Избранное
С. Б. Шумский
РАДОСТЬ ВСТРЕЧ
(ВОСПОМИНАНИЯ О В.П. АСТАФЬЕВЕ)
Познакомились мы в 1960 году в Москве.
Я учился на втором курсе литературного института им. А. Горького, а Виктор Петрович на Высших литературных курсах при этом же институте. Где и как произошло это знакомство, сегодня припомнить не могу, годы стирают с нашей памяти многие житейские моменты, остается только сам факт – была встреча.
Скорее всего, встретились в общежитии нашего института по ул. Добролюбова, 9/11, пообщались как земляки-красноярцы. В самом институте это не могло произойти, так как учились мы в разных зданиях, я в главном двухэтажном особняке – доме А. Герцена, а Виктор Петрович в пристрое у входа во двор, рядом с театром А. Пушкина. Двор институтский по Тверскому бульвару, 25, по московским меркам, очень просторный и уютный: в центре большой сквер с крупными дубами и кленами и скульптурой в полный рост А. Герцена, затянутая сеткой железной площадка для спортивных игр, а за ней – низкое длинное строение барской конюшни, где в бывших стойлах жили сотрудники, в том числе и писатель Андрей Платонов, работавший одно время институтским дворником. Жена его проживала здесь и в наши годы.
Это редкая архитектурная соразмерность барской усадьбы среди каменных нагромождений сохранилась и поныне, понятна глазу как достопримечательность столицы.
Поразительными качествами наделила матушка-природа человеческую натуру – чувствовать, распознавать в других людях родственность души.
По пристрастиям душевным, увлечениям творческим, по внешнему ли облику – как, каким образом это происходит, почему, кто управляет нашими порывами и помыслами? Характер, чутье, зов природы? Загадка. Может быть, что-то другое?
Но в сущности никакой загадки тут нет, всей нашей сутью правит психика настроения, которая удерживает в своих запасниках все пережитое и увиденное. И пространство и время мы преодолеваем по необходимости в нашем воображении – наяву и во сне. Прошлое в настоящем, а будущее в прошлом – все с нами и при нас, закон жизни и закон всего живого на земле.
И здесь очень уместно привести мудрые слова Сократа:
«Когда рассуждаешь, подумай о прежде бывшем и сравни его с нынешним, и все, что не явно, явным сразу окажется».
Иногда я поднимался на седьмой этаж общежития. Высшекурсники занимали верхние этажи и проживали по одному в комнате. Нас же, студентов, разметали по два человека и только на пятом курсе расселяли по одному, чтобы мы могли написать дипломную работу и успешно защититься. В общем, условия проживания были у всех великолепные, ни в одном московском вузе, как и во всей стране, таких студенческих благ не было.
Мы это знали и гордились вслух и про себя.
В народе не случайно сложилось присловье – земляк земляка видит издалека. Землячество, несомненно, определило наши добрые дружеские отношения с В. Астафьевым на многие годы. Хотя слово «дружеские» в прямом его понимании здесь не совсем уместно, поскольку мы просто не могли подходить быть друзьями: Виктор Петрович был старше на целых десять лет и смотрел на меня хоть и ласково, доброжелательно, но требовательно, строго, с высоты своего возраста участника Великой Отечественной войны, ну, и житейского и писательского опыта. Он состоялся к этому времени как личность, как писатель, был признан и уважаем. После публикации повести «Звездопад» о нем много писали и говорили. Я сразу прочел повесть взахлеб и меня потянуло к земляку.
Когда я вошел первый раз, Виктор Петрович сидел за столом, обложившись книгами и тетрадками и перед ним светила настольная лампа, хотя в окно ярко проглядывало солнце.
– У меня, Серега, грамотешка небольшая, ха-ха!.. – похохатывал он сам над собой. – Никаких высших и средних я не кончал... так по коридорам малость потолкался... Вот и умнею рядом с книжками, ха-ха! А дураку где умнеть? Да и глядело слабое, один глаз почти ничего не смотрит. «Язы-ыко-знаание, – медленно, с помощью пальца, прочел он на обложке книги. – А какая и то на хрен наука о языке, скажи мне? А?!. Язык не знать надо, а чувствовать. Вон моя бабка не могла прочесть ни одного слова, а говорила – заслушаешься. Я от нее все перенял, вспомню, как...
После первой же встречи мы узнали многое друг о друге. Я рассказал, что родился и вырос в глухом таежном углу в двухстах километрах от железной дороги, которую впервые увидел в шестнадцать лет, ну, и город Канск, куда пригнали стадо овец на убой.
Виктор Петрович много рассказывал о своей родной Овсянке, и про Игарку, где жил все детские годы в детдоме.
Во всех этих местах я бывал, плавал дважды до Дудинки, жил целый год у брата в г. Норильске. Дудинка и Норильск в заполярной зоне, а Игарка – чуть южнее, километров на триста, на бугристом берегу Енисея.
За семь лет жизни в Красноярске я облазил все окрестности. В летние и осенние месяцы часто ходили на рыбалку, за ягодами, грибами, орехами, за черемшой – всего было в те времена в изобилии в таежных местах, по левую сторону от Енисея.
А по правую часто забирались на знаменитые «СТОЛБЫ», что расположены ближе Овсянки, шарились по дебрям и ущельям вокруг лысой горы Токмак. Мы ее в шутку прозвали Тык-Мык, так как забраться на нее невозможно да и делать там нечего, она «лысая» Места вокруг Красноярска изумительные по красоте, величественности и неприступности береговых скал и горных уступов – действительно дивные. Отсюда и название города появилось – Дивногорск.
...Москва процветала в те годы, магазины ломились от изобилия колбас, продуктов и сладостей, но мы, студенты, жили скудно, многие впроголодь, и я к таким относился. Старшие братья редко помогали деньжатами, они знали, что я самостоятельный с детских лет и выживу в престольной. Я старался как мог, был старостой все пять лет, а с третьего курса добился повышенной стипендии. Моей привычной пищей была картошка в мундирах, с капустой или огурцами, иногда с докторской колбаской за 16 копеек сто грамм. Обедали в институтской столовке, там дешевле брали с нас.
Несколько раз я занимал у Виктора Петровича рубль или два на хлеб. После реформы денежной нам, студентам, платили по 25 рэ стипендии, а высшекурсники получали аж по 150 рублей – по тем временам это большие деньги.
Но однажды я поднялся к Виктору Петровичу со своей большой радостью – мою пьесу «Свои дороги» приняли к постановке в Центральном детском театре и я получил солидную сумму гонорара – две тысячи рублей! – то был первый мой творческий успех. Виктор Петрович посмотрел на меня своим внимательным взглядом и похлопал по плечу.
– Рад за тебя, Серега, сибиряки мы, нам... – и он показал кулак. Я купил себе модное пальто, остальные деньги отложил про запас. Я, конечно, поведал в нескольких словах, о чем была пьеса. В 1957 году на каникулы после первого курса в музыкальном училище я отправился на строительную площадку будущей Красноярской ГЭС и устроился в пионерном поселке (будущем Дивногорске) плотником. Хотелось, помимо заработка, написать пьесу о строителях будущей ГЭС, я даже рекомендацию взял в краевой писательской организации, меня там знали, я пробовал писать драму и раньше и показывал им.
За три месяца я потрудился и на бетонных работах, спускался в кессон под мостовую опору, работал я кессонщиком и раньше на правом берегу Красноярска – опускали «опрокинутые стаканы» под водонапорные башни. Тяжелая работенка под большим давлением воздуха. Даже травму однажды получил – в камере выхода сорвался с дверной ручки от перепада давления ломик и ударил меня концом в бровь, думал, что останусь без глаза.
А вернувшись в Красноярск, за месяца два накатал пьесу, показал в писательской организации и вот оказался в единственном в мире престижном институте...
– Дивногорск – это рядом с Овсянкой, – проговорил Виктор Петрович. – Овсянка моя...
Он повторял несколько раз: «Овсянка моя...» – вздыхая и надолго умолкал.
Думаю, что разговоры с Виктором Петровичем о его родной Овсянке и подтолкнули меня уехать в свадебное путешествие именно в Овсянку, Мы поселились в доме его тетки Апраксиньи Ильиничны, сняли большую комнату. Десять дней загорали, купались в Енисее, собирали камешки, даже походили по берегу быстрой речки Мане – сладкие дни пролетели как один миг счастья. Было это в 61 году, сразу после третьего курса. Теперь вот – только одни воспоминания греют душу.
