Константин Лагунов. Книга памяти
О. К. Лагунова
АЛЕКСАНДР ПЕТРУШИН. ДОЛГАЯ ДОРОГА К ПРАВДЕ
Громыхает гражданская война,
От темна до темна...
Много в поле тропинок,
Только правда одна.
Слова песни из кинофильма «Неуловимые мстители»
Нас познакомил 21-й год. Он сыграл особую роль в судьбе и творчестве Константина Яковлевича. И в моей жизни. Тот год в истории Сибири связывали с вооруженным антибольшевистским выступлением крестьян, охватившим огромную территорию: от степей Казахстана до побережья Карского моря.
Длительное время это историческое событие рассматривалось как белогвардейский кулацко-эсеровский мятеж. Первым, кто поставил под сомнение такую трактовку того времени, стал писатель Лагунов.
«В 1967 году, – вспоминал он, – я наткнулся в облпартархиве на папку документов Тюменского губкома партии и там прочел политотчет за 1921 год, где было написано, что в результате восстания деревни опустели, всех мужиков перебили. Раньше я что-то слышал об этом восстании. Говорили о нем как о мятеже... Я пытался найти документы. Все настоящие, деловые, серьезные оказались в КГБ. Обратился к начальнику тюменского управления госбезопасности Лобанову. К моему удивлению, он внимательно меня выслушал, вызвал заведующего архивом Копылова, выделили маленькую комнатку, где я работал с документами... Мне была предоставлена возможность, наверное, одному из первых посмотреть подлинные документы о «мятеже»...»
Не одному «из», а действительно первому. Вторым был я, но это случилось только в 1991 году, когда 7 февраля к 70-летию крестьянского восстания в газете «Труд» опубликовали мой исторический очерк «Неизвестная война». После этой публикации писатель позвонил мне, в ту пору подполковнику КГБ, и началось наше общение.
Я понимал удивление Константина Яковлевича по поводу его «свободного» доступа к секретным архивам КГБ. Он не идеализировал то ведомство: «относился к КГБ с опасливой почтительностью. Четкость, оперативность, гибкость и несокрушимость этих органов постиг в Литве. Помнил и черную «эмку» с полуторкой на хвосте, ползущие в 1937 году по мигом замерзшей деревне Малозеркальцево... и плачущие эшелоны, спешащие скинуть с родной земли тысячи невинных душ, и многое другое. Уважал чекистов за бдительность, неподкупность, всемогущество, но боялся их вседозволенности, бесконтрольности и жестокости».
Зная о ведомственной недоступности архивных документов ВЧК-КГБ, я тоже недоумевал о причинах беспрепятственного показа писателю следственных дел на некоторых участников восстания и других документальных материалов. Таких, как повстанческая газета «Голос народной армии», выходившая в захваченном мятежниками Тобольске с 25 февраля по 8 апреля, когда город отбили красные войска. Два полных комплекта этого уникального издания, которое едва не сожрали крысы в подвале старого здания У КГБ на улице Володарского, моими стараниями и при согласии бывшего начальника управления генерал – майора В.А. Ефремова были переданы в 1990 году на открытое государственное хранение.
Тогда же от ветеранов У КГБ я узнал, что Лобанов разрешил Лагунову доступ к чекистским документам 1921 года по просьбе первого секретаря Тюменского обкома КПСС Б.Е. Щербины, считавшего себя покровителем местных творческих «муз».
Сам Щербина безоглядно верил официальной идеологической оценке событий 1921 года как белогвардейского кулацко-эсеровского мятежа. И считал, что доказательства такой трактовки – в секретных архивах КГБ. Другой тональности чекистских документов он просто не допускал. Что касается начальника УКГБ Лобанова, то он из-за лености и некомпетентности (до партийно-чекистской карьеры был ветеринаром) вообще не заглядывал в «дела давно минувших дней». Отказать в просьбе партийного покровителя дать писателю почитать старые бумаги не мог: Щербина вывел Лобанова в депутаты Верховного Совета СССР и выхлопотал для него генеральскую должность (Лобанов не успел получить лампасы – «за моральную распущенность» его перевели из Тюмени в другое место службы).
Писателю повезло: Щербина и Лобанов не предполагали, что, «...получив доступ к архиву УКГБ, Лагунов вывернул этот пласт и был потрясен событиями полувековой давности и поспешил сделать их достоянием всех, интересующихся родной историей».
