Сибирский летописец
Е. В. Кузнецов





МОНАХИНЯ ПРОКЛА. КНЯЖНА ПРАСКОВЬЯ ГРИГОРЬЕВНА ЮСУПОВА (НОВЫЕ МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ БИОГРАФИИ)







С именем монахини Проклы в прошедшем столетии томилась в заточении при одном из старых сибирских монастырей дочь известного любимца Петра Великого, «генерал-аншефа, сенатора и первоначальствующего члена государственной военной коллегии», князя Григория Дмитриевича Юсупова, молодая княжна Прасковья Григорьевна.

Ссылка в Сибирь княжны не была, однако ж, прямой переменой для нее блеска и роскоши родимых палат на мрачную келью монастырской «колодницы»: судьба определила ей испытать прежде заключение в Тихвинском девичьем монастыре Новгородской епархии. Это заключение продолжалось более четырех лет и закончилось тем, что княжна увезена была в Петербург, чтобы чрез короткое время выслушать в Канцелярии тайных розыскных дел последнее грозное решение императрицы Анны о наказании ее «кошками», пострижении в монахини и новой отправке уже «в дальний, крепкий девичий монастырь до кончины жизни неисходно».

Таким монастырем избран был Введенский девичий монастырь, состоявший при Далматовском Успенском мужском монастыре Тобольской епархии.

Пребывание княжны Юсуповой в Тихвинском монастыре давно уже известно из очерка Г.В. Есипова[314 - Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова // Русс. слово. 1862. № 3. С.1–30; Люди старого века. Спб., 1880. С. 332–376.], но полной биографии ее до сего времени не существует[315 - Кроме упомянутого очерка, известна еще статья: Д. _Мордовцев._ Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова, в монахинях Прокла // Русские женщины нового времени. Спб., 1874. С. 299–318. – Этой статьи мы не видели.]. В известном «Собрании жизнеописаний Юсуповых», изданном одним из потомков этого рода[316 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. 191+2 прил.; Ч. II. Спб., 1867. ХШ+421+IV с. – Это издание составляет теперь библиографическую редкость, и нам стоило больших хлопот добыть его у одного из московских антиквариев.], судьба несчастной княжны передается всего двумя-тремя характерно-отрывочными замечаниями. Между прочим говорится:

«...Единственная дочь княгини Анны Никитичны, княжна Прасковья Григорьевна, некогда в детстве ласкаемая Петром Великим, увлекаясь пылкостью нрава, выказывала легкомыслие в разговорах, и в крутое Бироново время навлекла на себя негодование императрицы за несколько неосторожных слов, может быть, перетолкованных и преувеличенных наговорами...»[317 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 103, 104.].

«...Княжна Прасковья Григорьевна по кончине матери (в 1735 г.) приняла пострижение в монастыре с именем Мавры и чрез три года скончалась, не дожив до царствования императрицы Елисаветы Петровны...»[318 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 106-107. – В другом месте (С. 112) временем смерти княжны означен 1740-й год, т.е. год, предшествовавший воцарению цесаревны Елизаветы Петровны (25 нояб. 1741).].

Быть может, память несчастной княжны предается забвению родственным ей автором приведенных строк с невинным желанием не дать потомкам повода к смутным мыслям и тяжким воспоминаниям о своих предках, но история ко всем беспристрастна: род князей Юсуповых принимал участие в событиях, утверждавших Россию более трех веков, и имена их, несомненно, найдут для себя оценку как по замечательным подвигам мужества, так и по многим блистательным свидетельствам гражданской деятельности, которыми они знаменовали себя, но это не даст историку повода замалчивать прошлое тех лиц знаменитого рода, жизнь которых сложилась неудачно.

Благодаря, однако ж, очерку Г.В. Есипова, составленному по архивному делу Канцелярии розыскных дел, пребывание княжны Юсуповой в Тихвинском монастыре и поводы ссылки в Далматов монастырь раскрыты гораздо ранее издания упомянутых «жизнеописаний», но жизнь княжны в Сибири остается малоизвестною. Очерк Есипова, упоминая распоряжение Тайной канцелярии, последовавшее на первых порах далматовского заключения, о наказании княжны «шелепами»[319 - «Шелеп» – плеть, нагайка. _–_Прим._Издателя_] и содержании «в ножных железах» заканчивается лишь одним замечанием: «кончила ли жизнь княжна Прасковья Григорьевна в том монастыре, или была освобождена – из следственного дела не видно».

