Эхо
3. К. Тоболкин


Поэтические этюды известного тюменского прозаика. Публикуются впервые. Для широкого круга читателей.





ЭХО

Поэтические этюды

(1959–1999)





ТЕХНИЧЕСКАЯ СТРАНИЦА


УДК 821.161.1-1.081“2001”Т.Э.

ББК 84(2РОС=РУС)6-5Я44

Т50



Издание книги осуществлено при финансовой поддержке департамента информационной политики администрации Тюменской области



ТОБОЛКИН 3. К.

Эхо: Поэтические этюды (1959–1999). - Екатеринбург: Банк культурной информации, 2001. – 160 с.

Поэтические этюды известного тюменского прозаика. Публикуются впервые. Для широкого круга читателей.

Текст печатается в авторской редакции



ISBN 5-7851-0289-7



© З.К.Тоболкин, 2001




ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ


_Зот_Корнилович_Тоболкин_–_несомненно,_весомая_фигура_в_литературной_ауре_Сибири._Известный_прозаик,_он_долго_вынашивал_и_копил_поэтические_этюды,_разномасштабные_по_объему,_проявлениям_чувств,_но,_несомненно,_интересные._В_них_отразилась_жизнь_довоенного,_грозного_военного_и_послевоенного_поколений._Люди_тех_времен_“законсервировали”_патриотизм_в_его_русской_национальной_окраске,_нежность_чувств_к_ближнему,_масштабность_всего,_что_делала_страна_во_имя_человеческого_блага._

_Вместе_с_этим_трудолюбивым_поколением_автор_книги_вобрал_в_себя,_по_словам_поэта,_“началы_и_концы”._Отношения_Зота_Тоболкина_со_своим_временем_и_просты,_и_сложны,_и_искренни,_и_индивидуальны._Недаром_он_констатирует,_что_“поэтов_очень_часто_забывают”._Поэтический_рай_инвариантен,_вариантно_бытие._

_Мир,_в_котором_мы_живем,_может_повернуться_к_поэту_так,_что_ничего,_кроме_ненависти_и_проклятий,_у_него_не_вызовет:_“Отвалила_бы,_стерва,_и_подальше...”_Но_все_же_желание_писать_превыше._И_поэт_в_глубине_души_понимает,_“как_плохо_я_о_людях_думал”._

_Действенная_сила_поэзии_Зота_Тоболкина_определяется_прежде_всего_тем,_что_он_пытается_понять,_философски_осмыслить_самую_суть_жизни,_в_ее_борениях,_исканиях,_противоречиях._Жизнеутверждающе_звучат_его_стихи:_

Я и землю, и небо, и твердь,
И эти высокие травы,
И эту реку, и дубраву
Люблю. Долюбить бы успеть.

_Жизнь_человеческая_коротка,_поэтому_непреодолимо_желание_узнать_и_успеть_сделать_как_можно_больше,_чтобы_что-то_оставить_людям._Мир_предчувствий,_еле_уловимых_движений_души_открывается_нам_в_стихах_Зота_Тоболкина:_“Сны_наяву._И_кажется,_в_жизни_я_не_был,_но,_кажется,_чудно_живу”._

_Стремление_поэта_передать_свои_самые_потаенные_мысли_заставляет_читателя_сопереживать_с_автором,_читатель_чувствует,_как_беззащитен,_открыт_миру_поэт._В_строках_Тоболкина_узнается_сам_автор,_узнаваемы_мы_все_–_его_соседи,_друзья,_любимые_люди._

_Каждое_стихотворение_3._Тоболкина_–_своеобразный_этюд_на_тему_любви,_смерти,_поиска_смысла_жизни,_раздумья_о_себе_и_о_Родине._И_каждый_раз_открывается_читателям_какая-то_новая_грань_окружающей_нас_действительности,_которую_осветил_своим_поэтическим_лучом_поэт_Тоболкин._Его_мировоззрение_–_это_мировоззрение_поэта_лирического,_оно_диссонирует_с_массовым_сознанием,_поскольку_поэтический_мир_сосредоточен_на_конкретной_личности._Зот_Тоболкин_хочет_нам_сказать,_что_окружающий_нас_космос_–_всего_лишь_отражение_нашего_внутреннего_состояния._И_поэтому_мы_верим_автору,_поскольку_видим,_что_он_говорит_это_искренне,_прочувствованно._Думается,_в_поэтических_этюдах_Зота_Тоболкина_каждый_найдет_что-то_свое:_грустное,_радостное,_горестное_и_счастливое,_но,_несомненно,_зовущее_жить._



    Н. Фролов, профессор, доктор филологии.
    И. Карабулатова, доцент.




ЭХО


И кажется, в жизни я не был,

но, кажется, чудно живу...

    З.К. Тоболкин



* * *


Всю ночь под окошком рычал “катерпиллер”.
Когда это было? Когда это было?
Сирены, сирены и облако пыли.
Парнишку-шофера в тот день хоронили.
Был молод мой город, но много гудков.
А этот, шофер, он уже отгудел.
Сидел я всю ночь, да, всю ночь просидел.
То ль повесть писал, то ли пьесу – не помню.
Но помню одно, что мальчонка тот помер.
Точнее, погиб: руль не вывернул вовремя.
А смерть стерегла, дождалась его, вот она!
И “Татра” – надежная, в общем, машина –
Колесами вверх. Не увидит мать сына.
Ну, может, и встретятся в синем рассвете.
Пока же – колеса да яростный ветер.
И что этим черным колесам? Уймитесь!
Какого вы черта? Эй вы, не крутитесь!
Шофер, ваш хозяин, навеки замолк,
Проехав стремительных много дорог...
И что ему снится сейчас? Он молчит.
И “Татра” сверхсильная уж не рычит.
Дорога, куда ты? Дорога, постой!
Ведь парень-то славный! Ведь он – молодой!
Ведь он, как я слышал, жениться хотел.
Спешил подработать, да вот не успел.
И значит, под “горько” не выпьет вина.
И значит, девчонка уже не нужна.
Девчонка-то сына иль дочку ждала.
Родит, но – другому. Такие дела...
Эх, “Татра”! Эх, “Татра”! Лежишь до сих пор.
Прощай же, подруга!
Прощай, Самотлор!



* * *


Он верит лишь в себя,

все остальное – прах.

    Э. Верхарн

"Гомер был слеп". Но много видел он,
И до сих пор ему не доверяют:
“Ведь для слепца он слишком много знает!” –
Твердит упорно зрячий легион.
Кому и что он хочет доказать?
Весь этот хор, давно ума лишенных.
Конечно, лучше видеть мир во все глаза.
Но глаз не восстановит он сожженных.
Вот этот очень маленький поэт,
Но человек когда-то знаменитый.
Хранили вы его так много лет!
Теперь, поэт, вы Женщину храните.
Она вас по России провела.
Она ласкала вас, стихи читала.
И, может быть, немало написала.
Или в себе все гордо замолчала.
Бессмертья вашего, о глупая! ждала.
Но нет его, сказали мне, бессмертья.
И я подумал с горечью: “А жаль...”
“Зачем тебе?” Тут я бы не ответил.
Но все равно бы испытал печаль.
Немало прожил, шестьдесят, и с гаком.
А все, безумный, сам себе твержу,
Что моей жизни – только кот наплакал.
Еще б лет десять – я уж докажу!
Докажешь – что? Сиди, работай молча.
Слыхали это часто и давно.
Поменьше говори и покороче.
И делай то, что делать суждено.



О КОНЬ!..


Буланый конь, копытистый, ленивый!
Но тащишь этот воз всю ночь.
Какой же ты, Буланко, терпеливый!
Мне самому уже невмочь.
Я прошагал верст двадцать за тобою.
Сначала ехал, а потом уж брел.
И ночь, и волки воют. Я же – болен.
А как же ты вот этот воз допер?
Я нагрузил сырник: давно пилил,
Давно его таил. И ждал момента.
И этот день весьма удачлив был:
Дождь, от деляны десять километров.
Но ты устал, а проще, изнемог.
Хоть я кормил тебя своей последней пайкой.
Ах бедный мой, измученный конек!
Бранил тебя, балбес и пустолайка!
Как выражался! Слышал бы отец!
Он – старовер. Совсем не терпит мата.
Напружусь, довезем домой дровец.
Как благодарна будет наша мама.
Нас тут не терпит власть, и больше те,
Отца которые на Колыму ссылали.
Мы выживем, мы выживем! Затем
Всей этой нечисти по полной ввалим.
Я опишу, как доставалось нам,
Как над семьей моей они глумились.
Нет на земле таких поганых ям,
Куда бы сволочей таких зарыли.
Но яму эту я изобрету.
Она могил кладбищенских страшнее.
И будут обходить их за версту,
Всех этих наших, подлых лиходеев.
О конь, терпи! Уж дом недалеко.
Терпи, мой конь!
Терпи, мой конь!



* * *


Я все ищу, как Диоген,
Свеча тревожная не гаснет.
И это вечный, вечный плен,
Я заточен в него Сверхвластным.
Давно бы справился я с ним,
Давно бы убежал из плена.
Я суеверен и раним,
Но жизнь в плену благословенна.
Не выпускай меня, Судьба!
Держи в своих святых ладонях.
Не сделать из меня раба,
Пускай мне тяжело и больно,
Подчас невыносимо мне...
Благословляю свои муки.
Но воссияет свет в окне,
И вскину я, ликуя, руки!
И утром властно я вступлю
На очарованную землю.
Склонюсь и прошепчу: “Люблю!
А ты, а ты меня – приемлешь?”
Она расслабленно вздохнет,
Огладит лоб мой воспаленный:
И скажет: “Не сдавайся, Зот!
Живи светло и непреклонно!”
И припаду в восторге я:
Мне от земли не оторваться!
“Моя! – воскликну я. – Моя!
Будь вечно юной и прекрасной!”
Свеча ж не гаснет. Все ищу.
Что потерял – давно забыто.
Бреду и что-то бормочу,
Разматывая жизни свиток.



* * *


Тут сплошь певцы и бунтари.
Не бунтовать теперь позорно.
А вот подняться до зари
И – за машинку. Это – норма?
Не ведаю. Но не могу
Вдруг приказать себе: “Довольно!”
Бегу... Куда же я бегу?
– На волю.
Я же не невольник.
И это лучший в мире плен.
Зовет, как пахаря, зарница.
Он верит: здесь взойдет пшеница,
Над ней горит звезда полей.
А те – пускай они орут.
Я ж буду молча, вдохновенней
Вершить свой ежедневный труд,
Оберегая все мгновенья.
Старея, жадничаю я.
Корыстен, скажут. Да, корыстен.
Пишись, прядись, строка моя,
Шумите под окошком, листья.
А коль зима, то падай снег,
По-детски нежный и пушистый.
Что я наметил, мнится мне,
То непременно уж свершится.
А те – пускай себе галдят.
Галдят же гуси до жарехи.
Давай же, “консул”, верный брат,
Прясть, как обычно, свои строки.



* * *


Молчу. Чуть-чуть я в забытьи,
Ручьи текут, грачи кричат.
И я гляжу, вперед, назад.
...Кричите, добрые грачи!
Скажите вы, грачи, скажите:
Вот я, утрами беспокойный,
Земли совсем недолгий житель,
И в землю я уйду достойно...
Скажите, но не в этом суть.
Вы в час последний прокричите?
Я б посоветовал: молчите.
Молчанье – сладостная тишь!
Я все творил в большом молчанье
Стихи, романы и детей.
То радостно, а то печально
Порой кричал мне коростель.
То соловьи вдруг начинали,
То жаворонки, то скворцы.
И облака мне танцевали,
Я звезды звал к себе: цып-цып!
Меня не подводили звезды,
Деляна нас давно ждала.
И никогда я не жил “поздно”.
Не-ет, поздно ты меня звала.
Да ничего, я терпеливый.
Немало протекло часов,
Чтоб на секунду вдруг, счастливой,
Ты мне откинула засов.
И горница в ту ночь сияла!
И окна лили дух цветов.
И с неба звездочка упала.
Поймал? Иль был поймать готов?



