268
User




Эта книга о нашем народе, который полвека жил под физическим и духовным гнётом большевизма. О людях, переживших раскрестьянивание деревни, ссылку, …..голодуху и голодоморы 30–40-х годов ХХ века, тыловой ад, который сегодня называют трудовым подвигом народа.

Книга адресована ныне живущим, для которых любовь к России покоится на привязанности к окружающему миру и сострадании к униженным и оскорблённым.









Максим Осколков 





ЛИХОЛЕТЬЕ



_Повести_и_повествования_








ОТ КРЕСТЬЯНСКОЙ КООПЕРАЦИИ – В ПРЕИСПОДНЮЮ  СОЦИАЛИЗМА


Книга «Лихолетье» – плод моего врождённого любопытства. Повести и повествования, включённые в неё, написаны в разное время. В 1984 году в «Тюмени литературной» был опубликован сокращённый вариант очерка «Ехала деревня на ярмарку». Повесть «Один день сельской ярмарки» написана в 1999 году, а повесть «Грешная любовь» – в 2000. Вместе с рассказами и очерками они вошли в книгу «Трава забвения», изданную в 2001 году. Причём, повесть «Один день сельской ярмарки», для лучшего восприятия трудового подвига наших предков, встроена мной в полный вариант очерка «Ехала деревня на ярмарку». Так, что в обособленном варианте эта повесть публикуется впервые.

Часть повествования «Гнилое семя» было опубликовано в книге «Купальская ночь» под общим названием «Рассказы тётушки Домны». Теперь к этому циклу добавлены рассказы «Пастух и пастушка», «Кеша Гусёк» и «Третья ночь после свадьбы или «кренделя».

Интересна история появления на свет рассказа «Гнилое семя». Меня со школьных лет занимали вопросы, связанные с партийной чисткой, проходившей после второй «волны» коллективизации: как проходила чистка, за что «вычищали» членов ВКП (б)? Ясно, что мне хотелось знать подробности, детали допроса известных мне людей, которые в то время были председателями колхозов, бригадирами, возглавляли сельские советы родного для меня Исетского района. В 1992 году я «постучался» в двери партийного архива. Любезная Майя Андреевна Смирнова усадила меня за стол и принесла документы того времени. Я их пролистал, но никаких следов, упоминаний о чистке не нашёл. Посмотрев документы других районов, понял, что материалы, касающиеся «чистки» большевиков того времени, вычищены основательно.

Занявшись детальным просмотром папок Исетского района, я неожиданно наткнулся на вырванные из школьной тетради в клеточку две пары пожелтевших листов. Сердце моё «ёкнуло». Я держал в руках протокол собрания, в котором были зафиксированы нелицеприятные вопросы «тройки» членам партии посёлка «Авангард» деревни Сплывайки и Таловки. В последней деревне прошли мои детские и юношеские годы. Я ещё раз утвердился в мысли, что Бог есть. Чья-то благословенная душа оставила этот протокол для меня.

Позднее выяснилось, что и тётушка Домна работала какое-то время в коммуне «Авангард». Мне осталось только озвучить этот протокол, вложив его содержание в уста тётушки Домны. В этом рассказе ничего не убавлено и не прибавлено. Только по этическим соображениям изменены две-три фамилии. Даже такой персонаж, как «Кондраша с балалайкой», реальная протокольная фигура.

Повествование «Васька Черепок» можно было бы отнести к «Рассказам тётушки Домны» и включить его в повествование «Гнилое семя», что было бы оправдано с позиции внутренней сущности главного персонажа повествования. Но работа над этим сюжетом растянулась на долгие годы, так как к уже известным фактам добавлялись всё новые детали и подробности. В окончательном варианте эту работу можно было бы назвать повестью, но, учитывая, что рассказчицей выступает тётушка Домна, пришлось «снизить градус» до повествования и выделить его в отдельную позицию. Это повествование печатается впервые.

Начальным толчком для работы над повестью «Война», стал рассказ «Когда жали рожь». В нём описаны реальные события осени 1944 года, свидетелем и участником которых оказался и я. Они дых- нули жестокой остудой на нашу семью. Бабушка моя была человеком характерным, непоклонистым и часто попадала под гнёт председателя колхоза. Работая в последнюю военную осень «в три смены», она прокараулила ночное нападение волков на овцеферму и мы остались без коровы, телёнка и овечек на три долгих года со всеми, вытекающими из этого события, последствиями. Со временем подоплёка этого происшествия стала проясняться. Оказалось, что в ту тёплую сентябрьскую ночь в овчарне устроили кровавый пир двуногие волки. В полном варианте повесть написана в 2012 году.

Побуждением к написанию повести «Грешная любовь» послужила трагедия, происшедшая на тракте Исетское – Ялуторовск, около села Архангельского в 1953 году. Облик согбенного виновника аварии, шофёра исетской автороты, налетевшего сзади на семейную повозку покосников, и сейчас стоит перед моими глазами. В мыслях я часто воз- вращался к этому происшествию, а в зрелые годы примерялся к ней с авторских позиций. В нужный момент (преддверие издания книги «Трава забвения») я написал эту повесть, что называется, в один присест. Герои повести – несовершеннолетний паренёк и молодая женщина. Их связь, начавшаяся по инициативе героини с утилитарной целью, перерастает в страстную любовь.

И ещё одна характерная деталь. Я ничего не знал об убийце – Ваське Филиппке. Пером моим «водила» интуиция, за которой стоял жизненный опыт. Но каково было моё изумление, когда один из первых читателей повести Аким Шевцов в вечерней беседе за чаем, сказал: «Я хорошо знал Филиппка. После окончания автошколы мне пришлось работать вместе с ним в исетской автороте. Ты описал его один в один». Когда же он узнал, что образ Филиппка плод моего творческого воображения, пришёл черёд удивляться ему.

В событийную основу произведений положены рассказы моих близких родственников, земляков старших поколений, исторические факты, извлечённые мной из архива КПСС, ныне Государственного социально-политического архива Тюменской области, рассекреченные в 1990 году, Российского государственного архива экономики (г. Москва) и других источников.

Любопытным и сомневающимся, рекомендую самим окунуться в реальную историю недавнего прошлого нашей Родины. Там вы найдёте документы и факты, связанные с восстанием 1921 года, коллективизацией, голодоморами тридцатых и сороковых годов прошлого века.

Знакомство с этой реальной историей удивляет и потрясает.

Вот иллюстрация к удивлению. Большевики Талицкого района Тюменского округа на своей партийной конференции, связанной с первыми итогах коллективизации и обсуждением статьи Сталина «Головокружение от успехов», в которой он громил зарвавшихся коллективизаторов, заочно приговорили его к расстрелу. Основной мотив выступающих участников: «Мы выполняли решение ЦК, и всё делали в соответствии с указаниями Генерального секретаря партии, нас убеждали действовать напористо и решительно, говорили: «Не бойтесь перегнуть палку, мы вас прикроем», а теперь нас сделали козлами отпущения». И они были правы. Возмущение среди руководящих сельских партийцев было всеобщим.

Это был любимый тактический приём Сталина: отступить при неудаче, свалив свои просчёты на других, а потом снова идти в наступление, устраняя возникшие перекосы и «закручивая гайки» до предела. Ближайшие, сподвижники вождя знали эту его особенность и с усмешкой называли его «гениальным мастером дозировок».

