Сибирский летописец
Е. В. Кузнецов





ПЕРВЫЕ КАБАКИ В СИБИРИ







Небольшое число лиц, писавших о старинной Сибири, не исключая, к сожалению, и первых компетентных ее историков, некоторые отчасти справедливо называют сибирофилами. Из той массы архивных материалов, какими располагали основатели сибирской истории, у них во многом вышли лишь сухие параграфы сибирских событий и часто без малейшего освещения тех или других сторон начального быта русских насельников. В отношении, например, былого сибирского пьянства, подтверждаемого свидетельствами царских грамот и наказов, отписками воевод, а позднее и записками иностранцев-путешественников, вы не найдете у тех историков никаких упоминаний. Перейдете к более поздним трудам по истории Сибири, но и в них скорее ознакомитесь разве с той силой старой риторики, какая продолжала еще истощаться на ослабление мнения потомков о порочности предков, чем найдете сведения хотя бы только об общем ходе у предков тех винного дела. «Если употребление вина, – говорит, например, один историк тридцатых годов, ценность труда которого во всяком случае неоспорима, – есть народная необходимость для здоровья, для ободрения среди забот житейских и для льготы мыслей, если справедливо, что после чарки отдает от сердца, и язык катается, как по маслу, то необходимость сия тем ощутительнее в стране холодной и лишенной наслаждений жизни. Взгляните на труженика после осушения чепарухи – не шире ли, не смелее ли глаз его? Взгляните на отжигальницу – не пышет ли вино? Стихия вина поэтому – огонь и одушевление, что такое жизнь во времени, как не горение? Не награждайте голов кабацких за излишнюю продажу, преследуйте пьянство строгостью полицейскою, жалейте о пьянице, внимайте пастырским наставлениям о трезвости, но запасайте вино в своей стране, чтобы отрада народная, потребность физико-нравственная была недорога. Вы слышите историю!». Только с наступлением шестидесятых годов, когда под общим освежением русской мысли несколько лиц, остановившись на тощей истории Сибири, в немногих очерках осветили некоторые стороны старого сибирского быта, сухие параграфы писателей-сибирофилов пополнились сведениями о тех былых насилии, взяточничестве, ябедничестве и других пороках, какие проходили почти чрез все фазисы окрепления на новой земле русского владычества. Тут только вы встретите упоминания и о той воспевавшейся ранее «потребности физико-нравственной», которая представляется едва ли уже не заурядным пьянством. Но нельзя не заметить, что некоторыми и из этих очерков русские насельники Сибири уже чрез меру, а часто без достаточных оснований низводятся на последние ступени потрясающей порочности, по которой существование в них каких-либо нравственных начал представляется уже маловероятным. А между тем все эти очерки тоже не представляют ни одного труда, который бы цельно посвящен был ходу в Сибири винного дела собственно с исторической стороны. Хотя за последнее время несколько любопытных сведений по этому делу, извлеченных из сенатского архива, и помещено в «Исторических очерках Сибири» Андриевича (т. IV, гл. VIII, стр. 163–181), но сведения эти касаются исключительно уже второй половины XVIII столетия, или екатерининского периода. Поэтому для ознакомления с началом этого дела мы находим небесполезными предлагаемые заметки о первых сибирских кабаках.




I

До того времени, пока по следам Ермака в Сибирь не явились хозяевами русские, инородческое население ее ни кабаков, ни пагубного продукта последних не знало: между сибирскими татарами русскую водку заменяли свои одуряющие изделия, из которых более распространенным была _буза,_ приготовлявшаяся из проса, а остяки, самоеды и другие северные племена употребляли любимый напиток из _мухомора_[362 - Буза в настоящее время у сибирских татар называется брагою и приготовляется весьма редко, при каких-либо особенных случаях, например, свадьбах; мухомор же, чрезмерное употребление которого оканчивается часто смертельными случаями, между северными инородцами входил даже в число предметов торговли, которая в Анадырске, например, для чукчей еще до 1866 г. оставалась в руках русского купца К. (Сибирск. вестн. 1866. № 13). ][363 - Мухомор, обладающий сильным галлюциногенным воздействием, употреблялся ханты, манси, селькупами и ненцами при свершении культовых обрядов, за что его называли «шаманский гриб». _–_Прим._Издателя_]_._ Но по позднейшим исследованиям быта этих аборигенов Сибири весьма часто приходится встречать одни и те же упоминания, что русские кабак и водка сгубили судьбу этих жалких племен, вымирающих теперь на наших глазах. А между тем припомнив, что русский кабак, сменивший древнюю корчму, ведет свое происхождение от инородцев же, ближайший соседей сибирских татар – татар казанских, можно невольно остановиться на обратной ошибочной мысли о влиянии на развитие винного дела в старинной Сибири кабака татарского. Поэтому, не ознакомившись с ходом этого дела на Древней Руси, т.е. у предков сибирских завоевателей, трудно говорить и о развитии его по отношению к Сибири.

Древняя славянская Русь вынесла из своей арийской прародины и в течение длинного ряда веков пила исстаринные ячные и медвяные питья: брагу, мед, пиво и квас; брага называлась хмельной, пиво бархатным, меды стоялыми, квасы медвяными. Среди этих питий летописи упоминают и вино, относя первое появление его к 907 году, когда Олег по возвращении из похода константинопольского пришел к Киеву, неся «злато, паволоки, овощи, вина и всякое узорочье»[364 - Узорочье – дорогие ткани, одежды, украшенные узорами. _–_Прим._Издателя_]. С этого времени упоминания об употреблении вина на Руси, по летописям, встречаются уже нередко: так, например, Ольга, замышляя расправу свою с древлянами за смерть Игоря, прежде напоила их пьяными; Святослав, намереваясь в 969 году перейти из Киева в Переяславец, говорил: «Тот город есть середа в моей земле, туда сходится все добро: от греков золото, паволоки[365 - Паволоки – дорогие «заморские» ткани. _–_Прим._Издателя_], вина...»; набожный Владимир в 986 году, когда послы болгар[366 - Речь идет о посольстве волжских булгар. _–_Прим._Издателя_], предлагавшие ему принять магометанство, объяснили учение Магомета не пить вина, изрек памятное слово: «Руси есть веселие пити, не можем без того быти»[367 - _Забелин._ История русск. жизни. 1879. II. 121, 142, 173, 214 и 414.]; князь Всеволод в 1128 году, пируя с боярами, приказал выставить для народа вина, меду, перевару, овощей и всякого кушанья[368 - _Терещенко._ Быт русск. народа. 1848. I. 207.]. В слове XII века старинная зажиточная жизнь описывалась так: «Питие же многое, мед и квас, вино, мед пряный, питья обнощная с гусльми и свирельми, веселие многое». Но какое это было вино – неизвестно; предполагают только, что вино виноградное – красное и белое, а более всего красное, упоминаемое в «Слове о полку Игореве» под цветом синего. Древний естествоиспытатель Плиний цвет красного вина тоже сравнивает с сине-багровым цветом дорогого камня аметиста, почему понятнее становится и русское обозначение – синее вино, как и синий виноград. В галицких народных песнях и наших былинах воспевается зеленое вино, по всему вероятию, белое виноградное[369 - _Забелин._ И. С. 381 и 382.]. В конце XV века упоминается уже вино белое и красное: новгородский архиепископ Феофил при прощании в 1476 г. с князем Иваном III подарил ему три бочки вина белого, две красного и две меду старого. В начале XVI века на Руси, кроме употреблявшегося при богослужении красного греческого вина, знали уже бургонское, привозимое немецкими купцами и называвшееся романеею, вино канарское, или бастр, и мальвазию[370 - Терещенко. I. С. 212.]; позднее же – алкан, венгерское белое и красное французское и ренское[371 - _Костомаров._ Очер. жиз. и нрав, великорус, нар. 1887. XIX. С. 130. – В старинных русских арифметиках конца XVI века винам показаны такие цены: «ронского вина стопа 11 денег, романеи 10, бастру 2 алтына и 2 деньги (14 денег), алкану по 7 денег, красного по алтыну». _(Карамзин._ Ист. госуд. рос. 1842. VII. Прим. 399).]. Веком ранее Русь заимствовала от Европы вино хлебное. Это была в первоначальном виде снискавшая со временем столь широкое распространение русская водка[372 - Водка (араб, алкоголь, тур. рака, болг. ракия, серб, водица, малорос. горилка, рус.-народ, сивуха, сиволдай, сиротские слезы, подвздошная, крякун, горемычная, прильне, язык и т.п.) изобретена Рагезом, родившимся в 860 г. и бывшим потом врачом большого госпиталя в Багдаде; он первый указал способ приготовления алкоголя из очищенного от негашеной извести винного спирта. Привоз водки в Европу приписывают Раймунду Луллию, который в 1290 г., находясь на острове Майорка, бывшем во владении аравитян, узнал там от одного ученого мужа способ приговления ее; от Луллия этот способ выведал Арнольд де Виллан и распространил торговлю новым напитком между генуэзскими купцами, которые, владея приморскими местами Таврического полуострова, имели с русскими торговые сношения и в конце 1390-х годов ознакомили последних с тем напитком. – _Дрепер._ Ист. умет. разв. I. С. 340; _Терещенко._ 1. 215.]. Первоначально она составляла целительный напиток под именем «жизненной воды», продавалась по дорогой цене и считалась возможной для приема только каплями. Но время ознакомило русский народ с простотой и дешевизной приготовления этого напитка, дозы приема его скоро изменились, и в половине XV века жизненная вода продавалась и пилась уже по всей Руси.