Виктор Петрович в те годы жил в городе Чусовом.
***
Талант. От рождения он дар Божий или проявления натуры, умения трудиться душой?
Задатки к творчеству заложены у всех Богом, но далеко не все способны работать, творить душой, возвышать себя духовно, то есть вдохновляться. Хотя, оглядывая жизнь людскую по сути проявления страстей телесных и душевных, поражаешься сколько же гордыни у человека, самомнения, чванства, недоброты по отношению к другим, иногда даже самым близким людям, ради одной мнимой цели – возвысить себя, утвердить, утешить, позабавить. И ненасытность этих порывов, изощренность действительно поразительна для воображения.
Человек родился. Человек появился на Земле, предстал перед Богом, который благословил его и обрек на вечные блуждания, сомнения и терзания в бесконечных пространствах мира, внешнего и внутреннего, что вокруг и в нем. Великое таинство рождения жизни и всего живого.
С первыми шагами по Земле люди пытались уловить, распознать, выразить эти поразительные, чудные проявления всего живого и трепетного, выразить телесно и душевно, прикосновением к теплу и красоте, к дивным звукам и краскам природы – восхищались, страдали, терпели.
В сущности ничего не изменилось в мире и человеке и поныне мир манит и пугает, гнетет и возвышает, жизнь прекрасна и заразительна! И человек в вечных поисках и заботах: как запечатлеть весь трепет живого в музыке, в живописи или в слове – самом великом богатстве, которым владеют люди.
Способов выразить настроение словом много, но многие ли знают хотя бы основные средства выражения наших чувств? Сам Виктор Петрович так определяет состояние человека с его способностями творить: «Что движет сознанием художника, прежде всего музыканта, живописца, поэта? Подсознание. Оно, оно, нами не отгаданное, простирается дальше нас, достигает каких-то, может, и космических далей и тайн. Тайна и движет творчеством, потому-то все великие гении земли верили в Бога иль вступали с ним, как Лев Толстой, в сложные, противоречивые отношения. Бог есть Дух. Он всегда с нами, даже когда вне нас. Он – свет пресветлый – и есть та боязная тайна, к которой с детства прикоснувшись, человек замирает в себе с почтением к тому, что где-то что-то есть, а когда один остаешься – оно рядом, оно постоянно сберегает, руководит нами, одаривает, кого звуком, кого словом и всех, всех – любовью к труду, к добру, к созиданию».
Вначале было слово.
Русский народ утвердил в своем многовековом опыте: слову – вера, птицам – воздух, рыбам – вода, а человеку – вся земля.
За словом – дело. Творить словом, трудиться, вещать, проповедовать, метать словом, бросаться, болтать, блудить, поносить...
Сколько же действительно возможностей слова отразить и выразить человеческую натуру, его психологию и необузданные порывы тела и души?
Пять основных средств слова, которыми пользовались художники слова с древних времен, Виктор Астафьев умело, может быть, не ведая о их существовании, употребил уже в первом рассказе «Сибиряк», уже здесь обозначился стиль его повествования – действие, мир души, символы и картины действительного и воображаемого.
«Марш окончен. Большая, изнурительная дорога позади из пополнения ли трактами, проселочными дорогами, лесными тропинками, дружно карабкались на попутные машины, и все равно это называлось, как в старину, мараем» – это первый способ изображения, рисования словом.
Рассказ, повествование – самый распространенный способ в литературе воссоздать картину жизни, природы, действия – того, что по-ученому называется сюжетом, фабулой.
«– Ну и вид у вас! – шутливо проговорил лейтенант. – Попортили здорово вы, наверно, крови старшине в запасном полку...
– Всякое бывает, товарищ лейтенант.
– Фамилия?
– Савинцев моя фамилия. Матвей Савинцев, я с Алтая».
Это прямая речь. Второй способ выражения действий и событий.
«Разговоры все больше на одну тему: дадут или нет сегодня поесть?
Единодушно решают: должны дать, потому как здесь уже передовая...»
Не собственно прямая речь.
Третий способ:
«Попить бы», – появилась первая, еще вялая мысль...
...«А связь же как же? Вот беда».
Разговор с самим собой. Четвертый способ выражения.
«Но Матвей ничего этого уже не слышал. Перед ним колыхалось бесконечное ржаное поле. От хлебов лились сухость и жара. Он совсем близко увидел колосок, похожий на светленькую бровь младшего сынишки».
Собственная картина мира, или свобода ассоциаций.
Пятый способ и, несомненно, самый емкий и эмоционально-насыщенный, поскольку в нем наиболее образно, красочно преподносятся, рисуются разнообразные, реальные и фантастические, картины мира – видимого и невидимого. И мы ими увлекаемся, завораживаемся, верим, что над полем ржи действительно летит «Черный монах», или разговаривает человеческим голосом мерин Холстомер.
Умел эти необычные картины рисовать и В. Астафьев как истинно-самобытный мастер слова – в стихийно-народном духе, самозабвенно, часто необузданно, с упоением и восторгом.
***
Написать письмо Виктору Астафьеву в Вологду меня заставило желание продлить наши добрые земляческие отношения, начатые в давние литинститутские годы в Москве.
Я пригласил Виктора Петровича в первом же письме посетить нашу Тюменскую область, о чем я говорил при встрече с вологжанами В. Беловым и В. Коротаевым.
За три года работы редактором многотиражки «Авиатор Тюмени» я облетал на самолетах и вертолетах всю громадную Тюменскую область вдоль и поперек, часто публиковался в областных газетах и по радио, но многие события и судьбы не вмещались в газетные материалы.
И я начал писать рассказы. Так вот и случилось, что первые четыре рассказа оказались у В. Астафьева. Передал я их через Леонида Фомина вместе со сборником «В пору жаворонков», где опубликована моя повесть «Соболихинский баянист». К этому времени я уже работал редактором Тюменского отделения Средне-Уральского книжного издательства; часто бывал в Свердловске (теперешнем Екатеринбурге), общался с Леней, который с давних пор дружил с В. Астафьевым.
Отношение к моим творениям я встречал участливое. И позднее я убедился, что так заинтересованно и доброжелательно относился Виктор Петрович ко всем, кто к нему обращался, а обращались к нему оценить свою писанину многие со всех концов страны и из-за рубежа.
«ДОРОГОЙ СЕРГЕЙ!
_Рассказы_твои,_присланные_Леней_Фоминым,_подзалежались_у_меня –_опять_я_был_занят_последние_полтора_года_и_рукописей_скопилось_много._Но_вот_попал_в_больницу –_простудился_и_нарушил_роздых –_я_листаю_рукописи,_отвечаю_на_письма._
_Рассказы_твои_написаны_уверенной_рукой,_они_почти_уже_«на_уровне»,_но_им_мешает_некоторая_эскизность –_в_обоих_рассказах_взят_как_бы_один_только,_верхний_пласт,_а_этого_очень_мало._Лучше,_полнее_написан_рассказ_«Ночь_после_пожара»_(лучше_назвать_просто_«После_пожара»)_и_больше_постоянно_задерживаться_на_образе_пожара_этого_самого,_пристальней_и_на_протяжении_всего_рассказа_описывать_пепелище,_как_оно_то_разгорается,_то_вновь_затухает_и_как_с_него_уже_тащат_столы_и_еще_чего-то,_как_оно_пахнет,_как_дети_детсада_с_ужасом_смотрят_на_то_место,_где_они_раньше_играли,_веселились,_пели,_как_раньше,_сама_Лида_почему-то_врала_и_явилась_на_пепелище,_стоит,_смотрит,_плачет,_не_зная_зачем_и_почему,_но_мы-то_знаем,_знать_будем –_это_ее_жизнь_сгорела_случайно,_запросто_и_из_этой_жизни_все_как-нибудь_воруют,_ворует_и_главный_герой_тайную_и_грешную_любовь_и_т.д._и_т.п. –_вот_Вам –_второй_пласт._Ну,_а_если_Вы_напишете_все_муки_женщины,_живущей_с_пьяницей_о_том,_как_из-за_него,_возненавидев_всех_мужчин,_она_все_же,_влекомая_плотью,_ползет_ночами_украдкой_к_молокососу_и_видит_его_насквозь,_и_потом_и,_как_бы_получив_плату_за_весь_стыд_и_муки,_тая_ребенка,_посланного_вместо_потерянной_дочери,_она_отваливает_от_него,_уходит_в_себя,_в_свою_«тайную_жизнь»,_то_вот_Вам_и_третий_пласт._
_Вообще_рассказ_получится_только_в_том_случае,_если_Вы_примете_сторону_«зрядательную»,_т.е._женскую_как_ни_крути –_она_блядь_и_от_этого_на_рассказе_лежит_печать_случайности,_поверхностности._Вот_так._Второй_рассказ_Вам_лучше_бросить,_использовать_материал_его_где-то_в_другой_вещи._Желаю_Вам_всего_хорошего,_не_бойтесь_работы,_особенно_в_рассказах,_писать_их_все_же –_большое_удовольствие._
Кланяюсь – В. Астафьев»
Несколько слов в письме мне не удалось, как ни старался, разобрать и прочесть, вынужден эти пропуски обозначить многоточиями. Почерк у Виктора Петровича наитруднейший – это знали все да и он сам знал, но ничего поделать не мог, ранения давали о себе знать.