* * *


Китайцы чтили государей.
У нас – смеются или чтят.
Полно в России всяких тварей.
Они все знают, всюду льстят.
А я, душой истерзан в клочья,
Сижу в суровой одиночке.
И ни на что не негодуя,
В свой срок, как водится, уйду я.
Уйду, неправедно забытым,
Хоть вы, березы, поманите...



* * *


Когда нам грустно – мы о Родине.
Как будто любит грусть она.
А грусть-то вовсе неугодна ей.
Россия – светлая страна!
Ее то черною, то красною,
А светлой вовсе не зовут.
Во все цвета давно раскрасили!
Кому-то нужен этот труд?
Все ими вычислено дочиста,
Души сусеки подмели.
Не философия, не творчество,
А тлен восстал из-под земли.
Не плачь, Россия, перед Пасхою.
Свою печаль не покажи!
Души надлом – такая пагуба,
А ты – хранилище души.
Ну вот и я с тобой беседую,
А с кем же, милая, ну с кем?
Но не прошу я и не сетую,
Что жизнь твоя на волоске.
Висел же чей-то меч – он выдержал.
Что ж, русич волосом не слаб.
Во много раз он больше выдюжил,
Чтоб Русь была, чтоб Русь была!
Не о тебе мы сокрушаемся,
Лишь припадаем мы к тебе.
Мы недостойны светлой жалости
В своей издерганной судьбе.
А погрустить позволь: приучены.
Без меланхолии – никак.
Зато потом кричим: “Ты лучшая!
И будешь лучшею в веках!”



* * *


Май. Снег. Но говорят, что в полдень
Бог смилуется: даст чуть-чуть тепла.
Природа, как страна. Она все помнит.
Земле такая власть и не нужна.
Нет ни богов, ни солнца.
Пламенейте. Гремите летом звучные грома.
У этой власти ни ума, ни совести.
Зачем России власть, да без ума?
Но вот опять придурок загнусавил.
Он вдруг решил, что нужен и умен.
Кому он нужен, это – знаем сами.
“Достоинства” мы тоже знаем в нем.
Обидно мне, что я учился в вузе
Чуть позже, правда, но в одном и том...
А он все развалил в моем Союзе.
Россия нынче, словно снежный ком,
С горы летит. Внизу одни осколки.
Ущелье. Пропасть. Падать высоко.
А Русь молчит. Лишь ночью воют волки.
И чья-то мать горюет над рекой.
Кого-то ждет? Не жди. Он не вернется.
Его давно уж заласкала смерть.
И “Реквием” давно исполнил Моцарт.
Теперь опасно сыновей иметь.
Россия! Что с тобою сотворили
Вот эти, что сияют и галдят?
Мы на земле своей себя забыли.
Но доликуют эти, до-си-дят!
Мы разогнемся. Мы расправим плечи.
Недалека уж русская весна!
Еще не вечер, Родина, не вечер!
И даль видна. Мне ясно даль видна...



* * *


Щеку подставь. Потом вторую тоже.
Доверься им и душу распахни.
Чему ты учишь нас, великий Боже?
Глумятся же, кощунствуют они.
О, как же я их люто ненавижу.
Я проклинаю их, в глаза плюю.
Нечистым, подлым, наглым и бесстыжим.
Они заполонили Русь мою!
Еще наступит день. Он близок, близок!
Не за горами тот жестокий день,
Когда спихнем всю эту шваль с карнизов,
Освободим от нечисти людей!



* * *


Земля моя, кормилица! Когда же
Растает снег и забурлят ручьи?
Пока весна не чувствуется даже.
Молчат и никнут ивушки мои.
Уж май. На них и почки не набухли.
И птиц не видно в стылых небесах.
Лишь торжествуя всюду нечисть ухает.
Потухли наши светлые глаза.
Да разомкнитесь, очи, засияйте!
Подайте голос, лебеди в сини!
Эй, россияне! Вы ж себя не знаете!
Воспряньте гордо, русичи мои!



* * *


Опять ленюсь. Но стих-то сочинил.
А может, два. Да стоит ли о них.
Верни, судьба, мне молодость, верни!
Или былую силушку, как в дни,
Когда боролся я и побеждал.
Когда уверен был, что жить мне вечно.
Не знаю, сдался или же устал.
Но ведь не вечер, друг! Пока не вечер
Бери пример. Вон старец озорной.
Он, на исходе, хаживал за плугом,
Но был напуган собственной женой,
Единственной и верною подругой.
Она чудила. Ну и граф удрал
Уж накануне, перед самой смертью.
Да ведь она догнать его смогла.
Хоть и не сразу он ее заметил.
Еще бы пожил. Но уж вытек сок.
Не сочинил граф даже завещанье.
Да и роман свой написать не смог.
Ушел, наверно, сильно опечалясь.
Романы, пьесы, прочие дела...
И дел твоих для дюжины с избытком.
А жаль, что жизнь такая истекла.
И постучала смерть в твою калитку.
Ты встал бы ей навстречу, да не смог.
Ты пошутил бы, но откаламбурил.
Но вот настал, настал последний срок.
И горько плачет за окошком буря...



ЗАБВЕНИЕ


Что забыли меня, это знаю давно.
Мне спокойней забытому.
Только пташка одна постучится в окно.
Или я ее выдумал?
Эта пташка – Судьба.
Нелегка, ну так что ж?
Утешаю, что это – начало.
Я давлю в себе, как там сказали, раба?
Но Судьба мне не то обещала.
Ну, обещано многим,
А ты подождешь.
Состоишь ты в ином, уж утерянном списке.
Порешай на досуге, где правда, где ложь.
Полюбуйся: великим стоят обелиски.
Да они бы за час твоего невеличья
Все бы сняли с себя... до неприличья.
Ты живешь, ты черкаешь бумагу.
Разве это не благо?
Есть иные какие-то вспышки...
Так что нишкни!
А забыт эка важность!
Забытых полно.
Уходящий – уйди.
И вполне может статься,
Жизнь – забавное, в общем, кино.
Ты смотри и пиши. И не надо метаться.
Лучше зову души
Беззаветно отдаться.
Ну а пташка однажды к тебе постучит
То ль с оливковой веткой, то ль с лавровой.
Вот, сиди и пиши.
Худо? Плюнь! Все равно никуда не спеши.
Жизнь уже не начать тебе заново.
И храни свою душу,
Ей больно порой.
И как друга послушай:
Не найдется второй.



* * *


Перед Пасхою – снег.
И – тепло, так тепло.
И ребенок во сне улыбнулся светло.
Перед Пасхою – снег,
И я в поле спешу.
Проложить первый след.
И я в небо гляжу
И у неба прошу
Дать мне ясный ответ:
“Есть ли Бог?”
Он молчит. Только верба в окне.
Но какое же дело до этого мне?
Бог, он там, если есть.
Он молчит, как всегда.
Но оттуда родня не приходит сюда.
А пришли бы, в семье разделили кулич...
Скоро – солнце, и в небе услышу я клич
Журавли прилетят,
И под солнцем – сине.
И весна зашумит снова в сердце моем.
Ну, вставай же, дружок!
Нам с тобою – пора,
Нынче так хорошо,
И не дуют ветра.



* * *


То хвалят, то бранят... Да что мне это?
Мне б знать всего лишь, что сулит грядущее?
Политики, художники, поэты,
Признайтесь, сколько счастья нам отпущено?
А лучше просто: что оно за штука?
Мусолят вечно каверзный вопрос.
Неужто счастье – сложная наука,
Тяжелая и горькая до слез?
Во времени оно непостоянно,
Изменчиво в искрученной судьбе.
И задают ведь поздно или рано
Известный всем вопрос, но все ж себе:
– Ты счастлив?
– Нет, не знаю. Не постиг я.
Чем больше седины, тем жить сложней.
Вот, думаю, у Бога не спросить ли?
И Бог расскажет все про счастье мне.
Но до меня ведь спрашивали часто.
Томили их сомнения и боль.
– Ответь мне, Боже, что такое счастье?
– Он неизменно отвечал: “Любовь".
“Бог есть любовь, – задумывались люди. –
И – счастье...” – Одинаковый ответ.
Случится вдруг, что счастия не будет...
Так что ж тогда? Выходит, Бога нет?
Зачем же Воскресение Христово?
Зачем все храмы, святцы и кресты?
Вопрос мой прост. Ответа нет простого.
Я сбился! Сбился! Господи, прости!..
В отчаянье своем ломаю руки.
День ото дня белей мои виски.
Я заблудился на каком-то круге.
А ведь за ним куда сложней круги!



* * *


Ликуй, Исайия! Любит человек,
Он обнаружил глубь обетованную,
И воссиял ему великий свет.
Мгновенье жить, он прокричал осанну!
Он, циник, открывает небеса,
В которых, нам доказывали, пусто.
А я-то... да, во что я верю сам?
Читаю откровенья Златоуста.
Меня они не тронули ничуть,
Завесы вечной мне не приоткрыли.
Но только мне укоротили путь.
“Молись!" – велели властно разной гнили
Те молятся. И пакостят опять.
И каются. “Грешишь? – велят, – Покайся
И ты в себе откроешь благодать.
Как порох вдруг изобрели китайцы”.
А порох – не на благо. В чем добро?
Как повернешь. Иль мир куда метнется.
“Э, парень, брось! Бери свое перо
И погружайся в мир иных эмоций”.
Я взял, а время колет мне в висок
И, словно дятел, в душу мне стучится.
И жизни неустанно колесо.
Судьба моя за ним куда-то мчится.
Вот странно: нет возницы, нет пути.
И нет кнута, пожалуй, нет и цели.
Возьми фонарь, Исайия, посвети!
Возможно, мы и не туда смотрели.
Ведь не случайно в этот божий день,
Все отрицая, вновь метнулись к Богу!
Исайия, строго не суди людей,
Ведь каждый ищет лучшую дорогу...
Но тщетно, тщетно!



* * *


Сегодня, накануне Мая,
Опять волненье у меня:
Сегодня внук придет, я знаю,
Ну и какая-то родня.
Родня, та чаще мне мешает:
Горланит, сплетни ни о чем...
А внук, он – мудр. Он понимает,
Что занят буду я полдня.
Потом читаем с ним, гуляем,
Расскажет мне о важном Зот.
Мы с ним друг друга понимаем.
Волнуюсь: вдруг он не придет.
Но вот – звонок. И – дверь нароспашь.
– Здорово, дед!
– Здорово, внук!
О, как же здорово подрос ты!
Мой дорогой и славный друг!
Я нежно парня обнимаю,
И день становится светлей.
И нынче, накануне Мая,
Я очень счастлив на земле.



ЗАКАТ ЗАРАТУСТРЫ


Он что-то просил. Но они были нищи,
Он ждал, что светило уж скоро погаснет.
На что ты надеялся, бедный мой Ницше?
Тебя подобрали фашисты. О гады!
Я помню, орел нес на шее змею.
Назвал ты их: гордость и мудрость.
А я презираю гордыню мою,
Но мудрость люблю почему-то.

Пусть я не надеюсь на светлый восход,
Не жду ничего от полудня,
Но кто-то надеется, кто-то ведь ждет,
Как ждут колдуны полнолунья.
А кто-то счастливый шагает чужою стезей.
Грядущее тоже считает чужим, в это веря.
Умылся глупец, он соленой и горькой слезой
И вдруг возомнил себя зверем.
Он знал, что погибнет – такому и смерть не страшна.
Глупцы свою смерть словно дар принимают.
Им полдень не нужен. Им – лишь бы сияла луна.
И в полночь ликуя, они, как волчье, завывают.
Теперь все понятно: у нищих не надо просить.
И звать за собой ни к чему этих нищих.

Жаль, мало творец ему дней отпустил.
Звездою остывшею сделался Ницше.
Недолго Вселенная ту продержала звезду.
Холодное тело рассыпалось все на осколки.
Я тоже, наверное, скоро уже упаду,
Но буду – звездой. Но не волком.



