Хлеб наш насущный
Николай Ольков




Николай OЛЬKOB Хлеб наш насущный 








ЧАСТЬ ПЕРВАЯ







ВОЛЯ




—  Бывакин, сразу после развода зайди к начальнику по воспитанию!

Сухопарый дневальный выкрикнул и повернулся к тумбочке. Старший по бараку, одетый в приличную тюремную робу с повязкой на рукаве, ткнул кулаком дневальному в лицо:

—  Сколько вас учить, падло, чтобы правильно выговаривали!? Ты бы его еще гражданином или товарищем назвал. У всех вас, суки, только одно прозвание: зек, заключенный. Повтори приказ!

-  Понял. Все мы с одним прозваньем...

-  Дурак! - он еще раз легонько ткнул в ухо, а дневальный уже до того вытирал кровь, которая сиротливо капала на грудь замызганной куртки. — Повтори по Бывакину!

- Понял! Заключенный Бывакин, после развода к начальнику по воспитанию!

-  Вот так! Бывакин, ты понял? Тебя переведут в настоящую колонию, это тебе не малолетка. Я бы тебе дал наколочку, готовь пузырь, скажу, кому в ноги упасть, тогда жить будешь, а если как тут начнешь пальцы гнуть, головенку завернут сразу, как куренку. Иди.

Бывакин прошел быстрым шагом, голова приподнята, лицо безразличное, но настороженное, стрижен наголо, свежие красноватые шрамы украшают голову с обеих сторон, лицо скуластое, нос тоже подправлен, чуть вправо, глаза серые, внимательные, губы плотно сжаты, а за ними скрыты проемы от трех зубов, потерянных за два неполных года в детской колонии. О скором переводе «в настоящую колонию» он знал, потому что исполнилось восемнадцать лет, а в «детском садике» дальше не держат. Там ему отбывать еще два года.

Развод занятий окончился быстро, отряды неровными колоннами пошли в столярку, в пошивочный цех, только одна колонна свернула в столовую. Есть будут по очереди, последним может не хватить, тогда у столовки поднимут крик, прибегут начальник столовой и дежурный по зоне, могут выдать несколько булок хлеба и кусок маргарина. А могут и не выдать, могут построить и отправить на работу. И такое случалось. На тот случай у каждого бывалого есть в заначке кусочек хлеба - подсохший, пахнущий мышами и махоркой, но - хлеб, его ничем не заменишь.

- Бывакин! Родя! - земляк, из одного района, Толя Фрол, подбежал, лицо в слезах. — Сказали, что вас семерых повезут на взрослую зону. Я тосковать буду один-то. Полгода еще. Прощевай, может, доведется встретиться.

Начальник всем семерым объявил о переводе, предупредил, что в лагере с ними цацкаться не будут, там правила построже.

- Ну да, мы тут как в пионерском лагере жили, - усмехнулся здоровый мордатый паренек.

- Ребята, я вам прямо скажу: зона та не самая благополучная, произвола много, так что держитесь ближе к администрации, — словно по-товарищески советовал майор.

- Это как, в стукачи сразу записываться? - парень откровенно лез на рожон.

- Ну вот, Кожин, опять ты бузишь. Не в стукачи, а нужную информацию о настроениях в бараке сообщить - твой долг. Понял?

- Долгов не имею, гражданин начальник, за долги и перо могут вставить.

- Ну, с тобой, Кожин, говорить бесполезно. Хочу Бывакину подсказать. Ты парень толковый, но гордыню смирить придется. Есть в отряде начальник, есть авторитет, они следят за порядком, и тут никуда не попрешь. Молчи, но делай, что велено. Не перечь. Если что, то и администрация не поможет. Говорю вам это, ребята, потому что жалко вас. Самое главное - не потеряйте себя, не купитесь на обещания сладкой жизни на воле. Все, свободны.

На сборы осталось часа четыре, конвой будет в двенадцать, так что пожрать уже не удастся, а на новом месте хлебом-солью встречать вроде бы не должны. Родион собрал котомку и ушел за столярку, в стороне навалены стружки и опилки, прилег, чтоб не видно было от бараков. Почти два года здесь, а так и не привык. Друзьями не обзавелся, а врагов нажил быстро. На первой же неделе угодил в карцер, потому что троих избил подвернувшейся арматуриной. Те его повоспитывать подловили, тоже не с пустыми руками, а он крутанулся на месте и кусок железа словил, а с такой снастью быстро всех троих уработал. Кто-то свистнул, разбираться не стали, ты бил, ты и виноват. Родион понимал, что доказать ничего не сможет, как и дома, в той драке, за которую получил четыре года по малолетке. Да, складешок из кармана выдернул, но даже раскрыть не успел, свалил его верзила из старших классов, который проходу не давал, все выблядком звал. Он не понимал смысла, но грязь этого слова чувствовал, кинулся к матери, она вытирала его и свои слезы и шептала: «Терпи, сынок, наше горе, нам и переживать. Не гневи людей, прощай им обиды, ребятишки подразнят да забудут». Не забывали, на каждой перемене звали громко по этой кликухе, при девчонках, он долго терпел, а тут обида застила свет, выхватил ножичек из кармана и кинулся на обидчика. Что дальше было - не помнит. Забрали в милицию, держали два месяца, а потом суд и сюда. Теперь вот перемена. Родион спокойно ждал своей участи, на новом месте будет тяжело, работать придется, ребята говорили, наравне со взрослыми, режима он не боялся, драк тоже, если за правду. Только вот как ее узнавать, если у каждого своя правда?

Всю группу пополнения отправили на третий этаж большой кирпичной тюрьмы. В камере трое обитателей даже не поздоровались, один встал и молча указал на свободные двухярусные койки у самых дверей. Родион сразу закинул свой матрас на верхнюю, чтобы не заводить спор.

- Э-э-э, пацан, а ты что такой согласный, сразу на верхнюю шконку? Не смелый, что ли? - спросил худой и бледный парень.

- Мне наверху больше нравится, — односложно ответил Бывакин.

- Подойди сюда. - это сказал полулежавший на подушках пожилой зек, был он в просторных светлых штанах и расстегнутой серой безрукавке.

Родион подошел, мужчина сел на койке, внимательно на него посмотрел:

- Твоя фамилия Бывакин? Был бы в годах, самое подходящее погоняло - Бывалый. Но тебе еще рано. Имя?

- Родион.

- Родя. Будешь Родя, понял?

- Понял.

- Мне про тебя сказали добрые люди. Сколько раз в карцере отдыхал? Он у вас по-другому как-то?

- Семь раз, тридцать три дня.

- Уважительно. Меня будешь звать Доктором. Рыжий, своди ребят на кухню, скажи, чтобы покормили. Родя, собери вот это барахло со шконки и унеси под порог, а сам сюда перейди. Ну, это после обеда.

Бывакин хотел спросить, чье это место, но вовремя одумался: никаких вопросов, если надо - скажут. Но по дороге на кухню Рыжий прогундел:

- Приглянулся ты Доктору, видишь, меня под порог, а тебя к себе ближе. Он любит поперешных, про тебя ему утром еще шепнули.

Бывакин ничего не ответил. После чашки теплой каши и кружки чая на душе стало веселее. Доктор велел застелить постель и лечь спать, он лег поверх суконного одеяла и сразу уснул. Ему приснилась степь, какой он ее представлял на уроках географии: ковыль растет выше колена, волнами колышется, а по этим волнам идет девушка в цветном халате, идет прямо к нему. Родион присматривается, но узнать не может, говорит себе, что не наша деревенская эта девчонка, а когда ближе подошла, Родион засмеялся: чужая совсем, смуглая, скуластая, глаза черные с прищуром. Остановилась, смотрит на Родиона и тоже улыбается. Он хотел спросить, что это за степь и откуда девчонка тут появилась, но не успел, кто- то тронул его за плечо.

-  Что приснилось, Родя, что ты так улыбался, будто по удо освободился? - Доктор подал ему горячую кружку с чаем: - Хлебни пару глотков, это чефир. Приходилось?

- Редко. За чефир сразу в шизо на сутки.

- Пей, я разрешаю.

Бывакин сделал два глотка, вязкая жидкость заполнила рот, язык онемел, голова зашумела. Такого он еще не пробовал, передал бокал и зажал руками голову.

- Возьми соль на язык, полегчает. Теперь слушай. Будешь при мне. Это я после объясню, для чего. Работать будешь только на кухне, это в тепле и всегда сыт. Мне будешь три раза жратву приносить, повара знают. Если кто-то невзначай обидит, даже из вертухаев, скажешь. Ни с кем не базарь, только по делу. Читать умеешь? Вечерами будем с тобой читать вроде как романы, в них интересная жизнь описывается. Я такой жизни не видел, потому интересно. А сейчас иди, скоро построение на ужин. Никуда не отлучайся, чтоб от переклички не отстать. Пошел!



Жизнь стала налаживаться. Покровительство тюремного авторитета Доктора было и благом, и наказанием. Доктор сразу предупредил, что рядом с ним и надежно, и опасно, потому что у него тоже есть враги. Бывакин это быстро почувствовал. На кухне месяца через три появился зек со шрамом через все лицо, по щеке и на лоб, шрам старый, и когда зек Рваный негодовал, но не мог проявить своих чувств, в себе держал, шрам выдавал его, багровел и надувался. Бывакин не видел, он учуял неладное и непроизвольно отпрыгнул от плиты, с которой с грохотом свалился котел с кипятком. Родион вскочил на кучу дров, и волна горячей воды его не достала. Отпрыгнувший в другую сторону Рваный выругался матом и прикрыл шрам рукой, знал, сволочь, что рана выдаст.

- Ты зачем котел столкнул, подстилка Докторская? Ты меня ошпарить хотел!

Рваный замахнулся, но Родя ловко перехватил руку и заломил ее, повалил Рваного в грязь кухни. Дверь распахнулась, и влетели два надзирателя с дубинами, видно, под порогом стояли. От удара дубинкой по спине Родя выгнулся, отпустил жертву и сходу сбил надзирателя с ног. Потом его били дубинками и сапогами, очнулся он в карцере, едва разлепил глаза от засохшей крови. Лежал, проверяя осторожными движениями, целы ли руки, ноги, позвоночник. Везде ждала боль, но он уже умел ее переносить спокойно, лишь бы не было переломов. За этим занятием его застали дежурный и врач.

Врач помог раздеться и все качал головой:

- Как же ты мог сорваться с такой верхотуры? Ты же мог насмерть разбиться. Тут болит? А тут? Похоже, товарищ капитан, переломов нет. А что с головой? Шумит? Еще бы! С такой высоты - и остался жив. Это просто чудо. Идти можешь? Пойдем в санчасть. Понимаешь, охрана думала, что ты пьян, и отправила в карцер. Бывает, знаете ли. Пошли.

Бывакин понял, что про верхотуру придумали вертухаи, чтоб не разбираться, упал, разбился, никаких вопросов. Знали, что воспитанный малый, звонить не будет. В санчасти санитар из зеков помог помыться, дал чистое белье, довел до постели. Раны и ссадины смазал какой-то вонючей пастой, кое-как перевязал. И тут вошел Доктор. Санитар исчез.

- Я все знаю, Родя. Рваный не тебе первому гадости устраивает, он моих людей постоянно гнобит. Но сегодня был перебор. Я запретил тебя трогать. А он ослушался, тронул. Ответит. Тебя хочу похвалить. Ты постоял за себя перед вертухаем, я тут пятый год, за все время третий случай, когда зек ударил это дерьмо. Вся зона будет тебя уважать, а ты будь осторожен, надзиратели могут отомстить. Я говорил сейчас с Хозяином, он обещал предупредить своих. Но это же мусора, ни одному слову нельзя верить. Я сказал, что не дай Бог! — всю зону подниму. Этого они боятся. Ладно, лежи. Будешь долго лежать, я тебе книжки принес, посмотри.

За последние два года у него не было столько свободного времени. Его кормили, делали перевязки, врач учтиво спрашивал, как дела и предупредительно информировал, что выписывать его не собирается и никто не торопит. Родион не мог найти объяснения, с какой стати авторитетный вор Доктор сделал его своим приближенным и теперь уже открыто защищал перед своими недоброжелателями. Ведь ничем особым он не отличался от других молодых зеков, были и сильнее его, и лицом красивее. Сам для себя он сделал предположение, что Доктора привлекла информация из детской колонии, что на зону приходит молодой и непокорный зек, а Доктор, видимо, уважал гордость и самолюбие. Но это его догадка, а спросить не у кого. Родион понимал, что не просто так пригрел его Доктор, да он и сам обещал позже все объяснить. Наверное, вот это имел в виду заместитель начальника колонии для несовершеннолетних, когда предупреждал, чтобы не попали ребята под дурное влияние.

Принесенные Доктором книги оказались толкованиями уголовного кодекса, видно было, что Бывакин далеко не первый читатель, потому что на каждой странице он находил подчеркивания, галочки на полях, а то и целые абзацы были обведены жирными рамками. Чтиво не особенно интересное, но Родион опасался, что Доктор может устроить проверку, а выглядеть глупо не хотел, потому читал, особое внимание обращая на уже отмеченные места.

Поздно вечером пришел Доктор. В палате никого не было, да и Родион уже задремал, привыкший к свободной жизни. Доктор позвал дежурного санитара и велел ему погулять с полчасика. Остались одни.

- Родя, я обещал тебе чуть позже объяснить, для чего ты мне нужен. Я давно за тобой слежу, в вашей колонии был мой человек. Он должен был найти паренька серьезного, надежного, честного и прямого. Когда он назвал тебя, я узнал твое дело, понял, что ты мне подходишь, и все время знал, что у тебя и как. Да, твоей маме я каждый месяц отправляю небольшие деньги, как будто от тебя. Я ждал, когда тебя переведут к нам. И вот мы встретились. Скажи мне, Родя, ты действительно честный и порядочный человек? Именно в тех смыслах этих слов, которые заложены в них изначально? Я могу тебе доверять полностью и до конца? Не спеши. Это очень важно.

Бывакин молчал, дожидаясь следующего вопроса.

- Ну, говори.

- Вы можете мне верить, я сделаю все, что вы прикажете.

- Этого достаточно. Если ты меня обманешь, я повторю тебе эти слова перед тем, как убить тебя. Но - это крайность, до которой, я уверен, дело не дойдет. Слушай внимательно. Этот город (он написал на клочке газеты название, дал прочитать и тут же сжег) ты знаешь хорошо, потому запомни улицу (написал: «Заслонова», и тоже сжег). Там есть гаражи, со входа вправо седьмой бокс. Висячий замок замотан промасленной тряпицей, внутренний забит литолом, чтоб не заржавел. Ключи найдешь под правым углом ворот, надо будет сбить разлитый бетон и копнуть на два штыка. Ключи тоже упакованы. В гараже смотровая яма, в ней несколько ниш, углублений, ключи положить при ремонте и прочее. Самая дальняя от входа с правой стороны ниша, раскапываешь ее и достаешь кожаный портфель. В нем доллары, Родя, в тот момент ты будешь самым богатым человеком в городе. Но деньги понапрасну не трать. Будешь брать по потребности, отчет представишь мне лично. Я смогу откинуться только через два года. Ты меня понял?

Бывакин четко сказал:

- Понял. Но у меня вопрос: если вы через два года выходите, какой смысл мне забирать эти деньги?

- Я знал, что ты это скажешь. Дело в том, Родя, что в Иркутске сидит человек, который знает эту тайну. Его погоняло Жмых. Он освободится раньше меня, и тогда можно забыть о заначке, он меня кинет, а потом просто уберет. Я договорился с начальством, на тебя уже готовы все бумаги, их принесут в санчасть и ночью тебя вывезут в город, в машине переоденешься в простой костюм и сразу на вокзал, езды до того города шесть часов. Еще вопросы?

- Есть. Те, кто повезут, не вздумают выдавить из меня тайну? — Бывакин слышал про подобные истории.

- Нет. Просто они ничего не знают. Но с вокзала ты дашь вот эту телеграмму, тут все написано, что надо. Это начальнику тюрьмы. Я сразу буду знать, что все нормально. А эти люди — они сразу вернутся в зону. Утром будет объявлено, что ты сбежал. Надо сбить со следа моих конкурентов. Они понимают, что ты не случайно около меня появился, потому и чан с кипятком и прочее. А так — сбежал, и все тут. Я свою роль отыграю, чтобы они не подумали даже, что тайна уже за воротами тюряги. Все, я пошел. Санитару скажу, что он меня не видел, если жить хочет. Не прощаюсь, Родя, уверен, что мы с тобой встретимся. — Он пристально посмотрел в глаза паренька.

- А как вы меня найдете? — вдруг вскинулся Бывакин.

- Родя, не задавай смешных вопросов. Главное, будь в этом городе. Все.

Он резко встал и хлопнул дверью. Через минуту вошел бледный санитар.

- Ты что такой? — спросил Родион.

- Показалось, что Доктор был, а оказывается, он тут не появлялся. Даже испугался.

Бывакин повернулся на бок и подумал: «Вот и началась воровская жизнь. Это тебе не складешком деревенских ребятишек пугать. Зачем Доктор мне про город объяснял, ведь он же в курсе, что это рядом с домом, раз деньги переводил по адресу. А может и не сам, потому и не в курсе». Но уснул сразу, сбросив напряжение серьезного разговора.



Ночью стукнули в окно, Бывакин ждал этого сигнала, вышел из санчасти. Двое мужчин толкнули его вперед, в глубине двора виднелась машина, шли к ней. Посадили в салон, дали одежду и пакет с бумагами. Машина тронулась, прошли проходную, выехали на трассу в город. Одевался на ходу, пакет спрятал во внутренний карман куртки. У вокзала его высадили. Никто за всю дорогу не сказал ни слова. Родя быстро прошел в туалет, открыл пакет, вынул справку об освобождении и деньги. Немного, но на билет и пожрать хватит. В окошко телеграфа сунул заполненный бланк, заплатил и прибрал в пакет квитанцию. Билет купил в плацкартный вагон, в буфете пожевал пирожков с горячим чаем. В вагоне запрыгнул на верхнюю полку и сразу уснул. Да, Доктор знал, что это его город, областной центр, от которого до родной деревни три часа на автобусе. Из школы сюда ездили на соревнования, просто поболтаться по магазинам и киношкам.

Прожив на свете восемнадцать лет, Родион Бывакин никогда не вспоминал прошлое, жизнь в деревне, мать, друзей, школу. Но он никогда не задумывался и о будущем. Или кто-то ему подсказал, или сам догадался, что на зоне для несовершеннолетних действуют те же порядки, что и в большой тюрьме, что надо вести себя так, чтобы ни у кого не было к тебе претензий, чтобы ты никому не мешал, никого не раздражал. Родион быстро понял, что в жизни так не бывает. Из ста человек всегда найдутся два-три, которым ты просто не нравишься: не так ешь, не так спишь, не так сидишь на очке. Могут предъявить, тогда надо ответить или сразу драться. Вспыльчивый и самолюбивый паренек никогда не дожидался крутого наезда, сразу сбивал главаря, а потом — кому как повезет. До суда ему говорили, что на детской зоне нет карцера - хотел бы Родион сейчас взглянуть в глаза того сердобольного адвоката, который так и не сумел ухватиться за случайную проговорку прокурора, что подсудимый, к счастью, не успел раскрыть нож. Суд мог пойти по-другому, это ему потом объяснили, но дело сделано, свое время до совершеннолетия он отсидел.

Место Доктора в своей судьбе он так и не мог определить. Не просто так авторитет добился его условно-досрочного освобождения, дал столь серьезное задание. Разве у него не было выбора? Ого, еще какой, каждый бы согласился за удо посторожить заначку Доктора. Но он выбрал Бывакина, да еще заочно. Что такое он про него знал? Проверил и поверил. Родион не стал спрашивать, как он станет хранить такую кучу баксов, и уже в поезде решил, что Доктор не стал бы возражать против снятия отдельной квартиры. А потом вдруг подумал: город большой, всякого люду полно, просочится что-нибудь про бабки — на ремни порежут, мать начнут казнить, выдавят правду. Если в живых оставят, что Доктору скажешь? Ему все равно, не сумел исполнить — отвечай. И слова повторит перед смертью, как обещал. Потому решил: найду деньги, и сразу в деревню, там можно надежно спрятать, да и кто искать будет?

На улице Заслонова побывал несколько раз, присмотрелся: гаражи обитаемы, но с утра все уезжают в город или на дачи. Прошелся рядом с седьмым боксом - вход травой зарос, а вот белесый блин бетонной заплатки чист. Три дня просидел в кустах напротив въезда, вычислил, когда дежурит пожилой алкаш, он приходил утром с похмелья и целый день спал в своей конуре. Бывакин нашел в заборе пробоину, просунул лопату, сам пролез, ободрав кожу на плече, быстро и осторожно прошел к седьмому боксу, сбил бетон и вдавил лопату в землю. Копал быстро, постоянно оглядываясь. Теперь выбора не было, даже кто и спросит, то надо все, что угодно употребить, но ключи выволочь и двери открыть. Лопата зацепилась за клочок кожи, Родион потянул и выдернул сверток. Быстро зарыл ямку и прикрыл цементной лепешкой. Никого. Да и не заметно никаких перемен. Развернув ключи, Родя открыл висячий замок, потом внутренний, чуть приоткрыл половинку ворот и прошмыгнул во внутрь. На коленках просунулся наружу, расправил смятую траву, притянул воротину. Осторожно в полумраке спустился в яму, нашел нужную нишу, стал расширять ее и копать внутрь. Просовывал руку, выгребал землю, но никакого тайника. Нашел под ногами железяку, стал протыкать в глубину и понял, что до свертка всего полштыка лопатных. Опять подрезал грунт, руками выгребал глину, нащупал кусок ткани, потянул, выпал масляный сверток. Размотал ткань, потом бумагу, потом несколько пластиковых пакетов, и в желтом кожаном портфеле увидел то, что искал. Он выкатил на грязные руки скользкие новенькие купюры и удивился: все они были по сто долларов и было их тут столько, что портфель чуток подраздуло. Бывакин сунул портфель под куртку и вылез из ямы.

Он оцепенел, когда дверь гаража открылась, и в проеме оказался сторож-алкаш с железным прутом в руках.

- А я слышу - кто-то возится в боксе. Думаю: машины нет, хозяина вообще не видел ни разу - кто же там может быть? А тут грабитель!

Парень быстро нашелся:

- Какой я грабитель? Да и что грабить? Дядя сказал, что от жены прятал несколько бутылок водки, все обыскал, только одну нашел.

- Где она? - живо поинтересовался сторож.

 Вот, — он вынул из кармана бутылку и похвалил себя, что на всякий случай припас.

Сторож возмутился:

- Тогда какого хрена тут стоять? Пошли ко мне.

Вышли, Родион закрыл оба замка, а сторож был уже у своей будки.

- Иди сюда, — позвал он, пряча бутылку за пазухой, чтобы кто из водителей не заметил.

Парень махнул рукой:

- Нет, пей один, меня друзья ждут.

В автобусе он восстановил все, что произошло. Старик в темноте бокса не мог разглядеть его лицо, а потом Родион все время старался держаться спиной к воротам. К тому же вязаная шапочка, которую он быстро опустил на глаза, хорошо его укрыла. Сторож сейчас выглотнет этот пузырь и навсегда забудет, кто его угостил.

На рынке купил джинсовый костюм и спортивные туфли, за углом переоделся, старую одежду бросил в крапиву. В тот же день уехал в деревню.



Давно ли в милицейском уазике увозили Родиона Бывакина по этой дороге, а как многое изменилось! Поразился, что придорожные увалы, когда-то гудевшие спелым колосом, заросли бурьяном. На заливном лугу, где он пацаненком вместе с друзьями возил копны сена к стогу, который умело укладывал дядя Ваня Лопушонок, было безлюдно, в разных местах сиротливо торчали копны. А тогда густо стояли стога, и с дороги, с вышины, могло причудиться, что кто-то большой и сильный так расставил их по лугу.

На зоне, которую начальство называло воспитательной колонией, осужденного определили в восьмой класс, он ухватился за учебу, как за спасение от безделья в свободные от работы часы. Именно тогда возникали карты, появлялся странный дурманящий табак, возникали кем-то спровоцированные драки. Родион уходил в свободный класс и читал книги из большого пыльного шкафа, тут и застала его учительница литературы и русского языка Анна Викторовна.

- Бывакин? А я заметила, что книги в шкафу меняются местами, значит, кто-то же их переставляет? Что читаешь? Бунина? Странно, - она с улыбкой смотрела на паренька. Он ответил односложно:

- Нравится.

- А что тебе в нем нравится? — не унималась учительница.

- Не знаю. Читаю, и мне хорошо, забываю, что в неволе.

- Сколько тебе лет, Бывакин?

- Семнадцать, - ответил Родион и смутился.

- А сидеть еще?

- Много...

Она обняла его за голову и прижала к груди:

- Бедный мальчик!

Бывакин быстро высвободился:

- Вы что, Анна Викторовна, а если ребята увидят?

Анна Викторовна смущенно улыбнулась:

- Что ж ты такой пугливый? Не разу девушек не обнимал?

Родион промолчал. Он все еще ощущал на своей щеке ее мягкую грудь и ласковые пальцы на шее.

- Бывакин, я живу в доме по ту сторону забора. Купила шкаф, а собрать некому. Ты мне поможешь?

Родион улыбнулся, он до сих пор не бывал «по ту сторону», казалось, что это недосягаемый, запрещенный ему мир.

- Кто меня пустит? — обреченно ответил зек.

Анна Викторовна обрадовалась:

- Ты согласен? Я договорюсь. Мне начальник разрешит.

Родя огляделся по сторонам:

- Анна Викторовна, только чтобы никто не знал, засмеют.

Она сказала после урока, что в шесть часов он должен быть у проходной. Воспитатель в группе будет знать и не потеряет.

Бывакин подошел к проходной, Анна Викторовна подала дежурному бумажку, тот кивнул и напомнил:

- В девять быть на месте, иначе побег. Понял?

- Он все понял, - ответила за него Анна Викторовна.

Прошли вдоль забора, повернули на асфальтированную дорожку, вошли в подъезд двухэтажного дома. Анна Викторовна открыла квартиру, пропустила гостя и включила свет. Большая комната, кровать, шкаф, кресла.

- А что собирать? - спросил Родион.

Анна Викторовна подошла к нему и ладошками осторожно коснулась щек:

- Бывакин, ты такой славный, такой красивый. Вот полотенце, в ванной титан подтоплен, помойся горячей водой, а я тебе белье чистое приготовлю, — она опять крепко его обняла.

Парень пытался сопротивляться:

- Анна Викторовна, нас позавчера в баню водили.

Она отпустила его, чмокнула в щеку, взяла под руку:

- Пошли, я открою тебе воду, глупенький.

Родион помылся и насухо обтерся полотенцем. Чистые трусы и футболка, спортивные штаны лежали на табуретке. Оделся, снял крючок, вышел. Анна Викторовна уже была в светлом халатике, цветную косынку мяла в руках.

- Бывакин, Родик, ты такой большой, настоящий мужчина. Голодный, правда?

Родион ответил:

- Нет, нас в обед кормили.

- Родик, обними меня, я совсем про другой голод...

...В половине девятого звякнул будильник.

- Я включила, чтобы ты не опоздал. Я бы ни за что не очнулась. А ты? Родик, милый мой, я тебе не нравлюсь? — с придыханием спросила Анна Викторовна.

- Нравишься. Только я тебя стесняюсь, — смутился Бывакин.

Она опять крепко его обняла:

- А в постели ты был настоящим мужиком, не особо стеснялся своей жертвы.

Парень окончательно потерялся:

- Простите, если что не так. В другой раз другого вызовите.

- Родик, милый ты мой, да ты мне люб и приятен, ни на кого не променяю. Да, вы с ребятами про женщин говорите? - вдруг спросила Анна Викторовна.

- Бывает, — пожал плечами Бывакин.

- А ты про нас не рассказывай. Я тебя часто буду вызывать. Начальник колонии мой дядя. Я с мужем развелась, жить негде, вот он и предложил, работу и квартиру. Родик, милый, тебе нравится со мной?

Парень не знал, что сказать, ему не с чем было сравнивать, помолчал, пытаясь осмыслить, что случилось с ним за эти два часа, улыбнулся:

- Я не помню почти ничего.

- Родик, зови меня Аннушкой, когда мы одни. Согласен?

Родион кивнул.

- Ну, что же ты такой упрямый! Ты же мужчина, Родик, сильный мужчина, а я твоя рабыня здесь, в этой комнате. Ну, не молчи, милый, - и принялась целовать его в губы, в шею, в грудь.

Он чувствовал, что помутилось в голове, подхватил женщину на руки, крепко прижался к горячему телу:

- Аннушкой буду звать, обнимать и целовать буду до безумия, ты такая сладкая, такая вся...

Он бежал эти триста метров, как никогда не бегал, потому что надо было пересечь границу между Аннушкой и тюрьмой не позже девяти. Вскочил в проходную, караульный улыбнулся:

- Как шкаф? Собрали?

- Какой шкаф? - задохнулся зек, потом спохватился: - Собрал. Шурупов не хватило.

- Молодец! — засмеялся караульный, совсем молодой офицер. - А с шурупами у тебя все в порядке. Я живу рядом с Анной Викторовной, она хорошая женщина, ты плохого не думай.

...Бывакин вернулся из приятных воспоминаний. Аннушка приезжала к нему на свидания каждый месяц, но их не оставляли одних, только в присутствии надзирателя. Даже поцеловать ее он мог только при встрече и при расставании, тогда надзиратель снисходительно отворачивался. А теперь надо написать ей письмо, чтобы приехала к нему в город. Летом у учителей обычно отпуск. Только как писать? Там же все знают, что он сбежал. Нет, Аннушка все-равно выпытает у своего дяди правду и будет рада весточке.

В деревне автобус остановился около магазина, Родион выскочил и, не глядя по сторонам, зашагал в сторону дома. Мать поймалась за дверной косяк, бессильно опустилась на колени:

- Родя, сынок, родно мое...

Он поднял мать, обнял и ткнулся, как в детстве, в плечо, привычно загоняя вовнутрь чувства и слезы. Родной дом, печка, полати, крашеный пол, божничка со святыми, его портрет, незадолго до посадки снимал в школе заезжий фотограф.

За столом сидели напротив друг друга, мать вытирала глаза уголком фартука, сын молча ел жареную картошку и припивал простоквашу. Он с детства любил так есть, можно даже без хлеба. Кусок хлеба, домашнего, печеного на поду, по привычке сохранил - на всякий случай. Облизал, как положено, ложку и положил рядом со сковородкой.

- Спасибо, мать.

- Сынок, Родя, ты почто меня матерью назвал? Я ли не мать тебе родная? Ты чему там обучился, в тюрьмах этих проклятущих? — она заплакала горючими слезами, вытираясь подолом фартука.

Родион спохватился:

- Сорвалось, мама, отвык. Не серчай, я теперь взрослый, огрубевший мужик, такая жизнь, мама. А ты как?

Мать вздохнула:

- Как и все, родной. Колхоз наш совсем захирел, платить путем не стали, сено нынче последний год выделили, больше не ждите. А без сена какая корова? Сдам хачикам. А, можа, держать будем, сам-то в доме останешься, сподобимся на одну-то голову?

Родион знал, что в эту сторону разговор повернется, для матери самое главное, чтобы сын рядом был, тем более, что не с приисков явился, а из тюрьмы. Как ей в первый вечер сказать, что он только на пару дней, и снова в город, надо свое место там искать.

- Без коровы не останешься, мама. Я уеду, буду помогать деньгами. Проживешь.

- Родно мое, так денег-то у меня дивно скопилось от твоих переводов. Я самую малость, когда уж совсем ничего, использовала. Да куме Апросинье давала, когда ейного Гриню в цинковом гробу привезли, шептались, что из южной страны, только командиры ничего не велели делать, так и не открыли гроб-то. Сама Апроха до сих пор не верит, что сына закопали. А, можа кирпичи наклали вместо Гриньки-то? Солдатик сопровождал, под стаканчик говорил, что иных на прах разносит бомбой, вот чего вместо него родным отправят? Знамо, что накладут тяжелого, вот и оплакивай. Ой, Родя, не ехал бы ты в чужую сторону! Поди, спознался с жуликами, можа, кого в карты проиграл? Кайся!

Родион улыбнулся, обнял мать:

- Все будет хорошо, мама, не переживай. В карты не играю, жуликов не знаю. Делом займусь.

- Деньги забери, они тебе нужней на первых порах. - И положила перед сыном большую пачку, не скупился Доктор, хорошие приветы слал от сына.

- Родик, а не твоей рукой адрес-то писан. Пошто так? - сурово спросила она.

- Мама, я же не на курорте был, вот и просил людей с воли, чтобы отправили. Деньги прибери, и не куркуй, расходуй, на продуктах не экономь.

А докторские деньги проклятые из головы не выходили, куда их прибрать, пока он объявится? В доме и пристройках исключено, не приведи Бог - огонь, потом рассказывай Доктору про схрон в коровьем пригоне. Лежа в постели, все прикидывал, куда клад заложить. И вспомнил про Гриню, мать говорила, что большой памятник ему из военкомата привезли. Пойти днем, посмотреть, все поймут, что проведал, а ночью зарыть под памятник. Вечное место. Успокоился, что нашел решение, уснул. Приснилось ему море, тихое, спокойное, даже цвет различает: голубое, с отливом. Плещется, к берегу нежной водой прикасается, а по мокрому песку идет девушка. Присмотрелся Родион - та самая девчонка, что по степи шлялась, ковылем играла. Обрадовался, что-то ей говорит, а она внимания не обращает, идет по бережку и смотрит вдаль. Проснулся, вздохнул с улыбкой: откуда она в его сны приблудилась? И море, и степь он ни разу в жизни не видел, тоже - откуда? А девчонка красивая, хоть и не наших кровей. Повернулся на бок и уснул, накрывшись сбившимся от старости ватным одеялом.

Через два дня, исполнив все, что наметил, Родион утренним автобусом уехал в город.



Денег из кожаной сумки Доктора Бывакин взял достаточно, чтобы прожить год, если не подвернется подходящая работа. На что он мог рассчитывать, парень без образования, без профессии, со школьным аттестатом, который на прощание принесла ему Аннушка? Посмотрев объявления, он записался в школу автомобилистов, понимая, что права в жизни все равно пригодятся. Занятия начинались вечером, день был свободным, Родион читал, лежа на диванчике в своей скромной квартирке: большая комната, душ, телефон, даже новинку приобрел, сотовый телефон. Правда, звонить особо некому, но пусть лежит. Ближе к вечеру ходил в магазин, закупал продукты на завтрашний день.

Драку он увидел сразу, но вмешиваться не стал, так учил Доктор: «Не твое - не встревай, надо — позовут, да и то подумай». Позвали. Истошный девичий крик: «Они его убивают!» сорвал с места, Бывакин увидел троих парней, упоенно бивших ногами лежащего ничком человека. С разбега сбив двоих, он тут же ударил в горло третьего, тот захрипел, ртом пошла кровь, друзья схватили его под руки и поволокли за угол. Родион подошел к лежащему, тронул жилку на шее — живой. Подбежавшая девушка просила вызвать скорую, кто-то побежал в магазин звонить, он поднял свой пакет и пошел на тротуар.

- Постойте! — окликнула девушка. — Остановитесь, я не успела поблагодарить вас. Вот моя карточка, позвоните завтра после восьми вечера, я буду дома. - Она своей косынкой вытирала кровь с лица молодого человека. Поняв, что он третий лишний, Родион буркнул:

- В это время не могу.

- Хорошо, можно позже, - она с умилением смотрела на спасителя.

- Зачем? - Родион пожал плечами.

- Вы спасли моего брата. Я приглашаю вас в гости. Извините, скорая подошла.

Бывакин вернулся, помог загрузить парня, девушка тоже села в машину, он сообразил, что может подскочить и милиция, а ему эта встреча ни к чему. Быстрым шагом прошел до поворота, посмотрев предварительно, не поджидают ли те трое. Нет, все чисто. Выложив продукты, Родион сел в кресло и достал визитку. «Сопредседатель губернского Императорского собрания Княжна Лада Станиславовна Бартенева-Басаргина». Родион засмеялся: княжеского отпрыска отметелили трое городских хулиганов, а он попал в спасители. Бросил визитку на стол, стал собираться на занятия.

На автобусной остановке заметил одного из драчунов, он огляделся и довольно смело подошел в Родиону. Тот напрягся: что у него на уме, а если перо в рукаве? Но парень улыбнулся:

- Не боись, я чистый, - он вынул руки из карманов и показал ладошками вверх. Разговор есть. Отойдем?

- Только короче.

- Короче некуда. Ты дерешься здорово, а нам нужны такие парни. Я Шура, еще Володя и Лexa. Мы эту пару давно пасли, там было что потрошить, да только сумочку девкину урвали да часы с ее шеи успел сдернуть, а тут ты. Давай к нам, нынче есть кого пощупать.

- Часы и сумка у тебя?

- На хате.

- Завтра в десять придешь на это место и все принесешь, а потом базарить будем. Это я пока прошу, - и запрыгнул в подошедший автобус.

Хорошенькое дело — заявиться в княжеский дом с такими подарками, а княжна мила, прямо красавица. Понятно, бедному Роде ничего не светит, но хоть посмотреть на нее в домашней обстановке. Вполуха слушал преподавателя, все вспоминал лицо княжны, но всплывал только ее крик и разбитое лицо братца. Завтра он точно позвонит. А с утра надо заняться собой.

В десять часов он получил сумочку и часы, спросил, не пропало ли чего из дамского, парень зуб дал, что все чика в чику. Он назначил разговор на пять вечера в кафе «Нирвана». Поехал в приличный магазин для мужчин, положил перед девушкой американскую десятку и попросил одеть его так, будто через час регистрация брака.

- С чего начнем? С белья? - с улыбкой спросила она

- Решай сама, — махнул рукой Родион. — Я в этом деле хуже, чем в любви разбираюсь.

С бельем проще, а вот с костюмами пришлось повозиться. Остановились на светлом итальянском и сером в полоску немецком. Туфли выбрали быстро, нога у Родиона стандартная, положили три пары. Сюда же полдюжины сорочек и столько же галстуков.

- Барышня, ты галстуки завяжи и засунь к тем рубашкам, к которым они подходят, а то я все перепутаю.

Девушка улыбнулась:

- Я бы такого клиента сама с удовольствием одевала.

Родион засмеялся:

- Рискуешь, милая, я парень холостой, могу и прицепиться к слову.

Она тоже засмеялась:

- Цепляйся, я тоже девушка свободная.

Бывакин осмелел:

- Ты когда освобождаешься, ну, в смысле - с работы?

- В восемь.

- Так я тебя встречу — он осмелел.

- Рискни! — в тон ему ответила девушка.

- Риск - моя стихия! - раздухарился Родион.

- Это я по деньгам поняла, — усмехнулась она.

- Проехали. Но я буду встречать.

Княжне он решил позвонить до встречи с продавщицей, все равно занятия сегодня пропали, надо еще с духариками разобраться, а если княжна пригласит прямо сегодня, то отговорится автошколой.

В пять часов в кафе пришли только двое, третий в больнице, но будет жить. Родион заказал по чашке кофе. Парни брезгливо поморщились:

- Мы с собой прихватили, - шепнул Шура

- Это без меня. О чем базар?

- Есть на примете хата, полная чаша. На выходные хозяева уезжают на дачу. Можно вынести прилично, - похвастал Леха.

- Еще.

- Фраерок один каждый день ездит в банк, сдает деньги. Это в восемь вечера. Возле банка никого. У него портфельчик в руках. Сбить, портфель в зубы, и ходу. Навар!

- Я вам зачем?

- Ты сильный. Нам его быстро не управить, — пояснил Шурик.

- Тогда вы мне зачем? - вполне резонно спросил Родион.

Парни заволновались:

- У нас наколки есть, но мы же тупые в этом деле, нам шеф нужен, чтоб научил драться и всему другому.

- С чего вы взяли, что я тяну на шефа? — поинтересовался Бывакин.

- Ну, по секрету: нам участковый сказал, что ты только что оттуда. Значит, толк знаешь. Бери нас, не пожалеешь. — Шурик уже почти просил.

- Так. Про хату все завтра изложите, до следующей пятницы можно готовить. За фраера вашего ничего не скажу, покажете, я определюсь. Все. Где вас искать?

- В гаражах на Заслонова. Там у нас бокс.

Родион помолчал:

- Не пойдет. Если что - я участковому скажу, он передаст.

Друзья испугались:

- Ты что, слить нас хочешь?

Родион засмеялся:

- Чудаки! Этот мент в любое время на вас собаку повесит. Ни слова с ним, забудьте. Если потребуетесь - губной помадой мордочку нарисую на правой стенке остановки. Значит, в тот же день в пять вечера встречаемся. Меня не ищите. Все.



Достав карточку с номером и взяв телефонную трубку, Бывакин вдруг смутился: а что сказать? Былая отвага, подкрепленная модной одеждой и современной стрижкой, вдруг исчезла. Что у них за дом, может, коттедж с охраной, ковры прямо от калитки, испанские боевые собаки в вольерах? И сама она что из себя — княгиня или княжна? А, княжна — значит, не замужем. Хотя ничего княжеского во время той свары он не заметил. Махнул рукой: скажу, что украденное у меня, могу привезти в любое место, а если будет настойчиво приглашать (Родя поймет, если настойчиво) — придется поехать.

- Я вас слушаю, - приятный женский голос.

- Здравствуйте, меня просила позвонить Лада Станиславовна.

- Одну минутку, пожалуйста, я ее приглашу.

Родион вытер лоб. «Ну, нашел причину волноваться. Избавлюсь от вещичек, и на выход».

- Слушаю вас.

- Это Родион, вы мне карточку дали после драки, а я вещи ваши забрал у грабителей, надо бы передать.

Лада заметно обрадовалась:

- Ваше имя Родион? Это прекрасно. Запишите адрес и сейчас же приезжайте. Я встречу вас около дома.

Родион остановил такси, доехал быстро, около большого полу- стеклянного дома увидел ее, она была в легкой кофте и домашних туфлях. Увидев Родиона, быстрым шагом подошла и подала руку.

- Согласитесь, Родион, странное у нас знакомство. Сначала вообще никак, потом по телефону, и вот, наконец, вживую. Я рада вас видеть, пойдемте в дом, папа и мама тоже ждут. Брат уже изрядно поправился, очень вам благодарен. - Она говорила без умолку, Родион даже слова вставить не успевал. Прошли большой вестибюль, поднялись в лифте, в дверях квартиры встретил побитый братец:

- Здравствуйте, Родион, мое имя Гавриил, можно просто Ганя.

-  И меня по-простому Родя зовут.

-  Замечательно. Проходите.

Да, такого Бывакин в жизни не видел, только в кино. В большой гостиной накрыт огромный круглый стол, вокруг стулья, больше похожие на кресла. Каждое место оборудовано тарелкой, салфетками, ложками и вилками, посередине стола большая посудина под крышкой. Лада представила родителей, довольно пожилых, но отменно выглядевших. «Постарше мамы будут, а как новенькие», - подумал Родион. Про себя повторил: «Станислав Сергеевич и Елена Дмитриевна».

- Молодой человек, вы не стесняйтесь, мы так вам благодарны за помощь нашему сыну, - нараспев сказал отец.

Родион вынул из пакета сумочку и часы. Опять благодарности и приглашение за стол.

- Мне бы руки сполоснуть, - он посмотрел на Гавриила. Тот кивнул, вошли в ванную, на кране Родя не увидел привычного барашка. Гавриил подставил под кран руку, вода потекла. Родион хмыкнул. Гавриил подал чистое полотенце.

Когда сели за стол, вошла молодая девушка в передничке, как официантка, взяла со стола бутылку и всем налила вина. Пока застолье переговаривалось и закусывало, она аккуратно открыла большую посудину и всем налила суп. В ажурных тарелках тонкими ломтиками нарезан белый и черный хлеб. Такими тонкими, что они просвечивали. Родя вспомнил тюремные пайки и улыбнулся. Гавриил налил еще по бокалу всем мужчинам.

- Молодой человек, вам не кажется, что похожее знакомство уже где-то случалось и описано в одном из великих произведений мировой литературы? - пропел Станислав Сергеевич.

- Да, я читал про такое, вроде «Мартин Иден», а вот автора не помню.

- Ситуация похожа, но не совсем, — опять запел папаша. - Там спаситель был чуть ли не бродягой, а вы элегантный современный юноша. Простите, чем вы занимаетесь?

Родион смутился: сказать, что учится в автошколе? В такой обстановке? Или рассказать про три года тюрьмы, где и начитался умных книжек, вот, одна даже пригодилась? Надо врать, но аккуратно.

- Я только что приехал из Новосибирска, пришлось расстаться с родителями, они пытались направить меня в медицину. Осматриваюсь, думаю, найду занятие по душе.

Ганя уже ждал минутки, чтобы задать вопрос:

- Родя, мы прошлым летом с ребятами ездили на Байкал, сплавлялись по речке Селенге, немного, километров сто, потом трое заболели и нас вывезли вертолетом. Ты бывал в тех местах?

- Гавриил, что за фамильярность? Родион наш гость, и я не слышал, чтобы вы договорились перейти на ты! — возмутился интеллигентный папаша, подхватив на вилку солидный кусок семги.

- Папа, мы с Родионом почти ровесники, что нам официоз, правда, Родя?

- Согласен, — кивнул гость.

- Ну, впрочем, дело ваше. А вы, барышня, все молчите? — Отец повернулся к дочери. - На вас это не похоже. Вы у нас такая говорливая.

Лада начала, как будто долго репетировала эту речь, эмоционально, четко выговаривая слова:

- Друзья мои, я так благодарна Родиону за благородство и мужество. Все случилось так неожиданно, эти трое напали на Ганю сразу и сбили с ног, у меня вырвали из рук сумочку и часы с шеи. И тут появился Родион, это было явление возмездия и справедливости. Конечно, он герой, настоящий мужчина. Эти качества чрезвычайно редки сегодня. Думаю, Родион согласится бывать у нас и со временем стать другом семьи.

- Я рад, дочь моя, что ты высказала наше общее мнение. Родион, наш дом всегда открыт для вас, - просолировал папа.

Потом пили чай с вареньем, ели фрукты. Родя внимательно следил за Ганей, какой прибор он берет, и вроде все получалось. После обеда Гавриил развел руками:

- Родя, у меня тренировка, теннис, я должен тебя оставить на попечение сестры. Она расскажет обо всем, что тебя интересует. В том числе и обо мне, но ты не всему верь, ее суждения субъективны.

Лада попрощалась с родителями и подошла к Родиону:

- Я вижу, что вы смущены. Приглашаю вас в свою комнату, там много проще. И я все объясню.

В комнате ряд книжных шкафов, небольшой белый рояль, зеркало в красивой раме с бесчисленными флаконами на тумбочке и телевизор.

Она усадила гостя в кресло, сама села напротив:

- Можно, я тоже буду звать вас Родей? - Лада заглянула ему в глаза.

- И на ты. Терпеть не могу игры в вежливость

- Нет, не сразу. Между мужчинами - да. Кстати, я должна извиниться, что случайно дала вам официальную карточку, у меня есть и другая, повседневная. Княжна ~ это правда, но мы только пытаемся восстановить общение знатных фамилий. К сожалению, Родя, наследники, если и находятся, то изрядно измельчали. Представьте себе, предки большевиками были либо уничтожены, либо приручены. Следующие поколения вынуждены были скрывать происхождение и вместе с тем терять нравы и традиции. Многие нивелировались под пролетариат. Я историк по образованию, только что экстерном окончила Московский университет. Наши предки были людьми очень заметными, большие посты занимали в государстве, в революцию сохранились лишь благодаря вмешательству Максима Горького. Наш прадед слыл крупным специалистом по статистике, его взяли в Совнарком. Наша прабабушка, судя по фотопортрету, была красавицей. Они сумели сохранить часть драгоценностей и золотых изделий, потому выжили и их дети, и мои родители. Я не знаю, сумеем ли мы собрать достойных представителей древних родов, ведь сейчас титул князя или барона можно купить, и самостийная геральдическая палата нарисует вам и герб якобы родовой, и безукоризненную родословную.

- Так плюньте на все и бросьте! — Родион едва сдерживал себя. - Образованная умная девушка хлопочете за этих тупых и все потерявших.

Лада испугалась:

- Что вы, Родя, это очень важное дело. Мой папа считает, что эта власть весьма временная, у русских хватит ума, чтобы вернуться к монархии, а царя, как известно, играет свита. Мы должны собрать лучшие силы России в помощь будущему Государю.

Родя понял, что спорить нет смысла:

- Да мне вас жалко, только время потеряете. А для историка работы море. Я слышал от одного человека, что историю нашу исковеркали, извратили, подсунули нам пошленький вариант. Вот где надо копать. Ну, это ваше дело, простите меня, не мне вас учить.

Лада села за раскрытый рояль и стала тихо играть, этой музыки Родя никогда не слышал, она была спокойна и благодушна, и сама исполнительница скоро слилась с мелодией, смежила глаза, и звуки были все настойчивей, все призывней, Родя разволновался, вдохновенное лицо девушки было столь доступно и так желанно, что он шагнул к ней и нежно коснулся сомкнутых губ. Лада вздрогнула, музыка пропала, она встала и четко сказала:

- Никогда больше не делайте этого.

Родион очнулся.

- Конечно. Я же не княжеского происхождения! - он пошел к выходу, путаясь в дверях, наконец увидел входящую девушку, ту, что обслуживала стол, слегка подвинул ее и вышел на площадку. Лифт, он никогда им не пользовался, увидел лестничный пролет, побежал по ступенькам и уже в вестибюле чуть не сбил стоящую у выхода Ладу. Она поймала его за руку:

- Родя, простите меня, ваш поцелуй был столь неожиданным, что я испугалась своей доступности. Что вы про меня могли подумать?

Родион осторожно высвободил руку:

- Уже ничего. Я ничего не буду о вас думать, как и предки мои, сибирские крестьяне, никогда и ничего не думали о князьях Бартеневых-Басаргиных. Я был дерзок сословно, но прав как мужчина, который видит красивую женщину и хочет ее поцеловать. Прощайте.

Он приподнял Ладу под локотки и поставил в сторону. На улице облегченно вздохнул.



Шел тротуаром и грязно матерился, что, как пацан, клюнул на блестяшку: «Княжна Лада Станиславовна! Обыкновенная баба, а строит из себя. Да в гробу я видел ваши благородные собрания!». Он сорвал галстук и сунул его в карман пиджака. Таким же быстрым шагом перешел площадь и оказался перед магазином, в котором делал покупки и встретил симпатичную девушку. Он ей точно понравился, да и она хороша собой. Ах, была-не была - зайду!

