О душе и не только
Станислав Ломакин





_СТАНИСЛАВ_ЛОМАКИН_ 





ВОЛКИ НЕ ЗНАЮТ ЖАЛОСТИ?


Дело происходило на торжественном собрании, посвященном 60-летию профессора и 35-летию его работы в геологии. Звучало много теплых слов и поздравлений. Директор института академик Б. Неунылов прочувствованно говорил о юбиляре как о человеке науки, его ясном уме, разнообразных интересах, огромной эрудиции. И вот пришло время говорить юбиляру...

– Событие, о котором я хочу рассказать вам, заставило меня задуматься над тем, что мир людей и природы разнообразен и... не всегда жесток, – так начал свою речь известный ученый Ва­силий Губарев.

...Так получилось, что после восьмого класса Василию при­шлось уйти из школы: отец погиб на войне в 1942 году, а матери было трудно одной растить двоих детей. В 15 лет он посту­пил в училище механизации на полное гособеспечение. Государ­ство обувало, одевало, кормило да еще выплачивало неплохую стипендию. За полтора года обучения можно было приобрести пять специальностей: тракториста, комбайнера, шофера, слесаря и монтажника по животноводству. На семейном совете было решено, что после окончания учебы Василий поедет в Казах­стан, к дяде.

– Мне было семнадцать, и я впервые ехал по железной дороге. Но до Акмолинска, где жил дядя, я так и не доехал. Во время получасовой остановки в Кокчетаве я услышал объявление диктора, приглашающего трактористов и комбайнеров, прибыв­ших на освоение целинных и залежных земель, подойти к спра­вочному бюро. Там уже ждали представители районов. Это был 1956 год...

Василий присоединился к тем, кто приехал по направлению. Его сразу же внесли в какой-то список и даже выдали небольшой аванс. Вот так, случайно, он стал участником великого преобра­зования Казахстана, свидетелем не только искреннего порыва прибывшей со всей страны молодежи, но и низости, предатель­ства, подлости людей.

Губареву дали трактор ДТ-54 и жатку. Поля в Казахстане были огромные: на комбайне за 16 часов работы, сделав всего один круг, можно было намолотить до 19 бункеров пшеницы, а с гектара намолачивали около пятидесяти центнеров. При любой погоде работали с раннего утра и дотемна, поэтому трактористы иногда оставались ночевать в поле, в тракторе.

– Надо сказать, что спать в тракторе неудобно, но это каза­лось мелочью. Натруженное тело требовало отдыха, и засыпал я уже через полчаса. В селе меня никто не ждал: родственников не было, а друзьями еще не обзавелся. Мне понравилось ночевать в поле, наблюдать за природой...

Когда солнце скатывалось к закату, все огромное поле зас­тывало в безмолвии, словно останавливало свой бег в ночь. Лег­кий ветерок вздымал волны плотно стоящей пшеницы. Поле ды­шало спокойной радостью жизни, переливаясь изумрудными крас­ками в лучах предзакатного солнца. А ранним утром рассеивалась мгла, высветлялось небо, летели журавли на юг. В строгом по­рядке они медленно парили на большой высоте, тихим курлыка­ньем озвучивая поднебесье. И когда в этой голубой тиши вдруг на другом конце поля загрохочет трактор, звук которого слышно за десятки километров, пора было возвращаться в реальную жизнь: прибыла бригада механизаторов...

Уже две ночи Василий провел в поле. Ему доставили продукты, привезли постельные принадлежности и фонарик. А тре­тья ночь осталась в его памяти на всю жизнь.

– Где-то часов в двенадцать меня разбудил вой волков. В ве­черних сумерках он казался сверхъестественно жутким. Сталки­ваться с волками раньше мне не приходилось. Не могу сказать точно, сколько их было... Волчьи глаза горели, как светлячки в лесу. Первое, что пришло мне на ум, было удивление: как же они не боятся трактора, который пахнет бензином, маслом, соляркой.

Завести трактор я не мог. Это сейчас можно, не выходя из кабины, как в легковом автомобиле, завести и поехать. А тогда ДТ-54 требовался «пускач», пусковой двигатель, работающий на бензине. Надо было выйти наружу...

Я попробовал отпугнуть волков фонариком, но или лучик света оказался слишком слабым, или волки не боялись – фонарик ничего не изменил. Стая то приближалась к трактору, то откаты­валась назад. Выли они почти не переставая, в унисон. Иногда, во время небольшой паузы, какой-нибудь из хищников словно делал запев, испуская долгий, тоскливый вой. К нему начинали присоединяться другие. Несколько минут я слушал этот жуткий концерт, потом внезапно наступала полная тишина и все начина­лось сначала.

Неожиданно один из них, видимо, самый смелый, заскочил сначала на гусеницы трактора, а затем и на капот. Показалась оскаленная волчья пасть, и светящиеся глаза уставились в пере­днее стекло, словно проверяя, есть ли кто внутри. Я включил фо­нарик. Волк на секунду замер, соскочил, но сразу же запрыгнул снова. Это был мощный, кряжистый зверь. Его огромная голова отворачивалась от света. Серая шерсть немного светлела на груди и надбрюшье. Верхняя губа делалась «гармошкой», то поднима­ясь, то опускаясь вниз, обнажала огромные белые клыки. Я слы­шал, как щелкают волчьи зубы, а из глотки раздается глухое вор­чание. Но оно, как мне показалось, не было злобным...

... Волк смотрел на замершего в кабине человека, как бы говоря ему: «Не дергайся, малый, сиди спокойно, ничего тебе за стеклами не угрожает. Не по своей воле я пугаю тебя, меня зас­тавляют это делать...». Василий не знал, была ли это волчья свадьба, которой руководила будущая «супруга» волка, проверяя его на смелость, или это вожак сбивал стаю, натаскивая молодняк для суровой жизни...

– С первыми проблесками зари волки ушли. Но эта тревож­ная ночь заставила меня задуматься о дисгармонии природной и человеческой действительности. Мы полагаем, что душа дарована лишь тем, чье обличье схоже с нашим собственным. Мы плохо знаем животный мир и, наверное, еще хуже – самих себя. Но наше сожаление об этом незнании нам помогает очень редко...

Последние слова юбиляра потонули в аплодисментах. Зал встал...