* * *


Ты, парень, поешь невеселые песни.
Уж лучше молчал бы. К чему “Колыма”?
А может, судьбы наступает предвестье,
И стосковалась подруга-тюрьма?
Много ль хорошего в том, что сидишь?
Пой же другую мне песню, малыш.
Нет, про бродягу – опять же тюрьма.
Слушай, скулеж этот сводит с ума.
Пой ты мне лучше о роще, о певчих,
Может, и станет мне чуточку легче.



* * *


Я узнаю тебя в сиянье молний,
Не бойся ты, что грянула гроза?
Зайди в наш дом. Давай былое вспомним.
Ну что ты? На щеке твоей слеза.
Да мало ль пережили мы печали?
Давно уж в доме песни не звучат.
Аккорды пианино отзвучали.
Цветы и те поникли и молчат.
А сказано совсем еще немного.
Я лучших слов тебе не посвятил.
Ты послана с небес, наверно, Богом,
И нашу жизнь Господь благословил.
Нам все дано, но мы так мало взяли.
Все мчим куда-то, головы задрав.
Ну оглянись, прошу. Ну чем ты занят?
Быть может, день минувший прожит зря?
Ты день грядущий вновь продумай точно.
Перебери свои черновики.
А вдруг увидишь: тороплив твой почерк –
Не оставляй в блокноте ни строки.
Стих должен быть неспешен и певуч.
Уже давно пришла пора больших раздумий.
И пусть во мраке воссияет луч.
И темнота пусть станет ночью лунной...



* * *


Растерялся, пожалуй, чуточку:
Детективы да воровство.
А задуматься на минуточку:
“Для чего это? Для кого?”
Кто об этом сегодня думает?
Все торопятся, все спешат.
Ветром злым на Россию
Дунуло.
Снегопад, густой снегопад.
Снеги тают. Ручьи уносятся.
А Россия, как инвалид,
На одной ноге с дароносицей
Ждет и все на ветру стоит.
А чего уж ждать-то, хорошая?
Ты своей дорогой ступай.
Ураганы мимо проносятся.
А навстречу спешит нам май.
За зеленой, за ближней рощицей
Я присяду да запою.
Быть счастливым мне очень хочется,
Смутно вижу стезю свою.
Что начертано, то начертано.
Но пора б заменить строку.
Так всегда недоволен чем-то я,
Но мечту свою берегу.
Я иду, сутулясь, по улице,
Встреч неведанных сторонюсь.
Ах ты, ноченька, моя умница!
Жаль, сейчас непроглядна Русь!
Мне бы взглядом ее доверчиво
Обнадежить и приласкать.
Петь о ней лишь с утра до вечера
И все доброе в ней искать.



* * *


Потопы, войны, смерчи, ураганы.
Политики куражатся к тому ж...
Но в мире есть, наверно, что-то главное.
Что главное? Теперь я не пойму.
Все спуталось, как змей клубок шипящий.
Что – бутафория? А что же настоящее?
Как отыскать мне истинного нить?
И долго ль буду в темноте бродить?
Я не отчаялся, но чувствую – устал.
Хотя слабее вроде бы не стал.
И разум мой не износился, не-ет!
Но осознал теперь я бремя лет.
Я благодарен тем своим годам,
Когда создал иль, может быть, создам
Роман или заветную страничку
(Неважно – в прозе, в драме иль в стихах)...
Да будет строчка эта неплоха!
Проснусь, прочту, порадуюсь строке,
Перу, которое с утра уже в руке,
Листу бумаги, мысли незатасканной.
И день начнется, праведный и ласковый.
Да будет полноценен этот день.
Что сотворю – все это для людей.



* * *


Лес молчалив. Метет поземка.
И где-то ворон прокричал.
Он стар, и крик его незвонкий
Так хрипл! Уж лучше бы молчал.
Но вдруг и ворону печально?
Ну что ж, давай поговорим.
Поведаем друг другу тайны.
Сначала я тебе свои.
Но у меня секретов нету.
Похоже, нечего таить.
Беспечно я бреду по свету.
Теперь поведай мне свои.
Он помолчал и грустно каркнул.
Почистил клюв и был таков.
И в небе растворился, канул...
А я стою среди лесов.
Друзья мои, как сговорились:
Один уходит за другим.
О Боже, окажи мне милость!
Отправь меня пораньше к ним!
Постой, а как же те надежды,
Мечты, несбывшиеся сны?..
Припомни же, каким был прежде!
В былые, радостные дни...
Но то былое, то былое!
Оно ушло и – не вернуть.
Но часто ноет ретивое
И разрывает мою грудь.



* * *


Храни меня, моя Судьба!
Уж ты, пожалуйста, старайся!
А я, я сохраню тебя!
Судьбинушка моя! Не майся.
Все будет славно, верю я!
Все будет! Лишь работать круче.
Недолгий людям век отпущен.
Ведь так, Судьбинушка моя?
Ну, значит, время зря не бросим.
Ты с нами, Времечко, побудь!
И золотая наша осень
Как раз упала на Судьбу.



* * *


Я Жизни радуюсь, пишу.
Да здравствует она! Да здравствует!
И воздух этот – им дышу! –
Да здравствует!
И небо в звездах. И оно –
Да здравствует!
И речка, слышишь? –
Ты – моя!
Да здравствуешь!
А поле?
Как же без тебя,
Ну, здравствуй, Полюшко!
И ты, Великая Судьба,
Судьбина! Долюшка...
И это славно. Здравствуй, День!
Ну, здравствуй, Солнышко!
О Жизнь! Все мы – из деревень.
Мы – с поля зернышки.
Вот потому и славлю я
Леса и реченьки.
Уж вас-то не оставлю я
Во веки-веченьки!



КОСТРЫ


Костры, костры... Их нынче много.
И куч соломенных полно.
Их жжем, а так светла дорога,
И поле желтое светло.
Огни... Мы – дети Прометея...
Внук за костер отдаст дворец.
Дворцов-то, впрочем, не имеем
(Купить не может их отец)...
А что имеем – наше дело.
Гордимся бедностью своей!
Вот лист моей бумаги белой –
Огнем в ней пишет Прометей.



* * *


Как сфинкс предсказываю,
Но не себе.
Билеты разовые –
Все к Судьбе.
Приходите – рискну Судьбу растолмачить.
От моих гаданий никто не заплачет.
Всем добро нагадаю, впридачу – удачу.
А от них, кто же плачет?
Верьте, люди, в добро!
Вот как я, верю в зори и в звезды.
Только жаль, в кошельке не звенит серебро.
Что ж, похоже,
Я для золота создан...



* * *


В Америку съездить бы, что ли?
Давно я хотел побывать.
Но держит ведь русское поле,
Ругает обиженно мать.
“Зачем тебе эта чужбина?
Ты дома почаще бывай!
Три года не видела сына
Заплесневел мой каравай.
Три года, я вся уж седая.
И ноги не носят меня.
Куда-то всю жизнь убегают
Кормильцы мои – сыновья.
Да зря я вас, что ли, рожала?
Зря грудью вскормила своей?”
Замолкла. Слеза набежала.
От матери милой, ей-ей
Он все-таки взял и уехал –
Америка парню милей.
У каждого в жизни утеха
Лишь нету утехи у ней.
А годика на три попозже
Другая беда, пострашней.
В чужом и неведомом поле
Зарыли других сыновей.
И весточка горькая: “Сын ваш...”
А позже – другая, и вновь...
Ну что ж, позвала их Россия.
И не удержала любовь.
Рожала, рожала, осталась
Былиночкой хрупкой она.
Подруги – лишь слезы да старость.
И страшное эхо: “Вой-на-аа.”
Быть может, есть матери лучше.
Но мне бы свою воскресить.
Пускай поворчит и научит,
Как жить.



* * *


Каждый день рождаются поэты.
Лучше, хуже – не моя печаль.
Я совсем иным застужен ветром,
Свой особый отыскал причал.
И плыву, хоть лодочка дырява,
И вода уж топит мой челнок.
“То ль ко дну, то ль к терниям,
То ль к славе,
Ты стремишься,
Шалый мой сынок?”
– Ой не знаю, мать, мои хоромы
Душат! Воля, волюшка зовет!
А душа, как шалая корова,
Хвост задрав, летит себе вперед.
Если чаща – грохнется рогами.
Яр? Она обрушится туда.
Матушка, молитвой помогай мне!
Обо мне, заблудшем, порыдай.
Но не громко. Я еще воспряну,
Лишь ладонь на щеку положи.
Вот теперь мне легче стало, мама.
Вот теперь иначе стану жить.
Ну а как иначе? Веселее...
И соразмерять свой твердый шаг.
Но соразмерять я не умею –
Меры ведь не ведает душа.
И опять я, словно одичавший
Или шибко раненый медведь,
Яростно разламываю чащу,
Чтобы в чаще этой умереть.
На пригорке лягу, у березок,
И вдохну чуть горькую полынь.
И закат мой будет тепл и розов,
Полушалок неба нежно-синь.



* * *


Опять в душе моей сумятица,
Опять неистовы грачи...
К кому-то в гости солнце катится,
О чем-то пьяный дрозд кричит.
Он весел, дрозд. А пьян-то сам уж я.
Какая лучше сторона?
Чьи девки все еще не замужем?
Чья нынче нравится жена?
Куражусь? А вообще-то, скромен я.
Я нынче просто вдрабадан...
Добраться б только до хоромины
Да рухнуть молча на диван.
А завтра – баста! Встану трезвым я.
И заварю покрепче чай.
Забуду все загулы прежние,
Скажу, что было – невзначай.
Сумятицу я делом вылечу –
Минуты отдыха не дам.
Уж небо ждет, я в небо вылечу:
Летать положено орлам.



* * *


Плачет парень седой –
Хуже день ото дня.
Он трясет бородой:
“Схороните меня!”
Дом сгорел. Умерла
Накануне жена.
Ему жизнь не нужна.
И все прелести дня.
“Схороните меня!
Схороните меня!”
Чем утешить его?
Как поможешь ему?
Может, впрямь ему лучше лежать одному?
Только я не помощник ему, не судья,
Но и слушать невмочь: “Схороните меня!”
“Может, выпьешь?” – И только.
А что я могу?
И, пошарив в кармане, за водкой бегу.
Остальное без толку.
Поплакал, хлебнул.
– Пей побольше!
Он выпил.
Сомлел и уснул.
Я не молод, но думаю: как пособить?
Водка вряд ли поможет все беды избыть.
Дом отстроит. Увы, не воскреснет жена.
Жизнь ему не нужна. Жизнь ему не нужна.



* * *


Теперь гонят люто
Никчемные строки –
Поэтов несчетно вокруг...
А раньше считалось уделом высоким...
Вот ходит в пиитах бездарный мой друг.
Он двадцать иль тридцать книжонок состряпал.
А лет через десять напачкает сто...
И кто-то дает же деньжонок на лапу?
Тружусь, а карман мой пустой.
“Надежды питают”, – себя утешаю.
И верю: настанет мой час.
Вот чудик! В каком же я мире витаю?
Не в здешнем, наверно, как раз.
А люди – практичны, а люди умеют
Считать и в кармане чужом.
Но каждый по-своему жизнь свою мерит.
Мы – разные в мире одном.
Немало такого, что мне лишь подвластно.
И я втихомолку горжусь.
Что Родина наша добра и прекрасна.
Зовут ее ласково – Русь.



* * *


Зоту младшему


Я рад, ты у меня, мой мальчик.
И значит, день с утра славно начат.
Я рад, почти что все в доме.
И нет уже забот, кроме
Заботы о судьбе
Книги.
Да кус иль целую краюху
От ковриги.
И я целую хлеба край
Не-ежный!
Хлебушек, о каравай!
Све-ежжжииий!
Я рад, что мальчик у меня
В доме.
И значит, я свою судьбу по-онял!