Девушка даже не скрывала, что рада его появлению.

- Обманщик, допытывался, когда рабочий день заканчивается, я выскочила, думала, ждет ухажор, а он в новый костюмчик вырядился и уже девушек соблазняет.

Родя развел руками:

- Ругай меня и можешь даже легонько ударить по щеке. Как тебя зовут?

- Настена, - с улыбкой ответила она.

- А я Родион. Видишь, как все просто. До восьми еще далеко. Повяжи мне галстук, а то я, как хулиган.

- Пройди в примерочную.

Она приняла галстук, подняла руки и приподнялась на цыпочках, чтобы переложить его через голову, но Родя охватил ее руками, прижав груди к самому лицу. Настена опустилась на всю ступню и они стали целоваться, нежно, крепко, не боясь, что кто-то войдет.

- Отпусти, у меня через полчаса смена кончается. К тебе поедем?

Родион тут же у магазина купил букет роз, остановил такси, вместе зашли в продовольственный магазин, набрали продуктов.

- Родик, а вина ты не берешь? — спросила Настена.

- Я не пью.

- А я бы выпила, — вздохнула она.

- Без меня. Терпеть не могу женщин с запахом.

- Да я так, для смелости, - Настена уже оправдывалась

Он обнял девушку за плечи:

- Смелости у нас хватит и без вина. Ты куришь?

- Иногда, - смутилась девушка.

- Никогда. С сегодняшнего дня. Согласна?

- Да с тобой я на все согласна, Родик, - преданно улыбнулась и чмокнула его в щеку.

Настена была удивлена скромностью квартирки, она думала, что такой состоятельный парень живет по крайней мере в трехкомнатной. К удивлению хозяина, она скинула платье, перетрясла холостяцкую постель, застелив свежей простыней, налила ведро теплой воды, нашла швабру и отдраила запущенный пол. Ушла в душ, вернулась, завернутая в простыню, и выдохнула:

- Сил нет терпеть, Родя, на кухне потом приберусь.

...Она лежала у него на руке и гладила непослушные волосы. Он молчал. Настена сказала, что она приехала из деревни, живет в общаге, вот только что устроилась нормально, магазин хороший и зарплата приличная, можно даже родителям послать. Учиться собирается поступать в будущем году, но надо бы на бюджетное место, платить нечем. Сказала, что хотела бы замуж выйти за хорошего человека, детей нарожать, дом свой иметь.

- Я дура, правда? - она резко повернулась к Родиону. Он лежал, глядя в потолок. — Ты не слышал меня? — Настена хотела обидеться.

- Все девушки этого хотят, мужа, детей, дом. Если ты меня имела в виду, Настена, то напрасно, — спокойно сказал он.

- У тебя кто-то есть? — испуганно спросила она.

- Да, - ответил Родион. - У меня есть один человек, которому я многим обязан, и который не отпустит меня до конца жизни. Это мужчина, Настена, очень серьезный мужчина.

Она приподнялась на локотке:

- Что-то я тебя не пойму, Родик, ты вполне нормальный, и причем тут мужчина?

И тогда Родя рассказал ей все: про подростковую драку в деревне, про детскую колонию, про перевод на зону и про Доктора, который спас его и тем повязал навсегда. Настена испуганно присела на постели.

- Родик, откуда у тебя такие деньги? Ты бандит?

Родион усмехнулся:

- Пока нет, Настена, не бойся, а то посуда на кухне останется немытой.

Девушка заплакала:

- За что я злосчастная такая, встретила хорошего человека, влюбилась, а ему ничего не надо, ни детей, ни дома. Родик, что мы теперь будем делать?

Он ничего не ответил, сходил на кухню, вернулся с двумя чашками кофе и плиткой шоколада. Стал тихо говорить о том, что будет. Пока будет так, что Настена переедет к нему, вечерами будет готовиться к экзаменам в институт. Где был Родя и что делал — ей знать не надо. Если кто-то придет и спросит, сказать, что ушел по делам, если останутся - вместе с ними ждать, но в окне на кухне задернуть правую занавеску. Начнут расспрашивать - рассказать все про знакомство, про любовь, но ни слова о его прошлом, ты ничего не знаешь, а он ничего не говорил.

Вечером съездили в общагу, Настена собрала свои вещи, разложила в отдельном ящике шкафа. Началась совместная жизнь.

Бывакин вечером, как всегда, пошел в магазин за продуктами и увидел Гавриила. Ганя явно его поджидал.

- Здравствуй, Родя! Ты так внезапно исчез, ни адреса, ни телефона. Наконец, я вспомнил, где меня били, и пришел на это памятное место. Я правильно рассчитал, что ты появился тут не случайно, и часто бываешь. Вот, третий вечер караулю.

- Зачем? - спросил Родион.

- Родя, я не знаю, что между вами произошло, но Лада с ума сходит, она влюблена в тебя, я так понимаю. Она умница, красавица, но всегда была увлечена прошлым нашего рода, хотя я так и не пойму, зачем все это ворошить? Она по этой причине вообще не имела контактов с парнями, ты первый, на кого она обратила внимание, и теперь уверена, что это любовь. Каково?

Бывакин не знал, что ответить. Эта княжна может вбить себе в голову все, что угодно, но Родя тут причем? Да, она ему понравилась, он даже пытался поцеловать, но получил такую отповедь! Гане сказал:

- Нет, Ганя, любви тут нет. Ты ее успокой. Я простой деревенский парень с темным прошлым и еще более темным и неопределенным будущим, что для княжны совсем не подходит.

Гане, видно наказано было без положительного ответа не возвращаться:

- Прости, Родя, она просила убедить тебя прийти к ней в гости. В крайнем случае дать свой телефон. Можешь?

Родион продиктовал номер домашнего и уточнил, что звонить лучше вечером, днем он занят делами.

Ганя не унимался:

- Ты знаешь, Родя, а как было бы здорово, если бы вы с Ладой поженились! Она добрая, спокойная, ласковая. Прости, но я почти уверен, что она любит тебя. А если ты вдруг отвернешься, эта девушка на все способна. Ты немного пообщайся с нею, а потом найдешь повод расстаться. Например, ты поехал в другой город или за границу.

Родион взял Ганю за грудки:

- Ганя, я не умею жить наполовину! Я или люблю или вообще не знаю этого человека. Да, Лада мне очень нравится, но лгать, искать момента, чтобы смыться... Давай подождем ее звонка, что она скажет.

Сегодня он должен снова пойти к банку и проверить, правильный ли вывод сделал о том, что это кассир крупного торгового центра и он каждый вечер в восемь часов в портфеле привозит дневную выручку. Бывакин в разных прикидах, в очках и с зонтиком, в шляпе и вязаной шапочке несколько раз проходил рядом с этим маленьким суетливым человечком и был уверен, что портфель не пристегнут к руке или брючному ремню. Уверен, потому что два раза видел, как человек перебрасывал его с руки на руку, когда закрывал дверцу машины. Родя проверил: водитель благодушно сидел на своем месте, словно пассажир пошел купить сигарет.

«Вот край непуганых миллионеров», - усмехнулся Родя и решил завтра портфель этот взять.

Собрав на пустыре всех своих компаньонов, он объявил, что с завтрашнего дня все они записаны в секцию «бои без правил», в подвале дома под кафе. Все оплачено, качаться и драться, а потом займемся оружием. Парни аж заповизгивали. Потом строго распределил обязанности на операцию с портфелем. Шурик стоит внутри банка у входа и тормознет всякого, кто будет выходить из банка. Вовчик смотрит за водителем и задержит его, если тому вдруг придумается пойти за хозяином. Лёха хватает портфель и бежит навстречу движения транспорта, чтобы водитель не сумел развернуться и догнать. Сам Родя должен выбить портфель из рук этого плюгавенького человека и на минуту нейтрализовать его. Сбор у въезда в гаражи. Родя с деньгами уходит первым, остальные рассасываются, как могут. Вопрос о том, что он может скрыться с деньгами, никто не задавал, Родион сам на него ответил:

- Глупо бежать после первого дела. Еще неизвестно, что в портфеле. Вечером встретимся на остановке, еще раз обсудим. И знайте: сомнение в товарище - первый враг коллектива.

Без четверти восемь все были на местах. Бывакин в шикарном костюме с галстуком прошел во второй стеклянный тамбур и расстегнул свой портфель, якобы проверяя документы. Нужный человек пришел точно по графику, Родя выпрямился и мягким ударом в горло уронил его на пол, напарник схватил портфель и спрыгнул с крыльца. Родя выскользнул в дверь и ушел в другую сторону. У киоска «Мороженое» постоял, удивляясь, почему до сих пор нет милиции. Наконец, запела сирена. Все, дело в шляпе.

Уложив Настену спать, Родион закрылся на кухне и вывалил содержимое портфеля на стол. За час до этого в вечерних новостях сообщили о дерзком ограблении инкассатора крупнейшего банка. Родя подумал: знай он, что это - не кассир, на дело бы не пошел. В новостях сказали, что грабители действовали очень профессионально, жертв нет, как и нет никаких примет нападавших. Чуть позже уточнили, что погиб сам владелец торгового центра, который каждый день лично сдавал выручку в банк. Родион разделил деньги на четверых и сложил в пакеты. Завтра ребята прямо из его портфеля возьмут каждый свою долю. О том, что все доли равны, Родя ничего говорить не стал, тем более, что в тот же вечер была названа сумма похищенного.



Бывакин даже себе не признавался, что ему льстило внимание такой девушки, как Лада, но он понимал, что из их отношений, даже если они и возобновятся, ничего не получится. Наверное, ей приятен сильный и симпатичный молодой человек, прилично одетый и умеющий вести себя за столом. Конечно, она не могла заметить, что Родя копировал все движения Гавриила, чтобы не допустить ляпа, который бы мгновенно разрушил в ее воображении образ романтического и близкого по духу юноши. Она настаивает, даже просит через брата о встрече, что едва ли приличествует ее статусу, и он должен пойти, чтобы все привести в порядок: да, Лада очень милая барышня, но Родя парень из иного круга, можно рассказать ей о придуманной семье в Новосибирске, о тюрьме и о беспросветном будущем, потому что с тюремной школой ему не сдать экзамены даже в техникум, точнее - в колледж. А потом заявить, что из-за болезни матери он вынужден будет навсегда покинуть город и вернуться в деревню. Бывакин был уверен, что после этого у барышни не останется никаких иллюзий.

Он набрал номер телефона и услышал ее мягкое:

- Да, вас слушают, говорите.

- Это Родион. Здравствуйте, Лада. Простите мне мою дерзость и не обижайтесь, я сам очень переживаю.

- Забудьте об этом. Я хочу сказать, что вам не в чем раскаиваться, я потом поняла, что вы поступили по порыву сердца, а это самое искреннее, на что способен человек. Потому я прошу вас, Родион, приезжайте к нам, я вас встречу, мне хочется с вами о многом поговорить. Нет-нет, никаких отговорок, я вас жду.

Придется ехать. А ведь манит, манит эта прозрачная девушка, живущая нереальной жизнью, хлопочущая о высоком обществе, которое должно окружить будущего Государя. А кто он? Из тех, кто сейчас рулит из Кремля, царя не собрать даже по крупицам. Родион покупал в киоске все газеты и быстро просматривал. Как он научился читать между строк? К этому подтолкнул Доктор, который брезгливо относился к газетам, телевизору и власти. Кажется, к любой. А читать заставила Аннушка, чистая душа и несчастная женщина. Он тоже хорош, уехал внезапно и забыл. Мог бы написать, была даже мысль вызвать ее и жить вместе, но одно за другое - и забылась Аннушка, которой стольким обязан. Ехал в автобусе и думал.

Лада, как и обещала, встретила у крыльца, смущена, щечки покраснели. Провела по пустому вестибюлю в свою комнату, усадила в кресло.

- Родион, я намерена говорить с вами серьезно. Вы умный и серьезный человек. Ваши родители хотели, чтобы вы стали врачом. А вы где собираетесь учиться?

Он посмотрел ей в глаза с улыбкой:

- В автошколе.

Лада оторопела:

- Не совсем поняла. Причем тут автошкола?

- Хочу получить права, чтобы водить машину.

Девушка явно обрадовалась:

- Прекрасно! Но я имела в виду учебу настоящую, например, университет или политехнический институт.

- Я еще не решил. Время есть.

Лада прошлась по комнате, шурша обширной юбкой. Белая кофточка тоже была свободной, но Родя заметил и остренькие груди, и тонкую талию.

- Родион, вы современный молодой человек. Что для вас любовь? - она остановилась и глядела на него ясными голубыми глазами.

Парень растерялся. Говорить книжные слова - глупо, своих почти не было, да и не любил он по-настоящему никого. Так, привязанность, общая постель. Решил признаться:

- Лада, вы меня застали врасплох. Я не особо искушен в этих чувствах, все времени не было.

Лада наступала:

- Но вы верите, что любовь есть, и она движет людьми?

- Возможно, - Родион беспомощно развел руками.

- Ах, какой вы несговорчивый! Конечно, сегодняшние проявления чувств весьма далеки от идеалов наших предков. Тогда любили..., как бы точнее выразиться: светлее, чище. Любовь - это два человека, ставшие единым целым, это их мир, который ничто не способно разрушить. Вы помните декабристов? Помните жен и невест, которые отринули все: богатство, покой, общество - и поехали к любимым в Сибирь. Или вы думаете, что это красивые легенды? Нет, Родион, это чистая правда.

Она открыла шкаф и вынула несколько папок, на лицевой стороне гость заметил царский герб.

- Я собрала много документов по своему роду, и среди них несколько писем прапрапредков, из девятнадцатого века. Они написаны не весьма разборчивым подчерком, потому я дам вам только те, что успела перепечатать на машинке. Уверяю вас, это не фантазии, это документы. Я разрешаю вам их прочесть.

Лада подала несколько листов и включила верхний свет.

- Читайте, а я приготовлю чай.

Бывакин начал читать и сразу захватили его тот дивный старый стиль и душевная, искренняя манера обращения и изложения событий, мыслей и чувств.


ПИСЬМО ПЕРВОЕ.

«Здравствуйте, дорогая моему сердце Екатерина Сергеевна, жена моя венчанная и друг до конца дней моих. Первое письмо разрешили мне власти тюремные отписать, и кому я его адресую, акромя Вас, родной и любимой. В первых строках сообщаю Вам, что страдания наши на этапе закончились сравнительно благополучно, но многие десятки несчастных не выдержали пешего перехода, особливо в зимних месяцах, когда за Уральским камнем холода и ветры такие, каких в Петербурге не бывает никогда.

Любезная Екатерина Сергеевна, тот адвокатишка, который взял с Вас сто рублей ассигнациями, так и не сделал ничего, больше того, он и не пытался сделать, чтобы хоть как-то облегчить мою и Вашу участь, укоротить срок каторги или даже добиться оправдания. Я в пересыльной тюрьме встретился со многими людьми, которые уголовное дело знают не хуже господина городского прокурора, они уверяли, что ретивый защитник мог бы мое дело кончить в нашу пользу, тогда бы и быть нам вместе, а теперь нельзя. Долгих пять лет - выдержите ли Вы сие испытание, ниспосланное нам Господом? Я уж не говорю о себе, ибо знаю, что все снесу, все переживу, только бы мне увидеть и обнять Вас, дорогая Екатерина Сергеевна.

В Екатеринбурге железная дорога окончилась, нас со станции завели в пересыльную тюрьму, разрешили постирать белье и отремонтировать одежду, у кого нужда. Потом сводили в баню. Конечно, голубушка, баня грязная, шайки сопрели, лавки гнилые и даже проламываются. Но была горячая вода, и какое блаженство после нескольких недель без мытья растереть свое тело своей же нательной рубашкой. Три дня нас держали, потом объявили, что будет пеший переход до Омска. Насколько я помню по карте, это более трехсот верст. Это уже апрель, снег сходит, солнце яркое и чистое, но дороги разбиты, и идти нету сил. В первый же день почти все каторжники разбили напрочь свои сапоги. Ночевали в деревенском сарае, кто чем мог, ремонтировал обувь свою, а потом пришли крестьяне, принесли шилья и дратву, это такая нитка суровая, смазанная варом, чтобы не прела. Принесли и свою старую обувь, которая оказалась годнее нашей. Кое-как пошли дальше.

Пропитание выдавали на весь день, сухари и рыба сухая, но и этому рады. С каким бы удовольствием откушал я черного ржаного хлеба, который выпекает Анфиса специально для прислуги! В иных местах останавливались и варили кашу, горячая пища нужна человеку в таком положении более всего, но конвойное начальство не очень благоволит, да и как его обвинять, если каждый день случаются побеги. Меня тоже соблазняли в местечке Тюмень, но я наотрез отказался. Бежать - значит быть под законом, без документов и не сметь приблизиться к Вам, Екатерина Сергеевна, а сие противно сознанию моему.

А потом, это уже в мае, все мы заболели неприятной болезнью, да столь повально, что и двигаться колонна не могла. Начальник конвоя умный человек, сообразил, что дело, видимо, в провианте, подсунул купец и рыбу протухшую, и крупу пропащую, а для конвоя провиант закупали в другом месте, солдаты хоть бы что, а каторжные все, простите за натурализм, на кукорках сидят. Рядом село большое, приехали мужики, спрашивают начальство, что за народ ведут. Отвечают, что всякие преступники, вплоть до убийц. А те интересуются, нет ли среди нас революционеров и террористов. Ответили, что Бог миловал. Тогда мужики говорят, что сей же час организуют хороший обед, а начальнику советуют корм этот гнилой выкинуть, староста сельский печать приложит к документу об этом, а начальству с солдатами ехать в уезд и там получить новый провиант. Нас от поноса вылечили быстро, в бочонках привезли отвар трав всяких, мы по ковшику выпили и как рукой сняло. А потом стали нас кормить щами со сметаной и белым хлебом, а после и кашей просяной, мы такую ещё не знаем. Масла лили в кашу черпаками, очень славно. Потом всех в сон кинуло, а после начальник построил нас и сказал, что вынужденно уезжает, а чтобы мы не разбежались, по совету деревенских мужиков заведут нас в лог, откуда выход только один, тут и будет охрана.

Пошли мы к этому логу. А надо Вам сказать, родная моя, что край этот чудесный: река протекает широкая, называется Ишим, а далее луг заливной с высокими травами, а потом крутая гора, надо полагать, что это берег бывшего здесь моря или огромной реки, вот в этой горе и образовались лога и овраги. Тот лог, к которому нас подвели, поистине страшен: стены отвесные, даже в самом истоке, на дне ручей с хорошей водой. Один каторжник обратился к начальнику и мужикам, которые нас сопровождали с такой просьбой: чтобы нам здесь без дела не сидеть, пусть мужики везут лопаты и ведра, а сами едут к ближайшему лесу и копают малые берёзки. А весь этап поделить пополам, и вывести на берега этого лога, и пусть солдаты отойдут на сто шагов, если кто побежит - стреляй. Он оказался ученым человеком, разметил, где ямки копать, каким размером, и за день мы обсадили весь этот лог малыми березками. Лог местные называют Лебкасным, видимо, берут тут левкас для побелки домов своих, но лебкас им ближе по произношению.

Милая Екатерина Сергеевна, не могу найти таких слов, чтобы выразить степень тоски моей по Вам, по нашему дому, по нашим прогулкам в саду в деревне и по Невскому в городе. Теперь мне это как сон, думать об этом боюсь, потому что сразу в голову приходят мысли о Вашем положении и состоянии. На сем заканчиваю. Станете мне писать, заложите в пакет чистой бумаги, тут можно достать, только серой и грубой, на таковой не хотел бы я излагать светлые свои чувства. Прощаюсь, душа моя, и жду вашего ответа, чтобы исцеловать и слезьми облить те листочки, какие вы держали в своих нежных ручках.

Ваш муж Алексей Кириллович.

Ноября 10 дня 1882 года».




ПИСЬМО ВТОРОЕ.

«Дорогой мой муж и вечный жених Алексей Кириллович, припадаю к Вашим ногам, чтобы приподнять своими слабыми усилиями Ваши оковы и хоть на минутку сделать Вам облегчение. Все Ваше письмо я зачитала на память, матушке и батюшке вашим только пересказала, ибо не совсем было бы благонравно читать им о Ваших чувствах, которые касаются только нас. В доме у нас все покойно, только есть одно дело, кое не имею права решать без Вашего на то согласия. Милый муж мой, последняя ночь, которую добродушный начальник пересыльной тюрьмы за скромное подношение и под честное благородное позволил Вам провести дома, навсегда будет теперь в нашей памяти, и не только потому, что эта ночь была еще больше чистой и страстной, чем первая наша ночь после венчания и свадьбы, а потому, что Господь благословил нам дитя, и я несу его под сердцем своим. Теперь я хотела бы испросить Вашего совета, оставаться ли мне в таком интересном положении у родителей Ваших, которые, я в том уверена, окружат меня поминутной опекой, либо переехать к своим в деревню. И мысли не имею хоть сколько обидеть Ваших родителей, только дома мне было бы покойней и проще. Но в городе я скорей получу Ваши письма, чем в деревне, да еще и потеряют пьяные ямщики. И к тому же в городе доктора рядом, Иван Христофорович регулярно посещает батюшку Вашего, через матушку, ибо самой еще совестно, узнаю от него, кто изрядно понимает в женских делах, чтобы при нужде можно было вызвать и получить помощь. Ребенка я еще не чувствую, только тошнит временами и совсем пропал аппетит. Матушка Ваша, спасибо ей, спасает меня, как умеет, а батюшка только с любовью смотрит и улыбается.

Погода в такое время всегда мерзкая, снег с дождем, пешком кроме работного люда никто не ходит, ежели только в санках да на извозчиках, лошади все кованы, но и те, бывает, скользят и распластываются среди улицы. Я давеча в окно видела, как одну несчастную дорезали ножами и всю мостовую угоили в крови, мне сделалось дурно, и я отошла. Про случай наш уже не сплетничают, три дня назад приезжала к родителям Антонина Бонифатьевна, чай пили все вместе, она меня очень успокаивала, вот и сказала, что в обществе уже не вспоминают случившееся. А у меня с ума нейдет то несчастье, по которому выпала нам горькая разлука. Любимый мой Алексей Кириллович, без вины я пред Вами виновата, и казню себя за то, что в тот злосчастный вечер не отказалась ехать в собрание, было у меня предчувствие недоброе, сердце подсказывало, только мы едва ли верим своему сердцу. Пропишите мне, чем я могу помочь Вам, кроме писем этих столь редких по какому-то глупому уложению, что в столь тяжкой разлуке супруга может толичко одно письмо за месяц сдать на почту.

Батюшка мой сообщает в письме, что дома все, слава Богу, благополучно, хлеб уж домолачивают на гумнах, рожь нынче удалась, чем мужики сердечно довольны. Уже и по традиции смололи на жерновах зерно нового урожая и испекли хлебы. Я тоже отведала корочку, очень ароматно и вкус удивительный. Батюшка всем простил долги семенные и прочие, просил молиться за нас с Вами и за благополучное Ваше возвращение. Пишет, что хворал ныне, старая рана баязетовская открылась, две недели не вставал, теперь улучшение, и даже ездил в гости к другу своему Артему Герасимовичу, коего Вы должны помнить, он на свадьбе нашей изображал турецкого султана, чем изрядно всех повеселил. Матушка все по дому, в субботние дни, как и при моей бытности в девичестве, собираются в людской девушки крестьянские, и матушка учит их грамоте, чистоплотности, приличным манерам, чтобы знали, как вести себя, когда приличные люди приезжают, как с парнями деревенскими себя блюсти, а то взяли моду до свадьбы познать ложе супружеское. По той причине случилось уже в нашей деревне убийство из ревности молодого мужа, коего невеста его хотела обмануть. Да, пишет матушка, трех жен на первом году изгнали мужья из дому, и все по той же вине. Боюсь только, что матушкины уроки едва успеют за падением благочестия и порядочности, которые уже обществу безразличны.

Родной мой Алексей Кириллович, простите меня за пустяки, коими заполняю я страницы письма к Вам, но ничего другого не могу себе представить, коль откажусь от описания дел мирских и даже посторонних, кроме как в каждой строке писать, как люблю Вас, как тоскую, как виню себя. Целую Вас крепко и нежно глажу ваши щеки, уши, Ваши шелковые волосы. Вы снитесь мне каждую ночь, но так невнятно, что кроме того, что был сон, и Вы были в нем, я ничего путного не могу вспомнить. И пусть, зато в душе остается нежность и сладость.

Остаюсь Ваша жена Екатерина Сергеевна.

Санкт-Петербург, 30 ноября 1882 года».




ПИСЬМО ТРЕТЬЕ.

«Милая Катенька, так и буду тебя теперь называть, потому что нет нам нужды придерживаться общественных манер и правил, я так по тебе тоскую, что иначе, чем Катенькой и звать тебя не могу. Спешу поблагодарить тебя за великую радость, которую ты так мило описала. Будь осторожна и во всем слушай маменьку, она родила пять раз, потому все тонкости ваших женских состояний знает. Как я хочу быть с тобой рядом, припасть к твоей груди, целовать животик твой и услышать шевеление нашего малыша. Любовь моя, ты напрасно терзаешь себя мнимой виновностью, твоей вины нет нисколько, а что касаемо меня, то я ни в чем не раскаиваюсь, знай я в тот момент о возможной расплате, поступил бы ровно так же, как и в действительности. Честь моей жены и моей семьи превыше свободы и даже жизни. Но не будем об этом. Описывай мне свое состояние, поведение нашего ребенка, мне от этих слов светлее и легче на душе.

А еще хочу сообщить тебе новость удивительную. Приехал в нашу тюрьму чин из здешней губернии, мы, конечно, об этом ничего не знали, потому, как никто из охраны с заключенными не разговаривает. Только вечером, когда вернулись с работ в барак, прибежал офицер и крикнул мою фамилию. Я, как положено, ответил, и велел он мне следовать за ним. Пришли в большое здание тюремной конторы, поднялись на второй этаж, там очень славно: на подоконниках широких цветы разные стоят, как у наших мужиков в деревне, герани всякие и прочая ерунда, но моей душе очень приятно, потому что прекрасного я уже полгода не вижу, только грязь, брань и разврат.

Подвел меня офицер к большим дверям и велел стоять молча. Странное дело, но никаких мыслей у меня в ту минуту в голове не было, потому что невозможно было предположить что-либо разумное о причинах столь странного вызова. Здесь, родная моя, больше всего боятся наказаний за провинность, но я за собой никакого греха не предполагал, потому стоял и ожидал вызова. Наконец, дверь отворилась, и меня впустили в большую залу, уставленную вполне приличной мебелью и даже с коврами. Сапоги свои я основательно и тщательно почистил у входа, но ступать на ковер поопасался, остановился у входа. Два больших чина сидели в креслах, один, видимо, начальник нашей тюрьмы, сказал другому:

- Вот, Густав Иванович, это и есть Басаргин Алексей Кириллович, осужденный по известному Вам делу.

- Благодарю Вас, господин полковник, - ответил тот, кого назвали Густав Иванович. - А теперь попрошу Вас оставить меня наедине с осужденным.

Начальник вышел, Густав Иванович показал рукой на кресло:

- Проходите и садитесь, разговор у нас не на одну минуту.

Я сел, вижу, что перед господином лежит сшитая суровыми нитками картонная папка с несколькими бумагами внутри. Господин поднял на меня глаза:

- Я генерал Гитляйн, Густав Иванович. От имени Государя Императора поставлен для контроля законности при содержании преступников, а так же рассмотрения особых ходатайств по наиболее сложным делам. Суть вашего дела мне известна из сих бумаг, но я бы хотел услышать ее от вас, ибо часто написанное второпях и без нужной тщательности в расследовании сбивает с толку. Так и в вашем деле мне надо уяснить только одну деталь. Вы можете рассказать все по порядку?

Представь себе, любимая моя, как я растерялся, голова пошла кругом, я чуть было не лишился сознания, но взял себя в руки и стал говорить. Я тебе опишу все, как было, ведь каждое слово свое я помню и даже интонацию. Я сказал:

- Господин генерал, в тот вечер я и супруга моя Екатерина Сергеевна были приглашены в дворянское собрание на бал по случаю окончания Великого поста и наступления Святой Пасхи. Гостей было довольно много, весь пост никаких собраний не случалось, потому все радовались встрече и то и дело подходили к столу с винами и закусками. Я воспитан в строгих правилах, потому вином не интересовался, но дважды подходил к столу, чтобы взять супруге пирожное и мороженое. Оба раза я видел молодого человека в кампании своих товарищей, которые без излишней скромности наливали бокалы столь часто, что следовало ожидать их скорого опьянения. Никого из этих господ я не знал и знать бы не желал никогда. Но они меня заметили, и довольно бесцеремонно комментировали, для кого это я беру мороженое и пирожное. Мы с женой стояли у окна, изредка раскланиваясь и здороваясь со знакомыми людьми и говоря о пустяках. Вскоре музыканты вышли на балкон, зазвучали вразнобой инструменты, оркестр настраивался. Наконец, появился дирижер, и ударил вальс. Я пригласил супругу на танец, мы вальсировали, но мне показалось, что та компания перешла к месту, где мы с супругой сидели, и встала рядом. По окончанию танца мы прошли на свое место и оказались в опасной близости от изрядно нетрезвой компании. Когда объявили следующий танец, молодой человек, на которого я еще у столов обратил внимание, подошел к нам и попросил у меня разрешения пригласить мою спутницу, как он выразился. Я вежливо отказал.

- Что именно вы сказали, в каких словах? - спросил генерал.

- Извольте. «Милостивый государь, я не могу дать вам согласия на танец с моей женой, потому что вы пьяны». Вот так я сказал.

- Продолжайте, — кивнул генерал.

- Молодой человек как-то нехорошо улыбнулся, весьма неискренне извинился и ушел. Жена просила меня немедленно уехать, но тут объявили полонез, и мы встали на первую фигуру.

Велико же было мое недоумение, когда рядом увидел того молодого человека в паре с не внушающей уважения девицей, ведь в ходе танца происходит обмен партнершами, и моя жена окажется в руках этого человека. Но отступать было поздно, танец шел своим чередом, когда я услышал голос моей Катерины: «Негодяй!», потом звук пощечины. Я оставил свою партнершу и бросился в середину залы. Моя жена стояла, опустив голову и сжимая на груди разорванную кофточку. Молодой человек улыбался и со смехом рассказывал, что эта дама сама совращала его, а когда он сунул руку под кофту, устроила спектакль. Я едва нашел в себе силы не ударить его сразу, обнял жену и громко сказал:

- Милостивый государь, немедленно извинитесь перед дамой, иначе получите урок воспитания на всю оставшуюся жизнь!

Он нагло мне ответил:

- И не подумаю. Лучше воспитывайте свою распущенную жену.

После этих слов я ничего не помню. Господин генерал, я три года служил на Кавказе, там нельзя быть размазней, сразу погибнешь, потому пришлось много работать над силой и ловкостью. Я ударил наглеца, как мог, его подхватили товарищи, я откланялся, и мы с супругой уехали домой. А утром горничная постучала в спальню и со страхом сказала, что внизу меня ждут полицейские. Оказывается, негодяй умер от сотрясения в голове, но более всего поразило, что он был сыном начальника канцелярии правительства Его Императорского Величества. Меня арестовали, никого, кто бы мог быть объективным свидетелем, среди десятков гостей бала не нашлось, и получалось, что я в приступе ревности нанес партнеру жены по танцу смертельный удар. Показать следователям разорванную кофточку я решительно не мог, это унижало бы и оскорбляло мою жену. Так возникло это уголовное производство, по которому я оказался здесь.

Генерал слушал меня внимательно и что-то помечал в большой тетради.

- Откуда Вы родом? - вдруг спросил он.

- В Курской губернии есть имение Смольниково, это наше родовое гнездо.

- Вы служили в действующей армии. По собственной воле или иные причины?

- Господин генерал, нас в семье четыре сына, трое служили, младший не допущен по причине слабых легких. Так нас воспитал отец, майор в отставке.

Генерал насторожился:

- Он в турецкой кампании не участвовал?

- Так точно, участвовал, господин генерал!

- Братец ты мой, Ваш батюшка командовал батареей у меня в полку. Мы с одного котелка кашу ели, одной шинелью укрывались в непогоду. Он был ранен довольно тяжело, кажется, под Баязетом, и отправлен в тыл. Он жив?

- Так точно, жив, господин генерал!

- Отпишите ему от меня поклон. Теперь по вашему делу. Напрасно вы считаете всех гостей того бала людьми трусливыми и безразличными. Я получил документ, подписанный десятком человек, которые утверждают, что вы вступились за честь своей жены, и убийство - это роковая случайность. Характеристика покойному дана весьма и весьма нелестная. Кроме того, выяснилось, что следствие, мягко говоря, не было свободным от посторонних влияний, как, впрочем, и суд, чему есть документальные подтверждения. Таким образом, дело Ваше будет пересмотрено, полагаю, с учетом перенесенных Вами испытаний суд вправе оставить Вас на свободе.

Милая Катенька, я за малым не лишился чувств. Генерал подал мне стакан воды и позвонил в колокольчик. Вошел начальник тюрьмы.

- Господин полковник, Артем Родионович, мне в совершенстве все доподлинно ясно, дело господина Басаргина будет пересмотрено и, я уверен, решится в его пользу. Но - до отмены приговора он остается в вашем учреждении. Только я попрошу: дайте ему комнату в этом здании, обеспечьте нормальным питанием. Он военный человек, образован, может помочь вам в каких-то вопросах. Я не думаю, что мои просьбы сверх Ваших возможностей.

- Все сделаем, Густав Иванович, не извольте беспокоиться.

- Когда придет вызов из столицы, отправьте господина Басаргина без конвоя, деньги на дорогу семья ему пришлет.

- Все сделаем, господин генерал!

- Вот и славно, — генерал пожал мне руку и еще раз просил передать поклон батюшке.

Дорогая моя Катенька! Молись за здравие раба Божия Густава, он хоть и из немцев, но, думаю, что крещен в нашей вере. Береги дите наше, не переживай, не знаю, как скоро, но встреча наша случится ранее, чем мы считали».



И чай уже остыл, а Лада все сидела у стола и ждала слов Родиона. А он молчал. Молчал потому, что прочитанное было ему так понятно, что даже Ладе не передать, и в то же время это была сказка. Он даже во время чтения ни на мгновение не мог допустить, что вот это он, Родя Бывакин, пишет письмо своей возлюбленной, которую надо еще придумать, и она шлет ему такие ласковые слова, каких Родя не слышал и никогда не услышит.

- Сказка, - сказал он. - Все это красивая сказка.

Лада улыбнулась:

- Не верится, правда? Родя, я хочу отбросить все приличия и сказать вам, что, если бы вы оказались в тюрьме, я бы писала вам такие же письма. Я влюблена в вас. Молчите! Мое признание не может показаться вам навязчивым, оно ни к чему вас не обязывает. Не знаю, что вырастет из этой влюбленности, но я бы хотела, чтобы вы знали.

Парень тоже улыбнулся:

- Лада, сейчас вы поймете, как ваши романтические фантазии разбиваются о жестокость реальной жизни. Вы влюблены, это ваши слова, так вот, вы влюблены в образ, который создали из удачной драки, модного костюма и вполне приличной физиономии. А в действительности я сидел в тюрьме, жрал гнилую картошку, обслуживал бригадиров, десятников и просто бандитов. Вы живете иллюзиями, а я в гуще каждодневной жизни с ее грязью, обманом, воровством, подлыми ментами и дешевыми девушками. Нас разделяют не деньги, они у меня есть. Нас века разделяют, в которых столь разные ценности, что мы с вами никогда искренне не поймем друг друга. Лада, ваш будущий возлюбленный сейчас смазывает бриолином волосы и выщипывает брови. Я не вашего круга, потому не ищите встречи со мной, к добру это не приведет.

Он встал, сдернул со спинки кресла свою куртку и вышел. Лада не сказала ни слова.



В обед решил сходить на рынок и купить мяса, просто наварить кусками и есть без хлеба. Ну, захотелось, пришлось идти. Настена, конечно, заворчит, что приготовленный суп и котлеты в холодильнике остались, но это ее дело. От нечего делать долго ходил по мясному ряду и выбирал. Наконец, ткнул пальцем в приличный кусок:

- Прикинь, во что обойдется?

Продавец, молодой мужик в белом халате, положил кусок на весы и назвал цену. Родион подал деньги и они встретились взглядом.

- Родя? Здорово!

Бывакин настороженно вглядывался в знакомое и полузабытое лицо, потом засмеялся:

- Саня, Связин! Ну, молодец, как дела, как деревня?

- Да какие теперь дела, Родя? Деревня хизнула, колхоз растаскивают, и никому дела нет.

- Мать мою видел?

- Жива и здорова, приеду, привет передам.

- Конечно. Что в деревне нового?

- Да ничего! Во! Чуть не забыл. Ты Гриньку Апрошкина помнишь, его в Афгане убили, так вот, оказывается, не его зарыли, а другого. Говорят, экспертизу какую-то делали в Ростове в морге, и нашли Гриньку. А сколь годов-то прошло? Вот, везут, Гриньку в могилу, а того несчастного по другому адресу, вроде как в Курганскую область, тоже деревенский. Вот к чему это все? А матере каково? Ее вон водой отливают, медичка из дому не выходит.

- Понял, Саня, до встречи.

Что же получается? Завтра могилу будут вскрывать? Родю колотила нервная дрожь: ладно, что встретил Связина, вовремя мяса захотел, а если бы нет? Кто бы мог подумать, что могила — не самое спокойное место между тем и этим светом? Позвонил диспетчеру такси, с которой часто общался, заказал машину:

- Надюша, понадежней, потому что мне срочно надо в деревню, Лебедево, запиши. Расчет само собой, с водилой сразу, с тобой завтра к обеду. Жду.

Мощный тесак, которым разжился на рынке по случаю, положил в портфель, полный бумажник сунул в карман куртки, застегнул молнию. Настену успокоил, что в деревне не все ладно, мать придется в больницу везти. Вышел во двор, машина стояла у подъезда, да и водитель оказался знакомым:

- Что тебя на ночь глядя в деревню понесло?

- Дела, брат. Ты отвыкай вопросы задавать, - посоветовал пассажир.

- Понял. Едем?

Родя кивнул. Ни одна живая душа не должна знать, что он откопал и куда все увез, потому спланировал, что водителя оставит в центе села с наказом никуда не трогаться, сам переулком уйдет на вторую улицу и вернется на кладбище, мимо которого только что проехал.

- Ждать долго?

- Простой оплачу. Бабу свою мне надо проверить, понял?

- Понятно. Не завидую я тому мужику.

- Закройся и спи, я стукну.

-Прошел переулком и бесшумно бегом побежал за село. Подошел в воротам кладбища, хоть и всякого в жизни насмотрелся, а не по себе, жутковато. Отринул страх, все равно он ни в какое сравнение не идет со взглядом и вопросом Доктора «Где деньги, Родя?». Вошел под вековые сосны, осторожно обходя бугорки и оградки, подошел к могиле Грини Апрошкинова, хотя уже знал, что не его прах тут сохраняется. Обошел с восточной стороны, опустился на колени, тесаком стал выгребать глину из-под памятника. Помнил, что пакет положил далеко, потому копал без опаски. Потом засунул руку по самый локоть, добрался до целлофана, потянул - и вот он, портфель Доктора. Ощупал, открыл оба замка - все на месте, как он уложил. Так, вместе с комочками глины, которые не поддались обтирке носовым платком, сунул Докторский портфель в свою сумку. Тесак оказался лишним, Родя со всего размаху запустил его в сторону канавы и слышал, как он прошумел сквозь куст черемухи.

Возвращался спокойно, подошел к машине, стукнул в стекло. Водитель щелкнул дверью:

- Ну, удачно? В смысле - захватил с кем?

- Одна, - нехотя ответил Родион.

- Ну, так пришлось...- водитель выразительно поиграл пальцами.

- Язык прикуси! - дернул Родион.

- Понял. Ехать?

- Ехай.

Теперь новая проблема не давала покоя: куда с этой поклажей? Доктор будет только через полтора года, все это время хоть сиди на этих деньгах. В городе спрятать негде, кругом люди, каждый день что-то строят, роют бульдозерами и экскаваторами. На другой день снова позвонил Надюхе, прихватил с собой портфель и заехал в диспетчерскую.

- Надя, мой заказ у тебя записан?

- Это что, народный контроль? — огрызнулась она.

- Я спросил. Покажи журнал.

- Родя, не сдавай меня, тоже заработать хочется. Не писала я тебя. А надо было? - Она с надеждой смотрела на клиента. Он ответил примирительно:

- В том-то и дело. И забудь навсегда, что я ночью ездил в деревню. Водилу я уже напугал. И тебе вот зелененькая. Узнаю, что звонишь — язык отрежу. Доходчиво поясняю?

- Поняла, Родя. Могила. - Надюша перекрестилась.

- Сама сказала. Так и будет.

Поехал к хозяйке снятой квартиры, предложил продать ему эту хату. Старуха заерепенилась, но, когда Бывакин положил на стол несколько пачек из грабанутой банковской сумки, остепенилась, пересчитала и согласилась поехать к нотариусу. За одну зеленую ушлый молодой человек быстро оформил все документы и поздравил клиента с покупкой, правда, клиент больше ничем не отреагировал. Родя отвез старушку домой, посоветовав деньги перевести в баксы и хранить только в банке. Заехал в строительный магазин, купил целый ящик инструментов, два рулона приличного полового покрытия, по пакету цемента и песка. Все это попросил водителя помочь внести в квартиру, в тот же вечер Настену отправил в общагу к девчонкам, вручив ей приличную сумму на вечеринку, но тихонько предупредил: если вздумает крутануть на старой площадке, то однажды она потеряется, и никто искать не будет. Настена сделала испуганные глаза, поцеловала Родю и уехала. Двое суток были у него в запасе.

Бывакин аккуратно снял линолеум, поднял все половые доски, осторожно простукал панели перекрытия. Ударил стальным зубильцем в намеченном месте - угадал, пазуха. Расширил отверстие, обследовал всю открывшуюся полость: все чисто. До этого тонкостенную полиэтиленовую трубу чуть меньшего диаметра, чем пазуха плиты перекрытия (специально зашел на стройку с рулеткой) запаял пластиковой заплатой с одной стороны, выпотрошил Докторский портфель и свернутые тугими рулонами доллары стал укладывать в трубу. Закончив, припаял и вторую заплату. Контейнер готов. С трудом просунул его в отверстие, запихал как можно дальше, развел немного густого раствора, заделал отверстие, потом целый тазик жидкого раствора щеткой растер по всему перекрытию. Дождался, когда все подсохло, и остался доволен: сам не сразу определил, где закладка. Специально принесенное ведро песка с землей и строительным мусором растряс по всей площадке. Получилось убедительно: тут так было всегда с момента новоселья. В плахах выправил старые гвозди и аккуратно вставил их в старые же отверстия. Отоспавшись, раскроил половое покрытие и посадил его на надежный клей. Докторскую сумку разрезал на мелкие куски и скинул в разные мусорные контейнеры.

Пришедшая к вечеру второго дня Настена была в восторге: какую красоту подарил ей возлюбленный. Но Родя так устал, что не реагировал на ее комплименты и даже пытался повернуться к стенке и уснуть, пока она была в ванной, но Настена так к нему прижалась и так нежно мурлыкала в ухо, что пришлось разворачиваться.

- Ну, вот, а то я уж стала думать, что ты не один тут ковры стелил...



Наступала осень. Первая городская осень Бывакина. На зоне ее приближение чувствовалось по сырости и прохладе в бараке, по обилию капусты в побитых алюминиевых тарелках, по жалобному крику журавлей, они словно специально ночами пролетали над зоной и грустно прощались с ее обитателями. Вспоминалась деревня, школа, дружные походы на картошку в колхозные поля, безногий учитель немецкого Эмиль Иванович, безжалостно обличавший недобросовестных копальщиков, нащупав своей тростью оставленный в твердой земле клубень. А еще костер, в котором пекли картошку, а потом все вместе ели, разламывая подгоревшую корку и посыпая крутой солью пушистую от крахмала мякоть. К концу дня все разбредались, старшеклассники обнимались в ближайших кустах, размазывая по щекам друг друга угольные следы от картошки.

Родя после удачной работы в банке отпустил парней, сказал, что больше ни в чем участвовать не будет, есть серьезные дела, но они ходят на тренировки и качают мышцы. Через месяц обещал проверить. Настена в институт не поступила, но и не особенно огорчилась. Работала в том же магазине, дома блюла порядок, научилась вполне прилично готовить. Родион заметил в ней и другие перемены, но не придал им значения. Вечером в постели Настена включила большой свет:

- Родя, у нас будет ребенок.

Родион промолчал, потом переспросил:

- Ты об этом только сегодня узнала?

- Нет. Но боялась тебе говорить.

- Сегодня насмелилась?

- Родя, ты разве не рад этому? — вдруг испугалась Настена.

Родион встал, накинул на себя рубашку:

- Ребенка не будет. И тебя тут больше не будет. Собери свои вещи и переезжай в общагу.

Настена заревела в голос, Родя встал, на кухне заварил крепкий чай. Настена вошла, села напротив:

- Куда я пойду, Родя? Зачем ты так со мной? Я же думала жить. И куда я с ребенком?

 В больницу. Там знают, что делать. Денег я дам. Все, уходи, завтра переедешь.

- Родя, а ты куда, ведь ночь? - она цеплялась за последнюю соломинку.

Он ничего не ответил, последним троллейбусом доехал до гостиницы и снял номер на пару дней. В роскошной свежей постели не спалось, Настену было жалко, она добрая, симпатичная. Родион вспомнил, как в деревне мужики учили: «Бери бабу такую, чтобы в доме была хозяйка, на улице красавица, чтобы другим глянулась, а в кровати чтобы продыху тебе не давала». Родя хихикал вместе с другими ребятишками, не имея ни малейшего представления о трех важнейших качествах женщины. Теперь он мог сказать, что Настена отвечала всем требованиям. Но не вовремя все это! Сейчас ему не хватает только семьи. Придет Доктор, начнутся такие дела, что и про жену и про детей забудешь. Он оправдывал себя, что она сама виновата, надо было что-то предпринимать, не девочка. Думать о ее будущем боялся и не хотел. Да, жестоко, но у него путь такой, стезя, как говорил Доктор, и тут не место мирихлюндиям. Все врачи сделают, денег он оставил, через неделю будет как новенькая...

Утром заметил двух молодых людей, которые уж очень подозрительно точно шли по его следу. Специально прошел тротуаром мимо своего дома, свернул в подворотню и встал за кустом. Двое прошли мимо, оглядываясь: «Ага, потеряли! Неужели менты? Нет, те взяли бы сразу, сбили с ног, цокнули браслетами и поволокли. Кто тогда?». Родион вернулся, прошел до магазина и вернулся обратно, навстречу ребятам. Метрах в трех остановился, рука в кармане, хотя, кроме носового платка, там ничего нет.

- Вы ко мне с интересом? — вызывающе спросил молодых людей.

- Один вопрос. Ты Родион Бывакин? - говорил, видимо, старший.

- Отвечаю.

- Тогда мы к тебе. Надо бы местечко найти поуютней. Может, в кафе?

- Заказали по чашке кофе, Родя проверил:

- А по сотке?

- Нет. Не сейчас, - строго ответил старший. - Родя, я Жид, потому что еврей наполовину, он Физик, в институте учился. Нас вызвал смотрящий, велел тебя найти и привести к нему.

- Когда?

- Как найдем. Пошли?

-Смотрящий жил за городом, пришлось ловить такси, остановились в ста метрах от дома. Показав на мужчину, подметавшего у забора опавшие листья, старший шепнул:

- Я один подойду, доложу, потом позовет, наверно. Стойте смирно.

Мужчина даже не повернулся в сторону Родиона, забрал метлу и пошел к калитке, Жид кинулся к ожидавшим:

- Иди один. Порядки знаешь?

Бывакин молча пошел к калитке, его встретили двое охранников, обыскали, велели подниматься по парадной. Он пошел, открыл тяжелую дверь и увидел довольно пожилого человека, сидящего в глубоком кресле. На нем был теплый халат и домашние туфли. На столе стояли фрукты в вазах, печенье и конфеты. Чуть в стороне на алюминиевой тарелке лежал засохший кусок серого хлеба. Родя догадался, что это тюремная пайка, но вида не подал.

- Скажи, мой дорогой, ты Родя? - вполголоса спросил смотрящий.

- Да, - ответил Родион спокойно.

- Славно. Давно ты в городе? - для порядка спросил, давно сам все знал.

- Полгода.

- И молчишь? Голоса не подаешь, своих не ищешь? - это уже упрек.

- Не имею права.

- Славно. Ты Доктора знаешь? - спросил в лоб.

- По врачам не хожу, - дерзко ответил гость.

- Не надо так, сынок, я ведь и ударить могу. Но прощаю, потому что не сразу и следовало отвечать. Доктор просил найти тебя и от его имени передать кое-что... Почему молчишь?

- Не приучен спрашивать. Надо - скажут, - дерзко ответил Родион.

- Молодец! Вот выучка! Доктор в тебе не ошибся. Так вот, он просил, чтобы ты приехал и забрал его.

Родя смутился:

- Когда ехать?

- Хоть завтра. Куда ехать - ты знаешь. Но дело в том, что Доктора комиссовали по болезни, он на последней прямой. Потому поедешь на машине, я позабочусь. Машина готова, с тобой будет врач и мой человек. У него деньги, на всякий случай. Все понятно? - смотрящий выжидающе смотрел на гостя.

- Можно узнать, что с ним? - осторожно спросил Родион.

- Можно, любезный, я бы очень огорчился, если бы ты не спросил. Самая страшная болезнь. Все, свободен. Дорога дальняя, в шесть утра машина будет у твоего подъезда. Пойди.

Родион вышел и сел на скамейку около проходной. Он даже не заметил, что слезы текут по щекам. Доктор, человек, столько сделавший для него, умирает, и уже ничего нельзя изменить. Охранник подошел, потрогал за плечо:

- Шеф обидел?

Родя отрицательно покачал головой и пошел. Ночь почти не спал. Было непривычно без Настены, и все время думалось о Докторе. Встал рано, основательно прогрелся под душем, выпил две чашки крепчайшего чая, в портфель положил чистое полотенце, документы и деньги. Квартиру закрыл на все три замка, у Настены остались ключи только от двух, так что, если и надумает вернуться, дверь ей не открыть.

Бывакин даже вздрогнул, увидев реанимационный автомобиль. Врач, женщина средних лет, сидела у окна и курила. Сопровождающим был крепкий парень, Родион видел его в вестибюле смотрящего. Водитель сказал, что до города дорогу знает, а там придется подсказывать.

