Побег из Кандагара
А. П. Мищенко
РОМАН О ПОДВИГЕ
Александр Петрович Мищенко в дружбе с героем романа не менее двадцати лет. Я же не могу похвастать не только дружбой с Владимиром Ильичем Шарпатовым, но и продолжительностью знакомства. У меня были встречи с пишущей братией из литературного объединения «Факел», которым руководил А.П. Мищенко, но я не знаю, присутствовал ли на них В.И. Шарпатов, хотя мне известно, что, будучи свободным от полетов, он аккуратно посещал заседания «Факела». Лицом к лицу мы повстречались на улице в Тюмени уже после его побега из плена. Шел он со Звездой Героя России на груди. Спутником его был С.К. Ломакин из Общества русской культуры. Остановились, пожали друг другу руки, обменялись парой малозначащих фраз. Во время разговора удалось хорошо разглядеть Героя. Он не реагировал на мой интерес к нему: начал привыкать к славе.
Передо мной стоял крепко сбитый, среднего роста мужчина, не молодой, но и не старый. Черты лица правильные, приятные. Нетороплив в речи и движениях. Никакой суеты, угадывалась основательность во всем.
Вторая встреча была более продолжительной. Состоялась она в университете. Владимира Ильича пригласил на заседание совет Общества русской культуры. Председательствовал профессор Н.К. Фролов. Гость интересно и обстоятельно ответил на многочисленные вопросы присутствующих о том, как экипаж ИЛ–76 попал в плен к талибам, как перенесли неволю члены экипажа, как совершили побег из Кандагара. А потом В.И. Шарпатов читал свои стихи. Они произвели благоприятное впечатление, так летчик открылся еще с одной стороны. Не привожу их здесь потому, что многие из них содержатся в повествовании А.П. Мищенко.
Роман «Побег из Кандагара» я начал читать подготовленным встречами с героем. Он был мне интересен. Но есть еще одно обстоятельство: тема подвига была долгое время предметом моего научного интереса. Когда-то я издал книжки «Героическое в буднях» (Свердловск, 1980) и «Нравственное содержание трудового героизма» (Москва, 1982). Вот почему я всячески поддерживал работу А.П. Мищенко по созданию героического образа.
Автор романа родился 18 июля 1938 года в Хабаровске. На всю жизнь сохранил любовь к родному краю. В «Автобиографии», помещенной во втором томе Российского автобиографического ежегодника «На пороге XXI века» (Москва, 1998), он писал о нем трогательно и красочно: «Очень хорошо помню дорогие моему сердцу улицы Хабаровска в железнодорожной слободке, серебряные луны и гроздья спелых звезд в небе, караваны белых кучевых облаков, тянущиеся куда-то в Китай. Ясно вижу лиловый в сумерках Хехцирский хребет, кутерьму хлопьистого снега, сугробы до крыш с лазами, проделанными мальчишней. А как великолепны весенние сопки в мириадах влажно-малиновых огоньков цветения багульника! Довелось отправляться в школу в одну из четвертей тигровыми тропами, пробираясь через лианы дикого винограда и актинидии. Через разбухшие от муссонных дождей ручьи, где ходил некогда Дерсу Узала».
Первоначальное образование получил в Саратовском геолого-разведочном техникуме. После его окончания судьба кидала топографа Александра Мищенко в различные районы страны, он участвовал, в частности, в изысканиях газопровода Игрим – Серов. Потянулся смолоду к высшему образованию. В год своего тридцатилетия завершил учебу на факультете журналистики МГУ. С В.И. Шарпатовым познакомился, когда был сотрудником журнала «Гражданская авиация». Десять лет заведовал сектором в институте «Сибрыбниипроект». Это были годы становления Мищенко как писателя. Журналист и начинающий литератор, он исколесил север и юг Тюменской области, в газетной гавани которой в городе – «столице деревень», чудно рифмующейся со словом «пельмень», бросил якорь в 1964 году. Корреспонденции, очерки, рассказы, повести сделали имя Александра Петровича известным. Его печатали не только в Тюмени, но и в журналах, издаваемых в Москве, в сборниках, выходивших в свет в столице, в Новосибирске, Свердловске.