За всем тем пьянства на Древней Руси в домосковский ее период не было. Питье составляло веселье, удовольствие. Около питья братски сходился человек с человеком, сходились мужчины и женщины, и скрепленная весельем и любовью двигалась вперед социальная жизнь народа. Питья, подкрепляя физические силы человека, оказывали благотворное влияние и на духовную природу его. Строй жизни проявлялся в том веселом единении народа и князя-государя, которое сопровождало, например, пиры Киевской Руси. Общины и миры, города и села сходились на игрища, сбирались на братчины, пиры и беседы, которые по старой народной памяти и доселе еще именуются почетными и честными. Питейные заведения тех времен, известные под именем корчем, служили местами общественных сборищ, куда народ сходился для питья и еды, для бесед и игрищ, а иногда представляли места объявления народу княжеских распоряжений; в них часто творился даже суд и разбирательства дел между приезжими.

Но века чистоты нравов миновали. Жизненная вода, превратившись в водку, стала предметом широкой торговли и зародила в народе пьянство. Общественное значение корчем пало, и начались меры к сокращению их: так, по псковской грамоте, на псковском вече еще в 1397 году было решено: «княжим людем корчмы по дворам не держать ни во Пскове, ни на пригороде, ни в ведро, ни в корец, ни бочкою меду не продавати»[373 - _Карамзин._ История госуд. Российск. 1819. Т. V. Прим. 404.]. Корчмы сделались местами тайных сборищ, и звание корчемника стало постыдным: в одной, например, летописи под 1399 г. говорится: «Во дни убо княжения его (кн. Мих. тверского) разбойницы и тати изчезоша, и мытари и корчемники». Кирилл жебелозерский около 1408–1414 гг. писал можайскому князю Андрею: «И ты, господине, внимай себе, чтобы корчмы в твоей отчине не было, занеже, господине, то велика пагуба душам; крестьяне ся, господине, пропивают, а души гибнут»[374 - _Никон._ Лет. IV. С. 288; Акты истор. I. 16.]. С целью прекращения пьянства, продажа водки, бывшая вольною Великим Князем Иваном III Васильевичем предоставляется одной казне; московскому народу дозволяется пить вино только в некоторые дни. Те же меры продолжаются и при князе Василии Ивановиче[375 - Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. VI. Прим. 614; VII. Прим. 112.]. Но во второй четверти XVI века водка снова распространяется, и корчмы, переименованные корчемными дворами, умножаются. По одной летописи, в 1543 году на Введеньев день прислал Князь Великий Иван Васильевич в Великий Новгород Ивана Дмитриевича Кривого, и он поставил в городе «восемь корчемных дворов». С этого времени там началось страшное пьянство, и новгородский архиепископ Феодосий решился ходатайствовать за народ. «Бога ради, государь, – писал он царю, – потщися и помысли о своей отчине, о Великом Новгороде, что с ныне в ней чинит. В корчмах безпрестанно души погибают без покаяния и причастия, в домех и на путех и торжищех убийства и грабления в граде и погостом великия учинилися, прохода и проезда нет». По этому ходатайству корчемные дворы в Новгороде были закрыты, но вслед за тем пьянство нашло другие пути: появилась тайная продажа вина, и приехавшие из Москвы «дьяки опришные», как говорит другая летопись, «заповедали винщиком не торговати... а поймают винщика с вином, или пьяного человека, а ни (и они) велят бити кнутом, да и в воду мечют с великого мосту»[376 - Поли. собр. летоп. III. С. 200, 153, 166; Допол. к акт. историч. I. С. 41.]. Но в других местах корчемные дворы продолжали свое существование, и пьянство, не уменьшаясь в народе, появилось даже между духовенством и дворянами: в 1551 г. на церковном соборе царь подал святителям список беспорядков, где, между прочим, значилось, что «...старец на лесу келью поставит, или церковь срубит, до пойдет по миру с иконою просить на сооружение у царя земли и руги просить, а что соберет, то пропьет...»[377 - _Соловьев._ Истор. Рос. 1861. VII. С. 100-101.]; в выписи 1552 г., данной по приказу Ивана IV Берсеневу и Хованскому, велено было строго наблюдать по всей Москве, чтоб «священнический и иноческий чины в корчмы не входили, в пьянстве не упивались, не празднословили и не лаяли»[378 - Акты историч. I. С. 154.]; дворяне же и боярские дети спускали свои поместья и пропивались донага[379 - _Костомаров._ XIX. С. 197.]. Почти одновременно с распоряжением, данным Берсеневу и Хованскому, воротившись из-под Казани, Иван Грозный совершенно воспретил в Москве продавать водку, позволив пить ее лишь одним опричникам, для попоек которых велел устроить на Балчуге особый дом, названный по-татарски кабаком[380 - _Терещенко._ I. С. 215. Кабаком у татар назывался постоялый двор, где продавались кушанья и напитки. В 1545 г. царское войско сожгло в Казани ханские кабаки, которые в летописи названы «царевыми», при взятии Казани Грозным там были между прочим, кабацкие врата.]. Это был первый русский кабак, с появлением которого из Москвы вскоре же начали посылаться наместникам грамоты, приказывавшие уничтожать корчемные дворы и заводить «царевы кабаки». Разница корчмы от кабака состояла в том, что в первой народ и пил, и кормился, а в последнем дозволялось только пить. По некоторым местам корчемные дворы продолжали еще вольную торговлю вином, а с появлением кабаков торговля эта уже всецело принадлежала казне и только со временем была иногда отдаваема на откуп; нередко кабаками владели также духовенство и бояре.