Было еще темно, но небо светлело, гасли яркие осенние звезды, легкий туман перебегал дорогу. Родион вдруг подумал, что в один день в его жизни случилось столько событий. Сначала неприятный разговор с Настеной, ночь в гостинице, дневные прятки с посланцами смотрящего. Потом эта страшная новость о Докторе, инструктаж смотрящего, и опять бессонная ночь в своей квартире. Поэтому он откинулся в кресле и задремал. Ему приснилось, как он на уборке картошки погнался за красивой девушкой Диной, это действительно так и было, он погнался за нею и почти догнал, но она упала, он не успел остановиться и упал рядом с ней. Она подняла голову и он по ее большим и серым глазам понял, что она хочет, чтобы Родион ее поцеловал. Но Родя никогда ни с кем не целовался, смутился, тогда она взяла его за щеки и крепко впилась в губы. Так было. А во сне все оказалось по-другому. Он догнал девчонку, она обернулась, но это не Дина, а та азиатская красавица из минувших снов, обернулась с улыбкой, но тоненький пальчик поставила поперек тонких манящих губ. Родион вздрогнул и проснулся.

Врач потянула его за рукав:

- Меня зовут Роза Алексеевна, вы Родион, так? Вы один знаете человека, за которым мы едем. Я не хочу вникать в специфическую иерархию, но все-таки — что это за человек? Сколько ему лет? Он в самом деле доктор и мы с ним коллеги?

Бывакину вдруг захотелось рассказать о Докторе. Он почти шептал Розе Алексеевне на ухо, что это очень добрый человек, он многим зекам помогал, выручал, деньги слал семьям. За что сидит? Не знает, об этом не принято говорить в тюрьме. Но он авторитетный зек, к нему начальство прислушивается. А лет ему пятьдесят, не больше. Нет, семьи нет. И, конечно, не врач, это, как на воле говорят, псевдоним такой.

- Да, жаль, в таком возрасте погибать противоестественно, - привычно констатировала врач.

- Скажите, неужели ничего нельзя сделать? — с надеждой спросил Родион.

- Похоже, что нет. Если бы он с самого начала был под наблюдением опытных врачей, да у него было бы достаточно средств, многое можно было сделать.

- А сейчас? К примеру, окажись у него огромные деньги? - последняя надежда выплеснулась из души.

- Молодой человек, вы здоровы и потому так наивны. Болезнь не берет деньги, ей нужна жизнь.

Родя кивнул и опять откинулся в своем кресле.



Бывакин ожидал худшего, но увидел идущего навстречу ему Доктора, сильно обрадовался. Зная, что никакие эмоции здесь неуместны, он подошел, взял из рук больного чемоданчик с вещами и глянул в глаза. В них уже не было жизни, так ему показалось, была боль и тоска. За проходной Доктор остановился, посмотрел на белое небо, на голые стыдливые березки, и Роде показалось, что слеза юркнула с уголка глаза на заросшее щетиной лицо.

- Ты все сделал, как я просил? - спросил вдруг Доктор.

- Все, — четко ответил Родя.

- Куда меня повезешь? — пытался улыбнуться Доктор.

- Смотрящий ничего не сказал, — ответил Родя.

- К нему не поедем. Он меня не любил. К тебе? Как ты живешь? -  поинтересовался Доктор.

- Можно. Я один. Только лучше в больницу?

- Потом. Сперва мы с тобой во всем разберемся. - Доктор говорил так, что возражать ему никто бы не решился.

В машине Роза Алексеевна попросила медицинское заключение, быстро его просмотрела и предложила сделать укол, Доктор усмехнулся:

- Поставь чуток наркоши, дотяну до места, там видно будет.

Сопровождающий вмешался:

- Шеф велел сразу в больницу.

Доктор поднял голову:

- А почему не сразу на кладбище? Я почти шесть лет воздухом не дышал, пельменей не ел, шашлыков, запах коньяка забыл. Марксу скажешь, что я беру у жизни три дня на прощание, а потом... потом видно будет.

Обратную дорогу ехали молча и медленнее, Доктор лежал на укрепленных носилках, кажется, дремал, но Бывакин по движениям прикрытых глаз видел, что не спит, думает, переживает. В город въехали ночью, сразу к дому Родиона. Доктор попросил денег, Родя достал бумажник, подал, тот нашел зелененькую и протянул Розе Алексеевне. Она поняла, порылась в медицинской сумке и подала початую упаковку.

- Всем спасибо. Марксу передай поклон, не знаю, увидимся ли, -  он чуть поднял руку и спустился на асфальт.

Квартира Доктору не понравилась, проворчал, что мог мы и особнячок в пригороде купить, деньги же в руках. Однако с удовольствием помылся, надел приготовленное Родей белье и теплый спортивный костюм. Сели за стол, выпили по рюмке коньяка, наконец, Доктор спросил:

- Деньги где?

- Здесь, дома. Надежно. - Родя доложил стоя.

- Никто тобой не интересовался? Ты сядь, не на зоне.

- Никто, кроме смотрящего, — ответил Родя.

- Это я велел. Он про деньги не знает. Слушай внимательно, Родя. Ты мне настоящий друг. Тебя назначаю на эти бабки, только с наказом, что произведешь их в дело. Одному нельзя, надо набрать команду. Сказал мне надежный человек, что государство скоро будет расторговывать заводы и фабрики, короче, все хозяйство под откос спустят. Вот тут надо ловить момент. Купить ты и один сможешь, а защитить только с кодлой. Подбирай ребят молодых, крепких и послушных. Скажу страшное, Родя: учись убивать, готовься к этому. Убить просто, нож или пистолет поднять тяжело. Не знаю, что дальше будет, как власть повернется, возможно, за границу придется прятаться. Эх, жалко в такое время от дел отходить! Теперь такими людьми можно подняться, что и с табуретки не достать. Жалко...

Родя слушал внимательно, когда Доктор замолчал, сказал:

- В больницу я завтра сбегаю, все узнаю, палату откуплю отдельную, с врачами переговорю.

Доктор вздохнул:

- Можно и в больничку, чтобы тебя не стеснять, - грустно согласился Доктор.

- О чем вы? Места хватит, но лечиться надо.

Доктор махнул рукой:

- Приговорен я, Родя. Это не лечат. Но в больницу поеду. Помру я там, чтобы менты к тебе не докапывались

Он порылся в своих вещах, достал шприц и ввел себе что-то из ампулы.

- Ампулу заверни и выбрось подальше и незаметно. Это наркотик, могут повязать. Родя, закрой дверь плотнее. Я тебя засветил, моя вина, но у меня никого больше нет. Вот так, полвека прожил, а похоронить некому. Жил по своим законам, а умереть захотел по-человечески. Чтобы могилка была, и крестик, и табличка. Родителя шлепнул товарищ Берия, а мать умерла, мне было лет десять. Понятно, детдом для особо одаренных, клеймо на мне уже было. Ну, и понеслась, как мы тогда говорили: «Погнали наши городских!». Странно, правда? Засветил тебя, иркутский мой кореш по кликухе Жмых вычислит сразу. У тебя в запасе полгода. Купи пистолеты, найди ребят, после Чечни их полно на зоне, и на воле есть, готовые на все. Ищи, смотри в спортзалах, а не в пивнушках, разговор веди толковый. Как только объявится кто от Жмыха, сам он не пойдет, забей ему стрелку, пригласи, но за город, и своих ребят парочку в машину, а троих в резерве. Место сам осмотри, сам и расставь. И сразу валить надо. Жмых, если тебя возьмет, на ремни порежет, мать привезут, пальцы сломают, насиловать будут. Доведет тебя до такого состояния, что все скажешь. Деньги отдашь, потом и тебя пристрелит. Родя, всегда так делалось. И я делал, когда надо. После Жмыха пустота, никто ничего не слышал, это не общак, это наши бабки были.

К обеду Родя вернулся из больницы, оплатив палату и хорошее обслуживание. Доктор лежал в постели и выслушал младшего друга без всякого интереса. Собрался, выпил рюмку коньяка, молча сел в такси, в палате сразу лег, отказавшись от капельницы.

- Еще, Родя. Помру — увези в свою деревню, хоть изредка забегать будешь. Я хоть и не деревенский, но мне там будет просторней.

Бывакин хотел возразить:

- Что вы все о смерти, ведь есть лекарства, врачи, операции. Поднимут вас на ноги.

- Родя, у меня ведь имя было, запиши, чтоб не забыть. Его только менты и знали. Бачурин я Иван Александрович. Смешно, правда? Женат не был, но дети должны быть, теперь уж взрослые, твоих лет. Родился в 1953 году, как раз, когда товарищ Сталин скончался, 5 марта. Все, Родя, дай я тебя обниму, как сына. Все, иди.

Бывакин вышел из палаты и нехорошее предчувствие охватило его. Нет, не просто так вор в законе откровенничал с ним, все наказы сделал, даже имя и даты раскрыл. В скверике больницы посидел на скамейке, успокоился, троллейбусом поехал домой.

Утром ему позвонили:

- Больной Бачурин, которого вы вчера определили к нам в больницу, утром скончался.

Родя положил трубку.

Врач, которой он поручил наблюдать друга, была расстроена:

- Вечером я его смотрела, хорошее давление, пульс. Сегодня должны были делать томографию. Вы знаете, есть признаки, что ваш товарищ принял яд, причем, сильный, скорее всего, цианистый калий.

- Сам принял? — в упор спросил Родион.

- Что вы имеете в виду? - женщина насторожилась.

- Ему не могли помочь со стороны? Не персонал?

- Нет, конечно, напротив двери его палаты пост медсестры, на входе охрана. Исключено. Да и нет признаков борьбы. Яд принят через рот, ампула раздавлена зубами. Милиция уже была, есть документ.

- Когда я могу его забрать?

- Завтра утром. Я передам часть ваших денег патологоанатомам, они сделают.

Похороны Ивана Александровича Бачурина прошли тихо на деревенском кладбище в селе Лебедево. Родион щедро рассчитался с похоронной командой и заехал к матери. Вид сына испугал ее до вскрика:

- Родинька, ты почему такой убитый? Что стряслось?

- Успокойся, мама, я друга привез на наше кладбище.

- Во как? Он что, бездомный? - мать перекрестилась.

- Он только что освободился. А теперь вообще от всего. Я тебе деньги оставлю, ты обеды отведи с женщинами, помяните раба божьего Ивана.

Мать кинулась к столу:

- Садись, я тебе супчика плесну.

- Нет, мама, я поеду. Дел много.

Обнял мать и почувствовал, что это единственная родная кровинка на земле.



Как только получил водительские права, поехал в автосалон, выбрал неброский немецкий джип, сразу в соседние подземные гаражи, купил два места. После обеда по паспорту Шурика, одного из компаньонов по банковскому делу, которого срочно пришлось разыскать, оформил вторую машину, тоже немецкую. Сразу у нотариуса сделал генеральную доверенность на себя. Подъехал к дому смотрящего, вышел знакомый охранник:

- Говорят, умер тот, за которым на зону ездили?

- Умер. У меня к тебе дело серьезное. Подскажи, где ребят толковых найти? Дела предстоят, а работать не с кем.

- О чем базар? Три моих кореша только что вернулись из армии, подиканились на Кавказе.

- Психика не съехала? Опасная штука.

Охранник поднял большой палец:

- Исключено! Не пьют, накачены, стреляют, как Рембо.

- Где найти?

- Подъезжай завтра к обеду, я их соберу. Работу ищут, но куда? На стройку за пайку и койку в общаге. Молодые, кровь гуляет.

- Заметано. Подъеду.

Дома разобрал вещи Ивана Александровича, в поясе куртки нащупал металлические кругляши, распорол, выкатились полтора десятка золотых царских червонцев. В маленьком альбоме несколько фотографий, сам Доктор, тогда еще Бачурин, школьник лет десяти с матерью. Несколько фото женщин, красивых. Кусок засохшего серого тюремного хлеба, вечная пайка. Грустно. Был человек, рос, учился, стал вором и авторитетом, ни семьи, ни детей, родни даже никого не осталось. Родион отложил вещи. Опять пришла та же мысль: а я кто, я куда иду? Пока только одно ограбление, и то без проблем, никто не убит и даже не ранен. Если исполнять заветы Доктора, будет весь букет, будет кровь, и тогда уже нет возврата к спокойной жизни. Настена. Говорил он ей, что детей не будет, что семьи не будет, говорил или не говорил? Было, предупредил, что для семейной жизни не создан, но предложил жить вместе. Жили, друг другом довольны. Были у Родиона моменты, когда он чувствовал себя счастливым, но спокойствие и блаженство вдруг надоедали, хотелось чего-то острого. Он и на банковское дело пошел не потому, что деньги были нужны, деньги, и немалые, были прибраны, да и Доктор не ограничивал в расходах, только учет вести, чтоб отчитаться. А теперь и отчет держать не перед кем, деньги те его собственность. Но Жмых. Надо его дождаться. Родион понимал, что он в этом городе, как голый в бане, люди Жмыха увидят его первым, и тогда конец известен. Как опередить? Как узнать, что все начинается? И вдруг: смотрящий! Человек, который знает многое в том мире. Надо идти к нему.

К смотрящему поехал в десять. Спросил ребят, как к нему обращаться. Улыбнулись: нужно будет - сам скажет. Сходили, доложили и проводили. Хозяин пил чай, хлопнул в ладоши, красавица-официантка принесла прибор и налила чай гостю.

- Докладываю, что Доктор похоронен достойно, как он и просил.

- Почему мне ничего не сообщил? - смотрящий явно был недоволен. - Я знаю, что у покойного должен быть со мной разговор, кто мог подумать, что он решит так просто все свои проблемы? Точно, что его не отравили? - смотрящий уперся взглядом в Родиона.

- Отвечаю. Яд у него был, он сам намекнул перед отъездом в больницу, но на том и остановился. Сказал, что умрет вдруг, неожиданно, потому лучше в больнице, чтобы до меня менты не докапывались. Мент сам вынимал изо рта осколки ампулы. Никто не мог пройти, рядом пост медсестры. И никаких признаков сопротивления, он спокойно лежал на спине. Менты проверили, на остатках ампулы только его пальчики.

- Ладно. Ты чем живешь? — как бы вскользь спросил смотрящий, поливая цветы больших горшках.

- Дельце одно удалось, кормлюсь, - скромно ответил Родион.

- Надо думать, Доктор не зря тебя выбрал, видел смысл. Мы с ним в друзьях не ходили, он меня в одну долю не взял, обидел. Ну, это в прошлом. Держись ко мне, одного тебя сожрут, где найдешь теперь порядочных людей? Наедине называй меня Марком Несторовичем, погоняло приклеилось в юности, Маркс. Про общак не забывай, святое дело. Вопросы есть?

- Есть. Кто такой Жмых и почему его боялся Доктор?

- Боялся? Не верю. Гнал твой Доктор. У них со Жмыхом были общие дела и, похоже, бобы и ржа были совместные. Не просек? Золотишко и бабки. Жмых тянет в Иркутске, скоро откинется. Ко мне должен прийти. Тебе Доктор ничего не говорил про их заначку?

- Нет. Но денег дал. - Родион старался отвечать четко и уверенно.

- То мелочь. Жмых станет рыть. Да, и ты первый попадешь, он тебя колоть начнет. Опасно. Жмых всегда был на голову слаб, а тут пятилетку на замке. Ладно, поглядим. Вот я тебе телефончик записал, звони в крайнем случае. Иди.

Родион вышел и облегченно вздохнул: с Марксом надо сблизиться, первым делом денег ему подкинуть в общак, это оценит. У проходной стояли трое парней, ребята из охраны кивнули: к тебе.

- Отъедем в укромное место, поговорим.

Подъехал к уже присмотренному кафе «Нирвана», сели за дальний столик, от отдельной кабинки Родион отказался, там могли быть «ушки».

- Будем завтракать или только кофе? - спросил Родион.

- Кофе, — за всех ответил один.

- Мне нужны крепкие здоровые ребята, знающие оружие и умеющие им пользоваться. Когда оно потребуется, сказать не могу. Да, возможны убийства, но это не женщины и не дети, это наши противники и враги. Я буду платить раз в неделю, вот сумма, — он написал на салфетке и тут же сжег. - Это вне зависимости от дела. За отдельные задания оплата дополнительная. Постоянные тренировки, оружие выбирайте любое, я все оплачу. Про другое не знаю, но снайперская винтовка обязательно и «макары», само собой. Если согласны, обговорите все, и завтра вон в том кафе, напротив, в десять часов. Все, свободны.

Похоже, парни заинтересовались. Жестковаты, сразу видно, но надо с первого дня каждому указать место. Как — этого Родион еще не знал, но эти ребята должны уважать своего хозяина. И бояться.

Позвонил агент из конторы по продаже недвижимости. Несколько дней назад Бывакин заказал небольшой двухэтажный коттедж на окраине города с гаражами и садом. Агент предложил посмотреть три варианта. Поехали. Первый дом ему не понравился, стоял плотно к соседскому, и окна к соседу в ограду. Второй вполне приличный, но поехали к третьему. Домик, какой и хотел заказчик. Хозяева уже съехали, комнаты пусты и чисты. Родион прошел все, от подвала со спортзалом и бильярдом до спален на втором этаже.

- Родион Петрович, - вмешался агент, — этот дом интересен тем, что продумана защита. Бронированные ставни на окнах и входных дверях, в том числе и из гаража, опускаются нажатием одной кнопки. По паспортам, они выдерживают выстрел из гранатомета. Забор двойной, удержит таран любой машины. Дом может жить в автономном режиме довольно долго. Есть водяная скважина, мощный дизельный электрогенератор, в подвале вы могли видеть морозильные и холодильные шкафы для продуктов. Люди жили темные, уехали очень срочно, цену назначили вполне адекватную, но уже несколько клиентов испугались странностей его оборудования. Родион Петрович, у меня есть право уступки. Если мы оформим документы с уступкой, а ее размер вы передадите мне, я сделаю бумаги в два дня.

- Делай, — кивнул покупатель подумал об управляющем: кто-то должен обустроить этот замок, набрать штат обслуги. Но до этого он поехал в спецмагазин и попросил менеджера подобрать ему небольшой, но очень надежный сейф. Прошли в зал, клиенту показали все новинки немецкого и швейцарского производства. Он выбрал довольно приличный по размерам сейф с тройной защитой и включением особого режима, когда все шифры сработают лишь тогда, когда он, Родион Петрович, произнесет кодовую фразу. Несколько рабочих магазина внесли сейф на второй этаж. В тот же вечер он сам разобрал кирпичную кладку в межкомнатной перегородке, с трудом перекантовал туда сейф и установил заподлицо со стеной. Маленькую комнатку без окна с другой стороны, которая использовалась, видимо, как дамская туалетная и насквозь пропахла парфюмом, пришлось запенить, дверь снять, а проем заложить кирпичом и заштукатурить.

На другой день пришли мастера, поклеили новые обои, сменили замки на всех дверях. На стену спальни, где стоял сейф, осторожный хозяин заранее повесил ковер, объяснил, что там ящик под охотничье ружье и он позже сделает красивую дверцу, но проследил, чтобы обои клеили в его присутствии. Рабочие пожали плечами и перешли в другую комнату. К вечеру привезли мебель для спален, и два молодых парня спросили, надо ли монтировать. Спецы быстро собрали кровати, плательные шкафы и туалетные столики. В своей спальне Родион установил шкаф так, чтобы одна секция полностью прикрывала доступ к сейфу. Вот тогда он поехал в свою однокомнатную квартирку, в нужном месте вскрыл пол, достал пластиковую трубу, отрезал заглушку и облегченно вздохнул: деньги на месте. Трубу сунул под куртку, снял с предохранителя «Макаров» и спустился к машине. Успокоился только тогда, когда доллары были уложены на полки сейфа, и он был закрыт на все три шифрованных замка. Два раза он открыл и закрыл сейф, ввел кодовую фразу, еще раз попробовал, пользуясь для памяти блокнотом. Потом улыбнулся: коды в блокноте хранить не станешь, надо что-то придумать. В гараже, соединенном с домом, он мелкими цифрами записал коды на канистрах с автомобильными жидкостями. Но уже понял, что все цифры помнит. Через день сорвал наклейки с емкостей и сжег их.



Очередная встреча и более основательное знакомство с командой демобилизованных десантников состоялось после приобретения оружия в глубоком лесу. Старший, он еще с Чечни, видимо, определился лидером, назвал себя:

- Иван. Это Григорий, это Федор. Как нам обращаться?

- Родя. Родион Петрович, если официально. Отношения понимаю, как товарищеские, потому что одно дело нас роднит, с другой стороны — должен быть порядок. Бумаг не пишем, даем слово быть командой. Нет против? Принято. Ответ только кровью. Мы должны понимать, на что идем. А сейчас сделайте разминку рукопашного, только легко.

Иван улыбнулся:

- Покажем, но у нас легко не бывает. Двое на меня!

Ребята разошлись и с двух сторон бросились на Ивана, тот ловко увернулся от Гриши и крутанул Федора так, что он закричал. Иван к нему:

- Не перебор?

- Да нет. Но круто.

Повозились еще с полчаса. Родя попросил Ивана заняться с ним.

- Понимаешь, я на зоне кой-какие приемы ухватил, но это грязь, расчет только на удачу и на силу.

- Сделаем, шеф.

Соорудили щит, опробовали автоматы, спецы остались довольны.

- Присмотрись, Гриня, номер не твой на «калаше»? Может, ротный продал после дембеля?

- Было и такое? - Родя посмотрел на Ивана.

- Было, почти в открытую. Шеф, чтобы еще одна тайна нас повязала: мы одного штабного мочканули, он, сволочь, связь имел с бандой, а один паренек услышал, как он по телефону сообщил, что группа вышла в ущелье. Мы уже ничего не могли сделать, когда туда вертушку из полка направили, все ребята уже кончены. Кинжалами, суки, сердца вырезали. Мы того штабного капитана казнили люто, но никто не хотел рук марать. Скрутили, подальше от начальства утащили, пристегнули к ноге гранату и проволоку к кольцу: беги!

- Обошлось?

- Взводный видел, что проволока на ноге, но промолчал.

- Снайперскую тоже все знаете?

Иван улыбнулся:

- Нет, у нас Федя Ворошиловский стрелок. Ну-ка, брат, пробуй.

Гриша установил на палке спичечный коробок в трех сотнях метров, Федор оперся локтем на крышку багажника джипа, долго настраивал оптику, выставлял планку, наконец, притих, и Родя видел, как медленно двигался его палец на спусковом крючке. Раздался хлопок, Родя глянул в бинокль и засмеялся:

- В десятку.

Иван кивнул:

- Иначе и быть не может. Федя, изобразим?

- Подожди, сосем не пристрелена, - проворчал Федор.

- Да ладно, коробок-то сбил.

Он взял с капота пластиковый стакан и побежал в сторону леса.

- Что он хочет сделать? - насторожился Родя.

- Робин Гуда повторить. Стакан на голове, Федя снимает.

Родя закричал:

- Иван, прекрати, прекрати эти штучки! Прошу тебя!

- Спокойно, шеф! - откликнулся Иван. - Я в Феде уверен.

- Федор, может, не надо рисковать? Я не приказываю, а спрашиваю.

- Шеф, это его забава, ну, что я могу сделать?

Он опять оперся на капот, чуть поправил оптику и приказал Грише:

- Счет!

Гриша громко крикнул:

- Внимание! Отчет! Три, два, один!

Хлопок, Родя видит в бинокль бледное лицо Ивана, он поднимает с земли стакан и идет к группе.

Родя смущен: надо было приказать, это же глупость, зачем так рисковать?

- Шеф, без обиды. Надо немного адреналина впрыснуть в кровь. А в целом это не опасно, Федя классный стрелок.

Родя взял Ивана за локоть:

- Последний раз, ты понял?

- Согласен, шеф, - смущенно кивнул Иван.

Сели на поваленное дерево. Родя понимал, что ребята ждут объяснений, и задачи на первое время он определил.

- Завтра я попытаюсь переговорить с человеком, который якобы акционировал хлебокомбинат, а на самом деле акции все у него, рабочие не получили ничего. Предложу небольшие деньги, чтобы он уступил кресло. Не согласится - его проблемы.

- Будем убирать? — поинтересовался Иван.

- Пока нет. Дадим время, и тогда перекроем поставку муки. Будем останавливать и заворачивать все машины. Печет он с колес, запаса нет, через неделю город останется без хлеба, и тогда придем мы. Будет мука, будет хлеб, будет уважение начальства и рабочих.

- А директор? - спросил Григорий.

- Свою долю он получит, остальное раздадим рабочим. За год акции можно скупить под разным предлогом, и комбинат наш. Следующая задача - ЦУМ. Его прихватили два братца Щербаковские, один служил в партии, другой в профсоюзах. У них с коллективом тоже конфликт, этим можно воспользоваться. Вчерне план такой. Рано утром снимаем охрану, к тому времени из числа работников формируем стачечный комитет, он занимает кабинет директора и никого не пускает в контору.

- А менты?

- Менты вмешиваться не будут, если объявлена забастовка. ЦУМ - фирма серьезная, кипишь в городе будет большой, начальство побоится разгонять народных избранников, а мы подскажем братьям выход: или бабки в карман и в сторону, или...

- Шлепнуть! - подсказал Иван.

- Ты бы все шлепал, — укорил его Григорий. — Шеф, уж больно все гладко получается. Вот ЦУМ - нам втроем его не удержать.

- Держать ничего не надо. На дверях будут ребята помельче, они есть. В администрации города есть пара человечков, готовых за бабки продать весь город. Самое главное, ребята, что конкурентов пока нет. Времени у нас в обрез, потому надо поспешать. Так, я не спросил, как вы в бытовом плане? Жилье есть?

Иван посмотрел на ребят:

- Эти два друга из армии пришли и вроде как лишние, у одно брат женился, у другого сестра замуж вышла, к тому же малыши в обеих квартирах.

Родя кивнул:

- Понял. Вот ключи от однокомнатной, это моя хата была, я вас пропишу.

Иван засмеялся:

- Все, братцы, гуляем новоселье.

Родя уцепился:

- Иван, это правда, что вы совсем не выпиваете?

- Конечно, врут. Почему не выпить рюмку-две, если по делу? А так — нет, шеф, облома не будет. Ваш дом охранять будем?

- Пока нет нужды, а дальше посмотрим.

От идеи с управляющим отказался, а чуть позже в кафе приметил молодую девушку, симпатичную, обходительную, явно деревенскую, еще не успела обнаглеть в городском общепите. Пригласил к столу.

- Слушаю вас, что будете заказывать?

- Тебя как зовут? - с улыбкой спросил посетитель.

- Варвара.

- Варя, Варюша. Деревенская? Живешь на съемной или в общаге? Мне в дом хозяйка нужна, распорядитель. Пойдешь ко мне в хозяйки? — Родион старался быть ласковым.

- Это как? Я не поняла. И вообще нам запрещают говорить с клиентами на посторонние темы.

- Тогда вот тебе телефон, будешь свободна - позвони, я подъеду, обсудим.

Варвара ждала у общежития, одета скромно, но аккуратно, на лице никакой краски, даже губы чистые.

Он открыл дверцу, она осторожно села, предупредила:

- Только никуда не надо ехать.

- Да сто метров в сторону, чтобы не маячить. Варя, у меня большой дом, я холостяк, нужна хозяйка. Нет, я тебя не в жены зову, не пугайся, я вижу, ты деревенская, никому не веришь. И правильно делаешь. Обязанностей много: обед приготовить, я утром только кофе, а вечером — как придется, могу и обед доесть, не особо избалован. На тебе закупки продуктов, уборка, стирка, общий порядок. Могут гости быть, тогда готовить серьезно. Умеешь?

- Училась на повара, так что смогу, были бы продукты, — ответила почти с гордостью.

- Жить будешь в отдельной комнате, ключи от дома у тебя, пошла куда - мне позвонишь, а скоро охрана будет, им скажешь. Деньгами не обижу. Соглашайся.

- Как мне вас называть? — она чуть подвинулась в кресле, чтобы лучше видеть его лицо.

- Родион Петрович.

- Родион Петрович, а вы ко мне не будете приставать? — спросила и сама не поняла, толи намекала на что, толи предупредить хотела.

Бывакин кашлянул:

- Я же сказал, что не в жены зову. Приставать не буду, но если речь о свободных отношениях, то посмотрим. Медицинские документы у тебя, судя по всему, в порядке?

- Конечно. У меня нет случайных связей. Дружила с одним парнем, но разбежались.

- Твое слово? - Родион понял, что боится отказа.

- Согласна, - выдохнула девушка.

Поехали посмотреть дом. Варвара прошла по всем комнатам, вышла к Родиону уже почти хозяйкой.

- Уборки не было целый месяц, наверное. Кто в обуви ходил по второму этажу? Под порогом поставлю десяток пар тапочек, чтобы все разувались. А шторы где? Пылесос нужен. Короче говоря, подскажите, как мне до кафе добраться, уволюсь, а потом в магазины, швейную машинку возьмете — я вам такие шторы отмочу! Видели в кафе — моя работа.

Бывакин с улыбкой вздохнул: еще одну работу свалил на нужного человека.

- Варя, тапочки купи, но в приличных домах не разуваются.



Он очень устал в тот день. За солидный взнос в общак Маркс пообещал сообщить о приезде Жмыха. За это время в архиве хорошие люди за хорошие деньги подняли его дело, и Родя обзавелся фотографиями. Маркс обещал сообщить номер поезда и даже вагон, в котором прибудет Жмых.

- Имей в виду, если я даю, то это только для встречи, как положено. Понял? Если на меня выйдут с разборками, я тебя сдам.

Лукавил Маркс, что для товарищеской встречи дал наколку на все детали приезда друга, прекрасно понимал, как его встретит этот жесткий и властный молодой бандит. Но денег он дал много, ему, смотрящему, тоже ответ держать перед братвой. А Жмых - отработанный материал, только под ногами будет путаться.

Жмых приехал, как и обещал, вышел из вагона один, Родя узнал его в бинокль и послал Ивана с Федей встретить. Видел, как сели в машину, поехал следом. Яму в лесу подготовили еще вчера. Потасовки не было, просто Федя завернул Жмыху голову, доехали до поворота, свернули, Родя остановился в стороне. Видел, что вытащили тело, сняли всю одежду, сложили в целлофановый мешок, позже в другом месте зальют бензином и сожгут. Жмыха столкнули в яму, быстро зарыли, укрыли снятым вчера дерном. Родя осмотрел могилу и кивнул: поехали. Остатки сгоревшей одежды снова полили бензином, чтоб ничего не осталось. Ребятам отдал по пачке денег и уехал.

Варя встретила его новостью: весь день, раза три, звонила какая-то дама. Варя в последнем разговоре намекнула, что она отвлекает от важной работы, дама сказала, чтобы Родион Петрович позвонил Ладе. В голосе Вари чувствовалась ревность. Звонить в таком состоянии Ладе нельзя, да и вообще - зачем? Ведь все же ясно, эта барышня не про него, да и он ей не пара, если станут разбираться. Ушел к себе в кабинет, но не утерпел, надо все делать разом, набрал мобильник Лады.

- Вы меня искали. Что-то случилось?

- Случилось. Вы бросили меня. — Родион понял, что дело идет к истерике - Вы безжалостный человек, Родион Петрович. Мне так плохо, я тоскую. Почему вы не приезжаете, даже не звоните?

- Лада Станиславовна, я вам все объяснил. Я другой, вы меня не знаете, забудьте обо мне. Вы красивая девушка, у вас сотни поклонников, а я не гожусь.

- Родион Петрович, если бы вы знали! Мне двадцать три года, и вы единственный мужчина, который меня поцеловал. У меня никого нет, кроме вас. Я схожу с ума. Родя, я согласна выйти за вас замуж, даже если весь мир будет против. Родя, если хотите, мы будем встречаться тайно, я на все пойду.

Родю это предложение крайне смутило:

- Лада Станиславовна, что вы несете! А ваши принципы, а ваша гордость, наконец! Вы же княжна!

Лада заплакала навзрыд:

- Я женщина прежде всего, Родя, это вы разбудили в холодной и одержимой мечтательнице страсть и жажду любви. Я смеюсь над собой, вся юность проведена в никчемных поисках былой значимости. Страшно сказать, в мои лета я не знаю прикосновения мужчины, просто объятия, горячего дыхания. Родя, вы совсем не любите меня?

- Мне вас жаль, — сказал он и положил трубку. На всякий случай, внес ее телефон в черный список, это же сделал и на стационарном. Вышел из кабинета, Варя смотрела на него возмущенным взглядом:

- Какой же вы жестокий, Родион Петрович! Уж простите, громкую связь убирать надо и двери прикрывать. Прямо сатрап какой-то!

- Варя, я обещал не домогаться тебя, я держу слово, но если ты будешь меня провоцировать, я за себя не ручаюсь. — Он засмеялся и крепко обнял девушку. Она не оттолкнула его, только сказала:

- Родион Петрович, будет совсем тяжко, вы мою дверь знаете.

И пошла на кухню собирать ужин.

Разговор с Ладой разволновал его, нет, не потому, что сказал ей что-то лишнее, все это он сказал бы и в другое время, и при личной встрече. Но такой встречи больше не будет, уж он постарается ее избежать. Если княжна готова на все, черт знает, что у нее на уме, и Родя не железный, может не устоять, тогда что? Этот тип женщин он уже представлял. Привяжется Лада, совершенно искренне, со всей своей застоявшейся любовью, и куда он потом? Нет, княжескую кровь с разбойничьей не смешать, Роде кто-то в тюрьме сказал, что в Сибирь сбежало в свое время много разбойников из разбитых банд Разина и Пугачева. Вот Аннушка, нормальная бабочка, пригрела, душу отвела, и не липнет. Правда и он адреса ей не давал, хотя в душе был благодарен за любовь и ласку. Или Настена. Не сказать, что прикипела к сердцу, но девчонка хорошая, даже жалко. Решила схитрить, мол, забеременею, никуда не денется, оставит, да и зарегистрируется потом. Столько времени прошло, а ведь ни разу не позвонила, не пришла. А теперь и искать будет - не найдет, далеко от той квартиры уехал. Надо сказать парням, чтобы никому никаких координат. Да, впрочем, они и сами понимают. А вообще надо бы найти Настену, узнать, как она. Учиться собиралась. Ладно, выберу время, наведу справки.

Всякий раз, ложась спать, он чувствовал, что ненормально живет, мужику под двадцать пять, а постель погреть некому. И сегодняшний день, гнутый-перегнутый, закончился разговором с Варварой почти о том же. Встал, подошел к двери Вариной комнаты, потянул ручку, девушка села в постели.

- Я знала, что вы придете...

...Уткнувшись ему под мышку, Варя прошептала:

- Вы не подумайте, что я стану этим случаем спекулировать. Надо - на стороне ищите или везите кого, а я тут всегда. И всегда приму с радостью, потому что вы мой хозяин и кормилец. Я за вашу помощь родителей в деревне спасаю.

- Не говори так, Варя, а то получается, что я покупаю твою ласку.

- Вы не обижайтесь, я ведь по простоте своей. Заработаю у вас денег, вызову из деревни парня одного, Мишей зовут, снимем комнатку и будем жить.

- Варя, я тебя никуда не отпущу.

- А когда женитесь? Жена ревновать будет, выживет меня.

- О, до того времени еще далеко. Ты вечерами приходи ко мне, тяжко одному, сны дурные вижу. А ты обнимешь, и мне спокойно будет.

- Я-то приду, Родион Петрович, только чтобы мне не привыкнуть. Я девчонка влюбчивая, куда меня потом?

- Ладно, спи. Я пойду к себе, надо по завтрашнему дню определиться. Спокойной ночи.

- Приятных снов... - она чуть не назвала его Родей, как называла в полузабытьи объятий и поцелуев.

В своей спальне Родион включил ночные новости. Дикторша спокойным голосом вещала о том, что на нескольких предприятиях города создаются забастовочные комитеты, трудовые коллективы высказывают недовольство результатами приватизации. Особо напряженная обстановка на комбинате хлебобулочных изделий, где, по словам руководства, заканчивается мука, а новых поступлений нет, и город может через два дня остаться без хлеба. Не лучше положение и в главном магазине областного центра, в ЦУМе власть в свои руки взял стачечный комитет, бывших руководителей буквально выкинули из здания. Ходят слухи, что за народным волеизъявлением стоят криминальные структуры, но в управлении внутренних дел дали комментарий: полномочия избранных комитетов проверены, органы не вправе вмешиваться в управление производством. «Пока нарушений существующих законов нет, трудовые коллективы действуют в рамках правового поля» — так подвел итог сообщения начальник городского УВД, вчера получивший от Роди солидную пачку зеленых бумажек.

Бывакин расписал по часам весь день. На хлебозаводе в десять соберем актив и назначим директора, им станет нынешний заведующий производством. Федя и Гриша войдут в состав совета директоров. Что делать дальше, они знают. В три часа собрание в ЦУМе, никого лишнего, есть пяток выступающих. Директором изберут старшего товароведа, Иван становится заместителем. Через месяц все будет, как надо. На оба предприятия у Роди уже есть покупатели, группа кавказских товарищей уже неделю звонит ежедневно: с огромными деньгами жить в чужом городе очень опасно. Родя сегодня представился кавказцам новым именем — Бывалый, вспомнил размышления Доктора. И еще поднял цену. Если не будет согласия, он находит других партнеров. Кавказцы поцокали языками и согласились.



Закончив все дела и отпустив команду, Бывакин собрался в ресторан поужинать, но вспомнил, что зерна кофе закончились, и он забыл наказать Варе, чтобы купила. Пришлось заезжать в ближайший магазин. Вошел, осмотрелся — ба, да это тот самый «маркет», у его бывшей квартиры, в продовольственном отделе котором он отоваривался несколько месяцев. Здесь же встретил Настену. Что-то шевельнулось в сердце, но он убил это слабое проявление жалости или вины - не сразу поймешь. Прошел между стеллажами, отыскал кофе и пошел к кассе. Очереди не было, но все сотрудницы собрались у стола.

- Здравствуй, Родя.

- Давно не бывал, разбогател, должно быть.

- С сыном тебя. Ты хоть знаешь, что папашей стал?

Родион оторопел.

- Какой он папаша? Кобель он, и никто больше. Обрюхатил девку и выгнал. Сволочь!

Родя настолько растерялся, что не нашел, что ответить. Откровенное хамство было неуместным, выказывать радость он не мог и не имел права. Едва взял себя в руки.

- Где она? - спросил всех сразу.

Девчонки замолчали. Старшая, видать, семейная женщина, отвела его в сторону.

- Девчонки ее из роддома забрали, но в общаге с дитем держать не будут. Дали неделю на определение, а у нее ни гроша за душой, и домой ехать боится, отец прибьет.

Родя молча вышел и уже в машине остановил сам себя: Бывалый, и куда ты собрался? В уютное гнездышко на втором этаже собственного коттеджа? Или на первом в теплую постель любвеобильной Вари? А в это время твой сын и его мать, девчонка, которая тебе нравилась, мучаются в грязной общаге, у Настены от столовского питания, пожалуй, и молока нет. Ребенок плачет. Его ребенок. Что делать? Подумал: мать бы узнала - за уши отодрала. Уехать и все забыть, в магазине этом не появляться, никто и не напомнит. Настена сама не придет, да и не знает, куда. Да, в такой ситуации он еще не был. Никогда еще что-то внутри не мучило его, он и не знал, что это совесть. Забыть, не связывать себя женой и ребенком, дать ей денег, купить квартиру. Пройдет время, ребенок подрастет, Настена девушка видная, все равно найдет себе мужика, а сына..., его сына будут звать выблядком, как и его когда-то. Нет, этого не будет. А что делать-то? Немедленно ехать к Настене. Немедленно. Набрать продуктов... Нет, это банально. Цветы? Ей только этого сейчас не хватает. Просто поехать, поговорить. Ведь не чужие теперь.

По обшарпанным ступенькам общежития поднялся на второй этаж, остановил девчонку с сигаретой:

- В какой комнате женщина с ребенком?

- Настя? В двадцать пятой.

Постучал, кто-то подошел и медленно открыл дверь. Настена. Она качнулась, ухватилась за косяк:

- Проходи, он спит.

Родя прошел, сел на табуретку. В комнате порядок, на веревке постиранные пеленки, в углу коляска простенькая, не новая, детская ванночка. На столе пакеты с детским питанием. Половина булки белого хлеба.

- Настя, я только сегодня узнал, — хотел сказать в свое оправдание, а оказалось - подставился.

- Память у тебя прохудилась, Родион, ты еще полгода назад знал, да не хотел знать. Я просила девчонок в магазине не говорить тебе ничего. Я уже собралась, мама приезжала, отец смирился, говорит, вырастим и воспитаем, не хуже других. Вот, завтра приедут, легковушку наймут.

Родя молчал. Может, судьба дает ему шанс избавиться от этой проблемы? Или наоборот, дает возможность проявить себя мужчиной и отцом. Где же выход?

- Настена, а если я тебя с ребенком к себе заберу? Поедешь?

Ждал, что обрадуется, согласится, засуетится, а он заставит взять только сына, а все старье — выбросить. А получилось:

- Нет, конечно, не поеду. После такого позора. Да, врачи отказались, сказали, что поздно и опасно, мне куда деваться? Работала до последнего дня, думала, вдруг заглянешь, увидишь, что едва ношу твоего богатыря. Нет, не зашел, не нужны. Ничего, теперь, слава Богу, все на своих местах.

Родион встал:

- Забери ребенка, это пусть остается, сейчас же заедем в «Малютку», все новое купим.

- Родя, ты не понял. Завтра приедут родители мои, и мы с сыном едем домой. - Она едва успевала вытирать слезы.

- Подожди, я не понимаю. Ты не хочешь, чтобы у ребенка был отец? - Родиону казалось, что это почти козырный туз, не скажет же она «нет».

- Такой - не хочу. Такой, который, если что-то не так, не по его, способен отказаться от ... женщины, беременной его ребенком — такой не нужен.

Родион знал натуру Настены, в ней было это упрямство, эта непреодолимая жажда справедливости. Он однажды сильно ее оскорбил, и она этого не простит.

- Настя, научи, что я должен сделать? - Родя сломался, он уже готов был встать на колени. За занавеской послышалось кряхтение и потом тихий плач. Родители помолчали.

- Уйди, Родион, уйди, так будет лучше всем. И тебе тоже. Ты же и сейчас маешься, между двух берез заблудился. Не мучай себя, живи, как жил, и мы тоже будем жить. Запишу я сына дома, имя дадим, отчество отца моего, и фамилия наша. На алименты подавать не буду, не боись. Так что твоего ничто не пострадает.

- Да как ты можешь так говорить! Я сам через это прошел, и отчество у меня мамино, и отца я не знаю, и все детство выблядком был в деревне. Не хочу! Не отдам сына и тебя не отдам. Настена, поверь мне, прошу тебя.

- Нет, Родя, пусть все будет, как сложилось. Захочешь - приедешь, поиграешься с сыном, я не против. Но к тебе не пойду. Да и не любил ты меня, так, нравилась, смазливая, игривая, пока не доигралась.

Бывакин охватил голову руками: что же делать? Как уговорить Настю поехать к нему? Потом его осенило: он что, на квартиру ее приглашает? Дурак, кто так разговаривает с матерью своего ребенка? Ты же отец, она мать, есть сын, значит, вы - семья, и ты в ней главный ответственный. Родя даже улыбнулся:

- Настя, прости меня, я не с того начал. Я прошу тебя стать моей женой. Женой моей стать, единственной и любимой. И сын у нас будет еще не один. Прошу тебя, соглашайся.

Настена заревела в голос, Родя обнял ее и впервые вместо волны желания ощутил тепло и радость от горячего женского тела. Настя вытерла слезы и сама испугалась минутной слабости.

- Нет, Родя, будет так, как мы с сыном решили. Помнишь, ты говорил мне, когда я призналась, что был у меня роман с одним пареньком: за все надо платить. Я заплатила. Теперь твоя очередь. Завтра мы уезжаем. Адрес можешь записать или запомнить, гостем не будешь, но в дом пустим.

Бывакин встал. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали, но тут случай особый:

- Настя, ты пожалеешь об этом. Я сегодня состоятельный человек, меня зовут Бывалый, и дела мои к лучшему, подумай, от чего ты отказываешься.

Настя улыбнулась:

- Деньги никогда не были спутником счастья, Родя, разве ты не понимаешь простых вещей?

- Ты пожалеешь об этом! Ты обязательно об этом пожалеешь. Ты оттолкнула меня, стоящего на коленях. Никогда не прощу тебе этого!

Он хлопнул дверью и вышел в вонючий коридор общаги. Его трясло. И он не мог бы сейчас сказать, потеря так и не обретенного сына были причиной мстительных ноток в голосе, так знакомых ему, или неудавшийся проект, в котором он был на сто процентов уверен? Ведь он был абсолютно уверен, что Настена бросится ему на шею, будет тысячу раз благодарна, и ни разу не вспомнит о том, как он ее прогнал.

Злой и больной приехал он домой, Варя, видя это, старалась не попадаться на глаза. Бывакин долго сидел в кабинете, среди ночи вошел в комнату Варя, она испуганно вскочила с постели, Родя крепко обнял ее, и легонькую ночную рубашку отбросил в сторону...






ЧАСТЬ ВТОРАЯ







ЗЕМЛЯ




Гроза, которой Бывакин больше всего боялся, потому что она могла испортить десять километров грунтовой дороги от трассы до деревни, прогрохотала всю ночь, но дождя он так и не услышал, несколько раз выходил на лоджию: молнии разрывали небеса, освещая неверным светом спящий каменный город внизу и соседние коттеджи, больше похожие на замки. Гром был сухой и хрумкий, будто кто-то огромный там, в небесах, ломал кости и хлёстко, раскатисто бросал их на камни. Он вспомнил, что старый дедушка Ефим в таких случаях судорожно крестился и объяснял маленькому Роде, что гром оттого, что Илья Пророк на своей колеснице по небу летает и швыряет молнии в неверных людей. А бабушка Федора всю грозу стояла перед маленькой прокопчённой иконой в переднем углу, молилась размашисто и уверенно, время от времени пугая Родю словами: «Крестись, лишенец, а то Боженька ругатца!». Он часто в последние дни вспоминал деревню, полуголодное детство, школу, друзей. И мать...

Желание поехать в родную деревню возникло внезапно. Хоронили старого знакомого, другом Родя его не считал, но судьба повязала, вместе встречали Жмыха с командой, а когда началась вольница, вместе громили конторы, ставили своих директоров и через пару месяцев продавали заводики, фабрички, магазины тем, кто готов был платить. Богатели, наглели, Родя поаккуратнее был, через верного человека, хоть и за большой процент, но баксы свои в Швейцарию переправил, а ребята лопухнулись. Когда их повязали, кореш тот переслал просьбу дать следователю двести тысяч зелёных. А у Роди нет ничего. Мог бы, конечно, перехватить, связи имелись на такой случай, но уже тогда доверия к старым подельникам не было, и совместных дел в будущем он не хотел иметь. Так и передал, что бабок нет. Конечно, не поверили, после срока обещали поквитаться, но Бывалый их ждал. Двое исчезли сразу, он не любил даже вспоминать об этом, третий, Стас, скрылся, потом приполз на коленях, кровью поклялся, что претензий не имеет. Родя, а если точнее - Родион Петрович - отправил бывшего друга в гараж, тот когда-то в техникуме на механика учился. Встречались редко, а потом ему доложили, что механик в больнице и при смерти, тюремный туберкулёз перешёл в неизлечимую форму. Шеф дал команду похоронить Стаса по первому разряду, сам себе пометил: разом за всех откуплюсь у братвы.

Все уехали в ресторан на горячий обед, а Бывакин пошёл по кладбищу, всё больше удивляясь тому, что он столько лет удачно избегал посещения этого грустного человеческого пристанища. Его поражали огромные сооружения на могилах крупных чиновников, евреев и бандитов. Последних он знал почти всех, с мраморных плит смотрели милые молодые люди, почти актёры по красоте, на какую был способен художник. Ухмыльнулся: земля всё скроет: и пытки, и поджоги, и убийства. Он уже не хотел вспоминать, что с некоторыми ребятами витийствовали вместе, утешался, что крови на нём нет, ни на кого пистолета или ножа не поднимал, судьба избавила, за его деньги было, кому... Всегда выбора не было, не он, так его, тут только такой расклад. Он вернул зарубежные деньги, в разгар приватизации купил солидную строительную организацию с собственным производством железобетона и столярных изделий, потом еще два заводика, объединил их в корпорацию со звучным названием «Командор», нанял толковых мужиков, которые за приличные оклады повели дело, да так успешно, что через два года Родиона Петровича уже приглашал сам губернатор.

Бывалый пошёл вдоль ряда могил, уже не обращая внимания на надписи, на выходе увидел своих охранников, не спускавших с него глаз, а у последней могилы пришлось обходить молодого человека, склонившегося над решёткой ограды. Мужчина выпрямился и обернулся. Родю настолько смутило его заплаканное лицо, что он невольно спросил:

- Простите, это ваша жена?

Молодой человек охотно ответил:

- Это мама. Просто я заказал портрет с фотографии, где ей только тридцать.

Родя и сам не мог понять, зачем он затеял этот разговор:

- Она умерла недавно?

- Десять лет назад. Я убрал даты, зачем людям знать? Пусть видят её красивую и беззаботную. — Мужчина поправил цветы.

- А вы живете в другом городе? - зачем-то спросил Родион.

- Почему вы так решили? — удивился мужчина.

- Ну, вероятно, редко бываете, вот слёзы...

- Мы бываем каждую субботу, просто сегодня я рано освободился на работе и решил заехать. Мы бываем всей семьёй, у нас трое детей. Мама нас видит, я думаю, что она радуется за нас. А вы тоже навещали родителей?

Родя смутился:

- Нет, я по другому случаю. Моя мать похоронена в деревне.

- Не мать, а мама. Так следует говорить. А это далеко?

- Не особенно, по нынешним скоростям... - замялся Родион.

- Вы часто у неё бываете? — спросил мужчина.

Бывакин испугался: вот влип в беседу, ладно, что охрана не слышит.

- Бываю, но редко.

Молодой человек улыбнулся:

- Надо почаще навещать, ведь это мама, она нам дала жизнь, и нить эта непрерывна, из поколения в поколение. Извините, я заговорил вас.

- Это вы меня простите, - сказал Родя и быстрым шагом пошёл к машинам.

- Домой! — кивнул водителю, и три джипа рванули с места.

