Люди не ангелы
Б. А. Комаров
ЖАРА
Всё-то он подсмеивался, всё подхохатывал. И когда в такси садился, и когда бросил уже, как старому знакомому:
– Погнали! ...На Войновку!
И отлегло на душе у Борщёва: на дачах сегодня народ, выходной, но попался-таки пассажир и ни куда-нибудь, а на самую окраину Тюмени.
– Далеко поселок-то, – протянул со значением, – рублей на двести потянет!
Тут парень смеяться и перестал:
– Да ну, – скривился недовольно, – давай за полтораста... По городу ведь ехать, не в аэропорт!
Был он костляв и смуглолиц. Потому, чай, и ходил в ветровке: худые не потеют! Зубы редкие, но свои.
Да и сам он был не промах! Снуёт уже тачка в разнобое легковушек, а пассажир всё успокоиться не может: бурчит чего-то! Но выколупнул всё же из кармана ветровки мятые купюры и бросил в лоток между сиденьями.
Ух, какой! Тут уж и Тимка не выдержал:
– Сам-то ангел, что ли? За «спасибо» работаешь? – И, видя, что пассажир не понял его далеко идущие мысли, оконкретил: – Ангелы-то на небе живут. ...Чем занимаешься?
– Я-то, х-ха?! – засмеялся редкозубый. Вернулся уже кураж-то к нему, гонор-то. – Скажу, так баранка из рук выпадет! ...Я, шеф, машины угоняю!
– Во-во!.. – И Борщёв засмеялся: все, мол, мы работники-то одинаковые – из чашки ложкой! Да ещё и булку с маслом подавай! Но осекся: – Правда, что ли?
– А то! – ощерился пассажир. – Зачем мне врать?
И верно: мелькнул он в такси и пропал в гвалте людском. Чего ему Тимки бояться?.. А поговорить-то хочется, шавка и та на ветер лает. Но зараза же этот хлюст, ох и зараза! Ещё и пучится, подлец, от довольства... У свояка вот такой же «жигулёнка» угнал. Только купил тот машинёшку, поехал на рынок за чехлами да прибамбасами всякими, её и украли... Который уже год свояк успокоиться не может.
– Хреновое у тебя ремесло! – зло выдохнул Борщёв. – На чужом горе наживаться... Кто других притеснял – жальче собаки умрёт! Подохнет!
– Кто сказал! – не обиделся пассажир. И опять хохотнул: в такт будущей язвине: – Ты что ли, «профессор»?
Нет, не его те верные слова, хотел ответить Борщёв, в книжке вычитал, но не стал: до книжек ли угонщику?! Дрянное сейчас время в России, воровское! Что было грешно – в самую моду вошло. Лишь глухо сказал:
– Работать-то легче, чем воровать, выгодней... Хотя бы душа на месте!
– Душа!.. Ты, друг, чижика-то не пой! А деньги? Где ещё полтинник сразу срубишь?! – И вдогонку, чтобы окончательно добить таксиста. редкозубый хахакнул на весь салон: – Тыщ ведь, не рублей!
Вот долдон! От жары, что ли отупел? Выйди тогда, охолонись! И Борщёв хотел приостановиться, уже давнул педаль тормоза вниз, да гукнул сигналкой грузовичок, чем и вернул его в действительность!
– Какие это деньги? – рубанул тогда. – Грязь! Ходи и оглядывайся! Шея заболит... Дело за каждым должно стоять, дело! За мной, за ним! – махнул рукой в сторону обогнавшего его грузовичка. И даже по баранке прихлопнул, выискивая в голове слова поумнее. – Через работу в жизнь-то вникаю, понимаешь? Всякую закорючку руками щупаю! Вот вчера... – но оборвал себя. Плохо он говорит, не оратор! И тогда выдал, как ему казалось, самое основное, этакого козыря: – Человеком становлюсь, понял?! Не таким, как ты – тыще хватом!
И не обиделся, вроде бы, редкозубый, лишь усмехнулся. Только усмешечка-то больно кривенькая вышла. И бросил уже совсем неожиданное:
– Вот возьму и грохну тебя сейчас!.. Чего скажешь?