Спустя после открытия первого кабака на Балчуге около тридцати лет, когда царевы кабаки появились уже на северо-восточной окраине Руси, Ермак покорил нашу Сибирь.




II

Первые вести о покорении Сибири, принесенные в Москву в 1583 году посланным Ермака атаманом Кольцо с товарищами, как известно, застали царя Ивана IV почти на краю могилы. Измученный болезнями, Грозный, проговорив прощение опальным завоевателям, не вникнул достаточно в трудность положения оставшейся в Сибири дружины Ермака, но не забыл послать последнему серебряный кубок[381 - Кубки того времени по величине были различны: кубок, например, самого Грозного, хранящийся в Оружейной Палате, имеет весу 1 п. 8 ф., а вышины – сажень. – _Костомаров._ XIX. С. 81.]. Этот кубок был как бы прообразом сибирского виночерпия. Хотя покоритель Сибири, привыкший с юности к разгульной жизни на судах и обильно снабженный Строгановыми перед походом в Сибирь запасами всякого продовольствия, не мог не иметь и запасов вина и оставлять поэтому царского подарка без употребления, но последнее во всяком случае не выходило за пределы той строгости нравов, какою отличались вообще первые сибирские завоеватели. По истории Сибири мы знаем, как дружиной Ермака преследовалось, например, прелюбодеяние: виновного садили в оковы и, наполняя песком платье, ставили по горло в воду и обмывали; знаем также, что перед некоторыми из битв Ермак полагал на дружину свою обеты воздержания, каким был, например, сорокадневный пост, исполненный перед битвой с Маметкулом в городке Карачи[382 - _Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. II. § 30, 75).]. По этим примерам несомненно, что в дружине Ермака не могло быть допущено ничего подобного тому, что происходило в старорусской корчме, сменившейся новым кабаком. Но славный победитель погиб, и о строгости нравов времени его в нахлынувших в Сибирь отрядах ратных людей, набиравшихся второпях и большей частью из людей гулящих, не имевших определенных занятий и толпившихся с утра до ночи около попутних кабаков, остались лишь одни воспоминания. По всей неполноте исторических сказаний о быте первых сибирских насельников, там встречаются по местам упоминания, по которым нельзя не заключать, что употребление вина на новой земле началось одновременно с появлением первых рвов и стен русских городов. Не говоря уже о самих строителях этих городов, к употреблению вина на первых же порах приучались и сибирские инородцы, которых постоянно наказывалось из Москвы «поить и кормить, как мочно», приучались даже татарские князья, жены и дети их; так, например, вскоре по основании Тобольска летом 1588 г. строитель его письменный голова Чулков, намереваясь захватить в плен преемника Кучума Сейдяка с товарищами его Карачей и Уразмахметом, замышлял уже напоить их прежде пьяными, но хитрые татары, упирая на учение Магомета, не поддались[383 - _Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. IV. §§ 12-13).]; зато по взятии в августе 1598 г. татарским воеводой Воейковым в плен семьи Кучума, состоявшей из 8 цариц, 5 царевичей, 8 царевен и 12 князей и мурз – дальних родственников Кучума, от царя Бориса Годунова получено было несколько указов, повелевавших поить пленников «вином и медом», а если бы вовремя следования их в Москву случилось, что по дороге не было кабаков, то брать эти припасы в монастырях. Чрезмерное употребление вина самими ратными людьми скоро дошло до того, что приставленные к той же семье Кучума царские пристава жаловались Годунову, что сибирские казаки «ходят всегда пьяни, берут неведомо откуды», вообще же, прибавляли пристава, «татарам чинят тесноту великую, да и нас-то, холопей твоих государевых, вовсе не слушают, говорят: мы-де вам не приказаны, таковы же-де и мы, что и вы!»[384 - _Небольсин._ Покорение Сибири. 1849. XI. С. 128.]. Стало быть, недостатка в вине на новой земле уже не было, хотя виноторговли пока еще не открывалось. Но прошло немного лет со времени основания здесь первых русских городов, и появление в последних царевых кабаков не замедлило.

В 1598 году построено Верхотурье, первыми обитателями которого были жители закрытого города Лозвы: двое боярских детей, сорок шесть стрельцов и казаков, двое подьячих, вогульский толмач, мельник, кирпичник, банник и несколько сторожей, к ним тогда же из Перми Великой прислан поп Лаврентий, из Тобольска – казацкий атаман Пинай Степанов, а в двух следующих годах переселены из Вятки два торговых человека – Терентьев и Лашкин, 50 ямщиков и 80 плотников. Благодаря относительной близости этого сибирского города и положению его на большой тогдашней дороге, в нем появляется такое множество «охочих гулящих людей», что уже в 1604 году верхотурскому воеводе наказывается набрать из них 50 человек на службу в Сургут, а в следующем году такое же количество отправить в Томск[385 - _Буцинский._ Заселение Сибири. 1889. II. С. 21-22.]. Здесь-то вскоре по основании города вьет себе гнездо и первый сибирский кабак.

Сведений о времени постройки этого кабака не сохранилось, но в одном документе, относящемся к 1623 году, говорится, что он построен еще «до московского разоренья», т.е. при царе Борисе Годунове[386 - Акты историч. III. № 122.]; по грамоте же Годунова, данной верхотурскому воеводе Неудаче Плещееву 24 апреля 1604 г., постройку этого кабака можно точнее относить к 1602 или 1603 гг.: в последнем документе к данному ранее распоряжению приводится наказ царя относительно приготовления в Верхотурье для местного винокурения хмелю[387 - _Шишонко._ «Пермская летопись» 1881. I. С. 164. По этим сведениям известие, помещенное в «Древней российск. Вивлиофике» Новикова, (1788. Ч. III. С. 132) о том, что «в Сибири и Тобольску первые почали быть кружечные дворы и продажа государского горячего вина» только с 1671 г., не имеет никакого основания; оно же, вероятно, ввело в ошибку и историка Словцова, утверждающего, что в Сибири казенного винокурения не было до 1698 г., и хлебное вино шло сюда из-за Урала (Историч. обозр. Сибири. 1886. I, VI. С. 161), а равно Щеглова, Лебединского и других, показывающих начало учреждения кабаков в Сибири в 1617 г. (Хронолог, переч. важнейших данных из истор. Сибири. 1883. С. 74; Тобол, губ. ведом. 1863. № 39. С. 317).], а если шло винокурение, то представляется вероятным и существование кабака.