Мастер написал исторический очерк «Двадцать первый». Но понимал: «Сочинить, написать – это лишь малая часть дела, главное и самое сложное, самое трудное – напечатать. Предвидя непременную стычку с цензурой (очерк подводил читателя к точке зрения прямо противоположной официальной, партийной), сумел «втолкнуть» свое творение в издательский план отдела пропаганды и агитации обкома партии к ленинскому юбилею.
Щербина пожелал ознакомиться с рукописью. На пленуме обкома партии, где этот план утверждался, Борис Евдокимович предложил выхерить этот очерк...»
Константин Яковлевич спросил:
– Почему выкинули мой «Двадцать первый»?
– Потом объяснимся, – отмахнулся Щербина.
«Между нами, – продолжал свои воспоминания Лагунов, – лежала рукопись злополучного очерка – плод пятилетнего труда, долженствующего взломать лед молчания вокруг незабываемого рокового события, снять белое пятно с исторической карты Родины и Сибири. Накрыв округлой, пухлой ладонью мое творение, Щербина миролюбиво заговорил:
– Вы собрали богатый материал, полностью подтверждающий ваши выводы. Оспорить их не сможет никто. Факты, как известно, неоспоримы... Но зачем ворошить прошлое? К чему вносить путаницу в сознание рядового читателя? Во имя чего?
– Во имя правды. Правда нужна всем: рядовым и командирам.
– Не играйте этим словом, – сменил тон Щербина. – Единой правды нет. Есть правда белых, есть правда красных! Если правда работает против нас, это уже не правда. Нам нужна наша большевистская правда, работающая на Советскую власть. И понес...»
Преподав Лагунову урок классового подхода к историческому прошлому, главный партийный секретарь Тюменской области завершил его категоричным «Нет!»
После этого очерк «Двадцать первый», по словам писателя, «два десятилетия кочевал по издательствам, редакциям журналов, перелетая от секретаря к секретарю Союза писателей СССР, из отдела науки ЦК КПСС в Институт марксизма – ленинизма при ЦК. Только Твардовский отважился было опубликовать очерк в «Новом мире», но не успел. У него отняли журнал. И лишь через двадцать лет в 1989 году очерк появился в журнале «Урал».
Там же раньше был опубликован роман «Красные петухи», посвященный событиям 1921 года (позднее он издан отдельной книгой). Но сам Константин Яковлевич был недоволен этим романом – в нем подстрекателями мятежа показаны эсеры и белогвардейцы. А чем больше думал он о восстании, чем больше читал, тем больше убеждался, что нет пока ответа на главные вопросы: «Кто организатор этого мятежа на самом деле? Зачем надо было его поднимать? Почему была выбрана Сибирь? И так далее, и так далее...»
Кроме изучения архивных документов писатель успел встретиться с еще здравствовавшими тогда участниками подавления восстаним. Со Студитовым – Парфеновым, бывшим председателем Тюменского губчека. Он, свидетельствовали документы, предупреждал губком РКП(б) о возможности стихийного крестьянского бунта, протестовал против произвола и бесчинств, творимых в губернии заезжими продотрядами. И его самые худшие прогнозы подтвердились.
Но в разговоре с Лагуновым престарелый предгубчека наотрез отказался от своей прошлой позиции в отношении причин и характера восстания. Заявил:
– Я выполнял приказы и распоряжения партии большевиков.
Константин Яковлевич поражен: почему Студитов не подтвердил правду? Да потому, что после Тюмени, пережив ведомственный террор, когда вторая волна чекистов уничтожила первую, а третья – вторую, Студитов, чудом уцелев, навсегда сохранил страх перед системой подавления воли и правды.
Выдавливая по-чеховски из себя раба, Лагунов избавился от такого страха. Но остались сомнения. Эти сомнения стали основой нашей дружбы.
– Я буду счастлив, – говорил он мне, – если в результате наших споров я немного приближусь к решению проклятых вопросов: кто зачинал этот мятеж? кому было нужно подымать мужика и бросать на штыки солдат? какая цель?
Константин Яковлевич, как завкафедрой журналистики в университете, предложил мне ведение спецкурса «журналистское расследование». Который год с благословения мастера я пытаюсь донести до будущих журналистов основанную на ранее недоступных документах оценку послереволюционных событий в нашем крае.
