Леонид Лапцуй
На струне времени
Стихи и поэмы
Перевод с ненецкого
На струне времени
(Поэма)
Вступление
О тундра! Я с шубой пушистой
Сравню ли твой зимний убор?
А майское платье расшито
Каймой голубою озер…
Пастушьи твои караулы
Обсыпаны звездной пургой.
Дорог реактивные гулы
Качаются над головой.
О тундра! Как девушка-ненка,
С прищуром охотничьих глаз.
Заезжему гостю оценка
С улыбки твоей началась.
А тучами брови насупишь —
Угрюм леденящий твой взор;
Иглою узоры рисуешь
На стеклах огромных озер.
…Я слушаю в чуме преданья.
Костер раздувает бока.
Семь дней и ночей непрестанный
Тянулся рассказ старика.
Сучил он занятную пряжу —
Из ветхой кудели времен.
Не хватит и месяца даже
Дослушать легенды племен.
Жизнь тундры ветвится корнями
В глубинах забытых эпох.
Волнистый ненецкий орнамент
От древних пошел мастеров;
В нем радуги лад семицветный,
Спирали оленьих рогов,
Листочки e березовой ветки
И звездные искры снегов.
Узор окаймляющий тонок
По полам и по рукавам…
И гибкая стать амазонок
На Севере ведома нам.
Мы ценим героев отважных,
Машин изумляющий бег.
Стрелою оленья упряжка
Влетела в космический век.
Пугают оленя моторы,
Обгонит его вездеход.
И ненцев железная скорость
На трактах рванула вперед.
Мне чуточку жалко оленя:
Рогач подревней лошадей.
Но трактор пошел в наступленье,
Ворвался в дыханье полей.
Что ж, все мы у времени дети;
В горячих песках иль в снегах —
Упругие волны столетья
Теснятся в земных берегах.
Пасутся олени в низинах,
Мой смелый, сметливый народ
Садится к штурвалу машины,
В буране ведет самолет.
Зачем мне махать кулаками?
Но помню одно и сейчас,
Как царский историк лукавый
Назвал самоедами нас.
Нет, мы не лежали в берлоге
У быстрых наезженных трасе!
Народ мой отстал по дороге,
В глубоких сугробах увяз.
Но цепок, как корень Ямала,
Живуч он, подобно траве,
Великая мудрость дремала
В лохматой его голове.
…Закончив легенду, смолкает
Обычно сказитель-старик,
Без цели не машет руками,
Не чешет без смысла язык.
Дымок его трубки клубится.
Качая седой головой,
Он ждет:
о крылатых событьях
Расскажет певец молодой.
Смежаю задумчиво веки
И щурю охотничий глаз…
Легенды двадцатого века
Живут и рождаются в нас.
Оно не со слов балагура —
Живое сказанье мое
О том, как полярная тундра
Московское греет жилье.
Как время по льдинам шагает —
Геолог, пастух и рыбак,
И как самолет обгоняет
Упряжку лохматых собак;
Навстречу
таранному ветру
Кедровые стены-леса.
И пышки шагают в рассветы,
Подняв над собой небеса.
Ныряет песец по распадкам,
Но то не охотничий гон,
Он тащит в зубах к Ленинграду
Искристый ямальский огонь.
Идут и идут с кораблями
Палатки, вагоны, тюки,
И, с северным споря сияньем,
Растут на холмах городки.
Не будет здесь стойбищ убогих,
Работает время на нас,
Древнейшие ненцев дороги
Сплетаются с вихрями трасс.
1
Науками знанья копились…
И время, окинув простор,
К нам лыжником в тундру скатилось
С Уральских грохочущих гор.
И вышкой к реке буровою
Шагнуло.
Сверкая крылом,
Снижалось, моторами воя.
И в бухту вошло кораблем.
Зимою на стойбище ненцев
В разгульной ночной тишине
Упали дрожащие тени
От желтых далеких огней.
Чернела луна от пожара,
Раскаты несли небеса.
До моря рассыпались нарты,
Пугливую весть разнося.
Скользят торопливые слухи
К предгорьям и колкам лесов,
По чумам жужжат, словно мухи,
Слезятся у едких костров.
Молва на оленьем копыте
Достигла жилья пастуха, —
Мятежное горе-событье
Встревожило ум старика.
Сердитый, с пылающим взором,
Кряжистей кедрового пня,
Глядит на закатную зорьку,
Печалясь известием дня.
Разбойничье прозвище Лзнгга
Сызмальства дано пастуху.
Белеют у чума поленья,
И тянется дым за реку.
Гуляла ознобная слава
О нем до Уральских хребтов,
Всевидящий и своенравный —
Гроза всех кулацких гуртов.
Как хищник-орлан или сокол,
Коварен и неуловим,
Оленя арканом — ив сопки.
Лови — улетучился дым.
Угрюмый, послушное стадо
От волчьих клыков стережет,
Стреляя хозяйственным взглядом,
По насту к оленям идет.
А свистнет в кустарнике звонко —
У важенок уши торчком.
Ему разметает поземка
Тропинку колючим хвостом.
Вот, думает, в тундре напасти…
Кто род наш пугает огнем?
Отвык уж старик от несчастья
Бродить по оврагам тайком.
Откуда огнистые духи?
Дыханье подземных богов?
С пригорка строчит оленуха,
Заслышав хрустенье шагов.
Обнюхала зыбкие ветры,
Приблизилась к Лэнгге рысцой,
Как будто явилась с ответом
И влажно дохнула в лицо.
Снижается купол небесный
Над дерзкой его головой,
Окрестные тайны известны
Ему на земле ездовой;
Рычанья подземного духа
В ущельях, в горах не слыхал…
Ох, вызвали люди разруху
На дедовский вольный Ямал…
Расщелины Лэнгге знакомы,
Отыщет тропинку без звезд.
