Гришин Быстрая езда
Гришин
АЛЕКСАНДР ГРИШИН
БЫСТРАЯ ЕЗДА
РЕКА БЕЗ ИЗЛУЧИН
_Полемический_репортаж_
Излучина — крутой поворот или
изгиб реки, а ино и дороги.
_ _Толковый_словарь_
Я тоже мог бы написать сонет,
Взяв у Петрарки форму иль Шекспира,
Об уренгойской трассе. Но кумира
Не сотворю, друзья мои, о нет.
Иначе искажу картину мира,
Мне явленную в тридцать с лишним лет.
Запальчивому языку газет
Внимает моя пристальная лира.
_Потому_что_не_влазят_в_размеры_сонета_переработанные_трассовиками_130_миллионов_кубических_метров_грунта,_смонтированные_2,7_миллиона_тонн_труб_диамет-_ром_1420_миллиметров,_пройденные_тысячи_километров_заболоченных_и_обводненных_участков,_150_километров_вечной_мерзлоты,_560_железных_и_шоссейных_дорог,_800_рек,_озер_и_водохранилищ._
_4451_километр_трассы_производительностью_32_миллиарда_кубических_метров_газа_в_год_выламывается_из_классических_размеров._
_Ритмы_стройки_выламываются_из_классических_ритмов._
_Девиз_стройки:_«Газ_Уренгоя—миру!»_—_вламывается_в_будущее_.
И верю я, настанет день такой —
И разольется по земле покой,
И в некий час восторга и блаженства
Другой поэт — не я, не я! — другой
Напишет своей трепетной рукой
Стихи, исполненные совершенства.
_ Моим_товарищам,_строителям_
_ _экспортного_газопровода_Уренгой_ — _Ужгород,_
_ посвящается_
Эти строки напела —
не флейта,
а бессонный, охрипший
движок.
Слышу-слышу,
ценители Фета,
ваш смешок,
Что у вас?
Ах, туман по ложбинам,
поцелуи, весна, соловьи!..
Что поделать!
Прижались к машинам
дорогие ребята мои.
Пожалели? Напрасно!
Призванье
и Отечества
жесткий наказ,
Шепот... Робкое дыханье...
Замечательно!
Да не про нас.
Не про нас
соловьиные трели —
нету их
у полярных широт.
Вон зато куропатка
на ели.
Но, увы, не поет.
Где-то —
где же? —
туман по ложбинам,
поцелуи, весна, соловьи...
А ребята прижались
к машинам,
дорогие герои мои.
Нет, меня не смущает нимало
производственный сей антураж.
Впрочем, вот вам пейзаж для начала,
уренгойский осенний пейзаж.
Сыро.
Ветрено.
Топи не встали.
От вагон-городка невдали
вертолеты сбиваются в стаи,
как —
поверите ли? —
журавли.
Тянет запахом —
сена? —
солярки!
А вон там, на юру,
ветки-веточки
электросварки,
как живые,
шумят на ветру.
Чахлых елок торчит арматура,
ревущая мгла.
Невысокая температура.
Вам картина такая мила?
Уренгойская осень...
Настала!
Снова трасса берет
разворот.
В этой осени больше металла,
чем земли,
чем воды,
чем болот.
Но — такая! — нужна до зарезу
и стране,
и пейзажу,
и мне.
Не угодно ли
Оду железу?
В этом месте удобно вполне.
Из огня —- да в огонь!
Из-за леса
через гати и через гнилье
продиралось,
катилось железо,
дорогое железо мое.
Было бито оно.
Было гнуто.
В жестокий мороз
его Север испытывал круто
на разрыв,
на излом,
на износ.
Сохранились настырность
и сила.
Испытаньям назло
поднимало оно
и тащило,
прорубало,
давило,
везло!
И бураны его
заметали,
и болота
тащили во тьму.
Наши руки к нему
примерзали —
но сердца прикипали к нему.
... Осень — к трассе,
к стальному росточку.
