Люди не ангелы
Б. А. Комаров
АНДРЮХА ИЗ БОСТОНА
Новогоднюю ночь Зойка не любила. Всегда одно и то же: раза три до звона курантов забежит, как угорелая, первая Димкинажена, узнать, не обидела ли её сынишку «тётка Зоя», и, в конце-то концов, устроит огромный скандал.
Пять лет уже не живет с ней Королёв, а всё успокоиться не может. При каждом удобном случае норовит учинить войнушку. Ладно, что случай подворачивается лишь раз в году, да и то благодаря обычаю Димкиного батьки.
Ведь сколько помнит себя Димка, столько сообща под родительской крышей они тот морозный праздник и встречали. Сейчас, конечно, иное: нет уже в живых стариков, но каждый из сыновей чтит ту традицию в своих семьях. И Димка чтит: выпрашивает у бывшей половины на праздничную ночь сынишку, а утром в целости и сохранности возвращает в привычное гнездо.
А Максимка пацанчик хороший, умный, полдесятка годов всего, а читает, как из пулемёта строчит. В отца. Тот уверяет, что двадцать тысяч книжек прочитал.
Зойка с ним у книжных полок и познакомилась. Только устроилась библиотекарем, а Королёв за книжками и зачастил. И если брал их раньше по штучке в месяц, то теперь будто с ума сошел. Ходит в библиотеку и ходит. И вот чтобы понять королёвскую душу, стала Зойка за ним его книжки проглядывать. Хорошие книжки. ...И расписаться они уже хотели, чтобы всё как у людей было, да в первый же Новый год та спица из-за Максимки и вышла. И расхотелось Зойке официоза.
Ты, Королёв, вначале с собой определись, реши, что тебе важнее: Зойка Орлова, или обычаи ваши! Да и Максимке ни к чему в новогоднюю ночь со взрослыми у телевизора зевать. Ему бы туда, где пацанят, как гороху.
Так она Димке сегодня и сказала. А тот ничего не ответил. Тогда Зойка в сердцах добавила, что жизнь, как у Шарика, от лайки до лайки, ей не больно-то и нужна!
И если первое Королёв пропустил мимо ушей, то на «Шарикову жизнь» обиделся. Даже веснушки у него от обиды вспухли. ...Ну и пусть! Обижайся! Ей ведь тоже новогодние баталии надоели.
А где-то через час после ссоры – Зойке позвонил её брат Володька:
– Привет! С праздником! – И удивился. – Рано поздравляю? Да ну-у, тридцатое ведь! Твой-то дома? – /Володька Королёва недолюбливал и говорил, что кроме звучной фамилии в нём ничего особенного и нет... Они вон тоже Орловы! Орлы, значит, да нос-то не задирают! И в то, что Зойка сама, мол, не хочет свадьбы – не верил./ – Дома Король-то? – повторил Володька. И добавил: – Чего-то плохо тебя слышу, нажми-ка кнопку громкой связи на телефоне, желтенькую такую, пусть на всю комнату орёт.
И вправду громче стало, даже дыхание Володькино под потолком отдалось.
– Дома, – ответила Зойка, – куда он денется? Мультики в спальне смотрит. – И потому как звук телевизора за стенкой чуть-чуть поутих, добавила: – Теперь вот тебя подслушивает.
– Ну и пусть слушает! – отмахнулся Володька. – Я ведь чего звоню– то...
Он пригласил на Новый год Андрюху Плотникова. А так как у Зойки всё сикось-накось, и в праздничную ночь случится обычный раздрай, не закатиться ли ей к родному брату в гости?
– Как какой Андрюха? – удивился Зойкиному вопросу. – Ну, ты, сестрёнка, даёшь!
Одноклассник ведь это Володькин. Только не здесь он сейчас живёт – в Америке, в Бостоне.... Большой городище, в сто раз больше Тюмени!
Голос брата звучно шлёпал по стенкам, доказывая, что умнее Андрюхи Плотникова, сильнее и увереннее в себе во всём белом свете парня не найти.
– И не сказал бы, что красавец! Сутулый такой, бородка колом, а нравится бабам и все!.. Он ведь как за границей оказался? – и Володька придержал дыхание. Всего на миг: для весу. – Из-за Олимпиады по математике! Сначала в Тюмени выиграл, потом в Москве. Сутулые-то ведь себе на уме! А американцы следят за нашими... Закончил школу – ему бумага: приезжай-ка, сэр, учиться. У нас таким-то полный ход и красная ложка. И телескоп не забудь! ...Как они про него узнали? Он ведь его из ничего собрал, из стекляшек. И звезды высматривал.
И так сочно рассказывал брательник об Андрюхе, так выпукло, что Зойка даже заслушалась. А потом спросила:
– А зачем приехал твой Андрюха? От жизни-то хорошей...