***
В 1978 году в издательстве «Современник» у меня вышел сборник прозы «Качели» стотысячным тиражом. В книгу вошли повесть «Соболихинский баянист», одиннадцать рассказов и записки об археологической экспедиции на Дальнем Востоке «С грузом тысячелетия». По содержанию, по объему издание получилось, вызвало интерес у критиков и читателей. Ребята из издательства предлагали без промедления вступать в Союз писателей.
Книгу я сразу же послал Виктору Петровичу и попросил у него рекомендацию. Он вскоре ответил, о книге отозвался с похвалой, но в рекомендации отказал, мотивируя тем, что у него в данное время очень сложные отношения с Союзом писателей, много нападок со стороны критиков и недоброжелателей за его выступления и взгляды – все это, наверняка, повлияет на реакцию при моем приеме. Так, скорее всего, это и было бы при рассмотрении моей кандидатуры.
Трудностей с рекомендациями я не испытывал: с радостью написал мой учитель В. Розов, известный уральский прозаик Н. Никонов и К. Лагунов, в те годы руководитель Тюменской областной писательской организации. И сразу же меня приняли в Союз писателей СССР – удостоверение это храню с душевной теплотой в своем архиве.
***
В начале семидесятых, работая редактором издательства, я готовил к изданию рукопись Л. Суриной по лекарственным растениям Тюменского региона, и она меня познакомила со знаменитой в те годы травницей Ириной Федоровной Спиридоновой, жившей под Тюменью. Мы часто ездили по окрестностям, собирали травы, рыли корни. Позднее о судьбе известной травознайки я написал пьесу «Судили знахарку», по ней был поставлен телевизионный фильм.
И в те же годы я приобрел в сорока километрах от Тюмени, но уже в Свердловской области, усадьбу с избенкой и большим огородом и стал выращивать многие лекарственные, пряные и съедобные растения – сейчас их у меня насчитывается более семидесяти. Занятие это очень увлекательное и нетрудное, нужно только знать и хотеть. И в лесу многие растения собираю и заготавливаю для своих нужд, лес для меня – дом родной, радостно бродить в нем, дышать его ароматами и покоем, пением птиц.
И тогда же я послал В. Астафьеву семян некоторых пряных и питательных растений и получил от него благодарственное письмо:
«ДОРОГОЙ СЕРЕЖА!
_Ты_может_и_мимоходом,_«невсерьез»_предложил_мне_семян,_а_ведь_не_откажусь_от_них._У_меня_дом_в_деревне_и_огромный_участок,_на_котором_растет_трава,_в_основном_дикая, –_пырей_и_деревья_там_и_сям._Я_и_не_пытаюсь_облагораживать_участок,_но_я_люблю,_чтоб_в_нем_была_всякая_всячина,_так_на_Урале_участок_я_все,_что_растет_в_лесу._
_И_все_там_есть,_и_все_мне_там_ото_и_жалко._Пришли_мне_всего_помаленьку_и_напиши,_так,_где_и_с_чем_садить_всего,_если_есть_у_тебя,_анису!_Вывелся_на_Руси_анис!_А_вся_Европа_пьет_водку_с_анисом_же,_он_нужен_для_засолки_капусты,_да_и_для_распространения_по_нашей_глухой_и_оглохлой_деревне._
_Я_закосил,_начерно_правда,_весь_«Последний_поклон»_устал_и_даже_вчерашнее_сообщение_о_том,_что_утверждено_мое_собрание_сочинений_(его_несколько_раз_бодали)_меня_не_встряхнуло._Едва_ноги_таскаю,_давление,_болит_голова,_толстопуз,_сам_себе_противен._Собираюсь_на_юг –_отдохнуть_и_подлечить_легкие._Будешь_писать_Лене,_передай_привет._
Кланяюсь – Виктор Астафьев»
Послал я Виктору Петровичу семян аниса, огуречной травы, любистка (любим-трава), эстрагона-тархуна, кресс-салата, базилика, чабреца, киндзы (кориандра). Написал подробно, как сеять, выращивать и употреблять в пищу и приправы. Других трав, таких, как салат, шпинат, портулак, настурция, спаржа, ревень, сельдерей, пастернак, петрушка, не выслал, надеялся, что он сам их выращивает. Ну, а мяты перечной, кошачьей, тоже не смог, так как их лучше разводить корнями. При оказии поделюсь.
Позднее узнал, что многие из трав Виктор Петрович посадил в огороде и они прижились, росли, но огород, как и свою деревню, вскоре пришлось покинуть и уехать в Красноярск. Родина звала, мечта сбылась.
***
А мечта попутешествовать по склонам Восточного Урала теплилась у В. Астафьева тоже многие годы. На Западном Урале он бродил несколько раз с Леней Фоминым, давним его другом. А вот по восточным склонам, там, где прошлись когда-то пешком и по воде легендарные гиперборцы – мечталось, в снах виделось...
Давно замечено, что человека манит и притягивает туда, где осталось тепло детства, свет и красота родных мест. И Виктор Петрович томился, тосковал, перебирался то в Чусовой, то в Вологду, то в Пермь, все-таки ближе к заветному, а потом махнул в родную Овсянку, зажил счастливо и просторно и в ней, в Овсянке, упокоил свою мятежную душу рядом со своими предками. Это было, есть счастьем истинного русича!
В Тюмень приезжал В. Астафьев в 1963 году, встретился на Центральной площади с К. Лагуновым, тогдашним руководителем писательской организации, поговорили о чем-то и он тут же вернулся на железнодорожный вокзал, уехал. Никто сегодня не может сказать, о чем был разговор и о цели приезда: в живых не осталось никого. Но ходили слухи, что В. Астафьев намеревался переехать на постоянное жительство в Тюмень.
Однажды я сделал предложение Виктору Петровичу приехать в Тюмень. Но он отказался – было это в 1974 году, черновика моего письма, к сожалению, не сохранилось, может быть, осталось письмо в архиве писателя, не знаю этого. Но вот его ответ у меня есть.
«УВАЖАЕМЫЙ ТОВ. ШУМСКИЙ!
_Благодарю_Вас_за_любезное_приглашение,_но_нынешний_год_у_меня_юбилейный_и_весь_уже_расписан_да_и_нездоровье_угнетает –_на_поездки_столь_дальние_и_долгие_меня_просто_не_хватит._
_Может_быть,_удастся_в_другой_раз_исполнить_Вашу_просьбу,_а_пока_еще_раз_спасибо_за_любезность –_Всем_тюменцам_кланяюсь._
В. Астафьев.
17 марта 74 г.»
Много позже, а именно в 1991 году, мы договорились с Виктором Петровичем о поездке по Тюменской земле. При разговоре о предстоящем путешествии лицо его крупное полыхало красками, глаза теплились, брови вздрагивали, и весь он оживлялся, махал руками, как будто это уже случилось – явь, те земли...
– Хочется посмотреть Салехард, покрутить Полярный круг, – вспоминал он не раз. – Мужи, Саранпауль – одни названия чего стоят!.. Побродить по предгорьям, там, говорят, геологи открыли много точек с залежами разных дорогих и редких металлов, золото прямо в траве валяется... А народец этот северный – зыряне зырят по тундре, ненцы, ханты. Северяне, пожалуй, единственные на земле, не потеряли свои вековые традиции, самобытность, привычки и повадки.
