Ранний мир
Анатолий Иванович Васильев
Стихотворения
* * *
Некогда дань платить мелочам.
Падают звезды по вечерам
В стынущий август,
В густые овсы —
И останавливаются
часы.
Тихо.
Как в зале после спектакля.
Капают с крыш монотонные капли.
Веско и выразительно —
будто
Капают кровные наши минуты.
Сколько их в капельнице?
Не считано.
Могут и кончиться неожиданно...
Песня о ночных шагах
Над кварталами звезд как из короба.
Небеса в тишине строги.
В электрических сумерках города
Одиноки мои шаги.
Мы вольны от беды занавеситься.
И от боли уйти
вольны.
Только я, как пропавшие без вести,
Все иду из большой войны.
Все путями-дорогами длинными.
И вернусь ли к кому
когда?!
Пролетят журавлиными крыльями
Над моей головой года.
Где-то будет последняя станция,
За которой уже ни зги.
Но в ночных переулках останутся
Как надежда мои шаги...
Отгоревшие окна умерли.
Ночь не ночь —
затаенный вдох.
Города в электрических сумерках
Одиноки как души вдов.
* * *
Всё те же споры в свете ламповом.
Поэмы.
Формулы.
Мазки.
Друзья отчаянно талантливы.
Хоть отойди да шапку скинь.
Их соль и суть —
упрек насмешливый
Мастеровым и мастерам.
Их тесто так давно замешано —
Пора бы быть и пирогам.
А вот увы.
Смолкаешь замкнуто.
И локти вдавливаешь в стол.
Уж возраст за полдень.
А сам-то ты
Как далеко от них ушел?
Кого учить?!
Сплошная грамотность.
Любой на выкладки горазд.
И всё сомнительнее крайности.
И всё прищуреннее глаз.
* * *
Владимиру Макарову
Синие тени легли на сугробы.
Словно уснули синие птицы.
Стоит спугнуть —
и, крылами захлопав,
Снимется стая,
Не возвратится.
Поезд равнины вращает как диски.
В снежной пыли —
многоцвет полукружий.
Взгляд отведи,
От окна отодвинься,
Чтоб заоконный мир не нарушить.
Чаще столбов телеграфных мельканье.
В зимних пространствах
приморозило...
Так мне и жить с затаенным дыханьем —
Синие птицы,
Скорость,
Россия.
* * *
Дощатый мост.
Дорога на Ишим.
Над маревом плывущие увалы.
И чибисы крикливые,
устало
Взлетающие с утренних лощин.
И свет из тех послезакатных сит
На западе в июле перед жатвой,
Когда с покоса бойкая лошадка
Под сумерками весело трусит.
И колкая сентябрьская стерня.
И паутин сентябрьское касанье...
Родись я под другими небесами —
Во мне, наверно, не было б меня.
Осень
Сплошной пожар.
Оранжевое буйство.
По всей Руси
Глаза смежай и узь!
И, не успев
Одеться и обуться,
Глядеть на диво
Выбежала Русь.
А день высок
Над огненным Обвалом.
И, пламенем
Берез
Оттенены,
К захлестнутым стихией
Перевалам
Восходят
Сосен
Черные дымы.
Пластает лес.
Я с ним
Ни в чем
Не разнюсь.
И мне,
Презрев навеки
Хлябь и твердь,
Бежать в его помешанность и ясность,
Чтоб вместе с ним,
Сгорая,
умереть.
А там —
Кочуй,
душа,
В мирах зазвездья!
А там —
Вершись,
Веществ круговорот!
Придет любовь.
Гляди —
придет известность.
А случай, как сегодня,—
не придег.
Сплошной пожар.
Оранжевое буйство.
По всей Руси
Глаза смежай и узь!
И, не успев
Одеться и обуться,
Глядеть на диво
Выбежала Русь.
Блок. 1917
Плыла в тумане Петропавловка.
Опять болела голова.
Страна раскачивалась
как палуба.
Он узнавал ее едва.
Но там —
за драками и драчками,
За кутерьмой большой воды —
Уже отчетливо маячили
Надстройки
Утренней Звезды.
Там, впереди,—
затворы клацали.
Мело студено
впереди...
Он слышал дальний шаг
двенадцати
И на него
переходил.
* * *
Мы растем быстрей,
чем города,
Где прошли мальчишеские годы.
Оттого-то, может быть,
сюда
Будто не приходим мы,
а сходим.
И за это сразу платим штраф:
Как-никак,
а под ногами
почва.
И не знаешь,
пойман ли журавль,
Но синица выпущена
точно.
Не узнать любимого лица.
Не найти заветного порога.
Далеко-далёко
за леса
Вынесло стрелу твою,
дорога.
А не за горами время жатв.
Многого не надо нам для счастья.
Было бы откуда уезжать
И куда с годами возвращаться.
* * *
Выдумывал,
Строил,
Куражился,
А ты деревенская вся:
Волос проливные тяжести
В ладони,
зажмурившись,
взять —
И шлепаньем детских подошв
По мокрым полам,
над оградами —
Такой молодой
и обрадованный,
Такой неожиданный
дождь.
Откроешь глаза —
и как будто бы,
Года и даль истребя,
Среди полян
незабудковых
Увидишь в детстве
себя.
И смолкнешь...
* * *
Я на донышке капли увидел тебя.
Ты осталась в далеком затерянном дне.
Но забыла дождинку гроза на окне,
Я на донышке капли увидел тебя.
За спиной все померкло-угасло,
уйдя.
В легком сердце
ни смуты
и ни маеты...
Значит, только и было в судьбе моей —
ты.
Я на донышке капли увидел тебя.
* * *
Мы еще вернемся в Ветряки.
И дожди на нас обрушит осень.
И по мокрым травам
Между сосен
Мы пойдем с тобою вдоль реки.
И у старой мельницы,
Где плес
Тишиною издревле сзывал их,
Будем слушать пение русалок
В обомшелом шлепанье колес...
* * *
Стелет черные простыни
По затонам
вода.
Ты — дорогой,
я — осторонь
Через дни и года.
Видно, счастья не выдумать,
Видно, так и пойдет...
Ты всегда
впереди меня
На один
перелет.
* * *
Свет без тени.
Рощи —
мачтами.
Одинокий вскрик
клеста.
Мы становимся прозрачными,
Как осенние леса.
Что утрачено —
утрачено.
А что найдено —
с собой.
Мы становимся прозрачными.
Так что холодно порой.
* * *
А у жизни отсрочек нет.
Час придет —
и бабки подбей.
Только я
через столько лет
Все еще на пути к тебе.
Водит дни журавлиный конвой.
Реки гонят в моря
шугу.
Так и ткнусь в кювет головой
Где-нибудь на последнем шагу.
Ткнусь,
не смяв тишины рядно
В придорожной полынь-траве,
На земле оставив одно —
Завещанье
идти
к тебе.
* * *
И какой же я вежливый —
И словцом
не кольну.
Очень уж не по-здешнему
Август щедр на луну.
Уплывают
глаза твои
В полусон
небылиц.
Я влюблюсь
обязательно.
Ты, смотри,
не влюбись.
Не придумай,
что будто бы
Ты одна
по Руси.
Я немыслимый путаник.
Бог тебя
упаси.
Просто вспомнилась женщина.
Дальний свет.
Вот и льну.
Очень уж не по-здешнему
Август щедр на луну.
* * *
Все в мире сегодня привычно.
Два слова в дверях
невпопад —
И утренней
электричке,
Пожалуй,
я даже рад.
Не надо ни клясться,
ни верить.
Один поворот колеса —
И в сутолочной
круговерти
Ни голоса,
ни лица...
Мгновенье вернуть —
и вглядеться!
Река —
продолженье ручья.
Но очень похожа
на бегство
Вокзальная спешка моя.
Осенняя арфа
Хорошо —
а как будто обидели.
Жестче возраст,
а время добрей.
Растревожил,
Сразил
удивительный
Этот солнечный дождь в сентябре.
Только песни далекие—
чьи они?!
Но, тебя и себя щадя,
Я играю
что-то счастливое
На недолгих струнах дождя.
* * *
Все это было, было, боже.
Куда несет меня, куда?!
Я— заглядевшийся прохожий,
А ты — летящая звезда.
Учусь на собственных примерах.
И говорю свои слова.
Тебе — полет в воздушных сферах,
А мне — седая голова.
Какие домыслы?
О чем ты?!
У сердца тьма забот иных.
Оно скворчит
незащищенно
В ладонях узеньких твоих.
* * *
Тишина за увалом
Оглушенно-чутка.
Слышен в воздухе талом
Шелест крыльев чирка.
Уходи — и напрасно
Ни о чем не проси.
В этих сумерках красных
Только я и красив...
* * *
Мне четыреста лет —
пока!
И считаем вопрос решенным.
А за веками
спят
века
Позабыто
и отрешенно.
Все как есть в тебе молодое.
Ни единой сединки в судьбе
И, не зная, как быть
с тобою,
Я тебя возвращаю
тебе.
* * *
Тяжелей и ровней поплыла
В длинном звоне
моя планета.
Это медные колокола
Над хлебами
тронуло
лето.
Я качнулся и замер в седле.
Мне мальчишествовать расхотелось.
Так уж водится
на земле —
В медь
себя отливает
зрелость.
И судьбы иной не иметь.
Как хлебам в стороне родимой,
Это время и мне
звенеть
Медно,
Выстоянно
И длинно.
* * *
Умерла моя мама.
Отхлопотала.
Отколдовала руками мучными.
Остановились под стулом
устало
Бесшумные мамины туфли ночные.
Сиреневый запах.
Кленовые бусы
Звенят в палисаднике после цветенья.
Но в доме
без мамы
безмолвно и пусто.
По стенам пугливые мечутся тени.
Мелькают года, как в дороге селенья.
Но с прежнею болью —
щемящей, бездонной —
Тепло материнского прикосновенья
Хранит еще каждая вещь в нашем доме.
* * *
Закат себя сожжет вот-вот.
В сплошном огне земля и небо.
Не облака,
а красный лебедь
За красным лебедем плывет.
На целый мир — есть лишь закат.
Есть безрассудно и огромно.
Я у него стою на кромке —
И тоже пламенем объят.
И мне не надо ничего
Уже из жизни ежечасной.
В глазах действительное счастье
Или предчувствие его.
* * *
Наших душ господь не покарал.
Но за каждым —
будто прегрешенье.
И за перевалом перевал —
Ниточкой костров самосожженья...
Холодом пронизанный простор.
Звезды и гранит на перевале.
В стороны кидается
костер
Нашего высокого привала.
Стихи из кинозала
Мне этого больше не вынести!
Воздетые куклы
рук.
В монументальной картинности
Навис над столом
хирург.
И вот уже слава —
около.
Цветы победившим рукам.
Позирующего
доктора
Улыбка
во весь экран...
Да нет же!
В свою бессонную
Работу только включись —
До поля
операционного
Сужается жизнь.
* * *
По-над кварталами
Синяя марь.
Тихо.
Оттаянно.
В городе март.
В городе тихий рассеянный свет.
У настроения
Имени нет.
Путь наугад.
И слова невпопад.
Вечные аисты
Где-то летят.
Где-то в рассеянном свете возник
Их наплывающий медленно крик.
Мой аистенок,
Валясь на корму,
Тянет спросонок
Ручонки к нему.
Тянет ручонки,
Светя из-под век,
Дерева жизни
Зеленый побег...
