Казематы его крепостей том 2
Триста девятнадцатый маршрут
I
Они идут. Я слышу их гогот.
Той осенью сорок второго они могли еще гоготать.
В каньоне Малой Лабы грохочет и бьется о камни стремительная, в белой пене вода. И потому гул речной то приближается, то удаляется, как поезд. Но приближавшийся и удаляющийся – он непрерывен.
Мастаканы и Маркапыдж. Два могучих горных хребта идут параллельно друг другу. Узкое пространство между ними отдано реке и тропе. Под августовским солнцем, среди зелени альпийских лугов – противоестественное, не воспринимающе- еся умом, сверкание снежных залежей.
Не собственные ноги – самолеты поднимали нас прежде столько высоко.
Тропа тениста и тесна.
Отвесно вниз уходят каменные стены каньона. Нетренированное дыхание шумно и часто. Нет сил вдохнуть полной грудью, железные обручи стягивают ее. Пот тяжелыми каплями собирается на бровях, и так же – тяжело и крупно – падает на тропу. Каждый камешек пробует ногу. На следующий переход, нет, на следующем привале надо будет надеть шерстяные носки.
Панически, перепуганной птицей в клетке, колотится сердце, готовое вот-вот взорваться.
Альппауза.
Спиной к горе, лицом – к спуску.
Переломившись пополам, ослабляем лямки рюкзаков.
Двадцать секунд для восстановления дыхания.
А они все идут.
Натасканные. Откормленные. Самоуверенные.
Первая горнострелковая дивизия «Эдельвейс» генерал–лейтенанта Ланца. Врага надо знать в лицо.
Следом идет, не вступая в бои, корпус особого назначения. Ему намечен Ближний Восток. Ему намечено соединение с войсками Роммеля в Египте.
Их гогот дробится о скалы и заполняет каньон. Под альпинистскими ботинками с крупной ребристостью подошв хрустит галька. Им не страшны ночные холода привалов: на них шерстяное белье. Их походные кухни специально приспособлены для гор. Для гор приспособлены их автоматы. Их минометы, пушки.
Им нет преград на земле. Не было, нет и не будет...
Тропа серпантином поднимается к перевалу. Веками натоптанная тропа.
Я боюсь поднять глаза. Боюсь увидеть ребристые подошвы альпинистских ботинок с толстыми отворотами шерстяных носков. Увидеть рыжего верзилу в сто килограммов весом, скалящего мне в лицо желтые лошадиные зубы, боюсь увидеть мясистые щеки, ухмылкой отодвинутые к ушам, волосатую лапу с засученным рукавом: «Давай, мол, давай!». А куцый автомат болтается на шее пустяковой игрушкой.
Им нет преград на земле.
Тоненький прутик, веточка, школьница Женя Бондарева встала на их пути. Осажденный Ленинград спасал своих детей от голода и смерти. Северный Кавказ дал Жене крышу и хлеб.
Но смерть перла стальной лавиной, обвалом огня во все уголки страны. И до Кавказа дошла она осенью сорок второго.
Первая горнострелковая дивизия «Эдельвейс».
Кто и что встанет ей на пути?!
У ног ее лежат горы Европы.
Партизанка семнадцати лет, Женя Бондарева, взрывает мост через Малую Лабу – и преграждает путь смерти.
Ей преграждают путь?! Найти и уничтожить!
Свинцовые струи срезали ивовый прутик...
II
Жарко.
Мы снимаем рубахи, взгромождаем на голые спины рюкзаки – и дальше в путь наша экзотическая цепочка.
Ночью в горах прошел ливень с градом. Тропу разворотили каменные осыпи и камнегрязевые потоки. Ступишь неверной ногой – и долго-долго внизу слышен глухой гранитный стук падающих камней.
Вчера вечером в Псебае мы подошли к горам, над которыми громыхало так, что заглушало музыку танцевальной площадки турбазы.
Рвано и огненно полыхало.
Мы сочли, что это нас не касается. Но такой, медленно начинающийся, редко стучащий по листьям, а потом залпом ударивший крупной дробью, остервенелый дождь погнал нас под ближайшую крышу.
Разбегаясь, визжала танцевальная площадка. Все в жизни касается нас...
Трясинно пружинит селевое тесто. Русло селевого потока будто прорыто бульдозером мастодонтских размеров. Инструктор в сомнении: идти или не идти?!
Мы идем.
Мы – это двое мужчин и шестнадцать девушек. Группа.
Мы дышим одним дыханием. Живем одной мыслью.
Надо уметь ходить по своей земле.
Кавказский государственный заповедник. Переход Третья Рота – Умпырь. Деревянный мост вокруг скалы. Неожиданный, ненадежный по нашим равнинным понятиям прочности.
