Сборник М. Лесного «Одноухий», повествует о любви к природе, о красоте лесов, полей и озер, а также о любопытных встречах с различными животными, многие из которых впоследствии стали настоящими друзьями автора.
Для детей младшего и среднее школьного возраста.
Михаил Лесной
ОДНОУХИЙ
ОТ АВТОРА
Моё детство прошло в глухой деревне, вокруг которой было много рощ, лесов и озёр. С детских лет я полюбил природу родного края как самого близкого друга. Мне хотелось всё знать, всё увидеть собственными глазами, до всего докопаться.
Я часто задавал себе вопрос: почему? отчего? И, когда мне удавалось найти что-нибудь новое, необычное или раскрыть какую-нибудь «загадку» природы, хотя бы самую маленькую, я чувствовал себя счастливым.
У меня было немало любопытных встреч с различными животными, многие из них стали потом моими друзьями. Среди них был и озорной журавлёнок, и храбрый заяц, вступивший в борьбу с орлом, и воронёнок Ромка, научившийся «говорить», и утка Машка, подманившая раз вместо селезня волка.
О некоторых спутниках моего детства я и хочу рассказать в этой книге.
ОДНОУХИЙ
На лесном болоте лежит узорчатая тень от деревьев. Через листву с трудом пробиваются солнечные лучи. Ветви покачиваются, и от их движения весело бегают по лесной подстилке и по стволам яркие «зайчики». Кругом всё шевелится, о чём-то шушукается, радуется солнцу.
Отец идёт по болоту и видит: под кустом — гнилушка. Мало ли валяется в лесу разных чурок? Отец проходит мимо. Но в самый последний момент его взгляд задерживается: да это совсем не гнилушка, а лосёночек. Он только что родился: ножки подобраны под себя, шея вытянута и прижата к земле. Так и раздавить можно: окраска его сливается с прошлогодней листвой, а светлые солнечные пятнышки на нём что пожелтевшие берёзовые листочки. Всё это делает его незаметным и скрывает от врагов.
Отец взял телёнка на руки — тёпленький, но по-прежнему никаких признаков жизни. Только взгляд говорил, что он ещё жив. Видно, уходя, мать ему строго приказала: «Что бы ни случилось, не шевелись, будь как мёртвый!» И лосёночек «умер», став похожим на рыжевато-бурый обрубок.
Отец принёс телёнка домой, и мы стали его выхаживать. Через неделю по нашему двору уже бегал забавный, игривый лосёнок.
Но скоро случилось несчастье. Во двор зашла с поросятами соседская свинья. Телёнок миролюбиво потянулся к ней, желая, видимо, познакомиться, но раздражённая хавронья неожиданно цапнула его за левое ухо и оторвала его. Лосёнок стал очень смешным и получил кличку «Одноухий».
Рос он совсем ручным, прибегал на зов, ходил за всеми, как собака. Потеряв кого-нибудь из виду, беспокоился, пугливо озирался по сторонам. Когда же ему подавали голос, то со всех ног бросался догонять.
К зиме Одноухому исполнилось полгода, он очень вырос, и держать его дальше становилось трудно: лосёнок требовал веток и свежих молодых побегов, а добывать их в большом количестве было хлопотно. Поэтому отец отвёл нашего дружка в лес и оставил там.
* * *
Прошло два года. За это время Одноухого часто встречали вблизи нашего лесного посёлка. Иногда его следы доходили до самого огорода. Возможно, лося влекли к нам неясные «воспоминания детства».
Как-то, выйдя из леса, Одноухий вошёл в речку и поплыл. Из воды торчала только его горбатая морда и рожки — «вилки». Перебравшись на другой берег, лось остановился. Выглядел он уродцем: большая голова с вытянутым горбатым носом, клок тёмной бороды и бурое туловище на тонких высоких ногах.
Дальше ему нужно было перейти топкое болото с непроходимыми трясинами. Лось смело вошёл в него. Ноги глубоко уходили в топь, но он с силой вырывал их. А когда почва перестала держать его, сохатый лёг на брюхо и начал передвигаться ползком на животе, подталкиваясь ногами, согнутыми в коленях.
Перейдя болото, Одноухий медленно побрёл по широкой ложбине к пасущимся коровам. Пастухи не заметили его приближения, и лось, затаившись, некоторое время находился среди стада. Коровы не обращали на него внимания, да и он, видимо, тоже мало интересовался ими.
Лося обнаружили пастушьи собаки. Поднялся шум, и зверь вышел из табуна. Псы продолжали злобно наступать. Опустив вниз голову, сохатый сделал по направлению к собакам резкий бросок, намереваясь ударить их ногой, но те ловко увернулись.
Одноухий тихим шагом направился через поле к зелёному перелеску. Там он позавтракал молодыми побегами деревьев, и они стали выглядеть как бы подстриженными.
Вдруг до слуха Одноухого донёсся какой-то подозрительный звук. Лось сразу же перешёл в молодой осинник, выпрямился и замер. Окраска длинных лосиных ног совсем слилась с цветом тонких стволов осинок, и заметить неподвижно стоящее животное было очень трудно.
Одноухий не раз пробирался из далёких лесов к нашему посёлку, преодолевая на своём пути разные трудности и нередко подвергаясь опасности. Он то уходил от нас куда-то далеко, то снова возвращался через речки, болота, леса и поля. Что заставляло его переносить многочисленные тяготы и подвергать себя риску? Казалось, он кого-то искал, искал и не мог найти.
* * *
Перед новым годом Демьяныч, конюх из соседнего колхоза, поехал в лес за дровами. Наложил воз брёвен и возвращается домой. Дорога шла лесом. Вдруг видит: на дороге стоит крупный лось, но странный, с одним ухом.
Старик продолжает ехать, думая, что сохатый уступит дорогу. Приблизился к лосю, а тот — ни с места: загородил путь и стоит как истукан. Объехать тоже нельзя — снег лошади по брюхо. Решил пугнуть: подошёл поближе да как крикнет, замахнувшись на него палкой. Зверь заревел и стал бить копытами снег. Дед ещё раз попытался его отогнать, но лось замотал головой и к нему. Демьяныч спрятался за воз, а затем взобрался на стоявшую рядом сосну. Сидит и ждёт, когда уйдёт лось. Вскоре послышался скрип полозьев: приближался колхозный обоз. Лось ушёл, и Демьяныч поехал с попутчиками дальше.
* * *
В пасмурный осенний день мы с отцом пробирались по болоту. Из глубины леса вдруг донёсся громкий трубный рёв какого-то животного. В этом рёве слышались боль и ярость. Мне стало не по себе.
— Кто это так кричит? — спрашиваю отца.
— Пойдём посмотрим.
Мы отправились на рёв. Долго пробирались через бурелом и валежник. И вот слышим где-то недалеко хриплые стоны и вздохи, сопровождаемые глухим стуком, который напоминал удары сухих палок друг о друга. Отец остановился и шепнул, указывая стволом ружья на редкий осинник.
— Смотри… лоси бьются!..
Продвинувшись вперёд, мы увидели за низкорослыми деревцами двух лосей, сцепившихся рогами.
Один — крупный, совсем тёмный. Другой — поменьше и посветлей. Молодой совсем выбился из сил. Он храпел, дышал тяжело, прерывисто и дрожал всем телом. Кажется, ещё немного — и он упадёт. А несколько поодаль из-за кустов выглядывала комолая лосиха.
— Бить лосей нельзя, — шепчет отец, — закон запрещает, а вот пугнуть их надо, чтобы не поранили друг друга. Большой может молоденького до смерти забить. Стреляй вверх!
Волнуясь, нажимаю на спуск. Гремит выстрел, и нас окутывает лёгкий дымок.
…Кругом тихо. Только за осинками слышится отдалённый треск сучьев под ногами убегающих животных.
— Разняли соперников! — говорит отец. — В таких ожесточённых драках лоси не щадят друг друга. Старик мог бы совсем забить нашего молодого уродца.
— Какого уродца?
— Да Одноухого!
— Разве это был он?
— Ну конечно, он. А ты не узнал?
Продолжаем свой путь. Тихо падают пожелтевшие листья. Под ногами хлюпает холодная вода…
На следующий год осенью отец отправился на глухарей. По дороге было небольшое лесное озеро. Он увидел сквозь кусты стоявшего по грудь в воде сохатого. Затаился и стал наблюдать.
Лось повернул голову, и отец сразу признал в нём Одноухого. Животное начало медленно выходить из воды. Стоило ему сделать ещё несколько шагов, и он уже был бы на берегу. Но в этот момент за прибрежными кустами отец заметил крупное бурое пятно. Это был медведь, прижавшийся к земле, готовый к прыжку. И как только его ноги, точно мощные стальные пружины, выпрямились для прыжка, раздался выстрел, и тяжёлая медвежья туша рухнула на землю.
Одноухий мигом скрылся в лесу. После этого случая никто его больше не видел.
РАССКАЗ О ПЕРНАТОМ ДРУГЕ
Однажды я поймал на болоте журавлёнка и принёс домой. Он сразу стал клевать кусочки хлеба, творога — всё, что ему давали, с особым аппетитом глотал лягушек.
Журавлёнок скоро привык к неволе, подружился с нами и не прочь был даже поиграть. Назвали его Дружком. Стоило кому-нибудь из нас, ребят, убежать, как птица вытягивала шею и бросалась догонять.
В весёлые минуты, которые у нашего друга бывали нередко, он начинал забавно плясать: подпрыгивал, махал крыльями, приседал, подбрасывал вверх мелкие предметы… Иногда журавль хандрил. Возможно, он тосковал по родному болоту, а может быть, просто чувствовал голод — ведь он был очень прожорлив.
Если кто-нибудь пытался обидеть Дружка, он ложился на спину и пускал в ход свои длинные ноги и клюв.
Прожив у нас почти год, журавль почувствовал свою силу. В нём стали проявляться «характер» и склонность наводить порядок во дворе: он разгонял дерущихся петухов, наказывал ударом клюва или крыльев провинившихся собак, преследовал на улице кошек… Словом, стал полным хозяином двора.
Прошёл ещё год, и журавль сделался невыносимым драчуном и забиякой. Он не только обижал, но часто забивал насмерть домашнюю птицу. Стоило ему где-либо появиться, как среди птичьего населения начинался переполох.
Я не раз пробовал наказывать пернатого озорника: привязывал на верёвочку, спутывал ноги, но ничего не помогало. Пройдёт день-другой — и снова на дворе скандал, драка, снова раненые.
Как ни жалко было мне расставаться с другом, но в конце концов я вынужден был от него избавиться. На этом настаивал и отец. Понимая, как трудно мне расстаться с журавлём, он в утешение сказал:
— Отнеси Дружка на болото. Там он встретится со своими дикими собратьями и заживёт своей обычной журавлиной жизнью. — И с улыбкой добавил: — И тебя не вспомнит!..
На следующий день я посадил своего друга в мешок и отправился на ближайшее болото. Принёс, развязал мешок и говорю:
— Ну, прощай, дорогой! Жалко мне тебя, да, видно, делать нечего: не можешь ты жить в культурном обществе!..
Выпустил, а сам, не оглядываясь, бросился бежать, чтобы поскорей скрыться в кустах.
Дома мне было грустно. Всё время думал о высокой серой птице, шагающей на длинных ногах.
Наступил вечер. Поднимая облака пыли, с шумом и мычанием возвращалась с поля скотина. Я равнодушно проводил взглядом стадо. И вдруг — каково было моё удивление и радость! — вижу: вслед за стадом, важно раскачиваясь на своих «ходулях», шагает мой Дружок.
Возвращение журавля тронуло даже отца, и мне разрешено было оставить его при условии, что ни одна домашняя птица больше не пострадает.
Дружка я поместил в саду. Два дня всё было тихо и спокойно. На третий же, когда никого не было дома, журавль каким-то образом пробрался из сада во двор. Там он в драке с Ингой, папиной охотничьей собакой, поранил ей глаз. Мог, конечно, и совсем ослепить, только случайность спасла собаку.
Отец хотел пристрелить озорную птицу, но я упросил не делать этого: мне было жаль смелого забияку. И снова передо мной встал вопрос: как избавиться от драчуна? Что придумать?
Неподалёку от нашего села, среди двух слившихся озёр, был островок. На нём часто видели журавлей. Вот на этот остров я и отвёз своего беспокойного питомца: оттуда ему уже не вернуться, ведь он привык больше ходить, чем летать.
Через неделю я поехал на «место ссылки», чтобы узнать, там ли Дружок и хорошо ли себя чувствует. Как-никак, а не мог я забыть друга.
Подъезжая к островку, увидел издали несколько журавлей. Стал подходить к ним и тихо звать:
— Дружок, Дружок!..
Журавли насторожились, а когда я приблизился, замахали тяжёлыми крыльями и улетели. Но один из них остался на месте и не только не пытался подняться, а даже направился в мою сторону. Это был мои Дружок. В его привязанности я не сомневался и не удивился, что он узнал меня издали: у журавлей очень хорошее зрение и слух. Я ещё раз позвал, и мой друг с весёлым криком пустился бегом ко мне. Он бурно выражал свою радость.
Встреча, однако, была недолгой. Вскоре над нами низко пролетела стайка журавлей. Птицы сели на острове и разбрелись. Дружок внимательно и долго смотрел в их сторону, а потом, взглянув ещё раз на меня, решительно сделал несколько шагов вперёд. Отойдя немного, он обернулся, как бы посылая мне прощальный привет. Затем разбежался, поднялся в воздух и направил свой полёт туда, откуда доносилось призывное курлыканье…
Больше своего Дружка я не встречал. Отец оказался прав: воля для дикой птицы дороже всего, даже дружбы с человеком.
