Бывает
Обидно!
Дежурная администраторша — дородная голубоглазая женщина с копной вызывающе рыжих волос со вздохом отвела глаза от мерцающего телеэкрана, задавила в пепельнице малиновый уголёк сигареты и безапелляционно заявила:
— Мест нет, и сегодня не будет. Завтра, может быть, с утра...
Но Змановский не спешил откланяться.
— С утра мне ни к чему, я завтра улетаю. Не подскажете, в какую ещё гостиницу в вашем посёлке можно сунуться? Не ночевать же на вокзале!
Дежурная с улыбкой лёгкого упрёка качнула рыжей копной и убедительно разъяснила:
— У нас тут не Москва, уважаемый, с её отелями-хотелями... У нас на весь посёлок одна-единственная гостиничка... Без шику, но не пустует. Кому нужно, тот бронирует.
— Дал маху, не побеспокоился вовремя, — согласился Змановский. — Я у вас проездом. Только не из Москвы, а из Тюмени. Поездом... А самолёт на Ханты завтра...
— Есть тут где-то частная, — смягчённым тоном произнесла администраторша, — не знаю даже точно, где, но это, скорее, квартира в наём. Вам, если до утра, то ни к чему...
Её двусмысленный ответ: «Мест нет и не будет, но и частная вам ни к чему» Змановский истолковал по-своему. В старые добрые времена в провинциальных гостиницах в подобных ситуациях приходилось незаметно вкладывать в паспорт трёшку-пятёрку. Безотказно срабатывало... Он уже стал про себя соображать, сколько же нужно сунуть в пересчёте на нынешние деньги, когда, ещё раз окинув его заинтересованным и даже сочувствующим взглядом, рыжеволосая хозяйка положения сняла с аппарата трубку и набрала короткий номер по внутренней связи:
— Люда, у тебя там из двести семнадцатой братец не выехал? Как не выехал, когда у него до двенадцати оплочено? Во скоко? К полуночи? Тогда вот что, к тебе сейчас подойдёт один... тоже неприкаянный... подсели его к братцу. — Она угнездила трубку и кратко объяснила. — Есть вариант. У нас один тут занимает двухместный однокомнатный. К полуночи уметётся... Если не против, заполняйте анкету и к дежурной на второй этаж...
* * *
«Братец» — грузный, в летах, мужчина с ёжиком сивых волос, в несвежей белой сорочке, с выпавшим на подушку бордовым языком галстука неподвижно лежал на постели.
Змановский неслышно прошёл к свободной кровати. Едва «приземлился» и с облегчением перевёл дух, как зазвонил мобильник. Он мельком глянул на высвеченный номер.
— Слушаю, Дашутка!
«Папка, ты уже в посёлке? Как доехал? Где остановился? Когда будешь дома?» — очередью выпалила дочь.
— Да, я в гостинице... Только что вселился... Всё в порядке, буду завтра днём! — односложно, шёпотом отвечал Змановский.
«Тебя плохо слышно! Перезвони мне сам!»
— Хорошо, хорошо... Я тут не один... Сейчас перезвоню из коридора!
Грузное тело на соседней кровати тяжело ворохнулось и бодро произнесло:
— Не беспокойтесь, разговаривайте, я не сплю!
— Я разбудил вас, наверное?
— Днём я никогда не сплю, — чётко произнёс «братец». — Днём я иногда молча отдыхаю!
И только после того, как Змановский закончил долгий разговор и распрощался с дочерью, «молча отдыхавший» сосед по номеру поинтересовался:
— Дочка? — Он уже сидел на кровати, со скучающим видом почёсывал складчатый живот и с любопытством рассматривал голые волосатые ноги.
— Дочка. Беспокоится...
— Это хорошо, что беспокоится. Беспокоится — значит, любит. Уважает, значит. — «Братец» привстал, зевнул и сладко потянулся, вывернув до хруста в суставах сцепленные в замок над головой толстые пальцы. Он оказался крепко сложенным коротышкой с набрякшими веками, с водянистыми мешками под тёмно-карими глазами, не утратившими, впрочем, былой живости и выразительности. Высвобожденный из-под брючного ремня складчатый живот ритмично задышал. Сосед энергично поскрёб расчёской ёжик волос на макушке, вгляделся в собственное отражение в осколке зеркала на внутренней стороне раскрытой дверцы шкафа, подушечками пальцев помассировал вспухшие подглазья и так же резко и неожиданно, в энергичном полуобороте, выбросил руку в сторону Змановского.
— Будем знакомы? Говорков. Олег Владимирович. Ведущий инженер по энергосистемам...
— Вячеслав Аркадьевич, — представился Змановский. — Можно просто — Слава.
- Ну, Слава так Слава, Тогда и я Олег. Олежка! — Говорков глянул на часы и скороговоркой сообщил. — Я скоро выметаюсь, Слава, но время пока есть. Как нащёт по сто пийсят? За случайное знакомство и кратковременное, так сказать, соседство?
Змановский с гримасой отвращения отмахнулся.
— Нет, что вы, совершенно ни к чему! С дороги, с поезда — устал! Сейчас бы под горячий душ да отоспаться всласть!