Тропа по щиколотку устлана дубовой листвой, обитой градом. Заросли древовидного реликтового папоротника. Мы в древнем мире. На ум приходят стихи: «Дышали тяжелым зноем папоротники и хвощи»... Неизвестное растение, напоминающее наш репейник, но с такими огромными листьями, что под каждым из них может укрыться по человеку. Крыжовник, малина, красная смородина стоят у тропы, глазея на нас. В воздухе запахи трав, хвои и земляники. Мшистые, серо-пепельные стволы бука вознесены над тропой как века.
Мне легче дышится среди родных елей и пихт, тоже вдруг оказавшихся тут.
Царская охота.
Он редко бывал здесь, царь. Ее величество природа величественнее их Величеств.
Великосветская кавалькада шла на рысях от Псебая в горы. И впереди, естественно, государь-самодержец. Сам все держит. Ему, наместнику Бога на земле, может ли встать на пути преграда?!
Скала, нерушимо стоявшая со дня сотворения, рушится. И гранитная глыба – ни обойти, ни объехать – загораживает дорогу. Загораживает дорогу к сотням тысяч десятин царской охоты.
– Сто рублей тому, кто уберет камень! – говорит Николай Вторый, всесильный.
Старик, кутающийся в отрепья бешмета, чувствовал, что преступает какой-то закон. Но – жена, дети. Трое суток колдует он над камнем. Сжигая дрова и запасая воду. В нужный момент в прах рассыпается тот. Осколок его, размерами в саклю, остался лежать у обочины.
Путь свободен!
Старик поровну делит деньги между старшим и младшим сыновьями.
А в горах гремят выстрелы, лопаются кровавые пузыри на мертвых ноздрях зубров, туров, оленей...
Старик и его сыновья.
Горы за грех отца накажут сыновей смертью, а его – смертью их.
Сторублевый камень и поныне лежит у дороги.
Напоминанием лежит.
Напоминанием стоит в Псебае дом Алексея Сазоновича Курганова, командира 2-го Урупского полка, восставшего в 1905 году. Камнем напоминания, которого ни обойти, ни объехать.
Крутой серпантин по вертикали скалы. Перевал Большие Балканы.
Сняты рюкзаки.
Вытерт пот.
Приходим в себя.
А рюкзаки мокры со спины.
Далеко внизу чернеет река. Неразличимая, но слышимая. И Скала Верности. Мужественные красавцы джигиты на гарцующих лошадях сбрасывали в реку с нее своих жен. Разбилась – не верна, живой осталась – напрасны подозренья.
А высота – три тысячи метров.
А воды в реке – воробей вброд перейдет. Мелко.
Но в легенды поправок не вносят.
– Под рюкзак!
И снова мы роняем крупные капли пота на тропу и ловим ртом воздух.
Каменный козырек малых Балкан.
Невозможно не встать на край головокружительного выступа и не взглянуть вниз. Река захлебывается пеной на порогах – обломках скалы или скал, нависших над нею. Белый бурун рвется на части, исчезает и возникает вновь. Долина распахнута по самый горизонт, отодвинутый далеко-далеко. Как у нас в Сибири.
Напротив – Железная гора.
Долго в пути видны ее угловатые бока в ржавых потеках.
Ель и пихта сменяются березовыми лесами и осинниками. Не понять, как высоко мы находимся. Но чувствуется, что спускаемся.
Площадка с костровым навесом.
Обед.
Сгущенное молоко, сыр, масло, печенье.
– Приятный аппетит!
– Нежевано летит!
Лаба проносится рядом. Наклонился – и зачерпнул.
Положе подъемы и спуски.
Приют Умпырь.
Обелиск. И сжимается сердце.
«...28 августа противник перешел в наступление, пытаясь захватить перевал Умпырский. Все вражеские атаки были отбиты.
Потерпев неудачу при наступлении на перевал, противник стал обходить его по долинам рек Умпырь и Лаба. Гитлеровцы подтянули по долинам рек резервы и после мощного минометного огня возобновили атаки на перевал Умпырский... а по долине реки Уруштен – на перевал Псеашхо. Используя численное превосходство в силах, 31 августа противник овладел перевалом Умпырский. Однако это был его частный успех... Подразделения 174-го горно-стрелкового полка в течение сентября вели сдерживающие бои, нанося врагу серьезный урон.
Бессмертной славой покрыли себя в те дни минометчики 174-го горно-стрелкового полка сержант Ш. Васиков и рядовой В. Семяков.
В течение нескольких дней отражали они атаки фашистских горных стрелков. Когда кончились боеприпасы, отважные воины последней миной подорвали себя и окружающую их группу гитлеровцев. На подступах к скале, которую обороняли минометчики, было обнаружено около 150 вражеских трупов, 3 разбитых пулемета и 2 миномета...».
