ЕЛЕНА КОНСТАНТИНОВА
КРЫЛЬЯ ЛЕГЕНДЫ


В рамках проекта К.Я. Логунова «Приметы XX века»
Редактор — В. Девяткина
Автор благодарит Евгения Андреевича Демуса за предоставленные материалы
и Владимира Владимировича Смердева за помощь в подготовке фотографий.



К читателям

Нынешний год — юбилейный, пятьдесят пятый со дня Великой Победы в великой войне.
Нашей победы.
Раздавившей фашизм.
Перевернувшей мир.
На века прославившей Советскую армию, советский строй и, конечно же, советского человека.
О нем пели песни.
Слагали легенды.
Возвеличивали и славили его на всех языках всех народов Земли.
Ему и посвящена эта книга, которую ты, дорогой читатель, держишь сейчас в руках.
С героем этой книги — Евгением Демусом — я познакомился почти тридцать лет назад. Тогда он слыл отменным фотографом. Фотопортрет его работы красуется на моей книжке «Солнечная баллада», вышедшей в издательстве «Советская Россия» в 1973 году.
Тогда, глядя на этого молодого красивого мужчину, я и предположить не мог, что за его спиной такая страшная огненная дорога.
Дорога партизанской войны с гитлеровцами.
Дорога бесстрашного белорусского подполья.
Дорога гибельных фашистских концлагерей.
Героическая дорога, достойная бессмертных молодогвардейцев или легендарной Зои Космодемьянской, Алексея Маресьева или Лизы Чайкиной.
Дорога героев…
За сорок лет писательского труда я встречался с огромным количеством героев Гражданской и Отечественной войн и множеством героев труда, коими славится земля Тюменская. В их характерах, таких несхожих и неповторимых, есть одна, присущая всем, черта: с помощью писателя как можно громче поведать миру о своих подвигах в бою либо в труде. В общем-то, эта черта не вызывает у меня ни осуждения, ни неприятия. Кто же чурается доброй славы, бежит от заслуженной известности?
До встречи с Демусом я полагал, что таких людей нет в природе.
Но Евгений Андреевич во время наших долгих встреч и разговоров обо всем на свете ни разу не вспомнил о своих партизанских подвигах в родной Белоруссии. Когда же стороной я прослышал о том, чем наполнена эта книга, и спросил Демуса, почему он не рассказал об этом, Евгений Андреевич, не рисуясь, просто и спокойно ответил:
— А зачем? Ордена Боевого Красного Знамени и Отечественной войны I степени, которыми я награжден, вполне и по достоинству оценили мой вклад в Великую Победу…
Вот это скромность с большой буквы, и, мне кажется, она является «ведущей шестерней» характера Евгения Андреевича. Из книги Елены Константиновой вы узнаете и о прочих чертах этого недюжинного характера: мужестве, храбрости, безграничной любви к Родине и своему народу.
Елена рассказывает обо всем этом увлекательно, но ровно, без «охов» и «ахов», без заламывания рук и закатывания глаз, и в этом одно из несомненных достоинств ее книги.
Она написана живым, образным, ярким языком, в чем вы легко сможете убедиться, прочитав книгу.
От первой страницы до последней она читается с неослабеваемым интересом и волнением. Этот выдающийся человек живет рядом с нами; несмотря на достойный возраст, живет своим трудом, не бегает по учреждениям, бия себя в грудь и выпрашивая подаяния. Уже одно это достойно и всяческого внимания, и одобрения, и поклонения.
И за то, что студентка третьего курса отделения журналистики смогла такую книгу написать, — спасибо ей и от читателей, и от героев партизанского подполья, внесших неоценимо огромный вклад в нашу победу над фашистскими захватчиками.
Согласны ли вы со мной? — станет известно лишь после того, как вы прочтете эту интересную, глубоко поучительную книгу.
Берите ее и читайте, да «с толком, с чувством, с расстановкой».
Автор и все, кто принимал участие в издании книги, будут несказанно рады, если она зацепит в вашей душе патриотическую струну и вы скажете: «Какое счастье, что я живу в России, где есть такие замечательные люди!».
Константин Лагунов



Крылья легенды
Компьютерный век диктует свои условия. Людям не хватает времени даже для общения, поэтому приходится сокращать слова, придумывать знаки и символы, заметно облегчающие коммуникацию. Аббревиатура теряет свою экспрессивную окраску, становится просто пустым звуком. Для нашего поколения Великая Отечественная война — просто ВОв, удобопроизносимое слово, заменяющее целое выражение. И вряд ли кто удивится, если лет через пятьдесят школьники не смогут даже расшифровать это сокращение. Да и кто будет их за это винить, когда в живых не останется уже ни одного участника и очевидца этого страшного события…




ЧАСТЬ I

Глава 1


Выпускной бал. В памяти всплывают самые лучшие моменты школьной жизни. Радуются родители, учителя и сами выпускники, для которых этот день — последний, проведенный в стенах школы. Впереди — будущее, загадочное и таинственное, а потому манящее.
Я никогда не узнаю, о чем думали в этот вечер выпускники 1941 года Брагинской средней школы. Наверное, как и мы — о счастье, о любви, о многочисленных победах, которые ждут за стенами школы. И в моей жизни были разочарования, но я никогда не представлю, как чувствует себя человек, когда рушится картинка его будущего — кусочек за кусочком, как мозаика, составляемая годами с таким усердием.
Война началась на четвертый день после выпускного бала. Она беспощадно, как губка, впитывала в себя мечты и надежды всего поколения, заодно унося и тысячи жизней. Первой рухнула надежда разбить врага малой кровью на его территории. Немцы, задолго готовившиеся к войне, наступали, захватывая все новые и новые земли.
Часть Белоруссии в районе города Брагина оказалась в оккупированной. Более трех месяцев люди были отрезаны от мира: перестали работать почта и телеграф, не было никаких сведений. Народ начал нервничать, всех охватило чувство злого одиночества. Именно злого, потому что люди чувствовали себя одинокими в толпе, а это самое страшное. Вокруг тебя все те же знакомые лица, которые окружали раньше. Вечером ты сидишь со своим другом, доверяешь ему свои тайны, раскрываешь душу, а наутро узнаешь, что он перешел на сторону немцев. У всех срабатывал звериный инстинкт самозащиты. Были разворованы школа и магазины, начали делить скот и земли. В районе стали появляться бойцы, бежавшие из плена, они приносили вести, подлечивались и уходили.
Один из таких пришел осенью. Судя по его настроению, дела на фронте были некудышними. Он был зол, измотан. Бежал из плена и теперь пытался найти свой отряд. В деревне его встретили с радостью. Еще бы! Он знал, что происходит за пределами Брагина. Целый вечер все слушали его рассказы о победах и поражениях Советской армии. Внимание бойца привлек молодой парнишка, лет шестнадцати. Он стоял в дверях избы, в которой все собрались, и внимательно, с восторгом, будто ему рассказывали захватывающий детектив, слушал фронтовые истории так.
На вид обыкновенный пацан: высокий, статный, спокойный, но глаза его были суровы, они излучали необычайную энергию. «Сколько нерастраченной силы у этого мальчишки. Из него получился бы прекрасный боец. Непременно нужно с ним поговорить», — подумал солдат. Он обернулся, но парня уже не было. У деревенских боец узнал, что паренька зовут Евгений Демус. Он, окончивший школу в злополучном 1941, уже работал секретарем комитета комсомола в Савичах.
День близился к концу. Люди начали расходиться, а боец отправился на поиски Жени. Деревенские ребятишки сказали ему, что видели парня в поле за деревней. Женьку солдат узнал издалека. Тот сидел на траве, опершись спиной на одинокую березку. Чувствуя на себе взгляд, Женя быстро обернулся и встал на ноги. Солдат подошел к нему, дружески похлопал по плечу. Они вместе присели на пожелтевшую траву. Наконец, боец заговорил:
- Не надоело тебе в деревне штаны просиживать?
Женя как будто ждал этого вопроса. Он понимающе кивнул головой:
- Никак не могу решиться. Нужно просто взять однажды и уехать, а это не так-то просто. Не знаю, чего я боюсь. Мне жалко мать. Я нужен ей. Нужен здесь, в деревне. Да и чем я могу помочь армии. Таких как я много.
— Ты рассуждаешь как ребенок. Не сравнивай себя с толпой. Ты должен думать, что ты единственный, что от тебя одного зависит исход войны. Если бы так думал каждый, то войну бы уже давно выиграли. Поэтому решайся, пацан. Завтра рано утром я уеду и надеюсь, что ты вскоре тоже.
Солдат поднялся и ушел. Женя не смотрел ему вслед. Солнце уже почти закатилось за горизонт. Лишь несколько лучиков отчаянно этому сопротивлялись. Жене казалось, что они хотят зацепиться за небо, но вскоре рваные ночные тучи сгустились и поглотили отчаянных бунтарей. Прошло еще некоторое время, и на небе начали появляться звезды. Одиночные звездочки было видно очень плохо, зато очертания созвездий проглядывались намного четче. «Также и с людьми, — подумал Женя, — пока мы все вместе, то сможем победить любую опасность, а стоит уйти одному, то гибнет и он, и все остальные». Евгений не помнил, сколько он просидел там, что видел и о чем думал. Но через несколько дней после этого он собрал вещи и уехал в Брагин.


Глава 2


Осенью вышло распоряжение ЦК Компартии Белоруссии и Совмина об организации партизанских отрядов на оккупированной территории. В большой секретности в Брагине начал создаваться партизанский отряд. В нем было более трехсот человек. Стало необходимым образование своей собственной продовольственной базы. В удобные для хранения места были свезены продукты и одежда. Но одного только продовольствия было недостаточно, главной проблемой была нехватка оружия. Приносили кто что мог, в основном это были сабли и штыки, но и они могли пригодиться.
Почувствовав, что происходит что-то необычное, в Брагине начала зверствовать полиция. Начальником ее был Головня — жестокий и бессердечный человек. Да и все его подчиненные были не лучше — недовольные советской властью, они стремились во всем угождать немцам. Страх за свою жизнь сделал их животными, не имеющими чувства жалости и сострадания. Зачастую расправа предателей была страшнее, чем немцев.
Женя освоился в Брагине очень быстро и вскоре нашел новых друзей. Жизнь его почти не изменилась: он все еще был на оккупированной территории, а вести с фронта не приходили. Так жить дальше было нельзя. Всем хотелось если не радоваться победам Советской армии, то хотя бы знать, какая территория уже захвачена врагом. И Женя с другом Геннадием находят выход — они устраиваются работать монтерами на радиоузел. Появилась возможность в тайне от полиции слушать передачи из Москвы. Эти сообщения потом переписывались несколько раз вручную и раздавались среди проверенного населения. Так начала свою работу молодежная подпольная организация.
Зима выдалась на редкость суровой. Это заставило партизан, находившихся в лесу, выйти из своих укрытий. Ими было принято решение пробыть до весны в районных центрах, а за это время каждому подобрать хотя бы по три проверенных человека. Тогда весной уже будет хорошо подготовленный партизанский отряд, способный к борьбе. С этим решением, разделившись на группы, партизаны вернулись в Брагин. Если бы кто-нибудь из них знал планы полиции, все могло быть иначе. Но полицией уже были составлены списки всего комсомольского, советского и партийного актива — немцы готовились к репрессиям. Они провели перепись населения Брагина, навели справки о тех, кого не оказалось в городке, и поэтому примерно знали, что за люди находятся в лесах. В ту же ночь, когда партизаны добрались до Брагина, они были арестованы, а потом расстреляны.
Удалось спастись лишь Петру Григорьевичу Зеновичу, который не пошел вместе со всеми, а решил прежде заглянуть к своей невесте, жившей на окраине Брагина. Известие о том, что товарищи погибли, привело его в полное отчаяние, но не выбило из колеи. Теперь он будет действовать намного осторожнее. Петр, в то время как его разыскивала вся полиция, прятался в сарае на чердаке у своего друга Халиманчика, сапожника, выполнявшего заказы для армии. Это было двойное издевательство над немцами, потому что сарай одной стеной выходил во двор полиции, которая, сбиваясь с ног, пыталась выведать хоть что-нибудь о партизанах.
Но даже смерть друзей не заставила Зеновича отказаться от первоначальных планов. Через проверенных людей он аккуратно прощупывал почву, искал тех, кому можно довериться. И вскоре все больше и больше людей были посвящены в его замыслы. Среди них был и Евгений Демус, который все еще работал линейным монтером на брагинском радиоузле. С Зеновичем Женю свел его старый друг Николай Дубина, бухгалтер в районной управе и помощник Петра Григорьевича. Так постепенно расширялся круг подпольной организации, которой теперь командовал Зенович.
Самым трудным было подобрать людей. Только в фильмах у предателей и притворщиков злые и беспокойные лица, на самом же деле они ничем не отличаются от других, у них такие же преданные и рассудительные глаза. Среди зимы подпольная организация вдруг лишилась продовольственной базы. В течении трех дней полиция вывозила со склада одежду и продукты. Местонахождение этого склада знал лишь ограниченный круг людей, но и среди них оказался предатель — Бирков. За оказанную помощь немцы сделали его ездовым полицейским (извоз- чиком). Страх ли за жизнь, склад ли характера заставили его пасть так низко, никто не знал, но он пытался во всем угождать полицаям, подражать им. Участь его была страшной.
Однажды во дворе жандармерии расстреливали семьи партизан. Бирков, дабы отличиться и показать свою жестокость по отношению к русским, не стал просто стрелять, а выбрал другое наказание. Он взял саблю и начал рубить. Владеть холодным оружием Бирков не умел, и поэтому люди оставались живыми, кричали и корчились от боли. Чем больше он издевался, тем больше просыпалось в нем звериных инстинктов, наверное, он почувствовал себя богом, которому дозволено распоряжаться жизнями людей. Он схватил двухлетнего ребенка за ногу, раскружил над собой и бросил. Голова мальчонки разбилась о колесо стоящей неподалеку телеги. Такого не смог вынести даже мастер Фридрих, начальник жандармерии, он вытащил парабеллум и всадил в Биркова всю обойму.
Что же двигало этим человеком? Ведь никто не стоял сзади него с пистолетом и не приказывал издеваться над людьми. Откуда в нем была такая жестокость, если даже немец оказался человечнее, пристрелив его как взбесившуюся собаку. Надежда предателя на то, что, оказавшись под крылом у немцев, он спасет себе жизнь, не оправдалась. Предательство всегда наказуемо.


Глава 3


Дело шло к весне, но даже теплые ветра не приносили перемен, казалось, что война не кончится никогда. Следуя своему плану, Петр Зенович ушел в лес, начал создавать партизанский отряд. В Брагинском районе складывались два отряда: в северной части под командованием Зеновича, в южной части под командованием Филипенко, бывшего председателя колхоза, которому пришлось уйти в лес, чтобы не оказаться в руках полицаев. Для укрепления сил появилась необходимость соединить эти два отряда. Тогда Николай Дубина посылает из Брагина в Савичи Женю Демуса с запиской к Леоненко, который держал постоянную связь с южным отрядом. В записке было следующее сообщение: «Никуда не выходи из дома послезавтра. К тебе придет наш связной. Проводи его в отряд Филипенко». Женя согласился передать записку. Еще бы! Это его первое ответственное задание. Он ликовал, радовался, что сможет помочь партизанам, но смутное чувство тревоги не оставляло его. Уже позднее стало понятно, что безопасней бы было записку передать на словах, но, дело сделано, бумажку Евгений положил в ботинок и отправился на задание. Встреча была назначена ночью на кладбище.
Женя осторожно пробирался к воротам кладбища. Под ногами хлюпал еще не растаявший снег, перемешанный с грязью. В лужах отражалась луна, щедро озарявшая своим сиянием заброшенные могилки. Было жутко. Тишину царства мертвых не нарушал ни единый звук. Женя притаился и стал ждать. Леоненко должен был подойти минут через двадцать. Стало прохладно, слышно было, как где-то за кладбищем свистит ветер, запутываясь в сухих кустарниках. Деревья пока еще стояли голыми, лишь некоторые, почувствовав приближение весны, выпустили почки. Звук хлопающих крыльев нарушил тишину и с гулким эхом раскатился по кладбищу — на березу села ворона. Наверное, где-то поблизости у нее было гнездо. Чувство тревоги у Жени усилилось: он всегда считал ворона вестником зла. Птица умная, но есть в ней что-то демоническое…
Шаги Леоненко Женя услышал сразу. Тот шел осторожно, но сбивчивый шаг выдавал его тревогу. Евгений вышел на свет и пошел навстречу. Леоненко нервно пожал руку Жене, оглянулся и взял записку. Быстро пробежав глазами по строчкам, он кивнул головой и стал шарить по карманам. Достал коробок спичек, вынул одну, чиркнул, но та вспыхнула и погасла. Он выкинул ее и быстро стал вытаскивать другую. Осторожно, отвернувшись от ветра, он поднес горящую спичку к записке. Она моментально вспыхнула. В свете пламени Женя рассмотрел Леоненко. Он знал его с детства, но не нашел сейчас в его лице знакомых черт: обросший, под глазами мешки, лицо усталое, а во взгляде безнадежность. Бумажка догорела. Леоненко бросил ее на землю и растоптал, смешав пепел с грязью. Евгений восхитился его аккуратностью — не осталось никаких следов ночной встречи. Они молча пошли обратно в деревню. Демус отправился ночевать к матери. Она очень обрадовалась приходу сына: видела его очень редко и сильно скучала. Ей хотелось поговорить с ним о его планах, но, заметив, что Женя чем-то озабочен, она не стала мучить его расспросами.
Бывать у матери часто Женя не мог, и поэтому пытался насладиться каждой минутой общения с ней. Расспросив ее обо всем, что происходит в Савичах, Женя отправился спать. Ночью его разбудила перепуганная мать. «В деревню приехала полиция и всех арестовала», — с дрожью в голосе прошептала она. Интуиция подсказывала ей, что беда не обойдет сына стороной. Первое, что пришло в голову Евгению, — нужно предупредить всех в Брагине. Он наспех оделся, выбежал на улицу, но там его уже ждали полицаи во главе с начальником полиции Шульгой. Демуса схватили и повели в здание школы, где обычно проводили допросы. Женя, наконец, понял, почему ему было неспокойно накануне: он предчувствовал опасность. Пытаясь успокоиться, он прокрутил в голове все возможные планы побега. Но надеяться на это было бы нелепо. Руки связаны, рядом идут полицаи, да и бежать некуда: впереди дорога, ярко освещенная луной, справа и слева дома. «Что я буду говорить? — думал Женя, — Конечно, все отрицать, как это уже сделал или сделает Леоненко. Вот только бы знать, о чем догадываются полицаи?»
Леоненко был уже там. Он сидел на стуле, и по его лицу струйками бежала кровь.
- Ты его знаешь? — спросил Шульга у Жени.
- Да я в этой деревне всех знаю. Я же здесь родился. А с ним вместе мы в школу ходили. Вот только, если память не изменяет, он постарше будет года на два.
Евгений старался говорить бодрым и уверенным голосом, при этом пытаясь подавить дрожь в коленках. «Все будет хорошо, просто нужно взять себя в руки и не подвести Леоненко.» Женя бегло взглянул на своего товарища, тот так и сидел на стуле, не поднимая головы, не пытаясь вытереть кровь.
- Постарше, говоришь… Ты тут нам зубы не заговаривай, лучше сразу расскажи, зачем ты к нему ходил, — прервал его размышления Шульга.
- Да вы что, не был я у него. Я просто приехал из Брагина, мать повидать. Сами знаете, времена сейчас тяжелые, деревенским плохо живется, денег нет, да и покупать на них нечего.
- Складно говоришь, да не то, что нужно. А я вот сейчас тебе память освежу. Пришел ты вечером. Встретил вон его, — Шульга кивнул головой на Леоненко, — на кладбище. Там вы записочку прочитали, а потом сожгли. Может, тебе еще и напомнить, что в ней было?
По спине пробежал холодок. «Неужели следили? Но тогда они не могут знать содержимое записки. Шульга просто решил меня подловить, он думает, что сейчас я сам все расскажу, да не выйдет.»
- Что-то вы напутали. Я с самого детства на кладбище ходить боюсь, а уж тем более ночью. Даже подумаю — жутко становится. А раз на кладбище не был, значит, и записки никакой не было.
Шульга усмехнулся. С ненавистью посмотрев на Женю, он подошел к Леоненко и, толкнув его в плечо, сказал:
- А ты что молчишь? Не видишь, как тебя товарищ выгораживает? Говори, — крикнул полицай, — были на кладбище, записку читали?
Леоненко отрицательно покачал головой, но глаза от пола не оторвал. Шульга дал ему звонкую пощечину.
— И у тебя с памятью непорядок. Не помнишь, что пять минут назад говорил? Или товарища стесняешься? Последний раз спрашиваю по-хорошему: на кладбище были, записку читали?
Леоненко еле заметно кивнул головой. Женю охватил ужас. «Не может быть, он не мог рассказать, он свой, ему все доверяют, этого не происходит».
По Шульге было видно, что ситуация, в которую попали заговорщики, ему нравится: растерянность Демуса, виноватый вид Леоненко. Он был доволен, как кот, вволю наевшийся мяса. С видом победителя полицай посмотрел на Женю:
— Думал — все так просто: пришли, пообщались, разошлись. А мы, олухи, не узнаем ничего. Недооценил ты нас, Евгений, ой как недооценил. Ты знаешь, — он с важным видом начал разгуливать по комнате, — у нас же тут в деревне везде свои люди. Заметили они, что Леоненко стал в последнее время каким-то нервным. Постоянно чем-то озабочен. Я понимаю, вы ему доверяли, но вот его это тяготило. Понимал парнишка, что рано или поздно тайное станет явным. Боялся он и за себя, и за семью. Ты видел его жену? Красавица. Таких в деревне мало. Так о чем это я? А, заметили в нем люди странности. Ходит — по сторонам оглядывается, вроде парень не из робких, а подойдешь незаметно — вздрагивает. Ну, и приставили мы за ним человека. И, как видишь, не зря. Сегодня он даже на само кладбище за ним не ходил, просто сначала посмотрел, куда тот направился, а потом притаился и стал ждать, пока обратно пойдет. А обратно уже двое вас идут. Вот радость-то. А времена, ты и сам говоришь, тяжелые, по двое ночью с кладбища просто так никто не ходит. Дождался наш дозорный, пока Леоненко домой придет, а уж там мы его и взяли. Приперли его к стеночке, сказали, что все видели и слышали. Некуда ему деваться стало. Ведь жить-то хочется, как и каждому из нас.
Шульга чувствовал себя оратором, произносящим речь с трибуны. Его не смущало даже то, что слушателей было немного, зато как на них действовала речь… Демус попытался поймать взгляд Леоненко, но безуспешно: тот не поднимал головы. Коленки задрожали еще сильней, начала кружиться голова, в глубине души Женя понял, что изменить ничего не удастся, он понял все. Все, кроме предательства, оправдать которое нельзя было ничем. И забыть которое так и не удалось.


Глава 4


Всех арестованных посадили в повозку и повезли в Брагин, где их ждала жестокая расправа. Отъезжая от деревни, Женя бросил на нее прощальный взгляд. Ему казалось, что милую сердцу картину он видит в последний раз. Где-то там оставалась мать, а вместе с нею и годы, прожитые в родительском доме. Чем дальше увозили их от дома, тем тусклее становились воспоминания и тем больше чувствовалась вина за то, что предупредить своих в Брагине так и не удалось. Не хотелось думать о Леоненко, но Женя снова и снова возвращался в ту комнату, заново проигрывая ситуацию. «Он предал, он испугался, он мог соврать, придумать правдоподобную ситуацию, но теперь уже поздно. Интересно, как полицаи узнали имена и фамилии всех остальных, причастных к организации партизанских отрядов. Ведь арестовано было ни много ни мало человек тридцать.»
Но Женя и не мог он знать, как все случилось. Полицаи проводили операцию по обнаружению партизанских отрядов — прочесывали леса и деревни. В Савичах они оказались случайно. Просто заехали переночевать и на всякий случай выставили посты. В это время Женя Скороход — связная партизанского отряда, очень смелая и отважная девушка — шла на связь в деревню. Обходя сельсовет, она наткнулась на пост. Одетая как простая деревенская девушка, она не должна была вызвать подозрений, но обстоятельства сложились не в ее пользу. Один из полицейских оказался ее бывшим одноклассником и он узнал Женю. Такая поздняя встреча вызвала у него подозрение… При обыске у нее нашли наган и записки, которыми она была просто-напросто напичкана. Послания, конечно же, не зашифрованы. Фамилии и имена не были написаны полностью, но и по инициалам полицаи скоро восстановили их. Список был составлен. По нему и арестовали всех подпольщиков.
Дорога из Савичей до Брагина была длинной. Арестованные думали лишь об одном: как бы сбежать. Однако это казалось невозможным, полицаи без устали следили за каждым движением. Немцев подвело лишь их любопытство. Когда ехали через лес, то один из арестованных, Загорянский, вдруг закричал: «Белка! Белка!». И полицаи, до этого видевшие белку лишь на картинках, стали смотреть в указанном направлении. Тогда Загорянский сорвался с повозки и побежал в лес со связанными за спиной руками. Когда немцы очнулись, было уже поздно, они стреляли по кустам, но впустую.
Так, со связанными руками, находчивый партизан добрался до отряда.
Наконец повозка прибыла в Брагин. Люди понимали, что всех расстреляют: спасения ждать не от кого, а на чудо надеяться бесполезно. Поэтому была договоренность: на допросах и очных ставках молчать. В тот же день, как их рассадили по камерам, начались допросы и избиения. В замочной скважине поворачивался ключ, дверь со скрипом распахивалась, заходили полицаи и уводили кого-нибудь одного. Уводили в помещение, в котором раньше была конюшня. Допрос вели 6–8 человек. Протоколы никто не составлял, да в них зачастую и нечего было писать. Арестованные молчали. В камеру их возвращали еле живыми. Все это продолжалось 21 день. В камерах думали только о смерти, ждали ее как спасения. Страх и кровь. Все перемешалось. Страх не давал заснуть по ночам, а запах крови будоражил сознание и сводил с ума.
Лунный свет пробивался сквозь щели забитого досками окна, скупо освещая лежащих на полу арестантов. Женя встал и пошел к окну. Он знал, что никто не спит, и чувствовал на себе взгляды товарищей. Разговаривать не хотелось, да и не о чем было говорить. Евгений подошел вплотную к окну и жадно глотнул свежего воздуха, стало немного легче. Что-то знакомое и родное было в этом запахе. Он опять вспомнил мать, деревню, школу. Вдалеке от дома ему многое казалось чужим. Он посмотрел через щель на небо. Вот что было знакомым — звезды! На них ничто не влияло, они остались такими же, как и в детстве, когда Женя ночью забирался на сеновал и часами разглядывал замысловатые созвездия, забывая обо всем на свете. Но детство прошло, начался жестокий быт, проблемы, война, и он уже давно не поднимал глаз к небу. А теперь это было единственное спасение. Мерцающие на небе звездочки заряжали энергией, давали силы. Взгляд проваливался в совершенно другой мир, мир вечности… Вечность… а что это такое, когда жить остается совсем немного?
Кроме официальных допросов, были и неофициальные — по субботам и воскресеньям. Продолжали избивать, придумывая все новые и новые методы пыток. Любимым испытанием у немцев была «гребенка». Брали сосновую веточку с сучками за тонкий конец, ударяли по спине, а потом резко тянули вниз. Люди при этом испытывали адские боли. Все поражались, сколько же человек может вынести физических и моральных истязаний. Через несколько недель немцы решили треть людей отпустить, треть расстрелять, а остальных отправить в концлагерь. Женя Демус знал точно: его расстреляют. Но судьба всегда неожиданно преподносит сюрпризы.


