Мои воспоминания: Избранные произведения
Н. М. Чукмалдин
ПИРАМИДЫ
Кто из приезжающих в Египет не стремится прежде всего побывать на пирамидах, посмотреть на пирамиды? Каждый путешественник, как только приближается к Каиру, непременно ищет на горизонте острой верхушки исторического великана, знакомого по рисункам с самого детства. Неутолимое любопытство томит душу, и чем ближе подъезжаешь к великому памятнику, и в особенности к такому, как пирамида Хеопса, нетерпение неудержимо тянет к ней и не даёт вам покоя. По приезде в Каир мы в первый же день поехали бы к пирамидам, но драгоман отеля охладил наш пыл рассказом, что надо ехать туда только в 3 ч. утра.
Назавтра не было ещё и трёх часов ночи, как дежурный негр постучал в дверь и мы, наскоро напившись кофе, поехали к пирамидам в заранее заготовленной коляске. Ночь была прохладная, ясная. Глубокое небо тихо светилось сонмами звёзд над нашими головами; Млечный Путь казался взору далеко иным, чем кажется у нас на севере: он совсем висел в воздухе, среди и позади которого ярко горели звёзды и планеты. Фон неба казался тёмным и таким глубоким, что будто это было другое небо с другой, ещё более неизведанной глубиной, какую мы видим у себя дома.
Город был тих: всё в нём спало, и даже не видно было ни уличных сторожей, ни городовых на своих постах и ни извозчиков, дремлющих на своих козлах. Только одни газовые фонари, освещающие улицы и площади, да где-то раздирающий ухо крик осла говорили вам, что едете по большому городу. Куда ни взглянешь, всюду встречаешь другой вид и картину против того, какие были при свете дня. Люблю я наблюдать такие разительные повторяющиеся перемены и уходить в себя в такое время. Вот угод решётки городского сада, в котором вечером играл оркестр музыку и гуляла публика; вот кафе, набитое народом; вот площадь, на которой шумела толпа людей, гудела шарманка и кричали разносчики воды и лакомств. Теперь те же самые места, но они безмолвны и пусты. Ещё пройдет каких-нибудь 2–3 часа времени, и снова та же пёстрая толпа наполнит площади, и закипит опять такая же шумная жизнь, какой она была вчера, позавчера и каждый день.
Скоро проехали мы железный мост, перекинутый через Нил, и повернули налево берегом реки, вдоль аллеи громадных сикомор. Нил тихо катил свои воды и выглядел грянцевитой, теряющейся вдали полосой бурого оттенка. На нём не было ни судов, ни пароходов, и только кое-где силуэтами чернелись причаленные к берегам лодки местных рыбаков и перевозчиков. Отовсюду веяло чем- то тихим, таинственным, точно тени давно умерших народов мирно носились в воздухе, кружились над рекой и в развалинах древних городов. Но вот дорога повернула в другую аллею сикомор, направо. Воздух стал ещё свежее. Кучер-араб чаще хлопает бичом и громче покрикивает на лошадей словом «да». Мы кутались в пальто и пледы и перекидывались отрывочными фразами, но то и дело вглядывались вперёд, желая поскорее увидеть знакомую верхушку пирамиды. Нетерпение наше росло с каждой минутой; дорога казалась бесконечной. Где-то в темноте зазвенели колокольчики, и навстречу нам выросли высокие движущиеся кучи, мирно покачиваясь в воздухе. Это шёл караван верблюдов, нагруженных свежим пахучим клевером. А пирамид всё ещё нет. Дорога-шоссе, проложенная по высокой насыпи на заливаемой Нилом долине, узкой лентой блестела впереди и уходила в дальнюю глубину аллеи.
Начинало светать.
Прошло ещё с полчаса томительного ожидания. Внимание приковывалось к одной стороне. Господи, да как же это далеко! Ведь вчера с высоты цитадели видели мы эти пирамиды так близко, точно рукой подать, а между тем теперь едем уж, кажется, часа три. Не может быть! Нам сказали, что путь займет не больше двух часов. Берешь, открываешь часы и видишь, что времени протекло только полтора часа. Чувствуешь досаду, жмёшься в угол коляски и снова ждёшь и ждёшь.
Но, чу! Вот встрепенулся кучер, проглотил какое-то арабское слово, обращённое к проводнику, а тот, оборотясь к нам и показывая рукой налево, промолвил: «Пирамиды». Мы выглянули. За верхушками акаций и сикомор в полупрозрачной мгле раннего утра выглядывали действительно линии пирамид. С этой минуты мы только понукали кучера, и пирамиды росли перед нами, принимая всё более ясные очертания. Сквозь деревья мы видим уже песчаную гору у их подножия, а у самой горы – арабскую деревушку и пару белых домиков, в которых живут какие- то англичане. Дорога подошла к самой горе, обогнула радиусом эти обрывистые скалы, заметённые теперь сыпучим песком пустыни и превращённые в отлогие, с гладкими линиями холмы, и остановились у самой Хеопсовой пирамиды.
Мы вышли из экипажа. Перед нами высилась громада, уходящая, казалось, верхушкой в небо. Какая-то сила, что- то страшно необъятное, неподвижное, вечное так и веяло от этой искусственной горы-великана, сложенной руками человека назад тому шесть тысячелетий!