Это у маршала А. А. Гречко в «Битве за Кавказ». Это здесь, в этих горах.
Тридцать два года спустя над нами небо тех же дней. Тот же воздух. За рекой, полусгнившим мостом, в зубропарке, не зубры ревут, а моторы. Моторы боевых самолетов врага.
III
Дождь.
Мокрые травы, деревья, тропа. Кеды не держат – ноги ползут.
Восемь километров в упор.
Восемь километров только подъема.
Горы передышки не дают.
В той же книге: «...Когда здесь развернулись боевые действия, понадобились специальные знания гор и техники передвижения в них. На Кавказ было направлено значительное количество альпинистов-инструкторов, мастеров этого вида спорта...».
Надо уметь ходить по своей земле.
Крестовая балка.
Лесные завалы. Упавшие деревья не убирают, в них просто выпиливают проход.
Сыро.
Сумрачно.
Мы в своих прозрачных полиэтиленовых накидках, покрывающих голову и рюкзак, выглядим призрачными, нереальными существами. Выглядим недобрыми духами Крестовой балки.
Сквозь седые века проходит тропа. Сквозь седые легенды.
В легенды поправок не вносят.
В этой балке карались и верность, и предательство.
Старик поровну делит деньги между старшим и младшим сыновьями.
И те пускаются в путь.
Крестовая балка.
«Зачем мне столько денег, – думал младший брат, укладываясь на ночлег, – а брату надо жениться, дом купить надо». Он незаметно кладет их в котомку брата и засыпает.
«Зачем ему столько денег, – думал старший, – а мне надо жениться, дом купить надо. Когда еще представится случай...».
Резная рукоять кинжала еще повторяла биения сердца брата, когда он начал обыскивать его. И ничего не нашел. И заметался в ужасе. И вместе с котомкой сорвался в бездну.
А шли они к синему морю. Оно называлось Черным.
... Голодный, измотанный красногвардейский отряд забылся здесь каменным сном. И весь был вырезан ночью белыми.
Инструктор суеверно просит не задерживаться. Идем через дождь.
Мы учимся ходить по своей земле. По своей одной шестой мира.
Травы по плечи. Альпийские луга с многоцветьем горных полян и горных склонов.
Оставляя позади группы, вышедшие раньше нас, форсируем перевал Алоус. И оказываемся над дождем.
Раскрывается дыхание. Будто нет ни подъемов, ни спусков. Даже разговариваем на ходу. Дышим – и чувствуем, как кровь насыщается кислородом.
Раскрывается дыхание. Глаза раскрываются.
Долог путь через века, через историю, через нас самих!
Начальник приюта оранжев, как неведомая пустыня. Он говорит человеческие слова. И по-человечески. Большой. Длинноногий. Он знает все. Коллекционерской ценности самовар его выставлен для любителей автографами отмечать свои маршруты по жизни. Люди остаются людьми.
Приют Уруштен.
Они все еще идут.
Но нашей тропе. По нашим легендам. По нашей истории...
IV
В наплывах коры метки военных лет на деревьях.
Вековой тенистый лес. Вечные папоротники.
Река Уруштен.
Висячий мост.
Двойная страховка.
Горы сходятся ближе и ближе. И вот уже тропе негде пристроиться. Идем по руслу ручья. Прыгаем с камня на камень, цепляясь за ветки.
Слева хребет Мраморный, справа – Дзитаку.
Они неожиданно расходятся – и впереди сквозь листву проступает белая крыша приюта.
Лагерь Холодный.
Выстраиваемся в шеренгу на площадке перед будущим ночлегом. У ног – придирчиво выровненные рюкзаки.
Стоим лицом к пройденному.
За нашими спинами – перевал и ледник Псеашхо. И гора Минометная.
Минометная?!
Группа наводит справки.
На гранитном обнажении – белый обелиск с железным красным флагом. Белая тропинка к нему. Он сварен из металлических плит. Из металла.
Скромная полированная пластинка:
_Героическим_защитникам_Кавказа_от_туристов_города_Обнинска._
И литая чугунная плита:
ЗДЕСЬ В 1942-1943 г.г. ГЕРОЙСКИ ДЕРЖАЛИ ОБОРОНУ ВОИНЫ СОВЕТСКОЙ АРМИИ, ПРЕГРАДИВШИЕ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИМ ЗАХВАТЧИКАМ ПУТЬ К ЧЕРНО- МОРСКОМУ ПОБЕРЕЖЬЮ
А ниже:
ПОДВИГА ИХ
НЕ ЗАБУДЕМ
ГИБЕЛИ ИХ
НЕ ПРОСТИМ
_героям,_погибшим_за_освобождение_Кавказа_
_альпинисты-туристы_г._Ростова-на-Дону_
И живые цветы – знаком признания, знаком неумирающей боли. Признания и боли, не умирающих в поколениях.