Не раскрывает, к сожалению, этой тайны и сибирская архивная старина, сокращенная, как известно, в значительной степени беспощадными пожарами, но недавно в одном из тобольских архивов – именно архиве местной духовной консистории – нами найдено не лишенное высокого исторического интереса дело 1737 года, носящее заглавие: «О бывшей КНЯЖНЕ Прасковье Юсуповой, которая в монашестве наречена Проклой и сослана в Долматовский монастырь за важное преступление».

Дело это не номеровано, но по архивной описи в нем показано 154 листа; то же число листов означено и на оторванной обложке его; в самом же деле сохранилось только 122 листа: средина и конец этой драгоценности утрачены, а с ними затеряны и следы многого из любопытных подробностей – как дальнейших страданий, так и последнего исхода, закончившего мучения несчастной княжны. Тем не менее и в настоящем виде дело дополняет грустную биографию невольной монахини новыми материалами, которые навсегда снимают с нее неправильно приданное и никогда не носимое ею имя Мавры, считая ее в живых, вопреки заверения «жизнеописаний» Юсуповых, более почти на двадцать лет – до последнего времени царствования императрицы Елисаветы.

Досадная неполнота дела лишает нас возможности дать полный очерк долговременного пребывания Юсуповой в Сибири[320 - Во время составления настоящей статьи известный исследователь пермского края А.А. Дмитриев любезно сообщил нам, что о ссыльной княжне Юсуповой, в монашестве Прокле, в «Пермских губерн. ведом.» давно была напечатана статья протоиер. Гр. Плотникова (покойного) – «Ссыльные в Долматовском монастыре» (1869. № № 33–35 и 39), где говорилось также и о ссыльном графе Петре Апраксине. «Но «Губерн. ведом.» за 1869-й год, – прибавил Алекс. Алекс., – в Перми достать невозможно. Я знаю об этой статье только по указателю Д.Д. Смышляева, из которого нельзя видеть даже времени ссылки упомянутых лиц, не говоря уже о каких-либо подробностях. Упомянутая статья теперь составляет большую редкость и известна лишь завзятым библиофилам, почему увидеть в печати найденные вами материалы об Юсуповой весьма интересно».], а потому, напомнив в общих чертах, что известно о родословной княжны и событиях, предшествовавших сибирской ссылке, мы приведем здесь эти отрывочные материалы в том неприкосновенном виде, какой дан им полтора века назад их жестокими авторами.




I

Род князей Юсуповых ведет начало от Юсуфа, владетельного князя Ногайской орды, отца казанской царицы Сумбеки или Сююнбеки, бывшего в постоянных дружеских сношениях с царем Иоанном Грозным.

По грамотам Иоанна к Юсуфу и Юсуфа к Иоанну, хранящимся в Московском государственном архиве, видно, что Юсуф был прямой потомок знаменитого Тамерланова полководца Эдигея Мангита – вождя и князя Ордынского. В одном древнем родословном свитке конца XVII века указание предков Юсуфа восходит до Абубекира, правившего после Магомета всем мусульманским родом, хотя по другим известиям[321 - Кроме упомянутого выше издания «О роде князей Юсуповых», немало сведений для генеалогии их можно встретить в прекрасном труде нашего ориенталиста В.В. Вельяминова-Зернова «Исследование о Касимовских царях и царевичах» (Спб., 1864), в «Продолж. древней Российск. Вивлиоф.» (ЧЧ. VIII–X) и др. изд.] это был не Абубекир, тесть Магомета, а соименный ему чрез три века Абубекирбен-Райок, также правивший всеми мусульманами с титулом Эмира ель-Омра, князя князей и султана султанов. Потомки последнего были правителями, султанами с царской властью в разных местах: в Дамаске, Антиохии и др. Один из них Термес, теснимый враждебными обстоятельствами, переселился на север от Аравии к берегам Азовского и Каспийского морей, где, по преданию, между Волгой и Яиком была его родина, и был основателем сильной Ногайской орды. Что же касается прямого предка Юсуфа, полководца Эдигея, то последний при возникших междоусобиях в Большой Орде, сохраняя независимость, отклонился к югу и при Черном море занял земли, еще с XIII века заселенные ногайскими татарами, где и положил основание Крымской орды. Правнук Эдигея Муса-Мурза, сделавшись верховным правителем сильной Ногайской орды, начал постоянные сношения с российскими государями и был союзником Великого Князя Иоанна III. В 1481 году, поднявшись с ногайским ополчением вверх по Яику, он вспомоществовал шурину своему тюменскому князю Иваку[322 - Источники XVI в. нередко называют татар Сибири ногайцами. Упомянутый Ивак, главный хан Шибанской орды, владевший ранее в Средней Азии Туркестаном, утвердившись на рр. Ишиме и Иртыше, принудил более ранних насельников тех мест ограничиться р. Турой. Вскоре после этого он изгнал их и с берегов Туры, а сам засел в городе ЧингиТуре, переименованном впоследствии русскими в Тюмень, и вошел отсюда в непосредственные сношения с ханами Ногайской орды, женившись на сестре Муса-Мурзы. – _Карамзин._ История госуд. Российского. Изд. Смирдина. Т. VI. Прим. 240. – Следовательно, жена тюменского хана Ивака была родною теткою родоначальника Юсуповых – Юсуфа. ][323 - Полное имя хана, именуемого в русских летописях и документах Ибаком (Иваком), – Сайид Ибрахим хан. Он принадлежал к династии сибирских шейбанидов и правил в 1469–1495 годах Шейбанидским Сибирским ханством. В 1481 году, после разгрома хана Большой Орды Ахмада, Сайид Ибрахим объявил себя верховным ханом Джучидского государства, наследником Золотоордынского престола. _–_Прим._Издателя_] разгромить Кипчатское государство и совершенно ослабить так называемую Золотую Орду. По восточному обычаю Муса-Мурза имел пять жен. От первой из них Конедозы, или Кондазы, именуемой в родословных царицею, Юсуф считается пятым сыном.

