Мои воспоминания: Избранные произведения
Н. М. Чукмалдин
НОРВЕГИЯ
XII
В конторе Беннета нам устроили круговую поездку по Норвегии с началом её из Христиании, продолжением железными дорогами, пароходами, на лошадях через Рингс-фиорд, Однес, Эйде, Берген, Христиан-занд и потом обратно в ту же Христианию. Всё это рассчитано для семи человек туристов на 12 суток путешествия со всеми расходами — проезда, остановок и ночлегов в отелях и столования. Сумма расходов составила 982 кроны (503 рубля). Мы пока ещё выполняем начало нашей поездки, и я пишу мои заметки, сидя на пароходе, который курсирует в продолжение пяти часов по Рингс-фиорду до местечка Однес. С завтрашнего дня мы в продолжение трёх дней поедем на лошадях, потом на пароходе, снова на лошадях и снова на пароходе, пока не прибудем уже в Берген. Из Бергена же мы вернёмся на морском пароходе кругом южного мыса Норвегии опять в Христианию.
Виды по железной дороге из Христиании до Ринге — фиорда — одни из самых живописных, какие только я когда-либо видал. Дорога всё время поднимается в гору и достигает кульминационной точки красот, когда она подходит к фиорду Терифф-Ярден и городу Драмен. Через верхушки и просветы елей, глубоко внизу, мы увидели озеро-фиорд, по берегам кругом застроенное фабриками, заводами и домами жителей города Драмен. Панорама была по своей красоте крайне редкая и выдающаяся. Мы все прильнули к стёклам окон, любуясь ею, пока она проходила мимо нашего вагона. Поезд обогнул фиорд и загремел по длинному, изгибающемуся наподобие латинской буквы 8, мосту, пока не остановился у станции другого, верхнего Ронгс-фиорда. Вся часть фиорда Терифф-Ярден, примыкающая к устью реки Бурут, покрыта круглыми плотами сплавленного ею леса, окружена целой сетью лесопильных заводов и представляет собой главную статью экспорта лесных материалов за границу.
XIII
Фиорды Норвегии и их распространённость — характерная черта страны, значительно большая, чем в Швеции, не говоря уже о том, что в Норвегии они живописны и грандиозны. По берегам моря фиорды — это глубокие заливы, вдающиеся в материк большей частью узкими проходами иногда так далеко, что длина их выражается десятками, в редких случаях и сотнями вёрст расстояния. Внутри же страны фиорды — это озёра между гор, в которые падают водопады с окружающих высот, а из них бешено несутся потоки многоводными каскадами в другие, ниже лежащие фиорды. Начало верхнего озера-фиорда бывает расположено около какого-нибудь главного ущелья, по дну которого шумит и пенится поток. Берегом около самой воды такого озера-фиорда пролегает шоссейная дорога, а потом ущельем поднимается на перевал между верхушек гор и спускается к следующему ряду озёр-фиордов. В продолжение последних дней мы проехали железной дорогой, пароходом и на лошадях пять больших фиордов, из которых два полны сплавляемого на лесопильные заводы Драмена хвойного леса — это Терифф-Ярден и Рингс-фиорд, а третий, ’Граде-фиорд, лежит в ещё более суровой котловине, чем два первых, и в нём нет уже сплавляемого леса. Протяжение упомянутых фиордов составляет от 10 до 50 вёрст каждое. Железная дорога из Христиании (145 вёрст) проникла на возвышенное плато Рингс-фиорда, где мы перешли на пароход и плыли по нему до местечка Однес в продолжение 6–7 часов времени.
XIV
В местечке Однес находится отель, где приезжие туристы проводят ночь, чтобы назавтра в течение дня переехать расстояние на лошадях 84 километра. Так же поступили и мы, проведя весь день в экипажах от восьми часов утра до восьми часов вечера. Мы на одних и тех же лошадях поедем до Лердальзолен 234 километра. Горный перевал от Ронгс-фиорда к Траде-фиорду достигает высоты 2300 футов, где в царстве сосны и ели устроена гостиница и санатория, а другой, ещё более высокий перевал Нюстроен достигает высоты 3160 футов и представляет собой горное плато, где нет растительности, а лежат на впадинах горных вершин снежные сугробы. Нужно ли добавить, что здешние шоссе гладки, как паркет, а экипажи на рессорах доведены до последней степени лёгкости и удобства. Норвежский экипаж — двухколёсная кариола — на её рессорах выглядит такой лёгкой, что с внешней стороны представляет собой что-то похожее на игрушку, хотя в ней ездят 2 человека. Норвежские лошади маленького роста, красиво сложенные, с огненными глазами и удивительно сильные и выносливые. Это видели мы в продолжение трёх дней, когда одни и те же две лошади пробежали расстояние в 232 километра, везя на себе четырёхместную коляску и совместно с кучером пять человек пассажиров.
Мы до сих пор в Норвегии не видели ещё ни одной равнины. Нас окружают горы и горы; мы едем берегами фиордов, лежащих в глубоких котловинах, мы то поднимаемся, то спускаемся громадными ущельями. Высокие горные плато, куда мы порой поднимаемся, как, например, Нюстроен, где перед отелем даже лежит ещё не растаявший сугроб снега, не говоря уже о самых пиках гор, испещрённых белыми пятнами того же снега, дают нам разряженный горный воздух, пониженную температуру и особые виды пейзажей. Ведь как-никак, а озеро-фиорд Филиенфельд лежит на высоте 3164 фута и за ночь в некоторых местах покрылось тонкой плёнкой льда.
Когда мы от фиорда Гринфиельд поднимались ущельем к плато и озеру-фиорду Филиенфельд, мы постепенно оставляли позади себя хвойные леса, низкорослую кустарниковую берёзу и, наконец, выехали на плато, где нет никакой растительности и где мы в отеле Ностюэн остановились на ночлег.
XV
Все эти дни мы должны были вставать рано — в 4–6 часов утра и в 8 часов ехать дальше. От станции Ностюэн путь наш лежал между высоких скал, усеянных на их верхушках снеговыми сугробами, и мы свободно могли следить, как зарождаются ручьи и каскады, как начинают образовываться сначала маленькие озерки-фиорды, потом, по мере спуска с гор, они в долине усиливаются, и ручей мало-помалу по мере притока боковых ручьёв и водопадов превращается в речку, потом — в бушующую реку, которая бурлит и пенится, образуя собой грозные каскады и водопады. Мы спускаемся под конец в ущелье, которое чем дальше тянется, тем страшнее становится, и временами превращается в глубочайший гранитный коридор, на дне которого бешено ревёт и мечется река. В стене этого каменного коридора сделана выемка, и по ней-то вот и тянется узенькая проезжая дорога, с которой буквально было страшно смотреть вниз. Весь день — с восьми часов утра до семи часов вечера — на протяжении 65 километров мы ехали этими ущельями, порой прямо под нависшими скалами, где бурная Лер-Дальс бешено шумела под нашими ногами то с той, то с другой стороны по мере того, как дорога меняла один берег на другой, проходя мостом, устроенным всегда над каким-нибудь каскадом. Местами становилось жутко заглядывать в пучину водопадов и загибать голову назад, чтобы видеть верхушки гор и скал, зачастую покрытых снегом. Водопадов с боковых скал попадалось много, падающих иногда отвесно со страшной высоты и представляющих собой то белую жемчужную ниточку, протянувшуюся от верха до основания, если водопад не крупен, то величественный, опрокинутый веер, колеблемый ветром, в серебряной пыли которого играет радуга, если он значительный и многоводный. Грозных и поражающих ущелий на этом участке дороги, протянувшемся на двадцати вёрстном расстоянии, такое множество, что память отказывается помнить, а рука описывать. Они порой так невыразимо дики и величавы, что превосходят даже страшное Дарьяльское ущелье на Кавказе. Мы теперь, окончив колёсный путь в 230 километров, всё ещё находимся под подавляющим впечатлением от виденного и перечувствованного и не находим слов для выражения нашего изумления перед грандиозностью картин, прошедших перед нашими глазами.