Дома принял душ, одел только плавки, открыл холодильник, налил в рюмку коньяк, сел на низкий диван. Коньяк чуть взбодрил, но вдруг возникло неуместное воспоминание: тот молодой мужчина сказал, что у него трое детей. Конечно, есть жена. От него даже запах домашний, какой-то незнакомый Родиону, вот от него постоянный запах одних и тех же духов, ему подбирали специалисты из десятков разных склянок. Остановились на этом, заплатил пятьсот баксов, а потом Ангелочек, Ангелина, девушка из приёмной, как попугай, знающая только одну фразу: «Родион Петрович занят», принесла ему флакон туалетной воды точно с таким же ароматом. Родя вдруг вспомнил, что в детстве любил щи, которые мать оставляла у загнетки в русской печи, и он, обжигаясь, доставал ухватом чугунок, поварёшкой накладывал, а не наливал в блюдо густые щи, красные от перепревших овощей, пахнущие капустой, луком и ещё чем-то, деревянной ложкой доставал из горшка сметану, размешивал в блюде и жадно хлебал, подставляя под ложку кусок хлеба, чтобы не капать на стол. Иногда мать оставляла в печи большую сковороду, закрытую тяжёлой крышкой, Родя выуживал её клюкой, горшеиком прихватывал крышку, и запах запечённой в сметане картошки наполнял избу. Есть следовало с краюшка, дочиста вычищая дно и стенки жаровни, а потом закрыть и поставить в печь - мать придёт, станет ужинать.

Он встал, налил ещё коньяка, сделал пару глотков. Раньше пил много и разное, а потом взял себя в руки: три рюмки, и только коньяк, настоящий армянский, который привозила ему знакомая стюардесса. А многие ребята спились, потерялись, умерли. Да... Сел в кресло, вспомнил, как хоронил внезапно умершую мать. Приехал вечером, женщины сидели вдоль стенки, мать лежала в непривычно красивом платье, прикрытая по пояс белым коленкором. Никто ничего не говорил, никто не корил, но Родя чувствовал, что деревня винит его, что мать изробилась в колхозе, а он путался неизвестно где, даже письма не прислал, не говоря про перевод. Это ему утром мужики опохмелённые пересказали. Ладно что из сельсовета год назад справку затребовал для паспорта, так и нашли адрес, а то бы и не проводил.

Когда вошел, все разом замолчали, будто испугались кого, но не всякий и узнал, только тетка Лукерья встала с табуретки, подошла:

- Вот как, Родя, приехал ты к мамке, а она и не встречат, голоса не подает, не прижмет к сердцу. Подойди, поклонись да присядь в головах, можа, и скажет тебе, проходимцу, что все глаза проревела, на дорогу глядючи. Не сверкай на меня, я не за себя, за матерь твою разнесчастную говорю. Не пофартило ей в жизни, за одного вышла, потом с другим сошлась, один другого краше. Тут тебя прихватила на горе, уж как маялась, как мучилась. На колхозной работе надо каженный день быть, а тебя куда? Господи прости, Фешка ты Фешка разнесчастная! Ты только ползать начал, поставит блюдо с картошкой, молоком зальет, тебя к косяку веревочкой под пояс привяжет, глаза закроет и на работу. А вечером бежим, говорит: «Луша, айда со мной. Боюсь в избу заходить, живой ли Родя?». Вот как было.

Кто-то сказал тихонько:

- Будет тебе, Лукерья, парень и так заходится.

Что случилось - он и сам понять не мог, захлестнули слезы, запоздалые, все разом накатило: и годы воровские, и мать забытая, и первая тогда заноза, что так нельзя жить. Встал у гроба на колени, уткнулся в последнюю мамину подушечку, набитую травой лесной, клевер узнал, визиль, ромашку, еще больше сердце расслабилось. Запах маминых волос, свежевымытых и ополоснутых крапивным настоем, как она любила. До самой школьной поры после бани он спал с мамой, вот так же уткнувшись в подушку и дыша родными запахами, пока еще ничего в них не понимая. Теперь все стало упреком — и люди вокруг, и эти запахи, и мертвая мама.

К вечеру женщины разошлись, остались три родственницы, пришедшие из соседней деревни, толи сестры второго мужа, толи отца, которого Родя так и не видел никогда. Записала мать его в сельсовете на свою фамилию и отчество свое дала — Петрович, а кто отцом парня будет - так и не могли допытаться. Родя помнил, как первый раз в деревенской ребячьей драке назвали его выблядком, ему тогда разбили нос и губы, он пришел домой в предчувствии еще большей боли:

- Мама, пошто меня обзывают выблядком?

Мать обхватила его руками, потащила к рукомойнику, умыла лицо, поцеловала в опухшие губы:

- Терпи, сынок, будут так звать - уходи от греха.

Не ушел. В седьмом классе учился, в очередной драке вынул из кармана ножичек-складешок, у каждого пацана такой, даже развернуть не успел. Не учли, суд был суров: детская колония...

Луша управилась и пришла:

- Ты бы, Родя, шел к нам, тут тебе и отдохнуть негде.

Родя промолчал, подвинул табуретку к гробу, сел. Луша больше не предлагала. Тетки - две на кровати, одна на печи - дружно захрапели. Луша сидела в кутнем углу:

- Родя, ты хоть скажись, как живешь, чем занимасся?

- Нормально живу, тетка Лукерья, работаю.

- Семья есть, ребятишки? — интересовалась тетка.

- Нету, — резко ответил он.

- Мать все ждала, можа, внуков привезешь погостить. Ты пошто такой нелюдимый-то? Мать-то пошто так?

- Не надо, тетка Лукерья, — Родион из-под лобья на нее посмотрел и встал.

- Ладно, Бог тебе судья.

К обеду гроб вынесли, поставили на телегу и повезли на могилки. Несколько человек потянулись следом. Копальщики сидели и ждали. Кто-то из баб завыл, но ее не поддержали, Родя понял, что боятся его или стесняются. Мужики рассказали, что для деревенских он бандит, вроде как даже главарь, его и в тюрьму не садят, потому что в авторитете. Он первым подошел к гробу, поцеловал мать в лоб и велел закрывать крышкой. Застучали молотки, кто-то опять всплакнул, Родя отозвал в сторону Лушу:

- Оставляю тебе вот эту пачку, заплати всем, кому положено, помяните мать и все обеды справь. Я, может быть, скоро приеду.

Не приехал...

Опять вспомнился молодой человек с кладбища, это что он говорил про детей? Трое у него? Хорошо это или плохо — Бывалый улыбнулся: он не знал. Есть сын, но характер не позволял идти к Настене на поклон, посылал деньги, направлял ребят узнать, не встречается ли с кем, не вышла ли замуж. А ведь и самому третий десяток доходит, женщин полно, ему по звонку привозят самых-самых, но все они одинаковы, дежурно целуют, дежурно стонут, бесстыдно голыми выходят из душа.

Гроза постепенно скатилась, и только дальние сполохи молний и глухой рокот грома напоминали о беспокойной ночи. Родя заставил себя лечь и уснуть, все распоряжения в офисе он дал накануне и никому не сказал, что уезжает. Вечером начальник службы безопасности по телефону поинтересовался, будут ли указания на утро, Родя ответил, что охране даёт выходной. Управлять собой, своим настроением и своим состоянием его научил старый узбек, к которому в чайхану он ездил покушать настоящий плов. Узбек со странным именем Алахитдин поразил его абсолютной невозмутимостью, безупречной аккуратностью и чистотой, его сухое и чистое лицо с бритой головой, покрытой аракчинкой, украшала седая остренькая бородка. Он плохо говорил по-русски, но все понимал. Родя уже и не помнит, кто привёл его к Алахитдину, но ему тут нравилось все, но больше всего хозяин. Он всегда теперь встречал Родю, вежливо кланялся и говорил, что плов будет готов, едва солнце два раза успеет спрятаться в облаках. Говорил, что сегодня свежий барашек, поскольку он говорил так почти всегда, Родя однажды дал команду тихонько проверить. Точно, мясо было свежее, ещё тёплое.

В тот раз Бывалый приехал в скверном настроении, что-то не ладилось, подводили партнёры, наседала налоговая инспекция, старый узбек заметил это и подошёл к столику:

- Зачем запустил чёрные думы в свою башку? Ты давно любишь мою чайхану и хорошо платишь, ты знаешь толк в плове и шашлыке, отличишь настоящий чай от помоев. Я тебя уважаю, потому скажи, что за зверь терзает твою душу?

Родя все рассказал узбеку, тот взял его за руку и повёл в свою комнату за перегородкой.

- Сядь тут. Туфли сними, ремень убери, наган под салфетку положи. Смотри мне в глаза и думай о хорошем. Жены нет, детей нет. О чём думать? Думай о полёте, ты, как птица, летишь над землёй, внизу арыки и аулы, стада овец пасутся в долинах, караван верблюдов везёт товары людям. Много декхан работает в садах и на полях, это хлопок так красиво растёт...

Дальше Бывалый уже не слышал, он видел и поля, и сады, и красивых узбечек, и прохладный ветер, настоянный на всех цветах долины, обдувал его и ласкал. Когда он очнулся, Алахитдин улыбался ему, прищурив глаза:

- Приходи через три дня, вечером, в твоей башке много грязи, надо уборкой заниматься.

Родя потянулся к барсетке, но узбек поймал за руку:

- Оставь деньги. Деньги - зло, я помогу тебе просто так. Ты хороший человек, я так думаю.

Уроки старика Родя усвоил быстро, научился отключаться на четверть часа в любой обстановке, стал сдержанным, невозмутимым, чем иногда пугал сотрудников. Вот и сейчас — откинул покрывало, заботливо заправленное приходящей домработницей, лёг на мягкое гостеприимное одеяло, расслабился, перестал думать, но сна не было.

Когда приехал к узбеку, как и договорились, через три дня, процедура проходила в той же комнатке, только Родя лёг на кушетку, больше похожую на топчан, Алахитдин сел рядом, долго глядел в глаза, Родя снова уснул и спал, видимо, долго, потому что в комнате было темно. Он приподнялся, кто-то раздвинул шторы на окне, и в квадрате света появилась женская фигура.

- Вы хорошо спали, и я закрыла окно.

Она подошла ближе, и Родя увидел молодую, даже юную узбечку, с множеством косичек на голове, в цветном просторном халате, который даже при лёгком движении выдавал её заманчивую фигуру. Что-то шевельнулось в памяти, только никак не мог вспомнить, но уверен, что где-то видел эту девушку

- Отец работает, а меня попросил быть около вас. Я позову его.

Старый узбек сел рядом.

- У тебя тут, — он постучал по своей голове, — кровь портится, долго сидит, свежей крови нет, а старая не уходит. Надо лечить вот тут, — он опять постучал по своей шее. - Гузель будет тебя лечить, она ещё ребёнок, но аллах дал ей знание. Это моя младшая дочь. На родине совсем бедно, она приехала сюда, русский хорошо знает, надо учиться. Гузель хочет быть врачом. Слушайся её, когда больно — скажи. Но надо терпеть.

Первый сеанс назначили на субботу, Родя ловил себя на том, что ему хочется видеть эту красивую и таинственную узбечку, никогда раньше он не увлекался женщинами, сам не заводил знакомств, чьи-то попытки познакомить с местными красавицами заканчивались традиционными обменами любезностями и холодным прощанием. Родя считал, что ценил свободу, хотя и сам не знал, для чего она ему?

Гузель встретила его у входа, поклонилась в знак приветствия, он тоже кивнул, прошли в комнату.

- Разденьтесь по пояс. Нет, брюки помнутся, вот простыня, снимите все, завернитесь в простыню и на живот. Мне нужен ваш позвоночник.

Девушка вошла в белом халате, указала на кушетку, попросила продвинуться вперед, чтобы освободить шею, голова чуть свисала с кушетки.

- Вам неудобно? Терпите. Тогда начнем.

Ее теплые ладони растирали его грубое тело, он расслабился и готов был уснуть, но она начала работать пальчиками, и они проникали все глубже в кожу, в мышцы, почти касались костей. Пройдя по всему позвоночнику от копчика до затылка, Гузель сказала:

- Сейчас я буду смотреть шейный отдел, будет больно. Но вы же мужчина.

Тонкие пальчики оказались железными клещами...

После этой процедуры Родя долго спал. Были сны, быстрые, как мысль, он не успевал понять, что снится, а картины уже менялись, и вновь скользили сквозь память, оставляя только теплые чувства. Только поднял голову — старик стоит на пороге.

 Крепко спал, храпел сильно, клиент спрашивал, что там такое. Улыбаюсь: мужчина спит. Храпеть тоже не будешь, я научу. Твои люди волнуются. Ты собрался в путь?

Бывалый вздрогнул: он этого никому не говорил. Старик усмехнулся:

- На родину едешь. С чистым сердцем надо. Родных никого. Могилы есть. Слезу пусти, не держи, слеза сердце моет. Прощай пока.



Исполнительный директор строительной фирмы Макс Михайлович Самсонов позвонил и попросил о встрече. Родион назначил на девять утра. Самсонов, умный и толковый экономист, начал сразу с главного:

- Родион Петрович, вчера главный бухгалтер принесла отчет за полугодие, конечно, два варианта, так вот, по чистому прибыль приличная, мы такую еще не получали. Я понимаю, все снимем, переведем в валюту и... Родион Петрович, в сейфе нельзя хранить столько денег, они должны работать.

Бывакин кивнул:

- И что вы предлагаете?

- Вариантов много, но в городе есть смысл ввязываться только в производство с новейшими технологиями, вам пока этого не предложили, а просить вы не станете. Но можно другое: купить пару колхозов и заняться аграрным бизнесом. Дело надежное и перспективное, люди кушать хотят при любом режиме. У меня есть один знакомый, прекрасный экономист и даже практик, был директором совхоза, начальником сельхозуправления в районе. Если ему поручить, он сумеет все организовать. Нет, Родион Петрович, если вы не согласны, я снимаю предложение.

Шеф промолчал. Действительно, сейф в потайной нише хранил пачки новеньких долларов, иногда он открывал бронированную дверь и тупо смотрел на полки: куда это все? Не найдя ответа, звонил главбуху и велел с текущего счета перечислить детскому дому полмиллиона. Детский дом был рядом с городом, Родя познакомился с заведующей, крупной и грубоватой женщиной, но быстро понял, что это внешнее, а на самом деле Аксинья Васильевна хорошая хозяйка и заботливый воспитатель. После первого перечисления она пригласила дарителя, показала свое хозяйство, провела по школе, по спальням, зашли в столовую и на кухню.

- Хлеба детям хватает? — неожиданно спросил гость.

- Родион Петрович, хлеба - да, но с другими продуктами проблемы. Наверное, мы часть на продукты пустим, уж больно короток рубль на пропитание воспитанников. Еще посуду надо бы обновить. Все так дорого. Только вы не беспокойтесь, все до копейки пойдет на деток.

- Поезжайте на швейную фабрику, закажите по вашим размерам по паре комплектов постельного, подушки подыщите, одеяла, матрасы. Возьмите счета и привезите в офис. Вот моя карточка, тут телефон, сразу мне сообщите.

Аксинья Васильевна заплакала:

- Родион Петрович, да я мигом, я в три дня все решу. Только вы цен не знаете, это будет очень дорого.

Бывакин кивнул:

- Я до тюрьмы не знал, что такое одеяло, фуфайкой укрывался.

Заведующая всплеснула руками:

- А в тюрьму-то вас за что, Родион Петрович?

Он усмехнулся:

- Это в детстве было...

...Шеф отпустил Самсонова, обещав подумать, хотя идея податься в деревню ему не понравилась. Он слышал, что в сельском хозяйстве проведено реформирование, знал по собственному опыту, что в России после реформ мало чего остается, не зря просоветские газеты пишут, что слово «реформа» стало синонимом развала и разгрома. Помнилась и родная деревня Лебедево, родной колхоз, где все на пупу и через «твою мать». Из техники знал гусеничные ДТ, самоходные комбайны с козырьками вместо кабин. Современная зарубежная техника, которую иногда показывали по телевизору, казалась фантастической: тракторы с программным управлением, широкозахватные культиваторы, комбайны с кондиционерами. Он не знал, что с его деревней, как она сегодня живет, но догадывался, что не далеко она ушла от потерянных и погибающих. Вот тогда и задумал, что надо поехать и посмотреть, а тут как раз похороны, разговор с незнакомым мужчиной, новые, будто чужие, мысли о доме, о семье.

Решил так: поеду в деревню, найду мужиков толковых, не всех же раздавили реформы, поговорим, посмотрю, как они отнесутся к предложению, радостно улыбнутся или ехидно хмыкнут. А потом и с протеже Самсонова надо основательно познакомиться, опыт работы есть, но её тогда называли руководящей, а если в нем засел вечный начальник, тогда говорить не о чем. Сейчас не командовать надо, а думать, думать, как использовать деньги, как организовать производство.

По дороге на родину не дремалось, водитель и два охранника в салоне джипа, все молчат и молчать будут, пока шеф не спросит. Такое воспитание. В городе начальник охраны обязательно ставил вторую машину, сегодня Родя отказался, незачем народ пугать. Для деревенского интереса и одного джипа достаточно.

- Леша, - Бывакин повернулся к соседу по заднему сиденью. - Ты родом откуда?

Тот дернул плечами:

- Не знаю, шеф, я же детдомовский. Оттуда на зону, а потом к вам.

- Но детдом-то в деревне был или в городе? - будто для Роди это было важно.

- В деревне. В старой школе.

- В колхозе местном не работали?

- Гоняли картошку копать, осенью на току зерно грузили. Интересно было. Вечером смена заканчивается, по огородам пройдемся, огурцы-помидоры...— Леша разулыбался неожиданным воспоминаниям.

- Не хватало жратвы?

- Что вы, кормили строго, какой-то деловой из начальства, помню, колодки орденские в три ряда, постоянно приходил и проверял, что нам ставят на столы. Одежду проверял, постели. Мы знали, что повара приворовывают, только нам хватало, а стучать считалось за подло.

- Ты бы сейчас согласился в деревне жить, работать на тракторе с подогревом сиденья, женился бы на местной одиночке, корова, поросенок, куры с утями - чем не жизнь? - Родион с интересом ждал ответа, да и ребята прислушиваются.

Леха недоверчиво посмотрел на шефа - нет, не издевается, да и в натуре у него этого нет, а с чего вдруг о тракторе? Ответил смущенно:

- Да кто же мне трактор доверит, Родион Петрович? И какая баба меня примет с такой биографией? Они в деревне боязливые, тюремщик — это последний человек.

- Ладно, Леха, мы с тобой к этому разговору еще вернемся. А Володя городской, верно?

Ответил водитель:

 Вован — Питерский, после отсидки не рискнул возвращаться, прибился к нам.

Родион кашлянул:

- Саша, я Владимира спросил. Ты у него не адвокат, слова не имеешь. Отдельно для тебя напоминаю: погоняла остались в прошлом. Еще раз услышу - пойдешь в цех слесарем.

- Понял, шеф.

- Шурик прав, я городской, как раньше говорили, из приличной семьи. Папа мой военный, сейчас начальник кафедры в Медицинской академии, мама тоже профессор, в этой же академии преподает. А я в школе спортом увлекся, в десятом классе ребята пригласили в закрытый спортзал, там трое парней учили рукопашному бою. За деньги, конечно, но у меня проблем не было, мама снабжала по потребности. На выпускном в школе, а школа-то отдельная, рабочих и крестьян близко не было, к девчонке моей докопался фраер из параллельного класса. За груди цапал, это я сам видел. Ухватил его за воротник и ударил. В горячке применил жесткий прием, ну, парень..., короче, до больницы не довезли. Меня скрутили, папа с адвокатом, а тот, как суть дела узнал, в отказ пошел: оказывается, убил я сына большого городского начальника. Срок дали, родители на партийном собрании от меня отреклись, признали вину в воспитании, тем и отделались.

Помолчали. Родион спросил:

- Ты с ними вообще не встречался?

- Нет. Сестренка младшая нашла меня на зоне, писала, посылки слала, а когда откинулся, приехала, звала как бы по поручению родичей. Я не поехал. Вот тут и остался, - Владимира, похоже, эта тема не особенно интересовала.

Въехали в деревню, шеф велел остановиться у магазина. Вышел из машины один, постоял - никого, как вымерли люди. В магазине продавщица, на полках водка и флаконы со спиртовыми настойками, их фунфырями зовут, китайские бичпакеты и сигареты «Прима». И кирпичи несвежего хлеба.

- Скромный у вас ассортимент, - кивнул продавщице.

- Так нашим ничего больше не надо, - ответила она, на всякий случай протирая прилавок.

- После колхоза что осталось? Землю пашут, скотину держат. Или совсем ничего?

- А вас это почему интересует? Да подожди, ты же Родик? Или я вклепалась? А меня не признал? Я Зина Горелова, мы с тобой в одном классе учились.

Родион смутился:

- Прости, Зина, с улицы вошел, у тебя тут сумрак, не признал. Ну, здравствуй. Рассказывай, как живешь.

Зина вздохнула. И стала вспоминать, как после школы пошла работать дояркой, замуж вышла за Семена Бородина, троих детей родили. Сема механизатором был лучшим, оба работали от зари до зари, оба в один год ордена получили. Дом колхоз построил, машину купили, только бы жить, а тут понаехали люди с портфелями, давай собрания собирать, что неправильно живут. Особенно мужикам понравилось, что советская власть обманывает крестьян и платит им только малую часть того, что они заработали. А все остальное коммунисты забирают себе и платят неграм черной Африки, чтобы они их поддерживали. В общем, навешали лапши на уши, конечно, и наше начальство подсуетилось, давайте, мол, колхоз распустим и создадим какое-то общество, каждый получит бумажку, что он хозяин. Ну, и доигрались. Начальство скотину за один год на колбасу перевело, хлеб намолоченный продали аж в сентябре чуть не на корню, с осени потихоньку торганули техникой, и все разом к новому году смотались в город. Остались только хозяева с бумажками.

- В прокуратуру обращались?

Зина всплакнула:

- Ездили, и мой тоже, тряс там орденом. Прокурор ответил, что все сделано законно, а про орден заявил, что он получен от другого государства и никакой силы уже не имеет.

Родя смотрел на эту женщину и стыдился признать, что она его ровесница, только жизнь так ее скрутила, что едва ли кто даст ей сейчас тридцать лет. Спросил, кто еще есть из толковых мужиков, попросил быстро их обойти и пригласить к себе домой.

- Скажи, что я приехал посоветоваться, какое производство можно в деревне создать, чтобы работа была, заработок, чтобы деревня не вымирала. Я посмотрел: ни одного дома нового не построено, да и куклами ты не торгуешь, значит, и ребятишек рожать перестали.

Зина с недоверием смотрела на земляка:

- Родик, да кто же станет связываться с глухоманью? Вот если бы под городом... А у нас же могила, господи!

Но пошла. Магазин закрыла, показала свой дом, побежала вдоль улицы. На сигнал машины вышел Семен, Родя его сразу узнал: невысокого роста, коренастенький, с густой шевелюрой рыжих волос.

- Скажи, Сема, а ребятишки у тебя тоже рыжие? - Родион улыбнулся.

- Ты мне эти шуточки брось... - а потом узнал друга детства: - Родик, ты, что ли? Вот встреча! Заходи, сейчас Зинку позову, на стол сгоношит. И ребят зови. Друзья?

- Вроде того. Зину ты не тревожь, она делом занята, людей собирает, будем у тебя перед домом сходняк, извини, сход проводить.

Семен оглядел гостя, машину, «друзей» и сухо выдавил:

- Если ты приехал деревню данью обложить, то опоздал, до тебя тут бульдозером выгребли все, что можно. Голые мы.

Бывакин поймал его за плечи:

- Семен, я не бандит, зачем ты со мной так? Хочу помочь деревне встать на ноги, и твоя рука потребуется. Придут мужики, надо обсудить, как это сделать.

- А деньги? Ты представляешь, сколько сюда надо вбухать, пока толк будет? Родик, земля уже умерла, не пашня, а целик. И народишко истрепался, многие на себя уже робить не хотят. Нет, Родион, без советской власти, чтобы железной рукой, нихрена у нас не получится.

Родиону понравилась столь бурная реакция земляка: значит, не все утрачено, не все пропито, не все вытравили новые власти из настоящего крестьянина! Эвон, как взвился Сема! Молодец.

Стали подходить люди, не только мужики, Родион сразу отметил, что несколько семейных пар пришли вместе. С Родей здоровались сдержанно, без особых приветствий. Зина вынесла скамейки и табуретки, Семен выкатил несколько чурбаков.

- Семка, тащи колун, будет перерыв в прениях - расколотим.

- Зинаида, могла бы и пару красненьких захватить из магазина. Для пользы общества.

- Для президиума надо бы стульчики. И стол с красной скатертью.

Бывакин встал, сразу стало тихо. Он говорил кратко, и суть речи сводилась к тому, что ему нужно знать, хотят ли земляки работать по-настоящему или уже растеряли все крестьянское и переходят в люмпены. Сразу предупредил: средства на обзаведение техникой, на ремонт или строительство помещений для скота, на закуп высокопродуктивных животных найдутся. Ему важно знать, готовы ли земляки работать, а работать придется много.

Собрание молчало. С людьми впервые за последние десять лет говорили серьезно и уважительно, и это настораживало: а правда ли?

- Ты вот слово сказал, куда мы переходим. Уточнение требуется, не все поняли, кто мы теперь. - Дедок, сидевший в дальнем ряду, поднялся. - У народа сомненье: а вдруг и ты омманешь?

Родион с трудом узнал в дедушке дальнего родственника дядю Тихона и улыбнулся:

- Дядя Тихон, вас так обобрали, что и взять больше нечего. Ты лучше скажи, сколько в бригаде пашни было?

Дед с гордостью ответил:

- Две с полтиной тысячи гектаров. Да сенокосов тыща заливных, да лесов не десять ли тысяч.

- Вам землю поделили на паи, у каждого должен быть документ. Есть такие бумаги? - Родион обвел взглядом собрание. Собрание затихло.

- Года три назад свидетельства эти забрал председатель сельсовета, ну, глава по теперешнему - сказал Семен. - Сказал, что для регистрации.

- А где он сейчас?

Ему ответили сразу несколько голосов:

- Смотался. В районе поживат.

- А он наши гумаги не продал?

- Кому они надо?

- Вот в этом и дело, земляки. Прежде надо найти документы, а если по ним сделки совершены, то потребовать признать их незаконными. - Родион был смущен, его бесила бесцеремонность, с какой обошлись с народом. — Зина, возьми тетрадку, я попрошу всех, кто дает согласие работать со мной, записаться у Зины. Понятно, что это предварительно, оформление будет по все правилам, но я должен знать, на кого могу рассчитывать. Хочу спросить: есть желающие?

Собрание молчало. Молчание грозило, предупреждало и отказывало. Родя нервно сжимал кулаки и все острее чувствовал боль в затылке. Еще мгновение, и он садится в машину, навсегда выбросив из головы всякие мысли о деревне. Вдруг звонкий женский голос, похожий на причитание, нарушил тишину:

- Господи, люди, что же вы делаете? Человек пришел и предлагает спасение, а вы его гоните! Мужики, не вас ли год заставили работать даром, ни копейки не заплатили эти ворюги, и вы им все простили, даже морды не набили ни единому. А Родион Петрович от всего сердца предлагает, и вы молчите. А как жить-то будем? Как ребятишек учить? Мы семь коров держим, это каково - все на собственном горбу? А черные приедут, и вес занизят, и упитанность, гроши бросят под ноги, как собаке. Сколько еще так можно? Остап, муж ты мой родной, что же ты язык проглотил? Не ты ли вчера плакал у меня на груди, что вымотался, сил нет жену обнять. Падайте в ноги Родиону Петровичу, просите его не оставлять нас один на один с властями этими проклятыми!

Загудели, заговорили, табачный дым поднялся над собранием. Остап встал с чурбака:

- Ксюша, что ж ты меня перед обществом позоришь? Подумают люди, что я совсем нюх потерял. Я же вчера только с устатку проговорился.

- Осташенька, родно мое, да я премного тобой довольна, и даже, когда ты к Таське Митюшкиной хаживал, ни разу не упрекнула. А сейчас нашла горячее место, чтобы расшевелить вашего брата!

Собрание опять загудело:

- Ну, Остап, сегодняшней ночи берегись!

- Мужики, надо принимать решение, пока другие бабы помалкивают. Осташку-то реабилитировала, а ведь не каждому так подфартит.

- Принимаем, Родион Петрович, твое предложение и записываемся.

- Всем гуртом, как говаривали старики, пиши в свой колхоз.

- Надейся, Родик, как мы на тебя.

Бывакин с трудом сдержал эмоции, сказал сдержанно:

- Спасибо, земляки. Я уеду в райцентр, утром пришлю машину, прошу, Семен, подбери еще пару мужиков и с паспортами ко мне. Будем пашню нашу искать.

Около кладбища велел остановить машину, открыл багажник, достал из коробки огромный букет кроваво-красных роз с черной каемочкой по краю цветка, и шагнул в густую траву. Мамину могилку нашел с трудом, тетки все сделали, как просил, и памятник поставили, только фотографии не нашлось. Опустился на колени, положил цветы и понял, что слезы катятся по щекам. Поднялся, насухо вытер глаза, чтобы сопровождение не заметило, крупными горстями начал рвать траву на могиле и вокруг, потом огляделся: в хорошем месте лежит мама, березка в головах, тишина, даже вечно кричащие грачи молчат. В таких местах очень близко всплывают думы о бренности бытия, вот и сейчас Родион без суеверного страха подумал, что надо как-то предупредить хотя бы Самсонова и Зину с Семеном, что, если вдруг, то похоронить его на деревенских могилках рядом с матерью. «Рядом с мамой», — сказал он почти шёпотом, вспомнив наказ незнакомца.

Поклонившись маме, он прошел вглубь кладбища, читал на скромных обелисках знакомые фамилии, но никого не мог вспомнить. С десяток могил обнесены металлическими оградками, другие свободны и доступны. Несколько совсем свежих бугорков с крестами, даты рождения и смерти пугали: лежат ровесники и даже более молодые. Да, что в городе, что в деревне, значит, по всей стране так. А это ненормально, помирать надо совсем старым. Как-то неуютно стало от этих мыслей, сквозь кусты пробрался на земляной вал, окружавший кладбище. Вспомнилось детство, когда, перебарывая страх, бежал на спор по валу вокруг, чтобы вернуться с другой стороны. Вал тогда был выше и канава глубже, хотя, скорее всего, это он стал другим, высоким и сильным. Старики говорили, что обваловку могилок делали по решению схода всем миром, чтобы скотина не шлялась среди могил и не ломала кресты. Тогда еще стояли деревянные ворота, их всякий раз открывали, когда приносили покойника. Родя чуть заметно поклонился и пошел к машине.

Шура видел тяжелое состояние шефа, спросил, чтобы разрядить:

- Родион Петрович, вот тут знак старенький, «Село Лебедево». Почему так назвали, не рассказывали старики?

Шеф поднял голову и в душе поблагодарил своего водителя: вовремя умеет вмешаться:

- В голодные годы из Расеи центральной переселялись в Сибирь. Переселялись - громко сказано, на санях и телегах скарб свой везли, в одной деревне даже церковь деревянную привезли с родины и на новом месте собрали. Какая вера была! Естественно, спрашивали, где земли погоднее, приличней, то есть. Вот их переселенческое начальство сюда и привело. Земли много, лес рядом и озеро. Говорят, переночевали, встали утром, а на озере бело от лебедей. Лебедь считался божьей птицей, никто его не трогал. Вот и приняли люди, как добрый знак, назвали деревню Лебедево.

- А в ваши годы, когда вы тут жили, лебеди были?

- Не помню. Не было.

Утром подъехали трое деревенских мужиков во главе с Семеном, Родион уже договорился через секретаршу, что глава района примет их в десять часов. Ровно в десять вошли в кабинет, глава, невысокий молодой человек с обозначившимся животиком, встал, представился Ильей Васильевичем, с каждым поздоровался и попросил изложить суть дела.

- Суть довольно простая, — сказал Родя. - Я родом из Лебедево, посмотрел, что село совсем погибает, молодежь бежит или гибнет тут же от всяких композиций и втираний на техническом спирте. Готов вложить средства в восстановление производства, и первый вопрос к вам: надо вернуть людям документы на право владения землей.

- Откуда вернуть? - переспросил глава.

- Года три назад их собрал бывший председатель совета якобы для регистрации.

- А кто это, как фамилия? Я, извините, в то время работал в другом районе.

- Фамилия его Пантюхин. Он где-то в районе, при власти, — Семен с недоверием смотрел на главу.

Илья Васильевич кивнул:

- Извините, я сяду на рабочее место. - Нажал кнопку: — Светлана, Пантюхина ко мне, и пусть земельные документы по Лебедево прихватит.

Пантюхин вошел с папкой, глава указал на место за столом.

- Лебедевские мужики утверждают, что их документы на земельные паи у вас. Это так?

Пантюхин смутился:

- Ну, как вам сказать, Илья Васильевич? Документы есть, но мы же договорились, что будем искать инвесторов, а земля — главный аргумент.

Глава постучал ладонью по столу:

- Инвестор появился, забирайте гостей в кабинет и выкладывайте ваши аргументы.

В своем кабинете Пантюхин осмелел:

- Семен Федорович, не ты ли собрался колхоз возродить? Годами налог за землю не платили, а теперь вспомнили. Странно как-то вы рассуждаете.

Бывакин вмешался:

- Все недоимки будут погашены при регистрации нового хозяйствующего субъекта. И нельзя ли ближе к делу? Нам нужны документы на землю.

Пантюхин ухмыльнулся:

- А вы, следовательно, будущий новый хозяин? Мне звонили сегодня из деревни. Прямо с зоны общаком будете людей заманивать в криминальное рабство?

Родя побледнел, но на полпути к пистолету перехватил свою правую руку, улыбнулся:

- Не умеете владеть информацией. Я собственник трех мощных производств в городе и области, советник губернатора по вопросам предпринимательства. А будь я в той ипостаси, в какой вы меня представили, ваш красивый труп уже выносили бы из кабинета. Короче: все документы на стол!

Пантюхин раскрыл папку и пачку бумаг протолкнул по столу в сторону Родиона. Заискивающе улыбнулся:

- Поскольку вы деловой человек, я бы хотел знать, а что я буду с этого иметь?

Бывакин подвинул бумаги Семену:

- Просмотри, все ли здесь? А тебе отвечу: будешь иметь белый билет и ездить на попутках. И боже тебя сохрани, если хоть один документ заныкал. Пошли! - скомандовал своим.

У машины Семен поймал Родю за рукав:

- Ты же его убить хотел, Родя! И как ты робить собрался, если такие Пантюхины на каждой второй табуретке сидят? Нервы у тебя ни к черту не годятся, Зинке велю снабдить тебя сбором трав. Она меня пользует. Дня три попринимаю - все по фиг, сосед начнет за что-нибудь материть, а я улыбаюсь. Тебе сгодится.

- Ладно, садись, Шура вас увезет, а я тут делами займусь. Да, и продиктуй мне номер своего телефона, а тебе вот карточка с моими. Я буду названивать, как у вас дела.

Три дня ходил Родион по кабинетам, собирая необходимые документы. Каждый вечер заходил к главе, возмущался, тот слушал и улыбался:

- Знаете, Родион Петрович, если наше государство не выдержит и рухнет, виной тому будем мы, чиновники. Я захватил время советской власти, конечно, была система, хорошая или плохая - не в том дело, но был порядок. Каждый служащий строго знал свои обязанности. Мы сегодня создаем структуру за структурой, каждый год меняем вывески, мы на вывесках разоряемся! Я поднял статистику восьмидесятых — управленческий аппарат вырос в два с лишним раза, а количество занятых в производстве — сельском хозяйстве, строительстве, переработке - сократилось в пять раз. Таких сел, как ваше Лебедево, у нас десяток. И никакой перспективы. Простите, я с вами откровенно, думаю, нет нужды вешать вам лапшу на уши, тем более, что вы всерьез собрались у нас работать.

Родион помолчал, посмотрел в глаза Илье Васильевичу:

- Я человек в силу своего огромного негативного опыта очень осторожный, и вам бы советовал быть поаккуратней в суждениях. Хотя не люблю советовать, не учили. А работать мы будем. У меня хорошие отношения с директором департамента по селу, как только все решим здесь, пойду к нему, нужны контакты с поставщиками техники. И не в лизинговые кампании, это большие переплаты. Подберу толковых людей, поедем за рубеж, будем брать комплексами, чтобы ничего не изобретать. А по скоту попрошу вас свести меня с хорошим хозяином, у кого есть чему поучиться. Найдем такого?

Илья Васильевич встал:

- Обязательно найдем, я уже знаю, кто вам подойдет. И к сведению: я сегодня освободил от должности Пантюхина. Он обещал жаловаться на вас и на меня, но не думаю, что это может иметь последствия. Вы сегодня в город? Счастливого пути.



Гузель сходила в приемную комиссию медицинской академии и вернулась в слезах. Солидная дама просто сказала, что граждане иностранных государств принимаются по особой программе, и прежде всего надо решать вопрос с оплатой за учебу. Она сказала, что узбеки должны учиться в Узбекистане, комиссия не располагает документами относительно иностранцев

- Ата, я видела нескольких кавказских парней, они тоже сдавали документы, и с ними говорили ласково, даже с уважением. Почему так со мной поступили, ата? Мне никогда не стать врачом, никогда!

- Успокойся, дочь моя, надо думать. Наверное, наш президент плохо принимал русского президента, наверно, колол тощий барашек и готовил плохой плов, только так можно обидеть гостя. Я пойду к этой женщине и спрошу, почему моя дочь не может учиться на врача здесь? Разве я плохо работал в своем колхозе? Разве не отдавал я свой хлопок в ведомость Рахима или Абдуллы, которые пили вино и ели шашлык в чайхане? Отдавал, потому что их отец был власть, а я всегда уважал власть. Потом оба сына получили большие звезды и уехали в Ташкент. А я поехал в Москву, на выставку, и привез в подарок твоей покойной матери швейную машинку от электричества, а электричество к нам пришло, когда Марьям уже не стало, и ты училась шить халаты и шаровары. Помнишь ли ты то время?

Гузель кивнула, но ответила:

- Ты не о том говоришь, ата. То было другое время.

- Время не бывает другим, оно всегда одно, это люди делают его плохим и хорошим. Я скажу этой женщине, что мы все дети одной страны, это большие начальники все перепутали и стали султанами. А народы нельзя отгородить забором. Я скажу ей: у меня в кишлаке были два соседа, один таджик, второй русский, помнишь Федора, который служил в армии и женился на дочери Исмаила? Разве были у нас заборы? Разве не шел ко мне в гости Рахмон или Федор прямо через виноградники? Или хоть один раз я приготовил плов и сел кушать один, не крикнув соседям, что пора мыть руки и садиться за достархан? Тогда почему моя дочь не может учиться на врача, если сам Аллах дал ей дар исцелять людей?

Гузель кивнула в знак согласия с отцом, понимая, что сейчас никто не сумеет его переубедить, и ушла в свою комнатку. Она не знала, что делать дальше. Оставаться в городе и помогать отцу, да, это надо, это ее долг перед младшими братьями и сестрами, которые ждут в кишлаке их скромные деньги, чтобы купить новые одежды и книги для школы. Спасибо соседям, они помогают, ведь старшей Байгуль только четырнадцать лет. Но тогда придется смириться с такой жизнью и навсегда забыть о медицине. Придется вернуться в кишлак, Остон пишет, что после службы в армии приедет за нею, и они сыграют свадьбу. Остон добрый, заботливый, но в душе у Гузель его нет, в ней вообще нет мужчины, потому что все думы только об учебе. И теперь все кончено, надо смириться, успокоить отца, а то он пойдет в приемную комиссию и будет громко доказывать, что его дочь должна стать врачом.

Она прилегла на кушетку и забылась, легкие видения проплывали в слабеющем сознании, она слышала радостные приветствия отца, какими он обычно встречал дорогих гостей, сюда через запертые дверцы проникал аппетитный запах шашлыка, слышался звон пиал, негромкие разговоры и даже смех. Ничто не мешало девушке спать, настолько ранила ее душу демонстративная неприязнь женщины из комиссии, что только сон мог снять обиду и напряженность. Она проснулась через два часа, оделась для работы на кухне, прибрала свои непослушные волосы и вышла к отцу.

- Ты спала, дочь моя, а у нас был гость, ты его знаешь, это Родя, Родион Петрович. Он был с другом, они немножко пили коньяк и ели мясо, я специально готовил баранью ножку. Я говорил Родиону Петровичу про твое горе, друг его тоже слышал, и я тебя обрадую, дорогая Гузель: друг нашего друга обещал хорошенько потрясти эту женщину, все узнать и нам передать. Будем просить Аллаха, чтобы он вразумил несчастную, пока этот мужчина, похожий на большого начальника, не дал ей в руки лопату и не отправил чистить арыки.

Гузель вспыхнула, и от отца не ускользнуло это мгновенное проявление радости. Старый Алахитдин сразу заметил, что дочка понравилась его новому другу, и не находил в этом ничего удивительного, Гузель красавица, и всякий нормальный мужчина видит это. Только он не мог и подумать, что этот суровый и немногословный немолодой человек может приглянуться его юной дочери. Сложные чувства вдруг испытал он, и вечером, когда закрыли чайхану и прибрали в комнатах и на кухне, отец попросил дочь сесть за стол. Он налил две пиалы чая и молча выпил свою, наслаждаясь ароматами родной земли. Дочь не прикоснулась к пиале и ждала вопроса. Алахитдин вытер чистым полотенцем вспотевший лоб и посмотрел дочери в глаза:

- Гузель, дочь моя, скажи мне, Родион Петрович не делал тебе каких-нибудь предложений? Русские мужчины любят азиатских красавиц. Признайся, что он тебе говорил?

Гузель смутилась:

- Ата, ради Аллаха - не говори такое и не думай такое про Родиона Петровича. Я пять раз делала ему массаж, как учила меня старая Магдалена с еврейской улицы. Я пять раз сказала ему приветствие, и он пять раз сказал мне спасибо. Вот и все.

Отец кивнул:

- Я рад, дорогая моя, что все так. Но я заметил, что он тебе нравится. Скажи мне, так ли это?

Гузель смутилась, прикрыла лицо платком:

- Да, ата, Родион Петрович очень хороший человек.

Отец вздохнул:

- Гузель, ты еще не испытывала, что такое любовь. Я не умею тебе этого передать. Ты видела, как ласточка тайно от человека влетает в свое гнездо? Любовь — как пташка, впорхнет в твое сердце, ты сама этого не заметишь. Родя хороший человек, но, дитя мое, здесь другая страна, другой мир, другие люди. И живут они по другим законам. Нам надо возвращаться к своему народу, а на чужбине можно совсем потеряться.

- Ата, а как же ты согласился, чтобы я поехала сюда учиться?

- Да, но я не знал, что это будет так трудно, - отец боялся прямого ответа.

- А если друг твоего друга поможет нам, мы останемся? Я очень хочу стать хорошим врачом.

- Моли Аллаха, и я молю. Иди спать, уже поздно.



Бывакин старался как можно меньше обращаться к властям, тем более с просьбами о помощи. Он приезжал на совещания, которые проводили заместители губернатора и даже он сам, вставал и говорил свое мнение, если его спрашивали. Губернатор несколько раз приглашал лично, предлагал долю в больших строительных проектах. Родион вежливо отказывался, ссылаясь на естественное желание работать «сам на сам».

- Поймите меня правильно, опыт мой скромный, просто боюсь вас подвести. А на своих объектах я сам отвечаю перед собой, тут проще.

Губернатор однажды спросил напрямую:

- Родион Петрович, сдается мне, чураетесь вы строительного сообщества потому, что комплекс прошлого вас сдерживает. Забудьте все к чертям собачьим! Я попросил подготовить на вас объективку — все вполне прилично. Ну, бурная молодость, разборки и прочее — все же через это прошли. И, кстати, многие присосались к бюджетной кормушке, не стесняются, а вы все на кредитах. Берите корпуса завода полимеров, отвели участок в пяти километрах от города, гарантирую тридцать процентов федеральных вложений, но через вас. Солидная сумма. Зайдите в управление строительства, познакомьтесь с документацией.

Родя кивнул и повернулся к хозяину кабинета:

- Уточните сразу, что я должен буду вернуть?

Губернатор засмеялся:

- Вот что значит - образ российского чиновника! Ни дня без взятки! Родион Петрович, я второй год работаю, и хочу еще много лет служить родной области. Я русский человек, вас не удивляет мое имя-отчество? Очень несовременно: Макар Устинович, к тому же — Зенов. Предки мои из староверов, я кое-как выбрался из тайги, чтобы учиться, всей общиной обсуждали, но снарядили и деньгами снабжали. Год назад родителей вывез в город, купил на окраине домик, живут, как хотят. Мне брать, а тем паче - красть, вера не позволяет. Даже не вера, а убежденность. Если единоверцы мои, а они в тайге так и живут - если они узнают, что Макарка вор - проклянут. Впрочем, довольно об этом. У меня приличная зарплата, да администрация президента в пакетах присылает, не бедствую. Значит, так: знакомитесь с документами и мне согласие. Заключим договор, работы вам по проекту на полтора года. Все, до встречи. Да, Родион Петрович, мои откровения...

- Могли бы и не напоминать. Я грамотный по этой части. До встречи. И спасибо за доверие. Это дорогого стоит.

В главном управлении строительства Бывакина встретили холодно. Заместитель начальника прямо сказал, что объект пойдет через конкурс, а там такие фирмы заявлены, что у посетителя никаких перспектив.

- Вы меня извините, я бы сто лет к вам не пришел, но меня попросил губернатор. Если что-то уже изменилось, я поставлю его в известность, и вопрос снят.

Чиновник поежился:

- Что же вы сразу не сказали, что от губернатора? Вот документы, смотрите. Да, помнится, по этому проекту Минфин дает тридцать процентов сметной стоимости. Вы это имейте в виду.

Родион молча открыл объемную книгу документов. Поскольку речь шла только о строительной части работ, то ничего нового и неожиданного он не увидел. Спросил только, кто будет готовить фермы перекрытий, знал, что в области таких мощностей нет. Ответили, что скорее всего - Екатеринбург. Кивнул, но сразу цепочка вопросов: транспортировка, краны для монтажа. Это придется решать по ходу. Выписал нужные данные, вернул документы, поблагодарил и вышел. Уходя, услышал громкое:

- С этого подрядчика минфин ничего не получит. Ты его не знаешь? Бандит махровый.

Возвращаться не стал. Да и зачем? Почти все правда.

Все это вспомнилось, когда собирался к директору департамента по сельскому хозяйству Коломынцеву Ивану Михайловичу. Знакомы были давно, когда Коломынцев руководил крупным свинокомплексом, созданным на паях хозяйствами нескольких районов еще при советской власти. Когда все обвалилось, и комплекс не стал вагонами получать комбикорма, производство было на грани краха. Проще всего пустить под нож тысячи свиноматок, а что дальше? Бывалый в то время был в авторитете, он и не помнит уже, кто привел к нему этого человека - высокого, плотного, с сединой, убитого горем.

- Родион Петрович, мне сказали, что вы можете помочь нам сохранить производство...

Коломынцев подробно объяснил ситуацию. Поставок комбикормов нет, своего зерна очень мало, едва хватит до Нового года, слишком поздно почувствовал грядущую проблему, он так и сказал: грядущую. Можно бы купить в кооперативах и крестьянских хозяйствах, но все отказывают: предупредили перекупщики с юга, чтобы ни грамма на сторону, все им.

- Понимаете, мужики тоже в сложном положении: южане дали им весной некоторые деньги на посевную под будущий урожай. Тогда же южане и цену установили. Я готов заплатить в полтора раза, но ребята боятся, говорят, с южанами шутить не следует, предупредили. Скажите, вы можете нам помочь?

Бывалый тогда «забил стрелку», долго обсуждали, как быть. Своих бросать не хотелось, взыграло местечковое самолюбие, и откупиться от южан будет непросто. Коломынцев собрал информацию со всех хозяйств, вложили южане солидно, но такие деньги есть в наличии. Сложнее отбить их от обещанного хлеба по ими же установленной цене. Пригласили южан на переговоры. Приехали три человека, Родя быстро навел справки: фуфло, никакого авторитета и заслуг, можно разговаривать с верхней полки. Уполномоченные заартачились, стали требовать неустойку, тогда Бывалый с согласия смотрящего заявил, что сумма возвращается по закону с учетом инфляции, а что касается хлеба — ни одного вагона братва не получит и ни одна машина с зерном в ту сторону не пройдет. А если еще станут пальцы гнуть, решено вывести за пределы области и закопать живыми, а видео отправить по месту жительства. После телефонного разговора со своими братва дала слово и была отправлена восвояси.

Коломынцев тогда скупил все зерно и сохранил поголовье. Деньги в общак вернул, как и договаривались, с процентами и в срок. Привезли ему толковых юристов, провели акционирование, половину акций отдали Коломынцеву, двадцать забрали в общак, а тридцать разделили в трудовом коллективе. Через три года свинокомплекс удвоил производство, а Родя выкупил в общаке за баксы все акции свинокомплекса. С тех пор мужчины стали друзьями. И вот сейчас Бывакин шел к Ивану Михайловичу решить окончательно все вопросы по созданию агрофирмы.

Хозяин кабинета вышел навстречу, обхватил огромными руками, крепко прижал.

- Извини, Родион, знаю, что ты по старой памяти такие объятия не приветствуешь, только это чисто по-русски, по-братски. Проходи. Кофейку чашку или водки рюмку? А? За встречу. Два года не бывал, разве что — по телефону.

Налил не водку, а коньяк в пузатые стаканы, чокнулись, долго глядел на гостя, улыбался.

- За тебя, Родя, за твою дружбу и доброе отношение ко мне. А теперь давай по делу. Что сделано и какие на очереди проблемы?

Бывакин подробно рассказал о сборе необходимых документов, о загвоздках с регистрацией, когда месяц тянули в палате, чтобы назвал акционерным обществом, а не агрофирмой. Коломынцев захохотал:

- Ну, ты молодец, ни кола, ни двора, а сразу на агрофирму. Конторские ведь не знают твоих принципов, не ведают, что ты за год провернешь то, на что у иных уходит пятилетка. Как назвал?

- «Труд». Помню, мама говорила, что был у нас в деревне колхоз «Труд», наверное, еще до войны. Вот и вспомнил.

Коломынцев кивнул:

- Сейчас в моде оптимистические имена, что-нибудь с возрождением, с Россией, с будущим, типа «Россия, вперед!». А «Труд» — уважаю, конкретно, и о деле, о работе говорит, а не сказки рассказывает. Так, что дальше?