Вот мое письмо:
_«Здравствуйте,_Виктор_Петрович!_Докладываю_о_поездке_по_Оби:_она_возможна._
_Я_написал_о_Вашем_желании_Юре_Афанасьеву,_нашему_хорошему_прозаику,_он_всю_жизнь_живет_в_Мужах_(Шурышкарского_района)_и_попросил_его_помощи._Юра –_северянин,_рыбак_и_чудак._
_Договорился_с_Тюменским_пароходством_(вел_разговор_с_главным_инженером_Яшиным_Валентином_Николаевичем,_начальник_в_отпуске),_они_обещают_отдельный_катер,_Яшин_заверил,_что_сделает_все_для_удобного_плавания._Время –_и_июль,_август_самое_подходящее._
_Хотелось_бы_у_Вас_узнать:_откуда_лучше_отплыть –_из_Тюмени._Тобольска_или_из_другого_места?_Нужна_ли_встреча_здесь_с_местным_начальством?_С_первым_секретарем_обкома_я_познакомился,_он_неплохой_русский_мужик._Но_я_ему,_помня_Ваш_наказ,_не_говорил_о_предстоящем_плавании._Короче,_черкните_по_необходимости,_время_терпит._А_может_быть,_я_до_лета_появлюсь_в_Красноярске,_у_меня_есть_туда_нужда,_там_живут_старший_брат_и_сестра,_и_я_бы,_разумеется,_хотел_с_Вами_сплавать._
_После_съезда_сидел_в_Голицыне,_ездил_на_новый_год_в_Запорожье_с_сынком_к_старшему_брату-фронтовику,_Вашему_ровеснику._Вернулся_на_прошлой_неделе._
_С_наступающим_1991_Вас,_Виктор_Петрович,_пусть_он_для_Вас_будет_добрым,_прибыльным_(рынок_же!)_и_здоровым._Травами_я_по-прежнему_занимаюсь,_много_выращиваю_в_огороде –_если_будет_желание,_посмотрите._А_если_есть_теперь_какая_нужда_подправить_что,_скажите,_напишите,_помогу,_чем_могу._
Всего Вам лучшего!
Ваш земляк С. Шумский.
26 янв. 91 г.
«ДОРОГОЙ СЕРЕЖА!
_Очень_рад,_что_ты_не_забыл_о_моей_просьбе,_что_хлопочешь_и_готов_сплавать_со_мной._
_Конечно,_хорошо_бы_уплыть_прямо_из_Тюмени,_зайти_в_Тобольск_и_посмотреть_на_Васюганские_болота,_проплыть_устье_(название_невозможно_прочесть,_а_неточность_с_болотом_простительна)_катер-то_тем_хорош,_что_где_надо_остановится,_можно_и_порыбачить_и_поговорить_с_народом_спокойно._
_А_насчет_встреч?_Я_потерял_к_ним_всякий_интерес,_в_надсаду_они_мне,_но_коли_надо –_с_творческим_активом_и_с_секретарем –_готов_поговорить._Ну_и_у_Коли_Шамсутдинова_надо_побывать,_погутарить._
_Вот_теперь_буду_жить_мечтой_о_поездке,_в_которую_давно_собираюсь._Лечиться,_Сережа,_некогда,_живу_на_износ._Люди_наши_беспощадны,_сами_себе_покоя_не_дают_и_своим_писателям,_как_могут_мешают,_особенно_корреспонденты_и_репортеры_всякие_и_приблудные_творцы._
_Ну,_да_Бог_им_судья._
Обнимаю – Виктор Астафьев.
12 февраля 1991 г. Красноярск
_В_Красноярске_будешь –_мой_телефон_25-39-94,_деревня_рядом_с_городом,_дом_на_улице_Щетинина,_дом_27_(нижний_конец_села)._С_весны_я_живу_там._Жену_звать_Мария_Семеновна»._
К большому огорчению многих, эта многообещающая и интересная поездка не состоялась: Виктор Петрович приболел и прислал телеграмму об отмене путешествия.
***
Особенно теплые и радостные воспоминания у меня остались от трех поездок в Красноярск и в родную деревню В. Астафьева Овсянку, где проходили всероссийские дни «Литературные чтения в русской провинции».
Каждая поездка – это прежде всего встреча с Родиной, с родными людьми, местами, улицами и домами, где когда-то пришлось жить, работать, учиться. Особенно памятны выступления перед людьми в самой Овсянке с участием Виктора Астафьева, в Дивногорске, Красноярске, Уяре, где меня принимали как земляка, так как рядом Канск, куда съездил проведать свою сестру Аню, могилу матери. Да и до полного Тасеевского района было недалеко, по сибирским меркам каких-то полтораста верст. И один раз выбрался, побывал в Тасееве, Сухове и Струкове.
Самыми теплыми были встречи с братьями по перу, с некоторыми знакомился, с другими встречались как со старыми друзьями – крепкие пожимания рук, обнимания, взгляды, улыбки, стопки за обедом. На всех чтениях бывали Валентин Курбатов из Пскова. Михаил Кураев из Санкт-Петербурга, Анатолий Буйлов, Владимир Подушин, Валерий Латынин, Алексей Бондаренко и многие другие.
В каждый приезд – памятное, волнующее событие. Во второй в 96-м – освящение часовни Святителя Иннокентия Иркутского, которую построили и сложили из тесаных брусов без единого гвоздя за несколько дней. И в этот же день – большой литературный вечер на берегу Енисея, на крыльце библиотеки, построенной с помощью знаменитого земляка. С этих литературных чтений я увозил домой пудовый груз – пятнадцатитомное собрание сочинений В. Астафьева. Факт исторический: за всю историю русской литературы ни у кого из писателей не выходило полного собрания при жизни.
В свою очередь я подарил Виктору Петровичу несколько своих книг, вышедших в разные годы.
А на «Литературные чтения» в 2000 г. собралось очень много народу – писатели, критики, библиотечные работники из разных мест России. Публики тоже стекалось из окрестностей много.
Заходили с Алексеем Бондаренко в гости к В. Астафьеву, пили чай, вспоминали былое. Виктор Петрович чувствовал себя неважно, глухо подкашливал. Но все равно выходил с ботажком за калитку, встречал гостей – бодрился, приветливо вступал со всеми в разговоры, бросал шутки.
Во дворе, сразу за узким дощатым проходом, за низким штакетником росли два маленьких кедра, елка, раскидистый куст калины с кистями красных ягод, которые гости мимоходом срывали и клали в рот. Я тоже отведал спелой калины.
А в полдень прямо на берегу Енисея были накрыты столы длинные с разной снедью и выпивкой, лавки, как и столы, из свежеструганных плах под пологами из пленки на случай дождя – от всего исходил первозданный дух сибирского раздолья!
Светило яркое сентябрьское солнце. Енисей катил свои тугие воды, ласкали глаз вековые сосны на противоположном берегу. Чудо: как они удерживались на склонах и скалистых глыбах?! Чудо природы и всего живого на этой прекрасной родной ЗЕМЛЕ!
Нарядные бабки водили хороводы, толкли мелкий галечник, звучали песни, тосты, музыка, говор, смех – что еще лучше может расположить к умным беседам и душевному умиротворению?! Есть в нашей России два великих достояния – необъятные земные просторы и такая же широта души. Загадка русского человека – называют те, кому это недоступно понять и ощутить сполна!
...Потом прогулка на речном трамвае к стодвадцатиметровой плотине ГЭС, подъем в водной камере, плавание по морю, уходящему ширью и изгибами в далекие южные плоскогорья. Не раз обозревал и снизу и сверху Красноярскую ГЭС – это творенье рук человеческих производит неизгладимое впечатление.
В последние перестроечные годы вокруг В. Астафьева велось много всяких толков о его изменчивых взглядах и настроениях, о его размолвках с В. Распутиным и В. Беловым и другими писателями, с кем он раньше поддерживал отношения. Ну, и грязное, капризное письмо Эйдельмана.
Думается, что все это суета, и она уляжется и забудется, как сон бредовый. Все это уже было и все прошло: скучно, господа! Какие и с кем были размолвки и перепалки у наших классиков девятнадцатого и двадцатого веков – кто о них сейчас вспомнит и вспоминает?
Все определяет творчество и творения, которые оставляет писатель будущим поколениям. В. Астафьев, несомненно, останется как Мастер Русского Слова – это бесспорный факт.
...Небольшой домик на бугристом берегу Енисея виден отовсюду, его знают и к нему идут люди, чтобы поклониться таланту.
Маленький огородник с цветами и грядками, банька, беседка... И столько теплоты от разговоров и незаметных откровений и взглядов – радость встреч с талантливым писателем-земляком ношу в себе постоянно.
13 апреля 2007 года.