Вместе с писателем разрабатывался сценарий документального фильма «Двадцать первый» (он демонстрировался на одном из фестивалей «Белые пятна истории Сибири»).
Ежегодно 29 октября, в день образования комсомола, публиковались в местных газетах изложения моих бесед с мастером о нашем прошлом, настоящем и будущем. Но оставались сомнения. При нем. И при мне. Константин Яковлевич считал: «Надо сомневаться». Может быть, без сомнений нет правды? Только дураки никогда и ни в чем не сомневаются.
КОНСТАНТИН ЛАГУНОВ: «ЗА РЮМКОЙ КОНЬЯКА ПАРТИЮ НЕ СОЗДАТЬ»
Ежегодно накануне Дня рождения комсомола я встречаюсь с тюменским писателем Константином Лагуновым. Как никто другой, он знает достоинства и недостатки Коммунистического союза молодежи – около двадцати лет работал в его структурных звеньях: от первички до республиканских организаций.
В этом году беседа о перспективах молодежного движения в России совпала с 70-летием Константина Яковлевича.
Так ли уж необходима современной молодежи политическая организация?
Если кто-то хочет что-то сделать или изменить в обществе, то да. Можно критиковать Ленина, но его лозунг «Дайте мне партию, и я переверну Россию» подтвердился. Как только он создал партию, так действительно – шестую часть земного шара перевернул. Почему? Потому что появились люди, объединенные одной идеей и готовые ради нее пожертвовать всем: чужими жизнями и своими. Вызывают такого человека: «Надо ехать туда...», «Есть туда!», «Раскулачить!», «Есть раскулачить!»...
– Расстрелять?!
– Есть расстрелять! Сейчас мы эти явления осуждаем. Но вспомним историю человечества: все переломные события несли в себе мощный заряд фанатизма. Христианство, восстания рабов, крестовые походы... Все, что перевертывало мир, держалось на фанатизме.
Прежний комсомол был слепком с большевистской партии. Тот же корчагинский блеск: «сабельный поход и кронштадтский лед». Это 20–50-е годы и чуть позже. А потом... Комсомол первым из политических структур заразился духом коммерции. Дискотеки, строительство, туризм... ВЛКСМ постепенно превратился в «Гермес». А это значит, что нужны новые молодежные организации.
– Какие?
– Возврат к старому комсомолу, конечно, невозможен. Не надо его реанимировать. Как и прежнюю партию. Умер, так умер. Сегодня призывы к социализму и коммунизму не привлекут молодых. Может быть, через много лет эти идеи вновь станут для других привлекательны. Может быть. А пока я создавал бы молодежные организации по цехам. Союз студенческой молодежи. Рабочей. Крестьянской. Союз молодой интеллигенции – актеры, писатели, музыканты, художники... Когда комсомол и партия отошли от цеховых интересов, они растворились организационно. Представьте рядом токаря и композитора. Что между ними общего? Только какие-нибудь идеи, чаще всего надуманные. Но вот союз творческой молодежи от 18 до 25 лет. У них общее: свобода выражения своих талантов, заботы о том, куда деть созданные ими произведения искусства и культуры, на что жить, как преодолеть сопротивление всевозможных бюрократов.
– Но для этого есть профсоюзы.
– Какие профсоюзы? Те, что тащили линию партии? « Школа коммунизма»? Такие профсоюзы уже никому не нужны. Да и для чего они, все эти обкомы, райкомы, теркомы?.. Путевки выделять? Для этого существуют туристические фирмы. Продукты делить? Квартиры? Иди и купи, если деньги есть. А нет – заработай. В общем, старый профсоюз тоже умер.
– А какие цели поставить перед будущими цеховыми молодежными организациями? Узковедомственные? Политические?
– Главная цель – нравственное совершенствование. Не буду объяснять, насколько это важно в обстановке всеобщей, возведенной иногда в ранг государственной политики аморальщины. К нравственной сфере я бы отнес культуру, духовность, образование, спорт... А на втором месте – профессиональные интересы. Для студентов это: стипендия, общежитие, библиотека, дешевая столовая... Что в Москве, то и в Тюмени – общие интересы.
– А религия? Где ее место?