Юсуф был одним из могущественных ордынских владетелей. Ногайская орда кочевала тогда от южных берегов Яика до Волги и управлялась верховным князем и князьями, подвластными ему, над которыми Юсуф был верховным правителем. Двадцать лет Юсуф был постоянным союзником царя Иоанна Васильевича, которым по просьбе Юсуфа доставлялись последнему не только оружия, панцыри, шубы на мехах горностаевых, но даже бумаги, краски и уборы для дочерей. Такие отношения существовали между ними до тех пор, пока Казань не послужила полем раздора, а взятие в плен русскими войсками дочери Юсуфа, казанской царицы Сумбеки[324 - Перевороты судьбы красавицы Сумбеки, жены трех казанских царей и матери четвертого, плененного русскими вместе с нею, делают ее драматической личностью. При всех треволнениях Сумбека была столь очаровательна, что в русской молве считалась волшебницею, чародейству которой приписывались и все неудачи русских при осаде Казани. Жизнь ее, переданная в истории, сделалась предметом поэзии: так, она является героинею в поэме Хераскова «Россияда», главным лицом в трагедии Грузинцева «Покоренная Казань», в трагедии Глинки «Сумбека, или Падение Казани» и т.п.] с малолетним сыном Утемиш-Гиреем и крещение последнего в Москве не поставили их совершенно в враждебные отношения, обострявшиеся сильным родством Юсуфа с Астраханью, Крымом и Сибирью[325 - По Карамзину Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. (Т. IX. Прим. 658) Ак-Мурза, сын Юсуфа, был женат на дочери популярного сибирского царя Кучума.]. Раздраженный Юсуф писал Грозному, что с того дня, как царь отказал ему в возвращении внука и дочери, «дружба умерла!».

Негодование Юсуфа обрушилось на русского посла Петра Тургенева. Юсуф приказал наложить на него оковы и расхитить его имущество. Но в феврале 1555 года в Москве получено было известие о смерти Юсуфа. С того времени прерванные дружеские отношения с Москвою были снова возобновлены сначала предприимчивым братом Юсуфа Измаилом, а затем старшим сыном Юсуфа Юнусом. По смерти последнего, желая более упрочить свои отношения к Москве, Измаил в 1563 году отправил других сыновей Юсуфа – Иль-Мурзу и Ибрагима-Мурзу в Москву в виде заложников верности ногайцев. Царь Грозный принял их благосклонно и по степени рода их наделил обширными поместьями: им пожалованы были многие села и деревни в Романовском округе с подчинением поселенных в них служилых татар и казаков.

С того времени Россия навсегда уже стала отечеством для потомков славного Юсуфа.