Но Борщёв не испугался: не впервой! Да и злой был, как волк: и на солнце, что палит и палит с самого утра, и на этого вот головореза. Потому и ответил соответственно моменту:
– Дурак! – ответил. – То и скажу... До меня была вечность – и после будет. После моей-то жизни! – уточнил. – ...Море годов! Тьфу, я между ними, пылинка! А ты чуть побольше проживешь, на плевок! Вот и встретимся на том свете!
– ...«Встретимся!» – чуть выждав, повторил за ним пассажир. Видать, пережевывал услышанное. И засмеялся. И будто бы не было у него уже той кривенькой усмешки: разгладилась рожа. Даже восхищением налилась: смачно ответил таксист, хорошо! Как по газетке прочитал. И одобрительно заключил. – Крепкий ты мужик! ...Дети есть?
– Выросли. Как без детей? ...Значит, и самого в этом мире не было. А у тебя?
– Дочка. Вчера год стукнуло!
– Хочешь, чтобы работала или вот так же, – Борщёв поегозил в воздухе пальцами, – промышляла? По твоим стопам пошла...
– Пусть работает! – смилостивился родитель. Понимал ведь по большому-то счету, где белое, где чёрное. Но согласно своему промыслу всё же ляпнул: – Лишь бы не в «ментовке»!
– А что «ментовка»?.. Менты ведь разные бывают!
И Тимка уже хотел выложить редкозубому случай с прошлогодним пассажиром, с капитаном-то, да не стал. Разве тот его поймет? Горбатого к печке не приставишь!
* * *
Выпивши был тот капитан, но извинился: в отпуск, мол, иду, вот и принял чуть-чуть на грудь!
– Бывает... – успокоил его Тимофей. – Как мужиков не угостить?
И платил пассажир хорошо, не жался. Хотел по пути в магазин заскочить, но передумал: там, поди, куплю, на Лесобазе. И вина, и пивишка. А ехал он к другу. Три года не виделись.
Без «форменки» нынче. Чего, мол, погонами светить? Да ещё и выпивши...
И опять Тимофей его одобрил: качнётся на улице иной работяга, ткнётся носом в землю и Бог с ним! Никто тому не удивится. А милиционеру нельзя качаться, всякий спешит поглазеть.
Был капитан молод, силён и полон справедливости. Да-да! Когда Борщёв не удержался-таки от поддёвки:
– Ну что, покончим с преступностью? – Больно жульё его в последнее время допекло! То сбежит какой-нибудь прохиндей не рассчитавшись, то помудренее как-нибудь «кинут».
Пассажир возмущенно воскликнул:
– Давно бы покончили! Если бы хотели, а так... – И под этим «таком» он понимал не порочность, мол, людскую в целом, а лишь начальническую потачку самим себе. Её, такую-сякую, имел лишь в виду! – ...Не ту страну назвали Гондурасом! – завершил горько. – Не ту! У нас ведь всё наперекосяк! Взял милиционер сотняшку-другую – в тюрьму его! А генерал миллиончик хапнул – ничего! Такие законы! ...И ходят, гады, посмеиваются.
– Погоди, погоди, – придержал его Борщёв. Не гони коней! – Каждому надо дать «по шапке» – и за миллион, и за сотню! ...Сотельник подрастет да мильёнщиком и станет! Не из Америки ведь они к нам бегут?
И хотел еще подпустить ядку, да не стал: капитан он и есть капитан! И уровень мозгов у него капитанский. ...Законы ему слабоваты!
Да в России законы-то ого-го какие! Где еще строже?! Только вяло работают. А коснется закон родни или дружка закадычного, всё – сдох, как Тузик!
– Оп-па! – воскликнул вдруг пассажир. И скомандовал: – Стой, тебе говорят!
– Да вижу!..
За перекрестком творилось невообразимое!
Вишневая «девятка» дымилась всем своим лаковым телом, исходя перегретым тосолом на асфальт. Хлопнувшись бампером о придорожный столб, она словно бы нахлобучилась на его пасынок и замерла. Перёд «жигуленка» был частью вмят, частью разворочен донекуда. Рядом потерянно топтался парнишка лет двадцати, /знать, хозяин машины/, и вроде бы не понимал, чего делает. Вот присел на корточки и схватился руками за окровавленную голову. Поблизости валялась барсетка и всякая салонная мелочь. ...Даже номеров не было на той «девятке», лишь транзитная бумажонка на стекле. Гнал, видать, на новье, не считаясь с дорожными уставами и вот результат!