* * *


Ах ты, заяц, смешной парнишка!
Как прижился ты в наших местах!
Но не верь тишине – это слишком:
Могут выстрелить из-за куста.
Надо мясо? Заячье, тощее?
В магазине всякое есть.
Человек – это хищник, и прочих
В нем достоинств сразу не счесть.
Ты ж, ушастый, почти реликтовый,
Вот и бойся, но не меня.
На добро людей не рассчитывай.
Всяк старается шкуру снять
Не свою, уж о ней-то печется он.
Разобраться – так зря, быть может.
Посылай всех к матери чертовой.
Человек тебе вряд ли поможет.
Там уж мяса-то – шерстка да кости
Ну и шкурки на полрукавицы.
Бросьте, люди, вы это бросьте:
Ведь ушастик на вас косится.
Он не верит: вокруг все – звери,
То лиса, то волчина лютый.
Человек же – зверина первый,
Сыт, но жаден он почему-то.
Сколь ни хапает – мало, мало!
Сколь ни жрет – все равно ненасытен.
Уж судьба ему столь отмахала,
Только милости не просите.
Все равно ненасытно жаден
Иль лукав – играет в святошу.
В основном-то он беспощаден.
Мне порой с человеком тошно.
Было ж: в давнее время волчица
Ребятишек вскормила, римлян.
Доброте у нее ль учиться?
Человечье ж ты носишь имя!
Наконец оглянись в сомненье!
Оцени себя без прикрас.
И прислушайся к строгому мненью
Хоть раз.



* * *


Что год грядущий мне сулит?
Надеюсь, очень я надеюсь:
В году мне этом пофартит...
Мои удачи, где вы, где вы?
Я жду, наступит череда
Веселых дней и честных буден.
И может, счастливы мы будем,
Как в те червонные года...
Еще живем, еще надежда
Нас не покинула пока.
Мы будем счастливы как прежде.
Бурли житейская река!



* * *


Белых лилий сугробы,
Кто вас ловко так сгрудил?
С зимним ветром – мы оба –
Неумелые люди.
Разметать – это просто:
Это с детства умеем,
Я пущу в дело посох,
Он – свои суховеи.
Или вызовет бурю,
Или Деда Мороза.
Те напьются и – в бубен,
Точно летние грозы.
Грозы – вовсе не худо.
Только град беспощаден.
Выбьет всходам все кудри.
Будь он трижды неладен.
Дождь! Не надо скупиться!
Поливай пощедрее.
Пусть напьется землица!
Пусть окрепнет пшеница!
А убрать мы сумеем.
Ах как полюшко дышит!
Стебли тянутся к небу.
Колосок ты мой рыжий!
Рыжины этой мне бы!
Ты расти не робея!
Я беречь тебя стану.
Небеса, голубея,
Берегут тебя сами.



БЕДА НА ПАСХУ


Беда не приходит одна.
Мне это известно.
Да только не часто ли беды, как камни?
Им лучше бы в бездну кануть.
В бездонную бездну.
Не канут же: снова взлетят
И снова закаркают, снова,
Где взять мне волшебное слово?
Скажи, равнодушный Сократ?
Секреты все учат, все учат.
А беды терзают и мучат.
А люди все плачут.
Как будто нельзя жить иначе.
Вот грянула нынче беда.
За то ли Христос был распят,
Чтоб слышал я частые распри?
И слышал и много видал...
Ну сгинь с глаз моих ты, беда!
Мне нужен хоть год или больше
Спокойного счастья, хоть с год...
А вдруг оно мимо пройдет?
Не пропусти его, Боже!
А бедам вели улететь.
Мне многое надо успеть.
Они мне корежат душу.
Хотел я все делать как лучше.
Задумаю – мне по рукам.
И даже по совести часто.
Хоть из дому не отлучайся,
А дома такая тоска.

Вот люди к собору тянутся,
Несут святить куличи.
Сидят с бутылками пьяницы.
Послушай, беда, помолчи!
Зачем ты мешаешь мне жить?
Скажи мне по чести, скажи:
Молчишь? Но желаешь зла.
Ко мне ты незваной пришла...
Уйди же сама! Отпусти!
Звезда же моя, свети!..



* * *


Когда грущу – сильнее становлюсь.
А может, потому, что отгрустилось.
А за окошком тихо бродит грусть,
И солнце шлет ей золотую милость.
Ничуть не жалко солнышку щедрот.
Тепла и света, радости не жалко,
Что пролило на нас оно с высот,
И грусть уже светла, и грусть не шаркает.
Она платок неброский свой сняла.
Поправила косу и улыбнулась.
Я вышел ей навстречу из села –
С утра и сам-то я был слишком хмурый.
Ну дай мне руку! Вместе погрустим.
А может, песню старую затянем.
Вот здесь гулял когда-то молодым,
Да и теперь, мне кажется, не стар я.
Причем здесь возраст? Лишь бы пелось нам.
Я оттого и становлюсь сильнее,
Что нас хранит родная сторона.
А вот ее мы сохранить сумеем?
Скажу: “Сумеем.” Может, не солгу,
Но с каждым днем нам это все сложнее.
Но злому другу, низкому врагу
За все обиды мы сломаем шеи.
Свою отчизну грех не сохранить.
Ее и так уж много унижали.
О Русь моя! Приляг со мной, усни!
Ведь ты не прочь, чтобы к груди припал я
И прошептал заветные слова.
Они питают нас великой силой.
О Родина, ты истинно права!
Коль я не прав, прости меня как сына.
Мне станет лучше, проще и светлей.
Хоть легких дней я не просил у Бога.
Но верю я, есть радость на земле.
Вот и отсыпь мне радости немного.
Я все свои печали утолю
Делами. Только б чаще совершались.
Ну дай, Отчизна, руку мне твою.
Ну вот, я счастлив. Запишу в скрижалях
Немного слов, но самых дорогих.
Я их берег лишь для тебя, Отчизна.
И ты их тоже втайне сбереги –
Они для нас куда дороже жизни.



ПЕРЕВОДЧИК


Мой друг переводит со всех языков
Стихи и романы, и пьесы.
Я тоже пытался. Но я не готов.
Я – к авторам этим довесок.
Довеском я все-таки быть не хочу.
Писать я за них не желаю.
Он хлопнул, как друга, меня по плечу,
Налил и сказал: “С Первомаем!”
И лился, и лился веселый коньяк.
Мы пили и что-то болтали.
И я перевел. Это был не пустяк.
Меня даже мэтры читали.
И он у себя гонорар получил,
Медали, машину и званья.
Потом к переводам других подтолкнул,
И сразу пропали желанья.
От строчки до строчки писал я за многих,
А друг мой смеялся: “Ты вытянешь ноги!"
– А знаешь, ты прав, я признался ему. –
К чему потакать паразитам?
Таскать по державе пустую суму?..
И сразу же стал знаменитым.
Потом, вспоминаю, искали не раз
Сулили немалые суммы.
“Понравилось вам, как писал я за вас,
Считайте, что я уже умер”.
Я лучше родную свою сочиню,
Простую и легкую строчку.
А вас, графоманы, ни в чем не виню,
Я числился чернорабочим.
В листочках моих – совершенство мое.
А худо – я листик по ветру.
Душа моя чисто и звонко поет
Березам, и людям, и свету...



* * *


Каких ты песен, Родина, не пела?
В России соловьев не сосчитать.
Всегда по-русски ты любить умела,
Пахать и ждать, былое вспоминать.
А песни твои дивные протяжны,
Как жизнь. Но ведь и песням есть конец.
О нем-то уж, наверно, знает каждый.
А знал ли ты, скажи, ты знал, отец?
Иначе бы детей дождался, внуков.
Да некоторых все-таки видал.
Ушел без стонов, но в тяжелых муках.
Меня ж как раз и не было тогда.
Мы дорогих людей теряем часто.
Скажите, ведуны: а есть тот свет?
И ты бы там, наверно, повстречался
С людьми, которых уж давненько нет.
А ведь могли бы жить, творить, чудесить
Но почему-то оборвался путь.
Могли бы выпить, спеть все наши песни
Но отчего-то жжет сегодня грудь.
Предчувствие удач? В удачи верю.
Но их порою очень долго нет.
Но вдруг придут и в жизни все изменят.
Вздохну, сочту. И станет ярче свет.
А то вокруг была такая пасмурь!
Тоска и скука. К ним давно привык.
Как Диоген, искал и ошибался.
И даже днем я зажигал свой свет.
Свеча мой путь неярко освещала.
И я с трудом на тропку выходил.
Задавливал ненужные печали.
И все-таки в себе уверен был.
Потом опять со скрежетом зубовным
Я совершал обдуманный свой шаг.
И знал, что путь мой
Не такой уж дальний.
Но не о том болит моя душа.
О чем? Порой и сам ищу ответ я.
И нахожу. С трудом, да нахожу.
И вновь, и вновь бреду по белу свету.
Но не спешу.



* * *


Не все так просто в этом мире,
Хотя Гюго все упрощал.
Но это все уже под старость, мимо.
Я мимо многих пробежал.
И верно, что-то не заметил,
Не понял и не оценил,
Летел куда-то, словно ветер,
Впустую тратил уйму сил.
А силы наши неуемны
Лишь до поры, лишь до поры.
Устал, присел я у черемух.
Они, как новые миры.
Вот начинается цветенье.
Я рву? Зачем? Пускай цветут.
Цветы увядшие – потери.
Но люди их нещадно рвут.
И я когда-то буду сорван,
Как те чудесные цветы.
Надеюсь, все-таки нескоро
Тот грустный миг увидишь ты.



* * *


Ты жива, молва? Я старюсь
Ты же не стареешь. Молода!
В этой жизни вряд ли я останусь,
Я – не ты, давай, иди сюда.
Мы с тобой посетуем на правду.
Ложь мы тоже пожалеем, что ж...
Правда, это чье-то, чье-то право,
Но всесильна праведная ложь!
Обвини ее – и не поверят.
Поддержи ее – всегда поймут.
Но себе-то сам ты не изменишь.
Сам себя ты заключил в тюрьму.
Дорог этот каменный застенок.
Сам же строил, но не убежишь.
Сам ты заключенный, самый первый.
Срок велик. И кто-то сторожит.
А ведь знаешь лаз. Легко и просто:
Нырк, и больше нету чудака.
Неба вон нетронутая просинь,
Далеки пока что облака.
А потом, возможно, будут тучи,
Грянет гром и молния – и тлен.
Ты беги, беги! Себя не мучай.
Кончится твой бесконечный плен.
И вздохнешь легко, вздохнешь свободно.
Улыбнешься, ясный и простой.
И из кельи темной и холодной
Выйдешь в мир опять самим собой.



НОВЫЕ “ТАКСИСТЫ”


Цены новые, новые шофера.
Жизнь хреновая, хуже, чем вчера.
Индексация, махинация.
И уверенность: “Это мы,
Сверхновейшая популяция,
Мы – вскипающие умы”.
А машины, простите, старые.
Как идеи, которых – тьма.
Что с Россией, да хрен с ней станется.
Уж, поди, не сойдет с ума.
А сойдет, ну так что ж, намордники.
Это просто, как божий мир.
Пусть горланят. У нас есть логика.
Мы сильнее. Мы победим.
Все шумят? Ну и пусть беснуются.
Покричат и уймутся враз,
Светофоры диктуют улице,
А народу диктует власть.
Мы надолго, вы сами знаете.
Нас вам запросто не убрать.
Нами все рассчитано задолго.
Гордо шествует новая рать.
Ну кричите. Не жалко связок вам?
Докричитесь до нас едва ль.
Мы себе лишь самим обязаны.
Вы для нас – обычная шваль.
Все давным уж давно продумано –
Ни к чему жужжать, мужики.
Успокоим все ваши думы мы –
Нам помогут наши стрелки.



* * *


Конец апреля. Стужа, слякоть.
Унылы, бусы небеса.
Что делать? Спеть или поплакать?
Лишь серость лютая в глазах.
Душа вся за ночь истомилась,
Никак не понимает ширь.
Она спала или молилась?
Или постриглась в монастырь!
Но где же тот ее заветный,
Последний, может быть, приют?
Вот храм. Да кто душе ответит?
Не те ж, что “Отче наш” поют.
Они и сами растерялись,
А в мире хаос, кровь и ложь.
Над этим многие старались.
О храм, зачем к себе зовешь?
Что там? Попы, с десяток певчих,
С полсотни немощных старух.
Весь мир в безумии опешил.
И в нем погас нетленный дух.
Колокола уж отзвонили,
И певчих еле слышен глас.
Здесь, может, Бога схоронили?
В который раз, в который раз
Его безвинно распинают,
Ликуют мытари опять.
И Русь давно об этом знает,
Не мудрено лгунов не знать.
Ушел один. Другой явился.
И с ним не Бог, а “мерседес”.
На кой он черт, с какой он выси,
Гнусавый и глумливый бес?