Школьные каракули из зеленой пластмассы в бетоне: ЗАЩИТНИКАМ РОДИНЫ В ЧЕСТЬ 50-ЛЕТИЯ ВЛКСМ
ОТ УЧАЩИХСЯ ШКОЛЫ-ИНТЕРНАТА № 1 г. СОЧИ
Память людская благодарно склоняет седые и юные головы перед обелисками Великой Отечественной, перед павшими сынами Отечества.
Стоит на перевале памятник мужеству. Памятник солдатскому братству, скрепленному жизнью и смертью, свинцом и огнем:
_Автор-изготовитель_
_участник_обороны_
_Юрченко_В._И._
Василий Иванович сам доставил его сюда.
Железный флаг глухо поскрипывает под ветром. Простуженные голоса ушедших слышатся мне в этом скрипе. И я понимаю их.
Памятником им стоит гора Минометная.
«Еще в ноябре 1941 года, после того как немецкие войска проникли в Крым, командующий в то время войсками Закавказского военного округа генерал-лейтенант Д. Т. Козлов поставил 46-й армии задачу: «...не допустить проникновения противника через перевалы главного Кавказского хребта».
Казалось бы, сложность организации обороны перевалов требовала заблаговременного осуществления целого ряда мероприятий по инженерному и материально-техническому обеспечению, а также соответствующей подготовки войск. Однако в последующем, в течение почти полугода, было мало что создано, чтобы Главный Кавказский хребет действительно стал непреодолим...». Это тоже из книги Маршала.
Страна полыхала от моря до моря. Что можно было сделать?
Но за века на русской земле были сделаны люди. Несгибаемые. Несокрушимые люди.
В морозах и снегах, без зимней одежды, с пустыми котлами кухонь они здесь остановили врага.
Остановили.
20-я горнострелковая дивизия и 33-й полк НКВД. Остановили, на руках поднимая в горы свои минометы. Расстреливаемые в упор, перепачканные гарью и кровью, срываясь и падая, остановили.
Народ и свинцовой струей не срежешь. Одиннадцатиметровой толщи ледник окутан тучами. Хмур. Недоступен. Он разделяет мои горькие и гордые чувства.
V
Колебательный контур прибоя упруг и белопенен. Шлифованно шуршит притершаяся галька. Я по привычке пробую воду ногой и вхожу в море. Уверенно нарастает глубина. Я ныряю. И под водой открываю глаза. Таинственно тающие голубые полосы идут от белой поверхности моря ко дну. И высвечивают его. Его камни и водоросли. Тело мое покрыто фосфоресцирующими пузырьками. Я один на один с тишиной.
Волны плавно несут мое тело. Я лежу на спине, и руки мои раскинуты.
_Синих_бухт_полукружия._
_Гор_заснеженная_гряда._
_В_море_падают_южные_
_Нереальные_города._
Я не знаю, о чем моя песня. Со мной небо, море и горы.
Горы… Я переворачиваюсь и вижу перед собой волнолом.
Начинающийся шторм, как перебитые ноги, сволакивает с его железобетонных глыб тяжелые волны. Белые брызги летят во все стороны.
Осенью и зимой далекого военного года Кавказские перевалы встали волноломом на пути стальной лавины, обвала огня.
По всей тропе на пути смерти стояли заслоны. На их местах сейчас – обелиски. И первый из них – Жене Бондаревой.
Как перебитые ноги сволакивала с гор свои разбитые части иноземная нечистая сила. Лишалось смысла назначение особого корпуса.
Ни гогота. Ни оплывших ран на деревьях.
Затеваем игру в снежки.
Дыхание широко и свободно.
Подъем, не стоящий внимания.
Но с него открывается Красная Поляна. И белые корпуса туристской базы Министерства обороны над ней.
Хорошо, что наша турбаза здесь. Она тоже как памятник навсегда оставшимся на перевалах. И как напоминание.
Кавказский государственный заповедник.
Пусть неприкосновенными живут наши легенды. Пусть каждое дерево, каждый гриб живут и умирают там, где они родились и росли.
Пусть безбоязненно подходят к тропе зубры, туры, олени. Заповедна наша страна.
На пути насилия упадут скалы, тоненький прутик встанет, поднимется народ.
Мы умеем ходить по своей земле…
С тяжелым грохотом разбиваются волны о волнолом.
Я плыву к берегу.
Пляж непринужден и доверчив.
