Казематы его крепостей том 2
Ярковские командоры
I
Деревня Маранская – 9 дворов, Боровая – 22, Южакова – 14... В декабре 1781 года в Тобольскую духовную консисторию поступило требование из губернской канцелярии о подаче сведения «в здешнем г. Тоболске и Тоболской губернии в городах и их уездах какие имеются по званию... соборные и приходские церкви и сколко... счисляется приходских домов...».
При Богоявленской церкви села Гилевского Тобольского уезда значилось 24 деревни: Караульный Яр – 16 дворов, Березовый Яр – 23, Плеханова – 9, Бакчанская – 23, Яркова – 26...
Родная деревня краше Москвы.
За двести прошедших лет не знамо сколько их осталось в живых, деревень, над реками и озерами, среди лесов и полей. И помнят ли тех, кто жил в них?
II
В деревне Ярковой в 1705 году, а может быть, годом раньше, может быть, позже, родился крестьянский сын Емельян Софронович Басов. Басов как Басов, но мало найдется книг о Тихом океане, о Командорских островах, городе Охотске, в которых не упоминалось бы его имя. Точнее, фамилия, потому что имя поминается не всегда, а порой упоминается в обратном порядке – Софрон Емельянович... Что неверно.
В 1726 году Емельян Басов поверстан в казаки и отправлен из Тобольска на службу в Якутск, где быстро произведен в начальники и во главе 30 человек отправлен к морю по реке Лене для проведывания пути в Камчатку... Полторы тысячи верст пройдено по реке Лене в трудах и веселости души, а в устье речонки Сиктях – в четырех ста верстах от моря – в ненастье казаки разбивают судно о берег...
Эту беду можно с хлебом съесть: из обломков его собирают три шитика и плывут дальше. Шитик – речное судно, крытое округлой палубой, лодка с нашитыми бортами, поднимающая до одной тысячи пудов груза.
Пришли казаченьки в устье Лены, около двух лет проведывали, откуда, куда возможно впредь морскими судами иметь плавание. И не думалось Емельяну Басову, что эти годы не приближают его к деревне Ярковой, но отдаляют: по возвращении в Якутск в 1733 году в команде начальника Охотского порта он произведен в сержанты, а в Тобольском уезде вдоль рек Тобол, Тура и Пышма грустили о нем деревеньки: Артамонова – 24 двора, Соколова – 7 дворов, Падина – 2 двора, Камлюгинская – 20, Пинжакова – 6, Антонова –13, Горубнова – 5...
Он собирал ясак на Камчатке, в Якутске наблюдал за доставкой в Охотск провианта и припасов, а также команд, назначенных для службы и заселения нового морского порта России, находился под непосредственным управлением первого командира сего порта Григория Григорьевича Скорнякова-Писарева, любимца Петра Первого, и капитан-командора Беринга. Но любимец одних не обязательно должен быть любимцем других. Жалует царь, да не жалует псарь. В свое время Григорий Григорьевич был отстранен от должностей директора Академии и обер-прокурора Сената, лишен орденов и чинов и сослан в Сибирь, в Жиганское зимовье. Однако через пять лет уже оказался в Якутске в должности командира Охотского порта, со рвением занялся достойным делом, но не добился расположения якутского воеводы, который не только не споспешествовал делу быстрейшего становления Охотска, но даже отстранил Григория Григорьевича от должности. Беринг ни одним словом не заступился, хотя порт был нужен ему в первую голову. Григорий Григорьевич посылает своего человека в столицу, в Сибирский приказ, с богатыми дарами – с собольими и лисьими мехами – хлопотать о заступничестве, возвращении в должность. Этим человеком был Емельян Софронович Басов. И что столица? Обычно: с переднего крыльца отказ, а с заднего – милости просим. Когда казак вернулся в Якутск, Скорняков-Писарев уже был командиром порта.
