на грунтовую односторонку в сторону Посёлка, крыши и телевизионные антенны которого виднелись в километре за кустарником, тянувшимся с обеих сторон вдоль дороги, окантованной глубокими заводнёнными канавами. Грунтовка - ухабистая и такая узкая, что двум машинам не разъехаться. Когда-то это была всего лишь дамба, насыпанная на случай паводка, но после того, как по ней стали ездить местные жители и утрамбовали колёсами грунт, власти со стороны Посёлка поставили знак «Въезд запрещён», и дорога стала официально - односторонкой. В двух местах канава была разорвана, и были устроены съезды, примерно в сотне метров друг от друга.

Для засады место идеальное. Но засады стояли и на других двух въездах в Посёлок.

Понурый стрелку Кондору не назначал, не считая его себе равным. Кто он такой? Не автортитет, не из блатных. Так, бывший вояка. Ну, отсидел разок за какую - то драчошку... Поэтому Понурый решил нагрянуть с утра, чтоб застать дома всю малочисленную бригаду поселковских, состоящую всего-то из десяти человек.

Въехав на ухабистый участок, машины снизили скорость и сократили между собой интервал. Как только последний джип проехал первый съезд, поселковцы получили по рации команду:

- Начали!

Из кустов одновременно по обоим съездам вымахнули на насыпь два БТРа, перекрыв дорогу спереди и сзади. Тут же из-за кустов поднялся военный самолёт вертикального взлёта и посадки и завис над кустами впереди колонны, повернув нос в сторону гостей. На подвеске у него голубели две ракеты класса «воздух-земля». Колонна иномарок остановилась. Пассажиры, ошарашенные самолётным гулом и видом ракет, выскочили из машин с намерением бежать, но вдоль дороги с обеих сторон у кустов уже стояли ребята в чёрной форме с автоматами, в бронежилетах и масках. Самолёт сместился в сторону и сел за кустами. Стало тихо. В тишине раздался голос из громкоговорителя:

- Братва, кто хочет жить, бросайте оружие на откос и ложитесь мордой в землю.

Оружия было немного. Автоматчики обыскали лежащих, машины, переписали госномера, номера кузовов и двигателей. Все отобранные документы передали старшему. У всех сняли отпечатки пальцев.

- Открыть окна и сесть в машины, - скомандовал голос из громко говорителя. Незваные гости расселись по машинам. В одной из машин тонированное боковое стекло оказалось не опущенным. К иномарке подскочили два автоматчика и два ствола, как два чёрных зрачка, уставились на тонировку.

- Вам же сказано - открыть окна. Открывай! - крикнул автоматчик.

- Оно не открывается, - ответил кто-то из машины.

Два удара прикладом автомата, и слоёное стекло потрескалось и вогнулось внутрь салона.

- А сейчас, - продолжал невидимый диктор, - ласково просим отбыть восвояси. Тебя, Понурый, дома ждёт жена Наталья и дочь в Москве на улице Мира, за тебя, Кислый, мать переживает, а за тебя, Рыжий ... и голос назвал по кличкам и фамилиям всех, кто сидел в иномарках, а также их родственников. В этот момент по обоим съездам на дорогу стали подниматься люди - местные мужики и молодые парни.

- А это ещё что за профсоюз? Смотрите, их человек триста! - заволновался кто-то в задней иномарке. - Разорвут нас на мелкие кусочки.

Люди вплотную подступили к машинам. Кто-то скомандовал:

- Разворачивай оглобли!

Приподняв на руках седаны вместе с молчавшими пассажирами, мужчины развернули их в обратную сторону и поставили на колёса.

- Теперь джипы, мужики!

- Да ну их... Они тяжёлые, пускай пятятся!

К машине, где сидел Понурый, подошли несколько подростков, лет по пятнадцати, и остановились рядом с автоматчиками. Один из парней крикнул в открытое окно:

- Дяденька Понуровский, вам же сказали не ездить в Посёлок, - и добавил с вызовом:

- Чё ты сюда припёрся?!

Понурый побагровел.

- Сейчас, когда допятитесь до трассы, - продолжал кричать парнишка, - сразу налево, если конечно, вам надо к своим хозяевам в Израиль или в Англию, ну, а если в Штаты, то направо.

Пацаны засмеялись.

- Ты, я тебе язык вырву, - захрипел Понурый.

- А вот за грубость ребёнку можно и схлопотать, - и человек в маске направил на пассажиров джипа автоматный ствол.

- Убери ружо, дяинька - мент, - огрызнулся Понуровский.

- Ишь ты, какой начитанный! Ментов здесь нет. А вот джипчик у тебя классный. Конфисковать его, что ли, для наших бойцов - Родину охранять.

- Да пошёл ты..., - буркнул Понуровский.

- Поделикатней, раз уж прокололся,- послышался голос с заднего сиденья. - Толпа в триста рыл, Бэтээры, самолёт, а ты говорил - «десять обтёсанных». Может, у них и подводная лодка в Ручейке есть, а, Понурый?




Стучатся надо...

В семье Подольсих произошло событие: Вилли сделал Варе предложение руки и сердца, и она согласилась. И хотя этих событий ожидали, но всё - таки вместе с радостью в семью пришла тревога. Свадьба - это всегда хлопоты. Когда поженятся, где будут жить? В России? В Англии? Нужно ли венчаться и в какой церкви? Варя - православная, а Вилли - католик. А начатый совместный с Вилли бизнес, который уже приносил первые плоды? Вопросов было много.

Вилли не собирался везти Варю в Англию и знакомить её там с родителями, опасаясь, что они будут против их брака. Он думал пригласить, то есть выманить, родителей в Россию. Ему хотелось, чтобы они сами посмотрели на эту необъятную, сильную духом, хотя и неухоженную страну. Погостили, почувствовали характер, душу Сибири. Её широту и мудрость, открытость и томную загадочность, разухабистость и суровую строгую сдержанность. Да и Варя в родной среде будет уверенней держаться при знакомстве с четой Хилсэй. Кроме того, Вилли хотел заинтересовать отца новым направлением бизнеса, но говорить об этом легче было бы на том месте, где Вилли собирался начать дело. Чтобы отец правильно оценил его задумку, ему надо не только объяснить в деталях бизнес-план и показать место и объекты будущего дела, но и раскрыть для отца потенциальные возможности территории Западной Сибири и Зауралья не из сводок, а визуально.

Вилли был почти уверен, что отец приедет, но как убедить мать? И тут он вспомнил про перстень с алмазом, который она дала ему в дорогу со словами: «Вот, возьми и сохрани до возвращения. Эта фамильная драгоценность, реликвия рода Хилсэй. Перстню около трёхсот лет. Он принадлежал жене твоего дальнего предка и тёзки Вилли Хилсэя. Она была русская. У этого кольца существует двойник, которого никто не видел. На том перстне алмаз больше этого. Гравировка на русском языке «Хилсею за верность России», а на внутренней стороне ободка надпись: «Петербург, 1721 год». И ещё надпись не полных слов. Не удивляйся, что я знаю о нём. Описание перстня в роду Хилсэй передаётся из поколения в поколение. Твой тёзка служил в России царю Петру и после его смерти, по доносу некоего Жерона, был отправлен в ссылку, где и пропал без вести, а вместе с ним и перстень.

Ты едешь в Россию. Может, тебе удастся отыскать следы двойника. Хотя надежды мало. Но будь осторожен, камень дорогой. Кольцо никому не показывай. Надевать и носить перстни могут только супруги Хилсэй, для них они приносят удачу. Другим людям носить и даже мерить не безопасно - могут произойти негативные изменения судьбы». Вилли вспомнил, как он шутливо прошептал, недоверчиво улыбнувшись матери.

- Мистика.

«Не обижай мать! Это не шутки, это, - она строго взглянула на сына, - проверено временем. Да вот ещё... девичья фамилия нашей русской пра-пра-пра бабушки - Фирсова».

Вилли позвонил матери по мобильному телефону:

- Мама, приехать мне пока не дают дела. Но мне тут нужен отец для консультации, и я хочу, чтобы вы приехали вместе.

- Как ты себе представляешь свою мать в Сибири? Меня - в таёжном городе, где по улицам ходят медведи.

- Тюмень - современный, красивый город, - возразил Вилли,- а до тайги - тысяча километров. Медведей здесь нет, но зато по улицам ходят симпатичные и образованные девушки.

- Образованные, - переспросила мать, - в Сибири?

- Да, представь себе. И одна из них с двумя высшими образованиями - претендентка примерить наш фамильный перстень.

В трубке почувствовалось напряжённое молчание.

- Что ж, я приеду взглянуть на претендентку, - услышал Вилли в трубке сухой тон матери.



После обеда заместитель редактора остановила меня в коридоре.

- Съездите с Варей в музей, там сейчас выставка вышивки. Сфотографируйте, возьмите интервью у мастериц.

- Прямо сейчас ехать?

- Прямо сейчас.

Я заглянул в фотолабораторию:

- Варя, поехали.

- Стучаться надо, - хозяйка кабинета бросила на меня недовольный взгляд. Рядом с ней стоял Вилли и держал на ладони серебряный перстень с бриллиантом.

- Извините, - попятился я.

- Да ладно уж, заходи.

- Некогда заходить, ехать надо. Подожду в машине.

Я направился к выходу, но что-то меня остановило. В памяти медленно всплыл ночной тюменский сарай и два седых старика.

«Точно! - вспомнил я, - Перстень! Старик читал на нём гравировку. Что-то.. «За службу Родине Халсею», - Нет, не Халсею, а Хилсэю. У Вилли фамилия Хилсэй! Значит, он и есть тот, для кого старик хранил этот перстень. Сохранил, значит».

Профессиональное любопытство вернуло меня в фотолабораторию. На этот раз, перед тем как войти, я постучал.

- Войдите, - послышался голос Вари.

- Прошу прощения за назойливость, - я учтиво поклонился Варе. - Но у меня вопрос к вашему гостю. Разрешите?

- Зимин, не придуривайся. Чё те надо? - в глазах девушки читалось недоумение.

Я повернулся к англичанину.

- Вилли, у вас на ладони лежал перстень. Лет восемь назад я его уже видел у одного старика, который хранил его, видимо, для вас. Значит, вы всё-таки встретились?

- Где Вы видели этот перстень? - торопливо, путая русские и английские слова, кинулся ко мне Вилли.

- В Тюмени.

- Когда?! Ах, да... Восемь лет назад?

- Ну, да, - пожал я плечами.

Вилли с Варей переглянулись.

- Варя, расскажи ему. Я не могу хорошо объяснить.

- Это не тот перстень, который ты видел. Их два. Этот Вилли привёз из Англии. А ты, Сёма, наверное, видел другой, который находится в России. Ещё со времён Петра Первого.

- Точно, - вспомнил я. - Они говорили об этом. На том перстне гравировка «За службу Родине Хилсэю».

- Может - «Хилсэю за верность России»? - вопросительно взглянул на меня Вилли.

- Точно, «За верность». И ещё там были какие-то обрывки слов.

Англичанин вынул из кармана кольцо:

- Вот гравировка.

Алмаз сверкнул несколько раз, как будто подмигивая.

- Подожди-ка, - вспомнил я. - Внутри написано: «Петербург, 1721год».

Я стал рассматривать перстень. И на нём были непонятные слова, выгравированные в столбик: «все сто люби»

- Не надевай, это опасно, - предупредила Варя.

- Помню, - и я рассказал им историю ночёвки в сарае.



После визита в музей мы на редакционном уазике рванули в город. Варе и Вилли не терпелось поговорить со стариком. Свернув на улицу Володарского, мы увидели, что дома под номером 21 нет. Место, где он стоял, обнесено забором, который начинался от красно-кирпичного новостроя и заворачивал за угол на улицу Челюскинцев. Водитель прижал машину к обочине, и мы вышли. У открытой калитки толпились люди и негромко о чём-то разговаривали. Мужчина в строительной куртке кавказской внешности объяснял молодой паре, куда обратиться по поводу долевого строительства жилья. Рядом стояли две старушки в поношенных коричневых мутоновых шубах и с интересом прислушивались к разговору. Мы подошли и поздоровались.

- Простите, - обратился я к строителю, - Вы работаете на этой стройке?

- А что вы хотели?

- Хотел спросить об одном доме у кого-нибудь, кто имеет отношение к этой стройке.

- А что вы хотели? - снова спросил строитель.

Вилли повернулся к Варе и, усмехнувшись, что-то сказал по - английски. Я понял, что от строителя ничего не добиться и обратился к бабулькам.

- Вы, наверное, местные жители?

- Мы - то местные, сынок. Вот, в этом доме живём, - махнула рукой одна из старушек в сторону деревянного двухэтажного дома напротив.

- Спрашивай, что хотел, - добродушно отозвалась вторая бабулька.

- Вот здесь дом стоял, - кивнул я в сторону забора, - Когда его снесли?

- Так он сгорел, а потом уж и снесли, - пояснили старушки.

- А жители?

- Жители давно разъехались. Дом года два пустовал.

- А вы знаете кого-нибудь из бывших жильцов?

- Старых - то знали, да они все поумирали, а молодёжь - поживут да уедут.

Я поблагодарил старушек.