— Под душ он размечтался! — ядовито усмехнулся Говорков. — Про душ, Слава, забудь! Я в этой тьмутараканской гостинице в общей сложности прожил больше года, но не вспомню, чтобы здесь когда-нибудь была горячая вода. Кстати, ни кафешки, ни забегаловки сносной тоже поблизости не наблюдается, а буфет на этаже закрыт. Может, чаю за компанию? Или — кофеёчку растворимого?
— Вот чашку чая с удовольствием!
Говорков засуетился:
— Это нам не трудно... Это мы всегда готовы... Сейчас вот кипятильничек достану. Что-что, а кипятильник, сахарок, заварка у меня всегда с собой. Можно кипятку в дежурке у Лисички взять, она ни в чём мне не откажет, я тут за своего, словно братца привечает... Лисичка — это администраторша. Рыжая. Любашка. Славная бабёнка, я тебе скажу... Тебе, значит, чаю, а сам, пожалуй, дёрну стопочку-другую, если ты не возражаешь. Освежусь перед отъездом! Мне вчера после банкета по случаю завершения пуско-наладочных работ кто-то из местных деятелей сунул коньячок в качестве презента... Ты не возражаешь?
Змановский снисходительно развёл руками:
— Да ну, Олег, какие возражения?
— А если возражаешь, дёрну всё-равно! Я сегодня малость... вялый! Клин клином вышибают! — Говорков достал из прикроватной тумбочки плоскую бутылку тёмного стекла, повертел её в руках, рассмотрел этикетку. — «Златен лев». Болгария. Семь звёздочек, смотри-ка! Продегустируем напиток братского народа! — Но тут же уточнил. — Бывшего, увы, братского народа! Братьев и сестёр у России не осталось — все былое родство похерено под дудочку заокеанских друганов Бориса Николаича! А ведь хоро-ошими строителями были братовья-болгаре! Я работал с ними. Знаю. Я, Слава, старый кадр, из тех древних мамонтов, в трудовых книжках которых всего одна запись... Не поверишь, сорок лет в одной конторе! Начинал с электромонтёра... С ввинчивания лампочек в подъездах да с замены проводки. Начальники менялись, контора то дробилась-крошилась, то распадалась-рассыпалась, то воссоединялась-укрупнялась, то передавалась-продавалась, а я, Слава, как стойкий оловянный солдатик, оставался на посту. От монтёра до главного инженера дошёл. Без хвастовства: я спец, каких в моей отрасли мало. Меня в энергосистеме знают все — от министра до последнего работяги...
— Сорок лет на одном месте?! Я не ослышался, Олег? — не поверил Змановский.
— Сорок! — утвердительно тряхнул головой Говорков.
— Невероятно!
— Невероятно, но факт!
Говорков между тем достал из холодильника пару зелёных яблок, порезал их на дольки. В синей эмалированной — «походной» — кружке приготовил кипяток, заварил пакетиком «липтона». Для себя сполоснул под раковиной гостиничный стакан. — Да-да, с самим министром знаком! — продолжал он по ходу дела. — Министр лично руку мне пожал во время последнего визита... В новостях по телику показали! Начальство меня во все времена уважало. Что советское, что нынешнее. И не обижало. Всё, что нужно, я имею: заслуженного энергетика, орден за заслуги, приличную зарплату, завидную квартирку, домик с садом в Азове... К старости готов! Хоть сейчас вались на диван да молча отдыхай, но остановиться не могу... Мотаюсь всё по командировкам. Всю страну исколесил, а уж Сибирь родимую взял вдоль и поперёк. И не по одному разу. В любой гостинице я — почётный гость. Без преувеличения!
Сорок лет на одном месте! Такое Змановскому действительно представлялось фантастикой. Сам он к своим сорока восьми сменил с десяток мест работы, больше двух-трёх лет в одной должности и даже в одной организации не задерживаясь. «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше», — часто повторял он для самооправдания. Тем более, в беспокойные, смутные времена бесконечных реформ, перестроек и всяческих ломок. Да и не тот характер. Не характер, а характерец! Ни к чему не прирос, ни к чему не прикипел. Да и в семье-то пяти лет не выдержал...
Сумбурный, пустой, в общем-то, монолог вечного командировочного Говоркова, развязавшего язык в предвкушении «братского напитка», навёл Змановского на мрачные мысли о своей, не сказать, безнадёжно запутанной, но и не столь однозначно простой жизни. Он держал в ладонях горячую кружку, цедил свежий чай, в знак внимания кивал каждой реплике собеседника, а сам в мыслях витал в завтрашнем дне — (с прошлым было всё ясно и понятно — его уже не исправишь, не перечеркнёшь), видел себя в кругу бывшей семьи, куда ехал почётным гостем — по просьбе повзрослевшей дочери, ибо Клавдия, бывшая жена, неделю назад в предварительном телефонном разговоре прямо заявила, что особого желания видеться с ним не имеет, но и воле дочери наперекор не станет. С Клавдией расстались — подумать только! — двенадцать лет назад. Дочери в ту пору тоже было двенадцать. Со второй женой — медсестрой Ингой в мире и согласии не прожили и года. Не сложилось.