С. Б. Шумский
РАДОСТЬ ВСТРЕЧ
(ВОСПОМИНАНИЯ О В.П. АСТАФЬЕВЕ)
Познакомились мы в 1960 году в Москве.
Я учился на втором курсе литературного института им. А. Горького, а Виктор Петрович на Высших литературных курсах при этом же институте. Где и как произошло это знакомство, сегодня припомнить не могу, годы стирают с нашей памяти многие житейские моменты, остается только сам факт – была встреча.
Скорее всего, встретились в общежитии нашего института по ул. Добролюбова, 9/11, пообщались как земляки-красноярцы. В самом институте это не могло произойти, так как учились мы в разных зданиях, я в главном двухэтажном особняке – доме А. Герцена, а Виктор Петрович в пристрое у входа во двор, рядом с театром А. Пушкина. Двор институтский по Тверскому бульвару, 25, по московским меркам, очень просторный и уютный: в центре большой сквер с крупными дубами и кленами и скульптурой в полный рост А. Герцена, затянутая сеткой железной площадка для спортивных игр, а за ней – низкое длинное строение барской конюшни, где в бывших стойлах жили сотрудники, в том числе и писатель Андрей Платонов, работавший одно время институтским дворником. Жена его проживала здесь и в наши годы.
Это редкая архитектурная соразмерность барской усадьбы среди каменных нагромождений сохранилась и поныне, понятна глазу как достопримечательность столицы.
Поразительными качествами наделила матушка-природа человеческую натуру – чувствовать, распознавать в других людях родственность души.
По пристрастиям душевным, увлечениям творческим, по внешнему ли облику – как, каким образом это происходит, почему, кто управляет нашими порывами и помыслами? Характер, чутье, зов природы? Загадка. Может быть, что-то другое?
Но в сущности никакой загадки тут нет, всей нашей сутью правит психика настроения, которая удерживает в своих запасниках все пережитое и увиденное. И пространство и время мы преодолеваем по необходимости в нашем воображении – наяву и во сне. Прошлое в настоящем, а будущее в прошлом – все с нами и при нас, закон жизни и закон всего живого на земле.
И здесь очень уместно привести мудрые слова Сократа:
«Когда рассуждаешь, подумай о прежде бывшем и сравни его с нынешним, и все, что не явно, явным сразу окажется».
Иногда я поднимался на седьмой этаж общежития. Высшекурсники занимали верхние этажи и проживали по одному в комнате. Нас же, студентов, разметали по два человека и только на пятом курсе расселяли по одному, чтобы мы могли написать дипломную работу и успешно защититься. В общем, условия проживания были у всех великолепные, ни в одном московском вузе, как и во всей стране, таких студенческих благ не было.
Мы это знали и гордились вслух и про себя.
В народе не случайно сложилось присловье – земляк земляка видит издалека. Землячество, несомненно, определило наши добрые дружеские отношения с В. Астафьевым на многие годы. Хотя слово «дружеские» в прямом его понимании здесь не совсем уместно, поскольку мы просто не могли подходить быть друзьями: Виктор Петрович был старше на целых десять лет и смотрел на меня хоть и ласково, доброжелательно, но требовательно, строго, с высоты своего возраста участника Великой Отечественной войны, ну, и житейского и писательского опыта. Он состоялся к этому времени как личность, как писатель, был признан и уважаем. После публикации повести «Звездопад» о нем много писали и говорили. Я сразу прочел повесть взахлеб и меня потянуло к земляку.
Когда я вошел первый раз, Виктор Петрович сидел за столом, обложившись книгами и тетрадками и перед ним светила настольная лампа, хотя в окно ярко проглядывало солнце.
– У меня, Серега, грамотешка небольшая, ха-ха!.. – похохатывал он сам над собой. – Никаких высших и средних я не кончал... так по коридорам малость потолкался... Вот и умнею рядом с книжками, ха-ха! А дураку где умнеть? Да и глядело слабое, один глаз почти ничего не смотрит. «Язы-ыко-знаание, – медленно, с помощью пальца, прочел он на обложке книги. – А какая и то на хрен наука о языке, скажи мне? А?!. Язык не знать надо, а чувствовать. Вон моя бабка не могла прочесть ни одного слова, а говорила – заслушаешься. Я от нее все перенял, вспомню, как...
После первой же встречи мы узнали многое друг о друге. Я рассказал, что родился и вырос в глухом таежном углу в двухстах километрах от железной дороги, которую впервые увидел в шестнадцать лет, ну, и город Канск, куда пригнали стадо овец на убой.
Виктор Петрович много рассказывал о своей родной Овсянке, и про Игарку, где жил все детские годы в детдоме.
Во всех этих местах я бывал, плавал дважды до Дудинки, жил целый год у брата в г. Норильске. Дудинка и Норильск в заполярной зоне, а Игарка – чуть южнее, километров на триста, на бугристом берегу Енисея.
За семь лет жизни в Красноярске я облазил все окрестности. В летние и осенние месяцы часто ходили на рыбалку, за ягодами, грибами, орехами, за черемшой – всего было в те времена в изобилии в таежных местах, по левую сторону от Енисея.
А по правую часто забирались на знаменитые «СТОЛБЫ», что расположены ближе Овсянки, шарились по дебрям и ущельям вокруг лысой горы Токмак. Мы ее в шутку прозвали Тык-Мык, так как забраться на нее невозможно да и делать там нечего, она «лысая» Места вокруг Красноярска изумительные по красоте, величественности и неприступности береговых скал и горных уступов – действительно дивные. Отсюда и название города появилось – Дивногорск.
...Москва процветала в те годы, магазины ломились от изобилия колбас, продуктов и сладостей, но мы, студенты, жили скудно, многие впроголодь, и я к таким относился. Старшие братья редко помогали деньжатами, они знали, что я самостоятельный с детских лет и выживу в престольной. Я старался как мог, был старостой все пять лет, а с третьего курса добился повышенной стипендии. Моей привычной пищей была картошка в мундирах, с капустой или огурцами, иногда с докторской колбаской за 16 копеек сто грамм. Обедали в институтской столовке, там дешевле брали с нас.
Несколько раз я занимал у Виктора Петровича рубль или два на хлеб. После реформы денежной нам, студентам, платили по 25 рэ стипендии, а высшекурсники получали аж по 150 рублей – по тем временам это большие деньги.
Но однажды я поднялся к Виктору Петровичу со своей большой радостью – мою пьесу «Свои дороги» приняли к постановке в Центральном детском театре и я получил солидную сумму гонорара – две тысячи рублей! – то был первый мой творческий успех. Виктор Петрович посмотрел на меня своим внимательным взглядом и похлопал по плечу.
– Рад за тебя, Серега, сибиряки мы, нам... – и он показал кулак. Я купил себе модное пальто, остальные деньги отложил про запас. Я, конечно, поведал в нескольких словах, о чем была пьеса. В 1957 году на каникулы после первого курса в музыкальном училище я отправился на строительную площадку будущей Красноярской ГЭС и устроился в пионерном поселке (будущем Дивногорске) плотником. Хотелось, помимо заработка, написать пьесу о строителях будущей ГЭС, я даже рекомендацию взял в краевой писательской организации, меня там знали, я пробовал писать драму и раньше и показывал им.
За три месяца я потрудился и на бетонных работах, спускался в кессон под мостовую опору, работал я кессонщиком и раньше на правом берегу Красноярска – опускали «опрокинутые стаканы» под водонапорные башни. Тяжелая работенка под большим давлением воздуха. Даже травму однажды получил – в камере выхода сорвался с дверной ручки от перепада давления ломик и ударил меня концом в бровь, думал, что останусь без глаза.
А вернувшись в Красноярск, за месяца два накатал пьесу, показал в писательской организации и вот оказался в единственном в мире престижном институте...
– Дивногорск – это рядом с Овсянкой, – проговорил Виктор Петрович. – Овсянка моя...
Он повторял несколько раз: «Овсянка моя...» – вздыхая и надолго умолкал.
Думаю, что разговоры с Виктором Петровичем о его родной Овсянке и подтолкнули меня уехать в свадебное путешествие именно в Овсянку, Мы поселились в доме его тетки Апраксиньи Ильиничны, сняли большую комнату. Десять дней загорали, купались в Енисее, собирали камешки, даже походили по берегу быстрой речки Мане – сладкие дни пролетели как один миг счастья. Было это в 61 году, сразу после третьего курса. Теперь вот – только одни воспоминания греют душу.