XVI
2 июня в 5 часов утра из населённого норвежского местечка Лердальзолен мы сели на пароход и отправились по фиорду Зонен к его южной оконечности, чтобы далее ехать на лошадях расстояние 48 километров до города Фоссеванген. Если те озёра-фиорды, какие мы до сих пор в этой стране видели, были дивно хороши и восхитительны, если красоты природы, их окружающие, казались нам выше всякого описания, то я, право, не знаю, какие найти слова, чтобы дать хотя бы приблизительное понятие о том, что мы в продолжение трёх часов хода парохода фиордом Зонен видели и чувствовали. Это было сочетание чего-то сказочного в живой действительности; какая-то феерия с быстрыми превращениями картин одна другой лучше и фантастичнее. Фиорд Зонен узок и извилист. Самая большая ширина его, и то в одном только месте, достигает не более версты, но так как берега фиорда, т. е. не берега его в прямом, буквальном смысле, которых у фиорда нет, потому что скалы опускаются отвесно в воду, ну стены, что ли, его поднимаются ввысь на 3, на 4000 футов, то, посудите сами, что это за тоннель, прорезанный природой между водой, гранитными стенами по бокам и синим небом наверху!
Местами граниты стен сдвигаются сажен в 50 шириной, и мы плывём как бы коридором, поворачивая пароход по мере изломов линий то в одну, то в другую сторону, и шум его винта, бурлящий воду за кормой, особенным образом слышится в ушах, сливаясь с шумом падающих временами по карнизам и отвесным скалам водопадов. Вода в фиорде видится зелёного, прозрачного оттенка, а солнце освещает и воду, и скалы только тогда, когда лучи его падают вдоль фиорда, и тогда нет предела игре света в зеркале воды и не насмотришься на радуги, осеняющие водяную пыль крупных водопадов. Скалы-берега временами так круты и высоки, что кажутся отвесными, спускающимися перпендикулярно в воду, а верхушки их теряются вдали небес, блестя иной раз белеющими пятнами и полосами снега. Ветра нет, и поверхность фиорда-озера блестит, как зеркало, в котором до поразительности ясно отражаются береговые угрюмые гранитные массивы. Серая гранитная стена иной раз так гладка, что, кажется, обтёсана руками человека. Вот мимо нас проходит каприз природы — высокая круглая гора, как будто копия сахарной головы в 2000 футов вышиной. Вон выглядывает другой фиорд с правой стороны, перспектива которого за выступами скал теряется вдали в фиолетовом тумане воздуха.
Картина за картиной сменяет одна другую, точно в волшебном фонаре, и не знаешь уже, чему тут больше удивляться, а стоишь молча, в немом восторге упоения.
XVII
В конце фиорда Зонен, который буквально можно назвать волшебным, нас ожидали экипажи, и мы сейчас же из плавающих на пароходе превратились в едущих в экипажах туристов. В конце фиорда вытекает из него река в другой фиорд, ниже его лежащий, но течёт она по такой ужасающей теснине, что норвежцы, даже при всём умении строить шоссейные дороги по отвесным скалам, не нашли возможности проложить здесь удобное шоссе. Посему дорогу проложили в обход ущелья, по выступам овальной скалы зигзагами и крутыми подъёмами в виде коленчатого марша. Подъём получился очень верный, но крутой и головоломный. Лошади едва тянут пустые экипажи. Справа и слева неистово шумят два громадных водопада, низвергающиеся в ущелье более чем со 100-саженной высоты, из которых правый водопад имеет вид опущенного книзу веера и отливает в воздухе цветами радуги, играющей в водяной пыли его. Слева главный водопад падает отвесно, а наверху его, за ребром скалы, по склонам пик, виднеются ещё три мелких водопада, несущихся с высот и у подошвы гор с ним сливающихся.
Подъём на овальную скалу с каждым маршем поворота открывает виды на ущелье и фиорд Зонен до того прекрасные, до того необычайные, что останавливаешься перед ними на каждой площадке подъёма в немом восторге восхищения. Всё тут как бы создано и сконцентрировано только самое красивое в природе, всё тут как бы скомпоновано с подавляющим величием, перед которым надо только смиренно преклоняться.
Остальная дорога до большого норвежского поселения Эйде в другое время и при других условиях была бы, пожалуй, очень интересна, представляя ряд красивых видов и горных пейзажей, но после всего, только что виденного нами, не представляла для нас ничего уже замечательного. Наша восприимчивость, видимо, ослабела, мы, видимо, устали. Погода, до сих пор стоявшая солнечной и тёплой, начала превращаться в дождливую и холодную.
* * *
К концу нашего последнего экипажного пути мы въехали в ущелье Фоссе-Ванген, само по себе производящее сильное впечатление чёрными отвесными стенами скал, какой- то катастрофой перевёрнутыми слоями складок вертикально. Из-за стен и скал в ущелье не проглядывает солнце, слева шумят каскады горной речки. Мы переехали мостом на другую сторону потока и, обогнув чёрную нависшую скалу, ахнули от восторга от развернувшейся картины перед нашими глазами. В ущелье оказалось новое ущелье, ниже первого, лежащее сажен на сто глубиной. Речка оборвалась и падала в глубину его. Чёрные гладкие каменные стены, точно обтёсанные рукой человека, стоят по обеим сторонам ущелья — глянцевитые, гигантские, сажен в полтораста вышиной. По осыпи, образовавшейся с правой стороны провала, проложен петлями крутой спуск дороги, идущей вниз, к подножию водопада, рассыпающегося там водяной пылью, далеко разносимой током воздуха.
Картина была одна из самых величественных, когда- либо виденных нами даже в Норвегии.
На пристани Эйде мы дождались парохода и вечером, около 9 часов, фиордом Хардангер отплыли в местечко Одо. Несмотря на облака и накрапывавший дождик, мы плыли по фиорду до часа ночи при таком свете, что можно было читать газету. С правой стороны от Эйде по всему фиорду тянулся ряд гор, покрытых пятнами и полосами снега. Из боковых фиордов, каких проходим мы немало, дует ветер то летний, тёплый, то холодный, напоминающий осень.
В час ночи мы были уже в местечке Одо, в знаменитом по устройству отеле «Гардангер».
XVIII
В Одо мы пробыли две ночи. Отель «Гардангер» построен деревянный, но выдающийся по своим достоинствам и комфорту. Особенно роскошна его столовая, рассчитанная на 150 человек обедающих.
Днём мы совершили поездку к трём водопадам — Латерфос, Скарфос и Эсфелятфос, находящихся в восемнадцати километрах от Одо. Пришлось всё время подниматься вверх большого протока из верхнего фиорда, потом огибать фиорд и подниматься, наконец, в узкое и грозное ущелье, где бешено шумят и клубятся эти водопады. Количество и сила падения воды в них так велики и обильны, что кругом на значительном пространстве всё орошено влагой, а по дороге, проходящей внизу водопадов, несётся водяная пыль с такой силой, что буквально захватывает дыхание у каждого проходящего и проезжающего человека.
Вид на эти водопады вблизи их и особенно с выступа скалы, на которую несутся сверху белые, как снег, клубы пены, поистине поразительный и ни с чем не сравнимый. Когда смотришь снизу на эту падающую массу белых гнёзд, беспрерывно меняющихся в своих очертаниях, то так и кажется, что движется что-то страшное, живое, которое на пути своём может поглотить и уничтожить всякое препятствие. В водопаде этом чувствуется такая сила и мощь, какую измерить и сосчитать человек даже не в состоянии. Особенный грохот наполняет воздух и по ущелью далеко разносится кругом, как бы рассказывая о великой энергии водопада.
В унисон водопаду первому шумит и грохочет несколько иным тоном водопад второй — Скарфос, несущийся с отрога высочайшей вершины и потом внизу сливающийся с первым водопадом. Верх его виднеется так высоко, что глаз не может уловить подробностей движения, а видит только белую полосу, которая слегка колышется.
Водяная пыль несётся кверху облаком, и в ней то появляются, то исчезают радуги, изменяясь в силе цвета и напряжения, начиная от самого слабого, желтоватого отблеска до полного и яркого разделения всех основных цветов спектра. Дорогой, когда вы проезжаете мостом у подошвы скалы, возле самого фиорда вы попадаете в область водяной пыли, широким потоком несущейся от водопада, — вам необходимо отвернуть лицо ваше, иначе вам захватывает дух, и вы инстинктивно закрываетесь руками. Пока лошади крупной рысью не пробегут этого моста, ваше платье и руки окажутся мокрыми, как бы после мелкого, частого дождика.
Третий водопад, Эсфелятфос, как бы не шумит и не грохочет, потому что грохот первых, ближних водопадов глушит его. Он только виден по другую сторону фиорда, где широкой белой полосой падает с утёса. Вид его где-нибудь в другом месте так же поражал бы внимание зрителя, как и всё замечательное в природе. Здесь же, по соседству с водопадом Латерфос, он тушуется, и на него уже мало обращается внимания.