Это был —
я скажу вам —
момент!
Бочку санкций,
гремящую бочку
из-за моря катил президент.
Мы такого, конечно, видали
в белых тапочках, в гробу.
Мы России примеряли дали
на своем —
не на чьем-то —
горбу.
Что теперь нам
непроходимость
дураков иль болот?
Есть
железная необходимость
в данном случае
г-а-з-о-п-р-о-в-о-д.
Вот
прямой, как таран!
На макете,
на бумагах еще
у Курбатова в кабинете
его «северное плечо».
Здесь обдумали каждую горку,
и болотце,
и речку,
и падь.
В кабинет этот,
на планерку
не хотите, случаем, попасть?
Право слово,
не все ж вам,
повинно
припадать то к ручью,
то к траве.
К полировке,
к воде из графина
припадите минутки на две.
Вы услышите
цифры и факты.
Заскучали уже?
Но от них
у начальников наших инфаркты,
А потом —
«... от жены»,
«... от родных»...
Трасса — за год!
А эту в полгода
надо сделать.
Такие дела.
И погода!..
Как будто природа
все циклоны
для нас припасла..
Тычет,
тычет нам палки в колеса.
Хлябь.
А потом,
словно поезд с откоса,
по Тюмени шарахнул октябрь!
В ночь одну
навалились морозы —
и настыла на листьях
вода.
И плакучими стали березы
под весомостью льда.
И корежило их,
и ломало...
Вон лежат
поперек колеи.
Только елка стоит, как стояла,
и топорщит
иголки
свои!
Мы и сами колючие.
Вроде
этой елочки.
Нас — не замай!
Ни при какой погоде
мы не гнемся.
Попробуй — сломай...
Упираемся.
Копотью дышим.
Нет красы?
Это как посмотреть.
Звенья труб —
как бы бусины —
нижем.
А звено называется
«плеть».
Эх, побольше б тепла
в папиросе,
чтоб хватило нутро обогреть.
Мы двенадцать часов
на морозе.
... плеть!
Наши жены глаза проглядели
в расставаньях.
Ну, будет реветь.
Да смотрите у нас, в самом деле!..
... плеть! плеть!
Мы уже, как пружина, разжались,
размахнулись
России
на треть.
Слабаки?
Те давно разбежались.
... плеть! плеть!
Мерзлоту эту
вечную
роем —
чтоб ей пламенем синим гореть!
Но проложим.
Продолжим.
Построим.
Вы еще сомневаетесь?
... плеть!
Этой трассой сработанной,
спетой
кровью всей,
позвоночным столбом —
не железною — кровною! —
этой
плетью
обухи
перешибем.
... И уже холода помягчели,
и ручьи кое-где протекли.
Мы у цели!
Мы страну пополам
рассекли.
Вот
священная наша граница.
Промежуточный финиш.
Конец.
Ты прости нам,
родная землица,
заживающий трудно
рубец.
Не окоп ведь — траншея
опушки,
и луга, и поля рассекла.
И на трубы, а не на пушки
рурской стали
лавина
стекла.
Время дышит и трудно,
и грозно.
Наша трасса —
как луч во мгле.
Можно разно прожить —
но не розно
на маленькой нашей Земле,
где сады,
и пруды,
и болота
жить хотят и дышать,
и пленять!
Ай, прекрасная наша работа,
хоть и тяжкая —
соединять
с плетью плеть,
с деревенькой столицу,
уренгойскую елку с сосной
закарпатской,
с границей границу,
сердце с сердцем,
страну со страной.
Мы работали.
Да, не хватало
Фета, шепота, флейты,
тепла.
Что поделать!
Под скрежет металла
время пятилось —
трасса текла!
Отступали пространства.
Как раки,
в пустоту амбразур и щелей
сплетни пятились,
санкции,
враки
о бессилье державы моей.
Без излучин текла!
На окопы
поджигателей новой войны.
И раскрылась на карте Европы,
как ладонь
моей мирной страны.