Он ехал на свадьбу дочери эдаким матёрым стареющим волком, мечущимся в поисках выхода из опасного круга одиночества, обозначенного флажками жизненных обстоятельств. Не надеясь ни на воссоединение и примирение с Клавдией, ни на её великодушное прощение...
— Сорок, и ещё не вечер! — хорохорился Говорков с уверенностью знающего себе цену человека. — А вы, Слава, если не секрет, по какой части служите?
Змановский уклонился от прямого ответа.
— В данный момент представляю интересы одной тюменской фирмы. В этом посёлке хозяин планирует учредить небольшой филиальчик... Необходимо согласование кое-каких мелочей с местной администрацией. А завтра — в Ханты. К дочери.
— Понятно! Бизнес — дело хлопотное. Ответственное! — Говорков плеснул себе коньяку. — За знакомство, Слава! За тебя и за твою удачу! — Выпил одним махом, закусил яблочной долькой и поинтересовался:
— У вас сколько?
— Чего — сколько? — не понял Змановский.
— Детей я имею в виду.
— A-а! Дочь. Одна.
— Как зовут?
— Дарьей... Дашуткой.
— Дашутка — хорошее имя! Взрослая?
— Взрослая. В прошлом году университет окончила. Замуж вот выходит... На свадьбу еду.
— Дочка — это хорошо... А с корабля на бал — что может быть лучше! Поздравляю! Вы не курите, Слава?
— К сожалению, курю.
— А вот это зря! — Олег шмыгнул носом. — Не одобряю. По мне, лучше пропустить стопочку-другую, чем табаком себя травить... Бросать не думаете?
— Нет, всё как-то не решусь...
Но Говорков вдруг изменил своё мнение:
— А если курите давно, то лучше не бросать... Организм, знаете ли, привык, настроен на индивидуальный внутренний микроклимат, а резкое изменение климата может отрицательно сказаться на организме... И вообще, должен вам сказать, существует мнение, что курение в иных случаях полезно... Да-да, не удивляйтесь. Мне Лисичка — она, кстати, дымит, как паровоз — очень, знаете ли, толково с медицинской точки зрения обосновала это парадоксальное, на первый взгляд, утверждение... Так что курите, если хочется, на меня не смотрите...
— Спасибо, — хмыкнул Змановский. Он со всё возрастающим любопытством поглядывал на говорливого соседа, легко соскальзывавшего в разговоре с одной темы на другую.
— Дочка — это хорошо! — раздумчиво произнёс Говорков. — Взяла и позвонила... Как, мол, ты, папашка? Доехал ли, устроился? А мой не позвонит, не поинтересуется... Он и не знает, и знать не желает, где в данный момент находится родитель, здоров ли, болен он...
— У вас сын? — больше из вежливости, чем из любопытства к семейным проблемам Говоркова поинтересовался Змановский.
— Сын.
— Один?
Инженер по энергосистемам удручённо вздохнул:
— Слава богу, один!
— Что, проблемный парень?
— Как вам сказать? Они ведь все нынче проблемные. Потому что времена, Слава, проблемные. Каковы времена, таковы и дети. Жестокосердные. Но мой — особый случай. Идиот, не идиот, но и разумным не назовёшь. Не знаю, как и назвать всё это... Умная голова дураку досталась.
Змановский отставил кружку с чаем, прочистил горло вынужденным кашлем:
— Это в каком же смысле?
— А в прямом и полном! Как же не идиот, если Родину на Америку променял, а родителей на мулатку!
— Эмигрировал, что ли?
— Получается, эмигрировал. — Говорков тренированным наклоном бутылки плеснул ровно полстакана, выдержал значительную паузу. — До сих пор не понимаю, как и почему... Рос нормальным ребёнком. Домашним. Можно сказать, вундеркиндом. Мамаша баловала. Сам я, как понимаете, постоянно в разъездах, дома почти не бываю, а он с матерью да бабушкой... Думал, на всю жизнь останется маменькиным сынком. Однажды, года четыре ему было, приходит домой со слезами. «Что случилось?» — спрашиваю. — «Стёпка, — говорит, — обидел». Стёпка — это пацанёнок из соседнего подъезда. «Следующий раз дай Стёпке сдачи, а не беги жаловаться мамке с папкой! Будь, — говорю, — мужчиной, умей за себя постоять!» Ладно. Через какое-то время снова в слезах является. «Что, опять Стёпка обидел?» — «Опять Стёпка!» — «Почему сдачи не дал?». — «Да-а, — ревёт пуще прежнего, — я хотел дать, а он не даётся!»
Змановский рассмеялся от души:
— Хотел дать, а он не даётся?!