- Дело к осени, Иван Михайлович, надо поля поднимать, все земли объехал, на некоторых участках корчевать впору, березки в мой рост. Хочу купить два мощных комплекса, почвообрабатывающий и посевной. Насмотрелся под городом в хозяйстве, попросил показать в работе, хоть и не сезон. Поехали в подлесок, запустили, я следом шел — готовая пашня.

- Цены ты знаешь. У нас есть линия через Минсельхоз, переговорим, оплатишь, сразу привезут. На месяц направлю к тебе инженера нашего, специально держу парня на новой технике. Два комплекса. Что еще?

Родион усмехнулся:

- Не знаю, откуда у меня эти замашки, хочу все и сразу. Был на омском предприятии, они делают по новым технологиям помещения для скота. Свозили меня на животноводство, это же не ферма, а дворец, я еще помню базы, рубленые в бетонные столбы, пяти лет они не выдерживали, все сгорало от сырости. Мама там работала, приходилось помогать. А это - чудо, и монтируют за месяц под ключ.

Коломынцев хмыкнул:

- Родион Петрович, задаю вопрос не из любопытства, а с интереса: денег хватит? Базу поставишь — нетелей надо брать, нетелей привезешь, а кормов нет. Ведь нет ничего? Может, не все сразу?

Бывакин мотнул головой:

-  Все, Иван, все, иначе и не стоило ввязываться. Я мужиков поднял на такое дело, деревня духом воспрянула. А скотина - это же не просто телка или бычок, это сама жизнь, сама деревня. Если корова не мычит — пропала деревня. В долги влезу, но все сделаю. Но - твоя помощь нужна.

- Нетелей возьмешь в Курганской области. Коровы будут хорошие. Съездишь с нашим зоотехником, предварительно договор о намерениях подпишешь, чтобы люди в вере были. Аванс могут попросить. А с кормами сложнее. Сено купишь. Комбикормом помогу. Да, в Ражевском районе есть такое хозяйство - «Роса» называется, работает там интересный человек, казах, Исильбаев Багитжан, но все его просто Борисом зовут. Он первым в области начал сенаж заворачивать в упаковку, горя хватил, потому что корм только в вакууме сохраняется, а у него два года подряд нашествие мышей. Прогрызут целлофан - пропал сенаж. Но теперь он на ногах, и приторговывает. Это я беру на себя, даст он тебе тонн пятьдесят, подспорье хорошее.

Коломынцев встал, хлебнул коньяка, закурил, прошелся по кабинету:

- Родион, говорю с тобой, а в голове другое. Я опять о деньгах. Можем мы тебе на развитие подсобить, но на это надо благословение губернатора. Мне этот вопрос поднимать не с руки, все знают о нашем знакомстве. Ты вхож к нему, после первых приобретений, когда и комплексы будут работать, и ферма монтироваться, зайди, пригласи. Уверен, что он не откажет. Минсельхоз дает такие деньги, и немалые, и безвозвратная поддержка. Ну, что?

Гость тоже встал:

- Не пойду, Иван, не могу просить. Нож в горло! Да я сам себя уважать перестану!

Коломынцев развел руками:

- Ну, так я и думал, а для чего спрашивал - хрен его знает. Начинай. Сразу договорись с «Техноцентром», направь молодых толковых мужиков, чтобы осваивали импортную технику. Там сложного ничего нет, но документ получить надо, да и навык, чтобы столбы по дороге не сшибать. - Помолчал, достал вторую сигарету, прикурил от первой. - Заварил ты кашу, но дымок аппетитный, целую деревню поднять — это великое дело. А главное — родина, земля и люди тебя помнят. Ты меня в курсе держи, звони и забегай. И еще вопрос. На такое хозяйство надо толкового управляющего. Есть кандидат?

Родион кивнул:

- Вроде есть, но я еще не встречался. Хотя — надо назначать, путь хоть землю под ногами утопчет. С народом знакомится. Потом специалисты нужны будут, тоже к тебе приду.

- Жилье надо строить, - поднял указательный палец начальник, Родион уже заметил: выделяет наиболее важное.

- Уже думал. Чтобы мужиков занять, деляну выписал, рубят лес, они собираются полубрус вертикально выставлять, говорят, так сегодня строят в деревне. На первое время пойдет. Все, будь здрав, Иван Михайлович.

- И ты будь. А я всегда на связи.



Вернувшись из деревни, собрал в офисе своих доверенных людей, кто знал все тонкости учета и отчетности большого строительного комплекса. Самсонов, которого адвокаты Роди спасли от тюрьмы, когда ревизия обнаружила крупные потери средств на его домостроительном комбинате, был предан шефу искренне и навсегда, хотя старые знакомые предупреждали:

- Бывалый, он еврей, продаст в любую минуту.

Родя улыбнулся:

- Я их всяких видел, не клевещи на народ.

Но проверку Максу Михайловичу устроил, тихо, вообще никто не знал. На стол Самсонова упали бумаги на полмиллиона баксов, просто бери и направляй, куда хочешь. Вечером, как всегда, он пришел к генеральному и подробно доложил о положении дел, передал на подпись несколько бумаг и ту самую с просьбой пометить, как распорядиться этой суммой. Родя предложил перевести на счет в местном банке, потому что деньги могут потребоваться в любое время.

Самсонов помог собрать коллективы отделов учета и финансов. Только эти люди знали, что на предприятии есть два баланса, две отчетности. Одна для налогов и иных органов, другая для генерального. Все средства, сверх официально показанных, обналичивались и оседали на счетах за рубежом или в секретном сейфе шефа.

Через Самсонова Родион попросил подготовить полную информацию о финансовом состоянии комплекса, и вот сейчас пять человек вставали поочередно и докладывали по своим направлениям. Родион делал пометки в толстой тетради, которую хранил отдельно от всех бумаг. Тут кратко фиксировались все важнейшие показатели. Сегодня несколько цифр его насторожили.

- Чем объясняет город недоплату этой суммы за сданный корпус общежития мединститута? — строго спросил он.

- Отсутствием средств, Родион Петрович, — ответил Самсонов.

Шеф посмотрел на исполнительного директора:

- Завтра вместе с юристом встречаетесь с заместителем мэра. Предупредите: если в течении недели не будет поступления, я заварю входные двери.

- Но, Родион Петрович, скоро начнется учебный год... - испугался Самсонов.

- Чего вы испугались? Вы только озвучите, а варить будут другие. Сократились месячные выплаты зарплаты рабочим. Это откуда?

Самсонов встал:

- Родион Петрович, фактически зарплата осталась прежней, я даже думал предложить вам увеличение расценок процентов на пять хотя бы. Налог на зарплату увеличили, государство само толкает на сокрытие реальных доходов и введение зарплаты в конвертах. Что мы и делаем.

Шеф побледнел, его возмутило даже не то, что подобный шаг сделан без его согласия, исполнительный директор имел некоторую самостоятельность. Но генеральный спросил:

- Макс Михайлович, а пенсию потом работягам вы тоже будете носить в конвертах? С чем они придут в пенсионный фонд? Вы крадете их будущие доходы. Это наказуемо по законам справедливости. Эту практику прекратить. За бездумное решение прошу финансистов господину Самсонову премию за третий квартал не начислять. Продолжаем. Есть еще должники?

Выяснилось, что общая сумма дебиторской задолженности составляет сумму, сопоставимую со стоимостью почвообрабатывающего комплекса. Родион попросил провести с должниками работу, чтобы в течение месяца собрать все средства. Поблагодарив сотрудников, он попросил Самсонова остаться.

- Макс Михайлович, нужна встреча с вашим протеже на должность управляющего в деревню. Работы там уже начались. Как это сделать?

Самсонов, уже убитый лишением премии, оживился:

- Как скажете, Родион Петрович. Сюда его пригласить или вы сами назначите место встречи? Вот его телефон, он готов.

Кандидат в деревенские лидеры оказался мужчиной лет сорока, аккуратно одетым, с шевелюрой седых волос. Заметив, что вошедший направляется к оговоренному столику в чайхане Алахитдина, мужчина встал:

- Горлов, Владимир Гаврилович.

Бывакин пожал руку и сел напротив. С подносом вышла Гузель, кусочки мяса с лапшой, сурпа, бутылка коньяка и два бокала. Родя пытался поймать ее взгляд, но девушка так и не подняла лица, накрыла стол и, поклонившись, ушла.

- Владимир Гаврилович, предмет разговора вам ясен. Я намерен заняться хлебом и животноводством, объемы пока небольшие, около трех тысяч гектаров пашни, бывшей пашни, сто голов нетелей будут к осени. Народ был работящий, но уже лет пять без дела, кто-то держит домашнее хозяйство, но есть и просто люмпены. Жилье уже строится, вам придется быть на месте постоянно. Вы, как я понимаю, теперь городской житель?

Горлов кивнул:

- Да, но готов вернуться в село. Я крестьянин, Родион Петрович, тоскую по работе.

Родя заметил, что голос мужчины дрогнул, но вида не подал.

- В деревню поедем вместе, все осмотрим, найдем вам временную квартирку. И вы там останетесь. С нами пойдут три грузовика, в кузове камаза гусеничный трактор, два «Белоруса» уйдут своим ходом. У вас будет новый УАЗ, самая подходящая машина. На счет колхоза «Труд» положили некоторую сумму денег. Бумаги для банка я вам привезу. Едем завтра в восемь утра. Вопросы?

Горлов открыто посмотрел в глаза шефа:

- Вопросов нет, Родион Петрович. Спасибо за доверие, я постараюсь его оправдать.

Бывакин улыбнулся:

- Вас не интересует зарплата?

Горлов улыбки не поддержал, ответил достойно:

- Ну, как не интересует, Родион Петрович, у меня семья, и я живу не за Кремлевской стеной. Знаю, что вы деловой человек, и это дело решите сами. И еще. Я коммунист, был и остаюсь. Это вас не смущает?

- Нет. Проект контракта с вами я привезу, рассмотрим и подпишем. В половине восьмого машина будет у вашего дома. Адрес водителю скажет Самсонов. До завтра. Вы свободны, я остаюсь.

Гузель вышла убрать стол, но, заметив сидевшего Родиона, остановилась.

- Здравствуйте, Гузель, - Родя встал и шагнул ей навстречу. Девушка покраснела и смутилась. - Я так давно не был у вас, закрутился с делами. Вы сегодня одна? Я не слышу голоса Алахитдина.

- Ата приболел, он в домашней половине, - едва слышно ответила девушка.

- Что с ним? — встревожился Родион.

- Сердце болит и давление повышенное.

- В больницу почему не отправили? — Родион только потом понял, что спросил слишком строго.

Гузель грустно улыбнулась:

- У него нет полиса, была «скорая», но даже смотреть не стали.

-  Гузель, дорогая, у него есть мой телефон. Почему не позвонили?

- Простите, но ата запретил вас беспокоить, - тихо ответила Гузель.

- Гузель, управляйтесь и готовьте отца в стационар. Я позвоню из машины.

Он набрал номер и услышал бодрое:

- Здравствуйте, Родион Петрович.

- Здравствуйте, Андрей Альбертович. Надо срочно госпитализировать хорошего человека. Запишите адрес. Сделайте все по полной программе. Счет мне. Надеюсь на вас.

- Будьте спокойны, все сделаем в лучшем виде. Родион Петрович, русская поговорка гласит, что здоровье не купишь. Как меняются времена! Даже народная мудрость перестает быть таковой. Если есть деньги, то можно купить и здоровье.

- Андрей Альбертович, я очень занят, — перебил Бывакин.

- Ах, извините! — спохватился доктор.

Родя дождался реанимационный автомобиль, проводил Алахитдина, который действительно был очень плох, остался рядом с Гузель.

- Вам надо бы закрыть чайхану на время болезни отца. Нельзя девушке одной оставаться в заведении. Вы ездили в приемную комиссию? - вдруг вспомнил он.

- Извините, я так расстроена, что забыла вас поблагодарить. У меня приняли документы, я уже готовлюсь к экзаменам. Спасибо вам.

Она прятала глаза, и делала это так неумело, что Родион, знай он законы и обычаи этого народа, без слов понял бы чувства девушки. Он с грустью смотрел на юную красавицу узбечку, до которой можно было дотронуться рукой, но которая была недосягаемо далеко от него. Его взгляд смутил девушку, она прошептала:

- Родион Петрович, я не должна вам этого говорить, Аллах накажет меня, но я очень скучала без вас. Приезжайте, я приготовлю плов, а потом сделаю вам массаж.

Бывакину была приятна почти детская наивность девушки, он не мог обидеть ее отказом, и пообещал приехать завтра в шесть часов вечера. Уже в машине он вдруг вспомнит: это ее, Гузель, он видел в снах в степи, на море. Это была она. Как все странно в жизни! Милая девочка из снов, моя вечная девочка...



Когда по деревне прошел слух, что в колхоз «Труд» идут новые тракторы и машины, поезд этот вышли встречать все. Старики важно стояли у дороги, ребятишки бегали взад и вперед, поднимая пыль.

- Да, Парфен, а ты помнишь, как первый трактор пришел в деревню?

Дед Тихон по случаю был одет в красную рубаху и хромовые сапоги, в которые заправлены подаренные кем-то из ребят солдатские брюки.

- Когда это было? — спросил Парфен.

- Когда? В тридцать втором, кажись, — уточнил Тихон.

- Ну вот, а я с тридцатого.

- Тьфу, нашел с кем мемуары вспоминать, - ухмыльнулся дед Тихон перешел к другой кампании. - Вот только красных флагов нет, а так шибко похоже, - любовался он и оглядывал публику, но не находил ровесников.

Для гусеничного устроили спуск из толстых бревен, Сема Бородин залез в кузов, поднял капот, проверил масло, что-то покрутил. Понятно, время тянул, все же на него смотрят.

- Сема, чего ты нюхасся, его три часа назад в кузов загоняли, тоже заводили, наверно?

Сема важно ответил:

- А я не знаю. Мне поручено, потому сделаю, как положено.

Завел, тронул рычаги, включил скорость, толпа замерла. Трактор медленно зашел на бревна и тихонько стал спускаться на землю. Едва коснувшись почвы, Сема газанул, круто развернулся и поехал в сторону бывшей мастерской. Туда же поставили и колесники.

Владимир Гаврилович торжеству не мешал, а когда все закончилось, подошел, представился:

- Я Горлов Владимир Гаврилович, назначен руководителем нашего нового хозяйства «Труд». Родион Петрович скоро подъедет, а пока давайте обсудим, с чего начнем.

- Зябь надо пахать. А плуги где? — спросил Веня Брезгин.

- Вопрос правильный. Плуг будет только к кировцу. Через неделю мы получим почвообрабатывающий комплекс, следом посевной комплекс. Оба они с мощными американскими тракторами «Джон Дир». Надо пять толковых грамотных и ответственных механизаторов, чтобы отправить на несколько дней для стажировки и получения допуска. Есть такие?

Семен Бородин уже вернулся от мастерской, подошел к Горлову:

- Меня первым пишите. Мужики, вы чего, как не родные? Технику эту видели и в телевизоре, и в агрофирме под городом. Трактористы в белых рубашках, красота.

Дед Тихон подкрался к Горлову с тыла:

- А верно ли, сынок, говорят, что в том тракторе не только что печка, но кой-чего другое есть? К примеру, сортир?

- Сортира нет, отец, но есть кондиционер, включаешь, когда жарко, и в кабине холодок. Музыка есть.

- Обожди! — возмутился дед. - Мы его откомандируем пахать, а он будет музыку слушать?

- Все, дед, интервью окончено. А вот и генеральный подъехал.

Бывакин вышел из машины и сильно обрадовался, увидев добрые улыбающиеся лица.

- Здравствуйте, земляки, - негромко сказал он.

Его приветствовали вразнобой, но с чувством. Спросил:

- Здание колхозного правления совсем разорили или что осталось?

- Так в нем теперь глава сидит, медпункт, библиотека, — ответила Зина Бородина.

- Сема, с моим водителем доскачите, главу сюда срочно. На монтаж коровника строители просят пять человек, можно женщин, но работа не авторучкой, скорее всего, бетон готовить. Желающие могут записаться у Владимира Гавриловича. Список механизаторов для обучения на «Джон Диры» готов? Вы чего испугались, мужики? Дождетесь, что я десятиклассниц отправлю. Да этим трактором управлять все равно, что легковой машиной!

Подошел глава местной власти. Родион не мог признать, а потом засмеялся:

- Дядя Василий Иванович, бессменный председатель сельсовета! Здравствуй, дорогой. Вот, забот тебе прибавляем.

Василий Иванович улыбнулся:

- От таких забот не откажемся. И люди при деле, и в казну копейка.

- Верно мыслишь, сельсовет! Надо бы в конторе найти пару комнат, для руководителя, бухгалтера.

- О чем речь, Родион Петрович, это не вы к нам, а мы к вам на квартиру станем проситься. Правление было и осталось колхозным. В моем кабинете, бывшем председательском, рядом с обкомовским знаменем пшеничный сноп стоит. И сноп тот тоже пусть останется. Он уж как символ. Я все смотрю: ну чисто с Герба Советского Союза! Родион Петрович, я перейду в другой кабинет, а председатель пусть на свое законное место! — четко сказал Василий Иванович.

- Ну, за стулья драться не станем, а вот квартирку бы для председателя временную...

- Ты почто не по адресу обращасся, товарищ генерал? — дед Тимофей стоял по стойке смирно.

Бывакин смутился:

- Вы с чего меня в генералы произвели?

- А вот твой председатель и проболтался: вон, говорит, генерал подъехал.

Толпа смеялась с удовольствием:

- Дед Тихон, теперь таких генералов, как я, в каждом районе по дюжине. Ты вот три войны прошел, а чин какой имеешь?

- Рядовой я, Родя, всю жизнь, и на фронте, и в колхозе, и дома старуха надо мной ефрейтор! Только товарища председателя определяй на квартеру ко мне со старухой. Она у меня что у плиты, что где в ином месте - мастерица, опять же банька у меня новая срублена, венички припасены дружков тридцать. Платы не берем, только продовольствие по своим скусам.

Перешли в контору, определили бригадира на полеводство, все дружно выдвинули Сему Бородина, он согласился, но погоревал, что хотел на американской технике поробить.

- Поробишь, Сема, вот загулят тракторист, ты и подменишь.

Шеф встал:

- Насчет загулов. Это исключено. Пьяный на работе — враг, будем гнать взашей. Владимир Гаврилович, одним из первых приказов определите распорядок и дисциплину.

Нашлись бригадиры на будущее животноводство, определили заведующего кормовым складом.

- Начальник есть, а кормов тю-тю, - хохотнул кто-то.

- Для того и ставим ответственного, что корма начнут поступать прямо завтра. Сено в тюках, сенаж в тюках, для него придется срочно возводить эстакады, чтобы мыши не погрызли. Зернофураж в склад.

У Бывакина загудел мобильник, он вышел, нажал клавишу:

- Родион Петрович, завтра выезжаем отбирать нетелей для вас. Кто будет от хозяйства?

Родион не готов был к ответу:

- Дайте мне десять минут, я перезвоню.

А сам набрал Бориса Исильбаева, которого рекомендовал Коломынцев.

- Багитжан?

- Я.

- Здравствуйте, я Бывакин, Родион Петрович.

- Понял. Мне Иван Михайлович говорил при встрече, что надо вам помочь. Чем могу?

Родион все объяснил. Он понимал, что отобрать нетелей — дело не простое, ошибиться нельзя, цена слишком высока. А у него нет пока специалистов.

- Помогай, земляк, в долгу не останусь.

Багитжан согласился поехать, уточнил, кто будет из департамента, и наказал:

- Загоны обязательно сделайте, а корма, сено и сенаж, я прямо сегодня отправлю по кировской тележке. Думаю, дня через три мы сто голов привезем, встречайте.

Передав все Горлову, Бывакин уехал в город, сегодня к вечеру должны подойти комплексы. Коломынцев дал команду, чтобы «Техноцентр» принял и поставил на временное хранение, но желательно быть самому, все видеть и все знать.

Этих красавцев так близко Родион еще не видел. Светло-оранжевые, чистенькие, они встали на отдельной площадке. Весь набор навесной техники установили рядом. Инженер департамента Кувыкин, доставивший груз, пояснил, что в наборе все почвообрабатывающие орудия и полностью укомплектованный посевной комплекс.

- Родион Петрович, вы молодец, что сумели обойти лизинг. Вы сохранили третью часть денег, — похвалил он.

- За это благодарность вашему начальнику Коломынцеву, — напомнил Бывакин.

- Когда вы планируете забирать технику? - поинтересовался Кувыкин.

- Как только наши ребята пройдут подготовку.

- Родион Петрович, новичков в такую дорогу садить опасно. Разрешите, я организую ребят, и мы соберем на месте комплексы, а остальные механизмы отправим камазами. У меня хорошая кампания инженеров, им самим полезно и интересно.

- Я согласен. Нужны деньги? Сколько? — он достал бумажник.

- Только на заправку и на обед, - Кувыкин рассмеялся.

Бывакин подал молодому человеку банковскую упаковку.

- Не беспокойтесь, по приезде сдадим отчет.

Шеф улыбнулся:

- Я с тебя отчета не спрашиваю, а технику будем ждать всем селом.

Опять на селе был праздник. Невиданная техника вползала в деревню, осторожно переваливалась через канавы и вставала в ряд у мастерской. Инженер Кувыкин подошел и доложил, что вся техника доставлена в нормальном состоянии. Родион крепко его обнял.

«Да, ухожу от старых правил поведения. Это хорошо!» — подумал он.



Генеральный переложил все дела по городу на Макса Михайловича и вплотную занялся колхозом, как все дружно называли ЗАО «Труд». Ночевал у Семена, рано утром, уточнив планы с Горловым на день, уезжал в район. Омичи заканчивали монтаж фермы, а энергетики не давали документы на подключение, коммунальщики тянули с водопроводом. Родя в пятый раз зашел в «Энергосбыт», начальник, полный молодой человек, встретил недружелюбно:

- Стучаться надо, когда в чужой кабинет входите, — назидательно указал он гостю.

Бывалый прямо через стол поднял его из кресла за фалды пиджака:

- Если ты мне сегодня не выдашь бумаги, а я к тебе неделю подряд стучусь, клянусь мамой, а ты должен знать, что эта клятва в определенных местах считается последней, так вот, я тебя посажу в это кресло, только к нему будут подведены три фазы. Все! Ты меня услышал. Бумага должна быть в приемной к обеду, а то для начала я испорчу тебе аппетит.

Энергетик тяжело опустился в кресло:

- Я могу вызвать милицию... - промямлил он.

- Они помогут тебе оформить допуск? Не смеши, живи по-человечески, что же ты из людей жилы тянешь.

- Вы хулиган! - заорал начальник. Бывалый подыграл:

- Милый мой, я уголовник. В прошлом. Не напоминай мне об этом. До обеда!

Вышел, отряхнулся. «Да, кучеряво я с ним, но впредь пусть думает. Так, сейчас к дорожникам».

Дорожный мастер подал руку:

- Толян. Уже отправил автогрейдер, парень толковый, он вам дорогу выровняет. И площадку тоже.

- Толян, я его не отпущу, пока все не сделает. Мне надо и в деревне дороги подправить. Пусть поживет, - по-свойски хлопнул парня по спине.

- Пускай, только солярка твоя и квартира...

- С молодой вдовой, - улыбнулся Родион.

- Нет, вдовы не надо, мужик серьезный, но питание организуй.

Коммунальщик встретил с грустью в голосе:

- Чем я тебе буду вести воду? Трубы нет, экскаватор еле дышит, да и дебита мало будет, если сотня коров пить начнет.

- Михайлыч, десять лет вся страна пьет, а дебит не кончается, - очнулся дремавший на диване мужичек.

- Выйди отсюда! Вас зовут..., да, Родион Петрович. В городе есть ребята с таким хитрым аппаратом, называется навигатор. Вгоняют трубу в землю и выводят, куда тебе надо, хоть в ферму, хоть в квартиру. Стоит, конечно, прилично, но аккуратно, и всего день работы.

- Координаты дашь? Добре. А как начальника зовут?

- Хозяин. Это частное дело. Василий, а отчество не помню, да он молодой, ваших лет.

Прямо из машины Родион набрал номер, ответившему мужчине кратко объяснил суть дела. Тот спросил:

- А к вам как обращаться?

- Родион Петрович.

- Понято. Родя, Бывалый, ты меня не узнал? Я Вася, мы у смотрящего знакомились, вспомни!

- Помню. Так ты ко мне приедешь? Вместе с техникой.

- Родя, только завтра к обеду. Расстояние большое?

- Ты о чем?

- О трубе. Расстояние от подключения до объекта.

- Не могу сказать. Приедешь, на месте разберемся.

Он уловил намек коммунальщика на возможные проблемы с водой, потому подумал о новой скважине. Нашел в записной книжке телефон коммунальщика, он должен знать, кто бурит скважины. Телефон не ответил. Пришлось ехать в администрацию.

- Илья Васильевич, извините, что беспокою вас по пустякам, но времени нет, а нужных людей не знаю. Срочно надо пробить скважину для фермы, коммунальщики пугают, что воды на всех может не хватить.

- Есть такое дело, уровень вод снижается, у нас проблемы. Найдем мы сейчас бурилку, вот только место кто будет выбирать? Бурить - много ума не надо, важно там, где вода есть, и вода пригодная, питьевая, - по-хозяйски назидательно напомнил Илья Васильевич.

- Я понял, - кивнул Бывакин. - Из приемной в колхоз позвоню.

Горлова попросил срочно привести к телефону старика Тихона, любого спроси, все знают, где он. Дед, видимо, отирался у конторы, Горлов передал ему трубку:

- Але! Струков Тихон Данилович на проводе.

- Дед Тихон, это Родион.

- Не знаю никакого Родиона. Один у нас есть, но он Родион Петрович, - деду явно нравился такой разговор.

- Дед Тихон, не дури, на тебя вся Европа смотрит. Можешь ты указать место недалеко от новой фермы, где бы ты стал копать колодец?

- Родя, а нахрена мне колодец, у меня крантик около дома? - искренне удивился дед.

- Дед Тихон, я тебя от колхоза отлучу, если будешь дурака валять. Я, между прочим, с тобой за деньги разговариваю. Есть такое место или нет, говори толком?

Дед помолчал, поосмыслил, потом покряхтел и крикнул:

- Але! Родион Петрович, вот если от фермы в сторону деревни, тут можно. Тут большой дом стоял классового врага кулака Трушникова, и был у него на дворе глубокий колодец. Помнится, в него девица Аникея ходила топиться, когда поп ее за блуд причастия лишил, но не стала, посля поясняла, что водица дюже холодная.

- Все, дед, будь около Горлова, чтобы тебя по всей деревне не искать, - предупредил он.

- Ложь и клевета! Мы с товарищем Горловым вместе встаем, зарядку делаем, потом завтрикаем, он кофей пьет, я чай на душице, он бреется, я бороду расчешу, и на работу. Я про жалованье пока молчу, временные организационные трудности, как говорит Владимир Гаврилович.

Родя отключил трубку. Вот балабол, на сцену его поставить — целый вечер будет говорить, и все складно, весело. Ладно, концерты потом будем смотреть.

Илья Васильевич подал ему бумажку с несколькими именами и телефонами.

- С первым я уже переговорил, он согласен хоть сегодня выехать. Родион Петрович, что у вас произошло с энергетиком?

- Уже стуканул? — удивился Бывакин.

- Да нет, другие источники. Говорят, сжечь грозился?

- Илья Васильевич, его сжигать — надо трансформатор дополнительный ставить. Я же толичко пообещал три фазы подключить, если бумаги не сделает, — объяснил Родион.

- Сделал? — поднял глаза начальник.

- Не знаю. Сейчас поеду.

- Родион Петрович, нам с вами эти базары ни к чему! - строго предупредил Илья Васильевич.

- Услышал, - кивнул Бывакин и удивился, как деликатно глава его на место поставил.

Родиону рассказывали, как встречал он губернатора в первый раз на своей земле уже в новой должности.

...Вертолет губернатора сел ровно в девять, он вышел в сопровождении трех человек, Илья Васильевич направился ему навстречу. Встреча первая после назначения, два дня специальная группа осматривала объекты, которые записаны для посещения губернатора, вчера руководитель протокольного отдела строго предупредила, чтобы никаких лишних вопросов и никаких отклонений от маршрута. Илья, вчерашний руководитель крупного сельхозкооператива, все это понимал, но увидев перечень «объектов для посещения», возмутился: что смотреть на молочном предприятии, если оно стабильно работает и руководитель не задает никаких вопросов, все решает сам. Или новый дом культуры, перед самым его назначение открыли, а уже плитка отвалилась и штукатурка осыпается. Решил: будь что будет, а я предложу губернатору посмотреть то, что требует его вмешательства в решение проблемы. Понимал, что шеф может и на хрен послать, и впечатление о себе можно на всю жизнь испортить, но от задуманного решил не отступать. Да и губернатор подыграл:

- Итак, хозяин, куда повезешь гостей?

- Маршрут, подготовленный вашей группой, хороший, он оставит приятное впечатление, но и проблемы наши оставит. Потому предлагаю побывать там, где у нас плохо, трудно, где нужна ваша помощь.

Губернатор улыбнулся, видимо, впервые с ним так ведут разговор.

- А что? Я не возражаю. Подсказывайте водителю, куда ехать.

Остановились около школы искусств. Илья вошел в роль, вел себя смело:

- Ни за что не догадаетесь, что это за объект, и он меньше всего и внешне, и внутренне, похож на школу искусств. Пойдемте.

В некоторых классах шли занятия, Илья Васильевич извинялся, губернатор кивал головой, так прошли оба этажа и остановились под дырявым навесом на крыльце.

- Думаю, тут надо только стены оставить, все остальное менять. Места хватает?

- Пристрой нужен.

- Пишите письмо, обоснуйте, рассмотрим. И надо подключить скульпторов, создать соответствующий внешний вид. Так. Что дальше?

Дальше была начальная школа, бывшая средняя. Прогнивший пол, облезлые стены, но больше всего губернатора поразил туалет: писсуары на уровне головы ребенка и унитазы, из которых, были случаи, детей вынимали общими усилиями. Остановились у моста через местную речку, в который весной провалился трактор, провал залатали, но движение транспорта по мосту запрещено. Это огромное неудобство для населения.

За поздним обедом губернатор тихонько сказал Илье Васильевичу:

- Я доволен поездкой. Все эти вопросы в рабочем порядке вам бы пришлось протаскивать года два. А сейчас покажите мне хорошую, работящую семью, живущую личным подворьем. Нам надо что-то делать с деревней, оставшейся без производства...

...Два дня и две ночи в деревне гудели тракторы и машины. Дед Тихон торжественно привел все начальство на пустырь, долго мелкими шашками бегал то в одну, то в другую сторону, чего-то прикидывал, потом топнул ногой:

- Вот тута-ка сверлите, и будет вода чистейшая, почти что святая, ее бы не коровушкам пить, а беременным женщинам, а так же которые кормящие.

Сема взял деда за рукав:

- А ну, кайся, козел блудливый, с чего это ты вдруг о беременных вспомнил? Нагрешил где-то, вот и шибануло в память! Дед Тихон, падай на колени и называй всех вдовушек, а может, и замужних каких!

- Семен, стыда у тебя нет! Я об потомстве забочусь, ты вот сколь ни поробишь, и на могилки, а кто дело продолжать будет? — запричитал старик.

Семен возмутился:

- Дед, ты почто меня хоронишь? Виденье было какое? Говори!

- Сема, да для примеру сказал, какое виденье, я уж и бабку-то только наощупь...

Пока хохотали, буровики свою технику наладили и к ночи фонтан ударил. Горлов успел ведерком зацепить из струи, по глотку сделали все и остались довольны.

- Шеф, трубу глушить? - спросил буровой мастер.

- Глуши. Завтра от нее навигатор заведет воду в ферму. Спасибо, ребята. Расчетом довольны? Это важно, потому что, возможно, не в последний раз.

Подошел машинист грейдера:

- Родион Петрович, от асфальта к ферме я дорогу поднял, но без вашего согласия сделал корыто. Не понятно? Под твердое покрытие. Советую договориться с начальником и прямо сейчас завезти с десяток камазов щебенки, я бы все разровнял, а весной положим асфальт.

Родион посмотрел на мужчину:

- Тебя обедом кормили?

- Нормально, шеф, щи и котлеты. Я еще на площадке у фермы покатаюсь. Шеф, великое дело вы задумали, это же какая радость для деревни. Я сегодня столько добрых слов про вас услышал, честное слово.

- Ну, спасибо, дорогой, поработай чуток и отдыхай, завтра дел много.

Вечером пришли кировцы с двойными прицепами, привезли сено и солому, в одной тележке закатанный в пленку сенаж от Багитжана. Тракторист нашел Родиона и сказал, что сенаж надо разгружать вручную и сразу на эстакаду. Он кивнул Горлову: «Организуй!».

Утром позвонил Исильбаев:

- Родион Петрович, если бы не верное слово друга, увез бы нетелей к себе. Какой прекрасный материал! Коровы будут замечательные! Так удачно все сошлось! Везем мы тебе сто одну голову, сто по договору, одну сверху, подарок от заведующего племенным стадом. Будем завтра утром. У тебя все готово?

Бывакина била мелкая дрожь, так всегда было, когда он сильно волновался:

- К утру все будет в порядке. Ждем.

- До встречи, дорогой.

Горлов занимался фермой, тут оказалось еще очень много мелких, но важных вопросов, а Родион поехал к пахарям. Посмотрел работу кировца, как легко он поднимал и измельчал слежавшуюся пашню. Трактористу показал большой палец и направился к комплексу. Сегодня пахал Сема, его он остановил. Семен спустился из кабины в синем комбинезоне, коротких хромовых сапогах, в берете. Не удержался, сгреб Родю в охапку:

- Родион Петрович, вот ущипни меня: неужели мы жить начинаем? Роблю и нарадоваться не могу, да еще машина такая, только шепни ей, что надо чуть правее, она правее, скажи, чтобы обороты добавила - загудит веселей. Эх, Родя, а мы на чем пахали? Тыды и растуды наше бывшее советское начальство: неужели не могли придумать такой трактор? Я же в дэтушке летом от жары сгорал, зимой к сидушке примерзал. На комбайне под зонтиком. Ветер в харю, а я ..., прости Господи! Нет, умели наши люди все делать, какие космические корабли летали, какие красавицы у нас на вооружении стояли, Родя, я сам был на стрельбах. Гашетку нажали у Каспийского моря, а ракета попала в мишень корабля в Тихом океане. Это как? Плохо, скажи, плохо? А почему трактор не сделать, легковушку для мужика, стиралку для бабы, чтобы не в бане воду греть и не «Сема, я постиралась, воду вынеси!»?

- Тебя кто меняет? Сема, смотри, ты тут у меня самый ответственный. До зимы надо как можно больше вспахать.

- Сделаем, Родион Петрович, кировец ведь тоже хороший помощник, я на нем за осень по тыще гектаров пахал. Да...



С Федором Родя расстался давно, как только стали налаживаться дела и в городе чуть поутихло, когда Бывалый вернул с огромным трудом свои капиталы из-за рубежа. Федор тогда сослужил последнюю службу, главарь армянской группировки как-то прознал о запущенном механизме возврата валюты, вот тогда Федя убрал наглого армянина, который требовал долю, иначе грозился сдать братве. Бывалому совсем не улыбалась перспектива объясняться перед старшими об источниках появления столь больших и до сих пор скрываемых бабок. Тогда могли всплыть Доктор и Жмых, а если так - Роде со сходняка не уйти. Через своих людей он хотел частично купить армянина, но Федя вмешался:

- Бывалый, этот глистоватый кавказец не может быть порядочным, если он требует не свое, ты ничем от него не откупишься. Его надо убирать.

- Федя, честно говоря, я думал, что ты выбросил свою «катюшу». С кем будем обсуждать?

- Ни с кем. Не потому, что не верю ребятам, а так проще: чем меньше знают, тем спокойней и надежней, - рассудил он.

- В чем тебе надо помочь?

- Только не мешай. Я его в лицо знаю, и в такую фигуру трудно промазать. На всякий случай выеду в лесок, испорчу десяток патронов.

Никто после убийства не вышел на Бывалого, видимо, хитрый армянин ни с кем не делился планами «обуть» богатенького русского. Тогда и разошлись пути-дороги двух самых сильных и самых опасных людей города. Родя ушел в строительный бизнес, а Федор купил кондитерскую фабрику, взял кредиты, провел реконструкцию и через год завалил рынок конфетами, очень похожими по вкусу на конфеты советских времен. Товар уходил фурами, и уже через пару дней фуры снова становились под погрузку. Финансовая группа настояла на увеличении цены, поскольку есть спрос, Федор согласился, но поставил линию производства карамелек, известных как «Дунькина радость», и еще нескольких видов конфет в обертке с начинкой из отечественного варенья и желе. Магазины шаговой доступности брали их с удовольствием и продавали быстро, обеспечивая небольшую фабрику постоянными заказами.

Они изредка созванивались, потом надолго потерялись, когда Бывакин подался в деревню, наконец, Федор его перехватил:

-  Ну, здравствуй, колхозник! Как у тебя дела? Ты когда будешь в городе?

Родион обрадовался:

- Федя, столько вопросов! Буду, видимо, в конце недели, хочу полежать в джакузи и отоспаться. Можешь приехать, но только в воскресенье.

- Я не один, брат. Хотел тебя познакомить. Она чудная девушка, надеюсь, ты мне будешь завидовать и тоже остановишься, наконец?

- Ладно, уговорил. В воскресенье в десять.

Приехал домой, вошел через гаражные двери, Варя в чистеньком домашнем халате встретила в вестибюле.

- Родион Петрович, почему не предупредили, что приедете?

- У тебя назначено свиданье, и я помешаю? — пошутил он.

- Ну, и шутки у вас! Как вы можете? А чем я вас кормить стану?

- Варя, со мной проблем нет, а вот в воскресенье у нас будут гости, мой друг Федор, ты его знаешь, и его невеста, ее не знаем ни ты, ни я. Так что блесни кулинарным мастерством! Я пошел мыться.

Он включил сауну, и отметил, что все вычищено и отбелено, несколько свежих халатов висят в шкафу, в баре закрытая бутылка любимого коньяка, несколько банок немецкого пива. После сауны целый час лежал хозяин в булькающей воде, открывая кран то с горячей, то с холодной водой. Когда он, наконец, вышел, ужин стоял на маленьком столике, тут же коньяк и холодная вода.

- Варя, садись со мной, я так соскучился по тебе, — попросил Родион.

- Я уже поужинала, - поскромничала Варя.

- Просто так посиди. Или ты не рада, что я приехал?

- Какие глупости, нечего слушать, — но подвинула стул, села.

- Дома все в порядке?

- Да, - уверенно ответила хозяйка, и Родя этому обрадовался.

- Чем ты занималась? - с интересом спросил он.

- В таком доме разве может не быть работы? Наверху в двух спальнях на моем веку еще никто не ночевал, а я регулярно меняю там белье, оно идет в стирку, теряет вид. Разрешите их не заправлять, а если вдруг случатся гости, это дело пяти минут, зато белье свежее, не лежавшее.

- Делай, как знаешь, - хозяин беззаботно махнул рукой.

- Еще рассказывать? В вашей спальне все сложила аккуратно, пропылесосила и протерла, то же и в кабинете. Не пугайтесь, все осталось на своих местах, я только подниму книжку, пыль протру и на место. Телевизор включала только в своей комнате. Телефон постоянно включен, я беру трубку, вдруг бандиты проверяют, дома ли хозяева. А если кому нужно, включаю диктофон, пусть говорят.

- Много таких было? — поинтересовался хозяин.

- Нет, звонка три.

- Мужчины? - уточнил он.

- И женщины тоже, - с нажимом ответила Варя.

- Включи, пожалуйста, телевизор, сейчас новости.

Вчера приехала бригада телевизионщиков, Бывакин хотел отправить их обратно, но режиссер сказал, что это личное указание губернатора. Родя отозвал его в сторонку и спросил:

- Куда ты будешь бежать, если я сейчас позвоню губернатору и спрошу, его ли это команда?

- Звоните, - смело согласился режиссер.

- Ладно, работайте, только, чур, без меня, это раз. И отснятый материал прокрутим в конторе — это два.

Все просмотрел - вполне прилично.

- Ребята, я не цензор, мне важно, чтобы акценты были верно расставлены, чтобы люди были в кадре, а не портрет президента. Я разберусь, кто его повесил на ферме, а вас прошу: уберите. Только еще на ферме его не хватало!

Репортаж прошел хорошо, но Варя осталась недовольна:

- А вас они почему не засняли? Это же несправедливо.

- Все правильно, Варя. Так надо. Варюша, ты за это время ни в кого не влюбилась?

- Родион Петрович, я всего трех мужчин и видела в эти дни: охрану нашу Ваню, Толю да Шуру. К Ване вы приспроситесь, ребята говорят, что он жениться собрался.

- Но это же хорошо: семья, жена, дети, - как-то неосторожно порассуждал Родион.

- Вот все понимаете, а сам холостяк. Уйдут годы, потом хватитесь: ни жены, ни детей.

Родион горько улыбнулся:

- Что-то похожее я уже слышал от пожилого умирающего человека. Варя, ты меня пугаешь своими разговорами про женитьбу. Или ты тоже замуж собралась?

- Эх, Родион Петрович, вам все хаханьки. Это все убирать можно?

- Да. Варя, ты придешь ко мне? — спросил между прочим.

Варвара встала и подняла голову:

- Я вот это и имела в виду. Я у вас как скорая помощь, как палочка-выручалочка, всегда при месте. Вы меня, конечно, после такой дерзости выгоните — туда мне и дорога. Могла бы промолчать, но сердце не позволяет. Предупреждала вас, что присохнуть могу, вот и...

Родиона испугала эта откровенность девушки, он попытался свернуть разговор, к которому не был готов.

- Варя, сядь со мной рядом. Да, я пользовался твоей добротой, и думаю, что это было приятно нам обоим. Прости, сегодня я не могу об этом говорить, это серьезный разговор, оставим его на утро.

Варя рухнула перед ним на колени и зарыдала:

- Родион Петрович, только не гоните меня, только не гоните. Я вас так полюбила, так полюбила. Не за богатство ваше, мне бы легче было, будь вы мне ровней, и жили бы на зарплату от получки до получки. Зато у нас такая была бы любовь, что ангелы спускались с небес и любовались. Вот как я вас вижу. Не гоните, буду около вас до тех пор, пока не женитесь, чтобы передать с рук на руки. Можно, я уйду?

Она встала и нетвердой походкой ушла в свою комнату.

Бывакин действительно сильно устал за эту крестьянскую неделю и не хотел сейчас говорить с Варей о столь серьезном, лучше завтра по утру. Выпил бокал коньяка и поднялся в свою спальню на втором этаже. Открыл шкаф, потрогал замаскированные дверцы сейфа, разделся и совершенно голым лег поверх пушистого одеяла.

Утром надел легкий светлый костюм и спустился вниз. Вари не было. Посмотрел на часы - десятый, могла в магазины пойти. Позвонил охране:

- Иван? Доброе утро. Варя в магазин ушла?

- Не видел, Родион Петрович, из дома вообще никто не выходил.

Родион вскочил и кинулся в комнату Вари. Она лежала в ночной рубашке, чуть прикрытая одеялом, и спала. Он присел на краешек кровати, тронул ее нежные волосы, щеку. Оцепенение сковало Родю. Щека была холодна. Он коснулся пальцем вены на шее и встал. Позвонил Ивану:

- Вызови милицию, Варя мертва.

- Как, Родион Петрович? Что случилось? Подойдите сюда, чтобы там не следить.

- Вчера мы с ней долго говорили, она призналась мне в любви, мы ведь с первого дня сошлись. А вчера она во мне все перевернула, призналась, что любит, просила не прогонять, сказала, что до моей женитьбы будет со мной, чтобы жене передать. Я вчера не мог с ней разговаривать, какой-то разбитый был, уставший. Попросил ее отложить разговор до утра. Сейчас хотел просить ее стать моей женой. И вот...

Иван быстро сориентировался:

- Родион Петрович, не мне вас учить, но вы сейчас в таком состоянии... Ментам ни слова за любовь, ни слова! Докопаются, припаяют доведение до самоубийства или того хуже, убийство начнут вязать. Простите, я для пользы дела: вчера вы с ней не спали?

- Нет.

Иван даже обрадовался:

- Это вас спасет. А про любовь ментам — это что оленям про танец маленьких лебедей. Легенда такая: увидел, пригласил, работала по дому, уходила на свидания, куда, с кем - не мое дело. Личных контактов никаких, оплата наличными. У нее есть деньги?

Родион пожал плечами:

- Не знаю. Должны быть. В шкафчике я всегда оставляю пачку.

- Я вызываю скорую и милицию. Обнаружил хозяин, когда спустился пить кофе. Так? Остальное ~ как договорились.

Скорая приехала вперед, две женщины попросили провести их в комнату. Родион открыл дверь. Варя лежала в том же положении. Следом приехала милицейская группа. Варю осмотрели, Родион вышел в вестибюль. Докторша спросила:

- В доме есть ядовитые или отравляющие вещества?

- Нет, - уверенно ответил хозяин.

- В ее тумбочке тоже ничего похожего не нашли.

Милиционер взял с туалетного столика пустую упаковку и подал доктору:

- Все ясно. Она приняла сильное снотворное. Все оставила на виду, чтобы никого не винили, и легла в постель.

Следователь спросил:

- Кто еще вчера был в доме?

- Охранник на проходной, в доме Варя и я, я приехал из деревни в восемь часов, Варя накормила меня ужином, рассказала, чем занималась в мое отсутствие. Мы расстались в одиннадцатом, она вперед закрыла свою дверь, потом я поднялся в свою спальню.

- Простите, у вас были только деловые отношения? Красивая женщина, вы холостой человек...

- И ничего более. Варя иногда уходила вечерами, я не запрещал, но все было в пределах приличий, она возвращалась довольно быстро, трезвая. К тому же она ежемесячно проходила медицинское обследование, я и был спокоен.

- Возможно, мы вас еще пригласим, — кивнул следователь.

- Вот моя карточка, звоните в любое время.

Тело Вари уложили в мешок и унесли. Стало пусто и страшно. Что он тут наплел? «Уходила, я разрешал». Я - разрешал, а не запрещал! «Трезвая!». Да она ни разу даже рюмки не выпила. «Медицинское обследование, и я совершенно спокоен!». В чем, идиот? Что она тебя ничем не заразит, эта блудница? Господи, Варя, прости меня! Я утром шел сделать тебе официальное предложение. Это было решено. Но ты не пережила собственного самоунижения. Варя-Варюша, милая девушка, вот еще одна жизнь на моем счету.

Он позвонил на пост. Опять ответил Иван.

- Ты почему не уехал отдыхать? Сдал смену? - спросил строго.

Иван стушевался:

- Родион Петрович, мы все трое здесь. Как мы можем вас оставить при таком горе? Приходите к нам, мы открыли тот коньяк, что вы нам подарили. Помянем Вареньку, чистую душу ее.

Он прошел в дежурку, все трое встали, пожали ему руку.

- Выпейте, Родион Петрович, легче станет. На вас лица нет.

Выпили молча.

- Ваня, возьми на себя все, узнай, когда можно забрать Варю, договорись с приличной погребальной кампанией, чтобы все было, как надо. Володя, поедешь в кафе, откуда я забрал Варю, узнай адрес родителей, свяжись с ними, если они скажут, что похоронить на родине - увезем и похороним.

В милиции Бывакин подписал протокол, в котором была изложена его версия. Ему показали медицинское заключение, и вот тут он почувствовал, что Варя своим вчерашним эмоциональным взрывом фактически спасла его от тюрьмы. Пройди все мирно, и вечером, как всегда, она поднялась к нему в спальню, — у следователей сегодня был бы большой праздник. Они еще помнили другого Бывакина, Бывалого - резкого, крутого, много раз битого и ломаного, но всегда выскальзывающего из наручников. А теперь он уважаемый человек, и есть тихая команда по пустякам его не трогать.

Родителям о смерти дочери сообщил следователь, он же сказал, что все заботы по организации похорон взяло на себя предприятие. Следом перезвонил Родя, выразил соболезнование и сказал, что отправлена бригада готовить могилу, гроб тоже отправлен, сам он приедет, как только заберет необходимые документы.

Подъехал к дому, отмеченному горем. По старому русскому обычаю «Пришла беда - открывай ворота!» - простенькие тесовые половинки были распахнуты. Во дворе и у дома много людей. Нехорошая тишина. Как сквозь строй, стегаемый взглядами, прошел Родион к дверям. На пороге встреч ему вышел согбенный старик, отец Вари. Глядя прямо в глаза, спросил, глотая рыдания:

- Может, ты скажешь, кто же довел нашу девочку, что она ядов напилась? Она у тебя работала, хвалилась, что хорошо устроилась, хозяин добрый и заботливый, денег нам слала даже лишку. Может, скажешь, за что ты ей приплачивал? Что молчишь?

Родион едва сдерживался от слез:

- Варя очень аккуратная девушка, она сделала мой дом, как картинку, и я платил хорошую зарплату. Видимо, она всю ее высылала вам, милиция нашла квитанции на переводы. Ей не нужны были деньги, она сама была хозяйкой, расходовала столько, сколько надо для порядка в доме.

Отец поднял руки к небу:

- Но что-то же должно было случиться? Почему она отравилась? Скажи, мил человек, может, ты стал гнать ее?

Родя стонал:

- Да нет же, нет, она была хорошей хозяйкой. Я не знаю, зачем она это сделала!

Подошел Володя:

- Шеф, народ собрался, сейчас будут выносить, вам бы не стоило светиться.

- Я хочу с ней проститься, — уперто сказал он.

- Это на кладбище.

Решил напомнить:

- Дай старикам денег.

- Предлагал — не берут, — ответил Володя.

- Гроб вынесут, зайди на кухню, положи в шкаф, потом найдут.

На кладбище Родион первым подошел ко гробу, мгновение смотрел на лицо Вари, встал на колени, наклонился и поцеловал в губы. Толпа ахнула. Родион быстро прошел к своей машине. Еще мгновение, и три джипа рванули с места, оставив Варю, кладбище и чем- то сильно взволнованный народ.



Генеральный каждый день по несколько раз звонил Горлову, потом уже сам сообразил, что не совсем это нормально. В очередном разговоре повинился:

- Владимир Гаврилович, давайте без обид, я ведь не даю никаких распоряжений, и звоню только потому, что беспокоюсь, как вы там? Я доходчиво объясняю?

Горлов ответил сразу:

- И не надо ничего объяснять, ваше беспокойство мне понятно. Но ведь это и вас дергает от основного производства. Давайте такой порядок заведем: я вам докладываю вечером и в обед, как исполняются наши договоренности.