Отсюда, с пристани того фиорда, с половины поля совершаются ещё экскурсии на глетчер и вершины снеговых гор, ярко белеющих в треугольнике между высоких пирамидальных гор на противоположной стороне фиорда-озера. Удобный доступ к ним возможен только переправой на маленьком пароходике с этой стороны фиорда, а потом сам подъём совершается частью на верховых лошадях и частью пешком в специальной обуви и одежде.
XIX
Погода стояла солнечная, жаркая, когда мы отплывали из Одо по боковому фиорду Хардангер, врезавшемуся глубоко внутрь страны, до местечка Эйде. Винтовые пароходики, совершающие рейсы по внутренним озёрам-фи- ордам, небольшие, но уютные, в которых всё приспособлено к возможному удобству и комфорту. Боковой фиорд Хардангер на большей части своего протяжения не превышает ширины нашей Волги где-нибудь около Саратова, но существенная разница в том, что берега его состоят из скал и порой так круты и высоки, что на верхушках их лежат белые пятна снега. Вода в фиорде, видимо, глубокая, прозрачная и при солнечном освещении кажется бутылочного, зелёного оттенка.
Во многих местах страны мы встречали особый способ передачи грузов по проволоке — дров, хвороста и провизии. Где-нибудь около самого фиорда прикрепляется проволока красной меди, доходящая другим концом до верхушки скалы или горы. Длина её приблизительно 100–300 сажен. Проволока особенным приспособлением деревянного валика, укреплённого в устоях, натягивается как струна и служит путём передачи дров, хвороста и прочее, которые каждый раз, благодаря приспособлению маленького аппарата, медленно скатываются вниз или поднимаются вверх с провизией, тягой.
Многие понятия и названия, усвоенные нами с детства на равнинах, трудно приложимы к таким странам, как горная Норвегия. Например, понятие берега, известного на наших реках и озёрах, совсем не то, что здесь: плывя фиордом, мы видим, как гранитные скалы под углом градусов 80 опускаются в воду, а порой стоят даже отвесно, уходя ввысь так высоко, что пики их кутаются в облаках. Наша упряжь и телега не подходят к здешней кариоле и запряжке без дуги и чересседельника. О дорогах здешних и говорить нечего. Они гладки, как паркет, и там, где вьются над обрывами или тянутся под скалой, там они через небольшие промежутки огорожены большими кусками не обделанного гранита или песчаника, поставленными на ребро.
XX
Больших сёл и деревень, в нашем русском смысле, в Норвегии очень мало. Здесь есть города, а затем по всей стране разбросаны отдельные домики, дворы и отели, и очень редко где-нибудь тянется село или деревня. В стране высоких гор, фиордов и водопадов почему-то не принято окружать свои дома садами и цветниками. Кое-где спорадически ещё посажены одиноким кустом черёмуха, сирень, душистый тополь, яблоня, вишня, но нигде не видно того, что мы называем садом и цветником. На полях посеяны рожь, овёс, ячмень, клевер; поля обработаны усовершенствованными земледельческими орудиями тщательно, но, видимо, всё это растёт медленно и едва ли даёт на своих нивах значительные урожаи, потому что земля и климат для земледелия удобны мало. Рогатый скот всюду сытый, но мелкой расы и светлого одеяния. Рога у них крупные и оконечности их закованы в медные шарики. Овец и коз водится мало; кур, гусей, домашних уток — и того меньше. В лесах пернатого царства почти не видно, нет сорок, ворон, голубей, и редко-редко где-нибудь встретишь нашего завсегдатая воробья.
XXI
Плывя большим фиордом Хардангера, вас греет солнце, воздух тих, и гладкая поверхность воды блестит, как зеркало. Но вдруг из какого-нибудь бокового фиорда врывается ветер, делается холодно, и фиорд сразу покрывается волнами, пока пароход при крутом повороте фиорда не подойдёт к высокой горе и не спрячется за нею. Вы, идя фиордом далее, приближаетесь к какой-нибудь серой громадине гранита и видите, как на открытом месте вода приняла тёмно-синий цвет, ближе к пароходу — зелёный, а у подножия великана-утёса — почти чёрный, и снова повторяются прежние периоды перемен то тиши, то ветра. Ещё несколько минут хода парохода, и вода стала отливать цветом бирюзы и яхонта. Впереди парохода виднеется извилистый путь фиорда, а за верхушками гор высится, как бы заграждая путь, новая, выше всех стоящая гора, белеющая снегом, в расщелинах которой выглядывает глетчер.
Публики на пароходе немного, но всё больше англичане, которых всегда легко отличить по их манерам и костюмам среди людей других национальностей. Они некрасивы, но держат себя с сознанием превосходства своего ума и характера. Норвегия, как Швейцария, — излюбленная ими страна для спорта и путешествия. Для их удобств здесь всюду устроены отели с английским складом обстановки, с английским языком прислуги и английским столом кушаний. Из всех иностранных языков, здесь принятых, английский язык господствующий, а англичане чувствуют себя в Норвегии, как у себя дома. Англичан за их высокомерие можно не любить, но им нельзя не отдать дани справедливости, признав за ними глубокий ум, прекрасное образование и несокрушимую силу энергии.
После англичан в Норвегии крупное количество туристов составляют немцы. Их теперь ещё не видно, но наступит разгар сезона, и немцы появятся на всех замечательных горах и в фиордах. Единственная нация, мало дающая Норвегии туристов, — это Россия. Почему и как это выходит, трудно указать на главную причину, хотя она, конечно, есть и кроется в нашем характере.
Путь по всему фиорду Хардангера от Оде до Бергена составляет собой копию двух равных параллельных линий, пересечённых от оконечности одной до начала другой косой линией. Треть пути мы плыли с юга на север. Горы по обоим берегам тянутся конусами, седловинами всевозможных очертаний, то одетые в зелень леса, то обнажённые, серого цвета и без всякой растительности.
В 8 часов вечера мы были уже в гавани Бергена, перейдя перед этим большое количество проливов, окаймляющих собой целую группу красивых скал и островов. Сам Берген и его порт защищены горами и представляют все данные для дальнейшего развития и процветания.
XXII
Мы в главном портовом городе Норвегии — Бергене, расположенном в заливе фиорда Хардангер, с глубоким незамерзающим портом, защищённым высокими скалистыми горами. Постройки его не отличаются монументальностью или изяществом. Берген — город рыбного промысла и морского каботажа и как таковой носит на себе все следы своего главного промысла. Его рыбный рынок — один из первых в Европе по обилию представителей царства рыб. На рынке Бергена вы видите такие формы рыб и окраски их одеяний, что невольно удивляетесь такому разнообразию. Рыбу совершенно синего цвета, с чёрными полосами я видел первый раз в жизни. А сколько оттенков блестящей окраски золотистого, белого и серого цветов, то и перечесть невозможно.
Около рынка устроен маленький музей местной этнографии в старом деревянном доме, в котором были когда- то, два века тому назад, контора и жилище местного жителя Бергена. Все вещи домашнею обихода того же времени поставлены точно так и на том месте, где когда-то они стояли. Вон сундучок, окованный железом, 1630 года, стул, обитый кожей с разными диковинными рисунками; вот затейливый замок, каких теперь уже не делают; висячая, круглая скрыница для хранения денег и прочее и прочее. В задней комнате в одно окно вдоль стены устроены одна над другой три пары кроватей, задвигающихся вплотную деревянной поползушкой, с одеялом и подушкой, набитой травой. Вход в коридор — узкий, полутёмный, а лестница во 2-й этаж — в пол-оборота, такая крутая, по которой могли сообщаться люди, только привыкшие лазить по трапам и верёвочным лестницам на парусных судах.
В Бергене, как и в Христиании, служит жителям путём городского сообщения электрическая железная дорога, проникающая во множество кривых улиц и одолевающая самые крутые подъёмы и самые крутые повороты. Город по берегу заливов фиорда, отвоёвывая место от скал и занимая всякий холм, возможный для построек, в пределах как бы долины, между нескольких высоких гор, растянулся удлинённым кольцом домов общественных зданий и портовых. В Бергене все лавки и магазины наполнены английскими изделиями с полным отсутствием французских или немецких. Из русских товаров сюда проникает только керосин да куриные яйца.