Триста девятнадцатый маршрут
I
Они идут. Я слышу их гогот.
Той осенью сорок второго они могли еще гоготать.
В каньоне Малой Лабы грохочет и бьется о камни стремительная, в белой пене вода. И потому гул речной то приближается, то удаляется, как поезд. Но приближавшийся и удаляющийся – он непрерывен.
Мастаканы и Маркапыдж. Два могучих горных хребта идут параллельно друг другу. Узкое пространство между ними отдано реке и тропе. Под августовским солнцем, среди зелени альпийских лугов – противоестественное, не воспринимающе- еся умом, сверкание снежных залежей.
Не собственные ноги – самолеты поднимали нас прежде столько высоко.
Тропа тениста и тесна.
Отвесно вниз уходят каменные стены каньона. Нетренированное дыхание шумно и часто. Нет сил вдохнуть полной грудью, железные обручи стягивают ее. Пот тяжелыми каплями собирается на бровях, и так же – тяжело и крупно – падает на тропу. Каждый камешек пробует ногу. На следующий переход, нет, на следующем привале надо будет надеть шерстяные носки.
Панически, перепуганной птицей в клетке, колотится сердце, готовое вот-вот взорваться.
Альппауза.
Спиной к горе, лицом – к спуску.
Переломившись пополам, ослабляем лямки рюкзаков.
Двадцать секунд для восстановления дыхания.
А они все идут.
Натасканные. Откормленные. Самоуверенные.
Первая горнострелковая дивизия «Эдельвейс» генерал–лейтенанта Ланца. Врага надо знать в лицо.
Следом идет, не вступая в бои, корпус особого назначения. Ему намечен Ближний Восток. Ему намечено соединение с войсками Роммеля в Египте.
Их гогот дробится о скалы и заполняет каньон. Под альпинистскими ботинками с крупной ребристостью подошв хрустит галька. Им не страшны ночные холода привалов: на них шерстяное белье. Их походные кухни специально приспособлены для гор. Для гор приспособлены их автоматы. Их минометы, пушки.
Им нет преград на земле. Не было, нет и не будет...
Тропа серпантином поднимается к перевалу. Веками натоптанная тропа.
Я боюсь поднять глаза. Боюсь увидеть ребристые подошвы альпинистских ботинок с толстыми отворотами шерстяных носков. Увидеть рыжего верзилу в сто килограммов весом, скалящего мне в лицо желтые лошадиные зубы, боюсь увидеть мясистые щеки, ухмылкой отодвинутые к ушам, волосатую лапу с засученным рукавом: «Давай, мол, давай!». А куцый автомат болтается на шее пустяковой игрушкой.
Им нет преград на земле.
Тоненький прутик, веточка, школьница Женя Бондарева встала на их пути. Осажденный Ленинград спасал своих детей от голода и смерти. Северный Кавказ дал Жене крышу и хлеб.
Но смерть перла стальной лавиной, обвалом огня во все уголки страны. И до Кавказа дошла она осенью сорок второго.
Первая горнострелковая дивизия «Эдельвейс».
Кто и что встанет ей на пути?!
У ног ее лежат горы Европы.
Партизанка семнадцати лет, Женя Бондарева, взрывает мост через Малую Лабу – и преграждает путь смерти.
Ей преграждают путь?! Найти и уничтожить!
Свинцовые струи срезали ивовый прутик...
II
Жарко.
Мы снимаем рубахи, взгромождаем на голые спины рюкзаки – и дальше в путь наша экзотическая цепочка.
Ночью в горах прошел ливень с градом. Тропу разворотили каменные осыпи и камнегрязевые потоки. Ступишь неверной ногой – и долго-долго внизу слышен глухой гранитный стук падающих камней.
Вчера вечером в Псебае мы подошли к горам, над которыми громыхало так, что заглушало музыку танцевальной площадки турбазы.
Рвано и огненно полыхало.
Мы сочли, что это нас не касается. Но такой, медленно начинающийся, редко стучащий по листьям, а потом залпом ударивший крупной дробью, остервенелый дождь погнал нас под ближайшую крышу.
Разбегаясь, визжала танцевальная площадка. Все в жизни касается нас...
Трясинно пружинит селевое тесто. Русло селевого потока будто прорыто бульдозером мастодонтских размеров. Инструктор в сомнении: идти или не идти?!
Мы идем.
Мы – это двое мужчин и шестнадцать девушек. Группа.
Мы дышим одним дыханием. Живем одной мыслью.
Надо уметь ходить по своей земле.
Кавказский государственный заповедник. Переход Третья Рота – Умпырь. Деревянный мост вокруг скалы. Неожиданный, ненадежный по нашим равнинным понятиям прочности.