Путь наугад.
И слова невпопад.
Белые аисты где-то летят.
Тюменские этюды
Жизнь,
Меня не води под локоть,—
Надо честной быть
на года.
Широко,
Далёко-далёко —
Разливанная водь,
вода.
Чертополье.
Шаманский танец.
Ходит истина здесь
нагой.
На сухих пятачках
не встанешь,
И одной не встанешь
ногой.
А попробуй рискни некстати —
Не отыщет никто
следа...
Что за люди,
которые встали
Здесь
обеими —
и навсегда?!
* * *
Говорим о работе
вскользь.
Лишним словом не тронем.
Пассажирский
Тюмень — Тобольск
Отошел от перрона.
Встречный ветер упруго вит.
Слаб —
отстань и останься.
Делать дело торопит вид
Обживаемых
станций.
Нотный стан —
из стальных полос.
Шпалы —
азбукой нотной.
Будто музыка
для колес,
Для разлук
и работы.
Так и следует рельсы класть
Через топи округи!
Это тех,
кто прошел до нас,
Настроенье
и руки.
Пядь за пядью —
за падью падь.
Метод прост и отлажен.
Нам прокладывать-пробивать
Эту музыку
дальше.
Лет не очень велик запас.
Жизнь разумней используй...
Север
вглядывается
в нас
Куполами
Тобольска.
Урай
Падал ветер с Уральских гор,
Бил в шаманские бубны.
И казалось:
земля югор
Вечно глушью пребудет.
Глушь на что только не щедра —
Буреломы,
Бураны...
Просто не был еще
Урай
В это время Ураем.
Люди шли —
и не как-нибудь:
Поиск, он или — или.
Отмечали упрямый путь
Лишь костры да могилы.
Но маячила тень копра
Одержимо над краем,
Потому что уже
Урай
Становился Ураем.
Славы
случаю
не отдай —
Были воля и опыт.
Он искал и нашел,
Урай.
Поднял вышки над топью.
Он другие вел времена
В глухомань с сотворенья.
И предсказывал
имена
Самотлора,
Тюмени...
* * *
Жизнь закружит —
и не встречусь,
Разойдусь в пути
с тобой.
Ты приснись мне,
Междуреченск,
Солнцем,
Лесом
И водой.
Сотвори счастливый праздник!
Разнеси
для новизны
Откровенный запах краски
И распиленной
сосны.
И пока
на перекатах
Навигация,
сезон,—
Дымный след потянет катер
Над рекой
за горизонт.
И его гудкам над плесом
Отзовется вновь она
Оселками сенокоса
Луговая сторона.
* * *
Разъята хлябь
пропащая —
Была и не была.
Летит в тайгу
свистящая
Бетонная
стрела.
Полета не задерживай!
Ошметьями
вразброс
Болота
проржавевшие
Летят
из-под колес.
И нет руля
послушнее,
Наверное,
в стране,
Чем этот руль
в веснушчатой
Гранитной
пятерне.
* * *
На берегах Инк-ван-Югана,
Полгода горько веселясь,
Из-за тебя рвались баяны,
Связь телефонная рвалась.
Тайга—
кому какое дело?!
Законы —
в рае шалаша...
Ты собралась —
и улетела.
А показалось —
в лес ушла.
Что над тобой сомкнулись кроны,
А за тобою —
иван-чай.
Случайно
ночь
звезду уронит,
Всплеснет волною
невзначай.
Луны серебряные трубы
Взойдут над лесом...
До сих пор
Всё ждут чего-то лесорубы,
И не вступают в разговор...
Письмо сыну
Необъятен наш Север,
Сева,—
Столько дней и ночей езды!
Очень много деревьев слева,
Справа —
очень много воды.
Только это —
для стихотворенья.
А на самом деле —
беда:
Или в воду вошли деревья,
Или их затопила вода.
И над всем —
комарье
беспощадно
Бесконечную тянет нуду.
Редко-редко где есть площадки
Из песка,
Как в детском саду.
И на этих площадках для взрослых
Вырастают на все года
Не игрушечные,
а вовсе
Настоящие
города.
Никакие не тары-бары,
Ты за розыгрыш
не сочти.
И асфальтовые тротуары,
И дома до небес
почти.
И понадобились для работы
(А работы —
только начни!)
Вертолеты
И самолеты,
Самосвалы
И тягачи.
Необъятен наш Север,
Сева,—
Столько дней и ночей езды!
Очень много деревьев слева,
Справа —
очень много воды.
Я на вышках —
с буровиками,
Я со сварщиками—
у огня...
Ты расти у меня великаном.
Ты великим расти у меня.
Тюмень
Обложили Тюмень болота.
Обступили Тюмень леса.
Постоянно
в ее широтах
Непогодные небеса.
Перекрыты пути-дороги.
Соизмерь.
Рассчитай.
И взвесь.
Если черти ломают ноги,
То, наверное, только здесь.
Отступи и не пробуй силы.
Горизонт не проступит,
стерт.
Теплоходу
причал опостылел,
Самолету —
аэропорт.
Обложили Тюмень болота.
Обступили Тюмень леса.
Постоянно
в ее широтах
Непогодные
небеса.
А под нею —
не слышно разве?! —
А под нею
ревет-гудит
Голубая
стихия
газа,
Нефти
черный котел
кипит.
Ни замены им, ни отмены.
Пребывают всегда
в цене.
И ни шагу без них
Тюмени.
И ни шагу без них
стране.
...Не сошлешься на то и то-то.
И не скажешь,
что не могу.
Простилает Тюмень болота.
Прорубает Тюмень тайгу.
Носят грузы
вода и воздух
Вопреки
и наперекор...
Государственных планов
поступь.
Государственный
разговор!
ПОЭМЫ
Снежная повесть
1
Вот так-то вот —
неважные дела.
Весь белый свет метель перемела.
И что за бес вчера меня попутал —
К тебе ли отправляться
на попутных?Г
Ни колеса.
Ни полоза.
И мгла.
Сошли от ветра кустики в изложины.
А мне — на ветер.
Вне — наоборот.
Тебе о том и мысли не придет,
Где я сейчас плутаю,
обмороженный.
Меняя самолеты на бегу,
За три часа две тысячи-то верных
Неблизких километров я отмерил.
А сорока —
за сутки не могу,
Былинка на негнущемся снегу.
2
Метель в сугробах спит в изнеможенье.
Я не сумел увидеть в ней знаменья,
Хотя она знамением была.
Твои признанья —
крошки со стола.
Глаза
студеней,
сумрачней колодца.
Мне ничего на жизнь не остается.
Уходят даль и высь из-под крыла.
Я опоздал.
И все, пожалуй, правильно.
Натянутая ниточка
слаба.
Чужие,
незнакомые слова.
Чужим дыханьем
комната
отравлена...
На тысячах гектаров —
снежный день:
Далеких звезд дневное отраженье.
На ум в потустороннем отрешенье
Различная приходит
дребедень.
Я говорю:
— Ну как твои больные?
Шумны говоруны,
Тихи молчальники?
Круты ли нравом сельские начальники?
Прошу, чтоб снег и ветер отменили.
А сам не знаю, чем же жить отныне...
Тяну в чащобы узкий след лыжни.
А надо мной восходят в небо
древне
Спокойными вершинами
деревья.
Они сейчас мне только и нужны,
Высокие
покои
тишины.
3
Ненужный разговор.
И время позднее.
И не спросить, куда и кем ты позвана.
В твоих ушах —
твои тетерева.
Мои второстепенные слова —
Февральский снег
на вымерзшие озими.
И нечего мне делать в этом доме,
Где я перед бедой —
как на ладони.
Готов краснеть от собственного лепета.
Из сказок
улетают
гуси-лебеди
И косяком
идут
на водоемы...
Я думал:
при тебе не надо помнить,
Что душ людских *
глубок и темен
омут.
Мети, метель.
Звени во все бубенчики.
В конечном счете счастье неизменчиво:
Оно то не догонит,
то обгонит.
Мети, метель.
Знамений и примет
Не принимало сердце —
и не примет.
Но Дед Мороз—
он в скоморошьем гриме,
Но в снежной кутерьме
просвета
нет.
Так у меня сегодня руки ломит
По нашим нерожденным и ненянченным,
По нашим детям —
девочке и мальчике...
Мне возвращаться долго —
этих комнат
Уже ни смех
Ни плач их
не наполнят.
4
Я — дальний путник у твоих ворот.
И год пройдет,
И десять лет пройдет,
А мне тебя,
оглядываясь,
слышать
Под каждым небом
И под каждой крышей
Оставшиеся годы напролет.
Прости-прощай.
Ни имени, ни отчества.
Морозных окон лунная парча.
И моего касается плеча
Холодною ладонью
одиночество.
Уходит ночь по Млечному Пути.
Восток
светло
приподнят над лесами.
Встающий день
коня впрягает в сани.
Прости-прощай.
Но более —
прости,
Что ничего
не удалось
спасти.
5
Всему на белом свете свой черед.
Как бы хлеб-соль пришельцу предлагая,
Нет-нет на пень со снежным караваем
С пихты
солонкой
шишка упадет.
И старый кедр с нашивками сверхсрочника
У просеки
возьмет
под козырек.
Здесь долгий путь любви моей
пролег.
И вахта у него
еще не кончена.
Он помнит лица,
Помнит имена.
Подробностей — не помнит.
И не надо!
Друг друга понимаем с полувзгляда.
Лежит в снегах лесная сторона.
В душе
ни сожаленья,
ни упрека.
Нет у любви
ни бога,
ни пророка.
И, значит, юность все-таки права.
Сама собой права как такова.
Она — страна,
где пристани —
без росстаней,
Где лунным светом залито окно.
Вот только вечной быть ей не дано,
Но и за это ей дожно быть воздано.
Ты говоришь мне прежние слова,
Которые просты как дважды два.
Но я навек у этих слов во власти.
И никакие годы и напасти
Так и не могут снять их колдовства...
Сейчас дойду до этого пригорка —
И из зимы далеких лет услышится,
Как незавидной доли
горнолыжница
В моих руках хохочет от восторга.
А было страшно,
что ни говори.
Дрожат в ресницах капельки испуга.
На бурых конопляниках в округе
Цветут с веселым криком
снегири.
6
За мною юность —
лунными обозами.
Позванивают розвальни полозьями.
Ты от меня за тысячи застав
Ушла,
воспоминаньями не став,
А став морозной роздымью
под звездами.
Нас кружит круг,
один из многих вечных.
И ни на что ни строчкой не посетовать
Но по тебе,
не знающая этого,
Я сравниваю
встреченных
и встречных.
И за гаданье рук не золочу.
Живая жизнь
не присказка,
не сказка.
Я так хожу,
как будто бы коляску
Перед собой по улице качу.
Нелепо жить забытыми обидами.
Ты в памяти — невестою на выданье.
В каком краю
живут мои послы,
Мои несостоявшиеся сваты?!
Собрать на кофе —
и к тебе послать их!
Накрытые
нетронуты
столы...
РЕКА
ПРОЛОГ
Как много их,
великих без заслуг!
Отшатываясь в страхе суеверном,
Который год выходишь к ним
на стук,
Выходишь к ним,
а никого
за дверью.
Всё те же тени мутят белый свет:
— Пошто не возят нас в автомобиле?!
Ну да, нас нет.
Но если даже нет —
Мы быть могли,
А может быть, и были...