III
По дороге туда и обратно Басов побывал в своей деревне. За семь лет, пока он странствовал по свету, в ней многое измени- лось, главное же – родители покинули сей мир. С собой в Якутск он прихватил младшего брата, однако долго задерживаться в сем городе не думал, ибо в Сибирском приказе уговорился идти на Курильские и даже незнаемые острова за товаром и приведением жителей тех земель в российское подданство. Указ с разрешением на сие предприятие он вез с собой. В Иркутске ему выдали порох, ружья и подарки для предполагающихся новых обителей Российской империи, в Якутске он нашел новую команду, отправляющуюся в Охотск: людей было много, потому что вышло правительственное постановление о распределении ссылаемых в Охотск людей по прежним их состояниям, записывая купцов в купеческое звание, мастеровых в цехи, а крестьян в крестьянство с назначением им земель для хлебопашества – и Басов присоединился к ним вместе с братом. В Охотске, однако, дела застопорились. Перед заступлением в должность Скорняков-Писарев получил правительственную бумагу: «Приехав в Охотск, иметь тебе над оным местом команду, и чтобы завезть и пристань с малою судовою верфию, также несколько мелких судов для пере- возки на Камчатку и оттуда к Охотску казенной мягкой рухляди и купеческих людей с товарами и для других потреб сделать, дабы оное яко новое место с добрым порядком к пользе и прибыли государственной приведено было». Но когда он прибыл туда, там хозяйничал другой командир, один из участников готовящейся Второй Камчатской экспедиции, во главе которой стояли Беринг и Чириков, пребывающие пока в Якутске. Их младший сослуживец был нрава лютого, с ним прибыло в Охотск 162 плотника, 32 кузнеца – за год убежало 44 плотника и 11 кузнецов. Убежали, хотя ведомо было, что ждут их неминучие смерть или каторга. Помимо начальнической лютости, лютость природы, необычность пищи, недружелюбность жителей здешних мест. Басов обратился к Скорнякову-Писареву со своим делом, тот отозвался похвалою об его мореплавательных замыслах, равно как и об упорстве, позволившем отхлопотать у правительства разрешение на осуществление оных. Однако в каком-либо содействии ему отказал – без него дел хватает. Но коли он сам построит судно и снарядится на собственный счет – препятствий чинить не будет.
На собственный счет!
Солдату три деньги в день, куда хочешь, туда и день.
IV
В Охотске наводнения бывали и раньше. 22 августа 1731 года острог еле устоял – были смыты некоторые здания, ясачная изба в том числе. В 1736 же году наводнение наделало бед много больше: река Охота обрушила свои воды на узкую полоску песчаной кошки, на которой располагался порт, прорвала ее и нашла себе выход у самого острога, ширина нового устья составила 60 сажень, а кошка превратилась в остров, омываемая с юга морем, с севера – старой протокой Охоты, с востока – устьем реки Кухтуй. Было разрушено много новых зданий, унесен в море строевой лес, погибли семь человек... До басовских ли тут замыслов! Братья бродили по разрушенному острогу, опустив голову: тяжело жить, да и смерть не находка. А за тысячи верст от них сочувствовали в Тобольском уезде их невезенью деревенька Лисова – 14-ю дворами, Смирнова – 18-ю, Плавнова –16-ю, Иевлева – 13-ю, Гонихина – 9-ю. В волостном селе Гилевском всеми колоколами желала им удачи Богоявленская церковь.
V
Скорняков-Писарев жил пониманием того, что он создает опору для возникновения и развития русского флота на Тихом океане. Другого мнения был Беринг:
– Никакой пользы от оного его, Писарева, поселения не будет, да и впредь ожидать нечего, кроме того, что служилыя люди, живучи на таком пустом месте, претерпевать будут голод и великую нужду, – говаривал он в кругу единомышленников- иностранцев на русской службе: Шпанберга, Вакселя, Делиля де ла Кройера, Нея Гюнтера и других.
Говаривал и сколько мог задерживался с собственным выходом в море, к берегам Америки. Между этим кругом и Скорняковым-Писаревым с Чириковым происходили постоянные стычки. Чириков даже подал рапорт в Адмиралтейств-коллегию с просьбой освободить его от должности: «...предложения мои господину капитан-командору о экспедичном исправлении от него за благо не приемлются, токмо он, господин командор, за оные на меня злобствует, что видя, опасаюсь от него великих бед, которых ему делать легко в такой дальности, имея меня в полной своей власти, а предлагать ему принужден я должностию своей». После шестилетней подготовки Беринг вышел все-таки из Охотска в известное плавание, и тогда же в Охотск прибыл новый начальник граф Девиер – стараниями беринговского окружения Скорняков-Писарев был отрешен от должности. Братья Басовы оставались на прежнем месте – на берегу. Только 11 июля 1741 года они получили разрешение отправиться на Камчатку и там готовить собственный поход. Оно было дано, потому что некому было конвоировать ссылаемого туда Александра Долгорукого – правительство все сводило счеты с этим княжеским родом.