Оригинальная, добротная книга «Последний волчатник» (Москва, 1984). В ней собраны очерки и рассказы. Предваряя ее, Владимир Цыбин писал, что проза Мищенко пахнет цветами, пронизана ароматом полей и лесов, солнечным светом, овеяна хвойными вихрями. Поэт отметил, что ее отличают сочетание пришвинского начала с деятельным подходом к проблемам государственного природоведения, публицистичность и точное художественное видение. «Убежден, – заявил он, – что в литературу приходит человек неординарный, самобытный, мыслящий». В Москве издан и роман «Большая охота», вызвавший интерес у читателей и отклики в печати. Для него характерны притчевость, широкий охват жизни. Глубинные его пласты – о взаимоотношении человека с природой, который до того в ней «доцарствовался», что подранком, как и один из главных героев книги лось Белозвезд, стала уже вся Земля. В конечном счете размышления писателя сводятся к тому, как же сегодня жить человеку с человеком. Высоко была оценена книга Мищенко «Ермаково подаренье», в которой автор рассказал о самобытном тюменском писателе Иване Ермакове и замечательном балалаечнике Юрии Клепалове, который может, подслушав у природы, выразить тремя струнами мерцательность, морозность воздуха, серебристость Млечного Пути, искристость снежной равнины. Печаль вековой ивы или старого белотопольника, разговор трав и цветов. Думы звезд, неба, земли. Помещенная в книге повесть «Экспедиция на Сорочье», как и рассказы, написана сочным русским языком, природа показана по-особому, по-мищенковски. Из последних книг наиболее значительна «Диалоги смутного времени» (Екатеринбург, 1997). Этот том документальной прозы – веха в творчестве писателя, и не случайно повествование охватывает двадцать лет жизни автора. Он задушевно и увлекательно рассказал о хорошо известных и малоизвестных людях Тюменского и других краев России. Автор любит людей созидающих, уважительно и образно о них пишет.
И вот роман «Побег из Кандагара», в нем возрождается традиция показа художественной литературой героического в жизни. Считаю злодеянием то, что содеяно во время так называемой «перестройки» и в последующее время разрушителями старого, советского строя. Началось все с того, что старались опорочить не только действительно дутых героев, но и настоящих, истинных. Рынок, бизнес, предпринимательство нуждается лишь в героях потребления. Вот поэтому наряду с развенчиванием фальшивых святынь, искусственно сотворенных «героев» отказываться стали от героев подлинных, от показа героического. «Героев нет, и они не нужны!» – заявляли апологеты новой идеологии. Дегероизация охватила все сферы общественной жизни. Совпал этот процесс по времени с аномией – распадением моральных и других норм в обществе. Порочить героев – небезобидное занятие.
Героическое между тем не исчезало из нашей жизни. Герой тот, кто совершил подвиг, а подвиг – деяние доброе, прекрасное и возвышенное. Героическое – это один из качественных признаков поведения личности или социальной группы. Правомерно говорить и о героическом характере или как о черте личности. Для подвига требуется напряжение духовных и физических сил, выходящее за меру обычного уровня. Мужество, отвага, настойчивость, решительность являются свойствами подвига. Герой совершает выдающееся. Настоящим героям присущи высокие помыслы и добрые цели. Именно таким и показано в романе Александра Мищенко то, что совершил экипаж самолета ИЛ–76. Побег из Кандагара – деяние необычное, потребовавшее смелости и слаженных действий экипажа. Автору удалось показать, как вызревала в душах пленников мысль о побеге, как они к нему готовились.
Я не стану рассказывать о том, как был совершен побег, об этом – в романе. Скажу лишь, что А.П. Мищенко правомерно и удачно сопоставляет геройский полет Шарпатова и его друзей с деянием Михаила Петровича Девятаева, бежавшего из фашистского плена. О его подвиге герой романа рассказывает так: «То, что совершил Девятаев, всегда потрясало мое воображение. Представь себе остров в Балтике, кругом вода – море не переплыть. Это не море песков в Афгане. И условия легче. Там-то концлагерь, колючая проволока, псы-фашисты, которые видели в трупах пленников сырье. Сожгли в печах их, и можно калийные удобрения получать для обогащения земель фюрера. Охрана в лагере – с нашей не сравнить. И все ж удалось Девятаеву к аэродрому пробраться и понаблюдать, как заводит летчик-фриц свой «хейнкель». А у нас-то – родная машина, у него ж – чужая».