- Хоть в Интернете объявление давай: ищу перстень - взглянул я сочувственно на Варю, когда мы подходили к машине.

- Старатели вряд ли пользуются Интернетом,- возразила она.

В Посёлок ехали молча.

- Вилли, а что вы сказали Варе по-английском, когда я разговаривал с этим строителем, если, конечно, это не секрет, - нарушил я тягостное молчание.

- Семён, давайте перейдём на «ты».

Вилли уже довольно сносно говорил по - русски.

- Давай.

Мы ударили по рукам.

- Я сказал, об этом человеке у забора, - поморщился Вилли. - Он отвечал вопросом на твой вопрос. Так поступают плохие дипломаты или невежды. На дипломата он не похож.

Водитель остановил уазик возле моего дома. Я вышел, но перед тем, как захлопнуть дверцу, заглянул в кабину,

- Послушайте, а если попробовать отыскать родственников этой питерской невесты. Вилли, ты случайно не знаешь, как девичья фамилия жены твоего старинного родственника, ну, той, которая триста лет назад уехала в Англию.

- Мать говорила - Фирсова.

- Как Фирсова?! - вскрикнула Варя. Она с изумлением смотрела на Вилли, прикрыв ладонью рот, - У моей прабабушки девичья фамилия тоже Фирсова, - не своим голосом произнесла девушка.

- Мистика, - пробормотал англичанин.

- Так мы что же - родственники? - дрожащим от волнения голосом спросила Варя, глядя на своего жениха.

- Варюха, Бог с тобой, - успокоил я её, поняв, в чём дело, - Какие вы родственники?! Прошло триста лет! Сменилось пятнадцать поколений. А может, вообще однофамильцы. Не заморачивайтесь и никому об этом не говорите, а то начнут судачить.




Чета Хилсэй.

Вилли вместе с Прохором встретили чету Хилсэй в аэропорту Рощино и, усадив в джип Подольского, повезли в отель Кволити, где Вилли забронировал номер.

- Это твой водитель? - обернулся к сыну с переднего сиденья старший Хилсэй.

- Нет, - улыбнулся сын. - Это мой друг и компаньон.

Всю дорогу до гостиницы старший Хилсэй украдкой рассматривал Прохора. Подольский хотел пригласить гостей к себе, но Вилли поблагодарил и, извинившись, сказал, что на нейтральной территории родителям будет удобней. На другой день он приехал к ним в гостиницу и представил отцу отчёт о проделанной работе по лесозаготовкам.

В номере было две комнаты, и мисс Хилсэй ушла в спальню, предоставляя мужчинам возможность поговорить о делах.

- В регионе пилорамы устарели и морально, и технически, - рассказывал Вилли отцу. - Из двадцати мною осмотренных, восемнадцать пилят не качественно и настройке уже не подлежат. Поэтому тут есть два варианта. Первый тот, которым я занимаюсь сейчас. То есть, продолжать закупать лафет и грузить его на вагоны до Балтики, а дальше морем. Но это удорожает себестоимость, так как в неё приходится закладывать не только законные расходы, связанные с погрузкой, транспортировкой до железнодорожного тупика и перезагрузкой на полувагоны, которые я должен сам же и подготовить, но ещё платить взятки и поборы. Мало того, что цены на железнодорожные перевозки возросли, так ещё есть и дефицит вагонов, возможно, искусственно созданный. В общем, как здесь говорят « не подмажешь - не поедешь».

- Второй вариант, - продолжал Вилли. - Построить здесь деревоперерабатывающий комбинат широкого спектра переработки. В Тюмени, кстати, есть лесотехнический колледж. Я даже разговаривал с некоторыми выпускниками. Здесь можно найти высококвалифицированных специалистов. Эти вложения окупятся только одной бумагой, не говоря о деловой древесине, ламинатах, паркетах и других изделиях. Представляешь, сколько Россия потребляет белой бумаги? Так вот, больше половины закупается в других странах. А ассортиментная потребность полиграфического производства? Одним словом, отец, в России эта ниша пока пуста. И глупо было бы не воспользоваться ситуацией.

- Ты сказал, тот молодой человек - твой компаньон. Я так понимаю: ты вложил наследство деда? - осторожно спросил старший Хилсэй.

- Да, но очень маленькую часть. Её вполне хватило.

- Что же это за дело? - заинтересовался отец.

- Комплекс: фермерство, кожевенное производство, швейные изделия, мясопереработка, торговля.

- Для нашей семьи это как-то нетрадиционно, - взглянул отец на сына.

- Да, я понимаю, но и Россия не - Англия, здесь другие возможности.

- Ты связываешь с этой территорией какие - то надежды? - Хилсэй заглянул сыну в глаза.

Вилли ответил не сразу. Он встал из-за стола, и это выдало его волнение, прошёлся по комнате, подошёл к окну и повернулся лицом к собеседнику.

- Помнишь, отец, ты говорил о Черногории? - тихо произнёс Вилли. - Так вот, я свою Черногорию нашёл.

- Да, да. Твоя мама, мне что -то такое говорила,- кивнул сэр Хилсэй. - Но об этом после. Продолжим о твоём бизнесе.

- Я вошёл в кожевенное дело, - Вилли вернулся к столу. - Эту нишу здесь серьёзно пока ни кто не занял. Шкуры и меха вывозятся из России, где-то перерабатываются в других странах, а потом завозятся обратно уже в виде готовых швейных изделий. То есть, здесь почти нет этого бизнеса. Сейчас мы увеличиваем переработку и параллельно расширяем географию закупок и сбыта. Настраиваем швейное производство. Сибирь - это холодный край, поэтому здесь всегда в цене шубы. Шьём дублёнки. Мужкие, женские и детские. Заключили договор с модельным агентством. Агенство занимается разработкой модного молодёжного стиля с учётом местного климата и раскруткой брэнда.

Слушая сына, сэр Хилсэй вдруг вспомнил доклад своего заместителя, в котором говорилось о моде на укороченную зимнюю одежду. Хилсэй - старший прошёл неплохую дипломатическую школу и прекрасно владел собой, и всё же тень огорчения легла на его лицо. Он понимал, что его основная работа сейчас косвенно направлена против собственного сына. Хотя лицо собеседника, не выражало ни каких чувств, но Вилли почувствовал, что чем-то озадачил отца.

- Параллельно этому бизнесу, - продолжал Вилли. - Мы создали акционерное сельхозпредприятие, пригласив в долю сто пятьдесят сельских жителей из трёх деревень. Каждый из дольщиков вошёл в бизнес своим пустующим помещением для содержания скота. Открыли в Тюмени три продуктовых магазина и один в Посёлке.

- Как идёт торговля? - осведомился старший Хилсэй.

- По обороту тюменские магазины не уступают нашим, лондонским, хотя конкуренция и здесь чувствуется. И ещё, - Вилли внимательно взглянул на отца, пытаясь понять, чем он его заинтересовал,

- Рядом с небольшой деревней, где у нас производство, купили земельный участок, так называемое неудобье, на высоких холмах которого поставили солнечную и ветряную электростанции. Будем обеспечивать дешёвой электроэнергией своё производство и деревню. Кстати, ни в Тюменской области с её просторами, ни в соседних нет подобных ветряков. Эта ниша здесь тоже пуста. А энергетика - направление перспективное, и мы планируем вкладывать прибыль именно в эту отрасль.

Выслушав сына, сэр Хилсэй озадаченно молчал. Вилли понял, что он чем - то заинтересовал отца.

Он положил перед ним на стол папку с документами:

- Вот подробный бизнес-план по всем направлениям, здесь же копии бухгалтерских документов. Пожалуйста, посмотри, мне важно твоё мнение.

Вилли ничего не сказал отцу о мытарствах при установке ветряной электростанции.

Для строительства ветряка пришлось заказывать проект в проектном институте, имеющем на это юридическое основание, то есть лицензию. Парадокс: институтчики состряпали проект по готовым Вариным чертежам, то есть по разработке заказчика, содрав с него же деньги за разработку проекта. Потом нужно было брать в архитектуре разрешение на строительство.

Построив ветряк, пришлось пройти все технические экспертизы для сдачи в эксплуатацию. После запуска солнечной батареи и ветряка провели подземный кабель к производственным помещениям и к двадцати жилым домам своих сотрудников. Они перестали пользоваться электроэнергией монопольных электросетей. В деревне новости не утаишь. Об этом узнали соседи, и к ветряку присоединилась почти вся деревня. К ним приехали проверяющие. Думали, что воруют электроэнергию. Когда узнали, в чём дело, удивились. Через три дня в деревню из Посёлка нагрянула комиссия проверять пожарную безопасность электропроводки этих неплательщиков. Потом из Тюмени приехали технические эксперты проверять ветряк, который сами же и вводили в эксплуатацию, и вынесли вердикт: «по техническим причинам не соответствует нормам безопасности». И наклон у вышки не тот, и молнии будет притягивать, и лопасти могут отлететь и жителей зашибить, хотя они вращаются медленно, а до деревни восемьсот метров.

Подольские обратились в прокуратуру, подали в суд. Я написал статью в газету в поддержку предпринимателей, но материал в районку не взяли. Отправил в тюменское отделение «Центральной Газеты». Напечатали. Приехали московские тележурналисты заступиться за инвестора, вложившегося в российскую глубинку. Взяли интервью у Вилли, у районных чиновников, у спецов местного отделения электросетей, показали материал в новостях, вывернув наружу всю монопольную гниль. Чиновники заполучили скандал. Антимонопольному комитету всыпали. Подольские и Вилли суд выиграли. Как говорится, нет худа без добра - меня после этой скандальной истории пригласили работать в областную газету.




Барышня.

Оставшись один, без родителей, я вдруг понял, что дальше жить придётся только для себя. Но лишь для себя - это как-то неинтересно.

Говорят, что браки заключаются на небесах, а любовь с первого взгляда - это обоюдная химическая реакция, одновременно возникающая в сердцах и умах, вызванная встречными взглядами, взаимно проникающими в глубины душ. Так или иначе, но точнейшие часы небесной канцелярии повернули нашу планету ещё на секунду навстречу солнцу и я, войдя в здание краеведческого музея, увидел её. Тут же я забыл об интервью, которое собирался брать у директора музея. Мы неотрывно смотрели друг на друга. Меня потянуло к ней, как магнитом. Как в полусне, мы бродили по залам музея, о чем-то разговаривая, не замечали ни экспонатов, ни посетителей. Два месяца свиданий пролетели, как один день, затем заявление в загс, следующий месяц до свадьбы показался мне годом и, наконец, - вальс Мендельсона.

Отец и мать моей жены, как и многие родители, мечтали о богатом зяте и считали, что их единственная красавица дочь неудачно вышла замуж, и тихо ненавидели меня. Даже появление внуков не прибавило им родственных чувств ко мне.

Друзья мои тоже определились в личной жизни. Юра так и жил со своей Верой в Ручье, в отчем доме. У них родились двое деток. Он закончил заочно юридический и работал следователем в прокуратуре. Понятное дело, сейчас уже никто не называл его Йориком. Юрий Иванович, будьте любезны. Никто, кроме нас с Санькой. Он после армии всё же женился на Нэлке. Но, побыв месяц дома, вернулся в свою военно - морскую часть, и, став сверхсрочником, получил мичмана и служебную жилплощадь. Нэлка уехала к нему. Она долго не рожала. Наконец, решилась, и недавно они приезжали в отпуск с трёхлетней дочерью. Сашка был счастлив. Мы радовались вместе с ним, чокаясь коньячными рюмками за столом под яблоней в Юрки- ном саду:

- Ну, будем радёхоньки!

Только наши отпускники отбыли к себе на Дальний Восток, как приехала другая отпускница - Лилька. Я знал об этом, но не спешил увидеться. Зачем заводить старые дрожжи? Тем более я изредка видел её на экране телевизора в роли ведущей. Она тоже не напоминала о себе. В последний день отпуска перед отъездом Лилька всё-таки решила повидаться, но ей сказали, что я лежу в больнице Водников, где-то на окраине Тюмени, у чёрта на куличках. Она искала меня, едва не опоздав на самолёт.

... Она явилась, как во сне.
Такси нырнуло из-под арки,
И все, кто был в больничном парке,
Все позавидовали мне...

А я, действительно, лежал и сквозь ресницы дремотно смотрел в окно палаты на осеннее небо. Мой сопалатник, курсант военного училища, сидел на подоконнике у распахнутого окна.

- Ух ты, какая барышня! - восхищённо воскликнул он. Я, сквозь дрёму, услышал где-то далеко знакомый женский голос.

- Кого надо? - переспросил курсант в открытое окно - Зимин? Есть такой.

- Семён, к тебе!

Да, действительно, барышня. Она запомнилась мне на фоне желтеющих берёз, с пышной каштановой причёской. Совершенно не похожей на свою телевизионную версию. Стройная, с невероятно большими серыми глазами, в превосходном, безукоризненно подогнанном голубом платье. Она стояла и молча смотрела на меня, а я молча смотрел на неё. Картина, обрамлённая багетом больничного окна. Эта минута - вечность, а вечность - именно эта минута.

Я вышел в сад, и мы минут пятнадцать расспрашивали друг друга о житье-бытье. Её ждало такси. Она помахала мне рукой из машины, как машут дети, и уехала. Снова на десять или пятнадцать лет.




