Волшебный круг
СТРАННЫЕ ТИПЫ
ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ
Когда к Волкову подвертывает тренер Поляков, то есть мой земляк из Кургана Михаил Дмитриевич Поляков, барчик наполняется громкими голосами. Громогласен и шумен экспрессивный Миша, мы тоже неосознанно и невольно настраиваемся на его тональность.
В данный момент «национальный тренер» приехал не один, а вместе с автором этих строк. Мы два свободных для профессора спорта дня путешествуем по живописным окрестностям столицы страны, временами возвращаясь в город. А в этот раз Михаил по пути предложил «взглянуть» на «новых русских», своих знакомцев, сбежавших из России, которые держали сейчас в Каракасе мастерскую по ремонту побитых машин.
– Диктофон не вынимай, «опасных» вопросов не задавай! Мало ли что подумают: привез, мол, человека из ФСБ или милицейского сыщика! Я скажу мужикам, что ты мой родственник, прилетел ко мне в гости! – предупредил меня загодя Поляков.
…Не то улочка, не то переулок. Асфальт в выбоинах, в масляных разводьях. Запах бензина, краски. Высокие бетонные заборы, «украшенные» пролетарского содержания письменами и восклицательными знаками, тоже революционного цвета – красного! Один из пламенных призывов, естественно, на испанском, переводим: «Прижмем империалистов и капиталистов, всех эксплуататоров опустим!!!» Ниже: «Союз коммунистов и революционеров».
Из уличной ремонтной мастерской, высоченные ворота которой растворены, Миша выманивает на свет божий средних лет мужчину. Подходит. Здороваемся на русском. Второй, крупнее телом и обширней физиономией, возившийся возле побитой легковой, выходит спустя несколько минут. Жмем руки друг другу. Держатся мужики натянуто, сдержанно толкуем на общие житейские темы, «неведомо о чем», искуриваем по сигарете. И расходимся, не совсем точно выражусь, как в море корабли…
– Ну рассказывай, кто это такие! – теперь, в барчике, в присутствии хозяина, Волкова, наваливаюсь я на Полякова.
– Ты, дорогой Николя, здоровался за руку с беглым директором московского трубного завода Николаем Валентиновичем. Фамилию не помню. Да и не надо фамилии… О московских «делах» его я тоже догадываюсь только. Какие-то банковские дела. А второго звать Серёга Шостак. Слышал, с Серегой мы поздоровались: о, буэнос диас! А он мне: я русский! Но я-то знаю, что он хохол и Шостак. Но, видишь ли, не признается. Знаю, беглый из России, а почему убежал, тут уже – кто его знает…
– Николай был здесь, я помогал ему устроиться, – сказал Волков, – второго не помню.
– Ну как же, не помнишь, все они у тебя, дедушка, здесь перебывали! И Серега – тоже! Высокий, здоровый, морда, лицо, извините, на ракете не облетишь!
– Нет, не припомню.
– Ну, а Николай Валентинович, – продолжил Поляков, – приехал сюда в 99-м, как и я. Была у него фамилия, то есть семья, две больших дочери – Алла и Марина, и жена Марина, доктор. Волков им помогал, они его прекрасно знают, уважают. Они устроились на побережье Карибского, на Ла Гуайре. Еще до страшного наводнения, о котором все газеты мира писали. В наводнение их всех там снесло. Переселились в Каракас. Коля здесь начал с того, что открыл компьютерный центр, там я с ним и познакомился. Сказал ему, что я из Одессы, а он мне – я из Крыма. Выходило посему, что мы земляки, родственники! В центре этом он поработал немного, дело, скорей всего, прогорело. Купил землю в одном из пригородов Каракаса. (Вчера мы там проезжали, Николя). Жили они в пригороде, сколько, не знаю…
– А-а, он там завел еще куриное хозяйство, – заметил Волков.
– И все куры померли?
– Да. Взял он больше тысячи цыплят. Подохли все поголовно… К этому времени еще жена у него заболела. Здесь лечили, но не смогли вылечить. Ее постоянно трясло, вроде лихорадки. На глазах таяла. Устроили в военный госпиталь, но и там даже военные врачи не вылечили… И сейчас она в Москве – то лучше ей, то хуже. Не могут и московские врачи понять: что за тропическая болезнь?
А сам Коля жил с дочерьми, имели пару машин, – продолжал Волков. – И начал он сдавать машины венесуэльцам – под такси. Ему что-то платили. Но у нас здесь так обычно: венесуэлец ездит два-три дня на наемной машине, на четвертый день приходит и говорит: «Знаешь что? Я разбил твою машину, она находится там-то, на таком-то километре трассы, забирай её!» И уходит. Коля, конечно, не знал этих наших «порядков». И – остался фактически без машин, без заработка…Теперь открыл с кем-то ремонтную мастерскую. Как у него дело идет, не знаю…
– Плохи у него дела, дедушка! – развел руками Миша, – Мы вот только что с земляком из Тюмени видели: успешный когда-то директор крупного советского московского завода откручивает-прикручивает колеса к чьей-то побитой каракасской развалюхе… Никакого другого дела не имеет…
Сказал мне чисто конкретно: старшую дочь пока оставляет в Каракасе, она в университете учится, с младшей уезжает в Москву – к Марине, к жене.
Хватит, сказал, нашей жизни в Венесуэле! Всё!