Удивление – постоянный спутник при «погружении» в архивные материалы 20 – 40-х годов прошлого столетия.

Как же руководящее партийное ядро и, прежде всего Сталин, пришло к мысли о необходимости ускоренной коллективизации? Политика «продразвёрстки», пришедшая на смену политике «военного коммунизма» с окончанием гражданской войны не ушла в прошлое. Государственный грабёж крестьян продолжался. Осенью и зимой 1921 года волнения охватили Украину, юг России, Поволжье, Центральные области России. А в Кронштадте, Тамбовской и Тюменской губерниях зимой полыхнули восстания, которые подавлялись регулярными армейскими частями.

Эти события вызвали к жизни новую экономическую политику (нэп). Это был возврат к капиталистической системе хозяйствования. Поворот к ней был вынужденной мерой и планировался на длительный период, но никто из правящей верхушки не оспаривал временно-го характера этой политики. В первой половине 20-х годов прошлого века большинство членов партийного штаба воспринимали нэп как условие предварительного «скачка в социализм». К 1925 году ещё ни-кто не знал точно, когда и в какой форме произойдёт этот «прыжок». Что дала стране новая экономическая политика? Почему партийная верхушка относилась к ней так терпимо? Да потому, что она сразу проявила свою животворную силу. К 1925 году страна по уровню экономического развития вышла на уровень 1913 года. Это удалось сделать так быстро потому, что вся производственная база в крестьянской кооперации сохранилась, были живы и кадры организаторов кооперации. Характерно, что в 1925–1926 годах, когда, в партии разгорелась фракционная борьба, ни одна из группировок не покусилась на нэп. Казалось, что нэп – «всерьёз и надолго».

Получив экономическую свободу, крестьяне вернулись к привычному для себя порядку. Предприимчивость, расширение производства, его совершенствование и рационализация сделали своё дело. На их подворьях появились машины, приобретённые на кооперативной и частной основе, возникли крепкие культурные хозяйства. Наряду с земледелием и животноводством сельские труженики возродили переработку сельскохозяйственной продукции. Ими были восстановлены кооперативные маслодельные и маслобойные предприятия. В волостях начали восстанавливаться кредитные товарищества.

Нэп привёл к новой дифференциации селян. В конце восстанови- тельного периода – в 1924 – 1925 годах, к категории безземельных наёмных работников относилось около 10 процентов самодеятельного населения. Крестьяне-бедняки составляли 26 процентов, середняки – 61 процент (они давали более 80 процентов валового сбора зерна), кулаки – 3–4 процента. Процесс, как теперь говорят, пошёл на пользу дееспособному крестьянству и государству. По сравнению с 1917 го- дом количество хозяйств, использовавших наёмный труд, к 1926 году увеличилось с 816 тысяч до 2,3 миллиона человек. Количество хозяйств, сдающих землю в аренду, с 1922 по 1925 год выросло почти в три раза, а количество передаваемой в аренду земли возросло с трёх до семи миллионов десятин.

С позиции экономики этот процесс (до 1927 года) был, несомненно, позитивным, так как обеспечивал всё возрастающий объём по-ступавшей на рынок продукции. С позиции большевиков, которые боролись за свободу, равенство и братство всех народов планеты, та- кой ход событий был не таким радостным и бодрящим. Им отвратно было смотреть, как богатые крестьяне укреплялись и используя свой авторитет, попадали в органы местной власти. Этот процесс вёл и к сужению социальной базы партии.

Многие из высокопоставленных большевиков – «сверхреволюционеров» не приняли ленинской позиции: «торгашеская и капиталистическая кооперация в прошлом, в настоящее время должна и может служить делу социалистического переустройства деревни». В повышении уровня жизни крестьянства они искали и «находили симптомы реставрации капитализма в деревне». С «надрывом» доказывая опасность укрепления и расширения середняцкого крестьянского хозяйства, они требовали продолжения социалистической революции в деревне в тех формах, которые уже были апробированы на первом её этапе.

Расширительно трактуя представление о кулаке, они причисляли к этой категории и тех, кто, получив землю от государства, хозяйствовал на ней без привлечения наёмного труда, получая высокие экономические результаты за счёт своего умения и старательности. Теоретически, превратив среднего крестьянина в кулака, они упорно настаивали на применение к нему репрессивных мер, ссылаясь при этом на ленинское теоретическое положение о его социальной двойственности, которая якобы представляет смертельную опасность для социализма.

Поэтому неслучайным является тот факт, что отступление от но- вой экономической политики произошло уже в 1923 году, когда под воздействием ножниц цен на сельскохозяйственные и промышленные товары, государство вмешалось в ценообразование не в пользу крестьянина. Ползучее наступление на нэп продолжалось и к 1925 году, крестьяне ощутили это, что называется, «на своей шкуре». В этом году только цены на льнопродукцию снижались пять раз.

Кооперация медленно умирала, её никто не отменял. Она была придушена ценами. Крестьяне, видя бессмысленность своего труда, начали сокращать посевы и придерживать продажу хлеба государству, стремясь реализовать его на рынке. Уже к осени 1927 году сложилась критическая ситуация в обеспечении продовольствием городского населения. На смену новой экономической политике пришла старая, проверенная политика продразвёрстки.

А в двери полуголодной страны «стучалась» индустриализация. В январе 1928 года Сталин отправился в длительную сибирскую командировку. Он посетил Новосибирск, Барнаул, Омск. Главная цель этой поездки состояла во введении чрезвычайных мер, связанных с ускорением хлебозаготовок. И здесь, видимо, он окончательно утвердился в мысли о необходимости проведения ускоренной коллективизации.

В этот период в газетных публикациях Сталина можно чётко про- следить логику его политических воззрений по отношению к крестьянству, которую он не считал нужным камуфлировать. Она выглядела так. Стране нужен хлеб; этот хлеб теперь у среднего крестьянина. Крестьянин согласен отдать хлеб в обмен на промышленные товары, которых у государства пока нет. Чтобы иметь их, нам надо развивать промышленность. А для этого нужны деньги. Получить эти деньги мы можем, только продав хлеб. Замкнутый круг! Его надо разорвать! Как? Мы не можем за бесценок взять хлеб у крестьянина, но можем взять его, как показывает опыт, у колхоза.

На словах не могли, а на деле продотряды под метёлку забирали крестьянский хлеб. За два предшествующих коллективизации года, экономика крестьянских хозяйств была подорвана основательно.

В этой пиковой ситуации чрезвычайные меры не вызывали возражений со стороны тех, кто выступал за более мягкий, постепенный вариант коллективизации. Видимо, тогда никто не предполагал, что, начиная со следующего года, ход коллективизации будет определяться всё более усиливающимся принуждением и террором.

Осенью 1929 года в «Правде» была опубликована статья «На новом подъёме», в которой были обнародованы контрольные цифры по созданию колхозов в 1929 – 1930 гг. «… Строительство крупных колхозов влечёт за собой большие качественные изменения в структуре колхозной сети. Крупные колхозы должны являться высшими форма- ми и должны обобществить 100 процентов рабочего скота, 80 процен- тов продуктивного скота и хозяйственных построек и 20 процентов жилых построек (директива правительства)».