Возвращались и вновь уходили в океан корабли экспедиций, открывали незнаемые земли, иногда оканчивали на них пути своей жизни, а братья Басовы все оставались на берегу.
Сменялись на престоле цари, отзывались из тюрем и ссылок засланные туда их предшественниками люди: помилованные Скорняков-Писарев и Давиер выехали в Россию, варивший соль в 10 верстах от Охотска бывший вице-президент Адмиралтейств-коллегии, чьей волей состоялась Вторая Камчатская экспедиция, 60-летний адмирал Федор Иванович Соймонов восстановлен в правах, и ему разрешено жить, где пожелает. Помилован князь Долгорукий. А у братьев никаких перемен.
Бедность не порок, да мало кто ее хвалит.
Послушавшись совета старожилов, ходили они на Курилы, но и там для них не нашлось казенной байдары. Осенью 1742 года вернулся экипаж потерпевшего кораблекрушение пакетбота «Святой Петр», вернулся, похоронив капитан-командора Беринга на открытом им острове, и тяжело нагруженный меховой добычей.
– Нет, – сказал Емельян Софронович, – дал Бог руки, веревки сам вей.
VI
1 августа 1743 года сержант Нижне-Камчатской команды казак Басов вышел из устья реки Камчатки, держа курс на остров Беринга. Всего в шитике было 20 человек. Задолго до этого события брат Емельяна махнул рукой на его затею – подался в плотники. «Без деньги копейки, без копейки рубля нет», – сказал. И сказал к тому, что Емельяна на острова не столько государевы заботы звали, сколько собственные, к тому, что он из служивого становился промышленным. И то сказал брат, что плотницкое дело вернее.
Это была первая складственная компания – неведомые земли, богатые промыслы бобров, котиков, моржей, голубых песцов манили их к себе, этих людей, решивших объединиться для общего дела. Но у них не было средств на судно: после Бога – деньги первые. Бог им помог: встретили корабельного мастера Петра Колокольникова, согласившегося построить шитик в долг с уплатой после возвращения.
Через пять дней плавания компанейцы увидели остров Беринга. Шитик прибоем выбросило на берег, но не разбило. Промышленники нашли здесь большие лежбища бобров и котиков. Среди скал, покрытых моховой тундрой, водились тысячи голубых песцов. Складские промышленники решили зазимовать на острове. Разобрали шитик: такелаж и мачту сложили в одном месте, корпус поставили в другом, для себя вырыли землянки. «Выходившего во время великой погоды из моря зверя били палками, а на песцов ставили пасти, и случалось достать в день бобров 50, а песцов – 100 и более. Питались котами, сивучами, бобрами и морскими коровами: последних было множество, но промышлять нечем в море, а на берег не выходили». Через год, 13 августа 1744 года, они вернулись домой с грузом мехов: 1200 морских бобров, 4000 песцов... У берегового начальника рожу до шестой пуговицы вы- тянуло! А родина звала деревней Ярковой – 26-ю дворами...
VII
Брат был не прав: не только о наживе думал Емельян Софронович. С острова Беринга в расстоянии немногих верст виделся неизвестный остров, а иногда, в большем расстоянии, виделась великая и высокая земля, и, когда дул с той стороны ветер, море приносило рубленый лес, еловый и сосновый, рукоделия и резаных морских коров, и сердце ярковского казака ныло, звало туда, к этим землям. Через год он опять в море и поставил крест первооткрывателя на острове, который видел летось, пошел искать видимую тогда же великую высокую землю. Но через месяц плавания неожиданно оказался у острова Беринга. На этот раз он обследовал его, нашел место стоянки капитан-командора с его спутниками, могилу и вещи экспедиции, не уместившиеся на борту собранного ими из деталей пакетбота нового судна. И в Якутске, и в Охотске когда-то капитан-командор шутил, похлопывая по плечу казака, неведомо что находя любопытным в простой истине: «Беринг из города Санкт-Петербург, Басов – из деревни Ярково!» – Может быть, то, что они вместе готовили Вторую Камчатскую экспедицию и знакомы почти столько же лет, сколько казак служит в этих местах?