Правнук Юсуфа и внук Иль-Мурзы Абдул-Мурза был известен в русских войсках за храброго полководца, особенно же в войны 1670-х годов с турецким султаном и крымским ханом. Будучи владельцем значительного богатства, Абдул-Мурза навлек на себя гнев царя за то, что накормил у себя в постный день гусем патриарха Иоакима, был бит кнутом и лишен имений[326 - Об этом случае в царствование Екатерины вспомнил однажды, весьма кстати, правнук Абдул-Мурзы, кн. Н.Б. Юсупов. Обедая за столом императрицы, он неожиданно был спрошен: знает ли, как разрезать гуся? «Как не знать, ваше величество, – отвечал Юсупов, – эта птица давно нам знакома и дорого обошлась нашему роду: предок мой поплатился за нее половиною своего имения». – Юсуповы // Дм. _Бантыш-Каменский._ Слов, достопам. людей. Ч. 2. Спб., 1847.]. Но вскоре после этого Абдул-Мурза просил крещения и, приняв христианство, получил имя Димитрия Сеюшевича (по отцу) с прозванием Юсупово-Княжево и титул князя вместо татарского мурзы[327 - В «Российском Гербовнике» (Ч. III: отд. 1. С. 2) помещено следующее описание герба рода князей Юсуповых, выданное сенатом д.т.с. кн. Н.Б. Юсупову 4 июня 1804 г.: «В щите, разделенном на шесть частей посредине, находится малый щиток, имеющий в верхней части в зеленом поле княжескую шапку и под нею, в красном поле, четыре шестиугольные серебряные звезды, окружающие серебряную луну, рогами обращенную в правую сторону. На поверхности сего щитка второй маленький щиток голубого цвета с изображением в нем шестиугольной серебряной звезды. В первой части большого щита, в зеленом поле, ездок с поднятою вверх шпагою и с золотым щитом, скачущий на белом коне в левую сторону. Во второй части, в золотом поле, муж, одетый в татарское платье, держит в правой руке молоток. В третьей части, в голубом поле, натянутый золотой лук с стрелой, летящею вверх. В четвертой части, в золотом поле, и в пятой части, в серебряном поле, изображены по одному льву натурального цвета. В шестой части, в голубом поле, серебряный елень, бегущий влево. Щит покрыт мантиею и шапкою, принадлежащими княжескому достоинству. Щитодержателями поставлены два льва, в сторону смотрящие» (О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 412-413).]. Пожалованный в стольники, он женился на богатой вдове Катерине Яковлевне Сумароковой и чрез этот брак еще увеличил свое богатство. Князь Димитрий Сеюшевич скончался в 1694 году и оставил после себя трех сыновей.

Младший из сыновей Димитрия Сеюшевича князь Григорий Дмитриевич, в колыбели еще пожалованный от царя Феодора Алексеевича стольником, был товарищем игр Петра Великого, а впоследствии и ближайшим сподвижником славных деяний его. Числясь в регулярном войске, в драгунском полку, Григорий Дмитриевич неоднократно был в походах и на приступах. В замечательной надписи на гробнице его (в Московском Богоявленском монастыре), между прочим, говорится: «Известна стала служба его в разных походах, на боях полевых и городовых приступах; под Азовом дважды и дважды под Нарвою, под Канцем, под Митавою, под Лесным, под Полтавою и Переволочным, при взятии оставшегося по Полтавской баталии Шведского корпуса, под Выборгом, на Турецкой акции, под Штетином, под Тоннингом, при взятии фельдмаршала Штейнбока с его войски на Наре, при взятии фрегата и галер и во всех нарвских походах, где лейб-гвардия была, и потом в Персидскую экспедицию не без характера же воинских подвигов пребыл; ранен в правую руку и в левую ногу под Лесным...»[328 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 369-370.]. После взятия Азова, участвуя в торжественном въезде Петра в Москву, князь Г.Д вступил там в брак со вдовою стольника князя Львова княжной Анной Никитичной и имел от этого брака сыновей Бориса, Григория и Сергия и дочь Прасковью Григорьевну.

Во все время царствования Петра I князь Г.Д. был ревностным исполнителем самых разнообразных поручений монарха в кораблестроении и мореплавании; кроме того, Г.Д. нередко поручалось управление розыскными комиссиями. При погребении Петра князь Юсупов был в числе трех маршалов, следовавших за гробом государя пред императрицею. По восшествии на престол Екатерины I, в самый день учреждения ордена св. Александра Невского, Г.Д. был одним из первых, пожалованных государынею, кавалеров. По кончине Екатерины Юсупов пользовался таким благоволением юного императора Петра Второго, что получил от него в подарок обширный дом в Москве, пожалован в подполковники Преображенского полка, в котором сам государь считался полковником, и получил же в потомственное владение многие из отписанных в казну деревень Меншикова в Белогородской губернии. При восшествии на престол императрицы Анны, князь Г.Д. исполнял многие важнейшие поручения императрицы, был пожалован в генерал-аншефы и утвержден сенатором, состоя с 1727 года первенствующим членом государственной военной коллегии.