СТЁПКА
Как-то в марте я шёл на лыжах через кусты и случайно наткнулся на бьющегося зайца. Оказалось, он попал в петлю, поставленную браконьером. Я освободил зверька, он был едва живой. Пришлось взять зайца домой.
Под кроватью, в тёмном углу, я поставил для него ящик с сеном. Там же положил листья капусты, кочерыжки, морковку, клочок клевера.
Первое время заяц бросался на стенку, шарахался в сторону при моём появлении, но постепенно осмотрелся, привык.
В отсутствие людей, а в особенности по ночам он усиленно поедал корм и даже совсем перестал бояться кошки Мурки, которая всё время приходила к своему новому соседу.
Заглянув однажды под кровать, я был очень удивлён: в ящике лежало два пушистых сереньких комочка — новорождённые зайчата. Ещё не совсем обсохшие, они тесно прижались друг к другу. Маленькие, но уже зрячие. Ушки стоят, тельце покрыто густой волнистой шёрсткой.
Вот один из зайчат поднял головку, поглядел по сторонам своими большими раскосыми глазами. Потом подвигал ушами, улавливая ещё незнакомые ему шорохи и звуки, доносившиеся из соседней комнаты.
Первые дни зайчата отлёживались, а дня через три робко и неуверенно поскакали по комнате. Сделав два-три прыжка, зайчонок обычно пошевеливал ушами и, как бы что-то обдумав, снова забивался под кровать. Дней через десять у зайчат появились зубы.
Весной один зайчонок подох, а зайчиха убежала.
Оставшийся заяц рос среди обитателей двора — кур, гусей, уток. Он со всеми хорошо сжился, особенно с собаками. Они, видимо, признавали в нём своего младшего братишку и даже лизали его. Всех же забегавших к нам соседских псов наш Стёпка — так мы назвали зайца — бил лапами по морде. Так иной раз надаёт, что те стали побаиваться заглядывать во двор.
Из Стёпки вышел крупный русак. Он охотно приходил на зов, брал из рук пищу. Но осторожность никогда не покидала его: полижет свою лапу, начнёт мыть ею мордочку и приглаживать ушки, как это делают кошки, а сам всё время поводит своими длинными ушами, стараясь уловить малейшие шорохи.
Одиночества Стёпка не переносил и всегда искал общества Мурки, кур, собак или козла, хотя ему и не нравилась дурная козлиная привычка трясти перед чужим носом своей бородой.
Безмятежную жизнь Стёпки нарушали лишь сороки. Его особенно раздражала их постоянная трескотня. Возможно, эти беспокойные птицы ошибочно принимали безобидного зайца по цвету серенькой рубашки за бандита кота Ваську, который всегда был готов понаведаться в птичьи гнёзда и поинтересоваться птенцами.
Увидят сороки Стёпку и затрещат, а у того от злости так и заходят передние лапки. Он начинал ими бить по воздуху. А мы возьмём да и подставим под его лапки детский барабан. Заяц ударял по нему лапками, точно палочками, и развлекал не только нас, ребят, но и взрослых.
Научить Стёпку каким-либо цирковым трюкам не удалось, несмотря на все наши старания. Зато сама учёба была очень забавна. Кусочки лакомства заяц, конечно, исправно съедал, но прыгать через поднятую палку никак не желал и, чтобы избавиться от своих учителей, в первый же удобный момент удирал. Мы его ловили, и наши занятия продолжались, но, к сожалению, с тем же результатом, что и раньше. «Педагоги», видимо, до того надоели «ученику», что Стёпка стал смотреть на учёбу как на пытку: убежав от нас, он обычно становился столбиком и пугливо озирался по сторонам: не гонятся ли за ним. Даже самые любимые заячьи лакомства — капуста, репа и петрушка — не помогали нам.
Благодаря своему прекрасному слуху Стёпка тонко улавливал звуки. Возможно, он и нас, ребят, различал по голосам.
Как бы там ни было, но привязался к нам заяц крепко, по-собачьи. Куда мы, туда и он: мы в сад — и он за нами, мы на речку — и он, мы в поле — и он прыгает за нами.
Проходили раз через поле. Невдалеке пощипывала траву лошадь, постепенно приближаясь к нам. Мы остановились и стали наблюдать за зайцем. Стёпка вдруг поднялся на задние лапки и, стоя на них, с удивлением рассматривал подходившее к нему чудовище, по-видимому не зная, как встретить это странное животное.
Когда незнакомый зверь приблизился, заяц спрятался за кочку. Лошадь, видимо, тоже заинтересовалась необычной встречей, сделала к Стёпке несколько шагов, протянула к нему морду и начала обнюхивать зайца. Тогда заяц встал на задние лапы, поднял вверх передние и угрожающе несколько раз помахал ими перед самой лошадиной мордой, как бы говоря: «Только тронь меня, так узнаешь!» От неожиданности лошадь отскочила в сторону.
«Ну и герой же ты!» — подумал я, восхищаясь храбростью зайца.
Вскоре после этого случая мы с братом пошли на речку поудить рыбу. Уселись на бережку и ловим себе, а заяц прыгает возле нас и пощипывает травку. Клёв оказался плохим, и мы решили переменить место: сели в чёлн и переехали речку, оставив Стёпку на другой стороне. Зайцу, видимо, показалось, что друзья его бросили: он перестал есть, стал беспокойно прыгать и становиться на задние лапы, рассматривая, что делается на противоположном берегу. Нам стало смешно, и мы, ради шутки, спрятались за лодку. Оставшись один, Стёпка начал беспокойно бегать по берегу, обнюхивать воду, трогать её лапкой, словно собирался плыть к нам. Казалось, вот-вот бросится, поплывёт… Но нет, зайцы не любят воды: чуть подмочат лапки и сразу начинают трясти ими, как изнеженные ребятишки. Мы смеялись над нерешительностью Стёпки.
Вдруг послышались вдали голоса: по берегу шли мальчишки, впереди них бежали две собаки. Завидев прыгающего зайца, псы с лаем бросились к нему. Стёпка почувствовал смертельную опасность. Он бултыхнулся в воду и поплыл через речку к нам. Из воды торчали лишь его мордочка и длинные уши…
Когда зайца не могут спасти быстрые ноги, он яростно защищается. Такой случай произошёл и со Стёпкой.
Однажды мы пошли на Красную горку за земляникой. За нами, как всегда, увязался и Стёпка. Углубившись в кусты, мы стали собирать ягоды, не беспокоясь о зайце, который всегда находил нас по следам. Но не прошло и получаса, как вдруг раздался крик:
— Орёл!.. Орёл!..
— Где же Стёпка?!.
Я стал с тревогой искать глазами зайца. Да вот он на дальней полянке. Мы побежали к нему, но орёл уже сделал круг и камнем упал на Стёпку. Заяц кувыркнулся, перевалился на спину и стал бить задними лапами хищника в грудь. Я видел, как и орёл ударил клювом Стёпку в голову. «Неужели всё кончено?» Крича и размахивая палками, мы бросились на выручку. Оставив свою жертву, орёл тяжело поднялся в воздух. Грудь его была густо окрашена кровью.
Раненого друга мы отнесли домой. К счастью, рана его оказалась неглубокой. Через неделю Стёпка был уже вполне здоров.
ОРЛИК
Как-то раз Серёжкин брат Костя, служивший лесником, сообщил нам, вернувшись с обхода:
— Ну, ребята, и орла же я нашёл! Громадина!.. Гнездо словно копна, только не доберёшься: лесина что свечка гладкая!
Наши глаза разгорелись: мы давно мечтали иметь ручного орла.
— А птенцы у него есть?
— Да по времени должны быть… Только не вздумайте разорять. Орёл приносит больше пользы, чем вреда. Уничтожает грызунов…
— Мы и не собираемся разорять!.. Возьмём одного птенца… выкормим… Если не понравится ему у нас, пусть улетает!.. Кому от этого вред?
В условленное время мы с Костей отправились в лес. Шли долго, утопая во мху, с трудом преодолевая преграждавшие путь валежины. Измучившись, наконец слышим:
— Вот оно!.. Сам насилу отыскал!.. — И Костя указал на высокую сосну, на верхушке которой кучей хвороста чернело гнездо. Добраться до него действительно было трудно.
Я быстро скинул сапоги и уже готов был полезть на дерево, как Костя отстранил меня:
— Ты ещё мало каши ел, отойди-ка!.. Случится что — потом отвечай за тебя!..
Заткнув за пояс палку, Костя полез на сосну. Карабкался долго, наконец кое-как добрался до гнезда, ободранный и оцарапанный. Сидя на суку под гнездом, он казался воробышком под крышей высокого дома. Волнуясь, мы с тревогой следили за каждым его движением и посматривали вокруг, не появится ли орёл.
Заглянуть в гнездо Косте никак не удавалось, и тогда он стал раздвигать хворост в его боковой стенке. Томительно тянулись минуты. Наконец слышим:
— Два детёныша… В пуху!.. Огромные!.. Голыми руками не возьмёшь!..
— Бросай одного!.. — крикнул Серёжа брату. — Мох по колено, мягко… Ничего ему не станет!..
Вытолкнутый палкой, орлёнок кувырком полетел вниз и шлёпнулся в мох, как в перину.
Это был неуклюжий серый пуховой клубок величиной с курицу, с тёмно-красными глазами, живыми и умными.
Мы принесли орлёнка домой. Он сразу же стал всеобщим любимцем. Все его баловали — таскали всякую всячину: сырое мясо, выпотрошенные внутренности. Мы же с Сергеем ловили для него мышей и лягушек.
Рос он быстро и вскоре превратился в могучего красавца с двухметровым размахом крыльев. Когда орёл сидел на высоких воротах двора, все на него засматривались.
Пернатый друг не знал клетки. Он свободно разгуливал по улице. Любимым местом его были стоявшие перед домом высокие козлы, на которых пилили тёс.
Во дворе Орлик никого не обижал, но любил только меня и Серёжу. Он всегда встречал нас радостным криком: «Пиу!.. Пиу!.. Пиу!..»
Орлику нравилось, когда мы его гладили и вообще оказывали внимание, и за это он платил нам привязанностью, столь необычной для орла. Рос приёмыш как член нашей ребячьей семьи и порой даже казалось, что птица понимает человеческую речь.
Когда Орлик вырос, он стал куда-то улетать. Люди из соседних деревень рассказывали, что видели нашего друга подолгу сидящим на дереве или на крыше какого-нибудь дома. Орёл внимательно следил за пролетающими птицами. Но где бы ни был он днём, к вечеру всегда возвращался домой.
* * *
Однажды мы с Сергеем ушли в лес по ягоды. Когда же вечером вернулись домой, мать с тревогой спросила:
— Не знаете, где Орлик? Сегодня его целый день не видно.
Думая о пропавшем друге, я всю ночь не спал. Утром встал с головной болью и красными от слёз глазами. Долго искали пропавшего. Обошли соседние деревни, но так ничего и не узнали. Видя пустые козлы, на которых ещё недавно сидел Орлик, я едва сдерживал слёзы.
Прошло пять дней. Не помню, зачем-то я вышел на улицу. Смотрю, а на козлах, точно бронзовое изваяние, сидит наш Орлик. Гляжу и глазам не верю.
«Пиу!.. Пиу!.. Пиу!..» — приветствовал он меня, слетая на землю.
Этот день для нас с Сергеем был праздником. Только одно огорчило нас: крылья птицы в изгибе были сильно поранены, на порезанных ногах запеклась кровь.
Что же произошло? Таинственная история вскоре выяснилась.
Орлом заинтересовались два школьника из соседней деревни — Митя и Лёня. Они часто приходили в наше село и часами простаивали возле козел, любуясь птицей. Им очень хотелось иметь её в живом уголке своей школы.
Улучив момент, когда на улице никого не было, Митя кусочками мяса сманил орла с козел. На земле он дал ему кусок побольше и, пока птица клевала, набросил на Орлика мешок.
Придя домой, ребята закрыли птицу в полутёмный сарай, спутали ей ноги и связали крылья. Они решили продержать её так несколько дней, пока не привыкнет к новым хозяевам.
Спустя несколько дней мальчики решили: «Теперь-то орёл уж привык!» — и принесли его в дом.
Но, едва только Лёня развязал птицу, Орлик мощными взмахами крыльев разбросал ребят в стороны и с силой ударился в ярко освещённое солнцем окно. Зазвенели разбитые стёкла, и через несколько мгновений орёл был уже высоко в небе.
* * *
К осени мы заметили в Орлике перемену: птица стала чуждаться нас. Всё чаще и чаще куда-то улетала, пропадая иногда целый день. Всё внимательней и упорней заглядывалась в небо. Нам было очень обидно видеть в Орлике такую перемену. Особенно это огорчало Сергея. Он изо всех сил старался вернуть любовь и привязанность пернатого друга, но все его старания были напрасны.
В один из ясных, погожих, но грустных осенних дней, когда на всём лежит золотистая улыбка уходящего лета, когда неисчислимые стаи птиц с тоскливым криком и курлыканьем улетают на юг, наш Орлик снова исчез. Исчез и уже больше не появлялся.
Мы долго скучали о нашем друге и не могли простить ему «неблагодарности».
Только потом мы узнали, почему орёл «изменил» нам.
Осенью, во время отлёта, за птичьими стаями обычно устремляются пернатые хищники. Они бьют на лету больных птиц и подранков, отстающих от своих товарищей. Этот охотничий инстинкт, по-видимому, увлёк и Орлика вслед за вереницами улетающих птиц.
МИЛКА
Моего отца считали охотником, но редко кто видел, чтобы он приносил с охоты добычу. Ружьё же брал, как говорится, только «на всякий случай».