XXIII
В 7 часов вечера пароход “Христиания”, на котором мы плывём, отошёл из порта Бергена. Дул лёгкий ветерок, небо было сумрачно, и солнце в редкие моменты выглядывало из-за облаков. Высокие горы, окружающие Берген, придавали открывавшемуся пейзажу вид необычайной красоты; краски и очертания были так великолепны, что как-то трудно было допустить, чтобы где-то не на юге, а на далёком западе могли быть такие несравненные картины. Чем дальше мы едем вот уже в продолжение трех часов, тем красота скал, островов и дальних гор не уменьшается, а медленно и постепенно переходит в несколько иные тона красок, не менее прекрасные, но только менее ясные, вечерние, превращающие очертания гор в силуэты, закрытые дымкой воздуха. Куда ни взглянем, всюду щедрой рукой природы разлита такая дивная гармония, что голова отказывается находить подходящие выражения. Впереди, позади и по обеим сторонам идущего парохода одинаково видны чудные, мягкие картины. Островам в виде мелких, голых скал, осыпей, покрытых зеленью, извилистым проливам, попадающимся направо и налево, нет числа, а кругом их виднеется даль до самого горизонта, замыкаемая высокими горами, переходящими часто в снежные вершины. Там, где солнце временами показывается из облаков, образуется в воздухе светящаяся золотая пыль, полосами спускающаяся на землю, напоминая собой вечерние закаты солнца в Неаполе.
Винт парохода бурлит бирюзовую воду фиорда, пароход плавно идет вперёд, и стая чаек-рыболовов гонится за ним. Кто-нибудь из пассажиров бросает им кусочки хлеба, а они артистически ловят их, стрелой спускаясь на воду.
XXIV
Ночью, когда мы вышли, наконец, в Северное море, пароход начало качать. С пассажирами начались все те неприятные ощущения, какие свойственны морской качке. Погода значительно изменилась к худшему: небо заволокло тучами, заморосил мелкий дождь и заслонил собой все виды дальних перспектив. И вода, и горы начали глядеть на нас неприветливыми серыми туманными тонами красок и производить далеко уже не то впечатление, какое было вчера вечером. Нельзя стало выходить на верхнюю площадку парохода, а приходилось чаще и чаще прятаться в душные каюты.
Маленькие фиорды, куда пароход заходит на станции то сдать товары, то принять их, расположены всегда между серых скал грядами, выглядывающими из воды иногда в очень красивых комбинациях. Леке-фиорд, которым мы теперь плывём, обладает между ними выдающейся красотой береговых высоких скал, то голых и серых, то густо покрытых зеленью хвойной и лиственной растительности. Красота его выиграла бы, вероятно, еще больше, если бы не мешала тому разразившаяся ненастная погода с мелким дождём и пронзительным ветром. По берегам Леке- фиорда у самой воды разбросаны сельские домики то в одиночку, то группами, но всегда без огороженных дворов и крытых притонов в нашем русском, а еще больше в сибирском смысле.
Путь для пароходов между шхер и фиордов всегда обозначен маяками, начиная от маленьких будочек, окрашенных в белый цвет стен, и чёрных крыш с фонарём наверху до капитальных высоких сооружений на одиноких скалах при входе с моря. Кроме того, весь путь по фиордам и шхерам отмечен с обеих сторон, где нужно, белыми кругами с чёрной точкой посередине, нарисованными на сером граните скал, или намечен, наконец, вехой на бакене, прикреплённом к якорю. Порой некоторые фиорды так узки и извилисты, что пароход уменьшает ход и двигается вперёд медленно и осторожно.
XXV
Из Леке-фиорда мы снова вернулись в Северное море и идём по направлению к Христиан-занду, огибая крайнюю точку южной оконечности Норвегии. Ветер крепнет, и море колышется всё сильнее и сильнее.
Настал второй день нашего плавания. Погода чем дальше, тем становится ненастнее и неприятнее. На палубу парохода нельзя стало выходить, а так называемый салон, где мужчины читают газеты, пьют пиво и курят сигары, всегда полон пассажирами. Частые остановки в маленьких боковых фиордах, где расположены пароходные станции, удлиняют путь и делают его ещё более скучным. Между Бергеном и Христианией их насчитывается 24. На всех станциях бывают пассажиры то приходящие вновь, то уходящие, и принимаются или сдаются товары. Лебёдка то и дело гремит цепями, таская с пристани в трюмы тюки товаров, бочки с пивом или выгружая их обратно.
Сегодня утром красивым фиордом мы зашли в маленький, с шеститысячным населением городок Норвегии Арендаль, расположенный крайне живописно по берегам двух пересекающихся фиордов. Фиорды, горы и городок напоминают собой швейцарский Люцерн и озеро четырёх кантонов с той разницей, что здесь нет горных вершин вроде Пилятуса и Риги-Кульм и что домики Арендаля окружили бордюром все берега фиордов, а не скучены в долине, как в Люцерне. Вид с фиорда на зелёные склоны гор, на оригинальные норвежские постройки, на синие, теряющиеся вдали ленты воды — одним словом, совокупность всего производит чарующее впечатление.
Мы скоро приблизимся к заливу и фиорду Христиания. По длине его с частыми заходами на промежуточные станции мы пройдём едва-едва в течение десяти часов времени и прибудем в норвежскую столицу ровно в 12 часов ночи.
XXVI
Покидая столицу Норвегии, мы завтра посмотрим ещё знаменитый водопад Тральготан и часть не менее знаменитого сооружения шведов — канал Гота, чтобы потом сразу же из Готебурга переехать в соседнюю страну — Данию. Целый ряд вынесенных впечатлений от обозрения страны в её географическом и бытовом состоянии за всё время нашего пребывания в ней дали нам общее представление, достаточное для того, чтобы делать о ней хотя эскизное, но тем не менее цельное заключение. Мне кажется, чтобы яснее выразить мнение о стране, надо привести параллельно заключения о какой-нибудь другой стране, во многом сходной с обозреваемой. Для этой цели, мне кажется, Швейцария представляет собой много аналогии и как раз подходит к поставленному требованию. В Швейцарии горы и озёра очень много напоминают норвежские фиорды и горы, но мягкий климат и более широкие долины первой дают возможность вести и большую культуру земледелия, скотоводства и садоводства против второй. Близкое соседство с более равнинными странами даёт также Швейцарии и больший прилив туристов-иностранцев. Всё это в целом взятое и создало богатство Швейцарии, какое мы видим в ней в настоящую минуту.
Норвегия климатически более суровая страна, чем Швейцария, и как таковая более поучительна для нас, русских, ибо нагляднее показывает, до чего может развиться народное благосостояние, до чего может достигать степень её образования и культуры при этих, казалось, неодолимых условиях. Но кто знает, быть может, эта-то суровая природа и вызвала в норвежцах такую энергию воли и груда, что они победили неблагоприятные условия и создали высокую культурную страну, обозревая которую, и приходится ею восхищаться более, нежели Швейцарией. Ведь все эти наиболее грандиозные фиорды были бы недоступны для обозрения, не будь проложено по скалам и ущельям шоссейных дорог, а на водах фиордов не существовало бы пароходов. Пробить в скале и проложить болотом шоссированную дорогу не так легко, как проложить нашу широкую дорогу по равнине, по которой, однако же, нелегко проехать. Здесь по дороге порой трудно двум экипажам разъехаться, но так как встречи редки сравнительно с проездом, то для того, что требуется редко, не затрачивают труда и денег. Для чего на самом деле широкое полотно дороги, на котором можно разъехаться не двум, а четырём и более телегам, когда этого не нужно? Ведь тот труд на две лишних трети полотна дороги лучше бы употребить на остальную треть и держать её всегда в исправном состоянии, чем оставлять широкий путь в ненастную погоду в хаотическом состоянии. Мало ли у нас и на Урале, и на Алтае красивых озёр с мощными лесами по берегам, мало ли у нас гор и ледников чудесных, да как туда вы проберётесь и где вы там найдёте приют для ночлега?
Здешняя двухколёсная кариола на лежачих рессорах, как национальный экипаж, так легка, что тяжесть её лошадь едва чувствует. По нашим дорогам, в наших экипажах вы никогда на одной и той же паре лошадей в течение трёх дней не проедете расстояние в 230 километров, как сделали мы в эту поездку из Однес в Лердальзолен, сделав на пути два горных перевала. Рваной упряжи, клячи-лошади тут не увидишь. Самая старая избёнка какого-нибудь бедняка-норвежца стоит прямо, и рама в маленьком окне всегда с целыми стёклами. Здесь нередки старые деревянные дома, которым насчитывают больше сотни лег существования, не говоря уже о таких деревянных мафусаилах, как те, в которых устроены этнографические музеи в Бергене и Фоссевангане и в особенности церкви в Бургунде.
Наших крупнейших недостатков, в которых никто, как сами мы, виноваты, здесь как бы нет и не существовало. Нет здесь кабака и не может быть пожаров, уничтожающих у нас постройки по сёлам и деревням в размере, как высчитывают, ^1^/^20^ части ежегодно. Нигде тут не увидишь никакой постройки, крытой соломой, а только слоистым камнем, черепицей и железом.