Генеральный согласился и тут же спросил:

- Что с домами? Я думал, что пойдет быстрее.

Исполнительный чуть задержался с ответом, видимо, бумагу какую-то подписывал:

- Два успели сдать, отдали работникам.

Бывакин возмутился, была у них договоренность, что в первый же дом до лучших времен переезжает директор, или председатель, как его привычно звали в деревне:

- Владимир Гаврилович, а сами так и будете без семьи у деда Тихона на печи?

Горлов помолчал, слышно было, как он прикуривает:

- Тут такое дело, Родион Петрович: жена от переезда не в восторге. У нее приличная работа, дети в школе и все прочее. Такие дела, шеф.

Шеф ждал продолжения, но напрасно. Пришлось спрашивать:

- Получается, что я семью разрушаю. Вам на попятную идти вроде некрасиво, а выбора-то нет, Владимир Гаврилович!

- Выбор всегда есть, шеф. Я не хотел опережать события и посвящать вас во все детали. Ну, не от сладкой жизни я рванул в деревню, так скажем. Развода пока не прошу, нет необходимости. Думаю, вам этого достаточно.

Родион помолчал, Горлов тоже не нарушал тишину. Генеральный перевел разговор на другую тему:

- Я присмотрел здесь в домостроительном комбинате компактные домики панельной сборки, причем, полная комплектация, вплоть до водяного отопления. Может, возьмем несколько штук, новую улицу продолжим строить?

Исполнительный что-то прикинул и ответил:

- Покупать - ваша воля, а вот от создания новой улицы я бы отказался. Посмотрите, сколько провалов в селе, там избушку снесли, тут дом разобрали на дачи. Надо точечную застройку вести, начиная от центра.

- Согласен, - ответил шеф и отключил аппарат. Правильно мыслит человек, сразу видно: крестьянин. Хотя новая улица — это престижно.

Только сел в машину - новый звонок. Незнакомый голос без приветствия:

- Бывалый, ты от дел ушел, а дело-то осталось. Живешь кучеряво, прислугу держишь, а про общаг забыл? Некрасиво. Стрелку тебе забиваю сегодня в пять у кирпичного завода. Ты должен быть один.

Во как! А ведь Бывалый только первые года два озирался, все ждал непрошенных гостей. И они, видно, ждали, а теперь окреп, можно и пощупать. Родион понимал, что друзей, хоть и бывших, надо поддерживать, но психология уже изменилась, он помогал больнице, детскому дому, всем, кто обращался даже через едва знакомых. А теперь вот деревня, деньги с колес уходят туда. Два раза выдали зарплату, понемногу, но и это подбодрило народ. И вдруг - общак. Родя ни рубля не давал священникам, хотя архиепископ обращался к нему с письмом. Считал, что лучше помочь конкретным людям, а церковь... Он не был верующим, но не это определяло его отношение, он видел, как живут священники на приходах в городе: машины, гостевые домики с девушками, паломничества на Мальдивы и Канары. Да, стрелка. Он уж и забыл, что есть такое: сошлись две стороны и утрясают вопросы. Раньше все заканчивалось стрельбой, теперь в городе уже года три не стреляют. Надо думать.

После обеда пригласил свою троицу - Ивана, Григория и Федора. Улыбнулся: солидные люди, собственники крупных организаций, ресторанов и фабрик. Но — деваться некуда. В нескольких словах сказал суть. Спросил их мнение.

- Кто и от чьего имени — не представился, может, с ним и говорить не стоит? - предположил Иван.

- Родион Петрович, а смотрящий сейчас кто? — поинтересовался Григорий. — Того, помнится, повязали?

- Да. Он умер в тюрьме, - ответил Бывалый.

- Понятно, - кивнул Гриша. - Надо состряпать планчик, на всякий случай.

Решили, что ребята в полной боевой готовности выезжают к кирпичному и определяют место встречи, помечают его сваленной маленькой сосенкой. Определяют свои места, один остается, чтобы проследить, не будут ли делать засаду пригласившие. Связь - по армейской рации. Выезд Роде сообщат ближе к пяти.

Сгущались сумерки, дня оставалось четверть часа. Родя остановился недалеко от сосенки. Ждал в машине. Из подошедшей машины вышли трое. Так не договаривались, значит, народишко несерьезный, решили бабла срубить. Вышел навстречу, идущий впереди закричал:

- Оружие на снег! Быстро!

- Ты что орешь, как в лесу? Кто из приличных людей на стрелку с оружием выходит? Говори дело.

- Я уже сказал тебе, могу и сумму назвать, сто тысяч баксов, завтра, на этом месте.

- Братва, это - не стрелка, это бантитизм. Предъявите свои полномочия, тогда будем говорить.

Первый, видимо, старший, выхватил пистолет:

- Вот мои полномочия! Если завтра денег не будет, пристрелю твою жену.

Родя засмеялся:

- Парень, ты с какого дуба рухнул? Холост я, нет жены, так будем разбираться.

Он упал в снег, старший успел выстрелить, но промахнулся, а потом все трое стали неловко приседать и заваливаться. Ребята вышли из засады, подошли к машине. Все трое ранены в ноги, гнутся от боли, но в сознании. Бывшие омоновцы быстро осмотрели раны и засмеялись:

- Шеф, ну какие счастливчики, все в мягкую ткань. Добивать будем или как? - Федор спросил так, чтобы те слышали.

Родя присел перед неудачниками:

- Кто вас прислал? Мне надо это знать. Иначе пуля в лоб и дело кончено. Вопрос ясен? Считаю до трех.

- Сами мы. Сами. Никто не посылал.

- Документы есть? Обыщите.

Ребята привычно тряханули грабителей и вынули паспорта, водительские права. Шеф велел Ивану забрать паспорта, а раненых перевязать, благо в машине всегда было несколько комплектов материала.

- Расклад такой, мальчики: если кто-то за вами потянется, считайте себя геройски погибшими. Если только ваша инициатива — будете жить, коли в очередной раз дурная идея не посетит. Перевязки делаете сами, таблеточек запасите от температуры и прочих недугов. Если дело дойдет до скорой, придумывайте, что угодно, вплоть до нападения инопланетян. Не дай бог, всплывет мое имя. Я узнаю о подлянке через десять минут. Через пятнадцать вас никого уже не будет на этом свете. Все понятно? Ваня, кинь им сотни три баксов на лечение, ведь нет нихрена, и пожрать нечего. Паспорта получите после выздоровления. Телефон у вас есть. Поехали.

В главном офисе Самсонов продолжал держать дело в руках. Он за полчаса доложил всю обстановку и свернул папку, это означало, что ему больше нечего сказать.

- Макс Михайлович, наши конкуренты на ДСК делают сборные домики. Вы бы поехали и присмотрели для нашего колхоза несколько штук.

Самсонов пожевал губами, что было признаком явного неудовольствия:

- Я понимаю, вы бы сказали: «Самсонов, поезжай и посмотри, как они это делают, чтобы уже завтра мы на своих мощностях смогли освоить этакое производство». А поехать и купить — отправьте Ангелину из приемной, она это сделает лучше меня.

Бывакин чуть не засмеялся, но пришлось говорить серьезно, чтобы не обидеть коллегу:

- Макс Михайлович, вы меня извините, мне и в голову не пришла такая мысль. Конечно, надо поехать и посмотреть. Технологическую документацию они едва ли дадут, но хоть что-то.

Самсонов продолжал жевать губами и нервничать:

- Между прочим, в технологическом отделе ДСК сидит мой ученик, он три года носил за мной портфель. Неужели вы думаете, что этот мальчишка забудет все заповеди и откажет старшему еврею в ничего не значащей просьбе? Уверяю вас, надо только чуть заплатить, и копии всех документов будут у нас к концу недели.

Действительно, Самсонов сделал все, как обещал. Главный технолог попросил время на ознакомление, и Самсонов дал ему двое суток. Технолог возмутился: тут бумаг на неделю, на что исполнительный со свойственным ему спокойствием ответил, что в двух сутках как раз рабочая неделя, шеф просит запустить пробное производство как можно скорее, значит, некогда спать и заниматься посторонними делами. На это будет отпуск.



После трагедии с Варей Федор ни разу не напомнил, что тогда сорвалось оговоренное знакомство с невестой, а ставить лучшего друга перед фактом в загсе он не хотел. Родя сам вернулся к этой теме:

- Что у тебя с женитьбой, брат? Знакомство, как видишь, не состоялось, но процесс идет?

Федор улыбнулся:

- В том плане, Родя, на который ты прозрачно намекаешь, не идет. Невеста моя девушка с принципами, для нее точкой отчета будет венчание, а не загс даже. Я в ужасном положении: и не сбежишь налево, стыдновато перед невестой, и природа напоминает.

Посмеялись, и знакомство назначили на воскресенье, жених привозит невесту в дом друга, небольшой ужин и свободные разговоры.

К тому времени в доме Родиона хозяйничала женщина, рекомендованная Максом Михайловичем, дама под пятьдесят, полноватая, но проворная, чистюля и аккуратистка - Дарья Васильевна. В первый же день она заявила:

- Дорогой Родион Петрович, я врач, бросила все к черту, когда медицина уже сама стала терять сознание, вышла на пенсию по выслуге. До оформления на настоящую у меня есть пять лет, полагаю, за это время сподобитесь найти себе жену. Предупреждаю вас, как врач, что отсутствие семейной жизни плохо сказывается на мужчине, надеюсь, вы понимаете этот птичий язык. О, если бы вы поручили мне решить эту проблему - какие девушки есть в тех домах, которые я имею честь посещать: красавицы, умницы, девственницы. Впрочем, вы, должно быть, не бедствуете.

Родион выслушал монолог с интересом и спросил:

- Дарья Васильевна, надо уточнить одну деталь: вы умеете готовить?

Дама взметнула ввысь полные и красивые руки:

- В иной ситуации я бы обиделась, но вы берете меня хозяйкой, следовательно, обязана отчитаться: если есть из чего, могу приготовить все, что угодно. Если ничего нет, жарим яичницу.

- В холодильнике три упаковки свежих яиц, — съязвил хозяин.

- Шутку принимаю, - вежливо согласилась Дарья Васильевна. - Если нужен хороший обед, предупреждайте за сутки и, уверяю, у вас не будет даже повода для неловкости перед гостями.

С вечера в субботу на кухне стоял небывалый шум, Дарья Васильевна одну за другой пела героические арии, работала ножами, гудели какие-то машинки. Состав гостей она уточнила заранее, и на недоуменный вопрос хозяина снисходительно ответила:

- Любезный Родион Петрович, представьте, я бы приготовила обед для мужчин, кстати говоря, нет ничего проще, мужчина - это такая скотина, которая сожрет, все, что ни кидай на стол, извините за натурализм. И вдруг за столом дама. Я же не подам ей кусок жареного поросенка или немецкие сосиски на горячей сковороде? Но я врач-диетолог, потому интересуюсь, будут ли женщины. Для женщин важно пышно, красиво и никаких калорий. Поэтому они после торжественных визитов дома варят магазинные пельмени. Но - форс!

Звонок с проходной:

- Подъехал Федор с дамой. Пропускаю. Встречайте.

Родион накинул пиджак и выскочил на крыльцо. Спускаясь к гостям по широкой ковровой дорожке, раскинутой по такому случаю, он едва не свалился с последней ступеньки: прямо перед ним стояла Лада. Довольный произведенным эффектом, Федор провел представление:

- Лада, это мой лучший друг Родя, Родион Петрович, если угодно. Родя, это Лада, не буду называть отчество, чтобы вы не ударились в официоз.

Родион легко пожал маленькую ручку Лады, она сняла сетчатую перчатку, и он не мог не заметить отсутствия золотого браслета и нескольких дорогих перстеньков.

- Проходите, друзья мои, обед будет подан через десять минут.

Родион понял, что они с Ладой, не сговариваясь, решили не открывать свое более раннее знакомство, наверное, так будет лучше, а потом он расскажет Федору всю их довольно банальную историю.

Дарья Васильевна была в ударе. Такому столу мог позавидовать самый шикарный ресторан города. Суп с фрикадельками из телятины, бульон куриный, приправленный зеленью и луком, поросенок, жареный по-крестьянски, мясо кролика в соусе, курица, запеченная с рисом, пирог рыбный с развернутым карпом внутри - все это подавалось с паузой в десять минут, и уже после третьего блюда Федор попросил принести чай. Лада вела себя довольно свободно, говорили о пустяках, она первой отказалась от продолжения обеда, сказав, что столько сразу никогда не ела.

Перешли в гостиную, Лада оценила вкус хозяина и сказала, что семейные фотографии на стенах смотрелись бы интереснее, чем картины. Родион пожал плечами и насторожился, как бы Федор не проговорился о родословной друга. Обошлось.

- Родя, нам надо согласовать день свадьбы, чтобы не нарушать твоего графика. Как тебе конец ноября? А ресторан Гриши? Мне кажется, там все при месте. Гостей будет немного, ты знаешь, что с моей стороны только ребята, ну, возможно, с подругами, у Лады тоже немного родственников.

Лада встала:

- Ребята, извините, я попрошу Дарью Васильевну проводить меня в ванную комнату, после обеда такое ощущение, что руки до сих пор пахнут курицей. — Лада медленно удалилась, дав возможность мужчинам хоть что-то утрясти.

- Федя, она знает что-нибудь о нашем прошлом? - Роде не очень хотелось рисовать перед Ладой полную картину, ведь придется общаться.

Друг ответил как-то неопределенно:

- Почти ничего.

Родя усмехнулся:

- Темнишь? Ладно. А как познакомились?

Друг улыбнулся воспоминаниям:

- Я подарил рояль дому детского творчества, она была на церемонии, нас познакомили.

Родя поймался за фразу:

- Как она представилась?

- Преподаватель истории, - ответил Федор.

Родя встал, обошел стол, пнул стул:

- И ничего больше?

- Ничего. А что еще? - Федор был удивлен.

Друг ударил наотмашь:

- А титул, титул свой она тебе назвала: княжна и сопредседатель императорского собрания.

Федор смотрел на Родю с изумлением.

- Ты дома у нее был? — успокоился хозяин.

- Был. Да брось ты все, нормальная семья, правда, интеллигенция, но мне с ними детей не крестить. Подожди, а ты почему интересуешься?

- Да так, не бери в голову.

Лада вернулась улыбчивая и смешливая:

- У вас замечательная хозяйка, Родя, чуть не на руках унесла меня в гостиную. Ну, о чем договорились?

Федор взял ее за руку:

- Обо всем, любимая. И о свадьбе, и о гостях.

- Славно. Родя, а Федя не сказал, что он пообещал открыть частную школу? Нет, не элитную, мы будем принимать детей из семей со скромным достатком, будем кормить ребят три раза в день, они только ночевать будут домой уходить. Сразу набираем только первый класс и далее растем. Посмотрим, но неполное среднее надо давать детям. Здание мы уже присмотрели, сейчас я занимаюсь оформлением документов - это такая рутина, Родион Петрович, страшно сказать. Всех бесит, что речь о частной школе, все ждут, когда им подадут конверт, некоторые чиновники от образования даже не стесняются: коли вы собрались открывать платную школу, значит, деньги у вас есть. Как объяснить, что школа абсолютно бесплатна! Но учителей мы приглашаем самых квалифицированных, Федор согласился на повышенную оплату, мы, кажется, все просчитали, конечно, это приличные деньги, но они вложены в благородное дело.

Родион просто восхищался Ладой, какие в ней перемены, как совершенно по-иному смотрит она на жизнь!

- Конечно, дело стоящее, Федя, но ты вот что учти: детки эти из семей, как Лада выразилась, «со скромным достатком», не самого лучшего воспитания. Это будет одна из главных проблем. Накормить и дать урок проще, а вот с душой его как быть?

Лада согласилась:

- Родя, мы, конечно, эту проблему видим. А решать будем вместе, и вас пригласим.

- Ну, я вам не Макаренко, едва ли чем смогу. Но задумка правильная, Федя, я тебя поддержу.

Проводив гостей, Родион заметил на столе визитку Лады с мобильным телефоном. Через полчаса позвонил Федору, спросил, как доехали. Друг ответил, что все великолепно, Лада осталась очень довольна приемом и хозяином, он только что отвез ее домой. Родион тут же набрал номер Лады.

- Лада, спасибо вам за выдержку, я едва не выдал, что мы знакомы. Федор ведь пока ничего не знает?

- Конечно, нет. Родя, вы должны придумать, как ему это объяснить.

- А, собственно, что объяснять? Мы уже представлены, перед свадьбой предупредите родителей и Ганю, чтобы не выказали изумления при моем появлении, и все пойдет своим чередом.

Лада явно была недовольна таким вариантом.

- Родя, но наши отношения... Ваш поцелуй, мое столь низкое падение в ваших глазах...

- Вы хотите, чтобы я рассказал об этом другу? Перестаньте, вы на правильном пути, вы начинаете новую жизнь, а я остаюсь в прошлом, как его маленькая часть. Лада, я очень за тебя рад, Федя надежный парень, ты будешь счастливой женой и матерью. Он соскучился по семейной жизни.

- Родик, тогда последнее откровение: Федя мне немного рассказал о своем прошлом, значит, вы не из того города, про который говорили?

- Совершенно верно, Лада, у тебя все хорошо с логическим мышлением. Мы с Федей, Ваней и Гришей из одного места, и называется оно сиротское детство. Но мы все друзья, и ты теперь с нами. Лада, вот это между нами, не для Феди, ему я сам скажу, когда будет момент: если бы я знал, что ты способна к таким переменам, я бы тебя ни за что не упустил. Целую тебя в щечку и страшно завидую другу. До свиданья.



Свадьбу Федора и Лады отпраздновали с размахом, шумная регистрация, помпезное венчание, шикарное застолье в Гришином ресторане. Родион не мог налюбоваться невестой, чуток сожалел, что не он на Федоровом месте, но ничего не попишешь. Во время танца, который он получил с шутливого разрешения жениха, Лада сказала ему, что благодарна за тот невинный поцелуй, который разбудил в ней женщину. Сказала, что была абсолютно искренна, когда признавалась в своих чувствах и говорила о готовности к любому позору. Она засмеялась: как хорошо, что Родя оказался благородным человеком и не воспользовался девичьей слабостью. Еще она шепнула ему на ухо:

- Родя, сегодня, в самый торжественный момент брачной ночи, я вспомню тебя, мой гордый и благородный рыцарь.

Уже потом, в разговоре за столом, Лада рассказала, как у нее открылись глаза на тот мир, которым она жила, и глубокое разочарование потрясло ее. Именно в этот момент ее познакомили с Федором, она высказала ему несколько идей, но он остановился на школе. Лада с радостью согласилась, и вот к следующему учебному году школа примет первых своих воспитанников.

Приехав домой, Бывакин долго не мог успокоиться, странно, но свадьба усилила его тоску по Варе, он опять мучил себя упреками, что совершил такую ошибку. Как все исправить? Как все изменить? Он устал от одиночества. Один в целом свете. Он налил бокал коньяка, сделал пару глотков. Что-то не то он думает. Один. Да, он один, но и сын его в деревне тоже один. И Настена, его девочка, мать его дитя - тоже одна. Он привык не очень доверять собственным эмоциям, потому сел в кресло, отпил коньяка. И понял: сейчас или никогда. Или он сейчас едет и забирает Настю с сыном, или никогда больше о них не вспомнит, запретит и не вспомнит, он умеет это делать. Позвонил дежурному:

- Слушаю, шеф.

Родя приказал резко:

- Найди Ивана, срочно ко мне.

Федя в темпе спросил:

- Оружие?

Короткий ответ:

- Не надо. Быстро!

Через пятнадцать минут дежурный доложил, что Иван подъехал к парадному. Родион вышел, сел справа:

- Дорогу в Настину деревню знаешь?

- Ездил же по вашей просьбе, знаю.

- Жми! - приказал Родион.

Через полтора часа джип остановился у небольшого домика, в одном окне горел свет, понятно, тут обитают Настена с сыном. Родион вошел во двор, пес пару раз тявкнул для порядка, но в доме и без того проснулись: машина невольно при развороте осветила окна. Над крыльцом вспыхнула лампочка:

- Кто там крещеный? Не ошибся адресом? - это отец Насти.

- Нет, не ошибся. Позовите Настю.

- Не можно. Она ребенка усыпляет, - и закрыл дверь.

- Хорошо, я подожду.

Ждать пришлось минут пять, Настя спросила взволнованным голосом:

- Кто там?

- Настя, это я, Родя.

Она выдернула засов, он шагнул в проем, хотел обнять ее, но Настя отступила и пятясь, вошла в дом. Родион остановился у порога.

- Здравствуйте! - сказал он.

- Будь здрав, молодой человек. Настя, если к тебе, то проходите в горницу, беседуйте. Парень-то спит?

- Спит. Проходи.

В горнице сели за круглый стол.

- Настя, я приехал за тобой и за сыном. Я тебя умоляю быть моей женой. Если ты согласна, я пойду к родителям просить их благословения. Настенька!

- Ты хоть сына-то посмотри, - примирительно сказала она и потянула Родю в комнатку. Малыш спал в самодельной кроватке, закинув ручки за голову. Роде наклонился над сыном, показалось, что он похож на него. Поднялся, Настена стояла рядом в цветном халатике на голое тело. Он нежно ее обнял, она впилась в его губы, как когда-то, и долго терзала. Откинула головку, осмотрела губы:

- Это тебе за все прогулы.

- К родителям выйдем? - осторожно спросил он.

- Надо. Еще как батя... — Настя с упреком посмотрела ему в глаза.

Вышли. Отец и мать стояли в кутнем углу, отдернули занавеску. Родион встал на колени, рядом опустилась Настя.

- Мы просим благословить нас, - едва выговорил Родион и заплакал. — Моя вина, что все получилось так нелепо. Помогите мне ее исправить. Я люблю Настену, люблю нашего сына, у меня никого больше нет на этом свете. Благословите.

Отец поддернул кальсоны, толкнул локтем жену:

- Выскочи в передний угол, возьми Богородицу, да оботри хоть занавеской.

Поцеловав икону и поцеловавшись, жених и невеста встали. Отец шумнул:

- Мать, мой руки, да на стол сгоноши, по такому случаю...

- Не беспокойтесь, мама, одну минуту... - Взял телефон: - Ваня, на заднем сиденье два пакета, забирай и в дом.

Стол накрыли быстро, в центе поставили тарелку с крупно нарезанным домашним калачом, выпили по рюмке коньяка, запоздало стали знакомиться: Василий Федорович и Мария Дмитриевна. Минут через пять Родион посмотрел на Настю:

- Собирай сына, мать, поедем домой.

Родителям обещали скоро приехать, оставили мобильный телефон, и Настя пометила, на какую кнопку нажимать, если будет звонок. Дома прошли наверх, в спальню вкатили кресло и уложили малыша. Настена пошла в душ, Родион любовался сыном.

- А он точно похож на меня, - сказал он вошедшей Насте.

- Не шевели, он до утра проспит. Утром налюбуешься. А сейчас я хочу тебя обнимать и целовать, потому как имею право.



Утром первым проснулся малыш. Он встал в кресле, огляделся, увидел маму и позвал:

- Мама, а где мои вешчи?

Настенька вскочила, схватила его на руки:

- Твои вещи... Это он горшок так зовет. Миленький, здесь у нас нет горшка, пойдем в туалет.

Родион ждал появления сына с опасением: а как он отнесется к незнакомому дяде? Знает ли, что у него есть отец? Да, ведь до сих пор никто не назвал его по имени? Как зовут сына? Двери открылись, трехлетний мальчик внимательно посмотрел на Родиона.

- Петя, это твой папа. Я тебе говорила, что он уехал далеко, но все равно за нами вернется. Пойдешь к папе?

- Пойду, — мальчик потопал к кровати, встал перед Родионом.

- Меня зовут Петя. А тебя?

- Родион. Но ты можешь называть меня папой.

- Хорошо, папа, - но мальчик был осторожен в эмоциях.

Родион с благодарностью посмотрел на Настю, та поняла без слов: ему приятно, что сын носит имя прадеда, это уж точно. Сказал, что внизу живет пожилая женщина, домохозяйка, надо ее предупредить и что-то приготовить ребенку. Он спустился, прошел на кухню, веселая Дарья Васильевна готовила завтрак.

- Ваш любимый бифштекс с кровью.

- Прекрасно. Но надо бы сварить кашку на молоке, у нас появился трехлетний ребенок.

Дарья Васильевна сняла очки:

- Час от часу... Откуда ребенок? Я слышала, что вы уходили и приходили. А, у нас гости!

- Да нет, дорогая, это мой сын и моя жена. Привыкайте к мысли, но прошу: ни слова о Варе, хотя и вы знаете немного. Договорились? Итак, мы спускаемся.

Женщины обнялись, Дарья Васильевна подняла Петьку на руки:

- Какой здоровяк! Простите, Настенька, но конституцией и личиком будет вылитый папа.

- Я рада, что вы это заметили, - улыбнулась мать.

Родион возмутился:

- Настя, я еще вчера об этом сказал, однако ты меня не похвалила.

Настя засмеялась:

- Родя, тогда нам не до этого было, правда?

Позавтракали все вместе, Родион повел жену и сына знакомиться с домом. Обошли комнаты в подвале, Петька заинтересовался тренажерами, потом бильярдом, на первом этаже стали выбирать комнаты. Настя хотела для себя рядом с кабинетом Роди.

- Ты не будешь против, милый?

- Буду, - он не мог сказать, что это была комната Варюши, но причину нашел: — Настенька, я часто работаю вечерами, говорю по телефону, ругаюсь. Это я буду тебе мешать. Давай выберем через одну, а рядом комната сына.

Настенька загрустила:

- У тебя есть от меня секреты? Родик, скажи все сразу, чтобы мне не из третьих уст узнавать. Мы расстались, ты жил в однушке, ничего не имел, потом говорил о больших перспективах, а кто ты сегодня? Я могу это знать?

Родион кивнул:

- Ты все узнаешь. По малолетке мне дали пять лет, ни за что, как говорят на зоне. Потом перевели в настоящую тюрьму. Вот тут я познакомился с вором в законе, его звали Доктор. Когда я делал ремонт в однушке, я зарывал в бетон перекрытий сотни тысяч долларов. Он передал мне их на сохранение, но - так сложилось, Доктор вернулся из тюрьмы больным и вскоре умер. Деньги завещал мне. Я активно участвовал в приватизации, где законно, где не особенно, но с результатом. Сегодня владею мощной строительной компанией и еще двумя производствами, по металлу и пластмассам. Сейчас создаем колхоз на моей родине, я вас туда непременно свожу. Если тебе интересно, то губернатор назначил меня своим советником по предпринимательству. Я честный капиталист, я плачу налоги.

- Родя, ты убивал? - со страхом спросила Настя.

- Настя, хотя это сейчас не имеет никакого значения, мои руки чисты, на них нет крови. И закроем эту тему.

Настя обняла его и гладила по седеющей голове:

- Тебе много пришлось пережить. Ты привык к одиночеству, к абсолютной самостоятельности, а тут мы. Мы не станем лишними?

- Не думай об этом. Тебе надо учиться, время идет, сейчас есть все возможности.

Настя засмеялась:

- А я учусь, представь себе, на третьем курсе пединститута. Родители заставили, когда родила, поехала, сдала экзамены. Я ведь дурой у тебя никогда не была.

- Да уж! - согласился Родион. - Настя, у меня два года работала, молодая девушка из деревни, взял ее из кафе. Все было нормально, но несколько времени тому назад она отравилась. У нее был приятель, свидания в доме я не разрешал, но они общались. Милиция занималась этим делом, но криминала не нашли, мои ребята ее похоронили на родине. Тебе и об этом расскажут. Вчера мы женили моего лучшего друга, одного из лучших. Именно после свадьбы у меня созрело решение поехать и забрать вас. Теперь о нашей свадьбе. Я хочу, чтобы она была настоящей, с фатой, с регистрацией, с венчаньем. А потом мы на недельку махнем к теплому морю. Ты согласна?

Настена смотрела на него испуганными глазами:

- Родя, я чего-то боюсь. У тебя такая темная жизнь, вдруг это вернется?

- Что, Настя? Что может вернуться? Все производства работают, все по-честному, рабочий класс доволен, это я сам вижу. Власть признает, помогает. Ты о чем?

Настя кивнула:

- Ладно, Родик, забудь. Что-то мне вдруг стало не по себе. Дарья Васильевна уйдет?

- Зачем? На ней весь дом, ты можешь заниматься своими делами, появятся подруги, к сессии надо готовиться, Петьку в садик оформлять. Пойдешь учиться на водителя, купим тебе маленькую машинку, чтобы с сыном в садик и в школу ездить. Так я не услышал по свадьбе. Ты против?

- Родя, я против фаты, этого нельзя делать. У меня сыну третий год. И я в фате. Нельзя.

- Настя, это твое толкование. Сегодня все свадьбы так проводятся, ты думаешь, все невесты девушки?

Настя покраснела:

- Мне на них плевать, а я прикидываться не умею. Это же наша свадьба, мы станем законными мужем и женой, кому какое дело, в фате я или в фартуке? Лишь бы ты меня любил.

Родион засмеялся и согласился. Раздался телефонный звонок, Родион бросился в кабинет и закрыл дверь.

- Родион Петрович, ты в городе? Надо срочно встретиться. Жду.

Родион быстро переоделся, Насте сказал, что позвонил директор департамента сельского хозяйства. На лифте поднялся на пятый этаж, карточкой открыл дверь в коридор, прошел в приемную. Помощник кивнул: ждет. Коломынцев был взбешен, метал свою громоздкую фигуру из одного угла в другой:

- Родион Петрович, я не уверен, может мой кабинет тоже прослушивается, хотя хрен с ними. Сегодня утром в кабинет губернатора вошли трое и вынули из его стола пачку помеченных долларов. Взятка! Кто дал - не говорят, потому что нет таких. Подложили, сволочи! Макар Устинович — честнейший человек!

- Они его взяли? - крикнул Родион.

- Да! Под телекамеры, это спектакль, кому-то не угодил там, - он ткнул пальцем в потолок, - и сразу в камеру. Что делать, Родя? Я уверен, что в администрации положиться не на кого, там все сейчас просчитывают варианты, кто что может выиграть.

- Нужны толковые адвокаты. Дайте мне пять минут.

Он сделал несколько звонков, три очень авторитетных адвоката дали согласие немедленно подключиться к делу. Им встречу назначил в своем офисе. Коломынцев сказал, что ни один телефон Зенова не работает. Родион велел ему ехать в управление ФСБ и добиваться встречи или хотя бы передать заявления о назначении адвокатов, дал фамилии: Рыхнев, Должанов и Михель. Адвокатам быстро изложил суть дела. Все трое сошлись во мнении, что это не очень умная подстава, но теперь важнее знать, кому это надо.

- Господа, у меня есть телефон Салагина, все-таки вице-премьер, вчерашний наш, должен хотя бы намекнуть, - Михель стал рыться в портфеле, изъял блокнот, телефон, набрал номер. Стали ждать ответа.

- Слушаю, - громкая связь, никакой радости земляк от звонка явно знакомого человека не испытал.

- Доброе утро, Семен Семенович. У нас плохие новости. Арестован Зенов.

- Я в курсе, но это не моя тема.

И гудки. Все переглянулись, стало неприятно тихо.

- Значит, с самого верха? — резюмировал адвокат Рыхнев. - Кому он там-то дорожку перебежал?

- Потом будем гадать. Едем в ФСБ, - скомандовал Должанов.

Родион довез их до конторы, сам остался в машине. Прислушался к разговору трех сотрудников на крыльце, покурить вышли.

- Грязная работа. Он настаивает на снятии пальчиков с пачки, не брал он ее в руки, - парень вел себя крайне рисково.

- Ну и что? Ящик открыл, кинули. Теперь все так делают, даже менты.

- А почему не допрашивают сотрудников аппарата, кто входил в то утро в его кабинет? Есть же регистрация. Не хотят. - Молодой человек возмущался больше всех.

- А если вчера деньги положены? - возразил до сих пор молчавший, возможно, старший по званию.

- Говорят тебе, помечены, и дата сегодняшняя, — негодовал рисковый.

- Адвокаты приехали, ты видел? - поинтересовался неразговорчивый.

- Пустое. Их не пустят.

- Ты не глупи. Это же скандал! — опять возмутился молодой человек.

- Рядом с такой лажей с арестом губера прогнать адвокатов — это вообще пыль, - философски подвел итог старший.

Они погасили окурки и ушли. Вышли адвокаты, сели в машину:

- Неслыханно! Человек арестован, идут допросы, а адвокатов не допускают.

Родя спросил, могут ли они поднять шум через свои связи в Москве, чтобы до печати дошло. Вспомнил о местном телевизионщике, позвонил:

- Нас не пустят в эфир. Я свяжусь с московскими коллегами, и вам сообщу.

Через пять минут позвонил:

- Нужно чье-то авторитетное заявление, без этого на канал нечего и соваться, — сокрушенно заявил телевизионщик.

- Чье? ФСБшников? Они даже адвокатов к нему не допустили! — возмутился Родион.

- Во! А адвокаты могут выступить, не испугаются?

- Обожди. Господа, для московского телевидения вы можете сделать заявление?

Все трое обрадовались:

- Да с удовольствием! Такая реклама!

Бывакин крикнул в трубку:

- Пусть твои коллеги едут в мой офис, адрес знаешь, я везу туда адвокатов.

Телевизионщик крикнул вдогонку:

- Родион Петрович, москвичам нужен гонорар.

- Да не базар! — Бывалый и сам не заметил, как обстановка вернула ему полузабытый лексикон.

В кабинете руководителя «Командора» записали комментарии всех трех адвокатов, обещали через час смонтировать и передать в Москву. Действительно, через сорок минут передача канала оборвалась и взволнованная дикторша заявила:

- Только что получено экстренное сообщение: сотрудниками ФСБ арестован губернатор одной из сибирских областей за получение взятки. Никаких подробностей спецслужбы пока не дают, но вот что говорят адвокаты задержанного.

И далее пять минут четких и аргументированных комментариев адвокатов. В заключении диктор сказала, что канал будет держать ситуацию под контролем.

Позвонил телефон Родиона. Коломынцев чуть не плакал: Зенова освободили, он поехал в клинику отрегулировать давление и через полчаса просил приехать к нему. Бывакин отблагодарил каждого адвоката приличным гонораром и на всякий случай предупредил, чтобы никуда из города не исчезали. В кабинет Зенова прошел без представления, там уже был Коломынцев. Макар Устинович нажал кнопку:

- Ко мне никого не впускать.

- Здесь вице-губернатор и два заместителя.

- Я вас уволю! — Повернулся к гостям. — Ничего не могу понять, что это за игра. Если провокация, то очень неподготовленная. Если это их уровень, тогда мы не можем спать спокойно, я буду говорить с директором ФСБ. Вам спасибо, мужики, но реакция потрясающе оперативная: говорят, еще сообщение не окончилось, а меня уже отпустили с извинениями, что вышла ошибка. Ошибка! Арест губернатора в рабочем кабинете под телекамеры — ошибка!?

- А может вас попугать решили, Макар Устинович? - Бывакин спокойно высказал свое мнение. — Возможно, вы что-то где-то тормознули, кому-то помешали, кого-то вообще убрали. Вся цепочка дернулась, отсюда такая реакция, скорая, но непродуманная.

Зенов внимательно слушал и что-то помечал в блокноте.

- Я проанализирую все свои последние крупные решения. А вас, Родион Петрович, попрошу...- он на отдельном листочке написал: «Надо проверить кабинет на предмет «жучков». Родион кивнул, поджог бумажку в пепельнице и вытряхнул в мусорную корзину.

Разошлись, но договорились перезваниваться. Мало ли, что они могут выкинуть.



Над рабочим столом, в телефонном аппарате и над столиком для неофициальных разговоров в углу кабинета ребята, которых хорошо знал Бывакин и которых попросил молча найти и снять, если найдут, «уши», все нашли и убрали. Ребят сам Зенов поздним вечером провел через служебный вход, Родион встретил и развез по домам.

- Как вам работа, парни? - спросил он.

- Чистая, профессиональная. За фирму не скажу, но если и ФСБ, то не стыдно. И «ушки» современные, я таких не видел.

В восемь утра на угловом столике в кабинете губернатора загудела столичная связь.

- Макар Наумович, доброе утро. Полковник Спиридонов, помощник первого заместителя директора ФСБ. Шеф через полчаса вылетает к вам, встречать не надо, он сам пригласит вас в управление.

«А вам-то что не спится, в столице шесть часов», - подумалось Зенову, но последнюю фразу он чуть не пропустил:

- Прошу прощения, господин полковник, в вашей конторе я уже бывал, передайте шефу, что я жду его в своем кабинете в любое удобное время.

- Я передам, но вы же понимаете, что так не принято.

- Ничего, полковник, переживет. Я ведь тоже в его контору не по собственной воле ходил.

Вот перед ним на листе бумаги восемь тем состоявшихся официальных разговоров, касающихся денег и закупок. Он еще раз внимательно их просмотрел и остановился на предложении московской фирмы взять на себя укладку тротуарной плитки по всему центру города. Зенов глянул в рабочий блокнот: от фирмы был некто Соловейко Иван Аронович. С финансовой стороны проект показался губернатору интересным, половину затрат закрывали федеральными средствами. С практической он не видел особой необходимости: да, плитка — это красиво, смотрится солидно, но что значит — на все лето перекопать центр города? Гостя отпустил, собрал специалистов, кратко изложил суть. Пока мужчины соображали, заместитель директора департамента ЖКХ Муравьева попросила слова:

- Макар Наумович, в плитке только мозаичная красота и никакой практичности. Я была на столичных тротуарах, плитка расшатывается, каблуки проваливаются и отламываются. Это плохой проект, не надо его принимать.

Поговорили еще минут десять и решили: обойдемся. Соловейко был шокирован решительным отказом:

- Вы упускаете важную составляющую проекта. Нас с вами меньше всего должны интересовать дамские каблучки, это их проблема. На кону тридцать миллионов долларов, третья часть - ваша. И прошу учесть, что над этим стоит столь важный человек, который ниточку вашей жизни, карьеры, точнее, — в руках держит. Любой другой губернатор с восторгом бы согласился, а вы куражитесь.

- Милостивый государь, вы предлагаете мне такую мерзость, глазом не моргнув. Не хочу знать ни тебя, ни твоего подленького покровителя, и катись ты со своей плиткой до самой Москвы. А я об этом непременно найду способ доложить президенту! Вон отсюда!

Соловейко вскочил, собрал бумаги и с горьким сожалением поглядел на Зенова:

- Я тоже доложу, кому следует. И вы еще пожалеете, что так со мной обошлись!

- Иди, иди, пока я не помог двери найти. Жулики, уже по стране поехали со своими проектами!..

Губернатор остановился на этом варианте, да иных и не было. Впрочем, замдиректора ФСБ тоже так просто не полетит в такую даль. Что-то тут не так, а что — скоро выяснится.

В одиннадцать позвонил заместитель начальника местного УФСБ и попросил встретить гостя у служебного входа. Зенов спустился вниз, в открытые ворота въехала тонированная машина местных разведчиков, моложавый полковник выскочил и открыл заднюю дверь. Вышел человек в штатском, легко узнаваемый по телесъемкам, прошел навстречу хозяину и подал руку. Молча пошли на третий этаж административного здания.

- Раньше обком был? - спросил гость.

- Да. Отобрали и спасибо не сказали, - даже со злостью ответил Зенов.

- Красивая архитектура, теперь так не строят, - генерал остановился, разглядывая карнизную лепнину.

- Вот и думаю передать здание под областную библиотеку, а себе сложим из панелей карточный домик, — вполне серьезно сказал губернатор.

Гость засмеялся:

- Не думаю, что вам разрешат. Управление делами вмешается.

Зенов махнул рукой:

- А им какое дело, товарищ генерал? В столицу его не перетащить, а тут мы хозяева.

Вошли в кабинет, от чая и кофе гость отказался, предложил сразу приступить к делу. Он доложил, что сразу после звонка Зенова дал команду найти заказчика столь гнусного преступления. Выяснилось, что начальник хозяйственного управлении службы генерал Михальков и начальник областного УФСБ в очень добрых отношениях. Михалькова кто-то из очень близких людей попросил надавить на губернатора, якобы, имеется серьезный компрометирующий материал. Начальник УФСБ генерал Хлыстунов согласился без дополнительных аргументов, и была запущена известная вам схема.

- Некто Соловейко в ваших расследованиях не фигурирует?

- Пока нет. Я попрошу подробно изложить ваши версии. Но прежде всего, Макар Устинович, приношу свои извинения за неправомерные действия моих подчиненных. Заверяю, что все понесут наказание. По Хлыстунову приказ я привез, он освобожден от должности и выведен из штата службы. Михальков под домашним арестом, им и его связями занимаются ребята из службы собственной безопасности. Парадокс: в Федеральной Службе Безопасности имеем свою службу безопасности. Мне доложили, что вы прогнали всю свою охрану?

Зенов возмущенно ответил:

- Сразу, как прибежал из каталажки, всех выпер! А нахрена мне такая охрана, при которой можно положить в стол губернатора все, что угодно?

Гость улыбнулся:

- Признаться, мне по душе ваша горячность, но ваша безопасность возложена на нашу службу.

Зенов улыбнулся:

- Скажите, генерал, это мода такая или престижа добавляет? Каждый прыщ имеет охрану. Меня это всегда возмущало. Я работал комбайнером до армии, и вот поздно ночью молотим, подходит «бобик», вышел человек, махнул рукой. Я остановился, спрыгнул с мостика, а он руку жмет и спрашивает: «Сильно устал?». А я ему:

«Ну, если подменишь, могу и отдохнуть». «Да нет, — отвечает, — я за столь серьезное дело не возьмусь». И тут подлетают и наш директор, и райкомовская машина, оказывается, первый секретарь обкома приехал, в уборку они область объезжали. Первый на меня показал: «Остановите комбайн, парень вымотался за день». И заметьте: ни милиции, ни охраны, темной ночью идет и жмет руку рабочему классу. А почему не боялся? Потому что плохого ничего людям не делал, только добро. А мы пистолетами и мордоворотами от народа отгородились.

Генерал комментировать не стал, только кивнул:

- Мне докладывали, что вы в область выезжаете с водителем и помощником.

- И правильно делаю. А сосед мой кортежем, даже диетсестру возит. Может, генерал, сестричка-то в поезде поважней охраны будет?

Посмеялись, душой чуток отошли.

- Макар Устинович, по дежурившим в то утро мы проводим расследование, все причастные к инциденту будут уволены. Но набирать будем из своих, других нет.

- Да я не против. Только один вопрос, товарищ генерал: мне какой провокации в следующий раз ждать? Или мне надо было, как только вошли эти трое, достать «Макара» и ухлопать их на месте? Вы напрасно сужаете тему, только вчера в кабинете снято четыре прослушивающих устройства, в том числе в телефоне, по которому я говорю с президентом. Это что, тотальная слежка? Или я один такой подозрительный, извините, с тремя яйцами?

- Незаконная прослушка - дополнительный аргумент для предъявления Хлыстунову. Тут, Макар Устинович, попахивает криминалом, если выйдем на Соловейчика, круг замкнется, - генерал закрыл папку.

- Нет, товарищ генерал, он только расширится, - остановил его Зенов. - Соловейчик пугал меня земными и небесными карами и вспоминал большого начальника, который стоит над его бизнесом с тротуарной плиткой. Вроде, стоит тому только дернуть за веревочку, и меня нет, как губернатора.

Генерал молчал, потом попросил коньяку и достал сигарету. Долго курил, стоя у открытого окна. Круто развернулся на каблуках, посмотрел на Зенова:

- Не комментирую, но данные есть. Соловейчика возьмем, если все подтвердится, видимо, в регионах, где они уже укатали эту пресловутую плитку, придется поработать, не все же вот так резко отказывали визитерам. Работы много, по возможности, буду держать вас в курсе.

- Последний вопрос, генерал. Мне докладывать президенту об аресте?

- Ваше право, только он знает. Думаю, выразит вам свое сочувствие и уверенность, что враг будет изобличен. - Генерал широко улыбнулся.



Сырая, дождливая осень не мешала Горлову вести все работы. Беларусь с вилами укладывал тюки соломы и сена, привезенные из соседних хозяйств. Он несколько раз за день заходил в помещение, где стояли нетели, хозяйским взглядом проверял кормушки, нажимал на клапана автопоилок, пробовал на вкус воду. Женщины умолкали и отходили в сторонку, слишком суровым казался председатель, только Катерина словно ждала его появления, сразу возникали вопросы:

- Владимир Гаврилович, точно, что к весне приплод получим? — на полном серьезе спрашивала она.

- Получим. Все стельные, врач смотрел, вы же знаете, - отвечал немногословный Горлов.

Катерина не сдавалась:

- Владимир Гаврилович, вон с того края одна такая тоскливая, не ест и не пьет.

- Что же вы молчите? Может, она заболела? Покажите.

Они вместе шли в дальний угол базы, и когда Горлов не находил никаких признаков болезни, Катерина вздыхала:

- Владимир Гаврилович, а может, она по любимому бычку сохнет? Бывает такое у скотины? Думаю, если она к родам приспособлена, значит, и чувства должны быть. Как вы на это смотрите?

Горлов посмотрел на Катерину:

- Замуж вам надо выходить, Катерина Ивановна, а вы мне сказки рассказываете.

Катерина даже обрадовалась такому предложению мужчины:

- А я о чем? Какой вы догадливый, Владимир Гаврилович! До вашего появления жила я себе спокойно, мужиков свободных нет, рассчитывать не на что, и тут вы появились. Да я как узнала, что вы наполовину холостой - ночами спать не могу. Бросьте вы этих стариков, переходите ко мне. Баба я нормальная, дурного только лютые враги могут наблавостить. Правда, переходите, как вас увижу —  сердце выпрыгиват. А надумаете жену привести — я уступлю, попользовалась, сколь можно, и на том спасибо.

Горлов стушевался, но взял себя в руки, видя, что женщина не шутит, вон даже голосок приглушила.

- Я на развод подал, Катерина Ивановна, жду суда. А вас я тоже приметил, только я на десяток вас постарше, не смущает? - спросил он.

Катерина быстро ответила:

- У нас в деревне говорят, что она, любовь-то, ровесников не ищет. Сегодня ночевать ко мне, а вещи ваши завтра попрошу Семку перевезти.

Вечером после доклада Горлов спросил генерального:

- Родион Петрович, можно личный вопрос?

- Валяйте.

- Я перехожу жить к Екатерине Ивановне. Как вы, не против?

- Горлов напрягся.

Генеральный к вопросу отнесся серьезно:

- Владимир Гаврилович, это ваше право. Если все пойдет нормально, то и свадебку можно сыграть. Желаю счастья. Катерине поклон, мы с ней в детстве по заборам лазали.

Под самый снег закончили пахать поля. Зябь получилась - не по сердцу председателю, позвал мужиков, поехали на последнее поле.

- Что скажете? — он широким жестом обвел исковерканную землю.

-  Да, ломти солидные, - Семен Бородин прошелся по полосе. - Весной, если дождей не будет, ничем не разбить, и так сеять нельзя.

- В посевном комплексе тоже предусмотрено, вроде культиватор и диски, - вспомнил Веня Брезгин.

- А если он не пойдет по нашей пашне? - обозлился Семен.

Ходят, пинают комки земли, курят и приматериваются. Веня остановился перед Горловым:

- Как хошь, Гаврилович, а весной неплохо бы дисками пройти поперек пахоты. А коли дисков нет, придется хоть выборочно, но комплексом покататься. Дороговато, едри ее мать, но земля дороже.

Развез мужиков и увидел джип Бывакина.

- Владимир Гаврилович, у меня в машине агроном, вы с ним знакомы. Садитесь к нам.

Горлов открыл дверцу и засмеялся:

- Жив, курилка! Ну, здравствуй, Виктор Николаевич!

Сидевший в машине горячо пожал руку, подвинулся, уступил место:

- Здравствуй, Владимир Гаврилович. С новой должностью тебя!

- А ты при старой? Не гонят? - шутливо спросил Горлов.

- Гонят Никонова по всем статьям, а Сибирское отделение Академии не отдает, говорят, пусть работает, пока может.

- Так тебе годков-то...- намекнул Горлов.

- В посевную будет семьдесят пять, — гордо ответил Никонов.

О Никонове Родиону рассказал Коломынцев. Полвека назад он бросил аспирантуру, глаза отказали, врачи посоветовали воздержаться от защиты почти готовой диссертации и отдохнуть на свежем деревенском воздухе. Так он попал в опытно-производственное хозяйство с собственным огромным опытным участком, сначала главным агрономом, потом назначили директором. При реформировании он один из всех директоров ОПХ области не дал акционировать производство, хотя желающих было с избытком, сам первый губернатор приезжал, увещевал, называл ретроградом, а в конце в открытую: «Я оплачиваю акции и половину отдаю тебе, чем плохо?». Не согласился. Слетел бы с катушек, да губернатора перевели в столицу. Так и работает, как госпредприятие, сам на окладе, работники с урожая и молока. Станция новые сорта выводит, трудновато в последние годы, но окрепшие хозяйства берутся за размножение, получается неплохо

- Так вы, можно сказать, в более выгодном положении, чем частник? Государство своих не обидит, — заметил Родион Петрович.

- Ну, молодой человек, смотря о каком государстве речь. Вот пришли аналитические материалы за девять месяцев, рядом со мной молочная фирма, коров завозили из Голландии, это не корова, а фабрика по производству молока. Стоят по сорок тысяч долларов за штуку. Условия содержания должны быть идеальными, кормить только с ложечки, не то что замахнуться кнутом - материться при них запрещено. Доят по восемь тонн в год. О себестоимости молчу, ее никто не считает, потому что бюджет покрывает все убытки. Вот анализ, он частник, ему полмиллиарда дает родина на поддержку штанов, я госпредприятие, у меня нет убытков, есть скромная прибыль - мне ни рубля. Я дою пять с половиной тонн от коровы, могу больше, но себестоимость полезет. У меня черно-пестрые коровы, я летом пасу, а сосед с ложечки. Та корова траву щипать не умеет.

- Владимир Гаврилович, мне подсказали обратиться к Виктору Николаевичу, чтобы он нам посоветовал, как быть с нашими полями? Проедем?

Поехали. С берез срывались вороны и с криком уносились в сторону, пугливые зайцы, прижав уши, скрывались с глаз долой, озера потемнели и ждали льда.

На кромке поля все вышли, Никонов осмотрел работу комплекса.