К нам неслись восемь человек бедуинов в своих белых плащах, чтобы помогать нам взбираться на пирамиду. Раздумывать было нечего, а страшиться того, как влезать на полутора-аршинные камни-ступени, неровно выглядывающие наружу, не стоит и труда. Ведь лазят же другие! Полтора часа подъём, полтора – спуск, большого труда, куда ни шло, – так вертелось в воображении, а бедуины уже подхваты вал и нас под руки, вздёргивали на первую ступень и как по карнизу вели к острому ребру пирамиды. Я успел только взглянуть на часы. Было ровно 5 часов 10 минут. «Эх, – подумал я, – опоздаем к восходу солнца». Но бедуины не дремали. Вскочат как-то вперёд на высокую ступень, едва касаясь её рукой и одним взмахом вздёрнут вас за руки кверху, так что едва успеешь занести ногу и опереться носком о камень, как уже стоишь твёрдо и снова тем же способом вздёргиваешься ими кверху, едва успевая поднимать ногу. Пот льёт с вас градом; легкие работают усиленно, но вы поднимаетесь всё выше и выше. Бедуины только подзадоривают, восклицая: «Елла! Елла!», и тащат вас немилосердно кверху. И только там, где отколоты камни и где приходится опираться ногой о выступ каких-нибудь в полтора вершка шириной, вас поддерживает сзади бедуин, сам опирающийся на нижнюю широкую ступень пирамиды. Поднявшись на одну треть высоты, делается минутный роздых, а потом подъём снова; ещё раз роздых, и уже остановка потом на верхушке пирамиды, всегда оглашаемая криком победы – «Ура!».
Вы дышите тяжело; у вас спёрло в груди; руки и ноги дрожат; вы едва верите себе, что стоите на верху Хеопсовой твердыни... Я взглянул на часы: было 5 часов 28 минут. Я едва верил глазам, мы поднимались только 18 минут. Да неужели! Арабы, прочитав в наших глазах недоумение, твердят:
– Vous-efes tres fot. Bravo!
В первую минуту как-то растерянно смотришь во все стороны, не давая себе ясного отчёта, где находишься, что видишь и что вспоминаешь. Я зачем-то полез в карман и машинально взял оттуда компас и, помню, задал себе вопрос: «Зачем это?». И тут же вспомнил, что я сам приготовил его, чтобы проверить, по какому направлению построены стороны пирамиды. Бедуины живописно улеглись на площадке и не сводили глаз с нас, поминутно задавая вопросы и предлагая для покупки античные египетские фигурки, будто бы найденные в гробницах мумий.
Я помню момент, когда встрепенулось моё полное сознание. Я встал с камней на ноги и мысленно поклонился великому светилу Озирису, которое начинало золотить облака и одевать их в яркие цветные одеяния.
«Сиял восток, и Нил блестел священный...».
Я осмотрелся кругом. Вот эта сторона восточная, эта – южная, эта – западная и вот четвёртая, северная. Потом опять та же восточная. Боже! Да как же тут не славословить Твоё величие, не кланяться Твоему Востоку?!
Бывал я на своём веку во многих странах Европы; видывал я прелестные пейзажи, суровые горные виды, восхищался ими, не находил слов и выражений описать их. Но то, что я видел, стоя на пирамиде, превосходит всё когда-либо мною виденное. И вот я в Каире 6 апреля, упоённый тёплым ароматом африканской ночи, отворил балкон номера гостиницы, сижу и пишу эти строки, тщетно стараясь подыскать подходящие выражения, и грустно верчу мой карандаш, не находя ни слов, ни образов для передачи волновавших меня впечатлений. Я перечитал места книг, описывающих пирамиды у Мордовцева и Андреевского, но и там не нашёл того, что думал найти. Верно, действительность вида, действительность исторического памятника таковы, в самом деле, что они давят своим величием, превышают наши представления, а потому и не поддаются точному описанию. Впечатление, получаемое человеком с площади Хеопсовой пирамиды, так многосложно и сильно, вид пейзажа на все четыре стороны так грандиозен и подавляющ, что действительно чувствуешь себя в полном бессилии перед ними и ставишь поневоле точку окончания.
Пирамида издали снизу, от её подножия, кажется острой и слегка с закруглённой верхушкой. На самом же деле платформа наверху имеет 14 аршин длины и ширины. Вся она покрыта и изрезана надписями имён и фамилий лиц, там побывавших. Вышина её теперь 192 аршина. Скала, на которой она стоит, считается 90 аршин высоты. Таким образом, вы, стоя на площадке, находитесь на высоте 280 аршин и видите перед собой: на восток, под самой пирамидой и скалой, чёрные здания арабской деревушки, за которой тянутся зелёные поля ячменя и пшеницы, перерезанные каналами и оттенённые рощами высоких пальм, живописно выделяющихся в воздухе. За ними извилистой светлой лентой блестит великая река Нил, а за ней замыкают собой горизонт Маккатамские горы, у подножия которых раскинулся старый и новый Каир, с высокими, как острые иглы, уходящими к небу минаретами. На юг идёт ряд пирамид – Хеврена и Саккарских, а за ними равнина, где когда-то стоял величайший в мире город – Мемфис. На запад – ровное, неизмеримое песчаное пространство Ливийской пустыни. На север – вся зеленеющая дельта Нила, прорезанная каналами, а отсюда плодородная и цветущая. Куда ни взглянешь – всюду страшная даль! Воздух свеж и прозрачен. Дышится легко и свободно. Переливы красок и теней восходящего солнца придают такую живую красоту видимой перспективе и предметам, что, глядя на них, стоишь, как очарованный. Вот заволокло солнце маленьким облачком, из-за которого полились кругом расходящиеся радиусом лучи и образовали неописуемой красоты картину. Вот загорелись розовым светом верхушки минаретов мечети Магомета-Али, заблестела и порозовела облицованная вершина Хевреновской пирамиды, покрылся беловато-розовым туманом Нил, и зареяли в воздухе одетые в густой кодер зелени высокие пальмовые веера. Картина приняла опять новый вид, ещё великолепнее предыдущего!