Говорков мрачно усмехнулся:
— Именно так. И смех, и грех. В школе учился на четвёрки-пятёрки. И за это опять же от двоечников перепадало. Сколько раз с разбитыми очками домой приходил... В университет сходу не прошёл. Осенью армия светит. А я не против. Пусть, думаю, послужит, возмужает. Но — мать в шоке. «Наизнанку вывернусь, а сына на погибель не пущу». Запугали их заполошные «солдатские матушки», отвращают от армии всякими правдами-неправдами... Вывернулась. С кем-то встретилась, с кем-то переговорила, кому-то заплатила... Выхлопотала белый билет. После университета в бизнес ударился. Задумали со Стёпкой на пару магазин по продаже компакт-дисков, аудиокассет и прочей дребедени учредить. Олигархи сопливые! Арендовали место в супермаркете, взяли кредит, закупили всякого барахла. Через год прогорели. Расплачивайся, батя. Расплатился, куда денешься? Я думаю, комп его окончательно испортил. После банкротства подсел на комп. Дни и ночи напролёт в интернете торчал. Всё бы ничего, если б делом занимался, а то ведь непонятно чем. Какие-то программы придумывал.
Чуть, было, не посадили. Оказывается, хакерами заделались со Стёпкой на пару...Что-то где-то там взломали. Код или пароль. Я в этих делах ни бум-бум. А это подсудное дело. Полгода по судам таскали. Опять, отец что заработал, то вынь да положь. По судебным делам расходов мало не бывает. Откупили, можно сказать. А он опять за комп. А он опять в интернет с головой! Не наигрался! А однажды является солнышком майским. Какую-то программу всё-таки продали. Премию солидную получили, мой машину купил, приоделся, приобулся... Ну и шут с тобой, думаю, копайся ты в своих программах, если на большее не способен! Смирился.
А в позапрошлом году вдруг заявляет: в Штаты еду. «В какие Штаты, к кому, зачем?» — Мать в трансе, я в шоке. — «По приглашению!» — «Какое приглашение, кто тебе его прислал»? — А он, оказывается, на сайте познакомился с одной американкой. Переписывался с ней, шуры-муры... Она его и пригласила. Съездил. А через месяц опять укатил. Женился на своей мулатке. А у неё батя какой-то крупный деятель. Известный в штате человек. Стал мой оболтус американцем. Вот как случается. Служит программистом в тестевой фирме, вроде, ценят его там... С матерью на сайте иногда общается, а я не подхожу. И не подойду.
— Да, эмиграция — дело серьёзное, — после затянувшейся паузы посочувствовал Змановский. — Тем более, в США. Не ближний свет. Но стоит ли так расстраиваться? Судя по всему, программист из твоего сына вышел неплохой. Если его там ценят, значит, парень толковый. Золотые головы там не пропадут. А пригодился бы он на родине, в России? Я лично не уверен. Известная российская проблема — утечка из страны мозгов. «Рыба ищет, где глубже, человек — где лучше». Это — факт. И, возможно, не печалиться, а радоваться тебе надо, Олег...
— Да и я, в принципе, рассудком понимаю, — согласно кивнул Говорков. - Не дурак, конечно, парень, но сердцу не прикажешь — родительскому сердцу обидно всё равно. Тебе вот дочка позвонила: «Как, мол, ты, папашка? Жив-здоров? Скоро ли приедешь?» А мой не позвонит. Матери только иной раз: «Как, мол, у вас дела, всё ли о кей?» — «Всё, — отвечает, — у нас о кей!» — «Ну и ладно, ну и пока, ну и чао-какао!» Вот и весь разговор!
К полуночи осушив бутылку коньяка, Говорков вызвал такси. А Змановский, несмотря на дорожное утомление, долго ещё ворочался с боку на бок в постели с волглыми простынями, ещё и ещё раз мысленно проживая непростой завтрашний день.
* * *
Утром он сдал ключ от номера дежурной по этажу и спустился в холл. Не успевшая смениться администраторша — рыжая Любашка поприветствовала лёгким кивком:
— Доброе утро! Как отдохнулось?
— Спасибо, всё замечательно.
— Не уболтал вас вчера наш словоохотливый братец? Наверное, уши прожужжал про дочку, которая вышла замуж за итальянского миллионера?
Змановский вопросительно вскинул брови.
— Про дочку? Нет, про дочку не рассказывал. Даже не упоминал... А вот о сыне действительно рассказывал... А разве у него и дочка есть? Она тоже эмигрировала? В Италию?
Администраторша мотнула рыжей копной и беззвучно рассмеялась:
— Эмигрировала! Так же, как и сын! Такой уж он у нас есть... Сочинитель! Одному про дочку сказку сочинит, другому — байку о сыне... А на самом деле нет у него ни сына, ни дочки, ни жены, ни семьи... Нет и не было никогда.
— Как нет? — опешил Змановский. — Почему — нет?
— Да вот так! Век прожил бобылём. Всю жизнь по мотелям -хотелям...
— Странно... — Змановский ещё какое-то время постоял, в недоумении пожал плечами, но ни о чём больше не спросил. Отправился в администрацию по делам своей фирмы. А вскоре и думать забыл о Говоркове и его вымышленных детях. И лишь когда в аэропорту Ханты-Мансийска его встретили дочь с женихом, а затем в салоне жениховой машины Дашутка без умолку рассказывала о семейных и городских новостях, с мимолётной лёгкой грустью вспомнил вдруг случайного соседа по номеру — знатного энергетика Говоркова. И даже посочувствовал: «Как же не обидно!»
2010
Обидно!