Хотя и прибедняется В.И. Шарпатов, итогом того и другого побега могло быть одно – смерть. Подвиг М.П, Девятаева был для Шарпатова примером. Вдохновляющая сила его всегда была и будет запечатленной в скрижалях истории человечества.
В.Г. Белинский верно писал: «Зрелище жизни великого человека есть всегда прекрасное зрелище: оно возвышает душу, возбуждает деятельность».
В романе «Побег из Кандагара» Шарпатов сопоставляется не только с Девятаевым, но и с другими героями-летчиками. В частности, не одна страница посвящена А.И. Покрышкину, и это естественно, ибо подвиги роднит отвага.
Повествование свое Мищенко назвал романом-хроникой. Но таковым он является лишь в описании побега: действительно, прослеживается последовательность событий от пленения до возвращения на Родину. Но этот рассказ постоянно прерывается другими эпизодами. Широко используются страницы дневника, который В.И. Шарпатов вел в плену, беседы с ним в санатории «Сибирь». От этого роман только выиграл: события излагаются предельно документально, в них веришь. Цитируется и надо сказать, к месту – книга М.П. Девятаева «Побег из ада». В ткань повествования органически вплетаются стихи пленника, такой, например:
Все вокруг чужие лица,
Только камень да песок...
Стихи летчика передают ту нравственную атмосферу, в которой приходилось жить экипажу.
Роман содержит много, казалось бы, посторонних эпизодов, но они работают на художественность, эстетику книги. Так, занимательна история, как гонялся летчик Курочкин, друг Шарпатова, за полярным сиянием. Сам Виктор Васильевич об этом рассказал так: «Один раз нарвались мы на чистопородное полярное сияние. Радиоприборы стали хуже работать. А полощется на небе синева эта вся. И как экран, штора сияния передо мной. Ну, у меня азарт и взыграл. Мысль сквозанула: проткнуть ее, глянуть, как это будет выглядеть. Благо, я пустой летел. Фиолетовые же и голубые сполохи переливаются и рядом кажутся, будто сказочные занавески по всему небу колышутся, «Ну, – думаю, – проткну я одну хоть». А экипаж: давай, Васильич, попробуй, чего ж будет. И я рванулся на сияние. Вроде проткнул, ан нету его. Сбоку оно. Я вбок разворачиваю самолет – опять погнал за занавесками. Подлетаю – они с другой уже стороны. Гонял я так, гонял, пока не остановил меня голос диспетчера... В общем, не проткнул полярное сияние...»
Согласитесь, что это своеобразное и красочное описание полярного сияния. Такие картины придают повествованию объемность.
Первые же слова романа – о полете ИЛ–76 над афганской землей. Они сразу вызывают интерес к книге, который не ослабевает во время чтения романа. А.П. Мищенко держит в напряжении читателя: «Вырвавшийся из афганского плена ИЛ- 76, мощно распластав крылья, идет пятидесятиметровой высотой и, кажется, вбирает в себя стремительно наплывающие барханы пустыни и пыльную дымку близлежащих далей. Мозг, зрение, пламя эмоций Владимира Шарпатова сфокусированы на курс, на бешеную панораму поверхности, видимую в лобовое стекло. Самолет дрожит так, будто хлещут в него шквалы картечи, трясутся мерцающие, как ночные звезды, приборы на панелях, дергается крестовина авиагоризонта, шумят за остеклением встречные потоки воздуха». Вот именно такие описания полета – а их много – и держат читателя в напряжении.