Тропа по щиколотку устлана дубовой листвой, обитой градом. Заросли древовидного реликтового папоротника. Мы в древнем мире. На ум приходят стихи: «Дышали тяжелым зноем папоротники и хвощи»... Неизвестное растение, напоминающее наш репейник, но с такими огромными листьями, что под каждым из них может укрыться по человеку. Крыжовник, малина, красная смородина стоят у тропы, глазея на нас. В воздухе запахи трав, хвои и земляники. Мшистые, серо-пепельные стволы бука вознесены над тропой как века.
Мне легче дышится среди родных елей и пихт, тоже вдруг оказавшихся тут.
Царская охота.
Он редко бывал здесь, царь. Ее величество природа величественнее их Величеств.
Великосветская кавалькада шла на рысях от Псебая в горы. И впереди, естественно, государь-самодержец. Сам все держит. Ему, наместнику Бога на земле, может ли встать на пути преграда?!
Скала, нерушимо стоявшая со дня сотворения, рушится. И гранитная глыба – ни обойти, ни объехать – загораживает дорогу. Загораживает дорогу к сотням тысяч десятин царской охоты.
– Сто рублей тому, кто уберет камень! – говорит Николай Вторый, всесильный.
Старик, кутающийся в отрепья бешмета, чувствовал, что преступает какой-то закон. Но – жена, дети. Трое суток колдует он над камнем. Сжигая дрова и запасая воду. В нужный момент в прах рассыпается тот. Осколок его, размерами в саклю, остался лежать у обочины.
Путь свободен!
Старик поровну делит деньги между старшим и младшим сыновьями.
А в горах гремят выстрелы, лопаются кровавые пузыри на мертвых ноздрях зубров, туров, оленей...
Старик и его сыновья.
Горы за грех отца накажут сыновей смертью, а его – смертью их.
Сторублевый камень и поныне лежит у дороги.
Напоминанием лежит.
Напоминанием стоит в Псебае дом Алексея Сазоновича Курганова, командира 2-го Урупского полка, восставшего в 1905 году. Камнем напоминания, которого ни обойти, ни объехать.
Крутой серпантин по вертикали скалы. Перевал Большие Балканы.
Сняты рюкзаки.
Вытерт пот.
Приходим в себя.
А рюкзаки мокры со спины.
Далеко внизу чернеет река. Неразличимая, но слышимая. И Скала Верности. Мужественные красавцы джигиты на гарцующих лошадях сбрасывали в реку с нее своих жен. Разбилась – не верна, живой осталась – напрасны подозренья.
А высота – три тысячи метров.
А воды в реке – воробей вброд перейдет. Мелко.
Но в легенды поправок не вносят.
– Под рюкзак!
И снова мы роняем крупные капли пота на тропу и ловим ртом воздух.
Каменный козырек малых Балкан.
Невозможно не встать на край головокружительного выступа и не взглянуть вниз. Река захлебывается пеной на порогах – обломках скалы или скал, нависших над нею. Белый бурун рвется на части, исчезает и возникает вновь. Долина распахнута по самый горизонт, отодвинутый далеко-далеко. Как у нас в Сибири.
Напротив – Железная гора.
Долго в пути видны ее угловатые бока в ржавых потеках.
Ель и пихта сменяются березовыми лесами и осинниками. Не понять, как высоко мы находимся. Но чувствуется, что спускаемся.
Площадка с костровым навесом.
Обед.
Сгущенное молоко, сыр, масло, печенье.
– Приятный аппетит!
– Нежевано летит!
Лаба проносится рядом. Наклонился – и зачерпнул.
Положе подъемы и спуски.
Приют Умпырь.
Обелиск. И сжимается сердце.
«...28 августа противник перешел в наступление, пытаясь захватить перевал Умпырский. Все вражеские атаки были отбиты.
Потерпев неудачу при наступлении на перевал, противник стал обходить его по долинам рек Умпырь и Лаба. Гитлеровцы подтянули по долинам рек резервы и после мощного минометного огня возобновили атаки на перевал Умпырский... а по долине реки Уруштен – на перевал Псеашхо. Используя численное превосходство в силах, 31 августа противник овладел перевалом Умпырский. Однако это был его частный успех... Подразделения 174-го горно-стрелкового полка в течение сентября вели сдерживающие бои, нанося врагу серьезный урон.
Бессмертной славой покрыли себя в те дни минометчики 174-го горно-стрелкового полка сержант Ш. Васиков и рядовой В. Семяков.
В течение нескольких дней отражали они атаки фашистских горных стрелков. Когда кончились боеприпасы, отважные воины последней миной подорвали себя и окружающую их группу гитлеровцев. На подступах к скале, которую обороняли минометчики, было обнаружено около 150 вражеских трупов, 3 разбитых пулемета и 2 миномета...».