Музыка шагов.

Каждую пятницу вечером у нас с женой происходил один и тот же диалог:

- Сеня, на выходные надо поехать к родителям.

- Опять? Что там делать каждые выходные? Слушать, как твои родители ругаются?

- Не хочешь, тогда я поеду одна.

- Хоть в эти выходные побудь дома со мной.

- Не могу. Родители обидятся.

- А я, значит, не обижусь? Ты за кем замужем? За мной или за родителями? - возмущался я.

- Прекрати.

И она уезжала. Я огорчался. Огорчения перерастали в обиды, которые я не всегда сносил молча... Начались взаимные упрёки. Стало ощущаться одиночество. От обиды в голову лезли воспоминания. Я видел себя семнадцатилетним рядом с Лилькой. Мы медленно брели по мелководью вдоль берега озера. Вода в тот год поднялась и скрыла прибрежный песок. Небольшие волны плескались в высокий отвесный берег, в котором стрижи сделали себе норы. Лилька поднимала подол, чтобы не замочить, открывая свои красивые загорелые ноги. Мы шли и разговаривали, тревожа этих стремительных птиц. И они, внезапно вылетая из нор, пикировали на нас, защищая своё жилище.

С тех пор прошло больше двадцати лет. «Хорош, - говорил я себе мысленно, - тебе, дружище, надо не юность вспоминать, а деньги зарабатывать». И я продолжал настукивать газетные статьи на клавиатуре компьютера, впечатывая точки в свои воспоминания.

Супруга делала карьеру. Ей предложили должность начальника отдела, и она согласилась, хотя знала, что это - в ущерб семье. Мы стали видеться всё реже и реже.

В выходные она уезжала к родителям, а по вечерам задерживалась на службе. Новая работа захватила её, и она как-то постепенно перестала мной интересоваться. И у меня появилось чувство дискомфорта и неуверенности в себе. И вот на фоне всех своих недостатков, имеющихся и надуманных, я вдруг обнаружил, что некоторые женщины в редакции, где я работал, интересуются мной.

Сначала я засомневался в своём открытии. Истосковавшийся по женской ласке, хоть и женатый, но одинокий мужик... «Мерещится, - подумал я. - Так сказать - мираж желаний».

Но в конце концов мираж обрёл реальность в лице незамужней журналистки, намного моложе меня. Сероглазая шатенка Оля поразила меня своей порывистостью и эмоциональностью.

Одинокая женщина, как она о себе сказала. Я поправил её:

- Женщина не одинока, а свободна, а одинокими бывают мужчины.

Всё началось с того, что я подвез её до дома, косясь по дороге на её красивые ноги. Последовала, казалось бы, холодная, светская любезность за любезность - приглашение на чай.

Три месяца я дышал ей. Её волосы, кроме еле уловимого запаха духов пахли весенним ветром, который приносит с собой из далёких южных стран сладкие, неведомые запахи. Каждое утро, придя на работу, я слышал за стеной весёлую музыку, которая поднимала мне настроение, музыку её торопливых шагов в длинном редакционном коридоре. Она знала, что я никогда не брошу семью и однажды призналась: «Я боюсь в тебе увязнуть».

Тактичная, всё понимающая и талантливая, она уехала в другой город. Сначала она звонила почти каждый день, потом раз в неделю, раз в месяц, затем всё реже, реже... Я понял, что у неё всё нормально, и ей, слава Богу, не до меня. Я забыл запах её волос, и одиночество снова окружило меня своим невыносимым холодом.

А потом в редакции появилась новая сотрудница. Очень красивая, стройная молодая женщина с каким-то магическим, волшебным, притягивающим взглядом. Я окрестил её для себя «Волшебница». При встречах мы улыбались друг другу, чувствуя взаимное влечение. Разговаривая исключительно на производственные темы, я видел в её глазах женское любопытство вперемешку с тоской неутолённого желания. Она носила такую короткую юбку, что взгляд просто прилипал к её ножкам, от чего в груди учащались басовые удары, а высоченные шпильки её туфелек вызванивали в редакционном коридоре весёлую мелодию, раскрывая стремительный и эмоциональный характер хозяйки.

И хотя в своей неприкаянной тоске по женской ласке я ещё изредка вспоминал об Ольге, но уже стал прислушиваться, как в коридоре звучала эта новая, совершенно удивительная музыка.

Однажды во время обеденного перерыва эта волшебная мелодия шагов на секунду смолкла у дверей моего кабинета и вдруг влилась ко мне желанными звуками. Несмотря на то, что рядом стояло два свободных стула, Волшебница села ко мне на стол. В короткой - прекороткой юбке.

Ещё ни разу в жизни стол не ощущал на себе ничего, более прелестного. Александр Сергеевич Пушкин, конечно, не мог предусмотреть рождение в конце двадцатого столетия да ещё в Тюмени такой прелестницы, иначе бы он подкорректировал вот эти свои строки: «...только вряд найдёте вы в России целой три пары стройных женских ног. Ах, долго я забыть не мог две ножки, грустный, охладелый, я всё их помню, и во сне они тревожат сердце мне». Не стройные, а стройнейшие, они волновали всю мужскую половину редакции, равно как и остальных особей нашего пола за пределами редакционных апартаментов.

Шторы на окне моего кабинета не водились, но думать об этом было уже некогда, хотя, напротив, из окон в окна, было здание типографии. и, если кто-то из рабочих не спустился в столовую, то он мог увидеть всё, что происходило дальше в моём кабинете, а конкретно - на столе.

Волшебница спасала меня от одиночества всю осень и зиму. А я спасал её, незамужнюю.

Город снегом занесен.
Он божественно спасён.
От осенней скуки луж,
От бездонной грусти душ.

Я один и Вы одна.
Вид красивый из окна...

Всю свою энергию моя Волшебница отдавала работе и вошедшему в моду фитнесу, ну и нежной страсти, конечно.

- А что нам, красивым бабам?! - игриво и с вызовом говорила она.




Сашка.

В новогодние школьные каникулы в Посёлок вернулся Санька. Вернулся насовсем, с дочерью, но без жены.

Он пригласил нас с Юрой отметить его приезд. Мы сидели втроём за столом на кухне в квартире его родителей, пили водку, закусывая пельменями и зелёными китайскими салатами, привезёнными с Дальнего Востока.

Между тостами вспоминали юность. Пришли Прохор и его зять. Я познакомил Сашку с Вилли. После изрядно выпитого Санька вздохнул:

- Мы с Нелкой развелись. Расскажу - обхохочетесь.

- А ты не рассказывай, - мотнул Юра головой.

- Нет, расскажу, сегодня один раз и чтоб больше об этом не говорить. Бросила она меня. Влюбилась в полковника, в мента. Зачем ей морпех? Какой - то прапорщик! Она теперь полковничиха, блин. Он тоже семью бросил. Я ничего не знал. Узнал, когда ему назначение пришло в Москву. Объявила, что давно разлюбила меня. Собралась за три дня и укатила. Дочь с ней не поехала. Натаха, она... Санька погрозил кому-то пальцем, - она в меня, она не предаст. Скандал был. Сначала я ему рыло начистил, - Сашка вдруг подбоченился, изображая Нэлкиного кавалера,

- «Я, Я, Я! Я принадлежу к старинному русскому роду Жероновых, который начался от моего предка, француза Жерона, служившего ещё при Петре, - Саня передразнил полковника, изображая высокомерие. - А при императрице Анне Ивановне мои пращуры были в правящей верхушке. Предки, расчищая путь Анны к трону, многих отправили по этапу в дальние края. Смотри, - говорит, - можешь разделить их участь».

- А я говорю: «Дальше Сахалина не сошлёшь, паскуда», - и выхлестнул его.

- Саша, как ты сказал? Француз Жерон? - лицо Вилли вытянулось от удивления.

- Ну, да, Жерон. Предок этого Жеронова, - Сашка кивнул. - Ох, и помолотил же я его. А на другой день дочь в него горшки с цветками с балкона бросила. Смех и грех.

Саня рассказывал и волновался, перескакивая с одного на другое.

- В Москве сейчас живут, - Санька взял со стола рюмку с водкой, но тут же поставил её обратно. - Дочь вот надо в Поселковскую школу устраивать. Я от переживаний песни начал писать. Оцени, поэт, - повернулся он ко мне и, взяв гитару, хрипло пропел пьяным голосом:

- На балконе воробей чирик вжик, вжик,
По тропинке под балконом шёл мужик.
Нёс любимой три цветочка,
У любимой снайпер дочка
И с балкона три горшочка
Вжик, вжик, вжик.
Папочка, войну отменим.
Много тётенек в Тюмени.
Миллион красивых ножек.
Не точите, папа, ножик.

- Во, - я показал большой палец. - Выпьем за рождение нового поэта.

- Ворюга он, мент этот,- продолжал Санька, занюхав очередную порцию водки пучком салата. - Там все об этом знают. Все пальцы в перстнях, один с таким большущим алмазом, а его в Москву... На «Тоёте» её катал. А я думал: что это она дверцу в наших «Жигулях» закрывать разучилась? Хлопнет тихонечко как в иномарке, а дверь не закрывается. А она, коза, видимо уже привыкла легонечко закрывать тоётину дверку. К хорошему быстро привыкают. А я свою «пятёрку» там продал, - Санька уже не говорил, а пьяно бормотал.

- Мужики, на работу надо куда-то

- Сань, - Юрка поднял от стола ладонь, - работу найдём хорошую. А на гитаре в армии научился?

- Служил там парень один, музыкант, он и научил.



Через неделю Саня определил Наташу в школу, а Юра, как и обещал, устроил его на работу телохранителем в крупный тюменский банк охранять главбуха, которым оказалась довольно симпатичная женщина. Сашка рано вставал и ездил в Тюмень на первой утренней электричке. Работая через день, он сопровождал «тело» от дома до работы и обратно. По вечерам незамужняя бухгалтерша с подругой посещали рестораны или бассейн. В выходные - по магазинам и на дачу. Сашке приходилось и в ресторанах торчать и вдоль бассейна прогуливаться. Во многих кабаках обслуга уже знала Сашку и считала его своим.

С первой своей получки он пригласил нас с Юркой в ресторан. Сначала народу в полутёмном зале было немного, но часам к восьми вечера уже не было свободных мест. Свет настолько был притушен, что невозможно было рассмотреть лица людей, сидящих за дальними столиками. Группа музыкантов - скрипачей, отыграв своё время, ушла. На смену им на маленькую сцену вышел молодой парнишка - бард с гитарой и стал петь свои песни. Голос у парня был хорош, но тексты песен сыроваты. В зале раздавались жиденькие аплодисменты. Санька встал из-за столика.

- Я щас, - бросил он нам и направился к эстраде. Пошептавшись о чём-то с певцом и артдиректором, Сашка взял у парня гитару и подошёл к микрофону.

- А сейчас, дорогие наши гости, для вас поёт Александр Мухамед- зянов! - объявил в микрофон артдиректор. Саня опробовал гитару несколькими аккордами и запел.

У него оказался красивый тембр баритонального тенора. Он пел воодушевлённо, то на высоких эмоциях, а то проникновенно приглушая свой бархатный голос. Люди в ресторане перестали жевать. Саня, заканчивая песню, последние строки спел почти без музыки.

Странную песню я сочинил.
Ночь налила в переулки чернил.
Дулом нагана пишу на снегу
Песню, что спеть без тебя не смогу.

В зале ресторана раздались аплодисменты уже захмелевшей публики. Кто-то крикнул «браво!». От соседнего с нами столика раздались женские голоса,

- Спойте ещё что-нибудь!

- Хорошо поёте. Ещё!

- Спасибо, - Саня слегка поклонился публике. - Тогда ещё одну песенку, если официанты одолжат мне пустую тарелочку из фольги.

Официантка принесла тарелку.

Раздались весёлые, гитарные звуки, и Саня запел:

Моя банкирша хороша
На сто процентов и душа.
Костьми я должен в землю лечь,
Чтоб её тело уберечь.

Перед припевом Саня надел на голову мягкую тарелку, изображая из неё тюбетейку, и продолжил пение, но уже с татарским акцентом:

Держись секъюритю.
Башка своя крутю.
Работа знаю я.
Твой тело - вся моя.

Саня под общие аплодисменты уже подходил к нашему столику, когда к нему навстречу подошла шикарно одетая женщина.

- Поздравляю с дебютом, Саша. Не знала, что вы - такой талантливый.

- Добрый вечер. Извините, я не знал, что вы здесь.

- Что вы извиняетесь, вы же не на работе, - смущённо улыбнулась женщина. - А если б знали, так что же - петь не стали бы?

- Не знаю, - смутился Саня. - Может, присядете к нашему столику, я тут с друзьями, - кивнул он в нашу сторону.

- Спасибо, но я тоже с друзьями, - отказалась она.

Саня проводил женщину на место.

- Кто это? - спросил я его, когда Сашка вернулся за стол.

- Это моя шефиня. Я её охраняю.

- Красивенькая.

- Сань, а ведь она не замужем, - лукаво улыбнулся Юрка.

- Да ладно тебе! Нужен ей какой - то охранник.

- Ты не только охранник, а ещё и певец, - поднял я указательный палец, - и телохранитель. Кто сейчас пел «Твой тело вся моя»? А?