Автор не скрывает сложных отношений командира и экипажа во время плена, в котором они были более года. В условиях длительного пребывания в замкнутом пространстве почти неизбежны осложнения межличностных отношений и конфликты. И повествуя об этом, писатель как бы призывает нас, чтобы мы, люди, жили дружно, не поддаваясь обстоятельствам, поднимались над ними. Экипаж не был сложившимся коллективом до полета в Афганистан. Но, к чести писателя, он увидел, как произошло это становление в единый экипаж авиаспециалистов, который смог совершить подвиг. А.П. Мищенко воздает должное членам экипажа: «Настоящим летным коллективом семерка стала в момент легендарного своего побега. Тогда это был единый геройский организм воздушных специалистов. Судьба всех зависела от действий каждого, как судьба одного от действий всех. Это-то испытание отважные россияне с честью выдержали».
Конечно, в каждом герое есть что-то негероическое. Это-то и используют те, кто занимается оплевыванием героев. Найдя какую-нибудь отрицательную черту в герое, заявляют: «Смотрите, какой он... Разве он герой?».
Дегероизация – явление определенного времени, с одной стороны, а с другой, корни ее имеют нечто вечное, и Мищенко это понимает. Не случайно же звучит в его романе пушкинская мысль: иных в отечественной литературе сбивает с пути обличительство. «Глупцы с благоговением слушают человека, который все бранит, и думают: то-то умник!» – восклицал наш классик, заявляя о неприятии им обличительства и обличителей. И как тут не проникнуться болью Пушкина. Действительно же артистически, как водные жучки-крутячки, вьются обличители вокруг жизни, идут на поводу у публики, мечут перед толпой бисер, разжигают подлость ее, радуя открытиями всяких мерзостей у героев своей прозы-мякины. Барахтаются в отечественной грязи, щекоча нервы унижением высокого, слабостями сильного. По выходе своих романов-погромов, будто женихи, сияют от счастья. А в женихах, известно, счастлив только дурак. Мыслящего же человека волнует и беспокоит будущее. И это будущее волнует и тревожит автора «Побега из Кандагара».
Человек многокачествен. «Герой» – это лишь одно из качеств личности. Ведь героем человек является не потому, что хром, носит бороду или является депутатом, а потому, что совершил подвиг. По-старому, как трактует это слово Даль, оно движение, стремление. Подвиг – доблестный поступок, дело или важное, славное деяние. Ядро подвиг свой чинит дугою. Подвиг в общем – это взлет, вознесение человека душою и телом. И ничто не может затемнить его свет. Герою – героево, но только в том отношении, в каком было совершено это деяние. А в остальном другом герои – обычные люди, каковыми были, к примеру, члены шарпатовского экипажа в долгие дни и месяцы плена. Но обыденка их жизни есть обыденка, а подвиг их не померкнет в беге времени.
Хорошо помню, как был воспринят тюменцами побег из Кандагара. Люди восхищались экипажем, радовались за него, гордились страной, униженной к тому времени до предела, что вырастила таких сыновей. Истины ради скажем: были и злопыхатели, и об этом также говорится в романе.
Умеет Александр Петрович находить и показывать добрых и красивых душой людей. В романе читатель встретится с немалым количеством таковых. На меня особенное впечатление произвело описание жителей Красногорска – родины В.И. Шарпатова. Привожу его, ибо оно характерно и для стиля, языка писателя, и для его гражданской поэзии: «Люди тут щадяще относились друг к другу, по говору тихие, доброжелательные, что не раз вспоминалось в плену Шарпатову, когда солнышком золотым в тяжкие дни светился для него Красногорск. Это всем же городкам городок, самое звездное место земли. Не знали тут, чтобы в лесу кто-то браконьерски срубил елочку. В школах не было порезанных парт, в автобусах – поврежденных сидений, грязных всяких надписей. Улицы ухоженные, в цветах, воздух чистый. Ключи бьют, истекая из-под косогора в речку Атлашку, которая впадала в Илеть, а та – в Волгу. Вода ключевая – холодная, как в горном ручье. Гордость красногорцев – Кленовая гора, кленовые и березовые рощи. Белоствольные красавицы тут с гладкой корой...»
Когда читаешь книгу, думаешь, что не оскудела Россия добрыми людьми, в числе которых наш земляк Владимир Ильич Шарпатов, роман о котором – большая удача писателя.
Федор Селиванов, доктор философских наук, профессор.