Проводники арабы рассказали нам, что пирамида Хеврена, тут же невдалеке стоящая, недоступна не только для европейцев, но и для арабов, потому что верхушка у неё на ¼ часть высоты до сих пор не потеряла ещё глазуревой облицовки и что только один из них Сель (Seul), как они говорили, может на неё взобраться, если мы заплатим ему 6 франков. Как тут не соблазниться, зная, что пирамида Хеврена имеет высоту 189 аршин. Не прошло и минут, как загоревший бедуин спустился с пирамиды Хеопса и был у подножия пирамиды Хеврена. В течение следующих 8 минут он был уже на её вершине и махал нам оттуда своим белым плащом. «Ура!» – гремело ему в ответ за его ловкость и отвагу.
Когда пришлось спускаться с пирамиды и когда я остановился на краю камня первой верхней ступени и взглянул вниз, то сердце моё как-то сжалось и затрепетало. Глубина казалась страшная, крутизна – головоломная! Спускаться же надо так, как спускаются с домашней лестницы, лицом вперёд. Глаза закрывать нельзя, потому что надо искать ногами точку опоры. Но бедуины, ловкие, как серны, не дают вам сделать ошибочного шага и не позволяют ступить неверно.
Через 12 минут мы были уже внизу, вблизи зияющего отверстия, ведущего внутрь пирамиды, в царские комнаты, где стоят саркофаги фараона Хеопса и его супруги. Надобно обладать значительной долей решимости, чтобы ползти туда тёмным коридором, где рискуешь упасть в обморок. Не зная того труда и напряжения, какие тут понадобятся, и полагаясь на подзадоривающие увещевания бедуинов, решаешься скользить по крутой гранитной плоскости, чтобы изведать новое ощущение.
С зажжёнными восковыми свечами, согнувши свой корпус в 90-градусный угол, полезли мы этим коридором в кромешную тьму пирамиды. Вероятно, проводниками кое- где на полированном граните сделаны мелкие насечки, на которые их босые ноги опираются. Мои же ноги скользят, и я постоянно падаю и качусь вниз, точно с ледяной горы. Чем дальше мы подвигаемся, тем путь становится труднее. Воздуху кажется мало, дышится тяжело. Минут через пять мои ноги вдруг погрузились в рыхлую сухую землю. Меня поставили на ноги. Я пришёл в себя и при огне тускло горевших свечей огляделся. Надо мной гранитный потолок, в котором отражается пламя свечей. Я вижу небольшую комнату. У одной из боковых стен виднеется арка, а над ней, у самого потолка, чернеет квадратное отверстие, по которому нужно подниматься в верх пирамиды. Ни лестницы, ни ступенек нет. Проводники молчат и по временам только жестами показывают дальнейшую дорогу. Я безнадёжно прислонился к стене и не знал, на что решиться – идти ли вперёд, или вернуться назад. Но в этот момент один бедуин, согнувши туловище, прислонился к стене ниже входа; другой вскочил на его спину и прыгнул в тёмную пасть отверстия; третий, ухватившись за край карнизного гранита, повис в воздухе, и не успел я опомниться, как четвёртый схватил меня, крикнул «prenez fort», приподнял от земли и передал висящему товарищу, который одной рукой поднял меня ещё выше и втолкнул в отверстие верхнего коридора. Всё это было сделано так быстро и ловко, что нельзя пересказать словами.
Верхний коридор был таким же проходом, как и первый, – не больше полутора аршин ширины и высоты, с такими же гранитными полированными стенами, полом и потолком, но с той разницей, что вместо спуска поднимался кверху и был ещё труднее для прохода. Ноги мои поминутно скользили, и я невольно падал. Дышать становилось совсем трудно, коридор казался нескончаемым. Я начинал терять силы, голова моя кружилась, в висках стучало, и я думал, что вот-вот потеряю сознание. Ещё минута – и я стою твёрдо на какой-то площадке, и впереди виден новый высокий коридор, уходящий опять вверх. Я хотел было вернуться назад, но боюсь, что в узком коридоре упаду в обморок, а потому рассудил мысленно: лучше перенести обморок, если он случится, здесь, где всё- таки просторнее, и безнадёжно опускаюсь на гранит. Повёртываю голову и вижу, что в верхнем коридоре мелькают тени, видны зажжённые свечи, и слышатся голоса. Мимо меня проходят люди, и какой-то между ними седой старик, тяжело дыша, говорит мне: «Bon voyage».
