Сибирский летописец
Е. В. Кузнецов
НАПАДЕНИЕ НА ПОЛИЦМЕЙСТЕРА БАБАНОВСКОГО. ИЗ ТОБОЛЬСКОЙ СТАРИНЫ
Кроме тех бед, какие волею судеб суждено было выносить Тобольску в прошлом своем от частых пожаров и наводнений, старина этого города, особенно время прошедшего столетия омрачалось иногда другими, не стихийными невзгодами. Таким временем можно назвать сороковые и частью пятидесятые годы того столетия, или губернаторство генерал-майора Сухарева – те именно годы, в которые Тобольск был местом стоянки Ширванского полка.
Пребывание этого полка в Тобольске вызвано было распространившимися слухами о намерении джунгарского владетеля Гайдан-Царена открыть против Сибири военные действия. По донесению об этом сенату Сибирской губернской канцелярии 17 сентября 1744 г. было постановлено немедленно перевести в Сибирь в дополнение к местным войскам три драгунских полка и 1000 яицких казаков и занять ими форпосты по рекам Тоболу и Ишиму. В мае 1745 г. под начальством генерал-майора Киндермана двинуты были в Сибирь из крепости св. Анны пехотные полки Нотебургский и Ширванский, из Казанской губернии драгунские полки Вологоцкий и Луцкий и из Нижегородской губернии драгунский же полк Олонецкий. Между тем в начале следующего года до Тобольска дошло известие о смерти Галдан-Церена, и натянутые отношения к Джунгарии изменились. Однако ж командированные полки продолжали оставаться в Сибири по разным местам, из числа которых на долю Тобольска и выпало быть, как сказано, местом стоянки полка Ширванского.
Еще П.А. Словцов в своем «Историческом обозрении Сибири» оставил замечание, что «в губернаторство Сухарева тобольские жители оставались без всякой защиты от ежедневных бесчинств и нагл остей, деланных нижними чинами Ширванского полка» и что «даже от тобольского полицмейстера Бабановского дважды приносилась жалоба сенату на губернатора Сухарева, которому и высылались из сената выговоры», но это замечание историка оставалось доселе полузабытым.
Изучая старину Тобольска по уцелевшим от пожаров остаткам архивных дел, мы нашли немало бумаг бывшей Тобольской полицмейстерской конторы, представляющих яркую иллюстрацию и тобольских порядков сухаревского времени и тех невзгод, какие выносили от ширванцев не только бедные тоболяки, обязанные содержать для этих постояльцев в постоянной исправности 711 комнат, или 633 квартиры, но и сама полиция, во главе которой в то время стоял упомянутый Словцовым капитан новопехотного баталиона Марк Васильев Бабановский.
Для общей характеристики сказанного помещается ниже несколько сохранившихся бумаг полицмейстерской конторы, передающих эпизод открытого нападения тех ширванцев на полицмейстера Бабановского и некоторые подробности производившегося о том нападении следствия.
Вот эти интересные документы:
I. 1750 году, апреля 24 дня. В Тобольской полицмейстерской конторе стоящие в Тобольску на нижнем посаде, в рождественском приходе, близ званием Притышного мосту, у рогатки, тобольские обыватели ямщики Иван Иванов, сын Старостин, Максим Кирилов, сын Быков, Павел Софонов, Михайла Борисов, сын Кузнецов, сказали: сего-де апреля 23 числа стояли они все четыре человека по наряду определенных при оной полицы десятников к показанной рогатке для караулу и всякого смотрения, и того 23 числа пополудни, в шестом часу, ехал мимо той рогатки для разъезду и всякого смотрения и над ними, рогаточными караульщиками, тобольской полицы капитан и полицмейстер Марко Бабановский со определенными при оной полицы казацких полков казаками, с тремя человеками. И при той же рогатке поставлен был пикет в небытность господина генерал-майора и кавалера Киндермана – Ширванского пехотного полку солдаты, которые имелись команды капитанов Семена Колобового и Никиты Костяевского с офицерами. И в то ж время было у того пекета и у караула того Ширванского пехотного полку солдат знатно подозрительно сборище – человек до пятидесяти и больше, из которых солдат многие были мертво пьяные. И оные солдаты напали на капитана и полицмейстера Марка Бабановского нагло, яко разбойники, и били смертельно. И видя они, Старостин с товарищи, что оного капитана и полицемейстера бьют насмерть, стали бить в трещотку и их караульных от той рогатки разгоняли и бросили в воду в речку Притыку[478 - Вероятно, следует читать «протоку». – _Прим._Издателя_] и одного из них рогаточного караульщика Кузнецова, схватя, бросили о землю и едва стал жив и помощи никакой учинить им тому полицмейстеру Бабановскому было невозможно. И в сей сказке сказали всю сущую правду и ничего не утаили. _К_сей_сказке_вместо_тобольских_емщиков_Ивана_Старостина,_Максима_Быкова_их_прошением_тобольский_разночинец_Яков_Иванов,_сын_Улыбин,_руку_приложил._К_сей_сказке_вместо_ямщиков_Павла_Софонова,_Михала_Кузнецова_их_прошением_тобольский_посадский_Василей_Толстихин_подписался._