А. П. Мищенко
РОМАН О ПОДВИГЕ
Александр Петрович Мищенко в дружбе с героем романа не менее двадцати лет. Я же не могу похвастать не только дружбой с Владимиром Ильичем Шарпатовым, но и продолжительностью знакомства. У меня были встречи с пишущей братией из литературного объединения «Факел», которым руководил А.П. Мищенко, но я не знаю, присутствовал ли на них В.И. Шарпатов, хотя мне известно, что, будучи свободным от полетов, он аккуратно посещал заседания «Факела». Лицом к лицу мы повстречались на улице в Тюмени уже после его побега из плена. Шел он со Звездой Героя России на груди. Спутником его был С.К. Ломакин из Общества русской культуры. Остановились, пожали друг другу руки, обменялись парой малозначащих фраз. Во время разговора удалось хорошо разглядеть Героя. Он не реагировал на мой интерес к нему: начал привыкать к славе.
Передо мной стоял крепко сбитый, среднего роста мужчина, не молодой, но и не старый. Черты лица правильные, приятные. Нетороплив в речи и движениях. Никакой суеты, угадывалась основательность во всем.
Вторая встреча была более продолжительной. Состоялась она в университете. Владимира Ильича пригласил на заседание совет Общества русской культуры. Председательствовал профессор Н.К. Фролов. Гость интересно и обстоятельно ответил на многочисленные вопросы присутствующих о том, как экипаж ИЛ–76 попал в плен к талибам, как перенесли неволю члены экипажа, как совершили побег из Кандагара. А потом В.И. Шарпатов читал свои стихи. Они произвели благоприятное впечатление, так летчик открылся еще с одной стороны. Не привожу их здесь потому, что многие из них содержатся в повествовании А.П. Мищенко.
Роман «Побег из Кандагара» я начал читать подготовленным встречами с героем. Он был мне интересен. Но есть еще одно обстоятельство: тема подвига была долгое время предметом моего научного интереса. Когда-то я издал книжки «Героическое в буднях» (Свердловск, 1980) и «Нравственное содержание трудового героизма» (Москва, 1982). Вот почему я всячески поддерживал работу А.П. Мищенко по созданию героического образа.
Автор романа родился 18 июля 1938 года в Хабаровске. На всю жизнь сохранил любовь к родному краю. В «Автобиографии», помещенной во втором томе Российского автобиографического ежегодника «На пороге XXI века» (Москва, 1998), он писал о нем трогательно и красочно: «Очень хорошо помню дорогие моему сердцу улицы Хабаровска в железнодорожной слободке, серебряные луны и гроздья спелых звезд в небе, караваны белых кучевых облаков, тянущиеся куда-то в Китай. Ясно вижу лиловый в сумерках Хехцирский хребет, кутерьму хлопьистого снега, сугробы до крыш с лазами, проделанными мальчишней. А как великолепны весенние сопки в мириадах влажно-малиновых огоньков цветения багульника! Довелось отправляться в школу в одну из четвертей тигровыми тропами, пробираясь через лианы дикого винограда и актинидии. Через разбухшие от муссонных дождей ручьи, где ходил некогда Дерсу Узала».
Первоначальное образование получил в Саратовском геолого-разведочном техникуме. После его окончания судьба кидала топографа Александра Мищенко в различные районы страны, он участвовал, в частности, в изысканиях газопровода Игрим – Серов. Потянулся смолоду к высшему образованию. В год своего тридцатилетия завершил учебу на факультете журналистики МГУ. С В.И. Шарпатовым познакомился, когда был сотрудником журнала «Гражданская авиация». Десять лет заведовал сектором в институте «Сибрыбниипроект». Это были годы становления Мищенко как писателя. Журналист и начинающий литератор, он исколесил север и юг Тюменской области, в газетной гавани которой в городе – «столице деревень», чудно рифмующейся со словом «пельмень», бросил якорь в 1964 году. Корреспонденции, очерки, рассказы, повести сделали имя Александра Петровича известным. Его печатали не только в Тюмени, но и в журналах, издаваемых в Москве, в сборниках, выходивших в свет в столице, в Новосибирске, Свердловске.