То есть осенью 1929 года уже была определена контрольная цифра раскулачивания – 20 процентов справных хозяев, прежде всего тех, кто будет помехой в колхозном строительстве.

А чтобы никто не мучился сомнением: «А, может, нас это не коснётся, и беда обойдёт стороной…», в директиве было сказано, что совершенно новым явлением в колхозном строительстве будут районы сплошной коллективизации. То есть все республики, края и области, входящие в СССР, будут полигоном для испытания новой одухотворяющей идеи ускоренной коллективизации.

Сразу скажем, что пятилетним планом колхозного строительства эти «районы сплошной коллективизации» предусмотрены не были. А в правительственной директиве было записано: «Колхозное строительство в районах сплошной коллективизации должно вылиться в совершенно иные формы, чем это мы привыкли видеть до настоящего времени…».

В этой же газете была помещена и другая статейка, вероятно, для того, чтобы коллективизаторы смогли осознать и осмыслить эти, до- толе невиданные формы обобществления индивидуальной собственности. Публикация эта называлась «Три района в одну колхозную семью». В ней пропагандировался колхоз-гигант, раскинувшийся на площади в 135 тысяч гектаров. Сегодня мы понимаем, что это была уловка, провокация на случай провала самой идеи коллективизации.

Как тут не посочувствовать талицким строителям колхозной системы. Они, воодушевлённые призывом партии, загнали в один колхоз крестьянские хозяйства всего района.

Повышенная доза «активатора», «впрыснутая» в низовые партийные организации, заставила их оживиться. Не дожидаясь контрольных цифр из главного штаба, они начали перековывать «патриархальное» сознание сельских пролетариев в коммунистическое. Ввязавшись в сражение с несознательными хлеборобами, которые не хотели вступать в колхоз вместе со своим нажитым добром, они пустили в ход уже не раз проверенные методы устрашения. Селян, отказавшихся выполнять партийную директиву, они подвергали издевательствам, пыткам и насилию, требуя отдать «хлебные излишки». Крестьяне держались и не сдавались. Тогда коллективизаторы сменили тактику. Из городских и сельских пролетаризированных и криминальных элементов были созданы «летучие отряды», которые невиданными методами физического и психического воздействия за три дня приводили крестьянское сообщество к покорности. И дело пошло. Это был приём устрашения, санкционированный вышестоящим партийным руководством. Вспомните инструктивное наставление: «Не бойтесь перегнуть палку! Мы вас прикроем».

Вот фрагменты из жалобы крестьян села Зоновского Юргинско- го района Тюменского округа на имя т. Сталина. Стиль, орфография и пунктуация жалобы сохранены. «Проходила бурная коллективизация в нашем Зоновском сельском совете… В октябре (21. Х. 1929 г.) прибыла ударная бригада в числе 40 человек под руководством члена Тюменского окружкома т. Широбокова, когда с. Зоново было разбито на четыре участковые собрания, то была объявлена на сто процентов коллективизация, вступление в колхоз. По доброй воле-то никто не вступал. …За отказ от вступления в колхоз были арестованы члены сельского совета Семёнова Н. и Никифорова Е. За невступление в колхоз вывезли у крестьян семенной фонд в два-три часа, не указывая раскладки с десятины… Потребовали уплату всех налогов, страховок, государственного займа и т.д. Не уплатившим – высылка на болотистое место, кочки и т.д. Видя такой страх, народ стал входить, и часть вошла в колхоз. Бригада прожила всего трое суток. При такой угрозе или переломе жизни произошло сильное уничтожение скота в 50 процентов. По выезду бригады было поручено председателю сельского совета Васильеву продолжить начатое дело. Товарищ Васильев стал проводить собранья под всякими страстями и угрозой, накладкой займа, семенного фонда в наглядном порядке и самовольно выгребал хлеб и производил поломки замков в амбарах, у невходящих граждан в колхоз оставляли на едока по одному пуду хлеба до нового урожая… За невступление в колхоз на лесозаготовки отправлена большая часть бедноты. По отъезду из дома отобрали последний хлеб, семена, мясо, сено …всё под чистую…».

Подписавшиеся под жалобой крестьяне просили т. Сталина не оставить их жалобу без внимания, указав, что это был произвол местной власти, который нанёс огромный ущерб государству, а также крестьянам середнякам и беднякам-хлеборобам.

В жалобе прописана не вся правда, так как подписанты или не знали, что творилось в других сёлах и деревнях Юргинского района, а если и ведали, то сознательно не написали об этом, понимая, к чему могут привести эти откровения со стороны местных властей. Полагаю, что жалоба не дошла до адресата. Её «выловили» на почте в Тюмени. А когда после публикации статьи Сталина «Головокружение от успехов» и её обсуждения в низовых партийных органах о ней вспомнили. Так как верховная власть указала провести показательные судебные процессы в одном из районов каждого округов нашей огромной страны. В Тюменском округе выбор пал на Юргу.

Выездная сессия Тюменского окружного суда Уральской области, состоявшегося 20–25 мая 1930 года в селе Юргинском, рассмотрела уголовное дело по обвинению граждан (всего 32 человека, из них 19 комсомольцы в возрасте 18–19 лет) в преступных деяниях, совершённых в процессе ускоренной коллективизации. Все подсудимые – малограмотные. Среди них партийное руководство района, уполномоченные, комсомольские активисты и милиционеры. В деле есть всё: убийство, пытки, насилия, издевательства. Вот некоторые факты, которые были вскрыты во время судебного процесса

Выше упомянутый Широбоков (24 года) – заведующий АПО рай- кома, в качестве уполномоченного по Соколовскому сельскому совету «прославился» тем, что, решая вопрос о высылке «кулаков», а по сути твёрдых, принципиальных хозяев, надавив на членов Пленума сельского совета угрозами и арестами, выселил лишенцев деревни Дмитриевки за одну ночь. Из 22 раскулаченных и высланных хозяев 10 оказались середняками, а восемь – бедняками. Этот партийный деятель был обвинён и в грабеже имущества раскулаченных граждан. В деревне Бучихе он сорвал с кулака, отправляемого на выселение, тулуп, пимы и предлагал это сделать и другим коллективизаторам. Они охотно следовали его призывам. В судебном деле одного из активных подельников Широбокова, некоего Трухина старшего бригады коллективизаторов, ранее судимого вятского сапожника, зафиксирован такой факт. В ночь выселения лишенцев из деревни Дмитриевки (22 декабря 1929 года) совместно с членами этой бригады Брагиным и Зыряновым, он глумился над несчастными, полураздетыми «богача- ми», вывозил их за деревню, под ружейную канонаду, инициируя тем самым расстрел. На подворье бедняка Фисенко разыгралась драма. Его жена находилась в послеродовой горячке. Он упрашивал Трухина повременить с отправкой хоть на день-два, но получил отказ. А ког- да роженицу, находившуюся в беспамятстве, положили в повозку, он выдернул из-под неё тулуп и забрал себе. Трухин подталкивал своих подельников к грабежу обездоленных и подавал им в этом пример. У лишенца Попова он забрал мясо и тулуп, у Южакова отобрал шубу и валенки… Его подельник Брагин снял с обвиняемого Раевского шубу и надел на себя…