Ведь в Америке, слышала Зойка, такая благодать, что ай да ну! Даже бельё в два раза быстрее сохнет. Кислород сплошной, а не воздух!
– Как чего? – оторопел Володька. – Толкую, толкую... Жениться приехал! Денег море, а тратить некому... Нет, на американке он не хочет! Три языка ведь знает и на всех говорит. Кроме родного. На нём-то молчит... Так что приходи, познакомлю! Пора и тебе по-людски пожить. Как считаешь?
Довольный гоготок в последний раз прошлёпал по комнате, отдался, чай, и в Димкиных ушах, и растаял в воздухе.
А как Зойка считает? Человек ведь к покою расположен, не к сумятице. Так ей недавно один писатель сказал.
Был он сед и кудлат и до того громаден, что выисканная им среди библиотечного богатства книжка о древних театрах, казалась в его руках крохотным блокнотом. Ходил он всегда с непокрытой головой и когда в тот морозный день ввалился в библиотеку, то его лохмы аж куржавились.
– Почему так-то, – спросила Зойка, записывая книжку о пыльной древности в писательскую карточку, – и к правде стремимся, и пустотой живем?.. Вон ведь роскошь какая, – кинула взгляд на бесконечные стеллажи, – а читатель-то редкий гость! Всё у телевизора сидит, «ужастики» смотрит. Будто кроме взрывов да обвалов ничего хорошего в России и нет... Строится-то ведь больше, чем падает. Вон опять новый магазин открыли, прямо на углу!
– Во-во! – поддержал писатель. Его густой, как кисель, голос лез к высоченному потолку, оседал на стеллажи, заполняя самую малую прореху, и уже казалось в библиотеке-то не один, а сто человек гудят. – Человек ведь к покою расположен, к рассудительности. В ней истина-то и кроется. Отбери рассудительность, заставь его душу галопом скакать, все: делай, что хошь ...с намыленным-то... Теперь в нём другое суетится.
Теперь ему, милая, не до Чехова... Грабь! Тащи! Пускай страну на распыл. Нет, Зоюшка, толпа лишь мелочью шебуршит, миллионы-то другим достаются... Кому? Х-хэ! А тем, кто «ужастики» снимает! Кто правду стреножит, тот и рыбачит в мутной воде. Да-да! – Хотел добавить в том же духе, да не стал, махнул ручищей и сказал: – Наверное, буду сегодня холодец варить! Я ведь, чуть не по мне, уф-ф, холодец варю.
* * *
Нет, нельзя по-прежнему жить! Пойдет Зойка встречать Новый год к Володьке, пойдет, да и всё! И с американцем познакомится, закрутит роман: вольная ведь птица! Так и сказала после разговора с братом Королёву: «У вас свои обычаи, у нас, у Орловых, свои! Жить по-человечески!»
И всю ночь не спала: думала о вечерней ссоре, а перед самым утром, чтобы успокоиться, решила встать да холодец сварить. ...Как тот писатель!
Шесть часов его кипятила, манежила на медленном огне, а потом, наблюдая за собирающимся на завод Димкой, стала прикидывать, что дальше с разварившейся мякотью делать: пропустить через мясорубку или порубить... Ну и Димон! Молчит, упрямая душа, опять, значит, по-своему сделает... А она сейчас покончит с холодцом, выставит его на окошко и пойдет в магазин. А вечером направится к Володьке, в буржуйские лапы Андрюхи из Бостона.
И вот, когда шла из гастронома, то столкнулась с Ладой Парамоновной Щукиной. Парамоновной, как любовно звали библиотекари свою заведующую.
Возраста та была уже пенсионного и, хотя говорят, любой порок человека выступает на его лице хоть малым, но пупырышем, у Парамоновны оно было чистое, как у младенца. Благодаря, знать, заботам мужа, институтского профессора Щукина. Нет-нет, да и зайдет вечерком за Ладой этакий боровичок, возьмет супругу под локоть, и они чинно прошествуют домой. И до того у них всё складно было, до того смирнёхонько! Любовь... Бабка Гутя, библиотечная уборщица, бросила однажды посерёдке пола тряпку и заревела, что есть мочи, завидуя семейному счастью. На что подруга бабки, гардеробщица Дунька Лукова сказала:
– Дура ты, Гутька! Чужой-то каравай всегда мягче... а ты кусни попробуй! – И подытожила: – Чёрт крашеный! – имея ввиду, огненные вихры Щукина.
А шла Лада Парамоновна в родную библиотеку. Нечего ведь дома-то делать: Щукин уехал в Москву на какой-то юбилей, вот и решила заняться обустройством книжной выставки.