Строги у природы законы,
Да сам-го он, Лэнгга, не прост.
Бураны бегут от кордонов,
С тюленьих лежанок — морей…
Для Лэнгги холмы — что ладони,
Читает он знаки зверей.
С ручьями из-за горизонта
Гусей косяки прилетят.
Вскормленный с руки олененок
По следу бредет, как дитя.
Ленивые звезды над тундрой,
Луна — молчаливый пастух.
Какое ж гремящее чудо
Являет рассерженный дух?
Смекалка у Лэнгги и опыт,
Найдется загадке ответ.
На берег испуганно, скопом
Бредут старики на совет…
А Лэнгга — он сплетням не верил —
Один, любопытством гоним,
К геологам съездил — проверил:
Над вышкою камни и дым…
Рычанье в трубу заточили,
Поймали, как зайца петлей,
И к дому зверька приручили,
У чайника пляшет «косой».
В вагончике люди гуляют.
Пылят на машинах гонцы.
Собаки в кустарниках лают,
Скрываются в норах песцы.
Волнуется тундра,
Обидно…
А Лэнгга когда-то меж скал
В расщелине выломал бивень,
Искусному мастеру дал.
Тот выточил дом-табакерку.
И Лэнгга, вещицу ценя,
Отворит точеную дверцу
В жилище минувшего дня,
Заглянет —
и вспомнит, что было
До топота резвых машин…
Красавица Лэнггу любила,
В поселке растет его сын…
Проезжих у чума встречая,
Вещицу кладет на ладонь.
И длится беседа за чаем
Про город, машинный разгон…
Сутулит отшельника старость.
Закрыл табакерку свою.
За речкой плечистые парни
Задорные песни поют.
Медведь не задрал его лютый,
Купался во льдах и в волнах.
На стойбище люди — как люди,
А он — как бродяга, в горах.
Костер догорает.
Печалью
Наполнен раздумчивый день.
За сопкою Лэнгга дичает,
Как брошенный в бурю олень.
2
Зима, набежавшая рано,
Встревожила сны старика.
Сознанье, как горло арканом,
Стянула слепая тоска.
Минувшее время в березах
Петляло, как заяц-беляк,
А ныне — чумазый бульдозер
Торит меж сугробами тракт.
Геологи ближе да ближе —
Доносится звон топоров.
То винт пронесется на лыжах,
То слышится лязг тракторов.
Знобящими ветрами дышит
Ноябрь — великан-человек:
Чихнет — куропатка ледышкой
С крыла кувыркается в снег;
Дохнет — океанские волны,
Холмами катясь к берегам,
Стеклянным рассыпавшись звоном,
Смиренно ложатся к ногам.
Мороз сучковатые пальцы
В болотную глубь запустил.
Геологи — люди-скитальцы —
Взрывают ледовый настил.
Копытами гусениц пашут
Машины на выгонах снег,
Растоптана почва, как каша.
Железные вышки у рек.
Заснеженный ягель олений
Размесит, истопчет броня.
Какое же ненцам спасенье?
Где спрячется зверь от огня?
И тьма навалилась на разум,
Напыжился в страхе старик:
Он в струях кипящего газа
Заметил божественный лик.
Умчится он к Карскому морю,
В распадок зверьком убежит,
В края, где не рыщут моторы,
От взрывов земля не дрожит.
Туда не пробьются машины:
Болота, овраги и льды…
Пастух там укроется с сыном,
Поземка залижет следы.
Торосы мороз караулит,
Подснежные мхи бережет,
Геологов стужа ссутулит,
Геологов стужа сожжет.
В поселке сынок, в интернате.
Над аркою лампа горит.
Лопочет по-русски.
Занятно!..
Понять бы, о чем говорит…
Едэйко о жизни, о новой,
Плетет чудеса языком.
Но с книгой природы суровой
Мальчишка еще не знаком.
Задумался Лэнгга.
Он в сыне
Увидел себя молодым —
Снующим по тропам звериным,
Читающим буквы-следы.
И Лэнгга хохочет задорно:
Глаза ослепило мечтой —
В Едэйке зрачков его зоркость
И шустрых шагов его скорость,
Спасительный слух молодой, —
Догонит он прыткого зверя,
И глаз не обманут следы…
Уйти бы с ним вместе на берег,
До самой до Карской воды…
В совхозе спохватятся — поздно,
Гонцы не поспеют за ним;
Упряжка в пустыне морозной,
Мелькнув, растворится, как дым.
Костер разгорается…
Праздник!
У Лэнгти рассеялась грусть.
В дороге он спит одним глазом,
Другим наблюдает, как гусь.
…У сопки пурга разъярилась.
И чум погрузился во мрак.
Волчица у двери скулила,
Да буря шугнула в овраг.
Шагая на пастбище, Лэнгга
Заметил чернеющий снег:
Замерзший, поджавши колени,
В овраге лежал человек.
Одежда на нем меховая,
Едва над губами парок,
Он щелки-глаза открывает,
Хрипя головою мотает,
Как пулей подбитый нырок.
Кто б ни был обманутый вьюгой —
Душа по-ненецки щедра:
Старик незнакомца, как друга,
На шкуры кладет у костра.
Больной человек, как ребенок,
Нечаянной помощи рад.
Старинные в тундре законы:
От смерти спасенный — твой брат.
Геолог, гигантского роста,
Не пьет, не глядит на еду.
Язык непонятный у гостя.
В горячечном бьется бреду.
Едэйко присел к изголовью,
Склоняется ухом к лицу,
Он голос геолога ловит
И смысл разъясняет отцу.
На шкурах Иван Подшибянов,
Начальник подземных богатств.
С тропы его сбили бураны.
У сопок он выведал газ…
В пургу заблудиться недолго.
Мрачнеет старик у огня.