СТРАННЫЕ ТИПЫ
ПРЕДПРИНИМАТЕЛИ
Когда к Волкову подвертывает тренер Поляков, то есть мой земляк из Кургана Михаил Дмитриевич Поляков, барчик наполняется громкими голосами. Громогласен и шумен экспрессивный Миша, мы тоже неосознанно и невольно настраиваемся на его тональность.
В данный момент «национальный тренер» приехал не один, а вместе с автором этих строк. Мы два свободных для профессора спорта дня путешествуем по живописным окрестностям столицы страны, временами возвращаясь в город. А в этот раз Михаил по пути предложил «взглянуть» на «новых русских», своих знакомцев, сбежавших из России, которые держали сейчас в Каракасе мастерскую по ремонту побитых машин.
– Диктофон не вынимай, «опасных» вопросов не задавай! Мало ли что подумают: привез, мол, человека из ФСБ или милицейского сыщика! Я скажу мужикам, что ты мой родственник, прилетел ко мне в гости! – предупредил меня загодя Поляков.
…Не то улочка, не то переулок. Асфальт в выбоинах, в масляных разводьях. Запах бензина, краски. Высокие бетонные заборы, «украшенные» пролетарского содержания письменами и восклицательными знаками, тоже революционного цвета – красного! Один из пламенных призывов, естественно, на испанском, переводим: «Прижмем империалистов и капиталистов, всех эксплуататоров опустим!!!» Ниже: «Союз коммунистов и революционеров».
Из уличной ремонтной мастерской, высоченные ворота которой растворены, Миша выманивает на свет божий средних лет мужчину. Подходит. Здороваемся на русском. Второй, крупнее телом и обширней физиономией, возившийся возле побитой легковой, выходит спустя несколько минут. Жмем руки друг другу. Держатся мужики натянуто, сдержанно толкуем на общие житейские темы, «неведомо о чем», искуриваем по сигарете. И расходимся, не совсем точно выражусь, как в море корабли…
– Ну рассказывай, кто это такие! – теперь, в барчике, в присутствии хозяина, Волкова, наваливаюсь я на Полякова.
– Ты, дорогой Николя, здоровался за руку с беглым директором московского трубного завода Николаем Валентиновичем. Фамилию не помню. Да и не надо фамилии… О московских «делах» его я тоже догадываюсь только. Какие-то банковские дела. А второго звать Серёга Шостак. Слышал, с Серегой мы поздоровались: о, буэнос диас! А он мне: я русский! Но я-то знаю, что он хохол и Шостак. Но, видишь ли, не признается. Знаю, беглый из России, а почему убежал, тут уже – кто его знает…
– Николай был здесь, я помогал ему устроиться, – сказал Волков, – второго не помню.
– Ну как же, не помнишь, все они у тебя, дедушка, здесь перебывали! И Серега – тоже! Высокий, здоровый, морда, лицо, извините, на ракете не облетишь!
– Нет, не припомню.
– Ну, а Николай Валентинович, – продолжил Поляков, – приехал сюда в 99-м, как и я. Была у него фамилия, то есть семья, две больших дочери – Алла и Марина, и жена Марина, доктор. Волков им помогал, они его прекрасно знают, уважают. Они устроились на побережье Карибского, на Ла Гуайре. Еще до страшного наводнения, о котором все газеты мира писали. В наводнение их всех там снесло. Переселились в Каракас. Коля здесь начал с того, что открыл компьютерный центр, там я с ним и познакомился. Сказал ему, что я из Одессы, а он мне – я из Крыма. Выходило посему, что мы земляки, родственники! В центре этом он поработал немного, дело, скорей всего, прогорело. Купил землю в одном из пригородов Каракаса. (Вчера мы там проезжали, Николя). Жили они в пригороде, сколько, не знаю…
– А-а, он там завел еще куриное хозяйство, – заметил Волков.
– И все куры померли?
– Да. Взял он больше тысячи цыплят. Подохли все поголовно… К этому времени еще жена у него заболела. Здесь лечили, но не смогли вылечить. Ее постоянно трясло, вроде лихорадки. На глазах таяла. Устроили в военный госпиталь, но и там даже военные врачи не вылечили… И сейчас она в Москве – то лучше ей, то хуже. Не могут и московские врачи понять: что за тропическая болезнь?
А сам Коля жил с дочерьми, имели пару машин, – продолжал Волков. – И начал он сдавать машины венесуэльцам – под такси. Ему что-то платили. Но у нас здесь так обычно: венесуэлец ездит два-три дня на наемной машине, на четвертый день приходит и говорит: «Знаешь что? Я разбил твою машину, она находится там-то, на таком-то километре трассы, забирай её!» И уходит. Коля, конечно, не знал этих наших «порядков». И – остался фактически без машин, без заработка…Теперь открыл с кем-то ремонтную мастерскую. Как у него дело идет, не знаю…
– Плохи у него дела, дедушка! – развел руками Миша, – Мы вот только что с земляком из Тюмени видели: успешный когда-то директор крупного советского московского завода откручивает-прикручивает колеса к чьей-то побитой каракасской развалюхе… Никакого другого дела не имеет…
Сказал мне чисто конкретно: старшую дочь пока оставляет в Каракасе, она в университете учится, с младшей уезжает в Москву – к Марине, к жене.
Хватит, сказал, нашей жизни в Венесуэле! Всё!