Моношкин Михаил (28 лет) – ответственный секретарь райкома партии был обвинён в убийстве старосты юргинской церкви Мезенцева, который, видать, оказался самым стойким из всех, оставшихся не удел церковных служителей. Этих бедолаг неоднократно приводили в райисполком для перевоспитания (вероятно, требовали отдать спрятанные церковные ценности). Мезенцев же оказался твёрдым ореш- ком. Он отбивал все атаки притязателей и сам шёл в наступление. Душа Моношкина не выдержала такого издевательства, и он приговорил его к смерти. Приказ первого секретаря райкома партии выполнили Дмитриев (36 лет) и Анисимов (28 лет). Первый был уполномоченным по обобществлению семян, а по прямой должности боролся с «религиозным дурманом» и выявлял скрытые церковные ценности, а второй курировал ускоренную коллективизацию на территории Хмелёвского сельского совета. Они подкараулили Мезенцева на заснеженной дороге в ночь с 19 на 20 декабря, когда он возвращался из Юрги в деревню Заворуеву. Анисимов выстрелил в него из револьвера пять раз. После чего Дмитриев бил его ногами, а Анисимов ударил по голове палкой и проломил несчастному череп. Сотворив чёрное дело, убийцы скрылись. Но господь хранил Мезенцева. Очнувшись, он остановил лошадь и развернул её в сторону Юрги. Она и доставила его прямиком к районной больнице. Там он оклемался и пошёл на поправку. Такой расклад не устроил Моношкина. Он в союзе с председателем РИКа Гурко и медсестрой Комаровой, членом партии с 1910 года, его отравили. Яд достал Гурко, а передал его Комаровой лично Моношкин.

На суде всплыли и другие неблаговидные делишки заговорщиков. Дмитриев и Анисимов пытками вымогали у крестьян зерно и принуждали к вступлению в колхоз. Ломали пальцы на руках, обливали холодной водой и бросали в стылые амбары.

При обыске у Дмитриева были обнаружены спрятанные церковные ценности: золото, оцененное в 120 рублей, серебро – на сумму 41 руб. и две церковные скатерти.

Вот ещё два фигуранта, обвиняемые в издевательствах, пытках и мародёрстве – Изотов и Иванов. Они, будучи уполномоченными по объединению семенного фонда в деревнях Заворуевой и Хмелёвке, выколачивали зерно из хозяев подворий физическими и моральными пытками. Вызывали сельских хозяев в кабинет и пытали без свидетелей. Грозили расстрелом, сажали «для размышления» в амбар при тридцати градусах мороза. Таскали крестьян за волосы. Потаскав, те- саком срезали их с голов. Совали в рот тесак. Изотов вставил ружьё в рот крестьянину Перевозкину, а Иванов выстрелил в пол. Загнули ему ноги и кололи в зад шилом. Не добившись согласия вступить в колхоз и сдать «спрятанное» зерно, они посадили его в холодный амбар.

Всех хозяев, которые противился их воле, они пропускали через эту процедуру, не взирая, кто пред ними, мужчина или женщина.

Горлатову Матрёну Изотов, войдя в раж, исколол шилом. Он нанёс ей три удара в шею и восемь в ягодицы. Матрёна не сдалась, тогда Изотов сбил её с ног, пинал ногами, таскал за волосы и бил об пол головой, приговаривая: «Нюхай, где хлеб, нюхай!». Матрёна и тут выстояла. Тогда издеватель засунул ей в рот тесак с криком: «Полезай за душой!». Когда Горлатова потеряла сознание, то ее так же, как и других бросили в холодный амбар.

Таких фактов в судебном материале много, всех не перечислить.

Каков же итог судных юргинских дней? Моношкина бывшего рабочего тюменского завода «Механик», выпускника годичной партий- ной школы, ответственного секретаря райкома партии, за организацию убийства крестьянина Мезенцева, суд приговорил к десяти годам лишения свободы. Председателя Юргинского РИКа Герко, уроженца Херсонской губернии, суд признал невиновным. Комарова, непосред- ственная отравительница Мезенцева, получила три года со строгой изоляцией. Но, учитывая, что Комаровой изоляции от общества не требуется, суд в силу статьи 53 УК, тут же в зале суда освободил её из-под стражи. Изотов за пытки и издевательства получил семь лет, Халин – шесть лет, Дмитриев за убийство Мезенцева – восемь лет, Анисимов и Иванов – по два и три года соответственно.

Двенадцать активных участников коллективизационной вакханалии отделались лёгким испугом, получив от одного года до трёх лет условно. Шесть человек суд признал невиновными. Под стражей остались 14 человек.

Был ли Юргинский район особым сборищем негодяев? Конечно, нет. Они действовали по стандартной, заранее разработанной про- грамме, получали одни и те же наставления и инструкции, как тут не вспомнить возмущение талицких партийных активистов. Судить надо было коллективизаторов всей страны, включая и Верховный штаб.

А теперь немного статистики. На 1 июня 1929 года в колхозы страны было записано около миллиона крестьянских дворов, на 10 марта 1930 года — уже около 15 миллионов. А на первое сентября 1930 года их осталось всего около пяти миллионов. В это время в народе родилось крылатое выражение: «Кто за гриву, кто за хвост – растащили весь колхоз». Основная масса крестьян насильно загнанных в колхоз, прихватив «саврасок» и «бурёнок», распрощалась с колхозом. Радость их была неописуемой, но короткой.

Это отступление Сталина от генеральной линии ускоренной коллективизации и наказанье «зарвавшихся» мастеров заплечных дел, укрепило его авторитет среди крестьянской массы, и он шагнул на новую ступень в укреплении культа своей личности. Но страх, посеянный в душах отверженных и гонимых, необъяснимой жестокостью местной власти, остался. Более дальновидные из них понимали, что это не конец, а только начало их «крестного пути» и они мысленно примеряли на свои головы «терновые венцы» мучеников.

Характерная деталь: только за месяц до публикации статьи Сталина «Головокружение от успехов» в республики, края и области были «спущены» контрольные цифры по ликвидации кулацких хозяйств в связи с ускоренной массовой коллективизацией. Таким образом, ре- гиональные власти получили сигнал: «Готовьтесь!».

Вот некоторые данные из «Особой папки», секретных материалов, рассмотренных на закрытом заседании Уралобкома ВКП (б) от 5 февраля 1930 года (приложение к п.1 протокола № 5).

В преамбуле сказано: «Ликвидация кулацких хозяйств находится в органической связи с массовым развитием коллективов бедноты и середняков и является неразрывной составной частью процесса сплошной коллективизации».

Далее шла речь о сплочении батраков и бедняцких хозяйств с привлечением середняков для создания коллективных хозяйств. Есть и ссылка на то, что эта работа в некоторых районах подменяется голым раскулачиванием. В этой связи указывалось, что расправа над кулаками должна основываться на развёртывании инициативы и активности, в первую очередь, батрацко-бедняцких масс и при их поддержке. Даны наставления о порядке проведения конфискаций кулацкого имущества.