* * *


Вот народец! Чем утешает
Он в лихие годы себя!
Жизнь его уголечком шает.
Он: “Россия, люблю тебя!”
Да России-то нет, братишка.
Заплевали, глумясь, ее.
Лет уж семьдесят, даже с лишком,
Все одно и то же поем.
А пора – ты мудр! – оглянуться.
Обольщением не живи.
Было много войн, революций,
Утопивших ее в крови.
Пусть вставала, пусть восставала.
И на каторги молча шла...
Но всегда из тиши всплывала
Та ничтожная дрянь и тля.
Занимали Израэтели
Те места, где деньги и власть,
И храпели в чужой постели,
Жили вольно, красиво, всласть.
Убегает один – другого
Вновь подсунут: “Вот славный вождь!”
И восславит опять Иегову
Эта антирусская вошь.
Ну доколе, о Русь, доколе?
Сколько ж можно нечисть терпеть?
Доброте нас учили в школе.
И про Ленина песни петь.
И про Сталина, ну и прочее.
Вот, допелись до страшных потерь...
Русь моя, родилась ты ночью
И средь ночи живешь теперь.



* * *


Давно писал: упали бомбы.
Опять упали на славян.
Так надо нелюдям, а Богу?..
И президент предельно пьян..
Неужто это все мне снится?
Мне сны бы эти потерять.
Или на Божьей колеснице
Во весь опор скакать, скакать!..
Зачем мне кровь? Зачем мне злоба?
Не для того мне жизнь дана:
Творить да строить все же пробуй,
Моя родимая страна?
О, сколько ты на теле терпишь
Убогих подлых пачкунов!
Неужто порвались все цепи?
Мы – звенья каторжных оков?
Зачем нас глубже в подземелье
Ты загоняешь в новый час?
Зачем великое сомненье
Ты зарождаешь снова в нас?..



* * *


Что-то нынче, братцы, студено.
А ведь Пасха. Май недалеко.
На душе, однако, нелегко.
Отчего с тоской гляжу в окно?
Сам не знаю. Что-то накатило.
Черная, нелепая тоска,
Словно жизнь уж тоньше волоска.
А ведь чую – не пропала сила,
Зря что ль мать, Гордеевна, вскормила
Мы еще поборемся, родная!
Мы еще упрямо покряхтим.
Суждена жизнь долгая, я знаю.
Я ослаб немного, ты прости.
Студено? Согреемся строкой.
Нет, я точно потерял покой.
Сам не знаю, что-то накатило.
В зеркало взглянув, спрошу я: “Ты ли?”
И ответит человек в стекле:
– Ты гляди на жизнь повеселей!
Ведь она, как свечка, догорит.
– А душа болит?
– Переболит.
Так что ты храни свой бодрый вид.
А нытье – оно и ни к чему.
Накатило? Люди не поймут.
Без тебя им столь щедрот –
Каждый день, а может, каждый год.
Ты людей-то, друг, побереги.
И с тоской своей в леса беги.
Там уж отсидишься под сосной.
Или отваляешься в траве.
Мало ль что вскипает в голове.
Бормочи: “Ты, Родина, со мной!”
Сразу легче станет. Бормочи.
И любовью к ней себя лечи.



* * *


Я среди звезд увидел две печали:
Одну, когда вдруг соловьи все замолчали.
Другую, когда солнце заслонила тьма
Ненадолго... Ведь Бог же не сошел с ума!
И гнев его, и доброта в пределах...
Нечасто даже балуется демон,
Хотя ему положено шалить...
А солнце вновь нам явит светлый лик.
Печаль недолговечна. Вечен труд.
Вот – луч из тьмы. И соловьи поют.
И звезды ждут вечерней темноты.
И жду я – в двери постучишься ты.



* * *


Пошли мне, Господи, удачу!
И что-нибудь еще пошли.
Я в этом мире что-то значу?
Я сын прекраснейшей земли.
Еще пошли мне сон веселый
И океан, где я плыву.
Плыву я мощно и бессонно,
Как будто это наяву.
Да что уж сны? Я где-то плавал.
Я где-то жил и тосковал.
Да разве мне России мало?
Сравнил я все, что повидал.
Ругать не стану. И не стоит.
А просто поплыву опять,
Но уж другим – получше, морем
Чтоб край земли мне повидать.
Люблю бродить. Писать и думать.
Мне хорошо, когда все спят.
Я утром вовсе не угрюмый.
Я, может, всех добрей ребят.
Ну, повидал. И снова надо.
Другие же зовут края.
Я думаю, они мне рады,
Люблю я их. Они – меня.



* * *


Молчит мой лес. Одна дорога
Все суетится и бежит.
Куда? В безбожие иль к Богу?
Но бесконечен путь лежит.
А может, поутру замолкнет
Вся на дороге суетня.
Вон там болотце с теплым мохом.
Прими ты, батюшко, меня.
А утром ласковой водою
Лицо усталое омой.
И, может быть, пройдешь со мною?
Пройди, хороший мой, со мной!
Я пропою тебе молитву
Или пять строчек напишу...
Сейчас мне, поле, очень лихо.
Похоже, не туда спешу.
Еще бы сесть да оглядеться,
Послушать птиц и облака.
На миг один вернуться в детство.
Вернешь ли, поле, чудака?
Мне там вон, в рощице знакомой
Присесть, подумать, погрустить.
Все остальное будет дома.
Грусть вся отхлынет. Надо жить.



* * *


Мой стол, давно меня он терпит
И помогает мне молчать.
Потом велит пройтись мне степью
И воротиться в дом опять.
Я бесконечно возвращаюсь.
И стол уносит всю печаль.
Но он особое начальство
Велит по чину величать.
Я слушаюсь, всерьез киваю.
Потом – за дело, и начну.
Но вот ленив порой бываю.
Исправлюсь. И – не обману.
Мой друг советовал когда-то
К себе пуд соли привязать.
Мне, работяге и солдату?
Смешнее он не мог сказать.
Кто говорил: “Ни дня без строчки!”
И ничего не написал.
Напишет тот, чье сердце просит.
Чьи в мире совесть и глаза.
Все надо знать, все надо видеть.
Потом просеять и промыть.
Из тысяч есть одно событье...
О нем и стоит говорить.
И стол – судья, спокойный, строгий.
Советчик, друг и даже брат.
Он вспоминает все дороги,
Ошибки грубые пера.
Велит неспешно и сурово
Любую строчку перечесть.
Еще велит ценить мне слово,
Любить людей и славить честь.



* * *


Убили песню. Сам он жив.
Он улыбается как прежде.
Он покоряет рубежи.
Замолкнет вдруг – умрут надежды.
Негромко пой, а то сорвешь
Свой небольшой, негромкий голос.
Мне кажется, что ты живешь,
Но есть в душе один осколок.
И он проходит по тебе,
По нашей, по моей судьбе.
Неутомимо он блуждает.
А сердце все же побеждает.
И песня – вот она, звучит.
И – сердце, чувствуя, стучит.
Стучи же, сердце, не спеша.
Внимай и радуйся, душа.



* * *


Внуши себе: “Эй, не робей!”
Внуши. Что слава – дым,
Внуши. Но пусть воскурят
Ты был заметен даже молодым
И верил: не поникнешь в бурю.
И что-то смог. Смог – не спеши,
И шаг любой обдумывай стократно,
И попусту не трать своей души:
Потерянное не вернешь обратно.
И к славе не стремись. Она найдет сама.
И ты не раз, не раз ей был замечен.
К чему нам похвалы? Просторные дома?
Есть келья, звезды, небо. Тихий вечер.
Да есть еще бумага и перо.
Его не надо окунать в чернила.
Хотя вчера их накупил щедро.
Писал всю ночь. И все писать манило.
Мой тихий угол. Поле. Дальний дом.
Да вот беседы с молодым котом.
Живу как схимник. Но велю: “Твори!”
На славу – будь суров с ней – не смотри.
А что нам обещает день грядущий?
Так важно, что ли? Встанем до зари
И запалим свечу или фонарь получше,
И день простой начнем благословясь,
А вечер точно принесет удачу.
И что нам лесть? Что слава? Или власть?
Не к ним стремимся. Нет их, и – не плачем.
Но есть покой. Есть вещие слова.
Мне б их излить разумно, осторожно.
Сказав их, я воскликну: “Жизнь права!”
Не будь она права, мне было б сложно.



* * *


А где предел? Хотя живем по схеме:
“Побольше бы! И надо мне успеть”.
Не забывайте, люди, смертны все мы.
И надо делать то, что можем сметь.
Не надо обижаться на природу,
На Бога, на большие небеса.
Не надо, люди, жизнь свою уродовать.
Я это знаю. Я пытался сам.
А жизнь прекрасна! Жизнь благословенна!
Как хорошо, как чудно – просто жить!
Ведь разобраться – вся она мгновенна.
И нижние уж близко этажи.
Я не о Боге. Бог, он там. Он – в высях.
Я о земле. Земля, она вот здесь.
О, сохрани ее, Господь Всевышний!
К чему нам злоба? И к чему нам спесь?
Предел вон там. Предел он беспределен.
Не жадничаю. Жизнь всегда добра.
Когда есть дело, что умеешь делать,
То завтра будет лучше, чем вчера.



* * *


Приберегите злобу, люди!
Зачем разбрасываться ей?
И мир, увидите, он будет
Чуть-чуть добрей. Чуть-чуть добрей.
Мы часто лжем, лукавим часто.
И это тоже не к добру...
Когда-нибудь я буду счастлив –
Осколки правды соберу.
Я их сложу и кровью склею –
Ведь правде тоже кровь нужна.
Хотя при нынешних злодеях
Уж обескровлена страна.
Злодеи часто мелковаты,
В злодействе даже не умны...
Россия, в чем ты виновата,
Что гении обделены?
Им некогда ни льстить, ни драться.
Труд вечный – уж таков удел.
Не ищут славы и оваций
И часто изгнаны везде.
Пусть правда их жестка, безмерна,
А неудачи – полосой,
Удачи кажутся химерой,
Омыты горькою слезой.
Да и слезу увидят вряд ли.
Всегда застенчива она.
Кто горд, тот слезы свои спрятав,
Творит без отдыха и сна.
И нет ни праздников, ни буден.
Есть труд, в нем радость бытия.
О жизнь-цыганка! Бей же в бубен!
Дроби и пой, судьба моя!
Дышу неистово и жадно.
Скрипит в избе щелястый пол.
– Открой окно! Мне жарко, жа-арко!
Пляшу. Я снова в раж вошел.



* * *


Еще не все, не все потеряно!
Ты верь. И этот стон глуши.
Да если б только захотели мы,
То стали б счастливы в тиши.
Но ты упрямая, нескладная,
И я сердит и угловат.
Живем нерадостно, неладно мы,
Но жизнь не повернешь назад.
Уж ею удила закушены.
Подковы выбьют тучи искр.
Все прошлое давно разрушено.
Ты зря зовешь его: “Вернись!”
Метет поземка. Гнутся тополи,
О чем-то жалобно скрипят.
И волки завывают во поле.
И бабы пьяных матерят.
Потом и сами – прямо из горла.
Все просто станет, трын-трава.
Все про себя мы знаем издавна,
Но труден скользкий перевал.
Скользят подошвы: гололедица –
Гора житейская крута.
Толкуют: “Брось! Все перемелется!”
Добро бы!.. Жизнь не так проста.
И я бреду, скольжу и падаю.
Вновь подымаюсь. Вновь бреду!
И за горой, за снегопадами
Вдруг я найду свою версту?