И снова зимовка.
Но после нее путь не к Камчатке, а к изысканию неведомых островов.
На этот раз его компания состояла из тридцати двух человек, не очень объединенных между собою, вынашивающих мысль не о новых островах, но о новой наживе. Опять виделись многие острова и великие земли, но команда настаивала не под- ходить к ним... Домой они вернулись с тяжелым грузом мехов.
Разума много, да денег нет.
Деньги делались, оказывается, не в море – на берегу. Построенный на паях шитик стал принадлежать другим лицам. Басов не потерял свой пай, но во всех начинаниях был тесним купцами, оказавшимися главными совладельцами, и сам он теснил их...
Третий его морской поход был на остров Медный с зимовкой, с обнаружением меди самородной и в руде, с составлением карты острова...
Он вернулся с 50-ю фунтами меди, 205-ю цветными камнями, образчиком куриозной рыбы и с мехами – 970 бобрами, 1520 голубыми песцами и 2000 котиками.
Это 1747 год – год его последнего плавания.
Созданная им компания перешла в другие руки, построенный благодаря его воле и упорству шитик стал ходить в море без него.
«Выгоды, полученные от промыслов, – вспоминают о нем, – не подняли житейского уровня Басова выше бедняков, собратов его...».
Он постоянно жил в нищете и убожестве.
Перед Рождеством 1755 года Басов отлил из меди и олова фальшивые деньги. Без греха веку не изживешь, без стыда рожи не износишь. Дело вскорости обнаружилось. Басова арестовали, отправили в Иркутск, 4 сентября 1762 года ему было «учинено на публичном месте при барабанном бое позорное наказание», а в 1763 году его отправили в Нерчинск на каторгу... Где и когда он похоронен – неизвестно.
«Не помню, как крестился, не видел, как состарился, не знаю, когда умру».
Голос Тихого океана слышен ли в деревне Ярково?
Ярковские командоры
I
Деревня Маранская – 9 дворов, Боровая – 22, Южакова – 14... В декабре 1781 года в Тобольскую духовную консисторию поступило требование из губернской канцелярии о подаче сведения «в здешнем г. Тоболске и Тоболской губернии в городах и их уездах какие имеются по званию... соборные и приходские церкви и сколко... счисляется приходских домов...».
При Богоявленской церкви села Гилевского Тобольского уезда значилось 24 деревни: Караульный Яр – 16 дворов, Березовый Яр – 23, Плеханова – 9, Бакчанская – 23, Яркова – 26...
Родная деревня краше Москвы.
За двести прошедших лет не знамо сколько их осталось в живых, деревень, над реками и озерами, среди лесов и полей. И помнят ли тех, кто жил в них?
II
В деревне Ярковой в 1705 году, а может быть, годом раньше, может быть, позже, родился крестьянский сын Емельян Софронович Басов. Басов как Басов, но мало найдется книг о Тихом океане, о Командорских островах, городе Охотске, в которых не упоминалось бы его имя. Точнее, фамилия, потому что имя поминается не всегда, а порой упоминается в обратном порядке – Софрон Емельянович... Что неверно.
В 1726 году Емельян Басов поверстан в казаки и отправлен из Тобольска на службу в Якутск, где быстро произведен в начальники и во главе 30 человек отправлен к морю по реке Лене для проведывания пути в Камчатку... Полторы тысячи верст пройдено по реке Лене в трудах и веселости души, а в устье речонки Сиктях – в четырех ста верстах от моря – в ненастье казаки разбивают судно о берег...
Эту беду можно с хлебом съесть: из обломков его собирают три шитика и плывут дальше. Шитик – речное судно, крытое округлой палубой, лодка с нашитыми бортами, поднимающая до одной тысячи пудов груза.