Вдруг — «мама», и «Люба», и «Волга»…
Да как старику не понять!
Он вздрогнул.
О час испытаний!
Он знает, что люди не зря
Три слова, как три заклинанья,
В предсмертный момент говорят.
Ломая завьюженный ерник.
Подкармливал Лэнгга костер;
Геолог лежал, и со смертью
Как будто он вел разговор.
И тень над его головою
Плясала, по чуму мечась.
Запутаны тропы пургою,
Но Лэнгга отыщет врача…
На нарте, закутанный в шкуры,
Геолог, как в люльке, лежит.
Везет его Лэнгга.
А буря,
Оскалясь, по следу бежит.
…Из мертвых восстал Подшибянов
(Искусны в больнице врачи)
И вновь, раздвигая бураны,
К холмам подбирает ключи.
Пред ним открываются недра,
Из дыр вырывается гром.
Высок Подшибянов.
И ненцы
Ивана зовут «маяком».
Стрекочут моторные нарты —
Ба! К Лэнгге пожаловал гость.
Пьет чай у костра
И на карте
Рисует малиновый мост.
Ямал,
Котловины метелей,
Разломы,
И рыбу в реке —
Он в кожаном носит портфеле
На хрустком бумажном листке.
Геолог в беседе кудесник,
Нет в чуме угрюмых минут,
То сказкой, то шуткой, то песней
Едэйку зовет в институт…
В груди будто острый осколок,
За сердце схватилась рука.
Ох, в каменный город геолог
Заманит весельем сынка…
У Лэнгги лицо каменеет,
Глаза стекленеют, как лед.
Едэйко — сын племени, ненец,
В кирпичной коробке — умрет.
Сын — молодость Лэнгги вторая,
Орлиный ликующий крик.
Лукавством Иван отбирает
У старца глаза и язык.
Старик соглашается туго,
Кивнул и потупил глаза…
«Ты друг мой, геолог…»
А другу
Не смеет старик отказать…
…Года — перелетные птицы,
На нарте, нахохлясь совой,
Ослепший старик темнолицый
С тяжелой седой головой.
С гусями из-за горизонта
Вернулся из города сын…
На сопку влезает по склону,
Кричит и хохочет, влюбленный
В изгибы дорог и лощин.
Но жить его в чум не заманишь,
Оленей пасти —
не мастак…
Ушел в становище Ивана —
Он в сейсмоотряде вожак…
Машины, повозки толпою
Кочуют по тундре…
А он
Как ступит в угодья ногою —
Из недр вызывает огонь.
Сын предал…
Покинутый Лэнгга
На крае священной земли,
У сопки, с оленями —
пленник…
Едэйко просторы палит.
Разгневались в трещинах боги,
Столбы полыхают кругом…
Озлобясь, отец у порога
Едэйку хлестнул батогом;
Березовый посох сломался…
И Лэнгга пред сыном упал,
Не идолу —
богу Ямала,
Он ноги сынку целовал…
Взбесились по стойбищам старцы,
Свивают в хлысты голоса,
Стращают всесветным пожаром,
Который сулят небеса.
— Едэйко-ослушник копает
На пастбищах ямы у рек!..
— Обманщик!
— Преступник опасный!
— Он племенем проклят навек!
— Суд племени! — старцы взывают…
— Суд племени! — никнет трава.
— Суд племени! — Лэнгга кивает.
Сплетается в сети молва:
— Едэйку раздеть на морозе!
— Стравить его тело волкам!
— От гари очистится воздух…
— И пламя вернется к богам…
Ямал — белоснежная птица,
Ямал — книга новых легенд.
И дни шелестят, как страницы
Великих земных перемен.
3
Легенда петляет тропинкой,
Сбегает в ущелье,
в овраг,
Трясется в попутной машине,
Лучом выезжает на тракт;
Вот газовой трассою вьется,
Ныряя под русло Оби,
С бригадой на стройке смеется,
Во льдах океана трубит,
С земли поднимаясь ракетой,
Она облетает планету…
Но помнят ли внуки о том,
Как жили их деды когда-то,
Кочуя со стадом рогатым —
Был род на земле пастухом.
Едэйко, геолог летучий,
То катится к волнам озер,
То вихрем взмывает за тучи,
С бригадой спустившись,
На круче
Без дров разжигает костер…
Но месть его ждет-поджидает,
Стрелу изготовил мороз,
А старцы на стойбище дальнем
Расправу готовят всерьез.
Дымится костер уговора:
Помчатся упряжки стрелков,
Изловят Едэйку, с позором
Доставят на суд стариков.
— Зачем выпускает погибель
Из черных подземных дверей?
— Уйдет белотелая рыба
И в тундре не станет зверей…
— Кому, непокорный, он служит?
— Род ненцев изжарит в огне…
— Пусть голый в сугробе, от стужи
Помолится стылой луне!
Крикливые старцы бессильны
Вернуть непослушного в чум.
Встречает о «взгляды косые
И полон встревоженных дум.
Печаль разглядел Подшибянов:
— Что думают ненцы долин?
Страшатся ревущих фонтанов?
Поведай им правду, как сын!
Все просто и ясно Ивану,
Он полон уверенных слов:
— Ямал, как корабль в океане,
По волнам кипящих буранов
Стремится к огням городов.
Ты выжал предельную скорость,
Полоска земли впереди…
Ты сбавь обороты моторов
И риф стороной обойди…
Едэйко захвачен беседой,
От слов загорается взгляд.
Он племени сын и наследник,
Сменивший старинный наряд.
Печалясь, отец озабочен,
Едэйку для рода спасти:
Мол, школьники-ненцы гурьбою
Бегут в города за тобою,
Кому же оленей пасти?..
И видится перед глазами
Отец — одряхлевший пастух,
И силы угасли с годами,
И ум стариковский потух.