У отца был хороший фотоаппарат, позволявший быстро «нацеливаться» и снимать птиц и зверей на большом расстоянии. С этим аппаратом он никогда не расставался, отправляясь в лес или на озеро.
За несколько лет у нас накопилось много интересных фотографий птиц и зверей, заснятых в самых разнообразных позах. Отец любил животных, знал их жизнь и часто рассказывал нам всякие забавные случаи
Однажды весной он увидел в лесу косулю — безрогую самку. Она топала ногами и издавала тревожные звуки.
Осмотревшись, отец разглядел в высокой траве прижавшегося к земле косулёночка. Он был настолько слаб, что не мог подняться на ноги. Когда же отец взял его на руки и понёс, косуля побежала за ним и всё время жалобно кричала. Она преследовала отца, пока тот не вышел из леса.
Первые дни свою «приёмную дочку» — так в шутку называла косульку мама — отец кормил из бутылки. Нальёт в неё тёплого молока, наденет на горлышко детскую соску и сунет ей в рот, как ребёнку.
— Так лучше пьёт — как матку сосёт! — говорил он нам.
Дня через три косулька уже хорошо бегала, а спустя месяц начала щипать молодую травку. Назвали её Милкой, потому что она всех привлекала своей миловидностью, живостью и доверчивостью. Каждому хотелось поманить её и приласкать.
Отец всячески баловал Милку. Ест сам — угостит и её. Придёт из магазина — принесёт гостинец и ей: то сушку, то конфетку, то пряник. Привязалась к нему Милка: куда он — туда и она. А когда подросла, так и на работу стала за ним ходить. Придёт и разгуливает по двору, дожидаясь, когда её хозяин домой пойдёт.
Через год Милка выросла. Изящная головка, большие блестяшие глаза, опушённые длинными ресницами, насторожённые ушки, тонкая шея и высокие стройные ноги — настоящая красавица.
Прошло два года, и отец решил отпустить Милку на волю. Как я ни упрашивал его не делать этого, он не соглашался.
— Для неё воля дороже всех наших пряников и конфет, — убеждал меня отец. — Ты думаешь, ей хуже будет?!
В памятное солнечное утро Милку свели в лес. Пощипывая зелёные веточки и траву, косуля так увлеклась едой, что не заметила, как осталась одна.
Вспоминая о бедной Милке, оставленной где-то в бору, я весь день не находил себе места. Вечером же, когда мы всей семьёй пили чай, в дверь кто-то тихо постучал.
— Войдите! — пригласил отец.
Но никто не вошёл. Стук повторился более настойчиво.
У нас, в Борках, обычно не стучат, все входят без стука. Видно, кто-то из города приехал.
— Входите, входите, пожалуйста! — более громко повторил отец.
Снова никого. «Что за оказия?» — удивились мы.
Я распахнул дверь… На пороге стояла Милка и приветливо кивала головой, как бы говоря: «Здравствуйте. Не ожидали?..»
Тогда мы решили подарить нашу Милку Московскому зоопарку.
— Теперь зоопарк не то, что прежний зверинец, — старался утешить меня отец. — Звери живут в условиях, близких к природным. И Милочке будет там хорошо; вместе с подружками не будет скучать.
В зоопарк косулю приняли с радостью.
Прошёл год. Будучи в Москве по служебным делам, отец зашёл навестить свою «дочку».
— Я был так растроган, — рассказывал он, вернувшись домой, — что не мог долго оставаться в зоопарке. Милка не только меня не забыла, но всё время бегала за мной, ласкалась и жалобно кричала, как бы упрашивая: «Возьми с собой!.. Возьми с собой!..»
Расставаясь, отец угостил Милку булочкой, а Тихона Ивановича, старичка служителя, который ухаживал за косулькой, попросил быть с ней поласковей.
Потом началась война. Отец ушёл на фронт, я учился в школе, а летом работал в колхозе. О Милке мы почти не вспоминали. Когда же война кончилась и папа вернулся домой, нам захотелось узнать, как поживает наша косулька. Написали Тихону Ивановичу. Долго не было ответа. Наконец пришла открытка. В ней карандашом было нацарапано: «Милка погибла при воздушном налёте».
РОМКА
Я узнал, что некоторых птиц можно обучить «говорить», и мне очень захотелось завести у себя такую необыкновенную птицу. А тут ещё Ваня Рябов, мой одноклассник, пристал:
— Давай обучим птицу говорить. Проснёшься, а из клетки сразу: «Доброе утро!»
— Может, ты захочешь, чтобы птица и уроки за тебя готовила и в классе отвечала? — говорю ему.
Но эта мысль мне понравилась. Я стал присматриваться к характеру, привычкам разных животных и заметил, что у каждого зверя или птицы свои повадки: заяц, например, любит стучать лапками и его легко приучить барабанить. «Говорить» же можно выучить только тех птиц, у которых есть способность подражать звукам человеческой речи. Эта способность особенно развита у скворцов, сорок, грачей и воронов.
* * *
Недалеко от нашего села шли лесозаготовки. Со скрипом и стоном падали деревья. Лес редел, и рубщики постепенно подвигались к опушке бора.
Здесь, на одной из елей, было гнездо ворона. Его мы с Ваней видели уже давно: всю зиму, бегая в школу, наблюдали, как плавали и кувыркались в воздухе вороны. Эта пара всегда была вместе, словно кто связал их верёвочкой.
Во время весенних каникул мы вдруг заметили, что одна из птиц куда-то делась. Это нас обеспокоило.
— Неужели кто-нибудь убил! — сказал Ваня с сожалением.
— А может, заболела и сидит в гнезде?
Решив узнать, в чём дело, мы отправились к дереву.
Ваня остался внизу, а я полез к гнезду. Долго и с трудом карабкался сквозь колючие сучья ели. И только стал приближаться к лежащей на сучьях кучке хвороста, как из неё с шумом, хлопая крыльями, сорвалась птица и громко закаркала над самой моей головой. От неожиданности я чуть не вскрикнул.
Заглянул в гнездо. В нём на тёплой, мягкой подстилке из лишайников, травы и шерсти лежало четыре яйца — зеленоватых, с бурыми и серыми пятнами.
— Яйца! — кричу я.
— Какие там яйца!..
— Влезь и посмотри… Я трогать их не буду, пусть высиживают!
— Нет, бери. Всё равно гнездо погибнет, ведь рубят подчистую!
Гибель гнезда действительно была неизбежной, и я как будто даже обрадовался, что нашёл оправдание. Разложил яйца по карманам полушубка и стал осторожно спускаться с дерева. Всё же два яйца оказались разбитыми. Остальные два, придя домой, мы подложили под курицу. Одно из них наседка застудила, а из другого вышел презабавный воронёнок.
К пище птенец был неразборчив, ел всё, что ему давали. Вскоре научился летать, привязался к людям. Назвали его Ромкой.
Первую зиму воронёнок прожил у нас в клетке. Весной же получил полную свободу. Это была смелая и бойкая птица, общительная и весёлая, даже озорная. На дворе Ромка гонялся за мячом, дрался с курами, искал у собак блох, таскал за хвост кошку. Иногда садился к кому-нибудь на плечо и начинал перебирать клювом волосы. Воронёнок настолько привык к людям, что никак не хотел оставаться один.
Когда Ромка вырос, я приступил к его обучению. Я знал, что для заучивания надо подобрать такие слова, которые более всего походили на крик ворона, напоминали карканье.
По вечерам, перед тем как птица начинала засыпать, я относил её в полутёмную комнату и там прикрывал клетку платком. Когда же мой ученик успокаивался, я медленно, но ясно и чётко повторял подряд много раз одно и то же слово:
— Ромка, Ромка, Ромка!..
Первый урок продолжался минут десять. К концу его птица заснула. Каждый день свои занятия я удлинял минут на пять, пока продолжительность их не достигла получаса.
Вскоре Ромка, засыпая, стал невнятно, как бы сквозь сон, бормотать своё имя.
После этого слово «Ромка» я стал повторять на свету, в любое время дня, пока оно окончательно не закрепилось в памяти птицы.
«Говорил» Ромка, всегда опустив клюв книзу. И до того потом надоедал своим криком, что я и сам не рад был блестящим способностям ученика.
Впоследствии ворон стал «изучать» человеческий язык уже самостоятельно: услышит где-нибудь понравившееся ему слово и твердит его.
Двухлетнее пребывание Ромки на дворе не пропало для него даром. Там он научился лаять. Иногда даже ворковал голубем, а то дразнил собак, называя их по кличкам.
В присутствии новых людей Ромка чаще всего молчал, так как всё его внимание было поглощено свежими впечатлениями и всё услышанное он, как говорится, «наматывал себе на ус». Но зато, когда он оставался один и начинал скучать без своих обычных друзей, тогда у него развязывался язык. И до того иной раз «разговорится», что приходилось радоваться отсутствию посторонних, так как на дворе он научился ругаться.
Иногда придёт к нам гость, а он смотрит на него и твердит: «Вор-р-р!.. Вор-р-р!..» Это слово Ромка часто слышал от ребят, которые так называли его самого из-за склонности таскать со двора в комнату разный мусор и складывать его в какое-нибудь облюбованное место, скрытое от посторонних глаз. А потом стал красть разные вещи, особенно блестящие: ножи, вилки, чайные ложки, монетки. И всё, что ему удавалось стащить, прятал в своём «гнезде».
Всегда живой и забавный, Ромка доставлял нам, ребятам, немало весёлых минут.
Прожил ворон у нас двенадцать лет и за всё это время ни разу не сделал попытки улететь, хотя для этого у него была полная возможность.
ЛОВУШКА
Стоял тёплый весенний день. Я шёл по лесу, наслаждаясь бодрящим воздухом. Кругом звенели весёлые птичьи голоса. На душе было так хорошо, что хотелось запеть вместе с пичужками…
Вышел на опушку к заброшенному стану. Сейчас от него осталось только место, поросшее бурьяном, где в давние времена были расположены постройки. Из них уцелел лишь один полузасыпавшийся колодец. Его сруб наполовину сгнил и обвалился. Воды в нём мало, но утолить жажду в знойный день можно.
Вокруг колодца я увидел множество лосиных следов. Меня нисколько не удивило, что сюда зашли эти животные, так как в окрестностях стана они жили из года в год. Одно было непонятно, почему так беспорядочно напутаны следы. Может быть, происходил бои самцов? Вряд ли… Здесь случилось что-то другое.
Я так увлёкся изучением следов, что не обращал внимания на происходящее кругом. Вдруг хрустнула сухая ветка и передо мной открылась неожиданная картина: в кустах стояла лосиха. Она была настолько красива, что я быстро вынул фотоаппарат и сделал один за другим три снимка. Я торопился, так как зверь, заметив человека, мог скрыться. Но, к моему удивлению, лосиха и не думала уходить.
Самка вела себя неспокойно, она была чем-то встревожена. Продолжая наблюдать за ней, я терялся в догадках. В это время из колодца послышался странный звук. Что бы это могло быть? Я заглянул в тёмную дыру: на дне колодца по грудь в воде стоял крохотный лосёнок. Мне стало всё понятно: и беспорядочно напутанные следы, и беспокойство лосихи, и то, почему животное не уходило отсюда.
Теперь возник вопрос: как извлечь из ямы телёнка? Как помочь этим милым зверям, попавшим в беду? Будь у меня верёвка, вытащить лосёнка ничего бы не стоило, тем более что колодец неглубокий, метра два, не больше. Но как это сделать сейчас?
У меня было два ремня: ружейный и широкий поясной. Я отвязал их, а затем срезал четыре длинных талины и стал спускаться в колодец. Там я подсунул ремни под живот и грудь лосёнка, а концы их на спине животного привязал к прутьям. Я уже представлял себе, как вылезу из ямы и буду за талины вытаскивать телёнка. Только хватит ли сил?
Лосёнок мне очень понравился, и я не мог удержаться, чтобы не потрепать его по мягкой тёплой шее. Да и как не приласкать, когда его глупые глазёнки так доверчиво смотрели на меня!
Возиться с ним долго не пришлось: он, видимо, так измучился и проголодался, что даже не пытался оказывать сопротивление. Перед тем, как вылезти, я взглянул вверх. Посмотрел — и внутри у меня всё похолодело от страха: в отверстие колодца на меня сверху смотрела огромная голова лосихи. Смотрит и злобно храпит. А я знал, что с рассвирепевшей самкой шутки плохи.
Не только лосёнок, но и я оказались в ловушке. Что делать? Ведь зверь не человек, не может понимать моего доброго намерения: стоит только высунуться из ямы, и ударом копыта самка размозжит мне голову.
Как отогнать лосиху? Что бы такое придумать? Не сидеть же в яме без конца! К тому же стали мёрзнуть ноги… И вдруг — счастливая мысль: я вложил в рот пальцы — как это делают ребята — и так пронзительно свистнул, что у самого в ушах зазвенело. Наверху тотчас послышался удаляющийся топот. Страшной головы надо мной уже не было. Я вылез. Заботливая мамаша находилась неподалёку, она беспокойно перебегала с места на место, но подходить боялась.
Вытащить лосёнка из ямы было не так-то легко, он оказался тяжелее, чем я думал. В конце концов мне всё же это удалось.
Завидев мать, телёнок почувствовал себя смелее и, пошатываясь на ослабевших ножках, поковылял к ней. Вскоре лоси скрылись в лесной чаще.
Я посмотрел им вслед и тоже пошёл домой. Наутро пришёл к колодцу с топором и огородил его, чтобы он не был больше ловушкой для зверей.
ДИК И ЛАДА
На Воронинском озере водились лебеди, и мне очень хотелось посмотреть, как они живут.
