Николай БАШМАКОВ
БУМЕРАНГ ИЗ ЮНОСТИ

Книга прозы


Рассказы о войне

Моё поколение, родившееся сразу после окончания войны, росло в период, когда слишком свежи были воспоминания о Великой Отечественной. Когда ещё живы были наши отцы и матери, прошедшие эту войну. Слушать рассказы фронтовиков и играть в войну для нас было так же естественно, как для современных ребят проводить свободное время за виртуальными компьютерными «сражениями». Возвращаясь, с помощью волшебного бумеранга, к детству и юности, хочу предложить читателю несколько рассказов, написанных по воспоминаниям участников этой Великой войны.


ЗАПЛУТАВШИЙ ОРДЕН
Моим родителям, прошедшим Великую Отечественную войну, посвящаю.

Дойти до Риги ему не довелось, хотя оставалось каких-то тридцать километров. Войска Первого Прибалтийского фронта наступали на Ригу с юга, но прорвать с ходу заблаговременно подготовленный рубеж не смогли и перешли к обороне.
Борис, пользуясь относительным затишьем, сидел в блиндаже и кимарил. Это слово, как никакое другое, передавало выработанное на войне состояние чуткого сна. С виду — сидя спал, а на деле в полудрёме сумбурно вспоминал, размышлял и отгонял назойливые мысли о еде.
По всему было видно, немцы решили дать серьёзный бой. Подтянули свежие резервы, дальнобойную артиллерию. Лупят такими снарядами, что земля, как при землетрясении, гудит. Если попадут в блиндаж, три наката брёвен не помогут. Два дня назад попали в полевую кухню. От кухни, старшины и поваров осталась лишь глубоченная воронка. Такая же участь постигла и полковой склад. Знает немчура, куда ударить побольнее. Видно, посадили где-то опытных корректировщиков.
А много ли голодным навоюёшь? Чем бы ни был занят, а мысли всё о ней любимой… О жратве. Вчера подвезли сухой паёк из дивизии, но очень уж скромный. Съели за один присест и не наелись. А на нейтральной полосе, словно издевательство, сад с крупными, видимыми невооружённым глазом яблоками. Можно было ночью сползать, но ротный под угрозой — отдать под трибунал — запретил.
На нейтралке каждую ночь гибнут разведчики. Четыре ночи ползают за языком — и всё без толку. Немцы уже не те, что в начале войны. От напыщенного превосходства и пренебрежения к противнику не осталось и следа. Им постоянно мерещится наступление русских и, чтобы не прозевать, наставили в нейтральной полосе передовые посты. На них разведка постоянно и натыкается.
Вот и приходится Борису отговаривать друзей от затеи поживиться яблочками. Лучше пару дней поголодать, чем под конец войны загреметь под трибунал или получить в лоб дурную пулю.
Он — самый молодой во взводе, но самый обстрелянный. Два месяца исполняет обязанности помощника командира взвода. Фактически командует взводом — взводного убили в самом начале наступления.
На фронте — с декабря сорок первого, когда их дивизию, сформированную в городе Кунгуре, кинули в наступление на Калининском фронте. Почти три года шёл он от старинного города Тверь, переименованного в Калинин, до Риги. Повидал за это время столько, что на целую жизнь хватит. Воевал постоянно на передовой, за вычетом времени, проведённого в госпиталях. Ранили четыре раза. Все ранения средней тяжести и тяжёлые, на лечении находился долго. Может, потому и жив до сей поры. Из его сверстников редко кто дожил до сорок четвёртого. Ребята, родившиеся в двадцать третьем году, встретили войну в качестве новобранцев. В сорок первом многие погибли в первый месяц или попали в плен. А ему повезло. День рождения в августе, призвали только осенью. В их роте из сверстников у него только ротный, старший лейтенант Бобров. Боброва после ранения в сорок первом направили в военное училище, так и стал офицером.