Все объяснимо.
И не вразуми!
И ни одной претензии не снято.
И на одном
ты можешь доказать им —
Они тебе докажут
на семи.
РАЗГОВОР НАД РЕКОЙ
Вам сколько лет?
Пора бы быть умней.
Не вскидывайте голову —
нелепо.
Судьба судьбой,
Но человек —
по мне,—
Он сам себя в конечном счете лепит.
Ему —
по мне —
зазорно жить зудя.
Не с крыши начинают строить зданье.
Уж эти надоевшие страданья
Замешкавшихся в поисках себя!
У счастья слишком много едоков.
Не очень разживешься на готовом.
Давно
жар-птиц
закончился отлов.
Давным-давно
пособраны
подковы.
С чего сыр-бор?!
А впрочем —
ерунда.
У вас глаза —
как восемьдесят восемь.
Но все-таки,
когда приходит осень,
Должны же быть слышнее
поезда!
По-из-за окоема
окаянно
Должны же дуть ночные холода!
Как пристани оставив города,
Река уносит воды
к океану.
И отвлекало,
да не отвлекло.
Не потерялся след ее в урманах.
И для меня сейчас
ее туманов
Целебнее парного
молоко.
Я умереть заставил бы слова,
Чтоб хоть однажды
неким из бывалых
Загоризонтных далей
синева
В глаза светло и молодо
упала.
Простите,
но у вас не взгляд, а вздох,
И во весь-то рост поднимается возраст.
Мы стоим перед ним —
словно дети в трико.
Человек над рекой,
объявляется розыск
Расхитителей дней,
человек над рекой.
Вы простите мне тот разговор бестолковый.
Я хотел вам сказать,
что не падайте ниц.
Нам-то что,
если пособирали
подковы,
Нам-то что,
если переловили
жар-птиц?!
_Эпилог_
Река течет на Север,
далеко.
И попусту ее не окликайте.
Поверженными кедрами
на карте
Через Сибирь
Так много их легло.
Им дела нет до наших бурь в стакане.
И кедрам, значит, стоило упасть.
Но только и над нами
эта власть
Ветров и льдов,
Ветров и океанов.
Гремят-грохочут,
пробуя и зля,
Что вопрошать —
откуда ты и кто ты?!
В нас испокон
гудмя гудят
работы
На полных оборотах
дизеля.
Чтоб выгореть до капли —
и каюк.
Мы все уходим к вечному ночлегу.
Судьба судьбой.
Товарищ
капитан.
Мужик что надо.
Лоций
И в руки не берет.
И сам
перевернется,
И нас
перевернет.
Его характер шалый
Немногим
по нутру.
Дойдут дела,
пожалуй,
До бунта
на борту.
Дойдут —
и очень просто:
Волнуется
народ.
Какого
пароходства
Веселый
теплоход?!
За чемоданы —
эти,
За валерьянку —
те.
На необычной
третьи
Какой-то
высоте.
Мы вышли в понедельник.
И вот
до четверга
Нам море
по колено
И жизнь
не дорога.
За кои это веки
Увидеть суждено,
Когда
у человека
Лицо
обнажено?!
Но только
человеку
Не знать судьбы,
отбившейся от рук...
Река течет на Север,
далеко.
Дымком и дымкой даль обволокло.
В прохладном свете,
В поднятости синей
Еще огромней мир,
Еще вместимей
От высоко стоящих облаков.
ОГНЕННЫЕ КОЛОКОЛА
ПОЭМА О РЕВОЛЮЦИИ
ГЛАВЫ ИЗ ПОЭМЫ
Я буду бурей.
Скалы
скулами
Уткнутся грузно в шар земной.
Моря с китами и акулами
На берег выбросятся свой.
И разобьются в брызги синие.
А из придонной темноты
Под солнце
гордыми вершинами
Взметнутся горные хребты.
Карой Лигети
Вольный перевод с венгерского
«...Лигети — венгерский революционер-коммунист; в 1917 году стал членом Омской большевистской организации... в боях против белочехов командовал красногвардейским отрядом...»
Из материалов Омского облгосархива
Дневниковые записи, стихи Кароя Лигети — в основе этой поэмы о революции.
БУДАПЕШТ
Пролог
«Я — борьба неблагословенная, я — борьба, не имеющая знамени. Но дрожат дома богачей и поет мир оборванцев, если над ними витает душа моя...»
Ветер гонит поземку по голым булыжникам.
Фонарями расшатана стылая тьма.
К очагам человеческим подступы ближние
Занимает в беззвездную полночь зима.
Город утром проснется —
и сложит оружие.
И условий не выторгует наперед.
Через сутки-другие предательским кружевом
Иней в нищих квартирах простенки пробьет.
Разошлась-расходилась метель —
и не сдерживай!
Старой ведьмы в ворота колотит клюка.
Так старается ночь, чтобы в душах
отверженных
Не осталось для радости ни уголка!
Город просит пощады.
Столетними башнями
Город в мутное небо безмолвно воздет.
Сколько к горю сегодняшнему и вчерашнему
С этой ночью прибавится завтрашних бед?!
Нe понять, не услышать всевышнему —
где уж там!
И молитвами вымолить счастье —
не тщись.
Вот и этим,
на улицах зябнущим,
девушкам
Зарабатывать станет труднее на жизнь...
Ветер гонит поземку по голым булыжникам.
Фонарями расшатана стылая тьма.
К очагам человеческим подступы ближние
Занимает в беззвездную полночь зима.
И готов задохнуться от ярости
Лигети.
В зыбком свете не щеки —
а два желвака.
Ни к какому-то счастью
Дорогу не выгатить,
Не подняв
сокрушающего
кулака.
Будто где-то в три смены работает фабрика,
На-гора выдавая беду за бедой.
Не усмешкой кривой надо ненависть сдабривать,
А знамена борьбы поднимать над собой.
Мои стихи —
мое предбурье.
Мой век у той черты,
когда
Тяжеловесно
брови хмурят
Насупленные
города...
Мой век —
последняя прямая.
Ему простор —
а не закут.
Колоколами
над Дунаем
Удары молота плывут...
.....................................
Запрокинется мертвое тело эрцгерцога.
Дымным пологом
порох
затянет зенит.
А колеса эпохи быстрее завертятся.
Души вставших из сутеми —
даль просквозит.
Часть первая
ШЕСТНАДЦАТЫЙ ГОД
«...Куют меня испытания, только бы не перековали... неволя всегда мучительна. Кто мне покажет довольного раба? Войди в душу любого — и увидишь величайшие башни ненависти, над которыми... глухо бьют, наливаясь страшной тяжестью, огненные колокола возмездия...»
Атака
Земля как упала —
так и
Распластанною
замерла.
К бикфордову шнуру атаки
Команда фитиль поднесла.
Рвануло,
Хлестнуло по нервам
И вытолкнуло
в прорыв.
И, кажется, не было первых.
И не было, значит, вторых.
Лишь охнул, осыпавшись, бруствер
Да ветер скользнул со щеки.
Неровная линия
русских
Навстречу качнула штыки
По травам,
По рвам,
По осколкам
Расшвырянных луж —
сапоги.
Солдатским исполненным долгом
Оплатятся чьи-то долги.
Внезапная конница
логом
Выносит клинки наголо.
У Кароя Лигети
ноги
Судорогой
свело.
Свистящая молния стали
Оттуда,
где небеса.
И красным туманом застлало
Расширившиеся
глаза.
Куда-то
Беззвучно и круто
Земля
пошла
кувырком.
Над смолкшею бранью орудий
Вдруг зазвенел
камертон.
С бортов планеты сползая,
Разламывался
Будапешт,
Овихренный вспугнутой стаей
Валюты,
Ворон
И депеш.
Одною рукой
за корону,
Другою —
за параллель
Цеплялся
хозяин
трона,
Нации
и земель...
В ушах неотвязно и тонко
Звенел и звенел
камертон.
Земли
гранитные
тонны
Куда-то
шли
кувырком.
То вдруг
Из атаки отбитой,
Ознобом
обдав
ледяным,
Подкованные
копыта
Опять
возносились
над ним.
По зарослям пыльной полыни,
Поднявшейся выше колен,
Носилки качались и плыли
С поручиком Лигети в плен.
Плен
То солнце багровое выкатит.
То месяц к звездам пристынет.
Под стражей
поручика Лигети
Везет на телеге Россия.
По ярам над древними реками,
По трактам — степями большими.
А рядом —
дремучая непроглядь
Сермяжного нижнего чина.
Конвойные?
Пленные?
Лицами
Серей невозможно слиться.
Разлады
между столицами,
А пыль над солдатом клубится.
На тракт
Босиком и без пояса
Выходят молчать деревеньки.
Презренье брезгливо покоится
На веках полковника Дьенге.
Полковник Дьенге
— Поручик!
Мы, кажется, преданы.
Чем дальше, тем это яснее.
Приносятся в жертву передние,
Чтоб задним жилось веселее.
Но нам не ходить
в затолканных:
Научены жизнью вдосталь.
Пусть солнце светило только бы,
А место под ним —
найдется...
Дослушивать —
дело лишнее.
Забудься —
и родина встанет
На каждом углу
униженно
Просящею
подаянье.
Как рекрута память не вышколишь.
И каждое утро,
сутулый,
К отцовской кузнице Кишкёрёш
Потянется с хламом кастрюльным.
За жизнь свою долгую-долгую
Он помнит себя,
бездомный,
Под плетью,
Под мором
и только вот
Под солнцем себя не помнит.
Ему ли веселья столичные,
Столичные притязанья?!
Лежит
такая же нищая
Империя
перед глазами.
Как будто столба
пограничного
Еще и не миновали.
Стекают былинки пшеничные
С ладоней солдат на привалах.
И родина —
не примерещена.
Все чаще
За каждым кордоном,
Она представляется
женщиной,
Живущей в пустующем доме.
То створка ли стукнула,
Дверка ли?!
Ах нет —
у соседей напротив.
Ночами в зияющем зеркале
Сынов ее призраки бродят...
То солнце багровое выкатит.
То месяц к звездам пристынет.
Под стражей
поручика Лигети
Везет на телеге Россия.
По ярам над древними реками.
По трактам — степями большими.
А рядом —
дремучая непроглядь
Сермяжного нижнего чина.
Конвойные?
Пленные?
Лицами
Серей невозможно слиться...
А может, не теми границами
Прошли по планете
границы?!
Стена
Она как идол.
И не докричаться.
Столетьями вражды возведена,
Она на вид нема и беспричастна,
Безликих лиц китайская стена.
Но опрокинь барьеры и заставы —
Увидишь в гулкой тишине предбитв,
Как ненависти сдавленная лава
В вулканах душ клокочет и бурлит.
И перед ней замрешь оторопело.
Как жестко сжат окаменевший рот!
Еще толчок —
и долгое терпенье
Прорвавшеюся яростью рванет!
И камня не останется на камне.
Такого накопилось у людей!
Но не затем взрываются вулканы,
Чтобы творить трагедии Помпей.
Куда он,
твой гонец свободы,
услан?!
Какой дорогой?!
Встань и покажись!
И пусть для этой лавы станет руслом
Твоя к прозренью вышедшая жизнь.
Земля живет предчувствием раскола.
И как перед атакой замерла.
Мятежный дух срывается с прикола.
И огненные
бьют
колокола.