II. Ко учрежденному следствию. Тобольской полицмейстерской конторы от полицмейстера капитана Марка Бабановского известие. Понеже в поданном в Сибирскую губернскую канцелярию сего апреля 24 числа прошении, жена моя Ирина, Иванова дочь, в наглом на меня нападении Ширванского пехотного полка солдат и в бое меня насмерть написала кратко, ибо я в то время от сильного смертельного бою был в беспамятстве, а ныне, чрез четыре дни после тех побой, пришел я в память и об оном наглом злодейском на меня нападении объявляю следующее. Как сего апреля 23 числа ездил я в городе Тобольску по улицам по должности моей в силу Ее Императорского Величества указов для разъезда и всякого смотрения, и во исходе шестого часа пополудни, будучи на нижнем посаде, в Христорождественском приходе, у Притышного мосту, где имеется рогатка и определенный при ней обывательский караул – четыре человека, притом же имелся в близости от команды Ширванского пехотного полка пикет, и, не доезжая вышепоказанного пикета и рогатки, впример, расстоянием саженях двух, повстречався со мной означенного Ширванского полку солдат, а как его зовут и по прозванию, не знаю, токмо в лицо признать могу, и подошед к моей коляске, остановя, назвал меня именем и по отчеству и притом говорил: «Христос воскресе», против чего и я ему ответствовал, что «воистину воскресе», и по обычаю христианскому с ним поцеловался, а потом оной солдат пошел за коляскою моею. И минуя мало с того места, повстречался мне того ж полку еще солдат пьяный, а как его зовут и прозванием, тако жив лицо – знать уже не могу, и, незнаемо за что, стал меня бранить матерно и ругал всячески неподобными словами. И для того я бывшему на пикете часовому солдату стал говорить, за что меня такой солдат бранит безвинно и, напротив того, и означенный часовой неведомо за что, избранил меня матерно ж, и говорил: «У меня-де пикетных солдат никого нет». Притом же случилось быть реченного Ширванского полку солдат еще человек до пятидесят и более, в коем их собрании несколько тех солдат было пьяных и многие из них бранили меня всякими ж непотребными словами и, остановя коляску мою, не пропускали. И видя я их умышленное на меня злодейское нападение, выступя из коляски своей, усмотрел, что идет мне встречу того ж полку унтер-офицер без шпаги, который мне весьма знаем, точию об имени его и о прозвании сказать не могу, которому я стал говорить, что за что из предписанных солдат часовой и протчие напрасно бранят меня и поносят честь офицерскую неподобными словами, ибо таковых ругательных слов гнусно не токмо офицеру, но и рядовому солдату нестерпимо слышать, а я им никакого озлобления и обид не показал. И говорил я тому уряднику, чтобы он от злого намерения как возможно унял, на что оный ундер-офицер мне объявил: «Я-де нахожусь за болезнью в госшпитале», однако ж предписанным солдатам он воспрещал, говоря им, что-де «вы делаете нехорошо», токмо они от запальчивости сердца своего в немалом азарте (а за что – не знаю) наивяще меня бранили и порицали «вором». А я со вступления в службу Ее Императорского Величества от солдатства даже до обер-офицерства и нынешнего времени ни в каких штрафах и подозрениях не бывал и в роте ни по чему приличен не был же и продолжаю службу Ее Императорского Величества по присяжной моей должности, как честному и верному офицеру подлежит. И в нашем, со упоминаемым ундер-офицером разговоре незапно вдруг наглым и разбойническим образом предписанные солдаты и напали на меня, и я было кинулся от них в коляску свою, хотя ускакать точию они, не допустя меня сесть, ниже лошадям моим итьтить вперед, вытаща меня из коляски злодейски и брося об землю, били смертельным боем, без всякия милости, яко тирански, поленьем и шпажными ефесами, в котором бою имеющей на мне кафтан зеленого сукна вдоль по спине разодрали и фалду прочь оторвали и изодрали ж, и в грязи вымарали во многих местах. А бывшие при мне разъездные казаки, три человека, и собственный мой человек, который имелся в коляске на козлах, от их многолюдного самого сильного нападения, не токмо ко удержанью подать помочи, но сами тако ж жестоким боем уязвлены. А имевшие при рогатке караульные обыватели начинали в таком случае бить в трещотки тревогу, токмо от их усилия не допущены. И хотя я в то время несколько раз, по крайней моей возможности и избегая себе от них еще нападения, и вставал на ноги вторично, и бросался в коляску свою, точию они, не удовольствуя свое злое умышление, паки сбивали меня с ног неоднократно и из коляски вытаскивали, и били ж смертно, и притом у меня голову просекли шпагою, в другом месте проломили ефесом, да пересекли шпагою ж левую руку взавити, и в левом боку переломили два ребра, и протчие тяжкие мне раны даны, в чем свидетельствуюсь на лекарское свидетельство. И оное их наглое и тиранское нападение находящийся здесь в Тобольске у ружейного дела цехвастер Прокопей Мячков, бывший из квартиры своей на улице, коя имеется во близости того мосту, стал от того боя унимать и всячески отвращать, то предреченные солдаты меня отпустили прочь и бить перестали. И оной Мячков взял меня в свой двор замертва, едва жива, без всякого чувствия, в чем реченным цехвастером Мячковым и свидетельствуюсь, тако ж и случившимися при мне тремя человеки казаками, а именно: Степаном Ярковым, Степаном Ушаровым, Афанасием Смоляниновым и рогаточным караулом; в коем их напрасном на меня наглом нападении и злодейском бою, чем я уязвлен, действительно явствует в помянутом лекарском свидетельстве. И по взятии меня ко упоминаемому цехвастеру Мячкову в квартиру я положен был среди двора и исповедован церкви Рождества Христова священником Симеоном Афанасьевым, где принужден был и ночевать, а потом привезен в дом мой. А тех солдат, кои в том нападении и бою были, признать не могу и более ундер-офицеров и капралов не видал. К тому ж от такого их нападения пришел я тогда в немалую робость; точно предреченного солдата, который со мной христосовался, усмотрел в бою, что имелось у него в руках круглое березовое полено, а вышеупоминаемого ундер-офицера, как то нападенье на меня от тех солдат началось, более уже не видал и, куда он удалился, не знаю. И от такого их вышеписанного умышленно смертного бою и разбойнического нападения нахожусь ныне весьма в тяжкой болезни, почти при смерти и на полученье впредь своего здоровья безнадежен. Апреля 27 дня, 1750 году. _Капитан_Марко_Бабановский._