Глава 5


Еще до прихода Зеновича в деревню вернулся Николай Марченко — капитан Советской армии, до этого воевавший в Китае. В деревне его знали и уважали все. Он был посвящен в дела подпольной организации, знаком с некоторыми партизанами. Ему доверяли как лучшему другу, как старшему брату, как надежному человеку. Об этом знали и полицаи. Они понимали, что в их рядах не хватает сильного, авторитетного человека, которого бы все боялись, поэтому решили привлечь Марченко на свою сторону. Сделать это было непросто, но выход они нашли. Позвали его в штаб, предъявили обвинение в том, что он воевал против их союзников японцев, и предложили: либо расстрел, либо должность начальника полиции. На раздумье Николаю дали ночь. В деревне понимали, что он попал в безвыходную ситуацию, и не осудили бы его. Понимал это и Марченко, поэтому наутро дал согласие на должность начальника полиции. Деревенские не сомневались: Николай не расскажет того, что знает о партизанах и о подпольной организации. Но никто не представлял, как чувствует себя он, капитан Советской армии, вынуждаемый работать на немцев.
Каждый день стал для него каторгой. Осознав свою беспомощность, Николай перестал замечать происходящее вокруг. Друзья, соседи, семья, он стал их ненавидеть. В чем он их обвинял? Да он и сам не знал. Они не могли помочь выбраться из паутины, которая засасывала его сильнее с каждым днем. По ночам он выходил на крылечко. Сидел, выкуривая сигарету за сигаретой, и думал. Сначала пытался придумать, как бы вернуться в старое русло, но с каждым днем убеждался, что стоит на новой странице своей жизни, а предыдущую уже сдали в архив. Он смотрел на звезды, просил их дать совет, но на небе было также тихо, как и в его душе. Позднее он убедился, что дороги назад нет, что его совесть никогда уже не будет чиста, сам себя он не простит.
…Во дворе полиции шла обычная процедура. Расстреливали семьи партизан. Все шло как по конвейеру: ставили к стенке, поворачивали спиной. Автоматная очередь. Голос Фридриха: «Следующие». Такими делами занимался обычно он сам. Ни разу рука не дрогнула, ему было все равно: дети, старики, женщины, для него они — предатели, бунтари. После нескольких заходов, когда двор уже начал заполняться окровавленными трупами, Фридрих вдруг сказал: «А теперь посмотрим, как стреляет капитан Марченко». Отказаться было нельзя, иначе он сам бы разделил участь девушки и старика, в которых предстояло стрелять. Дрожащими руками Марченко принял у Фридриха оружие. Он медлил, но знал, что нажать на курок автомата все-таки придется. Николай поднял голову и посмотрел на заключенных. Старику было примерно столько же лет, как и отцу Николая, а девушке всего около шестнадцати. Она смотрела на него с ненавистью. «Где-то в глубине души, — думал Марченко, — она надеется, что сейчас произойдет чудо. Примчится герой-спаситель, убьет меня, посадит ее на своего коня, и они умчатся подальше отсюда, туда где нет войны и немцев. Боже мой, знала бы она, что я хочу того же самого, может, перестала бы смотреть на меня так осуждающе. Господи, ну где же мой герой-спаситель?!»
- Повернитесь лицом к стене, — произнес он…
Дни летели с неимоверной быстротой. Марченко начал пить, у него появились подозрительные знакомства. С безумной скоростью он летел на дно. Для спасения души нужно было что-то делать. Тогда он и вспомнил про своего старого друга, Евгения Демуса, который теперь был в тюрьме.
Кроме Жени, в камере никого не было. Всех, кто был с ним, увели на расстрел. Он сидел на полу и думал, почему же его оставили. «Неужели опять будут пытать? Может, решили предложить мне жизнь взамен информации? Как они не могут понять, что смерть лучше. Лучше предательства. Я все равно не смогу после этого жить. Как буду смотреть в глаза друзей и матери? Знаю, что даже мама меня бы осудила: кому понравится, если сын окажется трусом». Смерти он уже не боялся, знал, что встретит ее достойно.
Но, когда в скважине заскрипел ключ, сердце начало бешено выпрыгивать из груди. «Вот и все. Пора», — пронеслось в голове. Дверь медленно открылась, и в камеру зашел Марченко. Он подошел к сидящему на полу Евгению, резко схватил его за шиворот и поставил на ноги. Женя со страхом смотрел в его озверевшие глаза, он не мог поверить, что за столь короткий срок Николай так изменился: некогда пухлые щеки впали, черты лица заострились.
Марченко продолжал держать его за воротник и пристально смотрел в глаза. От такого взгляда по спине забегали мурашки.
- Коля, ты чего?
- Если ты когда-нибудь возьмешься за старое и опять свяжешься с подпольщиками, я придушу тебя своими собственными руками. Учти, я за тебя поручился, а я слов на ветер не бросаю.
- Да ты о чем вообще? — только и мог произнести Женя. Он совершенно не мог понять, что происходит, зачем пришел Марченко и за что он поручился. Николай, видя недоумение Жени, разозлился еще сильнее. Он со всей силы толкнул его на стенку. Обессилевший Евгений со стоном соскользнул на пол, а Марченко сел рядом на корточках и, глядя куда-то в пустоту, заговорил:
- Бог знает, чего мне это стоило, но расстрел откладывается до твоей следующей оплошности. Еще раз мелькнет где-нибудь твоя фамилия, загремим вместе, поэтому будешь вести себя спокойно, без самодеятельности, делай то, что скажут. Тебя, верней всего, завтра отправят вместе с оставшимися в концлагерь. Но знаешь… чудеса на свете все-таки бывают, и я чувствую, что оттуда ты выберешься. Женька, только, ради Бога, аккуратней. Себя не жалко — о матери подумай.
За все это время Николай даже не смотрел на Евгения, казалось, что он говорит на автомате, а сознание его витает где-то за тысячу километров от камеры. Так продолжалось еще несколько минут, но потом жизнь вернулась в его глаза, а вместе с нею и ненависть, злоба и отчаянье. Поднявшись, он пошел к выходу, уже почти закрыл дверь, но вдруг снова распахнул ее, зашел обратно в камеру и, глядя на забитое досками окно, спросил:
- Кстати, у твоей невесты, Марии, есть триппер?
- Как ты можешь такое говорить? — не понимая даже сути вопроса, произнес Женя. Но Марченко, ничего не ответив, вышел за дверь, а уже через секунду ключ в замочной скважине сделал те два оборота, которые отделяют заключенных от всего мира.
И только через несколько лет после окончания войны Женя узнал, что Николай за день до того, как пришел к нему в камеру, изнасиловал Марию. Как это было ни отвратительно, но Жене пришлось смириться с тем, что жизнью он обязан Николаю.



ЧАСТЬ II


Глава 1


В камере Евгений остался один. «Марченко пообещал мне жизнь, но что это будет за жизнь? Неужели все, что мне осталось, — концлагерь или эти стены?» В Жене внезапно вспыхнула ярость, он метался по камере, как разъяренный зверь. Зол был на всех: на себя, на Марченко, на немцев, на тюрьму, на войну, на жизнь. С ненавистью в глазах он подбежал к заколоченному окну и резко рванул за деревяшки, которыми оно было забито. В ответ они даже не скрипнули и ни на миллиметр не сдвинулись со своего места. Женя со всей силы ударил по ним кулаком — тот же результат. Обессиленный, он присел на корточки, запустил руку в волосы и уставился в пол: «Зачем мне эта жизнь, когда не знаешь, что ждет через минуту? Мне послан шанс, но, видит Бог, я не знаю, что с ним делать».
На другой день всех оставшихся, а их набралось 20 человек, вывели во двор тюрьмы, выдали хлопчатобумажную одежду, загнали в машину и повезли. Куда — не сказали. Из немцев с заключенными был только комиссар Нольде. Ехали почти до вечера. Арестанты не разговаривали, они даже боялись смотреть друг другу в глаза. Неизвестность, незнание душили всех как петля, надетая на шею. И только Нольде считал, что этим пацанам, оставшимся в живых, повезло, сами же они думали совсем наоборот.
Когда ребята выбрались из машины, перед ними предстала ужасная картина — повсюду заключенные, вдалеке виднеются постройки: амбары, казармы, сарайчики. Кругом кипит работа. Арестанты в одинаковой хлопчатобумажной одежде таскают мешки, роют траншеи, что-то строят. Все это дополняется гулом: надсмотрщики отдают приказания на немецком, заключенные разговаривают на русском, украинском, польском языках.
Новоприбывших построили, комиссар долго присматривался к шеренге, а затем приказал выйти из строя Демусу и Михаленко. Нольде начал им что-то говорить, но изо всей тирады Женя понял только слова «русский партизан», потому что немецкого в то время еще не знал. Такое к себе внимание очень насторожило Евгения: «Раз меня выделяют из толпы, значит, положение не из лучших — следить будут особо». Так начался первый день в лагере для заключенных. И опять немцы, и опять злость, и снова одиночество.
Арестантов поселили в трущобы. Рано утром их поднимали и отправляли работать. Прибывшие из Брагина пополнили ряды безликой массы пленников. Здесь ничто не имело своего цвета или отличия: одинаковая одежда, серые бесконечные дни, однотипная работа. Бежать было невозможно. Единственное, что знали пленники, это что находятся они в районе Новгорода-Волынского, в военном городке. Не понимали даже, зачем они роют траншеи и куда ведет дорога, которую они строят.
Через несколько дней пронесся слух, который на мгновение оживил заключенных и расшевелил их умирающее сознание: нужно было 15 человек отправить в район Ровно, и уже начали составлять списки. Возможность уехать из военного городка была счастливым билетом, вытянуть который означало получить возможность сбежать. Женя, когда узнал об этом, решил, что он во что бы то ни стало должен оказаться среди этих пятнадцати человек. Поэтому он разыскал в лагере Нольде и на ломаном немецком начал просить, чтобы его включили в списки. Но Нольде в ответ только усмехнулся, покачал головой и сказал: «Русский партизан останется здесь».
Евгений никак не мог смириться с неудачей. Было обидно, что возможность отсюда уехать досталась другим. «Где-то недалеко от Ровно точно есть наши отряды. Уверен, я сумею их отыскать и найду способ убежать из лагеря. Военный городок в Ровно должен быть намного больше, значит, и заключенных больше, и смотрят за ними не так строго.» Такие мысли не давали Евгению заснуть ночью накануне назначенной отправки. Он осторожно выбрался из казармы и сел на крылечко. Было очень тихо и темно. На небе сияла луна. Обычно ее хрустальный свет озарял все вокруг, но сегодня казалось, что он не может пробиться сквозь колючую проволоку, а может, просто в глазах было темно. Единственное, что проникало в эту ночь на территорию лагеря, — это ледяной негустой туман. К утру он обычно рассеивался, оставляя лишь капельки застывшей росы на подмерзшей земле. На этой мертвой земле роса выглядела как слезы тех, кто обречен был остаться здесь. Женя также отметил, что вокруг нет ночной звенящей тишины, только гулкая пустота. Как под колпаком.
Евгений долго сидел и вглядывался в туман, пытаясь различить очертания соседних казарм. Он знал, что где-то там не спит Михаленко и еще десятки таких же мучеников. Их всех было очень жаль. Но судьба — злая спутница: из этих бедолаг лишь пятнадцать успокоятся хоть на время. Все прекрасно знали, что в Ровно может быть еще хуже, но оставаться в военном городке не хотелось.
Утром, впервые за все время пребывания в лагере, случилось из ряда вон выходящее происшествие: не досчитались одного пленного. Все надсмотрщики были подняты на ноги и прочесывали территорию военного городка. Пропавший был найден. Найден в одной из траншей с перерезанными венами. Не выдержал, но нашел выход из лагеря. Немцы были в ярости: такое случилось впервые. О предстоящем отправлении в Ровно на некоторое время позабыли.
Но вскоре опять начались волнения. Никак не могли найти комиссара, некому было проследить за отправкой пленных. Из города за ними прибыл майор. Он непрерывно орал на подчиненных, срываясь, переходил с немецкого на русский и обратно. В конце концов, он схватил первых попавшихся пятнадцать человек, работавших поблизости, и заставил их сесть в машину, затем дал команду отправляться и уже на ходу сам заскочил в фургон. Грузовик, монотонно тарахтя, проехал через ожидавшие его открытые ворота лагеря, и дежурный со страшным скрипом заскрежетал замком вслед уходящей машине.
Грузовик не спеша катил по незнающим солнца лесным закоулкам. В его фургоне сидели счастливчики, волею случая оказавшиеся за пределами лагеря. В самом углу фургончика, закрыв от удовольствия глаза, сидел Женя, а рядом с ним Михаленко. Ни разу еще за последний год он не испытывал такого умиротворения. И теперь, когда его сердце билось в такт барабанящим по машине каплям только что начавшегося дождя, он чувствовал себя самым счастливым человеком на земле.


Глава 2


Военный городок в Ровно по укладу жизни мало чем отличался от того, из которого так мечтал вырваться Женя. Но все же здесь он чувствовал себя намного спокойнее. Казалось, воздух здесь свежее и чище, небо прозрачней, а постель в казарме не так напоминает тюремные нары.
Все обитатели лагеря работали на железнодорожной станции в Ровно. Там недалеко была фабрика, на которой укомплектовывали продовольственные мешки для немецких солдат.
Русские арестанты с горечью отметили еще одно преимущество немцев: они хорошо заботились о своих бойцах. Вряд ли кто-то из русских солдат получал в пайке сахар, масло, муку, колбасу, чай, да еще и в таких количествах.
Комплектовали пакеты польские девушки. Заключенные же таскали мешки с продуктами. Работать было тяжело: каждый день на своих плечах пленники переносили по 20–30 стокилограммовых мешков. Таскать нужно было на третий этаж. Некоторые с непривычки не выдерживали и наутро были не в состоянии подняться с постели. За это немцы их жестоко наказывали и приговаривали к дополнительным работам.
Атмосфера в лагере накалялась еще и из-за потасовок среди заключенных. Много было людей из Западной Украины, которые добровольно решили уехать в Германию, чтобы помогать немцам, а их вместо этого отправили сюда, в польский военный городок, и заставили работать наравне с заключенными. Нетрудно представить их разочарование и недовольство. Остальные считали их предателями и соответственно к ним относились, но преимущество было не на стороне простых военнопленных. Почти вся охрана была составлена из тех же предателей из Западной Украины, а уж они-то горой стояли за своих.
Главным надсмотрщиком был Фардеман. К заключенным он относился как к прокаженным, но те от него другого и не ждали.
Жене раньше и в голову не приходило, что с физической болью можно смириться, можно перестать обращать на нее внимание… Били каждый день. Что немцы намеревались этим доказать, никто не знал. Может, хотели показать свое превосходство, а может, просто собирались сделать жизнь арестантов невыносимой. Да вот только они не понимали, что пленные уже давно перестали обращать на окружающий мир всякое внимание: каждый жил в себе, в своем коконе. И пробить этот кокон было невозможно.
Спасало лишь то, что заключенные никогда не голодали. Ведь работали все-таки на продовольственной базе: то сахару украдешь, то колбасы, то масла. Военнопленным из других лагерей такое питание и не снилось.
Сердце в очередной раз подсказывало Евгению, что совсем скоро он будет за пределами лагеря, в другом мире, который открывается сразу же за пределами военного городка. Евгений, Георгий Михаленко и их друг Александр Соколов решили бежать вместе. И тут судьба приготовила им огромный подарок: приближалось Рождество. Для немцев — святой праздник, отмечают они его 3–4 дня и позволяют заключенным не работать. План был такой: подкопить денег, продуктов, в канун Рождества дать уже пьяным охранникам пол-литра самогонки и отпроситься у них в город на пару часов. Так они и сделали.


Глава 3


Ребята бежали по снегу, как сумасшедшие. Ноги в брезентовых ботинках на деревянной подошве мерзли и, проваливаясь в толщи снега, переставали слушаться хозяев. Сколько времени бежали, Женя не знал, но бег начали сбавлять. Дышать стало очень тяжело. Сухой морозный воздух резко обжигал легкие, а остановиться и перевести дыхание ребята еще не осмеливались. Решили идти до тех пор, пока не будут валиться с ног от голода.
Через пару часов начало темнеть. Снег на деревьях и под ногами стал искриться. Рождественская ночь всегда необычна. В каком бы уголке земли ты ни был, на небе в эту ночь всегда яркие звезды, а на заснеженные дороги осторожно ложатся огромные хлопья снега — сказка.
Но все это совсем не вязалось с тем, что было на душе у Евгения: «И что теперь? Мы не знаем, где наши отряды, не знаем, есть ли здесь бендеровцы. Дня через три, когда закончится праздник, нас начнут искать. А вдруг найдут? Но мы не первые убежали из этого лагеря, и никого пока не нашли. Те бежали сразу в Белоруссию, домой. А может, и нам? Нет… нас с Михаленко там будут разыскивать в первую очередь. Да и что теперь дома…».
Пару недель назад от матери пришло письмо. Марию расстреляли…
Осознание своего бессилия выводило Женю из равновесия. «Если бы я был там, я мог бы ей помочь», — днями и ночами думал он. Но изменить ничего было нельзя. От мысли, что нет больше на земле того человека, с которым собирался связать свою жизнь, Жене хотелось тоже умереть. Упасть здесь в снег и больше никуда не идти, и успокоится навсегда. Но он понимал, что Марию этим не вернешь, да и самому легче не станет.
«Ну как можно смириться или забыть об утрате? Нет больше человека, и с ним умерли все его желания, все, что она любила. А что она любила? Весну… Ей нравилось ходить в лес, когда снег еще не успевал сойти, но на оттаявших островках уже появлялись первые ростки. Острая, как иголки, поросль пробивалась сквозь еще замерзшую землю и, несмотря на то что еще будут заморозки, упорно тянулась к солнцу… Мария была такая же. Упрямая. Казалось, ничто и никто не сможет ее сломить. Казалось… только казалось.»


Глава 4


Ровно (город) был уже далеко позади. Второй день друзья ходили по окрестным деревням, заходили в дома и пытались узнать, есть ли где поблизости отряды Красной Армии. Не всегда ребят принимали хорошо, чаще всего просто закрывали калитки перед носом. Но нельзя было винить за это жителей. Евгений представлял их состояние: приходят трое, спрашивают про отряды, говорят, что сбежали из лагеря военнопленных, а сами не изможденные, не исхудавшие, а вполне бодрые и здоровые. Евгению самому казалось, что, работая на продовольственной фабрике, он набрал в весе.
Но в нескольких домах сбежавших заключенных приняли хорошо, рассказали, что во всей округе отрядов Красной Армии нет, а только бендеровцы.
Теперь у беглецов не было другого выхода, кроме как вернуться в Ровно и попытаться разузнать что-нибудь там. А самая главная проблема — пробраться в город. Нужен был хорошо продуманный план действий. Для помощи в этом ребятам понадобился один из крестьян.
Рано утром все собрались у него. Крестьянин запряг лошадь, друзья уселись в сани, укрылись соломенным матом и двинулись в путь. Надеяться теперь оставалось только на удачу.
От деревни до Ровно было километров двадцать. И хоть ребята укрылись соломой, им все равно холодно было лежать без движения, да еще и сверху сыпала снежная крупа. Сквозь неплотный мат соломы Женя видел только кусочек неба: ни облачка, ни тучки, ни птички. Сани тяжело тащились по земле, еще не покрытой снегом. На льду деревянные полозья начинали скользить, сани заносило в сторону, и они выбивались из наезженной за осень колеи. Поэтому ребят постоянно трясло. На одной из очередных кочек Женю подбросило очень сильно, и он больно ударился головой о деревянный настил саней.
«Правильно, наверное, что жизнь человека сравнивают с дорогой. Она (жизнь и дорога) бывает ровной, прямой, без трещинок, без ухабинок, а бывает вся искореженная, как море, застывшее во время шторма. Но ведь человек сам управляет своей жизнью, а значит, он может успокоить шторм. Но может и заново разбудить бурю. А какая жизнь у меня? До окончания школы была ровная и гладкая, и я спокойно и уверенно шел по уже кем-то проторенной дороге. А после начала войны? Теперь я протаптываю свою тропинку. Она узкая, извилистая, и я очень
боюсь заблудиться, ступая туда, где никто еще не был. И в силах ли я выбраться опять на накатанную дорогу? Нет. Да и не хочу больше идти за кем-то след в след, не хочу мирно катиться по чужой колее.»

За пару километров до Ровно остановились, чтобы набраться мужества. Теперь у крестьянина была только одна задача — не дрогнуть перед часовыми и ничем себя не выдать, а ребятам нужно было всего лишь изобразить пьяных.
В рождественские дни люди за городом почти не появлялись. Было тихо. Поэтому скрип подъезжающих саней часовые, охранявшие въезд в город, услышали моментально и выбежали из деревянной будки:
- Останавливай повозку!
Крестьянин выбрался из саней.
- Зачем в город?
- За продуктами, — не моргнув глазом ответил мужик.
- А что в санях?
- Так это соседи мои, до сих пор Рождество справляют, — добродушно начал рассказывать мужик, — всю ночь гуляли, а наутро пришли ко мне, просят увезти к родственникам. Улеглись они в сани, да сразу же и заснули. Вот я их по пути и заброшу.
Постовой подошел к повозке, приподнял солому. Трое спали мертвецким сном, в воздухе витал запах спиртного.
- Проезжайте!
Женя, затаив дыхание, лежал под ворохом соломы. Разговор крестьянина с постовыми показался ему вечностью. Ему чудилось, что за этот промежуток успели сменить друг друга все времена года: Евгению становилось то нестерпимо холодно, то вдруг жар разливался по всему телу. Хотелось открыть глаза и приподняться с повозки, чтобы увидеть, как реагирует немец на рассказ крестьянина, но нельзя было даже шевелиться. Для того чтобы немцы окончательно поверили в то, что перед ними пьяные, ребята заранее облили свои фуфайки самогоном, и теперь, когда сани остановились и ветерок перестал обдувать соломенный настил, запах спиртного был таким резким, что у Жени начала кружиться голова. Но главное, чтобы этот запах учуяли немцы.
Когда Женя услышал, что постовой направляется к повозке, им овладела легкая паника, он даже подумывал уже соскочить с саней и броситься на постового, но здравый рассудок победил, и Евгений остался неподвижно лежать, ожидая развязки. Фраза «Проезжайте!» раздалась как гром. Конечно, Женя надеялся, что их план удастся, но все равно в душу закрадывалось сомнение. Но такие подозрения и делают ожидаемый момент радостнее именно тем, что не оправдались.


Глава 5


Теперь нужно было решать, что делать в Ровно. Когда приехали в центр города, крестьянина отпустили. Ребята дали ему продуктов и поблагодарили от всего сердца: понимали, что если бы он запаниковал, то их всех бы расстреляли, поэтому главная роль в этой операции принадлежала ему.
Для того чтобы спокойно обсудить все предстоящие действия и придумать план, ребята решили зайти в куда-нибудь и перекусить. Заведение, найденное ими, мало чем отличалось от тех, которые они видели раньше. Доски, которыми были обиты стены, уже начали кое-где подгнивать и осыпаться, обнажая неровные, даже не заштукатуренные кирпичные стены. Наспех подметенный пол хранил в своей памяти и следы недавних пьяных драк, и остатки пищи, и затоптанные, раскисшие в растаявшем снеге, натасканном с улиц, окурки. За громоздкими, неуклюжими столами сидело так много людей, что ребятам с трудом удалось отыскать свободный столик.
Сели, заказали себе поесть и выпить. Обсуждение предстоящего плана решили отложить на потом: слишком шумно было в забегаловке, да и кто-нибудь мог подслушать.
Женя боязливо поглядывал на каждого проходящего мимо офицера. И хотя он понимал, что сейчас ничем не отличается от простого горожанина, сердце все равно не успокаивалось.
Через час в кафе зашли несколько офицеров. Уже изрядно подвыпившие, они заняли пустой столик рядом с ребятами и заказали еще выпить. Такое соседство Евгению было не по душе, он уже хотел было предложить друзьям покинуть забегаловку, как вдруг заметил, что один из офицеров в упор смотрит на него. Евгению стало не по себе: «Неужели нашли?». Бежать до выхода было довольно далеко, да и офицеру стоило только крикнуть, как их бы схватили. Времени на размышление у Жени больше не было. Офицер встал из-за своего столика и подсел к ребятам на свободный стул. При этом он не сводил глаз с Евгения. Все, кто сидел за столом, насторожились.
- Ты очень напоминаешь мне одного человека. Как тебя зовут? — сказал офицер, не сводя глаз с Жени.
«Господи, неужели в лагере нас уже ищут и он узнал меня по описанию?» — судорожно соображал Евгений. Он бросил взгляд на друзей. Похоже, они думали то же самое: Михаленко трясущимися руками разминал папироску. Почти весь табак из нее уже высыпался ему на колени, но тот ничего не замечал. Когда Женя посмотрел на Сашу Соколова, в груди у него все оборвалось. Александр сидел, нет, даже не сидел, а уже почти привстал со стула, явно собираясь бежать. Нужно было спасать положение и не дать друзьям совершить необдуманный поступок. Вдруг еще все обойдется.
- Евгений, — смотря прямо в глаза незнакомцу, ответил парень.
- А родом ты откуда?
Этот вопрос совершенно запутал Женю. «А это ему еще зачем?»
- Из Самары, — сказал он то, что первым пришло в голову.
Офицер даже побледнел, руки у него затряслись, казалось,
что из него моментально вышел весь хмель. Он попытался взять со стола ложку, но — то ли от волнения, то ли от опьянения — не смог даже подцепить ее своими толстыми, неуклюжими пальцами.
- В каком году ты родился?
- В двадцать первом.
- Ну а мать-то как зовут? — воскликнул он.
- Ксения, — растерянно ответил Женя.
С офицером начало происходить что-то совершенно необычное. На глаза навернулись слезы, он привстал со стула. Его бросило в жар, и он буквально вырвал пуговицу на воротничке. И вдруг резко кинулся обнимать Евгения. Сквозь его всхлипы ребята не могли разобрать ни слова. Лишь Женя, которому он бормотал под ухо, расслышал: «А я думал, тебя и нет давно в живых, думал, что не встречу никогда».
Такого потрясения Женя не испытывал, наверное, никогда в жизни. Евгений пытался вырваться из цепких лап петлюровца, но напрасно. Он беспомощно смотрел на недоумевающих товарищей, которые думали, что Женька встретил старого знакомого, и не мог понять, плакать ему или смеяться. Друзья офицера, сидевшие за соседним столиком, были еще в большем недоумении. Внезапно офицер выпустил свою жертву, подлетел к своим и, схватив одного из них за грудки закричал:
- Сын! Я нашел своего сына!!!