Минуты через две слабость моя прошла. Я решился следовать до конца. Проводники-бедуины предложили мне за один франк вознаграждения некоторое развлечение. В стене напротив меня было отверстие, ведущее в сухой колодец около одного метра диаметром. И вот один из них взял в губы зажжённую свечу и, упираясь в стены колодца руками и ногами, спустился в глубину его. Чтобы заглянуть, как он спускается, я лёг на край колодца, а бедуин держал меня за ноги. Глубина колодца была около 10 сажен. Становилось жутко и страшно. Я крикнул: «Assez, assez!».
Через две-три минуты мы снова полезли вверх. Этот коридор блестел от огня наших свеч: так хороша была полировка тёмно-розового гранита, отделанного фараоном Хеопсом ровно 5900 лет тому назад. Я еле передвигал ноги, почти повиснув на руках моих проводников. Коридор тянулся как бы без конца. Все дышали часто, тяжело. Свечи наши горели тускло. Но вот и коридору конец. Мы в зале. Я прислонился к стене и перевёл дух. Проводники зажгли магниеву проволоку и осветили усыпальницу Хеопса. Это оказалась комната 16 аршин длиной и по 8 аршин шириной и высотой. Гранитные монолиты, из каких она построена, таковы, что их положено на потолок только пять, а в стенах каждый длиной 4 и вышиной 2 ½ аршина. Среди залы стоит пустой саркофаг Хеопса из того же розового гранита. Я едва мог отыскать швы между монолитами стен и пола, так они тщательно притёсаны и отполированы. Боже праведный! Да какое же количество человеческих жизней и труда положено на то, чтобы высечь, отделать и втащить на такую высоту подобные гранитные чудовища?! Вычислено, что теперь, даже после ограбления облицовки, пирамида Хеопса всё ещё имеет 2.350.000 кубических метров камня!
От Нила до пирамид была построена высокая гранитная дорога, сама по себе составлявшая 8-е чудо света, теперь бесследно разграбленная.
Осмотрев подобную же, но меньшего размера заду, где находится саркофаг жены Хеопса, мы тем же путём начали возвращаться назад. Спуск был, пожалуй, ещё труднее, чем подъём. Я постоянно скользил и падал. Меня чуть не на руках несли проводники-бедуины. Большой третий коридор также осветили магнием. Высота его около 8 аршин, ширина – 3 ½; свод сделан из 5 линий карнизов. При освещении магнием гранит блестит ещё лучше, чем в усыпальнице фараона Хеопса. Здесь я уже никак не мог заметить швов между монолитами гранита; некоторые уверяют даже, что эти стены коридора сделаны из целых глыб гранита. Форма коридора точь-в-точь такая же, какую я видел в Керчи в насыпи Митридата.
Меня вытащили на свет божий еле живого, еле дышащего. Всё на мне было в песке и пыли и пропитано потом. Я выглядел живым мертвецом. Старик-француз, попавший мне навстречу в коридоре пирамиды, сидел на камне и отдыхал. Он оказался живущим в домике около пирамиды и был египтолог. Любезный учёный пригласил нас к себе в дом отдохнуть и выпить по чашке кофе, заметив нам, что это тот самый дом, который был построен когда-то для приёма экс-императрицы Евгении.
Отдохнув от утомления, мы пошли с шейхом к едва видному из-за песка знаменитому египетскому сфинксу. Пришлось пробираться по обломкам камней и по сыпучему песку, который изо дня в день заметает и погребает под собой памятники и города по всей Нильской долине.
Высеченный в скале в пору самой глубочайшей древности, поправленный уже фараоном Хеопсом сфинкс лежит теперь по плечи в песке, и только шея да голова его, изъеденная временем, испорченная народами, говорят вам о его первенстве и величии в ряду всех памятников, сделанных человеческими руками. Сфинкс высечен из скалы и высота его, не считая цоколя, равна 28 аршинам. Теперь же тело его засыпано песком, и только могучий хребет- скала выглядывает наружу, да величавое выражение лица издали говорят о чём-то древнем и недосягаемо великом...
Бок о бок с пирамидой Хеопса, отрытые из песка, на большой глубине лежат остатки храма – фундамент, часть стен и группа квадратных колонн, – построенного из цельных монолитов. Полагают, что храм этот в древности, во времена ещё Хеопса, считался храмом Изиды и был тогда поправлен строителем пирамиды. Какой же нескончаемой вереницей веков, в глубь истории, мы должны считать постройку этого храма и создание скалы – Сфинкса, если то и другое строители пирамид, поправляя, относили «к глубокой древности», живя сами за 5900 лет до нашего времени? Поистине живя здесь и видя несокрушимые памятники Египта, совсем не знаешь, какие употреблять термины и выражения. Глядя на обелиск Гелиополя, поставленный за 4800 лет, рассматривая саркофаг Аписов за 3250 лет или любуясь на превосходную деревянную статую Ра-Эм-Ке, которой не менее 6000 лет, совсем не знаешь термина, какой применить к подобным памятникам, не укладывающимся в наши понятия не только древних, а даже древнейших. У нас на родине, у себя дома, 300- летний памятник называется древним, а 1000-летний – древнейшим. Как же называть тут места и памятники, история которых точная, вполне доказанная, уходит в глубину более чем 60 столетий?! Сто раз был прав тот египетский жрец, который на вопрос учившегося в Египте Платона ответил:
«О, эллины, вы ещё дети!».