Часть вторая
СЕМНАДЦАТЫЙ ГОД
«Ах, вон отсюда, в грозовую опасность, в шторм, в другой край, в среду других народов, где произвол не связал разума и горячие пламена разжигают бурю... ...Не томите себя ожиданьем на этой кровавой земле. Пусть зажигается горечь столетий! Пусть гибнет вместе с господами древнее венгерское болото!
...Вперед, на восточные баррикады! В восточных городах окунем свои мечи в гнусную господскую кровь!..»
Первый монолог Кароя Лигети
Из плена вышел я в плену.
Я разобрался в этом громе,
С которым Через всю страну
Катилась царская корона.
То недосол.
То пересол.
Как прежде, правда вне закона.
Мой путь единственный привел
Меня под красные знамена.
Сдалась китайская стена —
Иной истории страницы.
И проступали имена,
И обозначивались лица.
Бьет в берега весны
река.
Такое небо голубое!
А жизнь,
завещанная бою,
Пожалуй, будет коротка,
Как взмах клинка над головою.
И, может, в этом весь секрет...
Граница
Плен солдату —
не сладким пряником.
Долго так ему не протянуть.
Вечер —
поздний.
А утро —
раннее.
Спину некогда разогнуть.
Обживаясь в гостиных города
(Там-то общий язык найдут!),
Офицерство берет недорого,
Продавая солдатский труд.
Всюду в родственных связях, сволочи,
Будто дома в чужой стране —
На привычной своей
на солнечной,
Ненавидимой
стороне.
Что с ним дальше,
с солдатом,
станется?!
Только в рельс ударят отбой —
Он
проваливается
в беспамятство,
В сон —
как в омут
вниз головой.
Хоть бы строчку богам накарябали!
Слово
кровью у губ
запеклось.
По неструганым стенам
лагеря
Липкой плесенью —
туберкулез...
Солдатские разговоры
— И так и этак,
дружище Каланьи,
Если не кочки для нас,
то пни.
Будто шакальи морды оскалены.
Мир одинаков —
куда ни взгляни.
Мерзко на сердце.
На сердце —
матерно...
— Ты не на мир —
на людей греши.
Ведь, без гроша оставаясь,
матери
Нам высылают сюда
гроши.
Только начальство на то и поставлено,
Чтобы людям порядок знать.
Где-то вычтено,
Где-то сбавлено —
Словом,
нечего получать...
ПОЛКОВНИК ДЬЕНГЕ
— Прекратить разговоры грязные —
Или в карцере всех сгною!
ЛИГЕТИ
— Все на горло сегодня гораздые.
Я на их стороне стою...
У крыльца
офицерского флигеля
Напряжение —
тетивой.
Негодующий голос
Лигети
Бьет словами
силы взрывной:
— Хватит брать себе долями львиными!
Хватит правилом жить таким:
Обирая солдат на полтинники,
На глаза им класть
пятаки...
Горе кружится черным вороном.
Разворочены хлябь и твердь.
Нам,
от отчей земли оторванным,
Жизнь делить пополам
и смерть!
ПОЛКОВНИК ДЬЕНГЕ
— Вы какому дьяволу проданы?
Образумьтесь,
поручик!
Стыд.
Все простит и забудет
родина,
Но предательства —
не простит.
Кто на взбалмошный крик оглянется?!
Мрут как мухи?
В холст обряди!
На задворках у каждой нации
Этой дряни —
хоть пруд пруди!
Развели демагогию книжную!
Бестолковая голова,
Если мы
в этой сваре выживем,
Значит, родина будет жива...
Беспросветны глаза навыкате.
Забубенность —
я тебе дам!
С плеч срывает погоны
Лигети —
И швыряет
к его ногам.
Молодой,
неотступный,
собранный —
Или — или,
от сих до сих! —
В напряженье минуты
особенной
По-особенному красив,
Мало этого вызова?!
Вздрогнули,
Смолкли все голоса.
И раздвинула обе стороны
Пограничная полоса.
Пролегла по планете,
резкая...
Над Россией,
Над каждой судьбой —
Сотрясающий выстрел крейсера,
Вызывающего на бой.
Поднимается
новая Венгрия.
И уже за Лигети
он
Обозначивается
шеренгами,
Красной гвардии
батальон.
Сложит голову —
но не отступится
Он от кровного
своего.
Принимает его
Революция
И рассчитывает
на него.
Часть третья
ПРОДОЛЖЕНИЕ НАЧАЛА
«Там мне быть, где сражаются наши войска, идущие из темноты и несущие ценности миру... Никогда не ждал свободы, равенства, братства от убийц миллионов, ибо от угнетателей нельзя ждать ничего иного, кроме угнетения...
...Черные бароны Венгрии! Из снежных пустынь Сибири шлем вам громовые слова ненависти и проклятья!..»
КРИК ЗЕМЛИ
В зал исполкома идут и идут,
Лично ответственны будто бы.
Брошен в махорочный гуд
«Ундервуд»
Сложный клубок распутывать.
Войны никак не допишут строки.
Войны не смотрят под ноги.
Волости,
Страны,
Материки
Ими на воздух подняты.
Вот и все пасмурней хмурится день.
Хмурится день по-недоброму.
Руки отобраны у деревень.
У городов
отобраны.
Скорбно молчание вдов и сирот.
Выстыли трубы над крышами.
В мир
из-под черных платков
недород
Смотрит пустыми нишами.
— Мира! — Земля исступленно кричит
Каждой своею клеточкой.
Городу тяжко.
На сердце горчит.
Боль его —
боль человечества.
Сам он
заваливается
на корму,
Голыми
дрогнув
мачтами.
Голода черствую корку
ему
Сколько еще
размачивать?!
В зал исполкома идут и идут.
— Где бы тут место выгадать?!
В гуде махорочном
«Ундервуд»
Не успевает за Лигети.
ЛИГЕТИ
— Войны никак не допишут строки.
Войны не смотрят под ноги.
Волости,
Страны,
Материки
Ими на воздух подняты.
Только последняя будет строка —
Время такое грянуло...
Общее небо
материка
В общих глазах собрания.
Петлю
захлестывающая
беда
Залу
понятна
полному...
Голос людской унесли провода
К чуткому сердцу
Смольного...
............................................
Из большевистской России экспресс?!
Но, господа, не много ли?
В тысячеверстной далекости
Брест
Блики бросает моноклями.
Он отвергает.
Куражится.
Но
Трудно ему не попятиться,
Чувствуя —
с часу на час за спиной
Русское эхо прокатится.
Тучей надвинься —
а каплей стеки.
Красные призраки —
вот они.
К подписи подпись —
и в землю штыки
Всеми фронтами
воткнуты...
..................................
Мир не успел вернуться сюда.
Звякнули
полки
блюдцами.
С рельсов поводят
бронепоезда
Жерлами
контрреволюции.
БЕРЕГ
Дорога вконец от дождей расползлась.
Телеги —
в суглинке по оси.
И кони коленями падают в грязь,
Как будто прощения просят.
Четвертые сутки подряд
отряд
Несет на себе
обозы.
Что город оставлен —
не он виноват.
Но что в этой истине пользы?!
Сутулит спины чувство вины.
Все дальше от Омска
мадьяры.
Костры их привала
отражены
В ночном Иртыше
под яром...
Усы пощипывает рука.
Брови сошлись сурово.
В блокноте у Лигети
Жестче строка
И тверже от слова к слову:
— Пусть враг идет на приступ, на таран,—
Назад ни шагу,
красные мадьяры!
Над нами все слышнее по утрам
Победных пушек дальние удары.
И пусть прибой нас к берегу прибил,
Не скитом мы раскинуты, но станом.
В последний бой с врагом
и из могил
Мы в цепи атакующие встанем.
И в дни торжеств шагнем за тот рубеж,
Где солнце отвоеванное светит,
Где благодарный красный Будапешт
Цветами и объятьями нас встретит...
Спокойная ночь у костра
до трех.
А после трех
ночи
На берег выносит река
юнкеров,
И белочехов,
И прочих.
Внезапный наскок их упруг и ретив.
И не таких, мол, громили!
Наперекос
орущие рты.
Наперевес
карабины.
Сровняют с землей,
не оставив следа.
Что значит
орешек
для глыбы?!
Но этот народ
уже никогда
С границ Октября
не выбить.
И берег
берет
врага
в оборот,
В песок
зарывает
носом...
Пришедший на помощь врагу
пароход
Громоздко
навис
над плесом.
На палубе щурятся —
с бала на бал.
Без недомолвок,
тут же,
На берег пошел
за обвалом
обвал
Шестидюймовых
пушек.
................................................
Безмолвие.
Сумерки.
Ни души,
Где сила
схлестнулась
с силой.
Остатки отряда отсюда ушли
Легендою в подвиг России.
ЛЕГЕНДА
О ней —
застучавшие ставни,
И слухи,
И воронье.
И, кажется, воздухом стала
Летучая слава ее.
То лесом,
То степью,
То полем —
Стремительной тенью крыла.
По селам плывут с колоколен
Безбожные колокола.
Над сходкою,
сдвинувшей брови,—
Агитационный
талант.
Легенда во плоти и крови
Мутит мужиков по тылам.
Слова раскаленные —
с лёта.
В порыве —
клинок наголо.
Трубач шелохнется —
и в седла,
Стремян не коснувшись,
село.
И вместе с легендой растает,
Оставив в суслонах хлеба,
У пыльных околиц
оставив
Незрячие статуи баб.
Дозорными их ожиданий
Мальчишки не слазят с трубы —
Но только за дальней деляной
Костров
голубые
столбы.
Легенда.
Легенда.
Легенда.
Под седлами взмокла кошма.
Опять,
Наведенная кем-то,
Погоня по следу пошла.
И собственный след потеряла.
Сомкнулись листва и трава...
На месяцы
опережала
Легенду людская молва.
И ей —
ни преград, ни пределов.
И, дни взбаламутив до дна,
Стремительной тенью летела
По странам планеты
она.
От сел к городам —
перекатом.
И бредила далью другой,
Бунтующие
баррикады
Оставив в пути за собой.
Подмяв под себя пьедесталы,
Разламывался Будапешт,
Овихренный вспугнутой стаей
Валюты,
Ворон
И депеш.
Свое утверждая начало
Над сильными мира сего,
Один за другим занимала
Легенда кварталы его.
Над паникою
угорелой,
С утра осадившей вокзал,
Оборванною
параллелью
Оборванный провод
свисал.
ЭПИЛОГ ВТОРОЙ МОНОЛОГ КАРОЯ ЛИГЕТИ
День и ночь все тот же опрокинут
Надо мною черный небосвод.
Молча атакующий противник
Рук убрать с гашетки не дает.
Не стряхнуть со лба мне прядей мокрых.
Глаз не отвести от цели мне.
Как глухонемой синематограф,
Кадр остановивший на стене.
Напряженье на последнем вдохе.
Не разъять сощуренных ресниц.
Проложила твердый курс эпоха
На определение границ.
В прорези —
насупленность кривая
И к бедру прижатое цевье.
Я самим собою прикрываю
Первые позиции ее.
Тишина прицела не накренит,
Не обманет сердца,
заманив.
Лучшее мое стихотворенье —
Двадцать восемь прожитых моих.
Долог бой.
Годам передавая
Суть вещей великих и простых,
Через мой окоп
передовая
В ваши дни уходит,
не остыв.
О другом мне в душу не трезвоньте!
Отблесками схваток и осад
Над ее прямой
у горизонта
Ломаные молнии висят.