Виктор Петрович в те годы жил в городе Чусовом.
***
Талант. От рождения он дар Божий или проявления натуры, умения трудиться душой?
Задатки к творчеству заложены у всех Богом, но далеко не все способны работать, творить душой, возвышать себя духовно, то есть вдохновляться. Хотя, оглядывая жизнь людскую по сути проявления страстей телесных и душевных, поражаешься сколько же гордыни у человека, самомнения, чванства, недоброты по отношению к другим, иногда даже самым близким людям, ради одной мнимой цели – возвысить себя, утвердить, утешить, позабавить. И ненасытность этих порывов, изощренность действительно поразительна для воображения.
Человек родился. Человек появился на Земле, предстал перед Богом, который благословил его и обрек на вечные блуждания, сомнения и терзания в бесконечных пространствах мира, внешнего и внутреннего, что вокруг и в нем. Великое таинство рождения жизни и всего живого.
С первыми шагами по Земле люди пытались уловить, распознать, выразить эти поразительные, чудные проявления всего живого и трепетного, выразить телесно и душевно, прикосновением к теплу и красоте, к дивным звукам и краскам природы – восхищались, страдали, терпели.
В сущности ничего не изменилось в мире и человеке и поныне мир манит и пугает, гнетет и возвышает, жизнь прекрасна и заразительна! И человек в вечных поисках и заботах: как запечатлеть весь трепет живого в музыке, в живописи или в слове – самом великом богатстве, которым владеют люди.
Способов выразить настроение словом много, но многие ли знают хотя бы основные средства выражения наших чувств? Сам Виктор Петрович так определяет состояние человека с его способностями творить: «Что движет сознанием художника, прежде всего музыканта, живописца, поэта? Подсознание. Оно, оно, нами не отгаданное, простирается дальше нас, достигает каких-то, может, и космических далей и тайн. Тайна и движет творчеством, потому-то все великие гении земли верили в Бога иль вступали с ним, как Лев Толстой, в сложные, противоречивые отношения. Бог есть Дух. Он всегда с нами, даже когда вне нас. Он – свет пресветлый – и есть та боязная тайна, к которой с детства прикоснувшись, человек замирает в себе с почтением к тому, что где-то что-то есть, а когда один остаешься – оно рядом, оно постоянно сберегает, руководит нами, одаривает, кого звуком, кого словом и всех, всех – любовью к труду, к добру, к созиданию».
Вначале было слово.
Русский народ утвердил в своем многовековом опыте: слову – вера, птицам – воздух, рыбам – вода, а человеку – вся земля.
За словом – дело. Творить словом, трудиться, вещать, проповедовать, метать словом, бросаться, болтать, блудить, поносить...
Сколько же действительно возможностей слова отразить и выразить человеческую натуру, его психологию и необузданные порывы тела и души?
Пять основных средств слова, которыми пользовались художники слова с древних времен, Виктор Астафьев умело, может быть, не ведая о их существовании, употребил уже в первом рассказе «Сибиряк», уже здесь обозначился стиль его повествования – действие, мир души, символы и картины действительного и воображаемого.
«Марш окончен. Большая, изнурительная дорога позади из пополнения ли трактами, проселочными дорогами, лесными тропинками, дружно карабкались на попутные машины, и все равно это называлось, как в старину, мараем» – это первый способ изображения, рисования словом.
Рассказ, повествование – самый распространенный способ в литературе воссоздать картину жизни, природы, действия – того, что по-ученому называется сюжетом, фабулой.
«– Ну и вид у вас! – шутливо проговорил лейтенант. – Попортили здорово вы, наверно, крови старшине в запасном полку...
– Всякое бывает, товарищ лейтенант.
– Фамилия?
– Савинцев моя фамилия. Матвей Савинцев, я с Алтая».
Это прямая речь. Второй способ выражения действий и событий.
«Разговоры все больше на одну тему: дадут или нет сегодня поесть?
Единодушно решают: должны дать, потому как здесь уже передовая...»
Не собственно прямая речь.
Третий способ:
«Попить бы», – появилась первая, еще вялая мысль...
...«А связь же как же? Вот беда».
Разговор с самим собой. Четвертый способ выражения.
«Но Матвей ничего этого уже не слышал. Перед ним колыхалось бесконечное ржаное поле. От хлебов лились сухость и жара. Он совсем близко увидел колосок, похожий на светленькую бровь младшего сынишки».
Собственная картина мира, или свобода ассоциаций.
Пятый способ и, несомненно, самый емкий и эмоционально-насыщенный, поскольку в нем наиболее образно, красочно преподносятся, рисуются разнообразные, реальные и фантастические, картины мира – видимого и невидимого. И мы ими увлекаемся, завораживаемся, верим, что над полем ржи действительно летит «Черный монах», или разговаривает человеческим голосом мерин Холстомер.
Умел эти необычные картины рисовать и В. Астафьев как истинно-самобытный мастер слова – в стихийно-народном духе, самозабвенно, часто необузданно, с упоением и восторгом.
***
Написать письмо Виктору Астафьеву в Вологду меня заставило желание продлить наши добрые земляческие отношения, начатые в давние литинститутские годы в Москве.
Я пригласил Виктора Петровича в первом же письме посетить нашу Тюменскую область, о чем я говорил при встрече с вологжанами В. Беловым и В. Коротаевым.
За три года работы редактором многотиражки «Авиатор Тюмени» я облетал на самолетах и вертолетах всю громадную Тюменскую область вдоль и поперек, часто публиковался в областных газетах и по радио, но многие события и судьбы не вмещались в газетные материалы.
И я начал писать рассказы. Так вот и случилось, что первые четыре рассказа оказались у В. Астафьева. Передал я их через Леонида Фомина вместе со сборником «В пору жаворонков», где опубликована моя повесть «Соболихинский баянист». К этому времени я уже работал редактором Тюменского отделения Средне-Уральского книжного издательства; часто бывал в Свердловске (теперешнем Екатеринбурге), общался с Леней, который с давних пор дружил с В. Астафьевым.
Отношение к моим творениям я встречал участливое. И позднее я убедился, что так заинтересованно и доброжелательно относился Виктор Петрович ко всем, кто к нему обращался, а обращались к нему оценить свою писанину многие со всех концов страны и из-за рубежа.
«ДОРОГОЙ СЕРГЕЙ!
_Рассказы_твои,_присланные_Леней_Фоминым,_подзалежались_у_меня –_опять_я_был_занят_последние_полтора_года_и_рукописей_скопилось_много._Но_вот_попал_в_больницу –_простудился_и_нарушил_роздых –_я_листаю_рукописи,_отвечаю_на_письма._
_Рассказы_твои_написаны_уверенной_рукой,_они_почти_уже_«на_уровне»,_но_им_мешает_некоторая_эскизность –_в_обоих_рассказах_взят_как_бы_один_только,_верхний_пласт,_а_этого_очень_мало._Лучше,_полнее_написан_рассказ_«Ночь_после_пожара»_(лучше_назвать_просто_«После_пожара»)_и_больше_постоянно_задерживаться_на_образе_пожара_этого_самого,_пристальней_и_на_протяжении_всего_рассказа_описывать_пепелище,_как_оно_то_разгорается,_то_вновь_затухает_и_как_с_него_уже_тащат_столы_и_еще_чего-то,_как_оно_пахнет,_как_дети_детсада_с_ужасом_смотрят_на_то_место,_где_они_раньше_играли,_веселились,_пели,_как_раньше,_сама_Лида_почему-то_врала_и_явилась_на_пепелище,_стоит,_смотрит,_плачет,_не_зная_зачем_и_почему,_но_мы-то_знаем,_знать_будем –_это_ее_жизнь_сгорела_случайно,_запросто_и_из_этой_жизни_все_как-нибудь_воруют,_ворует_и_главный_герой_тайную_и_грешную_любовь_и_т.д._и_т.п. –_вот_Вам –_второй_пласт._Ну,_а_если_Вы_напишете_все_муки_женщины,_живущей_с_пьяницей_о_том,_как_из-за_него,_возненавидев_всех_мужчин,_она_все_же,_влекомая_плотью,_ползет_ночами_украдкой_к_молокососу_и_видит_его_насквозь,_и_потом_и,_как_бы_получив_плату_за_весь_стыд_и_муки,_тая_ребенка,_посланного_вместо_потерянной_дочери,_она_отваливает_от_него,_уходит_в_себя,_в_свою_«тайную_жизнь»,_то_вот_Вам_и_третий_пласт._
_Вообще_рассказ_получится_только_в_том_случае,_если_Вы_примете_сторону_«зрядательную»,_т.е._женскую_как_ни_крути –_она_блядь_и_от_этого_на_рассказе_лежит_печать_случайности,_поверхностности._Вот_так._Второй_рассказ_Вам_лучше_бросить,_использовать_материал_его_где-то_в_другой_вещи._Желаю_Вам_всего_хорошего,_не_бойтесь_работы,_особенно_в_рассказах,_писать_их_все_же –_большое_удовольствие._
Кланяюсь – В. Астафьев»
Несколько слов в письме мне не удалось, как ни старался, разобрать и прочесть, вынужден эти пропуски обозначить многоточиями. Почерк у Виктора Петровича наитруднейший – это знали все да и он сам знал, но ничего поделать не мог, ранения давали о себе знать.