Бобров — парень что надо. Требовательный, но простой. Не кичится званием и должностью, не стесняется носить солдатскую пилотку. Орденами и медалями не брякает. Немцы умеют выбивать офицеров и опытных солдат с наградами на груди. Новый командир взвода, пришедший месяц назад из училища, повоевал совсем немного. Во время затишья решил покрасоваться и надел фуражку. Тут же попал на глаза немецкому снайперу.
У Бориса всего одна медаль «За отвагу», полученная в сорок втором. Поэтому снайперов он особо не боялся. Бобров, который имел два ордена и две медали, не раз допытывался, почему у него только одна награда. А что он мог сказать? Воевал не хуже других, иногда даже лучше. Трусом никогда не был. Не раз обещали представить и к медали, и к ордену. Один командир даже Героя сулил «дать». Но всё это перед боем, а после боя — как всегда. Как-то так получалось, после очередного геройства — очередное ранение. А то сам командир погибал или попадал в госпиталь. Иной просто забывал о своём обещании. Ну да бог с ними, с медалями. Главное — живой, и война к концу катится.
А есть страсть как хочется… И сад этот на нейтральной полосе действует всем на нервы. Друзья-сослуживцы долбят Бориса без остановки. Особенно напирает Гришка Букин. Не может спокойно смотреть на яблочное изобилие. Парень из Рязанской области, вырос на яблоках. В детстве почистил столько садов… Гайдаровский герой Квакин ему в подмётки не годится. Гришка второй день хвастает своим богатым опытом и доказывает, что способен очистить любую яблоню, при этом не потревожить спящую в десяти метрах собаку.
Не отстаёт от него и Иван Ощепков. Здоровяк с Урала. Яблоки первый раз попробовал здесь, на фронте, а туда же. Хотя этого понять можно. Его мощный организм всегда есть хочет. Даже тогда, когда проглатывает двойной паёк.
Иван с Гришкой и прервали «сладкий сон» Бориса. Как всегда, напористо и энергично речь держал Григорий:
— Эй, командир, хватит дрыхнуть! Начальник обязан кормить своих подчинённых, а ты мышей не ловишь. Мы пришли тебя предупредить: поползём самовольно! Если повезёт, с яблоками вернёмся. А нет, тебя не сдадим! Скажем, наша личная инициатива была.
В ту же дудку подпел и Иван.
— Поползём сразу, как стемнеет. Немцы привыкли, что разведчики лазят в самую глухую пору, и с вечера ждать не будут. Нам, главное, просматриваемое поле проскочить, а в самом саду деревья прикроют.
Доконали они Бориса. Может, молодость подвела, а может, самому так сильно хотелось есть, дал слабину и согласился. Но отпустить ребят одних не мог. Принял решение ползти с ними. В случае провала за самовольную вылазку отвечать так и так ему.
Распределили обязанности. Григорий — сборщик, Иван таскает мешки, а Борис наблюдает за обстановкой и в случае чего прикрывает. Как стемнело, поползли. Благополучно миновали открытый участок и заползли вглубь сада. Григорий и Иван работали бесшумно. Быстро набирали яблоки в мешки. Борис выполз на край сада со стороны немцев и наблюдал. Всё было спокойно. Вдруг наткнулся на телефонный провод. Провод шёл со стороны немецких окопов на край сада, в ту сторону, с которой они пришли. Наверное, там передовой пост. Он похолодел. Их группа проползла в нескольких десятках метров от засады. Видимо, немцы действительно не ждали «гостей» в столь раннее время. Сделать это на обратном пути с полными мешками вряд ли удастся. Фрицы расстреляют их, как куропаток.
Борис подполз к Ивану с Григорием и рассказал о «сюрпризе». Они посовещались. Решили двигаться вдоль провода, тихо обезвредить немцев и только потом ползти в свою траншею.
Проползли немного и услышали чужую речь. Немцы негромко переговаривались. Они не могли и подумать, что противник у них за спиной. Судя по всему, их было двое. Борис молча показал пальцем: «Я — левого, Григорий — правого, Иван остаётся на месте».
Подползли ещё ближе, вскочили и молча кинулись на притаившихся в окопах для стрельбы лёжа немецких солдат.
Обезвредить без шума не получилось. Не было навыков, которыми владели разведчики.