Кабаки, как и другие казенные здания того времени, имели постройку, приноровленную к их назначению. Во дворе возвышался деревянный дом, под которым был подвал для хранения вина и пива, а обок его омшанник с печью, где ставили питье, печь была, вероятно, для того, чтобы иметь горячую воду для разведения водки; на дворе же устраивались ледник, над которым делалось сушило, поварня, где производились работы и стояли инструменты, и стояльная изба со стойкой, за которою сидели продавцы вина[388 - Костомаров. XIX. С. 67.]. Так как кабацкие питья приготовлялись казною или на поварнях, находившихся при кабаках же, или поставлялись в последние от подрядчиков, или же шли от откупщика, взявшего кабак на откуп, то поэтому в одних кабаках его продавали верные целовальники, а в других – откупщики; главный же надзор и управление кабаками возлагались на кабацких голов. Головы и целовальники служили по выбору и при вступлении в управление кабаками выполняли известные условия: представляли записи о благонадежности за подписью избирателей, давали присягу, обязываясь собрать не только положенный кабацкий доход, но еще непременно и с прибылью, а затем уже принимали от своих предшественников по описи все кабацкие запасы: посуду, питье, поварню и самый кабак. В указах, посылаемых обыкновенно в конце года об отдаче кабацких сборов на следующий год, воеводам предоставлялась полная власть отдать кабаки на веру, или же на откуп, а потому и действовала то одна форма управления, то другая[389 - _Прыжов._ Истор. кабаков в России. 1868. VII. С. 68, 73 и 75.].

Таково было общее устройство царевых кабаков, современных появлению кабака верхотурского. Но в первое время существования этого кабака дела его от общих кабацких порядков представляли значительную разницу: поварни, например, – необходимой принадлежности всякого кабака, при нем не было; заготовление же вина представляло свои особенности. Одновременно с основанием Верхотурья правительство поселило около городского острога несколько крестьянских и посадских дворов, которые образовали так называемую «Жилецкую слободу», составившую вскоре особую подгородную волость пашенных крестьян. Кроме этой волости, распространившей свои небольшие поселки по берегам рек Туры, Салды и Пии, с 1612 года появились селения по рекам Тагилю и Невье, образовавшие другие две волости – Тагильскую и Невьянскую. Как служилые и посадские люди самого города, так и жители названных волостей, по большей части пашенные крестьяне, кроме главной своей обязанности обрабатывать государеву пашню, находившуюся под городом, должны были, по тогдашнему выражению, делать «разные изделья»: приготовлять муку, крупу, толокно, делать веники для бань, строить суда и проч.[390 - _Буцинский._ II. С. 27, 34 и 39.]. К числу таких же изделий отнесено было и приготовление запасов для вина и пива, т.е. муки, хмелю, солоду, дров и проч., а затем и самое винокурение и пивоварение, и доставка изделий в кабак. Так, по крайней мере, можно заключать о ходе этого дела по одному документу, относящемуся к 1629 г., из которого видно, что «в прошлых годах..., на верхотурском кабаке вино курили и пиво варили уговорщики, верхотурские служилые люди и пашенные крестьяне, и ямские охотники, а сидели-де то вино на... кабак всякие люди в розни, у себя по домам, в деревнях и по селам на Тагиле и на Невье своими котлами»[391 - Акты историч. III. № 153.].

Из указанных изделий царскою казною оплачиваемы были только некоторые, большая же часть входила в круг натуральных повинностей, ложившихся тяжелым бременем как на посадских, так и крестьян. Нелегко было выполнение разных воеводских требований и по винному делу. Требования эти с первых же пор открытия в Верхотурье кабака стали сопровождаться строгими принуждениями и насилием. Так, из упомянутой уже выше грамоты Годунова воеводе Плещееву от 24 апреля 1604 г. видно, что верхотурцы обращались к царю с челобитной, вызванной одним из таких требований воеводы о доставлении для винокурения хмелю. «Били нам челом, – говорит эта грамота, – верхотурского города служилые люди, казаки и стрельцы Ромашко Голенищев и во всех товарищов своих место, а сказали: по нашему-де указу велено им на наш обиход, на вино, хмель готовили и на Верхотурье, садового хмелю не родится, и по речкам-де добыть не мочно, и купить им негде и не на что, и ныне-де они в том хмелю стоят на правеже[392 - «Правеж», перешедший к русским от татар и вошедший в уложение 1649 года, распространен был на Руси задолго до появления кабаков и служил в разных случаях орудием казни и денежных взысканий. На правеже стаивали и головы, и целовальники, и выбиравшие их мирские люди, с которых правили недоборные по кабакам деньги; тут же бывали и самые жертвы кабаков – кабацкие пьяницы, с которых правили долговые напойные деньги. Как производил этот правеж верхотурский воевода – неизвестно, а в Москве он совершался так: являлось несколько стрельцов, брали несостоятельных должников и, поставив у приказа в ряды, били батогами поочередно по голым икрам, проходя ряды от одного края до другого; за расправой наблюдал судья, смотревший из окна. Каждый должник подвергался правежу по часу в день, а иногда и более, пока не выплачивал долга. По словам Олеария, бывшего в Москве в 1663 году, занимавшимся запрещенной продажей водки навешивали на шею фляжку с водкою и водили попарно от площади до Кремля и обратно в сопровождении помощников палача и все это время били кнутом.]; и нам бы им пожаловати, того на них хмелю правити не велети». Но челобитная осталась без удовлетворения: воеводе наказано было освободить просителей «от правежа» только до того времени, «как хмель поспеет и добыть будет мочно»[393 - _Шишонко._ 1. С. 164.].

С 1621 года главное управление верхотурским кабаком по царскому указу поручено было тобольским воеводам боярину Матвею Годунову и князю Матвею Волконскому. Для надзора за виноторговлей и продажи вина и пива в Верхотурье из Тобольска посылаемы были боярские дети и подьячие, но вскоре управление кабаком передано было верхотурским воеводам по той причине, как говорит одна грамота, что «те дети боярские и подьячие с верхотурскими воеводами были во вражде и в переживке», и Годунов, и Волконский присылали для этого дела из Тобольска «худых тамошних людей». После этого кабацких голов в Верхотурье начали присылать из Казани и Чебоксар «выборных лутчих людей»[394 - Акты историч. III. № 122.]. С этого же времени расходы вина по верхотурскому кабаку начали значительно увеличиваться, а с тем вместе стала возрастать и тягость винной повинности посадских и крестьян, продолжавшейся в прежнем порядке. Кроме продажи вина за деньги, из кабака велено было производить значительные отпуски вина в Тобольск и другие города; так, например, грамотою Михаила Федоровича от 15 февраля 1621 г. верхотурским воеводам Ивану Пушкину и Дмитрию Зубову наказывалось отправлять в Тобольск первому сибирскому архиепископу Киприану «жалованья, на его обиход, по сту ведр вина горячего на год»[395 - _Шишонко._ II. С. 107.].

По общим порядкам кабаков того времени на них полагался оклад, определяемый доходами предыдущих лет, откупными суммами и другими обстоятельствами. Непременным правилом было то, что головы и целовальники должны были собрать кабацкие деньги с прибылью против прошлых лет. Для этого целовальникам позволялось действовать «безстрашно», за прибыль ожидать «государевы милости», причем «никакого себе опасения не держать», а главное – «питухов не отгонять». Целовальники так и поступали. «Я, государь, – доносил, например, Михаилу Федоровичу Андрей Образцов, – никому не норовил, правил твои государевы доходы нещадно, побивал насмерть». При недоборах казна не принимала никаких оправданий ни того, что народ пить не хочет, ни того, что пить ему не на что, и настоятельно требовала недоборной суммы: «а о недоборе пишет воровством, хочешь воровать – велим недобор доправить вдвое»[396 - _Прыжов._ VII. С. 79 и 80.].