– В отношении религии я очень осторожен. Не надо никого тянуть в веру. Пришел ты к Богу, веруешь ли в него – это твой сугубо личный внутренний мир. Поэтому меня иногда поражает то, что сейчас делают с религией. Россия, действительно, как маятник-то в одну сторону, то в другую. Сначала храмы разрушали с дьявольской яростью, потом так же лихорадочно строят новые. А надо ли так спешить? Стоят в Тюмени несколько церквей и молельных домов, и хватит для истинно верующих.
– Как вы относитесь к молодежной прессе? Какова ее роль в создании новых молодежных организаций?
– Плохо отношусь. Я всю жизнь выписывал «Комсомолку» и считал ее лучшей газетой. До последнего времени. Она, к сожалению, деградирует, дрейфует в сторону других пошлых изданий. Скабрезные материалы: бандиты, мошенники, наркоманы, проститутки...
– Новые герои?
– Можно и так понять. Потому что ни слова о людях, которые живут своим трудом. У меня студент не мог диплом защитить на тему «Человек труда в прессе». Потому, что нет таких материалов. Ни в «Комсомолке», ни в «Правде». Одна «поет и пляшет, как к большой беде», другая ностальгически завывает и проклинает. Ладно, раньше газеты прямолинейно показывали труд. Но ведь страну кормят труженики. Не преступники, не гомосексуалисты, не шушера всякая, о которой взахлеб рассказывают наши печать, радио, телевидение. В таком информационном беспределе каждому молодежному союзу нужна своя газета.
– Как «коллективный пропагандист, агитатор и организатор»?
– Тут Ленину снова надо отдать должное. Печать и другие средства массовой информации во все времена будут стержнем любой политической силы. К чему лукавить?
– С 1989 года, когда комсомол фактически прекратил свое существование, прошло пять лет. Почему за такой срок в России не появилось реально ни одной заметной или массовой молодежной организации?
– Потому же, почему не возникло ни одной серьезной политической партии.
– Позвольте, но только зарегистрированных партий и движений в стране около трехсот...
– Да что это за партии! Кто их знает? Для того, чтобы создать партию как крепкую, дисциплинированную, авторитетную политическую силу, ее лидерам нужно посвятить всю жизнь: рисковать, страдать, терпеть лишения, недоедать, недосыпать, много бегать... Словом, стать своеобразной закваской, которая поднимет политическое тесто. Пока же все хотят так: иметь дом, дачу, машину, здоровье, деньги и в то же время что-то духовно вершить. За рюмкой коньяка или на очередной презентации какого-либо АО партию не создать.
– Вам не кажется, что при таких критериях организационной политической деятельности мы получим фашистскую или ультрареволюционную экстремистскую организацию?
– То есть?
– Такие политики будут рисковать, пойдут на любые жертвы. Их начнут преследовать, держать в тюрьмах. Не надо объяснять, к чему мы придем.
– Я считаю, что в России фашизм невозможен. Против кого он выступит?
– Да против кого угодно. Фашизм сегодня – в любой яркой упаковке: в национальной, в социальной, в милитаристской, в религиозной...
– Все-таки фашизм больше характерен для Германии. Как коммунизм для России.
– А как же российская фашистская партия, созданная в 30-х годах в зарубежной эмиграции. Более полумиллиона человек, военизированные отряды, печатные издания, вожди, идеология...
– Против кого они боролись? За что?
– Против большевизма. За единую и неделимую Россию. Но без монарха... Если мало истории, можно назвать примеры посвежее: Москва, баркашовцы. На рукавах их униформы стилизованная «а ля рюс» свастика...
– Но я все равно надеюсь, что в такой многонациональной стране, как Россия, фашизм с его идеей сверхчеловека, скажем так, бесперспективен.
– Могу в таком случае угадать ваше отношение к молодежным организациям по национальному признаку.
– Совершенно верно – отрицательное. Создание национальных политических партий и движений – вот это прямой путь к фашизму.
– И наконец, конкретный прогноз. Появятся ли в ближайшее время в России молодежные организации?
– Трудно сказать. Молодежь сегодня такая: не рисковать, не жертвовать ничем ради других. Я не призываю бегать с саблей и кричать «даешь!». Но нет притягательных программ. Нет лидеров. Таких, чтобы, как говорится, «ох!». Не юноша, но и не старец. Сорокалетнего, мудрого, терпеливого и прозорливого человека. Таких пока не видно. Думаю, их еще нет. Или они в младенческом возрасте. Или не родились.
«Тюменский курьер», 29 октября 1994 г.