III. Тобольской полицеместерской конторы от капитана и полицмейстера Марка Бабановского ко учрежденному военному следствию известие. Понеже от того следствия спрашиван я о удовольствии при том следствии презусом и асессорами капитаном Ильею Костяевым и порутчиком Иваном Карандеевым и при том следствии быть им я доволен. А подпорутчиком Калугиным при том следствии быть не доволен того ради – по прибытии Ширванского пехотного полку в Тобольск в 740 году от Тобольской полицместерской конторы оного полку с полковой канцелярией многие были мемориальные сношения в разбивании посланных от тобольской полиции ходящих дозором, некоторых в грабеже и по протчим делам и поныне тобольская полиция не удовольствована, что с таковыми грабителями учинено, а те дела происходили чрез означенного подпорутчика Калугина руки, понеже он тогда был в Ширванском пехотном полку полковым писарем. И для того, уповая, что оной подпорутчик чинил тогда тем Ширванского полку солдатам по представлениям от полиции немалое в винах их закрытие и в тогдашнее время имел на меня из того злобу, что я по должности моей о непорядочных их поступках куда надлежит представлял писано за вышеписанными резонами на оного подпорутчика Калугина имею я сумнение. Апреля 30 дня, 1750 году. _Капитан_Марко_Бабановский._
IV. К генеральному дежурству Ширванского пехотного полку от капитана Семена Колобового репорт. Сего числа от полицмейстера Бабановского прислан ко мне из Тобольских казачьих полков казак Степан Черкашенин и словесно объявил: «Прислан-де я к вам от него, Бабановского, с тем объявлением, что он святых тайн приобщается и просит у тех солдат прощение: у Антошки да у Прокофья Рахманова, те-то-де его били». И по тому доносу сыскалось в команде моей, сверх поданного репорту, Антон Хлебников да Анnон Анохин и означенный Рахманов, которые ныне отданы под караул и содержатся с протчими. Точию который из оных Антонов виновен, учинить не можно, ибо все запираются. (Времени документа не означено). На подлинном подписано тако: _Капитан_Семен_Колобовой._
V. От учрежденного военного следствия благородному и почтенному господину капитану Бабановскому предложение. По объявлению к здешнему следствию Ширванского полку от господина капитана Колобового, что апреля 24 числа присылали ему ваше благородие тобольского казака Афанасия Смолянинова, (который) объявил, что били вас солдаты Прокопей Рахманов да Антон, а чей прозванием тот Антон, того им не сказано. И потому сыскалось в команде его, господина капитана, наличной при Тобольску, два Антона, а именно: Антон Хлебников и Антон же Анохин, которые и содержатся под караулом. А по допросу здесь помянутого казака Смолянинова, что со оным приказанием он, Смолянинов, от вас к капитану Колобовому послан был, а каким-де образом ваше благородие о тех солдатах Рахманове и Антоне известились, что они при бое вас были, он, Смолянинов, не знает и не слыхал. Того ради изволите, ваше благородие, прислать сюда обстоятельное ответствие, что о предписанных солдатах Рахманове и Антоне, что они вас били, чрез кого известились и который именно Антон – Хлебников или Анохин – вас бил и чем можете об оном Антоне доказать. Мая 17 дня, 1750 году. _Капитан_Иван_Колемин._Аудитор_Григорей_Шишкин._
VI. Промемория от капитана и тобольской полиции от полицмейстера Марка Бабановского ко учрежденному следствию. Сего мая 17 дня, от оного следствия требовано предложением по объявлению к тому следствию Ширванского полку от господина капитана Колобового: «Апреля-де 24 числа прислан от вас был тобольский казак Афанасей Смолянинов и объявил, что-де били Бабановского солдаты Прокопей Рахманов да Антон, а чей прозванием тот Антон, того не сказано и потому-де оказалось в команде господина капитана в наличности при Тобольске два Антона, а именно: Антон Хлебников и Антон же Анохин, которые-де и содержатся под караулом». И на оное требование сим объявляю: Смолянинов казак посылан был от меня к капитану господину Колобовому с таковым требованием: как везли меня битого на санях от цехвастера Мячкова в дом мой и за мной шли жена моя и домашние мои прошедшего апреля 24 числа сего году, и, будучи на Рождественской улице, не доезжая двора Демидова, близ кабака, званием Веселого, было собрано солдат Ширванского полку многое число, при которых солдатах были ундер-офицеры и капралы. И оные солдаты стали кричать и свистать необычно, яко не имея над собой командира, и жена моя прошла с великим страхом, чтоб они не учинили какого злодейского нападения, и про между тем говорили многие солдаты: «Били-де полицмейстера, да не до смерти», а другие про между тем говорили: «Бил-де его солдат Прокопей Рахманов», а про между собою говорили ж: «Болыпе-де его, Бабановского, бил Антошка», а чей оный Антошка прозванием, оные солдаты в то время не