Тем не менее биография преданного слуги Петра Великого и основателя колоссального впоследствии богатства рода князей Юсуповых наряду с подвигами не лишена и мрачных эпизодов, говорящих за то, что Григорий Дмитриевич был человеком сурового характера и заботился прежде всего о своем благосостоянии. Так, например, в 1717 году он обвинил в различных злоупотреблениях князя Кольцова-Масальского[329 - Родословие князей Кольцовых-Масальских // Всем. Иллюстр. 1880. Т. XXIV. № 609.] и этим путем после казни последнего Петром получил себе часть имения князя; ведя же провиантские и интендантские дела, не упускал случаев увеличивать свое и без того огромное состояние, к которому при Петре II были добавлены еще многие из отписанных в казну имений князей Прозоровских[330 - Родословие князей Прозоровских // Всем. Иллюстр. 1877. Т. XVII. № 40.].

Князь Григорий Дмитриевич скончался 2 сентября 1730 года в Москве среди своего семейства: супруги Анны Никитичны, сыновей Бориса, Григория и Сергия Григорьевичей и дочери княжны Прасковьи Григорьевны. В духовном завещании своем, подписанном в самый день кончины, предоставляя трем сыновьям разделить недвижимое его имение по равной части и движимое полюбовно, он писал: «А жене моей княгине Анне Никитишне из недвижимого ж моего имения подмосковная вотчина сельцо Толбино да приданые ее вотчины, тако ж, которые по резолюции правительствующего сената отданы ей по наследству после племянника ее Федора Акинфова и которые на имя ее покупаны, в котором недвижимом учинить ей наследницею дочь нашу княжну Прасковью, или кого она похочет... а ежели жена моя, или кто из детей моих завет мой презрит, и в чем-либо будет кто прекословить, да будет моя отеческая клятва»[331 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 367–368.].

Умирающий отец словно предвидел, что последнее завещание его в отношении единственной дочери не сбудется никогда: не прошло и сорока дней по смерти его, как княжна Прасковья Григорьевна увезена была за конвоем солдат в Тихвинский девичий монастырь и при посредстве тихвинского архимандрита Феодосия, под начальством которого состоял монастырь, сдана на руки игуменье Дорофее со строгим наказом держать накрепко и никого не допускать[332 - Люди старого века. С. 332.].

Но родословная несчастной княжны выйдет неполною, если мы не коснемся сведений о других современных ей родственниках.

Старший брат княжны князь Борис Григорьевич, имея 22 года, по повелению Петра I был отправлен в 1717 году во Францию для обучения в Тулонском училище гардемаринов, хотя приобретенное там образование и не открыло для него морской службы. По возвращении из-за границы князь Б.Г. в 1730 г., незадолго пред смертью отца, пожалован был императрицею Анною Иоановною «чином действительного камергера с рангом действительного генерал-майора», а в начале 1736 года назначен московским губернатором. В начале 1742 г. князь Б.Г. переселился в Петербург, где в 1744 г. был пожалован в действительные тайные советники и вскоре назначен президентом коммерц-коллегии. Вообще царствование Елизаветы Петровны было для князя порою быстрого служебного возвышения и вместе исполнения важнейших поручений[333 - Арх. кн. Воронцова. Кн. 6. М., 1873. С. 103, 175, 272, 319.]. В 1748 г., когда по случаю отъезда императрицы в Москву, поведено было следовать туда же сенату и синоду, а в Петербурге быть сенатской конторе, то главным начальником последней до возвращения императрицы поручено быть князю Борису Григорьевичу. В 1750 г. на него возложено было главное начальство над сухопутным кадетским корпусом. Управление этим главнейшим рассадником военного образования, приготовившим России героев Кагула и Рымника, оставалось за Юсуповым почти до самой смерти (1 марта 1759 г.). Состоя в браке с дочерью стольника И.М. Зиновьевой, князь Б.Г. оставил после себя сына Николая Борисовича, дожившего до царствования императора Николая Павловича и бывшего одним из образованных людей своего времени[334 - Князь Н.Б. до службы по министерству иностранн. дел много путешествовал по Европе, запасаясь обширными сведениями и знакомясь с тогдашними европейскими знаменитостями. Во времена Екатерины II он состоял посланником при многих иностранн. дворах. В 1791 году ему поручено было управление театрами. В царствование императора Павла он состоял в чине дест. тайн, советника и был президентом мануфактур-коллегии и вместе министром департамента уделов. Замечательно, что князь Н.Б. назначаем был верховным маршалом при трех коронациях императоров: Павла, Александра I и Николая I. О деятельности Н.Б. по управлению театрами заключаются некоторые сведения в ст. «Историчес. вестника» за 1890 г. (XXXIX. С. 612–624). Князь был женат на одной из племянниц известного Потемкина-Таврического Татьяне Васильевне Энгельгардт, общество которой состояло из таких знаменитостей, какими были Державин, Крылов, Жуковский, Пушкин; в нем же нашла в свое время приют и дочь сибирского изгнанника Прасковья Лупалова, известная Параша-Сибирячка, прибывшая в 1804 году в Петербург для испрошения помилования своему отцу. (О роде кн. Юсуповых. I. С. 173–174). Известное стихотворение Пушкина «К вельможе» (1830) написано по адресу князя Н.Б. В «Записках кн. Н.С. Голицына», между прочим, говорится: «Во время коронации Николая Павловича, князь Н.Б. был одним из немногих тогда старинных русских вельмож, представителей времен Екатерины, и одним из первых богачей России. Сын его, князь Борис Николаевич, средних лет, в это время сватался, или был женихом 17-летней красавицы Зинаиды Нарышкиной, впоследствии по смерти его во втором браке графинею Шоводе-Серр. Бал, данный Н.Б. Юсуповым, был богат, как он, но и еще более – оригинален, как и сам он» (Русск. Стар. 1881. Т. XXX, янв. С. 38–39).], и четырех дочерей, из которых младшая Евдокия Борисовна была в супружестве с Петром Бироном, владетельным герцогом Курляндским[335 - Старшая княжна Елисавета Борисовна была в 1764 г. выдана в замужество за генерал-майора кн. Голицына вторая кн. Александра Борисовна в том же году – за генерала Измайлова и третья кн. Анна Борисовна в 1771 г. – за камергера Протасова.].