О. К. Лагунова
АЛЕКСАНДР ПЕТРУШИН. ДОЛГАЯ ДОРОГА К ПРАВДЕ
Громыхает гражданская война,
От темна до темна...
Много в поле тропинок,
Только правда одна.
Слова песни из кинофильма «Неуловимые мстители»
Нас познакомил 21-й год. Он сыграл особую роль в судьбе и творчестве Константина Яковлевича. И в моей жизни. Тот год в истории Сибири связывали с вооруженным антибольшевистским выступлением крестьян, охватившим огромную территорию: от степей Казахстана до побережья Карского моря.
Длительное время это историческое событие рассматривалось как белогвардейский кулацко-эсеровский мятеж. Первым, кто поставил под сомнение такую трактовку того времени, стал писатель Лагунов.
«В 1967 году, – вспоминал он, – я наткнулся в облпартархиве на папку документов Тюменского губкома партии и там прочел политотчет за 1921 год, где было написано, что в результате восстания деревни опустели, всех мужиков перебили. Раньше я что-то слышал об этом восстании. Говорили о нем как о мятеже... Я пытался найти документы. Все настоящие, деловые, серьезные оказались в КГБ. Обратился к начальнику тюменского управления госбезопасности Лобанову. К моему удивлению, он внимательно меня выслушал, вызвал заведующего архивом Копылова, выделили маленькую комнатку, где я работал с документами... Мне была предоставлена возможность, наверное, одному из первых посмотреть подлинные документы о «мятеже»...»
Не одному «из», а действительно первому. Вторым был я, но это случилось только в 1991 году, когда 7 февраля к 70-летию крестьянского восстания в газете «Труд» опубликовали мой исторический очерк «Неизвестная война». После этой публикации писатель позвонил мне, в ту пору подполковнику КГБ, и началось наше общение.
Я понимал удивление Константина Яковлевича по поводу его «свободного» доступа к секретным архивам КГБ. Он не идеализировал то ведомство: «относился к КГБ с опасливой почтительностью. Четкость, оперативность, гибкость и несокрушимость этих органов постиг в Литве. Помнил и черную «эмку» с полуторкой на хвосте, ползущие в 1937 году по мигом замерзшей деревне Малозеркальцево... и плачущие эшелоны, спешащие скинуть с родной земли тысячи невинных душ, и многое другое. Уважал чекистов за бдительность, неподкупность, всемогущество, но боялся их вседозволенности, бесконтрольности и жестокости».
Зная о ведомственной недоступности архивных документов ВЧК-КГБ, я тоже недоумевал о причинах беспрепятственного показа писателю следственных дел на некоторых участников восстания и других документальных материалов. Таких, как повстанческая газета «Голос народной армии», выходившая в захваченном мятежниками Тобольске с 25 февраля по 8 апреля, когда город отбили красные войска. Два полных комплекта этого уникального издания, которое едва не сожрали крысы в подвале старого здания У КГБ на улице Володарского, моими стараниями и при согласии бывшего начальника управления генерал – майора В.А. Ефремова были переданы в 1990 году на открытое государственное хранение.
Тогда же от ветеранов У КГБ я узнал, что Лобанов разрешил Лагунову доступ к чекистским документам 1921 года по просьбе первого секретаря Тюменского обкома КПСС Б.Е. Щербины, считавшего себя покровителем местных творческих «муз».
Сам Щербина безоглядно верил официальной идеологической оценке событий 1921 года как белогвардейского кулацко-эсеровского мятежа. И считал, что доказательства такой трактовки – в секретных архивах КГБ. Другой тональности чекистских документов он просто не допускал. Что касается начальника УКГБ Лобанова, то он из-за лености и некомпетентности (до партийно-чекистской карьеры был ветеринаром) вообще не заглядывал в «дела давно минувших дней». Отказать в просьбе партийного покровителя дать писателю почитать старые бумаги не мог: Щербина вывел Лобанова в депутаты Верховного Совета СССР и выхлопотал для него генеральскую должность (Лобанов не успел получить лампасы – «за моральную распущенность» его перевели из Тюмени в другое место службы).
Писателю повезло: Щербина и Лобанов не предполагали, что, «...получив доступ к архиву УКГБ, Лагунов вывернул этот пласт и был потрясен событиями полувековой давности и поспешил сделать их достоянием всех, интересующихся родной историей».