– Как кому? – всплеснула руками Парамоновна. – Как кому выставку?! Да Гоголю! Ему бы, матушка Зоя Михайловна, столько сейчас работы нашлось! По самое горлышко! Он бы нынешнюю чиновную сошку так выхвостил!.. Уже ведь не семеро с ложкой на мужика-то навалилось, а трижды по семеро... А хочешь, Зоюшка, мне помочь? Отнеси-ка авоськи домой и сюда. Чайку потом попьем, а то уж больно ты сегодня квелая, прямо никакая! Дмитрий-то на работе? ...Вон как заводище-то дымит!
– Дымит, Лада Парамоновна, – согласилась Зойка. Хотела добавить, что тошнёхонько ей и от того дыма, и от праздника, да не стала. Вон у Парамоновны какой ажур-абажур в семье.
* * *
А с Гоголем Парамоновна задумала вот что: выискать из бумажного богатства книжки разных лет издания, разбавить эту россыпь словами о нём даровитых людей, а затем, на самую-то верхушку, поместить его мысли из писем.
– Это же кладезь. Зоюшка! – то и дело раздавалось от стола, где Парамоновна делала выписки из гоголевских томиков. – Смелее его пера – я в жизни не видела!
А так как тех писем было не счесть, и карандашиком не охватить, то она вставляла между страницами листочки календаря минувшего года. Вместо закладок.
А в какой-то момент даже разразилась тирадой:
– Смотри-ка, смотри, что он губернатору пишет! Мало, мол, против взяточников-то ополчаться, надо честных людей выпячивать, руки им пожимать. Тогда каждый поймет, кто есть кто! Кто у власти-то на почёте!.. А у нас ведь что творится?! Чем ловчей, тем к верхушке-то ближе! Чтоб в нужный момент у жирного куска оказаться. Тьфу ты, Господи прости, глаза бы не глядели... – и с такой досадой она вздохнула, что Зойке показалось, будто не Гоголь те верные слова сказал, а сама Лада Парамоновна. – Устала ведь я... Знать, и вправду на пенсию пора. – И вдруг загорелась: – А не выпить ли нам шампанского? Вон уже и вечер в окошко стучится! «Распечатаем» праздник и пойдем по домам. Есть у меня бутылочка про запас...
Усадила Зойку за стол, стрельнула в потолок пробкой и уже хотела было сказать несколько обязательных к Новому году слов, да звякнул телефон.
– Вот, черти, – ругнулась Лада Парамоновна, – даже выпить не дают! – Но трубку подняла и, услышав чего-то, закрыла микрофон ладошкой: – Дед Мороз какой-то названивает.... Шутник! – И уже звонившему: – Как кто здесь?! Я вот да Зоюшка... И ты приходи, помоги двум бабам по стакашку одолеть! – и положила трубку. – Дедушка... звонарь какой-то, а не дедушка!
И они выпили за Новый год, потом за того звонаря, закусили шоколадкой и думали ещё по одной пропустить, да раздался грохот. Потом он раздался чуть ближе и в дверях кабинета возник Дед Мороз. Самый настоящий: в красной, как пожарная машина, шубе, в таком же ярком колпаке и с бородищей из ваты. Хороший дед. И с мешком. С небольшим, но увесистым. За четверть-то века Зойка научилась пустые мешки от непустых отличать.
– Здравствуйте, девушки! – раздался молодой басок. И таким знакомым он показался Зойке, что даже на Димку подумалось. Да нет, решила, откуда он здесь, с какого боку? Это, чай, Щукин из Москвы вернулся!
– Здравствуй, паренёк! – так же бодро отозвалась Парамоновна. Но и не удержалась, чтобы не съязвить: – Такую девушку, как я, на том свете с фонарями ищут!
– Ну, не знаю, кого ищут, а я вот сюда пришел! – И тут дед заметил недопитую бутылку: – Да так намёрзся дорогой, что и выпил бы. Налейте-ка скорее, а то опять на Север махну!
– Что ты, дедушка, что ты!.. Сюда махай, за стол! А мы тебя расцелуем...
Но дедова бородища помешала хмельной Парамоновне осуществить намерение. Тогда она шурнула её к правому уху и чмокнула враз помолодевшего пришельца в щеку. И опознала его:
– Ты, что ли, Димка? Вот как запутал нас своим нарядом: дед и дед! Где так вырядился?
А «вырядился» Королёв в детском садике. У Максимки. Раньше-то Дедом Морозом всегда сторожиха наряжалась, да вот заболела. Грипп ведь по городу ходит. И пришлось заведующей на завод с той нуждой обращаться. А там рассусоливать не стали. «У кого, – спрашивает директор у начальников цехов, – детишки в садик ходят?» – И на Димкиного начальника смотрит. Тот Королёва и вспомнил.