***
В 1978 году в издательстве «Современник» у меня вышел сборник прозы «Качели» стотысячным тиражом. В книгу вошли повесть «Соболихинский баянист», одиннадцать рассказов и записки об археологической экспедиции на Дальнем Востоке «С грузом тысячелетия». По содержанию, по объему издание получилось, вызвало интерес у критиков и читателей. Ребята из издательства предлагали без промедления вступать в Союз писателей.
Книгу я сразу же послал Виктору Петровичу и попросил у него рекомендацию. Он вскоре ответил, о книге отозвался с похвалой, но в рекомендации отказал, мотивируя тем, что у него в данное время очень сложные отношения с Союзом писателей, много нападок со стороны критиков и недоброжелателей за его выступления и взгляды – все это, наверняка, повлияет на реакцию при моем приеме. Так, скорее всего, это и было бы при рассмотрении моей кандидатуры.
Трудностей с рекомендациями я не испытывал: с радостью написал мой учитель В. Розов, известный уральский прозаик Н. Никонов и К. Лагунов, в те годы руководитель Тюменской областной писательской организации. И сразу же меня приняли в Союз писателей СССР – удостоверение это храню с душевной теплотой в своем архиве.
***
В начале семидесятых, работая редактором издательства, я готовил к изданию рукопись Л. Суриной по лекарственным растениям Тюменского региона, и она меня познакомила со знаменитой в те годы травницей Ириной Федоровной Спиридоновой, жившей под Тюменью. Мы часто ездили по окрестностям, собирали травы, рыли корни. Позднее о судьбе известной травознайки я написал пьесу «Судили знахарку», по ней был поставлен телевизионный фильм.
И в те же годы я приобрел в сорока километрах от Тюмени, но уже в Свердловской области, усадьбу с избенкой и большим огородом и стал выращивать многие лекарственные, пряные и съедобные растения – сейчас их у меня насчитывается более семидесяти. Занятие это очень увлекательное и нетрудное, нужно только знать и хотеть. И в лесу многие растения собираю и заготавливаю для своих нужд, лес для меня – дом родной, радостно бродить в нем, дышать его ароматами и покоем, пением птиц.
И тогда же я послал В. Астафьеву семян некоторых пряных и питательных растений и получил от него благодарственное письмо:
«ДОРОГОЙ СЕРЕЖА!
_Ты_может_и_мимоходом,_«невсерьез»_предложил_мне_семян,_а_ведь_не_откажусь_от_них._У_меня_дом_в_деревне_и_огромный_участок,_на_котором_растет_трава,_в_основном_дикая, –_пырей_и_деревья_там_и_сям._Я_и_не_пытаюсь_облагораживать_участок,_но_я_люблю,_чтоб_в_нем_была_всякая_всячина,_так_на_Урале_участок_я_все,_что_растет_в_лесу._
_И_все_там_есть,_и_все_мне_там_ото_и_жалко._Пришли_мне_всего_помаленьку_и_напиши,_так,_где_и_с_чем_садить_всего,_если_есть_у_тебя,_анису!_Вывелся_на_Руси_анис!_А_вся_Европа_пьет_водку_с_анисом_же,_он_нужен_для_засолки_капусты,_да_и_для_распространения_по_нашей_глухой_и_оглохлой_деревне._
_Я_закосил,_начерно_правда,_весь_«Последний_поклон»_устал_и_даже_вчерашнее_сообщение_о_том,_что_утверждено_мое_собрание_сочинений_(его_несколько_раз_бодали)_меня_не_встряхнуло._Едва_ноги_таскаю,_давление,_болит_голова,_толстопуз,_сам_себе_противен._Собираюсь_на_юг –_отдохнуть_и_подлечить_легкие._Будешь_писать_Лене,_передай_привет._
Кланяюсь – Виктор Астафьев»
Послал я Виктору Петровичу семян аниса, огуречной травы, любистка (любим-трава), эстрагона-тархуна, кресс-салата, базилика, чабреца, киндзы (кориандра). Написал подробно, как сеять, выращивать и употреблять в пищу и приправы. Других трав, таких, как салат, шпинат, портулак, настурция, спаржа, ревень, сельдерей, пастернак, петрушка, не выслал, надеялся, что он сам их выращивает. Ну, а мяты перечной, кошачьей, тоже не смог, так как их лучше разводить корнями. При оказии поделюсь.
Позднее узнал, что многие из трав Виктор Петрович посадил в огороде и они прижились, росли, но огород, как и свою деревню, вскоре пришлось покинуть и уехать в Красноярск. Родина звала, мечта сбылась.
***
А мечта попутешествовать по склонам Восточного Урала теплилась у В. Астафьева тоже многие годы. На Западном Урале он бродил несколько раз с Леней Фоминым, давним его другом. А вот по восточным склонам, там, где прошлись когда-то пешком и по воде легендарные гиперборцы – мечталось, в снах виделось...
Давно замечено, что человека манит и притягивает туда, где осталось тепло детства, свет и красота родных мест. И Виктор Петрович томился, тосковал, перебирался то в Чусовой, то в Вологду, то в Пермь, все-таки ближе к заветному, а потом махнул в родную Овсянку, зажил счастливо и просторно и в ней, в Овсянке, упокоил свою мятежную душу рядом со своими предками. Это было, есть счастьем истинного русича!
В Тюмень приезжал В. Астафьев в 1963 году, встретился на Центральной площади с К. Лагуновым, тогдашним руководителем писательской организации, поговорили о чем-то и он тут же вернулся на железнодорожный вокзал, уехал. Никто сегодня не может сказать, о чем был разговор и о цели приезда: в живых не осталось никого. Но ходили слухи, что В. Астафьев намеревался переехать на постоянное жительство в Тюмень.
Однажды я сделал предложение Виктору Петровичу приехать в Тюмень. Но он отказался – было это в 1974 году, черновика моего письма, к сожалению, не сохранилось, может быть, осталось письмо в архиве писателя, не знаю этого. Но вот его ответ у меня есть.
«УВАЖАЕМЫЙ ТОВ. ШУМСКИЙ!
_Благодарю_Вас_за_любезное_приглашение,_но_нынешний_год_у_меня_юбилейный_и_весь_уже_расписан_да_и_нездоровье_угнетает –_на_поездки_столь_дальние_и_долгие_меня_просто_не_хватит._
_Может_быть,_удастся_в_другой_раз_исполнить_Вашу_просьбу,_а_пока_еще_раз_спасибо_за_любезность –_Всем_тюменцам_кланяюсь._
В. Астафьев.
17 марта 74 г.»
Много позже, а именно в 1991 году, мы договорились с Виктором Петровичем о поездке по Тюменской земле. При разговоре о предстоящем путешествии лицо его крупное полыхало красками, глаза теплились, брови вздрагивали, и весь он оживлялся, махал руками, как будто это уже случилось – явь, те земли...
– Хочется посмотреть Салехард, покрутить Полярный круг, – вспоминал он не раз. – Мужи, Саранпауль – одни названия чего стоят!.. Побродить по предгорьям, там, говорят, геологи открыли много точек с залежами разных дорогих и редких металлов, золото прямо в траве валяется... А народец этот северный – зыряне зырят по тундре, ненцы, ханты. Северяне, пожалуй, единственные на земле, не потеряли свои вековые традиции, самобытность, привычки и повадки.