Дежурная администраторша — дородная голубоглазая женщина с копной вызывающе рыжих волос со вздохом отвела глаза от мерцающего телеэкрана, задавила в пепельнице малиновый уголёк сигареты и безапелляционно заявила:
— Мест нет, и сегодня не будет. Завтра, может быть, с утра...
Но Змановский не спешил откланяться.
— С утра мне ни к чему, я завтра улетаю. Не подскажете, в какую ещё гостиницу в вашем посёлке можно сунуться? Не ночевать же на вокзале!
Дежурная с улыбкой лёгкого упрёка качнула рыжей копной и убедительно разъяснила:
— У нас тут не Москва, уважаемый, с её отелями-хотелями... У нас на весь посёлок одна-единственная гостиничка... Без шику, но не пустует. Кому нужно, тот бронирует.
— Дал маху, не побеспокоился вовремя, — согласился Змановский. — Я у вас проездом. Только не из Москвы, а из Тюмени. Поездом... А самолёт на Ханты завтра...
— Есть тут где-то частная, — смягчённым тоном произнесла администраторша, — не знаю даже точно, где, но это, скорее, квартира в наём. Вам, если до утра, то ни к чему...
Её двусмысленный ответ: «Мест нет и не будет, но и частная вам ни к чему» Змановский истолковал по-своему. В старые добрые времена в провинциальных гостиницах в подобных ситуациях приходилось незаметно вкладывать в паспорт трёшку-пятёрку. Безотказно срабатывало... Он уже стал про себя соображать, сколько же нужно сунуть в пересчёте на нынешние деньги, когда, ещё раз окинув его заинтересованным и даже сочувствующим взглядом, рыжеволосая хозяйка положения сняла с аппарата трубку и набрала короткий номер по внутренней связи:
— Люда, у тебя там из двести семнадцатой братец не выехал? Как не выехал, когда у него до двенадцати оплочено? Во скоко? К полуночи? Тогда вот что, к тебе сейчас подойдёт один... тоже неприкаянный... подсели его к братцу. — Она угнездила трубку и кратко объяснила. — Есть вариант. У нас один тут занимает двухместный однокомнатный. К полуночи уметётся... Если не против, заполняйте анкету и к дежурной на второй этаж...
* * *
«Братец» — грузный, в летах, мужчина с ёжиком сивых волос, в несвежей белой сорочке, с выпавшим на подушку бордовым языком галстука неподвижно лежал на постели.
Змановский неслышно прошёл к свободной кровати. Едва «приземлился» и с облегчением перевёл дух, как зазвонил мобильник. Он мельком глянул на высвеченный номер.
— Слушаю, Дашутка!
«Папка, ты уже в посёлке? Как доехал? Где остановился? Когда будешь дома?» — очередью выпалила дочь.
— Да, я в гостинице... Только что вселился... Всё в порядке, буду завтра днём! — односложно, шёпотом отвечал Змановский.
«Тебя плохо слышно! Перезвони мне сам!»
— Хорошо, хорошо... Я тут не один... Сейчас перезвоню из коридора!
Грузное тело на соседней кровати тяжело ворохнулось и бодро произнесло:
— Не беспокойтесь, разговаривайте, я не сплю!
— Я разбудил вас, наверное?
— Днём я никогда не сплю, — чётко произнёс «братец». — Днём я иногда молча отдыхаю!
И только после того, как Змановский закончил долгий разговор и распрощался с дочерью, «молча отдыхавший» сосед по номеру поинтересовался:
— Дочка? — Он уже сидел на кровати, со скучающим видом почёсывал складчатый живот и с любопытством рассматривал голые волосатые ноги.
— Дочка. Беспокоится...
— Это хорошо, что беспокоится. Беспокоится — значит, любит. Уважает, значит. — «Братец» привстал, зевнул и сладко потянулся, вывернув до хруста в суставах сцепленные в замок над головой толстые пальцы. Он оказался крепко сложенным коротышкой с набрякшими веками, с водянистыми мешками под тёмно-карими глазами, не утратившими, впрочем, былой живости и выразительности. Высвобожденный из-под брючного ремня складчатый живот ритмично задышал. Сосед энергично поскрёб расчёской ёжик волос на макушке, вгляделся в собственное отражение в осколке зеркала на внутренней стороне раскрытой дверцы шкафа, подушечками пальцев помассировал вспухшие подглазья и так же резко и неожиданно, в энергичном полуобороте, выбросил руку в сторону Змановского.
— Будем знакомы? Говорков. Олег Владимирович. Ведущий инженер по энергосистемам...
— Вячеслав Аркадьевич, — представился Змановский. — Можно просто — Слава.
- Ну, Слава так Слава, Тогда и я Олег. Олежка! — Говорков глянул на часы и скороговоркой сообщил. — Я скоро выметаюсь, Слава, но время пока есть. Как нащёт по сто пийсят? За случайное знакомство и кратковременное, так сказать, соседство?
Змановский с гримасой отвращения отмахнулся.
— Нет, что вы, совершенно ни к чему! С дороги, с поезда — устал! Сейчас бы под горячий душ да отоспаться всласть!