Последние порядки оказались и на первом сибирском кабаке. Воеводы Никита Барятинский и Максим Языков 7 августа 1623 года доносили в Москву, что с тех пор, как устроен верхотурский кабак, многие из служилых людей, стрельцов, казаков, ямских охотников и пашенных крестьян «пропились» – первые бросили службу и «разбрелись», а последние «одолжали, обнищали», но они, воеводы, боясь денежного кабацкого недобора, без царского указа унимать их от пьянства не смеют. Но на это донесение 20 того же августа, т.е. без малейшего по получении донесения замедления, отправлена воеводам строгая царская грамота. «И вы пишете к нам, – говорилось в этой грамоте, – не радея о нашем деле, что кабак хотите оставити, а кабак заведен в Верхотурье давно, до московского разоренья задолго, и преж вас многие наши воеводы на Верхотурье бывали, а о том кабаке к нам не писывали, а вам где было нам искати перед прежним во всем прибыли, а вы старое хотите растерять... На верхотурском кабаке не одни верхотурские служилые люди и ямские охотники, и пашенные крестьяне пьют, да много на Верхотурье и приезжих всяких людей ежегод живет, больши всех сибирских городов, потому верхотурский кабак и заведен в прежних давних летех, а не вновь и ныне ему быти по-прежнему ж». Далее по обыкновению грамота наказывала, чтобы воеводы «презирали по часту, чтоб на верхотурском кабаке кабацких денежных доходов пред прежними годы собрати с прибылью»[397 - Акты историч. III. № 122.].

Проходит несколько времени. Воевод, хлопотавших о закрытии кабака, сменяют князья Дмитрий Пожарский-Лопата и Никита Барятинский, а этих князь же Семен Гагарин. Последний повел дело иначе и вместо закрытия кабака, отобрав от всех служилых людей и крестьян, занимавшихся приготовлением вина и пива, заведенные ими на свой счет котлы, кубы, трубы и проч., открыл поварню при самом кабаке. Это было в 1628 году. Устроив поварню, Гагарин 12 декабря доносил в Москву, что при существующих порядках винокурения для верхотурского кабака «уговорщиками» по своим домам происходили злоупотребления: винокуры эти, «сваря вино, выпивали сами, и в том-де вине многие служилые и посадские люди и ямские охотники, и пашенные крестьяне стоят на правеже»; с открытием же поварни при кабаке «казне будет прибыльнее». Распоряжения эти были одобрены, и новой грамотой воеводе велено за отобранные у прежних винокуров винные инструменты выдать им плату по местной «прямой» цене и затем продолжать дальнейшее отбирание тех инструментов по городу, селам и деревням, где они могут еще оказаться, чтоб верхотурскому кабаку «никакие порухи», а казне «недобору» не было. Грамота эта послана была с тобольским казаком Ивашком Куимовым, но казак этот куда-то исчез, и воевода, прождав ответа до июля следующего года, снова пишет в Москву об устройстве им поварни; оттуда же с повторением вышеприведенного, вновь наказывают «беречи накрепко, чтоб однолично... винных судов ни у кого не было», напоминают о тех же «порухе» и «недоборе» и велят казака Ивашку «сыскав... бити батоги нещадно»[398 - Акты историч. III. № 153.].

Получив последнюю грамоту, Гагарин немедленно принялся за дело; котлы везде отобраны, курить вино и варить пиво повсюду запрещено, а велено всем пить «на кабаке». Новоустроенная поварня легла новой тягостью на верхотурцев и в отправленной царю челобитной они жалуются, что от кабацкой поварни им невмочь стало жить. «Пашем мы, – говорила эта челобитная, – на казну десятинные пашни, ставим казенные анбары на свои деньги, возим дрова на винокурню по полтора рубля, а нам платят по 20 алтын, да нас еще выбирают в целовальники к винокурне, и мы в конец погибли и запустели»[399 - Акты историч. III. № 184.].

С устройством поварни верхотурский кабак начал составлять очень важную статью казенных доходов. Из списка с сметных книг денежных доходов и расходов Верхотурья за 1628 г. видно, что в год же устройства поварни с «государева кабака» поступило 1071 руб. – сумма, по тогдашнему времени довольно значительная, свидетельствующая о таком же развитии и пьянства. Независимо этого кабака, в год открытия при нем поварни в Верхотурье появился и другой «откупной кабак», с которого на первый раз по тому же документу взято было годового оброка 13 руб.[400 - _Буцинский._ II. С. 58 и 59.].




III

Москва всегда избирала для кабаков места бойкие и торговые. Поэтому пока верхотурцы безуспешно испытывали средства к избавлению себя от кабацких невзгод, неожиданно появляется новый кабак уже в самом передовом городе тогдашней Сибири. Это был второй сибирский кабак, открытый в Тобольске. К сожалению, сведений о времени появления этого кабака так же, как и дальнейшей истории его, при крайней скудости вообще материалов о тобольской старине до нас не сохранилось. Можно только полагать, что он открыт не ранее первых лет царствования Михаила Федоровича, так как в период смутного времени распространение кабаков должно было притихнуть. «Для смутного времени, писали в 1611 г. в Пермь казанские воеводы, – кабаки заперты были по многое время». Кончилось это время, земским собором в 1613 г. избран был новый царь и по городам снова пошли приказания, кроме государева кабака, питья никому не держать. Кабацкая прибыль сделалась источником для удовлетворения разных государственных нужд: по смерти, например, в 1615 г. в Суздале царицы старицы Александры указом царя велено было на погребение ее взять 50 рублей из кабацких доходов; в 1620 году, собрав московских гостей для переговоров о торговле с Джоном Мериком, царь и патриарх откровенно объявили, что нет других доходов, как от таможни и кабака: «Ведомо вам всем, что по грехам в Московском государстве от войны во всем скудость, и государской казны нет нисколько; кроме таможенных пошлин и кабацких денег, государевым деньгам сбору нет»[401 - _Прыжов._ XII. С. 126–128.]. Немудрено поэтому, что в числе посылаемых в то время наказов об умножении царевых кабаков последовал наказ об открытии кабака и в Тобольске.

На таком предположении нельзя не остановиться потому, что в указываемое время Тобольск считался уже бойким и торговым городом. Хорошо понимая стратегическое значение этого города в новопокоренном крае, правительство с самого основания его содержало там всегда значительное войско и постепенно населяло его и посадскими, и пашенными людьми. Зависев короткое время от Тюмени, Тобольск скоро стал не только самостоятельным, но и главою сибирских городов. С 1590-х годов сюда назначались воеводами люди знатные – князья, стольники и даже бояре, имевшие широкие полномочия. Скоро город стал главным торговым центром русских, татар, бухарцев, коганцев, калмыков и ногайцев. Торговые обороты особенно бухарцев, заведших торговлю еще с «Ермакова взятья», производились на значительные суммы: иногда в один месяц бухарцы распродавали своих товаров более чем на 10000 рублей – сумму по тому времени громадную. Несмотря на то, что самый город смотрел еще большой деревней, имевшей с небольшим 300 дворов, в нем по дозорной книге 1624 года был уже гостиный двор и 52 торговые лавки[402 - Материалы для истории Тобольска XVII и XVIII ст. 1885. С. 1-10.]. Торговля его процветала, а с нею увеличивались и денежные доходы города, так что в 1624 г. одних таможенных пошлин взято 3182 руб., в 1625 г. – 4118 руб. 91 коп. и в 1640 г. – 5692 руб.; общая же цифра всех пошлинных сборов за последний год, не считая сбора ясака с тобольских инородцев, полученного в этом году на 1997 руб., достигла почти 8000 рублей. По этим цифрам можно заключить, что к концу царствования Михаила Федоровича в Тобольске была торговля «миллионная», ибо тогдашняя ценность денег по крайней мере в десять раз превосходила нынешнюю[403 - _Буцинский._ V. С. 105, 141 и 142.].