Пришли казаченьки в устье Лены, около двух лет проведывали, откуда, куда возможно впредь морскими судами иметь плавание. И не думалось Емельяну Басову, что эти годы не приближают его к деревне Ярковой, но отдаляют: по возвращении в Якутск в 1733 году в команде начальника Охотского порта он произведен в сержанты, а в Тобольском уезде вдоль рек Тобол, Тура и Пышма грустили о нем деревеньки: Артамонова – 24 двора, Соколова – 7 дворов, Падина – 2 двора, Камлюгинская – 20, Пинжакова – 6, Антонова –13, Горубнова – 5...
Он собирал ясак на Камчатке, в Якутске наблюдал за доставкой в Охотск провианта и припасов, а также команд, назначенных для службы и заселения нового морского порта России, находился под непосредственным управлением первого командира сего порта Григория Григорьевича Скорнякова-Писарева, любимца Петра Первого, и капитан-командора Беринга. Но любимец одних не обязательно должен быть любимцем других. Жалует царь, да не жалует псарь. В свое время Григорий Григорьевич был отстранен от должностей директора Академии и обер-прокурора Сената, лишен орденов и чинов и сослан в Сибирь, в Жиганское зимовье. Однако через пять лет уже оказался в Якутске в должности командира Охотского порта, со рвением занялся достойным делом, но не добился расположения якутского воеводы, который не только не споспешествовал делу быстрейшего становления Охотска, но даже отстранил Григория Григорьевича от должности. Беринг ни одним словом не заступился, хотя порт был нужен ему в первую голову. Григорий Григорьевич посылает своего человека в столицу, в Сибирский приказ, с богатыми дарами – с собольими и лисьими мехами – хлопотать о заступничестве, возвращении в должность. Этим человеком был Емельян Софронович Басов. И что столица? Обычно: с переднего крыльца отказ, а с заднего – милости просим. Когда казак вернулся в Якутск, Скорняков-Писарев уже был командиром порта.
III
По дороге туда и обратно Басов побывал в своей деревне. За семь лет, пока он странствовал по свету, в ней многое измени- лось, главное же – родители покинули сей мир. С собой в Якутск он прихватил младшего брата, однако долго задерживаться в сем городе не думал, ибо в Сибирском приказе уговорился идти на Курильские и даже незнаемые острова за товаром и приведением жителей тех земель в российское подданство. Указ с разрешением на сие предприятие он вез с собой. В Иркутске ему выдали порох, ружья и подарки для предполагающихся новых обителей Российской империи, в Якутске он нашел новую команду, отправляющуюся в Охотск: людей было много, потому что вышло правительственное постановление о распределении ссылаемых в Охотск людей по прежним их состояниям, записывая купцов в купеческое звание, мастеровых в цехи, а крестьян в крестьянство с назначением им земель для хлебопашества – и Басов присоединился к ним вместе с братом. В Охотске, однако, дела застопорились. Перед заступлением в должность Скорняков-Писарев получил правительственную бумагу: «Приехав в Охотск, иметь тебе над оным местом команду, и чтобы завезть и пристань с малою судовою верфию, также несколько мелких судов для пере- возки на Камчатку и оттуда к Охотску казенной мягкой рухляди и купеческих людей с товарами и для других потреб сделать, дабы оное яко новое место с добрым порядком к пользе и прибыли государственной приведено было». Но когда он прибыл туда, там хозяйничал другой командир, один из участников готовящейся Второй Камчатской экспедиции, во главе которой стояли Беринг и Чириков, пребывающие пока в Якутске. Их младший сослуживец был нрава лютого, с ним прибыло в Охотск 162 плотника, 32 кузнеца – за год убежало 44 плотника и 11 кузнецов. Убежали, хотя ведомо было, что ждут их неминучие смерть или каторга. Помимо начальнической лютости, лютость природы, необычность пищи, недружелюбность жителей здешних мест. Басов обратился к Скорнякову-Писареву со своим делом, тот отозвался похвалою об его мореплавательных замыслах, равно как и об упорстве, позволившем отхлопотать у правительства разрешение на осуществление оных. Однако в каком-либо содействии ему отказал – без него дел хватает. Но коли он сам построит судно и снарядится на собственный счет – препятствий чинить не будет.
На собственный счет!
Солдату три деньги в день, куда хочешь, туда и день.