Вот мое письмо:
_«Здравствуйте,_Виктор_Петрович!_Докладываю_о_поездке_по_Оби:_она_возможна._
_Я_написал_о_Вашем_желании_Юре_Афанасьеву,_нашему_хорошему_прозаику,_он_всю_жизнь_живет_в_Мужах_(Шурышкарского_района)_и_попросил_его_помощи._Юра –_северянин,_рыбак_и_чудак._
_Договорился_с_Тюменским_пароходством_(вел_разговор_с_главным_инженером_Яшиным_Валентином_Николаевичем,_начальник_в_отпуске),_они_обещают_отдельный_катер,_Яшин_заверил,_что_сделает_все_для_удобного_плавания._Время –_и_июль,_август_самое_подходящее._
_Хотелось_бы_у_Вас_узнать:_откуда_лучше_отплыть –_из_Тюмени._Тобольска_или_из_другого_места?_Нужна_ли_встреча_здесь_с_местным_начальством?_С_первым_секретарем_обкома_я_познакомился,_он_неплохой_русский_мужик._Но_я_ему,_помня_Ваш_наказ,_не_говорил_о_предстоящем_плавании._Короче,_черкните_по_необходимости,_время_терпит._А_может_быть,_я_до_лета_появлюсь_в_Красноярске,_у_меня_есть_туда_нужда,_там_живут_старший_брат_и_сестра,_и_я_бы,_разумеется,_хотел_с_Вами_сплавать._
_После_съезда_сидел_в_Голицыне,_ездил_на_новый_год_в_Запорожье_с_сынком_к_старшему_брату-фронтовику,_Вашему_ровеснику._Вернулся_на_прошлой_неделе._
_С_наступающим_1991_Вас,_Виктор_Петрович,_пусть_он_для_Вас_будет_добрым,_прибыльным_(рынок_же!)_и_здоровым._Травами_я_по-прежнему_занимаюсь,_много_выращиваю_в_огороде –_если_будет_желание,_посмотрите._А_если_есть_теперь_какая_нужда_подправить_что,_скажите,_напишите,_помогу,_чем_могу._
Всего Вам лучшего!
Ваш земляк С. Шумский.
26 янв. 91 г.
«ДОРОГОЙ СЕРЕЖА!
_Очень_рад,_что_ты_не_забыл_о_моей_просьбе,_что_хлопочешь_и_готов_сплавать_со_мной._
_Конечно,_хорошо_бы_уплыть_прямо_из_Тюмени,_зайти_в_Тобольск_и_посмотреть_на_Васюганские_болота,_проплыть_устье_(название_невозможно_прочесть,_а_неточность_с_болотом_простительна)_катер-то_тем_хорош,_что_где_надо_остановится,_можно_и_порыбачить_и_поговорить_с_народом_спокойно._
_А_насчет_встреч?_Я_потерял_к_ним_всякий_интерес,_в_надсаду_они_мне,_но_коли_надо –_с_творческим_активом_и_с_секретарем –_готов_поговорить._Ну_и_у_Коли_Шамсутдинова_надо_побывать,_погутарить._
_Вот_теперь_буду_жить_мечтой_о_поездке,_в_которую_давно_собираюсь._Лечиться,_Сережа,_некогда,_живу_на_износ._Люди_наши_беспощадны,_сами_себе_покоя_не_дают_и_своим_писателям,_как_могут_мешают,_особенно_корреспонденты_и_репортеры_всякие_и_приблудные_творцы._
_Ну,_да_Бог_им_судья._
Обнимаю – Виктор Астафьев.
12 февраля 1991 г. Красноярск
_В_Красноярске_будешь –_мой_телефон_25-39-94,_деревня_рядом_с_городом,_дом_на_улице_Щетинина,_дом_27_(нижний_конец_села)._С_весны_я_живу_там._Жену_звать_Мария_Семеновна»._
К большому огорчению многих, эта многообещающая и интересная поездка не состоялась: Виктор Петрович приболел и прислал телеграмму об отмене путешествия.
***
Особенно теплые и радостные воспоминания у меня остались от трех поездок в Красноярск и в родную деревню В. Астафьева Овсянку, где проходили всероссийские дни «Литературные чтения в русской провинции».
Каждая поездка – это прежде всего встреча с Родиной, с родными людьми, местами, улицами и домами, где когда-то пришлось жить, работать, учиться. Особенно памятны выступления перед людьми в самой Овсянке с участием Виктора Астафьева, в Дивногорске, Красноярске, Уяре, где меня принимали как земляка, так как рядом Канск, куда съездил проведать свою сестру Аню, могилу матери. Да и до полного Тасеевского района было недалеко, по сибирским меркам каких-то полтораста верст. И один раз выбрался, побывал в Тасееве, Сухове и Струкове.
Самыми теплыми были встречи с братьями по перу, с некоторыми знакомился, с другими встречались как со старыми друзьями – крепкие пожимания рук, обнимания, взгляды, улыбки, стопки за обедом. На всех чтениях бывали Валентин Курбатов из Пскова. Михаил Кураев из Санкт-Петербурга, Анатолий Буйлов, Владимир Подушин, Валерий Латынин, Алексей Бондаренко и многие другие.
В каждый приезд – памятное, волнующее событие. Во второй в 96-м – освящение часовни Святителя Иннокентия Иркутского, которую построили и сложили из тесаных брусов без единого гвоздя за несколько дней. И в этот же день – большой литературный вечер на берегу Енисея, на крыльце библиотеки, построенной с помощью знаменитого земляка. С этих литературных чтений я увозил домой пудовый груз – пятнадцатитомное собрание сочинений В. Астафьева. Факт исторический: за всю историю русской литературы ни у кого из писателей не выходило полного собрания при жизни.
В свою очередь я подарил Виктору Петровичу несколько своих книг, вышедших в разные годы.
А на «Литературные чтения» в 2000 г. собралось очень много народу – писатели, критики, библиотечные работники из разных мест России. Публики тоже стекалось из окрестностей много.
Заходили с Алексеем Бондаренко в гости к В. Астафьеву, пили чай, вспоминали былое. Виктор Петрович чувствовал себя неважно, глухо подкашливал. Но все равно выходил с ботажком за калитку, встречал гостей – бодрился, приветливо вступал со всеми в разговоры, бросал шутки.
Во дворе, сразу за узким дощатым проходом, за низким штакетником росли два маленьких кедра, елка, раскидистый куст калины с кистями красных ягод, которые гости мимоходом срывали и клали в рот. Я тоже отведал спелой калины.
А в полдень прямо на берегу Енисея были накрыты столы длинные с разной снедью и выпивкой, лавки, как и столы, из свежеструганных плах под пологами из пленки на случай дождя – от всего исходил первозданный дух сибирского раздолья!
Светило яркое сентябрьское солнце. Енисей катил свои тугие воды, ласкали глаз вековые сосны на противоположном берегу. Чудо: как они удерживались на склонах и скалистых глыбах?! Чудо природы и всего живого на этой прекрасной родной ЗЕМЛЕ!
Нарядные бабки водили хороводы, толкли мелкий галечник, звучали песни, тосты, музыка, говор, смех – что еще лучше может расположить к умным беседам и душевному умиротворению?! Есть в нашей России два великих достояния – необъятные земные просторы и такая же широта души. Загадка русского человека – называют те, кому это недоступно понять и ощутить сполна!
...Потом прогулка на речном трамвае к стодвадцатиметровой плотине ГЭС, подъем в водной камере, плавание по морю, уходящему ширью и изгибами в далекие южные плоскогорья. Не раз обозревал и снизу и сверху Красноярскую ГЭС – это творенье рук человеческих производит неизгладимое впечатление.
В последние перестроечные годы вокруг В. Астафьева велось много всяких толков о его изменчивых взглядах и настроениях, о его размолвках с В. Распутиным и В. Беловым и другими писателями, с кем он раньше поддерживал отношения. Ну, и грязное, капризное письмо Эйдельмана.
Думается, что все это суета, и она уляжется и забудется, как сон бредовый. Все это уже было и все прошло: скучно, господа! Какие и с кем были размолвки и перепалки у наших классиков девятнадцатого и двадцатого веков – кто о них сейчас вспомнит и вспоминает?
Все определяет творчество и творения, которые оставляет писатель будущим поколениям. В. Астафьев, несомненно, останется как Мастер Русского Слова – это бесспорный факт.
...Небольшой домик на бугристом берегу Енисея виден отовсюду, его знают и к нему идут люди, чтобы поклониться таланту.
Маленький огородник с цветами и грядками, банька, беседка... И столько теплоты от разговоров и незаметных откровений и взглядов – радость встреч с талантливым писателем-земляком ношу в себе постоянно.
13 апреля 2007 года.