упоминали и за многолюдством тех солдат жене моей и людям моим познать было никак невозможно, понеже они тогда прошли весьма под великим страхом. А много ли у него, капитана Колобового, в команде Антонов, или Фалелеев, или Трифанов, сколько я знаю, столько бы их Бог знал. Да не безызвестно мне есть, будто бы я посылал казака господину капитану Колобовому с таковым резоном, якобы которые злодеи меня били, я их простил и с чего то взято, точно мне весьма сумнительно, а написано во святом Евангелии от Иоанна, зачало 16-е, жена, егда рождает, скорбь имать, яко прииде год ея, егда же родит отроча, к тому не помнит скорби за радость, яко родися человек в мир, – нежели я злодеев моих простил, которые меня едва не лишили сего света. Как бы я видел над ними какую экзекуцию, то б в то время болезнь моя отступила от сердца и в радость бы превратилась. И учрежденное военное следствие о вышеписанном благоволит быть известно. Мая 18 дня, 1750 года. _Капитан_Марко_Бабановский._
Чем кончилось это характерное дело – неизвестно. Чьей-то нескромной рукой конец столбца бумаг полицмейстерской конторы, из которого заимствованы вышеизложенные документы, оборван. На последних уцелевших бумагах заключаются указания лишь на то, что делу этому не придавалось особого значения: оно тянулось, переходя от одного следователя к другому, а виновные, содержась под арестом при домах тобольских обывателей Оконешникова, Лагунова и Редикорцевой, пьянствовали, сопровождая попойки свои пляской, картежными играми и проч. В тех же бумагах сохранилось донесение потерпевшего Бабановского о подробностях нападения на него ширванцев, адресованное в главную полицмейстерскую контору, но и в этом важном документе многих листов нет. Из него, между прочим, видно, что нападение на Бабановского со стороны ширванцев было уже не первое, и что ранее тремя годами те же буяны производили на него вооруженную вылазку хотя и иного рода. В 1 число марта 1747 года, часа в четыре дня Бабановский, разъезжая по городу и встретившись вблизи Знаменского монастыря с знакомыми своими поручиками полков лейб-гвардии Измайловского Иваном Толстых и Енисейского Петром Мякининым, секретарем Сибирской губернской канцелярии Иваном Борисовым и дворянином Александром Нефедьевым, поехал с ними в гости к ратману тобольского магистрата Дмитрию Крупеникову. В это время по случаю масленицы ширванцы были в полном разгуле. На перекрестках около Пятницкой и Рождественской церквей и вблизи домов посадского Романа Третьякова и упомянутого ратмана Крупеникова их столпилось человек по сту и более, так что, по словам Бабановского, он с своими знакомыми мог проехать к Крупеникову «с великой нуждою и опасностью». Но едва лишь гости зашли в дом ратмана, как с улицы послышался отчаянный крик. Оказалось, что ширванцы потащили от двора Крупеникова, пришедшего к Бабановскому с жалобой избитого ими же тобольского казака Григория Вишнякова, и стоявшего у ворот человека Бабановского Родиона Иванова. На крик этот выскочили Бабановский с поручиком Мякининым за ворота, где по упомянутому донесению произошло следующее:
«Многолюдственное число (ширванцев) скопом приступали к нему, Бабановскому, с великим невежеством и наглым криком и бранили всякою непотребною матерною бранью, из которых солдат некоторая часть, взявши из стоящих у двора реченного Крупеникова костровых сырых дров, кои рубятся на три полена, весьма умышленно бросалась на него, Бабановского, и хотела тем смертным орудием бить. И видя он, Бабановский, смертельный от них страх, принужден бежать во двор реченного Крупеникова, за коим оные солдаты к тому двору нагло гнались и к воротам усиленно приступали, которое все их наглое, усиленное ко двору того Крупеникова приступание и крик, стоящий в том Крупеникова доме, на квартире Нашебургского пехотного полку капитан Безпалов, услышав, вышел из горницы на двор и тех солдат от того Крупеникова ворот отогнал прочь, кои тогда от тех ворот и отошли невдаль и остоялись близ двора оного ж Крупеникова».
Напуганный Бабановский послал известить о происшедшем майора Ширванского полка Меньшикова и мог выехать от Крупеникова только тогда, когда Меныциковым послан был для охраны его сержант 8-й роты того полка Иван Голубятников. Однако ж, несмотря и на эту охрану, ширванцы, вооруженные стягами, погнались за Бабановским, но он успел от них скрыться.
В упомянутом донесении Бабановский, описывая это нападение, приводит и решение по нему, состоявшееся в военно-походной канцелярии Ширванского полка, которое, умалчивая о поступке ширванцев, обвиняет его же, Бабановского, в нахальном освобождении взятых ширванцами под караул свой Вишнякова и Иванова. Решением этим было заключено: «В Сибирскую губернскую канцелярию послать промеморию и притом сообщить производимое в Ширванском пехотном полку того полку над служителями следствие и требовать, чтоб оная Сибирская губернская канцелярия с показанным капитаном Бабановским, казаком Вишняковым и его, Бабановского, человеком Родионом Ивановым за вышепрописанные, как в том следствии именно значатся, непорядочные поступки и порицания Ширванского полку солдат учинить по силе Ее Императорского Величества указов и воинских регулов, дабы впредь таковых же непорядочных поступков чинить было неповадно, а что учинено будет, походную генерал-майора Киндермана канцелярию уведомить».