- Без обид, мужики, но если бы вы вспахали плужком безотвальным, как учил великий земледелец Терентий Семенович Мальцев, да продисковали в двух направлениях, да приборонили - тогда была бы пашня. А сейчас полуфабрикат. И весной вам не успеть все изменить, посмотрим, может, помогу парой дисков, у меня есть. Но славно уж то, что сшевелили землицу, она проснется весной от удивления. Доброе дело, Родион Петрович, доброе. Знаю, что нетелей взял, это вообще здорово. Деревня без коровы - как ограда без петуха. А потом имейте в виду, корова во все времена спасала людей. В войну моя мама зимой в избу заводила корову, потому что морозы были жуткие, воробьи на лету замерзали и падали. Говорят, в Индии корову считают священным животным, она по столице ходит, а за ней служка с совочком, лепешки собирает. Не знаю, откуда у них это почтение, а вот наш народ должен бы памятник корове поставить, это точно. Но не народ решает, к сожалению. А то лепят всякую хрень, в прошлый раз внук позвал к телевизору: на выставке стоит унитаз, ленточкой обвязан, сбоку бантик. Говорят, современное искусство. Ладно, тюков десять сена тебе отправлю, да камаз дробленки. Только нетелей шибко не закармливай, это уже к растелу. Ладно, ребята, везите домой, а то старуха заждалась.



Родя каждое утро просыпался от того, что Петька забирался на кровать, садился верхом еще дремлющему отцу на живот и начинал скакать, подхлестывая, видно, не очень ретивого жеребца воображаемым кнутом. Настя уже была на кухне, колдовали вместе с Дарьей Васильевной, к подъему мужиков на столе стояло несколько тарелок с вкусными и аппетитными кушаньями.

- Настя, ты мне говори, из чего приготовлено, я не все узнаю, а это порой неприятно, — просил ее Родион. — И на сладкое не нажимай, ты уже пошла в ширину, но это не самое главное. Ты мне парня не порти, он уже фигурой на девочку похож. Я вот его в спортшколу определю, пусть развивается.

Сбрякал один их трех телефонов, судя по тому, что Родя сразу встал и ушел в кабинет, звонок серьезный.

- Родион Петрович, Коломынцев. Час от часу не легче, только что позвонил шеф, его срочно вызывают в столицу. - Иван Михайлович тяжело дышал.

- Он президенту звонил или нет после того случая? - Родю начинала бить мелкая дрожь.

- Нет, не звонил. Сказал, что у президента и без него проблем хватает, — буркнул Коломынцев.

Бывакин сказал, как бы для себя:

- Это еще надо было посмотреть. А кто приглашает, это обычно сообщают при вызове? — Родя все искал зацепку.

- Макар Устинович сказал, что вроде заместитель главы администрации, - успокоил его Коломынцев.

Бывакин кивнул:

- Вот это и пугает. Я читал у какого-то писателя точное наблюдение: мелкая блоха больней кусает. Видно, на себе испытал, я с ним по поводу блох согласен. Кто с ним полетел?

- Новый начальник охраны и помощник, как всегда.

- Теперь он уже где-то над Кремлем. Обещал держать в курсе и не беспокоить? - поинтересовался Родион.

- Обещал сразу же позвонить.

Бывакин сказал спокойно:

- Тогда нам остается только ждать. Иван Михайлович, я на месте, прошу, сразу мне. Я буду ждать.

Работа валилась из рук, хотел поехать на завод и посмотреть, как налаживается производство панельных домиков, там пришлось столько нового вносить для утепления и надежности крепежа, что ДСКовские чертежи перекроили не один раз. Не поехал, в таком состоянии не гоже появляться на людях. Позвонил бригадир Ленев из цеха стеновых панелей, попросил принять.

- Времени пока нет, суть можете сказать?

- Суть, Родион Петрович, в том, что рабочий класс хотел бы объединиться в профсоюз, - очень серьезно сказал Лунев.

- А я здесь при чем? — удивился генеральный. — Объединяйтесь хоть в профсоюз, хоть в партию Жириновского, он сейчас на моде.

- Все равно, Родион Петрович, с вами надо согласовать. Профсоюз будет выдвигать администрации свои условия, — настаивал Лунев.

Родя опять согласился:

- Пусть выдвигает, разумные условия — обсудим и примем, бестолковые — откажем. Решайте, Лунев, я в ближайшие дни едва ли смогу с вами встретиться. Но телефон ваш у меня высветился, как только окно появится, я вам позвоню.

Подозрительно долго нет звонка от Коломынцева, следовательно, и из столицы. Почему он так волнуется? Доктор все врем учил: «У вора должна быть сильная интуиция. Вот ты наметил дело, все вроде срастается, а на сердце неспокойно. Прислушивайся к себе, если душа шепчет, намекает, дает маленький сигнальчик: то сердце екнет, то кровь стуканет в висок... Лучше воздержись. Родя, не нами проверено, годами царских ссылок и советских тюрем оплачен этот опыт». Вот сегодня взбесилась интуиция: нет ему покоя, не все ладно у Зенова, но почему он молчит?

В два часа Коломынцев попросил его срочно подъехать. Не в правилах Бывалого задавать вопросы, кивнул и в машину. Коломынцев был один, велел плотно закрыть все три двери.

- Позвонил. Суть вот какая. Какой-то щегол, заместитель главы администрации, предложил новое назначение. И знаешь, куда? В Дальневосточный федеральный округ пятым помощником полпреда. Полпредства, честно говоря, вообще структура киношная, ни денег, ни товару, одни совещания и презентации. Бывал я у своих, насмотрелся. Шеф категорически отказался. И тогда тот жук ему говорит, мол, поезжайте на место, в ближайшее время судьба ваша будет решена.

- И что шеф? - не вытерпел Родион.

- Представь себе, позвонил президенту и попросил пять минут для разговора. И президент назначил на тринадцать, значит, у нас три. Вот сейчас он, Христовый, идет по ковровым дорожкам к президентскому кабинету, — как-то страдальчески, чисто по-русски прокомментировал Иван Михайлович.

Бывакин подумал: «Лишь бы сам шел, а не вели под белы рученьки!».

Решили ждать в кабинете. Коломынцев открыл коньяк, порезал лимон. Выпили, помолчали. Налил еще по одной. Родион отпил пару глотков и поставил, накрыл салфеткой: «Все!». Включили радио, телевизор - ни одного слова.

Однажды Родион заметил Коломынцеву:

- Водитель у вас в годах, а сейчас скорости и беспредел на дорогах. Не опасаетесь?

Иван Михайлович пожал плечами:

- Да хрен его знает, Родион, где поскользнёшься? Мы с Митричем столько лет вместе, я его на комплекс из райкома переманил. Влип он там в ситуацию с первым секретарем обкома. Приехал тот в район, свою машину поставил, поехали на районной. Тогда только уазики поступили. Сам впереди, первый с председателем райисполкома сзади. Дождь прошел, сев остановили, настроение ноль. Обкомовский дает команду, Митрич останавливается, глушит машину. Все идут смотреть пашню. Пройдутся взад-вперед, к машине, начинают сапоги чистить по траве. Садятся, Митрич заводит мотор, и поехал. Раз, два вот так, на третий раз большой начальник не выдержал:

- Дмитрий Дмитриевич, а первого секретаря обкома так не возят.

Митрич рассказывает, что заметил шутливое настроение шефа и спрашивает?

- А как возят первого секретаря?

- А вот слушай. Я подхожу к машине — ты уже двигатель завел. Я дверцу открываю - у тебя нога на муфте и скорость включена. Я только на сиденье — ты поехал. Понял?

- Так точно, понял, товарищ секретарь обкома!

Ну и сотворил. Они еще сапоги очищают, он уже мотор завел, первый за ручку взялся — Митрич скорость включил, он только сапог на подножку — Митрич муфту отпустил, первый сесть не успел, развернуло его и в сторону отбросило. Митрич говорит, что в тот момент с жизнью попрощался. Первый встал, районные выскочили, давай помогать ему плащ оттирать. Все молчат. И в машину молча сели. Долго ехали, вдруг первый хлопнут Митрича по плечу и с матерком крикнул:

- И так не возят, Дмитрий Дмитриевич!

Начальника проводили, Митрич видит, что свой шибко недоволен, косится, принес заявление, а я в это время коридором иду. Вижу, что смурной человек, а знакомы хорошо. Спросил. Он рассказал все уже во дворе. Я и предложил, с тех пор вместе.

Родион улыбнулся:

- Шаловливый был партийный босс!

Иван Михайлович поддержал:

- Он любил выкидывать номера. Мне наш первый рассказывал, Реутов. Приехал босс в район, идет уборка, погода отличная, хлеба замечательные, настроение, естественно, приподнятое. День прокатались по району, шеф сказал, что заночует, а завтра переедет к соседям. Понятно, хозяину надо позаботиться об ужине. Позвонил в райком, чтобы нашли Колмакова, председателя колхоза, и заказали хороший ужин на четверых: босс, водитель, сам первый и председатель, конечно. Приехали вечером, прошли в столовую, все чистенько, стол накрыт, женщины теплой воды налили в умывальник, каждому подают свежие полотенца. Босс подходит к столу, а в это время женщины ставят на стол четыре жаровни с жареными ососками, месячными поросятами. Босс руки вытирает и выговаривает Колмакову:

- Вот как это понимать, товарищ Колмаков? Район план выходного поголовья свиней не выполняет, а ты четыре головы загубил. Разве это по-хозяйски?

Колмаков понимает, что шутейный идет разговор, ну и тоже решил отличится:

- Да, что их жалеть, товарищ секретарь обкома, поросята-то ренитные, ы-ы-ы! - и сам морду скривил, как сводит ее у ренитных поросят. Босс свое полотенце ему на плечо бросил, водителю кивнул и в двери. Реутов так и остался на крыльце, гость укатил на своей «волге». Реутов в «уазик», Колмаков выскочил:

- Александр Иванович, а ужин-то куда?

- Жри сам своих ренитных поросят, идиот!

Ничего, обошлось, босс ни разу об этом случае не вспомнил и никому не рассказал. Да, брат, такие были времена и люди...

...Через час раздался звонок:

- Иван Михайлович, ты там один? - взволнованный голос Зенова.

- Бывакин у меня, Родион, вы его знаете.

- Включи громкую связь для него. Только что от президента. Он удивлен нашими делами. И возмущен. Вызвал директора ФСБ, я и ему все рассказал, тот признался, что впервые слышит. Но самое главное — по новому назначению. Президент вообще не в курсе! Позвонил главе администрации, сделал внушение и поручил провести служебное расследование, кто это так вольно командует президентскими кадрами. Расспросил о положении в области, обещал финансовую поддержку строительству жилья на селе и развитию животноводства. Так что все нормально, через час вылетаем домой. До встречи.

Коломынцев тяжело откинулся в кресле:

- Слава Богу, хоть в храм поезжай да свечу ставь. Макара-то вроде в святых нету, так хоть моему Иоанну Крестителю. А ты что такой смурной, Родион? Все закончилось, к всеобщей радости.

Бывалый усмехнулся:

- До чего ты наивный человек, да и губернатор наш такой же. У воров есть такое наблюдение: проще всего обмануть честного человека, он честный, сам не обманет, и думают, что остальные так же. Ну, подумайте вы сами, кто из клерков в администрации самоубийца? Да нет там таких, там ребята отточенные, они даже пукают в одно и то же время. Никто из них без отмашки сверху даже комара на лбу не прихлопнет. А тут — губернатор, да не тульско- орловского разлива, а регион - дай бог всем. Значит, надо убрать Зенова с области, вот и запустили дурочку. Будь он пожиже - согласился, и сейчас бы летел уже над нами на Дальний Восток. Плохо они свои кадры знают, не думали, что Зенов может рвануть к самому, тем более, ему, видимо, было открытым текстом сказано, что это предложение Президента. Да, показали бы эту встречу по телевизору, сразу можно было бы по глазам определить, как он выкручивался.

Коломынцев растерялся:

- Кто выкручивался? Зенов?

- Нет. Другой, — уточнил Родион.

- Ты не веришь, что все закончено, и вопрос закрыт? — удивился Коломынцев.

- Я поехал. Передавай шефу поклон. — Бывакин ушел, плотно притворив за собой двери.

Он, ничего не понимающий в политических играх, хорошо знал законы стаи, по которым жил полтора десятка лет. Если принималось решение, что кто-то должен стаю покинуть, это делалось иногда в открытом собрании, а чаще подленько, исподтишка, где-нибудь на пустыре или на трассе своими же молодыми отморозками, потому что киллер в таких случаях — недопустимая роскошь. Свою черную метку Зенов получил, и не факт, что президент его принял и даже поучаствовал в разруливании ситуации. Ему как-то за обедом рассказывал Зенов, как это делалось в партийные времена. Исполнилось секретарю обкома шестьдесят, ему звонит заведующий орготделом ЦК, поздравляет с юбилеем и говорит, что его заявление об отставке рассмотрено и удовлетворено. Он же уверен, что юбиляр знает порядок и вопросов задавать не будет, хотя никакого заявления не писал. Какой вариант будет использован с Зеновым, Родя не знал, но был уверен, что долго при должности тот не продержится.



Посевной комплекс и кировец со сцепом сеялок работали на соседних полях, по обе стороны от дороги. Генеральный подъехал, прошел к трем березкам, веселеньким, зазеленевшим, присел на бугорке. Как-то раньше жил беззаботно, удалась сделка - хорошо, пролетел - не велика беда, не вышло сегодня — получится завтра. А со временем все изменилось. Наверное, изменился он сам, его натура. Сейчас он пытался вспомнить себя во время откровенно бандитских налетов и не совсем честного дележа. Сам ужаснулся: оказывается, был жестоким, одномоментно лишал человека собственности, и ни стоны, ни просьбы ни тем более угрозы уже не имели для него никакого значения.

Он прилег на сухую землю, чуть подернутую щетинкой зелени. Какие-то паучки суетились, волокли былинки, пушинки, порой мошек и комаров. Все живое борется за жизнь, как умеет. Вот этот комар хотел жить, но попал в сеть и стал пищей. Люди ничего нового не придумали, только у них сети покрепче и аппетиты покруче. Паук перекусит и отдохнет, человек будет ловить до тех пор, пока хватит сил или другой, более сильный, не отберет у него сеть.

Ему ни перед кем не надо держать отчет. Тогда почему все чаще приходят эти мысли о жизни. Вспоминаются ребята, которых потерял, Доктор, который покоится на местном кладбище, и Родион всех удивил, поставив ему, как и положено, памятник из уральского камня с портретом красивого мужчины, каким Доктор в жизни никогда не был. Время от времени вспоминал про тех, кого пришлось потеснить: такова жизнь, если не он, то его. Как-то он подумал, а оправдание ли это, но зажал ненужную мысль и больше она не появлялась.

Хорошо думалось здесь, дома, где знакомы все дорожки в лес и на луга, почти в каждом месте он знал когда-то глубину омутов и проток, на той ляге, сняв штаны и подняв рубаху, ходил от кочки к кочке, собирая в подол утиные яйца, приносил домой, и мама добавляла их в жареную картошку или подбивала суп. В лесу собирали ягоды, голубянку, мать раскладывала их на капустные листы и гнала Родьку на крышу, положить их на солнечную сторону. Грузди приносил и замачивал в кадушке, мать успевала ночью перемыть и залить вежей водой. Потом мать доставала небольшой бочонок, ошпаривала его кипятком, солила грузди, придавив большим камнем, который неизвестно как появился в наших местах. Улыбнулся, вспомнив, как вся деревня боялась ходить в лес, прошел слух, что из городской тюрьмы сбежали зеки, и все боялись беглых.

Вспомнился утренний разговор с Горловым, который обстоятельно доложил, что почти все нетели растелились и колхоз уже начал сдавать молоко. По закупочным ценам он просил генерального поговорить с директором молокозавода, Родион пообещал. Переработчики держат цены, договариваются, не уступают. Молоко - не мешок пшеницы: сегодня не сбыл - завтра купят. На разговоры не поехал, позвонил, представился, спросил про условия. Молоканщик стал говорить о жирности, о кислотности, о чистоте, Бывакин перебил:

- Это все по ходу будет решаться, ты моих доярочек не обижай. К осени я еще сотню голов привезу, а через три года залью тебя молоком. Так что думай, с кем дело имеешь. Вы все еще по старой привычке: хапнуть, пока есть возможность. Надо о завтрашнем дне думать. И не драть с мужиков шкуру, ее и так поделить не могут любимое правительство с бандитскими госкомпаниями. Ну, будь здоров, приезжай в гости, только заранее предупреди, я половину недели в городе.

Повернулся на солнышке, глаза слепит, всякие радужные картинки рисует. В детстве он любил смотреть на солнце через закрытые веки. Чуть приотпустишь - заиграли звездочки, закрутились, как в трубе, которую Лидке отец с производства привез. Прислонишь ее к глазу и вращаешь медленно, а там драгоценные каменья во всякие узоры выстраиваются. Родя ходил к Лидке трубу крутить, пока не увидел у нее под кофточкой два бугорочка, трубу положил и бугорочки руками погладил. Лидка ничего, а батя увидал, ремнем ожег и крикнул: «Чтобы ноги твоей в моей избе не было, курощуп хренов!».

Вот опять мелькнула мысль: зачем живет человек на свете? В муках рождается, потом всю жизнь мучается, не все, понятно, но народишко-то белого света не видит. Мать в колхозе с темна до темна, Лидкин отец приехал из города, на заводе работал, с полгода покашлял и сгинул. Ребята, герои приватизации по-русски: кто успел, а кто не успел — извини. Сегодня в шоколаде: тачка, девочки, ночные клубы, а завтра на руках вперед ногами несет братва до самого кладбища, в знак уважения, и требуется, что все, кто повязан, при сем присутствовали. Он вдруг подумал: как правильно я устроил все с Настеной! Теперь семья, на прошлой неделе съездили в загс, сына переписал на свою фамилию и отчество свое дал. Потом в церковь, венчание, это уже она настояла.

Родя в церковь заходил, у старых икон стоял, говорил с Богом, как со старшим, ну, к примеру, смотрящим, все ему докладывал, где превысил, что человеку позволено, велел чужую жизнь взять, но и убеждал, что человек тот ничего путного в жизни сделать не мог, потому что подлец. И говорил Богу, что ты сам убедишься, когда он к тебе придет на разборки. Все говорил, только просить ни о чем не смел. Никогда никого не просил. Бывало, голодал, когда мать лежала в горячке и на работу не ходила. Матери картошки сварит, сухари у него в мешочке сохранялись на полатях, положит их в блюдо и теплым молоком зальет. Мать, бывало, спросит: «Родя, а ты сам-то поел?». «Поел, мама» - и на улицу, в школу. Пальтишко его в раздевалке в кучке лежало, вечно вешалку отрывали, схватил, надернул - а что в кармане? Хлеб в бумажке, свежий, живым пахнет. Быстро проглотил, даже не заметил. А потом бумажку разглядел, точно, Лидкины каракули. На другой день остановил ее перед школой: «Ты зачем мне хлеб в карман подложила?». «Чтобы поел, знаю, что голодный». «А тебе-то что до того?». «Ничё. Я к тебе домой буду приходить. Будем целоваться учиться. Мы с девчонками пробовали, только с тобой интересней. Ты и груди мои погладишь». Все лето потом встречались каждый вечер, на пруд уходили, раздевались догола и купались в теплой, как щелок, воде. Трогали друг дружку до дрожи, и Родя удивлялся, что у девчонок совсем все по- другому. Может, это и была его первая любовь? Родю осенью увезли в колонию. А после Троицы мать написала, что Лида утонула в пруду. Сейчас Родиону вдруг показалось, что Лида не утонула, она хорошо плавала. Не утонула, а утопилась, тосковала по нему и утопилась в том месте, где они голенькими купались. Стряхнул грустные воспоминания, отметил себе, что надо найти могилку Лиды и памятник ей поставить.

В деревне ему легко, люди приняли как спасителя, порой даже неловко, приходится одергивать. Пришлось подкупить технику, и тоже заграничный кормозаготовительный комплекс. Родиона разрывало от негодования, даже кормораздатчик сами не смогли сделать, купили за границей, но на бортах написали по-русски «Иван». Как в насмешку, как издевательство. Ферма запущена, договорился с омичами, согласились смонтировать еще одну и соединить два помещения теплым переходом. Долго ребята не соглашались на рассрочку расчетов, потом приехали с договором. Родион открыл штемпельную подушку, провел по ней указательным пальцем и придавил к бумаге. На недоуменный взгляд молодого менеджера сказал, что это его палец, если он нарушит договор, ребята могут взять с колхоза все, что захотят. Потом, улыбнувшись, отправил к бухгалтеру, печать у него.

Никонов слово сдержал, ранней весной пригнал два кировца, поработали они хорошо, пашню выровняли. А потом камазами завозил семенной материал, лучшие сорта, первая репродукция. Сразу сказал, что расчет по урожаю, сейчас и так траты предстоят большие.

А траты такие, что у генерального голова шла кругом. В марте, наконец, запустили производство панельных домиков, завезли восемь комплектов, собрали. Всё приезжим, с помощью Коломынцева заманил толкового агронома, зоотехника с опытом работы, женщину-ветеринара аж из Новгорода. Спросил, что заставило податься в Сибирь, коротко ответила, что семейные обстоятельства. А у самой синяк под глазом еще не прошел. Двое детей, мальчик и девочка, школьники. Специалисты сразу пошли с предложениями и даже требованиями: надо то, надо это. Приходили вместе с Горловым, тот прямо говорил: вот эту заявку надо подписывать, а с этой можно повременить, пока обходимся более простыми решениями.

Пришла Зина Бородина, Родион посадил за стол, налил свежего чаю. Зина похорошела, посвежела, видно, новая работа заведующей складом бодрила.

- Родион Петрович, людей на производстве не хватает, брать кого попало — себе вредить. А сколько путних женщин дома сидят, потому что ребятишек пристроить некуда. И рады бы копейку заработать, да не выскочишь.

Родион возмутился:

- Ты что, предлагаешь мне детский сад открыть?

- А почему бы и нет? - парировала Зина. - Вот тебе список женщин, хоть сегодня на работу. А сенокос начнется? Ты думаешь, «итальянец» тебе сена накосит? Для скота накосит, а телятишки, Родя? Ты вспомни, как мы тележками возили лесное разнотравье для будущего теленка. Забыл? Все кусты обкашивали, все полянки. А сено-то было — куда твоему чаю, хоть и спасибо за угощенье. Разве в деревне могут быть люди лишними? Да никогда! Всем найдется работа.

С Горловым про садик заговорил, он повинился:

- Я Зинаиду отправил, женщина она толковая. Если не возражаете, один домик можно отдать под детсад. Но это опять затраты, Родион Петрович, только они окупаются довольно быстро.

В садике набралось полтора десятка малышей. Столько же работниц вышли на склад, на ферму. Родион разыскал Зину, отвел в сторонку:

- Ты на кладбище могилку Лиды-утопленницы найдешь?

- Знаю. Мы же всем классом ходили ее провожать. Родя, неужто вспоминается? Правду говорят, святое чувство про первую-то любовь. Я хоть и девкой вышла за Семку своего, а целовалась все летичко с парнишкой, из города приезжал в гости к отцовым родителям, помнишь, Кухоровы были. До обморока доходило, а он городской, потолковей, едва не соблазнил, паразит. А Семка-то знал, когда свадьбу сыграли, он мне утром и говорит: «Прости, Зинка, так и думал: проверю, если не девка - утром с позором прогоню». Сейчас иногда шутейно говорит: «Надо было придраться и выгнать». «Дурак ты, Сема, говорю ему, кто же с тобой жить-то стал, кроме меня? Ты же шалопай, тобой рулить надо». В общем, Родион Петрович, подъезжай в обед, я покажу Лидочкину могилку.

- Как она утонула? — спросил Родион.

- Ты знаешь, как-то тихо. Пруд теплый был, мы же Троицу на кладбище отмечаем, и оттуда все пошли купаться, до Троицы-то нельзя. Она нырнула и поплыла первой, все за ней. А потом хватились — нет Лиды. Ныряли, потом мужики с неводом прибежали, вытащили, но об чем уж говорить... — Зина промокнула глаза уголком платка.

- Она плавала хорошо, мы же с ней последнее лето все ночи на пруду проводили.

Зина кивнула:

- Знаю, Родя, мы подглядывали за вами, какие вы красивые были! Да еще над прудом туман, вы как не от земли будто, встанете и идете в воду, пока с головой не скроет. Что тосковала она по тебе, это правда. Она и так не шибко общительная была, а тут вовсе замкнулась, учиться стала плохо, вот и случилось. Только ты не казнись, на тебе греха нет.

- Жалко мне ее. Как детство свое - жалко.

На памятник любовались всей деревней. Из камня выходит девочка, ну, точно Лида, а выходит, как из воды, и струйки стекают по голому телу...



За каждодневными делами и проблемами Родион совсем забыл о Гузель и Алахитдине, давно не был в их чайхане и не ел приготовленный этой славной девушкой плов, не пил чай, заваренный только так, как умеет она. Родя любил Гузель, но это была не плотская любовь, это была скорее всего страсть к произведению искусства, которое он видел и не мог понять до конца. Все в ней было само совершенство: круглое скуластое личико, чуть суженные черные глаза, большие пушистые ресницы и десятки косичек, которые она укладывала в узел, когда ехала в институт. Ее фигура была всегда сокрыта широкими одеждами, но опытный глаз мужчины не мог ошибиться: фигура девочки была идеальной. Она двигалась легко и плавно, словно не шагала, а катилась по полу. Ни одна тарелка на ее подносе не шелохнется, и взгляд ее не мечется по чайхане, а устремлен вперед, и можно усомнится, видит ли она, что у нее под ногами. Он любил смотреть на нее, но потом понял, что девочка теряет голову, а это совсем ни к чему. Отказаться от встреч он не мог, надо было проведовать здоровье старика и знать, как дела в институте у девочки, но он уже избегал откровенных взглядов, старался больше говорить с отцом, на время отказался от массажа.

Он знал, что в воскресенье Гузель дома и только она может взять трубку мобильного телефона. Она ответила очень вежливо, сдержанно поздоровалась с Родионом и сказала, что свежее мясо только что привезли, если Родион Петрович и в этот раз откажется от массажа, она прямо сейчас начнет готовить баранью ножку. Родион спросил здоровье отца, Гузель ответила, что - Слава Аллаху! - ата чувствует себя хорошо. Тогда он попросил девушку приготовить все для массажа и подумать, что она расскажет про учебу.

Алахитдин встретил его у дверей чайханы, долго жал руки и кланялся, потом проводил к дочери. Гузель уже была в белом халате и шапочке, все это украшало ее и придавало серьезность. Гость снял пиджак, расстегнул ворот рубашки.

- Гузель, сядь вот тут. Расскажи, как дела в институте?

Он сознательно без предупреждения перешел на простое обращение, и девушка это заметила, но ответила четко, как должна отвечать женщина на вопрос мужчины:

- В институте все нормально, мое старание замечают преподаватели, ко мне хорошо относятся студенты..., почти все.

- Точнее! — не очень вежливо попросил он.

Гузель нервно мяла в руках косынку, кажется, не хотела говорить:

- Два кавказца постоянно преследуют меня. Недавно они выследили, что вошла в пустую аудитории, забыла тетрадку на столе, один держал двери, второй пытался снять с меня одежды. Меня спасла группа, которую направили в эту аудиторию. Кавказцы смеялись и обещали в следующий раз выбрать место понадежнее.

Родион старался казаться спокойным:

- Ты можешь мне их показать?

Гузель подняла глаза:

- Вы сами можете посмотреть, на третьем курсе их всего двое.

Он все уже решил, осталось только сказать девочке так, чтобы она не испугалась:

- Я приеду завтра, Гузель, ты будешь в машине, как только они поднимутся на крыльцо, ты мне их покажешь. Хорошо?

- Хорошо, Родион Петрович, - кивнула она.

- Гузель, я хочу обрадовать тебя и отца, пришли документы на получение российского гражданства, на следующей неделе вы получите российские паспорта.

Гузель так обрадовалась, что хотела обнять Родю, но его холодный взгляд ее остановил. Родион усадил девушку рядом:

- Гузель, милая девушка, ты такая красивая, что ни один мужчина не устоит перед тобой. Но ты юная девушка, а я старый потертый мужик, к тому же я женат, у меня сын. Случись наша встреча раньше (он хотел сказать: «Когда ты являлась мне во снах», но удержался), я бы считал великим счастьем любить тебя и быть твоим мужем. А сейчас давай останемся просто друзьями. Ты окончишь институт, твой Остон отслужит в армии, вы поженитесь, и ты будешь счастлива.

Слезы чистого жемчуга катились из глаз Гузель:

- Я все понимаю, но ты в моем сердце. С этим ничего нельзя сделать.

Родион встал:

- Гузель, мы будем друзьями. Будем встречаться. Ты должны привыкнуть к мысли, что я чужой, а твой жених Остон. Ты согласна, милая девушка?

Гузель улыбнулась сквозь слезы:

- Я согласна. Раздевайтесь, я буду смотреть вашу спину.

Родион чувствовал, что всю досаду, всю свою боль и горечь вкладывает девушка в сильные пассы, разгоняя кровь и шевеля огрубевшие сосуды спины и шеи. Но он терпел, потому что понимал ее, он и сам бы порвал сейчас человека, который столько наговорил несчастной девушке о безнадежности ее влюбленности. Потом очень долго уже нежные, не жесткие руки Гузель разглаживали, успокаивали его мышцы и нервы. Он помнил только, что она ласково провела пальчиками по шее и уснул.

Разбудил его Алахитдин:

- Вставай, дорогой Родион Петрович, еще десять минут, и остывшее мясо едва ли станут кушать собаки с нашего двора. А сейчас баранья ножка исходит жиром и просится в рот.

Родион немного выпил и очень плотно поел. Старик сел к столу и смотрел ему в лицо:

- Дорогой мой, ты говорил с Гузель? Она сильно горюет. Ты ей все сказал, как должен сделать мужчина?

Родион ответил:

- Да, ата, мы говорили, и она меня поняла. Остон хороший парень, ты отдашь за него Гузель?

Старик грустно улыбнулся:

- Остон хороший, но он бедный, богатые в армии не служат. Если он сюда приедет, что делать, где работать? Я отдам ему Гузель, но что изменится, если сойдутся два бедных человека?

Родион обнял старика:

- Не переживай, ата, пусть Остон приезжает, я найду ему работу, если надо - обучу специальности. И сыграем свадьбу по всем правилам вашего народа! Так и скажи дочери, чтобы не переживала.

Утром он взял с собой Ивана с поста охраны коттеджа, водителю Шурику посоветовал сосредоточиться. На заднее сиденье посадили Гузель. Встали напротив парадного входа в институт. Смотрели на лестницу, а Гузель толкнула Ивана:

- Вот они!

Двое парней со смехом выходили из шикарной «тойоты».

- Ребята, запомнили. - Родион едва сдерживал гнев. - Вечером проедете за ними, надо, чтобы они стороной обходили Гузель. Номера не забудьте сменить.

- Обижаете, шеф! - засмеялся Иван.

Вечером Иван принял смену и попросил Родиона зайти в дежурку.

- Крутые ребята, у обоих «макары», баксы в карманах. Грозились, что весь Кавказ на нас поднимут, я на яйца наступил, заорали: «Объясни, в чем дело!». Объяснил. Велел запомнить только одно имя: Гузель. Если только хоть один приблизится к ней на пару шагов, оба покойники. Потом обработали. Переломов и видимых следов нет, но с этого дня они вечные клиенты минздрава.

- Вас не просекут? - спросил хозяин.

Иван засмеялся:

- Какое там? Маски, бронники, шлемы. Я как на Лexy глянул — сам испугался: терминатор! Да и я, видно, не слабее. Скорую вызвали, выписку нам сообщат, последим с неделю за ребятами. Будут себя хорошо вести, пусть живут. Все правильно, шеф?

- Все правильно, Ваня.

Он положил на стол пачку денег. Иван встал и отодвинул деньги:

- Шеф, я бы не стал этого делать. Женщину защищали.

Родион нежно поправил:

- Девушку. Очень красивую, ты сам видел. Но, Ваня, это наша работа, и она должна оплачиваться. Это еще Карл Маркс сказал.

Иван согласился:

- Ну, спасибо ему.

Друзья громко расхохотались.

Вечером в постели Настена прижалась и шепнула:

- Родя, скажи, у тебя есть женщина в городе?

- С чего ты взяла? - спокойно спросил муж.

- Вчера от тебя какими-то странными духами пахло, - несмело сказала Настя.

Родя улыбнулся:

- Есть женщина, это дочь моего друга чайханщика, она лечил меня массажем с настоями из трав, потому и запах устойчивый, даже после душа сохраняется. Спи. Других женщин у меня нет.



Губернатор Макар Устинович Зенов очень скоро успокоился и уже не вспоминал о бесноватых минутах ареста, о несколько стыдливом разговоре в администрации президента и встрече с самим президентом. Ее результатом он остался доволен, тем более, что по поручению главы государства область вне плана сразу получила солидные деньги для села. Зенов пригласил Коломынцева и предложил ему распорядиться этими деньгами, чтобы не дыры закрывали, а работали на завтрашний день. Коломынцев с радостью принял бумагу, только спросил, надо ли потом согласовать разнарядку. Губернатор махнул рукой, но напомнил про коломынцевский свинокомплекс, вроде хиреет без хозяина, что эти исполнительные директора? У них все равно не так душа болит. И велел комплексу помочь, не жеманничать, что свое предприятие, для нас важна продукция, а не форма собственности. Поворчал, что Коломынцев и так загнал свой комплекс в разряд неразвивающихся, все стыдимся, как бы не упрекнули. Еще просил не забыть Бывакина, дать его колхозу добрый куш для поддержки, мужик правильное дело начал.

Когда еще не все было ясно после возвращения из столицы, когда сердце вздрагивало от каждого телефонного звонка, дома, в небольшом коттедже в черте города, жена его со старинным именем Голуба, уроженка той же староверской общины, что и Зенов, но не получившая большого образования и работавшая в отделе обслуживания городской библиотеки, вечерами уговаривала Макара оставить службу и вернуться в свою деревню. Летом она по два месяца жила в общине, занималась огородом, садом, ходила на воскресные службы в старый скит, скатанный еще предками из метрового обхвата сосен, слушала уже шепотом говоримые проповеди монаха Амвросия. А в этот раз Амвросий узрел среди чад своих Голубу, указал сесть рядом с собой и сказал, что надо ей готовиться к испытанию, а враг уж облачился в благодетеля и ждет своего часа. Пыталась Голуба спросить, с нею ли горе случится, с детьми или с мужем - умолк Амвросий, только кивнул: «Готовься!».

Домой приехала, того тошней стала приставать, чтобы бросал все и уходил. Здоровый мужик, грамотный, и в общинном хозяйстве мог бы работать, а вокруг власти столько всего черного, что взглянуть страшно. Макар знал вечную тягу супруги к родному дому, она тосковала по старинным песням, по общинным праздникам, по атмосфере всеобщего счастья и доброты. Макар и сам любил бывать дома, но это далеко, каждый месяц не наездишься, а бросить все... Не карьеру жалко, он был воспитан в равнодушии к роскоши, к богатству, к деньгам. К тому же умный инженер, толковый организатор, он был замечен и быстро пошел в рост. А когда уходящий наверх губернатор предложил на свое место главу небольшого города, в столице это не сразу поняли. Президент отправил несколько человек посмотреть, что за человек этот старовер, как он руководит городом, который за три года вывел из дотационного в само- финансируемый. Беспрецедентно долго длилась встреча президента с кандидатом в губернаторы, они даже на охоту слетали вместе, после этого назначение состоялось.

У Зенова сразу стало много врагов, и прежде всего в собственном аппарате. Он безжалостно изгонял за волокиту, за чванство перед простыми гражданами, за нецелевое использование средств, которое всегда скрывало присвоение, отдавал под суд. Конечно, удивлялся, что те получали условные сроки и даже не собирались возвращать доказанный убыток. Первое время он пытался возмущаться, но председатель областного суда принес ему несколько документов и показал, что само государство создало законы, позволяющие его грабить, обирать, бесстыже обворовывать. Зенов прямо спросил, есть ли в законодательной среде хоть какое-то шевеление, чтобы изменить порядок - председатель развел руками: тишина!

Но и друзья появились у Зенова, настоящие, работящие. Нет, не зря уговаривал Коломынцева оставить хоть на три года отлаженное производство на свинокомплексе, основательно заняться сельским хозяйством. Иван Михайлович объехал всю область, побывал в каждом совете, вместе с собранием хозяев крупнейших частных подворий разработали программу поддержки подсобных хозяйств, и она стала работать, есть деньги в бюджете — активнее, нет - пока останавливали. Все СПК, ЗАО и ООО перетрясли с юристами и экономистами, вскрыли жуткую картину: бывшие руководители или специалисты прибрали к рукам все, что можно, рядовые работали за гроши, отчетные собрания начинались с обильного застолья в коридоре дома культуры, а потом полупьяные мужики требовали свернуть прения, потому что видели: осталась пара ящиков водки.

В одном кооперативе Коломынцев привез председателя на ферму, стал говорить с людьми, все молчат. Тогда он встал и вслух удивился: до чего же терпелив русский человек! Спрашивает доярку про зарплату - шесть тысяч. Скотник - семь. Тракторист - восемь. Дошла очередь до председателя, встает и нагло врет: десять тысяч. Ну, тут народ и зашумел:

- А квартиру в области ты купил на десять тысяч? А двоих детей учишь в институте на те же деньги? А сколько месячных окладов стоит твой американский джип?

Оставил в деревне своего заместителя, поручил провести внеочередное отчетно-выборное собрание. А ночью в гостинице поднял звонок губернатора:

- Ты какую революцию развернул в Истошинском районе? Глава говорит, что снимаешь с работы лучших руководителей. Объясни.

Иван Михайлович объяснил, губернатор пожелал спокойной ночи. Но не получилось. В дверь номера постучали, пришлось вставать, накидывать халат, открывать дверь. На пороге сегодняшний председатель:

- Иван Михайлович, отмените собрание, прошу вас. И примите вот...— и ставит на стол целлофановый пакет.

- Что там? — спросил хозяин.

- Деньги, — ответил гость.

- Посиди, - пригласил хозяин, а сам постучал в стенку, за которой спал начальник финансового отдела:

- Игорь Анатольевич, быстро ко мне в номер, дело есть.

Председатель побледнел:

- В милицию сдадите?

- Сдал бы, но не уверен, что посадят. А пока сиди тут, коли пришел. Вот, Игорь Анатольевич, товарищ решил часть грехов погасить. Пересчитай эти деньги, составь бумагу и пусть он распишется. А завтра эти деньги надо раздать под роспись членам кооператива, объяснив обстоятельства их появления.

Было и так.

Любое подвернувшееся производство Коломынцев старался внедрить в деревню. В двух районах работали приличные кирпичные заводики, еще в трех мощные пилорамы, для которых везли красный лес и хозяйства, и бригады объединившихся лесорубов. Гнули и варили из металла заборы, кладбищенские оградки, ворота и калитки, разных фасонов и качества. Рубили гвозди. Летом разводили птицу. Вязали сетку «рабица». Ловили, солили и вялили рыбу. Мололи муку и готовили комбикорм. Мясную переработку планировали на три района, молочную хотя бы на два. Коломынцев подсчитал: семнадцать видов дополнительных производств работают в селах области. Он внимательно следил за статистикой и заметил: там, где вдохнули свежие силы в старые и новые меха, помогли с подворьем, где создали дополнительные производства, где организовали заготовку молока и мяса - не через наглеющих иноземцев, а через закупочные кооперативы - там население стабилизировалось, рождались и умирали, но с места почти никто не срывался. Ну, а в иных местах...

На совете по вопросам АПК Коломынцев предложил ввести ежеквартальную отчетность субъектов всех видов собственности перед госстатистикой или перед управлениями сельского хозяйства районов по реализации продукции, выручке и статьям ее расходования. Члены совета, а это в основном руководители крупных агрофирм и агрокомплексов, предложение встретили в штыки. Руководитель юридической службы крестьянской ассоциации сказал, что предложение директора департамента АПК идет в разрез с основами законодательства по крестьянским вопросам. Коломынцев усмехнулся:

- У нас все, что на пользу делу - все вразрез. Не думаю, что вы считаете меня столь малограмотным, не знающим элементарных юридических вопросов. Но дело-то не в них. Я говорю о пользе, об ужесточении контроля. Назовите мне хотя бы одну ревизионную комиссию, которая вникла в расходование доходов. Не ищите, таковых нет, потому что появился хозяин, он может казнить, может миловать. Если советский директор или председатель тоже имели такие полномочия, то они использовали их исключительно в интересах коллектива, в конце концов — государства. Я не любитель считать деньги в чужих кошельках, но только честные деньги. А если они уворованы у трудового коллектива, не вижу ничего зазорного попросить господина начальника объяснить, откуда «Лэнд Крузер», откуда особняк под боком у губернии. С точки зрения закона объяснят, ведь ни стыда ни совести уже нет: машина жены, коттедж тещи. Жена пять лет нигде не работает, теща после третьего инфаркта лежит в реанимации. Мужики, мы же все прекрасно понимаем, да, закон сделан для подлецов, но почему мы то под него пляшем? Есть закон юридический, его люди и под определенных людей сочиняют, а есть вечные законы добра и справедливости. Я не проповедник и не романтик, я знал, что это предложение будет отметено, но хотел посмотреть, сохранилась ли хоть в части нашей новой экономической элиты совесть и благородство.

Зенов после совещания попросил директора департамента АПК зайти к нему:

- Иван, ты зачем их дразнишь? Ты думал пробить совесть? Забудь об этом! Они очень хорошо запомнили завет теоретика новой экономики: «Нравственно все, что выгодно». По этим правилам и живут. Не все, слава богу, но большинство. И нам с тобой это не повернуть.

- Да я понимаю, Макар, но душа не терпит, - вздохнул Коломынцев. - Я тут недавно нашел книжечку русского купца по фамилии Чукмалдин, так вот он писал, что первейшая обязанность предпринимателя - радение о благе общества. Это конец девятнадцатого века. Сегодня начало двадцать первого. И куда мы идем?

Губернатор обнял его за плечи:

- Я всей душой с тобой согласен, Иван Михайлович, но ты же знаешь, это Россия. Тут дважды два - не всегда четыре, иногда пять, а чаще три. Внизу мы с тобой ничего не решим. Идти с такими предложениями можно только к президенту. Но при такой обстановке в Кремле, когда все только и ждут ошибки или промаха лидера, он не станет делать резких движений.

- Тебя оставили в покое? - вспомнил Коломынцев.

- Молчат. Думаю, можно забыть, — не совсем уверенно ответил губернатор.



Незнакомые чувства испытал Бывакин, впервые войдя в свои хлеба. Он давно не видел вызревающего массива и не мог определить, хороший это урожай или не очень. Да, по дороге встречались и более привлекательные, чистые, рослые, с заметным колосом. Прошел краем, боясь входить в глубь хлебов. Улыбнулся: вспомнился Вася Косопятенький, колхозный объездчик, который нещадно гонял ребятишек, если увидел, что они прошли к соседнему колку за ягодой или по грибы прямо через поле. Тут уж не жди, бежали в разные стороны, все равно кого-то Вася догонял и нежненько пару раз проходился кнутом по спине... Сорвал несколько колосьев, размял в руках, попробовал на зубок, он видел, так делают все. Зерно было мягким и клейким. Прав Владимир Гаврилович, если погода постоит, пару недель надо, чтобы зерно силу взяло.

Три комбайна Ростовского завода пригнали мужики прямо с железнодорожных платформ. Двое суток лежали под ними и ходили вокруг них прямо в тупике железной дороги, какой-то начальник интересовался, любовался, качал головой, но не гнал. Все подтянули, все проверили, завели моторы, полчаса поработали вхолостую, потом колонной двинулись в сторону родного дома. Жатки и копнители в первый же день увезли на автомашинах.

Сегодня Родион заходил на зерновой склад. Небольшой сортировально-сушильный комплекс Горлов унюхал в соседней области, хозяйство разорилось, продавали все. Он позвонил:

- Надо брать, вещь просто необходимая. И семена подработать дядю не просить, и зерно подсушить, если вдруг непогода.

- Цена? - спросил шеф.

Директор назвал.

- Не уступят? - поинтересовался генеральный.

- Родион Петрович, им отступать некуда, вот-вот назначат конкурсного управляющего, тот, конечно, все разгонит за бесценок, а мужики под суд, под вечную задолженность перед государством. Как будто специально придумали этих арбитражных наймитов, чтобы экономику гробить. Смотрите, вам решать.

Родион согласился и сразу попросил, чтобы демонтаж вели и наши мужики, а то потом будут бегать, куда эту хреновину, куда ту. Привезли, собрали, опробовали. Горлов очень доволен, с таким тылом можно выходить на уборку.

Хлеб. Огромными волнами, похожими на колебания океана, колышется пшеница. Так было всегда, и дед его, наверно, при единоличной жизни вот так же выходил к полю и ждал, что оно ему даст. И он сейчас, неожиданный хлебороб, случайный крестьянин, полон этих страстей: что даст, что будет? А потом интересная мысль проскользнула: надо Петьку сюда привезти, что он скажет, какие слова у него будут в душе, не на языке даже, при виде этого поля. Ведь и дед по маме тоже крестьянин. А если Петьке по душе придется, тогда (Родион расходился в чувствах и планах) — продам механический заводик, возьму еще один колхоз, чтобы была настоящая агрофирма. Тогда и скот можно разводить дополнительно, тогда и люди потребуются надежные.

Чьи-то негромкие голоса прервали его фантазии, он обернулся: по ту сторону машины стояла кучка парней и девчат. Родион провел рукой по лицу, словно стирая мысли и чувства, подошел ближе. Ребята недружно поздоровались.

- Родион Петрович! - видно, самая бойкая начала разговор. — Вот сейчас у нас колхоз небольшой, но он же будет расти, правильно?

- Продолжай.

Она улыбнулась:

- А если будет расти, значит, потребуются не только рабочие, но и специалисты.

Родион тоже улыбнулся:

- Мыслишь верно. Дальше.

Видя его расположение, девушка осмелела:

- Мы нынче идем в выпускной класс. Весной получим аттестаты. В разные вузы собираемся поступать, кто в педагогический, кто в сельхоз, кто в медицинский. Ведь со временем вам даже программисты-компьютерщики потребуются, правда?

Родион согласился и спросил:

- Твои предложения?

Оказывается, предложения уже обсуждены:

- Заключим с колхозом договор и после окончания вернемся в село работать.

- Колхоз будет платить вам стипендию? - поинтересовался генеральный директор.

Девушка кивнула:

- Хотелось бы...

Родион Петрович помолчал, посмотрел на ребят: молодые, все впереди, а вот видишь, решили с родной деревней связать жизнь. Но это надо хорошенько обмозговать:

- Согласен предварительно. Только, ребята, у меня такое воспитание, я даже после устной договоренности требую исполнения обязательств, а подписанный договор — это судьба. Но об этом позже. Думайте, решайте, а я со своими посоветуюсь. Да, а вы все местные?

- Все. Вот это и есть будущий выпускной класс.

Это его разочаровало:

- Негусто.

Боевая девушка и тут не растерялась:

- Ничего, Родион Петрович, пока мы учимся, наши колхозницы нарожают столько детей, что и садик придется расширять, и школу. Я уж про производство молчу.

Родион засмеялся:

- Поделись, на чем основан твой прогноз?

Она ответила тихонько:

- Только для вас. Наши мамы даже собрались рожать, говорят, хорошая жизнь возвращается.

Разговор с молодежью взбодрил Бывакина, он понимал, что сильно завидует им, нынешним. Он вспомнил слова Доктора, последний день, они ехали в больницу, ехали медленно, обогнали двух велосипедистов, парня и девушку. Доктор проводил их грустным взглядом и сказал, что отдал бы все, даже душу дьяволу, если это возможно, чтобы только на несколько минут стать молодым, проехать рядом с этой девушкой на велосипеде и сказать ей те слова, которые обычно говорят молодые люди. Он тогда посмотрел на Родю и улыбнулся: «Ты счастливый, ты этого еще не ощущаешь».

На территории машинной мастерской увидел Горлова, тот махнул рукой, подбежал:

- Родион Петрович, сил моих не хватает. Вот молодые мужчины, не попали в комбайнеры, просятся помощниками, хоть по двое.

Бывакин вышел из машины и с силой хлопнул дверцей:

- Что значит - по двое? Прокатиться с ветерком? А кто будет солому копнить и к базам таскать, кто будет на зерновом складе - там же десятки людей нужны. Командуй, Владимир Гаврилович, чтоб от зубов отскакивало. Раз рявкнул — и нет человека! Мне что, каждому под задницу технику подгонять? И руками будем робить, а вы как думали? Это же хлеб!

- Он всему голова! — подхватил кто-то.

Родион нашел крикуна и подозвал:

- Запомни: не голова! Это в песне так поется, ладно, для песни простительно. Только хлеб - это всему основа. Я в карцере первую неделю отсидел, а давали кружку воды и кусочек хлеба, в палец толщиной через булку отрезан. И все. Так вот, тот хлеб я не ел. Старые зеки учили: соси, сынок, все в кровь впитается, не умрешь. А были и такие, в основном из фраеров, ну, попал простой мужик городской или деревенский и что-то натворил на зоне, его туда. Он с дуру утром хлеб сглотит, водой запьет, утра дождется, и опять. Через неделю вытащат, а он уже не жилец.

- Родион Петрович, как же вы в тюрьму-то попали? - с испугом спросил мужик.

- А ты у Зины Бородиной спроси, она все помнит. Я уже забыл, кто меня тогда обидел, забыл, чтобы не захотелось отомстить. Понимаешь, так бывает. Так что хлеб - он насущный, он каждый день нужен, без хлеба человек не сможет прожить.

- Верно, — поддакнул дед Тихон. — Оно и в святой молитве сказано: «Хлеб наш насущный дай нам днесь», стало быть, каждый день.

Родион повернулся к деду:

- Кто - дай? - сурово спросил он.

Дед стушевался под суровым взглядом Бывалого:

- Родя, дак, стало быть, Господь Бог.

Родион еще жестче спросил, прямо за грудки взял деда:

- Ну, и дал? Что молчишь? Когда мать моя в детстве с голода пухла - дал? Когда ребятишек годовалых закапывали - дал? Нет! И никто никогда не даст, запомните это, мужики. Только мы сами должны вырастить свой хлеб, вот тогда и будет он насущный. Откуда слово это знаю — не могу вспомнить, но оно правильное, и надо работать, только работать. Вы меня трудом поддержите, я ни копейки пока выгоды с колхоза не имею, только вкладываю, и вы вкладывайте свой труд. Тогда станем жить богато и сытно.

Горлов отвлек его внимание, Родион застыдился своего неожиданного откровения, повернулся к нему.