Анатолий Иванович Васильев
Стихотворения
* * *
Некогда дань платить мелочам.
Падают звезды по вечерам
В стынущий август,
В густые овсы —
И останавливаются
часы.
Тихо.
Как в зале после спектакля.
Капают с крыш монотонные капли.
Веско и выразительно —
будто
Капают кровные наши минуты.
Сколько их в капельнице?
Не считано.
Могут и кончиться неожиданно...
Песня о ночных шагах
Над кварталами звезд как из короба.
Небеса в тишине строги.
В электрических сумерках города
Одиноки мои шаги.
Мы вольны от беды занавеситься.
И от боли уйти
вольны.
Только я, как пропавшие без вести,
Все иду из большой войны.
Все путями-дорогами длинными.
И вернусь ли к кому
когда?!
Пролетят журавлиными крыльями
Над моей головой года.
Где-то будет последняя станция,
За которой уже ни зги.
Но в ночных переулках останутся
Как надежда мои шаги...
Отгоревшие окна умерли.
Ночь не ночь —
затаенный вдох.
Города в электрических сумерках
Одиноки как души вдов.
* * *
Всё те же споры в свете ламповом.
Поэмы.
Формулы.
Мазки.
Друзья отчаянно талантливы.
Хоть отойди да шапку скинь.
Их соль и суть —
упрек насмешливый
Мастеровым и мастерам.
Их тесто так давно замешано —
Пора бы быть и пирогам.
А вот увы.
Смолкаешь замкнуто.
И локти вдавливаешь в стол.
Уж возраст за полдень.
А сам-то ты
Как далеко от них ушел?
Кого учить?!
Сплошная грамотность.
Любой на выкладки горазд.
И всё сомнительнее крайности.
И всё прищуреннее глаз.
* * *
Владимиру Макарову
Синие тени легли на сугробы.
Словно уснули синие птицы.
Стоит спугнуть —
и, крылами захлопав,
Снимется стая,
Не возвратится.
Поезд равнины вращает как диски.
В снежной пыли —
многоцвет полукружий.
Взгляд отведи,
От окна отодвинься,
Чтоб заоконный мир не нарушить.
Чаще столбов телеграфных мельканье.
В зимних пространствах
приморозило...
Так мне и жить с затаенным дыханьем —
Синие птицы,
Скорость,
Россия.
* * *
Дощатый мост.
Дорога на Ишим.
Над маревом плывущие увалы.
И чибисы крикливые,
устало
Взлетающие с утренних лощин.
И свет из тех послезакатных сит
На западе в июле перед жатвой,
Когда с покоса бойкая лошадка
Под сумерками весело трусит.
И колкая сентябрьская стерня.
И паутин сентябрьское касанье...
Родись я под другими небесами —
Во мне, наверно, не было б меня.
Осень
Сплошной пожар.
Оранжевое буйство.
По всей Руси
Глаза смежай и узь!
И, не успев
Одеться и обуться,
Глядеть на диво
Выбежала Русь.
А день высок
Над огненным Обвалом.
И, пламенем
Берез
Оттенены,
К захлестнутым стихией
Перевалам
Восходят
Сосен
Черные дымы.
Пластает лес.
Я с ним
Ни в чем
Не разнюсь.
И мне,
Презрев навеки
Хлябь и твердь,
Бежать в его помешанность и ясность,
Чтоб вместе с ним,
Сгорая,
умереть.
А там —
Кочуй,
душа,
В мирах зазвездья!
А там —
Вершись,
Веществ круговорот!
Придет любовь.
Гляди —
придет известность.
А случай, как сегодня,—
не придег.
Сплошной пожар.
Оранжевое буйство.
По всей Руси
Глаза смежай и узь!
И, не успев
Одеться и обуться,
Глядеть на диво
Выбежала Русь.
Блок. 1917
Плыла в тумане Петропавловка.
Опять болела голова.
Страна раскачивалась
как палуба.
Он узнавал ее едва.
Но там —
за драками и драчками,
За кутерьмой большой воды —
Уже отчетливо маячили
Надстройки
Утренней Звезды.
Там, впереди,—
затворы клацали.
Мело студено
впереди...
Он слышал дальний шаг
двенадцати
И на него
переходил.
* * *
Мы растем быстрей,
чем города,
Где прошли мальчишеские годы.
Оттого-то, может быть,
сюда
Будто не приходим мы,
а сходим.
И за это сразу платим штраф:
Как-никак,
а под ногами
почва.
И не знаешь,
пойман ли журавль,
Но синица выпущена
точно.
Не узнать любимого лица.
Не найти заветного порога.
Далеко-далёко
за леса
Вынесло стрелу твою,
дорога.
А не за горами время жатв.
Многого не надо нам для счастья.
Было бы откуда уезжать
И куда с годами возвращаться.
* * *
Выдумывал,
Строил,
Куражился,
А ты деревенская вся:
Волос проливные тяжести
В ладони,
зажмурившись,
взять —
И шлепаньем детских подошв
По мокрым полам,
над оградами —
Такой молодой
и обрадованный,
Такой неожиданный
дождь.
Откроешь глаза —
и как будто бы,
Года и даль истребя,
Среди полян
незабудковых
Увидишь в детстве
себя.
И смолкнешь...
* * *
Я на донышке капли увидел тебя.
Ты осталась в далеком затерянном дне.
Но забыла дождинку гроза на окне,
Я на донышке капли увидел тебя.
За спиной все померкло-угасло,
уйдя.
В легком сердце
ни смуты
и ни маеты...
Значит, только и было в судьбе моей —
ты.
Я на донышке капли увидел тебя.
* * *
Мы еще вернемся в Ветряки.
И дожди на нас обрушит осень.
И по мокрым травам
Между сосен
Мы пойдем с тобою вдоль реки.
И у старой мельницы,
Где плес
Тишиною издревле сзывал их,
Будем слушать пение русалок
В обомшелом шлепанье колес...
* * *
Стелет черные простыни
По затонам
вода.
Ты — дорогой,
я — осторонь
Через дни и года.
Видно, счастья не выдумать,
Видно, так и пойдет...
Ты всегда
впереди меня
На один
перелет.
* * *
Свет без тени.
Рощи —
мачтами.
Одинокий вскрик
клеста.
Мы становимся прозрачными,
Как осенние леса.
Что утрачено —
утрачено.
А что найдено —
с собой.
Мы становимся прозрачными.
Так что холодно порой.
* * *
А у жизни отсрочек нет.
Час придет —
и бабки подбей.
Только я
через столько лет
Все еще на пути к тебе.
Водит дни журавлиный конвой.
Реки гонят в моря
шугу.
Так и ткнусь в кювет головой
Где-нибудь на последнем шагу.
Ткнусь,
не смяв тишины рядно
В придорожной полынь-траве,
На земле оставив одно —
Завещанье
идти
к тебе.
* * *
И какой же я вежливый —
И словцом
не кольну.
Очень уж не по-здешнему
Август щедр на луну.
Уплывают
глаза твои
В полусон
небылиц.
Я влюблюсь
обязательно.
Ты, смотри,
не влюбись.
Не придумай,
что будто бы
Ты одна
по Руси.
Я немыслимый путаник.
Бог тебя
упаси.
Просто вспомнилась женщина.
Дальний свет.
Вот и льну.
Очень уж не по-здешнему
Август щедр на луну.
* * *
Все в мире сегодня привычно.
Два слова в дверях
невпопад —
И утренней
электричке,
Пожалуй,
я даже рад.
Не надо ни клясться,
ни верить.
Один поворот колеса —
И в сутолочной
круговерти
Ни голоса,
ни лица...
Мгновенье вернуть —
и вглядеться!
Река —
продолженье ручья.
Но очень похожа
на бегство
Вокзальная спешка моя.
Осенняя арфа
Хорошо —
а как будто обидели.
Жестче возраст,
а время добрей.
Растревожил,
Сразил
удивительный
Этот солнечный дождь в сентябре.
Только песни далекие—
чьи они?!
Но, тебя и себя щадя,
Я играю
что-то счастливое
На недолгих струнах дождя.
* * *
Все это было, было, боже.
Куда несет меня, куда?!
Я— заглядевшийся прохожий,
А ты — летящая звезда.
Учусь на собственных примерах.
И говорю свои слова.
Тебе — полет в воздушных сферах,
А мне — седая голова.
Какие домыслы?
О чем ты?!
У сердца тьма забот иных.
Оно скворчит
незащищенно
В ладонях узеньких твоих.
* * *
Тишина за увалом
Оглушенно-чутка.
Слышен в воздухе талом
Шелест крыльев чирка.
Уходи — и напрасно
Ни о чем не проси.
В этих сумерках красных
Только я и красив...
* * *
Мне четыреста лет —
пока!
И считаем вопрос решенным.
А за веками
спят
века
Позабыто
и отрешенно.
Все как есть в тебе молодое.
Ни единой сединки в судьбе
И, не зная, как быть
с тобою,
Я тебя возвращаю
тебе.
* * *
Тяжелей и ровней поплыла
В длинном звоне
моя планета.
Это медные колокола
Над хлебами
тронуло
лето.
Я качнулся и замер в седле.
Мне мальчишествовать расхотелось.
Так уж водится
на земле —
В медь
себя отливает
зрелость.
И судьбы иной не иметь.
Как хлебам в стороне родимой,
Это время и мне
звенеть
Медно,
Выстоянно
И длинно.
* * *
Умерла моя мама.
Отхлопотала.
Отколдовала руками мучными.
Остановились под стулом
устало
Бесшумные мамины туфли ночные.
Сиреневый запах.
Кленовые бусы
Звенят в палисаднике после цветенья.
Но в доме
без мамы
безмолвно и пусто.
По стенам пугливые мечутся тени.
Мелькают года, как в дороге селенья.
Но с прежнею болью —
щемящей, бездонной —
Тепло материнского прикосновенья
Хранит еще каждая вещь в нашем доме.
* * *
Закат себя сожжет вот-вот.
В сплошном огне земля и небо.
Не облака,
а красный лебедь
За красным лебедем плывет.
На целый мир — есть лишь закат.
Есть безрассудно и огромно.
Я у него стою на кромке —
И тоже пламенем объят.
И мне не надо ничего
Уже из жизни ежечасной.
В глазах действительное счастье
Или предчувствие его.
* * *
Наших душ господь не покарал.
Но за каждым —
будто прегрешенье.
И за перевалом перевал —
Ниточкой костров самосожженья...
Холодом пронизанный простор.
Звезды и гранит на перевале.
В стороны кидается
костер
Нашего высокого привала.
Стихи из кинозала
Мне этого больше не вынести!
Воздетые куклы
рук.
В монументальной картинности
Навис над столом
хирург.
И вот уже слава —
около.
Цветы победившим рукам.
Позирующего
доктора
Улыбка
во весь экран...
Да нет же!
В свою бессонную
Работу только включись —
До поля
операционного
Сужается жизнь.
* * *
По-над кварталами
Синяя марь.
Тихо.
Оттаянно.
В городе март.
В городе тихий рассеянный свет.
У настроения
Имени нет.
Путь наугад.
И слова невпопад.
Вечные аисты
Где-то летят.
Где-то в рассеянном свете возник
Их наплывающий медленно крик.
Мой аистенок,
Валясь на корму,
Тянет спросонок
Ручонки к нему.
Тянет ручонки,
Светя из-под век,
Дерева жизни
Зеленый побег...