Глава 6


Сколько необычного происходит в жизни. Особенно, когда ничего подобного от нее не ждешь. Вот кто мог подумать, что на такой огромной планете, в такой большой стране Украине, в таком немаленьком городе Ровно, в одном из многочисленных кафе беглый заключенный, который лишь ради своей безопасности солжет, что родился он в Самаре в 1921 году и что мать его зовут Ксенией, встретит петлюровца, который бежал из Самары в 21 году, оставив там свою беременную жену Ксению.
После всех объяснений со стороны «нашедшего свое счастье» были сдвинуты два стола, и мирная посиделка перешла в настоящее гулянье. Выпито было уже достаточно много. «Отец» все не мог нарадоваться, насмотреться на своего вновь обретенного «сына». Но ребята, хоть и были уже изрядно захмелевшие, понимали, что могут выдать себя чем-нибудь, и тогда им всем не сдобровать. Тем более Саша, выпивший больше всех, начал уже спорить с петлюровцами, пытался завести разговор на патриотические темы. Женя и Михаленко не могли остановить его и заметили, что офицеры начинают нервничать. Евгений думал, что их уже вот-вот накроют и поэтому постоянно подливал самогонку в стаканы петлюровцев. Кончилось тем, что офицеры вынесли новоявленного «папашу» из забегаловки под руки, в невменяемом состоянии. Причем тот напоследок договорился о встрече с Женей через пару дней в этом же кафе. Евгений, как покорный сын, согласился и даже выдержал прощальные объятия «папаши».
У ребят будто гора упала с плеч, когда их новые знакомые покинули кафе. Конечно, с одной стороны, они считали, что случай комичный. А с другой — понимали: им просто повезло, что все офицеры были пьяными.
Подождав минут десять, чтобы петлюровцы отошли подальше от кафе, ребята, уже тоже плохо стоявшие на ногах, двинулись к выходу. Они просто не верили, что не произошло ничего ужасного. Все-таки удача улыбалась им.
С легкостью распахнув фанерную дверь забегаловки, друзья вышли на улицу. Холодный прозрачный воздух чуть не свалил всех троих с ног. Как приятно было после затхлого, удушливого, пропитанного парами алкоголя воздуха забегаловки ощутить свежее дыхание морозной ночи.
Куда направиться теперь, компания не имела представления. У Михаленко в Ровно было несколько знакомых, но тревожить их поздно ночью не хотелось. До утра ребятам негде было даже согреться. Поэтому они просто пошли по скудно освещенной фонарями улице. Снег уже успел запорошить следы дневной людской суеты, и ребята, как первооткрыватели, ступали по ровному белому настилу. А белоснежная крупа вслед, словно ластик по листу бумаги, безжалостно стирала оставленные ими неровные вереницы следов.
Ни о чем думать не хотелось. Хмель еще не выветрился, и в голове были только неясные, сбивчивые мысли. Решать что нибудь серьезное в таком состоянии тоже не хотелось, поэтому друзья выбрали единственно правильное в таком случае решение — идти молча и наслаждаться городской тишиной.
Не успели беглецы пройти и двести метров, как услышали чей-то негромкий голос сзади: «Ребята, постойте!». Все трое вздрогнули, но — деваться было некуда — остановились. К ним подошел человек лет тридцати, представился Сергеем. Рассказал, что следил за ними еще от деревни, где ребята выспрашивали про партизанские отряды. Сергей также видел, как ребята сидели в кафе и что там с ними произошло. Не давая им вставить в разговор ни слова, он сказал, что хочет серьезно с ними поговорить, и попросил, даже, скорее, приказал идти за ним.


Глава 7


Сергей был бывшим работником военкомата. Когда в Ровно пришли немцы, он вступил в одну из подпольных организаций. В деревне, недалеко от Брагина, где покупал продукты для своей беременной жены, он увидел трех подозрительных молодых людей, а деревенские рассказали, что это сбежавшие заключенные, которые пытаются разузнать что-нибудь об отрядах Красной Армии. Проследив за ними до города, Сергей понял, что ребята не врут. Уж слишком просто вели они себя и с деревенскими, и с петлюровцами. Такие редко оказываются предателями. Сергей тогда решил, что именно такие люди и нужны для подпольной организации.
Подпольная организация тесно сотрудничала с партизанами, передавала им важную информацию. Ровно был очень важной точкой, потому что здесь, на железной дороге, формировались немецкие поезда, которые везли на фронт все необходимое для солдат. Понимая, как на фронте немецкие бойцы нуждаются в медикаментах, продуктах и одежде, русские партизаны всегда хотели помешать передвижению поездов и тем самым хоть как-то ослабить вражескую армию. Они пытались взрывать железную дорогу, но ее быстро восстанавливали. А для того чтобы уничтожать сами поезда, нужно было знать график их движения. Такую информацию можно получить только в военном городке, но своих людей там нет, да и попасть на территорию лагеря незнакомому человеку проблематично.
Когда Сергей узнал, что ребята сбежали именно из этого военного городка, он понял, что у партизан появился шанс. Ведь именно заключенные знают, что они загрузили в какой вагон и когда отправляться поезду.
Ребята Сергею очень понравились: смелые, решительные, отчаянные. Когда он предложил им вернуться в лагерь, чтобы информировать русских партизан, они, не раздумывая, согласились. Это еще больше повысило их авторитет в глазах Сергея. Еще бы: вернуться в ад и постоянно подвергать себя опасности. Ведь из лагеря нужно было постоянно уходить и передавать сведения, а это было очень рискованно.
В лагерь ребята были отправлены в тот же день. Слава богу, немцы еще не выходили на работу, а потому и заключенных еще не пересчитывали. Все трое благополучно вернулись в свои казармы, даже не вызвав подозрения. И началась у них новая жизнь, с новыми заботами. Один раз в 4–5 дней кому-нибудь из троих приходилось отлучаться из лагеря, в условленном месте встречать человека и передавать ему все новые и новые сведения.
Так продолжалось до весны. Надсмотрщики стали в чем-то подозревать троицу, заметили их постоянные отлучки, начали выспрашивать, куда они ходят. Ребята придумывали всевозможные отговорки, но понимали, что долго так продолжаться не может, поэтому решили попросить партизан, чтобы те забрали их в свой отряд.
Сергей, договорившись со своими людьми, разработал план побега, и в середине марта ребят переправили в отряд. Так началась партизанская жизнь.




ЧАСТЬ III


Глава 1


Если раньше Евгений думал, что партизанская жизнь — это отсутствие дисциплины, стихийные передвижения и спонтанные решения, то теперь он понял, как заблуждался. Каждый день в партизанском отряде начинался с построения. Занятия шли почти весь день. Командир учил их маршировать, отдавать честь, обороняться без оружия. За дисциплиной следили очень строго. Говорили, что партизанским отрядам приходится намного сложнее, чем всем остальным. Если человек уходил в партизанский отряд, то семью расстреливали, поэтому приходилось забирать с собой всех родственников: жен, стариков, детей, сестер. За ними нужно было ухаживать, их нужно было кормить. Из-за этого чаще всего отряды были связаны по рукам и ногам. Перейти с одного места на другое и остаться незамеченными такой большой командой было практически невозможно.
Поднимало дух бойцов только то, что ребята в отряде подобрались хорошие, да и жили вместе дружно. Командир роты, Михаил Петров, был не намного старше остальных бойцов, но уже прославился не только знанием подрывного дела, но и личным мужеством и отвагой, своими организаторскими качествами, многими труднейшими операциями, проведенными под его руководством. Авторитет его был непоколебим, его уважали и боялись. Шуток он не любил, всегда был серьезным, под стать своему занятию. Никто не знал, что творится у него на душе, Михаил в любых обстоятельствах сохранял спокойствие и выдержку. Однако никто не сомневался, что он больше всех переживает за своих подопечных и делает все возможное, чтобы никого не потерять.


Политруком роты был Анатолий Хоменко — удивительный человек, способный найти ключ к душе любого бойца. Именно он успокаивал солдат и вселял в них надежду. Его Женя запомнил лучше всех. Даже через несколько лет после войны он снился Евгению: спокойный, сдержанный, в черной кожаной куртке, с маузером в большой деревянной кобуре, болтающейся на ремне у бедра.
Жизнь партизан была очень сложна. Катастрофически не хватало оружия, боеприпасов, продуктов. Из штаба поступали все новые задания. Чаше всего приходилось устраивать взрывы, напрочь стирая с лица земли немецкие склады, поезда и железные дороги.
Осложнялось положение еще и тем, что отряды партизан постоянно перебрасывали с места на место. Женя быстро привык к этим нескончаемым переходам, к растянувшейся на несколько километров веренице детей, женщин и стариков. Но как смириться с разрывающейся в нескольких метрах осколочной бомбой, уносящей жизни ни в чем не повинных людей?
Надеяться всегда приходилось только на свои силы. Ребята научились держать себя в руках, улыбкой и добрым словом поддерживать друг друга. Самым трудным было не поддаваться настроению и улыбаться, когда охватывало липкое чувство одиночества и безысходности. Пока не потакаешь своим слабостям — держишься, но только переступишь грань, дашь волю эмоциям, ты уже не живешь, а существуешь и тонешь в океане жалости к себе, который начинает уносить все дальше и дальше от берега.


Глава 2


В начале осени рота, где служил Евгений, получила новое задание — организовать диверсии на участке железной дороги «Ровно — Шепетовка». Для этого им выдали все необходимые боеприпасы и оружие: пять автоматов ППШ, автоматические винтовки СВТ, карабины, капсюли, немецкие трофейные трехкилограммовые противотанковые мины, несколько магнитных мин.
Ребята были в восторге — столько оружия у них в роте никогда еще не было. Отсюда же они сделали разумный вывод — задание очень сложное, раз их так экипировали. А поэтому решили полагаться, как всегда, на удачу и смекалку, а не на оружие.
Отделению Георгия Михаленко, в котором был и Евгений Демус, было приказано базироваться в окрестностях поселка торфразработки, недалеко от деревень Стригань, Комаровки и Полянь. Под их присмотром должен был находиться большой участок железной дороги «Ровно — Шепетовка».
Поселок торфразработки был небольшой. Не было ни старосты, ни бургомистра. Остались лишь несколько семей, да и те жили в бараках. Женя за месяцы своих странствий с партизанами уже много раз видел такую картину — разоренную фашистами местность. Уже пора было привыкнуть, но всякий раз Евгений представлял, как жили здесь раньше. Перед глазами вставала панорама довоенной жизни: идущие с работы мужики, хлопочущие по хозяйству женщины и дети, весело бегущие из школы домой. Только теперь, в этом поселке, Женя осознал, что унесла с собой война — шумную толпу детворы. Ему не хватало соседского мальчишки, который частенько забегал домой к Демусам, скрываясь от матери, бранившей его за проказы. Женя вспомнил его вечно растрепанные волосы, не сходящие с колен ссадины и излучающие восторг проницательные серые глаза. Он попытался представить, каким он стал сейчас. Евгений ничего не мог с собой поделать: воображение рисовало мальчишку, стоявшего на еще дымящихся развалинах сгоревшего дома. Одежда разорвана, все тело в ссадинах, а из тусклых, цвета стали, глаз катятся слезы. На душе стало мрачно и пусто…
Жители поселка, люто ненавидевшие немцев за причиненное горе, встретили партизан приветливо и радушно, помогли в решении многих бытовых вопросов. Уже на второй день местные сообщили ребятам, что партизаны из соседнего отделения взорвали небольшой железнодорожный мост, а вместе с ним и эшелон с танками, шедший на фронт. Сообщение вызвало неописуемый восторг и желание действовать быстрее. Но сначала на место взрыва послали разведчиков, чтобы узнать, как немцы будут вести ремонтные работы. Оказалось, что на каждой большой железнодорожной станции находился ремонтный поезд, в его состав входила охрана (около роты солдат) и ремонтные рабочие. На платформах были готовые звенья рельс со шпалами, небольшие мосты, все необходимые инструменты, аппаратура для электросварки, подъемные краны и другое оборудование.
После взрыва к месту аварии выезжали сразу два поезда с противоположных станций. Место взрыва немедленно оцеплялось охраной. Начинали разбирать груды металлолома: разрезали автогеном, поднимали кранами и вручную. Другие рабочие в это время восстанавливали колею. Потом подгоняли пустые платформы, сгружали туда весь лом и то, что оставалось целым. Если некоторые платформы оказывались пустыми, то немцы пригоняли из соседних деревень стариков и детей, которые ведрами, корзинами или ящиками грузили туда чернозем для отправки в Германию. И уже через пару недель никто не смог бы определить, что на этом месте был взрыв и крушение поезда. Такой организации труда оставалось только позавидовать!
Взрывы на железной дороге многому научили немцев. Они приняли меры, которые существенно усложнили работу ребят. Теперь к паровозам спереди прицеплялись по две платформы с балластом, скорость поездов уменьшилась, охрана дороги усилилась, а в траншеях начали устраивать засады.
Отделение Георгия Михаленко понимало, что теперь проводить диверсию будет очень сложно, придется идти на новые хитрости. К тому же ребята решили, что у них есть блестящая возможность организовать борьбу против оккупантов на шоссейных дорогах. Только так партизаны могли ослабить охрану железных дорог.
Для такой опасной работы более всего подходили ручные пулеметы. Все, естественно, мечтали о пулемете Дегтярева, но его негде было взять. Под рукой оказывались лишь трофейные немецкие, но они были ненадежными. Решили добыть венгерские ручные пулеметы. Довольно компактные, магазин для патронов небольшой, зато надежные и проверенные.

Для этого задумалась операция против венгров, база которых была недалеко от деревни Полянь. Там венгры охраняли водокачку, отсюда цистерны с водой отправлялись на фронт. Самым трудным было добраться до места. Водокачку окружали укрепления с дзотами, проволочными заграждениями и минное поле. Выход из положения подсказал Павел Сазонов, руководитель подпольной организации в деревне Полянь. Он заметил, что мадьяры часто ездят в лес за бревнами для строительства дзотов и укреплений. Павел обещал сообщить, сколько человек, когда и с каким оружием поедет в лес.
Командир отделения приказал Антону держать наготове лошадей и телегу. Подпольщики сшили каждому бойцу по маскировочному костюму. К операции готовились исключительно серьезно. На душе камнем висело то, что командование ничего не знало о планах отряда, ответственность за проведение операции лежала на командире отделения, а подводить товарища не хотелось никому.


Глава 3


Прошло всего три дня, а Павел уже прибежал с сообщением, что мадьяры поехали в лес. Началась немедленная подготовка. Антон подогнал лошадей. На телегу вскочили семь человек: Георгий Михаленко, Гриша Лебедь, Паша Сазонов, Борис Троцкий, Антон, Саша Пономарь и Евгений Демус.
То утро было пасмурным. Зима только начиналась, снег не покрыл землю, но наглухо заморозил осеннюю грязь. Повозку нещадно трясло, а ребят бросало из стороны в сторону. Только теперь они осознали, на какой опасный шаг идут, но возвращаться назад уже не было смысла, да и гордость не позволила бы.
Вдруг кто-то из ребят заметил, что вдалеке по дороге, навстречу им, бежит женщина, жена Павла Сазонова. Она была чем-то встревожена. Щеки ее раскраснелись, из-под платка выбивались растрепанные волосы. Она тяжело дышала. Кое-как переведя дыхание, она с тревогой заговорила, обращаясь к Павлу:
- Вчера домой к нам приходил начальник полиции Косович с каким-то важным немцем, интересовался, чем ты занимаешься, и предложил тебе вступить в полицию, сказал, если вступишь, то будет помогать нам материально.
Такое известие привело ребят в шок. Они смотрели то на Павла, то на его жену. Георгий сказал:
- Приходили они, Павел, не в полицию тебя приглашать, а арестовывать. Они явно уже наслышаны о тебе и о твоей деятельности. Как бы ни был ты осторожен, все равно где-то засветился.

Павел и сам это понимал, но отменять операцию не хотелось.
- У них оружие было? — спросил он у жены.
- У Косовича автомат и пистолет, а у немца только пистолет.
Тут в разговор вмешался Гриша Лебедь:
- А давайте их перехватим! — неожиданно выпалил он.
- Как? Где? — спросил Георгий.
- Им же все равно придется ехать от Поляны до шоссе, а это добрый крюк, потом только они повернут на Славуту. А мы напрямик, мимо Комаровки, потом по лесу, возле Горыни повернем налево, там недалеко будет Славута и шоссе тут же. Мы однажды по тому месту уже полицаев гоняли, — излагал свой план Гриша.
- Так вы их гоняли вечером, темно было, ты же сам рассказывал, а теперь утро. Это же настоящая мышеловка!
- А представляешь, если все удастся! Это же такая радость будет — Косовича поймать. За ним уже наши отряды год гоняются. Такой шанс упускать нельзя.
- Ну как, ребята, рискнем? — спросил Георгий, обращаясь к остальным.
Ребята задумались. Дело все же очень опасное и рискованное. Одна оплошность — и в живых никого не останется.
- Парни! Дело страшно рискованное, я все понимаю. Если кто-то сомневается и не решается, осуждать и приказывать не буду. Только добровольно. Кто согласен — поднимите руку.
Согласились все. Георгий поблагодарил Павла и его жену за ценную информацию, отдал Паше свой пистолет с запасной обоймой и посоветовал ему некоторое время на людях не показываться, потому что Косович, если уж за кого-то взялся, в покое не оставит.
Попрощавшись, Георгий решительно сказал:
- Гриша, показывай дорогу. Антон, гони лошадей.


Глава 4


Повозка помчалась навстречу неизвестности. Женя не знал, почему согласился. Действительно ему хотелось рискнуть или он просто повиновался большинству? Но решено: они едут перехватывать Косовича. Гриша прекрасно ориентировался в этих краях, а Антон умело управлял лошадьми. Все молчали, не до разговоров: то нещадно трясло, то ухабы, то сумасшедшие повороты. Проезжая мимо Косовки, они обогнали обоз крестьян с мешками на санях. Мужики с удивлением смотрели на партизан, куда-то мчавшихся среди белого дня. Женя подумал, что будь он на месте крестьян, то удивился бы не меньше. Еще бы, кругом полицейские отряды, а они как на ладони.
Когда выехали к пойме реки Горынь, трясти стало поменьше. Дорога здесь была накатана, лошади понеслись быстрее. По пути попался еще один обоз с сеном. На санях сидел бравый старик в папахе и с запорожскими усами. Он закричал:
- Хлопцы, вы куда? Там же Славута! Там смерть!
- Дедушка, родненький! Ты не говори никому, что видел нас! — крикнул ему Гришка.
- Да храни вас Господь, добрые люди! — перекрестил их старик.
Наконец, добрались до брода. Ко всеобщему изумлению, лошади беспрекословно подчинялись воле Антона. Как будто тоже чувствовали всю опасность происходящего — в воде, как бывало раньше, не останавливались.
Перейдя брод, повернули налево, в начале двигались по песчаному берегу, а потом выехали к лесосеке. Кругом пни, одинокие деревья и буйный сосновый молодняк. «Действительно, мышеловка, — подумал Женя, — слева Горынь, еще не до конца замерзшая, справа Славута, впереди шоссе и железная дорога.» Не доезжая до шоссе метров двести, повозку остановили. Ребята спрыгнули на землю. Антон привязал лошадей.
- Всем располагаться слева от меня, залечь, замаскироваться, мой первый выстрел будет командой к бою, — отдал приказ Георгий. Как видно, пока ехали, он не терял времени даром и уже заранее наметил будущие действия.
Партизаны подбежали к шоссе. По обочинам рос молодой сосняк выше человеческого роста. Маскировка отличная. Ребята залегли на возвышенности, шоссе осталось немного ниже, и поэтому было хорошо видно, как по нему вдалеке движется немецкий обоз с мешками и ящиками, а его обгоняют несколько легковых машин.
«Господи, мы же про них ничего не знаем, кроме того, что сказала жена Павла», — промелькнуло в голове у Евгения. Ему вдруг стало не по себе, даже немного страшно. Не только за себя, но и за друзей. А еще больше за мать. «Сколько ей бедной пришлось из-за меня пережить. Когда в 1936 году отец вез меня, перенесшего тяжелую операцию, на пароходе домой, кто-то пустил слух, что я умер. Мама поседела за одну ночь.» Вспомнился и провал брагинского подполья. Когда Женя оказался в тюрьме, мать собрала нехитрые деревенские гостинцы: мед, масло, сало и пошла в Брагин к Марии Фридриховне Кечко, которая в школе обучала Женю немецкому языку. Мама не забыла, что до войны Евгений встречался с ее дочерью Ниной, и надеялась на помощь бывшей учительницы. Тем более, что та теперь работала переводчицей в жандармерии. При встрече мать упала на колени, но Мария Фридриховна даже не притронулась к гостинцам и сказала: «Вашему сыну и сам Господь Бог не поможет». Сейчас Женя даже не мог себе представить, с какими мыслями мать возвращалась обратно домой — 20 километров от Брагина до Савич. Сердце заныло. Жене захотелось ощутить тепло матери, почувствовать ее крепкие объятия. «Наверное, сидит сейчас у окна, ждет меня и плачет, даже не зная, жив я или нет. Она единственная, кто будет ждать меня всю жизнь. Другого такого человека на земле нет. Дай Бог, чтобы мама меня все же дождалась.»
Уже начинало темнеть, но ребята не сходили с места. На шоссе стало непривычно тихо: ни машин, ни повозок, ни людей. Вдруг сквозь пелену тишины стали пробиваться неясные звуки: «Цок-цок, цок-цок…». Женя напряженно посмотрел налево, пригнул веточку сосны к земле, чтобы увеличить площадь обзора, и, наконец, увидел движущуюся по шоссе бричку. На переднем облучке сидели два полицая с белыми повязками на рукавах, с винтовками. Сзади них немец в белом полушубке и с автоматом. Видимо, это и есть Косович, о котором говорила жена Павла! «Это они! Значит, мы успели! Смотри, как смело едут без охраны!» — думал Женя. Бричка подъехала ближе, сидящих стало видно лучше. Они беседовали, жестикулировали, ничего не замечая вокруг.
Тишину разорвала автоматная очередь Георгия. К нему присоединились остальные. Через несколько мгновений все пассажиры повозки лежали на шоссе.
- Ребята, отходим, — приказал Георгий.
— Товарищ командир, разрешите забрать оружие у полицаев, — тихо попросил Гриша Лебедь, все еще не осознавший происшедшего.
- Только очень быстро, не задерживайтесь, — ответил командир.
Женя Демус вместе с Гришей покинули свое убежище и на еще дрожащих от волнения ногах побежали к дороге. Вдруг тишину пронзил еще один пулеметный залп. Женя, хотя и не ожидавший продолжения перестрелки, быстро сориентировался, схватил винтовку и три раза нажал на спусковой крючок. А потом некоторое время в оцепенении стоял и смотрел, как бьется в конвульсиях тело немца. Вспомнил почему-то Марию…
Наконец, опомнился, подбежал к трупу, освободил автомат… в это время за спиной раздалась еще одна пулеметная очередь. В темноте Женя смог различить лишь то, что один из немцев, до этого притворявшийся мертвым, теперь бежал в сторону леса. Гриша выпустил еще одну очередь, и немец упал. Евгений ринулся к нему, перевернул тело, стараясь не смотреть в лицо, расстегнул портупею и вынул из кобуры пистолет «ТТ». Отошел на несколько шагов, но решил вернуться за документами. Раздался еще один выстрел. Пуля попала в булыжник рядом с Жениной ногой.
- Вы там поосторожнее, своих пристрелите, — закричал Евгений, подумав, что это оплошность кого-то из ребят. Больше было некому, все немцы, ехавшие в повозке, мертвы. В ответ он услышал срывающийся от страха голос Бориса:
- Ребята! Уходите! На шоссе немцы!


Глава 5


Со стороны леса по направлению к ребятам стремительно приближалась толпа немцев. Те, кто бежали первыми, уже начали стрелять. Антону сверху было видно, что в нескольких километрах от этих следовала подмога, но уже на лошадях. Женя с Гришей бросились к своим. Георгий, страшно напуганный, помог ребятам пробраться сквозь заросли. Партизаны помчались к тому месту, где оставили лошадей. Ноги, ставшие будто ватными, цеплялись за все ветки и камни. Кое-как ребята добрались до повозки, на бегу вскочили на телегу, и Антон погнал лошадей. Они начали с бешеной скоростью петлять по узенькой дороге. Сзади слышны были выстрелы. Женя уже перестал понимать, в какую сторону несут их лошади. Куда угодно, но лишь бы подальше от этого гиблого места: наверняка, немцы подняли тревогу, и за ними уже мчатся преследователи. Перед глазами мелькали неразборчивые силуэты: дерево, дорога, луна, запорошенные снегом поля…
На одном из поворотов Антон неистово подстегнул лошадей. Дальше Евгений помнил все отрывками — лошади рванули, повозку занесло, сильный удар. Через секунду открыл глаза: голова раскалывается, немножко ноет нога, рядом поднимаются Антон и Георгий, а вдалеке еще видны стремительно убегающие лошади. Проклиная все на свете, ребята осмотрели друг друга. Серьезных травм ни у кого не было, лишь ссадины и царапины. Все растерянно переглянулись. Что же будет теперь? Лошадей не догнать. Пешком идти бесполезно — очень скоро их по следам обнаружат немцы. Времени нет ни секунды.
В таких сложных ситуация всегда трудно сориентироваться. В голове у Евгения мысли мчались с такой же скоростью, как и убегающие в глубь леса лошади. При всем усилии он не смог бы поймать ни тех, ни других. Еще пятнадцать минут назад казалось, что план удался. А теперь? Не пришло ли время пожалеть, что согласились на такой необдуманный поступок? Конечно, нет. Людей, которые променяли спокойствие и безмятежность на ураганную партизанскую жизнь, нельзя застать врасплох ни в какой ситуации.
Первым сориентировался командир отделения:
- Бежим к берегу! Там лежат бревна. Берите их и толкайте в воду, плывите на ту сторону, потом пробирайтесь кустами до леса и считайте, вы уже дома. Я вас прикрою. И быстрее, не медлите. Это приказ!
Партизаны, конечно, понимали, что это — единственный разумный выход. Одобрив решение командира, ребята побежали к реке. Все похватали бревна и полезли в ледяную воду. Женя поступил так же, как и остальные: подобрал подходящее бревно, зашел по колено в воду. Сначала ему показалось, что ноги до колен обдало кипятком. Но через несколько секунд разгоряченное от бега тело в студеной ноябрьской воде стало словно прокалывать острыми пиками и сводить от холода. Пытаясь не обращать внимания на боль, появившуюся в лодыжках, Евгений уже собирался окунуться в воду и поплыть, но повернулся и посмотрел на Георгия. «Что же мы делаем. Мы оставляем его на верную смерть, а ведь он ничем не хуже остальных. Он так же, как и мы, хочет жить.» Женя вспомнил, через что они прошли вместе: подполье, диверсии, лагерь. Ни на секунду не задумываясь, он решительно оттолкнул бревно, и оно, медленно раскачиваясь, поплыло по течению. Сам же Евгений быстро выбежал из воды и пошел обратно к Георгию. Командир осматривал кусты и выбирал самое удобное место для обороны. Услышав скрип снега за спиной, он обернулся:
- Почему не поплыл? Приказываю! Плыви! — зло крикнул он.
Женя понимал, что Георгию сейчас тяжело. Каждый знает, что долг командира — защитить и спасти своих солдат. Но ведь командир тоже человек. Человек, обрекающий себя на смерть ради товарищей. Человек, которому хочется жить, как и каждому из тех, кто плывет сейчас через реку.
- Слушай, Георгий. Можешь кричать на меня, можешь приказывать, но я не поплыву. Один ты, конечно, всех прикроешь, а вот вдвоем мы, может, и отобьемся. Подумай, у нас два автомата и СВТ, а у немцев только винтовки.
- А если не отобьемся? — тяжело вздохнул командир.
- Значит, судьба у нас такая — умереть. Зато вместе.
Евгений стал располагаться недалеко от Георгия. Некоторое время просто сидели и молчали. Вскоре стало доноситься цоканье лошадиных копыт. Немцы, по следам вычислившие партизан, уже через пару минут должны были показаться на берегу.
Командир быстро оглянулся и посмотрел на другой берег. Не скрывая облегчения, он прошептал Жене, что остальные уже перебрались через реку и теперь в безопасности.
Все отчетливее становились слышны обрывки разговоров, команд. Немцы подходили все ближе. Наконец, показалась первая цепь. К берегу очень трудно было подобраться даже пешком, поэтому немцы оставили лошадей поблизости в леске. Опытным глазом партизаны определили, что это — новобранцы. Уж больно осторожно и боязливо шли они. Нетерпеливо Женя прошептал:
- Ну что, начнем?
- Подожди, пусть подойдут поближе, они ведь на склоне — как на ладони, а у нас есть прикрытие. Не будем спешить.
И в этот момент произошло невероятное. С другого берега реки ударили из двух винтовок и трех автоматов свои ребята. Парни не ушли к лесу, как приказывал командир, а замаскировались и решили выручить товарищей. Женя сразу понял, что это организовал Гоша. Только он мог решиться на такой рискованный поступок.
Полетели комья земли, снега, льда, слышны были стоны и крики солдат. Началась паника. Немцы, видимо, подумали, что все партизаны ушли на другой берег. Терять своих людей им тоже не хотелось, и немецкий офицер дал команду отходить. Евгений с Георгием выдавать себя не стали. С неописуемым восторгом они смотрели на удаляющихся солдат. Через десять минут, счастливые, ребята вышли из укрытия и побежали к берегу. Быстренько столкнули на воду два бревна и поплыли к своим. Теперь Женя, уже знавший, что это за мука — броситься в ледяную воду, медлить не стал и с размаха окунулся, закоченевшими пальцами вцепился в бревно и поплыл. Иногда казалось, что он теряет сознание, но приходилось собираться с силами и плыть дальше. Тело деревенело от холода, ноги начинало сводить, но голова была занята другим. Они добились, чего хотели, план выполнен. Убили самого Косовича, а главное, не потеряли никого из команды.