Быть может, столь же курьезно для тоболяков и поучительно для Бабановского закончено было дело и о подвиге ширванцев на Притычном мосте.
notes
Сноски
478
Вероятно, следует читать «протоку». – _Прим._Издателя_
Е. В. Кузнецов
НАПАДЕНИЕ НА ПОЛИЦМЕЙСТЕРА БАБАНОВСКОГО. ИЗ ТОБОЛЬСКОЙ СТАРИНЫ
Кроме тех бед, какие волею судеб суждено было выносить Тобольску в прошлом своем от частых пожаров и наводнений, старина этого города, особенно время прошедшего столетия омрачалось иногда другими, не стихийными невзгодами. Таким временем можно назвать сороковые и частью пятидесятые годы того столетия, или губернаторство генерал-майора Сухарева – те именно годы, в которые Тобольск был местом стоянки Ширванского полка.
Пребывание этого полка в Тобольске вызвано было распространившимися слухами о намерении джунгарского владетеля Гайдан-Царена открыть против Сибири военные действия. По донесению об этом сенату Сибирской губернской канцелярии 17 сентября 1744 г. было постановлено немедленно перевести в Сибирь в дополнение к местным войскам три драгунских полка и 1000 яицких казаков и занять ими форпосты по рекам Тоболу и Ишиму. В мае 1745 г. под начальством генерал-майора Киндермана двинуты были в Сибирь из крепости св. Анны пехотные полки Нотебургский и Ширванский, из Казанской губернии драгунские полки Вологоцкий и Луцкий и из Нижегородской губернии драгунский же полк Олонецкий. Между тем в начале следующего года до Тобольска дошло известие о смерти Галдан-Церена, и натянутые отношения к Джунгарии изменились. Однако ж командированные полки продолжали оставаться в Сибири по разным местам, из числа которых на долю Тобольска и выпало быть, как сказано, местом стоянки полка Ширванского.
Еще П.А. Словцов в своем «Историческом обозрении Сибири» оставил замечание, что «в губернаторство Сухарева тобольские жители оставались без всякой защиты от ежедневных бесчинств и нагл остей, деланных нижними чинами Ширванского полка» и что «даже от тобольского полицмейстера Бабановского дважды приносилась жалоба сенату на губернатора Сухарева, которому и высылались из сената выговоры», но это замечание историка оставалось доселе полузабытым.
Изучая старину Тобольска по уцелевшим от пожаров остаткам архивных дел, мы нашли немало бумаг бывшей Тобольской полицмейстерской конторы, представляющих яркую иллюстрацию и тобольских порядков сухаревского времени и тех невзгод, какие выносили от ширванцев не только бедные тоболяки, обязанные содержать для этих постояльцев в постоянной исправности 711 комнат, или 633 квартиры, но и сама полиция, во главе которой в то время стоял упомянутый Словцовым капитан новопехотного баталиона Марк Васильев Бабановский.
Для общей характеристики сказанного помещается ниже несколько сохранившихся бумаг полицмейстерской конторы, передающих эпизод открытого нападения тех ширванцев на полицмейстера Бабановского и некоторые подробности производившегося о том нападении следствия.
Вот эти интересные документы:
I. 1750 году, апреля 24 дня. В Тобольской полицмейстерской конторе стоящие в Тобольску на нижнем посаде, в рождественском приходе, близ званием Притышного мосту, у рогатки, тобольские обыватели ямщики Иван Иванов, сын Старостин, Максим Кирилов, сын Быков, Павел Софонов, Михайла Борисов, сын Кузнецов, сказали: сего-де апреля 23 числа стояли они все четыре человека по наряду определенных при оной полицы десятников к показанной рогатке для караулу и всякого смотрения, и того 23 числа пополудни, в шестом часу, ехал мимо той рогатки для разъезду и всякого смотрения и над ними, рогаточными караульщиками, тобольской полицы капитан и полицмейстер Марко Бабановский со определенными при оной полицы казацких полков казаками, с тремя человеками. И при той же рогатке поставлен был пикет в небытность господина генерал-майора и кавалера Киндермана – Ширванского пехотного полку солдаты, которые имелись команды капитанов Семена Колобового и Никиты Костяевского с офицерами. И в то ж время было у того пекета и у караула того Ширванского пехотного полку солдат знатно подозрительно сборище – человек до пятидесяти и больше, из которых солдат многие были мертво пьяные. И оные солдаты напали на капитана и полицмейстера Марка Бабановского нагло, яко разбойники, и били смертельно. И видя они, Старостин с товарищи, что оного капитана и полицемейстера бьют насмерть, стали бить в трещотку и их караульных от той рогатки разгоняли и бросили в воду в речку Притыку[478 - Вероятно, следует читать «протоку». – _Прим._Издателя_] и одного из них рогаточного караульщика Кузнецова, схватя, бросили о землю и едва стал жив и помощи никакой учинить им тому полицмейстеру Бабановскому было невозможно. И в сей сказке сказали всю сущую правду и ничего не утаили. _К_сей_сказке_вместо_тобольских_емщиков_Ивана_Старостина,_Максима_Быкова_их_прошением_тобольский_разночинец_Яков_Иванов,_сын_Улыбин,_руку_приложил._К_сей_сказке_вместо_ямщиков_Павла_Софонова,_Михала_Кузнецова_их_прошением_тобольский_посадский_Василей_Толстихин_подписался._