Но возвратимся к предмету статьи. Появившись в таком бойком месте, какое представлял собою Тобольск, новый кабак мог давать казне значительные доходы, но в то же время приносить как населению города, так и торговле его громадное зло. Выше мы видели, что еще в первые года царствования Годунова служилые люди Тобольска, не имевшего виноторговли, известны уже были царю своим пьянством. Теперь же, когда здесь раскрылись двери кабака, пьянство это должно было усилиться, тем более, что самый состав населения Тобольска, против всех сибирских городов, представлял самую разнохарактерную смесь нравов: кроме преобладающего элемента русских и татар, в состав населения его входили немцы, шведы, поляки, литовцы, мордва, черемисы и даже французы. Зло это вскоре же и обнаружилось, и дошло до таких размеров, что правительство решило кабак закрыть. Так, по крайней мере, свидетельствует одна из приводимых уже нами ранее грамот Михаила Федоровича, посланная 20 августа 1623 г. верхотурским воеводам Барятинскому и Языкову, в которой на донесение воевод о тягостях верхотурского кабака царь, между прочим, говорил: «И вы, делая леностью своею и нехотя нам служити, пишите к нам не делом, или на то смотрите, что в Тобольску велено кабак снесть и то вам не образец: в Тобольску кабак заведен был недавно, и Тобольск в Сибири первый город, а тобольские служилые и всякие жилецкие люди учали на кабаке пить беспрестанно, а иные и пропились... велено снесть, чтоб от кабака тобольские служилые люди нашей службы, а торговые и всякие люди промыслов своих не отбыли»[404 - Акты истор. III. № 122.].

С закрытием кабака тоболяки надолго лишены были винных запасов. Частное винокурение строго преследовалось, нового кабака не открывали, и завзятые питухи стали прибегать к особенному способу опьянения. Хотелось, чтобы хотя что-нибудь да заменило отнятый кабацкий продукт. На помощь явились приезжие калмыки. В числе калмыцких товаров нашлась подходящая для этого дела неизвестная трава, носившая название «шара» и семена этой травы. Какое назначение имела эта трава в действительности – неизвестно, но по одному документу оказывается следующее: в 1640 г. какой-то крестьянин заявил тобольскому воеводе на многих жителей, что траву эту они «пьют вместо табаку для пьянства дымом рогами», т.е. курят, ибо тогда и относительно курения выражались «пьют табак», «пьянствуют табачным дымом», а курящих называли «питухами» и «пропойщиками». По извету крестьянина были сделаны обыски: у одного боярского сына и нескольких казаков оказалось этой травы посеянной несколько гряд, а в одном доме трава найдена и сухою, и толченою. На допросе виновные утверждали, что травы этой они не пьют, а держат для лечения – присыпают в толченом виде к ранам. Очень может быть, что трава эта употреблялась как и лекарство, но шла и для курения вместо табаку, за который, как известно, при Михаиле Федоровиче резали носы. И, таким образом, за невозможностью иметь других развлечений, отуманивающих голову, тоболяки начали курить шар; если нельзя «пьянствовать вином» или «пьянствовать табаком», то им казалось, что, может быть, правительство будет снисходительнее к «пьянству шаром». Чем, однако ж, кончилось это дело по розыскам воеводы – неизвестно[405 - _Буцинский._ V. С. 140 и 141.].

Само собой разумеется, что замена вина шаром могла иметь распространение только между завзятыми питухами – людьми гулящими, словом, беднотой; по некоторым же актам гораздо ранее появления этого шара Тобольск снискал уже себе известность тайною виноторговлей, главными деятелями которой были люди высшего служилого класса. Хотя запасы вина доставлялись сюда и из верхотурского кабака и с поварней зауральских городов[406 - _Словцов._ I. VI. С. 161.], но запасы эти всегда имели свое определенное назначение, как, например, для угощения ясачных инородцев[407 - _Словцов._ I. С. 31 и 37.], на отпуски Тобольскому софийскому дому и других надобностей. Поэтому названный служилый класс в лице воевод и других начальствующих лиц, следуя на службу в Сибирь, или лично, или чрез своих агентов, и тайно, и явно привозил сюда вино целыми обозами. Об этом говорят многие из царских грамот того времени, из которых в одной, посланной тобольскому воеводе в 1636 году, царь писал: «Ведомо нам стало, что сибирские воеводы и дьяки, и письменные головы возят с Москвы и с иных городов многие меды и вина и всякие запасы, и товары сверх своих обиходов для торговли и для бездельных своих прибытков, а будучи в сибирских городах продают те товары на деньги или меняют на соболи, на лисицы и иную мягкую рухлядь»[408 - _Буцинский._ VIII. С. 247.]. Тайная виноторговля, начинаясь в Тобольске, распространялась и на другие места: в хранящихся в одном московском архиве сибирских делах есть, например, одно дело, относящееся к 1634 году, с таким заглавием: «Сыскное дело Павла Хмелевского о том, что в 7138 году, едучи из Тобольска на Турухан, мед бочками, а вино в склянницы и в чарки продавал»[409 - _Пуцилло._ Указат. дел. и рукопис., относящ. до Сибири. 1879. С. 23.]. Поэтому можно полагать, что вместо закрытого в Тобольске царева кабака тут нарождались и пускались в путешествия по далекой Сибири кабаки иного рода воеводские и, так сказать, плавучие.

За все это время дальнейшего появления в Сибири государевых кабаков до начала царствования Алексея Михайловича, по крайней мере по тем скудным материалам, какими мы пользовались при составлении настоящей статьи, не видно. Повсеместное появление кабаков в сибирских городах началось по указу нового царя 30 декабря 1651 года, когда велено было «во всех городах и в государевых больших селах быть по одному кружечному двору»[410 - Поли. соб. зак. 1830. I. № 72.]. В это время на помощь долговечному верхотурскому кабаку под новым наименованием появляются кабаки в Тюмени, Березове, Сургуте, Томске, Енисейске, Иркутске и других городах, но, не считая их первыми кабаками, мы не касаемся и истории их.