Н. М. Чукмалдин
ПИРАМИДЫ
Кто из приезжающих в Египет не стремится прежде всего побывать на пирамидах, посмотреть на пирамиды? Каждый путешественник, как только приближается к Каиру, непременно ищет на горизонте острой верхушки исторического великана, знакомого по рисункам с самого детства. Неутолимое любопытство томит душу, и чем ближе подъезжаешь к великому памятнику, и в особенности к такому, как пирамида Хеопса, нетерпение неудержимо тянет к ней и не даёт вам покоя. По приезде в Каир мы в первый же день поехали бы к пирамидам, но драгоман отеля охладил наш пыл рассказом, что надо ехать туда только в 3 ч. утра.
Назавтра не было ещё и трёх часов ночи, как дежурный негр постучал в дверь и мы, наскоро напившись кофе, поехали к пирамидам в заранее заготовленной коляске. Ночь была прохладная, ясная. Глубокое небо тихо светилось сонмами звёзд над нашими головами; Млечный Путь казался взору далеко иным, чем кажется у нас на севере: он совсем висел в воздухе, среди и позади которого ярко горели звёзды и планеты. Фон неба казался тёмным и таким глубоким, что будто это было другое небо с другой, ещё более неизведанной глубиной, какую мы видим у себя дома.
Город был тих: всё в нём спало, и даже не видно было ни уличных сторожей, ни городовых на своих постах и ни извозчиков, дремлющих на своих козлах. Только одни газовые фонари, освещающие улицы и площади, да где-то раздирающий ухо крик осла говорили вам, что едете по большому городу. Куда ни взглянешь, всюду встречаешь другой вид и картину против того, какие были при свете дня. Люблю я наблюдать такие разительные повторяющиеся перемены и уходить в себя в такое время. Вот угод решётки городского сада, в котором вечером играл оркестр музыку и гуляла публика; вот кафе, набитое народом; вот площадь, на которой шумела толпа людей, гудела шарманка и кричали разносчики воды и лакомств. Теперь те же самые места, но они безмолвны и пусты. Ещё пройдет каких-нибудь 2–3 часа времени, и снова та же пёстрая толпа наполнит площади, и закипит опять такая же шумная жизнь, какой она была вчера, позавчера и каждый день.
Скоро проехали мы железный мост, перекинутый через Нил, и повернули налево берегом реки, вдоль аллеи громадных сикомор. Нил тихо катил свои воды и выглядел грянцевитой, теряющейся вдали полосой бурого оттенка. На нём не было ни судов, ни пароходов, и только кое-где силуэтами чернелись причаленные к берегам лодки местных рыбаков и перевозчиков. Отовсюду веяло чем- то тихим, таинственным, точно тени давно умерших народов мирно носились в воздухе, кружились над рекой и в развалинах древних городов. Но вот дорога повернула в другую аллею сикомор, направо. Воздух стал ещё свежее. Кучер-араб чаще хлопает бичом и громче покрикивает на лошадей словом «да». Мы кутались в пальто и пледы и перекидывались отрывочными фразами, но то и дело вглядывались вперёд, желая поскорее увидеть знакомую верхушку пирамиды. Нетерпение наше росло с каждой минутой; дорога казалась бесконечной. Где-то в темноте зазвенели колокольчики, и навстречу нам выросли высокие движущиеся кучи, мирно покачиваясь в воздухе. Это шёл караван верблюдов, нагруженных свежим пахучим клевером. А пирамид всё ещё нет. Дорога-шоссе, проложенная по высокой насыпи на заливаемой Нилом долине, узкой лентой блестела впереди и уходила в дальнюю глубину аллеи.
Начинало светать.
Прошло ещё с полчаса томительного ожидания. Внимание приковывалось к одной стороне. Господи, да как же это далеко! Ведь вчера с высоты цитадели видели мы эти пирамиды так близко, точно рукой подать, а между тем теперь едем уж, кажется, часа три. Не может быть! Нам сказали, что путь займет не больше двух часов. Берешь, открываешь часы и видишь, что времени протекло только полтора часа. Чувствуешь досаду, жмёшься в угол коляски и снова ждёшь и ждёшь.
Но, чу! Вот встрепенулся кучер, проглотил какое-то арабское слово, обращённое к проводнику, а тот, оборотясь к нам и показывая рукой налево, промолвил: «Пирамиды». Мы выглянули. За верхушками акаций и сикомор в полупрозрачной мгле раннего утра выглядывали действительно линии пирамид. С этой минуты мы только понукали кучера, и пирамиды росли перед нами, принимая всё более ясные очертания. Сквозь деревья мы видим уже песчаную гору у их подножия, а у самой горы – арабскую деревушку и пару белых домиков, в которых живут какие- то англичане. Дорога подошла к самой горе, обогнула радиусом эти обрывистые скалы, заметённые теперь сыпучим песком пустыни и превращённые в отлогие, с гладкими линиями холмы, и остановились у самой Хеопсовой пирамиды.
Мы вышли из экипажа. Перед нами высилась громада, уходящая, казалось, верхушкой в небо. Какая-то сила, что- то страшно необъятное, неподвижное, вечное так и веяло от этой искусственной горы-великана, сложенной руками человека назад тому шесть тысячелетий!