Подхожу раз к озеру. На берегу косят молодые колхозники. Разговорился с ними про лебедей. Один и спрашивает:
— Хочешь посмотреть их гнездо?
Конечно, хочу!
— Тогда садись в наш челнок и поезжай к Ерёминой луке, вон справа виднеется. Там и увидишь большое гнездо, будто куча сена… Издали приметно! Только будь поосторожней!..
Другой, хитро улыбнувшись, подзадоривает:
— Посчастливится, так с лебедятами вернёшься. А если будет трудно, нам крикни!
Я сел в челнок и поехал.
Подъезжаю. Среди камышей издали виднеется высокое гнездо. Неподалёку от него, точно комки серой ваты, плавают лебедята.
«Вот, — думаю, — повезло! Поймаю, выращу, приручу… То-то интересно будет!..»
Я — к ним, а они — от меня. Только трёх и успел поймать. Но тут вынырнула из камышей их мать. Как загогочет! Тревожно так, будто вора увидела. Откуда ни возьмись, появился отец — огромный лебедь. Красивый, точно из снега, никогда таких не встречал…
Папаша, видно, рассердился и стал налетать на меня. Я наклоняюсь, увёртываюсь, а тут ещё ветром шапку сорвало, волосы развеваются, в глаза лезут — ничего не вижу. Совсем растерялся. Выбросил одного птенца — может, думаю, успокоится старый лебедь, а он по-прежнему налетает. Прижимаюсь ко дну лодки, только и думаю, как бы не опрокинуться… До самых прибрежных камышей гнался за мной лебедь.
Вылез на берег, а колхозники хохочут:
— Ну что? Съездил?.. Узнал, как лебеди живут?!
Молодые смеются, а старик, которого я раньше не
заметил, сердито:
— За дело тебе попало, не обижай лебедей! Вихры за такие дела надрать надо!..
* * *
Пришёл я домой торжествующий, но отец сразу охладил мой пыл:
— Живо отнеси лебедят на озеро. Разорять лебединые гнёзда!.. Как тебе не стыдно!..
Отнести обратно?.. Я вспомнил грозно летающего надо мной лебедя и пролепетал:
— Старый лебедь убить может…
Больших трудов стоило упросить отца разрешить оставить у себя лебедят.
— Ладно, — сказал он после некоторого раздумья, — оставь. Но с условием: когда вырастут, дашь им свободу, в неволе держать не будешь… Слышишь?..
— А если они привыкнут и сами не захотят от меня улетать?..
Ну, что ж, посмотрим!.. — усмехнулся отец.
Жили лебедята вместе с домашними гусями, а плавали на небольшом пруду, что перед нашими окнами.
Я назвал лебедят Дик и Лада. Они скоро подросли и стали совсем ручными. Им наскучил наш тесный пруд. А возможно, у них появилась потребность испытать свои окрепшие крылья, и они стали летать на озеро.
Перед взлётом лебеди обычно пробегали по воде значительное расстояние, усиленно хлопали крыльями и затем уже отрывались от поверхности. Спускаясь же на воду, выставляли вперёд лапы, опускали хвост и бороздили ими воду, чтобы затормозить полёт.
Весь день лебеди проводили на воде. Питались корнями и листьями водяных растений, рыбками, лягушками, моллюсками, насекомыми. Свой корм они вылавливали, глубоко опуская в воду длинные шеи.
Как-то раз послышался отчаянный собачий визг. Я выбежал во двор. Это Дик бил крыльями нашу собачонку, с которой он, видимо, из-за чего-то не поладил. В другой раз Лада с вытянутой шеей бегала по улице за гусем: догнала, насела на него и такую трёпку задала, что перья летели по ветру.
Наступила зима. Дик и Лада вели себя так же, как домашние гуси: заглатывали кусочки льда, а в сильные морозы поочерёдно поднимали побелевшие лапки и согревали их на своей груди в перьях. Никаких попыток к полёту не делали.
На следующее лето лебеди ещё чаще стали улетать на Кривое озеро, проводили там весь день и только к вечеру возвращались домой.
Я за них не беспокоился. И каково же было моё огорчение, когда в один из ясных октябрьских дней Дик и Лада домой не вернулись! Все мои поиски успеха не имели: мои пернатые друзья точно в воду канули.
* * *
Долгую, скучную зиму сменила весёлая солнечная весна. Меня потянуло в поле: хотелось поохотиться, побродить по весенним разливам.
Как-то раз я отправился на Кривое озеро. Попусту проходил до вечера: птицы были очень осторожны. На обратном пути вдруг слышу лебединый крик. Затаившись в кустах, я увидел восемь птиц, опускавшихся на воду.
Мне очень захотелось посмотреть на них вблизи. Бесшумно, как тень, пополз к озеру. Ползу и не чувствую ни усталости, ни сырости, ни холода. Передо мной плывут белые как снег лебеди. Они неясно вырисовываются через тусклую паутину голых весенних кустов.
Крадусь долго. Наконец какое-то безотчётное чувство подсказывает мне, что дальше двигаться нельзя.
Лебеди были так величественны, что я долго не мог оторвать от них глаз. Только совсем закоченев, я вспомнил, что уже пора домой. Да и сгустившиеся сумерки всё больше и больше скрывали от меня гордых красавцев.
Раздвинув кусты пошире, я громко крикнул им:
— Торопитесь, милые, домой!.. Счастливого вам пути!..
Лебеди снялись и с криком, напоминавшим звуки далёкой флейты, быстро скрылись в тёмном весеннем небе.
…Подойдя к дому, я был приятно удивлён неожиданной встречей: на нашем пруду, у берега, плавали два лебедя. Они, видимо, отделились от поднявшейся на озере лебединой восьмёрки и по старой привычке завернули к нам. Заметив меня, Дик подал голос. Я поманил их, и птицы, неуклюже переваливаясь с боку на бок, поковыляли за мной во двор.
ГУЛЯ
Собирая землянику, я ушёл далеко вперёд. Вдруг услышал возню и лай Шарика. Пёсик хрипел, задыхался от злобы. Я подбежал к нему и увидел, что какой-то рыжеватый зверёк, похожий на обрывок ремня, подскакивает в траве. Собака остервенело набрасывалась на него, старалась схватить, но всякий раз отскакивала, точно ужаленная. А маленький зверёк со змеевидным тельцем издавал звук, похожий на треск, — как-будто кто переламывал сухие лучинки, — и продолжал храбро наступать на пса. На морде Шарика уже показались капельки крови, и он время от времени фыркал и потряхивал головой, так как многочисленные ранки, видимо, причиняли ему беспокойство.
Я хотел отогнать собаку, но сделать это мне долго не удавалось. Раненый и обессиленный зверёк продолжал нападать на Шарика до тех пор, пока я не схватил пса за ошейник и не оттянул в сторону.
— Это ласка, — сказал подошедший лесник.
Дорогой он мне рассказал:
— Иду я раз по Лосиному заказу. Вдруг в стороне сорвался глухариный выводок. Гляжу: через поляну пролетает глухарка и прямо на меня. Только летит как-то неровно, с перебоями, точно время от времени попадает в воздушные ямы. Потом хлопнулась о землю и забилась в судорогах. Подбежал к ней, а от неё в сторону прыгнула ласка, вот эта самая зверюшка. Подкравшись, она, значит, вцепилась в птицу, поднялась с нею на воздух и там перегрызла ей горло.
Дома я рассказал про встречу Шарика со зверьком, повторил рассказ лесника и, к своему удивлению, услышал:
— А у шмелёвского учителя, Ивана Ильича, уже три года живёт ручная ласка.
Я никак не мог себе представить, что такую невероятную злючку можно приручить.
На другой день отправился в Шмелёво.
— Нельзя ли посмотреть вашу диковинку? — спрашиваю Ивана Ильича.
— Отчего ж нельзя? — отвечает он. — Можно.
— Где же она?
— Да вон из-под печки выглядывает.
Действительно, из чёрной дыры блестели любопытные глазки. Они как бы спрашивали: «Кто пришёл?»
Учитель рассказал, что года три назад его собака вырыла из норы гнездо ласки. Трёх слепых ласчат сын Коля подложил к только что родившимся котятам. Кошка кормила приёмышей наравне со своими детёнышами, но из трёх ласок выжила только одна…
— Гуля, Гуля, пойди сюда! — поманил её Коля.
— Её Гулей зовут?
— Да, — смеясь, ответил мальчик. — В школе у нас есть одна девочка. Зовут её Гулей. Такая любопытная: всюду нос суёт. За это не раз в стенгазету попадала. И наша Гуля такая же. Стоит дверью скрипнуть или стукнуть, как она сразу высунет из-под печки нос, как бы спрашивая: «Кто пришёл? Что случилось?»
Жена учителя зачем-то открыла сундук, а Гуля уже тут как тут: села на край его и заглядывает внутрь, нет ли чего интересного.
Когда хозяйка стала раскладывать ножи и вилки по тарелкам, Гуля сначала насторожилась, а затем забралась к хозяйке на колени. Сидит и смотрит, нельзя ли чем поживиться. Ей бросили кусочек мяса, она мигом утащила его под кровать.
— Однажды, — рассказал мне учитель, — Гуля убежала из дому. Мы решили, что больше не вернётся. Но она утром возвратилась с ящерицей в зубах. После этого ласка стала часто уходить на «охоту» и каждый раз обязательно что-нибудь приносила: то ужа. то голубёнка, то хомячонка, то крота.
— Сейчас у нас в доме нет ни одной мыши, — заметила хозяйка. — Всех Гуля уничтожила. Только ночью с ней беспокойно: любит лазать по столам, шкафам и этажеркам. Как-то Гуля сорвалась с лесенки, которая ведёт на чердак, и упала в бак с водой. Коля даже вскрикнул от испуга, боялся, что ласка утонет, а она плавает себе как рыба, да ещё нырять начала, не хуже утки.
— Сейчас мы с Гулей почитаем! — сказал учитель и раскрыл взятую с этажерки книгу.
Ласка мигом вскарабкалась к нему на плечо и деловито уткнулась мордочкой в страницу.
За «чтение» она получила лакомый кусочек.
Привязав к комку бумаги нитку, Коля стал тянуть его по полу, как обычно делают дети, играя с котятами. Заметив движущийся белый клубок, ласка бросилась к нему стрелой и с такой силой ударила его когтями, что во все стороны полетели мелкие обрывки бумаги.
— Злая она? — полюбопытствовал я.
— Да не сказал бы этого, — ответил хозяин. — Правда, как-то раз укусила Колю, когда он ей лапку придавил, обычно же злости не замечал…
Уходя от Ивана Ильича, я заметил, как блестели из-под комода провожавшие меня любопытные глазки Гули.
МАШКА
Я люблю охотиться с подсадной уткой. Привяжу свою Машку за ногу, пущу её плавать на шнурке, а сам замаскируюсь и жду.
Обычно на заре вода на озере спокойна и блестит как зеркало. Лишь изредка на поверхности, играя, всплеснёт рыба.
Тихо. Но вот вдалеке слышится утиное кряканье. Моя Машка сразу же начинает охорашиваться. Её ответный крик эхом разносится по окрестным камышам.
Вскоре начинают подлетать красавцы селезни. Уточка же у меня умница и хорошо знает свои обязанности: слишком близко к себе пернатых гостей не подпускает Один за другим раздаются мои выстрелы. Убитая птица остаётся лежать на воде, а Машка не обращает на неё внимания, продолжает зазывать новых селезней…
Года два назад произошёл такой случай.
Осенью я сидел с Машкой у озера, но на её призывные крики никто не появлялся. Тогда я решил переменить место и стал подплывать к уточке, чтобы забрать её с собой. Но утка оборвала шнурок и поплыла к камышам.
На этот раз она, видимо, ещё не накупалась вволю. Я долго манил её, пытался поймать, гонялся, пожалуй, целый час, а под конец так обозлился, что сгоряча схватил ружьё и выстрелил. Машка нырнула и… будто провалилась.
Подъехав к тому месту, где была уточка, я её не нашёл. Неужели застрелил? Тогда бы она осталась на месте. Прислушался, не бьётся ли где раненая, но кругом было тихо.
Ошибка была непоправимой. Мне было до слёз жаль Машку. Позвал, позвал я свою уточку и, не услышав ответа, очень расстроенный, отправился домой.
Прошло недели две. Вода в камышах уже застыла.
Возвращаясь раз с охоты, я шёл по берегу одного озера и тихо напевал.
И вдруг до моего слуха донёсся знакомый утиный
крик.
«Что это? — подумал я остановившись. — Неужели Машкин голос? Ведь я её застрелил!»
— Машка! Машка! Машенька!.. — позвал я.
Из камышей снова раздался весёлый, так хорошо знакомый мне утиный крик. От неожиданной радости у меня перехватило дыхание, и я ещё раз крикнул:
— Машенька! Машенька!..
Навстречу мне, ковыляя, пробиралась по льду через камыш моя уточка.
* * *
Машка по-прежнему оставалась моей верной помощницей.
Однажды после удачной охоты я уже собрался ехать домой. Солнце закатилось. Вечернюю тишину нарушал только крик моей утки.
Вдруг послышался лёгкий всплеск. Хотя было темно, всё же я увидел из шалашика, что по берегу приближается к Машке какое-то большое тёмное пятно. Я выстрелил. Что-то булькнуло. Выбежав из укрытия, я оторопел: у самой воды, недалеко от моей Машки, уткнувшись мордой в осоку, лежал волк. Ему, видно, не раз удавалось лакомиться подранками…
Я рассказал этот случай знакомому охотнику. Он рассмеялся:
— Где найдёшь ещё такую утку, чтобы не только селезней, но и волков приманивала?.. Ну и Машка!..