Путь наугад.
И слова невпопад.
Белые аисты где-то летят.
Тюменские этюды
Жизнь,
Меня не води под локоть,—
Надо честной быть
на года.
Широко,
Далёко-далёко —
Разливанная водь,
вода.
Чертополье.
Шаманский танец.
Ходит истина здесь
нагой.
На сухих пятачках
не встанешь,
И одной не встанешь
ногой.
А попробуй рискни некстати —
Не отыщет никто
следа...
Что за люди,
которые встали
Здесь
обеими —
и навсегда?!
* * *
Говорим о работе
вскользь.
Лишним словом не тронем.
Пассажирский
Тюмень — Тобольск
Отошел от перрона.
Встречный ветер упруго вит.
Слаб —
отстань и останься.
Делать дело торопит вид
Обживаемых
станций.
Нотный стан —
из стальных полос.
Шпалы —
азбукой нотной.
Будто музыка
для колес,
Для разлук
и работы.
Так и следует рельсы класть
Через топи округи!
Это тех,
кто прошел до нас,
Настроенье
и руки.
Пядь за пядью —
за падью падь.
Метод прост и отлажен.
Нам прокладывать-пробивать
Эту музыку
дальше.
Лет не очень велик запас.
Жизнь разумней используй...
Север
вглядывается
в нас
Куполами
Тобольска.
Урай
Падал ветер с Уральских гор,
Бил в шаманские бубны.
И казалось:
земля югор
Вечно глушью пребудет.
Глушь на что только не щедра —
Буреломы,
Бураны...
Просто не был еще
Урай
В это время Ураем.
Люди шли —
и не как-нибудь:
Поиск, он или — или.
Отмечали упрямый путь
Лишь костры да могилы.
Но маячила тень копра
Одержимо над краем,
Потому что уже
Урай
Становился Ураем.
Славы
случаю
не отдай —
Были воля и опыт.
Он искал и нашел,
Урай.
Поднял вышки над топью.
Он другие вел времена
В глухомань с сотворенья.
И предсказывал
имена
Самотлора,
Тюмени...
* * *
Жизнь закружит —
и не встречусь,
Разойдусь в пути
с тобой.
Ты приснись мне,
Междуреченск,
Солнцем,
Лесом
И водой.
Сотвори счастливый праздник!
Разнеси
для новизны
Откровенный запах краски
И распиленной
сосны.
И пока
на перекатах
Навигация,
сезон,—
Дымный след потянет катер
Над рекой
за горизонт.
И его гудкам над плесом
Отзовется вновь она
Оселками сенокоса
Луговая сторона.
* * *
Разъята хлябь
пропащая —
Была и не была.
Летит в тайгу
свистящая
Бетонная
стрела.
Полета не задерживай!
Ошметьями
вразброс
Болота
проржавевшие
Летят
из-под колес.
И нет руля
послушнее,
Наверное,
в стране,
Чем этот руль
в веснушчатой
Гранитной
пятерне.
* * *
На берегах Инк-ван-Югана,
Полгода горько веселясь,
Из-за тебя рвались баяны,
Связь телефонная рвалась.
Тайга—
кому какое дело?!
Законы —
в рае шалаша...
Ты собралась —
и улетела.
А показалось —
в лес ушла.
Что над тобой сомкнулись кроны,
А за тобою —
иван-чай.
Случайно
ночь
звезду уронит,
Всплеснет волною
невзначай.
Луны серебряные трубы
Взойдут над лесом...
До сих пор
Всё ждут чего-то лесорубы,
И не вступают в разговор...
Письмо сыну
Необъятен наш Север,
Сева,—
Столько дней и ночей езды!
Очень много деревьев слева,
Справа —
очень много воды.
Только это —
для стихотворенья.
А на самом деле —
беда:
Или в воду вошли деревья,
Или их затопила вода.
И над всем —
комарье
беспощадно
Бесконечную тянет нуду.
Редко-редко где есть площадки
Из песка,
Как в детском саду.
И на этих площадках для взрослых
Вырастают на все года
Не игрушечные,
а вовсе
Настоящие
города.
Никакие не тары-бары,
Ты за розыгрыш
не сочти.
И асфальтовые тротуары,
И дома до небес
почти.
И понадобились для работы
(А работы —
только начни!)
Вертолеты
И самолеты,
Самосвалы
И тягачи.
Необъятен наш Север,
Сева,—
Столько дней и ночей езды!
Очень много деревьев слева,
Справа —
очень много воды.
Я на вышках —
с буровиками,
Я со сварщиками—
у огня...
Ты расти у меня великаном.
Ты великим расти у меня.
Тюмень
Обложили Тюмень болота.
Обступили Тюмень леса.
Постоянно
в ее широтах
Непогодные небеса.
Перекрыты пути-дороги.
Соизмерь.
Рассчитай.
И взвесь.
Если черти ломают ноги,
То, наверное, только здесь.
Отступи и не пробуй силы.
Горизонт не проступит,
стерт.
Теплоходу
причал опостылел,
Самолету —
аэропорт.
Обложили Тюмень болота.
Обступили Тюмень леса.
Постоянно
в ее широтах
Непогодные
небеса.
А под нею —
не слышно разве?! —
А под нею
ревет-гудит
Голубая
стихия
газа,
Нефти
черный котел
кипит.
Ни замены им, ни отмены.
Пребывают всегда
в цене.
И ни шагу без них
Тюмени.
И ни шагу без них
стране.
...Не сошлешься на то и то-то.
И не скажешь,
что не могу.
Простилает Тюмень болота.
Прорубает Тюмень тайгу.
Носят грузы
вода и воздух
Вопреки
и наперекор...
Государственных планов
поступь.
Государственный
разговор!
ПОЭМЫ
Снежная повесть
1
Вот так-то вот —
неважные дела.
Весь белый свет метель перемела.
И что за бес вчера меня попутал —
К тебе ли отправляться
на попутных?Г
Ни колеса.
Ни полоза.
И мгла.
Сошли от ветра кустики в изложины.
А мне — на ветер.
Вне — наоборот.
Тебе о том и мысли не придет,
Где я сейчас плутаю,
обмороженный.
Меняя самолеты на бегу,
За три часа две тысячи-то верных
Неблизких километров я отмерил.
А сорока —
за сутки не могу,
Былинка на негнущемся снегу.
2
Метель в сугробах спит в изнеможенье.
Я не сумел увидеть в ней знаменья,
Хотя она знамением была.
Твои признанья —
крошки со стола.
Глаза
студеней,
сумрачней колодца.
Мне ничего на жизнь не остается.
Уходят даль и высь из-под крыла.
Я опоздал.
И все, пожалуй, правильно.
Натянутая ниточка
слаба.
Чужие,
незнакомые слова.
Чужим дыханьем
комната
отравлена...
На тысячах гектаров —
снежный день:
Далеких звезд дневное отраженье.
На ум в потустороннем отрешенье
Различная приходит
дребедень.
Я говорю:
— Ну как твои больные?
Шумны говоруны,
Тихи молчальники?
Круты ли нравом сельские начальники?
Прошу, чтоб снег и ветер отменили.
А сам не знаю, чем же жить отныне...
Тяну в чащобы узкий след лыжни.
А надо мной восходят в небо
древне
Спокойными вершинами
деревья.
Они сейчас мне только и нужны,
Высокие
покои
тишины.
3
Ненужный разговор.
И время позднее.
И не спросить, куда и кем ты позвана.
В твоих ушах —
твои тетерева.
Мои второстепенные слова —
Февральский снег
на вымерзшие озими.
И нечего мне делать в этом доме,
Где я перед бедой —
как на ладони.
Готов краснеть от собственного лепета.
Из сказок
улетают
гуси-лебеди
И косяком
идут
на водоемы...
Я думал:
при тебе не надо помнить,
Что душ людских *
глубок и темен
омут.
Мети, метель.
Звени во все бубенчики.
В конечном счете счастье неизменчиво:
Оно то не догонит,
то обгонит.
Мети, метель.
Знамений и примет
Не принимало сердце —
и не примет.
Но Дед Мороз—
он в скоморошьем гриме,
Но в снежной кутерьме
просвета
нет.
Так у меня сегодня руки ломит
По нашим нерожденным и ненянченным,
По нашим детям —
девочке и мальчике...
Мне возвращаться долго —
этих комнат
Уже ни смех
Ни плач их
не наполнят.
4
Я — дальний путник у твоих ворот.
И год пройдет,
И десять лет пройдет,
А мне тебя,
оглядываясь,
слышать
Под каждым небом
И под каждой крышей
Оставшиеся годы напролет.
Прости-прощай.
Ни имени, ни отчества.
Морозных окон лунная парча.
И моего касается плеча
Холодною ладонью
одиночество.
Уходит ночь по Млечному Пути.
Восток
светло
приподнят над лесами.
Встающий день
коня впрягает в сани.
Прости-прощай.
Но более —
прости,
Что ничего
не удалось
спасти.
5
Всему на белом свете свой черед.
Как бы хлеб-соль пришельцу предлагая,
Нет-нет на пень со снежным караваем
С пихты
солонкой
шишка упадет.
И старый кедр с нашивками сверхсрочника
У просеки
возьмет
под козырек.
Здесь долгий путь любви моей
пролег.
И вахта у него
еще не кончена.
Он помнит лица,
Помнит имена.
Подробностей — не помнит.
И не надо!
Друг друга понимаем с полувзгляда.
Лежит в снегах лесная сторона.
В душе
ни сожаленья,
ни упрека.
Нет у любви
ни бога,
ни пророка.
И, значит, юность все-таки права.
Сама собой права как такова.
Она — страна,
где пристани —
без росстаней,
Где лунным светом залито окно.
Вот только вечной быть ей не дано,
Но и за это ей дожно быть воздано.
Ты говоришь мне прежние слова,
Которые просты как дважды два.
Но я навек у этих слов во власти.
И никакие годы и напасти
Так и не могут снять их колдовства...
Сейчас дойду до этого пригорка —
И из зимы далеких лет услышится,
Как незавидной доли
горнолыжница
В моих руках хохочет от восторга.
А было страшно,
что ни говори.
Дрожат в ресницах капельки испуга.
На бурых конопляниках в округе
Цветут с веселым криком
снегири.
6
За мною юность —
лунными обозами.
Позванивают розвальни полозьями.
Ты от меня за тысячи застав
Ушла,
воспоминаньями не став,
А став морозной роздымью
под звездами.
Нас кружит круг,
один из многих вечных.
И ни на что ни строчкой не посетовать
Но по тебе,
не знающая этого,
Я сравниваю
встреченных
и встречных.
И за гаданье рук не золочу.
Живая жизнь
не присказка,
не сказка.
Я так хожу,
как будто бы коляску
Перед собой по улице качу.
Нелепо жить забытыми обидами.
Ты в памяти — невестою на выданье.
В каком краю
живут мои послы,
Мои несостоявшиеся сваты?!
Собрать на кофе —
и к тебе послать их!
Накрытые
нетронуты
столы...
РЕКА
ПРОЛОГ
Как много их,
великих без заслуг!
Отшатываясь в страхе суеверном,
Который год выходишь к ним
на стук,
Выходишь к ним,
а никого
за дверью.
Всё те же тени мутят белый свет:
— Пошто не возят нас в автомобиле?!
Ну да, нас нет.
Но если даже нет —
Мы быть могли,
А может быть, и были...
Все объяснимо.