Это у маршала А. А. Гречко в «Битве за Кавказ». Это здесь, в этих горах.
Тридцать два года спустя над нами небо тех же дней. Тот же воздух. За рекой, полусгнившим мостом, в зубропарке, не зубры ревут, а моторы. Моторы боевых самолетов врага.
III
Дождь.
Мокрые травы, деревья, тропа. Кеды не держат – ноги ползут.
Восемь километров в упор.
Восемь километров только подъема.
Горы передышки не дают.
В той же книге: «...Когда здесь развернулись боевые действия, понадобились специальные знания гор и техники передвижения в них. На Кавказ было направлено значительное количество альпинистов-инструкторов, мастеров этого вида спорта...».
Надо уметь ходить по своей земле.
Крестовая балка.
Лесные завалы. Упавшие деревья не убирают, в них просто выпиливают проход.
Сыро.
Сумрачно.
Мы в своих прозрачных полиэтиленовых накидках, покрывающих голову и рюкзак, выглядим призрачными, нереальными существами. Выглядим недобрыми духами Крестовой балки.
Сквозь седые века проходит тропа. Сквозь седые легенды.
В легенды поправок не вносят.
В этой балке карались и верность, и предательство.
Старик поровну делит деньги между старшим и младшим сыновьями.
И те пускаются в путь.
Крестовая балка.
«Зачем мне столько денег, – думал младший брат, укладываясь на ночлег, – а брату надо жениться, дом купить надо». Он незаметно кладет их в котомку брата и засыпает.
«Зачем ему столько денег, – думал старший, – а мне надо жениться, дом купить надо. Когда еще представится случай...».
Резная рукоять кинжала еще повторяла биения сердца брата, когда он начал обыскивать его. И ничего не нашел. И заметался в ужасе. И вместе с котомкой сорвался в бездну.
А шли они к синему морю. Оно называлось Черным.
... Голодный, измотанный красногвардейский отряд забылся здесь каменным сном. И весь был вырезан ночью белыми.
Инструктор суеверно просит не задерживаться. Идем через дождь.
Мы учимся ходить по своей земле. По своей одной шестой мира.
Травы по плечи. Альпийские луга с многоцветьем горных полян и горных склонов.
Оставляя позади группы, вышедшие раньше нас, форсируем перевал Алоус. И оказываемся над дождем.
Раскрывается дыхание. Будто нет ни подъемов, ни спусков. Даже разговариваем на ходу. Дышим – и чувствуем, как кровь насыщается кислородом.
Раскрывается дыхание. Глаза раскрываются.
Долог путь через века, через историю, через нас самих!
Начальник приюта оранжев, как неведомая пустыня. Он говорит человеческие слова. И по-человечески. Большой. Длинноногий. Он знает все. Коллекционерской ценности самовар его выставлен для любителей автографами отмечать свои маршруты по жизни. Люди остаются людьми.
Приют Уруштен.
Они все еще идут.
Но нашей тропе. По нашим легендам. По нашей истории...
IV
В наплывах коры метки военных лет на деревьях.
Вековой тенистый лес. Вечные папоротники.
Река Уруштен.
Висячий мост.
Двойная страховка.
Горы сходятся ближе и ближе. И вот уже тропе негде пристроиться. Идем по руслу ручья. Прыгаем с камня на камень, цепляясь за ветки.
Слева хребет Мраморный, справа – Дзитаку.
Они неожиданно расходятся – и впереди сквозь листву проступает белая крыша приюта.
Лагерь Холодный.
Выстраиваемся в шеренгу на площадке перед будущим ночлегом. У ног – придирчиво выровненные рюкзаки.
Стоим лицом к пройденному.
За нашими спинами – перевал и ледник Псеашхо. И гора Минометная.
Минометная?!
Группа наводит справки.
На гранитном обнажении – белый обелиск с железным красным флагом. Белая тропинка к нему. Он сварен из металлических плит. Из металла.
Скромная полированная пластинка:
_Героическим_защитникам_Кавказа_от_туристов_города_Обнинска._
И литая чугунная плита:
ЗДЕСЬ В 1942-1943 г.г. ГЕРОЙСКИ ДЕРЖАЛИ ОБОРОНУ ВОИНЫ СОВЕТСКОЙ АРМИИ, ПРЕГРАДИВШИЕ НЕМЕЦКО-ФАШИСТСКИМ ЗАХВАТЧИКАМ ПУТЬ К ЧЕРНО- МОРСКОМУ ПОБЕРЕЖЬЮ
А ниже:
ПОДВИГА ИХ
НЕ ЗАБУДЕМ
ГИБЕЛИ ИХ
НЕ ПРОСТИМ
_героям,_погибшим_за_освобождение_Кавказа_
_альпинисты-туристы_г._Ростова-на-Дону_
И живые цветы – знаком признания, знаком неумирающей боли. Признания и боли, не умирающих в поколениях.