* * *


“Помяни меня, Родина!” – друг говорил.
Думал, будет он в списке убитых.
Выжил. Правда, недолго он жил
Был талантлив – не стал знаменитым.
Да и он ли один? Но порою
Начинаю грустить я о тщете своей:
Вот тружусь как савраска
Много дней и ночей...
Но – забудут, как всех забывают.
Так бывает, И часто бывает.
“Помяни меня, Русь!” – попрошу.
Может, голос услышит, помянет.
Рассудись, так, пожалуй, я слишком спешу.
Помолись за удачу, мама!



* * *


Я же помню, что в полночи радость была.
Но всплеснула крылами и молча ушла.
Что ж ты, радость моя, тороплива?
Мне б минутку иль час быть счастливым...
Ну побудь же со мной, улыбнись!
Вот... Теперь начинается жизнь.
Я полон бессмертья и знаю, что смертен.
И это не страшно. Бесстрашно живу.
Я Богом отмечен, я Богом отмечен.
Но все же бывает: я молча реву.
И слезы кровавы. Душа, как уголья.
И больно бывает.
Бывает так бо-ольно...
Да боль эту молча в себе я несу.
Как молча и тайно стираю слезу.

Так что же такое, скажите, бессмертье?
Одна только боль?
Я крепок, но боль, это тяжко, поверьте.
Ну – словно любовь,
Которую нынче распяли.
В гвоздях она, на кресте.
Вам больно?
Ах, да. Вы смозолили палец.
Воистину вы во Христе.
А что же бессмертье?
Христа понимаю.
Поклонов ему не кладу.
Любовь из себя, как свечу, вынимаю
И с нею я к людям иду.



* * *


Я – не розу, ветку черемухи
Этим утром в той роще сорвал.
Ну и вот, словно выплыл из омута,
Где уже утопал.
До чего ты сильна, моя веточка!
Сразу силу большую дала.
И ничьи не помогут советы мне.
Только б ты расцвела.



* * *


Мне бы выплеснуть все, что кипит.
Ненасытен я, дивно неистов.
Умирать, воскресать – в общем, жить.
Только мощно, красиво и чисто.
Не получится, знаю,
Но все же стараюсь.
Но тобою я, Жизнь, упиваюсь.
Ведь я – счастлив: ни денег, ни славы...
Наплевать, Боже правый!
Что мне деньги? На водку да на штаны?
Я пройду без штанов, но с бутылкой.
Пусть грехи мои будут видны.
Я ж ко всем повернусь... затылком.



* * *


Надоело грустить. Хулиганить пора.
И веселых стихов, чтоб – куча.
Я сегодня не тот уж, что был вчера.
Я сегодня другой, я – лучше.
Потому ли, что просит душа забав?
И веселья родимая просит?
Мне бы только стихов, да вина и баб.
Да еще бы погожую осень.
Осень, золото дивных осин!
И трава золотая тоже.
Осень, был я когда-то красив.
Да и ты, дорогая, тоже.
Ты-то, осень, сама доброта,
Ведь червонное не тускнеет...
И с годами твоя красота
Лишь умнее.



* * *


Дождь, когда же ты кончишься?
На душе смута.
Солнышка хочется
Почему-то.
Ночь, ноченька,
Темная моя, нежная!
Спит моя доченька,
Любовь белоснежная.
Дождик уже кончился.
Небо синеть начинает.
Жизнь – суета. Но жить хочется.
Как буду жить – бог знает.
Да что я об этом думаю!
Жить полновесно и – точка!
Подумаешь, ветры дунули.
Выдержим!
Снов тебе добрых, дочка!



* * *


В эту душную ночь

я беседовал с Богом.

    Л. Мартынов

Я беседую с Богом.
Я запросто с ним.
В основном-то с Творцом мы при встрече молчим.
Молчаливые муки свои и беду
Не отдам тебе, Господи, – сам отведу.
У тебя – без меня очень много хлопот.
Вечно плачет, кощунствует, молит народ.
Мне не надо, Всевышний, ни манны, ни кущей...
Посадил я березку у речки текучей.
В эту душную ночь посижу я вот тут,
А к заутрене паству в церквушке зовут.



* * *


Избавь меня, Боже, от хитрых пройдох.
От умных писателей тоже.
Ты все понимаешь, не зря же ты – Бог!
Избавь меня, Боже.
А дай мне спокойно тропою пройти,
Той самой тропою,
Которая вьется еще впереди,
И путь свой запомнить.
Что вижу вокруг,
Что уже потерял,
О том не жалею...
И снова ошибки начну повторять –
Я это умею.
И странно: ведь знаю, что здесь ошибусь.
Но с берега – в омут.
А страха – ничуть. Только легкая грусть.
Да запах черемух.
Так вышло, глубины под нами всегда.
И в пору расцвета
Я пьян ароматом, спешу я сюда
Каждое лето.



* * *


Есть день, который почему-то
Забыть стараешься, забыть!
Есть час, наверно, и минута...
А почему бы им не быть?
Жизнь захотела и сказала,
Мы говорим потом: “Судьба...”
Да что ей, Жизни, дела мало
И на уме одна гульба?
Не надо, на Судьбу не сетуй.
А сам: наметил, так бери.
Да и другому посоветуй
Вставать вот так же, до зари.



* * *


У всех времен неповторимы лица.
Мой век с грядущим тоже не сравнится.
Да и сравненья эти не нужны.
Мой век – не я: не сознает вины.
А мы во многом с веком виноваты,
Хоть я и был ему лишь младшим братом.



О ЖИЗНИ


Я размышлял над жизнью моей бренной.

    Данте

Что размышлять о ней?
Все это – суета.
И я не тот уже,
И жизнь не та.
Вчерашнее теперь уж не вернуть.
Был пройден путь,
Такой нелегкий путь.
К дню этому я многое постиг,
Но малого, но малого достиг.
“А больше – это сколько?
Это много?” –
Однажды дерзко я спросил у Бога.
Творец мне не ответил, отмолчался.
И больше я к нему не обращался.
Я знаю, буду жить на свете долго.
А надоест – возьму и взвою волком
И спрячусь в свою черную дыру.
А нет – в лесу построю конуру,
Чтоб добрым людям белый свет не застить,
Куплю себе пилу, топор и заступ.
Вот, собственно, и весь мой инструмент.
Куплю нескоро – не настал момент.
Когда настанет, я еще не знаю.
День терпеливо лучший поджидаю.
То пью вино, а то работы тьма,
То тянет в омут жизни кутерьма.
А нынче-то я, что ли, не в лесу?
Упрямо свой подпиливаю сук.
Как ствол скрипит! Как жалуется ствол!
– Не огорчайся: здесь я, не ушел.
Мне хочется еще покуролесить.
Давай уж будем куролесить вместе.



МГНОВЕНЬЕ


Стихия. Стих. Все смолкло, но звучит
В тиши ночной безвестный голос хриплый.
А берег омывается волной,
В высоком небе синева и зной.
И голос смолк. Иль умер – так, без крика.
Наверно, посягал он на века,
Но смерть явилась, и ее рука
Оборвала струну, и, взвизгнув, скрипка
Упала в пыль с последнею улыбкой.
С улыбкой жить. С улыбкой умирать.
С улыбкою меня рожала мать.
Вы, верьте, точно так: сказали мне, с улыбкой.
Но пробил час, и – в пыль упала скрипка.



* * *


Свет гаснет, но звезды, как угли, затлели.
Взрываются, может. И падают медленно в ночь.
День прожит. А что мы за день этот летний успели?
Друг помощи ждал. А смогли мы хоть чем-то помочь?

Безлюдно и сонно в деревне. Собаки не лают.
Лишь где-то заблудший уныло вскричал козодой.
Все сонно. И ночь эта звездная дремлет.
Да тополь бормочет о чем-то, совсем уж седой.

Ну что ж, старина, расскажи свою древнюю сказку.
А если забыл, мы другую с тобой сочиним.
Ночной ветерок, удивительно тепл он и ласков.
И сказкой своею мы щедро поделимся с ним.
Есть песня о ветре. А сказок о ветре не помню.
Есть пьеса о ветре. Который всю боль мою понял...
Ты мудр, как всегда.
И отзывчив всегда, старина.



* * *


Июль. Жара. Но дождь. Мне что-то грустно.
И в небе ни просвета, ни луча.
Потоки с неба непрестанно льются.
Я и писал, и пил, и так – молчал.
Молчанье – что, оно лишь размышленья.
А крик – кричать уже давно отвык.
Кричат весною раннею олени,
Когда дерутся. Ненавижу крик.
А вот душа кричит, она молчать устала...
Россия – рынок. Правят торгаши.
Им отдаются тысячи весталок.
Дыши, о Русь! О Родина! Дыши!
Дыши и думай. Это – лихолетье,
Как саранча, налетом. И оно
Однажды поутру сердитым ветром,
Как все на свете, будет снесено.
И снова в поле зацветет гречиха,
И в роще снова грянут соловьи,
И отыщу я – точно! – соловьиху,
И посвящу я ей стихи свои.



* * *


“Ау” –
Сказала машинка,
Лучшая из машин.
И услышал мужчина,
Который всегда молчит.
Или болтает всякую чушь,
Душу свою спасая.
Пользуются – ну и пусть.
Притронулся к тебе – замер.
Счастлив, что ты со мной,
Лето станет зимой,
Зиму люблю яростно.
Весну – застенчиво.
Летом готовлюсь к осени.
Осенью – к роману.



ПОЭТ


Не станет нас. А миру хоть бы что.

    Омар Хайям

Кто станет спорить? Он не зря – Хайям.
Он был умен и щедр к своим друзьям.
Захаживал реденько на чаек
И женщин ублажал, насколько мог.
Про звезды знал, про дальние миры.
Стихи его, как лучшие дары,
Которые ты в жизни получил.
Хайям велик.
Но ведь и он почил...



ПЕТУХ


Петух кричал, горластый, наглый,
Он был отчаянно красив.
Устраивались куры на ночь,
И он... Он ханом среди них.
Еще до осени далеко.
Еще не знает – будет день,
И кончится кичливый клекот,
И быть беде, и быть беде!
Но главное, что быть похлебке.
Помянем, братцы, петуха.
Взмах топора, и смолкнет клекот.
Так что кричи, петух, пока...
...В ограде только кучка перьев
Да с черным глазом голова...
Был среди куриц петька первым,
Но у судьбы свои права.



* * *


Не понимаем мы друг друга, люди!
А жаль. Порой бывает очень больно.
Возьму и вдруг разочаруюсь в друге...

Прости мне, Боже!
Я не хотел... Наверно, я ошибся.
Ведь он умен, талантлив, даже добр
А прочее?
Все прочее – пустяк.



* * *


Май суров. Рассветы холодны.
День Победы. Снег же – только тает.
Я забыл, как было в дни войны –
Люди о печальном забывают.
День Великий. Праздник всей Земли,
Но, конечно, праздник больше русский.
Многие оттуда не пришли.
Ну и брат мой где-то лег под Курском.
Кто-то ликовал. Рыдала мать...
Впрочем, я не раз писал об этом.
Только не устану вспоминать
До тех пор, пока живу на свете.
А на днях услышал соловья.
Холодно, а он ликует в роще.
Рощица понравилась моя.
Где же он проводит свои ночи?
Отыщу пристанище его,
Пухом простелю, от ветра скрою.
Пусть веселый птах в тепле живет.
Лета ждет. Оно не за горою.



* * *


Ну вот и все. И до конца все сказано.
А хочется поверить, что вчера
С тобою мы не ссорились, а праздновали,
Но праздник прекратить уже пора.
Распалось все. И лето суетливое
Торопится и к осени спешит.
Давно ль с тобой считались мы счастливыми?
Да прошлое не стоит ворошить...
Забыто все, расходимся, расстанемся.
Иль – здесь же, но как будто вдалеке.
Такая жизнь сложилась, очень странная.
Твоя рука... Да, в чьей она руке?
Да что мне эти черные видения?
Забыть и все. И мимо прошагать.
Или щекой к тому прижаться дереву.
Его обнять – ему не надо лгать.
А вот себя мы обманули, кажется.
И не желали. Но ведь это так.
Растерянность когда-нибудь уляжется.
В душе огонь погас, совсем иссяк.
И холодна душа. И все в ней умерло.
Но я живу. Мне странен этот мир.
И мысли мои странные, безумные.
Не потому ль, что сами – странны мы?