Неподалеку кобенилась такая же легковушка, только цветом пожиже, с расхлёстанным лобовым стеклом. Про бампер и крылья и говорить было нечего: хлам!
Авария случилась только что.
– Давай аптечку! – крикнул капитан.
Пока Борщёв доставал бинт, он уже успел приноровить к голове раненого носовой платок и принялся вызванивать по мобильнику «Скорую».
И тут Борщёв увидел остановившийся рядом милицейский «москвичонок», за рулем которого восседал усатый старшина.
– Рация есть? – кинулся к нему Тимка. К милицейскому вызову «Скорая» отнесётся посерьёзнее.
А старшина лишь растерянно пожал плечами: на машинёшке той он, поди, оказался случайно. ...По семейной нужде! Потому и публика из-за его спины выглядывала далеко не служебная: две древние старушки да седобородый дедок.
Но «газелька» с крестом, вытребованная капитаном, примчалась быстро и, уяснив, что процесс пошел, тот дал таксисту отмашку: поехали!
И они понеслись дальше... Молодец мужик! Борщёв нет-нет, да одобрительно поглядывал на пассажира. Лихо он организовал ту помощь, всё по своим местам расставил. ...Но и не удержался, не утерпел, чтобы на свежем-то примере доаварийную мысль не продолжить:
– Есть у нас законы! Есть! Правила движения – разве не закон? ...А кто их выполняет?
И нечем было крыть пассажиру! Смолчал на Борщёвскую правоту. Потому, что слабак, не силен в логике жизни! ...Не только в законе дело! В нас оно, в мягкотелости нашей!
Когда подскочили к микрорайону и Тимка остановился у ярко-красного магазинчика, пассажир полез в бумажник и рассчитался за проезд. Как договорились. А потом достал из того же бумажника два червонца и пятидесятирублевую купюру:
– Вот, брат, думал рублей тридцать сверху-то дать! Из-за меня ведь столько времени потеряли, на аварии-то, – уточнил, – да нету больше червонцев. А то полтинник бери!
И Тимка взял тот «полтинник», не хотел, а взял!
* * *
...Он уже запамятовал с какого момента принялся рассказывать ту историю редкозубому. Про капитанский-то полтинник! А тот слушал. Куда деваться?
– Ну и что? – ухмыльнулся, вклинившись, наконец, в словесную прореху. – Взял и взял! ...Дают – бери, бьют – беги! Чего такого?
– А то! – Тимка уже с ненавистью глядел на угонщика. Притворяется что ли?! – Год тот полтинник в башке сидит! Год, понимаешь?! Жадность тогда меня одолела, оседлала сука и повернула куда хотела! ...Пыль я рядом с тем капитаном, прах мелкучий! – И передразнил: – «Лишь бы не в “ментовке”!..» Да не возьмут нас туда: ни тебя, ни меня! Близко не подпустят!
– А романтизьм-то воровской, – так и сказал: «романтизьм», размазывая донекуда ту едкую «з», – пройдет! ...Захочешь и ты человеком побыть, просто мужиком!
И потому как насупил брови редкозубый, как негодующе прикусил губу, понял Тимофей: не выдержит он сейчас, взорвётся ответной злобой.
Но усидел, пустая душа, лишь выдавил из себя:
– Кончай, шеф! Прокурор нашелся, а то выйду...
– Выходи! – и Борщёв ткнул «Волгу» к обочине дороги. ...Давно ведь висел в густом от жары воздухе этот устраивающий и таксиста, и редкозубого «выход». Давно: с самого начала не то спора, не то разговора. Скорее всего словесной чехарды! – И деньги забирай! Гордый больно... Завтра и мою «тачку» угонишь! Уго-о-нишь, за тыщи-то что угодно сделаешь! ...Плевал ты на меня!
Редкозубый стал медленно выбираться из такси, так медленно, что даже пихнуть его хотелось. Да ладно, время-то терпит: «Волга» приткнулась к обочине дороги возле коробок кооперативных гаражей.
Наконец, он выбрался из салона, шагнул к гаражам, и тут Борщёв увидел у него в руке что-то чёрное:
– Дурак, – успел подумать, – ну и дурак... – И уткнулся головой в баранку.
Второго выстрела он не слышал.