Мастер написал исторический очерк «Двадцать первый». Но понимал: «Сочинить, написать – это лишь малая часть дела, главное и самое сложное, самое трудное – напечатать. Предвидя непременную стычку с цензурой (очерк подводил читателя к точке зрения прямо противоположной официальной, партийной), сумел «втолкнуть» свое творение в издательский план отдела пропаганды и агитации обкома партии к ленинскому юбилею.
Щербина пожелал ознакомиться с рукописью. На пленуме обкома партии, где этот план утверждался, Борис Евдокимович предложил выхерить этот очерк...»
Константин Яковлевич спросил:
– Почему выкинули мой «Двадцать первый»?
– Потом объяснимся, – отмахнулся Щербина.
«Между нами, – продолжал свои воспоминания Лагунов, – лежала рукопись злополучного очерка – плод пятилетнего труда, долженствующего взломать лед молчания вокруг незабываемого рокового события, снять белое пятно с исторической карты Родины и Сибири. Накрыв округлой, пухлой ладонью мое творение, Щербина миролюбиво заговорил:
– Вы собрали богатый материал, полностью подтверждающий ваши выводы. Оспорить их не сможет никто. Факты, как известно, неоспоримы... Но зачем ворошить прошлое? К чему вносить путаницу в сознание рядового читателя? Во имя чего?
– Во имя правды. Правда нужна всем: рядовым и командирам.
– Не играйте этим словом, – сменил тон Щербина. – Единой правды нет. Есть правда белых, есть правда красных! Если правда работает против нас, это уже не правда. Нам нужна наша большевистская правда, работающая на Советскую власть. И понес...»
Преподав Лагунову урок классового подхода к историческому прошлому, главный партийный секретарь Тюменской области завершил его категоричным «Нет!»
После этого очерк «Двадцать первый», по словам писателя, «два десятилетия кочевал по издательствам, редакциям журналов, перелетая от секретаря к секретарю Союза писателей СССР, из отдела науки ЦК КПСС в Институт марксизма – ленинизма при ЦК. Только Твардовский отважился было опубликовать очерк в «Новом мире», но не успел. У него отняли журнал. И лишь через двадцать лет в 1989 году очерк появился в журнале «Урал».
Там же раньше был опубликован роман «Красные петухи», посвященный событиям 1921 года (позднее он издан отдельной книгой). Но сам Константин Яковлевич был недоволен этим романом – в нем подстрекателями мятежа показаны эсеры и белогвардейцы. А чем больше думал он о восстании, чем больше читал, тем больше убеждался, что нет пока ответа на главные вопросы: «Кто организатор этого мятежа на самом деле? Зачем надо было его поднимать? Почему была выбрана Сибирь? И так далее, и так далее...»
Кроме изучения архивных документов писатель успел встретиться с еще здравствовавшими тогда участниками подавления восстаним. Со Студитовым – Парфеновым, бывшим председателем Тюменского губчека. Он, свидетельствовали документы, предупреждал губком РКП(б) о возможности стихийного крестьянского бунта, протестовал против произвола и бесчинств, творимых в губернии заезжими продотрядами. И его самые худшие прогнозы подтвердились.
Но в разговоре с Лагуновым престарелый предгубчека наотрез отказался от своей прошлой позиции в отношении причин и характера восстания. Заявил:
– Я выполнял приказы и распоряжения партии большевиков.
Константин Яковлевич поражен: почему Студитов не подтвердил правду? Да потому, что после Тюмени, пережив ведомственный террор, когда вторая волна чекистов уничтожила первую, а третья – вторую, Студитов, чудом уцелев, навсегда сохранил страх перед системой подавления воли и правды.
Выдавливая по-чеховски из себя раба, Лагунов избавился от такого страха. Но остались сомнения. Эти сомнения стали основой нашей дружбы.
– Я буду счастлив, – говорил он мне, – если в результате наших споров я немного приближусь к решению проклятых вопросов: кто зачинал этот мятеж? кому было нужно подымать мужика и бросать на штыки солдат? какая цель?
Константин Яковлевич, как завкафедрой журналистики в университете, предложил мне ведение спецкурса «журналистское расследование». Который год с благословения мастера я пытаюсь донести до будущих журналистов основанную на ранее недоступных документах оценку послереволюционных событий в нашем крае.