За время войны Борису несколько раз приходилось драться в рукопашную. Особенно ожесточёнными такие схватки были в начале и середине войны. Немцы дрались до победного. Поэтому компромисса не было: или ты его, или он тебя. В конце войны ситуация начала меняться. Отборные кадры вермахта война перемолола. Стали чаще попадаться соперники из обычных немцев, которые предчувствовали близкий конец войны и, как все нормальные люди, хотели жить.
В этот раз Борису повезло. Немец попался долговязый, но силой и отвагой явно не вышел. Едва Борис на него навалился, он вытянул руки вперёд и загнусавил:
— Нихт тотен! (Не убивайте), Гитлер капут!.. Нихт тотен!..
— Не буду я тебя убивать! В плен пойдёшь…
А Григорию пришлось туго. Его противник успел повернуться к нападавшему лицом. Они схватили друг друга в охапку, пыхтели, ругались каждый на своём языке, крутились, пытаясь прижать один другого к земле. Видимо, сидевшие в передней траншее немцы что-то услышали. В воздух взлетели осветительные ракеты, и дня острастки тут же треснула автоматная очередь. К счастью, с немецкой стороны их видно не было, прикрывал сад.
Немец оказался сильнее. Прижал Григория к земле, выхватил нож и всадил бы его в рязанского паренька, если бы не подбежавший на шум Иван. Тот не промедлил. Ударом сбоку врезал «гансу» прикладом по шее. Голова немца кувыркнулась набок, тело обмякло, готовый вонзиться в противника нож выпал из руки.
Борис подобрал автоматы немцев и скомандовал:
— Уходим бегом! Я с языком вперёд, вы прикрываете! — и повернулся к лежащему на земле немцу. — А ну, ганс, ауфштейн, и бегом в плен!
— Я, я, я, — послушно вскочил немец и, подняв руки вверх, торопливо побежал в сторону русских позиций.
Борис бежал рядом. Следом, волоча мешки с яблоками, Григорий и Иван. Они не добежали несколько десятков метров, когда немцы по-настоящему всполошились. Взлетели осветительные ракеты, зарокотал пулемёт, затрещали автоматные очереди. Теперь они были на открытой местности. Опытные Иван с Григорием моментально упали на землю, а немец продолжал бежать. Борис в три прыжка догнал его и повалил на землю. Падая, почувствовал острую боль в правой лопатке. Когда огонь стих, из передней траншеи подползли свои ребята. Помогли доползти Борису и немцу. Григорий и Иван приползли сами и приволокли мешки с яблоками. Григорий тоже получил лёгкое ранение. Пуля прошила мякоть руки, не задев кость. Почистить сад тихо не получилось. Вылазка закончилась большой оглаской, и спасший Григория Иван ворчал:
— Видно на роду, Гришка, тебе написано пострадать сегодня. Это тебе в отместку за большую любовь к яблокам! А вот Борька терпит мучения из-за тебя, хвастуна.
— Это чё я нахвастал? — тут же завёлся Григорий. — Яблок-то ведь набрал, как обещал.
— Набрать-то набрал, но какой ценой? «Собаку в десяти метрах не потревожу», — передразнил его Иван. — Разбудил всю округу! Теперь придётся отчитываться!
Прибежала медсестра Варя. Бориса затащили в блиндаж. Рана была сквозная, из неё обильно текла кровь. Раненый был в полном сознании, не стонал, но по лицу текли слёзы. Варя принялась аккуратно стягивать гимнастёрку и одновременно утешала:
— Больно да, Боренька? Потерпи, милый, сейчас перевяжу, станет легче.
— Не плачь, Борис! — поддержал её и годившийся им в отцы пулемётчик Семён Прохоров. — Ты настоящий мужик! Терпи…
— Да не от боли я плачу, — тихо отвечал раненый. — Это у меня пятое ранение, бывало и больнее. От радости слёзы текут, наверное! Война к концу идёт! Неужто живым останусь?
— Обязательно останешься. Терпи, сейчас я тебе рану обработаю, чтобы не загноилась.