Школьные каракули из зеленой пластмассы в бетоне: ЗАЩИТНИКАМ РОДИНЫ В ЧЕСТЬ 50-ЛЕТИЯ ВЛКСМ
ОТ УЧАЩИХСЯ ШКОЛЫ-ИНТЕРНАТА № 1 г. СОЧИ
Память людская благодарно склоняет седые и юные головы перед обелисками Великой Отечественной, перед павшими сынами Отечества.
Стоит на перевале памятник мужеству. Памятник солдатскому братству, скрепленному жизнью и смертью, свинцом и огнем:
_Автор-изготовитель_
_участник_обороны_
_Юрченко_В._И._
Василий Иванович сам доставил его сюда.
Железный флаг глухо поскрипывает под ветром. Простуженные голоса ушедших слышатся мне в этом скрипе. И я понимаю их.
Памятником им стоит гора Минометная.
«Еще в ноябре 1941 года, после того как немецкие войска проникли в Крым, командующий в то время войсками Закавказского военного округа генерал-лейтенант Д. Т. Козлов поставил 46-й армии задачу: «...не допустить проникновения противника через перевалы главного Кавказского хребта».
Казалось бы, сложность организации обороны перевалов требовала заблаговременного осуществления целого ряда мероприятий по инженерному и материально-техническому обеспечению, а также соответствующей подготовки войск. Однако в последующем, в течение почти полугода, было мало что создано, чтобы Главный Кавказский хребет действительно стал непреодолим...». Это тоже из книги Маршала.
Страна полыхала от моря до моря. Что можно было сделать?
Но за века на русской земле были сделаны люди. Несгибаемые. Несокрушимые люди.
В морозах и снегах, без зимней одежды, с пустыми котлами кухонь они здесь остановили врага.
Остановили.
20-я горнострелковая дивизия и 33-й полк НКВД. Остановили, на руках поднимая в горы свои минометы. Расстреливаемые в упор, перепачканные гарью и кровью, срываясь и падая, остановили.
Народ и свинцовой струей не срежешь. Одиннадцатиметровой толщи ледник окутан тучами. Хмур. Недоступен. Он разделяет мои горькие и гордые чувства.
V
Колебательный контур прибоя упруг и белопенен. Шлифованно шуршит притершаяся галька. Я по привычке пробую воду ногой и вхожу в море. Уверенно нарастает глубина. Я ныряю. И под водой открываю глаза. Таинственно тающие голубые полосы идут от белой поверхности моря ко дну. И высвечивают его. Его камни и водоросли. Тело мое покрыто фосфоресцирующими пузырьками. Я один на один с тишиной.
Волны плавно несут мое тело. Я лежу на спине, и руки мои раскинуты.
_Синих_бухт_полукружия._
_Гор_заснеженная_гряда._
_В_море_падают_южные_
_Нереальные_города._
Я не знаю, о чем моя песня. Со мной небо, море и горы.
Горы… Я переворачиваюсь и вижу перед собой волнолом.
Начинающийся шторм, как перебитые ноги, сволакивает с его железобетонных глыб тяжелые волны. Белые брызги летят во все стороны.
Осенью и зимой далекого военного года Кавказские перевалы встали волноломом на пути стальной лавины, обвала огня.
По всей тропе на пути смерти стояли заслоны. На их местах сейчас – обелиски. И первый из них – Жене Бондаревой.
Как перебитые ноги сволакивала с гор свои разбитые части иноземная нечистая сила. Лишалось смысла назначение особого корпуса.
Ни гогота. Ни оплывших ран на деревьях.
Затеваем игру в снежки.
Дыхание широко и свободно.
Подъем, не стоящий внимания.
Но с него открывается Красная Поляна. И белые корпуса туристской базы Министерства обороны над ней.
Хорошо, что наша турбаза здесь. Она тоже как памятник навсегда оставшимся на перевалах. И как напоминание.
Кавказский государственный заповедник.
Пусть неприкосновенными живут наши легенды. Пусть каждое дерево, каждый гриб живут и умирают там, где они родились и росли.
Пусть безбоязненно подходят к тропе зубры, туры, олени. Заповедна наша страна.
На пути насилия упадут скалы, тоненький прутик встанет, поднимется народ.
Мы умеем ходить по своей земле…
С тяжелым грохотом разбиваются волны о волнолом.
Я плыву к берегу.
Пляж непринужден и доверчив.