Гришин
АЛЕКСАНДР ГРИШИН
БЫСТРАЯ ЕЗДА
РЕКА БЕЗ ИЗЛУЧИН
_Полемический_репортаж_
Излучина — крутой поворот или
изгиб реки, а ино и дороги.
_ _Толковый_словарь_
Я тоже мог бы написать сонет,
Взяв у Петрарки форму иль Шекспира,
Об уренгойской трассе. Но кумира
Не сотворю, друзья мои, о нет.
Иначе искажу картину мира,
Мне явленную в тридцать с лишним лет.
Запальчивому языку газет
Внимает моя пристальная лира.
_Потому_что_не_влазят_в_размеры_сонета_переработанные_трассовиками_130_миллионов_кубических_метров_грунта,_смонтированные_2,7_миллиона_тонн_труб_диамет-_ром_1420_миллиметров,_пройденные_тысячи_километров_заболоченных_и_обводненных_участков,_150_километров_вечной_мерзлоты,_560_железных_и_шоссейных_дорог,_800_рек,_озер_и_водохранилищ._
_4451_километр_трассы_производительностью_32_миллиарда_кубических_метров_газа_в_год_выламывается_из_классических_размеров._
_Ритмы_стройки_выламываются_из_классических_ритмов._
_Девиз_стройки:_«Газ_Уренгоя—миру!»_—_вламывается_в_будущее_.
И верю я, настанет день такой —
И разольется по земле покой,
И в некий час восторга и блаженства
Другой поэт — не я, не я! — другой
Напишет своей трепетной рукой
Стихи, исполненные совершенства.
_ Моим_товарищам,_строителям_
_ _экспортного_газопровода_Уренгой_ — _Ужгород,_
_ посвящается_
Эти строки напела —
не флейта,
а бессонный, охрипший
движок.
Слышу-слышу,
ценители Фета,
ваш смешок,
Что у вас?
Ах, туман по ложбинам,
поцелуи, весна, соловьи!..
Что поделать!
Прижались к машинам
дорогие ребята мои.
Пожалели? Напрасно!
Призванье
и Отечества
жесткий наказ,
Шепот... Робкое дыханье...
Замечательно!
Да не про нас.
Не про нас
соловьиные трели —
нету их
у полярных широт.
Вон зато куропатка
на ели.
Но, увы, не поет.
Где-то —
где же? —
туман по ложбинам,
поцелуи, весна, соловьи...
А ребята прижались
к машинам,
дорогие герои мои.
Нет, меня не смущает нимало
производственный сей антураж.
Впрочем, вот вам пейзаж для начала,
уренгойский осенний пейзаж.
Сыро.
Ветрено.
Топи не встали.
От вагон-городка невдали
вертолеты сбиваются в стаи,
как —
поверите ли? —
журавли.
Тянет запахом —
сена? —
солярки!
А вон там, на юру,
ветки-веточки
электросварки,
как живые,
шумят на ветру.
Чахлых елок торчит арматура,
ревущая мгла.
Невысокая температура.
Вам картина такая мила?
Уренгойская осень...
Настала!
Снова трасса берет
разворот.
В этой осени больше металла,
чем земли,
чем воды,
чем болот.
Но — такая! — нужна до зарезу
и стране,
и пейзажу,
и мне.
Не угодно ли
Оду железу?
В этом месте удобно вполне.
Из огня —- да в огонь!
Из-за леса
через гати и через гнилье
продиралось,
катилось железо,
дорогое железо мое.
Было бито оно.
Было гнуто.
В жестокий мороз
его Север испытывал круто
на разрыв,
на излом,
на износ.
Сохранились настырность
и сила.
Испытаньям назло
поднимало оно
и тащило,
прорубало,
давило,
везло!
И бураны его
заметали,
и болота
тащили во тьму.
Наши руки к нему
примерзали —
но сердца прикипали к нему.
... Осень — к трассе,
к стальному росточку.