И не вразуми!
И ни одной претензии не снято.
И на одном
ты можешь доказать им —
Они тебе докажут
на семи.
РАЗГОВОР НАД РЕКОЙ
Вам сколько лет?
Пора бы быть умней.
Не вскидывайте голову —
нелепо.
Судьба судьбой,
Но человек —
по мне,—
Он сам себя в конечном счете лепит.
Ему —
по мне —
зазорно жить зудя.
Не с крыши начинают строить зданье.
Уж эти надоевшие страданья
Замешкавшихся в поисках себя!
У счастья слишком много едоков.
Не очень разживешься на готовом.
Давно
жар-птиц
закончился отлов.
Давным-давно
пособраны
подковы.
С чего сыр-бор?!
А впрочем —
ерунда.
У вас глаза —
как восемьдесят восемь.
Но все-таки,
когда приходит осень,
Должны же быть слышнее
поезда!
По-из-за окоема
окаянно
Должны же дуть ночные холода!
Как пристани оставив города,
Река уносит воды
к океану.
И отвлекало,
да не отвлекло.
Не потерялся след ее в урманах.
И для меня сейчас
ее туманов
Целебнее парного
молоко.
Я умереть заставил бы слова,
Чтоб хоть однажды
неким из бывалых
Загоризонтных далей
синева
В глаза светло и молодо
упала.
Простите,
но у вас не взгляд, а вздох,
И во весь-то рост поднимается возраст.
Мы стоим перед ним —
словно дети в трико.
Человек над рекой,
объявляется розыск
Расхитителей дней,
человек над рекой.
Вы простите мне тот разговор бестолковый.
Я хотел вам сказать,
что не падайте ниц.
Нам-то что,
если пособирали
подковы,
Нам-то что,
если переловили
жар-птиц?!
_Эпилог_
Река течет на Север,
далеко.
И попусту ее не окликайте.
Поверженными кедрами
на карте
Через Сибирь
Так много их легло.
Им дела нет до наших бурь в стакане.
И кедрам, значит, стоило упасть.
Но только и над нами
эта власть
Ветров и льдов,
Ветров и океанов.
Гремят-грохочут,
пробуя и зля,
Что вопрошать —
откуда ты и кто ты?!
В нас испокон
гудмя гудят
работы
На полных оборотах
дизеля.
Чтоб выгореть до капли —
и каюк.
Мы все уходим к вечному ночлегу.
Судьба судьбой.
Товарищ
капитан.
Мужик что надо.
Лоций
И в руки не берет.
И сам
перевернется,
И нас
перевернет.
Его характер шалый
Немногим
по нутру.
Дойдут дела,
пожалуй,
До бунта
на борту.
Дойдут —
и очень просто:
Волнуется
народ.
Какого
пароходства
Веселый
теплоход?!
За чемоданы —
эти,
За валерьянку —
те.
На необычной
третьи
Какой-то
высоте.
Мы вышли в понедельник.
И вот
до четверга
Нам море
по колено
И жизнь
не дорога.
За кои это веки
Увидеть суждено,
Когда
у человека
Лицо
обнажено?!
Но только
человеку
Не знать судьбы,
отбившейся от рук...
Река течет на Север,
далеко.
Дымком и дымкой даль обволокло.
В прохладном свете,
В поднятости синей
Еще огромней мир,
Еще вместимей
От высоко стоящих облаков.
ОГНЕННЫЕ КОЛОКОЛА
ПОЭМА О РЕВОЛЮЦИИ
ГЛАВЫ ИЗ ПОЭМЫ
Я буду бурей.
Скалы
скулами
Уткнутся грузно в шар земной.
Моря с китами и акулами
На берег выбросятся свой.
И разобьются в брызги синие.
А из придонной темноты
Под солнце
гордыми вершинами
Взметнутся горные хребты.
Карой Лигети
Вольный перевод с венгерского
«...Лигети — венгерский революционер-коммунист; в 1917 году стал членом Омской большевистской организации... в боях против белочехов командовал красногвардейским отрядом...»
Из материалов Омского облгосархива
Дневниковые записи, стихи Кароя Лигети — в основе этой поэмы о революции.
БУДАПЕШТ
Пролог
«Я — борьба неблагословенная, я — борьба, не имеющая знамени. Но дрожат дома богачей и поет мир оборванцев, если над ними витает душа моя...»
Ветер гонит поземку по голым булыжникам.
Фонарями расшатана стылая тьма.
К очагам человеческим подступы ближние
Занимает в беззвездную полночь зима.
Город утром проснется —
и сложит оружие.
И условий не выторгует наперед.
Через сутки-другие предательским кружевом
Иней в нищих квартирах простенки пробьет.
Разошлась-расходилась метель —
и не сдерживай!
Старой ведьмы в ворота колотит клюка.
Так старается ночь, чтобы в душах
отверженных
Не осталось для радости ни уголка!
Город просит пощады.
Столетними башнями
Город в мутное небо безмолвно воздет.
Сколько к горю сегодняшнему и вчерашнему
С этой ночью прибавится завтрашних бед?!
Нe понять, не услышать всевышнему —
где уж там!
И молитвами вымолить счастье —
не тщись.
Вот и этим,
на улицах зябнущим,
девушкам
Зарабатывать станет труднее на жизнь...
Ветер гонит поземку по голым булыжникам.
Фонарями расшатана стылая тьма.
К очагам человеческим подступы ближние
Занимает в беззвездную полночь зима.
И готов задохнуться от ярости
Лигети.
В зыбком свете не щеки —
а два желвака.
Ни к какому-то счастью
Дорогу не выгатить,
Не подняв
сокрушающего
кулака.
Будто где-то в три смены работает фабрика,
На-гора выдавая беду за бедой.
Не усмешкой кривой надо ненависть сдабривать,
А знамена борьбы поднимать над собой.
Мои стихи —
мое предбурье.
Мой век у той черты,
когда
Тяжеловесно
брови хмурят
Насупленные
города...
Мой век —
последняя прямая.
Ему простор —
а не закут.
Колоколами
над Дунаем
Удары молота плывут...
.....................................
Запрокинется мертвое тело эрцгерцога.
Дымным пологом
порох
затянет зенит.
А колеса эпохи быстрее завертятся.
Души вставших из сутеми —
даль просквозит.
Часть первая
ШЕСТНАДЦАТЫЙ ГОД
«...Куют меня испытания, только бы не перековали... неволя всегда мучительна. Кто мне покажет довольного раба? Войди в душу любого — и увидишь величайшие башни ненависти, над которыми... глухо бьют, наливаясь страшной тяжестью, огненные колокола возмездия...»
Атака
Земля как упала —
так и
Распластанною
замерла.
К бикфордову шнуру атаки
Команда фитиль поднесла.
Рвануло,
Хлестнуло по нервам
И вытолкнуло
в прорыв.
И, кажется, не было первых.
И не было, значит, вторых.
Лишь охнул, осыпавшись, бруствер
Да ветер скользнул со щеки.
Неровная линия
русских
Навстречу качнула штыки
По травам,
По рвам,
По осколкам
Расшвырянных луж —
сапоги.
Солдатским исполненным долгом
Оплатятся чьи-то долги.
Внезапная конница
логом
Выносит клинки наголо.
У Кароя Лигети
ноги
Судорогой
свело.
Свистящая молния стали
Оттуда,
где небеса.
И красным туманом застлало
Расширившиеся
глаза.
Куда-то
Беззвучно и круто
Земля
пошла
кувырком.
Над смолкшею бранью орудий
Вдруг зазвенел
камертон.
С бортов планеты сползая,
Разламывался
Будапешт,
Овихренный вспугнутой стаей
Валюты,
Ворон
И депеш.
Одною рукой
за корону,
Другою —
за параллель
Цеплялся
хозяин
трона,
Нации
и земель...
В ушах неотвязно и тонко
Звенел и звенел
камертон.
Земли
гранитные
тонны
Куда-то
шли
кувырком.
То вдруг
Из атаки отбитой,
Ознобом
обдав
ледяным,
Подкованные
копыта
Опять
возносились
над ним.
По зарослям пыльной полыни,
Поднявшейся выше колен,
Носилки качались и плыли
С поручиком Лигети в плен.
Плен
То солнце багровое выкатит.
То месяц к звездам пристынет.
Под стражей
поручика Лигети
Везет на телеге Россия.
По ярам над древними реками,
По трактам — степями большими.
А рядом —
дремучая непроглядь
Сермяжного нижнего чина.
Конвойные?
Пленные?
Лицами
Серей невозможно слиться.
Разлады
между столицами,
А пыль над солдатом клубится.
На тракт
Босиком и без пояса
Выходят молчать деревеньки.
Презренье брезгливо покоится
На веках полковника Дьенге.
Полковник Дьенге
— Поручик!
Мы, кажется, преданы.
Чем дальше, тем это яснее.
Приносятся в жертву передние,
Чтоб задним жилось веселее.
Но нам не ходить
в затолканных:
Научены жизнью вдосталь.
Пусть солнце светило только бы,
А место под ним —
найдется...
Дослушивать —
дело лишнее.
Забудься —
и родина встанет
На каждом углу
униженно
Просящею
подаянье.
Как рекрута память не вышколишь.
И каждое утро,
сутулый,
К отцовской кузнице Кишкёрёш
Потянется с хламом кастрюльным.
За жизнь свою долгую-долгую
Он помнит себя,
бездомный,
Под плетью,
Под мором
и только вот
Под солнцем себя не помнит.
Ему ли веселья столичные,
Столичные притязанья?!
Лежит
такая же нищая
Империя
перед глазами.
Как будто столба
пограничного
Еще и не миновали.
Стекают былинки пшеничные
С ладоней солдат на привалах.
И родина —
не примерещена.
Все чаще
За каждым кордоном,
Она представляется
женщиной,
Живущей в пустующем доме.
То створка ли стукнула,
Дверка ли?!
Ах нет —
у соседей напротив.
Ночами в зияющем зеркале
Сынов ее призраки бродят...
То солнце багровое выкатит.
То месяц к звездам пристынет.
Под стражей
поручика Лигети
Везет на телеге Россия.
По ярам над древними реками.
По трактам — степями большими.
А рядом —
дремучая непроглядь
Сермяжного нижнего чина.
Конвойные?
Пленные?
Лицами
Серей невозможно слиться...
А может, не теми границами
Прошли по планете
границы?!
Стена
Она как идол.
И не докричаться.
Столетьями вражды возведена,
Она на вид нема и беспричастна,
Безликих лиц китайская стена.
Но опрокинь барьеры и заставы —
Увидишь в гулкой тишине предбитв,
Как ненависти сдавленная лава
В вулканах душ клокочет и бурлит.
И перед ней замрешь оторопело.
Как жестко сжат окаменевший рот!
Еще толчок —
и долгое терпенье
Прорвавшеюся яростью рванет!
И камня не останется на камне.
Такого накопилось у людей!
Но не затем взрываются вулканы,
Чтобы творить трагедии Помпей.
Куда он,
твой гонец свободы,
услан?!
Какой дорогой?!
Встань и покажись!
И пусть для этой лавы станет руслом
Твоя к прозренью вышедшая жизнь.
Земля живет предчувствием раскола.
И как перед атакой замерла.
Мятежный дух срывается с прикола.
И огненные
бьют
колокола.