Только Димка этому даже обрадовался: вот ведь как можно новогоднюю-то встречу с сыном организовать – в детском садике! Он ведь тоже не бесчувственный пенёк, понимает, куда ведут новогодние скандалы.
И Максимка тоже обрадовался: у него на нынешний вечер были свои планы. Я, мол, к Кольке Печнику пойду!
Сосед-то его, Колька, уже в первый класс ходит. А летом он у дедушки гостил. У известного в деревне печника. Вот его дед к печному делу и приохотил. Теперь Колька, что ни день, то всякие там «печки» из деревянных кирпичиков выкладывает. А недавно ему дед письмо прислал, и в нём новая печка нарисована: на три колодца. Что это за колодцы такие, Максимка ещё не знал, но ведь Колька-то ему сегодня покажет! Нужное, мол, это дело – печки ложить!
– Как не нужное?! – У Лады Парамоновны даже слезы на глазах от волнения навернулись, от одобрения Колькиных действий. Да и Максимкиных намерений тоже. – Как не нужное? – повторила. – Сейчас ведь рабочего человека ни в грош не ставят! Всякий норовит лишь банкиром да бандитом быть. А ведь дороги-то да дома не банкиры строят! – И продолжила уже совсем неожиданным: – Завидую я тебе, Зойка, ох, как завидую... Любви да ведь кашля от людей не спрячешь! И тебе, Дмитрий, завидую! Сейчас вот домой пойдете, будете куранты слушать, а я...
Она ведь, Лада-то Парамоновна, тоже хотела вместе со Щукиным в Москву лететь. И к Гоголю, кстати, на могилку-то бы заглянула. Кому-кому, а ему, прозорливцу-то русскому, не грех лишний раз и поклониться.... Да вот Щукин-то и воспротивился: не позволил ехать. В новогоднюю, мол, ночь – самое воровство: всю мебель из квартиры вынесут!
– Ох, Зоюшка!.. – Парамоновна хотела еще чуть-чуть приоткрыть занавесочку своей, счастливой на первый взгляд жизни, но передумала. В каждой ведь избушке свои погремушки. – Ну его к бесу, – лишь сказала, – того Щукина-Мукина! Лучше шампанское допьем да по домам! Скоро уже и вправду праздник настанет.
И пошли они по домам, только сначала Ладу Парамоновну проводили. А на прощанье та сказала:
– Пригласила бы в гости, да сколько утка не бодрись – лебёдушкой не быть! Что молодежи со старухой делать? Хватит и того, что с Дедом Морозом под ручку прошлась – в жизни такого не бывало.
Да Зойка и сама-то впервые с таким красноносым кавалером променад совершала. Только кавалер-то, дедушка-то Мороз, вдруг каверзным оказался: вспомнил, как она в невесты к Андрюхе из Бостона собиралась.... Но вспомнить-то вспомнил, да на этом его каверзы и закончилась. Погрустнел дедушка и всю дорогу до подъезда уже помалкивал да снежком поскрипывал. И, видать, чего-то выскрипел, повеселел и уже у самых-то дверей даже принялся мешком размахивать. А чего в том мешке было, Зойка пока ещё не знала. Но ничего, узнает... вся ноченька впереди!
* * *
А утром она брату позвонила. Поздравила с праздником, да в гости пригласила. Нельзя, мол, в такой день без гостей!
– И Димка вон ждет!..
А под конец разговора все же не удержалась:
– Как там твой американец, не скучал?
– Какой американец? – удивился Володька. Будто бы уже забыл про свои слова. – А-а, – наконец-то вспомнил и бросил язвительно: – Андрюха-то?.. – И вдруг гаркнул в трубку: – Да не было никакого американца, х-ха! И вообще... Софья ведь всё это учудила! У них на работе хохмочка ходит... про Андрюху-то из Бостона. Есть, мол, такой парень! Одна кудря стоит рубля. ...И если, мол, у какой-то бабёнки случится заваруха в семье – раз она мужику ту байку! Уеду, мол, с Андрюхой! Тут любой за голову схватится.... Что, и твой схватился?!
Зойка осторожно положила трубку и заглянула в спальню: проверить, спит ли Димка.... И чего только он вчера ей не наговорил! И если, мол, не согласится она с ним в ЗАГС идти, вот сейчас, мол, в два часа ночи, то не знает, что и сделает. И два блока сигарет за окошко выкинул. Не будет больше курить!
А летом на сэкономленные деньги они палатку купят. Будут в походы ходить. Край-то, мол, у нас, Зойка, совсем не изученный! ...Вот посмотри! И полез было в шкаф, норовя отыскать карту Тюменской области, да Зойка его от тех поисков отговорила. Он ведь, Димка-то, когда выпьет, заводной. ...В хорошем смысле слова, конечно.