IV
В Охотске наводнения бывали и раньше. 22 августа 1731 года острог еле устоял – были смыты некоторые здания, ясачная изба в том числе. В 1736 же году наводнение наделало бед много больше: река Охота обрушила свои воды на узкую полоску песчаной кошки, на которой располагался порт, прорвала ее и нашла себе выход у самого острога, ширина нового устья составила 60 сажень, а кошка превратилась в остров, омываемая с юга морем, с севера – старой протокой Охоты, с востока – устьем реки Кухтуй. Было разрушено много новых зданий, унесен в море строевой лес, погибли семь человек... До басовских ли тут замыслов! Братья бродили по разрушенному острогу, опустив голову: тяжело жить, да и смерть не находка. А за тысячи верст от них сочувствовали в Тобольском уезде их невезенью деревенька Лисова – 14-ю дворами, Смирнова – 18-ю, Плавнова –16-ю, Иевлева – 13-ю, Гонихина – 9-ю. В волостном селе Гилевском всеми колоколами желала им удачи Богоявленская церковь.
V
Скорняков-Писарев жил пониманием того, что он создает опору для возникновения и развития русского флота на Тихом океане. Другого мнения был Беринг:
– Никакой пользы от оного его, Писарева, поселения не будет, да и впредь ожидать нечего, кроме того, что служилыя люди, живучи на таком пустом месте, претерпевать будут голод и великую нужду, – говаривал он в кругу единомышленников- иностранцев на русской службе: Шпанберга, Вакселя, Делиля де ла Кройера, Нея Гюнтера и других.
Говаривал и сколько мог задерживался с собственным выходом в море, к берегам Америки. Между этим кругом и Скорняковым-Писаревым с Чириковым происходили постоянные стычки. Чириков даже подал рапорт в Адмиралтейств-коллегию с просьбой освободить его от должности: «...предложения мои господину капитан-командору о экспедичном исправлении от него за благо не приемлются, токмо он, господин командор, за оные на меня злобствует, что видя, опасаюсь от него великих бед, которых ему делать легко в такой дальности, имея меня в полной своей власти, а предлагать ему принужден я должностию своей». После шестилетней подготовки Беринг вышел все-таки из Охотска в известное плавание, и тогда же в Охотск прибыл новый начальник граф Девиер – стараниями беринговского окружения Скорняков-Писарев был отрешен от должности. Братья Басовы оставались на прежнем месте – на берегу. Только 11 июля 1741 года они получили разрешение отправиться на Камчатку и там готовить собственный поход. Оно было дано, потому что некому было конвоировать ссылаемого туда Александра Долгорукого – правительство все сводило счеты с этим княжеским родом.
Возвращались и вновь уходили в океан корабли экспедиций, открывали незнаемые земли, иногда оканчивали на них пути своей жизни, а братья Басовы все оставались на берегу.
Сменялись на престоле цари, отзывались из тюрем и ссылок засланные туда их предшественниками люди: помилованные Скорняков-Писарев и Давиер выехали в Россию, варивший соль в 10 верстах от Охотска бывший вице-президент Адмиралтейств-коллегии, чьей волей состоялась Вторая Камчатская экспедиция, 60-летний адмирал Федор Иванович Соймонов восстановлен в правах, и ему разрешено жить, где пожелает. Помилован князь Долгорукий. А у братьев никаких перемен.
Бедность не порок, да мало кто ее хвалит.
Послушавшись совета старожилов, ходили они на Курилы, но и там для них не нашлось казенной байдары. Осенью 1742 года вернулся экипаж потерпевшего кораблекрушение пакетбота «Святой Петр», вернулся, похоронив капитан-командора Беринга на открытом им острове, и тяжело нагруженный меховой добычей.
– Нет, – сказал Емельян Софронович, – дал Бог руки, веревки сам вей.
VI
1 августа 1743 года сержант Нижне-Камчатской команды казак Басов вышел из устья реки Камчатки, держа курс на остров Беринга. Всего в шитике было 20 человек. Задолго до этого события брат Емельяна махнул рукой на его затею – подался в плотники. «Без деньги копейки, без копейки рубля нет», – сказал. И сказал к тому, что Емельяна на острова не столько государевы заботы звали, сколько собственные, к тому, что он из служивого становился промышленным. И то сказал брат, что плотницкое дело вернее.