Оригинальная, добротная книга «Последний волчатник» (Москва, 1984). В ней собраны очерки и рассказы. Предваряя ее, Владимир Цыбин писал, что проза Мищенко пахнет цветами, пронизана ароматом полей и лесов, солнечным светом, овеяна хвойными вихрями. Поэт отметил, что ее отличают сочетание пришвинского начала с деятельным подходом к проблемам государственного природоведения, публицистичность и точное художественное видение. «Убежден, – заявил он, – что в литературу приходит человек неординарный, самобытный, мыслящий». В Москве издан и роман «Большая охота», вызвавший интерес у читателей и отклики в печати. Для него характерны притчевость, широкий охват жизни. Глубинные его пласты – о взаимоотношении человека с природой, который до того в ней «доцарствовался», что подранком, как и один из главных героев книги лось Белозвезд, стала уже вся Земля. В конечном счете размышления писателя сводятся к тому, как же сегодня жить человеку с человеком. Высоко была оценена книга Мищенко «Ермаково подаренье», в которой автор рассказал о самобытном тюменском писателе Иване Ермакове и замечательном балалаечнике Юрии Клепалове, который может, подслушав у природы, выразить тремя струнами мерцательность, морозность воздуха, серебристость Млечного Пути, искристость снежной равнины. Печаль вековой ивы или старого белотопольника, разговор трав и цветов. Думы звезд, неба, земли. Помещенная в книге повесть «Экспедиция на Сорочье», как и рассказы, написана сочным русским языком, природа показана по-особому, по-мищенковски. Из последних книг наиболее значительна «Диалоги смутного времени» (Екатеринбург, 1997). Этот том документальной прозы – веха в творчестве писателя, и не случайно повествование охватывает двадцать лет жизни автора. Он задушевно и увлекательно рассказал о хорошо известных и малоизвестных людях Тюменского и других краев России. Автор любит людей созидающих, уважительно и образно о них пишет.
И вот роман «Побег из Кандагара», в нем возрождается традиция показа художественной литературой героического в жизни. Считаю злодеянием то, что содеяно во время так называемой «перестройки» и в последующее время разрушителями старого, советского строя. Началось все с того, что старались опорочить не только действительно дутых героев, но и настоящих, истинных. Рынок, бизнес, предпринимательство нуждается лишь в героях потребления. Вот поэтому наряду с развенчиванием фальшивых святынь, искусственно сотворенных «героев» отказываться стали от героев подлинных, от показа героического. «Героев нет, и они не нужны!» – заявляли апологеты новой идеологии. Дегероизация охватила все сферы общественной жизни. Совпал этот процесс по времени с аномией – распадением моральных и других норм в обществе. Порочить героев – небезобидное занятие.
Героическое между тем не исчезало из нашей жизни. Герой тот, кто совершил подвиг, а подвиг – деяние доброе, прекрасное и возвышенное. Героическое – это один из качественных признаков поведения личности или социальной группы. Правомерно говорить и о героическом характере или как о черте личности. Для подвига требуется напряжение духовных и физических сил, выходящее за меру обычного уровня. Мужество, отвага, настойчивость, решительность являются свойствами подвига. Герой совершает выдающееся. Настоящим героям присущи высокие помыслы и добрые цели. Именно таким и показано в романе Александра Мищенко то, что совершил экипаж самолета ИЛ–76. Побег из Кандагара – деяние необычное, потребовавшее смелости и слаженных действий экипажа. Автору удалось показать, как вызревала в душах пленников мысль о побеге, как они к нему готовились.
Я не стану рассказывать о том, как был совершен побег, об этом – в романе. Скажу лишь, что А.П. Мищенко правомерно и удачно сопоставляет геройский полет Шарпатова и его друзей с деянием Михаила Петровича Девятаева, бежавшего из фашистского плена. О его подвиге герой романа рассказывает так: «То, что совершил Девятаев, всегда потрясало мое воображение. Представь себе остров в Балтике, кругом вода – море не переплыть. Это не море песков в Афгане. И условия легче. Там-то концлагерь, колючая проволока, псы-фашисты, которые видели в трупах пленников сырье. Сожгли в печах их, и можно калийные удобрения получать для обогащения земель фюрера. Охрана в лагере – с нашей не сравнить. И все ж удалось Девятаеву к аэродрому пробраться и понаблюдать, как заводит летчик-фриц свой «хейнкель». А у нас-то – родная машина, у него ж – чужая».