К нам неслись восемь человек бедуинов в своих белых плащах, чтобы помогать нам взбираться на пирамиду. Раздумывать было нечего, а страшиться того, как влезать на полутора-аршинные камни-ступени, неровно выглядывающие наружу, не стоит и труда. Ведь лазят же другие! Полтора часа подъём, полтора – спуск, большого труда, куда ни шло, – так вертелось в воображении, а бедуины уже подхваты вал и нас под руки, вздёргивали на первую ступень и как по карнизу вели к острому ребру пирамиды. Я успел только взглянуть на часы. Было ровно 5 часов 10 минут. «Эх, – подумал я, – опоздаем к восходу солнца». Но бедуины не дремали. Вскочат как-то вперёд на высокую ступень, едва касаясь её рукой и одним взмахом вздёрнут вас за руки кверху, так что едва успеешь занести ногу и опереться носком о камень, как уже стоишь твёрдо и снова тем же способом вздёргиваешься ими кверху, едва успевая поднимать ногу. Пот льёт с вас градом; легкие работают усиленно, но вы поднимаетесь всё выше и выше. Бедуины только подзадоривают, восклицая: «Елла! Елла!», и тащат вас немилосердно кверху. И только там, где отколоты камни и где приходится опираться ногой о выступ каких-нибудь в полтора вершка шириной, вас поддерживает сзади бедуин, сам опирающийся на нижнюю широкую ступень пирамиды. Поднявшись на одну треть высоты, делается минутный роздых, а потом подъём снова; ещё раз роздых, и уже остановка потом на верхушке пирамиды, всегда оглашаемая криком победы – «Ура!».
Вы дышите тяжело; у вас спёрло в груди; руки и ноги дрожат; вы едва верите себе, что стоите на верху Хеопсовой твердыни... Я взглянул на часы: было 5 часов 28 минут. Я едва верил глазам, мы поднимались только 18 минут. Да неужели! Арабы, прочитав в наших глазах недоумение, твердят:
– Vous-efes tres fot. Bravo!
В первую минуту как-то растерянно смотришь во все стороны, не давая себе ясного отчёта, где находишься, что видишь и что вспоминаешь. Я зачем-то полез в карман и машинально взял оттуда компас и, помню, задал себе вопрос: «Зачем это?». И тут же вспомнил, что я сам приготовил его, чтобы проверить, по какому направлению построены стороны пирамиды. Бедуины живописно улеглись на площадке и не сводили глаз с нас, поминутно задавая вопросы и предлагая для покупки античные египетские фигурки, будто бы найденные в гробницах мумий.
Я помню момент, когда встрепенулось моё полное сознание. Я встал с камней на ноги и мысленно поклонился великому светилу Озирису, которое начинало золотить облака и одевать их в яркие цветные одеяния.
«Сиял восток, и Нил блестел священный...».
Я осмотрелся кругом. Вот эта сторона восточная, эта – южная, эта – западная и вот четвёртая, северная. Потом опять та же восточная. Боже! Да как же тут не славословить Твоё величие, не кланяться Твоему Востоку?!
Бывал я на своём веку во многих странах Европы; видывал я прелестные пейзажи, суровые горные виды, восхищался ими, не находил слов и выражений описать их. Но то, что я видел, стоя на пирамиде, превосходит всё когда-либо мною виденное. И вот я в Каире 6 апреля, упоённый тёплым ароматом африканской ночи, отворил балкон номера гостиницы, сижу и пишу эти строки, тщетно стараясь подыскать подходящие выражения, и грустно верчу мой карандаш, не находя ни слов, ни образов для передачи волновавших меня впечатлений. Я перечитал места книг, описывающих пирамиды у Мордовцева и Андреевского, но и там не нашёл того, что думал найти. Верно, действительность вида, действительность исторического памятника таковы, в самом деле, что они давят своим величием, превышают наши представления, а потому и не поддаются точному описанию. Впечатление, получаемое человеком с площади Хеопсовой пирамиды, так многосложно и сильно, вид пейзажа на все четыре стороны так грандиозен и подавляющ, что действительно чувствуешь себя в полном бессилии перед ними и ставишь поневоле точку окончания.
Пирамида издали снизу, от её подножия, кажется острой и слегка с закруглённой верхушкой. На самом же деле платформа наверху имеет 14 аршин длины и ширины. Вся она покрыта и изрезана надписями имён и фамилий лиц, там побывавших. Вышина её теперь 192 аршина. Скала, на которой она стоит, считается 90 аршин высоты. Таким образом, вы, стоя на площадке, находитесь на высоте 280 аршин и видите перед собой: на восток, под самой пирамидой и скалой, чёрные здания арабской деревушки, за которой тянутся зелёные поля ячменя и пшеницы, перерезанные каналами и оттенённые рощами высоких пальм, живописно выделяющихся в воздухе. За ними извилистой светлой лентой блестит великая река Нил, а за ней замыкают собой горизонт Маккатамские горы, у подножия которых раскинулся старый и новый Каир, с высокими, как острые иглы, уходящими к небу минаретами. На юг идёт ряд пирамид – Хеврена и Саккарских, а за ними равнина, где когда-то стоял величайший в мире город – Мемфис. На запад – ровное, неизмеримое песчаное пространство Ливийской пустыни. На север – вся зеленеющая дельта Нила, прорезанная каналами, а отсюда плодородная и цветущая. Куда ни взглянешь – всюду страшная даль! Воздух свеж и прозрачен. Дышится легко и свободно. Переливы красок и теней восходящего солнца придают такую живую красоту видимой перспективе и предметам, что, глядя на них, стоишь, как очарованный. Вот заволокло солнце маленьким облачком, из-за которого полились кругом расходящиеся радиусом лучи и образовали неописуемой красоты картину. Вот загорелись розовым светом верхушки минаретов мечети Магомета-Али, заблестела и порозовела облицованная вершина Хевреновской пирамиды, покрылся беловато-розовым туманом Нил, и зареяли в воздухе одетые в густой кодер зелени высокие пальмовые веера. Картина приняла опять новый вид, ещё великолепнее предыдущего!