Глава 6


Ребятам помогли выбраться из воды. Всем необходимо было согреться. Никому не хотелось умереть от переохлаждения теперь, когда избежали смерти от рук немцев. Разжечь костер было нечем (в суматохе никто не догадался уберечь спички от воды). Единственным избавлением было двигаться.
- Сейчас, парни, бегом и только бегом, потом немножко пошагать и снова бегом. И так будем чередовать до самого поселка торфразработки. Настройтесь сразу — это километров 17–18, - скомандовал Георгий.
Когда пробежали вдоль реки около километра, Антон заметил на противоположном берегу лошадей и взмолился:
- Товарищ командир, ну как же лошадей оставить?
- Антон, ради бога, нам сейчас не до лошадей. Живы будем, еще достанем. Может, и эти попадут в добрые руки, — ответил Георгий.
Кросс был очень тяжелый. Замерзшие, изнеможенные, они не отдыхали ни разу. Шагом, бегом, шагом, бегом…. И так до самого поселка. В бараке, в котором жили ребята, согреться было невозможно. Несмотря на бег, одежда осталась мокрой, и теперь, когда начало светать и стало еще холоднее, все почувствовали, что промерзли до костей.
Ребята взяли в своем бараке спички, рюкзаки с едой и решили разжечь костер недалеко от поселка. Разжигание костра напоминало ритуал. На расстоянии примерно двух метров параллельно были положены два небольших бревна, на них сверху, перпендикулярно, еще два, и все это прикрыли третьим. Получилось что-то вроде пирамидки. Внутри по всей длине разжигали небольшие костерчики. Получился длинный, не очень сильный и не очень яркий костер. Его тихое свечение спасало от вражеских разведчиков, которые с самолетов часто высматривали стоянки партизан.
Ребята быстро скинули с себя всю мокрую одежду. С наслаждением они стояли у жаркого пламени и чувствовали, как в каждую клеточку промерзшего тела проникает долгожданное тепло. Каждый пытался подойти как можно ближе к костру и не пропустить мимо себя ни одного спасительного потока теплого воздуха. Женя посмотрел на свои руки. От ледяной воды кожа потрескалась, и кисти, словно паутинкой, были оплетены мелкими трещинками, сквозь которые теперь, от резкого перепада температуры, начинала сочиться кровь. Затем Евгений взглянул на себя. Тени от костра причудливо играли на животе. Все тело в такт пляски огня озарялось то пурпурно-багряной краской, то резко меняло цвет до нежно-кораллового.
Живительная энергия тепла постепенно растворялась в крови. Мышцы расслабились, голова стала лучше соображать.
Георгий, который до этого, как и все остальные, не проронил ни слова, вдруг начал что-то вполголоса напевать и притопывать на месте. Потом его движения стали настойчивей, он начал перепрыгивать с ноги на ногу, стараясь попасть в такт напеваемой песенки. Смотря на него, то же самое стали делать Гриша Лебедь и Борис Троцкий. А через минуту уже вся компания в неистовстве прыгала вокруг костра, издавая животные крики и, видимо, подражая какому-то ритуальному танцу.
- Они в древности мамонтов убивали, а мы сейчас немцев! — кричал Саша Пономарь.
Казалось, это сумасшествие не прекратить ничем, но ребята сами вскоре, выплеснув, как видно, всю отрицательную энергию, накопившуюся за последние сутки, начали потихоньку останавливаться.
И уже через час вся команда мирно сидела вдоль костра и смотрела, как язычки пламени облизывают надетые на прутики из лозы сало и хлеб. Все были абсолютно спокойны и расслаблены. После таких приключений не хотелось думать ни о войне, ни о немцах. Евгений, сидевший очень близко от костра, вдруг вспомнил русскую печь в доме у дедушки. Когда Женя был маленький, он со своими двоюродными сестрами и братьями залезал на нее, и ни дедушка, ни бабушка не могли выкурить их оттуда. Это был воистину райский уголок.
И хоть сейчас у костра было не так удобно: повсюду сучки и еловые иголки, впивающиеся в тело, но то детское ощущение умиротворения и защищенности почему-то вновь посетило Женю. Все, что случилось за последний день, казалось теперь просто кошмарным сном. Но забывать его не хотелось. Евгений доказал себе, что не зря стал партизаном. И теперь он был уверен, что мама его дождется домой. Обязательно дождется.
Из таких приятных раздумий ребят вывел хруст веток, раздавшийся из ближайших кустов. Не сразу сообразив, что делать, ребята в панике стали искать под еще мокрой одеждой винтовки, но знакомый голос остановил их:
- А я уже думал, вы совсем пропали.
Из темноты на свет вышел командир взвода Леонид Троцкий. Он прибыл в поселок еще днем, чтобы разузнать, как идет работа у его отделения, но ребят не застал, и никто не знал, где их искать. Леонид как раз заканчивал осматривать местность возле торфразработки, как увидел между деревьев блестки костра. Аккуратно, чтобы не быть замеченным, он прокрался к стоянке и с радостью обнаружил пропавших партизан.
Георгий, как командир отделения, увидев старшего по званию, сразу по привычке соскочил со своего места и начал докладывать о том, как прошла операция. Ребята не могли сдержать смеха, увидев такую картину: начальник взвода — в теплой зимней одежде, а отчитывающийся ему командир отделения — нагишом. Леонид и сам еле сдерживал улыбку:
- Не надо формальностей, Гриша, давай лучше сядем у костра, и ты мне так все расскажешь. Кстати, кто вас научил такой хитрый костер делать?
- Никто не научил, это мы вычитали в «Справочнике партизана». В этой книжице он называется «Полинезийский». Не знаю, как такие костры обогревали полинезийских папуасов, но нам они всегда помогают, — ответил Евгений, вызвав у всех улыбку. Улыбались еще и потому, что не так давно они совершали ритуальную пляску у этого костра, совсем как папуасы.
- Хорошая штука, потом научите. А теперь рассказывайте, что с вами приключилось. Судя по вашему виду, события произошли из ряда вон выходящие.
Гриша в подробностях рассказал все, что произошло. Новость о том, что они убили Косовича, привела Леонида в восторг. Столько за ним все охотились, а здесь без особой подготовки подстрелили. Троцкий от души порадовался за ребят. И был очень горд, что у них в команде есть такие смышленые люди.
А на следующий день подпольщики сообщили, что тот немец, который пытался сбежать и был убит автоматной очередью Гриши, — начальник славутской жандармерии, за которым тоже давно охотились другие отряды.


Глава 7


Несомненно, такой успех операции потряс всех ребят. Им пересылали благодарственные письма из других отделений, приходили поздравлять из соседних деревень. Теперь, без Косовича, его агентура не сможет так удачно работать, как это было при нем, поэтому жители чувствовали себя спокойней. Но, как всегда бывает на войне, шумиха вокруг этого скоро исчезла, и ребята получили новое задание.
Подпольщики сообщили отделению, что в нескольких километрах от поселка торфразработки есть участок железной дороги, очень удобный для проведения диверсии. В этом месте полотно расположено на очень высокой насыпи. Такие пункты очень удобны для минирования: после взрыва паровоз летит под откос и утягивает за собой весь состав вниз. Немцам в этом случае очень тяжело будет восстановить дорогу. Когда ребята из отделения сходили туда на разведку, они принесли еще более радостную новость. Обычно, если железная дорога проходила через лес, то деревья вдоль нее вырубали метров на сто с обеих сторон. Поваленные деревья не убирали, сучья не обрубали, а минировали противопехотными прыгающими минами. Среди веток их было не видно, поэтому мало кто мог добраться до дороги. На таких сложных участках погибло много ребят из диверсионных групп. А на участке, который показали подпольщики, лес не был вырублен вообще. Это означало, что путь к железной дороге открыт.
На это задание отправились Георгий Михаленко, Евгений Демус и еще несколько ребят из отделения. Ночью, в кромешной темноте, партизаны бесшумно подобрались к нужному участку железнодорожного полотна. Как показала разведка, охраны поблизости не было, но все равно приходилось действовать осторожно. На войне всякое случается.
Георгий определил расположение ребят, которые будут охранять тыл и фланги, а сам с Евгением отправился выполнять основную работу — минировать рельсы. Оба они шли на такое дело далеко не в первый раз. Но минер обязан каждую ситуацию рассматривать как особый, неповторимый, единственный случай. Здесь нельзя полагаться на опыт, а уж тем более на удачу. И, что скрывать, каждый раз было страшно.
До железной дороги оставалось ползти еще метров пятьдесят. Спешить было нельзя. У Георгия за спиной, в вещмешке, стопятидесятидвухмиллиметровый артиллерийский снаряд, весит он более тридцати килограммов. У Евгения в руке немецкая противотанковая трехкилограммовая мина, в зубах детонирующие шнуры. Груз опасный и тяжелый. Каждое неловкое движение может стоить партизанам жизни. Сантиметр за сантиметром отмеряя оставшиеся метры, ребята подползли к рельсам. Тихонько поднялись, встали на колени. Не говоря ни слова, переглянулись. Георгий с Женей уже не раз выполняли такое задание в паре, все было продумано, отрепетировано на тысячу раз. Им нужно было обязательно сохранять спокойствие, потому что от волнения трясутся руки, а ошибаться нельзя было даже на миллиметр. Для минеров очень важно полностью доверять напарнику, полагаться на его серьезное отношение, чувствовать поддержку. И за время совместной работы между ребятами уже возникла невидимая связь, когда понимаешь друга без слов, чувствуешь все по одному лишь взгляду.
Переглянувшись, ребята принялись за дело. Сначала нужно было заложить снаряд, для этого аккуратно, камешек за камешком расчистили место в щебенке. Осторожно поместили снаряд. Он — главная ударная сила, которая перевернет паровоз вверх тормашками. Теперь предстоял упаковать мину. Она должна располагаться точно под рельсом. Когда рельс прогнется под тяжестью поезда, он надавит на взрыватель нажимного действия, расположенный в центре мины. Для этого Женя выкопал под основанием рельса ямку, бережно поместил туда мину и, подбивая под нее заранее приготовленные колышки, точно подогнал ее к рельсу. Георгий протянул от снаряда к мине детонирующий шнур, и оба начали засыпать свое хитрое устройство землей, песком и щебнем, скрывая от посторонних глаз.
Но даже теперь, после окончания основной операции, расслабляться было нельзя. Предстояло добраться до поселка и остаться незамеченными. Но, видно, в ту ночь удача была на стороне партизан. Они ползком добрались до густых зарослей, свистнули ребят, охранявших тыл и фланги, и все вместе начали пробираться обратно к поселку.
График движения поездов они не знали, поэтому не предполагали, когда стоит ждать результата своих трудов. А ждать оставалось совсем недолго. Партизаны еще не успели подойти к поселку, как со стороны железной дороги раздался оглушительный взрыв, прокатившийся раскатистым эхом по мертвой тишине леса. А небо над деревьями озарилось янтарно-желтыми разводами.
Примерно по такому плану проходили все диверсии, совершаемые отделением. Промашек почти не было. Командование всегда оставалось довольным результатами операций. И хотя все партизаны пользовались большим уважением и любовью жителей, никто из них никогда и не думал хвастаться и купаться в лучах славы. На войне это не принято.




ЧАСТЬ IV


Глава 1


Поселок торфразработки был очень удачным местом для расположения отряда партизан. Недалеко от поселка находилось предприятие, добывающее торф для Славуты и окрестных деревень. Еще в нескольких километрах от поселка находился карьер крупнозернистого песка и завод по заготовке древесины. По железным дорогам немцы перевозили песок, торф и древесину. Поэтому поездов ходило много, а значит, и работы подрывникам хватало.
В район заводов партизаны пробирались редко, боялись нарваться на многочисленную охрану. Да и в самом поселке строго соблюдали все правила конспирации. Местные приходили в бараки партизан только ночью, стараясь не привлекать к себе внимание.
Но за два дня до Нового года, рано утром в поселке начался ажиотаж. Жители, не смотря на все правила конспирации, непрерывным потоком шли к бараку, где скрывались партизаны. Нет, они не хотели выдать партизан, просто каждый из них знал, что накануне вечером ранили Евгения Демуса и его должны отправить в ротный госпиталь. Все считали своим долгом проститься с бойцом, которого любили, к которому привыкли и которого считали своим защитником.
В барак заходили по два-три человека, приносили скудные гостинцы — кто что мог. Забегали даже ребятишки, с серьезным видом смотрели на забинтованную окровавленным тряпьем ногу и, восхищаясь и даже завидуя, желали скорейшего выздоровления.
Когда Саша Мальцев подогнал к бараку телегу, все жители столпились возле нее. Евгения вынесли двое ребят на развернутой палатке, осторожно положили на повозку, застланную сеном, а под раненую ногу подложили подушку. Женщины и мужчины со слезами на глазах подходили к телеге, чтобы попрощаться. Каждый пытался высказать то, что накопилось за долгие годы войны, проклинали немцев и жизнь, устроенную ими, когда нельзя достать ни бинтов, ни медикаментов, нечем даже продезинфицировать рану.
Женя молча смотрел на этих беззащитных людей. «У них нет домов, многие женщины потеряли мужей, детям нечего есть, негде учиться, старикам нужен уход и покой. У них нет ничего. При такой жизни они должны были уже озлобиться, потерять веру в себя, людей, в Бога, а они стоят и плачут над чужим человеком. С лаской и нежностью в глазах они смотрят на меня и готовы отдать последний кусок хлеба, лишь бы я быстрее выздоровел. Эта искренность и способность сочувствовать и сострадать, наверное, и дает им силу и желание жить. А что же я наделал? Пришел сюда, чтобы защищать, оберегать их мирок от разрушительной силы, а теперь и сам беспомощен, требую, чтобы обо мне заботились.»
Евгений вдруг почувствовал себя настолько бесполезным и беспомощным, что слезы начали застилать глаза. Пытаясь остановить хлынувший поток, Женя приподнялся с настила, чтобы вытащить из кармана платок, но резкая боль пронзившая раненую ногу остановила его. Бессильный что-либо сделать, Евгений, уткнувшись лицом в рукав, разрыдался. Ему стало стыдно за то, что его ранили. В глубине души он понимал, что не виноват, что такое может случиться с каждым, но оправдать себя в своих же глазах он не мог. В сотый раз он прокручивал в голове вчерашнюю ночь.
Женя и еще несколько ребят из отряда пошли на задание. Нужно было обойти охрану. Понадеявшись на густой лес и темноту, партизаны подошли слишком близко к охранному посту. Их засек дозорный. Охрана начала вслепую стрелять по лесу, ребята побежали. Жене показалось, что пуля просвистела очень близко от ноги. Он даже попытался пробежать еще пару метров. Потом понял, что произошло. Упал на землю. Из раны текла кровь. Боль. Паника. Страх. Растерянность… Очнулся Женя уже в бараке, куда его принесли друзья.
Именно так, отрывочно, сухо отвечал Женя местным жителям на вопрос о том, как его ранили. Говорил, что больше ничего не помнит. А может, и вправду, не помнил. Но, скорее всего, ему просто было стыдно за себя.
Ребята решили, что не стоит больше мучить друга тяжелыми для него прощаньями, и двинулись в путь. Сопровождали Женю Паша Сазонов, Боря Троцкий, Григорий Лебедь и Саша Мальцев, который был ездовым. Настроение у всех было подавленное. Успокаивая Евгения словами о том, что скоро он поправится, в душе каждый понимал, что увидит его не скоро, да и нет гарантий, что после выздоровления он вернется в их отряд. За годы, проведенные вместе, ребята привыкли друг к другу так, что считали себя братьями. Командир отделения был им отцом, а они порой послушными, порой шаловливыми его сыновьями.


Глава 2


До госпиталя было ехать около двадцати километров. Он располагался в той же деревне, что и командование роты. Саша ловко управлял лошадьми и, заботясь о раненом друге, умело объезжал кочки и рытвины. Поскольку Женя на телеге лежал, то ему были видны только верхушки деревьев, щекотавших небо. Порой он замечал на деревьях белок и завидовал тому, как ловко они прыгают с ветки на ветку, некоторое время сопровождая телегу.
Вскоре ребята начали переговариваться. Стали не такими угрюмыми. Каждый понимал, что нужно обязательно завести беседу, чтобы хоть как-то разрядить обстановку. Выход нашел Григорий. Он вдруг повернулся к Саше Мальцеву и спросил:
- Саш, а расскажи, почему некоторые из отряда тебя пономарем называют?
- Так это очень просто. Если хотите, расскажу.
- Конечно, хотим, — обрадовались ребята.
- Так вот. Послали нас однажды на территорию Польши. А был я еще тогда ездовым при штабе отряда. Мы остановились на ночлег в доме священника, о котором шла дурная слава, мол, русских он терпеть не может. А он и действительно не собирался нас даже накормить. Тогда я подошел к нему и сказал, что до войны был пономарем одного из таежных монастырей Вологодской области. К радости, священник знал о нем, и вскоре на столе появилась бутылка самогона, яичница на большой сковороде, огурчики и хлеб. Когда командир увидел такое чудо, то спросил, как мне это удалось. Ну, я и рассказал, что выдал себя за пономаря. Так и началось. С тех пор многие зовут меня Пономарь.
Эта история развеселила ребят, подняла настроение. Даже Евгений на некоторое время забыл о ранении: «А все-таки находчивые у нас ребята. Из любого положения выйдут».
- Да, Санек, ловко ты придумал, — сказал он.
- Ловко-то ловко, но если бы знал священник, откуда мне про тот монастырь известно, то не стал угощать нас, а анафему бы по мне прослужил.
- Так ты и об этом нам поведай.
- Я у вас сегодня в роли рассказчика, — засмеялся Саша. — Ладно, расскажу…
- Давай, только побыстрей, а то ехать недолго осталось, — ответил Паша.
- Хорошо. Постараюсь покороче. Но даже и не знаю, с чего начать. Наверно, надо с самого начала. Вы же знаете, что я рано остался без отца и жил с матерью в деревне. А что такое деревня? Глухомань, голод, нищета. А я с самого детства хотел увидеть другие города и страны, посмотреть, как живут люди за пределами нашей деревни. В конце концов, собрал я команду сверстников, таких же романтиков, и бежали мы из деревни. Оставили матерей, но ведь еще молодые были, не соображали, что творим. Добрались мы из Сибири до Москвы. Ехали на крышах вагонов, в тамбурных площадках, научились «косить под дурачков» перед контролерами. А в Москве жили в подвалах, на трубах теплотрасс, промышляли воровством. Надежду увидеть экзотические страны не теряли — копили деньги. Но закончилось все это не так, как мы предполагали. Во время очередной облавы нас поймали, отправили в тюрьму, а оттуда группой из трехсот человек в Вологодскую область. Оборванных, голодных и уставших, нас этапом гнали от железной дороги трое суток к монастырю. Завидев нас, монахи заперли все входы и, наверно, принялись молиться, чтоб нас черти забрали. А нам конвой приказал «штурмом взять крепость врага».
Мы вооружились палками и, преследуя только одну цель — согреться и отдохнуть в этом монастыре, ринулись в атаку. Сопротивление монахов было очень быстро сломлено. Ну что могли поделать эти святоши против толпы беспризорников. Так мы овладели монастырем. И тут началось что-то невероятное. Мы, как обезьяны, лазили по иконостасам и стенам, срывали иконы, разбивали рамы, обдирали с них фольгу, думая, что это золото. Наконец, конвой прекратил этот вандализм, и нас разместили «по камерам», которые еще час назад считались монашескими кельями. Так в монастыре была организована колония для малолетних преступников.
- Да, если бы священник знал, что из тебя за пономарь, он наверняка нарушил бы заповедь «не убий», — сказал Гриша, когда Саша закончил рассказ.
Заслушавшись, ребята даже не заметили, как подъехали к деревне, в которой находился ротный госпиталь.
У калитки ребят уже ждали. Новость о ранении Жени уже через подпольщиков была известна командованию. Поэтому командир роты Михаил Петров и политрук Анатолий Хоменко с самого утра пришли в госпиталь. Когда телега остановилась, из ворот вышел ротный врач Аркадий, некоторые работники и все раненые. Женя с огорчением подметил, что он единственный с ранением в ногу. Остальные хотя бы могли передвигаться самостоятельно. К повозке подошел командир роты:
- Жень, как это тебя угораздило?
- Да чего уж там, — с досадой отмахнулся Евгений.
- Ну, а кто же теперь у вас в отделении минером будет, ведь такого специалиста найти сложно?
- Я думаю, что Гриша Лебедь справится, у него уже и опыт есть, а помощником ему Пашу Сазонова сделайте.
— Хорошо, подумаем, — сказал Михаил и по-отечески похлопал Женю по плечу.
- Выздоравливай, боец, у тебя впереди еще много интересных и трудных заданий, а пока отдыхай и набирайся сил.
Повернувшись к ребятам, он сказал:
- Перекусите, отдохните и в обратный путь! Передавайте привет Леониду, Георгию и всем остальным. А ты, Аркаша, принимай пополнение.


Глава 3


Так Евгений оказался в госпитале. Это был солидных размеров деревянный дом с одной большой комнатой и кухней. Ребята перенесли Женю на носилках в дом и уложили на кровать. После обеда и отдыха ребята собрались ехать обратно, а чтобы Женька не скучал, решили оставить с ним Сашу Мальцева. Да и в госпитале как раз нужны были рабочие руки. Расставание было очень тяжелым. Ребята со слезами на глазах поклялись друг другу, что если будут живы, то еще обязательно встретятся. Евгений передал парням свой автомат и запасной диск с патронами. Теперь это было ему ни к чему, но он все же оставил себе пистолет «ТТ» с запасной обоймой.
Аркадий проводил партизан до дверей, а потом вернулся в комнату:
- Ну, готовься, Евгений, сейчас мы займемся твоей ногой.
Пододвинув табурет к кровати Жени, он присел перед ним
на корточки и открыл свой кейс. Начались приготовления, за которыми с интересом наблюдали все раненые и с опаской сам Евгений. Аркадий поставил на табурет стакан и налил туда спирта из фляги. Затем поочередно начал доставать свои нехитрые хирургические инструменты и окунать их в стакан. Пинцет, скальпель, ножницы. Потом достал металлический прутик длиной 12–15 сантиметров, на конце которого был никелированный шарик размером с небольшую горошину. При виде этого приспособления все обитатели госпиталя испуганно заохали и с сочувствием посмотрели на новенького. Женя, заметив реакцию присутствующих, с опаской взглянул на незнакомый, не виденный ранее предмет:
- А это еще что?
- Это зонд. А вот для чего он служит, скоро сам узнаешь, — хитро улыбнулся Аркаша, окуная прутик в стакан со спиртом.
Присев на кровать, доктор аккуратно разрезал Женин сапог, стараясь не задеть распухшую ногу, размотал платок, снял насквозь пропитанные кровью тряпки. Начал обследовать ногу. Он работал очень профессионально и почти не причинял боли. Через несколько минут вынес приговор:
- Ранение слепое. Перебита большая берцовая кость левой ноги. А теперь нужно установить, где именно застряла пуля.
Он протянул руку и взял зонд. Все больные замерли в ожидании. У одних на лице был испуг, у других жалость. От недоумения Евгений даже попытался приподняться с кровати, а когда понял, что собирается делать Аркадий, его охватил ужас. Оказалось, что этот металлический прутик вставляется в рану и вводится в нее до тех пор, пока набалдашник не стукнется о застрявшую пулю. Таким нехитрым прибором определяется глубина, на которой находится пуля и ее местоположение. Такую процедуру безболезненной сделать невозможно. Женя, сцепив зубы и не давая ни одному воплю вырваться наружу, смотрел в потолок и успокаивал себя тем, что все делается лишь ему на благо. Но никакие добрые мысли не могли отвлечь от адской боли. Лицо Евгения исказила боль, но он стойко вынес выпавшие на его долю пытки. Теперь он чувствовал, что принят в ряды обитателей госпиталя, потому что с гордостью вынес «боевое крещение».
Аркадий сделал перевязку, пожаловался, что нет гипса, а потому придется мастерить шину. Он вышел из комнаты и вернулся с мужчиной, которого представил Жене как дядю Володю:
- Вот, это он соорудит тебе шину, он у нас мастер на все руки.
Дядя Володя был в роте ездовым. И слыл мастеровым человеком. Всегда возил с собой нехитрый слесарный инструмент, мог отремонтировать телегу, сбрую, сапоги, подшить валенки. Считалось, что если дядя Володя не берется за какую-нибудь работу, то ее никто уже не сможет выполнить. Он был высокого роста, могучего телосложения, у него были большие жилистые крестьянские руки. Но, несмотря на все это, он имел мягкий, покладистый характер. Никогда не отказывал никому в помощи, а за дело всегда брался с охотой.
На следующий день шина была готова. Аркадий тщательно закрепил ее на ноге и перебинтовал. Жене показалось, что вместо ноги у него теперь бревно, потому что она перестала сгибаться и слушаться своего хозяина. Он пожаловался на это Аркаше, на что тот улыбнувшись ответил:
- Хорошая стабилизация кости приведет к скорейшему выздоровлению.
Несмотря на то что в госпитале были свои проблемы, все его обитатели жили лишь сообщениями с фронта. В десяти километрах от деревни проходило магистральное шоссе, по которому отступали немецкие танковые соединения. Линия фронта стремительно приближалась к этим местам. Полиция и жандармерия в спешном порядке эвакуировала своих людей. Им было уже не до партизан, каждый теперь думал лишь о своей шкуре. Во всех отделениях была объявлена повышенная боеготовность, но диверсионные отделения по-прежнему выходили на задания. Работы у них прибавилось.
Почти каждый день в госпиталь приходил Анатолий Хоменко. Он рассказывал о положении на фронтах, отвечал на многочисленные вопросы. Он хоть и был старше всех остальных, но, казалось, года его не меняют. На нем была все та же кожаная куртка, а на поясе болтался маузер. Очень редко при нем был автомат. В таких случаях раненые понимали, что положение очень серьезное. Его спокойствие, уверенность передавались и всем остальным. Его уважали. Ему пытались подражать.
Но все же в госпитале были и свои проблемы. Чаще стали привозить раненых, хлопот прибавилось. Аркадий, помимо медицинской работы, пытался организовать безопасность жизни раненых. У каждого больного непременно было оружие. Те, кто мог самостоятельно передвигаться, бдительно следили за обстановкой вокруг госпиталя. Были предприняты все меры на случай экстренной эвакуации.