Сборник М. Лесного «Одноухий», повествует о любви к природе, о красоте лесов, полей и озер, а также о любопытных встречах с различными животными, многие из которых впоследствии стали настоящими друзьями автора.
Для детей младшего и среднее школьного возраста.
Михаил Лесной
ОДНОУХИЙ
ОТ АВТОРА
Моё детство прошло в глухой деревне, вокруг которой было много рощ, лесов и озёр. С детских лет я полюбил природу родного края как самого близкого друга. Мне хотелось всё знать, всё увидеть собственными глазами, до всего докопаться.
Я часто задавал себе вопрос: почему? отчего? И, когда мне удавалось найти что-нибудь новое, необычное или раскрыть какую-нибудь «загадку» природы, хотя бы самую маленькую, я чувствовал себя счастливым.
У меня было немало любопытных встреч с различными животными, многие из них стали потом моими друзьями. Среди них был и озорной журавлёнок, и храбрый заяц, вступивший в борьбу с орлом, и воронёнок Ромка, научившийся «говорить», и утка Машка, подманившая раз вместо селезня волка.
О некоторых спутниках моего детства я и хочу рассказать в этой книге.
ОДНОУХИЙ
На лесном болоте лежит узорчатая тень от деревьев. Через листву с трудом пробиваются солнечные лучи. Ветви покачиваются, и от их движения весело бегают по лесной подстилке и по стволам яркие «зайчики». Кругом всё шевелится, о чём-то шушукается, радуется солнцу.
Отец идёт по болоту и видит: под кустом — гнилушка. Мало ли валяется в лесу разных чурок? Отец проходит мимо. Но в самый последний момент его взгляд задерживается: да это совсем не гнилушка, а лосёночек. Он только что родился: ножки подобраны под себя, шея вытянута и прижата к земле. Так и раздавить можно: окраска его сливается с прошлогодней листвой, а светлые солнечные пятнышки на нём что пожелтевшие берёзовые листочки. Всё это делает его незаметным и скрывает от врагов.
Отец взял телёнка на руки — тёпленький, но по-прежнему никаких признаков жизни. Только взгляд говорил, что он ещё жив. Видно, уходя, мать ему строго приказала: «Что бы ни случилось, не шевелись, будь как мёртвый!» И лосёночек «умер», став похожим на рыжевато-бурый обрубок.
Отец принёс телёнка домой, и мы стали его выхаживать. Через неделю по нашему двору уже бегал забавный, игривый лосёнок.
Но скоро случилось несчастье. Во двор зашла с поросятами соседская свинья. Телёнок миролюбиво потянулся к ней, желая, видимо, познакомиться, но раздражённая хавронья неожиданно цапнула его за левое ухо и оторвала его. Лосёнок стал очень смешным и получил кличку «Одноухий».
Рос он совсем ручным, прибегал на зов, ходил за всеми, как собака. Потеряв кого-нибудь из виду, беспокоился, пугливо озирался по сторонам. Когда же ему подавали голос, то со всех ног бросался догонять.
К зиме Одноухому исполнилось полгода, он очень вырос, и держать его дальше становилось трудно: лосёнок требовал веток и свежих молодых побегов, а добывать их в большом количестве было хлопотно. Поэтому отец отвёл нашего дружка в лес и оставил там.
* * *
Прошло два года. За это время Одноухого часто встречали вблизи нашего лесного посёлка. Иногда его следы доходили до самого огорода. Возможно, лося влекли к нам неясные «воспоминания детства».
Как-то, выйдя из леса, Одноухий вошёл в речку и поплыл. Из воды торчала только его горбатая морда и рожки — «вилки». Перебравшись на другой берег, лось остановился. Выглядел он уродцем: большая голова с вытянутым горбатым носом, клок тёмной бороды и бурое туловище на тонких высоких ногах.
Дальше ему нужно было перейти топкое болото с непроходимыми трясинами. Лось смело вошёл в него. Ноги глубоко уходили в топь, но он с силой вырывал их. А когда почва перестала держать его, сохатый лёг на брюхо и начал передвигаться ползком на животе, подталкиваясь ногами, согнутыми в коленях.
Перейдя болото, Одноухий медленно побрёл по широкой ложбине к пасущимся коровам. Пастухи не заметили его приближения, и лось, затаившись, некоторое время находился среди стада. Коровы не обращали на него внимания, да и он, видимо, тоже мало интересовался ими.
Лося обнаружили пастушьи собаки. Поднялся шум, и зверь вышел из табуна. Псы продолжали злобно наступать. Опустив вниз голову, сохатый сделал по направлению к собакам резкий бросок, намереваясь ударить их ногой, но те ловко увернулись.
Одноухий тихим шагом направился через поле к зелёному перелеску. Там он позавтракал молодыми побегами деревьев, и они стали выглядеть как бы подстриженными.
Вдруг до слуха Одноухого донёсся какой-то подозрительный звук. Лось сразу же перешёл в молодой осинник, выпрямился и замер. Окраска длинных лосиных ног совсем слилась с цветом тонких стволов осинок, и заметить неподвижно стоящее животное было очень трудно.
Одноухий не раз пробирался из далёких лесов к нашему посёлку, преодолевая на своём пути разные трудности и нередко подвергаясь опасности. Он то уходил от нас куда-то далеко, то снова возвращался через речки, болота, леса и поля. Что заставляло его переносить многочисленные тяготы и подвергать себя риску? Казалось, он кого-то искал, искал и не мог найти.
* * *
Перед новым годом Демьяныч, конюх из соседнего колхоза, поехал в лес за дровами. Наложил воз брёвен и возвращается домой. Дорога шла лесом. Вдруг видит: на дороге стоит крупный лось, но странный, с одним ухом.
Старик продолжает ехать, думая, что сохатый уступит дорогу. Приблизился к лосю, а тот — ни с места: загородил путь и стоит как истукан. Объехать тоже нельзя — снег лошади по брюхо. Решил пугнуть: подошёл поближе да как крикнет, замахнувшись на него палкой. Зверь заревел и стал бить копытами снег. Дед ещё раз попытался его отогнать, но лось замотал головой и к нему. Демьяныч спрятался за воз, а затем взобрался на стоявшую рядом сосну. Сидит и ждёт, когда уйдёт лось. Вскоре послышался скрип полозьев: приближался колхозный обоз. Лось ушёл, и Демьяныч поехал с попутчиками дальше.
* * *
В пасмурный осенний день мы с отцом пробирались по болоту. Из глубины леса вдруг донёсся громкий трубный рёв какого-то животного. В этом рёве слышались боль и ярость. Мне стало не по себе.
— Кто это так кричит? — спрашиваю отца.
— Пойдём посмотрим.
Мы отправились на рёв. Долго пробирались через бурелом и валежник. И вот слышим где-то недалеко хриплые стоны и вздохи, сопровождаемые глухим стуком, который напоминал удары сухих палок друг о друга. Отец остановился и шепнул, указывая стволом ружья на редкий осинник.
— Смотри… лоси бьются!..
Продвинувшись вперёд, мы увидели за низкорослыми деревцами двух лосей, сцепившихся рогами.
Один — крупный, совсем тёмный. Другой — поменьше и посветлей. Молодой совсем выбился из сил. Он храпел, дышал тяжело, прерывисто и дрожал всем телом. Кажется, ещё немного — и он упадёт. А несколько поодаль из-за кустов выглядывала комолая лосиха.
— Бить лосей нельзя, — шепчет отец, — закон запрещает, а вот пугнуть их надо, чтобы не поранили друг друга. Большой может молоденького до смерти забить. Стреляй вверх!
Волнуясь, нажимаю на спуск. Гремит выстрел, и нас окутывает лёгкий дымок.
…Кругом тихо. Только за осинками слышится отдалённый треск сучьев под ногами убегающих животных.
— Разняли соперников! — говорит отец. — В таких ожесточённых драках лоси не щадят друг друга. Старик мог бы совсем забить нашего молодого уродца.
— Какого уродца?
— Да Одноухого!
— Разве это был он?
— Ну конечно, он. А ты не узнал?
Продолжаем свой путь. Тихо падают пожелтевшие листья. Под ногами хлюпает холодная вода…
На следующий год осенью отец отправился на глухарей. По дороге было небольшое лесное озеро. Он увидел сквозь кусты стоявшего по грудь в воде сохатого. Затаился и стал наблюдать.
Лось повернул голову, и отец сразу признал в нём Одноухого. Животное начало медленно выходить из воды. Стоило ему сделать ещё несколько шагов, и он уже был бы на берегу. Но в этот момент за прибрежными кустами отец заметил крупное бурое пятно. Это был медведь, прижавшийся к земле, готовый к прыжку. И как только его ноги, точно мощные стальные пружины, выпрямились для прыжка, раздался выстрел, и тяжёлая медвежья туша рухнула на землю.
Одноухий мигом скрылся в лесу. После этого случая никто его больше не видел.
РАССКАЗ О ПЕРНАТОМ ДРУГЕ
Однажды я поймал на болоте журавлёнка и принёс домой. Он сразу стал клевать кусочки хлеба, творога — всё, что ему давали, с особым аппетитом глотал лягушек.
Журавлёнок скоро привык к неволе, подружился с нами и не прочь был даже поиграть. Назвали его Дружком. Стоило кому-нибудь из нас, ребят, убежать, как птица вытягивала шею и бросалась догонять.
В весёлые минуты, которые у нашего друга бывали нередко, он начинал забавно плясать: подпрыгивал, махал крыльями, приседал, подбрасывал вверх мелкие предметы… Иногда журавль хандрил. Возможно, он тосковал по родному болоту, а может быть, просто чувствовал голод — ведь он был очень прожорлив.
Если кто-нибудь пытался обидеть Дружка, он ложился на спину и пускал в ход свои длинные ноги и клюв.
Прожив у нас почти год, журавль почувствовал свою силу. В нём стали проявляться «характер» и склонность наводить порядок во дворе: он разгонял дерущихся петухов, наказывал ударом клюва или крыльев провинившихся собак, преследовал на улице кошек… Словом, стал полным хозяином двора.
Прошёл ещё год, и журавль сделался невыносимым драчуном и забиякой. Он не только обижал, но часто забивал насмерть домашнюю птицу. Стоило ему где-либо появиться, как среди птичьего населения начинался переполох.
Я не раз пробовал наказывать пернатого озорника: привязывал на верёвочку, спутывал ноги, но ничего не помогало. Пройдёт день-другой — и снова на дворе скандал, драка, снова раненые.
Как ни жалко было мне расставаться с другом, но в конце концов я вынужден был от него избавиться. На этом настаивал и отец. Понимая, как трудно мне расстаться с журавлём, он в утешение сказал:
— Отнеси Дружка на болото. Там он встретится со своими дикими собратьями и заживёт своей обычной журавлиной жизнью. — И с улыбкой добавил: — И тебя не вспомнит!..
На следующий день я посадил своего друга в мешок и отправился на ближайшее болото. Принёс, развязал мешок и говорю:
— Ну, прощай, дорогой! Жалко мне тебя, да, видно, делать нечего: не можешь ты жить в культурном обществе!..
Выпустил, а сам, не оглядываясь, бросился бежать, чтобы поскорей скрыться в кустах.
Дома мне было грустно. Всё время думал о высокой серой птице, шагающей на длинных ногах.
Наступил вечер. Поднимая облака пыли, с шумом и мычанием возвращалась с поля скотина. Я равнодушно проводил взглядом стадо. И вдруг — каково было моё удивление и радость! — вижу: вслед за стадом, важно раскачиваясь на своих «ходулях», шагает мой Дружок.
Возвращение журавля тронуло даже отца, и мне разрешено было оставить его при условии, что ни одна домашняя птица больше не пострадает.
Дружка я поместил в саду. Два дня всё было тихо и спокойно. На третий же, когда никого не было дома, журавль каким-то образом пробрался из сада во двор. Там он в драке с Ингой, папиной охотничьей собакой, поранил ей глаз. Мог, конечно, и совсем ослепить, только случайность спасла собаку.
Отец хотел пристрелить озорную птицу, но я упросил не делать этого: мне было жаль смелого забияку. И снова передо мной встал вопрос: как избавиться от драчуна? Что придумать?
Неподалёку от нашего села, среди двух слившихся озёр, был островок. На нём часто видели журавлей. Вот на этот остров я и отвёз своего беспокойного питомца: оттуда ему уже не вернуться, ведь он привык больше ходить, чем летать.
Через неделю я поехал на «место ссылки», чтобы узнать, там ли Дружок и хорошо ли себя чувствует. Как-никак, а не мог я забыть друга.
Подъезжая к островку, увидел издали несколько журавлей. Стал подходить к ним и тихо звать:
— Дружок, Дружок!..
Журавли насторожились, а когда я приблизился, замахали тяжёлыми крыльями и улетели. Но один из них остался на месте и не только не пытался подняться, а даже направился в мою сторону. Это был мои Дружок. В его привязанности я не сомневался и не удивился, что он узнал меня издали: у журавлей очень хорошее зрение и слух. Я ещё раз позвал, и мой друг с весёлым криком пустился бегом ко мне. Он бурно выражал свою радость.
Встреча, однако, была недолгой. Вскоре над нами низко пролетела стайка журавлей. Птицы сели на острове и разбрелись. Дружок внимательно и долго смотрел в их сторону, а потом, взглянув ещё раз на меня, решительно сделал несколько шагов вперёд. Отойдя немного, он обернулся, как бы посылая мне прощальный привет. Затем разбежался, поднялся в воздух и направил свой полёт туда, откуда доносилось призывное курлыканье…
Больше своего Дружка я не встречал. Отец оказался прав: воля для дикой птицы дороже всего, даже дружбы с человеком.
