308 Коняев Отголоски
отзвуки








Николай Коняев 





Письмо без привета от Кирилла





Сначала был сон. Будто напали с Никандром на  

смородину. Ягода сильная, спелая, росная. Вот уже и ведро с горкой, а глазам все мало. И тут из-под чащобы змея-гадюка выскользнула да по-собачьи как-то хвать за пятку! Сверлит глазищами своими погаными и вроде ухмыляется.

От страха и проснулась Ев­докия. Нехороший сон, подума­ла. Решила днем зайти к сосед­ке — толковательнице снов. А наступило утро — в хлопотах за­былось.

Вечером шла от колодца и в почтовом ящике сквозь рядок круглых отверстий снизу усмот­рела белый уголок конверта.

Никандр у окна сидел, сапог латать налаживался.

— Ну-ко, смотри, от кого? — вручила письмо мужу и при­села рядышком. 

Никандр подробно рассмотрел картинку на конверте и обратный адрес.

—  От Лариски, мать! От дочери! — Вынул из кон­верта убористо исписанный листок с подвернутыми узкими полями, разгладил на коленях, нацепил очки.

—  Да не томи же, ну тебя! — поторопила Евдокия.

Никандр стал читать:

—  Здравствуйте, родные наши мама, папа, бабушка и дедушка! С чистосердечным приветом и массой наилучших пожеланий к вам ваши дети и внуки — Лариса с Анатоли­ем, Степан с Марией, Светлана с Гриней, Алексей с Гла­шей, а также Шура, Эдик, Капа и Олежка с Леночкой...

—  Разогнался, торопыга! — прервала Евдокия. — Ты чего читаешь-то?

Кустики Никандровых бровей недоуменно вскину­лись. Евдокия повторила привычную последователь­ность имен детей и внуков:

—  Лариска с Натолием — раз, Степа с Маней — два, Светланка с Гриней — три, Лексей с Глафирой — четыре... А допрежь Шурочки Киря должен стоять. Чего читаешь-то?

Никандр опять в письмо уткнулся.

—  А верно, мать... Нет Кирьки.

—  Как так — нет? — Оторопела Евдокия. И обмяк­ла разом. — Кирюшки пошто нет?

Стул под Никандром жалобно скрипнул.

—  Слушай дальше, что ли! Посылку получили, все дошло в сохранности, не знаем, чем благодарить...

Но Евдокия уже витала в мыслях о Кирилле. Заро­ились подозрения, одно другого хуже.

—  Да пошто же про Кирюшу-то ни слова? Ладно ли у них?

Остаток вечера прошел в тревожных размышлениях.

... Дети в их большой семье росли здоровыми и друж­ными. Только младшенький, Кирюша, сызмальства хво­рал — сердце было слабое. Какой-то клапан вроде про­худился... Лариска сообщала, будто знатный доктор за Кирюшу взялся. Который эти клапана штопает, как дырки на носках. Сам Кирюша писал редко и мало. Ста­рики не обижались — сочувствовали занятости сына: не здоровьем, так умом взял их последыш — выучился выше всех сестер и братьев, на ученой должности работал...

Каждое словцо из странного письма переосмысли­вали родители. Походили неприкаянно по комнате, поужинали дотемна и молча улеглись.

—  Телеграммку, что ль, отбить? — проговорил Никандр.

—  Завтра же дадим! — подхватила Евдокия.

Забылась лишь под утро. Не спала — какой там

сон! Ворочалась, вздыхала. С рассветом соскочила, и Никандр увидел с болью в сердце, как потемнела Ев­докия в одну ночь. Душно сделалось ему. Он встал и вышел в сенцы, бросив на ходу:

—  Езжай-ка, мать, в командировку... Успевай к ав­тобусу!

...А вечером в Ларискиной квартире было шумно, тесно. Сидели за столом. Сыновья и дочери читали при­везенное матерью письмо, упрекали старшую сестру. Евдокия в окружении внучат вступилась за Лариску:

—  Да будет, будет вам! Подумаешь, беда — Кирю­шу пропустила!

И о Никандре думала уже — как он там один? И себя за недогадливость корила: змея во сне — к свида­нию с родными, а ягода — к пустой тревоге. В руку сон!