Глава 4


Обязанности медсестер в госпитале выполняли молодая девушка Антонина и ее мама. Когда их семья перешла в партизанский отряд, отца направили в стрелковую роту, а дочь и жену забрал себе в помощники Аркадий. Работы у них было невпроворот. Эти милые скромные женщины справлялись со всеми, даже с самыми тяжелыми заданиями. Они убирали помещение, готовили еду для всего госпиталя. Когда привозили раненых, они помогали накладывать повязки. Никто и никогда не слышал от них грубого слова. С каждым они обращались как с родным: успокаивали, добрыми беседами отвлекали раненых от боли.
Тоне не было тогда еще и 18 лет. Она была очень красива: с правильными чертами лица, выразительными карими глазами и длинной косой. Ее мама ничуть не уступала дочери по красоте. Никто никогда не мог понять, сколько ей лет, а новоприбывшие и вовсе считали их сестрами. В госпитале их очень любили. Каждый раненый был безумно влюблен в Тоню, но никто не смел ей этого говорить — так велико было их уважение за ее нелегкий труд. Зато между собой ребята только и говорили о том, как прекрасна эта девушка. И каждый давал обещание, что после окончания войны ее разыщет и непременно женится.
А положение Евгения было не из лучших. Рана не заживала, нога распухла до невероятных размеров, ступать на нее он так и не мог. Почти каждый день ему делали перевязки. Для того, чтобы была крепкая стабилизация кости, бинт приходилось затягивать очень туго, причиняя тем самым нестерпимую боль пациенту. Когда перевязку делала Антонина или ее мама, Женя, стиснув зубы, терпел, но когда этим занимался Аркадий, Евгений со слезами на глазах просил его ослабить повязки. Аркадию было искренне жаль каждого из своих пациентов, он относился к ним, как к родным сыновьям, но иногда пойти на уступку означало подвергнуть жизнь бойца опасности, и он, несмотря на все просьбы и слезы, не поддавался.
В середине января в госпиталь прибыли еще два врача, освобожденных из славутского лагеря военнопленных. Хирург и его жена, врач-стоматолог. Они были замечательными специалистами. И уже в первый день начали проверять всех больных. Хирург тщательно осматривал каждое ранение и советовал Аркадию, какое лечение лучше назначить. Когда очередь дошла до Евгения, то, вскрыв повязки, врач внимательно осмотрел ногу и тяжело вздохнув спросил:
- Тебя как зовут?
- Женя, — почувствовав неладное, ответил он.
- Так вот, Женька, у тебя начинается гангрена. Срочно нужно вскрывать рану. Аркадий, какие инструменты у тебя есть?
- Скальпель, пинцет, зонд и спирт.
- Тогда найди мне здорового пацана, чтоб держать ногу, — сказал хирург.
Аркадий через пару минут привел с собой дядю Володю. Хирург, посмотрев на него, кивнул и стал готовиться к операции. Дядя Володя, когда объяснили, в чем состоит его задача, страшно перепугался, раньше ему такое не поручали, но отказаться не мог. Нервничая, он ходил вокруг койки и продумывал, с какой стороны лучше взяться за ногу. Видно, что ему легче было выполнять самую изнурительную физическую работу, чем участвовать в такой операции, причиняя человеку боль. Найдя удобное положение, он повернулся спиной к Жене, чтоб тому ничего не было видно.
А Евгений, ошарашенный такой внезапной операцией, уже не мог вымолвить ни слова. Понимая, что хирургическое вмешательство поможет его скорейшему выздоровлению, он лишь отчаянно вцепился руками в матрас и, отвернувшись к стене, застонал, когда почувствовал холодный металл скальпеля на ноге.
Нога была разрезана, опухоль вскрыта, рану вычистили от нагноений. Хирург вынул оттуда пулю, промыл в спирте и отдал Жене на память. Через пару дней состояние Евгения улучшилось, и он пошел на поправку.


Глава 5


Проснувшись однажды утром, Женя открыл глаза и обнаружил, что в комнате один. Слегка приподнявшись с кровати, он полной грудью вдохнул свежий морозный воздух, наполнявший через открытую форточку пропахшую медикаментами комнату. Вместе с прохладным воздухом в помещение проникали обрывки разговоров. Евгений прислушался. Различив знакомые голоса, он понял, что все обитатели госпиталя сидели сейчас на заднем дворе возле сарайчика. Слышался мягкий голос Аркадия, звонкий смех Тони и бодрые голоса пациентов. «Наверняка, дядя Володя сидит сейчас на своем любимом табурете, мастерит что-нибудь и рассказывает очередные истории, которых у него в запасе много: и про себя, и про друзей.» Женя отдал бы сейчас все на свете, чтобы оказаться рядом со всеми на заднем дворе, но лишь с беспомощностью посмотрел на свою ногу: опухоль почти прошла, боль поутихла, но ходить он по-прежнему не мог. Настроение сразу упало. Евгению стало казаться, что он находится в госпитале целую вечность. Состав пациентов почти полностью сменился с тех пор, как Женя сюда попал. Он вспомнил, с какой завистью смотрел на тех, кого выписывали и отправляли обратно в отряд. «Дождусь ли я когда-нибудь этого?» — безнадежно вздохнул Женя и, стараясь не потревожить раненую ногу, медленно отвернулся к стене.
Вдруг входная дверь резко распахнулась. Женя мгновенно, несмотря на боль, повернулся. На пороге стоял мужчина во власовской форме. С выработанной за время работы партизаном реакцией, Евгений молниеносно выхватил из-за пазухи пистолет.
- Отставить! — узнал он голос командира роты.
- Вот выпендрился, так ведь и пристрелить могут, — пробурчал Женя, немного злясь на командира за его выходку. — Здесь больные люди, а ты издеваешься.
- Ладно, не ворчи, вот будешь стариком, тогда и успеешь вволю набрюзжаться. Ты мне лучше скажи, почему в палате один? А вдруг немцы, полицаи или настоящие власовцы? Что будешь делать?
Женя показал ему пистолет, который все еще сжимал в руке.
- Вот моя защита. Полная обойма, а последний патрон в том случае — для меня.
Лицо командира стало суровым, и он резко сказал:
- Ты мне живой нужен, а не с пулей в голове. Где Аркадий? Где дядя Володя?
- На заднем дворе.
- А Сашка Мальцев?
- Пошел в деревню, менять какую-то вещь на курицу. Ему Аркаша приказал бульон для больных сварить.
- Ну, и где же эти самые больные?
- Там же, на заднем дворе, — все еще сердясь на командира, сухо ответил Женя.
В этот момент дверь отворилась, и в дом веселой гурьбой зашли раненые. У всех было отличное настроение, щеки раскраснелись, они все еще радостно улыбались. Дядя Володя заметил, что в дом зашел командир, и все обрадовано ринулись в госпиталь, чтобы его поприветствовать. Но командиру было не до шуток.
Женя никогда еще не видел его таким свирепым. Он гневно метался между койками и обвинял весь состав госпиталя в потере бдительности, в безолаберности, в несерьезном отношении к своим обязанностям. Больше всего досталось Аркадию и дяде Володе, на которых и лежала вся ответственность за безопасность пациентов. Когда командир добрался до Антонины и ее матери, пациенты, испуганно до этого молчавшие, стали за них заступаться, а это еще больше разозлило командира.
Как только Петров немного успокоился, за окнами, будто в подтверждение его обвинений, послышалась стрельба. В госпитале все засуетились. Это было уже серьезно. Командир, яростно сверкнув глазами, приказал всем, у кого было оружие, держать его наготове. Одного из своих сопровождающих он отправил на разведку, а еще двум скомандовал занять оборону у дороги, возле госпиталя.
Минут через пять стрельба прекратилась, а еще через пару минут прибежали разведчики и сказали, что партизаны ведут в госпиталь пленного.
Разведчик доложил командиру, что группа вражеских солдат шла лесной дорогой, так как шоссе забито отступающей техникой — танками, бронетранспортерами, машинами и мотоциклами. А немцы, решившие пройти по обходной лесной дороге, наткнулись на наш пост. Произошла стычка. Часть немцев отступила, а один взят в плен.
В помещение ввели пленного. Вид его вызывал жалость даже у раненых: невысокого роста, худощавый, в летней шинели, в пилотке и в легких ботинках. И это в январе месяце! Видно, немецкое командование перестало тщательно заботиться о своих солдатах, уверенность в победе у них пропала, и теперь каждый старался спасти самого себя, о простых рядовых уже не думали.
Немца посадили на стул, тот сидел, скорбно опустив голову. Никто из присутствующих не владел в совершенстве немецким языком, поэтому объясняться пришлось простыми выражениями и жестами. Сначало у пленного забрали сумку с письмами и документами, их решено было передать командованию. На вопросы партизан немец почти не отвечал, лишь слегка покачивал головой. Да и серьезных вопросов ему пока не задавали — не хватало словарного запаса.
Раздумывая, что же делать теперь с пленным, все немного утихомирились. А он неожиданно резко поднял голову и, обращаясь к командиру по-немецки, сказал:
— Гер офицер, я музыкант. Разрешите сыграть что-нибудь перед смертью? — и указал на аккордеон, стоявший в углу.
Петров растерянно поглядел на партизан, не зная, как поступить:
- Ладно, была-не была, дайте ему аккордеон. Дядя Володя, это же твой, ты не против?
- Так я все равно играть не умею, стоит пылиться в углу, а выбрасывать жалко, трофей. Пускай сыграет.
Пленный бережно взял аккордеон. Женя заметил в его глазах особую нежность, когда тот смотрел на инструмент. Музыкант достал из кармана носовой платок и, обращаясь с аккордеоном, как с хрустальным бокалом, смахнул с него пылинки и проверил меха. А потом, обращаясь ко всем присутствующим, но не сводя глаз с инструмента, сказал:
- Что вам сыграть? Я закончил консерваторию. Знаю даже русскую музыку.
Пытаясь опередить чей-нибудь заказ, Женя выпалил:
- «Сказки венского леса» Штрауса.
- Я знаю русскую музыку, — подумав, что его не поняли, недоуменно повторил немец.
Но Евгений настоял. Было видно, что пленному такой заказ понравился. Глаза его заблестели, и он дрожащими пальцами взялся за клавиатуру. При звуках аккордеона в комнате воцарилась тишина. Немец, увидев, что русских его музыка очаровала, стал набираться смелости, его руки бегали по клавишам все уверенней. А партизаны стояли на своих местах, как зачарованные. Комната наполнилась божественными звуками просыпающейся природы, щебетанием птиц и таинственными лесными шорохами.
Евгений лежал с закрытыми глазами. Потоками музыки Женю все глубже и глубже уносило в прошлое, в его детство. Он еще школьник. В старом, обветшалом здании дома культуры уже в семнадцатый раз показывают американский фильм «Большой вальс» о жизни и творчестве Иоганна Штрауса. Фильмы в Брагин привозили очень редко, а потому показывали одно и то же кино много раз. И школьники, приходившие в дом культуры на каждый вечерний сеанс, настолько вживались в фильм, что воспринимали его как частичку своей жизни. Женя посмотрел «Большой вальс» двенадцать раз, но все равно не мог насытиться божественной музыкой, персонажами. В школе на каждой перемене ученики обсуждали фильм. Кто-то был уже влюблен в Штрауса, кто-то в Карлу Доннер, кто-то в жену Штрауса — Польди. Евгений же был влюблен во всех троих, но больше всего в музыку. Этот фильм привезли в Брагин весной 41-го, незадолго до выпускного вечера. «Сказки венского леса» ассоциировались у Жени с запахом сирени. Причудливая, витиеватая мелодия и нежный, одурманивающий запах, доносившийся с улицы в дом культуры, навсегда сплелись в сознании мальчишки. И даже теперь Евгению казалось, что вместе с нахлынувшими воспоминаниями в комнату ворвался знакомый запах сирени.
Женя открыл глаза и окинул взором комнату. Партизаны, боясь пошевелиться и тем самым прервать музыканта, замерли на своих местах. Женя заметил на глазах некоторых бойцов слезы. Эти парни десятки раз смотрели в лицо смерти, многие из них прошли через лагеря и пытки. А теперь под звуки аккордеона они плачут. Так думал Женя, пока слезы не начали застилать его собственные глаза.
Музыка навеяла воспоминания, все было так гармонично, что казалось, не кончится никогда. Но аккордеон неожиданно умолк. Музыкант закрыл лицо руками и положил голову на аккордеон. Было видно, что в свое последнее исполнение он вложил всю душу и через волшебную мелодию передал окружающим всю свою энергию. Партизаны смотрели на него с восхищением. Это был воистину мужественный человек, сумевший в тылу врага облегчить свою душу восхитительным исполнением. В комнате была гробовая тишина. Внезапно ее разбил резкий голос командира:
- Аркаша, спирт!
Аркадий подал ему графин. Командир поставил перед собой на столе два стакана. В первый налил спирта, во второй воды и подошел к музыканту:
- Спасибо, ты изумительно сыграл. На вот, согрейся.
Немец взял стакан и залпом опустошил его. Антонина принесла ему закусить. Потом он посмотрел на командира. А Иванов, хитро улыбаясь, спросил:
- Ну что, готов ты умереть за свою Германию?
- Да, — с вызовом ответил пленный.
- А хочешь быть нашим ротным музыкантом? — выпалил командир.
Опешив на секунду от такого заявления, немец улыбнулся, соскочил со стула, по-военному щелкнул каблуками и отрапортовал:
- Слушаюсь, герр офицер!
- Дядя Володя, а вы как смотрите, чтобы передать ваш аккордеон ротному музыканту? — спросил командир.
- С превеликой радостью! — дядя Володя чувствовал себя чуть ли не именинником, потому что наконец кому-то понадобился инструмент, который он долгие годы повсюду возил с собой только оттого, что было жалко выбрасывать.
С тех пор в госпитале почти каждый день звучала музыка. А немец никогда даже не пытался сбежать, теперь он чувствовал себя частью коллектива. Тоня угощала его варениками, пациенты учили русским словам, и вскоре все позабыли, что он — бывший немецкий солдат.


Глава 6


В конце января из штаба батальона пришло распоряжение, которое огорчило партизан. Нужно было срочно подготовить всех раненых для отправления в армейские полевые госпитали, потому что немецкая армия отступала и всем отрядам партизан срочно нужно было сменить место дислокации и переправиться на территорию Польши, опять в тыл врага.
Началась суматоха. Переезд нужно было осуществить в самые короткие сроки, поэтому сборы были недолгими, с собой забирали только самое необходимое. Госпиталь для перевозки раненых к тыловым частям Красной Армии обеспечили транспортом и охраной. Ответственность за эвакуацию лежала на старшине Даниле.
Переправлялись раненые небольшими группами по освобожденной уже трассе. Расставание больных со своими отрядами было тягостным. Слез никто не стеснялся. Встретиться когда-нибудь еще у бойцов надежды не было.
Но даже в такую трудную минуту раненые понимали, что для них так будет лучше. Впереди их ждали новые встречи. В военно-полевом госпитале, куда их везли, были бойцы Красной Армии. И партизанам не терпелось увидеть их. Работая в тылу, они не были в курсе того, что делается на фронте. Лишь по слухам партизаны знали о существовании новых видов оружия, танков, но даже не представляли, как выглядит легендарная «Катюша», о которой так часто рассказывали попадающиеся на пути армейские разведчики. Обо всем об этом хотелось знать поподробней. Но радость встречи с Красной Армией омрачалась тем, что видели раненые по дороге в госпиталь.
Немецкие солдаты и их союзники, пока отступали, сожгли все, что могло гореть, взорвали все, что можно было взорвать. От некоторых домов оставалась всего горсточка пепла. Обугленные сарайки. Разоренные магазины. Битое стекло. Выжженная земля. Подорванные мосты. Расстрелянные забавы ради скот и… люди. Сооруженные наспех хибары, в которых ютились по 10–15 человек. Дети в разодранном тряпье, с обмороженными ногами. Женщины, с плачем вытаскивающие из-под обломков трупы мужей и родственников. Эти ужасающие картины сопровождали партизан во время всего их пути.
После такого переезда не хотелось жить. Евгения больше не радовала предстоящая встреча с Красной Армией. Он не мог вымолвить ни слова. Лишь крепче сжимал кулаки и клялся отомстить за каждую слезинку, пролитую безвинными людьми по вине оккупантов.
До полевого госпиталя добрались лишь через трое суток. Он размещался в деревне, в крестьянских домах. Данила очень быстро уладил все формальности с командованием госпиталя и направил раненых в приемное отделение. Порядки в армейском госпитале отличались от партизанского. Было строже. Да и новоприбывшие еще не чувствовали себя здесь как дома, было неуютно. Когда сдали одежду на дезинфекцию, санитары отправили партизан в баню. А потом в палаты.
Начались госпитальные будни. Ребята перезнакомились со всеми, кто был в госпитале, начали привыкать. Но через пару дней пришли санитары и доложили, что одежда партизан сгорела вместе с камерой для дезинфекции. Сначала Женя не расстроился: «Ну и черт с ней, с одеждой, достанем новую», — успокоил он друзей. Но потом его осенило: «Пуля! Там, в кармане, лежала пуля, вытащенная из моей ноги». Эхом звучали в голове слова хирурга: «Держи, храни на память». Женя так надеялся, что, когда поправится, покажет ее ребятам из отряда, а после окончания войны и матери. Думал, как она будет охать, жалея своего «маленького мальчика». Стало очень обидно, что не осталось памяти о ранении, из-за которого он так много потерял.


Глава 7


В палате, в которой оказался Евгений, помимо него лежали еще два партизана, парнишки лет двадцати, и солдаты-фронтовики. Все они были простыми, общительными и очень нравились Жене. Вечерами они разговаривали, обсуждали последние сообщения с фронта, делились опытом, вспоминали интересные истории. А какая еще тема для разговора может быть в полевом госпитале — только война.
Питание и медицинское обслуживание в госпитале были замечательными. Хоть медсестер и не хватало, но справлялись со своими обязанностями они успешно. На второй день после прибытия партизан повели к парикмахеру, привели их в божеский вид, выдали новую одежду. «Относятся к нам здесь превосходно, ухаживают, но все равно хочется обратно, в ротный госпиталь. А здесь все как-то чересчур официально», — частенько думал Женя, но все больше и больше вживался в эту атмосферу.
По мере продвижения армии на запад, а значит, и освобождения лагерей военнопленных раненых в госпитале прибывало. Медсестры и санитарки были перегружены работой, спали по 3–4 часа в сутки. Ведь в лагерях раны никто не перевязывал, поэтому все гноилось, источало жуткий смрад. Не случайно почти все медсестры курили, чтобы хоть как-то перебить этот запах.
Легкие перевязки сестры делали прямо в палатах, а более сложные проводились в процедурном кабинете или в операционной. Первое посещение процедурного кабинета Евгением закончилось тем, что с его ноги наконец сняли шину, которую смастерил дядя Володя. Осмотр показал, что раны почти затянулись, нога в удовлетворительном состоянии, но костный мозоль еще слаб, поэтому наложили гипс. А что самое главное — Евгению выдали костыли, чтобы он мог передвигаться самостоятельно. Для него, после нескольких месяцев лежачего образа жизни, теперь начался настоящий праздник. От радости он словно птица «парил» на костылях целый день по коридору. Назад, вперед. Назад, вперед. Дошло до того, что на ночь его не могли загнать в палату и утихомирить. Ему так понравилось вновь ходить по земле, что он просто умолял медсестру дать ему еще пару минут насладиться своим новым положением.
В конце марта Женю перевели в палату для выздоравливающих. Они принимали и отправляли раненых, делали некоторую хозяйственную работу, выполняли задания медперсонала.
Только теперь Женя в полной мере осознал, насколько трудно приходится работникам госпиталя. В него стекались раненые с передовой, из медсанбатов, из партизанских отрядов, из лагерей. Всем без исключения оказывали медицинскую помощь. В периоды боев, когда количество раненых возрастало, хирурги сутками не выходили из операционных. Никому уже и не сосчитать, сколько жизней они спасли.
Тяжелораненых отправляли в тыл, в стационарные госпитали, где уход был более квалифицированный. Выздоравливающие возвращались в воинские части, а инвалиды — домой. Весь этот поток раненых нужно было принять, выписать, обеспечить медикаментами, питанием, постельными принадлежностями, одеждой. И при всем при этом медперсонал смог сохранить терпение. И при таком жестком графике работающие здесь люди находили минутку для каждого больного, чтобы поговорить по душам, успокоить, дать выплакаться. Женя, помогая сотрудникам госпиталя, не переставал восхищаться их силе, мужеству и доброте: «Вот о ком нужно сочинять стихи, вот кого надо прославлять в легендах».


Глава 8


Линия фронта все дальше продвигалась на запад, а значит, и госпиталь тоже должен был перемещаться. Дело это было уже налаженное, и медперсонал привык к постоянным переездам. В первые две недели апреля все имущество госпиталя было загружено в эшелоны, для раненых были созданы условия, при которых они могли хоть какое-то время провести в поезде. И госпиталь двинулся в путь.
Женя, как не нуждающийся в специальных условиях, ехал в товарном вагоне. Помимо него, здесь был старший сержант, мужчина лет сорока, и Миша, Женин одногодка. Вагон почти до верху был набит матрасами, спальными мешками, одеялами, простынями и прочими вещами. На улице было еще холодно, поэтому ребята забирались в груды матрасов и грелись. Делать было нечего, поэтому чаще всего дремали. Поезда ходили медленно. Много времени они простаивали на железнодорожных станциях, где шла проверка документов и содержимого вагонов. Чем ближе поезд подходил к линии фронта, тем жестче становился контроль.
Женя уже привык к тому, что их поезд постоянно стоит на станциях, поэтому, проснувшись однажды утром и увидев, что за окном не мелькают деревья, не удивился. Его попутчики еще спали, он тоже закутался посильней в одеяло и решил еще подремать, пока поезд опять не двинется в путь. Однако прошло несколько часов, а состав продолжал стоять на месте. К этому времени проснулся и старший сержант. Решив узнать, что произошло и почему задержка такая большая, он вышел на улицу. Не прошло и пары секунд, как сержант заскочил обратно в товарняк. Он был растерян, сильно нервничал:
- Ребята, мы стоим на станции, — чуть ли не крикнул он.
- Ну, и что в этом такого особенного? — выглядывая из груды матрасов, сонно спросил Миша.
- Нет, вы не поняли, наш вагон отцеплен от состава, поезд уже давно ушел, а мы стоим на платформе в одиночестве.
Не веря своим ушам, ребята выбежали на улицу. Поезда с госпиталем действительно не оказалось на железнодорожной станции.
Кое-как совладав с собой, ребята отправились к начальству станции. Куда подевался госпиталь, не знал никто. Более того, на станции не могли даже дать информацию, кто проверял поезд во время его остановки и во сколько это было.
Целую неделю вагон таскали с одной платформы на другую. Старший сержант обивал пороги начальства, пытался узнать информацию о местонахождении госпиталя. Ребята знали, что бросить вагон не имеют права. Во-первых, они до сих пор по документам числились в составе госпиталя, во-вторых, прекрасно понимали, что груз, который находился внутри товарного вагона, нужен был для раненых.
Еще неделя прошла в мучительных раздумьях и поисках. Все усилия были безрезультатны. Ребята еще не могли смириться, что спать приходилось в холодных вагонах, питаться на станции, но выхода никакого они не видели.
Старший сержант уже привык к своим каждодневным походам к начальству, не приносившим результатов. Однажды утром, вернувшись от начальника железнодорожной станции, он разбудил Евгения и сказал, что на станцию пришли три партизана, они спрашивают, есть ли здесь еще кто-нибудь из партизанских отрядов. Женя соскочил и бросился на улицу. На одной из платформ он увидел тех, о ком говорил сержант. Это были ребята из его роты. Евгений, не веря своим глазам, подбежал к ним. Парни, тоже узнавшие Евгения, очень удивились такой встрече. Начались расспросы. И Женя рассказал партизанам, как он здесь оказался. Пожаловался, что нет больше сил оставаться на этой станции. Тогда ребята предложили ему поехать с ними в Стриганы. Там сейчас был открыт партизанский госпиталь, начальником которого был Леонид Ищенко, знакомый Евгению еще по работе в партизанском отряде. Эта идея очень понравилась Жене: измотанный переживаниями последних недель, он снова воспрянул духом. Он готов был уже уйти с партизанами, но потом подумал, что это будет нечестно по отношению к тем, кто ждет его в вагоне. Да и старший сержант, обнаружив, что Женя ушел без разрешения, зачислил бы его в дезертиры. Поэтому он попросил партизан подождать на платформе, а сам помчался обратно в вагон. Старший сержант поддержал Евгения: «Нечего тебе такому молодому пылиться в товарняке. Ступай, а я потом доложу начальству госпиталя, куда ты подевался». По грустным, поблекшим глазам сержанта Женя догадался, что на скорую встречу с родным госпиталем тот уже и не надеется. Евгений, с одной стороны, чувствовал себя чуть ли не предателем, а с другой — понимал, что, просиживая в вагоне, он не приносит пользы ни себе, ни армии. Он простился со своими друзьями из госпиталя и, пожелав им поскорее отыскать своих, ушел с партизанами.


Глава 9


Был уже поздний вечер. Госпиталь, в который проводили Евгения партизаны, находился на окраине Стриган. Возле него Женя с ними простился и сердечно поблагодарил за то, что вытащили его с железнодорожной станции. Партизаны отправились дальше, а Евгений решительно направился к госпиталю. Он, стоящий среди многовековых деревьев, в свете луны казался Жене немного устрашающим. Когда подошел поближе, из калитки вышли двое часовых:
- Вы к кому?
- Я партизан. Иду к Леониду Федоровичу Ищенко.
- Проходите, его кабинет на втором этаже.
В коридоре на первом этаже было темно. В углу горела свеча. Под потолком висела керосиновая лампа. Но темные, прогнившие стены, казалось, моментально впитывают этот скудный свет, поэтому Женя не мог найти вход на второй этаж. Он на ощупь пробирался по коридору, пока не наткнулся на дверь. Тихонько постучал. Дверь открыла медсестра со свечей в руке, за ее спиной Женя различил очертания коек. Видимо, это была палата. Медсестра сначала испугалась, увидев незнакомого человека так поздно, но Евгений успокоил ее и рассказал, что привело его в госпиталь. Она проводила его до лестницы. На втором этаже была всего одна дверь И Женя замер перед ней в нерешительности. Он так давно не видел никого из старых друзей, что теперь никак не мог собраться с силами. Но долго медлить не стал. Тихонько приоткрыв дверь, он сквозь табачный дым еле разглядел керосиновую лампу, стоящую на столе. За столом, уставленном бутылками и едой, сидели люди и что-то бурно обсуждали, даже не замечая гостя. Набрав в грудь побольше воздуха Женя крикнул:
- Ну, здорово, партизаны!
От неожиданности все сидевшие за столом выхватили пистолеты и уставились на дверь. Леонид привстал из-за стола, на его лице была радость и удивление:
- Женька, ты живой, — прошептал он и бросился в объятия друга. Люди, сидевшие за столом, убрали пистолеты, было видно, что женина шутка им не понравилась. Но друзья не обращали на них никакого внимания. Они сжали друг друга в крепких объятиях, а потом начались расспросы, рассказы, воспоминания. Леонид сказал, что потерял всякую надежду на то, что Женька когда-нибудь объявится. А Евгений не мог оторвать глаз от друга, он чувствовал себя так, как будто вернулся в родную семью.
Леонид представил Женю своим сотрудникам как помощника в саперных делах, как надежного товарища. Почти всю ночь они просидели вместе за столом, слушая рассказ Евгения о том, как он попал в госпиталь.
На следующее утро Женю осмотрел врач, сказал, что нога уже совсем зажила, но нужно ее беречь. Леонид, решив что в госпитале Жене делать больше нечего, предложил ему обратиться в славутский райком партии. Недолго думая, Евгений согласился. В райкоме он встретил майора Суворова — начальника отдела кадров штаба партизанского движения при военном Совете Первого Украинского Фронта. Ищенко уже отрекомендовал Женю как отличного партизана, и потому Суворов, после наведения справок, предложил ему войти в состав отряда, в котором комплектовалась группа для заброски в тыл врага, подрывником.
Так Женя оказался в партизанском отряде имени Ватутина под командованием Ильи Мельникова.