А память рисует картины,
И детство, как кадры кино:
Полярная ночь над долиной,
В остуженном чуме темно.
Горбатый завьюженный берег.
Промерзшие,
Без топора,
Заснеженный дергали ерник
Да грели детей у костра.
Столетьями жены Ямала,
По пояс зарывшись в сугроб,
По веточке хворост ломали
Для дымных коротких костров.
Бураны рассерженно свищут.
Едэйко с Иваном в мехах
К охотникам входят в жилища,
Чтоб все объяснить пастухам.
До полночи вьются рассказы,
Лучится прозренье в умах.
— Да сколько ж подземного газа?
— И кем он припрятан впотьмах?
Восторг на пастушеских лицах.
Едэйко с гурьбой — за порог.
Упряжки, как птиц вереница,
В вагонный летят городок.
Там фыркает рыжее пламя,
Резвится на сопке крутой.
Ах, жаль: невозможно погладить
Лохматого зверя рукой.
Толпятся у зарева ненцы,
Обходят трубу не спеша,
Почудилось им на мгновенье —
В стихии резвится душа.
Стократ воспою буровую,
Что свет над равнинами льет.
Кромешную мглу вековую
Забудет мой добрый народ.
Кипенье ушанок и малиц.
Едэйко, без хитрых затей,
Целует, в толпе обнимает
Всех ненцев, как милых друзей;
Сородичам веское слово
Подносит, как чарку вина.
Продрогшая в тучах суровых,
Смутясь, прослезилась луна.
Нахмурясь, сидит Подшибянов,
Уперся глазами в костер…
Где Лэнгга?
Забытый, незваный,
Не гонит оленей во двор.
Один он тоскует у стада,
Свое беспокойство пасет
И только вздыхает устало,
Как будто он гору несет…
Народ у поселка толпится:
Запомнить бы все наизусть
И речью напиться досыта
Из звучных Ивановых уст.
О, слово событья пророчит,
Блестит путеводной звездой,
Раздумья брусочком заточит,
А душу окатит водой;
Мысль снежные горы растопит,
Стремлением очи зажжет,
На старой ненецкой дороге
Железных коней запряжет.
О, слово! Намек и волненье…
Орудье познанья глубин.
Но яблоки слов не заменят
Величия зримых картин.
Советское время крылато.
Над стройками гул голосов,
А тундра, как круг циферблата,
И вышки, как стрелки часов.
Где ж Лэнгга?
За сопкой усталый
Под звездами в нарте сидит,
Он сном, как цветным одеялом,
От мрачных раздумий укрыт.
Надолго ли…
Важенка носом
Толкает хозяина в бок…
Проснулся.
За темной полоской
Луны серебристый клубок.
Медведица мирно пасется,
К холму повернулась хвостом.
Вот скоро и зорька проснется,
Лисицу спугнет под кустом.
Старик снаряжает упряжку,
Куржак утирает с лица.
Отыщет Едэйку-упрямца…
Ох, сын! Уродился в отца…
4
Мчится Лэнгга,
Мчится Лэнгга,
Думы важные везет.
Гей, олени!..
Быстрой тенью
Догоняют горизонт.
Бронзой снег горит под нартой,
Луч блестит над головой.
Ветерок трусит по насту,
Гладкий путь блестит слюдой.
Растопил тумана кольца
Ослепительный огонь —
Шаром выкатилось солнце
Сопке в крепкую ладонь.
Мчится Лэнгга.
Воздух звонко
Рогом трогает олень.
Дует в солнышко поземка,
Раздувая светлый день.
Мчится Лэнгга в гости к сыну,
К мачте вышки буровой
По холмам — горбатым спинам,
По ложбине ездовой.
Нарты, легкие, как птицы.
Брызги снега — кружева».
А поземка-мастерица
Расшивает рукава.
Только тронешь нарты с места,
Тонкой ниткою пурги
Шьет орнаментом ненецким
Меховые сапоги.
Мчится Лэнгга, наблюдая,
Как ветвистые рога
Солнце в толстый бок бодают,
Сыплют искры на снега.
Залегли у моря бури.
Наст натянут впереди,
Под копытами, как бубен
Толстой кожею гудит.
Под пуховым одеялом
Спят травинки, смотрят сны.
Им копыта простучали
Колокольцами весны.
Лэнгга шест, подняв, настроил
На воздушную игру —
Загудел хорей струною
Над рогами на ветру.
В тонких звуках птичий танец.
На распахнутых лугах
Едет Лэнгга и читает
Жизнь зверей на берегах.
Старца крепкая фигура,
Нарт неистовый разгон.
Вскинув голову, прищуром
Встретил Лэнгга горизонт.
Газотрасса черной лентой.
Снег апрельский разрыхлен.
Обгоревший мох олений,
Незнакомый гул и звон.
Прет машин железных стая.
Гарью пахнет ветерок.
Скачет прочь, куда не зная,
Перепуганный зверек.
Хлопья белых куропаток
От поселка гонит страх, —
Расплываются, как пятна
В озаренных небесах.
Мчится Лэнгга —
Скрип постромок.
Далеко до буровой.
Купол гулкий и огромный
Над усталой головой.
Мачты, мачты в белом поле —
Сын дорогу застолбил.
Не забыл ли сын-геолог
На холме родных могил?..
Мчится Лэнгга, вспоминая —
Жизнь-дорога нелегка.
Он ретивых погоняет
Зычным криком пастуха.
В сердце гаснет день вчерашний
Сыновья-то как смелы!
На холме поет упряжка
Звонче дедовской стрелы.
Дух ненецкий в бурях ночи
Не согнулся, не ослеп.
Время по небу грохочет, —
Лэнгга (долго смотрит вслед.
Мчится Лэнгга,
Мчится Лэнгга,
Хвост мечты зажав в кулак…
Глядь: уж новая легенда
Выезжает на большак.