В первом разделе была дана классификация репрессий выселяемого кулачества. Его представителей поделили на три категории. В первую попал контрреволюционный кулацкий актив, который в гражданскую войну служил в Белой армии и с оружием в руках выступил против советской власти в 1921 году. Эта категория крестьянства под- лежала немедленному аресту с последующим срочным оформлением их дела во внесудебном порядке по линии ОГПУ. Большинство из них были расстреляны по решению «троек». Во вторую категорию попа- ли наиболее зажиточные кулаки и полупомещики, которые подлежали высылке в порядке принудительной колонизации в малозаселённые и необжитые районы северных округов области. В третьей категории оказались остальные кулаки, которых было указано расселить на худших окраинных землях внутри округов.

На практике местные коллективизаторы ввели негласную четвёртую категорию, в которую попали справные хозяева, не подпадавшие ни под одну из вышеперечисленных категорий. Их никуда не выселяли, оставляли в своих домах, а имущество забирали активисты и делили его между собой.

По первой категории Уральской области был доведён план в количестве пяти тысяч человек. Конкретную цифру округам устанавливали полномочные представители ОГПУ на Урале.

По второй категории область была обязана выселить за пределы округов 15 тысяч хозяйств. В Свердловске их расписали по округам. На долю Челябинского и Троицкого округов пришлось по 2250 хозяйств, Курганского – 1800, Ишимского – 1700, Тюменского – 1500, Шадринского – 1300, Сарапульского – 1100, Пермского – 900, Ирбитского – 800, Свердловского – 700, Тагильского – 200 и Златоустовского – 200.

Определение количества репрессированных кулацких хозяйств третьей категории было возложено на окрисполкомы с переложением на них всей меры ответственности за целесообразность и организованность проведения этой операции. Однако, на закрытом заседании Президиума Уралобкома от 26 марта 1930 года (протокол № 4), в дополнение к вышеуказанному Постановлению была дана разнарядка по раскулачиванию и в пределах каждого округа: Челябинский – 600, Троицкий – 600, Курганский – 450, Ишимский – 400, Тюменский – 350, Шадринский – 300, Сарапульский – 250, Пермский – 200, Свердловский и Ирбитский – по 150, Златоустовский – 50. Всего 3500 семей.

Тобольскому округу план раскулачивания по второй и третьей категории доведён не был с учётом того, что он принимал ссыльных из округов Уральской области и других районов страны. Но «обиженные» тоболяки настояли, чтобы и им область довела план раскулачивания по указанным категориям кулацких хозяйств, мотивируя свой запрос тем, что и у них полно контрреволюционных элементов и ярых кулаков. Их просьба была удовлетворена.

К выселению и конфискации имущества не подлежали семьи красноармейцев, командного состава РККА и бывших красных партизан.

Помнили большевики события 1921 года и явно побаивались «человека с ружьём».

Второй раздел Постановления определял порядок выселения и расселения кулаков. В нём указано, что сроки проведения работ по выселению кулаков первой и второй категории устанавливает ПП ОГПУ, при условии их завершения в наикратчайшие сроки. Что же выходит? Ещё не опубликована статья Сталина о ретивых коллективизаторах, ещё не отгремели судейские баталии над извергами рода человеческого, а новая доза адреналина уже впрыснута в сознание авангарда коллективизаторов. Тогда возникает сомнение: отбудут ли наказание 14 юргинских садистов? Ведь их богатый опыт по стремительным темпам коллективизации может быть востребован.

А теперь следующий посыл в адрес окружных организаций: обратить особое внимание «на недопустимость изменения как установленных размеров (2-я категория), так равно и сроков проведения работы, что влечёт за собой дезорганизацию порядка транспортирования и создаёт исключительные трудности в районах расселения»

Партийные лидеры Уральской области, вписывая эти строки в По-становление, знали, что творится в её северных районах: Соликамске, Надеждинске, Тобольске. В феврале-марте 1930 года все пересылочные пункты были забиты жертвами «великого перелома». Нечеловеческие условия транспортировки, скопление лишенцев, холод, голод и неустроенность, в местах расселения, обусловливали высокую смертность гонимых кормильцев и поильцев нашей огромной страны. Первыми «смертную чашу» испили старики и дети. Покойников не хоронили, а складывали в штабеля. Было не до похорон….

К марту 1930 года в Тобольск и его окрестные сёла и деревни пешим ходом через Тюмень было отправлено из Тюменского округа 5524 человека, из других округов Уральской области – 22107 человек, из центральных и южных областей России – 25104 человека.

Первый секретарь Тобольского окружкома партии Игнатенко жаловался в Уралобком ВКП(б): «Эшелоны к нам движутся с такой быстротой во времени и с массовым напором, что безусловно застало нас неподготовленными. Кроме того мешает страшно чертовский холод, который доходит до 35–37 градусов… Сейчас идёт спешная работа по подготовке города Тобольска к превращению его в сплошной лагерь для кулачества. Освобождаем буквально всё возможное, даже решили закрыть кино».

К концу марта не только Тобольск, но и населённые пункты, расположенные в Прииртышье и Притоболье, были переполнены ссыльными.

Некоторые партии невольников гнали в заснеженные леса, высаживали и приказывали самообустраиваться.

Поэтому новый этап раскулачивания, связанный с перемещением и расселением спецпереселенцев, готовился тщательно. Маршруты движения поездов и гужевых эшелонов рассчитывались по минутам.

В следующих позициях второго раздела Постановления чётко про- писаны действия и ответственность коллективизаторов всех уровней: округов, районов, сельских советов, батрацко-бедняцких собраний и собраний колхозников. Все свои решения и действия они должны были осуществлять с оглядкой на ОГПУ.

Что же разрешалось взять в дорогу подневольным спецпереселенцам? Прямо скажем – немного. Из предметов домашнего обихода – одежду, постельные принадлежности, бельё, посуду. Кроме того, элементарные средства производства в соответствии с характером работы ссыльных на новом месте для каждого взрослого человека – топор, пилу, лопату, лом. Каждой семье разрешалось брать продукцию на три месяца и денежные средства в сумме пятьсот рублей для про- езда и обустройства.

На бумаге всё выглядело пристойно, а как это было на самом деле вы, дорогой читатель, уже осмыслили, читая информацию о судебном процессе над юргинскими коллективизаторами.

Третий раздел Постановления был посвящён распоряжению конфискованным имуществом. Указано: кто возглавляет изъятие собственности кулаков, кто входит в бригады конфискантов, как оно должно приходоваться, кто имеет право им распоряжаться. Речь идёт о земле, жилых помещениях, хозяйственных постройках, одежде, облигациях, сберегательных книжках, вкладах и паях кулаков в кооперативные предприятия.

В заключительном разделе Постановления ещё раз обращалось внимание Окружкомов не на словах, а на деле усилить партийное руководство работой по раскулачиванию в районах и сельсоветах.

Сообщалось, что для улучшения оперативной работы в Окротделы ОГПУ на постоянную работу направляются девяносто опытных партийных и советских функционеров.

Задачу полной ликвидации кулачества Сталин, как идеолог, не ограничивал только экономическим и политическим уничтожением. Но под влиянием протестов против огромных жертв, ему пришлось сделать шаг назад. Неподготовленность и чистый прагматизм привели к чрезвычайным потерям, которые было нельзя оправдать необходимостью перелома.