* * *


Отчего же я, друг, не вписываюсь
В современную ипостась?
Со своими печальными мыслями
Не приемлю я эту власть.
И другое, пожалуй, многое,
Не приемлю. Да что с того?
Я иду своею дорогою.
Я отталкиваю ногой
Все, что нечисто,
Что нелюбо.
И сижу по утрам один,
Поднимаю вовсе не кубок –
Горы камня и горы льдин.
И грохочут во мне лавины,
Тают, плавятся ледники.
Я один. Этот мир единый.
Тяжко. Но дороги легки.
Я еще подниму невозможное,
И возможное пощажу.
А все юное осторожно я
Миру славному покажу.
Я люблю. И любить невоспретно мне.
Но за это отвечу я.
И пора уж давно не летняя.
Но дорога, в общем, моя.
Ну, ухабы. Положим, грязно там.
Я иду. Я привык брести.
Ах, судьба моя, разнообразная!
За блужданья меня прости.
Это все? Нет, начало повести.
Затянулось, пожалуй, а?
Пусть погасли большие помыслы.
Не погасла душа моя.



* * *


Мне приснился пророческий сон не впервые –
И задумался я, и задумался я:
“Мне, наверно, удач пожелала Россия.
Этот сон я увидел не зря”.
О каких о великих удачах гадаю?
Мне немало их выпало в жизни, удач.
Только спят старики в той юдоли чего-то не зная,
И теперь не узнают, хоть плачь – хоть не плачь
Горевать я не должен, трудиться обязан.
И невидимой плетью себя подгонять.
Я добьюсь, но осилю дорогу не сразу.
За неспешность мою не суди меня, мать.
Мне судьба не бросала охапками счастья,
А несчастий хватало, но я не скулил.
Я ко многому в жизни нелегкой причастен:
Падал, снова вставал, хоть и не было сил.
Часто думал: “Уж все. Уж вконец
изнемог я...”
Заблужусь, упаду иль в реке утону.
Но светила звезда, берег звал меня мокрый
Снова, зубы сцепив, брел по скользкому дну.
Дно студило меня. И кружил темный омут.
Как бессильная рыбина, я выплывал.
Брел трясиной, порой ночевал в буреломах
Или горсточку ягод неведомых рвал.
Думал: “Все. Отравлюсь”. Но
манил меня голос,
Может, дочери, сына, возможно, жены.
Выбредал, подобрав кем-то
брошенный колос.
Отступи, глухомань! Вон уж звезды видны.
Я по звездам дорогу свою угадаю.
И под ними ворота во тьме отыщу.
Голос пес подал мне.
Как заливисто лает!
Подхожу.
И в ответ ему тоже свищу...



* * *


Пой, соловушка, я хмелею:
Твоя песня так хороша,
Что услышав, лицом светлею,
И ликует моя душа.
Пой, мой птенчик. Я повторяю
Только в мыслях песни твои
Счастлив я, что в солнечном мае
Так запели вдруг соловьи.
Может, счастье ко мне нагрянет...
Задержалось. Погоды нет...
Я бужу его ранней ранью:
Ведь едва наступил рассвет.
Пусть поспит – веселее будет.
Но торопится жить душа,
Разгоняя все тучи буден.
Жизнь, ты все-таки хороша!
Пой, соловушка, твои песни,
Словно чистые родники.
На подходе добрые вести:
Вдаль гляжу я из-под руки.



* * *


А правда в том, что Русь запродана,
Страна, однако, немала.
Что не ушло, то разворовано...
А Русь великою была.
Стояла ведь перед Мамаями,
Пред рыцарями – немчурой,
Прошла все беды небывалые,
Не потеряв себя самой.
Нас грабили, морили голодом.
И призывали: “Напрягись!”
Но поднималась снова молодость,
Забыв растерзанную жизнь.
И напрягалась, шла и падала.
И умирала, чтоб жила
Та шваль, которая не падала
Всегда росла, всегда цвела.
Вожди твои нас ненавидели.
Им Иегомерзок русский дух.
В нас гоев сволочи увидели,
Переступив одну черту.
Забыли, что рванем рубахи мы,
И толпы наши все сметут.
Да, скифы мы. Хоть мы прорежены.
Но если жив хотя б один –
Восстанем сильными и свежими
И дрогнет Иегогосподин.
И сразу за кордоны кинутся,
Как крысы, в штормы с корабля.
Держись, о Русь! Ты столько вынесла!
Воспрянь, великая Земля!



ВЕТЕР


Ветер стих. И запели птицы.
Шепот ласковой ржи.
Я сумел в эту рожь влюбиться.
Так полнее жизнь.
Но отзолотеет скоро август.
Рожь мою состригут,
Как кудри у новобранца,
Дни бегут.
Я и сам от себя убегаю.
За собой же гонюсь.
И догнать судьбу помогает
Моя Русь.
Одному-то бы не осилить
Тяжкий путь.
Ну а с ней всякий труд красивей.
Будь со мною, Родина, бу-удь!
Не молюсь. Не пускаю слюни.
Ворот не рву.
Люблю сурово родную.
Как воин, за тебя упавший во рву.
...Задремал от усталости парень,
Раскудрявая голова в крови.
Ты побудь с ним, Отчизна, на пару.
Цветов для него нарви.



ОПЯТЬ СНЕГ В МАЕ


Не понимаю, не понимаю:
Зачем выпал снег в мае?
Ведь скоро сев.
Может, этот... повелитель снегов
Окосел?
Ну и в метель настроение бодрое.
“Консул” творит нещадно.
Что у нас есть, то должно быть отдано.
Мы с ним не жадные.
Да ведь пишем-то не для утайки.
Тайно друг другу даем советы.
Не утомляем. Пусть нас не читают.
И не тщимся всучить страничку:
“Напечатай. Заждались люди!”
Об этом просят душою нищие.
Мы милостыни не ищем.
Ищем лишь слова заветные
Да бумаги пачку.
Выпал снег. Как выпадал в Пасху.
Слава богу, хоть нет ветра.
Но и ветер – тоже не худо.
Снег обрушится? Ну и пусть.
И не это видали люди.
“Разное видывали. Хуже не будет”, –
Философски внушает Русь.
Ветер стихнет. Снег растает.
Возликуют в лесу соловьи.
Но пока птицы молча летают.
Скоро, скоро уж, славные вы мои!



* * *


Старая Русса. Достоевский. Бои.
Там полегли земляки мои.
Где-то под Курском лежит брат.
Теперь не спросишь: “Кто виноват?”
Но у нас в деревне живет герой.
Уцелел один из ста.
История его жизни проста:
Спрятался за печною трубой.
Потом свалился и затрясло.
Говорили, наелся белены.
Это его и спасло
От войны.
И в каждый праздник
Надевает френч:
Весь в значках, даже есть медаль.
Звать героя, кажется, Фред.
И он рассказывает, что в тылу
Повидал.
В очень далеком сибирском селе,
Где дети, вдовы и старики.
И он, живущий в сытости и тепле.
И дни его, как кошачьи шаги.
Сам тоже кот.
И праздников ждет,
Чтобы снова поведать о себе.
О несостоявшейся подлой судьбе.



* * *


Дочери Вале


Я часто обижаю близких,
Потом себя корю, корю.
В душе моей щенячьи визги,
Хотя себе и говорю:
“Ведь ты был прав.
Чего метаться?”
Не лгу. И все-таки я лгу.
Настанет день, и может статься,
За нею следом побегу.
Ну что ж, грубила.
Так бывает. Грубила все-таки не мне.
Но люди часто забывают,
Что доброта-то в глубине.
Достань ее и осторожно,
Как цветик аленький держи.
И резких слов – ведь так возможно –
Остерегись и не скажи.
К чему они. От зла устали.
А доброта, как божий дар.
К ней приложись душой, устами.
И людям лучшее отдай.



* * *


Я рву стремена, но во сне.
Давно не садился в седло я.
Летим по степи, и все кажется мне
Что нас уже трое.
Нас четверо было. Но старший погиб.
И третий воюет в Варшаве.
Скачи, мой конек, поскорее беги
В спокойном пока полушарье.
Война еще там, и сюда не дойдет.
И – брат тот вернется обратно.
– Вот, слушайте, – скажет. – Пусть будет вам Зот
Кормильцем-поильцем и братом.
И третий уж там. Мы остались вдвоем.
Нас двое осталось да сестры.
– Играй, мой братан! Ну а мы подпоем.
И голос тяжелый и поступь.
И руки – кувалды. И плечи – в отца,
Саженные, мощные плечи.
А кем же, я думаю, стану сам?
– Пиши про деревню, про мать, про отца
Деревня-то, вишь, пропадает.
Он в корень глядел, но не ведал и сам,
Что в самую суть попадает.
И начал я рано свой первый роман.
Но раньше стихи выплетались.
Отца пригласила к себе Колыма.
Мы с матерью дома остались.
Дорога, решетки, суровый конвой.
Будь проклята эта дорога!
– Давай-ка, сынок, мы поплачем с тобой.
Давай же повоем немного.
– А тятя вернется?
– Вернется, сынок. Нам тяжко.
– Но я же кормилец.
Вот так и слагается песня без слов.
Да так вот, без слов, мы и жили...



* * *


Как много нас было!
Как мало осталось!
Как будто куда-то развозят составы.
Пыхтит сердито
И мчится
Локомотив.
Порою в тупик заезжает,
Порой бывает в пути,
Что стрелочник пьяный
И в будке заснул.
Несет очень странно он свой караул.
Как много пропето о разных дорогах.
Вези ж меня, поезд!
Вези, ради Бога.
Гуди и свети!
Писать мы хотели –
Не выпеклась повесть.
Идти мы хотели,
Не зная пути.
А рельсы, а рельсы
Как гнутся, как стонут!
А в небе орлы одинокие реют,
А годы, как в речке.
Там брод, и – утонут.
О, пойте мне песню,
Уснувшие ветры!
Под песню нам легче считать километры.
А надо ль считать?
Есть столбы верстовые.
А в городе могут помочь постовые.
Дорогу, наверно, укажут – иди.
Но только не скажут, что ждет впереди.



* * *


Когда бы, ночь, ты не пришла –
Все время являешься рано.
Не сделаны наши дела,
И молится в горнице мама.
Губы ее шелестят –
Все чаще и чаще поклоны.
Мы ждем, что воротится брат.
А он где-то там, под Коломной.
Поднялся б, зашел на часок.
Сыграл что-нибудь на баяне.
Хоть каской прикрой свой висок.
Да выбери гуще лесок.
Иль затаись в этой яме.
А он через бруствер – вперед.
А он – впереди лейтенанта.
А взвод-то... уж выбит весь взвод.
И надо бы дернуть обратно.
Да как же? Вперед и ура!
И пулей примечен последней.
Еще улыбался вчера,
А нынче – Героя посмертно.
Да что ему звезды? Их тьма
В задымленном небе студеном.
Зима... Как бушует зима!
И реже встают батальоны.
Все реже, все глуше ура!
И замерло поле в молчанье.
Вчера лишь, братишка, вчера
Письмо от тебя получали...
А нынче готовят уже
Письмо писаря штабные.
Мол, пал он на том рубеже,
Он пал за Россию.



ЛЕНЬ


Говорят иль это шутка?
Родилась нас раньше лень.
Делу только лишь минутка,
А безделью – целый день.
И скучает вдохновенье,
Стыдно, прячется в тени.
Покоряюсь молча лени,
Провожу в безделье дни.
За день лишь стихотворенье
И – не лучшее, подчас.
“Что мне делать с этой ленью?” –
Я спросил уж в сотый раз.
Должен сам себе ответить,
Откровенно написав.
Но молчу. Поет лишь ветер
Да вон птички в небесах.
Жаворонки, жаворонки,
Вы стремительны, а песнь,
Словно смех родной ребенка,
Мил он всем и дорог всем.
Вспомнил Золушку, и руки
Потянулись вдруг к перу.
Лень моя, ты в пропасть рухни!
Снова я его беру.
И нанизываю строчки.
И душа, как соловей.
Лень, ведь лени, между прочим,
Нет давно в душе моей.



