Дефис
С. А. Комаров
* * *
Когда шнурок развязан,
багровея, ты тянешься к нему,
среди толпы не в силах
легко склонить телесный инструмент свой,
и чувствуешь слепое недовольство
плывущих на тебя предметов жизни,
и понимаешь первое бессилье
и злобу на ещё вчерашний день,
где твой реактор спал на всех заглушках.
Ещё ты не один, ещё ты не положен
в промёрзлый дом и комья глины
ещё не бьют по деревяшке, смело
никто не верховодит над друзьями,
указывая, как вести, копать, бросать.
Ещё ты не оставлен, и к тебе
ещё придут, и ты придёшь и скажешь:
«Я верю вам и, может, вас люблю».
И женщина, нежнейшая, как радость,
утрами смотрит на тебя, не зная,
что вы, наверно, прожили б отдельно,
но это счастье – быть вседневно вместе,
а разлучаясь, ждать тепла, улыбки,
и слов любви, и рук, уже не властных
себя сдержать в порыве узнаванья, –
всё это дар, его дороже, нет.
И век вокруг, повязанный сетями
экранов, проводов, железных чудищ,
концлагерей, слывущих государством,
прав и свобод, пропахших кровью;
пришельцев ждущий век, лелеющий дыру
в далёкий космос, чтобы идиот
любой кричал в порыве новой власти:
мол, мысль уже нельзя остановить,
и по закону лез в карман глухой старухи,
а после плакал в кадре перед нею –
как воплощеньем мудрости и жизни,
и обещал воздвигнуть монумент за сына,
мужа, не вернувшихся из боя,
и облучённым детям раздавал
конфета и путёвки в Диснейлэнд,
и примиренья дерево садил,
и убеждал: мы все одна семья,
и наши ценности, как органы людей,
пусть примет человечество и скажет –
мы сёстры все и братья; мир вам, свет!
Вот город мой посередине мира –
к какому океану ни пойди.
Так почему и мне не стать пророком,
а городу – великим центром света,
где жил нормальный честный человек –
работал он в том месте, где юриста
безмозглый труп в войну хранили тайно,
и, лучших положив под небом русским,
воздвигли истуканов без числа,
которым наши матери с отцами
молились и цветы носили к датам,
и мы детьми клялись тем истуканам,
что станем настоящими людьми.
Но, слава Богу, наши дети с нами,
и клятв уже не требуют от них,
они спокойно смотрят в океаны
из центра мира, тихо выбирают
между Востоком, Западом и Югом
и Севером, что вреден африканцам,
как утверждает школьная программа.
Они не упрекают, они знают,
что век двадцатый кончился – Бог с ним.
Любимая, как хорошо с тобой!
[март 1994 г.]
С. А. Комаров
* * *
Когда шнурок развязан,
багровея, ты тянешься к нему,
среди толпы не в силах
легко склонить телесный инструмент свой,
и чувствуешь слепое недовольство
плывущих на тебя предметов жизни,
и понимаешь первое бессилье
и злобу на ещё вчерашний день,
где твой реактор спал на всех заглушках.
Ещё ты не один, ещё ты не положен
в промёрзлый дом и комья глины
ещё не бьют по деревяшке, смело
никто не верховодит над друзьями,
указывая, как вести, копать, бросать.
Ещё ты не оставлен, и к тебе
ещё придут, и ты придёшь и скажешь:
«Я верю вам и, может, вас люблю».
И женщина, нежнейшая, как радость,
утрами смотрит на тебя, не зная,
что вы, наверно, прожили б отдельно,
но это счастье – быть вседневно вместе,
а разлучаясь, ждать тепла, улыбки,
и слов любви, и рук, уже не властных
себя сдержать в порыве узнаванья, –
всё это дар, его дороже, нет.
И век вокруг, повязанный сетями
экранов, проводов, железных чудищ,
концлагерей, слывущих государством,
прав и свобод, пропахших кровью;
пришельцев ждущий век, лелеющий дыру
в далёкий космос, чтобы идиот
любой кричал в порыве новой власти:
мол, мысль уже нельзя остановить,
и по закону лез в карман глухой старухи,
а после плакал в кадре перед нею –
как воплощеньем мудрости и жизни,
и обещал воздвигнуть монумент за сына,
мужа, не вернувшихся из боя,
и облучённым детям раздавал
конфета и путёвки в Диснейлэнд,
и примиренья дерево садил,
и убеждал: мы все одна семья,
и наши ценности, как органы людей,
пусть примет человечество и скажет –
мы сёстры все и братья; мир вам, свет!
Вот город мой посередине мира –
к какому океану ни пойди.
Так почему и мне не стать пророком,
а городу – великим центром света,
где жил нормальный честный человек –
работал он в том месте, где юриста
безмозглый труп в войну хранили тайно,
и, лучших положив под небом русским,
воздвигли истуканов без числа,
которым наши матери с отцами
молились и цветы носили к датам,
и мы детьми клялись тем истуканам,
что станем настоящими людьми.
Но, слава Богу, наши дети с нами,
и клятв уже не требуют от них,
они спокойно смотрят в океаны
из центра мира, тихо выбирают
между Востоком, Западом и Югом
и Севером, что вреден африканцам,
как утверждает школьная программа.
Они не упрекают, они знают,
что век двадцатый кончился – Бог с ним.
Любимая, как хорошо с тобой!
[март 1994 г.]