Леонид Лапцуй
На струне времени
Стихи и поэмы
Перевод с ненецкого
На струне времени
(Поэма)
Вступление
О тундра! Я с шубой пушистой
Сравню ли твой зимний убор?
А майское платье расшито
Каймой голубою озер…
Пастушьи твои караулы
Обсыпаны звездной пургой.
Дорог реактивные гулы
Качаются над головой.
О тундра! Как девушка-ненка,
С прищуром охотничьих глаз.
Заезжему гостю оценка
С улыбки твоей началась.
А тучами брови насупишь —
Угрюм леденящий твой взор;
Иглою узоры рисуешь
На стеклах огромных озер.
…Я слушаю в чуме преданья.
Костер раздувает бока.
Семь дней и ночей непрестанный
Тянулся рассказ старика.
Сучил он занятную пряжу —
Из ветхой кудели времен.
Не хватит и месяца даже
Дослушать легенды племен.
Жизнь тундры ветвится корнями
В глубинах забытых эпох.
Волнистый ненецкий орнамент
От древних пошел мастеров;
В нем радуги лад семицветный,
Спирали оленьих рогов,
Листочки e березовой ветки
И звездные искры снегов.
Узор окаймляющий тонок
По полам и по рукавам…
И гибкая стать амазонок
На Севере ведома нам.
Мы ценим героев отважных,
Машин изумляющий бег.
Стрелою оленья упряжка
Влетела в космический век.
Пугают оленя моторы,
Обгонит его вездеход.
И ненцев железная скорость
На трактах рванула вперед.
Мне чуточку жалко оленя:
Рогач подревней лошадей.
Но трактор пошел в наступленье,
Ворвался в дыханье полей.
Что ж, все мы у времени дети;
В горячих песках иль в снегах —
Упругие волны столетья
Теснятся в земных берегах.
Пасутся олени в низинах,
Мой смелый, сметливый народ
Садится к штурвалу машины,
В буране ведет самолет.
Зачем мне махать кулаками?
Но помню одно и сейчас,
Как царский историк лукавый
Назвал самоедами нас.
Нет, мы не лежали в берлоге
У быстрых наезженных трасе!
Народ мой отстал по дороге,
В глубоких сугробах увяз.
Но цепок, как корень Ямала,
Живуч он, подобно траве,
Великая мудрость дремала
В лохматой его голове.
…Закончив легенду, смолкает
Обычно сказитель-старик,
Без цели не машет руками,
Не чешет без смысла язык.
Дымок его трубки клубится.
Качая седой головой,
Он ждет:
о крылатых событьях
Расскажет певец молодой.
Смежаю задумчиво веки
И щурю охотничий глаз…
Легенды двадцатого века
Живут и рождаются в нас.
Оно не со слов балагура —
Живое сказанье мое
О том, как полярная тундра
Московское греет жилье.
Как время по льдинам шагает —
Геолог, пастух и рыбак,
И как самолет обгоняет
Упряжку лохматых собак;
Навстречу
таранному ветру
Кедровые стены-леса.
И пышки шагают в рассветы,
Подняв над собой небеса.
Ныряет песец по распадкам,
Но то не охотничий гон,
Он тащит в зубах к Ленинграду
Искристый ямальский огонь.
Идут и идут с кораблями
Палатки, вагоны, тюки,
И, с северным споря сияньем,
Растут на холмах городки.
Не будет здесь стойбищ убогих,
Работает время на нас,
Древнейшие ненцев дороги
Сплетаются с вихрями трасс.
1
Науками знанья копились…
И время, окинув простор,
К нам лыжником в тундру скатилось
С Уральских грохочущих гор.
И вышкой к реке буровою
Шагнуло.
Сверкая крылом,
Снижалось, моторами воя.
И в бухту вошло кораблем.
Зимою на стойбище ненцев
В разгульной ночной тишине
Упали дрожащие тени
От желтых далеких огней.
Чернела луна от пожара,
Раскаты несли небеса.
До моря рассыпались нарты,
Пугливую весть разнося.
Скользят торопливые слухи
К предгорьям и колкам лесов,
По чумам жужжат, словно мухи,
Слезятся у едких костров.
Молва на оленьем копыте
Достигла жилья пастуха, —
Мятежное горе-событье
Встревожило ум старика.
Сердитый, с пылающим взором,
Кряжистей кедрового пня,
Глядит на закатную зорьку,
Печалясь известием дня.
Разбойничье прозвище Лзнгга
Сызмальства дано пастуху.
Белеют у чума поленья,
И тянется дым за реку.
Гуляла ознобная слава
О нем до Уральских хребтов,
Всевидящий и своенравный —
Гроза всех кулацких гуртов.
Как хищник-орлан или сокол,
Коварен и неуловим,
Оленя арканом — ив сопки.
Лови — улетучился дым.
Угрюмый, послушное стадо
От волчьих клыков стережет,
Стреляя хозяйственным взглядом,
По насту к оленям идет.
А свистнет в кустарнике звонко —
У важенок уши торчком.
Ему разметает поземка
Тропинку колючим хвостом.
Вот, думает, в тундре напасти…
Кто род наш пугает огнем?
Отвык уж старик от несчастья
Бродить по оврагам тайком.
Откуда огнистые духи?
Дыханье подземных богов?
С пригорка строчит оленуха,
Заслышав хрустенье шагов.
Обнюхала зыбкие ветры,
Приблизилась к Лэнгге рысцой,
Как будто явилась с ответом
И влажно дохнула в лицо.
Снижается купол небесный
Над дерзкой его головой,
Окрестные тайны известны
Ему на земле ездовой;
Рычанья подземного духа
В ущельях, в горах не слыхал…
Ох, вызвали люди разруху
На дедовский вольный Ямал…
Расщелины Лэнгге знакомы,
Отыщет тропинку без звезд.