Депортация «кулачества» шла в ногу с коллективизацией. Это были две стороны одного и того же процесса – политики «большого скачка» в социализм. В поисках средств реализации политической за- дачи Сталин думал только о технике дела. Его не сдерживали моральные соображения, не страшили человеческие жертвы.

Отмежевавшись от «левых» загибов» и «искривлений» в ходе коллективизации, Сталин вновь взялся за реализацию своей идеи – перешёл к активному наступлению. Выждав, и ослабив пресс на потенциальных колхозников, он усилил наступление на кулачество, полагая, что этот ход подтолкнёт беднейшее крестьянство и середняка на путь к коллективному хозяйству.

Устрашение на новом этапе крестьянской ссылки сыграло не последнюю роль в ускоренном коллективизационном процессе. Понятно, что из двух зол крестьянин выбрал меньшее.

Посмотрим на сухие цифры статистики, за которыми сокрыты миллионы человеческих жизней. На первое сентября 1930 года в стране было зафиксировано 5455 тысяч крестьянских дворов, загнанных в колхозы. К первому января 1931 года их количество возросло на 1154 тысячи крестьянских хозяйств. Коллективизационный кнут начинал раскручиваться с ужасающей быстротой. С первого сентября 1930 года по первое января 1931 года количество дворохозяйств, вошедших в колхозы, увеличивалось в среднем по 289 тысяч за месяц. В январе 1931 года прирост, вступивших в колхоз составил 706 тысяч, в феврале – 1501 , в марте – 1690, в апреле – 1539, в мае – 979, в июне – 562, в июле – 690, в августе – 459, в сентябре – 278, с октября по декабрь – 406, то есть в среднем по 135 тысяч в месяц. На первое января 1932 года в колхозной системе насчитывалось уже 15428 тысяч крестьянских хозяйств, или 63,7 процента к их общему количеству. Задача, по-ставленная Сталиным, по большому счёту, была решена.

А с января 1932 года вновь начался обратный отсчёт. К апрелю 1932 года количество крестьянских дворов, входящих в колхозную систему, сократилось на 322 тысячи, к первому апреля – на 537 тысяч, к первому июня – на 728 тысяч и на первое января 1933 года их оста- лось в колхозной системе 14700 тысяч.

В чём же дело? Для того, чтобы разобраться в причине спада коллективизационного процесса и его обратного отсчёта, необходимо по-смотреть на явление с другой стороны.

Для начала вспомним жалобщиков Юргинского района. Не одни зоновцы взялись за ножи. Зимой 1930 года вся огромная Уральская область, вся страна превратилась в сплошную бойню. Деревня, потрясённая издевательствами, пытками, конфискацией имущества и скота, сопутствующими принудительным загоном в колхоз, начала свёртывать производство. Нажитое годами и поколениями имущество продавалось за бесценок. Многие селяне, спасаясь от насилия и произвола, устремились в города и укромные необжитые «медвежьи углы». Скот, что называется, пошёл под нож.

Поголовье крупного рогатого скота на первое января 1928 года по статистической отчётности составило 70 542 тысячи голов, а на первое января 1933 – 38 380 тысяч голов или 54,4 процента. Вы скажете, что были ещё овцы и свиньи. Да, были, но и поголовье овец за эти годы сократилось со 108,7 млн. голов до 51, 2 миллиона, То есть оно «усохло» более чем наполовину. Что касается свиней, то после резкого сокращения их поголовья в 1932 году (около 1,5 млн. голов) к 1933 году оно было восстановлено до 7,5 млн. голов. Но свиноводство выступало конкурентом человека в потреблении зерна, этого дефицитнейшего продукта.

Какое же количество зерна получала страна в обозначенные годы? Точного ответа на этот вопрос дать невозможно. Понятно, что вы удивитесь, прочитав это предложение, но это истинная правда. Раз- берёмся с этим вопросом на примере 1932 года. В этом году с пло- щади 99,7 млн. гектаров по данным Наркомзема было собрано 71,1 млн. тонн. По данным ЦУНХУ (Центральное управление народнохозяйственного учёта) – 65,1, по данным МК ЦГК (Местные комитеты центрального государственного контроля) – 60.0, по данным областных уполномоченных – 64,2, по данным Политбюро партии – 69, 9, по официальным данным – 83, 7 млн. тонн. Но есть ещё независимая оценка современных экспертов – 54, 8 – 60,8 млн. тонн. Разброс, как видим, огромный.

Есть этому и причина. Дело в том, что технология уборки зерновых культур была смешанная. Большую часть убирали по старой крестьянской технологии: жали вручную, жатками, вязали в снопы, ставили их в суслоны для просушки. После просушивания везли снопы на колхозные тока, укладывали в скирды и обмолачивали их с по-мощью молотилок. Молотьба растягивалась на долгие месяцы, что и путало все карты заинтересованных лиц. Часть зерновых культур убиралась и обмолачивалась комбайнами – быстро и менее трудозатратно. Но влажность зерна была высокой, а сушильного хозяйства, в нынешнем понимании, в колхозах и совхозах не было. Не было его и на глубинных государственных складах – свезённых на одну площадку кулацких амбаров. Там его, в ожидании сушки на подовых сушилках, длительное время хранили в буртах. Там от высокой влажности оно нагревалось и «сгорало» в пепел. Часть зерновых культур оставалась в поле неубранной и уходила под снег. Это окончательно запутывало учёт.

Тем не мене, если возьмём за основу независимую оценку современных экспертов, то получим более или менее реальную цифру валового сбора зерна в рассматриваемые годы.

Итак, в 1931 году сбор зерна мог колебаться в пределах 57 – 65 млн. тонн. В 1932 – 55,0–61 млн. тонн, а в 1933 году – 70–77 млн. тонн.

Эти цифры вполне реальны, если учитывать, что урожайность зерновых культур в рассматриваемые годы колебалась в пределах 6 – 7 центнеров с гектара.

Но никто не оспаривает показателей государственных заготовок зерна. По всем источникам в эти годы они идентичны. 1930 год – 22,1 млн. тонн, 1931 – 22,8, 1932 – 18, 5, 1933 – 22,7 млн. тонн. Это зерно шло на пайки городским рабочим и их семьям, лагерному рабочему люду, военнослужащим, органам охраны государственного правопорядка, партийным и комсомольским работникам и их семьям, на продажу за рубеж.

Остаток между произведённым и заготовленным государством зерном распределялся на семена, на корм скоту, на оплату услуг работникам МТС и на оплату труда колхозников, которые его, практически, не получали.

Как распределялись продукты питания в городе, читайте документальную книгу Александра Базарова «Хроника колхозного рабства» в очерке «Ребячье мясо».

Перейдя в 30-е годы на карточную систему распределения продуктов, при годовом семи килограммовом потреблении мяса и жёстким, не обеспечивающим потребности человека, распределением других продуктов питания, страна вкатилась в системную голодовку. А в 1930 году «ухнула в омут» голодомора.

Верным признаком голода является резкое повышение рыночных цен на продукты питания. Посмотрим на динамику цен ржаной муки в городах страны.