Представив в общих чертах появление первых сибирских кабаков, а по нему и начало винного дела старинной Сибири, мы сожалеем, что заглавие статьи не позволяет нам коснуться составных частей того, можно сказать, тяжелого тормоза, какой со временем создало это дело для замедления колонизаторов новопокоренной окраины на всех путях их к достижению своего благосостояния. Поэтому мы закончим свои заметки лишь несколькими словами о самой фундаментальной части того тормоза – сибирском чудовищном пьянстве. Выше мы уже видели, что вслед за появлением первых сибирских кабаков верхотурцы «пропились», «разбрелись», «одолжали» и «обнищали», а тоболяки «учали на кабаке пить беспрестанно». Тобольский кабак был закрыт и дальнейшее распространение кабаков приостановлено. Но это нисколько не повлияло на уменьшение развивавшегося пьянства, и уже в 1622 году в царских грамотах березовскому и верхотурскому воеводам говорилось: «В пьянствах у вас многие люди бьются и режутся до смерти»[411 - Акты историч. III. № 113; Дополн. к акт. II. № 264.]. Порок развивался и креп. Известный Юрий Крижанич, превосходивший современников основательностью образования, живя с 1661 года в Тобольске, в одном из своих написанных здесь сочинений, считает причиною пьянства кабаки. По словам его, «нигде нельзя выпить пива или вина, как только в царском кабаке. А там посуда такая, что годится в свиной хлев. Питье премерзкое и продается по бесовской цене. Самые кабаки не везде под рукою у людей, только в большом городе по нескольку кабаков; иные мелкие люди чуть не всю жизнь лишены вина, а как придется им выпить, то они бросаются без стыда, как бешеные, думают, что исполняют божью и царскую заповедь». Коснувшись далее дозволения, даваемого некоторым лицам на приготовление напитков по особым торжественным случаям, Крижанич видит в этом средство приучения народа к пьянству и продолжает: «Хозяин только о том и хлопочет, чтобы поскорее напоить гостей и обратить их в свиней. Посадит гостей около пустого стола, сидят три-четыре часа без хлеба и без всякой пищи, а между тем чарка идет кругом, и многие, выпивши натощак, опьянеют и уже не думают о пище. Нигде – ни у немцев, ни у других славян – нет такого гадкого пьянства, нигде не видно, чтобы в грязи по улицам валялись мужчины и женщины и умирали от пьянства»[412 - _Костомаров._ Рус. ист. в жизнеопис. 1874. Вып. V. С. 443 и 444.]. К сокращению пьянства принимались различные меры. Так, например, в 1698 г. сибирским воеводам дано было такое наставление: «а которые питухи, пришед, озадорятся и напьются пьянством безобразным, и учнут все при себе имеющие деньги, платье и товары или какую мягкую рухлядь своего промыслу в заклад или в мену пропивать... и таких унимать и, обрав его всего, в особый чулан, чтоб проспался, положить, и как проспится, во вине смотря, наказав его словами, или высечь батожьем, все ему назад имянно отдать в целости, а взять только по правде, сколько он пропил»[413 - Поли. собр. зак. III. № 1655.]. Но меры эти пьянства не уменьшали. По словам одного сибирского писателя, оно было «всеобщим пороком и имело самые огромные размеры. Пили все: старики и молодые, женщины и дети. Пили дома, пили в кабаке, пили в дороге, пили до положения риз в гостях, пили в поле, куда горожане еще до сих пор выезжают по праздникам для гулянья. Аббат Шапп свидетельствует о жестоком пьянстве по Тобольской губернии. Паллас замечает о Томске, что он еще не встречал в своей жизни такого места, в котором было бы такое всеобщее пьянство и в столь высокой степени, как здесь. Тот же Паллас свидетельствует о непрерывном пьянстве Кяхты и Иркутска. И не только европейских путешественников, но даже соседей-азиатцев возмущало это безмерное пьянство сибиряков. В XVIII веке сибирские купцы, торговавшие с Джунгарским ханством, забравшись туда, часто пропивали и проигрывали все свои товары и, пьянствуя там, и другие непотребные дела чинили. В то же время китайцы жаловались на безобразное пьянство русских купцов и однажды даже запретили им въезжать в Китай ради их безмерного пьянства. Китайцев также сильно беспокоило в XVIII веке пьянство пекинских миссионеров, проматывавших и свое жалованье, и церковную казну, и наносивших китайцам жестокие обиды. Один из них, священник Филимонов, затесался однажды пьяный даже во дворец богдыхана и поколотил там китайских министров, за что и был закован в кандалы и выслан в Селенгинск при письме такого содержания: «Великого Тайцын государства из посольского мунгальского приказа послано письмо в российское государство, в сенат на житье вашего государства попы и школьники подано на письме нашего: поп именем Иван Антония попа наколол ножем, ваши полы и школьники промежу себя не в совете, супостатно, никак в одном месте жить невозможно, назад выслать, так подано; затем попа Ивана в ваше к пограничному правителю отвезли, того ради послали прохладное письмо». Филимонов долго после шатался по Иркутску под именем странника ханского государства и забавлял обывателей рассказами о своих пекинских похождениях»[414 - Отечествен, записки. 1867. X. С. 694 и 695.]. Но не лучшее для Сибири представляло и последующее время, особенно исход прошедшего и начало настоящего столетия. Времена искусственно созданного властелина, убитого новой системой питейного сбора, времена всесильных Походяшиных, Кремлевых, Передовщиковых и Полуяновых, создавших тип чваного сибирского кулака-монополиста, яснее – времен откупа живо еще памятны и напоминать об их по отношению к дальнейшему развитию сибирского пьянства излишне. Довольно заметить, что за это время ежедневная выручка одного кабака считалась часто тысячами. Кастрен, например, путешествуя по Сибири в сороковых годах, 5 марта 1846 года писал из Томска: «Масленицу я провел в деревне Молчановой, где меня поместили в верхнем этаже обыкновенного кабака. Здесь в продолжение всей разгульной недели я ни днем, ни ночью не имел покоя от шумливых пьяниц. Молчанова – небольшая деревня, окрестная страна бедна и редко заселена... но несмотря на то, продажа вина производилась в таких огромных размерах, что кабак в один день выручал почти 1800 р. Поэтому можно составить себе понятие о пьянстве в Сибири». Прибавим к этому, что в некоторые года сибирские губернии в потреблении пагубного напитка превосходили даже губернии великороссийские: так, например, в последних губерниях вместо выпитого в 1862 г. 7218191 ведра безводного алкоголя в следующем, 1863 году, выпито было того же алкоголя 14681714 ведр, т.е. более на 101%; сторонка же наша за то время вместо 500000 ведр в 1862 г. выпила в 1863 г. того же алкоголя 1170000 ведр, т.е. более на 134%[415 - Вестн. Европы. 1867. II. – В хрон. 22.]. Недаром же поэтому сложилось и новое правило жизни: _не_пить,_так_и_на_свете_не_жить._



notes


Сноски





361


В другом репорте от 13 февраля 1757 г. архимандрит Митрофан доносил Консистории, «что солдат Василий Кузнецов, приходя пьянственным случаем к себе в келью, между собою чинит с товарищем своим, солдатом же, драки с немалою матерною бранью, и сделал он, Кузнецов, себе гудок, и в той своей келье играет с плясовными песнями»; из промемории же Сибирской губернской канцелярии в консисторию от 6 мая 1757 г. видно, что вместо Кузнецова «для караула колодницы Юсуповой 20 марта послан из Сибирского гарнизона другой солдат Нефед Таушканов, а Кузнецова определено в таких непорядках судить военным судом».