Строги у природы законы,
Да сам-го он, Лэнгга, не прост.
Бураны бегут от кордонов,
С тюленьих лежанок — морей…
Для Лэнгги холмы — что ладони,
Читает он знаки зверей.
С ручьями из-за горизонта
Гусей косяки прилетят.
Вскормленный с руки олененок
По следу бредет, как дитя.
Ленивые звезды над тундрой,
Луна — молчаливый пастух.
Какое ж гремящее чудо
Являет рассерженный дух?
Смекалка у Лэнгги и опыт,
Найдется загадке ответ.
На берег испуганно, скопом
Бредут старики на совет…
А Лэнгга — он сплетням не верил —
Один, любопытством гоним,
К геологам съездил — проверил:
Над вышкою камни и дым…
Рычанье в трубу заточили,
Поймали, как зайца петлей,
И к дому зверька приручили,
У чайника пляшет «косой».
В вагончике люди гуляют.
Пылят на машинах гонцы.
Собаки в кустарниках лают,
Скрываются в норах песцы.
Волнуется тундра,
Обидно…
А Лэнгга когда-то меж скал
В расщелине выломал бивень,
Искусному мастеру дал.
Тот выточил дом-табакерку.
И Лэнгга, вещицу ценя,
Отворит точеную дверцу
В жилище минувшего дня,
Заглянет —
и вспомнит, что было
До топота резвых машин…
Красавица Лэнггу любила,
В поселке растет его сын…
Проезжих у чума встречая,
Вещицу кладет на ладонь.
И длится беседа за чаем
Про город, машинный разгон…
Сутулит отшельника старость.
Закрыл табакерку свою.
За речкой плечистые парни
Задорные песни поют.
Медведь не задрал его лютый,
Купался во льдах и в волнах.
На стойбище люди — как люди,
А он — как бродяга, в горах.
Костер догорает.
Печалью
Наполнен раздумчивый день.
За сопкою Лэнгга дичает,
Как брошенный в бурю олень.
2
Зима, набежавшая рано,
Встревожила сны старика.
Сознанье, как горло арканом,
Стянула слепая тоска.
Минувшее время в березах
Петляло, как заяц-беляк,
А ныне — чумазый бульдозер
Торит меж сугробами тракт.
Геологи ближе да ближе —
Доносится звон топоров.
То винт пронесется на лыжах,
То слышится лязг тракторов.
Знобящими ветрами дышит
Ноябрь — великан-человек:
Чихнет — куропатка ледышкой
С крыла кувыркается в снег;
Дохнет — океанские волны,
Холмами катясь к берегам,
Стеклянным рассыпавшись звоном,
Смиренно ложатся к ногам.
Мороз сучковатые пальцы
В болотную глубь запустил.
Геологи — люди-скитальцы —
Взрывают ледовый настил.
Копытами гусениц пашут
Машины на выгонах снег,
Растоптана почва, как каша.
Железные вышки у рек.
Заснеженный ягель олений
Размесит, истопчет броня.
Какое же ненцам спасенье?
Где спрячется зверь от огня?
И тьма навалилась на разум,
Напыжился в страхе старик:
Он в струях кипящего газа
Заметил божественный лик.
Умчится он к Карскому морю,
В распадок зверьком убежит,
В края, где не рыщут моторы,
От взрывов земля не дрожит.
Туда не пробьются машины:
Болота, овраги и льды…
Пастух там укроется с сыном,
Поземка залижет следы.
Торосы мороз караулит,
Подснежные мхи бережет,
Геологов стужа ссутулит,
Геологов стужа сожжет.
В поселке сынок, в интернате.
Над аркою лампа горит.
Лопочет по-русски.
Занятно!..
Понять бы, о чем говорит…
Едэйко о жизни, о новой,
Плетет чудеса языком.
Но с книгой природы суровой
Мальчишка еще не знаком.
Задумался Лэнгга.
Он в сыне
Увидел себя молодым —
Снующим по тропам звериным,
Читающим буквы-следы.
И Лэнгга хохочет задорно:
Глаза ослепило мечтой —
В Едэйке зрачков его зоркость
И шустрых шагов его скорость,
Спасительный слух молодой, —
Догонит он прыткого зверя,
И глаз не обманут следы…
Уйти бы с ним вместе на берег,
До самой до Карской воды…
В совхозе спохватятся — поздно,
Гонцы не поспеют за ним;
Упряжка в пустыне морозной,
Мелькнув, растворится, как дым.
Костер разгорается…
Праздник!
У Лэнгти рассеялась грусть.
В дороге он спит одним глазом,
Другим наблюдает, как гусь.
…У сопки пурга разъярилась.
И чум погрузился во мрак.
Волчица у двери скулила,
Да буря шугнула в овраг.
Шагая на пастбище, Лэнгга
Заметил чернеющий снег:
Замерзший, поджавши колени,
В овраге лежал человек.
Одежда на нем меховая,
Едва над губами парок,
Он щелки-глаза открывает,
Хрипя головою мотает,
Как пулей подбитый нырок.
Кто б ни был обманутый вьюгой —
Душа по-ненецки щедра:
Старик незнакомца, как друга,
На шкуры кладет у костра.
Больной человек, как ребенок,
Нечаянной помощи рад.
Старинные в тундре законы:
От смерти спасенный — твой брат.
Геолог, гигантского роста,
Не пьет, не глядит на еду.
Язык непонятный у гостя.
В горячечном бьется бреду.
Едэйко присел к изголовью,
Склоняется ухом к лицу,
Он голос геолога ловит
И смысл разъясняет отцу.
На шкурах Иван Подшибянов,
Начальник подземных богатств.
С тропы его сбили бураны.
У сопок он выведал газ…
В пургу заблудиться недолго.
Мрачнеет старик у огня.