Два других брата княжны жили недолго: младший брат Сергей Григорьевич скончался в цветущих летах в 1734 году, средний же брат Григорий Григорьевич, будучи полковником Олонецкого полка и неся труды походной жизни, умер в 1734 году.




II

Никто не знал причины ссылки княжны; не было объяснено ее и в указе сената, при котором привезена княжна в Тихвинский монастырь. В Москве по этому поводу передавались разные сведения: одни говорили, что княжна, походившая суровостью характера на покойного отца, сослана за то, что открыто интриговала за возведение на престол цесаревны Елисаветы Петровны; другие же объясняли ссылку ее виною отца, который будто бы был в числе лиц, искавших ограничения самодержавия императрицы Анны Иоанновны. Но все это были слухи, к которым многие прибавляли еще семейную интригу старшего брата княжны Бориса Григорьевича, ненавидевшего сестру и хотевшего воспользоваться всем имением. Против первых сведений существуют, однако ж, опровержения: известно, что при восшествии на престол императрицы Анны некоторые из членов верховного совета замышляли ограничить самодержавие, но князь Г.Д. Юсупов не только не принадлежал к числу последних, но выступил, напротив, одним из главных защитников самодержавия; когда же всесильные князья Долгоруковы подверглись опале, князю Юсупову было поручено следствие о казенных вещах, захваченных бывшею невестою Петра Второго, вскоре после чего он по особенному благоволению к нему императрицы возведен был даже, как замечено выше, в звание генерал-аншефа[336 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. I. Спб., 1866. С. 94–95, 105.]. Что же касается до интриг княжны за возведение на престол Елисаветы Петровны, то это сведение заслуживает большего вероятия, хотя по вступлении на престол Елисаветы, снявшей кару страданий в ссылке большинства жертв прошедших царствований, милости новой императрицы и не коснулись несчастной Прасковьи Григорьевны. Можно думать, что ненавидевший княжну брат Борис Григорьевич, достигший в царствование Елисаветы Петровны положения одного из знатнейших русских вельмож, имел полную возможность отстранить от своей сестры все возможные для нее со стороны императрицы милости.

В Тихвинском монастыре княжна принята была, как простая колодница. На первый раз игуменья Дорофея поместила ее у себя в келье, отведя угол за занавеской у дверей. Бедная кровать, деревянный стол и стул составляли всю незатейливую обстановку невольного новоселья княжны; присутствие же уродливой по наружности крепостной девки, калмычки Марьи, привезенной с княжною для услуг в монастыре, дополняло украшение ее нового жильца. Осмотревши убогую келью, княжна горько зарыдала и, не говоря ни с кем ни слова, закуталась в одеяло, продолжая стонать и плакать. Но вскоре обстановка княжны несколько изменилась. Познакомившись ближе с игуменьею и узнав, что в монастыре есть отдельная келья, где жила ранее какая-то ссыльная Калушкина, вызванная недавно императрицею ко двору, княжна, чтобы избавиться от постоянного надзора игуменьи, стала просить последнюю поместить ее в ту келью, а если можно, то и продать ей. Игуменья съездила для соглашений по этому вопросу с подьячими Архиерейского приказа в Новгород, и келья уступлена была за 30 рублей.