II. Ко учрежденному следствию. Тобольской полицмейстерской конторы от полицмейстера капитана Марка Бабановского известие. Понеже в поданном в Сибирскую губернскую канцелярию сего апреля 24 числа прошении, жена моя Ирина, Иванова дочь, в наглом на меня нападении Ширванского пехотного полка солдат и в бое меня насмерть написала кратко, ибо я в то время от сильного смертельного бою был в беспамятстве, а ныне, чрез четыре дни после тех побой, пришел я в память и об оном наглом злодейском на меня нападении объявляю следующее. Как сего апреля 23 числа ездил я в городе Тобольску по улицам по должности моей в силу Ее Императорского Величества указов для разъезда и всякого смотрения, и во исходе шестого часа пополудни, будучи на нижнем посаде, в Христорождественском приходе, у Притышного мосту, где имеется рогатка и определенный при ней обывательский караул – четыре человека, притом же имелся в близости от команды Ширванского пехотного полка пикет, и, не доезжая вышепоказанного пикета и рогатки, впример, расстоянием саженях двух, повстречався со мной означенного Ширванского полку солдат, а как его зовут и по прозванию, не знаю, токмо в лицо признать могу, и подошед к моей коляске, остановя, назвал меня именем и по отчеству и притом говорил: «Христос воскресе», против чего и я ему ответствовал, что «воистину воскресе», и по обычаю христианскому с ним поцеловался, а потом оной солдат пошел за коляскою моею. И минуя мало с того места, повстречался мне того ж полку еще солдат пьяный, а как его зовут и прозванием, тако жив лицо – знать уже не могу, и, незнаемо за что, стал меня бранить матерно и ругал всячески неподобными словами. И для того я бывшему на пикете часовому солдату стал говорить, за что меня такой солдат бранит безвинно и, напротив того, и означенный часовой неведомо за что, избранил меня матерно ж, и говорил: «У меня-де пикетных солдат никого нет». Притом же случилось быть реченного Ширванского полку солдат еще человек до пятидесят и более, в коем их собрании несколько тех солдат было пьяных и многие из них бранили меня всякими ж непотребными словами и, остановя коляску мою, не пропускали. И видя я их умышленное на меня злодейское нападение, выступя из коляски своей, усмотрел, что идет мне встречу того ж полку унтер-офицер без шпаги, который мне весьма знаем, точию об имени его и о прозвании сказать не могу, которому я стал говорить, что за что из предписанных солдат часовой и протчие напрасно бранят меня и поносят честь офицерскую неподобными словами, ибо таковых ругательных слов гнусно не токмо офицеру, но и рядовому солдату нестерпимо слышать, а я им никакого озлобления и обид не показал. И говорил я тому уряднику, чтобы он от злого намерения как возможно унял, на что оный ундер-офицер мне объявил: «Я-де нахожусь за болезнью в госшпитале», однако ж предписанным солдатам он воспрещал, говоря им, что-де «вы делаете нехорошо», токмо они от запальчивости сердца своего в немалом азарте (а за что – не знаю) наивяще меня бранили и порицали «вором». А я со вступления в службу Ее Императорского Величества от солдатства даже до обер-офицерства и нынешнего времени ни в каких штрафах и подозрениях не бывал и в роте ни по чему приличен не был же и продолжаю службу Ее Императорского Величества по присяжной моей должности, как честному и верному офицеру подлежит. И в нашем, со упоминаемым ундер-офицером разговоре незапно вдруг наглым и разбойническим образом предписанные солдаты и напали на меня, и я было кинулся от них в коляску свою, хотя ускакать точию они, не допустя меня сесть, ниже лошадям моим итьтить вперед, вытаща меня из коляски злодейски и брося об землю, били смертельным боем, без всякия милости, яко тирански, поленьем и шпажными ефесами, в котором бою имеющей на мне кафтан зеленого сукна вдоль по спине разодрали и фалду прочь оторвали и изодрали ж, и в грязи вымарали во многих местах. А бывшие при мне разъездные казаки, три человека, и собственный мой человек, который имелся в коляске на козлах, от их многолюдного самого сильного нападения, не токмо ко удержанью подать помочи, но сами тако ж жестоким боем уязвлены. А имевшие при рогатке караульные обыватели начинали в таком случае бить в трещотки тревогу, токмо от их усилия не допущены. И хотя я в то время несколько раз, по крайней моей возможности и избегая себе от них еще нападения, и вставал на ноги вторично, и бросался в коляску свою, точию они, не удовольствуя свое злое умышление, паки сбивали меня с ног неоднократно и из коляски вытаскивали, и били ж смертно, и притом у меня голову просекли шпагою, в другом месте проломили ефесом, да пересекли шпагою ж левую руку взавити, и в левом боку переломили два ребра, и протчие тяжкие мне раны даны, в чем свидетельствуюсь на лекарское свидетельство. И оное их наглое и тиранское нападение находящийся здесь в Тобольске у ружейного дела цехвастер Прокопей Мячков, бывший из квартиры своей на улице, коя имеется во близости того мосту, стал от того боя унимать и всячески отвращать, то предреченные солдаты меня отпустили прочь и бить перестали. И оной Мячков взял меня в свой двор замертва, едва жива, без всякого чувствия, в чем реченным цехвастером Мячковым и свидетельствуюсь, тако ж и случившимися при мне тремя человеки казаками, а именно: Степаном Ярковым, Степаном Ушаровым, Афанасием Смоляниновым и рогаточным караулом; в коем их напрасном на меня наглом нападении и злодейском бою, чем я уязвлен, действительно явствует в помянутом лекарском свидетельстве. И по взятии меня ко упоминаемому цехвастеру Мячкову в квартиру я положен был среди двора и исповедован церкви Рождества Христова священником Симеоном Афанасьевым, где принужден был и ночевать, а потом привезен в дом мой. А тех солдат, кои в том нападении и бою были, признать не могу и более ундер-офицеров и капралов не видал. К тому ж от такого их нападения пришел я тогда в немалую робость; точно предреченного солдата, который со мной христосовался, усмотрел в бою, что имелось у него в руках круглое березовое полено, а вышеупоминаемого ундер-офицера, как то нападенье на меня от тех солдат началось, более уже не видал и, куда он удалился, не знаю. И от такого их вышеписанного умышленно смертного бою и разбойнического нападения нахожусь ныне весьма в тяжкой болезни, почти при смерти и на полученье впредь своего здоровья безнадежен. Апреля 27 дня, 1750 году. _Капитан_Марко_Бабановский._