Проводники арабы рассказали нам, что пирамида Хеврена, тут же невдалеке стоящая, недоступна не только для европейцев, но и для арабов, потому что верхушка у неё на ¼ часть высоты до сих пор не потеряла ещё глазуревой облицовки и что только один из них Сель (Seul), как они говорили, может на неё взобраться, если мы заплатим ему 6 франков. Как тут не соблазниться, зная, что пирамида Хеврена имеет высоту 189 аршин. Не прошло и минут, как загоревший бедуин спустился с пирамиды Хеопса и был у подножия пирамиды Хеврена. В течение следующих 8 минут он был уже на её вершине и махал нам оттуда своим белым плащом. «Ура!» – гремело ему в ответ за его ловкость и отвагу.
Когда пришлось спускаться с пирамиды и когда я остановился на краю камня первой верхней ступени и взглянул вниз, то сердце моё как-то сжалось и затрепетало. Глубина казалась страшная, крутизна – головоломная! Спускаться же надо так, как спускаются с домашней лестницы, лицом вперёд. Глаза закрывать нельзя, потому что надо искать ногами точку опоры. Но бедуины, ловкие, как серны, не дают вам сделать ошибочного шага и не позволяют ступить неверно.
Через 12 минут мы были уже внизу, вблизи зияющего отверстия, ведущего внутрь пирамиды, в царские комнаты, где стоят саркофаги фараона Хеопса и его супруги. Надобно обладать значительной долей решимости, чтобы ползти туда тёмным коридором, где рискуешь упасть в обморок. Не зная того труда и напряжения, какие тут понадобятся, и полагаясь на подзадоривающие увещевания бедуинов, решаешься скользить по крутой гранитной плоскости, чтобы изведать новое ощущение.
С зажжёнными восковыми свечами, согнувши свой корпус в 90-градусный угол, полезли мы этим коридором в кромешную тьму пирамиды. Вероятно, проводниками кое- где на полированном граните сделаны мелкие насечки, на которые их босые ноги опираются. Мои же ноги скользят, и я постоянно падаю и качусь вниз, точно с ледяной горы. Чем дальше мы подвигаемся, тем путь становится труднее. Воздуху кажется мало, дышится тяжело. Минут через пять мои ноги вдруг погрузились в рыхлую сухую землю. Меня поставили на ноги. Я пришёл в себя и при огне тускло горевших свечей огляделся. Надо мной гранитный потолок, в котором отражается пламя свечей. Я вижу небольшую комнату. У одной из боковых стен виднеется арка, а над ней, у самого потолка, чернеет квадратное отверстие, по которому нужно подниматься в верх пирамиды. Ни лестницы, ни ступенек нет. Проводники молчат и по временам только жестами показывают дальнейшую дорогу. Я безнадёжно прислонился к стене и не знал, на что решиться – идти ли вперёд, или вернуться назад. Но в этот момент один бедуин, согнувши туловище, прислонился к стене ниже входа; другой вскочил на его спину и прыгнул в тёмную пасть отверстия; третий, ухватившись за край карнизного гранита, повис в воздухе, и не успел я опомниться, как четвёртый схватил меня, крикнул «prenez fort», приподнял от земли и передал висящему товарищу, который одной рукой поднял меня ещё выше и втолкнул в отверстие верхнего коридора. Всё это было сделано так быстро и ловко, что нельзя пересказать словами.
Верхний коридор был таким же проходом, как и первый, – не больше полутора аршин ширины и высоты, с такими же гранитными полированными стенами, полом и потолком, но с той разницей, что вместо спуска поднимался кверху и был ещё труднее для прохода. Ноги мои поминутно скользили, и я невольно падал. Дышать становилось совсем трудно, коридор казался нескончаемым. Я начинал терять силы, голова моя кружилась, в висках стучало, и я думал, что вот-вот потеряю сознание. Ещё минута – и я стою твёрдо на какой-то площадке, и впереди виден новый высокий коридор, уходящий опять вверх. Я хотел было вернуться назад, но боюсь, что в узком коридоре упаду в обморок, а потому рассудил мысленно: лучше перенести обморок, если он случится, здесь, где всё- таки просторнее, и безнадёжно опускаюсь на гранит. Повёртываю голову и вижу, что в верхнем коридоре мелькают тени, видны зажжённые свечи, и слышатся голоса. Мимо меня проходят люди, и какой-то между ними седой старик, тяжело дыша, говорит мне: «Bon voyage».