- Да ну вас.. Давайте лучше выпьем.

Мы подняли бокалы. Юрка встал.

- Саня, за тебя, за твою успешную службу, за творческие успехи, ну и на поприще, так сказать, тоже, - Юрка покосился в строну столика Сашкиной начальницы. Мы рассмеялись, чокнулись и выпили.




Москва.

В конце февраля я повёз тексты своих песен в Москву, как говорится - наобум, ни с кем предварительно не договорившись.

Поезд отходил ночью. Перед отправлением я забежал к Волшебнице попрощаться. В дверях она задержала меня, прислонившись к плечу.

- Зимин, не будь там долго, ладно? Я буду скучать, - прошептала она.

Поезд «Благовещенск - Москва» доставил меня в первопрестольную в половине пятого утра. На своем длинном пути он собирал путников из Сибири, Урала и Поволжья.

В последнюю ночь перед приездом в нашем вагоне почти никто не спал. Волнительные часы перед встречей со столицей. Некоторые путешественники ехали в Москву впервые, и она им казалась чем-то большим, светлым и пушистым. Впечатляло обилие церквей, выхваченных из ночи прожекторами и подсветками.

Наконец, остановка - Ярославский вокзал.

Толпа вывалилась из поезда и плотной колонной двинулась вдоль по перрону. У вокзала колонна раздваивалась. Основная часть направлялась в зал ожидания, сужаясь и застопоривая движение перед входом, а другая огибала вокзал в сторону стоянки такси, метро и Казанского вокзала.

Подходя к этому перепутью, я замешкался, раздумывая, куда идти. До открытия метро оставалось еще полтора часа, и я стал очевидцем проверки документов у своих попутчиков. Милиционеры, человек шесть, проверяли паспорта. На меня даже не взглянули. По внешнему виду я от местного жителя не очень -то отличался в демисезонном пальто и кепке. А вот соседей по вагону - тех, кто были в дубленках и зимних шапках, - заставили предъявить документы, интересуясь целью приезда. Мои попутчики кивали головами: дескать, понимаем, операция «Антитеррор». Странно, милиционеры ни у кого не проверили большущие сумки. Один из стражей порядка позвонил по сотовому сразу же, как только сибиряки от него отошли и направились в обход вокзала, к стоянке такси. Я пошел за ними к метро и, завернув за угол, увидел пустой милицейский уазик, а возле него молодцев с кавказской внешностью, которые перегородили дорогу моим попутчикам. Ничего, как говорится, личного. Просто, по словам кавказцев, они - местные жители и контролируют Ярославский вокзал, а гости столицы должны «отстегивать» за въезд. Если будут упираться, «местные» сдадут их «ментам» и «будет еще хуже». Попытался было заступиться, но количество «местных» удвоилось, как из-под земли, отодвигая меня в сторону. Я понимал, что если дело дойдет до рукопашной, то, в лучшем случае, меня, избитого, ждет КПЗ, ибо менты - за углом, а их «уазик» рядом, и уже «бьет копытами».

Ситуацию разрядил телефонный звонок. Кто-то звонил по сотовому «бригадиру» этих бандитов. «Москвичи» успели все-таки отнять у россиян по триста рублей и быстро пошли навстречу новым «клиентам», о которых, вероятно, их предупредили по сотовому телефону стражи порядка, проверяющие документы за углом. Если прописка не московская, значит, можно ограбить. Жаловаться приезжему человеку в пять утра, кроме вокзальной милиции, некуда, то есть пострадавший попадает к оборотням. Круг замкнулся.

В метро было время поразмышлять: в поезде - шестнадцать пассажирских вагонов. Если ограблен хотя бы один пассажир из вагона на 300 рублей, то это 4800 рублей с состава. Умножим хотя бы на три поезда - 14400 рублей, и на шесть вокзалов, это 86400 руб. в день. Значит, два с половиной миллиона рублей в месяц. Доходный «бизнес». Есть на что купить тех, кто продается.

Оставив свой нехитрый багаж у дальних родственников, я поехал в арт-студию «Алла». Почти не блудил. Вдвоем с местным дворником, который не слыхивал ни о какой студии, обойдя два раза здание на Таганке, нашли, наконец, вход со двора. Точнее, двери без вывесок. Но возле одной - мусорный бак с надписью «Арт-студия». У дверей кнопка. Звоню. Диалог с охраной через домофон:

- Кто там?

- Это я, один из тюменских поэтов, привез свои песни для ваших девочек.

- Вы договаривались с кем-нибудь?

- Нет, но я и приехал, чтоб договориться.

- Ну, тогда мы вас не впустим.

Тут мне вспомнились слова одного тюменского режиссёра, - «Чтоб снимать художественный фильм, надо переезжать в другой город, хотя бы в Екатеринбург. А если ты хочешь, чтобы твои песни пели, - дуй жить в Москву. Там и тусовка, и телевидение».

Жить в Москве? В этом шумном вертепе? Не-ет, домой. В деревню, на озеро, рыбу ловить.

В первый же день в Москве, покупая билет на обратную дорогу, я подарил свой сборник хорошенькой кассирше.

- А где автограф? - спросила она, взглянув на меня с любопытством сквозь стеклянную перегородку кассы.

Я, подписывая книжку, спросил, как её зовут, и оставил номер своего телефона.

- Спасибо, - улыбнулась женщина.

На другой день Юля мне позвонила. Москвичек у меня ещё не было. Говорят, что это особая нация. Посмотрим.

Романтическая встреча предполагалась на мосту. Например, на Кузнецком. Днём потеплело, и мы долго бродили по городу и разговаривали.

- Мне понравились ваши стихи.

- Спасибо.

- Вы, наверное, печатаетесь в глянцевых журналах?

- В нашем городе глянцевых нет, а в газетах печатают иногда.

- Вы тоже пишете? - спросил я.

- Нет, я - не писатель, я - читатель.

- Что же вы читаете?

- Сейчас в основном периодику, а когда в школе работала, читала сочинения своих учеников. Некоторые были очень интересные, и, поверите ли, я их до сих пор помню.

- Вы по образованию учитель литературы?.

- И русского языка, - добавила она.

- Что ж сменили профессию?

- Тяжело одной поднимать двух детей на школьную зарплатёшку.

- А муж?

- Объелся груш, в полном смысле этой крылатой фразы. Возил фрукты с юга. Однажды уехал и заболел. Попал там в больницу, влюбился в молоденькую медсестру и остался у неё.

«Небось, вместо любви всю ночь тетради проверяла», - подумал я о своей спутнице.

Мы медленно шли по набережной Москвы - реки. На противоположном берегу тихо и величественно возвышался восстановленный храм Христа Спасителя.

- Вы раньше бывали в Москве? - спросила Юля.

- Бывал. Тогда такого беспредела не было - бандиты прямо на вокзале.

- Кавказцы деньги вымогают? - сочувственно спросила она.

- А вы откуда знаете? - удивился я.

- Вся Москва знает. Их разгонят, а они снова появляются. Кто-то их хорошо прикрывает. Моего старшего брата из-за них чуть не посадили. Подрался с ними. Заступился за приезжих. Его забрали в милицию и хотели судить за разжигание межнациональной розни. Коллеги по бывшей работе кое - как его отстояли. Он сейчас на пенсии, но работает ещё охранником.

- Да, на этом законе по всей России спекулируют некоторые, так сказать - не качественные, выходцы из южных стран. А кем работал Ваш брат?

- Бывший офицер КГБ.

И я подумал, вспоминая вокзальный инцидент: «Хорошо, что в драку не полез, меня бы точно упекли».

- Может, в кафе зайдём? - предложил я.

- Проголодался?

- Да. Сам проголодался и тебя проголодал, то есть, простите, вас.

- Да, ладно уж, давай на ты, - и добавила. - Поехали ко мне. Я готовлю лучше кафешных поваров.

- Поехали. А не боишься вот так сразу приглашать незнакомого человека?

- Ну, я прочитала весь твой сборник и думаю, что если не всё, то многое о тебе поняла.

- А что, - стал я себя кокетливо хвалить. - Хоть и ничего во мне интригующего нет, но я хороший человек, и вообще рубаха - парень.

- Посмотрим, посмотрим, - засмеялась она.

Пока Юля готовила обед, я отремонтировал шпингалет на дверях ванны. Наблюдая, как я мучаюсь, закручивая ножом последний шуруп, Юля сказала, как бы извиняясь:

- Я иногда брата прошу, что - нибудь починить, но не могу же я его постоянно эксплуатировать, у него своя семья. И внуки уже есть.

Хозяйка поставила последние приборы на стол, затем отошла от него и, оценивая критически своё творение, как художник только что созданное полотно, позвала меня:

- Семён Иванович, прошу к столу.

- Чем красивее стол накрыт, тем вкуснее пища, - озвучил я свои мысли.

- А чем больше выпито вина, тем красивей хозяйка, - засмеялась Юля.

Вина не было, но был превосходный молдавский коньяк, которого мы и выпили по рюмке, закусывая маслинами.

Из окна, с высоты двенадцатого этажа, был великолепный вид на Москва-реку.

- Я тоже иногда любуюсь, - услышал я за своей спиной голос Юли. Она вышла из ванны в махровом халате и, подойдя ко мне, стала рассказывать о старинных домах, стоящих на другом берегу реки. Её влажные волосы волнующе пахли шампунем, в котором улавливались запахи разноцветья лугов, хвои и чего-то ещё...

Время двигалось к вечеру, и скоро должны вернуться из школы Юлины дети. Я хотел было откланяться, но она, истосковавшаяся по мужской ласке, не отпустила меня.

Ну, что ж, в этом случае желание дамы - закон.

Вечером к Юле приехал брат и стал звать её на вечеринку по поводу окончания ремонта в квартире.

- Ты тоже помогала, так что давайте с ребятами собирайтесь.

- У меня гости, - замялась она. - Заходи, я тебя познакомлю.

Я находился в комнате и слышал их разговор. Они вошли. Юлин брат интеллигентного вида, лет пятидесяти пяти. Он поздоровался и протянул мне руку,

- Василий.

Я тоже отрекомендовался:

- Семён Зимин.

- Юля извини, - обратился я к хозяйке. - Я невольно слышал ваш разговор. Ты поезжай, а мне уже пора, а то родственники волноваться будут. Как говорится, погостил, пора и честь знать.

- Знаешь что, поехали со мной в гости.

- Спасибо, но нужен ли в вашей компании незнакомый человек? Тем более, что мы сами-то с тобой недавно познакомились.

- А мы скажем, что давно знаем тюменского поэта, - вмешался Василий в наш разговор.

Я взглянул на него с недоумением.

- Не удивляйся, - усмехнулся он. - Сестра мне с утра твои стихи по телефону цитировала. Поехали, я тебя приглашаю. А родственникам позвони.

На вечеринке по просьбе Юли я прочитал несколько стихотворений. Потом мы с Василием обсуждали тему вокзальных грабежей.

- Как же так, - говорил я ему, - ведь под носом у главного ФСБ.

- Ну, контора - не самая верхняя инстанция. К тому же это поле деятельности принадлежит министерству внутренних дел. Управленческие и политические структуры сильно коррумпированы. Новый президент, конечно, пытается что - то сделать, но очень сложно. Знаешь, иногда так хочется взять пулемёт и полоснуть по этим бандюганам и оборотням в погонах.

- Ну, понятно, власть коррумпирована. Но что же москвичи терпят такое позорище в столице нашей Родины?! Организовались бы да и выхлопали этих наглецов так, чтобы они навсегда забыли это ремесло.

- Москвичам наплевать. Не их же грабят, а провинцию.

- То есть Россию, - мрачно констатировал я. - Эх, привезти бы сюда своих поселковских да и отметелить этих вокзальных тварей.

- Интересная мысль, - взглянул на меня Василий.

На следующий вечер он провожал меня на поезд. Юля была на смене, и мы с ней простились днём.

- Да, ладно, не провожай, - сказал я ему. - Что я, сам не доберусь?

- Доберёшься, конечно. Но на вокзалах менты останавливают одиноких путников, выясняют, что поезд вот-вот отходит, и начинают придираться, время тянуть, вымогая деньги.

- Вот падлы!

- Ещё какие!

Прощаясь, мы обменялись номерами телефонов.

Благополучно убывая из Москвы в плацкарте, я думал:

- Жаль, конечно, что песни так никому и не показал, зато друзей нашёл хороших.




Охота.

Василий позвонил мне через неделю после моего приезда из Москвы. Но на мониторе моего телефона высветился незнакомый номер.

- Как доехал? - услышал я знакомый голос.

- Нормально. У тебя что, номер другой?

- Я потом объясню. Слушай, Семён, помнишь, ты хотел привезти своих поселковских ребят в наш город.

- Ну, помню.

- Я хочу познакомиться с ними. Как ты смотришь на это предложение?

- Очень даже положительно.

- Если я сегодня выеду, то буду у вас через пару суток. Это удобно?

- Конечно. Как возьмёшь билет, сразу сообщи. Я тебя встречу.

- Добро.