Это был —
я скажу вам —
момент!
Бочку санкций,
гремящую бочку
из-за моря катил президент.
Мы такого, конечно, видали
в белых тапочках, в гробу.
Мы России примеряли дали
на своем —
не на чьем-то —
горбу.
Что теперь нам
непроходимость
дураков иль болот?
Есть
железная необходимость
в данном случае
г-а-з-о-п-р-о-в-о-д.
Вот
прямой, как таран!
На макете,
на бумагах еще
у Курбатова в кабинете
его «северное плечо».
Здесь обдумали каждую горку,
и болотце,
и речку,
и падь.
В кабинет этот,
на планерку
не хотите, случаем, попасть?
Право слово,
не все ж вам,
повинно
припадать то к ручью,
то к траве.
К полировке,
к воде из графина
припадите минутки на две.
Вы услышите
цифры и факты.
Заскучали уже?
Но от них
у начальников наших инфаркты,
А потом —
«... от жены»,
«... от родных»...
Трасса — за год!
А эту в полгода
надо сделать.
Такие дела.
И погода!..
Как будто природа
все циклоны
для нас припасла..
Тычет,
тычет нам палки в колеса.
Хлябь.
А потом,
словно поезд с откоса,
по Тюмени шарахнул октябрь!
В ночь одну
навалились морозы —
и настыла на листьях
вода.
И плакучими стали березы
под весомостью льда.
И корежило их,
и ломало...
Вон лежат
поперек колеи.
Только елка стоит, как стояла,
и топорщит
иголки
свои!
Мы и сами колючие.
Вроде
этой елочки.
Нас — не замай!
Ни при какой погоде
мы не гнемся.
Попробуй — сломай...
Упираемся.
Копотью дышим.
Нет красы?
Это как посмотреть.
Звенья труб —
как бы бусины —
нижем.
А звено называется
«плеть».
Эх, побольше б тепла
в папиросе,
чтоб хватило нутро обогреть.
Мы двенадцать часов
на морозе.
... плеть!
Наши жены глаза проглядели
в расставаньях.
Ну, будет реветь.
Да смотрите у нас, в самом деле!..
... плеть! плеть!
Мы уже, как пружина, разжались,
размахнулись
России
на треть.
Слабаки?
Те давно разбежались.
... плеть! плеть!
Мерзлоту эту
вечную
роем —
чтоб ей пламенем синим гореть!
Но проложим.
Продолжим.
Построим.
Вы еще сомневаетесь?
... плеть!
Этой трассой сработанной,
спетой
кровью всей,
позвоночным столбом —
не железною — кровною! —
этой
плетью
обухи
перешибем.
... И уже холода помягчели,
и ручьи кое-где протекли.
Мы у цели!
Мы страну пополам
рассекли.
Вот
священная наша граница.
Промежуточный финиш.
Конец.
Ты прости нам,
родная землица,
заживающий трудно
рубец.
Не окоп ведь — траншея
опушки,
и луга, и поля рассекла.
И на трубы, а не на пушки
рурской стали
лавина
стекла.
Время дышит и трудно,
и грозно.
Наша трасса —
как луч во мгле.
Можно разно прожить —
но не розно
на маленькой нашей Земле,
где сады,
и пруды,
и болота
жить хотят и дышать,
и пленять!
Ай, прекрасная наша работа,
хоть и тяжкая —
соединять
с плетью плеть,
с деревенькой столицу,
уренгойскую елку с сосной
закарпатской,
с границей границу,
сердце с сердцем,
страну со страной.
Мы работали.
Да, не хватало
Фета, шепота, флейты,
тепла.
Что поделать!
Под скрежет металла
время пятилось —
трасса текла!
Отступали пространства.
Как раки,
в пустоту амбразур и щелей
сплетни пятились,
санкции,
враки
о бессилье державы моей.
Без излучин текла!
На окопы
поджигателей новой войны.
И раскрылась на карте Европы,
как ладонь
моей мирной страны.