В 1926–1927 гг. она колебалась в среднем от 0,05 – до 0, 12 руб. за один килограмм. В 1929 – от 0,28 до 0,75 руб., в 1930 – 0, 56 – 1,1, в 1931 – 1,1 – 2,8, в 1932 – от 3,0 – до 5,6, 1933 – от 6,9 – до 13,1, 1934 г. – от 3,0 – до 4,1 руб. за килограмм.

Сопоставив цифры уменьшения количества крестьянских хозяйств в колхозах с ценовым рядом на ржаную муку, увидим, что с середины 1931 года системная голодуха перешла в новое качество – ГОЛОДОМОР. Он накрыл всю страну. Умерших от голода людей, никто не считал, такой статистики нет. Это были жертвы сталинской идеи «ускоренной коллективизации».

Опираясь на данные рождаемости и смертности в 1929 году и сверхсмертности 1930–1933 гг., отечественные демографы (Андреев Д.М., Дарский Л.Е., Харькова Т.Л.– 1990г.) пришли к выводу, что в эти годы от голода погибли 8,5 млн. человек. Из них 7,3 млн. приходится на 1933 год. Есть в научной периодике и другие цифры, которые не- сколько ниже вышеназванных показателей, но в принципе это никако- го значения не имеет. В последнее время в публикациях встречаются и обобщающие цифры голодоморов советского периода: 1920–1921 гг., 1930–1034 гг., 1941–1946 гг. Вывод демографов такой: В эти годы, когда вся страна сидела на «диете» святого Антония, людей погибло больше, чем на фронтах Великой отечественной войны. Хотя точные данные о гибели солдат не названы до настоящего времени. Сначала мы хотели по этому показателю сравняться с немцами, и сразу после войны называлась цифра в пределах шести миллионов солдат и офицеров, в годы Хрущёва – 40 млн., теперь — в границах 20 миллионов. А чего считать! Жизнь человека-пешки – копейка.

Теперь посмотрим, каков был этот смертный путь «на Голгофу» простого советского человека.

Первым шагом на пути к голодной смерти стал 1927 год, когда руководители государства закрыли нэп и вернулись к продразвёрстке. Кризис хлебозаготовок 1927–1229 годов привёл к общему недостатку хлеба в городах. В эти годы вводилось нормирование основных продуктов питания. К концу 1930 года более 30 млн. человек получали продукты по карточкам – по тщательно разработанной системе государственных пайков, включая и категорию партийной номенклатуры (представление о ней вы получите, прочитав повесть «Война»). В на- чале 1932 года некоторые продукты исчезли из пайкового списка, но количество потребителей пайков продолжало расти и к началу лета 1932 года достигло 38 млн. человек. Теперь горожанам, не говоря о селянах, которые уже давно перешли на подножный корм, приходилось как-то добывать эти продукты самим. В конце марта 1932 года решением Политбюро был значительно сокращён отпуск хлеба по неприоритетным спискам № 2 и № 3, по которым снабжалось 20 млн. чело- век. Предполагалось, что разницу компенсируют местные власти. Но у них для этого не было никаких резервов. В результате, смертность среди городского населения Украины, Северного Кавказа и Нижней Волги, удвоилась. Всюду росло недовольство. В текстильных районах проходили голодные бунты. Со строек уходили рабочие, которым не давали продуктовых карточек. За исключением нескольких областей на Украине, весной и летом 1932 года смертность в городе была выше, чем в деревне.

Но, в массе своей, смертность сельских жителей во всех регионах страны была несравненно выше. Не получая денежного вознаграждения и натуральной оплаты за труд, колхозная деревня жалась к городам. Но город не мог им дать ничего. Они умирали возле дорог, шляхов, железных дорог и вокзалов. Бедствие было таким, что раз- дутые трупы долгое время никто не убирал. Страх и безразличие сковали людей. В сводках ГПУ стала появляться информация о случаях людоедства и трупоедства в разных регионах страны. Упоминаются: Украина, Северный Кавказ, Нижняя Волга, районы ссылки спецпереселенцев.

Кто же виноват в этой страшной трагедии народа? Предпосылки были названы, а вы, читатель, выводы делайте сами.

В повестях и повествованиях, собранных в книге, показана лишь малая толика страданий, выпавших на долю наших предков: прадедушек и прабабушек, их сыновей и дочерей, наших отцов и матерей. И мы, их потомки, должны знать правду об этих трагически событиях в истории нашей Родины, хотя бы затем, чтобы не наступать на эти грабли по второму и третьему разу. Но, похоже, уже снова наступили…

История должна отражать правду, а не вымысел. Некоторые собратья по перу упрекают меня в том, что я слишком нетерпим к советскому прошлому. Зачем-де ворошить старое? Да и кто бы мы были, без советской власти?

Скажу, что история не бывает старой, она всегда молода. Но, к со- жалению, власть предержащие верстают её под себя снова и снова. Они забывают об одном: время её переверстает и она омолодиться...

Хотя история, как известно, не знает сослагательного наклонения, попытаюсь вернуться в прошлое и поразмыслить над тем, кем бы мы были сегодня, если бы деструктивные силы не «подстрелили» Россию на взлёте.

Не зря в народе говорится: «Настоящее – перед глазами, а прошлое – за плечами». Груз прошлого к началу ХХ века оказался непомерным не только для нас грешных, но и для российской государственности.

Крепостное право, введённое первыми царями из рода Романовых и сотрясающие Россию крестьянские войны, Принятие церковно- го греческого устава при царе Алексее Михайловиче и раскол веры, способствовавшие порождению безверия и нигилизма в заблудших душах. Половинчатая крестьянская реформа 1861 года, по которой кормильцы России попали на полвека в новую, на этот раз банков- скую кабалу. К 1905 году они уже заплатили тройную цену за свои надельные участки. Так, одна за другой вбрасывались клади пороха в бочку крестьянского недовольства. К началу ХХ века, под влиянием внутренних обстоятельств и внешних воздействий, ситуация в Рос- сии была накалена до предела. Первый взрыв рванул в 1905 году. На авансцену Российской империи выдвигается П. А. Столыпин. Его решительные и конструктивные разноплановые реформы привели на- род в сознание. После 1907 года Россия по темпам промышленного развития вновь вышла на первое место в мире.

К 1911 году (по сравнению с 1901 годом) добыча нефти возросла на 65 процентов, соли – на 42,5, золота – на 43 процента, угля – в 3,1 раза, чугуна – в 2, 5 раза, железа и стали – в 2,2 раза, меди – в 3,8 раза. Тоннаж торгового флота за это десятилетие удвоился.

Сельское хозяйство на основе развития кооперативного движения, не уступало по темпам развития промышленности (каждое крестьянское подворье к этому времени состояло в шести – семи видах кооперации). К 1911 году только кредитных товариществ в стране насчитывалось около 15 тысяч с 10 миллионами вкладчиков. То есть каждое второе крестьянское хозяйство было членом этого кооперативного объединения. Количество потребительских кооперативов к 1911 году (по сравнению с 1905 годом) увеличилось в 7,4 раза. Производство зерна за этот период увеличилось на 32,4 процента, сбор хлопка вы- рос в З, 9 раза, производство сахара – в 2,3 раза. Сибирь в это время по ряду экономических обстоятельств специализировалась на производстве животноводческой продукции. К этому времени в Сибири действовало около четырёх тысяч маслодельных заводов и около половины из них были кооперативными. Каждое крестьянское под- ворье было членом-пайщиком этих производственно-торговых предприятий. В 1910 году из Сибири в западном направлении вывезено 3789,7 тысяч пудов масла. И практически всё оно (3421,1 тыс. пудов) вывезено из России за рубеж на общую сумму 50 882,0 тыс. рублей.