Это была первая складственная компания – неведомые земли, богатые промыслы бобров, котиков, моржей, голубых песцов манили их к себе, этих людей, решивших объединиться для общего дела. Но у них не было средств на судно: после Бога – деньги первые. Бог им помог: встретили корабельного мастера Петра Колокольникова, согласившегося построить шитик в долг с уплатой после возвращения.
Через пять дней плавания компанейцы увидели остров Беринга. Шитик прибоем выбросило на берег, но не разбило. Промышленники нашли здесь большие лежбища бобров и котиков. Среди скал, покрытых моховой тундрой, водились тысячи голубых песцов. Складские промышленники решили зазимовать на острове. Разобрали шитик: такелаж и мачту сложили в одном месте, корпус поставили в другом, для себя вырыли землянки. «Выходившего во время великой погоды из моря зверя били палками, а на песцов ставили пасти, и случалось достать в день бобров 50, а песцов – 100 и более. Питались котами, сивучами, бобрами и морскими коровами: последних было множество, но промышлять нечем в море, а на берег не выходили». Через год, 13 августа 1744 года, они вернулись домой с грузом мехов: 1200 морских бобров, 4000 песцов... У берегового начальника рожу до шестой пуговицы вы- тянуло! А родина звала деревней Ярковой – 26-ю дворами...
VII
Брат был не прав: не только о наживе думал Емельян Софронович. С острова Беринга в расстоянии немногих верст виделся неизвестный остров, а иногда, в большем расстоянии, виделась великая и высокая земля, и, когда дул с той стороны ветер, море приносило рубленый лес, еловый и сосновый, рукоделия и резаных морских коров, и сердце ярковского казака ныло, звало туда, к этим землям. Через год он опять в море и поставил крест первооткрывателя на острове, который видел летось, пошел искать видимую тогда же великую высокую землю. Но через месяц плавания неожиданно оказался у острова Беринга. На этот раз он обследовал его, нашел место стоянки капитан-командора с его спутниками, могилу и вещи экспедиции, не уместившиеся на борту собранного ими из деталей пакетбота нового судна. И в Якутске, и в Охотске когда-то капитан-командор шутил, похлопывая по плечу казака, неведомо что находя любопытным в простой истине: «Беринг из города Санкт-Петербург, Басов – из деревни Ярково!» – Может быть, то, что они вместе готовили Вторую Камчатскую экспедицию и знакомы почти столько же лет, сколько казак служит в этих местах?
И снова зимовка.
Но после нее путь не к Камчатке, а к изысканию неведомых островов.
На этот раз его компания состояла из тридцати двух человек, не очень объединенных между собою, вынашивающих мысль не о новых островах, но о новой наживе. Опять виделись многие острова и великие земли, но команда настаивала не под- ходить к ним... Домой они вернулись с тяжелым грузом мехов.
Разума много, да денег нет.
Деньги делались, оказывается, не в море – на берегу. Построенный на паях шитик стал принадлежать другим лицам. Басов не потерял свой пай, но во всех начинаниях был тесним купцами, оказавшимися главными совладельцами, и сам он теснил их...
Третий его морской поход был на остров Медный с зимовкой, с обнаружением меди самородной и в руде, с составлением карты острова...
Он вернулся с 50-ю фунтами меди, 205-ю цветными камнями, образчиком куриозной рыбы и с мехами – 970 бобрами, 1520 голубыми песцами и 2000 котиками.
Это 1747 год – год его последнего плавания.
Созданная им компания перешла в другие руки, построенный благодаря его воле и упорству шитик стал ходить в море без него.
«Выгоды, полученные от промыслов, – вспоминают о нем, – не подняли житейского уровня Басова выше бедняков, собратов его...».
Он постоянно жил в нищете и убожестве.
Перед Рождеством 1755 года Басов отлил из меди и олова фальшивые деньги. Без греха веку не изживешь, без стыда рожи не износишь. Дело вскорости обнаружилось. Басова арестовали, отправили в Иркутск, 4 сентября 1762 года ему было «учинено на публичном месте при барабанном бое позорное наказание», а в 1763 году его отправили в Нерчинск на каторгу... Где и когда он похоронен – неизвестно.
«Не помню, как крестился, не видел, как состарился, не знаю, когда умру».
Голос Тихого океана слышен ли в деревне Ярково?