— Под душ он размечтался! — ядовито усмехнулся Говорков. — Про душ, Слава, забудь! Я в этой тьмутараканской гостинице в общей сложности прожил больше года, но не вспомню, чтобы здесь когда-нибудь была горячая вода. Кстати, ни кафешки, ни забегаловки сносной тоже поблизости не наблюдается, а буфет на этаже закрыт. Может, чаю за компанию? Или — кофеёчку растворимого?
— Вот чашку чая с удовольствием!
Говорков засуетился:
— Это нам не трудно... Это мы всегда готовы... Сейчас вот кипятильничек достану. Что-что, а кипятильник, сахарок, заварка у меня всегда с собой. Можно кипятку в дежурке у Лисички взять, она ни в чём мне не откажет, я тут за своего, словно братца привечает... Лисичка — это администраторша. Рыжая. Любашка. Славная бабёнка, я тебе скажу... Тебе, значит, чаю, а сам, пожалуй, дёрну стопочку-другую, если ты не возражаешь. Освежусь перед отъездом! Мне вчера после банкета по случаю завершения пуско-наладочных работ кто-то из местных деятелей сунул коньячок в качестве презента... Ты не возражаешь?
Змановский снисходительно развёл руками:
— Да ну, Олег, какие возражения?
— А если возражаешь, дёрну всё-равно! Я сегодня малость... вялый! Клин клином вышибают! — Говорков достал из прикроватной тумбочки плоскую бутылку тёмного стекла, повертел её в руках, рассмотрел этикетку. — «Златен лев». Болгария. Семь звёздочек, смотри-ка! Продегустируем напиток братского народа! — Но тут же уточнил. — Бывшего, увы, братского народа! Братьев и сестёр у России не осталось — все былое родство похерено под дудочку заокеанских друганов Бориса Николаича! А ведь хоро-ошими строителями были братовья-болгаре! Я работал с ними. Знаю. Я, Слава, старый кадр, из тех древних мамонтов, в трудовых книжках которых всего одна запись... Не поверишь, сорок лет в одной конторе! Начинал с электромонтёра... С ввинчивания лампочек в подъездах да с замены проводки. Начальники менялись, контора то дробилась-крошилась, то распадалась-рассыпалась, то воссоединялась-укрупнялась, то передавалась-продавалась, а я, Слава, как стойкий оловянный солдатик, оставался на посту. От монтёра до главного инженера дошёл. Без хвастовства: я спец, каких в моей отрасли мало. Меня в энергосистеме знают все — от министра до последнего работяги...
— Сорок лет на одном месте?! Я не ослышался, Олег? — не поверил Змановский.
— Сорок! — утвердительно тряхнул головой Говорков.
— Невероятно!
— Невероятно, но факт!
Говорков между тем достал из холодильника пару зелёных яблок, порезал их на дольки. В синей эмалированной — «походной» — кружке приготовил кипяток, заварил пакетиком «липтона». Для себя сполоснул под раковиной гостиничный стакан. — Да-да, с самим министром знаком! — продолжал он по ходу дела. — Министр лично руку мне пожал во время последнего визита... В новостях по телику показали! Начальство меня во все времена уважало. Что советское, что нынешнее. И не обижало. Всё, что нужно, я имею: заслуженного энергетика, орден за заслуги, приличную зарплату, завидную квартирку, домик с садом в Азове... К старости готов! Хоть сейчас вались на диван да молча отдыхай, но остановиться не могу... Мотаюсь всё по командировкам. Всю страну исколесил, а уж Сибирь родимую взял вдоль и поперёк. И не по одному разу. В любой гостинице я — почётный гость. Без преувеличения!
Сорок лет на одном месте! Такое Змановскому действительно представлялось фантастикой. Сам он к своим сорока восьми сменил с десяток мест работы, больше двух-трёх лет в одной должности и даже в одной организации не задерживаясь. «Рыба ищет, где глубже, а человек — где лучше», — часто повторял он для самооправдания. Тем более, в беспокойные, смутные времена бесконечных реформ, перестроек и всяческих ломок. Да и не тот характер. Не характер, а характерец! Ни к чему не прирос, ни к чему не прикипел. Да и в семье-то пяти лет не выдержал...
Сумбурный, пустой, в общем-то, монолог вечного командировочного Говоркова, развязавшего язык в предвкушении «братского напитка», навёл Змановского на мрачные мысли о своей, не сказать, безнадёжно запутанной, но и не столь однозначно простой жизни. Он держал в ладонях горячую кружку, цедил свежий чай, в знак внимания кивал каждой реплике собеседника, а сам в мыслях витал в завтрашнем дне — (с прошлым было всё ясно и понятно — его уже не исправишь, не перечеркнёшь), видел себя в кругу бывшей семьи, куда ехал почётным гостем — по просьбе повзрослевшей дочери, ибо Клавдия, бывшая жена, неделю назад в предварительном телефонном разговоре прямо заявила, что особого желания видеться с ним не имеет, но и воле дочери наперекор не станет. С Клавдией расстались — подумать только! — двенадцать лет назад. Дочери в ту пору тоже было двенадцать. Со второй женой — медсестрой Ингой в мире и согласии не прожили и года. Не сложилось.
