ИСАЙ ДАВЫДОВ
ДЕВУШКА МОЕГО ДРУГА

Рассказы и очерки


НА ЭКСКУРСИИ

Мы ехали на экскурсию в Сигулду — как говорили нам, самое красивое место в Латвии. Небольшой автобус нашего дома отдыха вез нас вначале по зеленым улицам курортных местечек Рижского взморья, потом въехал в Ригу и остановился недалеко от стройного серого здания центрального универмага.
— Стоим только пятнадцать минут, — предупредил шофер. — Не опаздывайте.
Мы разбрелись в разные стороны — кто в магазин, кто за газетами, кто за мороженым.
Когда мы вернулись в автобус, в нем оказался новый пассажир — молодая женщина в сереньком пластикатовом плаще. У женщины были темные волосы и большие, немного удивленные голубые глаза. Такие глаза редко бывают у темноволосых людей и, может быть, поэтому женщина казалась необычно, неестественно красивой.
Мы все уже знали друг друга, хотя и отдыхали вместе недолго — всего пять дней. Женщину эту не знал никто.
Мы рассматривали ее молча, и никто не решался спросить — кто она и зачем появилась в нашем автобусе. Моя соседка — худенькая пожилая женщина, которая в любую погоду всюду, даже в столовую, ходила с зонтиком, — тихонько высказала предположение, что это — «левая пассажирка», договорившаяся с нашим шофером.
— Непохоже, — так же тихо возразил ей я. — В Сигулду регулярно ходят и автобусы и поезда. Кто без нужды согласится быть «левым» пассажиром?
Последним в автобус вошел критик Корин, отдыхавший вместе с нами. Когда в первый день мы знакомились с ним в столовой, он так и представился: «Корин. Критик».
Мой сосед по столу Андрей, задорный чубатый парень, дерзко ответил на эту рекомендацию:
— Очень приятно. Не слыхал.
— В вашем возрасте уже полезно иногда заглядывать в газеты и журналы, — холодно заметил Корин.
Впрочем, неловкость первых минут рассеялась после обеда, когда Корин начал рассказывать свежие анекдоты. А еще через день Андрей показал мне солидный журнал, в котором была маленькая и, кажется, разгромная рецензия Корина на какую-то повесть молодого писателя.
Андрей не был скрытным парнем. Через три дня почти весь дом отдыха знал, что среди нас — настоящий критик, который знает уйму замечательных анекдотов. На Корина уже смотрели с уважением.
Полный, неторопливый, иронически поблескивающий двойными стеклами очков, Корин казался человеком общительным и веселым. Он рассказывал анекдоты и сегодня, пока мы ехали до Риги, и хотя не все его анекдоты были удачными, симпатии экскурсантов он завоевал. Каждому ведь приятнее ехать весело, и невольно чувствуешь благодарность тому, кто хоть как-то заботится об этом.
Видимо, сейчас, вернувшись в автобус, Корин уже чувствовал что-то вроде обязанности развлекать нас и дальше, а запас анекдотов у него, кажется, иссяк.
Может быть, поэтому, а может, и еще почему-либо он заговорил с красивой голубоглазой женщиной первым.
— Простите, вы случайно не экскурсовод?
— Случайно, экскурсовод, — вежливо улыбнувшись, ответила женщина.
— Значит, вы будете показывать нам Сигулду?
— Значит, я.
— Это очень приятно! — Корин, улыбаясь, галантным жестом прижал руку к сердцу. — Простите, а как вас зовут?
— Велта Петровна.
— Красивое имя! Я постараюсь запомнить… Велта Петровна… Вы знаете, мне очень трудно запоминать имена и отчества. Все время их путаю. Вот когда был в армии, все было легко и просто. Начальство величал только по званиям. А оно на погонах написано… Товарищ майор… Товарищ полковник… Подчиненных достаточно было знать по фамилиям. Да и мало их у меня было, подчиненных-то… Удобно! А как в гражданку вышел — бог мой! Сплошные имена и отчества! До сих пор привыкнуть не могу. Все путаюсь.