III. Тобольской полицеместерской конторы от капитана и полицмейстера Марка Бабановского ко учрежденному военному следствию известие. Понеже от того следствия спрашиван я о удовольствии при том следствии презусом и асессорами капитаном Ильею Костяевым и порутчиком Иваном Карандеевым и при том следствии быть им я доволен. А подпорутчиком Калугиным при том следствии быть не доволен того ради – по прибытии Ширванского пехотного полку в Тобольск в 740 году от Тобольской полицместерской конторы оного полку с полковой канцелярией многие были мемориальные сношения в разбивании посланных от тобольской полиции ходящих дозором, некоторых в грабеже и по протчим делам и поныне тобольская полиция не удовольствована, что с таковыми грабителями учинено, а те дела происходили чрез означенного подпорутчика Калугина руки, понеже он тогда был в Ширванском пехотном полку полковым писарем. И для того, уповая, что оной подпорутчик чинил тогда тем Ширванского полку солдатам по представлениям от полиции немалое в винах их закрытие и в тогдашнее время имел на меня из того злобу, что я по должности моей о непорядочных их поступках куда надлежит представлял писано за вышеписанными резонами на оного подпорутчика Калугина имею я сумнение. Апреля 30 дня, 1750 году. _Капитан_Марко_Бабановский._
IV. К генеральному дежурству Ширванского пехотного полку от капитана Семена Колобового репорт. Сего числа от полицмейстера Бабановского прислан ко мне из Тобольских казачьих полков казак Степан Черкашенин и словесно объявил: «Прислан-де я к вам от него, Бабановского, с тем объявлением, что он святых тайн приобщается и просит у тех солдат прощение: у Антошки да у Прокофья Рахманова, те-то-де его били». И по тому доносу сыскалось в команде моей, сверх поданного репорту, Антон Хлебников да Анnон Анохин и означенный Рахманов, которые ныне отданы под караул и содержатся с протчими. Точию который из оных Антонов виновен, учинить не можно, ибо все запираются. (Времени документа не означено). На подлинном подписано тако: _Капитан_Семен_Колобовой._
V. От учрежденного военного следствия благородному и почтенному господину капитану Бабановскому предложение. По объявлению к здешнему следствию Ширванского полку от господина капитана Колобового, что апреля 24 числа присылали ему ваше благородие тобольского казака Афанасия Смолянинова, (который) объявил, что били вас солдаты Прокопей Рахманов да Антон, а чей прозванием тот Антон, того им не сказано. И потому сыскалось в команде его, господина капитана, наличной при Тобольску, два Антона, а именно: Антон Хлебников и Антон же Анохин, которые и содержатся под караулом. А по допросу здесь помянутого казака Смолянинова, что со оным приказанием он, Смолянинов, от вас к капитану Колобовому послан был, а каким-де образом ваше благородие о тех солдатах Рахманове и Антоне известились, что они при бое вас были, он, Смолянинов, не знает и не слыхал. Того ради изволите, ваше благородие, прислать сюда обстоятельное ответствие, что о предписанных солдатах Рахманове и Антоне, что они вас били, чрез кого известились и который именно Антон – Хлебников или Анохин – вас бил и чем можете об оном Антоне доказать. Мая 17 дня, 1750 году. _Капитан_Иван_Колемин._Аудитор_Григорей_Шишкин._
VI. Промемория от капитана и тобольской полиции от полицмейстера Марка Бабановского ко учрежденному следствию. Сего мая 17 дня, от оного следствия требовано предложением по объявлению к тому следствию Ширванского полку от господина капитана Колобового: «Апреля-де 24 числа прислан от вас был тобольский казак Афанасей Смолянинов и объявил, что-де били Бабановского солдаты Прокопей Рахманов да Антон, а чей прозванием тот Антон, того не сказано и потому-де оказалось в команде господина капитана в наличности при Тобольске два Антона, а именно: Антон Хлебников и Антон же Анохин, которые-де и содержатся под караулом». И на оное требование сим объявляю: Смолянинов казак посылан был от меня к капитану господину Колобовому с таковым требованием: как везли меня битого на санях от цехвастера Мячкова в дом мой и за мной шли жена моя и домашние мои прошедшего апреля 24 числа сего году, и, будучи на Рождественской улице, не доезжая двора Демидова, близ кабака, званием Веселого, было собрано солдат Ширванского полку многое число, при которых солдатах были ундер-офицеры и капралы. И оные солдаты стали кричать и свистать необычно, яко не имея над собой командира, и жена моя прошла с великим страхом, чтоб они не учинили какого злодейского нападения, и про между тем говорили многие солдаты: «Били-де полицмейстера, да не до смерти», а другие про между тем говорили: «Бил-де его солдат Прокопей Рахманов», а про между собою говорили ж: «Болыпе-де его, Бабановского, бил Антошка», а чей оный Антошка прозванием, оные солдаты в то время не упоминали и за многолюдством тех солдат жене моей и людям моим познать было никак невозможно, понеже они тогда