Б. А. Комаров
ЖАРА
Всё-то он подсмеивался, всё подхохатывал. И когда в такси садился, и когда бросил уже, как старому знакомому:
– Погнали! ...На Войновку!
И отлегло на душе у Борщёва: на дачах сегодня народ, выходной, но попался-таки пассажир и ни куда-нибудь, а на самую окраину Тюмени.
– Далеко поселок-то, – протянул со значением, – рублей на двести потянет!
Тут парень смеяться и перестал:
– Да ну, – скривился недовольно, – давай за полтораста... По городу ведь ехать, не в аэропорт!
Был он костляв и смуглолиц. Потому, чай, и ходил в ветровке: худые не потеют! Зубы редкие, но свои.
Да и сам он был не промах! Снуёт уже тачка в разнобое легковушек, а пассажир всё успокоиться не может: бурчит чего-то! Но выколупнул всё же из кармана ветровки мятые купюры и бросил в лоток между сиденьями.
Ух, какой! Тут уж и Тимка не выдержал:
– Сам-то ангел, что ли? За «спасибо» работаешь? – И, видя, что пассажир не понял его далеко идущие мысли, оконкретил: – Ангелы-то на небе живут. ...Чем занимаешься?
– Я-то, х-ха?! – засмеялся редкозубый. Вернулся уже кураж-то к нему, гонор-то. – Скажу, так баранка из рук выпадет! ...Я, шеф, машины угоняю!
– Во-во!.. – И Борщёв засмеялся: все, мол, мы работники-то одинаковые – из чашки ложкой! Да ещё и булку с маслом подавай! Но осекся: – Правда, что ли?
– А то! – ощерился пассажир. – Зачем мне врать?
И верно: мелькнул он в такси и пропал в гвалте людском. Чего ему Тимки бояться?.. А поговорить-то хочется, шавка и та на ветер лает. Но зараза же этот хлюст, ох и зараза! Ещё и пучится, подлец, от довольства... У свояка вот такой же «жигулёнка» угнал. Только купил тот машинёшку, поехал на рынок за чехлами да прибамбасами всякими, её и украли... Который уже год свояк успокоиться не может.
– Хреновое у тебя ремесло! – зло выдохнул Борщёв. – На чужом горе наживаться... Кто других притеснял – жальче собаки умрёт! Подохнет!
– Кто сказал! – не обиделся пассажир. И опять хохотнул: в такт будущей язвине: – Ты что ли, «профессор»?
Нет, не его те верные слова, хотел ответить Борщёв, в книжке вычитал, но не стал: до книжек ли угонщику?! Дрянное сейчас время в России, воровское! Что было грешно – в самую моду вошло. Лишь глухо сказал:
– Работать-то легче, чем воровать, выгодней... Хотя бы душа на месте!
– Душа!.. Ты, друг, чижика-то не пой! А деньги? Где ещё полтинник сразу срубишь?! – И вдогонку, чтобы окончательно добить таксиста. редкозубый хахакнул на весь салон: – Тыщ ведь, не рублей!
Вот долдон! От жары, что ли отупел? Выйди тогда, охолонись! И Борщёв хотел приостановиться, уже давнул педаль тормоза вниз, да гукнул сигналкой грузовичок, чем и вернул его в действительность!
– Какие это деньги? – рубанул тогда. – Грязь! Ходи и оглядывайся! Шея заболит... Дело за каждым должно стоять, дело! За мной, за ним! – махнул рукой в сторону обогнавшего его грузовичка. И даже по баранке прихлопнул, выискивая в голове слова поумнее. – Через работу в жизнь-то вникаю, понимаешь? Всякую закорючку руками щупаю! Вот вчера... – но оборвал себя. Плохо он говорит, не оратор! И тогда выдал, как ему казалось, самое основное, этакого козыря: – Человеком становлюсь, понял?! Не таким, как ты – тыще хватом!
И не обиделся, вроде бы, редкозубый, лишь усмехнулся. Только усмешечка-то больно кривенькая вышла. И бросил уже совсем неожиданное:
– Вот возьму и грохну тебя сейчас!.. Чего скажешь?