Вдруг — «мама», и «Люба», и «Волга»…
Да как старику не понять!
Он вздрогнул.
О час испытаний!
Он знает, что люди не зря
Три слова, как три заклинанья,
В предсмертный момент говорят.
Ломая завьюженный ерник.
Подкармливал Лэнгга костер;
Геолог лежал, и со смертью
Как будто он вел разговор.
И тень над его головою
Плясала, по чуму мечась.
Запутаны тропы пургою,
Но Лэнгга отыщет врача…
На нарте, закутанный в шкуры,
Геолог, как в люльке, лежит.
Везет его Лэнгга.
А буря,
Оскалясь, по следу бежит.
…Из мертвых восстал Подшибянов
(Искусны в больнице врачи)
И вновь, раздвигая бураны,
К холмам подбирает ключи.
Пред ним открываются недра,
Из дыр вырывается гром.
Высок Подшибянов.
И ненцы
Ивана зовут «маяком».
Стрекочут моторные нарты —
Ба! К Лэнгге пожаловал гость.
Пьет чай у костра
И на карте
Рисует малиновый мост.
Ямал,
Котловины метелей,
Разломы,
И рыбу в реке —
Он в кожаном носит портфеле
На хрустком бумажном листке.
Геолог в беседе кудесник,
Нет в чуме угрюмых минут,
То сказкой, то шуткой, то песней
Едэйку зовет в институт…
В груди будто острый осколок,
За сердце схватилась рука.
Ох, в каменный город геолог
Заманит весельем сынка…
У Лэнгги лицо каменеет,
Глаза стекленеют, как лед.
Едэйко — сын племени, ненец,
В кирпичной коробке — умрет.
Сын — молодость Лэнгги вторая,
Орлиный ликующий крик.
Лукавством Иван отбирает
У старца глаза и язык.
Старик соглашается туго,
Кивнул и потупил глаза…
«Ты друг мой, геолог…»
А другу
Не смеет старик отказать…
…Года — перелетные птицы,
На нарте, нахохлясь совой,
Ослепший старик темнолицый
С тяжелой седой головой.
С гусями из-за горизонта
Вернулся из города сын…
На сопку влезает по склону,
Кричит и хохочет, влюбленный
В изгибы дорог и лощин.
Но жить его в чум не заманишь,
Оленей пасти —
не мастак…
Ушел в становище Ивана —
Он в сейсмоотряде вожак…
Машины, повозки толпою
Кочуют по тундре…
А он
Как ступит в угодья ногою —
Из недр вызывает огонь.
Сын предал…
Покинутый Лэнгга
На крае священной земли,
У сопки, с оленями —
пленник…
Едэйко просторы палит.
Разгневались в трещинах боги,
Столбы полыхают кругом…
Озлобясь, отец у порога
Едэйку хлестнул батогом;
Березовый посох сломался…
И Лэнгга пред сыном упал,
Не идолу —
богу Ямала,
Он ноги сынку целовал…
Взбесились по стойбищам старцы,
Свивают в хлысты голоса,
Стращают всесветным пожаром,
Который сулят небеса.
— Едэйко-ослушник копает
На пастбищах ямы у рек!..
— Обманщик!
— Преступник опасный!
— Он племенем проклят навек!
— Суд племени! — старцы взывают…
— Суд племени! — никнет трава.
— Суд племени! — Лэнгга кивает.
Сплетается в сети молва:
— Едэйку раздеть на морозе!
— Стравить его тело волкам!
— От гари очистится воздух…
— И пламя вернется к богам…
Ямал — белоснежная птица,
Ямал — книга новых легенд.
И дни шелестят, как страницы
Великих земных перемен.
3
Легенда петляет тропинкой,
Сбегает в ущелье,
в овраг,
Трясется в попутной машине,
Лучом выезжает на тракт;
Вот газовой трассою вьется,
Ныряя под русло Оби,
С бригадой на стройке смеется,
Во льдах океана трубит,
С земли поднимаясь ракетой,
Она облетает планету…
Но помнят ли внуки о том,
Как жили их деды когда-то,
Кочуя со стадом рогатым —
Был род на земле пастухом.
Едэйко, геолог летучий,
То катится к волнам озер,
То вихрем взмывает за тучи,
С бригадой спустившись,
На круче
Без дров разжигает костер…
Но месть его ждет-поджидает,
Стрелу изготовил мороз,
А старцы на стойбище дальнем
Расправу готовят всерьез.
Дымится костер уговора:
Помчатся упряжки стрелков,
Изловят Едэйку, с позором
Доставят на суд стариков.
— Зачем выпускает погибель
Из черных подземных дверей?
— Уйдет белотелая рыба
И в тундре не станет зверей…
— Кому, непокорный, он служит?
— Род ненцев изжарит в огне…
— Пусть голый в сугробе, от стужи
Помолится стылой луне!
Крикливые старцы бессильны
Вернуть непослушного в чум.
Встречает о «взгляды косые
И полон встревоженных дум.
Печаль разглядел Подшибянов:
— Что думают ненцы долин?
Страшатся ревущих фонтанов?
Поведай им правду, как сын!
Все просто и ясно Ивану,
Он полон уверенных слов:
— Ямал, как корабль в океане,
По волнам кипящих буранов
Стремится к огням городов.
Ты выжал предельную скорость,
Полоска земли впереди…
Ты сбавь обороты моторов
И риф стороной обойди…
Едэйко захвачен беседой,
От слов загорается взгляд.
Он племени сын и наследник,
Сменивший старинный наряд.
Печалясь, отец озабочен,
Едэйку для рода спасти:
Мол, школьники-ненцы гурьбою
Бегут в города за тобою,
Кому же оленей пасти?..
И видится перед глазами
Отец — одряхлевший пастух,
И силы угасли с годами,
И ум стариковский потух.