362


Буза в настоящее время у сибирских татар называется брагою и приготовляется весьма редко, при каких-либо особенных случаях, например, свадьбах; мухомор же, чрезмерное употребление которого оканчивается часто смертельными случаями, между северными инородцами входил даже в число предметов торговли, которая в Анадырске, например, для чукчей еще до 1866 г. оставалась в руках русского купца К. (Сибирск. вестн. 1866. № 13).




363


Мухомор, обладающий сильным галлюциногенным воздействием, употреблялся ханты, манси, селькупами и ненцами при свершении культовых обрядов, за что его называли «шаманский гриб». _–_Прим._Издателя_




364


Узорочье – дорогие ткани, одежды, украшенные узорами. _–_Прим._Издателя_




365


Паволоки – дорогие «заморские» ткани. _–_Прим._Издателя_




366


Речь идет о посольстве волжских булгар. _–_Прим._Издателя_




367


_Забелин._ История русск. жизни. 1879. II. 121, 142, 173, 214 и 414.




368


_Терещенко._ Быт русск. народа. 1848. I. 207.




369


_Забелин._ И. С. 381 и 382.




370


Терещенко. I. С. 212.




371


_Костомаров._ Очер. жиз. и нрав, великорус, нар. 1887. XIX. С. 130. – В старинных русских арифметиках конца XVI века винам показаны такие цены: «ронского вина стопа 11 денег, романеи 10, бастру 2 алтына и 2 деньги (14 денег), алкану по 7 денег, красного по алтыну». _(Карамзин._ Ист. госуд. рос. 1842. VII. Прим. 399).




372


Водка (араб, алкоголь, тур. рака, болг. ракия, серб, водица, малорос. горилка, рус.-народ, сивуха, сиволдай, сиротские слезы, подвздошная, крякун, горемычная, прильне, язык и т.п.) изобретена Рагезом, родившимся в 860 г. и бывшим потом врачом большого госпиталя в Багдаде; он первый указал способ приготовления алкоголя из очищенного от негашеной извести винного спирта. Привоз водки в Европу приписывают Раймунду Луллию, который в 1290 г., находясь на острове Майорка, бывшем во владении аравитян, узнал там от одного ученого мужа способ приговления ее; от Луллия этот способ выведал Арнольд де Виллан и распространил торговлю новым напитком между генуэзскими купцами, которые, владея приморскими местами Таврического полуострова, имели с русскими торговые сношения и в конце 1390-х годов ознакомили последних с тем напитком. – _Дрепер._ Ист. умет. разв. I. С. 340; _Терещенко._ 1. 215.




373


_Карамзин._ История госуд. Российск. 1819. Т. V. Прим. 404.




374


_Никон._ Лет. IV. С. 288; Акты истор. I. 16.




375


Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. VI. Прим. 614; VII. Прим. 112.




376


Поли. собр. летоп. III. С. 200, 153, 166; Допол. к акт. историч. I. С. 41.




377


_Соловьев._ Истор. Рос. 1861. VII. С. 100-101.




378


Акты историч. I. С. 154.




379


_Костомаров._ XIX. С. 197.




380


_Терещенко._ I. С. 215. Кабаком у татар назывался постоялый двор, где продавались кушанья и напитки. В 1545 г. царское войско сожгло в Казани ханские кабаки, которые в летописи названы «царевыми», при взятии Казани Грозным там были между прочим, кабацкие врата.




381


Кубки того времени по величине были различны: кубок, например, самого Грозного, хранящийся в Оружейной Палате, имеет весу 1 п. 8 ф., а вышины – сажень. – _Костомаров._ XIX. С. 81.




382


_Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. II. § 30, 75).




383


_Миллер._ Описан. Сибир. царства. 1750. (Гл. IV. §§ 12-13).




384


_Небольсин._ Покорение Сибири. 1849. XI. С. 128.




385


_Буцинский._ Заселение Сибири. 1889. II. С. 21-22.




386


Акты историч. III. № 122.




387


_Шишонко._ «Пермская летопись» 1881. I. С. 164. По этим сведениям известие, помещенное в «Древней российск. Вивлиофике» Новикова, (1788. Ч. III. С. 132) о том, что «в Сибири и Тобольску первые почали быть кружечные дворы и продажа государского горячего вина» только с 1671 г., не имеет никакого основания; оно же, вероятно, ввело в ошибку и историка Словцова, утверждающего, что в Сибири казенного винокурения не было до 1698 г., и хлебное вино шло сюда из-за Урала (Историч. обозр. Сибири. 1886. I, VI. С. 161), а равно Щеглова, Лебединского и других, показывающих начало учреждения кабаков в Сибири в 1617 г. (Хронолог, переч. важнейших данных из истор. Сибири. 1883. С. 74; Тобол, губ. ведом. 1863. № 39. С. 317).




388


Костомаров. XIX. С. 67.




389


_Прыжов._ Истор. кабаков в России. 1868. VII. С. 68, 73 и 75.




390


_Буцинский._ II. С. 27, 34 и 39.




391


Акты историч. III. № 153.




392


«Правеж», перешедший к русским от татар и вошедший в уложение 1649 года, распространен был на Руси задолго до появления кабаков и служил в разных случаях орудием казни и денежных взысканий. На правеже стаивали и головы, и целовальники, и выбиравшие их мирские люди, с которых правили недоборные по кабакам деньги; тут же бывали и самые жертвы кабаков – кабацкие пьяницы, с которых правили долговые напойные деньги. Как производил этот правеж верхотурский воевода – неизвестно, а в Москве он совершался так: являлось несколько стрельцов, брали несостоятельных должников и, поставив у приказа в ряды, били батогами поочередно по голым икрам, проходя ряды от одного края до другого; за расправой наблюдал судья, смотревший из окна. Каждый должник подвергался правежу по часу в день, а иногда и более, пока не выплачивал долга. По словам Олеария, бывшего в Москве в 1663 году, занимавшимся запрещенной продажей водки навешивали на шею фляжку с водкою и водили попарно от площади до Кремля и обратно в сопровождении помощников палача и все это время били кнутом.




393


_Шишонко._ 1. С. 164.




394


Акты историч. III. № 122.




395


_Шишонко._ II. С. 107.




396


_Прыжов._ VII. С. 79 и 80.




397


Акты историч. III. № 122.




398


Акты историч. III. № 153.




399


Акты историч. III. № 184.




400


_Буцинский._ II. С. 58 и 59.




401


_Прыжов._ XII. С. 126–128.




402


Материалы для истории Тобольска XVII и XVIII ст. 1885. С. 1-10.




403


_Буцинский._ V. С. 105, 141 и 142.




404


Акты истор. III. № 122.




405


_Буцинский._ V. С. 140 и 141.




406


_Словцов._ I. VI. С. 161.




407


_Словцов._ I. С. 31 и 37.




408


_Буцинский._ VIII. С. 247.




409


_Пуцилло._ Указат. дел. и рукопис., относящ. до Сибири. 1879. С. 23.




410


Поли. соб. зак. 1830. I. № 72.




411


Акты историч. III. № 113; Дополн. к акт. II. № 264.




412


_Костомаров._ Рус. ист. в жизнеопис. 1874. Вып. V. С. 443 и 444.




413


Поли. собр. зак. III. № 1655.




414


Отечествен, записки. 1867. X. С. 694 и 695.




415


Вестн. Европы. 1867. II. – В хрон. 22.