Но Борщёв не испугался: не впервой! Да и злой был, как волк: и на солнце, что палит и палит с самого утра, и на этого вот головореза. Потому и ответил соответственно моменту:
– Дурак! – ответил. – То и скажу... До меня была вечность – и после будет. После моей-то жизни! – уточнил. – ...Море годов! Тьфу, я между ними, пылинка! А ты чуть побольше проживешь, на плевок! Вот и встретимся на том свете!
– ...«Встретимся!» – чуть выждав, повторил за ним пассажир. Видать, пережевывал услышанное. И засмеялся. И будто бы не было у него уже той кривенькой усмешки: разгладилась рожа. Даже восхищением налилась: смачно ответил таксист, хорошо! Как по газетке прочитал. И одобрительно заключил. – Крепкий ты мужик! ...Дети есть?
– Выросли. Как без детей? ...Значит, и самого в этом мире не было. А у тебя?
– Дочка. Вчера год стукнуло!
– Хочешь, чтобы работала или вот так же, – Борщёв поегозил в воздухе пальцами, – промышляла? По твоим стопам пошла...
– Пусть работает! – смилостивился родитель. Понимал ведь по большому-то счету, где белое, где чёрное. Но согласно своему промыслу всё же ляпнул: – Лишь бы не в «ментовке»!
– А что «ментовка»?.. Менты ведь разные бывают!
И Тимка уже хотел выложить редкозубому случай с прошлогодним пассажиром, с капитаном-то, да не стал. Разве тот его поймет? Горбатого к печке не приставишь!
* * *
Выпивши был тот капитан, но извинился: в отпуск, мол, иду, вот и принял чуть-чуть на грудь!
– Бывает... – успокоил его Тимофей. – Как мужиков не угостить?
И платил пассажир хорошо, не жался. Хотел по пути в магазин заскочить, но передумал: там, поди, куплю, на Лесобазе. И вина, и пивишка. А ехал он к другу. Три года не виделись.
Без «форменки» нынче. Чего, мол, погонами светить? Да ещё и выпивши...
И опять Тимофей его одобрил: качнётся на улице иной работяга, ткнётся носом в землю и Бог с ним! Никто тому не удивится. А милиционеру нельзя качаться, всякий спешит поглазеть.
Был капитан молод, силён и полон справедливости. Да-да! Когда Борщёв не удержался-таки от поддёвки:
– Ну что, покончим с преступностью? – Больно жульё его в последнее время допекло! То сбежит какой-нибудь прохиндей не рассчитавшись, то помудренее как-нибудь «кинут».
Пассажир возмущенно воскликнул:
– Давно бы покончили! Если бы хотели, а так... – И под этим «таком» он понимал не порочность, мол, людскую в целом, а лишь начальническую потачку самим себе. Её, такую-сякую, имел лишь в виду! – ...Не ту страну назвали Гондурасом! – завершил горько. – Не ту! У нас ведь всё наперекосяк! Взял милиционер сотняшку-другую – в тюрьму его! А генерал миллиончик хапнул – ничего! Такие законы! ...И ходят, гады, посмеиваются.
– Погоди, погоди, – придержал его Борщёв. Не гони коней! – Каждому надо дать «по шапке» – и за миллион, и за сотню! ...Сотельник подрастет да мильёнщиком и станет! Не из Америки ведь они к нам бегут?
И хотел еще подпустить ядку, да не стал: капитан он и есть капитан! И уровень мозгов у него капитанский. ...Законы ему слабоваты!
Да в России законы-то ого-го какие! Где еще строже?! Только вяло работают. А коснется закон родни или дружка закадычного, всё – сдох, как Тузик!
– Оп-па! – воскликнул вдруг пассажир. И скомандовал: – Стой, тебе говорят!
– Да вижу!..
За перекрестком творилось невообразимое!
Вишневая «девятка» дымилась всем своим лаковым телом, исходя перегретым тосолом на асфальт. Хлопнувшись бампером о придорожный столб, она словно бы нахлобучилась на его пасынок и замерла. Перёд «жигуленка» был частью вмят, частью разворочен донекуда. Рядом потерянно топтался парнишка лет двадцати, /знать, хозяин машины/, и вроде бы не понимал, чего делает. Вот присел на корточки и схватился руками за окровавленную голову. Поблизости валялась барсетка и всякая салонная мелочь. ...Даже номеров не было на той «девятке», лишь транзитная бумажонка на стекле. Гнал, видать, на новье, не считаясь с дорожными уставами и вот результат!