Часть вторая
СЕМНАДЦАТЫЙ ГОД
«Ах, вон отсюда, в грозовую опасность, в шторм, в другой край, в среду других народов, где произвол не связал разума и горячие пламена разжигают бурю... ...Не томите себя ожиданьем на этой кровавой земле. Пусть зажигается горечь столетий! Пусть гибнет вместе с господами древнее венгерское болото!
...Вперед, на восточные баррикады! В восточных городах окунем свои мечи в гнусную господскую кровь!..»
Первый монолог Кароя Лигети
Из плена вышел я в плену.
Я разобрался в этом громе,
С которым Через всю страну
Катилась царская корона.
То недосол.
То пересол.
Как прежде, правда вне закона.
Мой путь единственный привел
Меня под красные знамена.
Сдалась китайская стена —
Иной истории страницы.
И проступали имена,
И обозначивались лица.
Бьет в берега весны
река.
Такое небо голубое!
А жизнь,
завещанная бою,
Пожалуй, будет коротка,
Как взмах клинка над головою.
И, может, в этом весь секрет...
Граница
Плен солдату —
не сладким пряником.
Долго так ему не протянуть.
Вечер —
поздний.
А утро —
раннее.
Спину некогда разогнуть.
Обживаясь в гостиных города
(Там-то общий язык найдут!),
Офицерство берет недорого,
Продавая солдатский труд.
Всюду в родственных связях, сволочи,
Будто дома в чужой стране —
На привычной своей
на солнечной,
Ненавидимой
стороне.
Что с ним дальше,
с солдатом,
станется?!
Только в рельс ударят отбой —
Он
проваливается
в беспамятство,
В сон —
как в омут
вниз головой.
Хоть бы строчку богам накарябали!
Слово
кровью у губ
запеклось.
По неструганым стенам
лагеря
Липкой плесенью —
туберкулез...
Солдатские разговоры
— И так и этак,
дружище Каланьи,
Если не кочки для нас,
то пни.
Будто шакальи морды оскалены.
Мир одинаков —
куда ни взгляни.
Мерзко на сердце.
На сердце —
матерно...
— Ты не на мир —
на людей греши.
Ведь, без гроша оставаясь,
матери
Нам высылают сюда
гроши.
Только начальство на то и поставлено,
Чтобы людям порядок знать.
Где-то вычтено,
Где-то сбавлено —
Словом,
нечего получать...
ПОЛКОВНИК ДЬЕНГЕ
— Прекратить разговоры грязные —
Или в карцере всех сгною!
ЛИГЕТИ
— Все на горло сегодня гораздые.
Я на их стороне стою...
У крыльца
офицерского флигеля
Напряжение —
тетивой.
Негодующий голос
Лигети
Бьет словами
силы взрывной:
— Хватит брать себе долями львиными!
Хватит правилом жить таким:
Обирая солдат на полтинники,
На глаза им класть
пятаки...
Горе кружится черным вороном.
Разворочены хлябь и твердь.
Нам,
от отчей земли оторванным,
Жизнь делить пополам
и смерть!
ПОЛКОВНИК ДЬЕНГЕ
— Вы какому дьяволу проданы?
Образумьтесь,
поручик!
Стыд.
Все простит и забудет
родина,
Но предательства —
не простит.
Кто на взбалмошный крик оглянется?!
Мрут как мухи?
В холст обряди!
На задворках у каждой нации
Этой дряни —
хоть пруд пруди!
Развели демагогию книжную!
Бестолковая голова,
Если мы
в этой сваре выживем,
Значит, родина будет жива...
Беспросветны глаза навыкате.
Забубенность —
я тебе дам!
С плеч срывает погоны
Лигети —
И швыряет
к его ногам.
Молодой,
неотступный,
собранный —
Или — или,
от сих до сих! —
В напряженье минуты
особенной
По-особенному красив,
Мало этого вызова?!
Вздрогнули,
Смолкли все голоса.
И раздвинула обе стороны
Пограничная полоса.
Пролегла по планете,
резкая...
Над Россией,
Над каждой судьбой —
Сотрясающий выстрел крейсера,
Вызывающего на бой.
Поднимается
новая Венгрия.
И уже за Лигети
он
Обозначивается
шеренгами,
Красной гвардии
батальон.
Сложит голову —
но не отступится
Он от кровного
своего.
Принимает его
Революция
И рассчитывает
на него.
Часть третья
ПРОДОЛЖЕНИЕ НАЧАЛА
«Там мне быть, где сражаются наши войска, идущие из темноты и несущие ценности миру... Никогда не ждал свободы, равенства, братства от убийц миллионов, ибо от угнетателей нельзя ждать ничего иного, кроме угнетения...
...Черные бароны Венгрии! Из снежных пустынь Сибири шлем вам громовые слова ненависти и проклятья!..»
КРИК ЗЕМЛИ
В зал исполкома идут и идут,
Лично ответственны будто бы.
Брошен в махорочный гуд
«Ундервуд»
Сложный клубок распутывать.
Войны никак не допишут строки.
Войны не смотрят под ноги.
Волости,
Страны,
Материки
Ими на воздух подняты.
Вот и все пасмурней хмурится день.
Хмурится день по-недоброму.
Руки отобраны у деревень.
У городов
отобраны.
Скорбно молчание вдов и сирот.
Выстыли трубы над крышами.
В мир
из-под черных платков
недород
Смотрит пустыми нишами.
— Мира! — Земля исступленно кричит
Каждой своею клеточкой.
Городу тяжко.
На сердце горчит.
Боль его —
боль человечества.
Сам он
заваливается
на корму,
Голыми
дрогнув
мачтами.
Голода черствую корку
ему
Сколько еще
размачивать?!
В зал исполкома идут и идут.
— Где бы тут место выгадать?!
В гуде махорочном
«Ундервуд»
Не успевает за Лигети.
ЛИГЕТИ
— Войны никак не допишут строки.
Войны не смотрят под ноги.
Волости,
Страны,
Материки
Ими на воздух подняты.
Только последняя будет строка —
Время такое грянуло...
Общее небо
материка
В общих глазах собрания.
Петлю
захлестывающая
беда
Залу
понятна
полному...
Голос людской унесли провода
К чуткому сердцу
Смольного...
............................................
Из большевистской России экспресс?!
Но, господа, не много ли?
В тысячеверстной далекости
Брест
Блики бросает моноклями.
Он отвергает.
Куражится.
Но
Трудно ему не попятиться,
Чувствуя —
с часу на час за спиной
Русское эхо прокатится.
Тучей надвинься —
а каплей стеки.
Красные призраки —
вот они.
К подписи подпись —
и в землю штыки
Всеми фронтами
воткнуты...
..................................
Мир не успел вернуться сюда.
Звякнули
полки
блюдцами.
С рельсов поводят
бронепоезда
Жерлами
контрреволюции.
БЕРЕГ
Дорога вконец от дождей расползлась.
Телеги —
в суглинке по оси.
И кони коленями падают в грязь,
Как будто прощения просят.
Четвертые сутки подряд
отряд
Несет на себе
обозы.
Что город оставлен —
не он виноват.
Но что в этой истине пользы?!
Сутулит спины чувство вины.
Все дальше от Омска
мадьяры.
Костры их привала
отражены
В ночном Иртыше
под яром...
Усы пощипывает рука.
Брови сошлись сурово.
В блокноте у Лигети
Жестче строка
И тверже от слова к слову:
— Пусть враг идет на приступ, на таран,—
Назад ни шагу,
красные мадьяры!
Над нами все слышнее по утрам
Победных пушек дальние удары.
И пусть прибой нас к берегу прибил,
Не скитом мы раскинуты, но станом.
В последний бой с врагом
и из могил
Мы в цепи атакующие встанем.
И в дни торжеств шагнем за тот рубеж,
Где солнце отвоеванное светит,
Где благодарный красный Будапешт
Цветами и объятьями нас встретит...
Спокойная ночь у костра
до трех.
А после трех
ночи
На берег выносит река
юнкеров,
И белочехов,
И прочих.
Внезапный наскок их упруг и ретив.
И не таких, мол, громили!
Наперекос
орущие рты.
Наперевес
карабины.
Сровняют с землей,
не оставив следа.
Что значит
орешек
для глыбы?!
Но этот народ
уже никогда
С границ Октября
не выбить.
И берег
берет
врага
в оборот,
В песок
зарывает
носом...
Пришедший на помощь врагу
пароход
Громоздко
навис
над плесом.
На палубе щурятся —
с бала на бал.
Без недомолвок,
тут же,
На берег пошел
за обвалом
обвал
Шестидюймовых
пушек.
................................................
Безмолвие.
Сумерки.
Ни души,
Где сила
схлестнулась
с силой.
Остатки отряда отсюда ушли
Легендою в подвиг России.
ЛЕГЕНДА
О ней —
застучавшие ставни,
И слухи,
И воронье.
И, кажется, воздухом стала
Летучая слава ее.
То лесом,
То степью,
То полем —
Стремительной тенью крыла.
По селам плывут с колоколен
Безбожные колокола.
Над сходкою,
сдвинувшей брови,—
Агитационный
талант.
Легенда во плоти и крови
Мутит мужиков по тылам.
Слова раскаленные —
с лёта.
В порыве —
клинок наголо.
Трубач шелохнется —
и в седла,
Стремян не коснувшись,
село.
И вместе с легендой растает,
Оставив в суслонах хлеба,
У пыльных околиц
оставив
Незрячие статуи баб.
Дозорными их ожиданий
Мальчишки не слазят с трубы —
Но только за дальней деляной
Костров
голубые
столбы.
Легенда.
Легенда.
Легенда.
Под седлами взмокла кошма.
Опять,
Наведенная кем-то,
Погоня по следу пошла.
И собственный след потеряла.
Сомкнулись листва и трава...
На месяцы
опережала
Легенду людская молва.
И ей —
ни преград, ни пределов.
И, дни взбаламутив до дна,
Стремительной тенью летела
По странам планеты
она.
От сел к городам —
перекатом.
И бредила далью другой,
Бунтующие
баррикады
Оставив в пути за собой.
Подмяв под себя пьедесталы,
Разламывался Будапешт,
Овихренный вспугнутой стаей
Валюты,
Ворон
И депеш.
Свое утверждая начало
Над сильными мира сего,
Один за другим занимала
Легенда кварталы его.
Над паникою
угорелой,
С утра осадившей вокзал,
Оборванною
параллелью
Оборванный провод
свисал.
ЭПИЛОГ ВТОРОЙ МОНОЛОГ КАРОЯ ЛИГЕТИ
День и ночь все тот же опрокинут
Надо мною черный небосвод.
Молча атакующий противник
Рук убрать с гашетки не дает.
Не стряхнуть со лба мне прядей мокрых.
Глаз не отвести от цели мне.
Как глухонемой синематограф,
Кадр остановивший на стене.
Напряженье на последнем вдохе.
Не разъять сощуренных ресниц.
Проложила твердый курс эпоха
На определение границ.
В прорези —
насупленность кривая
И к бедру прижатое цевье.
Я самим собою прикрываю
Первые позиции ее.
Тишина прицела не накренит,
Не обманет сердца,
заманив.
Лучшее мое стихотворенье —
Двадцать восемь прожитых моих.
Долог бой.
Годам передавая
Суть вещей великих и простых,
Через мой окоп
передовая
В ваши дни уходит,
не остыв.
О другом мне в душу не трезвоньте!
Отблесками схваток и осад
Над ее прямой
у горизонта
Ломаные молнии висят.