Минуты через две слабость моя прошла. Я решился следовать до конца. Проводники-бедуины предложили мне за один франк вознаграждения некоторое развлечение. В стене напротив меня было отверстие, ведущее в сухой колодец около одного метра диаметром. И вот один из них взял в губы зажжённую свечу и, упираясь в стены колодца руками и ногами, спустился в глубину его. Чтобы заглянуть, как он спускается, я лёг на край колодца, а бедуин держал меня за ноги. Глубина колодца была около 10 сажен. Становилось жутко и страшно. Я крикнул: «Assez, assez!».
Через две-три минуты мы снова полезли вверх. Этот коридор блестел от огня наших свеч: так хороша была полировка тёмно-розового гранита, отделанного фараоном Хеопсом ровно 5900 лет тому назад. Я еле передвигал ноги, почти повиснув на руках моих проводников. Коридор тянулся как бы без конца. Все дышали часто, тяжело. Свечи наши горели тускло. Но вот и коридору конец. Мы в зале. Я прислонился к стене и перевёл дух. Проводники зажгли магниеву проволоку и осветили усыпальницу Хеопса. Это оказалась комната 16 аршин длиной и по 8 аршин шириной и высотой. Гранитные монолиты, из каких она построена, таковы, что их положено на потолок только пять, а в стенах каждый длиной 4 и вышиной 2 ½ аршина. Среди залы стоит пустой саркофаг Хеопса из того же розового гранита. Я едва мог отыскать швы между монолитами стен и пола, так они тщательно притёсаны и отполированы. Боже праведный! Да какое же количество человеческих жизней и труда положено на то, чтобы высечь, отделать и втащить на такую высоту подобные гранитные чудовища?! Вычислено, что теперь, даже после ограбления облицовки, пирамида Хеопса всё ещё имеет 2.350.000 кубических метров камня!
От Нила до пирамид была построена высокая гранитная дорога, сама по себе составлявшая 8-е чудо света, теперь бесследно разграбленная.
Осмотрев подобную же, но меньшего размера заду, где находится саркофаг жены Хеопса, мы тем же путём начали возвращаться назад. Спуск был, пожалуй, ещё труднее, чем подъём. Я постоянно скользил и падал. Меня чуть не на руках несли проводники-бедуины. Большой третий коридор также осветили магнием. Высота его около 8 аршин, ширина – 3 ½; свод сделан из 5 линий карнизов. При освещении магнием гранит блестит ещё лучше, чем в усыпальнице фараона Хеопса. Здесь я уже никак не мог заметить швов между монолитами гранита; некоторые уверяют даже, что эти стены коридора сделаны из целых глыб гранита. Форма коридора точь-в-точь такая же, какую я видел в Керчи в насыпи Митридата.
Меня вытащили на свет божий еле живого, еле дышащего. Всё на мне было в песке и пыли и пропитано потом. Я выглядел живым мертвецом. Старик-француз, попавший мне навстречу в коридоре пирамиды, сидел на камне и отдыхал. Он оказался живущим в домике около пирамиды и был египтолог. Любезный учёный пригласил нас к себе в дом отдохнуть и выпить по чашке кофе, заметив нам, что это тот самый дом, который был построен когда-то для приёма экс-императрицы Евгении.
Отдохнув от утомления, мы пошли с шейхом к едва видному из-за песка знаменитому египетскому сфинксу. Пришлось пробираться по обломкам камней и по сыпучему песку, который изо дня в день заметает и погребает под собой памятники и города по всей Нильской долине.
Высеченный в скале в пору самой глубочайшей древности, поправленный уже фараоном Хеопсом сфинкс лежит теперь по плечи в песке, и только шея да голова его, изъеденная временем, испорченная народами, говорят вам о его первенстве и величии в ряду всех памятников, сделанных человеческими руками. Сфинкс высечен из скалы и высота его, не считая цоколя, равна 28 аршинам. Теперь же тело его засыпано песком, и только могучий хребет- скала выглядывает наружу, да величавое выражение лица издали говорят о чём-то древнем и недосягаемо великом...
Бок о бок с пирамидой Хеопса, отрытые из песка, на большой глубине лежат остатки храма – фундамент, часть стен и группа квадратных колонн, – построенного из цельных монолитов. Полагают, что храм этот в древности, во времена ещё Хеопса, считался храмом Изиды и был тогда поправлен строителем пирамиды. Какой же нескончаемой вереницей веков, в глубь истории, мы должны считать постройку этого храма и создание скалы – Сфинкса, если то и другое строители пирамид, поправляя, относили «к глубокой древности», живя сами за 5900 лет до нашего времени? Поистине живя здесь и видя несокрушимые памятники Египта, совсем не знаешь, какие употреблять термины и выражения. Глядя на обелиск Гелиополя, поставленный за 4800 лет, рассматривая саркофаг Аписов за 3250 лет или любуясь на превосходную деревянную статую Ра-Эм-Ке, которой не менее 6000 лет, совсем не знаешь термина, какой применить к подобным памятникам, не укладывающимся в наши понятия не только древних, а даже древнейших. У нас на родине, у себя дома, 300- летний памятник называется древним, а 1000-летний – древнейшим. Как же называть тут места и памятники, история которых точная, вполне доказанная, уходит в глубину более чем 60 столетий?! Сто раз был прав тот египетский жрец, который на вопрос учившегося в Египте Платона ответил:
«О, эллины, вы ещё дети!».