Хотя и прибедняется В.И. Шарпатов, итогом того и другого побега могло быть одно – смерть. Подвиг М.П, Девятаева был для Шарпатова примером. Вдохновляющая сила его всегда была и будет запечатленной в скрижалях истории человечества.
В.Г. Белинский верно писал: «Зрелище жизни великого человека есть всегда прекрасное зрелище: оно возвышает душу, возбуждает деятельность».
В романе «Побег из Кандагара» Шарпатов сопоставляется не только с Девятаевым, но и с другими героями-летчиками. В частности, не одна страница посвящена А.И. Покрышкину, и это естественно, ибо подвиги роднит отвага.
Повествование свое Мищенко назвал романом-хроникой. Но таковым он является лишь в описании побега: действительно, прослеживается последовательность событий от пленения до возвращения на Родину. Но этот рассказ постоянно прерывается другими эпизодами. Широко используются страницы дневника, который В.И. Шарпатов вел в плену, беседы с ним в санатории «Сибирь». От этого роман только выиграл: события излагаются предельно документально, в них веришь. Цитируется и надо сказать, к месту – книга М.П. Девятаева «Побег из ада». В ткань повествования органически вплетаются стихи пленника, такой, например:
Все вокруг чужие лица,
Только камень да песок...
Стихи летчика передают ту нравственную атмосферу, в которой приходилось жить экипажу.
Роман содержит много, казалось бы, посторонних эпизодов, но они работают на художественность, эстетику книги. Так, занимательна история, как гонялся летчик Курочкин, друг Шарпатова, за полярным сиянием. Сам Виктор Васильевич об этом рассказал так: «Один раз нарвались мы на чистопородное полярное сияние. Радиоприборы стали хуже работать. А полощется на небе синева эта вся. И как экран, штора сияния передо мной. Ну, у меня азарт и взыграл. Мысль сквозанула: проткнуть ее, глянуть, как это будет выглядеть. Благо, я пустой летел. Фиолетовые же и голубые сполохи переливаются и рядом кажутся, будто сказочные занавески по всему небу колышутся, «Ну, – думаю, – проткну я одну хоть». А экипаж: давай, Васильич, попробуй, чего ж будет. И я рванулся на сияние. Вроде проткнул, ан нету его. Сбоку оно. Я вбок разворачиваю самолет – опять погнал за занавесками. Подлетаю – они с другой уже стороны. Гонял я так, гонял, пока не остановил меня голос диспетчера... В общем, не проткнул полярное сияние...»
Согласитесь, что это своеобразное и красочное описание полярного сияния. Такие картины придают повествованию объемность.
Первые же слова романа – о полете ИЛ–76 над афганской землей. Они сразу вызывают интерес к книге, который не ослабевает во время чтения романа. А.П. Мищенко держит в напряжении читателя: «Вырвавшийся из афганского плена ИЛ- 76, мощно распластав крылья, идет пятидесятиметровой высотой и, кажется, вбирает в себя стремительно наплывающие барханы пустыни и пыльную дымку близлежащих далей. Мозг, зрение, пламя эмоций Владимира Шарпатова сфокусированы на курс, на бешеную панораму поверхности, видимую в лобовое стекло. Самолет дрожит так, будто хлещут в него шквалы картечи, трясутся мерцающие, как ночные звезды, приборы на панелях, дергается крестовина авиагоризонта, шумят за остеклением встречные потоки воздуха». Вот именно такие описания полета – а их много – и держат читателя в напряжении.