— Вы, наверно, недавно демобилизовались? — вежливо осведомилась Велта Петровна, окинув выразительным взглядом рыхлую, совершенно невоенную фигуру Корина.
— Что вы! — Корин махнул рукой. — Пятнадцать лет назад. Сразу после войны… Да, я же забыл вам представиться. Меня зовут Василий Николаевич. Фамилия Корин. Я критик.
— Мне очень приятно! — Велта Петровна протянула Корину руку. — Я впервые знакомлюсь с живым критиком.
— А до сих пор все знакомились с мертвыми?
Это было не смешно. Но все заулыбались — по инерции. Успели уже привыкнуть к тому, что Корин смешит.
Велта Петровна тоже вежливо улыбнулась и ничего не ответила.
Автобус по узким тенистым улочкам уже выбирался из Риги. За окнами мелькали аккуратные кремовые и голубоватые дачи с застекленными верандами. Дачи были различными. Архитектурные формы их повторялись редко. Зато все веранды были застеклены одинаково — с маленькими коричневыми ромбиками-витражами.
Наконец за окнами автобуса мелькнул громадный сетчатый щит с надписью — «Riga». Город остался позади. Дорога, обсаженная липами и кленами, шла теперь по полям.
— Ваши функции начинаются уже здесь, за чертой города, или только в Сигулде? — поинтересовался Корин у Велты Петровны.
— Как вам будет угодно. — Велта Петровна снова вежливо улыбнулась, но мне показалось, что глаза ее смотрели на Корина уже настороженно. — Если вас здесь что-нибудь интересует, я могу рассказать.
— Меня интересует все, — решительно заявил Корин. — Например, что это за поля?
— О! Это поля пригородного колхоза. На них выращиваются овощи для Риги.
— А чего-нибудь особенно примечательного в них нет?
— Я не замечала.
— Жаль. Я так надеялся, что вы откроете мне в них что-нибудь новое, неожиданное, романтическое…
— О! Романтического будет много в Сигулде, — успокоила его Велта Петровна. — Потерпите.
— Мне ничего больше не остается! — Корин беспомощно развел руками. — Вся наша романтика зависит теперь только от вас.
Многие из нас смотрели на Корина с заранее заготовленной улыбкой. От него ждали чего-то веселого, остроумного. В вежливой словесной дуэли, завязавшейся между ним и Велтой Петровной, почти все были на стороне Корина. Я хорошо чувствовал это, хотя мне не нравилось его поведение, не нравилась его брезгливо выпяченная нижняя губа, и вообще весь он не нравился. Но причина симпатий отдыхающих была мне ясна: Корин был относительно «свой», его уже знали, к нему как-то привыкли, а Велта Петровна была «чужая», ее не знал никто.
Видно, Корин чувствовал эти симпатии и ему хотелось поддерживать их. По-моему, только из-за этого он специально разговаривал с Велтой Петровной так громко, чтобы слышали все. И уж, конечно, только из-за этого он то и дело оглядывался на нас.
Через несколько минут он снова громко обратился к Велте Петровне:
— А скажите, пожалуйста, Вилма Петровна, как в Сигулде с согревающими напитками?
Я вздрогнул от этой фразы. Мне показалось вначале, что он специально перепутал имя Велты Петровны, чтобы как-то унизить ее. Видимо, она подумала то же самое, потому что на какое-то мгновенье в ее больших голубых глазах отразилось недоумение. Потом оно исчезло, и глаза стали нарочито вежливыми и холодными.
— А вы что — замерзаете? — участливо спросила она.
— Да! — Корин передернул плечами. — Особенна под ледяными взглядами.
— Ну, у вас будет возможность отогреться, — успокоила его Велта Петровна. — В Сигулде есть столь необходимые вам напитки. И возле пещеры Гутмана, и даже на тридцать восьмом километре есть ресторанчик. Мы будем проезжать его.
— Только проезжать? — трагическим голосом спросил Корин. — Вилма Петровна, вы убиваете меня!