Мы сидели с Василием за столом в моём отчем доме и пили чай. Он уже неделю гостил у меня, то есть жил один в моём доме. Всю эту неделю он делал вид, что активно отдыхает, а сам, присматривался к местному, как он выразился, «гарнизону». Я заранее, перед приездом московского гостя, договорился с братьями Подольскими и местным охотоведом, чтобы они организовали охоту на волков. И они организовали. Собрали небольшую компанию поселковских, к которой присоединились Сонник и его друг. Покатили на трёх машинах. Два УАЗика и Шишига. Поохотились, подстрелили трёх матёрых волков. Я в этом мероприятии был статистом. Ночевать приехали в избу на заимку Прохора.

Меня разбудил солнечный луч, заглянувший в единственное небольшое оконце. Я встал и облачился в полушубок, собираясь выйти на улицу. Тут же проснулись и другие «охотники». А на улице, на костре, уже вовсю кипел чайник. Чуть в стороне Прохор, Тимоха и охотовед разделывали тушу лесного козла. Оказывается, пока мы спали, настоящие охотники ещё до света сходили на промысел. На завтрак был копчёный щёкур, хлеб с мёдом и чай из мороженого шиповника, которого нарвали тут же, возле избы. Яства стояли на узком и длинном столе, который Тимоха вынес на улицу и установил недалеко от костра. У стола завязался разговор. Сначала об охоте, потом о политике, и тут Василий стал рассказывать московские новости, о которых не сообщает пресса. Незаметно разговор коснулся рэкета, московских вокзальных бандитов. Я, понимая, к чему клонит Василий, рассказал о своём вокзальном приключении в Москве. Мужики были удивлены и возмущены: «Как?! В столице!».

- Уважаемые гости, - объявил после завтрака Прохор, - мы с хозяином тайги, - он, улыбнувшись, взглянул на охотоведа, - займёмся волчьими шкурами, а вы можете отдохнуть. Если скучно - погуляйте по лесу. Вот и экскурсовод с вами пойдёт, - кивнул он на Тимоху. - Постреляйте по мишеням, по медведям. Если встретите мамонта, прежде чем застрелить, сначала сфотографируйтесь с ним, но к двенадцати милости просим - все на обед. Кушать будем шашлык из козлиного мяса, а потом прошу всех в Посёлок к себе в баньку.

От приглашения никто не отказался. Дом у Прохора был построен из кирпича, а баню он срубил из осины и внутри отделал осиновой же вагонкой, но, слегка отступив от русской традиции, сделал её трёхсекционной.

В первой - предбанник с раздевалкой, лавками и столом, во второй секции - помывочная, а в третьей - парилка. Попарились в удовольствие. Мужики хвалили баньку, попивая ядрёный квасок, который черпали кружками из деревянной кадушки, стоявшей тут же в предбаннике.

После бани вся компания засиделась у Прохора допоздна за интересным разговором и медовухой.

В последующие дни Василий познакомился с ребятами Кондорова. Погулял в местном кафе с Сизырем и Тимохой. Съездил с Прохором и Кондором к Соннику.



Мы с московским гостем в моём доме ожидали местный «гарнизон».

- Пора бы и гостям быть. - вопросительно взглянул на меня Василий.

- Приедут. Давай чаю долью.

В сенях хлопнула дверь, послышались шаги, и в дом вошли Кондор, Сизырь и Подольские. Поздоровались.

- Присаживайтесь к столу, - пригласил я.

Вскоре приехали и остальные гости: Сашка и Юрка, а чуть позднее - Сонник и его друг, начальник охраны аэродрома, бойцы которого помогали выгнать из Посёлка бригаду Понурого.

- Я так понимаю, раз вы все пришли - значит, все согласны послужить нашей Родине, - Василий окинул взглядом присутствующих.

- Поселковские согласны и готовы, как пионеры, - улыбнулся Кондор, поднимая чашку с чаем, будто рюмку для тоста. Сонник и его друг кивнули.

- Всегда готовы, мы и сейчас служим.

- Развенчать вокзальную мафию - дело опасное, - Василий помолчал, отпил из чашки. - Но у нас есть страховка моих бывших коллег, которые ещё в строю. Это не просто коллеги, это мои друзья. Идея им понравилась - вставить пилюлю министерству внутренних дел, тем более руками народа. Но действовать будут осторожно, в тайне от начальства, чтоб не посвящать лишних людей. В данный момент собирается информация. Как только все фигуранты будут установлены. мы и начнём, сразу на всех вокзалах. Вы - на Ярославском. На другие вокзалы приедут люди из других областей. Взять всех одновременно не получится, потому что действовать придётся рано утром, до открытия метро, а большие чины в это время ещё спят. Их придётся брать при выходе из дома, правда, у коллег есть одна задумка... Может, сработает. Ваша задача: прибыть на вокзал с первым поездом. Я вас встречаю. Подставляетесь, как наживка. Берём вокзальных ментов и бандитов. Телефонные переговоры между ними отслеживаются. Вывозим в назначенное место. Сопровождение спецслужбой от вокзалов до места гарантировано. Дальше: вызываем прессу и собственную службу безопасности МВД.

- Ну, соберём мы их в кучу, - взглянул Юра на Василия, - сдадим ментам. Так их же через три дня отпустят. Отхлопать самим, значит, совершить преступление. А ФСБ что может сделать? По существующему законодательству деяние вокзальных бандитов не подпадает под юрисдикцию спецслужб. Мы все понимаем, что такой наглый грабёж россиян в столице страны - это предательство. Но наше понимание, извините, на уровне понятий.

- А давайте их заклеймим, - предложил Сизырь.

- Как? - недоумённо взглянул на него Сонник.

- Выжжем каждому на лице клеймо, в зависимости от содеянного.

В комнате воцарилась тишина - каждый представил эту средневековую картину.

- А что? - отозвался Василий. - В этом есть смысл. Только нужно с моими коллегами всё обговорить. И снять на фото и на видео весь процесс клеймения с зачитыванием обвинения и приговора и выложить в Интернет. А фотографии с пояснениями - в газеты. А этих мразей оставить прикованных друг к другу наручниками, заранее договорившись с тележурналистами новостей. Пусть покажут на всю страну.

 - Да-а уж, - задумчиво произнёс Кондор. - Посадить высоких чиновников не получится. Да если и получится? Посидят в СИзо и выйдут, как ни в чём не бывало. И опять к государственной кормушке, руководить. А вот с клеймом предателя на физиономии, да ещё после скандала на всю страну, вряд ли... И другим неповадно будет.




Волшебница.

Весь это год, как и предыдущий, супруга относилась ко мне, как к необходимому интерьеру, не замечая меня дома, избегая супружеских отношений, но с удовольствием пользуясь мной, как водопроводчиком, электриком, водителем для себя и своей мамы. Каждые выходные, с пятницы до воскресного вечера, она гостила у своих родителей, мало беспокоясь, чем я занят в субботу и воскресенье. А я был занят своей Волшебницей.

Она жила вдвоём с мамой в однокомнатной квартире. Разумеется, я ночевал у Волшебницы, когда её мамуля, как она её называла, уезжала на субботу и воскресенье в гости к сестре. Иногда по субботам Волшебница приглашала меня на чай, и мы чаёвничали с её мамой. Откушав вместе с нами, Мамуля отбывала к родне, оставив дочке тысячу наставлений. Однажды перед таким обедом я мыл руки в ванной и случайно услышал разговор Волшебницы и Мамули, которые были в кухне.

- Прекрати эти отношения, он женат, - шептала Мамуля.

- Ма, она его не любит.

- Всё равно. Он - подлец, изменяет жене.

- Мамулечка, он ни какой не подлец, - извиняющимся голосом оправдывала меня Волшебница. - Он - добрый ангел.

- Падший ангел, - громким шепотом произнесла мама Волшебницы.



Мамуля к родственникам ездила редко, и поэтому наши романтические встречи проходили в основном после работы в моём кабинете, когда в редакции уже никого не было. Иногда, в выходные дни, мы на машине уезжали в лес.

Однажды мы, счастливо утомлённые друг другом, вышли из машины погулять по сосновому лесу. Снегу было немного. Машину мы оставили между густых елей, так чтобы её не было видно с просёлочной дороги, по которой никто не ездил, кроме таких же бездомных, как и мы.

В сосновом бору зимой особенно торжественно и тихо, лишь изредка прошуршит по воздуху крыльями птица, да дятел нарушит тишину, постучав по звонкому на морозе стволу дерева. Мы стояли, обнявшись, и слушали эту тихую лесную сказку. Вдруг метрах в десяти на голый ствол толстой сосны спрыгнула с ветки белка, за ней ещё одна. Зверёк догонял свою самку, а она убегала от него вокруг ствола. Белки то поднимались до вершины и терялись из виду в кроне дерева, то спускались почти до земли. Лесные обитатели уже вовсю чувствовали приход весны.

На обратной дороге домой мы, прихватив в придорожном кафе бутылку шампанского, заехали в гости к подруге Волшебницы. За ужином, между стихами и анекдотами, женщины выпили всё шампанское. Моя спутница потребовала продолжения культурной программы.

Мы не спеша проехали всю улицу Республики и, остановившись у бывшего здания Дома Офицеров, некоторое время смотрели с высокого берега Туры на светящуюся тысячами огоньков Зареку.

- Поехали. Это зрелище для философов, а мы с тобой бездомные бродяги, - грустно произнесла моя Волшебница.

- А бродяги и есть самые философские философы, - утешительно заметил я, обнимая её.

Мы оба понимали, что наш роман рано или поздно закончится. Эта романтика с лесными пейзажами хороша, пока отдаёт экзотикой, но женщине она быстро надоедает. Ей нужен очаг, семейное тепло, тихое женское счастье.

«Хоть бы у меня комната своя была», - с досадой как - то сказала она, когда я рано утром торопился уйти до приезда её матери. Я жалел мою Волшебницу в её личной неустроенности. Ей было чуть за тридцать, и она ещё не была замужем. Может быть, причина в её яркой, волшебной красоте? Пушкин говорил: «Не дай Бог красивую жену, её часто пировать зовут». Побаивались женихи такой красавицы.

Мы вернулись в центр к пешеходному бульвару.

- Ты, наверное, хочешь прогуляться и угоститься шоколадом, - повернулся я к ней.

- Пошли. Не хочу шоколад. Пить хочу. Купи мне тоник, - капризно кокетничала она.

Бульвар и зимой хорошо выглядел. После превращения из приб- латнённого горсада, который местная молодёжь называла «огород», в свой теперешний вид, он стал интеллигентней, но по - прежнему остался местом свиданий.

- Пойдём в машину, а то уже прохладно, - поежилась Волшебница. Она стряхнула с себя грусть, и ей захотелось пошалить. - Давай отъедем туда, где никого нет, только недалеко.

Припарковавшись возле здания мэрии, я взял с панели шоколад, чтобы распечатать, но он растаял, лёжа на горячем потоке воздуха обдува стекла. Съесть его можно было, лишь измазавшись. Я хотел его выбросить, но Волшебница не позволила.

- Давай поцелуемся, - приблизилась она ко мне, и я ощутил её прерывистое дыхание.

- Я хочу тебя, как эскимо, - прошептала она и, расстегнув мне «молнию», осторожно намазала меня растаявшим шоколадом. Я не мешал моей шалунье. Она наклонилась и принялась слизывать. Ей мешала баранка автомобиля, и я отодвинул своё кресло.

- Угу, - одобрительно промычала она и устроилась поудобней.

Ей было хорошо. А я, охраняя её удовольствие, смотрел по сторонам, всё - таки «площадь двух цирков», как зовут в народе это место, -  центр города, хотя ночью здесь люди редко ходят. Натешившись, она положила свою голову мне на плечо, и я увидел в зеркало, что губы у неё были выпачканы шоколадом.

- Милый, у меня настроение - е - е, выше во-он той загогулины, -  потянулась она всем телом, показывая взглядом в ту сторону, где на фоне ночного неба, отсвечивал стальными бликами ромб, венчая собой купол цирка.




Захват мафии.

В Москву поехали раздельно. Прохор с Кондором и его «пехотинцами» выехали заранее на джипе. Мы с Юрой на поезде, имея при себе командировочные удостоверения. Сонник со своими - в соседнем вагоне. Сашка, Тимоха и Вилли - в нашем, но через два купе от нас. Сизыря с ребятами оставили присмотреть за Посёлком. А с Вилли вышел маленький скандальчик. Он, уже давно став членом семьи Подольских, никак не хотел отставать от братьев. Цель командировки от него скрывали, но поскольку ехать собрались оба Подольских, Вилли понял серьёзность поездки и резко заявил, что перестанет себя чувствовать мужчиной, если не будет в минуту опасности с братьями. В поезде за старшего был Сонник. Он приказал всем отключить сотовые телефоны.

Вилли смотрел в окно вагона на бескрайние российские просторы и, обращаясь к Сашке и Тимофею, негромко произнёс то, о чём только что подумал:

- Еду совершить правосудие. Наказать сволочей и защитить провинциалов, таких же хороших людей, как моя жена и её братья. Хотя этот акт не санкционированного правосудия больше напоминает бунт.

- Что? - спросил Сашка. - Бунт? Ну, а что? Так и есть. Мы, то есть Россия, взбунтовалась против несправедливости.

- Ну, не вся Россия, - усмехнулся Тимофей. - А только несколько её частей. Несколько провинций. И мы не то чтобы взбунтовались, мы - разгневались.