Н. М. Чукмалдин
НОРВЕГИЯ
XII
В конторе Беннета нам устроили круговую поездку по Норвегии с началом её из Христиании, продолжением железными дорогами, пароходами, на лошадях через Рингс-фиорд, Однес, Эйде, Берген, Христиан-занд и потом обратно в ту же Христианию. Всё это рассчитано для семи человек туристов на 12 суток путешествия со всеми расходами — проезда, остановок и ночлегов в отелях и столования. Сумма расходов составила 982 кроны (503 рубля). Мы пока ещё выполняем начало нашей поездки, и я пишу мои заметки, сидя на пароходе, который курсирует в продолжение пяти часов по Рингс-фиорду до местечка Однес. С завтрашнего дня мы в продолжение трёх дней поедем на лошадях, потом на пароходе, снова на лошадях и снова на пароходе, пока не прибудем уже в Берген. Из Бергена же мы вернёмся на морском пароходе кругом южного мыса Норвегии опять в Христианию.
Виды по железной дороге из Христиании до Ринге — фиорда — одни из самых живописных, какие только я когда-либо видал. Дорога всё время поднимается в гору и достигает кульминационной точки красот, когда она подходит к фиорду Терифф-Ярден и городу Драмен. Через верхушки и просветы елей, глубоко внизу, мы увидели озеро-фиорд, по берегам кругом застроенное фабриками, заводами и домами жителей города Драмен. Панорама была по своей красоте крайне редкая и выдающаяся. Мы все прильнули к стёклам окон, любуясь ею, пока она проходила мимо нашего вагона. Поезд обогнул фиорд и загремел по длинному, изгибающемуся наподобие латинской буквы 8, мосту, пока не остановился у станции другого, верхнего Ронгс-фиорда. Вся часть фиорда Терифф-Ярден, примыкающая к устью реки Бурут, покрыта круглыми плотами сплавленного ею леса, окружена целой сетью лесопильных заводов и представляет собой главную статью экспорта лесных материалов за границу.
XIII
Фиорды Норвегии и их распространённость — характерная черта страны, значительно большая, чем в Швеции, не говоря уже о том, что в Норвегии они живописны и грандиозны. По берегам моря фиорды — это глубокие заливы, вдающиеся в материк большей частью узкими проходами иногда так далеко, что длина их выражается десятками, в редких случаях и сотнями вёрст расстояния. Внутри же страны фиорды — это озёра между гор, в которые падают водопады с окружающих высот, а из них бешено несутся потоки многоводными каскадами в другие, ниже лежащие фиорды. Начало верхнего озера-фиорда бывает расположено около какого-нибудь главного ущелья, по дну которого шумит и пенится поток. Берегом около самой воды такого озера-фиорда пролегает шоссейная дорога, а потом ущельем поднимается на перевал между верхушек гор и спускается к следующему ряду озёр-фиордов. В продолжение последних дней мы проехали железной дорогой, пароходом и на лошадях пять больших фиордов, из которых два полны сплавляемого на лесопильные заводы Драмена хвойного леса — это Терифф-Ярден и Рингс-фиорд, а третий, ’Граде-фиорд, лежит в ещё более суровой котловине, чем два первых, и в нём нет уже сплавляемого леса. Протяжение упомянутых фиордов составляет от 10 до 50 вёрст каждое. Железная дорога из Христиании (145 вёрст) проникла на возвышенное плато Рингс-фиорда, где мы перешли на пароход и плыли по нему до местечка Однес в продолжение 6–7 часов времени.
XIV
В местечке Однес находится отель, где приезжие туристы проводят ночь, чтобы назавтра в течение дня переехать расстояние на лошадях 84 километра. Так же поступили и мы, проведя весь день в экипажах от восьми часов утра до восьми часов вечера. Мы на одних и тех же лошадях поедем до Лердальзолен 234 километра. Горный перевал от Ронгс-фиорда к Траде-фиорду достигает высоты 2300 футов, где в царстве сосны и ели устроена гостиница и санатория, а другой, ещё более высокий перевал Нюстроен достигает высоты 3160 футов и представляет собой горное плато, где нет растительности, а лежат на впадинах горных вершин снежные сугробы. Нужно ли добавить, что здешние шоссе гладки, как паркет, а экипажи на рессорах доведены до последней степени лёгкости и удобства. Норвежский экипаж — двухколёсная кариола — на её рессорах выглядит такой лёгкой, что с внешней стороны представляет собой что-то похожее на игрушку, хотя в ней ездят 2 человека. Норвежские лошади маленького роста, красиво сложенные, с огненными глазами и удивительно сильные и выносливые. Это видели мы в продолжение трёх дней, когда одни и те же две лошади пробежали расстояние в 232 километра, везя на себе четырёхместную коляску и совместно с кучером пять человек пассажиров.
Мы до сих пор в Норвегии не видели ещё ни одной равнины. Нас окружают горы и горы; мы едем берегами фиордов, лежащих в глубоких котловинах, мы то поднимаемся, то спускаемся громадными ущельями. Высокие горные плато, куда мы порой поднимаемся, как, например, Нюстроен, где перед отелем даже лежит ещё не растаявший сугроб снега, не говоря уже о самых пиках гор, испещрённых белыми пятнами того же снега, дают нам разряженный горный воздух, пониженную температуру и особые виды пейзажей. Ведь как-никак, а озеро-фиорд Филиенфельд лежит на высоте 3164 фута и за ночь в некоторых местах покрылось тонкой плёнкой льда.
Когда мы от фиорда Гринфиельд поднимались ущельем к плато и озеру-фиорду Филиенфельд, мы постепенно оставляли позади себя хвойные леса, низкорослую кустарниковую берёзу и, наконец, выехали на плато, где нет никакой растительности и где мы в отеле Ностюэн остановились на ночлег.
XV
Все эти дни мы должны были вставать рано — в 4–6 часов утра и в 8 часов ехать дальше. От станции Ностюэн путь наш лежал между высоких скал, усеянных на их верхушках снеговыми сугробами, и мы свободно могли следить, как зарождаются ручьи и каскады, как начинают образовываться сначала маленькие озерки-фиорды, потом, по мере спуска с гор, они в долине усиливаются, и ручей мало-помалу по мере притока боковых ручьёв и водопадов превращается в речку, потом — в бушующую реку, которая бурлит и пенится, образуя собой грозные каскады и водопады. Мы спускаемся под конец в ущелье, которое чем дальше тянется, тем страшнее становится, и временами превращается в глубочайший гранитный коридор, на дне которого бешено ревёт и мечется река. В стене этого каменного коридора сделана выемка, и по ней-то вот и тянется узенькая проезжая дорога, с которой буквально было страшно смотреть вниз. Весь день — с восьми часов утра до семи часов вечера — на протяжении 65 километров мы ехали этими ущельями, порой прямо под нависшими скалами, где бурная Лер-Дальс бешено шумела под нашими ногами то с той, то с другой стороны по мере того, как дорога меняла один берег на другой, проходя мостом, устроенным всегда над каким-нибудь каскадом. Местами становилось жутко заглядывать в пучину водопадов и загибать голову назад, чтобы видеть верхушки гор и скал, зачастую покрытых снегом. Водопадов с боковых скал попадалось много, падающих иногда отвесно со страшной высоты и представляющих собой то белую жемчужную ниточку, протянувшуюся от верха до основания, если водопад не крупен, то величественный, опрокинутый веер, колеблемый ветром, в серебряной пыли которого играет радуга, если он значительный и многоводный. Грозных и поражающих ущелий на этом участке дороги, протянувшемся на двадцати вёрстном расстоянии, такое множество, что память отказывается помнить, а рука описывать. Они порой так невыразимо дики и величавы, что превосходят даже страшное Дарьяльское ущелье на Кавказе. Мы теперь, окончив колёсный путь в 230 километров, всё ещё находимся под подавляющим впечатлением от виденного и перечувствованного и не находим слов для выражения нашего изумления перед грандиозностью картин, прошедших перед нашими глазами.
XVI
2 июня в 5 часов утра из населённого норвежского местечка Лердальзолен мы сели на пароход и отправились по фиорду Зонен к его южной оконечности, чтобы далее ехать на лошадях расстояние 48 километров до города Фоссеванген. Если те озёра-фиорды, какие мы до сих пор в этой стране видели, были дивно хороши и восхитительны, если красоты природы, их окружающие, казались нам выше всякого описания, то я, право, не знаю, какие найти слова, чтобы дать хотя бы приблизительное понятие о том, что мы в продолжение трёх часов хода парохода фиордом Зонен видели и чувствовали. Это было сочетание чего-то сказочного в живой действительности; какая-то феерия с быстрыми превращениями картин одна другой лучше и фантастичнее. Фиорд Зонен узок и извилист. Самая большая ширина его, и то в одном только месте, достигает не более версты, но так как берега фиорда, т. е. не берега его в прямом, буквальном смысле, которых у фиорда нет, потому что скалы опускаются отвесно в воду, ну стены, что ли, его поднимаются ввысь на 3, на 4000 футов, то, посудите сами, что это за тоннель, прорезанный природой между водой, гранитными стенами по бокам и синим небом наверху!