ЧАСТЬ V


Глава 1


В группу, сформированную в отряде имени Ватутина для выполнения специального задания, вошли 11 человек: Илья Мельников — командир отряда, Михаил Пронин — старший лейтенант, Андрей Ильин — начальник штаба, Виктор Баров — старший радист, Надежда Падей — радистка, Рая Пацан — разведчица, Стефан Цвечка — боец, Стефан Ковач — боец, Александр Патрикеев — командир взвода, Иван Малкин — фельдшер, Евгений Демус — подрывник. Целью их переброски в тыл врага было совершение диверсий, нарушение планов немецких войск и их союзников в районе Закарпатья.
Евгений очень скоро сдружился со своими новыми знакомыми. Каждый из этих одиннадцати знал, на что идет, а потому понимали, что должны доверять другому, как самому себе. Без этого партизанам было нельзя. Для того, чтобы получше узнать друг друга, у ребят было много времени, отведенного для подготовк к операции.
Душой всего коллектива был Михаил Пронин — старший лейтенант, начальник радиоузла штаба, специалист по радиоделу. Михаил был старше и опытней остальных ребят. За его спиной были зимовки в Антарктиде, пережитые трудности покорителей севера (в молодости он был начальником станции на одном из островов Ледовитого океана). Пронин относился к ребятам по-отечески, помогал во всем, делился с ними жизненным опытом.

Обеспечением отряда обмундированием, оружием, средствами связи и другим необходимым имуществом занимался Илья Мельников. Бывший лейтенант Красной Армии, на фронте он командовал пулеметной ротой. Теперь же находился в распоряжении начальника штаба подполковника Бовкуна.
Под руководством Мельникова ребята очень долго продумывали свою экипировку. Армейские шинели и форма для тех условий не подходили, поэтому свои выбор партизаны остановили на телогрейках, теплых свитерах и трофейных немецких брюках из толстого сукна. Обувь каждый выбирал сам, кому какая удобней.
После этого ребята тщательно подбирали оружие. В результате длительных споров был составлен следующий список: для каждого партизана автомат ППШ с запасным диском, обязательно финки, ручные гранаты, компасы, сигнальные фонарики с трехцветными фильтрами, для каждого автомата по тысяче запасных патронов, мины, взрывчатка, капсюли, ручные пулеметы. Учитывая, что оружие — груз очень тяжелый, была продумана и предполетная экипировка: на груди вещмешок с боеприпасами, продуктами, одеждой. На спине, за плечами, десантный парашют, под ним на длинной лямке второй вещмешок с остальными боеприпасами. Автомат крепился к лямкам так, чтобы не сорвался во время прыжка.
Теперь, когда списки всего необходимого были составлены, оставалось только ждать. Ведь все это хозяйство нужно было выписать, получить с разных складов, примерить, подогнать. И, конечно же, всем нужно было обучиться прыжкам с парашютом.
Всех ребят обязали строго посещать занятия по парашютному делу. Обучал их Александр, инструктор. Как складывать парашют, как вести себя в воздухе, как приземляться, как перерезать стропы после приземления — всему этому он учил партизан.
Техника прыжка показалась Евгению простой, как все гениальное: от купола парашюта идет не очень крепкая веревка, которая складывается змейкой в его сумке. Перед прыжком десантник должен зацепить эту веревку и только после этого прыгнуть. Веревка размотается, выскочит из сумки парашюта, а потом, когда вытянет за собой купол, порвется от тяжести человеческого тела, и десантник спокойно продолжит падение. Вот такая простая теория. Ну а на практике Женя даже боялся подумать о том, что нужно будет выйти из самолета в бездонную пропасть, да еще и ночью, потому что операцию по десантированию приказано было проводить в ночное время суток.


Глава 2


В первых числах мая все было готово к вылету. Ожидали то хорошей погоды, то свободного самолета. Как назло, если находили самолет, то начинался дождь или поднимался сильный ветер, а если стояла солнечная погода, то не могли достать самолет или пилота. Партизаны уже начали сомневаться, что операция состоится. Как будто неведомая сила мешала выполнению задания.
В такой неопределенной обстановке был заведен строжайший порядок: если кто уходит, то в группе должны знать, где он. В случае созыва группы на сборы ей давалось всего лишь 30 минут. Около двух недель партизаны жили в режиме полной готовности. Все было на тысячу раз отрепетировано, поэтому, когда майор Суворов приказал срочно собрать группу, через полчаса они всем составом были на аэродроме.
На Шепетовском аэродроме, недалеко от командирского вагончика, стояли два самолета Ли-2. Суворов отправился в вагончик решать все формальные вопросы, а ребята в это время помогали друг другу надеть парашюты, вещмешки, закрепить оружие и остальное снаряжение. Когда все облачились, присели около самолета. Долго стоять на ногах с такой экипировкой партизаны не могли. Еще бы, ведь один только парашют весит 18 килограмм, не говоря уж о вещмешках, в которых по большей части было оружие.
Было уже часов десять вечера, поэтому на аэродроме, кроме обслуживающего персонала, никого не было. Тишина, царившая там, почему-то угнетала Женю. Он слышал в ней угрозу, страх. Как мог Евгений отгонял от себя дурные мысли. Чтобы отвлечься, решил даже смотреть на звезды и вспоминать названия созвездий, которые учил в школе. Он поднял глаза — в душе все оборвалось, жар начал разливаться по всему телу — звезд не было видно. Небо заволокли тяжелые свинцовые тучи. Для Жени это было как знамение. Звездное небо для него значило очень много. Нет, Женя не был суеверным, просто, где бы он ни был, как бы плохо ему ни было, ясный, прозрачный, усыпанный звездами небосвод всегда навевал приятные воспоминания и вселял надежду на лучшее. А теперь Евгений представил, что через некоторое время ему предстоит шагнуть с огромной высоты в эту темную бездну, даже не зная, что ждет на ее дне.
От мрачных мыслей Женю отвлекли трое техников, подошедших к фюзеляжу соседнего самолета. Они за пару минут осмотрели обшивку, проверили горючее. Партизан они не заметили, да и те тоже почти не обращали внимания на техников. Вдруг один из персонала произнес: «Парни, давайте найдем этих смертников, да и угостим их самогоном. Ведь на верную гибель летят ребята».
Никто из партизан даже не сдвинулся со своего места, никто не сказал ничего в ответ. Да и что было говорить, когда каждый из них в душе думал точно так же. С самого начала ребята понимали, на что идут, и теперь приходилось надеяться только на удачу.
Через несколько минут эти трое действительно притащили ведро самогона и закуску. Выпили по чуть-чуть, «для храбрости», как сказали техники. А Женя заметил, что они как-то по-особенному смотрят на партизан. Было в этом взгляде и восхищение, и жалость, и интерес, и сострадание, и понимание.
В это время вернулся майор Суворов и отдал распоряжение занять места в самолете. Пожав каждому руку и пожелав успешного проведения операции, майор, не сказав больше ни слова, ушел.


Глава 3


Летели долго. В самолете ребята чувствовали себя спокойно, если не считать перелет через линию фронта. По небу шарят лучи прожекторов, разрываются снаряды зениток. Раньше партизаны не раз наблюдали такую картину, но только с земли. А теперь это была совершенно новая ситуация, когда сидишь в самолете, являющимся мишенью для снайперов, вооруженный до зубов, а поделать ничего не можешь. И все же пилоты мастерски преодолели опасный участок за считанные минуты.
Наконец, командир самолета дал команду приготовиться к прыжку. Партизаны быстро заняли свои места и, распрощавшись с экипажем, по очереди ринулись вниз. Сколько раз все было отрепетировано, проговорено, обсуждено, но теперь Женя понимал, что не помнит ничего из того, чему учил инструктор. Его всего пронзило какое-то нелепое чувство, ни разу до этого не испытанное им на земле. Сияние луны на горизонте, бесконечная, темная, кажущаяся густой темнота под ногами, рев удаляющегося самолета. Барабанные перепонки чуть ли не лопаются от стука собственного сердца. Свобода. Страх перед ней.
При блеклом свете луны Женя, внезапно почувствовавший приближение земли, сумел различить лишь то, что летит на деревья. Последнее, что он успел сделать, это прикрыть глаза рукой. С большой скоростью рассекая густые заросли, Евгений, забыв про все инструкции, грохнулся на землю. От резкой смены давления в ушах невыносимый звон, ничего вокруг не слышно, голова кружится.
Перерезав стропы финкой, он попытался встать, но, почувствовав резкую боль в левой ноге, снова упал. Не поднимаясь, Женя попытался собрать купол. Кое-как ему это удалось. И Женя, превозмогая боль, снова встал на ноги. Видимо, перелома не было. Но голень левой ноги распухла и невыносимо болела.
Когда звон в ушах прошел, Женя услышал неподалеку лай собак. Это значило, что приземлился он вблизи деревни. По инструкции парашют следовало закапать, но времени не было, поэтому он бросил его, вопреки инструкции, между деревьев, лишь слегка прикрыв ветками. Прихрамывая, Евгений выбрался из густых зарослей, в которых приземлился. Огляделся. Пред ним предстало какое-то фантастическое зрелище: гористая местность, лунный свет и черные тени от деревьев и кустарников. Похоже было на иллюстрацию к детской сказке. Чуть ниже, в долине, действительно была деревня. И Женя поблагодарил бога, что не приземлился в ней, ведь там, наверно, полно полицаев.
Времени на тщательное обследование местности не было, нужно было обязательно встретиться с остальными членами группы. Еще во время подготовки они договорились об условном сигнале, по которому найдут друг друга, — подражании кукушке. Пройдя чуть дальше в глубь леса, Женя начал куковать. Из глубины леса прозвучал ответный сигнал. Так, примерно за час, партизаны нашли всех.
Не все ребята приземлились удачно. Надя Падей и Стефан Цвечка спустились в деревне. Надин парашют зацепился за трубу дома, стропы замотало и Стефан кое-как сумел освободить ее из плена многочисленных веревок. Но самая большая беда приключилась с Раей Пацан. Во время прыжка у нее слетели сапоги. А искать их времени не было, потому что Рая приземлилась почти в самом центре деревни. Если бы она немного помедлила, то на лай собак успели бы сбежаться полицаи, а этого допустить было нельзя. Запасной обуви у ребят не было, поэтому ноги Рае обмотали тряпками, но все понимали, что тряпки в горах не спасут.
Ребята всю оставшуюся ночь бродили по лесу в поисках безопасного пристанища. Потом приняли решение о том, что нужно уходить в горы. Приземление одиннадцати парашютистов не могло остаться незамеченным. Все равно найдется тот, кто что-нибудь видел, слышал. Да и утром жандармы или солдаты мог ли найти парашюты. А это значит, что начнутся погони, облавы.
Далеко в горы измотанные после ночными приключениями ребята уйти не смогли бы. Поэтому выбрали не очень высокую сопку, на которой были густые заросли букового леса. Там и расположились.
Виктор с Надеждой решили дать сеанс связи по рации. В штабе сообщили, что по вине пилота произошла ошибка, поэтому партизан выкинули на деревню Извор. Виктор и Надежда составили текст ответной радиограммы, где сообщили, что приземлились относительно благополучно, найдены все члены группы. В ответ пришло: «Не теряйте надежды. Продолжайте осматривать местность. Берегите себя».


Глава 4


Оставаться в этих местах было очень опасно. Везде сновали жандармы и солдаты. С каждым днем обстановка становилась все напряженней. Район был оцеплен, контролировались и просматривались все дороги и даже тропинки. Продукты заканчивались, потому что большую часть продовольствия ребята закопали на сопке среди буковых деревьев, когда двинулись на поиски Михаила. Пробовали подобраться к своим тайникам, но сопка уже была занята жандармами. Ребят преследовали. Нужно было уходить.
Ориентироваться в горах ребята совсем не умели. Очень часто нарывались на патрули, кое-как отстреливались и убегали прочь от опасного места. Нога у Жени от постоянной ходьбы распухла еще сильнее. Ваня Малкин делал ему тугие перевязки, ребята соорудили нечто вроде костыля, но разве это поможет в горах. Ничуть не лучше положение было у Раи. Все населенные пункты блокированы, достать обувь негде. Тряпки, которыми были обмотаны ее ноги, не выдерживали гористой местности и за пару часов превращались в лохмотья. Мозоли на ногах кровоточили, раны начали гноиться. В добавок ко всему, во время одного из обстрелов, Рая была ранена осколком ручной гранаты в голову. Ранение не глубокое, но медикаментов с собой было очень мало. Ей делали перевязки, но они приносили одни лишь страдания.
Долго изучая по картам маршрут, ребята решили направиться в сторону Ганковицы. Это были пять дней тяжелого горного маршрута и голода. В горных лесах не было ничего съестного. Только чистая, прохладная вода в ключах. Силы у всех были на исходе. Питание к радиостанции, которое весило всего 10 килограмм, несли по двое, а то и по трое человек. Но, несмотря на все трудности, группа продолжала собирать разведданные, регулярно связывалась по рации с центром.
С приходом в район Ганковицы, положение нисколько не улучшилось. Судя по карте, которую имели в распоряжении партизаны, это должен был быть глухой район. Но разведка показала, что уже несколько лет в этих местах американская фирма ведет вырубку букового леса. Почему такой важный объект не нанесен на карту, ребята не знали. Делать было нечего, решили идти дальше. На ночевку остановились около поляны, которая по карте называлась Красной Долиной: удивительные благоухающие травы в окружении могучих деревьев, заброшенный охотничий домик.
Но наутро, после пяти дней голодания, никто не смог подняться. Идти дальше было невозможно. По рации Надежда передала координаты поляны и попросила, чтоб с самолета им сбросили туда продукты. В штабе согласились, но в течении суток самолет не пришел. Группа оказалась в безвыходной ситуации. Нет продуктов. Уходить с поляны нельзя, потому что батареи к рации сели и сообщить штабу новые координаты было невозможно.
Чтобы не умереть от голода, ребятам пришлось подстрелить оленя, близко подобравшегося к охотничьему домику, в котором они остановились. Но посуды не было, все котелки закопаны у деревни Извор. Решили готовить шашлыки, но жесткое оленье мясо не прожаривалось, а жечь костер долго было нельзя, его могли заметить вражеские разведчики. Мясо ели почти сырым. Словно дикие звери, обезумевшие от голода, партизаны набросились на еду. Шесть дней не видевшие ничего съестного, теперь они не чувствовали даже привкуса крови в плохо прожаренном мясе. После этого в течение трех дней никто из них не мог даже встать — сильное отравление. То ли оттого, что мясо было полусырым, то ли оттого, что олень чем-нибудь болел. Спасла только чистейшая горная вода, которую в течение этого времени пили ребята, чтобы промыть желудок. Начали понемногу отходить.
А самолет так и не пришел. Ждать больше не имело смысла. Ребята немного окрепли и двинулись дальше, к деревне Уклино. Там стало полегче: достали сало, хлеб, фасоль, необходимые вещи. Стали набираться сил. А после решили вновь вернуться в охотничий домик у Красной Долины, снова послать радиограмму с просьбой прислать самолет с продовольствием. И ждать.


Глава 5


Для того чтобы связаться со штабом, необходимо было запасное питание. Достать его в какой-нибудь деревне было нереально. Продукты, вещи — еще куда ни шло, но если расспрашивать у жителей, где можно достать блок питания, это вызовет подозрения и заинтересует полицию. Единственным выходом было вернуться в Извор, найти свои тайники. В них вместе с остальными вещами была еще одна радиостанция с полным зарядным устройством. Рассчитав весь маршрут до Извора туда и обратно, часть группы отправилась в опасный путь. В охотничьем домике остались только Женя, Михаил Пронин и Виктор Баров. Они тяжелей всего перенесли недавнее отравление и были еще слабы, а у Жени, вдобавок, еще не зажила нога. Михаил не хотел отпускать друзей в такой сложный путь:
- Ребята, вам нельзя туда возвращаться. Полицаи давно нашли парашюты, а может, и наш тайник. Там вас, наверняка, ждет засада.
- Как ты не понимаешь, это единственный выход. У нас нет запасного питания для радиостанции, продукты заканчиваются, нужны медикаменты, — уже долгое время спорил Мельников с Михаилом.
- Ну а если что-нибудь случится?
- Мы на войне. Мы знаем, на что идем. Будем надеяться, что ничего не произойдет. Ведь нас много, если нарвемся на патрулей сможем отстреляться. Ты просто поверь в нас.
- Ребята, милые, я в вас верю больше, чем в себя, да вот предчувствие у меня нехорошее. Не хочу я вас отпускать.
- Михаил, я уже говорил тебе, что другого варианта у нас нет. Мы посланы сюда, чтобы совершать диверсии, но без наших припасов мы этого сделать не сможем. Там, под Извором, ручные пулеметы, взрывчатка, капсюли, детонирующие шнуры. А без этого мы — никто, — с жаром доказывал свою правоту Илья. Его поддержали и остальные члены группы.
- Мне против вас не устоять. Идите. Но, ради бога, берегите себя. Почему-то у меня такое чувство, что вижу вас в последний раз, — тихо произнес Пронин.
- Да ты что говоришь, беду хочешь накликать?! — не на шутку разозлились партизаны.
- Не сердитесь, ребята, не слушайте старика. Мало ли что мне в голову придет. Просто поймите, что вы мне все как сыновья, вы теперь моя семья. Я не переживу, если потеряю хоть одного, — грустно произнес Михаил.
Прощание было недолгим. Самое большое через сутки ребята должны были вернуться в Красную Долину.
Михаил и Евгений остались сидеть у костра, а Виктор пошел за домик, там он разбирал радиостанцию, чтобы проверить, не сломалось ли что-нибудь за время переходов по горам. Когда ребята принесут запасное питание, рация должна быть в полной готовности.
Женя внимательно смотрел на Пронина: «Что-то в нем не так. Все те же пронизанные сединой виски, правильные черты лица, сжатые губы, мелкие стрелочки морщинок вокруг глаз. Но вот глаза… Серые, словно сталь, глубокие и яркие. Но не живые. Какие-то пустые, словно стекляшки. Как у куклы».
- Что все-таки с тобой? — не выдержал Евгений.
- Ты знаешь, о чем я мечтал после того, как вернулся из Арктики? О том, что уеду туда навсегда. Буду проводить исследования, покорять Северный полюс. Но тут началась война. Мне каждую ночь снятся безжизненные ледяные пустыни, снежные бури, сносящие все на своем пути. Разгоняясь по бесконечному снежному полю, ветер набирает такую скорость, что способен вырвать с корнями огромное дерево. Но там нет деревьев, только ледяные глыбы.
Женя понял, что Михаил не хочет отвечать на вопрос. Настаивать он не стал.
- А после войны возьмете меня с собой в Арктику?
Михаил молча посмотрел на юношу.


Глава 6


Неожиданно за охотничьим домиком раздалась пулеметная очередь. Партизаны, схватив сумки с боеприпасами, опрометью кинулись вниз по склону, чтобы спрятаться в буреломе. Залегли в нескольких метрах друг от друга за стволами поваленных деревьев, в окружении дремучих буковых зарослей. Место они выбрали очень удобное, вражеские солдаты не могли разглядеть партизан среди буйной поросли, поэтому вести прицельную стрельбу не представлялось возможным. Подбежав поближе, они пытались, раздвигая руками ветки, пробраться к ребятам, но, потеряв несколько солдат, поняли, что в этом случае являются отличной мишенью для партизан. А Женя с Михаилом были очень довольны тем, что взяли с собой автоматы ППШ. Скорострельность немецких автоматов намного меньше, а когда начинают бить ППШ, да еще и в горах, когда эхо разносит выстрелы, то вокруг стоит оглушительный гул и нельзя определить, сколько человек ведет бой.


В перерывах между залпами партизаны, которым было не видно друг друга, перекрикивались, тем самым давая знать, что живы.
Немецкие солдаты, осознав, что к партизанам не подобраться, выбрали другую тактику: начали обстреливать заросли гранатами, которые надевались на дуло винтовок. Женя, поняв это, обрадовался, что у противников нет ручных гранат, которыми убить партизан не представляло никаких сложностей. От винтовочных гранат эффект был незначительный. Цепляясь за ветки, они разрывались вверху, осыпая Женю и Михаила мелкими осколками. Солдаты вновь попытались приблизиться, но ребята срезали их длинной очередью.
Перестрелка продолжалась почти до вечера, но потом немцы отступили. Пролежав в своей засаде еще час и убедившись, что все спокойно, Женя окликнул товарища:
- Михаил Иванович.
Тишина.
- Михаил! Миша!!



В душе все оборвалось. Стало жутко. Может, он ранен? Женя пополз к тому месту, где должен был быть его друг. Михаил лежал навзничь. Руки раскинуты: в левой — автомат, в правой — граната. Видимо, вражеские пули настигли его, когда он собирался бросить гранату. И не успел. Женя подошел поближе. Глаза у Михаила были открыты. Серые, как сталь, глубокие, но неживые, как стекляшки. Мысли у Евгения были словно в тумане. В голове пулеметной очередью проносились обрывки фраз, произнесенных Мишей утром: «Предчувствие у меня нехорошее… такое чувство, что последний раз вижу вас…». Женя не мог поверить: «Он чувствовал, что случится что-то ужасное, ощущал приближение смерти. Это было в его глазах, в его разговоре».
Встав перед трупом на колени, закрыв лицо руками, Женя закричал. Эхо, застигнутое врасплох оглушающим ревом, отозвалось на человеческий крик громоподобными раскатами.
Немного успокоившись, Женя взял себя в руки. Времени у него не было. Немцы должны были обязательно вернуться, но уже с подмогой. Евгений быстро собрал все оружие и боеприпасы Пронина, срезал у него планшет с документами, картой и бросился в домик. Там собрал все оставшееся оружие, сложил его в вещмешок. «Только бы остальная группа не вернулась, когда здесь будут немцы, только бы не вернулась.» И вдруг Женя вспомнил о том, что с ними в Красной Долине оставался Виктор Баров. Не помня себя от горести, Евгений кинулся к тому месту, где видел его последний раз, за охотничий домик.
Виктор с пробитой, словно решето, спиной, лежал рядом со своей радиостанцией. Его убили той первой очередью, которую услышали Женя с Михаилом. Женя не смог удержаться и вновь заплакал. Стесняться ему было некого. Встав перед убитым на колени, Евгений перевернул его на спину и поцеловал в лоб: «Прощай, Виктор». Слезы лились градом.
Нужно было уходить. Но только сейчас Женя вспомнил, что отдал свои ботинки Ильину, когда тот уходил на задание, потому что его совсем стоптались. Виктор лежал рядом тоже без обуви. Евгений вернулся к тому месту, где оставил Пронина. На Михаиле были кирзовые сапоги. Другого выбора у Жени не было. Со слезами на глазах он стянул с друга обувь. Правая нога у Пронина была прострелена и на женины руки из снятого сапога потекла кровь. Он не выдержал, сел в траву и зарыдал. Вспомнил, что в «Отверженных» Гюго описывает, как мародеры грабят трупы погибших во время сражения. «Неужели и я превращаюсь в такого же мародера?» Женя вскочил, крепко прижал к груди безжизненное тело и зашептал: «Прости меня, Миша, прости меня».


Глава 7


Стоянка партизан находилась около горного ручья с прозрачной, как хрусталь, питьевой водой. Ручей бурным потоком мчался по каменистому руслу к реке Латорице. Женя быстро сообразил, что это — единственный безопасный путь, чтобы незамеченным, под покровом ночи, под шум воды, выбраться из вражеского окружения. С трудом Евгений надел вещмешок с боеприпасами, один автомат повесил на грудь, другой на спину. Быстрым взглядом окинул последнюю стоянку своих товарищей и, сказав: «Прощайте, друзья!», стал спускаться к ручью.
Шум воды успокаивал его, помогал заглушить боль. Но если бы в это время Женю засекли вражеские солдаты, то отбиться бы он не смог. Слишком велико горе, обрушившееся на юного партизана. Но действовать нужно было быстрее. Вражеские солдаты, вернувшиеся с подмогой, наверняка теперь обшаривали Долину в поисках остальных. Это время Евгению нужно было где-то переждать.
Ночью в горах страшно. Луна освещает лишь верхушки деревьев, сквозь их густую крону ее свет не может пробиться к земле. Почти все горы покрыты буковыми зарослями, лишь кое-где встречаются голые отвесные скалы. Где-то среди них живет эхо, готовое застать врасплох неосторожных путников.

Когда каждое твой шорох сопровождается вереницей подобных ему, то невольно начинаешь чувствовать, что не один. Появляется жуткое ощущение — тебя преследуют, за тобой наблюдают. Особенно это чувство обостряется ночью. Когда засыпают все обитатели гор, эхо выходит на охоту.
Женя, уже свернув от ручья в сторону леса, никак не мог привыкнуть к звенящей, давящей на психику тишине. Он все еще был потерян, но не забывал, что нельзя оставлять следы. Кое-где, что бы не оставлять отпечатков на земле, он перепрыгивал с камня на камень, а в некоторых местах приходилось засыпать следы табаком. Идти приходилось быстро, и вскоре Евгений понял, что тащить на плечах вещмешок с боеприпасами нет сил. Но не бросать же его просто так, а закапывать было нельзя — все отсыреет, заржавеет, а завернуть не во что. Уже без сил Женя присел между стволов поваленных деревьев. Все тело пронзила слабость и усталость, но спать не хотелось. Как только он закрывал глаза, в памяти моментально всплывали картины недавней битвы, безжизненные тела друзей.
Немного отдохнув, Евгений решил составить для себя план дальнейших действий. Теперь, когда прошло столько времени, была надежда, что солдаты, обшарив район Красной Долины и не найдя никого, убрались оттуда. А ребята, вернувшись из Извора, могли еще на какое-то время остаться в охотничьем домике, например для того, чтобы, подключив к радиостанции питание, добытое из тайника, вызвать самолет с продовольствием. Дождавшись рассвета, Женя двинулся на свой страх и риск в обратный путь по тому же маршруту, по которому пришел сюда.
Часам к одиннадцати он добрался до поляны. Повсюду были видны следы солдатских сапог, валялись окурки сигарет. Женя притаился в кустах недалеко от охотничьего домика. Сам домик было не видно, но подходить ближе опасно. Были слышны голоса, доносившиеся со стороны бывшей стоянки партизан, но из-за ветра, который шелестел в зарослях деревьев, Женя не мог различить даже язык, на котором шел разговор. И только после трех часов бесперестанного наблюдения Женя увидел тех, кто теперь обитал в их лагере. Это были венгерские солдаты и полицаи.
Так же осторожно, как и пришел, Женя начал пробираться обратно к ручью. Ситуация была безвыходная. В одиночку он сделать ничего не сможет. Местность абсолютно незнакомая, но оставаться на одном месте тоже было нельзя. Внимательно изучив карту, Женя, даже сам не зная почему, решил направиться обратно, в сторону деревни Извор. Там хоть были знакомые места. Но все дороги были теперь блокированы. Жандармы, удостоверившись в том, что в лесу действуют партизаны, теперь неистовствовали и усиливали охрану. Евгений достал карту. В течение часа он составлял для себя новый маршрут, по которому ему в обходную предстояло добраться до деревни.