Б. А. Комаров
АНДРЮХА ИЗ БОСТОНА
Новогоднюю ночь Зойка не любила. Всегда одно и то же: раза три до звона курантов забежит, как угорелая, первая Димкинажена, узнать, не обидела ли её сынишку «тётка Зоя», и, в конце-то концов, устроит огромный скандал.
Пять лет уже не живет с ней Королёв, а всё успокоиться не может. При каждом удобном случае норовит учинить войнушку. Ладно, что случай подворачивается лишь раз в году, да и то благодаря обычаю Димкиного батьки.
Ведь сколько помнит себя Димка, столько сообща под родительской крышей они тот морозный праздник и встречали. Сейчас, конечно, иное: нет уже в живых стариков, но каждый из сыновей чтит ту традицию в своих семьях. И Димка чтит: выпрашивает у бывшей половины на праздничную ночь сынишку, а утром в целости и сохранности возвращает в привычное гнездо.
А Максимка пацанчик хороший, умный, полдесятка годов всего, а читает, как из пулемёта строчит. В отца. Тот уверяет, что двадцать тысяч книжек прочитал.
Зойка с ним у книжных полок и познакомилась. Только устроилась библиотекарем, а Королёв за книжками и зачастил. И если брал их раньше по штучке в месяц, то теперь будто с ума сошел. Ходит в библиотеку и ходит. И вот чтобы понять королёвскую душу, стала Зойка за ним его книжки проглядывать. Хорошие книжки. ...И расписаться они уже хотели, чтобы всё как у людей было, да в первый же Новый год та спица из-за Максимки и вышла. И расхотелось Зойке официоза.
Ты, Королёв, вначале с собой определись, реши, что тебе важнее: Зойка Орлова, или обычаи ваши! Да и Максимке ни к чему в новогоднюю ночь со взрослыми у телевизора зевать. Ему бы туда, где пацанят, как гороху.
Так она Димке сегодня и сказала. А тот ничего не ответил. Тогда Зойка в сердцах добавила, что жизнь, как у Шарика, от лайки до лайки, ей не больно-то и нужна!
И если первое Королёв пропустил мимо ушей, то на «Шарикову жизнь» обиделся. Даже веснушки у него от обиды вспухли. ...Ну и пусть! Обижайся! Ей ведь тоже новогодние баталии надоели.
А где-то через час после ссоры – Зойке позвонил её брат Володька:
– Привет! С праздником! – И удивился. – Рано поздравляю? Да ну-у, тридцатое ведь! Твой-то дома? – /Володька Королёва недолюбливал и говорил, что кроме звучной фамилии в нём ничего особенного и нет... Они вон тоже Орловы! Орлы, значит, да нос-то не задирают! И в то, что Зойка сама, мол, не хочет свадьбы – не верил./ – Дома Король-то? – повторил Володька. И добавил: – Чего-то плохо тебя слышу, нажми-ка кнопку громкой связи на телефоне, желтенькую такую, пусть на всю комнату орёт.
И вправду громче стало, даже дыхание Володькино под потолком отдалось.
– Дома, – ответила Зойка, – куда он денется? Мультики в спальне смотрит. – И потому как звук телевизора за стенкой чуть-чуть поутих, добавила: – Теперь вот тебя подслушивает.
– Ну и пусть слушает! – отмахнулся Володька. – Я ведь чего звоню– то...
Он пригласил на Новый год Андрюху Плотникова. А так как у Зойки всё сикось-накось, и в праздничную ночь случится обычный раздрай, не закатиться ли ей к родному брату в гости?
– Как какой Андрюха? – удивился Зойкиному вопросу. – Ну, ты, сестрёнка, даёшь!
Одноклассник ведь это Володькин. Только не здесь он сейчас живёт – в Америке, в Бостоне.... Большой городище, в сто раз больше Тюмени!
Голос брата звучно шлёпал по стенкам, доказывая, что умнее Андрюхи Плотникова, сильнее и увереннее в себе во всём белом свете парня не найти.
– И не сказал бы, что красавец! Сутулый такой, бородка колом, а нравится бабам и все!.. Он ведь как за границей оказался? – и Володька придержал дыхание. Всего на миг: для весу. – Из-за Олимпиады по математике! Сначала в Тюмени выиграл, потом в Москве. Сутулые-то ведь себе на уме! А американцы следят за нашими... Закончил школу – ему бумага: приезжай-ка, сэр, учиться. У нас таким-то полный ход и красная ложка. И телескоп не забудь! ...Как они про него узнали? Он ведь его из ничего собрал, из стекляшек. И звезды высматривал.
И так сочно рассказывал брательник об Андрюхе, так выпукло, что Зойка даже заслушалась. А потом спросила:
– А зачем приехал твой Андрюха? От жизни-то хорошей...