Борис смотрел на медсестру с теплотой и нежностью. Всё-таки, когда делает перевязку девушка, боль переносится легче. Вроде бы как-то стыдно проявлять слабость перед слабым полом. Хотя какой он «слабый»? Вон, какую войну и в тылу, и здесь на передовой тащат.
— Варя, меня, наверное, отправят в тыл. Пришлю адрес, напишешь мне?
— Обязательно напишу, Боренька.
Варя споро принялась за перевязку. Она была старше Бориса на два года. Эта хохотушка и оптимистка ему сильно нравилась. Он и сам обладал хорошим чувством юмора. Несмотря на молодость, был прекрасным рассказчиком. В часы затишья мог так изложить какой-нибудь рассказ Чехова, что сослуживцы катались от смеха.
Варвара тоже поглядывала на молодого помкомвзвода с интересом, но между ними так ничего и не возникло. Соперником у него был не кто-нибудь, а ротный. Старший лейтенант Бобров очень ревниво оберегал девушку от любых поползновений со стороны подчинённых.
Он и прибежал в самый разгар перевязки и, невзирая на ранение, потребовал немедленного доклада.
— Что у вас тут за стрельба, помкомвзвода?
Борис не стал ничего скрывать. Бобров не дослушал до конца и пустился в крик:
— Ты что, мать твою…?! За самовольную вылазку тебя не в госпиталь надо, а под трибунал! Яблочек они захотели. Я сам два дня не ел и, ничего, терплю.
— Да не орите вы, товарищ старший лейтенант. Мы вместе с яблочками языка притащили! С Иваном в траншее сидит. Покладистый, всё, что знает, расскажет…
— Так что ж ты о главном молчишь?! — Бобров выскочил из блиндажа и через некоторое время заскочил обратно. — Я в штаб полка. Боря, не вздумай никому ляпнуть, что вы за яблоками полезли. Говори — я приказал. Сошлюсь на приказ комдива: использовать любую возможность для взятия языка. И предупреди всех своих!
Возле выхода ротный внезапно остановился и закончил инструктаж.
— Да, яблоки разделить на всю роту! Иначе нажрётесь на голодный желудок и обгадите все траншеи.
Чуть позже, когда раненые уже были подготовлены к отправке в медсанбат, Бобров вернулся и похвалил Бориса.
— Молодец! Вовремя притащил языка. Теперь командование знает, кто против нас стоит.
Мысли Бориса были уже далеко от родного полка. По ране чувствовал: его отправят в тыловой госпиталь. Но природное любопытство заставило задать вопрос:
— Скажите кто, если это не страшная военная тайна.
— Да нет, чего тут скрывать. Часть из-под Таллина. Остатки оперативной группы «Нарва». Эстонию освободили, а эти из-под удара Третьего Прибалтийского успели удрать сюда. Так что нам придётся прогрызать их оборону. А может, перекинут на новое направление. Решение будут принимать наверху.
— Для солдата всё равно. Хрен редьки не слаще…
— Это точно. Ты давай лечись. Обязательно представлю тебя к ордену и ребят не обижу. Воюешь хорошо, и языка очень нужного приволок. Комбат и командир полка не против. А то бегаешь всю войну с одной медалью.
Борис скептически ухмыльнулся:
— Мне уже столько раз обещали и столько же раз забывали… Так что отношусь к этому спокойно. Главное — дело своё делал и шанс получил живым остаться.
Ранение у Бориса оказалось тяжёлым, и его отправили в тыловой госпиталь в Калинин. Варя не обманула, и за четыре месяца до окончания войны он получил от неё письмо. Их тогда сразу перебросили на Мемельское направление. Наступление было успешным, вышли к Балтийскому морю и всю немецкую группу «Север» отрезали от Восточной Пруссии. Варя передавала привет от Ивана и других знакомых однополчан. В самом конце сообщала печальную весть. Под Мемелем, буквально через три недели после их вылазки за яблоками, погиб ротный, старший лейтенант Бобров.
Мысль о том, что и на этот раз он остался без ордена, заглушили боль и сожаление. Не стало ещё одного ровесника, хорошего парня и настоящего командира. С ним Бориса связывали не просто совместная служба, отношения подчинённого и начальника, а нечто большее, имя которому — боевое братство.