Местами граниты стен сдвигаются сажен в 50 шириной, и мы плывём как бы коридором, поворачивая пароход по мере изломов линий то в одну, то в другую сторону, и шум его винта, бурлящий воду за кормой, особенным образом слышится в ушах, сливаясь с шумом падающих временами по карнизам и отвесным скалам водопадов. Вода в фиорде видится зелёного, прозрачного оттенка, а солнце освещает и воду, и скалы только тогда, когда лучи его падают вдоль фиорда, и тогда нет предела игре света в зеркале воды и не насмотришься на радуги, осеняющие водяную пыль крупных водопадов. Скалы-берега временами так круты и высоки, что кажутся отвесными, спускающимися перпендикулярно в воду, а верхушки их теряются вдали небес, блестя иной раз белеющими пятнами и полосами снега. Ветра нет, и поверхность фиорда-озера блестит, как зеркало, в котором до поразительности ясно отражаются береговые угрюмые гранитные массивы. Серая гранитная стена иной раз так гладка, что, кажется, обтёсана руками человека. Вот мимо нас проходит каприз природы — высокая круглая гора, как будто копия сахарной головы в 2000 футов вышиной. Вон выглядывает другой фиорд с правой стороны, перспектива которого за выступами скал теряется вдали в фиолетовом тумане воздуха.
Картина за картиной сменяет одна другую, точно в волшебном фонаре, и не знаешь уже, чему тут больше удивляться, а стоишь молча, в немом восторге упоения.
XVII
В конце фиорда Зонен, который буквально можно назвать волшебным, нас ожидали экипажи, и мы сейчас же из плавающих на пароходе превратились в едущих в экипажах туристов. В конце фиорда вытекает из него река в другой фиорд, ниже его лежащий, но течёт она по такой ужасающей теснине, что норвежцы, даже при всём умении строить шоссейные дороги по отвесным скалам, не нашли возможности проложить здесь удобное шоссе. Посему дорогу проложили в обход ущелья, по выступам овальной скалы зигзагами и крутыми подъёмами в виде коленчатого марша. Подъём получился очень верный, но крутой и головоломный. Лошади едва тянут пустые экипажи. Справа и слева неистово шумят два громадных водопада, низвергающиеся в ущелье более чем со 100-саженной высоты, из которых правый водопад имеет вид опущенного книзу веера и отливает в воздухе цветами радуги, играющей в водяной пыли его. Слева главный водопад падает отвесно, а наверху его, за ребром скалы, по склонам пик, виднеются ещё три мелких водопада, несущихся с высот и у подошвы гор с ним сливающихся.
Подъём на овальную скалу с каждым маршем поворота открывает виды на ущелье и фиорд Зонен до того прекрасные, до того необычайные, что останавливаешься перед ними на каждой площадке подъёма в немом восторге восхищения. Всё тут как бы создано и сконцентрировано только самое красивое в природе, всё тут как бы скомпоновано с подавляющим величием, перед которым надо только смиренно преклоняться.
Остальная дорога до большого норвежского поселения Эйде в другое время и при других условиях была бы, пожалуй, очень интересна, представляя ряд красивых видов и горных пейзажей, но после всего, только что виденного нами, не представляла для нас ничего уже замечательного. Наша восприимчивость, видимо, ослабела, мы, видимо, устали. Погода, до сих пор стоявшая солнечной и тёплой, начала превращаться в дождливую и холодную.
* * *
К концу нашего последнего экипажного пути мы въехали в ущелье Фоссе-Ванген, само по себе производящее сильное впечатление чёрными отвесными стенами скал, какой- то катастрофой перевёрнутыми слоями складок вертикально. Из-за стен и скал в ущелье не проглядывает солнце, слева шумят каскады горной речки. Мы переехали мостом на другую сторону потока и, обогнув чёрную нависшую скалу, ахнули от восторга от развернувшейся картины перед нашими глазами. В ущелье оказалось новое ущелье, ниже первого, лежащее сажен на сто глубиной. Речка оборвалась и падала в глубину его. Чёрные гладкие каменные стены, точно обтёсанные рукой человека, стоят по обеим сторонам ущелья — глянцевитые, гигантские, сажен в полтораста вышиной. По осыпи, образовавшейся с правой стороны провала, проложен петлями крутой спуск дороги, идущей вниз, к подножию водопада, рассыпающегося там водяной пылью, далеко разносимой током воздуха.
Картина была одна из самых величественных, когда- либо виденных нами даже в Норвегии.
На пристани Эйде мы дождались парохода и вечером, около 9 часов, фиордом Хардангер отплыли в местечко Одо. Несмотря на облака и накрапывавший дождик, мы плыли по фиорду до часа ночи при таком свете, что можно было читать газету. С правой стороны от Эйде по всему фиорду тянулся ряд гор, покрытых пятнами и полосами снега. Из боковых фиордов, каких проходим мы немало, дует ветер то летний, тёплый, то холодный, напоминающий осень.
В час ночи мы были уже в местечке Одо, в знаменитом по устройству отеле «Гардангер».
XVIII
В Одо мы пробыли две ночи. Отель «Гардангер» построен деревянный, но выдающийся по своим достоинствам и комфорту. Особенно роскошна его столовая, рассчитанная на 150 человек обедающих.
Днём мы совершили поездку к трём водопадам — Латерфос, Скарфос и Эсфелятфос, находящихся в восемнадцати километрах от Одо. Пришлось всё время подниматься вверх большого протока из верхнего фиорда, потом огибать фиорд и подниматься, наконец, в узкое и грозное ущелье, где бешено шумят и клубятся эти водопады. Количество и сила падения воды в них так велики и обильны, что кругом на значительном пространстве всё орошено влагой, а по дороге, проходящей внизу водопадов, несётся водяная пыль с такой силой, что буквально захватывает дыхание у каждого проходящего и проезжающего человека.
Вид на эти водопады вблизи их и особенно с выступа скалы, на которую несутся сверху белые, как снег, клубы пены, поистине поразительный и ни с чем не сравнимый. Когда смотришь снизу на эту падающую массу белых гнёзд, беспрерывно меняющихся в своих очертаниях, то так и кажется, что движется что-то страшное, живое, которое на пути своём может поглотить и уничтожить всякое препятствие. В водопаде этом чувствуется такая сила и мощь, какую измерить и сосчитать человек даже не в состоянии. Особенный грохот наполняет воздух и по ущелью далеко разносится кругом, как бы рассказывая о великой энергии водопада.
В унисон водопаду первому шумит и грохочет несколько иным тоном водопад второй — Скарфос, несущийся с отрога высочайшей вершины и потом внизу сливающийся с первым водопадом. Верх его виднеется так высоко, что глаз не может уловить подробностей движения, а видит только белую полосу, которая слегка колышется.
Водяная пыль несётся кверху облаком, и в ней то появляются, то исчезают радуги, изменяясь в силе цвета и напряжения, начиная от самого слабого, желтоватого отблеска до полного и яркого разделения всех основных цветов спектра. Дорогой, когда вы проезжаете мостом у подошвы скалы, возле самого фиорда вы попадаете в область водяной пыли, широким потоком несущейся от водопада, — вам необходимо отвернуть лицо ваше, иначе вам захватывает дух, и вы инстинктивно закрываетесь руками. Пока лошади крупной рысью не пробегут этого моста, ваше платье и руки окажутся мокрыми, как бы после мелкого, частого дождика.
Третий водопад, Эсфелятфос, как бы не шумит и не грохочет, потому что грохот первых, ближних водопадов глушит его. Он только виден по другую сторону фиорда, где широкой белой полосой падает с утёса. Вид его где-нибудь в другом месте так же поражал бы внимание зрителя, как и всё замечательное в природе. Здесь же, по соседству с водопадом Латерфос, он тушуется, и на него уже мало обращается внимания.
Отсюда, с пристани того фиорда, с половины поля совершаются ещё экскурсии на глетчер и вершины снеговых гор, ярко белеющих в треугольнике между высоких пирамидальных гор на противоположной стороне фиорда-озера. Удобный доступ к ним возможен только переправой на маленьком пароходике с этой стороны фиорда, а потом сам подъём совершается частью на верховых лошадях и частью пешком в специальной обуви и одежде.