Я сидел слишком далеко от Корина, чтобы что-то подсказать ему. Я мог только написать. И я сделал это, оторвав кусок обложки от «огоньковского» сборничка, который лежал у меня в кармане. Я написал ему ломаными от толчков автобуса буквами, что нашего экскурсовода зовут не Вилма, а Велта Петровна.
Получив мою записку, Корин достал очки, прочитал ее, улыбнулся и сунул в карман.
— Как на собрании, — сказал он. — Самому популярному оратору восторженные поклонники шлют записки… Так просветите меня, Велта Петровна, — снова обратился он к экскурсоводу. — Мы будем только проезжать эту тридцать восьмую параллель или остановимся на ней, так сказать, для заправки?
— Можно и остановиться. — Велта Петровна кивнула и осторожно повела глазами в мою сторону. Она, видимо, поняла, что было в записке. — Многие там останавливаются.
— Теперь я счастлив! — с театральным жестом воскликнул Корин. — Я счастлив, что смогу посетить эту тридцать восьмую параллель с вами…
Велта Петровна снова вежливо, холодно улыбнулась, но ничего не ответила Корину и, отвернувшись к шоферу, заговорила с ним по-латышски.
Однако Корин не оставлял ее в покое и до самой Сигулды задавал ей все новые и новые вопросы, многие из которых были нелепы, но тем не менее высказывались с явной претензией на остроумие. Уже минут через десять после моей записки он снова стал называть экскурсовода Вилмой Петровной.
И, как это ни странно, я видел, что многие в автобусе по-прежнему одобряют его, по-прежнему ему симпатизируют.
Не замедляя хода, автобус прошел поселок Сигулду и стал медленно пробираться по узкой, извилистой дороге, где ветки деревьев хлестали в окна, стучали по крыше, оставляли пучки зеленых листьев в уголках открытых верхних фрамуг.
— Мы въезжаем на Гору живописцев, — громко объявила Велта Петровна.
А через пять минут, выйдя из автобуса, мы уже стояли на этой горе и любовались необозримым морем зелени, которое открывалось вокруг, и серебристо-голубой речкой Гауей, извивавшейся далеко внизу.
Велта Петровна спокойно, с едва заметным акцентом, рассказывала нам об истории Сигулды, о значении Гауи в прошлом (когда-то она была судоходной рекой и связывала Рижский залив с Новогородом) и закончила красивой, поэтической легендой о девушке Гауе и ее маленькой сестре, которая стала ее притоком.
И когда она рассказывала эту легенду, я почему-то представлял себе благородную, самоотверженную девушку Гаую такой же голубоглазой и темноволосой, как Велта Петровна.
А потом мы ехали к Сигулдскому замку, и все в автобусе молчали, — видимо, находились еще под впечатлением этой легенды.
На развалинах Сигулдского замка мы снова слушали Велту Петровну, а потом раскупали пестрые сигулдские палки и путеводитель по Сигулде, у которого была яркая, заманчивая обложка, но в котором сказались скучные, одноцветные, сделанные без выдумки фотографии, не отражающие и десятой доли красоты этих мест.
Из замка по длиннейшей и красивейшей лестнице мы спустились к дороге, где нас уже ждал автобус.
Я видел, что Велта Петровна старается показать нам самое примечательное, самое прекрасное в этих местах и делает это без лишних слов, без ненужных восторгов, естественно, ненавязчиво. И в душе я был благодарен ей за это.
Еще несколько минут езды на автобусе, и мы снова выходим и идем через поле к песчаной пещере Гутмана. На стенах этой пещеры нет пустого места, так густо выбиты здесь имена людей, посетивших ее десять, двадцать, пятьдесят, сто и даже двести лет назад. И снова Велта Петровна рассказывает нам красивую легенду о возникновении этой пещеры, о ее роднике. И когда мы слушаем ее, нам как-то очень верится в то, что действительно, если умоешься водой этого родника или выпьешь ее, то никогда не узнаешь измены любимого человека.
И мы с шутками пьем воду из родника, моем в нем руки и лица, потому что никто из нас не хочет измены любимого или любимой. И только Корин почему-то стоит в стороне и брезгливо ковыряет пестрой сигулдской палкой камешки на дне ручейка.