Уезжая в Новгород, игуменья приставила к княжне присмотрщицей некую Анну Юленеву. По тем сведениям, какие рассказаны Г.В. Есиповым с подлинного дела Тайной канцелярии[337 - Люди старого века. С. 334–337, 341, 344, 345 и др.], этой Юленевой пришлось впоследствии иметь важную роль в дальнейшей участи княжны, а потому, говоря о жизни последней в Тихвинском монастыре, нельзя не ознакомиться и с биографией Юленевой.

Юленева была дочь кузнеца, проживавшего в Тихвинском посаде и умершего в 1700 году. Мать ее, по смерти отца оставшись владетельницею дома и имущества, занялась торговлею съестными припасами, приучив к тому же и дочь свою Анну. В 1716 году вдова-кузнечиха умерла, и Анна Юленева осталась полною хозяйкою. Главный сбыт съестных припасов Юленевой был в Введенском монастыре, и Анна пользовалась особенным доверием монахинь. Игуменья монастыря, у которой бывали нередко тайные пирушки, весьма часто нуждалась в содействии Анны при устройстве пирушек, и благодаря этому Анна посвящена была во все тайны закулисной монастырской жизни; та же Анна приглашена была игуменьей и для присмотра за княжной.

– Не бойся, Аннушка, – говорила ей игуменья, – труды твои не пропадут: ссыльная – важная персона, княжна Юсупова. Она послана к нам под начал, мне нужно смотреть за ней, ты девка верная... Потрудись для меня!

 Да как же, матушка, дом-то покинуть, чем кормиться-то? – возразила Анна.

 Ничего твоего, Аннушка, не пропадет; чем кормиться – не тужи! Княжна богата, у нее свои харчи, княжеские. Мать недавно послала ей целый дом всякой всячины: и муки, и круп, и миндальных ядер, изюму, черносливу, орехов, пряников, масла орехового, масла макового, да, не при ком будь сказано, и полотков гусиных и ветчины – всего не перескажешь, полон амбар навалили... Есть хорошо будешь... А сослужишь мне службу, я дам тебе десять рублев.

Бойкая и сметливая Юленева согласилась, перейдя на время отлучки игуменьи в Новгород в келью княжны и, как посторонний человек, в котором княжна не подозревала монастырской опеки, скоро сблизилась с Юсуповою. Будучи хитрою и пронырливою, Юленева скоро поняла, что княжна характера своенравного, гордая, вспыльчивая и любит женскую болтовню. Она познакомила княжну со всеми монастырскими тайнами; рассказала, как игуменья иногда кутит, как подчас попивают монахини, как принимают гостей, как и она сама, будучи молодою, одевалась мужчиною да ходила по кабакам.

В особой келье княжна устроилась, как в своем доме, хотя, к огорчению ее, игуменья для присмотра за ней все-таки приставила к ней старицу Иринарху. Зато с ней перешла юркая, столь понравившаяся ей Юленева; кроме того, в ее распоряжении была данная ей при отправке из Москвы для услуг крепостная калмычка Марья, а потом вскоре прислано было и еще две служанки и повар. Келья княжны была меблирована. Мать 66 княжна Анна Никитична беспрестанно посылала дочери всевозможных припасов в изобилии. Княжна устраивала обеды и ужины, на которых бывали игуменья Дорофея, тихвинский архимандрит Феодосий, монастырский стряпчий Шпилкин и монахини. Туалет княжны немногим уступал прежней роскоши. Игуменья и архимандрит смотрели на княжну, на наряды, пировали и слушали ее рассказы о дворцовом житье-бытье, хотя княжна никогда не договаривала, за что ее сослали. Откровеннее она была с Юленевой.

 Трясучий Ушаков, – говаривала она Юленевой, – напал на меня в саду... А я все-таки не повинилась!

 Для чего же не повинилась? – спрашивала Юленева, ничего не понимая в рассказываемом княжной.

 Не повинилась, жалея Дохтурову да Мельгунову. Они и ворожейку-то подвели... Сплошь делали...

Но этим откровенность заканчивалась.