А память рисует картины,
И детство, как кадры кино:
Полярная ночь над долиной,
В остуженном чуме темно.
Горбатый завьюженный берег.
Промерзшие,
Без топора,
Заснеженный дергали ерник
Да грели детей у костра.
Столетьями жены Ямала,
По пояс зарывшись в сугроб,
По веточке хворост ломали
Для дымных коротких костров.
Бураны рассерженно свищут.
Едэйко с Иваном в мехах
К охотникам входят в жилища,
Чтоб все объяснить пастухам.
До полночи вьются рассказы,
Лучится прозренье в умах.
— Да сколько ж подземного газа?
— И кем он припрятан впотьмах?
Восторг на пастушеских лицах.
Едэйко с гурьбой — за порог.
Упряжки, как птиц вереница,
В вагонный летят городок.
Там фыркает рыжее пламя,
Резвится на сопке крутой.
Ах, жаль: невозможно погладить
Лохматого зверя рукой.
Толпятся у зарева ненцы,
Обходят трубу не спеша,
Почудилось им на мгновенье —
В стихии резвится душа.
Стократ воспою буровую,
Что свет над равнинами льет.
Кромешную мглу вековую
Забудет мой добрый народ.
Кипенье ушанок и малиц.
Едэйко, без хитрых затей,
Целует, в толпе обнимает
Всех ненцев, как милых друзей;
Сородичам веское слово
Подносит, как чарку вина.
Продрогшая в тучах суровых,
Смутясь, прослезилась луна.
Нахмурясь, сидит Подшибянов,
Уперся глазами в костер…
Где Лэнгга?
Забытый, незваный,
Не гонит оленей во двор.
Один он тоскует у стада,
Свое беспокойство пасет
И только вздыхает устало,
Как будто он гору несет…
Народ у поселка толпится:
Запомнить бы все наизусть
И речью напиться досыта
Из звучных Ивановых уст.
О, слово событья пророчит,
Блестит путеводной звездой,
Раздумья брусочком заточит,
А душу окатит водой;
Мысль снежные горы растопит,
Стремлением очи зажжет,
На старой ненецкой дороге
Железных коней запряжет.
О, слово! Намек и волненье…
Орудье познанья глубин.
Но яблоки слов не заменят
Величия зримых картин.
Советское время крылато.
Над стройками гул голосов,
А тундра, как круг циферблата,
И вышки, как стрелки часов.
Где ж Лэнгга?
За сопкой усталый
Под звездами в нарте сидит,
Он сном, как цветным одеялом,
От мрачных раздумий укрыт.
Надолго ли…
Важенка носом
Толкает хозяина в бок…
Проснулся.
За темной полоской
Луны серебристый клубок.
Медведица мирно пасется,
К холму повернулась хвостом.
Вот скоро и зорька проснется,
Лисицу спугнет под кустом.
Старик снаряжает упряжку,
Куржак утирает с лица.
Отыщет Едэйку-упрямца…
Ох, сын! Уродился в отца…
4
Мчится Лэнгга,
Мчится Лэнгга,
Думы важные везет.
Гей, олени!..
Быстрой тенью
Догоняют горизонт.
Бронзой снег горит под нартой,
Луч блестит над головой.
Ветерок трусит по насту,
Гладкий путь блестит слюдой.
Растопил тумана кольца
Ослепительный огонь —
Шаром выкатилось солнце
Сопке в крепкую ладонь.
Мчится Лэнгга.
Воздух звонко
Рогом трогает олень.
Дует в солнышко поземка,
Раздувая светлый день.
Мчится Лэнгга в гости к сыну,
К мачте вышки буровой
По холмам — горбатым спинам,
По ложбине ездовой.
Нарты, легкие, как птицы.
Брызги снега — кружева».
А поземка-мастерица
Расшивает рукава.
Только тронешь нарты с места,
Тонкой ниткою пурги
Шьет орнаментом ненецким
Меховые сапоги.
Мчится Лэнгга, наблюдая,
Как ветвистые рога
Солнце в толстый бок бодают,
Сыплют искры на снега.
Залегли у моря бури.
Наст натянут впереди,
Под копытами, как бубен
Толстой кожею гудит.
Под пуховым одеялом
Спят травинки, смотрят сны.
Им копыта простучали
Колокольцами весны.
Лэнгга шест, подняв, настроил
На воздушную игру —
Загудел хорей струною
Над рогами на ветру.
В тонких звуках птичий танец.
На распахнутых лугах
Едет Лэнгга и читает
Жизнь зверей на берегах.
Старца крепкая фигура,
Нарт неистовый разгон.
Вскинув голову, прищуром
Встретил Лэнгга горизонт.
Газотрасса черной лентой.
Снег апрельский разрыхлен.
Обгоревший мох олений,
Незнакомый гул и звон.
Прет машин железных стая.
Гарью пахнет ветерок.
Скачет прочь, куда не зная,
Перепуганный зверек.
Хлопья белых куропаток
От поселка гонит страх, —
Расплываются, как пятна
В озаренных небесах.
Мчится Лэнгга —
Скрип постромок.
Далеко до буровой.
Купол гулкий и огромный
Над усталой головой.
Мачты, мачты в белом поле —
Сын дорогу застолбил.
Не забыл ли сын-геолог
На холме родных могил?..
Мчится Лэнгга, вспоминая —
Жизнь-дорога нелегка.
Он ретивых погоняет
Зычным криком пастуха.
В сердце гаснет день вчерашний
Сыновья-то как смелы!
На холме поет упряжка
Звонче дедовской стрелы.
Дух ненецкий в бурях ночи
Не согнулся, не ослеп.
Время по небу грохочет, —
Лэнгга (долго смотрит вслед.
Мчится Лэнгга,
Мчится Лэнгга,
Хвост мечты зажав в кулак…
Глядь: уж новая легенда
Выезжает на большак.