- Тут вот какое дело. Мужики из соседней деревни приехали, хотят с вами поговорить.

Родион кивнул:

- Пошли, поговорим. У меня сегодня цельный день проповедей, то с молодежью, то с мужиками, теперь вот гости.

Пять мужиков, сразу видно, что прямо с тракторов, смущенно подали руки, Родион пригласил их в кабинет.

- Кофе пить будете?

- Можно.

Горлов пошел дать команду готовить кофе на всех.

- Связь надо внутреннюю, Владимир Гаврилович, а то и будете бегать с каждым поручением.

Горлов смутился:

- Сделаем, Родион Петрович, все руки не доходят.

- Так, мужики, говорите, — попросил Бывакин гостей.

- Мы вот что пришли. У нас две тысячи гектар пашни и сенокосы есть. Скот только дома. Вроде и техники хватает, а сеем свои семена, уж забыли, какой репродукции. Удобрений не можем докупиться. Так же и с химикатами. И вот результат: вы чуть не по целине сеяли, и то хлеб лучше. Предлагаем обговорить какие-то условия, чтобы вместе работать. У вас есть грамотные люди, определят нашу долю, думаем, что сработаемся. Да к тому же еще одно дело. Чеченец у нас поселился, Хамид, не сеет и не пашет, а осенью приезжает, и вместе с нами на элеватор, зерно ему в зачет сдаем.

- Подожди. Вот так молча едешь и отдаешь? — удивился Бывакин.

- Вот так и едем. А кто в отказ уходит, того ночью забирают и бьют до утра, условия все обскажут, что детей вырежут, жену изнасилуют. Плачет и везет ему в зачет.

Родион помолчал, думая что-то свое, потом попросил мужиков приехать через неделю, за это время Владимир Гаврилович и у них побывает, и расчеты прикинет. Сам сразу поехал в банк, зашел к управляющему:

- Прошу прощения, я без стука, потому что стучать, в моем понимании, нехорошо. А вопрос вот какой: что за чеченец имеет в вашем банке счет, откуда получает деньги и куда их перегоняет?

Он тяжело оперся на стол, тот жалобно скрипнул. Управляющий смутился, но тут же сообразил:

- Родион Петрович, вы же знаете, что такую информацию мы просто так не даем.

- Хорошо. Сколько стоит? - спросил он.

- Что? - не понял банкир.

- Информация, - уточнил гость.

- Вы меня неправильно поняли...— промямлил банкир.

- Я тебя сразу понял. Все документы на стол, иначе я милицию вызову.

Управляющий сник:

- И милиция, и прокурор в курсе, - прошептал он, будто кто-то еще мог его услышать..

- Опа! - ударил в ладоши Родион. Он чувствовал, как загудела кровь в голове, как напряглись мышцы. - Хорошо-то как! Все бумаги по поступлениям и отправлениям на стол! - И на салфетку, чтобы не царапать лак столешницы, положил пистолет, прикрыв его бумажной папкой.

Со дня открытия счета ЗАО «Казбек» на его счету побывали десятки миллионов рублей, отобранных у крестьян. Все отправления были на счет фирмы в Ростове.

- Слушай меня, банкир, - Родион закончил знакомство с бумагами. — Отдай документы девочкам, пусть быстро сделают копии. И о нашей встрече забудь. Если я почувствую, что чеченцы забеспокоились, ты умрешь первым от сердечной недостаточности. И не вздумай предупредить твои правоохранительные органы. Верь только мне, я человек серьезный.

Банкира трясло:

- Я все понимаю. И все сделаю. Они меня убьют.

Бывалый привычно поправил:

- Они тебя зарежут. Если бы я не был в этом уверен, ты бы уже сейчас умер от разрыва сердца.

Через полчаса Родион уходил из банка с копиями необходимых документов. Еще через два часа приехали Шура, Володя и Лexa. Решили, что чеченца надо взять тихо, не пугая семью. Пришли вечером, когда стемнело, знали, что он уехал еще в обед и должен вернуться, потому что гараж не закрыт на замки. Когда подкатила машина и хозяин вышел открывать ворота гаража, Шура мягко его опустил на землю, а Родион глянул в машину, нет ли кого. Открыли ворота, загнали автомобиль, загрузили связанного пленника в багажник и тихонько уехали. В полевом вагончике при свете фонариков выяснили главное: такие руководители ЗАО и ООО сидят в каждом районе, даже по несколько человек.

- Вы напрасно лезете в это дело, тут все схвачено, сама Москва все знает, - зло прохрипел Хамид.

Володя не вытерпел:

- Ты ошибаешься, дорогой, не Москва знает, а несколько московских подонков, купленных вами. Я включил диктофон, называй фамилии и адреса.

- Русская свинья, лучше застрели меня, я все равно ничего не скажу.

Володя огорчился:

- Напрасно ты так. Застрелить тебя — это подарок. Я тебя буду резать на куски, как вы делали с нашими ребятами там, у себя. На первый случай я отсеку тебе палец.

Хамид орал, пришлось заклеить рот. Григорий предупредил:

- Резать буду я, ребята брезгуют. Ты все равно не сдохнешь, а как терпение кончится, кивни головой. Поговорим.

Родион, Шура и Леха вышли.

- Знаете, Родион Петрович, я бы его с удовольствием шлепнул, а Вовка - ну, блин, садист.

- Мы должны получить от него информацию. Сам он ничего не стоит.

Через полчаса Володя постучал в стенку вагончика. Ребята вошли. Хамид сидел у стены, окровавленный и бледный.

- Ты все сказал? - видимо, не в первый раз спросил Володя. Хамид кивнул. Потом поднял голову:

- Семья...

- Твою семью завтра же отправят по месту постоянного жительства. Так, все вышли, - скомандовал Владимир. Через минуту он выволок целлофановый мешок с телом, Шура принес из машины канистру с бензином и облил все в вагончике. Мешок уложили в багажник. Леха бросил спичку, все вспыхнуло, две машины быстро отъехали в сторону и направились в село. Вдруг Шура подал сигнал светом, Родион подошел, все вышли на воздух.

- Есть дерзкая мысль, шеф, увезти его по одному из указанных адресов. Пусть знают, что их ждет.

Родион молчал. Конечно, дерзко, но какой вой поднимется, вся цепочка дернется и напряжётся, тогда ни к одному не подобраться. Сказал:

- Шура, это плохая мысль. - И разложил по полочкам свои размышления. — Нам их всех придется убирать, и чем тише все это будет, тем лучше. Каждый из вас возьмет наших парней из охраны и группы подготовки боевиков, пойдете по области тремя группами. Будьте аккуратны, подключится милиция, но не думаю, что они будут землю грызть от усердия, там ведь тоже не все дураки. Нам важно, чтобы народ поверил, что его есть кому защитить.

Мешок закопали в стороне от дороги, у самого болота. Уже подъезжали к деревне, когда пошел крупный и густой дождь. Друзья переглянулись: это хорошо, все следы смоет. Они понимали, что началась крупная операция по расчистке своей земли, операция странная, которую надо проводить, избегая стычек с теми, кто по долгу присяги обязан делать эту работу.



Тихое нашествие на регион мужчин из мусульманских республик бывшего Союза в девяностые годы никого не беспокоило, власти всеми способами приподнимали подмоченный и загаженный рейтинг президента, потому что было сказано открытым текстом: не прошел в районе — глава на вылет, не прошел в области - губернатор «идет в народное хозяйство», вспомнили старую поговорочку, которой пугали милицейское и иное элитное руководство. Потом началась операция по восстановлению конституционного порядка на Северном Кавказе, в области появился новый вид преступлений: стали исчезать люди. Никто не крал бывших колхозников или слесарей с ремзавода. Исчезали предприниматели, уже к тому времени работавшие успешно. Родные собирали выкуп, приносили в условленное место и получали полуживых пленников. Город был в панике, в спешном порядке закрывались предприятия, огромные магазины и рестораны. Целые семьи арендовали самолеты и улетали в Европу. Деревня, еще вчера спокойный уголок, была взбудоражена ночными налетами людей в масках, пытками и убийствами малых детей, вынуждающих фермеров показывать, где лежат деньги.

Когда в сводке происшествий появились три информации о налетах бандитов, Макар Устинович Зенов пригласил все руководство силовых структур области. В кабинетах еще допивали оставшийся от дня города коньяк, а у губернатора над столом склонился десяток важных голов. Вопрос был задан в лоб: что будем делать сегодня после совещания для нормализации обстановки в области? Прокурор отреагировал первым:

- Макар Устинович, в соседних регионах не лучше. Видимо, эти процессы всегда сопровождают демократизацию общества.

Губернатор побледнел:

- Как у вас язык поворачивается говорить такие глупости? Людей режут, как баранов, и это, по мнению нашего прокурора, закономерный процесс. Стыд! В отставку надо уходить, господин Белых, если не знаете, как навести порядок в области! И я бы болел сейчас за своих соседей, если бы в собственном доме был порядок.

Начальник УВД генерал Рыбаков встал:

- Мы имеем общую картину происходящего. Всеми делами заправляет некто Исса Усманов, место нахождения его установить не удается. Наша агентурная сеть опаздывает, мы не успеваем выехать на место преступления и взять хотя бы кого-то. Есть подтверждения, что орудуют банды чеченцев. В одном из домов был включен диктофон во время нападения, в основном крики и плач, но прорвались несколько чеченских фраз.

- Что вы намерены предпринять? — спросил Зенов.

- Работаем, товарищ губернатор, есть план оперативно-розыскных мероприятий, - четко ответил Рыбаков.

Зенов взорвался:

- Нет, это не работа. Я вам покажу результат вашей работы. Из-за консервации производств в городе появилось восемнадцать тысяч безработных. Тридцать два человека убиты, десятки находятся в больницах. Это же настоящая война, генерал, а вы мне про план мероприятий! Прошу вас, товарищи генералы, остаться в моем кабинете и определиться, как вы организуете свои подразделения на предмет тотальной города. Всех подозрительных арестовывать. Это надо сделать сегодня ночью.

Встал начальник УФСБ генерал Хлыстунов.

- Макар Устинович, вообще-то подобные акции давно не практикуются, такие мероприятия должны быть одобрены Москвой, ну, если честно, то вы вообще не имеете права давать нам какие-либо приказы, мы подчинены непосредственно федеральным органам.

Зенов подошел к генералу вплотную и дыша прямо в лицо прошептал:

- Ты меня за дурака держишь? Я представляю в области власть и отвечаю за порядок. А если ты такой щепетильный, я свожу тебя в деревню, которую два дня назад подчистили бандиты, там завтра похороны, и ты скажешь им речь. Я соберу рабочих механического завода, владелец испугался и заварил цеха, полторы тысячи здоровых мужиков, мы с тобой приедем, и ты им разъяснишь, что не имеешь права без разрешения президента трогать бандитов. Это вы довели область до такого положения! В тысячах километрах от исламистов, и они нами уже руководят! Позор!

Он отошел в сторону:

- Через два часа я вернусь. План ночной операции должен быть готов. Ответственным назначаю начальника УМВД генерала Рыбакова.

Уйдя в комнату отдыха на первом этаже, Зенов сел и охватил голову руками. Генералы правы, напрямую они ему не подчинены, но коли есть государственная власть, должен быть порядок, и он будет. Да, завтра мне придется отвечать, возможно, даже перед президентом, но, если дело будет сделано, пусть мылят холку, готов и часть богатого чуба отдать. Лишь бы генералы не сыграли шутку, и в его отсутствие не вышли на кого-то в Кремле. Тогда провал, даже если операцию перенести на сутки, информация уйдет, Зенов уверен, что в каждом ведомстве есть оборотни. Ладно, если это не сами руководители.

Генералы встали, когда он вошел — хороший признак. Зенов сел в кресло и вопросительно посмотрел на Рыбакова:

- Докладываю: в городе десять отделений милиции, каждое способно создать по пять мобильных групп. Каждой группе будет придан сотрудник ФСБ, прокуратуры, миграционной и пограничной служб. Мы предлагаем усилить группы слушателями старших курсов школы милиции. Сейчас разработаем приказ, каждая группа получит его за полчаса до начала операции. Никаких мобильных телефонов, связь только по спецканалам. За час до операции мы предупредим службу скорой помощи, потребуются перевязочные материалы и реанимобили. Товарищ губернатор, прошу меня извинить за необдуманное высказывание.

- Ладно, проехали, - махнул рукой Зенов. - Операция масштабная, у вас есть опыт подобных мероприятий?

Генерал Рыбаков ответил:

- Честно скажу: ничего похожего не было. Понимаю, что неизбежны издержки, но уверен, что эта операция даст результат.

- Товарищи генералы, чтобы не рисковать, обеспечьте полную секретность, никого не посвящайте, даже тех подчиненных, которым доверяете. Мы не имеем права на ошибку. В залоге остается моя голова. Пусть сюда поставят рацию, я всю ночь буду в кабинете.

После обеда выдернули всех участковых, составили список «нехороших квартир», перечень всех бывших рабочих общежитий, сдаваемых в наем, а так же вычислили по номерам рекламных телефонов адреса лиц, сдающих квартиры посуточно. Долго кроили карту города, чтобы не было длинных перегонов, нельзя бандитам дать время скрыться. Очень кстати возникла идея организовать патрульные машины по городу, с лежбища бандит пешком не побежит. Приказ: не останавливается — стрелять по колесам, а там куда кривая выведет. Долго обсуждали время начала операции. Сошлись, что наиболее подходящее время - полночь. Ребята отработали и пьют вечерний чай. Всех смущало, что придется дернуть сотни людей отдыхающих, семейных, вполне законопослушных. Губернатор поручил начальнику ГУВД в семь часов утра выступить по радио и телевидению с официальным обращением к населению и извинениями за принесенные неудобства. Соответствующее указание руководству телерадиокомпании будет дано в половине седьмого.

Каждый отдел милиции в спокойном режиме еще с вечера объявил общий сбор в десять часов. Это никого не удивило, подобные сборы объявлялись и раньше. В каждом отделении одновременно началась выдача табельного оружия, автоматов и карабинов, бронежилетов и касок. Каждый участник операции получил по несколько штук наручников. Шутки прекратились. Кто-то шумнул, что на вокзал и на Кавказ. Сразу предложили сдать мобильные телефоны. Сдали не все. Офицеры прошлись по рядам, нашли у троих, вывели из строя и отправили под арест. Весь личный состав разместили во внутреннем дворе, здесь же прикомандированные из других служб. Разговоры запрещены. Все в недоумении: что за учения? Наконец, в половине двенадцатого начальники отделений вскрыли пакеты и в полголоса зачитали задание. Особое внимание было обращено на вверенный им участок. Все хорошо ориентировались в своем микрорайоне, потому вопросов не было. Офицеры особо предупредили, чтобы не реагировали на провокации, будут пугать, будут грозить обращением к президенту или в Гаагский суд — плюньте и разотрите.

Ровно в полночь открылись двери всех общежитий, и перепуганные вахтерши молча указывали, где живут кавказцы. Двери вышибали, мужчин скручивали. Проверка документов - дело миграционной службы. Паспорта российские, но прописки нет - в автобус. Уже ночью начальники отделов попросили держать открытыми для милиции спортивные залы школ и нескольких учебных заведений. Ответ один: ждем много гостей, утром освободим.

В половине первого Зенову сообщил Рыбаков, что задержан Исса и еще двадцать человек, находящихся в розыске. К трем часам операция была завершена, в отделениях шла сортировка арестованных. Дикий ор огромной толпы обозленных кавказцев. Начальники отделений через усилители просили успокоиться, все проверенные будут немедленно отпущены. Но все больше парней уводили в помещение, с ними будут работать следователи. Исса и его сообщники были отправлены в изолятор УФСБ.

В шесть утра генералы вошли в кабинет губернатора. Стоял поднос с крепким горячим чаем. Но прежде генерал Рыбаков обратился к губернатору. Все генералы подтянулись:

- Товарищ губернатор, докладываю: операция проведена успешно, с нашей стороны потерь нет, несколько человек получили ранения. Арестовано сто тридцать семь человек, среди них главарь - Усманов Исса и его ближайшее окружение. Изъято большое количество огнестрельного и холодного оружия, большие суммы денег и драгоценности. Все опечатано и будет оформлено в соответствии с законом.

В это время раздался звонок аппарата на столе губернатора. Он взял трубку:

- Послушай, ты, собака, ты тысячу раз покаешься, что оскорбил честь чеченца.

- Дорогой, у вас, пришедших к нам как воры, нет чести, так что нечего и оскорблять. — Он с грохотом положил трубку.

- Пугают? - улыбнулся прокурор.

- Нет, оплакивают поруганную честь. Так, Сергей Германович, на студию?

- Я готов, Макар Устинович, — ответил генерал, — но мы с товарищами посоветовались и пришли к выводу, что лучше это сделать вам. Это будет солидно и справедливо.

Зенов развел руками:

- Не привык я лепиться к чужим заслугам, но, если надо... - Он набрал телефон директора телерадиокомпании: - Доброе утро, губернатор Зенов беспокоит. Ровно в семь должны быть готовы радио и телевидение. Я выступлю с важным заявлением.

- Макар Устинович, а можно, мы за десять минут до этого сделаем объявление, анонс, так сказать, что ожидается важное заявление губернатора — лепетал директор центра.

- Делайте что хотите, я буду к семи.

Рыбаков передал ему лист с цифрами, Зенов посмотрел: все понятно.

- Товарищи генералы, благодарю за службу. А сейчас отдыхать. Если вдруг что-то возникнет - я на связи.

В телерадиоцентре его встретили и провели в комнату, две девушки подошли с расческами и пузырьками:

- Извините, немножко грима, так надо.

- Девушки, только вы из меня куклу не делайте. Не ладно мужику помаду размазывать.

Девушки улыбались и выполняли свою работу. Директор спросил, как его представить.

- Только имя и должность. Остальное я сам скажу.

Конечно, Зенов сильно волновался, к тому же сказалась бессонная и такая волнительная ночь, но вот диктор представил, и все камеры повернулись в его сторону:

- Доброе утро, дорогие земляки. Вы, очевидно, слышали ночью излишний шум на улицах и в отдельных домах. Мы все тяжело переживаем трагические события последних недель, когда разнузданные бандиты бесцеремонно врывались в наши дома, калечили и убивали людей, издевались и насиловали, и целью их был только грабеж, только сбор денег и драгоценностей для поддержки бандитского подполья на Северном Кавказе, где и сегодня гибнут наши дети. Потому властью было принято решение разом накрыть бандитское гнездо в городе. И нам это удалось. Арестовано около ста сорока бандитов, в том числе главарь Исса Усманов. Руководство области, органов правопорядка и силовых структур приносят извинения за доставленные сегодняшней ночью неприятности. И я прошу вас, товарищи, сообщать обо всех подозрительных личностях, появившихся в вашем доме или на вашей улице, новые телефоны доверия будут сегодня весь день на экранах телевизоров, будут повторятся по радио и напечатаны в газетах. Всего вам доброго.

Погашены осветительные приборы, выключены камеры и микрофоны. Директор спросил учтиво:

- Макар Устинович, может, кофейку?

- Коньяк у тебя есть? — строго спросил Зенов.

- Конечно, - кивнул директор.

- Полный бокал. Признаться, я сильно устал за эту ночь.

Когда он выпил, директор спросил:

- Мы несколько иначе планировали новую встречу с губернатором. Но получилось вот так. И все-таки: вы придете к нам для встречи с вашими гражданами, как мы планировали?

- Зовите. Приду. Только коньяк — строго между нами. Договорились?

Директор понимающе развел руками.



Коломынцев знал, что ЗАО «Искра» готовят к банкротству, ездил туда сам со специалистами, изучили обстановку, решили соглашаться на банкротство, но найти возможность перехватить недвижимость и часть скота, хотя бы коров. Продажей техники и мясного скота можно было покрыть долги, и тогда нужен надежный инвестор, найти которого, как рассуждал директор департамента, будет несложно: хозяйство, что называется, «на ходу», технику за зиму можно приобрести, конечно, придется вложить и бюджетные средства. В общем, Коломынцев был спокоен, и когда ему сообщили, что в Клейбуково чуть ли не восстание, он сразу позвонил главе района Костенко:

- Сергей Григорьевич, что у тебя в Клейбуково? Что за разговоры о восстании, и почему ты до сих пор молчишь?

Глава долго пыхтел в трубку, Коломынцев хотел даже его поторопить, наконец, заговорил:

- Там беда, Иван Михайлович, завелись провокаторы, сначала не пустили к документам конкурсного управляющего, потом избили его и вызвали скорую, чтобы увезти. Мне сообщили, я приехал один, с водителем, меня сразу выволокли из машины и привели в клуб. Полный зал народу. Просят, чтобы я объяснил, в чем дело. Я сказал, как есть: хозяйство банкрот, пойдет с молотка.

- Ты что несешь? С какого молотка? - заорал в трубку Коломынцев. — Мы же договорились, и налоговая была, и ты был, договорились, что и как сделать. Кто назначен конкурсным?

Костенко опять долго пыхтел, директор не выдержал:

- Что ты тужишься, как на горшке? Говори толком!

- Иван Михайлович, меня крепко помяли, все болит.

- Кто помял? — не понял Коломынцев.

- Толпа, провокаторы.

- Кто конкурсный? Что ты тянешь?

- Да вы его знаете. Густомесов.

Коломынцев переспросил:

- Это тот самый, который подвел под банкротство агрофирму «Луч»?

- Да, это он.

- Как ты мог допустить, чтобы этому жулику дали возможность подержать в руках «Искру»? Кто был на суде? — Коломынцева трясло от гнева. - Ты почему не был на суде, когда решалась судьба крупнейшего в районе хозяйства? Это ты должен был выступить перед судьями с убедительными расчетами на спасение хозяйства, при некоторых издержках? Да вы что там, совсем страх потеряли? Ладно, о тебе потом. Что сейчас в селе?

- Не знаю, я отправил милицию, кого-то арестовали, Густомесов звонил, что нашел покупателей, берут все хозяйство вместе с долгами. Но народ установил охрану, люди с оружием, ни в склады, ни в гаражи не пускают.

- И правильно делают. Губернатору докладывал?

- Нет, честно говоря, Иван Михайлович, боюсь.

- Ну, тебе уже бояться нечего, с должности ты вылетишь в любом случае. — Положил трубку и тут же нажал кнопку вызова губернатора.

- Макар Устинович, я к вам по поводу Клейбуково.

Зенов встретил хмуро, пожал руку, кивнул на стул. Иван заметил, что на столе бумага с титулом арбитражного суда.

- Вот, изучаю механизм передела собственности. Ты мне докладывал одно, цифры вот, под рукой, в суде все идет по-иному. Сумма долгов перед бюджетом завышена в два раза, документ заверен налоговой инспекцией. Баланс перевран, стоимость основных средств занижена процентов на тридцать. И так далее, и так далее. В результате суд принимает решение о начале процедуры банкротства и назначает своим доверенным лицом этого жулика Густомесова. Я только что разговаривал с председателем суда, тот мне сразу о независимости. Помешались на том, что никто не может им морду набить. Говорю конкретно об «Искре». Что-то промямлил, потом предложил связаться с судьей Набиулиной, она рассматривала дело. И что? С порога: «Если есть основания для обжалования - пожалуйста. Но решение уже вступило в силу и исполняется». Ты понял: она даже знает, что исполняется.

- Макар Устинович, я немедленно еду в Клейбуково.

Зенов его остановил движением руки:

- Нет. Оставайся на хозяйстве, дел много, я поеду. Там сразу надо решать по главе. Твой Гультяев, начальник сельхозуправления, потянет?

Коломынцев помялся:

- Отдавать жалко, хороший парень, а что потянет... Кстати, а он почему на суде не был? Неужели испугался? Да быть не может!

Губернатор кивнул:

- Уже выяснил. Он попал в больницу, упал с лошади, ключицу сломал и руку вывихнул.

- Любитель, я знаю. И лошади у него красивые. Я сам сильно любил по молодости... - вздохнул Коломынцев.

- Так. Выеду рано утром. Предупреди всех в Клейбуково, чтобы к девяти часам были на месте, все действующие и бездействующие. Иди, работай.

Иван дошел до дверей, остановился:

- Макар Устинович, охрана должна быть с вами.

- Не придумывай, Иван Михайлович, к своим людям еду.

- Не отступлю. Только с охраной!

- Ладно, иди уже. Возьму своих.

Внизу Коломынцев зашел в блок охраны, поздоровался с ребятами, прошел в кабинет начальника. Все ему рассказал. Новый человек на должности, майор быстро сориентировался и предложил следом за машиной охраны губернатора направить машину УФСБ, даже пообещал сам решить этот вопрос и доложить. Понятно, что Зенов не должен знать и видеть эту машину, если не будет необходимости в дополнительных мерах.

Клейбуково встретило губернатора пустотой улиц и большим скоплением людей на площади у дома культуры. Майор дал команду второй машине встать в сторонке. Зенов вышел, водителю и начальнику охраны велел остаться. Подошел, всем сразу сказал «Здравствуйте!» и спросил:

- Кто-нибудь один из самых активных и толковых — расскажите мне, что у вас произошло за последние дни.

Вперед вышел уже немолодой человек, лицо его показалось знакомым.

- Мы с вами раньше встречались?

 - Было. В прошлом году, когда у нас еще все нормально было, я больше всех зерна намолотил, у меня комбайн «Дон». А вы мне на областном совещании холодильник подарили.

- Вспомнил. Имя назовите.

- Удилов Анатолий Михайлович.

- Рассказывайте.

Удилов с волнением начал говорить. Приехали люди, не русской нации, с ними человек, предоставил документ, что он назначен по ликвидации бывшего колхоза, а теперь ЗАО «Искра». С ними же директор ЗАО Сараев, которого собранию навязал глава района. Глава района Костенко тут же. Он тогда крестьян пугал: не примете Сараева — ничего не получите, никакой поддержки. А при Сарае- ве расцветете. Потом зачитали решение суда, вроде как все распродать в погашение долгов. У него жена в бухгалтерии работает, говорит, что долги есть, но не столько. Люди просят эту бумагу из суда, но никто не дает. Тогда народ заявил, что ничего не даст из хозяйства. Густомесов со своими людьми кинулись было в контору, но их не пустили, кто-то сбил его с ног и попинал. Тогда вступился глава района, заявил, что вызвал милицию и всех зачинщиков арестует. Когда приехала милиция, народ шарахнулся, и Костенко упал, по нему пробежала толпа. Милиции никого не отдали, те ни с чем и уехали, вместе с ними все гости.

- Спасибо, Анатолий Михайлович, — поблагодарил Зенов. - Давайте сделаем перекличку, надо же знать, с кем будем говорить. Костенко? Так. Густомесов? А директор ЗАО «Искра»? Здесь? Тогда, товарищи, пройдем в зал, Анатолий Михайлович, поставьте в дверях контроль, чтобы не члены коллектива не вошли и не мешали нам работать.

- Товарищ губернатор, эти люди заинтересованные, они должны принимать участие в собрании, - Густомесов подошел поближе. Зенов тихо его спросил:

- Ты почему до сих пор на свободе? И как ты пролез в банду арбитражных бандитов? Обещаю, что я о тебе лично позабочусь. И не смей называть меня товарищем!

Пока рассаживались в зале, Зенов поднялся на сцену и приказал девушкам убрать все стулья, кроме одного, сам отодвинул огромный стол президиума под одобрительный гул зала и вынес из-за кулис маленький журнальный столик. Клубный паренек ловко поставил перед ним микрофон, второй на штативе установил перед сценой. С высоты сцены Зенов увидел начальника своей охраны и еще несколько человек явно из его команды, но незнакомых.

- Начнем работу. Приглашаю к микрофону директора ЗАО «Искра» господина Сараева.

Тот крикнул с места:

- А я слова не просил.

- А мы вам даем не слово, а вопросы. Выходите, помогите ему, кто поближе.

Сараев был явно испуган, судорожно вытирал пот со лба.

- Дайте объективную характеристику сегодняшнего экономического состояния хозяйства.

Сараев вытащил из кармана пиджака бумаги и стал называть цифры, полностью совпадающими с теми, что были в постановлении арбитражного суда. Зенов его остановил:

- Объявляю собранию: эти цифры — ложь, которую придумали махинаторы, чтобы прибрать к рукам производство. Есть тут работники учета, кто владеет настоящей информацией?

К микрофону вышла женщина, представилась губернатору:

- Я Удилова Клавдия Афанасьевна, жена Анатолия Михайловича.

- Замечательный у вас муж, Клавдия Афанасьевна, честный и порядочный человек. Докладывайте.

- Товарищи, все, что наплел здесь Сараев - грязная ложь. Они переделали баланс, подделали подписи и поставили печати на фальшивку. На основании этой фальшивки нас признали банкротами и сейчас собираются продать вон той компашке чеченцев или дагестанцев, которые уже третий день ржут над нами, как над своими рабами. Но не бывать этому!

- Не бывать! - эхом отозвался зал. Зенов даже вздрогнул, не ожидал такой реакции.

- Сараев, сядьте на место, через час привезут ордер на ваш арест, поедете с нами в следственный изолятор ФСБ.

В зале наступила испуганная тишина. Милиция - это вроде понятно, а ФСБ — это же почти КГБ. Зенов заметил, что Густомесов встал и начал пробираться к выходу. Он шепнул в микрофон связи с охраной:

- Аркадий, Густомесова не выпускать, он нам нужен.

Никто не придал значения тому, что Густомесов прогулялся и вернулся на свое место.

- Господин Густомесов, к микрофону. Объясните людям, как вы, вчерашний подследственный по делу о развале агрофирмы «Луч» в Ильинском районе и не посаженный в тюрьму только по несовершенству наших законов, попали в конкурсные управляющие по распродаже этого хозяйства?

Густомесова такими вопросами не смутишь, он отвечал уверенно и нагло:

-  Странные вопросы вы задаете, господин губернатор. Суд меня оправдал полностью. Поскольку я имею опыт руководящей работы, прошел обучение и получил право проводить конкурсы по реализации имущества должников-банкротов, каковым является сегодня ЗАО «Искра».

- Садитесь пока, - махнул рукой Зенов. — Товарищи, я хочу поблагодарить вас за активную жизненную и гражданскую позицию. Как нам сегодня этого не хватает! Вот такие подлецы, как Сараев и Густомесов при молчаливом согласии или даже материальной заинтересованности таких руководителей, как бывший глава района Костенко, угробили в области десятки хозяйств, которые можно было еще спасти. Вот и к вашему хозяйству применили высшую меру, а могли назначить кризисного управляющего, желательно, по согласованию с органами власти, чтобы это не была копия Густомесова, и мы общими усилиями преодолели бы трудности, которые не являются фатальными, ну, смертельными, проще говоря. Костенко от должности освобожден, будет находиться под подпиской о невыезде пока как свидетель. Главу назначим прямо сейчас. Товарищ Гультяев, вы здесь?

- Да.

- Проходите к микрофону. Я предлагаю вам возглавить район. У вас есть возражения?

- Нет.

- Какой молодец, все коротко и ясно. Поздравляю. Назначение будет подписано сегодня же, но к работе приступайте сразу. Так. Подвезли необходимые документы на задержание Густомесова и Сараева. Пакуйте их, ребята. Обращаюсь к залу: будьте бдительны. Мы пришлем наряд милиции для охраны объектов, но и ваш контроль нужен. Продолжайте работать. Ваши проблемы будут решены, это я обещаю.

Его провожали всем селом, подходили и жали руку, благодарили. Он благодарил их. Подошел Удилов, тихо шепнул:

- Кавказцы все смотались. Вы по дороге будьте осторожны.

- Спасибо, Анатолий Михайлович. И вы тут будьте бдительны.

Когда сели в машину, начальник охраны предложил Зенову вызвать вертолет:

- Макар Устинович, я настаиваю. Здесь было не меньше десятка боевиков, безусловно, все они вооружены, и неизвестно еще, что у них в машинах. Наши машины простой мины не выдержат.

Зенов отмахнулся:

- Аркадий, ты нагнетаешь обстановку. Неужели они могут напасть на кортеж из трех, как я вижу, машин?

- Макар Устинович, я вынужден информировать начальника УФСБ, извините.

Он вышел из машины и говорил несколько минут, потом сел и доложил:

- Вертушка будет через час.

- Может, все-таки поедем? Подлетит - пересядем.

- Ни в коем случае, Макар Наумович. Ждем на месте. А лучше пойти в дом культуры.

Девушки согрели чай, Клавдия Афанасьевна принесла из столовой целый тазик мясных котлет, ели и пили чай, разговаривали о жизни. Вдруг три мощных взрыва выхлестнули окна в фойе, все охранники выскочили, началась стрельба. Аркадий стоял впереди губернатора, женщины сбились за сценой.

- У ребят только пистолеты, автоматы не вынимали из машин, чтобы народ не смущать, — негодовал майор.

Вдруг в нечастые пистолетные выстрелы охраны и автоматные очереди боевиков вмешались ружейные хлопки. Это местные мужики, понявшие, в чем дело, шли на помощь своим. Две машины бандитов, спрятанные в кустарнике, остались с прострелянными шинами. Подлетел милицейский уазик, у ребят автоматы и гранаты. Через час все было закончено. Из обгоревших автомашин выволокли останки Густомесова и Сараева. Три бойца из группы охраны губернатора, оставленные у автомашин, были убиты осколками мин. Трупы боевиков сложили в ряд. По совету майора все время боя вертолет кружил на большой высоте чуть в стороне от села. Сейчас он приземлился на площади перед домом культуры. Вызвали еще одну вертушку, чтобы увезти всех живых и убитых. Милиционеры должны доставить трупы бандитов.

Зенов сел в вертолет, в который погрузили погибших. Аркадий рядом с ним.

- Как ты думаешь, Аркадий, мы сумеем вытравить всех этих крыс?

- Должны, шеф, иначе ни нам, ни России не жить, — ответил майор и заплакал, глядя на лица своих боевых друзей.

На подходе к городу летчик запросил у начальника охраны место посадки, Аркадий предложил губернатору сесть на площадке загородной резиденции. Зенов не согласился: пусть садится на своем аэродроме, туда же вызвать машины.

Майор открыл дверь и осмотрелся. Сумерки, на площадке никого, рабочий день окончен. Спустился первым, за ним шеф. Стоявшие у выхода ребята сразу все поняли: майор упал на спину, губернатор с последней ступеньки лицом вниз, словно пытаясь охватить всю землю.



Сообщение о гибели Зенова потрясло Родиона, он позвонил водителю и в ночь выехал в город. Коломынцев по телефону кратко рассказал о трагедии, договорились встретиться утром. За ночь ничего не изменилось, нашли два места, откуда стреляли снайперы, но никаких следов. Все понимали, что убийство связано с активной работой губернатора по наведению порядка с кавказской миграцией и проникновением криминальных структур в бизнес. Видимо, последней каплей стал срыв приличной сделки по «Искре». Генерал Рыбаков заявил, что расследование фальсификации банкротства будет проведено быстро и тщательно.

Похороны не были пышными. Приехавшие из общины старообрядцы попросили провести прощание и отдать им тело сородича для погребения по обычаям предков. Кто-то пытался возражать, что губернатор должен быть похоронен на видном месте престижного кладбища, но решено было согласиться с родственниками. Говорили потом, что в деревне тело Макара Устиновича переложили в простой дубовый гроб, отпели в скиту и похоронили на местном кладбище.

Коломынцев приехал к Бывакину в городской офис, выпили по рюмке коньяка, помолчали, вспоминая друга. Иван первым нарушил тишину:

- Есть новости, Родион. Губернатор к нам приедет со стороны, один из друзей главы администрации президента. Он сидит в замах губернатора, я навел справки. Ничего хорошего. В твои года, курирует строительство, общается только с верхушкой, считается самым богатым человеком в области. Дом на Кипре, самолет, яхта - весь набор. Понятно, с таким вождем мне не по пути, подаю в отставку.

- И куда? На свинокомплекс? — спросил Родион.

 - А куда же еще? — засмеялся Коломынцев. — Запасов нет, надо работать, сейчас ребята один за другим школу заканчивают, надо определять. Скучать не придется.

Родион осторожно спросил, понимая, сколь больной вопрос задает:

- А область? Такие были планы, такие проекты начали, без поддержки бюджета многое придется свернуть. Я думаю, может, вообще продать все в городе и уехать в деревню? Вокруг меня столько деревень без дела, столько земли пустует — есть где развернуться.

- Это ты сам решай, — согласился Коломынцев. — А я завтра иду к вице, заявление на стол, семейный портрет со стола в свой собственный портфель, и домой. Там посоветуемся, возможно, к свиньям один поеду.

Родион неожиданно спросил:

- Иван Михайлович, ты оперативные милицейские сводки смотришь?

Коломынцев недовольно поднял голову:

- Мне своих хватает, по надоям и привесам, по кредитам и дотациям. А это ты к чему?

Родион взгляда не отвел:

- Мои ребята в одном месте хорошо потрясли бандита, из этих, что в городе не отловили. Дожали его, дал фамилии и в какой деревне сидит. Новые смотрящие, только хуже. Давят с мужика последнюю копейку, а в уборку зерно сдают на свои счета. Так вот, мои ребята пошли по этим адресам. Знаю, что против закона, но не против совести. Кто их просил с Кавказа в Сибирь, кто позволил гнобить русского человека?! Власть. К ней мы не пошли, потому что как только информация попала в милицию, она тут же пересылается бандитам. Такая у нас система. Потому я не стал отговаривать мужиков. Они все прошли через Чечню, такое повидали, что даже мне страшно слушать. Может, месть в них говорит, может, мозги эта война развернула, только решение они приняли сами, меня лишь проинформировали, чтобы заменил их на рабочих местах.

- А у тебя они что работали?

- Заботились, чтобы я спокойно кофе пил по утрам, а ночами не прислушивался к каждому шороху, - отшутился Родион. - Иван Михайлович, война идет в России, власти не хотят этого признавать, а народ собственной шкурой чувствует и протестует.

- Надеюсь, семьи они не трогают? - строго спросил Коломынцев.

Родя очень ответственно заверил:

- Нет. Мы договорились, что в домах они вообще не будут появляться, выследят и уберут в стороне. Трупы не будут найдены, по крайней мере, в ближайшее время, потому все жертвы попадают в разряд потерявшихся: «Ушел из дома и не вернулся».

Коломынцев долго молчал, заговорил жестко:

- Родион Петрович, ты знаешь, я не сторонник крутых мер, но давно тебя знаю и верю, что ты действуешь по совести. Короче говоря, сводки видел и сам удивлялся: куда деваются эти кавказские парни? Наши могут загулять, к чужой бабе завалиться, тут впору в розыск подавать А эти? Не одобряю, но и не протестую. Ты домой?

- Нет, надо мне в одно место, - неопределенно ответил Родион. Попрощались, договорились созвониться, как только отставка Коломынцева будет принята.

Родион поехал к Алахитдину и Гузель, он так давно не был в этом милом доме, где вкусно пахнет жареным мясом, пряностями и лечебными травами, которые девушка сама собирает в местных лесах и лугах. Однажды он спросил, не проще ли попросить земляков выслать травы с родины, на что девушка улыбнулась и объяснила, как первокласснику, что человек должен кушать ту пищу, которая выросла там, где он живет. И лечиться только своими травами, чужие могут даже навредить. Ей всегда смешно, когда сибиряки покупают бананы, но совсем не знают целебных качеств лопуха. Гузель взяла в библиотеке много книг о травах Сибири, и теперь знала, кажется, все. В дальней комнатке дома на тоненьких жердочках висели пучки, а то и настоящие веники разных трав. Она показала Родиону свои сокровища еще до серьезного объяснения, и ему показалось, что она специально касалась его грудью, когда дотягивалась до очередной травки. Теперь он думает, что это было случайно, потому что даже сама девушка не замечала этого и не смущалась, хотя смущалась и по самым безобидным пустякам.

Он звонил ей и знал, что дела в институте идут хорошо, ее никто не обижает, что скоро вернется из армии Остон и, наверное, приедет к ним в гости. Родион пометил себе, что надо решить судьбу молодых людей, надо купить им хотя бы двухкомнатную квартиру, выучить молодого узбека какой-то строительной специальности и определить в хорошую бригаду, чтобы он зарабатывал приличные деньги. Гузель знает, что она учится на бюджетном месте, фирма Роди ежегодно перечисляет институту солидную сумму, которая с лихвой покрывает все расходы и скромную стипендию. Он не хотел, чтобы девушка знала это и чувствовала себя обязанной.

Алахитдин поправил свое здоровье в частной клинике и чувствовал себя превосходно. Как он благодарил врачей, какие сладкие слова говорил медицинским сестрам при расставании! Главный врач лично пришел попрощаться со столь дорогим пациентом и настоятельно рекомендовал при первых же признаках каких-либо ощущений в сердце обращаться именно в его клинику.

Родион не особо утруждал себя размышлениями над проблемами государства и общества. Его знаний и опыта вполне хватало, чтобы решать производственные вопросы, потому что он вмешивался только в самое важное, все остальное сваливалось на специалистов и руководителей. Он помнил Советский Союз, помнил, что в школе девчонки читали и плакали над книжками киргиза Айтматова, потом на зоне он прочитал «Мой Дагестан» какого-то Расула, даже старые зеки вытирали слезы, когда казашка Роза пела пронзительную песню про героя Советского Союза Алию, как родным, аплодировали Муслиму, Мимино, красавицам Софье и Чепраге. На зоне показывали фильм про отца грузинского солдата, который все кино искал своего сына, и нашел уже убитого. Никто не давал команды, но весь зал встал, когда отец на грузинском разговаривал с убитым сыном. Куда все это пропало? Почему русских все не любят, а половина бывших братьев откровенно ненавидит? Почему нынешнее поколение должно отвечать за жестокое выселение чеченцев в начале войны? За что они так? Немцев тоже выселили, в деревне Роди жили несколько семей, в школе Кехтер, Кауц, Флёр, Кинсфатер сидели за партами вместе с Ивановыми и Петровыми. Да, дрались, но не «национальной почве», хотя и, было, обзывали «фрицами». Дома за это «всыпали». Немцы никого не резали, спокойно снялись и уехали в свой фатерланд. Которые остались, работали так, что русским стыдно было. Он еще и еще раз пытался убедить себя, что ребята, отстреливающие бандитов, взяли на себя этот грех во имя спокойствия людей. Война не объявлена, но она идет. Потом он поймал себя на мысли: почему не объявлена? А джихад? Разве не в полный голос было сказано, что резать русских - святое дело, и Аллах благословляет убийц? Было? А почему мы должны молчать? Вот показывали по телевизору, как в центре Москвы мусульмане приносят в жертву баранов. Бараны кричат! А русский должен молчать...

Алахитдин встретил гостя в дверях, сокрушался и хлопал в ладоши, что Родя не предупредил, и на кухне нет теплого мяса. Родион успокоил, что не надо ничего готовить, он выпьет чашку чая и послушает рассказ о здоровье старика. В это время вошла Гузель. «Боже, как она красива!» - невольно подумал Родион, гоня эти мысли. Девушка молча поклонилась и сказала, что через пять минут чай будет готов. За это время Родион рассказал отцу, как планирует решить судьбу его дочери. Алахитдин заплакал:

- Родя, дорогой мой, ты благородный человек. Я тебе скажу, чего никому нельзя говорить. Дочь после вашего разговора так горько плакала, что в слезах спросила, почему русские мужчины могут иметь только одну жену, она бы очень хотела быть младшей твоей женой. Ах, любовь, что она делает с человеком? Сколько радости в ней, столько и печали, и кому что достанется.

- Успокойся, ата, вот приедет Остон, сыграем свадьбу, Гузель все забудет с молодым мужем.

- Аллах услышит твои слова, добрый человек!

Гузель подала поднос в восточными сладостями, налила две пиалы чая и поклонилась. Родион остановил ее:

- Гузель, я попрошу отца, он разрешит тебе сидеть с нами за одним дастарханом, я так редко вижу тебя и скучаю. Ты мне как сестра, которую я люблю.

Гузель вспыхнула и со слезами посмотрела на Родю:

- Быть вашей сестрой — большая честь для меня.

- Как дела в чайхане, дорогой Алахитдин? - спросил Родя.

- Люди приходят, кушают, пьют чай, благодарят, оставляют немного денег. Слава Аллаху, все хорошо!

Гузель вышла проводить Родиона. Он вынул конверт и подал ей:

- Сестра моя, скоро зима, тебе надо купить теплую одежду.

- Мне стыдно брать ваши деньги, ведь я ничем не могу расплатиться с вами.

- Вот закончишь учебу, станешь большим доктором, будешь меня лечить.

- Я буду молиться, чтобы вы никогда не болели.

- До свиданья, сестра!

Гузель заплакала и едва выговорила:

- До свидания, брат!



- Папка, а твоя машина может подняться на ту гору? — и Петька указал на выступ, когда-то тоже привлекавший Родю и его друзей. Через село отступали колчаковцы во время Гражданской войны. Деваться им было некуда, красные настигали, и побитые роты вынуждены были сбиваться к единственному мосту через полноводный Ишим. Они прошли село, на площадке колокольни установили пулеметы, но красные командиры дали команду ударить по церкви прямой наводкой. Выстрел получился удачный, пулеметы вместе с дубовыми плахами перекрытия и останками несчастных солдатиков сдуло с колокольни. Основная часть окопалась на Горе, так называли крутое возвышение, тянущееся издалека и уходившее в другую сторону. Видно, стрельба тут была, потому что ребятишки рыли и находили полуистлевшие патроны, иногда даже с пулями.

- Поднимемся, сынок, только с другой стороны.

Он отъехал с полкилометра, помня, что тут должен быть боковой подъем: в лоб ни одна лошадь не смогла бы утянуть даже пустую телегу. Выехали к выступу, и вот оно, родное село, как на ладони. Несколько новых улиц, школа, дом культуры, детский сад. Между селом и Горой огромный сад, приехала агроном-садовод, Горлов и предложил: какой смысл ее переучивать, не проще ли поручить дело по профессии? Конечно, все это влетело в копеечку, зато сейчас во всем районе торгуют бывакинскими яблоками, грушами и сливами. А по ту сторону села речка Сухарюшка, названная в честь деда Артамона Сухарева, жившего на берегу и в большеводье спасшего пятерых ребятишек, выкурнувшихся из лодки на водовороте. Сам старик не выдержал, последнего выпихнул на берег и умер. Такова легенда, но Родион поручил учителям истории, и они нашли в архиве церковную книгу, где есть запись об отпевании раба божьего Артамона, «положившего жизнь за души невинных отроков на воде». Большой участок земли, окаймленный речкой, разработали и устроили огород, тут арбузы, огурцы, лук и чеснок, капуста и морковка, редька, каляга и много всего. Осенью машины из города приходили и забирали все подчистую, только себе в склады женщины успевали уложить запасы. Особого дохода сад с огородом не приносили, но славу агрофирме «Бывакинская» создавали на всю округу.

Родион долго не мог привыкнуть в новому названию своего хозяйства. Несколько лет подряд присоединялись соседние деревни, росла пашня, строили новые фермы. Напрасно его пугали, что народ обленился, работать ни за что не будет, а будет только красть. Было и воровство, только сами рабочие ловили и нещадно били тунеядцев. На очередном собрании слова попросил приехавший в гости Иван Михайлович Коломынцев:

- Дорогие мои соседи и коллеги по крестьянскому делу. Я восхищаюсь вашей работой, вашими достижениями. Я восхищаюсь своим давним товарищем Родионом Петровичем. Ведь кроме агрофирмы он еще и семью свою укрепляет, полюбовался сегодня и на супругу его Анастасию Ивановну, и на двух сыновей, и на дочек-двойняшек. Все у него получается! А я вам скажу, почему. Потому что он не ждал подачки от государства, а продал то, что имел в городе, два завода продал, которые из руин поднимал, и я тому свидетель. Все вложено в скот и технику, во все, что приносит сегодня прибыль хозяйству. Да и то, что нарабатывает его строительный комплекс, не в швейцарских банках, а в жилых домах, которые вы впервые после советской власти получаете бесплатно, в тех ста путевках, по которым вы каждый год лечитесь в лучших санаториях. Я был в вашем доме-интернате для престарелых - не в каждой семье о стариках так заботятся. И все это создано вами, дорогие товарищи, под руководством Родиона Петровича Бывакина. Вот он, мой товарищ, сидит в первом ряду вместе с женой и верными соратниками. Я его не предупреждал и согласия не спрашивал, знаю, что он категорически бы мне запретил и даже не пустил бы на это собрание. От всей души и от чистого сердца вношу предложение переименовать ваше хозяйство в агрофирму «Быва- кинская».

В зале несколько мгновений стояла тишина, потом ударили аплодисменты, молодежь прыгала в задних рядах и скандировала: «Бывакинская! Бывакинская!». В зале кричали: «Правильно», «Заслужил!», «Голосуйте!». Владимир Гаврилович постучал о графин, требуя тишины, но перед залом встал генеральный директор.

- Земляки, друзья мои, вы знаете, как я отношусь ко всякого рода почитаниям, не зря и сегодня половина работников, кто постарше, так и зовут меня Родей. И это нормально. Иван Михайлович внес серьезное предложение, его с бухты-барахты не примешь. Я бы просил пока отказаться, а дальше видно будет. Поймите, мне будет сильно неловко от такой чести. Поймите!

Зал молчал. И встал Сема Бородин, рядом с ним Зина, Клавдия Афанасьевна, Веня Брезгин, дед Тихон. Семен крикнул:

- Родион Петрович, Родя наш дорогой! Пусть стыдятся те, кто довел деревню до такой степени, что хуже некуда. Мы же видим, как живут в других местах, к нам на экскурсии приезжают, говорят, что мы при коммунизме живем. Так что не журись, Родион Петрович, имя твое правильно надо прилепить к колхозу, это не тебе честь, а нам, кого ты из дерма вытащил. Председатель, ставь ребром: кто за Бывакина?

Горлов ничего не успел сказать, лес рук взметнулся над залом, а потом долго еще гремели аплодисменты. Настена плакала, Родя огромным усилием воли сдержал рыдания...

С выступа было видно на много верст на все три стороны. И везде колыхались хлеба, могучие, высокие, полные сил и энергии. Родя усадил сына, заехал домой за Настеной, Ванюшкой и Фешей с Варей. Сына назвал в память о Докторе Иване Александровиче Бачурине, дочерей в честь мамы и той самой Вари, о которой Настя только догадывалась. Поехали в поле, Родя нарезал ножом сноп, дети сорвали по колоску, Настя тоже, все сложили вместе и стянули тугой алой лентой. Этот сноп Родион Петрович Бывакин, бывший зек, народный мститель и крестьянин, верный земле, на которой родился, поставит у себя в деревенском доме на самом видном месте.

Хлеб.

На каждый день.

И на всю жизнь.



Март-октябрь 2015 года.