Ведь в Америке, слышала Зойка, такая благодать, что ай да ну! Даже бельё в два раза быстрее сохнет. Кислород сплошной, а не воздух!
– Как чего? – оторопел Володька. – Толкую, толкую... Жениться приехал! Денег море, а тратить некому... Нет, на американке он не хочет! Три языка ведь знает и на всех говорит. Кроме родного. На нём-то молчит... Так что приходи, познакомлю! Пора и тебе по-людски пожить. Как считаешь?
Довольный гоготок в последний раз прошлёпал по комнате, отдался, чай, и в Димкиных ушах, и растаял в воздухе.
А как Зойка считает? Человек ведь к покою расположен, не к сумятице. Так ей недавно один писатель сказал.
Был он сед и кудлат и до того громаден, что выисканная им среди библиотечного богатства книжка о древних театрах, казалась в его руках крохотным блокнотом. Ходил он всегда с непокрытой головой и когда в тот морозный день ввалился в библиотеку, то его лохмы аж куржавились.
– Почему так-то, – спросила Зойка, записывая книжку о пыльной древности в писательскую карточку, – и к правде стремимся, и пустотой живем?.. Вон ведь роскошь какая, – кинула взгляд на бесконечные стеллажи, – а читатель-то редкий гость! Всё у телевизора сидит, «ужастики» смотрит. Будто кроме взрывов да обвалов ничего хорошего в России и нет... Строится-то ведь больше, чем падает. Вон опять новый магазин открыли, прямо на углу!
– Во-во! – поддержал писатель. Его густой, как кисель, голос лез к высоченному потолку, оседал на стеллажи, заполняя самую малую прореху, и уже казалось в библиотеке-то не один, а сто человек гудят. – Человек ведь к покою расположен, к рассудительности. В ней истина-то и кроется. Отбери рассудительность, заставь его душу галопом скакать, все: делай, что хошь ...с намыленным-то... Теперь в нём другое суетится.
Теперь ему, милая, не до Чехова... Грабь! Тащи! Пускай страну на распыл. Нет, Зоюшка, толпа лишь мелочью шебуршит, миллионы-то другим достаются... Кому? Х-хэ! А тем, кто «ужастики» снимает! Кто правду стреножит, тот и рыбачит в мутной воде. Да-да! – Хотел добавить в том же духе, да не стал, махнул ручищей и сказал: – Наверное, буду сегодня холодец варить! Я ведь, чуть не по мне, уф-ф, холодец варю.
* * *
Нет, нельзя по-прежнему жить! Пойдет Зойка встречать Новый год к Володьке, пойдет, да и всё! И с американцем познакомится, закрутит роман: вольная ведь птица! Так и сказала после разговора с братом Королёву: «У вас свои обычаи, у нас, у Орловых, свои! Жить по-человечески!»
И всю ночь не спала: думала о вечерней ссоре, а перед самым утром, чтобы успокоиться, решила встать да холодец сварить. ...Как тот писатель!
Шесть часов его кипятила, манежила на медленном огне, а потом, наблюдая за собирающимся на завод Димкой, стала прикидывать, что дальше с разварившейся мякотью делать: пропустить через мясорубку или порубить... Ну и Димон! Молчит, упрямая душа, опять, значит, по-своему сделает... А она сейчас покончит с холодцом, выставит его на окошко и пойдет в магазин. А вечером направится к Володьке, в буржуйские лапы Андрюхи из Бостона.
И вот, когда шла из гастронома, то столкнулась с Ладой Парамоновной Щукиной. Парамоновной, как любовно звали библиотекари свою заведующую.
Возраста та была уже пенсионного и, хотя говорят, любой порок человека выступает на его лице хоть малым, но пупырышем, у Парамоновны оно было чистое, как у младенца. Благодаря, знать, заботам мужа, институтского профессора Щукина. Нет-нет, да и зайдет вечерком за Ладой этакий боровичок, возьмет супругу под локоть, и они чинно прошествуют домой. И до того у них всё складно было, до того смирнёхонько! Любовь... Бабка Гутя, библиотечная уборщица, бросила однажды посерёдке пола тряпку и заревела, что есть мочи, завидуя семейному счастью. На что подруга бабки, гардеробщица Дунька Лукова сказала:
– Дура ты, Гутька! Чужой-то каравай всегда мягче... а ты кусни попробуй! – И подытожила: – Чёрт крашеный! – имея ввиду, огненные вихры Щукина.
А шла Лада Парамоновна в родную библиотеку. Нечего ведь дома-то делать: Щукин уехал в Москву на какой-то юбилей, вот и решила заняться обустройством книжной выставки.