Еще через полчаса мы поднимаемся по длинной, кажется, бесконечной деревянной лестнице к развалинам древнего Турайдского замка.
— Здесь я расскажу вам последнюю за сегодняшний день легенду. — Велта Петровна улыбается. — Это легенда о девушке Майе, которую народ прозвал Турайдской Розой.
Маленькую Майю, совсем еще крошку, нашел на поле боя, возле погибших родителей, служитель Турайдского замка. Это было больше трехсот лет назад. Он назвал девочку Майей, вырастил ее, и она стала редкой красавицей. Многие юноши любили ее, но она не обращала на них внимания. Она любила садовника Сигулдского замка Виктора, собиралась за него замуж и каждый вечер встречалась с ним в пещере Гутмана.
Один из ее отвергнутых поклонников, воин Якубовский, однажды днем обманом завлек Майю в пещеру Гутмана и решил насильно овладеть девушкой. Но она предпочла смерть измене своему любимому. Она тоже обманула Якубовского.
«Возьми мой шелковый платок, — предложила она воину. — Он волшебный. Он спасает от любого ранения. С ним ты будешь неуязвимым в бою. Возьми его и отпусти меня».
Якубовский заколебался.
«Ты не веришь? — спросила Майя. — Тогда смотри. — Она обвязала этот платок вокруг своей шеи и приказала Якубовскому: — Ударь саблей, и ты увидишь силу этого платка».
И Якубовский ударил. И убил Майю. А потом, замученный угрызениями совести, повесился в ближнем лесу.
Майю похоронили на холме, недалеко от замка. На ее могиле приемный отец посадил липу, которая растет до сих пор. Сейчас — это могучее старое дерево. Мы посмотрим его, когда пойдем отсюда.
А теперь я предложу желающим подняться на Турайдскую башню, — закончила свой рассказ Велта Петровна. — Поверьте, это очень интересно, хотя и очень высоко.
И мы поверили Велте Петровне и прошли все семь этажей Турайдской башни, связанных между собой темной, узенькой, извилистой лестницей со стертыми ступенями, пробитой в толстой, вечной кирпичной стене. И, действительно, это было очень интересно. И, действительно, с вершины Турайдской башни нам открылась такая. неоглядная красота, какую не часто приходится видеть в жизни человеку.
И мы были благодарны за это Велте Петровне, кажется, больше, чем можно быть благодарным только экскурсоводу. Мы понимали, что в обязанности экскурсовода входит изложение фактов, но не воспитание чувств. А она открыла нам великую красоту, которую мы не забудем никогда в жизни, она заставила нас полюбить эти места и стремиться сюда еще и еще.
И я уже знал, что когда буду рассказывать друзьям предание о Турайдской Розе, я буду представлять себе Майю с такими же большими голубыми глазами и темными волосами, как у Велты Петровны. Она стала для меня одновременно и Майей и Гауей. И я знал, что сколько раз мне ни пришлось бы потом бывать в Сигулде, она навсегда останется для меня связанной с этой женщиной, которую я уже, наверно, никогда не увижу, но которая впервые открыла мне красоту этих мест.
Видимо, не один только я чувствовал это, потому что когда мы снова сели в автобус и Корин, с кривой улыбочкой повернувшись к нашему экскурсоводу, стал задавать свои очередные «глубокомысленные» вопросы и снова величать ее «Вилмой Петровной», мы так дружно, в несколько голосов, крикнули: «Хватит, Корин!», что он растерялся, испуганно замолчал и не открывал больше рта до самого нашего дома отдыха.
В Риге, когда автобус подъезжал к бульвару Падомью, Велта Петровна накинула свой плащик и попрощалась с нами. Мы наперебой благодарили ее, а она смущенно улыбалась. Потом она протянула руку Корину и поблагодарила его за то, что он заботился о ней, не давал ей скучать и развлекал ее… в меру своих способностей.
Последние слова она отделила, и они прозвучали как пощечина Корину.
И Корин, еще сегодня утром казавшийся нам веселым, остроумным человеком, который не полезет за словом в карман, ничего не ответил ей, а лишь жалко, растерянно улыбнулся.