СТЁПКА
Как-то в марте я шёл на лыжах через кусты и случайно наткнулся на бьющегося зайца. Оказалось, он попал в петлю, поставленную браконьером. Я освободил зверька, он был едва живой. Пришлось взять зайца домой.
Под кроватью, в тёмном углу, я поставил для него ящик с сеном. Там же положил листья капусты, кочерыжки, морковку, клочок клевера.
Первое время заяц бросался на стенку, шарахался в сторону при моём появлении, но постепенно осмотрелся, привык.
В отсутствие людей, а в особенности по ночам он усиленно поедал корм и даже совсем перестал бояться кошки Мурки, которая всё время приходила к своему новому соседу.
Заглянув однажды под кровать, я был очень удивлён: в ящике лежало два пушистых сереньких комочка — новорождённые зайчата. Ещё не совсем обсохшие, они тесно прижались друг к другу. Маленькие, но уже зрячие. Ушки стоят, тельце покрыто густой волнистой шёрсткой.
Вот один из зайчат поднял головку, поглядел по сторонам своими большими раскосыми глазами. Потом подвигал ушами, улавливая ещё незнакомые ему шорохи и звуки, доносившиеся из соседней комнаты.
Первые дни зайчата отлёживались, а дня через три робко и неуверенно поскакали по комнате. Сделав два-три прыжка, зайчонок обычно пошевеливал ушами и, как бы что-то обдумав, снова забивался под кровать. Дней через десять у зайчат появились зубы.
Весной один зайчонок подох, а зайчиха убежала.
Оставшийся заяц рос среди обитателей двора — кур, гусей, уток. Он со всеми хорошо сжился, особенно с собаками. Они, видимо, признавали в нём своего младшего братишку и даже лизали его. Всех же забегавших к нам соседских псов наш Стёпка — так мы назвали зайца — бил лапами по морде. Так иной раз надаёт, что те стали побаиваться заглядывать во двор.
Из Стёпки вышел крупный русак. Он охотно приходил на зов, брал из рук пищу. Но осторожность никогда не покидала его: полижет свою лапу, начнёт мыть ею мордочку и приглаживать ушки, как это делают кошки, а сам всё время поводит своими длинными ушами, стараясь уловить малейшие шорохи.
Одиночества Стёпка не переносил и всегда искал общества Мурки, кур, собак или козла, хотя ему и не нравилась дурная козлиная привычка трясти перед чужим носом своей бородой.
Безмятежную жизнь Стёпки нарушали лишь сороки. Его особенно раздражала их постоянная трескотня. Возможно, эти беспокойные птицы ошибочно принимали безобидного зайца по цвету серенькой рубашки за бандита кота Ваську, который всегда был готов понаведаться в птичьи гнёзда и поинтересоваться птенцами.
Увидят сороки Стёпку и затрещат, а у того от злости так и заходят передние лапки. Он начинал ими бить по воздуху. А мы возьмём да и подставим под его лапки детский барабан. Заяц ударял по нему лапками, точно палочками, и развлекал не только нас, ребят, но и взрослых.
Научить Стёпку каким-либо цирковым трюкам не удалось, несмотря на все наши старания. Зато сама учёба была очень забавна. Кусочки лакомства заяц, конечно, исправно съедал, но прыгать через поднятую палку никак не желал и, чтобы избавиться от своих учителей, в первый же удобный момент удирал. Мы его ловили, и наши занятия продолжались, но, к сожалению, с тем же результатом, что и раньше. «Педагоги», видимо, до того надоели «ученику», что Стёпка стал смотреть на учёбу как на пытку: убежав от нас, он обычно становился столбиком и пугливо озирался по сторонам: не гонятся ли за ним. Даже самые любимые заячьи лакомства — капуста, репа и петрушка — не помогали нам.
Благодаря своему прекрасному слуху Стёпка тонко улавливал звуки. Возможно, он и нас, ребят, различал по голосам.
Как бы там ни было, но привязался к нам заяц крепко, по-собачьи. Куда мы, туда и он: мы в сад — и он за нами, мы на речку — и он, мы в поле — и он прыгает за нами.
Проходили раз через поле. Невдалеке пощипывала траву лошадь, постепенно приближаясь к нам. Мы остановились и стали наблюдать за зайцем. Стёпка вдруг поднялся на задние лапки и, стоя на них, с удивлением рассматривал подходившее к нему чудовище, по-видимому не зная, как встретить это странное животное.
Когда незнакомый зверь приблизился, заяц спрятался за кочку. Лошадь, видимо, тоже заинтересовалась необычной встречей, сделала к Стёпке несколько шагов, протянула к нему морду и начала обнюхивать зайца. Тогда заяц встал на задние лапы, поднял вверх передние и угрожающе несколько раз помахал ими перед самой лошадиной мордой, как бы говоря: «Только тронь меня, так узнаешь!» От неожиданности лошадь отскочила в сторону.
«Ну и герой же ты!» — подумал я, восхищаясь храбростью зайца.
Вскоре после этого случая мы с братом пошли на речку поудить рыбу. Уселись на бережку и ловим себе, а заяц прыгает возле нас и пощипывает травку. Клёв оказался плохим, и мы решили переменить место: сели в чёлн и переехали речку, оставив Стёпку на другой стороне. Зайцу, видимо, показалось, что друзья его бросили: он перестал есть, стал беспокойно прыгать и становиться на задние лапы, рассматривая, что делается на противоположном берегу. Нам стало смешно, и мы, ради шутки, спрятались за лодку. Оставшись один, Стёпка начал беспокойно бегать по берегу, обнюхивать воду, трогать её лапкой, словно собирался плыть к нам. Казалось, вот-вот бросится, поплывёт… Но нет, зайцы не любят воды: чуть подмочат лапки и сразу начинают трясти ими, как изнеженные ребятишки. Мы смеялись над нерешительностью Стёпки.
Вдруг послышались вдали голоса: по берегу шли мальчишки, впереди них бежали две собаки. Завидев прыгающего зайца, псы с лаем бросились к нему. Стёпка почувствовал смертельную опасность. Он бултыхнулся в воду и поплыл через речку к нам. Из воды торчали лишь его мордочка и длинные уши…
Когда зайца не могут спасти быстрые ноги, он яростно защищается. Такой случай произошёл и со Стёпкой.
Однажды мы пошли на Красную горку за земляникой. За нами, как всегда, увязался и Стёпка. Углубившись в кусты, мы стали собирать ягоды, не беспокоясь о зайце, который всегда находил нас по следам. Но не прошло и получаса, как вдруг раздался крик:
— Орёл!.. Орёл!..
— Где же Стёпка?!.
Я стал с тревогой искать глазами зайца. Да вот он на дальней полянке. Мы побежали к нему, но орёл уже сделал круг и камнем упал на Стёпку. Заяц кувыркнулся, перевалился на спину и стал бить задними лапами хищника в грудь. Я видел, как и орёл ударил клювом Стёпку в голову. «Неужели всё кончено?» Крича и размахивая палками, мы бросились на выручку. Оставив свою жертву, орёл тяжело поднялся в воздух. Грудь его была густо окрашена кровью.
Раненого друга мы отнесли домой. К счастью, рана его оказалась неглубокой. Через неделю Стёпка был уже вполне здоров.
ОРЛИК
Как-то раз Серёжкин брат Костя, служивший лесником, сообщил нам, вернувшись с обхода:
— Ну, ребята, и орла же я нашёл! Громадина!.. Гнездо словно копна, только не доберёшься: лесина что свечка гладкая!
Наши глаза разгорелись: мы давно мечтали иметь ручного орла.
— А птенцы у него есть?
— Да по времени должны быть… Только не вздумайте разорять. Орёл приносит больше пользы, чем вреда. Уничтожает грызунов…
— Мы и не собираемся разорять!.. Возьмём одного птенца… выкормим… Если не понравится ему у нас, пусть улетает!.. Кому от этого вред?
В условленное время мы с Костей отправились в лес. Шли долго, утопая во мху, с трудом преодолевая преграждавшие путь валежины. Измучившись, наконец слышим:
— Вот оно!.. Сам насилу отыскал!.. — И Костя указал на высокую сосну, на верхушке которой кучей хвороста чернело гнездо. Добраться до него действительно было трудно.
Я быстро скинул сапоги и уже готов был полезть на дерево, как Костя отстранил меня:
— Ты ещё мало каши ел, отойди-ка!.. Случится что — потом отвечай за тебя!..
Заткнув за пояс палку, Костя полез на сосну. Карабкался долго, наконец кое-как добрался до гнезда, ободранный и оцарапанный. Сидя на суку под гнездом, он казался воробышком под крышей высокого дома. Волнуясь, мы с тревогой следили за каждым его движением и посматривали вокруг, не появится ли орёл.
Заглянуть в гнездо Косте никак не удавалось, и тогда он стал раздвигать хворост в его боковой стенке. Томительно тянулись минуты. Наконец слышим:
— Два детёныша… В пуху!.. Огромные!.. Голыми руками не возьмёшь!..
— Бросай одного!.. — крикнул Серёжа брату. — Мох по колено, мягко… Ничего ему не станет!..
Вытолкнутый палкой, орлёнок кувырком полетел вниз и шлёпнулся в мох, как в перину.
Это был неуклюжий серый пуховой клубок величиной с курицу, с тёмно-красными глазами, живыми и умными.
Мы принесли орлёнка домой. Он сразу же стал всеобщим любимцем. Все его баловали — таскали всякую всячину: сырое мясо, выпотрошенные внутренности. Мы же с Сергеем ловили для него мышей и лягушек.
Рос он быстро и вскоре превратился в могучего красавца с двухметровым размахом крыльев. Когда орёл сидел на высоких воротах двора, все на него засматривались.
Пернатый друг не знал клетки. Он свободно разгуливал по улице. Любимым местом его были стоявшие перед домом высокие козлы, на которых пилили тёс.
Во дворе Орлик никого не обижал, но любил только меня и Серёжу. Он всегда встречал нас радостным криком: «Пиу!.. Пиу!.. Пиу!..»
Орлику нравилось, когда мы его гладили и вообще оказывали внимание, и за это он платил нам привязанностью, столь необычной для орла. Рос приёмыш как член нашей ребячьей семьи и порой даже казалось, что птица понимает человеческую речь.
Когда Орлик вырос, он стал куда-то улетать. Люди из соседних деревень рассказывали, что видели нашего друга подолгу сидящим на дереве или на крыше какого-нибудь дома. Орёл внимательно следил за пролетающими птицами. Но где бы ни был он днём, к вечеру всегда возвращался домой.
* * *
Однажды мы с Сергеем ушли в лес по ягоды. Когда же вечером вернулись домой, мать с тревогой спросила:
— Не знаете, где Орлик? Сегодня его целый день не видно.
Думая о пропавшем друге, я всю ночь не спал. Утром встал с головной болью и красными от слёз глазами. Долго искали пропавшего. Обошли соседние деревни, но так ничего и не узнали. Видя пустые козлы, на которых ещё недавно сидел Орлик, я едва сдерживал слёзы.
Прошло пять дней. Не помню, зачем-то я вышел на улицу. Смотрю, а на козлах, точно бронзовое изваяние, сидит наш Орлик. Гляжу и глазам не верю.
«Пиу!.. Пиу!.. Пиу!..» — приветствовал он меня, слетая на землю.
Этот день для нас с Сергеем был праздником. Только одно огорчило нас: крылья птицы в изгибе были сильно поранены, на порезанных ногах запеклась кровь.
Что же произошло? Таинственная история вскоре выяснилась.
Орлом заинтересовались два школьника из соседней деревни — Митя и Лёня. Они часто приходили в наше село и часами простаивали возле козел, любуясь птицей. Им очень хотелось иметь её в живом уголке своей школы.
Улучив момент, когда на улице никого не было, Митя кусочками мяса сманил орла с козел. На земле он дал ему кусок побольше и, пока птица клевала, набросил на Орлика мешок.
Придя домой, ребята закрыли птицу в полутёмный сарай, спутали ей ноги и связали крылья. Они решили продержать её так несколько дней, пока не привыкнет к новым хозяевам.
Спустя несколько дней мальчики решили: «Теперь-то орёл уж привык!» — и принесли его в дом.
Но, едва только Лёня развязал птицу, Орлик мощными взмахами крыльев разбросал ребят в стороны и с силой ударился в ярко освещённое солнцем окно. Зазвенели разбитые стёкла, и через несколько мгновений орёл был уже высоко в небе.
* * *
К осени мы заметили в Орлике перемену: птица стала чуждаться нас. Всё чаще и чаще куда-то улетала, пропадая иногда целый день. Всё внимательней и упорней заглядывалась в небо. Нам было очень обидно видеть в Орлике такую перемену. Особенно это огорчало Сергея. Он изо всех сил старался вернуть любовь и привязанность пернатого друга, но все его старания были напрасны.
В один из ясных, погожих, но грустных осенних дней, когда на всём лежит золотистая улыбка уходящего лета, когда неисчислимые стаи птиц с тоскливым криком и курлыканьем улетают на юг, наш Орлик снова исчез. Исчез и уже больше не появлялся.
Мы долго скучали о нашем друге и не могли простить ему «неблагодарности».
Только потом мы узнали, почему орёл «изменил» нам.
Осенью, во время отлёта, за птичьими стаями обычно устремляются пернатые хищники. Они бьют на лету больных птиц и подранков, отстающих от своих товарищей. Этот охотничий инстинкт, по-видимому, увлёк и Орлика вслед за вереницами улетающих птиц.
МИЛКА
Моего отца считали охотником, но редко кто видел, чтобы он приносил с охоты добычу. Ружьё же брал, как говорится, только «на всякий случай».