- Да, мы не взбунтовались, а разгневались,- согласился Вилли. - Это такой маленький гнев большого народа, а точнее - русской провинции, против коррумпированной, равнодушной к своему народу власти.

- Гнев провинции и гнев народа - это одно и то же, - вставил Сашка, задумчиво глядя в окно.

- А может быть, - тихо произнёс Вилли, после небольшой паузы, - я, англичанин, а теперь уже русский провинциал, еду совершить возмездие. Еду отомстить потомственной коррупции за погибшего в Сибири своего предка, имя которого я ношу? И я не знаю, чего хочу больше - защитить или отомстить.

Поезд прибыл по расписанию на Ярославский вокзал рано утром, до открытия метро. Василий, как и договорились, встретил нас на выходе из вагона.

- Все уже на местах, - сообщил он. На его лице не было ни тени волнения. Собран и деловит. Его спокойствие постепенно передалось и нам. Люди выходили из вагонов. На полутёмной платформе в толчее толпы никто не обратил внимания на две группы гостей столицы, половина которых была с большими сумками и одета в шубы и меховые шапки.

- Запускаем «шубы» по двое с интервалом двадцать метров в сторону стоянки такси, - распорядился Василий.

- Маски, усы, бороды у всех под руками? - взглянул он на Сонника. Тот кивнул: У всех, я проверил.

- Перед началом будут отключены камеры наблюдения, но только на восемь минут, - предупредил Василий.

Первые «шубы» - это два парня Сонника. Затем начали движение Тимоха и Сашка, следом на почтительном расстоянии мы с Юркой, за нами ещё двое Сонниковских ребят.

Подходя к зданию вокзала, я увидел знакомую картину: основная толпа пассажиров, широкой рекой застопоривая вход, просачивалась по два-три человека внутрь вокзала, а небольшой людской ручеёк обтекал здание в направлении метро и стоянки такси. Тот же сценарий. Стражи порядка перегородили людской поток, движущийся в сторону такси и, выборочно проверяли документы. Когда мы подходили, Тимоха отошёл от обортней в погонах и был уже возле поворота за угол, заталкивая во внутренний карман толстенное портмоне, в котором лежал паспорт и высовывались уголками тысячные купюры. Милиционер в надвинутой на глаза фуражке, отвернувшись, звонил по сотовому. До меня сквозь шаркающий и топающий шум толпы долетели лишь обрывки фраз:

- Двое. Один в коричневой Да, да. серая.

Это он про Тимоху, догадался я, он в коричневой дублёнке и серой заячьей шапке.

Нас с Сашкой тоже остановили. Пока ребята в форме рассматривали наши паспорта, подсвечивая себе телефонами, подошли две «шубы» Сонника и спросили у «блюстителей», где остановка такси. Те ответили, но попросили предъявить документы.

Едва мы затолкали паспорта в карманы и повернулись, намереваясь отойти, как меня кто-то толкнул. Я оглянулся и увидел, что все пять милиционеров уже лежат на перроне, а несколько ребят в шубах и чёрных куртках заковывают их в наручники и заклеивают рты пластырем. Перрон был слабо освещён. Видимо, милиционеры специально убавили освещение, чтоб невозможно было рассмотреть их лица. В темноте - то грабить сподручнее. Сейчас их придумка с неполным освещением сработала против них.

Люди, идущие мимо плотной колонной как будто, ничего не заметили. Те, кто, видели момент задержания, уже прошли дальше, влекомые толпой, а вновь подошедшие не обращали никакого внимания на группу людей, стоящую плотным кольцом, за которым ничего не было видно. Каждого милиционера закутали тёмно-серой тканью.

- Надеть маскировку, - скомандовал Василий. Мы прилепили друг другу усы и бороды.

Оборотней перевернули лицами вниз и, посоветовав не дёргаться, взялись по четверо за каждого и понесли, как обычную негабаритную поклажу.

Кавказцы отнимали деньги у приезжих, заняв позицию за углом вокзала в том месте, где была как бы развилка и к такси, и к метро. Причём для того чтобы люди не могли прямо от угла по диагонали пройти к метро, на виду у перрона была натянута бело-красная лента ограждения. Таким образом, гости столицы, обходя ограждение, проходили мимо бандитов, рядом с которыми у стены вокзала стоял пустой милицейский УАЗик. Этот жёлто-синий немой свидетель был поставлен здесь для психологического эффекта. Тем, кто шёл в сторону кавказцев, он как бы говорил: «Всё нормально, здесь милиция». А тем, кого уже грабили, говорили бандиты:

- Не заплатите за въезд в столицу, сдадим Вас ментам, и будет ещё хуже.

Бандиты и оборотни не видели друг друга из-за угла здания вокзала, поэтому страховались, поставив на угол двух наблюдателей. Но они не помогли. Кондор с ребятами к ним подошли и приставили ножи к голу. Затем на запястья бандитам надели наручники, а рты заклеили пластырем. Одновременно, москвичи и ребята Сонника взяли тех оборотней, что были на улице, и тех, что в здании вокзала, а также бандитов, которые в этот момент отнимали деньги у Тимохи.

Во время ограбления, как и было задумано, парни Сонника безропотно отдали деньги, а Тимоха должен был начать артачиться. Он и начал, вытягивая из темноты остальных членов банды. К четырём бандитам подоспели ещё их три товарища. Остальные «работали» в здании вокзала. Кавказцы наступали на Тимоху, угрожали, но руки из карманов не вынимали. Намекая, что у них там оружия. На самом деле вымогатели действовали квалифицированно. Руки держали в карманах, чтоб не поддаться эмоциям и не ударить жертву, так как в случае судебных разборок это утяжелит обвинение.

Вдруг вокруг Подольского закрутилась карусель из человеческих тел, и вымогатели оказались на асфальте. Тимоха не вытерпел всё-таки унижения и хлестанул в челюсть напирающему на него жулику, тот упал. Очнулся бандит, скованный по рукам и ногам на сиденье автобуса, рядом со своими земляками и оборотнями. Но он не мог их видеть. Все жулики были в наручниках, с заклеенными ртами и с повязками на глазах. В проходе между сиденьями стояли люди в масках, с автоматами в руках. Весь процесс захвата снимал скрытой камерой офицер ФСБ.

Таксистов, которые стояли все вместе и беспечно беседовали, тоже пришлось потревожить, чтоб не было преждевременной утечки информации. Их, под дулами автоматов, вежливо попросили отдать мобильные и ключи зажигания и упаковаться в двух такси. А когда бандитов задержали и увели, то через пятнадцать минут вежливые люди ушли, попросив таксистов не высовываться из машин для их же безопасности ещё пятнадцать минут, пообещав вернуть мобильные телефоны их живым хозяевам, если те в свою очередь будут молчать об увиденном хотя бы до вечера.



Автобус въехал на территорию какой-то автобазы, обогнул здание мойки и, завернув за угол, скрылся в чёрной пасти проёма гаражных ворот, которые тут же закрыли двое мужчин. В холодном ангаре уже стояли пять автобусов с такими же пассажирами. Свет в арочнике был включен только нижний, дежурный. В торце ангара было кирпичное отапливаемое помещение, в стене которого освещался изнутри дверной прямоугольник. За дверным проёмом моторный цех, где люди в масках возились с паяльными лампами, нагревая до красноты металлический шрифт на длинных ручках, набранный в слова.

- Выводи по двое, - раздалась команда.

Из первого автобуса выволокли двоих бандюг и потащили в дверь. Тут же включили огромный калорифер, из-за гула которого нельзя было разобрать, что кричит человек в трёх метрах. Так что те, кто был в автобусе, не могли слышать происходящее в моторном цехе. А там начал работать конвейер по клеймению.

Процесс охраняли трое автоматчиков в масках. Человек в мантии судьи и в маске на лице читал перед телевизионной камерой короткий приговор от имени миллионов ограбленных россиян. Если осуждённый на клеймение был иностранцем, ему выжигали на щеке: «падла», а если гражданин России, тогда: «предатель Родины».

Бандиты кричали и корчились от боли. В небольшом помещении тошнотворно пахло палёным мясом. Запах распространился и в ангар. Клеймённых заталкивали в автобус, приковывая наручниками к сиденьям.

Я, Юрка и Вилли нагревали металл. Прохор, Санька и незнакомый крупный мужик - клеймили. Вдруг Санька отбросил в сторону клеймо и начал молча пинать лежащего милиционера. Прохор и Вилли схватили его за руки и оттащили к верстаку.

- Ты чё, Саня?! - шёпотом спросил Прохор - разговаривать во время операции было запрещено.

- Это он, он! Я его по перстням узнал. Падла! - шептал Саня.

- Кто?

- Полковник Жеронов, с которым Нэлка сбежала в Москву.

- Сань, да наплюнь ты на него. Ему и так сейчас достанется.

Вилли склонился к полковнику, схватил его за руку и стащил с его пальца перстень. Один из автоматчиков дотронулся до него стволом и погрозил пальцем. Договор был ни чего у бандитов не брать. Я понял, в чём дело, и подошёл к ним.

- Нашёл кольцо?

- Да, нашёл, да! Смотри! - он показал мне перстень.

- Это его кольцо, фамильное, - шепнул я автоматчику и повернулся к англичанину:

- Покажи ему второй перстень.

Вилли достал его из кармана. Теперь оба перстня лежали на ладони у Хилсэя. Лежали рядом, встретившись через триста лет, и сверкали бриллиантами.

- Смотри, - кивнул я автоматчику. - Они одинаковые, и на внутренних сторонах ободков у них одинаковые гравировки. А тут написано «Хилсэю за верность России».

- Вилли, покажи ему свой паспорт.

- Не надо показывать, Вилли, - шепнул автоматчик. - Сёма, пойдём работать.

И тут я узнал в автоматчике Василия.

Прохор, на всякий случай, опередил Сашку и подошёл к полковнику с клеймом - «предатель Родины». Вилли скосил глаза на дёргающегося от боли, низвергнутого потомка того Жерона, который триста лет назад спровадил в смертельную ссылку ни в чём не повинного офицера российского флота Хилсэя. Англичанин, глядя на Жеронова, подумал: «Извечное противостояние французов и британцев».

У очередного приговорённого спала повязка с глаз. Он увидел приближающийся к своему лицу раскалённый метал и начал вырываться.

- Не крути башкой, а то глаза выжгу, - закричал на бандита здоровенный мужичина в маске.

- Слушай друг, ты по-русски говоришь с акцентом. Я твой земляк! Прошу, не порти мне лицо!

- Я хоть и родился на Кавказе, но ты мне не земляк. Мой сын родился в Сибири, но из-за таких шакалов, как ты, его называют лицо кавказской национальности.

Бандит взвыл от боли. Во всю щёку дымилось чёрно-малиновое клеймо: «падла». В этот момент заклеймённый вскочил и, рванувшись, толкнул всем своим телом Вилли в спину, тот упал лицом на металлический верстак. Тут же взбунтовавшийся получил от Тимофея удар в солнечное сплетение.

Вилли лежал в хирургии второй городской тюменской больницы, залечивая рассечение на лице. Сашка, я, Прохор, Тимофей и Варя с ребёнком приехали навестить Вилли и, войдя в палату, встретились с его отцом и матерью. Варя поздоровалась с родителями и кинулась с дочкой в объятия к мужу.

Старший Хилсей знал от сына всю историю его ранения. Уже весь мир видел в интернете клеймённые физиономии бандитов, да и в теленовостях всю неделю только об этом и говорили. Сэр Хилсэй страдал от внутренних противоречий, понимая, что устроенная его организацией система российского вокзального рэкета косвенно, бумерангом ударила его сына, а значит, самого Хилсэя. Его политические усилия уже дважды сработали против своей же семьи.

- Смотрите, - Вилли достал из нагрудного кармана рубашки два перстня. Все молча смотрели на сверкающие в солнечных лучах алмазы в его ладони.

Англичанин осторожно положил рядышком оба кольца на тумбочку и повернул их вверх непонятной гравировкой, и она сразу стала понятной.

- Варя, прочти,- взглянул Вилли на жену.

- Все гда с то бой люби мая,- прочитала Варя медленно вслух разрозненный текст на обоих перстнях, и перевела на английский для родителей Вилли.

- Ссыльные думали, что в этих словах какая-то тайна, или шифр клада,- тихо произнёс Тимофей и глубоко вздохнул, - а тайны нет. Это просто клятва любящего мужчины.

Варя вполголоса перевела его слова на английский, и у неё на глазах сверкнули слёзы.

Её свекровь с изумлением взглянула на Тимофея. Английскую леди удивило, что этот сибирский «медведь», как она думала о нём, способен что-то чувствовать.

- Триста лет эти перстни возбуждали воображение людей сокровищами, - Тимоха грустно улыбнулся. - А настоящее сокровище - это любовь.

Тимофей, на себе испытав невезение в любви, и оставаясь на всю жизнь однолюбом, искренне жалел, тех далёких родственников семейства Хилсэй.

Вилли взял с тумбочки перстень поменьше и, надевая его на палец своей жене, прошептал: Всегда с тобой, любимая.






Шило





1.