прошли весьма под великим страхом. А много ли у него, капитана Колобового, в команде Антонов, или Фалелеев, или Трифанов, сколько я знаю, столько бы их Бог знал. Да не безызвестно мне есть, будто бы я посылал казака господину капитану Колобовому с таковым резоном, якобы которые злодеи меня били, я их простил и с чего то взято, точно мне весьма сумнительно, а написано во святом Евангелии от Иоанна, зачало 16-е, жена, егда рождает, скорбь имать, яко прииде год ея, егда же родит отроча, к тому не помнит скорби за радость, яко родися человек в мир, – нежели я злодеев моих простил, которые меня едва не лишили сего света. Как бы я видел над ними какую экзекуцию, то б в то время болезнь моя отступила от сердца и в радость бы превратилась. И учрежденное военное следствие о вышеписанном благоволит быть известно. Мая 18 дня, 1750 года. _Капитан_Марко_Бабановский._
Чем кончилось это характерное дело – неизвестно. Чьей-то нескромной рукой конец столбца бумаг полицмейстерской конторы, из которого заимствованы вышеизложенные документы, оборван. На последних уцелевших бумагах заключаются указания лишь на то, что делу этому не придавалось особого значения: оно тянулось, переходя от одного следователя к другому, а виновные, содержась под арестом при домах тобольских обывателей Оконешникова, Лагунова и Редикорцевой, пьянствовали, сопровождая попойки свои пляской, картежными играми и проч. В тех же бумагах сохранилось донесение потерпевшего Бабановского о подробностях нападения на него ширванцев, адресованное в главную полицмейстерскую контору, но и в этом важном документе многих листов нет. Из него, между прочим, видно, что нападение на Бабановского со стороны ширванцев было уже не первое, и что ранее тремя годами те же буяны производили на него вооруженную вылазку хотя и иного рода. В 1 число марта 1747 года, часа в четыре дня Бабановский, разъезжая по городу и встретившись вблизи Знаменского монастыря с знакомыми своими поручиками полков лейб-гвардии Измайловского Иваном Толстых и Енисейского Петром Мякининым, секретарем Сибирской губернской канцелярии Иваном Борисовым и дворянином Александром Нефедьевым, поехал с ними в гости к ратману тобольского магистрата Дмитрию Крупеникову. В это время по случаю масленицы ширванцы были в полном разгуле. На перекрестках около Пятницкой и Рождественской церквей и вблизи домов посадского Романа Третьякова и упомянутого ратмана Крупеникова их столпилось человек по сту и более, так что, по словам Бабановского, он с своими знакомыми мог проехать к Крупеникову «с великой нуждою и опасностью». Но едва лишь гости зашли в дом ратмана, как с улицы послышался отчаянный крик. Оказалось, что ширванцы потащили от двора Крупеникова, пришедшего к Бабановскому с жалобой избитого ими же тобольского казака Григория Вишнякова, и стоявшего у ворот человека Бабановского Родиона Иванова. На крик этот выскочили Бабановский с поручиком Мякининым за ворота, где по упомянутому донесению произошло следующее:
«Многолюдственное число (ширванцев) скопом приступали к нему, Бабановскому, с великим невежеством и наглым криком и бранили всякою непотребною матерною бранью, из которых солдат некоторая часть, взявши из стоящих у двора реченного Крупеникова костровых сырых дров, кои рубятся на три полена, весьма умышленно бросалась на него, Бабановского, и хотела тем смертным орудием бить. И видя он, Бабановский, смертельный от них страх, принужден бежать во двор реченного Крупеникова, за коим оные солдаты к тому двору нагло гнались и к воротам усиленно приступали, которое все их наглое, усиленное ко двору того Крупеникова приступание и крик, стоящий в том Крупеникова доме, на квартире Нашебургского пехотного полку капитан Безпалов, услышав, вышел из горницы на двор и тех солдат от того Крупеникова ворот отогнал прочь, кои тогда от тех ворот и отошли невдаль и остоялись близ двора оного ж Крупеникова».
Напуганный Бабановский послал известить о происшедшем майора Ширванского полка Меньшикова и мог выехать от Крупеникова только тогда, когда Меныциковым послан был для охраны его сержант 8-й роты того полка Иван Голубятников. Однако ж, несмотря и на эту охрану, ширванцы, вооруженные стягами, погнались за Бабановским, но он успел от них скрыться.
В упомянутом донесении Бабановский, описывая это нападение, приводит и решение по нему, состоявшееся в военно-походной канцелярии Ширванского полка, которое, умалчивая о поступке ширванцев, обвиняет его же, Бабановского, в нахальном освобождении взятых ширванцами под караул свой Вишнякова и Иванова. Решением этим было заключено: «В Сибирскую губернскую канцелярию послать промеморию и притом сообщить производимое в Ширванском пехотном полку того полку над служителями следствие и требовать, чтоб оная Сибирская губернская канцелярия с показанным капитаном Бабановским, казаком Вишняковым и его, Бабановского, человеком Родионом Ивановым за вышепрописанные, как в том следствии именно значатся, непорядочные поступки и порицания Ширванского полку солдат учинить по силе Ее Императорского Величества указов и воинских регулов, дабы впредь таковых же непорядочных поступков чинить было неповадно, а что учинено будет, походную генерал-майора Киндермана канцелярию уведомить».
Быть может, столь же курьезно для тоболяков и поучительно для Бабановского закончено было дело и о подвиге ширванцев на Притычном мосте.
notes
Сноски
478
Вероятно, следует читать «протоку». – _Прим._Издателя_