– Как кому? – всплеснула руками Парамоновна. – Как кому выставку?! Да Гоголю! Ему бы, матушка Зоя Михайловна, столько сейчас работы нашлось! По самое горлышко! Он бы нынешнюю чиновную сошку так выхвостил!.. Уже ведь не семеро с ложкой на мужика-то навалилось, а трижды по семеро... А хочешь, Зоюшка, мне помочь? Отнеси-ка авоськи домой и сюда. Чайку потом попьем, а то уж больно ты сегодня квелая, прямо никакая! Дмитрий-то на работе? ...Вон как заводище-то дымит!
– Дымит, Лада Парамоновна, – согласилась Зойка. Хотела добавить, что тошнёхонько ей и от того дыма, и от праздника, да не стала. Вон у Парамоновны какой ажур-абажур в семье.
* * *
А с Гоголем Парамоновна задумала вот что: выискать из бумажного богатства книжки разных лет издания, разбавить эту россыпь словами о нём даровитых людей, а затем, на самую-то верхушку, поместить его мысли из писем.
– Это же кладезь. Зоюшка! – то и дело раздавалось от стола, где Парамоновна делала выписки из гоголевских томиков. – Смелее его пера – я в жизни не видела!
А так как тех писем было не счесть, и карандашиком не охватить, то она вставляла между страницами листочки календаря минувшего года. Вместо закладок.
А в какой-то момент даже разразилась тирадой:
– Смотри-ка, смотри, что он губернатору пишет! Мало, мол, против взяточников-то ополчаться, надо честных людей выпячивать, руки им пожимать. Тогда каждый поймет, кто есть кто! Кто у власти-то на почёте!.. А у нас ведь что творится?! Чем ловчей, тем к верхушке-то ближе! Чтоб в нужный момент у жирного куска оказаться. Тьфу ты, Господи прости, глаза бы не глядели... – и с такой досадой она вздохнула, что Зойке показалось, будто не Гоголь те верные слова сказал, а сама Лада Парамоновна. – Устала ведь я... Знать, и вправду на пенсию пора. – И вдруг загорелась: – А не выпить ли нам шампанского? Вон уже и вечер в окошко стучится! «Распечатаем» праздник и пойдем по домам. Есть у меня бутылочка про запас...
Усадила Зойку за стол, стрельнула в потолок пробкой и уже хотела было сказать несколько обязательных к Новому году слов, да звякнул телефон.
– Вот, черти, – ругнулась Лада Парамоновна, – даже выпить не дают! – Но трубку подняла и, услышав чего-то, закрыла микрофон ладошкой: – Дед Мороз какой-то названивает.... Шутник! – И уже звонившему: – Как кто здесь?! Я вот да Зоюшка... И ты приходи, помоги двум бабам по стакашку одолеть! – и положила трубку. – Дедушка... звонарь какой-то, а не дедушка!
И они выпили за Новый год, потом за того звонаря, закусили шоколадкой и думали ещё по одной пропустить, да раздался грохот. Потом он раздался чуть ближе и в дверях кабинета возник Дед Мороз. Самый настоящий: в красной, как пожарная машина, шубе, в таком же ярком колпаке и с бородищей из ваты. Хороший дед. И с мешком. С небольшим, но увесистым. За четверть-то века Зойка научилась пустые мешки от непустых отличать.
– Здравствуйте, девушки! – раздался молодой басок. И таким знакомым он показался Зойке, что даже на Димку подумалось. Да нет, решила, откуда он здесь, с какого боку? Это, чай, Щукин из Москвы вернулся!
– Здравствуй, паренёк! – так же бодро отозвалась Парамоновна. Но и не удержалась, чтобы не съязвить: – Такую девушку, как я, на том свете с фонарями ищут!
– Ну, не знаю, кого ищут, а я вот сюда пришел! – И тут дед заметил недопитую бутылку: – Да так намёрзся дорогой, что и выпил бы. Налейте-ка скорее, а то опять на Север махну!
– Что ты, дедушка, что ты!.. Сюда махай, за стол! А мы тебя расцелуем...
Но дедова бородища помешала хмельной Парамоновне осуществить намерение. Тогда она шурнула её к правому уху и чмокнула враз помолодевшего пришельца в щеку. И опознала его:
– Ты, что ли, Димка? Вот как запутал нас своим нарядом: дед и дед! Где так вырядился?
А «вырядился» Королёв в детском садике. У Максимки. Раньше-то Дедом Морозом всегда сторожиха наряжалась, да вот заболела. Грипп ведь по городу ходит. И пришлось заведующей на завод с той нуждой обращаться. А там рассусоливать не стали. «У кого, – спрашивает директор у начальников цехов, – детишки в садик ходят?» – И на Димкиного начальника смотрит. Тот Королёва и вспомнил.