XIX
Погода стояла солнечная, жаркая, когда мы отплывали из Одо по боковому фиорду Хардангер, врезавшемуся глубоко внутрь страны, до местечка Эйде. Винтовые пароходики, совершающие рейсы по внутренним озёрам-фи- ордам, небольшие, но уютные, в которых всё приспособлено к возможному удобству и комфорту. Боковой фиорд Хардангер на большей части своего протяжения не превышает ширины нашей Волги где-нибудь около Саратова, но существенная разница в том, что берега его состоят из скал и порой так круты и высоки, что на верхушках их лежат белые пятна снега. Вода в фиорде, видимо, глубокая, прозрачная и при солнечном освещении кажется бутылочного, зелёного оттенка.
Во многих местах страны мы встречали особый способ передачи грузов по проволоке — дров, хвороста и провизии. Где-нибудь около самого фиорда прикрепляется проволока красной меди, доходящая другим концом до верхушки скалы или горы. Длина её приблизительно 100–300 сажен. Проволока особенным приспособлением деревянного валика, укреплённого в устоях, натягивается как струна и служит путём передачи дров, хвороста и прочее, которые каждый раз, благодаря приспособлению маленького аппарата, медленно скатываются вниз или поднимаются вверх с провизией, тягой.
Многие понятия и названия, усвоенные нами с детства на равнинах, трудно приложимы к таким странам, как горная Норвегия. Например, понятие берега, известного на наших реках и озёрах, совсем не то, что здесь: плывя фиордом, мы видим, как гранитные скалы под углом градусов 80 опускаются в воду, а порой стоят даже отвесно, уходя ввысь так высоко, что пики их кутаются в облаках. Наша упряжь и телега не подходят к здешней кариоле и запряжке без дуги и чересседельника. О дорогах здешних и говорить нечего. Они гладки, как паркет, и там, где вьются над обрывами или тянутся под скалой, там они через небольшие промежутки огорожены большими кусками не обделанного гранита или песчаника, поставленными на ребро.
XX
Больших сёл и деревень, в нашем русском смысле, в Норвегии очень мало. Здесь есть города, а затем по всей стране разбросаны отдельные домики, дворы и отели, и очень редко где-нибудь тянется село или деревня. В стране высоких гор, фиордов и водопадов почему-то не принято окружать свои дома садами и цветниками. Кое-где спорадически ещё посажены одиноким кустом черёмуха, сирень, душистый тополь, яблоня, вишня, но нигде не видно того, что мы называем садом и цветником. На полях посеяны рожь, овёс, ячмень, клевер; поля обработаны усовершенствованными земледельческими орудиями тщательно, но, видимо, всё это растёт медленно и едва ли даёт на своих нивах значительные урожаи, потому что земля и климат для земледелия удобны мало. Рогатый скот всюду сытый, но мелкой расы и светлого одеяния. Рога у них крупные и оконечности их закованы в медные шарики. Овец и коз водится мало; кур, гусей, домашних уток — и того меньше. В лесах пернатого царства почти не видно, нет сорок, ворон, голубей, и редко-редко где-нибудь встретишь нашего завсегдатая воробья.
XXI
Плывя большим фиордом Хардангера, вас греет солнце, воздух тих, и гладкая поверхность воды блестит, как зеркало. Но вдруг из какого-нибудь бокового фиорда врывается ветер, делается холодно, и фиорд сразу покрывается волнами, пока пароход при крутом повороте фиорда не подойдёт к высокой горе и не спрячется за нею. Вы, идя фиордом далее, приближаетесь к какой-нибудь серой громадине гранита и видите, как на открытом месте вода приняла тёмно-синий цвет, ближе к пароходу — зелёный, а у подножия великана-утёса — почти чёрный, и снова повторяются прежние периоды перемен то тиши, то ветра. Ещё несколько минут хода парохода, и вода стала отливать цветом бирюзы и яхонта. Впереди парохода виднеется извилистый путь фиорда, а за верхушками гор высится, как бы заграждая путь, новая, выше всех стоящая гора, белеющая снегом, в расщелинах которой выглядывает глетчер.
Публики на пароходе немного, но всё больше англичане, которых всегда легко отличить по их манерам и костюмам среди людей других национальностей. Они некрасивы, но держат себя с сознанием превосходства своего ума и характера. Норвегия, как Швейцария, — излюбленная ими страна для спорта и путешествия. Для их удобств здесь всюду устроены отели с английским складом обстановки, с английским языком прислуги и английским столом кушаний. Из всех иностранных языков, здесь принятых, английский язык господствующий, а англичане чувствуют себя в Норвегии, как у себя дома. Англичан за их высокомерие можно не любить, но им нельзя не отдать дани справедливости, признав за ними глубокий ум, прекрасное образование и несокрушимую силу энергии.
После англичан в Норвегии крупное количество туристов составляют немцы. Их теперь ещё не видно, но наступит разгар сезона, и немцы появятся на всех замечательных горах и в фиордах. Единственная нация, мало дающая Норвегии туристов, — это Россия. Почему и как это выходит, трудно указать на главную причину, хотя она, конечно, есть и кроется в нашем характере.
Путь по всему фиорду Хардангера от Оде до Бергена составляет собой копию двух равных параллельных линий, пересечённых от оконечности одной до начала другой косой линией. Треть пути мы плыли с юга на север. Горы по обоим берегам тянутся конусами, седловинами всевозможных очертаний, то одетые в зелень леса, то обнажённые, серого цвета и без всякой растительности.
В 8 часов вечера мы были уже в гавани Бергена, перейдя перед этим большое количество проливов, окаймляющих собой целую группу красивых скал и островов. Сам Берген и его порт защищены горами и представляют все данные для дальнейшего развития и процветания.
XXII
Мы в главном портовом городе Норвегии — Бергене, расположенном в заливе фиорда Хардангер, с глубоким незамерзающим портом, защищённым высокими скалистыми горами. Постройки его не отличаются монументальностью или изяществом. Берген — город рыбного промысла и морского каботажа и как таковой носит на себе все следы своего главного промысла. Его рыбный рынок — один из первых в Европе по обилию представителей царства рыб. На рынке Бергена вы видите такие формы рыб и окраски их одеяний, что невольно удивляетесь такому разнообразию. Рыбу совершенно синего цвета, с чёрными полосами я видел первый раз в жизни. А сколько оттенков блестящей окраски золотистого, белого и серого цветов, то и перечесть невозможно.
Около рынка устроен маленький музей местной этнографии в старом деревянном доме, в котором были когда- то, два века тому назад, контора и жилище местного жителя Бергена. Все вещи домашнею обихода того же времени поставлены точно так и на том месте, где когда-то они стояли. Вон сундучок, окованный железом, 1630 года, стул, обитый кожей с разными диковинными рисунками; вот затейливый замок, каких теперь уже не делают; висячая, круглая скрыница для хранения денег и прочее и прочее. В задней комнате в одно окно вдоль стены устроены одна над другой три пары кроватей, задвигающихся вплотную деревянной поползушкой, с одеялом и подушкой, набитой травой. Вход в коридор — узкий, полутёмный, а лестница во 2-й этаж — в пол-оборота, такая крутая, по которой могли сообщаться люди, только привыкшие лазить по трапам и верёвочным лестницам на парусных судах.
В Бергене, как и в Христиании, служит жителям путём городского сообщения электрическая железная дорога, проникающая во множество кривых улиц и одолевающая самые крутые подъёмы и самые крутые повороты. Город по берегу заливов фиорда, отвоёвывая место от скал и занимая всякий холм, возможный для построек, в пределах как бы долины, между нескольких высоких гор, растянулся удлинённым кольцом домов общественных зданий и портовых. В Бергене все лавки и магазины наполнены английскими изделиями с полным отсутствием французских или немецких. Из русских товаров сюда проникает только керосин да куриные яйца.