Больше писем от Вари он не получал. Уже позднее, случайно встретив однополчанина, узнал: Варя завершила войну благополучно. Вышла замуж за офицера и уехала с ним на Дальний Восток.
Борис, пока лежал в госпитале, тоже времени не терял. Познакомился с симпатичной санитаркой Тоней. Антонина была его ровесницей. В действующей армии не воевала, но пороху понюхала. В сорок первом восемнадцатилетней девчонкой работала на устройстве оборонительного рубежа перед городом. Отрывали противотанковые рвы, траншеи и ходы сообщений. Под ежедневными обстрелами и бомбёжками с самолётов, ночуя на сырой земле без тёплой обуви и одежды, она чудом выжила в этот страшный период. А после освобождения Калинина — непрерывная работа по уходу за ранеными в госпитале. Сколько страданий, горя, окровавленных бинтов за годы войны ей пришлось увидеть. На её глазах мучились, часто превращались в инвалидов или умирали от тяжёлых ран молодые и старые, мужчины и женщины. Всё это ложилось тяжким грузом на неокрепшую психику молодой девчонки. В её возрасте самое время влюбляться в парней и всею душой любить. Она не могла этого себе позволить. К мужчинам относилась абстрагировано, как к тяжело больным пациентам. Как к людям, которые завтра должны вернуться на фронт и умереть дня того, чтобы не умерла их общая Родина.
И только когда повеяло мирной жизнью, встретив Бориса, она оттаяла и впервые увидела в раненом молодого красивого парня. У них случилось то, что называют большой любовью. Незадолго до Победы Бориса комиссовали. Он уехал в родную деревню на Урал, а после окончания войны забрал туда же и Антонину. Она родила ему троих детей, которых они вырастили и выучили. Солдат с израненным телом, но сильный духом, также добросовестно работал, как и воевал.
Однако дожить до пенсии у Бориса не получилось. Война напомнила о себе через тридцать лет. На ноге, где мышцы были вырваны крупным осколком почти до кости, возникла опухоль — острая саркома.
Измождённый неизлечимой болезнью, лежал он, уже не вставая с кровати, когда приехал военком. Вручил заплутавший где-то орден «Красной Звезды», который нашёл наконец своего солдата.
Борис взял орден в руки. Его лицо, суровое от постоянной боли, отмякло. В глазах загорелся живой огонёк.
— Ты смотри, успел всё-таки написать представление… Ай да ротный! Настоящий мужик! — тихо произнёс он.
— Борис Ильич, не обижайтесь, что орден искал вас так долго! — с виноватой интонацией заговорил военком. — Сами знаете, во время войны всякое было. Затерялся где-то вместе с бумагами, пока кто-то случайно не обнаружил.
— Да нет, что вы, разве в ордене дело? Я получил главную награду — жизнь, поэтому на судьбу не в обиде. С моими ранениями дожить до пятидесяти — это от судьбы подарок. Вон сколько моих друзей и ровесников с орденами и без по всей Европе лежит. А мне суждено было выжить. Тот парень, который представил меня к ордену, похоронен в братской могиле под Мемелем. А ведь он мой ровесник. Ушёл, не оставив потомков… А у нас с Тоней, — кивнул он на жену, — трое детей и уже двое внуков.
— Вот и хорошо, — торопливо заговорил военком, — вы не теряйте надежды и обязательно поправляйтесь!
— Попробую, — с едва заметной улыбкой ответил Борис, — надежда умирает последней…
Через две недели Бориса не стало. Проститься с фронтовиком пришла вся деревня. Он лежал в тёмном костюме, на котором виднелись только две боевые награды. Прошедшая всю войну и потемневшая от времени и окопной пыли медаль «За отвагу». И не «нюхавший пороху», новенький, чистый орден.
Антонина глядела на измученное болезнью, исхудавшее лицо мужа и сквозь душившие её слёзы говорила приехавшим на похороны детям:
— Смотрите, дети… Какой он красивый, наш папка! Настоящий герой!