Вместе с писателем разрабатывался сценарий документального фильма «Двадцать первый» (он демонстрировался на одном из фестивалей «Белые пятна истории Сибири»).
Ежегодно 29 октября, в день образования комсомола, публиковались в местных газетах изложения моих бесед с мастером о нашем прошлом, настоящем и будущем. Но оставались сомнения. При нем. И при мне. Константин Яковлевич считал: «Надо сомневаться». Может быть, без сомнений нет правды? Только дураки никогда и ни в чем не сомневаются.
КОНСТАНТИН ЛАГУНОВ: «ЗА РЮМКОЙ КОНЬЯКА ПАРТИЮ НЕ СОЗДАТЬ»
Ежегодно накануне Дня рождения комсомола я встречаюсь с тюменским писателем Константином Лагуновым. Как никто другой, он знает достоинства и недостатки Коммунистического союза молодежи – около двадцати лет работал в его структурных звеньях: от первички до республиканских организаций.
В этом году беседа о перспективах молодежного движения в России совпала с 70-летием Константина Яковлевича.
Так ли уж необходима современной молодежи политическая организация?
Если кто-то хочет что-то сделать или изменить в обществе, то да. Можно критиковать Ленина, но его лозунг «Дайте мне партию, и я переверну Россию» подтвердился. Как только он создал партию, так действительно – шестую часть земного шара перевернул. Почему? Потому что появились люди, объединенные одной идеей и готовые ради нее пожертвовать всем: чужими жизнями и своими. Вызывают такого человека: «Надо ехать туда...», «Есть туда!», «Раскулачить!», «Есть раскулачить!»...
– Расстрелять?!
– Есть расстрелять! Сейчас мы эти явления осуждаем. Но вспомним историю человечества: все переломные события несли в себе мощный заряд фанатизма. Христианство, восстания рабов, крестовые походы... Все, что перевертывало мир, держалось на фанатизме.
Прежний комсомол был слепком с большевистской партии. Тот же корчагинский блеск: «сабельный поход и кронштадтский лед». Это 20–50-е годы и чуть позже. А потом... Комсомол первым из политических структур заразился духом коммерции. Дискотеки, строительство, туризм... ВЛКСМ постепенно превратился в «Гермес». А это значит, что нужны новые молодежные организации.
– Какие?
– Возврат к старому комсомолу, конечно, невозможен. Не надо его реанимировать. Как и прежнюю партию. Умер, так умер. Сегодня призывы к социализму и коммунизму не привлекут молодых. Может быть, через много лет эти идеи вновь станут для других привлекательны. Может быть. А пока я создавал бы молодежные организации по цехам. Союз студенческой молодежи. Рабочей. Крестьянской. Союз молодой интеллигенции – актеры, писатели, музыканты, художники... Когда комсомол и партия отошли от цеховых интересов, они растворились организационно. Представьте рядом токаря и композитора. Что между ними общего? Только какие-нибудь идеи, чаще всего надуманные. Но вот союз творческой молодежи от 18 до 25 лет. У них общее: свобода выражения своих талантов, заботы о том, куда деть созданные ими произведения искусства и культуры, на что жить, как преодолеть сопротивление всевозможных бюрократов.
– Но для этого есть профсоюзы.
– Какие профсоюзы? Те, что тащили линию партии? « Школа коммунизма»? Такие профсоюзы уже никому не нужны. Да и для чего они, все эти обкомы, райкомы, теркомы?.. Путевки выделять? Для этого существуют туристические фирмы. Продукты делить? Квартиры? Иди и купи, если деньги есть. А нет – заработай. В общем, старый профсоюз тоже умер.
– А какие цели поставить перед будущими цеховыми молодежными организациями? Узковедомственные? Политические?
– Главная цель – нравственное совершенствование. Не буду объяснять, насколько это важно в обстановке всеобщей, возведенной иногда в ранг государственной политики аморальщины. К нравственной сфере я бы отнес культуру, духовность, образование, спорт... А на втором месте – профессиональные интересы. Для студентов это: стипендия, общежитие, библиотека, дешевая столовая... Что в Москве, то и в Тюмени – общие интересы.
– А религия? Где ее место?