Он ехал на свадьбу дочери эдаким матёрым стареющим волком, мечущимся в поисках выхода из опасного круга одиночества, обозначенного флажками жизненных обстоятельств. Не надеясь ни на воссоединение и примирение с Клавдией, ни на её великодушное прощение...
— Сорок, и ещё не вечер! — хорохорился Говорков с уверенностью знающего себе цену человека. — А вы, Слава, если не секрет, по какой части служите?
Змановский уклонился от прямого ответа.
— В данный момент представляю интересы одной тюменской фирмы. В этом посёлке хозяин планирует учредить небольшой филиальчик... Необходимо согласование кое-каких мелочей с местной администрацией. А завтра — в Ханты. К дочери.
— Понятно! Бизнес — дело хлопотное. Ответственное! — Говорков плеснул себе коньяку. — За знакомство, Слава! За тебя и за твою удачу! — Выпил одним махом, закусил яблочной долькой и поинтересовался:
— У вас сколько?
— Чего — сколько? — не понял Змановский.
— Детей я имею в виду.
— A-а! Дочь. Одна.
— Как зовут?
— Дарьей... Дашуткой.
— Дашутка — хорошее имя! Взрослая?
— Взрослая. В прошлом году университет окончила. Замуж вот выходит... На свадьбу еду.
— Дочка — это хорошо... А с корабля на бал — что может быть лучше! Поздравляю! Вы не курите, Слава?
— К сожалению, курю.
— А вот это зря! — Олег шмыгнул носом. — Не одобряю. По мне, лучше пропустить стопочку-другую, чем табаком себя травить... Бросать не думаете?
— Нет, всё как-то не решусь...
Но Говорков вдруг изменил своё мнение:
— А если курите давно, то лучше не бросать... Организм, знаете ли, привык, настроен на индивидуальный внутренний микроклимат, а резкое изменение климата может отрицательно сказаться на организме... И вообще, должен вам сказать, существует мнение, что курение в иных случаях полезно... Да-да, не удивляйтесь. Мне Лисичка — она, кстати, дымит, как паровоз — очень, знаете ли, толково с медицинской точки зрения обосновала это парадоксальное, на первый взгляд, утверждение... Так что курите, если хочется, на меня не смотрите...
— Спасибо, — хмыкнул Змановский. Он со всё возрастающим любопытством поглядывал на говорливого соседа, легко соскальзывавшего в разговоре с одной темы на другую.
— Дочка — это хорошо! — раздумчиво произнёс Говорков. — Взяла и позвонила... Как, мол, ты, папашка? Доехал ли, устроился? А мой не позвонит, не поинтересуется... Он и не знает, и знать не желает, где в данный момент находится родитель, здоров ли, болен он...
— У вас сын? — больше из вежливости, чем из любопытства к семейным проблемам Говоркова поинтересовался Змановский.
— Сын.
— Один?
Инженер по энергосистемам удручённо вздохнул:
— Слава богу, один!
— Что, проблемный парень?
— Как вам сказать? Они ведь все нынче проблемные. Потому что времена, Слава, проблемные. Каковы времена, таковы и дети. Жестокосердные. Но мой — особый случай. Идиот, не идиот, но и разумным не назовёшь. Не знаю, как и назвать всё это... Умная голова дураку досталась.
Змановский отставил кружку с чаем, прочистил горло вынужденным кашлем:
— Это в каком же смысле?
— А в прямом и полном! Как же не идиот, если Родину на Америку променял, а родителей на мулатку!
— Эмигрировал, что ли?
— Получается, эмигрировал. — Говорков тренированным наклоном бутылки плеснул ровно полстакана, выдержал значительную паузу. — До сих пор не понимаю, как и почему... Рос нормальным ребёнком. Домашним. Можно сказать, вундеркиндом. Мамаша баловала. Сам я, как понимаете, постоянно в разъездах, дома почти не бываю, а он с матерью да бабушкой... Думал, на всю жизнь останется маменькиным сынком. Однажды, года четыре ему было, приходит домой со слезами. «Что случилось?» — спрашиваю. — «Стёпка, — говорит, — обидел». Стёпка — это пацанёнок из соседнего подъезда. «Следующий раз дай Стёпке сдачи, а не беги жаловаться мамке с папкой! Будь, — говорю, — мужчиной, умей за себя постоять!» Ладно. Через какое-то время снова в слезах является. «Что, опять Стёпка обидел?» — «Опять Стёпка!» — «Почему сдачи не дал?». — «Да-а, — ревёт пуще прежнего, — я хотел дать, а он не даётся!»
Змановский рассмеялся от души:
— Хотел дать, а он не даётся?!