Автор не скрывает сложных отношений командира и экипажа во время плена, в котором они были более года. В условиях длительного пребывания в замкнутом пространстве почти неизбежны осложнения межличностных отношений и конфликты. И повествуя об этом, писатель как бы призывает нас, чтобы мы, люди, жили дружно, не поддаваясь обстоятельствам, поднимались над ними. Экипаж не был сложившимся коллективом до полета в Афганистан. Но, к чести писателя, он увидел, как произошло это становление в единый экипаж авиаспециалистов, который смог совершить подвиг. А.П. Мищенко воздает должное членам экипажа: «Настоящим летным коллективом семерка стала в момент легендарного своего побега. Тогда это был единый геройский организм воздушных специалистов. Судьба всех зависела от действий каждого, как судьба одного от действий всех. Это-то испытание отважные россияне с честью выдержали».
Конечно, в каждом герое есть что-то негероическое. Это-то и используют те, кто занимается оплевыванием героев. Найдя какую-нибудь отрицательную черту в герое, заявляют: «Смотрите, какой он... Разве он герой?».
Дегероизация – явление определенного времени, с одной стороны, а с другой, корни ее имеют нечто вечное, и Мищенко это понимает. Не случайно же звучит в его романе пушкинская мысль: иных в отечественной литературе сбивает с пути обличительство. «Глупцы с благоговением слушают человека, который все бранит, и думают: то-то умник!» – восклицал наш классик, заявляя о неприятии им обличительства и обличителей. И как тут не проникнуться болью Пушкина. Действительно же артистически, как водные жучки-крутячки, вьются обличители вокруг жизни, идут на поводу у публики, мечут перед толпой бисер, разжигают подлость ее, радуя открытиями всяких мерзостей у героев своей прозы-мякины. Барахтаются в отечественной грязи, щекоча нервы унижением высокого, слабостями сильного. По выходе своих романов-погромов, будто женихи, сияют от счастья. А в женихах, известно, счастлив только дурак. Мыслящего же человека волнует и беспокоит будущее. И это будущее волнует и тревожит автора «Побега из Кандагара».
Человек многокачествен. «Герой» – это лишь одно из качеств личности. Ведь героем человек является не потому, что хром, носит бороду или является депутатом, а потому, что совершил подвиг. По-старому, как трактует это слово Даль, оно движение, стремление. Подвиг – доблестный поступок, дело или важное, славное деяние. Ядро подвиг свой чинит дугою. Подвиг в общем – это взлет, вознесение человека душою и телом. И ничто не может затемнить его свет. Герою – героево, но только в том отношении, в каком было совершено это деяние. А в остальном другом герои – обычные люди, каковыми были, к примеру, члены шарпатовского экипажа в долгие дни и месяцы плена. Но обыденка их жизни есть обыденка, а подвиг их не померкнет в беге времени.
Хорошо помню, как был воспринят тюменцами побег из Кандагара. Люди восхищались экипажем, радовались за него, гордились страной, униженной к тому времени до предела, что вырастила таких сыновей. Истины ради скажем: были и злопыхатели, и об этом также говорится в романе.
Умеет Александр Петрович находить и показывать добрых и красивых душой людей. В романе читатель встретится с немалым количеством таковых. На меня особенное впечатление произвело описание жителей Красногорска – родины В.И. Шарпатова. Привожу его, ибо оно характерно и для стиля, языка писателя, и для его гражданской поэзии: «Люди тут щадяще относились друг к другу, по говору тихие, доброжелательные, что не раз вспоминалось в плену Шарпатову, когда солнышком золотым в тяжкие дни светился для него Красногорск. Это всем же городкам городок, самое звездное место земли. Не знали тут, чтобы в лесу кто-то браконьерски срубил елочку. В школах не было порезанных парт, в автобусах – поврежденных сидений, грязных всяких надписей. Улицы ухоженные, в цветах, воздух чистый. Ключи бьют, истекая из-под косогора в речку Атлашку, которая впадала в Илеть, а та – в Волгу. Вода ключевая – холодная, как в горном ручье. Гордость красногорцев – Кленовая гора, кленовые и березовые рощи. Белоствольные красавицы тут с гладкой корой...»
Когда читаешь книгу, думаешь, что не оскудела Россия добрыми людьми, в числе которых наш земляк Владимир Ильич Шарпатов, роман о котором – большая удача писателя.
Федор Селиванов, доктор философских наук, профессор.