– В отношении религии я очень осторожен. Не надо никого тянуть в веру. Пришел ты к Богу, веруешь ли в него – это твой сугубо личный внутренний мир. Поэтому меня иногда поражает то, что сейчас делают с религией. Россия, действительно, как маятник-то в одну сторону, то в другую. Сначала храмы разрушали с дьявольской яростью, потом так же лихорадочно строят новые. А надо ли так спешить? Стоят в Тюмени несколько церквей и молельных домов, и хватит для истинно верующих.
– Как вы относитесь к молодежной прессе? Какова ее роль в создании новых молодежных организаций?
– Плохо отношусь. Я всю жизнь выписывал «Комсомолку» и считал ее лучшей газетой. До последнего времени. Она, к сожалению, деградирует, дрейфует в сторону других пошлых изданий. Скабрезные материалы: бандиты, мошенники, наркоманы, проститутки...
– Новые герои?
– Можно и так понять. Потому что ни слова о людях, которые живут своим трудом. У меня студент не мог диплом защитить на тему «Человек труда в прессе». Потому, что нет таких материалов. Ни в «Комсомолке», ни в «Правде». Одна «поет и пляшет, как к большой беде», другая ностальгически завывает и проклинает. Ладно, раньше газеты прямолинейно показывали труд. Но ведь страну кормят труженики. Не преступники, не гомосексуалисты, не шушера всякая, о которой взахлеб рассказывают наши печать, радио, телевидение. В таком информационном беспределе каждому молодежному союзу нужна своя газета.
– Как «коллективный пропагандист, агитатор и организатор»?
– Тут Ленину снова надо отдать должное. Печать и другие средства массовой информации во все времена будут стержнем любой политической силы. К чему лукавить?
– С 1989 года, когда комсомол фактически прекратил свое существование, прошло пять лет. Почему за такой срок в России не появилось реально ни одной заметной или массовой молодежной организации?
– Потому же, почему не возникло ни одной серьезной политической партии.
– Позвольте, но только зарегистрированных партий и движений в стране около трехсот...
– Да что это за партии! Кто их знает? Для того, чтобы создать партию как крепкую, дисциплинированную, авторитетную политическую силу, ее лидерам нужно посвятить всю жизнь: рисковать, страдать, терпеть лишения, недоедать, недосыпать, много бегать... Словом, стать своеобразной закваской, которая поднимет политическое тесто. Пока же все хотят так: иметь дом, дачу, машину, здоровье, деньги и в то же время что-то духовно вершить. За рюмкой коньяка или на очередной презентации какого-либо АО партию не создать.
– Вам не кажется, что при таких критериях организационной политической деятельности мы получим фашистскую или ультрареволюционную экстремистскую организацию?
– То есть?
– Такие политики будут рисковать, пойдут на любые жертвы. Их начнут преследовать, держать в тюрьмах. Не надо объяснять, к чему мы придем.
– Я считаю, что в России фашизм невозможен. Против кого он выступит?
– Да против кого угодно. Фашизм сегодня – в любой яркой упаковке: в национальной, в социальной, в милитаристской, в религиозной...
– Все-таки фашизм больше характерен для Германии. Как коммунизм для России.
– А как же российская фашистская партия, созданная в 30-х годах в зарубежной эмиграции. Более полумиллиона человек, военизированные отряды, печатные издания, вожди, идеология...
– Против кого они боролись? За что?
– Против большевизма. За единую и неделимую Россию. Но без монарха... Если мало истории, можно назвать примеры посвежее: Москва, баркашовцы. На рукавах их униформы стилизованная «а ля рюс» свастика...
– Но я все равно надеюсь, что в такой многонациональной стране, как Россия, фашизм с его идеей сверхчеловека, скажем так, бесперспективен.
– Могу в таком случае угадать ваше отношение к молодежным организациям по национальному признаку.
– Совершенно верно – отрицательное. Создание национальных политических партий и движений – вот это прямой путь к фашизму.
– И наконец, конкретный прогноз. Появятся ли в ближайшее время в России молодежные организации?
– Трудно сказать. Молодежь сегодня такая: не рисковать, не жертвовать ничем ради других. Я не призываю бегать с саблей и кричать «даешь!». Но нет притягательных программ. Нет лидеров. Таких, чтобы, как говорится, «ох!». Не юноша, но и не старец. Сорокалетнего, мудрого, терпеливого и прозорливого человека. Таких пока не видно. Думаю, их еще нет. Или они в младенческом возрасте. Или не родились.
«Тюменский курьер», 29 октября 1994 г.