- Та-ак, что у нас тут о хозтоварах есть? - спросил сам себя новый начальник районной налоговой инспекции Незабудкин, уткнувшись в справочник. - Ага, вот, «торговля хозтоварами в сельской местности производится без применения кассового аппарата», - процитировал он и взглянул на Манакова.

- То есть кассовый аппарат покупать не надо? - с надеждой во взгляде спросил предприниматель.

- Не надо, - мотнул головой налоговик, подтверждая свои слова.

- Вот и хорошо, - обрадовался Манаков. - Хоть на него не тратиться. Мне надо зарабатывать и зарабатывать.

- Должен, что ли, кому? - вопросительно вскинул брови Незабудкин.

- Никому, слава Богу, не должен. Заработать хочу, чтоб стадион в районной школе отремонтировать. Я в ней учился. А самое главное: стекольный завод восстановить в Песчанке, а то в деревне работать больше негде. Так сказать, возродить деревнеобразующее предприятие. На заводе работало почти всё взрослое население нашей Песчанки.

- Почему деревня так называется? - поинтересовался начальник, недавно прибывший в район.

- Так на песке стоит, - улыбнулся Манаков. - Сначала там, ещё до войны, завод поставили, потому что песок пригоден для выплавки стекла, а потом и деревенька выросла. А сейчас с этой перестройкой завод встал. Он хоть и называется заводом, но это не завод, а заводик. Всего одно здание. И что толку, что коллектив его приватизировал? Госзаказа не стало, а единственная ассортиментная бутылка такого типа никому не нужна. Сейчас напитки разливают в другие ёмкости, да делают полиэтиленовую тару, хотя, я думаю, стекло по гигиене почище будет.

- Ну, а коллектив что же, разбежался?

- Нет пока... Пытаются взять кредит на новую линию, но банки завод в залог не берут. Оборудование, говорят, морально устарело, да и здание хоть и кирпичное, но старое, имеет низкую остаточную стоимость.

- Ну, тебе низкая остаточная стоимость на руку, - ухмыльнулся Незабудкин. - Если покупать собрался.

- Нет, покупать не буду. Новую технологическую линию хочу купить, современную, и ей войти в долю к коллективу.

Как только за Манаковым закрылась дверь, Незабудкин снял трубку телефона и набрал номер соседнего кабинета.

- Слушаю, - вальяжно ответила трубка голосом налогового инспектора Филькина.

- Это Незабудкин. Зайди ко мне.

- Иду,- снова ответила трубка, но уже без единой нотки вальяжности.

- Тебе задание, - взглянул начальник в упор на Филькина, когда тот присел на стул по другую сторону стола. - Через неделю съездишь в деревню Песчанка,- начальник выдержал паузу, затем продолжил:

- Сделаешь контрольную закупку в магазине у Манакова и выпишешь штраф за продажу товара без кассового чека. Купи там что- нибудь по мелочи. Отвёртку или шило какое-нибудь. Понял? - начальник сдвинул брови.

- Понял, - Филькин кивнул. - Будет сделано.




2.

Манаков, обрадованный тем, что не нужно тратиться на импортный кассовый аппарат, решил припасённые на него деньги приплюсовать к тем, что запланировал вложить в озеленение школьного футбольного поля. Из налоговой он завернул в филиал тюменской торгующей фирмы. Оформив и оплатив заказ на специальный спортивный газон, Манаков направился в мелкооптовый магазин к Речни- кову и нашёл хозяина на заднем дворе магазина, где были аккуратно уложены в штабель кирпич и другие стройматериалы. Предприниматель давал указания молодому рабочему:

- Нарежешь «болгаркой» семьдесят шестую трубу по два с половиной метра, потом приваришь к ним вон те обрезки уголка, и у нас получатся столбики для забора. Понял?

- Понял,- кивнул парень.

- Потом один из них занеси в магазин и поставь у витрины, а я нарисую на него ценник.

- Бог в помощь, - поздоровался Манаков.

- Привет,- кивнул Речников. И тут же, прищурившись, спросил, - Ну, что решил принять моё предложение и отовариваться в моей лавчонке?

И сам же себе ответил:

- Правильно: чем ездить в Екатеринбург на оптовый рынок за триста километров, и тратить на это больше суток, лучше ко мне. И рядом, и времени займёт максимум час.

- Да я не за этим, - улыбнулся Манаков.

- А зачем? - насторожился Речников.

- Хочу школьный стадион отремонтировать, но одному тяжеловато. Озеленение для футбольного поля я уже заказал. Предлагаю и тебе вложиться. Футбольные ворота надо новые изготовить, а то там стоят не по госту, не по размеру. У тебя вон трубы есть, как раз подойдут. А белая краска у меня есть.

- Ну-у, - озадаченно протянул Речников. - Я пока не готов к такой благотворительности. И вообще... Государство же есть, местная власть. Пусть они и ремонтируют. Ты - то что суетишься?

- Они отремонтируют, как же. - Манаков усмехнулся. - Сколько помню себя, столько и эту пародию на футбольное поле. Ни одной скамейки для зрителей, а сколько ребятишек посбивали коленки об голую землю! Возле футбольных ворот она утоптана, как асфальт. Ты вспомни, сколько раз получал там асфальтовую болезнь, когда в школе учился. Забыл, как тебя в школьном медпункте зелёнкой мазали? Вот я и хочу, чтобы дети играли на безопасном и красивом стадионе.

- Ну, извини, - развёл Речников руками. - Я пока не могу тебя в этом поддержать.

Манаков в течение дня объехал райцентровских предпринимателей. Все с сочувствием вздыхали, но никто не спешил вкладываться в ремонт стадиона.

 - Ну, значит, одному придётся крутиться, - вслух подумал предприниматель.

   «Да Люба еще в Москву засобиралась»,- вдруг вспомнил он и огорчился предстоящим отъездом своей второй половинки.




3.

Манаков проводил жену на поезд и поехал в Песчанку.

За двадцать лет супружеской жизни ему впервые предстояло ночевать дома одному.

Он вдруг почувствовал себя одиноко.

- Целый месяц жить одному, - разговаривал он со своим старым УАЗом, притормаживая на кочках, стараясь не трясти его поношенное железо. Манаков любил свой УАЗик и заботился о нём, как о члене семьи.

- Вот зачем она к дочке поехала? До родов ещё месяц. «Помогать, помогать», - передразнил он жену. - Там без неё есть помощники. Сватья - бой-баба. А зять, будущий папаша, тот вообще с моей дочурки пылинки сдувает. Да и сват у меня хороший мужик.

Но «УАЗ» не поверил, он вдруг затроил и не потянул.

- Ну, это ты зря, дружище, - не согласился Манаков с машиной. - Ну, загнал он тебя в канаву, когда мы на рыбалку ездили. С кем не бывает. Не обижайся на него, он первый раз в жизни сел за руль. Некогда ему было учиться на водителя, он же - учёный. Работает на оборону страны.

Манаков выжал сцепление и нажал на дроссель до полика, «УАЗ» рявкнул мотором, прочихался и повеселел.

- Ну, вот и не грусти, и я грустить не буду. Как-нибудь проживём мы с тобой один-то месяц. И магазин потихоньку раскрутим, а потом ещё одну лавку построим в райцентре, запустим её, раскрутим и продадим, и вступим этими деньгами в долю стеклозавода.

Манаков ехал, не спеша, и рассказывал машине о своих планах. Солнце скатилось к горизонту, и длинные тени придорожных деревьев сделали асфальт полосатым.

- Полоса тёмная, полоса светлая. Дороженька, как жизнь, - вздохнул Манаков. - То полосато и ухабисто, а то ровно да гладко.




4.

Филькин нашёл Незабудкина во дворе налоговой. Через забор с улицы свешивались ветви цветущей черёмухи, перебивая своим ароматом запахи масел из открытых ворот гаража. Начальник стоял без пиджака, в белой рубашке и разговаривал с водителем.

- В багажнике новая шина, забуртуй мне запаску, - дал указание Незабудкин шофёру, кивая на свою личную «Волгу», стоявшую в тенёчке у стены.

- Я всё сделал, - подошёл к шефу Филькин. - Протокол у вас на столе, а вот контрольная закупка,- он вынул из кармана шило с пластмассовой зелёной ручкой.

- Ну, молодец, - усмехнувшись, взглянул на него главный налоговик.

- Только как-то это..., - Филькин замялся.

- Что это? - внимательно посмотрел на него начальник.

- Понятно, что без чека, - Филькин поджал губы. - Но ведь в селе можно хозтовары продавать без кассы. Может, не штрафовать его? - Филькин вопросительно взглянул на своего начальника.

- Можно не штрафовать, - Незабудкин надел на лицо маску равнодушия,- Этого не штрафовать, другого не штрафовать, но тогда не будет премии, а на какие шиши в отпуске повезём к морю свои семьи? - Незабудкин заглянул в глаза своему подчинённому.

Филькин кивнул, помолчал, а потом спросил:

- А шило куда?

- Брось в багажник моей машины, пригодится.

Филькин, не глядя, бросил шило в темную пасть открытого багажника «Волги».

- Кстати, у тебя когда свадьба? - спросил начальник

- Первого июля.

- Ну, вот и премия пригодится, - усмехнулся Незабудкин. - После свадьбы где будете жить?

- Наверное, в Тюмени, тёща одна живёт в двухкомнатной квартире. Она и место мне уже нашла у себя на работе. У них там кто-то на пенсию выходит в августе.

- А где она работает?

- В нефтегазовом научном архиве.

- Значит, увольняться будешь?

- После отпуска видно будет.

На следующий день ровно в восемь в дверь начальника налоговой инспекции постучали. Не успел Незабудкин сказать «Войдите», как дверь открылась, пропустив в кабинет Манакова.

- Здравствуй, господин начальник. Ты же сказал, что хозтовары можно продавать без кассового аппарата? - выпалил Манаков, не дожидаясь, когда Незабудкин поздоровается в ответ.

- Шило - это не хозтовары, а инструмент, - парировал налоговик атаку предпринимателя, и, пряча взгляд, добавил: - А про инструменты не сказано, что их можно без кассы продавать.

- Молотки и плоскогубцы, вилы и грабли - это всё инструмент. И где их продавать, как не в «Хозтоварах»? - Манаков говорил и жестикулировал от волнения руками.

- В специализированном магазине «Инструменты», - учительским тоном произнёс Незабудкин.

- Ты шутишь, что ли? На кой ляд открывать спецмагазин в деревне, где двести пятьдесят жителей, из них только пятьдесят мужиков. То есть тех, кто в основном и покупает инструмент. Ну, купят они один раз в год, а потом что, лавку закрывать? Шутишь?

- Нет, я не шучу, - Незабудкин встал из-за стола, давая понять, что разговор закончен.

- Есть закон, хозтовары продаются без кассового аппарата, а продавая инструменты, ты должен был выдать покупателю кассовый чек.

- Ты же сам мне говорил, что кассовый аппарат покупать не надо, а теперь штраф выписал. Так ты, оказывается, подлец.

Незабудкин криво усмехнулся. Предприниматель плюнул и вышел из кабинета.

После выплаченного штрафа Манакову не на что стало закупать товар. Он сдал оптом остатки ассортимента Речникову и повесил на дверь своего магазина замок. На вырученные деньги купил у того же Речникова трубы для изготовления футбольных ворот, уголок и доски на скамейки для зрителей. Затем нанял рабочих превратить весь этот строительный набор вместе с уже привезёнными газоновыми рулонами, в новый стадион. Манаков ни у кого не стал спрашивать разрешения на ремонт, зная сколько времени займут согласования. Ворота и небольшие зрительные трибуны смонтировали в Песчанке, потом загрузили всё в два нанятых КАМАЗа и к вечеру привезли на стадион, который располагался за зданием школы. На шум работ вышел школьный сторож, который был одноклассником Манакова. Он тут же вник в ситуацию и обещал никуда не звонить, а после того, как Манаков затолкал ему в карман плоский бутылёк коньяка, принялся помогать раскатывать зелёные рулоны. Мужчины работали всю ночь при тусклом свете единственного фонаря на углу школьной кочегарки.

Утром, когда работы подходили к концу, на стадионе появилось начальство. Две миловидные женщины - заврайоно и директор школы в сопровождении физрука, молодого парня.

- Здравствуйте, а что это вы тут делаете? - недовольно осведомилась заврайоно.

- И вам доброго здоровья, - ответил Манаков. - Вот, футбольное поле отремонтировали.

- A-а, как это? - растерянно взглянула на свою начальницу директор школы. - Мы не заказывали ремонт,- оправдывающимся тоном произнесла она.

- Мы не заказывали ремонт, вы слышите! - заволновалась заврай- оно. - У школы денег нет на такие излишества!

- А денег не надо, - улыбнулся Манаков. - Это от меня подарок школе. К тому же - это не излишества, а необходимость.

- Как... подарок, - переглянулись женщины.

- Когда вы всё это успели? Ведь вчера ещё ничего не было? - удивился физрук, глядя на зеленеющее ровным газоном футбольное поле, на котором чётко белели все линии разметки, а ворота, обтянутые сеткой, ещё пахли краской.

- За ночь и успели, - вставил сторож.

- Ночью? - удивилась директор школы. - А вы почему мне не сообщили, что здесь работы ведутся? - строго взглянула она на сторожа.