XXIII
В 7 часов вечера пароход “Христиания”, на котором мы плывём, отошёл из порта Бергена. Дул лёгкий ветерок, небо было сумрачно, и солнце в редкие моменты выглядывало из-за облаков. Высокие горы, окружающие Берген, придавали открывавшемуся пейзажу вид необычайной красоты; краски и очертания были так великолепны, что как-то трудно было допустить, чтобы где-то не на юге, а на далёком западе могли быть такие несравненные картины. Чем дальше мы едем вот уже в продолжение трех часов, тем красота скал, островов и дальних гор не уменьшается, а медленно и постепенно переходит в несколько иные тона красок, не менее прекрасные, но только менее ясные, вечерние, превращающие очертания гор в силуэты, закрытые дымкой воздуха. Куда ни взглянем, всюду щедрой рукой природы разлита такая дивная гармония, что голова отказывается находить подходящие выражения. Впереди, позади и по обеим сторонам идущего парохода одинаково видны чудные, мягкие картины. Островам в виде мелких, голых скал, осыпей, покрытых зеленью, извилистым проливам, попадающимся направо и налево, нет числа, а кругом их виднеется даль до самого горизонта, замыкаемая высокими горами, переходящими часто в снежные вершины. Там, где солнце временами показывается из облаков, образуется в воздухе светящаяся золотая пыль, полосами спускающаяся на землю, напоминая собой вечерние закаты солнца в Неаполе.
Винт парохода бурлит бирюзовую воду фиорда, пароход плавно идет вперёд, и стая чаек-рыболовов гонится за ним. Кто-нибудь из пассажиров бросает им кусочки хлеба, а они артистически ловят их, стрелой спускаясь на воду.
XXIV
Ночью, когда мы вышли, наконец, в Северное море, пароход начало качать. С пассажирами начались все те неприятные ощущения, какие свойственны морской качке. Погода значительно изменилась к худшему: небо заволокло тучами, заморосил мелкий дождь и заслонил собой все виды дальних перспектив. И вода, и горы начали глядеть на нас неприветливыми серыми туманными тонами красок и производить далеко уже не то впечатление, какое было вчера вечером. Нельзя стало выходить на верхнюю площадку парохода, а приходилось чаще и чаще прятаться в душные каюты.
Маленькие фиорды, куда пароход заходит на станции то сдать товары, то принять их, расположены всегда между серых скал грядами, выглядывающими из воды иногда в очень красивых комбинациях. Леке-фиорд, которым мы теперь плывём, обладает между ними выдающейся красотой береговых высоких скал, то голых и серых, то густо покрытых зеленью хвойной и лиственной растительности. Красота его выиграла бы, вероятно, еще больше, если бы не мешала тому разразившаяся ненастная погода с мелким дождём и пронзительным ветром. По берегам Леке- фиорда у самой воды разбросаны сельские домики то в одиночку, то группами, но всегда без огороженных дворов и крытых притонов в нашем русском, а еще больше в сибирском смысле.
Путь для пароходов между шхер и фиордов всегда обозначен маяками, начиная от маленьких будочек, окрашенных в белый цвет стен, и чёрных крыш с фонарём наверху до капитальных высоких сооружений на одиноких скалах при входе с моря. Кроме того, весь путь по фиордам и шхерам отмечен с обеих сторон, где нужно, белыми кругами с чёрной точкой посередине, нарисованными на сером граните скал, или намечен, наконец, вехой на бакене, прикреплённом к якорю. Порой некоторые фиорды так узки и извилисты, что пароход уменьшает ход и двигается вперёд медленно и осторожно.
XXV
Из Леке-фиорда мы снова вернулись в Северное море и идём по направлению к Христиан-занду, огибая крайнюю точку южной оконечности Норвегии. Ветер крепнет, и море колышется всё сильнее и сильнее.
Настал второй день нашего плавания. Погода чем дальше, тем становится ненастнее и неприятнее. На палубу парохода нельзя стало выходить, а так называемый салон, где мужчины читают газеты, пьют пиво и курят сигары, всегда полон пассажирами. Частые остановки в маленьких боковых фиордах, где расположены пароходные станции, удлиняют путь и делают его ещё более скучным. Между Бергеном и Христианией их насчитывается 24. На всех станциях бывают пассажиры то приходящие вновь, то уходящие, и принимаются или сдаются товары. Лебёдка то и дело гремит цепями, таская с пристани в трюмы тюки товаров, бочки с пивом или выгружая их обратно.
Сегодня утром красивым фиордом мы зашли в маленький, с шеститысячным населением городок Норвегии Арендаль, расположенный крайне живописно по берегам двух пересекающихся фиордов. Фиорды, горы и городок напоминают собой швейцарский Люцерн и озеро четырёх кантонов с той разницей, что здесь нет горных вершин вроде Пилятуса и Риги-Кульм и что домики Арендаля окружили бордюром все берега фиордов, а не скучены в долине, как в Люцерне. Вид с фиорда на зелёные склоны гор, на оригинальные норвежские постройки, на синие, теряющиеся вдали ленты воды — одним словом, совокупность всего производит чарующее впечатление.
Мы скоро приблизимся к заливу и фиорду Христиания. По длине его с частыми заходами на промежуточные станции мы пройдём едва-едва в течение десяти часов времени и прибудем в норвежскую столицу ровно в 12 часов ночи.
XXVI
Покидая столицу Норвегии, мы завтра посмотрим ещё знаменитый водопад Тральготан и часть не менее знаменитого сооружения шведов — канал Гота, чтобы потом сразу же из Готебурга переехать в соседнюю страну — Данию. Целый ряд вынесенных впечатлений от обозрения страны в её географическом и бытовом состоянии за всё время нашего пребывания в ней дали нам общее представление, достаточное для того, чтобы делать о ней хотя эскизное, но тем не менее цельное заключение. Мне кажется, чтобы яснее выразить мнение о стране, надо привести параллельно заключения о какой-нибудь другой стране, во многом сходной с обозреваемой. Для этой цели, мне кажется, Швейцария представляет собой много аналогии и как раз подходит к поставленному требованию. В Швейцарии горы и озёра очень много напоминают норвежские фиорды и горы, но мягкий климат и более широкие долины первой дают возможность вести и большую культуру земледелия, скотоводства и садоводства против второй. Близкое соседство с более равнинными странами даёт также Швейцарии и больший прилив туристов-иностранцев. Всё это в целом взятое и создало богатство Швейцарии, какое мы видим в ней в настоящую минуту.
Норвегия климатически более суровая страна, чем Швейцария, и как таковая более поучительна для нас, русских, ибо нагляднее показывает, до чего может развиться народное благосостояние, до чего может достигать степень её образования и культуры при этих, казалось, неодолимых условиях. Но кто знает, быть может, эта-то суровая природа и вызвала в норвежцах такую энергию воли и груда, что они победили неблагоприятные условия и создали высокую культурную страну, обозревая которую, и приходится ею восхищаться более, нежели Швейцарией. Ведь все эти наиболее грандиозные фиорды были бы недоступны для обозрения, не будь проложено по скалам и ущельям шоссейных дорог, а на водах фиордов не существовало бы пароходов. Пробить в скале и проложить болотом шоссированную дорогу не так легко, как проложить нашу широкую дорогу по равнине, по которой, однако же, нелегко проехать. Здесь по дороге порой трудно двум экипажам разъехаться, но так как встречи редки сравнительно с проездом, то для того, что требуется редко, не затрачивают труда и денег. Для чего на самом деле широкое полотно дороги, на котором можно разъехаться не двум, а четырём и более телегам, когда этого не нужно? Ведь тот труд на две лишних трети полотна дороги лучше бы употребить на остальную треть и держать её всегда в исправном состоянии, чем оставлять широкий путь в ненастную погоду в хаотическом состоянии. Мало ли у нас и на Урале, и на Алтае красивых озёр с мощными лесами по берегам, мало ли у нас гор и ледников чудесных, да как туда вы проберётесь и где вы там найдёте приют для ночлега?
Здешняя двухколёсная кариола на лежачих рессорах, как национальный экипаж, так легка, что тяжесть её лошадь едва чувствует. По нашим дорогам, в наших экипажах вы никогда на одной и той же паре лошадей в течение трёх дней не проедете расстояние в 230 километров, как сделали мы в эту поездку из Однес в Лердальзолен, сделав на пути два горных перевала. Рваной упряжи, клячи-лошади тут не увидишь. Самая старая избёнка какого-нибудь бедняка-норвежца стоит прямо, и рама в маленьком окне всегда с целыми стёклами. Здесь нередки старые деревянные дома, которым насчитывают больше сотни лег существования, не говоря уже о таких деревянных мафусаилах, как те, в которых устроены этнографические музеи в Бергене и Фоссевангане и в особенности церкви в Бургунде.
Наших крупнейших недостатков, в которых никто, как сами мы, виноваты, здесь как бы нет и не существовало. Нет здесь кабака и не может быть пожаров, уничтожающих у нас постройки по сёлам и деревням в размере, как высчитывают, ^1^/^20^ части ежегодно. Нигде тут не увидишь никакой постройки, крытой соломой, а только слоистым камнем, черепицей и железом.