С 1885 года по 1911 год в России удвоилось количество ярмарок и торжков. Только в Тобольской губернии к этому времени их насчитывалось свыше 600. Было что продавать сибирскому, да и российскому мужику. В центре европейской России бучилась и кипела Нижегородская ярмарка. Её торговый месячный оборот достигал 80 миллионов обеспеченных золотом рублей. На Урале процветала ирбитская ярмарка с оборотом 30– 35 млн. рублей ежегодно. В Сибири – ишимская зимняя Никольская ярмарка с оборотом до пяти миллионов рублей. К её открытию забивалось около ста тысяч голов крупного рогатого скота и около трёхсот тысяч овец. Мясо расходилось по горнозаводским районам Урала, шкуры скупали кожевенники Тюмени и среднеазиатских регионов. Ишимская ярмарка определяла мировые цены на сало баранье и сало говяжье. Его продавалось в России, европейских и азиатских странах до миллиона пудов ежегодно. Сибирь в то время была «золотым Клондайком» России.

Западный мир удивлённо взирал на расправлявшего широкие плечи восточного колосса. Сбывался прогноз великого русского учёного Д.И.Менделеева, который был обнародован им в капитальном труде «К познанию России». Он писал, что к середине ХХ века страна будет выходить на ведущую роль среди прочих государств и народов, а её население приблизится к 300 млн. человек. При этом учёным была сделана одна оговорка: если Россию обойдут стороной потрясения, если она двинется дальше НАЦИОНАЛЬНЫМ ПУТЁМ.

Такие прогнозы в начале ХХ столетия публиковали и западные специалисты, изучавшие экономический потенциал России, только время осуществления прогноза Д.И Менделеева они относили к началу тридцатых годов.

Предначертанное Д.И.Менделеевым направление развития России и претворял в жизнь Столыпин.

Параллельно с аграрной реформой шла реформа армии, судебной системы, государственной системы управления, внешней политики и образования. В разработках, касающихся второго этапа развития России, окончание которого было намечено на 1932 год, предусматривалось создание пяти тысяч технических училищ, средних специальных и высших учебных заведений.

Это ответ на вопрос о том, в какой стране пришлось бы нам жить, скажем, в 1945 году.

Уж образование-то мы бы точно получили, уважаемый оппонент. Но вернёмся в 1911 год.

Такое развитие событий не устраивало геополитических против- ников России и тех, кто эту политику направлял. На Столыпина мировой политической закулисой была объявлена настоящая охота. Её наёмники из числа тех, что мы называем сегодня «пятой колонной» после многочисленных попыток его убийства, совершили это пакостное дело в Киеве, куда Столыпин прибыл в составе Совета министров по случаю открытия памятника Александру 11, в ознаменование пятидесятилетия освобождения крестьян из крепостного рабства.

Первого сентября 1911 года агентства и газеты России взорвались неожиданной вестью: «…В городском театре Председатель Совета Министров Столыпин ранен выстрелом из револьвера. Злоумышленник задержан».

Преступником оказался помощник присяжного поверенного и «по совместительству» агент тайной охранки Дмитрий Богров – сын богатого киевского домовладельца. По материалам следствия имя преступника – Мордко Гершевич Богров, иудейского вероисповедания.

Суд, признал его убийцей одиночкой. Но так ли это? Все ли версии были досконально проработаны? У многих современников эти вопросы вызывали сомнения. Подогрела их и скорая казнь Богрова. Он был повешен 12 сентября, спустя шесть дней после кончины Столыпина.

Сегодня к восьми существующим версиям убийства Столыпина добавилась ещё одна – «след» социалистов-революционеров. На него впервые намекнул киевский губернатор Гирс, который на основе до- клада охраны наружного наблюдения сообщил в следственный коми- тет, что Богров накануне убийства встречался в ресторане, расположенном напротив театра, с известным эсером Лейбой Бронштейном. Но следственный комитет не принял его во внимание. А напрасно. Ведь за спиной сербского студента Гаврилы Принципа, убившего в 1914 году наследственного принца австрийской империи Франца Фердинанда, маячила та же самая зловещая фигура.

Геннадий Сидоровнин, автор огромного фолианта «П.А Столыпин: жизнь за Отечество» (57 усл. печ. л) «выставил на обозрение» ещё одного исторического персонажа, укрывавшегося за множеством псевдонимов, но более известного, как Николай Валентинов – революционер-меньшевик, философ, экономист, историк, автор многих публикаций о Ленине. Оказалось, что этот Валентинов двоюродный брат Дмитрия Богрова – Сергей Евсеевич Богров. Вот что о нём пишет Г. Сидоровнин: «… довольно щедрый в своих литературных откровениях, широко растиражированных в зарубежье, а следом – в России. Валентинов-Богров ни слова не проронил о своей примечательной родственной связи с убийцей премьера, который доводился двоюродным братом, и с которым жил в одном доме. А между тем из различных источников следует, что его влияние на Дмитрия Богрова и в киевский период, и в бытность их совместного проживания на Петербургской квартире было достаточно велико. Интересно и то, что пришедший к власти Ленин-Ульянов в 1918 году лично помогает родственнице Дмитрия Богрова – Валентине Львовне Богровой и родному брату Богрова – Владимиру Богрову уехать из России в Германию, а потом терпит Богрова-Валентинова, несмотря на прежнюю их размолвку, о которой он написал в своих «Встречах с Лениным…».

Далее Сидоровнин описывает, какими благами был «обсыпан» со стороны новой власти Богров-Валентинов-Вольский, какими он обладал привилегиями, как он во время (1930 г.) сумел выехать во Францию для работы в посольстве и остаться там. Сидоровнин задаётся вопросом: как же злопамятный Ленин, который уничтожал, загонял в тюрьмы и лагеря, высылал за рубеж многих своих бывших союзников, «тех, с которыми рушил монархию… И дерзкого Валентинова у Ленина было достаточно оснований сгноить или слегка «опустить». Но он терпит его и даже допускает во власть».

И далее высказывает предположение: «Так, может быть, из благодарности за такую услугу, за которую можно было всё забыть и простить?... Рискнём сделать предположение: не исключено, что по наводке самого Ильича Валентинов указал своему двоюродному брату Богрову на премьера Столыпина, который для бесов России был страшнее царя?»…

Таким образом, к истории убийства П.А. Столыпина Г.Сидоровнин добавляет новый след.

Столыпин в одной из думских речей говорил, что для успеха реформ нужны лет двадцать покоя.

Однако убийство Столыпина прервало эволюционный путь развития страны. Николай 11 нарушил завет отца, который благословил его на смертном одре словами: «России не с кем воевать и не зачем воевать. России не страшна сама война, а её последствия».

После гибели Столыпина рядом с царём не было человека, который удержал бы его от рокового шага. Трагедия великого русского государственного деятеля П.А.Столыпина, убитого в расцвете сил, вылилась в несчастье народов России.