Неподалеку кобенилась такая же легковушка, только цветом пожиже, с расхлёстанным лобовым стеклом. Про бампер и крылья и говорить было нечего: хлам!
Авария случилась только что.
– Давай аптечку! – крикнул капитан.
Пока Борщёв доставал бинт, он уже успел приноровить к голове раненого носовой платок и принялся вызванивать по мобильнику «Скорую».
И тут Борщёв увидел остановившийся рядом милицейский «москвичонок», за рулем которого восседал усатый старшина.
– Рация есть? – кинулся к нему Тимка. К милицейскому вызову «Скорая» отнесётся посерьёзнее.
А старшина лишь растерянно пожал плечами: на машинёшке той он, поди, оказался случайно. ...По семейной нужде! Потому и публика из-за его спины выглядывала далеко не служебная: две древние старушки да седобородый дедок.
Но «газелька» с крестом, вытребованная капитаном, примчалась быстро и, уяснив, что процесс пошел, тот дал таксисту отмашку: поехали!
И они понеслись дальше... Молодец мужик! Борщёв нет-нет, да одобрительно поглядывал на пассажира. Лихо он организовал ту помощь, всё по своим местам расставил. ...Но и не удержался, не утерпел, чтобы на свежем-то примере доаварийную мысль не продолжить:
– Есть у нас законы! Есть! Правила движения – разве не закон? ...А кто их выполняет?
И нечем было крыть пассажиру! Смолчал на Борщёвскую правоту. Потому, что слабак, не силен в логике жизни! ...Не только в законе дело! В нас оно, в мягкотелости нашей!
Когда подскочили к микрорайону и Тимка остановился у ярко-красного магазинчика, пассажир полез в бумажник и рассчитался за проезд. Как договорились. А потом достал из того же бумажника два червонца и пятидесятирублевую купюру:
– Вот, брат, думал рублей тридцать сверху-то дать! Из-за меня ведь столько времени потеряли, на аварии-то, – уточнил, – да нету больше червонцев. А то полтинник бери!
И Тимка взял тот «полтинник», не хотел, а взял!
* * *
...Он уже запамятовал с какого момента принялся рассказывать ту историю редкозубому. Про капитанский-то полтинник! А тот слушал. Куда деваться?
– Ну и что? – ухмыльнулся, вклинившись, наконец, в словесную прореху. – Взял и взял! ...Дают – бери, бьют – беги! Чего такого?
– А то! – Тимка уже с ненавистью глядел на угонщика. Притворяется что ли?! – Год тот полтинник в башке сидит! Год, понимаешь?! Жадность тогда меня одолела, оседлала сука и повернула куда хотела! ...Пыль я рядом с тем капитаном, прах мелкучий! – И передразнил: – «Лишь бы не в “ментовке”!..» Да не возьмут нас туда: ни тебя, ни меня! Близко не подпустят!
– А романтизьм-то воровской, – так и сказал: «романтизьм», размазывая донекуда ту едкую «з», – пройдет! ...Захочешь и ты человеком побыть, просто мужиком!
И потому как насупил брови редкозубый, как негодующе прикусил губу, понял Тимофей: не выдержит он сейчас, взорвётся ответной злобой.
Но усидел, пустая душа, лишь выдавил из себя:
– Кончай, шеф! Прокурор нашелся, а то выйду...
– Выходи! – и Борщёв ткнул «Волгу» к обочине дороги. ...Давно ведь висел в густом от жары воздухе этот устраивающий и таксиста, и редкозубого «выход». Давно: с самого начала не то спора, не то разговора. Скорее всего словесной чехарды! – И деньги забирай! Гордый больно... Завтра и мою «тачку» угонишь! Уго-о-нишь, за тыщи-то что угодно сделаешь! ...Плевал ты на меня!
Редкозубый стал медленно выбираться из такси, так медленно, что даже пихнуть его хотелось. Да ладно, время-то терпит: «Волга» приткнулась к обочине дороги возле коробок кооперативных гаражей.
Наконец, он выбрался из салона, шагнул к гаражам, и тут Борщёв увидел у него в руке что-то чёрное:
– Дурак, – успел подумать, – ну и дурак... – И уткнулся головой в баранку.
Второго выстрела он не слышал.