* * *


Проснуться мне и славно одному
Помыслить, погулять и поработать.
Я тех людей, пожалуй, не пойму,
Кто сыт напрасно, глупо счастлив кто-то.
А счастье, хлеб и чистая вода –
Они, я знаю, многим непонятны.
Они для многих – черная беда.
И – черные на солнце пятна.
Вот так живи, себе я говорю.
Я не учу. Моралей не читаю.
Встречаю я восторженно зарю,
С улыбкой славных я людей встречаю.
Мне повезло.
Я многих увидал.
Друзья мои того уж не увидят.
Да, смерть – конец, но вовсе не беда.
Успеть до смерти людям что-то выдать.
Или – отдать, точнее. Не учить
И не кричать, мол, вы не так живете.
Во многом грешен. В этом, точно, чист.
Я им желал немного, лишь хорошего.
Не все его – и это не беда –
Восприняли иль поняли как надо.
Куда ведет дорога в Никуда?
Кому нигде не принесу я радость?
А я хотел, я искренне желал
Обнять того, кому сегодня худо.
А как идут, текут мои дела –
Об этом послезавтра я забуду.
Кому нужны ненужные дела?
Кому нужна ненужная судьбина?
Жизнь зарождалась, расцвела, ушла.
Ушла во имя Господа и Сына.



МОНАХИНЯ


Грешила, пила и блудила.
И вдруг ушла в монастырь.
Бога, что ль, полюбила?
Бог ли позвал, простив?
Все же, ты не Магдалина.
И – теперь на виду,
Призывай. Все же, Нина,
Я к тебе не приду.
Позабыл я молитвы.
Сочиняю в пути.
Допиваю все литры,
Что мне Бог отпустил.
Вдруг да я оплошаю –
Не успею допить?
Вот за это, я знаю,
Бог меня не простит.
О, как сладко щебечет
Мне в раю соловей!
Но в раю – человечьем –
Он внушает мне: “Пей!”
Соловьиные песни
Эти
Мне по душе.
С ними жить интересней.
Много слушал уже.
Но все мало, все мало!
И я страстно спешу.
О, прости меня, мама,
Что я вольно пишу.
И шалю, но бывает
Мне так грустно порой.
Грех вином заливаю.
Псалмы – острым пером.



* * *


О ночь! Помолчи!
Мы лучше поймем друг друга молча.
Есть тишина в ночи.
Но есть в ней и что-то волчье.
Я знаю раздастся звук,
Тяжелый, надрывный, хриплый.
Нет это не я зову,
А голос печальной выпи.
Зловещая тишина.
Редкие птичьи всхлипы.
Ночь сюрпризов полна.
В ней рождается вихрь...
Или – вихри?



* * *


Помяни меня утром рано.
И – днем.
Будто полем с тобою, Мама,
Идем.
Будто поле все золотое.
Роса.
Отчего же у нас с тобою –
Слеза?
Отчего же ты шепчешь
Слово –
Одно?
Это было.
А может, снова –
Кино?
Может, снова в клубе –
Атака? Бои?
Так ли было это,
Не так ли?
Помяни!
Я не знаю – когда,
Но будет
Этот День.
И уйду – это точно, Люди,
От Людей.
Я уйду, совсем не печалясь.
Так должно.
А смотри, ребята отчаянные –
В кино.
Помяни ты меня оттуда,
Пожелай:
Чтобы сила жила и удаль...
Ну, как в май.
Чтобы шарик летел мой со свистом
В небеса!
День мой светел.
Мой день неистов.
Но – слеза.
Помолись за меня, родная!
Помолись...
Как продолжится – я не знаю
Эта Жизнь...
Но я верю и принимаю,
Эту Жизнь.
Помолись.



* * *


Все ужасы да ужасы –
Так страшно, силы нет.
Набраться надо мужества,
Включить поярче свет.
То войны, то аварии,
Обвалы и гроза.
Дрожим, как дети малые.
Не знаем, что сказать.
Все зыбко в мире, суетно.
Всяк беду сулит.
Я в мире, как в лесу, один:
Авось не пропаду.
Уж пуганы немало мы.
Смелее! Полный ход!
Седые и бывалые,
Все движемся вперед.



* * *


Я путать стал – и это странно!
День с ночью. И не первый год.
Старею, что ли? А не рано ль
Я завершаю свой полет?
Уходят многие до срока,
А кто нам сроки назначал?
Шел, шел и – кончилась дорога
Иль оборвался твой причал.
Спеши, бессонницею майся
И время попусту не трать.
Дал жизнь тебе Великий мастер
Цепь обретений и утрат.
Но оборвется. Это точно!
Тут хоть горюй, хоть не горюй.
Да ладно! Солнышко полощет!
Я внуку лучик подарю.
Дарить, конечно же, приятней.
Чем самому подарков ждать.
Что получил – верни стократно.
И это радостней, чем брать.
А что я дать могу? Ну, лучик,
Роман да парочку стихов...
А прочему судьба научит.
К ее урокам я готов.
Пусть голосистый колокольчик
Конец урока прозвонит.
А солнце радует мне очи,
И из окна чудесный вид!



* * *


Все думаю: “Ну что я вдруг споткнулся?”
Ходить привык. И падать не впервой.
Немало рядом проходимцев ушлых,
Я среди них ну словно сам не свой.
Да ведь и раньше их немало было.
Что мне они? И что им, скажем, я?
Зачем былого своего листаю
Забытые, пережитые дни.
Пережито. Переболит – растает.
Но ведь корежат душу мне они.
Она, как на огне, шкворчит и плавится.
А цвет все тот же, красный и густой.
Пусть новый цвет, пусть радужный появится,
И с радужною тоже суетой.
Но я не суечусь. Отсуетился.
Спокойно я хромаю в новый день.
Встал до зари. Прохладною умылся,
И в лес и в степь, подальше от людей.
Я знаю их: то плачут, то смеются,
А то деньгу неистово куют.
Иль моют кости разных революций,
Иль за спиною судят жизнь мою.
А что судить? Ведь я их не тревожу.
Пишу, что знаю. Как могу, пишу.
Себя не загружаю лишней ложью.
Я истине поистине служу.
Я знаю, что она мне не заплатит.
Давно сберкасса истины пуста.
Ну, может, о несбывшемся поплачет,
Перебирая общие места.
Все было. Это все давно известно.
Как говорят, быльем уж поросло.
Я в настоящем знаю свое место:
Вот там, за рощей, ждет меня село.
Я не спешу. Ничуть не паникую.
Еще не вечер. Малость поскрипим.
Без криков, просто так, по-человечьи,
Потом туда отправимся, за тын.



* * *


Называй меня именем древним,
Не славянское имя мое.
Я крещеный попом в деревне
И крещенской водой напоен.
Я не помню, какая погода
В это утро была января.
Пусть совсем невеселого года
Озорно мне сияла заря.
На шестке варились пельмени.
Под трубою пел самовар.
То ль под Омском, а то ль под Тюменью
Начинался мой первый январь.
Жив ли, нет ли поп-двоеданин?
Может, шлепнули на задах?
Или срок бесконечный дали.
Где-нибудь на Чукотке зачах.
Что бы ни было, благодарен.
Ты по святцам меня крестил.
Внуку то же имячко дали.
Правда, я о том не просил.
Ведь сейчас все Марки да Рэмы.
В церковь все же спешит родня.
Но настало иное время.
Можно что-то еще понять.
Принимать не хочу, не стану.
Надоел бесконечный треп.
Я живу лишь своим уставом.
А иным и жить бы не смог.
Президенты и претенденты,
Заварушки да вечный бунт.
Им нужны лишь аплодисменты.
Но видал я их всех в гробу.
Я Россию люблю без трепа,
Без напыщенных глупых фраз.
Пусть до колик смеется Европа.
Все равно ей не высмеять нас...



ДА БУДЕТ!


Воистину дела твои священны.
Опять, опять к тебе я припаду.
А по тебе клубками змеи, черви,
Брезгливо обходя их, жду и жду.
Чего я жду? Побед? Они бывали.
Давненько, впрочем. Я про них забыл.
Реденько, признаюсь, меня бивали,
Кто глуп. А так, случалось, сам я бил.
И вот опять настал великий праздник.
Какой уж год мы празднуем его?
Чернят мемориалы твари разные.
В душонках грязных слышу торжество.
Я не пойму неистового рвения –
Напакостить, Россию очернить,
У сатанистов есть свои каждения.
Глумливых дел капроновая нить
Все не нанижет. Бесконечны бусы.
А шея волосатая тонка.
Давнуть ее раз от души, по-русски.
Давнуть – не дрогнет русская рука.
Мы сторонимся. Мы все в деле, в деле.
Они ведь тоже “мастерят” дела.
Мы грязью замараться не хотели.
И – вот к чему брезгливость привела:
Все попрано, осмеяно, измято.
И топчутся чужие сапоги
На том, что русским вечно было свято,
И кто-то молит: “Боже, помоги!”
Но Бог-то, Бог. А нас отцы учили:
“Сам за себя сумей ты постоять”.
Грешно и свято, путано мы жили,
Но свыше не к чему подмоги ждать.
Стоять и на смерть! Издревле стояла.
И, верю я, несокрушима Русь.
Врагов полно. Но и друзей немало.
Я упаду, но снова подымусь.
И так плечо к плечу.
И сердце к сердцу.
Стоять, рукою честной руку взяв.
И всяк из них познает свое место
Мы выстоим, но жизнью смерть поправ.



* * *


...Бранили, льстили. Верно, кто-то лгал.
А я не лгал. Я не хвалил напрасно.
Я просто разговоров избегал,
Когда вдруг понимал, что с этим “ясно”.
Он ждал, что я польщу и поддержу.
Скажу – он позже на меня сошлется.
Я пью вино с ним и легко шучу.
Но похвалы моей он не дождется.
Ведь был поэтом дан благой совет:
“Добро и зло приемли равнодушно...”
Не утверждай, что он плохой поэт.
Плохой поэт не станет это слушать.
Глупцу – талант, как радуга свинье.
Ей погрязней бы да поглубже лужу.
Но как глупец себя подать сумел,
Как будто он, как солнце, миру нужен.
И всюду лезет, пристает ко всем.
Штампует эти жалкие книжонки.
А книг так мало. Много мелких тем.
И все растут ничтожные душонки.
О бойтесь, сторонитесь графоманов!
Их тьма и тьма на поприще обманов.



* * *


Ночь измята. И трава измята.
И роса, и ночь уже минула.
Отчего я вспоминаю брата?
Спит давно. И с ним земля уснула.

...Где-то там, вдали, грохочут пушки
В небе, как жуки, свистят осколки.
И один из них, шальной такой, ненужный, –
Ну зачем в тебя? Ведь поля столько!

...Мать ждала, ждала она годами.
И твоя тальянка тосковала.
Соловьи давно уж отрыдали.
Вместе с ними отрыдала мама.

Я грущу по-волчьи, но без воя.
Я старею. Волосы в пороше.
Не вернулся, брат ты мой, из боя.
Ну и я войну свою не брошу.



* * *


Звезда упала, ну и что ж?
Впервые, что ли?
Куда, судьба, меня ведешь,
В какое поле?
Не зря же падала звезда, –
К земле летела.
Она звала меня – куда?
Чего хотела?
Порой мне ясен путь земной.
Порой – не скрою –
Слежу за павшею звездой
Ночной порою.
Гадаю. Часто невпопад.
Но все ж гадаю.
Сентябрь. Начался листопад.
Сам увядаю.
Вот листопад мой отшумит,
И осень грянет...
Смеется время над людьми,
Нещадно старит.
Иных уж нет давным-давно,
Вздохнешь: “Вернуть бы!”
А им теперь уж все равно:
Такие судьбы.
Но я пока еще живу,
Плыву куда-то.
Держаться долго ль на плаву
Мне как солдату?
Звезда упала. Не моя,
Пока чужая.
Еще шумят мои моря,
Им нету края.
Еще не взял вершину я,
Прошел я мимо.
Пусть подождут меня друзья
В том вечном мире...