Глава 8


Уже трое суток Женя шел к своей цели. Путь был опасный. Идти нужно было тихо: кругом полно солдат с собаками. А в буковом лесу пройти бесшумно практически невозможно. Под ногами полуметровый слой сухой листвы, веточек, которые при ходьбе по ним издают предательский треск. Несколько раз Женя чуть было не нарвался на солдат, но успевал уйти. Он уже успел заметить, что в этих местах были только венгерские солдаты. Они же составляли ряды полиции. И партизан в душе затаил обиду на командование за то, что перед таким заданием им даже не дали выучить хотя бы минимальное количество венгерских слов.
С тех пор, как он ушел из Красной Долины, Евгений еще ни разу не спал, да и продукты закончились. Боясь, что совсем потеряет силы, Женя начал искать место для ночлега. Через несколько часов поиска он нашел дерево, когда-то выкорчеванное ураганом из земли. Под торчащими на поверхности мощными корнями бука, была яма, в которой раньше они росли. Эта яма и стала укрытием партизана. Место было очень надежное, Женя был полностью уверен, что здесь он в безопасности, а поэтому моментально заснул.
Очнулся Евгений с первыми лучами солнца. Сразу же решил продолжать путь. Выйдя из леса к горному лугу, который в этих местах называется полонином, Женя замер. Его глазам открылось фантастическое зрелище. Сквозь густой горный туман робко, словно боясь его потревожить, пробиваются лучи восходящего солнца. А на лугу, сколько можно было окинуть взглядом, пасутся дикие олени, козы и косули. Стада были огромные. Животные, чувствуя себя в горах в полной безопасности, мирно разгуливали по влажной от росы траве. Дикие, свободные. Женя позавидовал им: они ничего не знают про войну, про бедствия людей, они живут сами по себе. Осторожно, не желая спугнуть стада, он начал приближаться, чтобы повнимательней рассмотреть этих горных жителей. Но как только сделал шаг, на него моментально устремили взор несколько сотен испуганных мордочек, а потом, словно по команде, все животные побежали вниз по склону, прочь от незваного гостя. Жене чудилось, что вся гора гудит от топота. Евгений, потрясенный такой красотой, даже забыл, что голоден. Он только потом сообразил, что мог убить одно из животных, и тогда у него было бы много мяса. Но прекрасно понимал, что рука не поднялась бы тронуть этот девственный мир. В конце концов, животные не были виноваты в том, что людям вздумалось повоевать.
Прошло еще два дня. Женя шел, соблюдая всякую осторожность. С маршрута не сбивался. Но от голода он очень ослаб, стало покачивать, силы были на исходе. В деревни, попадающиеся на пути, Евгений не заходил, боялся: там могли быть полицаи. Но теперь не было другого выхода, нужны продукты. Дождавшись вечера, Женя, перекрестившись, постучал в первый понравившийся дом. К удивлению, хозяева не испугались и очень радушно встретили позднего гостя. Евгений рассказал им, что он — партизан и ищет своих товарищей. Ему показалось просто невероятным, что люди, запуганные полицаями, поверили ему на слово. Евгения накормили молочным супом и кукурузным хлебом. А когда он уходил, сунули ему в вещмешок полкило конфет, буханку белого хлеба и блок сигарет «Симфония». Женя сердечно поблагодарил хозяев, извинился за позднее вторжение, но не стал даже просить, чтоб хозяева не сообщали в жандармерию о его визите. Эти люди так никогда не поступят, они готовы отдать последнее тем, кто защитит их от врагов, поломавших им жизнь.
Путешествие Жени до Извора продолжалось еще 11 суток. Он привык голодать по 3–4 дня, не спать по двое суток. Иногда на пути попадались деревни, в которые партизан на свой страх и риск заходил чтобы попросить продуктов. Несколько раз приходилось убегать и отстреливаться от венгерских солдат, подстерегающих на каждой тропинке. Однажды ночью Евгению пришлось уйти далеко в лес от преследующих его полицейских. Когда витиеватыми тропами он ушел от преследователей, то осознал, что сбился с маршрута и заблудился. Но Женю уже ничто не пугало. На душе было непонятное безразличие, хотелось, чтобы все эти злоключения наконец закончились. И уже не важно как, лишь бы одиночество, никчемность и страх остались позади. Женя мечтал о спокойствии, умиротворенности и счастье. А самое главное, хотелось чувствовать себя хоть кому-нибудь нужным.
Не чувствуя ни отчаянья, ни страха, Евгений шел куда глаза глядят. Он вышел из леса к раскинувшимся на несколько километров холмам, заросшим высокой травой и кустарниками. В километре от себя Евгений заметил огонек. Сначала он подумал, что это всего лишь плод его воображения, галлюцинация, вызванная постоянным голодом и недосыпанием. Но сколько Женя ни смотрел на яркое, мерцающее пятнышко, оно не исчезало и становилось для него все более реальным. Осторожно переходя от одного куста к другому, партизан начал приближаться к заветному огоньку. Когда до костра, а это был именно костер, оставалось всего метров триста, Евгений изучил обстановку в бинокль. У костра сидели всего два крестьянина, больше поблизости никого не было. Положившись на удачу, Женя вышел из своей засады и отправился к ним. Встретили его приветливо, без страха. На радость Евгению крестьяне оказались из деревни Извор, здесь они охраняли свои картофельные поля от диких кабанов. Евгения накормили, рассказали о своей нелегкой деревенской жизни. Вскоре к ним присоединился третий крестьянин, которого представили Жене как дядю Павла Полончака. Евгению показалось, что этот третий ведет себя как-то странно, много расспрашивает партизана о том, как здесь очутился, что делает, кого ищет. Но Женя, насторожившись, увиливал от ответа. Тогда увидев, что от юноши ничего не добиться, дядя Паша спросил напрямую: «А ты не из тех ребят, что десантировали недавно на нашу деревню?». Такой вопрос Евгения не удивил, он знал, что полицаи и венгры уже давно осведомлены о вторжении партизан, почему бы не знать этого и деревенским.
- Ну, из тех, — сказал Женя, наблюдая за реакцией крестьянина.
- А Мельникова, Малкина знаешь? — спросил дядя Паша, но видно было, что ему эта беседа, когда оба они друг другу не доверяют, не нравится.
- Конечно, знаю, ведь это мои друзья, которых я ищу! — словно обезумевший проревел Женя. — Где они, вы их видели?
- Совсем недавно заходили ко мне эти двое, рассказали о себе, взяли продуктов, — с облегчением в голосе от того, что не ошибся в человеке и не выдал чужому партизан, ответил мужик.
- А сейчас-то они где? — умоляющим голосом спросил Евгений.
- Недалеко отсюда. С правой стороны просеки, за речкой.
Места вокруг Извора уже были знакомы Жене, поэтому наспех попрощавшись с крестьянами, поблагодарив Павла за ценнейшую информацию, партизан кинулся на поиски друзей.
Уже начинало светать, а товарищей своих Женя так и не нашел: «Ну не мог же обмануть меня крестьянин, зачем ему это. Все равно ребята где-то в этих местах, но просто хорошо маскируют свою стоянку, ведь на то они и партизаны».

Женя решил присесть в траву, чтобы отдохнуть и перекурить. Но не успел он даже подкурить папироску, как из соседнего куста вылетел Илья Мельников с автоматом в руках:
- Женька!!! А я пошел на разведку и тебя чуть не пристрелил в потемках. Женька! Неужели ты живой?
С неописуемым восторгом Илья заключил Евгения в объятия. Его радости не было предела:
- Пойдем же скорее, я отведу тебя к нашим. Твое возвращение будет для всех потрясением.


Глава 9


Минут через десять Илья и Женя добрались до стоянки партизан. Евгений даже и не ожидал, что все его так любят. Отталкивая друг друга, ребята бросились обнимать своего товарища. Каждому хотелось лично удостовериться в том, что Женька цел и невредим, что у него нет серьезных травм, что с ним все в порядке. Евгений, хоть и валился с ног от усталости, все же мужественно выдержал все объятия, поцелуи и расспросы друзей. Он вдруг представил, сколько радости было бы у него, объявись тут Пронин или Баров.
Как только партизаны немного утихомирились, Женя сообщил им, что Михаил и Виктор погибли. Ребята уже знали это, но напоминание о потерянных бойцах расстроило их:
- Славные были ребята! — сказал Саша Патрикеев.
- Мы ведь уверены были, что ты, Женька, погиб вместе с ними. Мы места себе не находили. А теперь хоть тебя вернули, — всхлипывая, произнесла Рая.
- Да, ребята, терять друзей — самое сложное в жизни. С этим нельзя смириться. Главное, что память о них всегда будет жить в наших сердцах. Пройдет много лет, а мы будем помнить о них и рассказывать своим детям и внукам, что были такие отважные парни, которые отдали свою жизнь за наше с вами будущее.
После этих Жениных слов у всех на глазах появились слезы. Каждый в душе проклинал войну, унесшую жизни таких замечательных людей.
- Хорошо еще, что у вас нет потерь. Я так боялся, что вас не найду. А тут такая радость! Нашел, да еще и в полном составе! — воскликнул Женя.
Партизаны растерянно переглянулись. Надя же отвернулась от костра, уткнулась в рукав и разрыдалась.
- Женя… Три дня назад убили Стефана Цвечку. Было преследование, мы убегали, потом отстреливались. Пуля попала прямо в грудь, — от боли закрыв ладонью глаза, сказал Ваня Малкин.
Для Евгения это было очень тяжелым ударом. Снова он лишился друга. А сколько еще душ унесет война? Сколько переломает жизней? За что это людям? Женю опять охватило знакомое чувство бессилия: «Как все таки ничтожен и жалок человек. Для удовлетворения амбиций он способен на что угодно. Способен затеять войну, может без содрогания смотреть, как погибают миллионы людей. И все из-за жалкой цели — подчинить себе океаны и континенты. Зачем Гитлеру русская земля, пропитанная кровью защитников, усеянная их черепами? Почему огромная разрушительная сила дана именно такому жестокому человеку? Почему у меня нет такой силы, чтобы я в одиночку противостоял тирану?.. Наверное, потому, что сила содержится в самом русском народе. И вместе мы победим этого дьявола. Но скольких жизней будет стоить нам эта победа?».
Когда ребята немного отошли от пережитых потрясений, они выслушали рассказ Евгения о его двухнедельном рейде до Извора. Ильин предложил Жене на следующий день сходить в Красную Долину, на место боя и все там внимательно изучить, а потом начать разрабатывать план по переходу в другой район.
Наутро Ильин и Демус отправились к месту своей бывшей стоянки, к охотничьему домику на Красной Долине. За время пребывания в Закарпатье ребята уже научились ходить по горам, передвигаться не по азимуту, а по витиеватым горным тропинкам и при этом не сбиваться с маршрута. Благодаря этому, путь от Извора до Долины преодолели всего за семь часов.
На месте боя, с тех пор как Евгений покинул его, мало что изменилось. На стволах деревьев следы от пуль и гранат. Земля забросана щепками и высохшими ветками. На том месте, где когда-то стояли палатки партизан, теперь возвышались два холмика свежей земли. Это были могилы, в которых венгры закопали тела Пронина и Барова.


Глава 10


К утру следующего дня ребята вернулись из Красной Долины, доложили обстановку, и сразу начались сборы. Решено было с наступлением сумерек двинуться в путь. Партизаны очень тщательно готовились: чистили и проверяли оружие, ремонтировали одежду и обувь, поровну поделили патроны. Не забыли и самого главного — вечером пробрались к дяде Паше Полонча- ку и сердечно поблагодарили его за помощь, оказанную партизанам. А сразу от него отправились в дорогу.
Шли цепочкой на расстоянии метра друг от друга, чтобы в темноте нечаянно не наступить на пятки впереди идущему.
Шли по замысловатым горным тропинкам. Теперь, когда партизаны умело ориентировались в горах, такие переходы перестали быть трудностью. Передвигались только ночью или рано утром. Днем отдыхали и просчитывали дальнейший маршрут. Путь был проделан уже не маленький: прошли мимо Уклино, затем, не доходя до Ганковицы, свернули к реке Латорице. Дальше предстояло свернуть на восток, подыскать удобное место, чтобы перейти через горный хребет, а за ним форсировать речку Веча.
Партизан очень удивлял и радовал тот факт, что в этих местах не было засад, в деревнях не стояли военные гарнизоны, а крестьяне и пастухи, встречавшиеся на пути, были доброжелательны и гостеприимны. Около одной из деревень ребята познакомились с крестьянином Ковалем Иваном. Он оказался более грамотным, чем все остальные. Иван рассказал о ситуациях в ближайших селах, о том, какие территории не охраняются жандармерией, и дал партизанам много другой полезной информации.
Не успев отойти от села, ребята лоб в лоб налетели на венгерских жандармов. Началась перестрелка. В бой вступать было невыгодно — жандармов вдвое больше, поэтому решили отступать. Женю снова ранило в ногу. Пуля прошла насквозь, чуть ниже правого колена не задев кости. Подхватив раненого под руки, ребята несли его до тех пор, пока жандармы не отстали.
- Да, Евгений, не везет тебе на ноги, — сказал Ваня Малкин, осматривая рану.
- Почему всегда именно меня, именно в ногу? Нет в руку, например, я хоть бежать бы мог, — морщась от боли, произнес Женя.
- Нашел, чему завидовать. Ты должен думать: «а вот если бы меня вообще не ранили», а то «в руку», «в руку»…
Малкину кое-как удалось остановить кровотечение, но идти дальше Женя все равно не мог. Андрей разыскал Ковача и послал его за пастухами. Когда Иван привел пастухов, Ильин попросил их присматривать за Женей. А раненому объяснил: «Ты не обижайся, Жень, но дальше дорога неизвестная, на пути высокие горы. Мы сейчас уйдем без тебя, разведаем обстановку, найдем место для временного лагеря, а в понедельник, через три дня, вернемся за тобой. Я с пастухами договорился. Они завтра и послезавтра принесут тебе еду, а после уже и мы подойдем». Женя спорить не стал, не хотелось ему подводить отряд, заставлять ребят тащить себя. Малкин и Ковач отнесли Евгения в безопасное место, около ручья на горе Кичера-Робушка.


Глава 11


Два дня пастухи исправно приносили еду. Сидеть долго с Евгением они не могли, но все равно на некоторое время составляли ему компанию. Утром в понедельник Женя проснулся, как только начало светать. Подполз к роднику, попил чистейшей воды, умылся и пополз обратно в свое укрытие. Чтобы было на чем спать и сидеть, Женя положил у кустов свою меховую куртку. А когда подполз к ней, то заметил, что подкладка куртки, некогда белая и имеющая теперь сероватый оттенок, вся усыпана муравьями. Евгению стало любопытно, что же интересного нашли там насекомые. Он внимательно присмотрелся, а когда понял, то рассмеялся. Оказывается, муравьи вытаскивали из меха вшей, которых там было предостаточно, и тащили их в свой муравейник. Евгений был от всей души благодарен своим маленьким помощникам и не стал им мешать, а сел рядом на траву. Он не сводил глаз с тропинки. Вот-вот на ней должны были показаться его друзья.

Прошли еще одни сутки, но за Женей никто не явился. Евгений не знал, что думать. В голове он прокручивал массу вариантов: они заблудились, с ними что-нибудь случилось, задержались на дороге, но все эти варианты даже самому Жене казались неправдоподобными.
Партизан понимал, что раз договорились, значит, нужно ждать пока не придут, а с другой стороны, рана на ноге кровоточила, бинты насквозь пропитались кровью. Женя очень боялся, что начнется гангрена. Он внимательно изучил карту. Находился сейчас Евгений недалеко от деревни Лисичево, можно пойти туда и попросить помощи у жителей, но там могут быть полицаи. А с другой стороны от горы Кичера-Робушка, как показывала карта, находится небольшой хуторок. Туда-то и решил направиться Евгений. На ногах он идти долго не мог, поэтому пришлось ползти на четвереньках. Сделав всего лишь пару перекуров, расстояние в полтора километра Женя преодолел за три часа. Рана начала кровоточить еще сильнее, бинты почти сползли, от крови их можно было выжимать.
Не доходя до хутора нескольких сотен метров, партизан вытащил бинокль и стал изучать обстановку. Хуторок состоял всего из трех домов, но находились они далеко друг от друга. Женя привык, что в деревнях дома располагаются забор в забор, здесь же расстояние было не менее ста метров. Ближняя и дальняя усадьбы были ухоженными, с добротными деревянными домами, цветущими огородами. Средний домик был гораздо беднее:
бревна, из которых он сделан, грозили рассыпаться от времени и непогоды, а огородом начали завладевать мох и сорные травы. Евгений выбрал для посещения именно среднюю усадьбу. Еще из детских сказок Женя помнил, что бедные люди зачастую оказываются добрее и гостеприимнее своих богатых завистливых соседей.
Дождавшись сумерек, партизан украдкой, насколько позволяла раненая нога, подобрался к усадьбе. На его стук из дома вышел крестьянин, он окинул Евгения взглядом, быстро посмотрел по сторонам и сказал:
- Добрый вечер. Заходи, товарищ, скорее в дом, пока никто не увидел.
В доме их встретила жена крестьянина. Партизана она не испугалась, пока не увидела кровавое тряпье на его ноге:
- Да вы пораненый! — с ужасом вскрикнула она. — Садитесь скорее на стул. Боже мой, как вы все это терпите. Иван! Неси скорее воду, кипяти, а я пойду простыню найду, которую на бинты можно разрезать.
Ганна Юрьевна сделала Евгению повязку, а старые бинты постирала.
На улице было уже темно. Иван завесил окна и через каждые полчаса выходил на улицу, посмотреть, нет ли кого-нибудь возле дома. Он рассказал Жене, что соседи из двух остальных домов уже не раз выдавали солдат, бежавших из плена, жандармам. Партизан понял, что не ошибся в выборе дома.
Когда поужинали, Иван пошел еще раз на улицу, а Ганна стала укладывать детей спать. Женя огляделся по сторонам. В доме все чисто, аккуратно, но обстановка бедная. Самодельный грубый дощатый стол, кровать, вместо одеяла, простыни и подушки — свежее сено. В доме всего две комнаты: кухня и спальня. Живут эти люди тем, что Иван пасет чужой скот. У них самих только коза и три овцы. «Удивительные люди Иван и Ганна Метелега. Им почти нечего есть. У них нет нормальной одежды. Дом разваливается на глазах. А они радуются своему маленькому мирку. Наверное, потому, что живут честно. Чистая совесть для них лучше всякого богатства. А главная цель их жизни — достойно воспитать детей. Иван и Ганна знают, что их дети вырастут достойными людьми, потому что таковы их родители. Они не оставляют в беде человека, не идут на подлость», — думал Женя, наблюдая за тем, как Ганна Юрьевна укладывает детей спать.
С улицы вернулся Иван. Сказал, что Женя будет спать на стогу сена, там безопасней, чем в доме. Евгений взобрался на стог, стоящий за домом, и, вдыхая запах свежего сена, уснул.


Глава 12


Проснулся Евгений от петушиного крика. Сердце заныло. Давно, с тех пор как покинул дом, он не спал на сене и не слышал, как поют по утрам петухи, сообщая жителям о том, что наступило утро. Только теперь Женя в полной мере осознал, как соскучился по дому, по родителям, по милым деревенским будням. Чтобы не привлекать к себе внимание соседей, Евгений пролежал на стогу весь день. Лишь когда стемнело, зашел в дом. Иван был обеспокоен:
- Меня сегодня вызывали в жандармерию. Кто-то из соседей доложил, что ко мне заходил партизан. Я сказал, что это был лесничий, приходил попросить брынзы. Так жандармы сразу в моем присутствии позвонили лесничему, и он все подтвердил.
- А что, лесничий тоже обо мне знает?
- Как тебе такое в голову пришло! Наш лесничий — венгр, узнал бы, что тут у меня партизан, сразу бы помчался докладывать.
- Почему же тогда он соврал, что приходил?
- Так он и не соврал, он действительно заходил минут за десять до твоего прихода.
- Тогда нам просто повезло. Но все равно мне вас подставлять не хочется. Нужно уходить из этих мест. Вы такие добрые люди, я не вынесу, если с вами что-нибудь случится.
Сколько ни отговаривали Ганна и Иван партизана, Женя все равно решил, что жить будет в лесу, а к ним будет приходить только по вечерам, да и то не каждый день. В ту же ночь Евгений ушел. Он договорился с Иваном об условном знаке: если веточка у ворот лежит параллельно тропе, то можно входить, а если в сторону от тропы, то в доме чужие.
Днем Евгений отсиживался в лесу, а ночью приходил к Метелегам. Ночи напролет проводили они за разговорами. Ивану и Ганне интересно было знать, как живут люди в Советском Союзе. Женя долго смеялся когда Ганна рассказала ему, как она представляет себе «Катюшу»: страшная машина с шестнадцатью стволами, она уничтожает все, что попадается на пути. В своих разговорах Ганна, Иван и Евгений затрагивали очень много разных тем. Партизан полностью доверял своим новым друзьям, а потому тайн у них не было.
Быстро пролетели дни до следующего понедельника. Целые сутки просидел Женя у горы Кичера-Робушка, но за ним опять никто не пришел. Евгений потерял уже всякую надежду. Ночью он ломал себе голову, соображая, что могло случиться с группой, но ответа не находил. Оставаться долго в этих местах Женя не мог: «Нельзя же вечно брать продукты у Метелегов, им и так есть нечего, а тут еще я. У себя дома им меня опасно прятать. Ведь все-таки двое маленьких детишек, да и самим жить хочется. Решено, завтра пойду к Ивану и Ганне, поблагодарю их за то, что приютили, и попрощаюсь. А потом двинусь к линии фронта. Быть может, там найду своих». Больше всего Женю заботил один вопрос: «Имею ли я право уходить на фронт, если заброшен в тыл со спецзаданием?». Евгений очень боялся предать свое командование, но логично рассудил: «Здесь я остался абсолютно один, радиостанции у меня нет, значит, передавать сведения о врагах, как договаривались со штабом, я не смогу. Совершать диверсии в одиночку невозможно. Даже потому, что боеприпасов нет. Выходит, что с заданием справиться все равно не смогу. А раз так, то незачем сидеть на одном месте и ждать смерти, уж лучше идти ей на встречу».
На следующую ночь Женя пришел в дом к Метелеге попрощаться. Хозяева долго отговаривали Евгения от такого серьезного шага, но он твердо решил уйти. Со слезами на глазах партизан оставил своих спасителей, поклявшись, что если останется в живых, то обязательно их разыщет после войны.


Глава 13


Продвигаться Евгений решил в северном направлении. О местонахождении линии фронта партизан знал приблизительно, из газеты «Русское Слово», которую читал у Метелегов. Идти на север было очень трудно. На пути стояли горы, постоянно шли дожди, приближалась осень. Женя понимал: нужно торопиться. Иван и Ганна рассказывали ему, что осень в Карпатах жестокая. Часто льют дожди, очень быстро холодает. И если теперь Жене самым надежным укрытием служат густые буковые заросли, то скоро листва начнет опадать, и партизан будет как на ладони.
Одна из проблем — найти место для сна и отдыха. Для Жени самым большим страхом было оказаться застигнутым врагом во время сна. Когда идешь группой, то таких проблем не возникает, просто выставляют посты или дежурят по очереди. А как быть одному? Для ночлега Евгений выбирал место подальше от тропы, обычно яму от поваленного ураганом дерева. Но даже там он долго не мог уснуть: как только закрывал глаза, сразу начинали мерещиться звуки и шорохи. Снилось, что в таком положении его находят немецкие солдаты. Поэтому спал, крепко сжимая пистолет на груди, да и привык за последнее время спать очень чутко.
Чем дальше продвигался Женя на север, тем выше становились горы, тем труднее партизан их преодолевал. К началу сентября зачастили дожди, почти круглые сутки на склонах лежал густой туман. А тропинки в горах опасные: узкие и скользкие. Шел Женя обычно ночью и рано утром, пока не начинало светать, потому что днем можно было нарваться на патрули, особенно, рядом с деревнями, где охрана усилена.
От почти не прекращающихся дождей листва в лесу вся промокла, Евгению негде было даже присесть. Тогда он стал на ночевку забираться под раскидистые ветви ели, там было суше и даже теплее. Женя шел постоянно в мокрой и грязной одежде, мыться было негде, поэтому вшей становилось все больше. От этого все его тело покрыли фурункулы. Даже пошевелиться было больно, а впереди еще крутые подъемы и тяжелые горные тропы.
Во время всего перехода Женя питался только теми продуктами, которые взял у Метелеги. Каждые двенадцать часов он съедал по 50 грамм хлеба и по крохотному кусочку сала. Пытался найти в лесу ягоды, но было уже начало осени, поэтому ягоды почти отошли, а если и попадались, то червивые.
В первой декаде сентября Женя понял, что уже близко подошел к линии фронта. На вершине горного хребта нашел кисет с русской махоркой. Это могло значить только одно: здесь недавно были русские солдаты, потому что махорка еще не успела размокнуть. В душе у Евгения, наконец, забрезжил лучик надежды. Только теперь он понял, что, преодолевая этот путь, не слишком-то надеялся, что придет к своим. Скорее, он шел ради того, чтобы просто идти. Не стоять на месте, не зацикливаться на жалости к себе, а идти ради какой-то призрачной цели. Но теперь эта цель была настолько реальна и досягаема, что Жене снова захотелось жить, не терпелось увидеть советских солдат, а может здесь он даже найдет своих товарищей. От одной мысли о том, что скоро кончится его одиночество, его бессилие, Женю охватил неописуемый восторг.
Чем дальше заходил Евгений, тем уверенней становился его шаг. Через день до его ушей начали доноситься взрывы снарядов и грохот канонад. Теперь у Жени появилась надежда встретить на пути русских разведчиков. Это подгоняло его. Заставляло усилить шаг. Вскоре, когда уже явно слышались перестрелки, а ночью виднелось зарево от взрывающихся снарядов, партизан решил передохнуть. Устроившись на возвышенности, Евгений долго рассматривал карту, сверял ее с тем, что видел вокруг себя. Прислушивался к взрывам и определял расстояние до места боев. Ночью Евгений отправился туда, где, по его предположению, должны были находиться советские части.

Ночь выдалась на редкость ужасная. Как из ведра лил дождь. Женя не мог даже открыть глаза, чтобы посмотреть, куда идет, их сразу начинали хлестать дождевые нити. Только во время вспышек молний, когда небо раскалывала на мелкие кусочки ярко сверкающая паутина, Женя прищуривался, запоминал, куда нужно перебежать. Насквозь мокрый, захлебываясь дождевыми потоками, в разодранной цепкими ветвями кустарников одежде Евгений, собирая последние силы, шел вперед, к своей цели.
По его расчетам, стоило только перейти через холм, и внизу, в долине, он увидит лагерь советских солдат. При свете молнии Женя рассмотрел, куда бежать, рванул из последних сил… Последнее, что помнил Женя, — боль от вонзившейся в грудь колючей проволоки, звук сирены, свет молнии, гром, стрельба.