У отца был хороший фотоаппарат, позволявший быстро «нацеливаться» и снимать птиц и зверей на большом расстоянии. С этим аппаратом он никогда не расставался, отправляясь в лес или на озеро.
За несколько лет у нас накопилось много интересных фотографий птиц и зверей, заснятых в самых разнообразных позах. Отец любил животных, знал их жизнь и часто рассказывал нам всякие забавные случаи
Однажды весной он увидел в лесу косулю — безрогую самку. Она топала ногами и издавала тревожные звуки.
Осмотревшись, отец разглядел в высокой траве прижавшегося к земле косулёночка. Он был настолько слаб, что не мог подняться на ноги. Когда же отец взял его на руки и понёс, косуля побежала за ним и всё время жалобно кричала. Она преследовала отца, пока тот не вышел из леса.
Первые дни свою «приёмную дочку» — так в шутку называла косульку мама — отец кормил из бутылки. Нальёт в неё тёплого молока, наденет на горлышко детскую соску и сунет ей в рот, как ребёнку.
— Так лучше пьёт — как матку сосёт! — говорил он нам.
Дня через три косулька уже хорошо бегала, а спустя месяц начала щипать молодую травку. Назвали её Милкой, потому что она всех привлекала своей миловидностью, живостью и доверчивостью. Каждому хотелось поманить её и приласкать.
Отец всячески баловал Милку. Ест сам — угостит и её. Придёт из магазина — принесёт гостинец и ей: то сушку, то конфетку, то пряник. Привязалась к нему Милка: куда он — туда и она. А когда подросла, так и на работу стала за ним ходить. Придёт и разгуливает по двору, дожидаясь, когда её хозяин домой пойдёт.
Через год Милка выросла. Изящная головка, большие блестяшие глаза, опушённые длинными ресницами, насторожённые ушки, тонкая шея и высокие стройные ноги — настоящая красавица.
Прошло два года, и отец решил отпустить Милку на волю. Как я ни упрашивал его не делать этого, он не соглашался.
— Для неё воля дороже всех наших пряников и конфет, — убеждал меня отец. — Ты думаешь, ей хуже будет?!
В памятное солнечное утро Милку свели в лес. Пощипывая зелёные веточки и траву, косуля так увлеклась едой, что не заметила, как осталась одна.
Вспоминая о бедной Милке, оставленной где-то в бору, я весь день не находил себе места. Вечером же, когда мы всей семьёй пили чай, в дверь кто-то тихо постучал.
— Войдите! — пригласил отец.
Но никто не вошёл. Стук повторился более настойчиво.
У нас, в Борках, обычно не стучат, все входят без стука. Видно, кто-то из города приехал.
— Входите, входите, пожалуйста! — более громко повторил отец.
Снова никого. «Что за оказия?» — удивились мы.
Я распахнул дверь… На пороге стояла Милка и приветливо кивала головой, как бы говоря: «Здравствуйте. Не ожидали?..»
Тогда мы решили подарить нашу Милку Московскому зоопарку.
— Теперь зоопарк не то, что прежний зверинец, — старался утешить меня отец. — Звери живут в условиях, близких к природным. И Милочке будет там хорошо; вместе с подружками не будет скучать.
В зоопарк косулю приняли с радостью.
Прошёл год. Будучи в Москве по служебным делам, отец зашёл навестить свою «дочку».
— Я был так растроган, — рассказывал он, вернувшись домой, — что не мог долго оставаться в зоопарке. Милка не только меня не забыла, но всё время бегала за мной, ласкалась и жалобно кричала, как бы упрашивая: «Возьми с собой!.. Возьми с собой!..»
Расставаясь, отец угостил Милку булочкой, а Тихона Ивановича, старичка служителя, который ухаживал за косулькой, попросил быть с ней поласковей.
Потом началась война. Отец ушёл на фронт, я учился в школе, а летом работал в колхозе. О Милке мы почти не вспоминали. Когда же война кончилась и папа вернулся домой, нам захотелось узнать, как поживает наша косулька. Написали Тихону Ивановичу. Долго не было ответа. Наконец пришла открытка. В ней карандашом было нацарапано: «Милка погибла при воздушном налёте».
РОМКА
Я узнал, что некоторых птиц можно обучить «говорить», и мне очень захотелось завести у себя такую необыкновенную птицу. А тут ещё Ваня Рябов, мой одноклассник, пристал:
— Давай обучим птицу говорить. Проснёшься, а из клетки сразу: «Доброе утро!»
— Может, ты захочешь, чтобы птица и уроки за тебя готовила и в классе отвечала? — говорю ему.
Но эта мысль мне понравилась. Я стал присматриваться к характеру, привычкам разных животных и заметил, что у каждого зверя или птицы свои повадки: заяц, например, любит стучать лапками и его легко приучить барабанить. «Говорить» же можно выучить только тех птиц, у которых есть способность подражать звукам человеческой речи. Эта способность особенно развита у скворцов, сорок, грачей и воронов.
* * *
Недалеко от нашего села шли лесозаготовки. Со скрипом и стоном падали деревья. Лес редел, и рубщики постепенно подвигались к опушке бора.
Здесь, на одной из елей, было гнездо ворона. Его мы с Ваней видели уже давно: всю зиму, бегая в школу, наблюдали, как плавали и кувыркались в воздухе вороны. Эта пара всегда была вместе, словно кто связал их верёвочкой.
Во время весенних каникул мы вдруг заметили, что одна из птиц куда-то делась. Это нас обеспокоило.
— Неужели кто-нибудь убил! — сказал Ваня с сожалением.
— А может, заболела и сидит в гнезде?
Решив узнать, в чём дело, мы отправились к дереву.
Ваня остался внизу, а я полез к гнезду. Долго и с трудом карабкался сквозь колючие сучья ели. И только стал приближаться к лежащей на сучьях кучке хвороста, как из неё с шумом, хлопая крыльями, сорвалась птица и громко закаркала над самой моей головой. От неожиданности я чуть не вскрикнул.
Заглянул в гнездо. В нём на тёплой, мягкой подстилке из лишайников, травы и шерсти лежало четыре яйца — зеленоватых, с бурыми и серыми пятнами.
— Яйца! — кричу я.
— Какие там яйца!..
— Влезь и посмотри… Я трогать их не буду, пусть высиживают!
— Нет, бери. Всё равно гнездо погибнет, ведь рубят подчистую!
Гибель гнезда действительно была неизбежной, и я как будто даже обрадовался, что нашёл оправдание. Разложил яйца по карманам полушубка и стал осторожно спускаться с дерева. Всё же два яйца оказались разбитыми. Остальные два, придя домой, мы подложили под курицу. Одно из них наседка застудила, а из другого вышел презабавный воронёнок.
К пище птенец был неразборчив, ел всё, что ему давали. Вскоре научился летать, привязался к людям. Назвали его Ромкой.
Первую зиму воронёнок прожил у нас в клетке. Весной же получил полную свободу. Это была смелая и бойкая птица, общительная и весёлая, даже озорная. На дворе Ромка гонялся за мячом, дрался с курами, искал у собак блох, таскал за хвост кошку. Иногда садился к кому-нибудь на плечо и начинал перебирать клювом волосы. Воронёнок настолько привык к людям, что никак не хотел оставаться один.
Когда Ромка вырос, я приступил к его обучению. Я знал, что для заучивания надо подобрать такие слова, которые более всего походили на крик ворона, напоминали карканье.
По вечерам, перед тем как птица начинала засыпать, я относил её в полутёмную комнату и там прикрывал клетку платком. Когда же мой ученик успокаивался, я медленно, но ясно и чётко повторял подряд много раз одно и то же слово:
— Ромка, Ромка, Ромка!..
Первый урок продолжался минут десять. К концу его птица заснула. Каждый день свои занятия я удлинял минут на пять, пока продолжительность их не достигла получаса.
Вскоре Ромка, засыпая, стал невнятно, как бы сквозь сон, бормотать своё имя.
После этого слово «Ромка» я стал повторять на свету, в любое время дня, пока оно окончательно не закрепилось в памяти птицы.
«Говорил» Ромка, всегда опустив клюв книзу. И до того потом надоедал своим криком, что я и сам не рад был блестящим способностям ученика.
Впоследствии ворон стал «изучать» человеческий язык уже самостоятельно: услышит где-нибудь понравившееся ему слово и твердит его.
Двухлетнее пребывание Ромки на дворе не пропало для него даром. Там он научился лаять. Иногда даже ворковал голубем, а то дразнил собак, называя их по кличкам.
В присутствии новых людей Ромка чаще всего молчал, так как всё его внимание было поглощено свежими впечатлениями и всё услышанное он, как говорится, «наматывал себе на ус». Но зато, когда он оставался один и начинал скучать без своих обычных друзей, тогда у него развязывался язык. И до того иной раз «разговорится», что приходилось радоваться отсутствию посторонних, так как на дворе он научился ругаться.
Иногда придёт к нам гость, а он смотрит на него и твердит: «Вор-р-р!.. Вор-р-р!..» Это слово Ромка часто слышал от ребят, которые так называли его самого из-за склонности таскать со двора в комнату разный мусор и складывать его в какое-нибудь облюбованное место, скрытое от посторонних глаз. А потом стал красть разные вещи, особенно блестящие: ножи, вилки, чайные ложки, монетки. И всё, что ему удавалось стащить, прятал в своём «гнезде».
Всегда живой и забавный, Ромка доставлял нам, ребятам, немало весёлых минут.
Прожил ворон у нас двенадцать лет и за всё это время ни разу не сделал попытки улететь, хотя для этого у него была полная возможность.
ЛОВУШКА
Стоял тёплый весенний день. Я шёл по лесу, наслаждаясь бодрящим воздухом. Кругом звенели весёлые птичьи голоса. На душе было так хорошо, что хотелось запеть вместе с пичужками…
Вышел на опушку к заброшенному стану. Сейчас от него осталось только место, поросшее бурьяном, где в давние времена были расположены постройки. Из них уцелел лишь один полузасыпавшийся колодец. Его сруб наполовину сгнил и обвалился. Воды в нём мало, но утолить жажду в знойный день можно.
Вокруг колодца я увидел множество лосиных следов. Меня нисколько не удивило, что сюда зашли эти животные, так как в окрестностях стана они жили из года в год. Одно было непонятно, почему так беспорядочно напутаны следы. Может быть, происходил бои самцов? Вряд ли… Здесь случилось что-то другое.
Я так увлёкся изучением следов, что не обращал внимания на происходящее кругом. Вдруг хрустнула сухая ветка и передо мной открылась неожиданная картина: в кустах стояла лосиха. Она была настолько красива, что я быстро вынул фотоаппарат и сделал один за другим три снимка. Я торопился, так как зверь, заметив человека, мог скрыться. Но, к моему удивлению, лосиха и не думала уходить.
Самка вела себя неспокойно, она была чем-то встревожена. Продолжая наблюдать за ней, я терялся в догадках. В это время из колодца послышался странный звук. Что бы это могло быть? Я заглянул в тёмную дыру: на дне колодца по грудь в воде стоял крохотный лосёнок. Мне стало всё понятно: и беспорядочно напутанные следы, и беспокойство лосихи, и то, почему животное не уходило отсюда.
Теперь возник вопрос: как извлечь из ямы телёнка? Как помочь этим милым зверям, попавшим в беду? Будь у меня верёвка, вытащить лосёнка ничего бы не стоило, тем более что колодец неглубокий, метра два, не больше. Но как это сделать сейчас?
У меня было два ремня: ружейный и широкий поясной. Я отвязал их, а затем срезал четыре длинных талины и стал спускаться в колодец. Там я подсунул ремни под живот и грудь лосёнка, а концы их на спине животного привязал к прутьям. Я уже представлял себе, как вылезу из ямы и буду за талины вытаскивать телёнка. Только хватит ли сил?
Лосёнок мне очень понравился, и я не мог удержаться, чтобы не потрепать его по мягкой тёплой шее. Да и как не приласкать, когда его глупые глазёнки так доверчиво смотрели на меня!
Возиться с ним долго не пришлось: он, видимо, так измучился и проголодался, что даже не пытался оказывать сопротивление. Перед тем, как вылезти, я взглянул вверх. Посмотрел — и внутри у меня всё похолодело от страха: в отверстие колодца на меня сверху смотрела огромная голова лосихи. Смотрит и злобно храпит. А я знал, что с рассвирепевшей самкой шутки плохи.
Не только лосёнок, но и я оказались в ловушке. Что делать? Ведь зверь не человек, не может понимать моего доброго намерения: стоит только высунуться из ямы, и ударом копыта самка размозжит мне голову.
Как отогнать лосиху? Что бы такое придумать? Не сидеть же в яме без конца! К тому же стали мёрзнуть ноги… И вдруг — счастливая мысль: я вложил в рот пальцы — как это делают ребята — и так пронзительно свистнул, что у самого в ушах зазвенело. Наверху тотчас послышался удаляющийся топот. Страшной головы надо мной уже не было. Я вылез. Заботливая мамаша находилась неподалёку, она беспокойно перебегала с места на место, но подходить боялась.
Вытащить лосёнка из ямы было не так-то легко, он оказался тяжелее, чем я думал. В конце концов мне всё же это удалось.
Завидев мать, телёнок почувствовал себя смелее и, пошатываясь на ослабевших ножках, поковылял к ней. Вскоре лоси скрылись в лесной чаще.
Я посмотрел им вслед и тоже пошёл домой. Наутро пришёл к колодцу с топором и огородил его, чтобы он не был больше ловушкой для зверей.
ДИК И ЛАДА
На Воронинском озере водились лебеди, и мне очень хотелось посмотреть, как они живут.