Говорков мрачно усмехнулся:
— Именно так. И смех, и грех. В школе учился на четвёрки-пятёрки. И за это опять же от двоечников перепадало. Сколько раз с разбитыми очками домой приходил... В университет сходу не прошёл. Осенью армия светит. А я не против. Пусть, думаю, послужит, возмужает. Но — мать в шоке. «Наизнанку вывернусь, а сына на погибель не пущу». Запугали их заполошные «солдатские матушки», отвращают от армии всякими правдами-неправдами... Вывернулась. С кем-то встретилась, с кем-то переговорила, кому-то заплатила... Выхлопотала белый билет. После университета в бизнес ударился. Задумали со Стёпкой на пару магазин по продаже компакт-дисков, аудиокассет и прочей дребедени учредить. Олигархи сопливые! Арендовали место в супермаркете, взяли кредит, закупили всякого барахла. Через год прогорели. Расплачивайся, батя. Расплатился, куда денешься? Я думаю, комп его окончательно испортил. После банкротства подсел на комп. Дни и ночи напролёт в интернете торчал. Всё бы ничего, если б делом занимался, а то ведь непонятно чем. Какие-то программы придумывал.
Чуть, было, не посадили. Оказывается, хакерами заделались со Стёпкой на пару...Что-то где-то там взломали. Код или пароль. Я в этих делах ни бум-бум. А это подсудное дело. Полгода по судам таскали. Опять, отец что заработал, то вынь да положь. По судебным делам расходов мало не бывает. Откупили, можно сказать. А он опять за комп. А он опять в интернет с головой! Не наигрался! А однажды является солнышком майским. Какую-то программу всё-таки продали. Премию солидную получили, мой машину купил, приоделся, приобулся... Ну и шут с тобой, думаю, копайся ты в своих программах, если на большее не способен! Смирился.
А в позапрошлом году вдруг заявляет: в Штаты еду. «В какие Штаты, к кому, зачем?» — Мать в трансе, я в шоке. — «По приглашению!» — «Какое приглашение, кто тебе его прислал»? — А он, оказывается, на сайте познакомился с одной американкой. Переписывался с ней, шуры-муры... Она его и пригласила. Съездил. А через месяц опять укатил. Женился на своей мулатке. А у неё батя какой-то крупный деятель. Известный в штате человек. Стал мой оболтус американцем. Вот как случается. Служит программистом в тестевой фирме, вроде, ценят его там... С матерью на сайте иногда общается, а я не подхожу. И не подойду.
— Да, эмиграция — дело серьёзное, — после затянувшейся паузы посочувствовал Змановский. — Тем более, в США. Не ближний свет. Но стоит ли так расстраиваться? Судя по всему, программист из твоего сына вышел неплохой. Если его там ценят, значит, парень толковый. Золотые головы там не пропадут. А пригодился бы он на родине, в России? Я лично не уверен. Известная российская проблема — утечка из страны мозгов. «Рыба ищет, где глубже, человек — где лучше». Это — факт. И, возможно, не печалиться, а радоваться тебе надо, Олег...
— Да и я, в принципе, рассудком понимаю, — согласно кивнул Говорков. - Не дурак, конечно, парень, но сердцу не прикажешь — родительскому сердцу обидно всё равно. Тебе вот дочка позвонила: «Как, мол, ты, папашка? Жив-здоров? Скоро ли приедешь?» А мой не позвонит. Матери только иной раз: «Как, мол, у вас дела, всё ли о кей?» — «Всё, — отвечает, — у нас о кей!» — «Ну и ладно, ну и пока, ну и чао-какао!» Вот и весь разговор!
К полуночи осушив бутылку коньяка, Говорков вызвал такси. А Змановский, несмотря на дорожное утомление, долго ещё ворочался с боку на бок в постели с волглыми простынями, ещё и ещё раз мысленно проживая непростой завтрашний день.
* * *
Утром он сдал ключ от номера дежурной по этажу и спустился в холл. Не успевшая смениться администраторша — рыжая Любашка поприветствовала лёгким кивком:
— Доброе утро! Как отдохнулось?
— Спасибо, всё замечательно.
— Не уболтал вас вчера наш словоохотливый братец? Наверное, уши прожужжал про дочку, которая вышла замуж за итальянского миллионера?
Змановский вопросительно вскинул брови.
— Про дочку? Нет, про дочку не рассказывал. Даже не упоминал... А вот о сыне действительно рассказывал... А разве у него и дочка есть? Она тоже эмигрировала? В Италию?
Администраторша мотнула рыжей копной и беззвучно рассмеялась:
— Эмигрировала! Так же, как и сын! Такой уж он у нас есть... Сочинитель! Одному про дочку сказку сочинит, другому — байку о сыне... А на самом деле нет у него ни сына, ни дочки, ни жены, ни семьи... Нет и не было никогда.
— Как нет? — опешил Змановский. — Почему — нет?
— Да вот так! Век прожил бобылём. Всю жизнь по мотелям -хотелям...
— Странно... — Змановский ещё какое-то время постоял, в недоумении пожал плечами, но ни о чём больше не спросил. Отправился в администрацию по делам своей фирмы. А вскоре и думать забыл о Говоркове и его вымышленных детях. И лишь когда в аэропорту Ханты-Мансийска его встретили дочь с женихом, а затем в салоне жениховой машины Дашутка без умолку рассказывала о семейных и городских новостях, с мимолётной лёгкой грустью вспомнил вдруг случайного соседа по номеру — знатного энергетика Говоркова. И даже посочувствовал: «Как же не обидно!»
2010