Мои воспоминания: Избранные произведения
Н. М. Чукмалдин






ЗАКЛЮЧЕНИЕ


Кроме этих окрестностей Иерусалима, которые были, есть теперь и будут ещё после, окрестностей неизменных, тех самых, на которые так же, как и я смотрю, смотрели древние народы, их пророки, апостолы, смотрел на них и Сам Иисус Христос, существуют ещё развалины, гроты, пещеры, облегающие весь Иерусалим, наполняющие громкими историческими именами все места, долины и горы. Иерусалим настоящего времени есть жалкий остаток или, вернее сказать, жалкая деревня, построенная на месте и из обломков прежнего великого и великолепного Иерусалима. Мы теперь, дети XIX века, ходим по толстому слою мусора, по дорогим старым мозаикам древних сооружений, засыпавших собой почву древних улиц, площадей и общественных зданий. Кто теперь докажет, что указываемый нам дом Пилата — есть дом Пилата, что камень, на котором сидел, или столб, к которому был привязан Христос, — есть тот камень, на котором сидел, или столб, к которому был привязан Христос, — есть тот камень и столб, на котором Он сидел и к которому был привязан? Воистину тут не осталось камня на камне, и всё древнее великолепие, быть может, лежало уже в руинах во времена самого Христа и, без сомнения, лежит в пыли и прахе, рассыпанное по горам, по всем тем закоулкам, засоренным и запустелым, которые мы топчем теперь нашими ногами! Кругом Иерусалима настоящего времени во все четыре стороны, и в особенности северную, указывают на многие признаки, что в древности город занимал громадную площадь и вмещал в себе до двух миллионов жителей. Немудрено поэтому видеть, что Соломоном употреблены были на основания внешних стен его храма камни гранита длиной до 1 ½ сажен и толщиною до 1 ½ аршин. Весь двор занимал площадь не менее одной квадратной версты. Мы, христиане, принявшие от евреев всю их дохристианскую историю, все библейские события, совершавшиеся на этом и около этого места, все книги и памятники, сохранённые израильским народом, как-то забываем это и нередко платим им нашим презрением, преследуем их, издеваемся над ними и даже теперь, в конце XIX столетия, не умеем отнестись сколько-нибудь терпимо и деликатно к религиозному чувству еврея. Так, наш проводник еврей в Иерусалиме привёл нас к остаткам фундамента бывших стен двора, около храма Соломона, указал нам на подлинные камни того времени с такой силой благоговейного чувства к этой дорогой древности, сквозившего в интонации его голоса, в движениях его жестов, в замечании, сделанном им, что вот этот камень — гранит, в знак уважения, поцеловал Австрийский крон-принц, и тут же рядом со мной какой- то турист начинает палкой отламывать кусочек камня, чтобы положить его в карман на память. Такой вандализм хотя, быть может, и бессознательный, но прямо бьющий оскорблением религиозного чувства нашего проводника, неуважением его к святыне, у которой все местные еврей совершают ежегодно свой «плач» об утраченном еврейским народом величии, возмутил меня сильно и глубоко.