ЧАСТЬ VI


Глава 1


Очнулся Женя на бетонном полу каменного сарая — в лагере для военнопленных. Он был по пояс раздет, и двое солдат, видимо, медики, обрабатывали ему рану на боку. В ушах стоял страшный звон, голова раскалывалась от боли, ничего вокруг Евгений не слышал, все было как в тумане. Он попытался вспомнить, как оказался здесь. Помнил, что в темноте наткнулся на проволочное заграждение, сработала сигнализация, началась стрельба. Пулей Жене задело бок. Ранение было не глубоким, но партизан последние месяцы почти ничего не ел, болел, поэтому кровь плохо сворачивалась и постоянно сочилась из раны. Венгерские солдаты, обработав рану, ушли и оставили Женю лежать на холодном полу. Долгое время он не мог прийти в себя, но вскоре начал различать голоса, контузия почти прошла, только нестерпимо тошнило. И Женя, приподнявшись, обнаружил, что в помещении не один.
Помимо него, в комнате было еще человек десять. Пока Женя приходил в себя, он успел разобраться, кто есть кто. В дальнем углу сидели семеро человек. Улавливая лишь обрывки их разговора, Евгений понял, что это — перебежчики. Они хвалились друг перед другом, как хитро обманули своих командиров и переметнулись на сторону врагов. Слушать их Жене было противно, он не в первый раз за время войны встречал таких людей, но простить их не мог. «Простить — значит понять», — вспомнил Женя известную поговорку. А понять их он был не в силах.
В сторонке от них сидели еще три человека — сержант и двое солдат. Они, как и Женя, смотрели на тех семерых. По их хмурым, презрительным лицам, ненавидящему взгляду Евгений сразу же определил, что это — свои. Не в силах подняться, он подполз к ним:
- Давайте знакомиться, товарищи по несчастью. Вы как сюда попали?
Сержант, как видно, был рад, что новый пленный оказался не на стороне перебежчиков, и, подвинувшись, предложил Жене сесть рядом с ним на солому:
- Лучше не спрашивай, как я сюда попал. По чистой случайности, до сих пор себе простить не могу. Только еще раз убедился в том, что не всем можно доверять.
- Ну, со мной-то можешь быть уверен на сто процентов, я лучше сам умру, чем своих предам.
- Неважно, поверю я тебе или нет, главное, чтобы твоей истории поверили немцы на допросе.
- Да я даже не знаю, что им говорить. Скажу, что партизан, сразу расстреляют, а скажу, что солдат Советской Армии, начнут расспрашивать, из какой части, где размещаетесь и прочее.
- Так ты партизан! Да, трудно тебе придется. Партизан они ненавидят больше, чем простых солдат. Нужно тебя выручать.
- Да как ты меня выручишь? Я в ловушке. Буду просто молчать. Если честно, то уже хочется умереть, я сильно ослаб. За последние месяцы столько всего произошло. Душа мечется, как в клетке, просится наружу.
- Как ты смеешь сдаваться? — не на шутку разозлился сержант. — Нельзя ни в какой ситуации падать духом, ты должен хвататься за жизнь, цепляться за нее из последних сил, биться до последней капли крови. В общем, на допросе скажешь, что ты из моей дивизии, я тебе позже скажу номер. А будут спрашивать, где располагаются наши войска, скажи, что месяц назад отстал от своих и с тех пор шатался по лесу в поисках отряда.
- А если они мне не поверят? — все еще сомневался Женя.
- Номер дивизии они сразу проверят, а так как он правдивый, то ничего не заподозрят. А то, что ты отстал от отряда, они и проверять не будут. Стоит только посмотреть на тебя: худющий, весь ободранный, исцарапанный, больной.
Женя даже не знал, как благодарить своего спасителя. Он проникся уважением к сержанту: спокойный, выдержанный, рассудительный, здравомыслящий. «Надо же в одной комнате столкнуться таким разным людям. Те семеро — предатели, трусы. Они безлики и вызывают только презрение. А сержант по-настоящему предан своей стране. Благодаря таким людям, мы все еще не проиграли войну, не пали духом», — думал Женя, засыпая вечером на соломе рядом с сержантом.


Глава 2


На следующее утро пленных покормили — дали по чашке фасолевого супа и по куску засохшего хлеба. Женя, хоть и не ел уже давно, не смог проглотить ни ложки похлебки. Его тошнило, и все еще кружилась голова. Желудок сжимался и не хотел принимать в себя ни капли жидкости.
Сразу после кормления Женю увели на допрос. В комендатуре, в небольшом кабинете, сидели два венгерских офицера. Один из них что-то писал, появление в дверях Жени, сопровождаемого охраной, его явно не интересовало. Охрана протолкнула пленного в кабинет и прикрыла за ним двери. Второй офицер на чистом русском предложил Евгению сесть на стул. Началась беседа. Сначала офицер задавал Жене вопросы, показавшиеся ему нелепыми: кто по национальности, по вероисповеданию, дата и место рождения? А потом перешел к более серьезным вопросам: в какой части служил, где теперь часть, как и где попал в плен? Женя отвечал в соответствии с той легендой, которую придумал сержант. Офицер сразу куда-то позвонил и проверил все данные. Женины ответы его устроили, и больше задерживать пленного офицер не стал, правда, сказал, что в случае чего вызовет на повторный допрос. Венгр крикнул охранников, те снова увели Женю в сарай. Остаток дня прошел спокойно. Пленные просидели весь день в своей темнице, никто не приходил, не приносили даже еду.
Утром заключенных разбудили, вывели на улицу и распределили по машинам. Куда везли, никто не знал, даже спросить не у кого: охранники, венгры, не знали русского, а пленные венгерского языка. Везли очень долго. Из окна Евгений видел, что проехали несколько населенных пунктов, въехали в какой-то город, затем снова маленькие деревеньки, поселки, леса. Привезли военнопленных на берег какой-то реки.
Там был большой лагерь для заключенных. Огромная каменная крепость старинной постройки, вокруг высокие земляные валы и глубокие рвы. Сверху на земляном валу в несколько рядов натянута колючая проволока и проходит линия высокого напряжения.
Всех пленных разместили на втором этаже. Жене показалось, что он попал в старинный замок, в такой, который изображают в детских книжках: высокие полукруглые потолки; стены и пол из крупных, тщательно подогнанных и отшлифованных камней; маленькие окна с прочными, в палец толщиной, прутьями решетки. «Такую красоту испортили. И для чего? Чтобы создать лагерь для военнопленных», — с сожалением думал Евгений, осматривая средневековое сооружение. Только одна деталь сильно выбивалась из стиля замка — расставленные повсюду нары, а в проходах между ними постоянно ходили венгерские солдаты.
Кроме русских пленных, были еще французы, чешские летчики, румыны. Всех содержали в одинаковых условиях. Порядок был строгим, прогулки во дворе крепости разрешались только в определенное время, больше никуда из крепости отлучаться было нельзя. Весь день приходилось просиживать на нарах. Разрешали общаться друг с другом. Кормили заключенных три раза в день, рацион был небогатым, но и этому были рады.
Занимались весь день пленные кто чем мог. Евгений, быстро познакомившийся с несколькими офицерами, учился у них немецкому языку, которым те владели в совершенстве. Языку Женя учился не потому, что нечем было заняться, а потому, что надеялся на побег. Он знал, что даже самый дерзкий побег не приведет к цели без возможности общаться с местным населением. Охранники даже поощряли такие уроки. Хоть сами они и были венграми, но немецкий знали в совершенстве. Пример с Жени взяли очень многие заключенные, и вскоре большая часть пленных начала понемногу овладевать немецким языком.
Некоторые, кто язык уже знал, находили для себя другие занятия. Один из русских лейтенантов, бывший архитектор, в тайне от охраны разрабатывал проекты жилых домов послевоенной застройки. Часто, чтоб не видели венгры, он показывал проекты другим заключенным и спрашивал их мнение. Иногда Женя даже завидовал тому, с какой упоенностью описывал лейтенант картины послевоенной жизни, как детально он их представлял. Евгению же до этого времени даже не приходило в голову, чем он займется после войны, мысли о будущем казались ему нелепыми здесь, в стенах лагеря.


Глава 3


Жизнь в лагере была унылой и серой. Каждый день одно и то же. Заключенные изнывали. Новости с фронта не доходили, венгры же на такие вопросы не отвечали, но один сержант, знающий венгерский, во время прогулки услышал, как охранники разговаривали между собой о том, что войне скоро конец, русские стремительно отвоевывают территории и немецкое командование поговаривает о том, чтобы сдаться. Среди военнопленных эта новость распространилась быстро. У пленников появилась надежда на спасение, но к тому времени, как закончится война, всем хотелось быть вместе со своими друзьями, на Родине. Поэтому начали разрабатывать план побега.
Самый лучший выход придумал французский солдат. Он очень хорошо говорил по-русски, владел многими музыкальными инструментами. С собой всегда носил скрипку, даже когда его взяли в плен, он уговорил венгров оставить ему инструмент. И вот каждый день во время прогулки он стал устраивать концерты. Играл он восхитительно. Во время такого представления вокруг него плотным кольцом толпились заключенные. И даже охранники, давно не слышавшие столь прекрасной музыки, не отходили от исполнителя. На это и был расчет. Пока охрана упоительно слушала завораживающие звуки скрипки, несколько заключенных незаметно отходили рыть подкоп. Но выкопать его было не такой уж легкой задачей. Выброшенную из ямы свежую землю быстро бы обнаружили венгры, поэтому каждый, подходя к подкопу, набивал землей карманы, а потом выбрасывал ее в туалетную яму. Дело было долгим и трудоемким. Потом яму накрывали ветками и листвой и отправлялись обратно к толпе, мирно слушающей музыку. Так было каждый день. Настроение у всех заметно улучшилось. Но продолжалось это не долго.
В начале декабря, когда до долгожданного побега оставалось не так уж много времени, в крепость нагрянула конная полиция, жандармы, солдаты. Что произошло, никто из заключенных не знал. В лагере начался повальный обыск, через пару часов обнаружили подкоп. А комендант лагеря рассказал, в чем дело. Один из военнопленных, румын, пришел к нему накануне утром и, пообещав выдать очень важную тайну, попросил буханку хлеба. Когда комендант вручил ему хлеб, тот сказал, что русские готовят подкоп, решили бежать. Коменданту ничего не оставалось, как вызвать командование.
После обыска убитых горем русских, а их оказалось около 80 человек, вывели во двор крепости и, построив по группам в колонны, приказали идти за ворота крепости. Каждую группу окружало огромное количество полицейских, жандармов и солдат. Все военнопленные считали, что их ведут за ворота лагеря, чтобы расстрелять. Для многих это было бы счастьем. После провала побега дух пленников упал, в глазах снова появилась отрешенность, бессилие и равнодушие перед смертью.
Женя, в последнее время окрыленный мыслью о побеге, теперь снова вернулся на землю. «Ну почему так не везет? Когда ушел от Метелегов, двадцать дней шел по лесу, чтобы добраться до своих, а когда оставалось несколько сотен метров, нарвался на вражеский пост. Теперь, после нескольких месяцев пребывания в лагере, рухнул такой грандиозный план побега, придавив своими осколками сотню надежд на спасение. Почему так? В чем мы виноваты?»
Скоро заключенные, кто к радости, кто к огорчению, поняли, что их ведут не на расстрел. Через весь город их вывели к железнодорожной станции. Всех опять построили, пересчитали и начали рассаживать по вагонам. Старших офицеров посадили в пассажирские вагоны, а остальных раскидали по товарным. С Женей оказались Карезин, Сомов и Илов, с которыми за время пребывания в крепости он успел подружиться.
В вагоне не было ни печки, ни воды, ни продуктов. Всю ночь поезд простоял на станции, пленные в это время сидели в вагонах, и только раз их вывели на улицу по нужде, а потом приказали всем ложиться спать. Утром заключенные проснулись от того, что поезд тронулся. Но самое ужасное для себя открытие они сделали позже: теперь их охраняли ни венгерские, а немецкие солдаты. Они славились очень жестоким отношением к пленным и вскоре подтвердили это.


Глава 4


После трехдневного пути пленников высадили на станции и повезли на машинах в город Кайзерштайнбрук (Австрия). Там находился лагерь военнопленных «17А». Это была огромная площадь, обнесенная несколькими рядами колючей проволоки. На территории в строгом порядке располагались длинные одноэтажные бараки, тоже отделявшиеся друг от друга колючей проволокой под высоким напряжением.
Здесь к пленным было действительно другое отношение. Каждого записали, надели на шею металлическую пластинку с указанием названия лагеря и порядковым номером заключенного. Евгений оказался «номером 199608», безликой цифрой в серой массе пленных.
В бараке было невыносимо холодно. Кормили ужасно. Утром кофе с сахарином, днем баланда из травы или из нечищеной гнилой картошки. Почти ежедневно немецкие солдаты избивали пленников, чаще всего ради забавы.


Из окна барака по утрам Женя часто наблюдал, как на тележках за территорию лагеря вывозили трупы. Ничего ужасней Евгений в жизни не видел — это были скелеты, обтянутые кожей, люди, доведенные до изнеможения. Дистрофия была привычным явлением в лагере, но такого издевательства над людьми Женя не видел никогда прежде.
Голод, холод, болезни, моральное и физическое издевательство не выдерживали многие заключенные. Рассчитывая на это, почти каждый день в барак наведывались немецкие офицеры и агитировали пленных перейти на сторону Германии. Самые отчаявшиеся не выдерживали и покупались на те блага, которые сулили им немцы. Но таких набралось всего человек десять.
Бежать из лагеря было невозможно. Во-первых, барак находился почти в центре территории, во-вторых, никто не знал, как отключить напряжение, а без этого преодолеть колючую проволоку было нельзя, а в-третьих, на ночь включали прожекторы, которые освещали территорию так ярко, как днем солнце.
Поступающие в лагерь новые военнопленные приносили радостные известия: освобождена вся территория Советского Союза, идут бои за освобождение Польши и Чехословакии, боевые действия переходят уже и на земли Германии. Красная Армия стремительно приближалась к границам Австрии. Понимали это и немцы, поэтому было принято решение эвакуировать лагерь в глубь страны.


Глава 5


В начале апреля началась эвакуация. Бесконечная колонна изнеможенных, доведенных до отчаяния людей двигалась по пыльным проселочным дорогам. Кроме лагерной охраны, колонну сопровождали автоматчики с собаками.
Заключенные, как могли, помогали друг другу. Много болели. Не было ни воды, ни продуктов. Если кто-то был больше не в состоянии передвигаться и беспомощно падал на землю, его сразу же настигала пулеметная очередь. Евгению так тяжело не было даже в лесу. Там он был один, заботиться ни о ком не нужно было. Здесь же он видел, как от бессилия умирают люди, его недавние друзья, товарищи по несчастью. Женя мог идти самостоятельно, в этом было его преимущество, поэтому приходилось постоянно помогать больным, поднимать тех, у кого больше не хватало сил, и вынуждать их идти дальше. Шествие омрачалось еще и тем, что направление движения постоянно меняли: немецкие разведчики докладывали своим, что русские танки прорывают оборону то в одном, то в другом месте.
Чем дольше шли, тем больше трупов оставалось за спиной колонны. Поддерживало лишь то, что Советские войска были рядом, но надежда на спасение теплилась в душе не у многих.
И все же те, кому физическое и психическое состояние позволяло еще помышлять о побеге, готовились к нему. Изучив ситуацию, они пришли к выводу, что убегать надо рано утром, пока охрана поднимает спящих. И на десятый день перехода побег был осуществлен. На ночлег пленных разместили в очень удобном месте: слева открытая местность, справа река и кустарник, за ними горы. Сначала бежать решили только Демус и Карезин, но, услышав их план, свое желание высказали еще пятеро русских пленных летчиков.
Во время утреннего подъема стоял густой туман, поэтому ребята без труда сумели добежать до реки. Воды в ней оказалось не много, самое глубокое — по пояс. На другой берег решили не выходить, а продвигаться по течению, чтобы не оставлять следов для собак. Воодушевленные легким побегом, ребята прошли так километра четыре и только потом решились устроить перевал.
Тем временем поднялось солнце, туман начал рассеиваться, и становилось теплее. Беглецы, промерзшие в воде, теперь сидели на берегу и, удовлетворенно улыбаясь, купались в ласковых лучах солнца. Тишина и чистый горный воздух действовали на них успокаивающе. На некоторое мгновение Жене показалось, что все переживания и трудности позади, но, когда туманящий здравый рассудок восторг прошел, стало ясно, что теперь нужно составить план действий.
Такой большой группой идти было трудно, поэтому Женя предложил разбиться на маленькие. С ним все согласились. Получилось три группы: две по два человека и одна, где было трое: Демус, Семенюк и Карезин. Спорили только о том, в каком направлении двигаться. Одни хотели направиться к нашей линии фронта, другие — в Югославию, а Женя предлагал идти на запад: «Немцы все свои силы бросили на восточный фронт для борьбы с наступающей Красной Армией, поэтому там много фашистских солдат и мы быстро попадем в ловушку. А на западе немцы свой фронт открыли, если пойдем туда, то попадем к англичанам и американцам, а они наши союзники. Надеюсь, прокормят».
Но ссориться из-за направления движения беглецы не стали. Каждая группа направилась туда, куда считала нужным.
Группа, в которой был Евгений, взяла курс на запад. Чтобы не попасться снова в лапы немцев, приходилось идти по горным тропам, а населенные пункты обходить. Продукты добывали в одиноких усадьбах, стоявших на окраинах деревень и сел: ночью бесшумно проникали в погреб или кладовую и брали все самое необходимое.
Вскоре ребята оказались в районе города Зальцбурга. Карты у них не было, куда шли все это время, понимали лишь приблизительно, ориентируясь по звездам. Но нужно было обязательно знать, не переместилась ли за время их похода линия фронта, да и вообще, хотелось быть в курсе всех новостей. В сам город ребята идти боялись, но решили заглянуть на железнодорожную станцию, послушать разговоры немецких солдат и простых жителей. И уже на основе этого составить для себя план дальнейших действий.
Глава 6
На станции было очень много народу. В основном, военнопленные, их загружали в вагоны, готовили к отправке куда-нибудь подальше от приближающейся линии фронта. Ребята встали у здания вокзала и наблюдали издалека. Каждый вспоминал, как сам недавно был среди таких же мучеников. В нескольких метрах от ребят на скамейке сидел мужчина с портфелем. Понаблюдав за ними, он по-немецки спросил:
- Ребята, а вы русские?
- Да, — ответили беглецы, насторожившись.
- Вы, наверное, пленные из того лагеря, — немец указал рукой на платформу, где формировался состав с заключенными.
- Да, — снова ответили ребята.
Они лихорадочно соображали, что это мог быть за человек. Немец ничего больше не сказал, лишь тяжело вздохнул, обхватил руками стоящий на коленях портфель и уткнулся в него головой. Ребята растерянно переглянулись. Они уже готовы были на вопрос немца, почему они не в вагонах вместе со всеми, бежать куда глаза глядят, а он вдруг повел себя как-то странно.
- А почему вы спрашиваете? — не выдержал Евгений.
- Мою квартиру разбомбили американские летчики, снесло крышу. Теперь все вещи из нее надо перенести в подвал. Я просил ваших начальников дать мне для работы кого-нибудь из пленных, а они отказали, — не поднимая головы, ответил мужчина.
- Так возьмите нас, — в один голос воскликнули ребята.
- А вас охрана отпустит? — с надеждой спросил немец.
- А вы их не спрашивайте, если что, скажете, что мы вам угрожали, пытались убить.
Немцу такая идея не понравилась. Он долго сопротивлялся, но беглецы упорно настаивали на своем. В конце концов мужчина согласился: «Пойдемте, но, если что, пеняйте на себя».
Ребята были довольны таким стечением обстоятельств. Им было понятно, что война вот-вот закончится, они могут не успеть дойти до линии фронта. А теперь было два варианта: либо уговорить немца спрятать их до прихода Красной Армии, либо выяснить у него точное нахождение линии фронта, чтобы не идти наугад.
Немец, до сих пор сомневаясь, правильно или нет он поступает, все же повел ребят в город. Только вышли со станции, перед ребятами раскинулось жуткое зрелище: весь город лежал в руинах. Лишь в некоторых домах сохранились первые и вторые этажи. В развалинах копались жители города, разбирали обломки, искали погибших. На обочинах тротуаров лежали тела тех, кого удалось вытащить. Эти картины потрясли Женю до глубины души: «Они, конечно, наши враги, но ведь мирные жители ни в чем не виноваты. Зачем же было бомбить их дома? Они тоже люди, тоже хотят жить, и кто их знает, может, они совсем не хотели этой войны, не поддерживали ее. Здесь тоже есть матери, потерявшие своих мужей и сыновей, есть дети, оставшиеся без родителей. Почему же война такая несправедливая? Она выгодна только тем, кто ее затеял, а остальным приходиться расхлебывать последствия».
Немца все происходящее вокруг мало волновало. Он шел очень быстро, постоянно оглядывался и, наверное, уже жалел, что взял с собой пленных. Но до нужного места добрались без происшествий. Мужчина завел ребят на второй этаж полуразрушенного двухэтажного здания, и они остановились перед дверью с ажурной металлической решеткой. На двери висела табличка. Женя прочитал вслух:
- «Дипломированный инженер Бройтигам»… Это вы?
- Да, — коротко ответил немец, открывая дверь.
Он запустил ребят в квартиру, все внутри было засыпано щепками, камнями, песком, большая часть потолка отсутствовала. Наверное, крышу снесло взрывом. Бройтигам дал задание: нужно было перенести всю мебель в подвальные помещения. Ребята тотчас принялись за работу. Они были ослаблены, больны, поэтому вещи перетаскивали медленно, постоянно делали перекуры. И лишь к вечеру закончили свою работу.
Когда ребята управились, немец дал каждому по буханке белого хлеба. По тем временам это было целое состояние. Потом Бройтигам пригласил ребят попить чаю все в том же подвале. Теперь у них была возможность поговорить.


Глава 7


Бройтигам сообщил много полезной информации. Он сказал, что линия фронта всего лишь в семидесяти километрах, на востоке, а на западе, на таком же расстоянии, находятся американские войска. Но кто из них собирался войти первым, немец не знал. Расположение фронтов Бройтигам показал ребятам и на карте, которая была у него. Беглецы понимали, что такое большое расстояние за несколько дней им не преодолеть, поэтому решились попросить помощи у немца:
- Оставьте нас в этом подвальном помещении, пока в город не войдут кто-нибудь, хоть русские, хоть американцы. Тогда мы будем в безопасности и уйдем, — попросил Сергей Семенюк.
От такого предложения Бройтигам категорически отказался. Сколько ни упрашивали его ребята, результат был тот же. Огорченные, беглецы уже собрались уходить, как немец вдруг соскочил со своего места и решительно сказал:
- Не могу я вас оставить на произвол судьбы. Понимаете, у меня брат в плену, в вашем плену. Как посмотрю на вас, сразу его вспоминаю. Я помогу вам, обязательно помогу, вдруг у вас на Родине какой-нибудь добрый русский поможет ему.
Только теперь ребята поняли, почему Бройтигам странно к ним относился: не выдал ни начальству лагеря, ни жандармам, пока шли по городу. Им стало его жаль. Они сказали немцу, что брат его обязательно вернется. Зная, что дома его так ждут, он прорвет тысячи заграждений, чтобы вернуться на Родину. И если он хороший человек, то русские обязательно ему помогут. Нужно только верить.
Бройтигам предложил спрятаться в его лодочном сарае, что находится на окраине города, и там дождаться прихода русских или союзников.
Ребята согласились. Задуманное решили не откладывать и этой же ночью двинулись в путь. Бройтигам заверил ребят, что если они не будут привлекать внимание, то их никто не остановит. Все заняты другими делами: кто разгребает руины в поисках родственников, а кто эвакуируется из города, предчувствуя скорое вторжение Красной Армии. На улицах города действительно было шумно и беспокойно, еще хуже, чем днем. На компанию никто не обращал внимания. Главное — обходить жандармов, что ребята успешно и делали.
Для того чтобы выбраться за город, пришлось даже ехать на электричке. Больше всего этой поездки боялись беглецы, Бройтигам был спокоен настолько, насколько позволяла ситуация. Он лишь попросил ребят садиться в вагоне по одному и не разговаривать, чтобы никто не догадался, что они — русские. Посоветовал прикинуться глухонемыми. Ребята сделали все так, как он сказал.
Уже под утро были у лодочного сарая, про который говорил немец. Он оставил ребят там, попросил вести себя тихо, потому что рядом дорога, а сам вернулся к себе домой, пообещав прийти на следующий день.
Сарай стоял на четырех сваях недалеко от берега озера. Лишь на одной половине помещения был пол, во второй половине стены уходили глубоко под воду, а на воде тихо покачивалась лодка и водный мотоцикл. Ворота открывались прямо на озеро. Там, где пол отсутствовал, сквозь толщи воды было видно дно: чистые, аккуратные, как на подбор, камешки.
Сидеть запертыми в сарае оказалось страшновато. По дороге, о которой говорил Бройтигам, постоянно с невыносимым грохотом шли танки, мчались машины. Ребята даже не знали, что там за шоссе. А немец пришел только на второй день, когда ребята уже начали волноваться. Он извинился, что не пришел раньше, сказал, что поблизости было много солдат и он не смог бы пробраться. Принес ребятам по небольшому кусочку хлеба и по огурчику. Видимо, у него больше ничего не было, потому что все давали по карточкам. Еще он сообщил радостную новость: американцы были совсем близко. Ребята попросили Бройтигама больше не рисковать и не приходить к ним, пока это опасно. Немец согласился и в следующий раз пришел только через четыре дня.


Глава 8


Ребята были уже абсолютно истощены. Не могли подняться, смотрели друг на друга с ужасом. У всех начальная стадия дистрофии, силы покинули. Только кожа и кости. Женя, лежа на полу, с трудом приподнял руку: почерневшая, тонкая, как у ребенка. Он посмотрел на лежавшего рядом Карезина и, увидев его жгуче-черные, живые глаза на истощенном, как у мертвого, лице, ужаснулся. Он понимал, что выдержит не больше двух дней, да и друзья его были не лучше. Но теперь умереть ему было не страшно. На сто процентов он был уверен, что война выиграна, и был горд за то, что внес свой вклад в эту победу.
Последние годы оказались очень тяжелыми и в корне изменили жизнь Евгения, да и его самого. Внезапно вырванный из детства, теперь, в двадцать один год, он чувствовал себя стариком. Много повидавшем на своем веку, исчерпавшим все свои силы и знания, но прожившим отведенное ему время достойно.
Женя вдруг вспомнил лагерь и пленного лейтенанта, рисующего проекты послевоенной застройки. На душе стало радостно и приятно. Впервые за годы войны Евгений почувствовал полное умиротворение и ощущение спокойствия. Нет, умирать было не страшно.
Дверь в сарай с громким лязгом распахнулась. В помещение влетел с радостной улыбкой Бройтигам:
- Ребята, я привел американцев. Вы свободны!!! — закричал он, но, увидев состояние друзей, осекся. Он подбежал к каждому из них:
- Ребята, крепитесь, крепитесь, — тормошил он их.
Беглецы, слышавшие каждое слово Бройтигама, пытались подняться, но собственное тело не слушалось их.
В это время в сарай зашли пятеро американцев. Увидев русских солдат, они заплакали. Потом взяли каждого на руки и вынесли на улицу. Бройтигам бежал рядом с ними и говорил:
- Гарнизон капитулировал, вывесили белые флаги, американские войска вошли в город. Вы спасены! Война закончилась!
Ребят отвезли в лагерь к американцам. Их определили режим питания, и уже к вечеру следующего дня они смогли вставать на ноги. Друзья не знали, какими словами отблагодарить американцев за свое спасение, были только эмоции, слезы, чувства, не доступные для объяснения через переводчика. Но солдаты поняли все так.
Несмотря на безграничную радость, затмившую все на свете, ребята не забыли и про Бройтигама. Они пообещали ему, что как только вернуться на Родину, то сразу напишут письмо в правительство с просьбой освободить его брата. Для немца это было самой большой наградой, он так за последние дни привязался к ребятам, что безоговорочно верил им.
В лагере американцев друзья пробыли не больше недели, потом приехала репатриационная комиссия. И началось долгое, болезненное после всего пережитого возвращение на Родину. За плечами осталась война. Сойдя с поезда и уверенно ступая по родной земле, Женя думал: «Я был прав, мама меня дождалась. Верила, поэтому и дождалась. Я теперь совсем другой, но она быстро привыкнет видеть во мне не только ее маленького сынишку, но и своего защитника.
Да, за плечами долгие годы войны, но жизнь на этом не кончается. Столько предстоит еще всего сделать, столько узнать. Война посеяла огромное количество секретов и загадок, ответы на которые мне придется найти. Например, куда делся поезд с госпиталем, а самое главное, наша диверсионная группа, не вернувшаяся за мной. Я всех их найду, теперь, стоя на родной земле, я клянусь, что найду всех своих друзей, оставшихся в живых. И мы начнем эту жизнь вместе».