Только Димка этому даже обрадовался: вот ведь как можно новогоднюю-то встречу с сыном организовать – в детском садике! Он ведь тоже не бесчувственный пенёк, понимает, куда ведут новогодние скандалы.
И Максимка тоже обрадовался: у него на нынешний вечер были свои планы. Я, мол, к Кольке Печнику пойду!
Сосед-то его, Колька, уже в первый класс ходит. А летом он у дедушки гостил. У известного в деревне печника. Вот его дед к печному делу и приохотил. Теперь Колька, что ни день, то всякие там «печки» из деревянных кирпичиков выкладывает. А недавно ему дед письмо прислал, и в нём новая печка нарисована: на три колодца. Что это за колодцы такие, Максимка ещё не знал, но ведь Колька-то ему сегодня покажет! Нужное, мол, это дело – печки ложить!
– Как не нужное?! – У Лады Парамоновны даже слезы на глазах от волнения навернулись, от одобрения Колькиных действий. Да и Максимкиных намерений тоже. – Как не нужное? – повторила. – Сейчас ведь рабочего человека ни в грош не ставят! Всякий норовит лишь банкиром да бандитом быть. А ведь дороги-то да дома не банкиры строят! – И продолжила уже совсем неожиданным: – Завидую я тебе, Зойка, ох, как завидую... Любви да ведь кашля от людей не спрячешь! И тебе, Дмитрий, завидую! Сейчас вот домой пойдете, будете куранты слушать, а я...
Она ведь, Лада-то Парамоновна, тоже хотела вместе со Щукиным в Москву лететь. И к Гоголю, кстати, на могилку-то бы заглянула. Кому-кому, а ему, прозорливцу-то русскому, не грех лишний раз и поклониться.... Да вот Щукин-то и воспротивился: не позволил ехать. В новогоднюю, мол, ночь – самое воровство: всю мебель из квартиры вынесут!
– Ох, Зоюшка!.. – Парамоновна хотела еще чуть-чуть приоткрыть занавесочку своей, счастливой на первый взгляд жизни, но передумала. В каждой ведь избушке свои погремушки. – Ну его к бесу, – лишь сказала, – того Щукина-Мукина! Лучше шампанское допьем да по домам! Скоро уже и вправду праздник настанет.
И пошли они по домам, только сначала Ладу Парамоновну проводили. А на прощанье та сказала:
– Пригласила бы в гости, да сколько утка не бодрись – лебёдушкой не быть! Что молодежи со старухой делать? Хватит и того, что с Дедом Морозом под ручку прошлась – в жизни такого не бывало.
Да Зойка и сама-то впервые с таким красноносым кавалером променад совершала. Только кавалер-то, дедушка-то Мороз, вдруг каверзным оказался: вспомнил, как она в невесты к Андрюхе из Бостона собиралась.... Но вспомнить-то вспомнил, да на этом его каверзы и закончилась. Погрустнел дедушка и всю дорогу до подъезда уже помалкивал да снежком поскрипывал. И, видать, чего-то выскрипел, повеселел и уже у самых-то дверей даже принялся мешком размахивать. А чего в том мешке было, Зойка пока ещё не знала. Но ничего, узнает... вся ноченька впереди!
* * *
А утром она брату позвонила. Поздравила с праздником, да в гости пригласила. Нельзя, мол, в такой день без гостей!
– И Димка вон ждет!..
А под конец разговора все же не удержалась:
– Как там твой американец, не скучал?
– Какой американец? – удивился Володька. Будто бы уже забыл про свои слова. – А-а, – наконец-то вспомнил и бросил язвительно: – Андрюха-то?.. – И вдруг гаркнул в трубку: – Да не было никакого американца, х-ха! И вообще... Софья ведь всё это учудила! У них на работе хохмочка ходит... про Андрюху-то из Бостона. Есть, мол, такой парень! Одна кудря стоит рубля. ...И если, мол, у какой-то бабёнки случится заваруха в семье – раз она мужику ту байку! Уеду, мол, с Андрюхой! Тут любой за голову схватится.... Что, и твой схватился?!
Зойка осторожно положила трубку и заглянула в спальню: проверить, спит ли Димка.... И чего только он вчера ей не наговорил! И если, мол, не согласится она с ним в ЗАГС идти, вот сейчас, мол, в два часа ночи, то не знает, что и сделает. И два блока сигарет за окошко выкинул. Не будет больше курить!
А летом на сэкономленные деньги они палатку купят. Будут в походы ходить. Край-то, мол, у нас, Зойка, совсем не изученный! ...Вот посмотри! И полез было в шкаф, норовя отыскать карту Тюменской области, да Зойка его от тех поисков отговорила. Он ведь, Димка-то, когда выпьет, заводной. ...В хорошем смысле слова, конечно.