Подхожу раз к озеру. На берегу косят молодые колхозники. Разговорился с ними про лебедей. Один и спрашивает:
— Хочешь посмотреть их гнездо?
Конечно, хочу!
— Тогда садись в наш челнок и поезжай к Ерёминой луке, вон справа виднеется. Там и увидишь большое гнездо, будто куча сена… Издали приметно! Только будь поосторожней!..
Другой, хитро улыбнувшись, подзадоривает:
— Посчастливится, так с лебедятами вернёшься. А если будет трудно, нам крикни!
Я сел в челнок и поехал.
Подъезжаю. Среди камышей издали виднеется высокое гнездо. Неподалёку от него, точно комки серой ваты, плавают лебедята.
«Вот, — думаю, — повезло! Поймаю, выращу, приручу… То-то интересно будет!..»
Я — к ним, а они — от меня. Только трёх и успел поймать. Но тут вынырнула из камышей их мать. Как загогочет! Тревожно так, будто вора увидела. Откуда ни возьмись, появился отец — огромный лебедь. Красивый, точно из снега, никогда таких не встречал…
Папаша, видно, рассердился и стал налетать на меня. Я наклоняюсь, увёртываюсь, а тут ещё ветром шапку сорвало, волосы развеваются, в глаза лезут — ничего не вижу. Совсем растерялся. Выбросил одного птенца — может, думаю, успокоится старый лебедь, а он по-прежнему налетает. Прижимаюсь ко дну лодки, только и думаю, как бы не опрокинуться… До самых прибрежных камышей гнался за мной лебедь.
Вылез на берег, а колхозники хохочут:
— Ну что? Съездил?.. Узнал, как лебеди живут?!
Молодые смеются, а старик, которого я раньше не
заметил, сердито:
— За дело тебе попало, не обижай лебедей! Вихры за такие дела надрать надо!..
* * *
Пришёл я домой торжествующий, но отец сразу охладил мой пыл:
— Живо отнеси лебедят на озеро. Разорять лебединые гнёзда!.. Как тебе не стыдно!..
Отнести обратно?.. Я вспомнил грозно летающего надо мной лебедя и пролепетал:
— Старый лебедь убить может…
Больших трудов стоило упросить отца разрешить оставить у себя лебедят.
— Ладно, — сказал он после некоторого раздумья, — оставь. Но с условием: когда вырастут, дашь им свободу, в неволе держать не будешь… Слышишь?..
— А если они привыкнут и сами не захотят от меня улетать?..
Ну, что ж, посмотрим!.. — усмехнулся отец.
Жили лебедята вместе с домашними гусями, а плавали на небольшом пруду, что перед нашими окнами.
Я назвал лебедят Дик и Лада. Они скоро подросли и стали совсем ручными. Им наскучил наш тесный пруд. А возможно, у них появилась потребность испытать свои окрепшие крылья, и они стали летать на озеро.
Перед взлётом лебеди обычно пробегали по воде значительное расстояние, усиленно хлопали крыльями и затем уже отрывались от поверхности. Спускаясь же на воду, выставляли вперёд лапы, опускали хвост и бороздили ими воду, чтобы затормозить полёт.
Весь день лебеди проводили на воде. Питались корнями и листьями водяных растений, рыбками, лягушками, моллюсками, насекомыми. Свой корм они вылавливали, глубоко опуская в воду длинные шеи.
Как-то раз послышался отчаянный собачий визг. Я выбежал во двор. Это Дик бил крыльями нашу собачонку, с которой он, видимо, из-за чего-то не поладил. В другой раз Лада с вытянутой шеей бегала по улице за гусем: догнала, насела на него и такую трёпку задала, что перья летели по ветру.
Наступила зима. Дик и Лада вели себя так же, как домашние гуси: заглатывали кусочки льда, а в сильные морозы поочерёдно поднимали побелевшие лапки и согревали их на своей груди в перьях. Никаких попыток к полёту не делали.
На следующее лето лебеди ещё чаще стали улетать на Кривое озеро, проводили там весь день и только к вечеру возвращались домой.
Я за них не беспокоился. И каково же было моё огорчение, когда в один из ясных октябрьских дней Дик и Лада домой не вернулись! Все мои поиски успеха не имели: мои пернатые друзья точно в воду канули.
* * *
Долгую, скучную зиму сменила весёлая солнечная весна. Меня потянуло в поле: хотелось поохотиться, побродить по весенним разливам.
Как-то раз я отправился на Кривое озеро. Попусту проходил до вечера: птицы были очень осторожны. На обратном пути вдруг слышу лебединый крик. Затаившись в кустах, я увидел восемь птиц, опускавшихся на воду.
Мне очень захотелось посмотреть на них вблизи. Бесшумно, как тень, пополз к озеру. Ползу и не чувствую ни усталости, ни сырости, ни холода. Передо мной плывут белые как снег лебеди. Они неясно вырисовываются через тусклую паутину голых весенних кустов.
Крадусь долго. Наконец какое-то безотчётное чувство подсказывает мне, что дальше двигаться нельзя.
Лебеди были так величественны, что я долго не мог оторвать от них глаз. Только совсем закоченев, я вспомнил, что уже пора домой. Да и сгустившиеся сумерки всё больше и больше скрывали от меня гордых красавцев.
Раздвинув кусты пошире, я громко крикнул им:
— Торопитесь, милые, домой!.. Счастливого вам пути!..
Лебеди снялись и с криком, напоминавшим звуки далёкой флейты, быстро скрылись в тёмном весеннем небе.
…Подойдя к дому, я был приятно удивлён неожиданной встречей: на нашем пруду, у берега, плавали два лебедя. Они, видимо, отделились от поднявшейся на озере лебединой восьмёрки и по старой привычке завернули к нам. Заметив меня, Дик подал голос. Я поманил их, и птицы, неуклюже переваливаясь с боку на бок, поковыляли за мной во двор.
ГУЛЯ
Собирая землянику, я ушёл далеко вперёд. Вдруг услышал возню и лай Шарика. Пёсик хрипел, задыхался от злобы. Я подбежал к нему и увидел, что какой-то рыжеватый зверёк, похожий на обрывок ремня, подскакивает в траве. Собака остервенело набрасывалась на него, старалась схватить, но всякий раз отскакивала, точно ужаленная. А маленький зверёк со змеевидным тельцем издавал звук, похожий на треск, — как-будто кто переламывал сухие лучинки, — и продолжал храбро наступать на пса. На морде Шарика уже показались капельки крови, и он время от времени фыркал и потряхивал головой, так как многочисленные ранки, видимо, причиняли ему беспокойство.
Я хотел отогнать собаку, но сделать это мне долго не удавалось. Раненый и обессиленный зверёк продолжал нападать на Шарика до тех пор, пока я не схватил пса за ошейник и не оттянул в сторону.
— Это ласка, — сказал подошедший лесник.
Дорогой он мне рассказал:
— Иду я раз по Лосиному заказу. Вдруг в стороне сорвался глухариный выводок. Гляжу: через поляну пролетает глухарка и прямо на меня. Только летит как-то неровно, с перебоями, точно время от времени попадает в воздушные ямы. Потом хлопнулась о землю и забилась в судорогах. Подбежал к ней, а от неё в сторону прыгнула ласка, вот эта самая зверюшка. Подкравшись, она, значит, вцепилась в птицу, поднялась с нею на воздух и там перегрызла ей горло.
Дома я рассказал про встречу Шарика со зверьком, повторил рассказ лесника и, к своему удивлению, услышал:
— А у шмелёвского учителя, Ивана Ильича, уже три года живёт ручная ласка.
Я никак не мог себе представить, что такую невероятную злючку можно приручить.
На другой день отправился в Шмелёво.
— Нельзя ли посмотреть вашу диковинку? — спрашиваю Ивана Ильича.
— Отчего ж нельзя? — отвечает он. — Можно.
— Где же она?
— Да вон из-под печки выглядывает.
Действительно, из чёрной дыры блестели любопытные глазки. Они как бы спрашивали: «Кто пришёл?»
Учитель рассказал, что года три назад его собака вырыла из норы гнездо ласки. Трёх слепых ласчат сын Коля подложил к только что родившимся котятам. Кошка кормила приёмышей наравне со своими детёнышами, но из трёх ласок выжила только одна…
— Гуля, Гуля, пойди сюда! — поманил её Коля.
— Её Гулей зовут?
— Да, — смеясь, ответил мальчик. — В школе у нас есть одна девочка. Зовут её Гулей. Такая любопытная: всюду нос суёт. За это не раз в стенгазету попадала. И наша Гуля такая же. Стоит дверью скрипнуть или стукнуть, как она сразу высунет из-под печки нос, как бы спрашивая: «Кто пришёл? Что случилось?»
Жена учителя зачем-то открыла сундук, а Гуля уже тут как тут: села на край его и заглядывает внутрь, нет ли чего интересного.
Когда хозяйка стала раскладывать ножи и вилки по тарелкам, Гуля сначала насторожилась, а затем забралась к хозяйке на колени. Сидит и смотрит, нельзя ли чем поживиться. Ей бросили кусочек мяса, она мигом утащила его под кровать.
— Однажды, — рассказал мне учитель, — Гуля убежала из дому. Мы решили, что больше не вернётся. Но она утром возвратилась с ящерицей в зубах. После этого ласка стала часто уходить на «охоту» и каждый раз обязательно что-нибудь приносила: то ужа. то голубёнка, то хомячонка, то крота.
— Сейчас у нас в доме нет ни одной мыши, — заметила хозяйка. — Всех Гуля уничтожила. Только ночью с ней беспокойно: любит лазать по столам, шкафам и этажеркам. Как-то Гуля сорвалась с лесенки, которая ведёт на чердак, и упала в бак с водой. Коля даже вскрикнул от испуга, боялся, что ласка утонет, а она плавает себе как рыба, да ещё нырять начала, не хуже утки.
— Сейчас мы с Гулей почитаем! — сказал учитель и раскрыл взятую с этажерки книгу.
Ласка мигом вскарабкалась к нему на плечо и деловито уткнулась мордочкой в страницу.
За «чтение» она получила лакомый кусочек.
Привязав к комку бумаги нитку, Коля стал тянуть его по полу, как обычно делают дети, играя с котятами. Заметив движущийся белый клубок, ласка бросилась к нему стрелой и с такой силой ударила его когтями, что во все стороны полетели мелкие обрывки бумаги.
— Злая она? — полюбопытствовал я.
— Да не сказал бы этого, — ответил хозяин. — Правда, как-то раз укусила Колю, когда он ей лапку придавил, обычно же злости не замечал…
Уходя от Ивана Ильича, я заметил, как блестели из-под комода провожавшие меня любопытные глазки Гули.
МАШКА
Я люблю охотиться с подсадной уткой. Привяжу свою Машку за ногу, пущу её плавать на шнурке, а сам замаскируюсь и жду.
Обычно на заре вода на озере спокойна и блестит как зеркало. Лишь изредка на поверхности, играя, всплеснёт рыба.
Тихо. Но вот вдалеке слышится утиное кряканье. Моя Машка сразу же начинает охорашиваться. Её ответный крик эхом разносится по окрестным камышам.
Вскоре начинают подлетать красавцы селезни. Уточка же у меня умница и хорошо знает свои обязанности: слишком близко к себе пернатых гостей не подпускает Один за другим раздаются мои выстрелы. Убитая птица остаётся лежать на воде, а Машка не обращает на неё внимания, продолжает зазывать новых селезней…
Года два назад произошёл такой случай.
Осенью я сидел с Машкой у озера, но на её призывные крики никто не появлялся. Тогда я решил переменить место и стал подплывать к уточке, чтобы забрать её с собой. Но утка оборвала шнурок и поплыла к камышам.
На этот раз она, видимо, ещё не накупалась вволю. Я долго манил её, пытался поймать, гонялся, пожалуй, целый час, а под конец так обозлился, что сгоряча схватил ружьё и выстрелил. Машка нырнула и… будто провалилась.
Подъехав к тому месту, где была уточка, я её не нашёл. Неужели застрелил? Тогда бы она осталась на месте. Прислушался, не бьётся ли где раненая, но кругом было тихо.
Ошибка была непоправимой. Мне было до слёз жаль Машку. Позвал, позвал я свою уточку и, не услышав ответа, очень расстроенный, отправился домой.
Прошло недели две. Вода в камышах уже застыла.
Возвращаясь раз с охоты, я шёл по берегу одного озера и тихо напевал.
И вдруг до моего слуха донёсся знакомый утиный
крик.
«Что это? — подумал я остановившись. — Неужели Машкин голос? Ведь я её застрелил!»
— Машка! Машка! Машенька!.. — позвал я.
Из камышей снова раздался весёлый, так хорошо знакомый мне утиный крик. От неожиданной радости у меня перехватило дыхание, и я ещё раз крикнул:
— Машенька! Машенька!..
Навстречу мне, ковыляя, пробиралась по льду через камыш моя уточка.
* * *
Машка по-прежнему оставалась моей верной помощницей.
Однажды после удачной охоты я уже собрался ехать домой. Солнце закатилось. Вечернюю тишину нарушал только крик моей утки.
Вдруг послышался лёгкий всплеск. Хотя было темно, всё же я увидел из шалашика, что по берегу приближается к Машке какое-то большое тёмное пятно. Я выстрелил. Что-то булькнуло. Выбежав из укрытия, я оторопел: у самой воды, недалеко от моей Машки, уткнувшись мордой в осоку, лежал волк. Ему, видно, не раз удавалось лакомиться подранками…
Я рассказал этот случай знакомому охотнику. Он рассмеялся:
— Где найдёшь ещё такую утку, чтобы не только селезней, но и волков приманивала?.. Ну и Машка!..