- Я тут всё контролировал, - дыхнул он на женщину перегаром, и она отшатнулась.

- Ну, ладно, извините, если что не так, но нам пора, - Манаков повернулся к рабочим.

- Ребята, собираем инструмент, и я вас рассчитаю.

К Манакову подошёл физрук и, улыбаясь во весь белозубый рот, с чувством произнёс.

- Спасибо Вам большое.

- Пользуйтесь, - устало улыбнулся предприниматель. - Может быть, на этом поле вырастет будущий чемпион России.

На следующий день Манаков сдал на мясо бычка и поросят. Предприниматель посмотрел вслед отъезжающему грузовику заготконторы, который увозил на мясокомбинат его несостоявшиеся надежды на зимние запасы в виде пельменей и тушёнки и, повернувшись к своему дому, остановился. Возле ворот стояли его престарелые соседи, муж и жена.

- Говорят, в Москву намылился? - с укором спросил дед.

- Ну, а что делать, если дома работать не дают?

- Не надо сдаваться, бороться надо, - с нажимом произнёс сосед.

- А то так знаешь... Сегодня мы родную деревню не отстоим, а завтра -  страну...

Манаков, молча, махнул рукой и вошел во двор, прикрыв за собой калитку.

- Да уж, - вздохнул старик. - Теперь за вёдрами и лопатами придётся гонять за сорок километров в райцентр.

Манаков уехал в Москву. Но через полгода, поздней осенью, вернувшись в Песчанку продать дом и магазин, был потрясен, увидев растерзанный стеклозавод. Раскуроченные станки, вывороченные электромоторы, сданные местными мужиками в цветмет.

- Всё понятно, - подумал вслух Манаков. - Нет работы, нет зарплаты, а жить на что-то надо, вот от нужды и сдали в утиль. Жаль, но что поделаешь. Вообще-то оборудование всё равно уже морально устарело.

У половины домов в деревне окна были заколочены досками. Люди уезжали в город, туда, где можно было найти работу.

- Надо не Москву и областные центры застраивать высотками, где и так народу - как сельдей в бочке, - рассуждал вслух Манаков, шокированный увиденным, стоя по пояс в осыпавшейся полыни, в том месте, где ещё весной были металлические ворота.

- Надо создавать предприятия в райцентрах и застраивать Россию, а вы города расширяете, - продолжал он, жестикулируя, разговаривать с правительством, как будто это далёкое, сытое, а от того равнодушное к его предпринимательским чаяниям правительство могло его слышать. - Вдыхать надо новую производственную жизнь в полупустые деревни.

Манаков понял, что в вымирающей Песчанке ему не продать ни дом, ни магазин. Заколотив окна, он уехал в Москву, чтобы стать одной из селёдок в этой огромной, но тесной бочке.




5.

Зима запоздала и пришла внезапно, когда уже все привыкли к долгой осени. Как-то быстро прошёл не очень холодный декабрь, но в конце месяца всё - таки подморозило.

Песчанские мужики так и не смогли получить кредит на покупку нового оборудования. Не зная о том, что на ста гектарах их заводской территории, где - то под песчаными карьерами лежало нетронутым нефтяное подземное озеро, они выставили завод на продажу, назначив аукцион в Песчанке сразу после новогодних каникул, пятнадцатого января в 12 часов дня.

Перед самым Новым Годом Незабудкину вдруг позвонил пропавший на полгода Филькин.

- Ты же сейчас в Тюмени живёшь? - спросил он своего бывшего шефа.

- Да, в Тюмени, - подтвердил Незабудкин. - Перевёлся вот в столицу деревень.

- Зайди ко мне в архив, предложение есть. Очень выгодное, - в голосе архивариуса чувствовалась деловитость.

Незабудкин заметил, что бывший подчинённый обратился к нему на «ты».

- Ну, да я ведь не начальник ему теперь, - подумал шеф налоговой инспекции.

Бывшие коллеги встретились через два дня в холле архива.

- Ну, какое у тебя ко мне предложение? - снисходительно улыбался Незабудкин.

- Давай выйдем на воздух, - кивнул ему Филькин.

Они вышли на улицу и свернули в аллею небольшого скверика. Дорожки в аллеях были расчищены, но на скамейках лежал снег.

- Значит так, - начал Филькин. - Когда-то, перед тем как Самот- лор дал первый фонтан нефти, в наших краях, недалеко от Тюмени, геологи нашли нефть. Залежи, правда, небольшие. Может, и начали бы бурить, но тут узнали про огромное Самотлорское месторождение, в сравнении с которым это - капля в море. Короче, тогда разработку сочли не целесообразной, а потом прошли годы и, видимо, об этой залежи просто забыли. Один мой коллега, архивариус, случайно обнаружил отчёты геологов по этому месторождению. Там, действительно, немного, качать года четыре. Но за четыре-то года сколько можно заработать? Сейчас эта территория принадлежит частному предприятию. Хозяин не знает про нефть. Дела у него идут плохо, и он продаёт предприятие вместе с земельным участком недорого. Есть покупатель, бегает по городу, занимает деньги. У тебя много знакомых предпринимателей. Предложи кому нибудь эту информацию за миллион рублей, ну свой интерес приплюсуй, а нам с коллегой - лимон.

- Ну, для того, чтобы кому-то предлагать, надо знать, что предлагаю и где, - косо взглянул Незабудкин на собеседника.

- Мой коллега снял копию с этих документов, но показывать их не будет. Сам понимаешь, покупатель узнает, где это место находится, и уже может не платить, - развёл руками Филькин.

- Ну, это понятно, - кивнул налоговик.

- Расклад такой, - продолжал Филькин. - Коллега рисковать карьерой не хочет, поэтому куплю - продажу проведём у меня в кабинете: ты, я, покупатель и его доверенные лица - геолог и топограф. Покупатель отдаёт деньги наличкой. Я отдаю документы. Спецы их проверяют и уходят. Потом уходит покупатель с документами. Потом уходишь ты со своим гонораром. Если что-то пойдёт не так, то охрана из здания никого не выпустит, а окон в здании, как ты знаешь, нет, так что никто не выскочит.

На самом деле, никакого коллеги в этой махинации не было. Филькин сам случайно натолкнулся на эти документы, из которых было ясно, что нефть нашли рядом с деревней Песчанка, на территории стеклозавода, а когда узнал, что стеклозавод собираются продавать, придумал эту аферу.

Незабудкин во время разговора с Филькиным сразу оценил его сообщение как сенсационное.

«Это прорыв, начало новой, другой жизни», - подумал Незабудкин, и сердце у него запрыгало от радости.

Через час он уже консультировался по телефону с одноклассником, работающим на севере Тюменской области в нефтедобывающей компании буровым мастером. Незабудкин не стал искать никаких покупателей, а на следующий день сам купил у жулика из архива копии документов о нефтяном месторождении, отдав ему деньги, которые копил на новую квартиру.

До аукциона оставалось две недели. Надо было найти денег на торги. Незабудкин, отдав миллион за нефтяную информацию, не собирался никому уступать на аукционе. Он уже знал, кто будет его соперник на торгах. Это - пока единственный претендент на покупку стеклозавода - северный пенсионер из Надыма, бывший вертолётчик, вернувшийся к себе на малую родину в Песчанку. По слухам хотел возродить стеклозавод. Деньги у северянина водились. Незабудкин понимал, что, если он не победит на торгах, то миллион, который он отдал за информацию, как говорят сейчас в деловых кругах, не отобьётся.

- А начнёшь отнимать деньги обратно у архивщиков, - крутилась в голове будущего нефтяного магната беспокойная мысль, - может получиться скандал, а это в худшем случае - тюрьма, в лучшем - конец карьере.

- Надо хотя бы миллион найти,- думал Незабудкин. - Наверняка эти паскудники продали информацию ещё и северянину. Если так, то он тоже будет биться до упора.

Делая подлости людям, Незабудкин никому не верил.

- Уж если Филькин встрял в это дело и начал мошенничать по-крупному, - рассуждал сам с собой будущий нефтяник, - то ему ничего не стоит торговать этой информацией направо и налево. Я бы так и сделал.

Но зря беспокоился Незабудкин. Филькин никому больше не продавал копий. Нет, не из-за угрызений совести, а из чувства самосохранения, опасаясь быть разоблачённым.

С первого до десятого января не работала ни одна организация в райцентре, кроме магазинов. Банки были закрыты даже в городе. Страна отмечала Новый Год. Утомлённые банкиры и крупные чиновники отдыхали на европейских горнолыжных курортах, чины рангом пониже - на пригородных турбазах. У кого не было и на это денег, отдыхали на своих диванах перед телевизорами, а школьные учителя и ученики отдыхали друг от друга.

И только предприниматели малого бизнеса трудились, как пчёлки, чтобы вернуть кредиты с процентами «утомлённым». Трудились, отбивая сунутое в лапу тем, кто на пригородных турбазах купался в бассейнах с минеральной горячей водой.

Новогодние каникулы закончились, банки открылись, но никто из банкиров не спешил из налоговика сделать нефтяника. Незабудкин так и не смог получить в банках миллион. Хотел заложить квартиру, но жена заартачилась.

- Дура, не понимает, какие потом будут барыши, - раздражался Незабудкин. - Ну, что с неё взять? Баба она и есть баба.

До торгов оставался один день. Денег не было, и Незабудкин решился на крайность - занял у бандитов. Миллион дали, но под большой процент. Незабудкин решил купить стеклозавод на имя зятя. Утром пятнадцатого января приехали в Песчанку и только тут узнали, что аукцион перенесли в районный дом культуры и назначили на час дня. Рванули в райцентр, до которого было сорок километров, из них тридцать по грунтовке до федеральной трассы и ещё десять по асфальту. Отъехали от Песчанки с километр, и на «Волге» лопнуло колесо. Быстро поставили запаску, но через пять километров и она спустила. Сотовой связи в этом месте не было. Незабудкин оставил зятя с машиной и по морозу пошёл пешком. Надежды на попутку никакой.

В Песчанке жили одни старики. Транспорта ни у кого из них не было. Незабудкин бежал с дипломатом денег, не чувствуя ног. На морозе у него из ноздрей, как у лошади, валил пар. Он прикинул, что до трассы доберётся примерно к полудню, а там на попутке. Надежда стать нефтяным магнатом толкала его вперёд. И тут он услышал сзади шум двигателя.

«Накачал колесо», - подумал он про зятя. Но это был не зять. Рядом плавно, приминая колёсами скрипучий на морозе снег, остановилась иномарка.

- Подвезти? - приспустил затемнённое стекло водитель.

- Спасибо, до райцентра, - преодолевая одышку, еле выговорил Незабудкин.

Он открыл заднюю дверь. Сидевший на заднем сиденье молодой человек с наколками на пальцах подвинулся, освобождая место для пассажира. Незабудкин протиснул вперёд правую руку с дипломатом, намереваясь сесть на сидение, но в этот момент крепыш рванул у него дипломат и ударом обеих ног опрокинул Незабудкина на дорогу. Когда бедолага вскочил, легковушка была уже в сотне метров. Он заметил только, что она тёмного цвета и без номера.

- Что сейчас делать? Куда бежать? - панически думал Незабудкин. - В ментовку, заявление об ограблении и чтобы перенесли аукцион!

- Миллион с процентами, миллион! - закричал Незабудкин и выматерился. Мысли путались, и как с похмелья, заболела голова. Он побежал по плохо очищенной от снега дороге в сторону автострады, бессознательно хватаясь за левый бок. Минут через пять боль в левом боку заставила остановиться. Он постоял и снова попробовал бежать, но боль тут же напомнила о себе.

На аукцион Незабудкин опоздал. Торги состоялись без него.

Он заявил об ограблении в милицию, но, понимая, что бандиты ждать не будут, прикидывал, где взять деньги, чтобы отдать долг да ещё с процентами. «Смыться за границу, - мелькнула мысль. - Найдут гады. Может, пластическую операцию?».

На другой день он заскочил в шиномонтажку отремонтировать колесо. Мастер из колеса вынул шило с разломленным пополам пластмассовым зелёным черенком. Незабудкин узнал его:

- Это же та самая контрольная закупка, из-за которой оштрафовали Манакова, - подумал он.

Ему стало жарко. Он вышел из шиномонтажной на улицу.

- Как оно попало в колесо? - недоумевал Незабудкин. - Мистика!

И вдруг кто-то сказал:

- Не оштрафовал бы тогда предпринимателя, не было бы шила.

Незабудкин оглянулся - никого.

«Это у меня в голове, что ли? Наверное, я это вслух подумал. Это от переживания, от нервов. Надо успокоиться», - сказал себе Незабудкин.

Он был один возле своей навороченной «Волги» с фордовским двигателем. Багажник у машины был открыт. И тут Незабудкин вспомнил, как ещё летом, во дворе налоговой инспекции, Филькин бросил шило в этот самый багажник.

- Видимо, оно попало внутрь новой шины, - догадался несостояв- шийся нефтяной магнат, - а водитель не проверил и забуртовал запаску. Оно и проткнуло колесо, когда мы с зятем его поставили вместо спущенного. Ну и фокус!

И снова в голове у Незабудкина послышался голос: «Я же тебе говорю: не было бы штрафа, не было бы шила».