Упоминание княжною ворожейки, а главное – сада, откуда, как видно, поверенным всех придворных тайн начальником Тайной канцелярии Андреем Ивановичем Ушаковым взята она была на неожиданный допрос, дает место предположению, что к числу причин постигшей княжну кары вряд ли не была примешана еще и какая-либо любовная интрига. Если тесные комнатки летнего, зимнего и других домов государевых были не всегда удобны для интимных встреч, то некоторые сады, например, сад летний, сад у инженерного замка и другие со своими гротами, беседками, рощами и аллеями, представляли в летние месяцы прекрасное место для интимных бесед. Существуют указания, что кроме несчастной фрейлины Гамильтон, устраивавшей свидания с любовником своим Орловым в первом саду, там же происходили встречи и известного В.И. Монса, тайные беседы красавца А.Я. Шубина и других.

В откровенных беседах с Юленевой княжна упоминала иногда и этого Шубина, оказавшегося жертвою любовных интриг[338 - Шубин, сержант Семеновского полка, первое лицо при дворе цесаревны Елисаветы Петровны, за то, что был любимцем цесаревны, был схвачен в 1731 году, пытан, заключен в каменный мешок, наказан кнутом и сослан в Камчатку; пред ссылкой ему вырезали язык, а в Камчатке принудили жениться на камчадалке. По смерти Анны Ивановны, Елисавета, будучи еще цесаревной, стала стараться об его освобождении, и по ее настоянию последовало о том два указа: один от курляндского герцога в короткое время его регентства, другой – от правительницы. Горемыку могли разыскать уже позднее по третьему указу, подписанному Минихом. За несколько лет житья в камчатской пустыне он одичал, хотя и сохранил еще следы прежней красоты. Но при дворе он оставался уже недолго и, щедро награжденный, поселился на покой в одном из пожалованных ему имений в Нижегородской губ. – _Костомаров._ Императ. Елисавета Петровна // Вестн. Евр. 1887, янв. С. 81-82; С. _Максимов._ Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 119.].

 Можно бы мне искать милости и у цесаревны Елисаветы, – говорила она, – да нет... нечего и об этом думать, на что уж Шубин, и тот сослан...

Но дни шли за днями. Игуменья, навещая княжну, старалась развлекать ее от грусти и однажды принесла с собой кости и гадала.

 А ведь скоро, княжна, о свободе твоей указ получим, – говорила она, смотря на разложенные кости.

Кроме игуменьи, к княжне ходили ворожить костями еще две монахини и также предрекали указ и скорую свободу, но желанного указа все-таки не получалось.

Княжна часто плакала, проклинала Ушакова и для развлечения поила и кормила своих монастырских приятелей.

На первых порах пребывания в монастыре ее посетили старые знакомые – два брата Корсаковых, а вскоре и еще один знакомый, Корсаков же, сержант Преображенского полка, проезжавший из своей деревни в Москву с зятем своим Скобельцыным. Последний, имевший свою деревню около Тихвина, нередко навещал княжну и в последующее время, заезжая в монастырь со своими родственниками. Княжна всегда была несказанно рада этим посетителям и однажды во время угощения их, показывая роспись своего приданого, дошла до откровенности...

 Было время, что я была над братьями большою... Отец любил меня и оставил мне много доброго... За это теперь и страдаю!

Прошел год. Знакомец княжны, тихвинский архимандрит Феодосий был ненадолго в Петербурге, с ним же ездил и монастырский стряпчий Шпилкин. Когда они возвратились в Тихвин, княжна послала за Шпилкиным и спросила, не виделся ли архимандрит с братом ее Борисом.

 Как же! Отец архимандрит нарочно к нему ездил на поклон с монастырским хлебом... – начал Шпилкин.

 Это к супостату-то? – вскричала, прерывая Шпилкина, княжна. – Из-за него я и привезена сюда! Вины я за собой никакой не знаю. Цесаревна Елисавета ко мне милостива. Милостива была и матушка государыня Екатерина Алексеевна. А нынешняя императрица до меня не милостива, без вины сослала! Брат с Остерманом меня и допрашивали. Я стала без памяти и не знаю, что говорила худоязыкому Остерману. «Сто ти сюдярыня! Будет играть нами. Ти сюдя пришля не на игранье, о цем спресим, то-де и отвецяй!»[339 - Это был граф Андрей Иванович Остерман, который императрицею Елисаветою при воцарении был сослан с поста государственного канцлера в Березов. Измученный жестокой подагрой, старик Остерман привезен был в Березов с женой и чрез три года (в 1747 г.) умер. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 137.]. Знаю, что спрашивали о письмах, о бабе, но что говорила им – не помню. Государыне бы можно было сослать меня в хороший монастырь, поближе к Москве, а не сюда!.. У вас ведь не монастырь, а шинок...

Шпилкин остолбенел от удивления. Как княжна знает о монастырских грешках – было первой его мыслью.

Княжна говорила далее, что в монастыре торгуют вином и в конце воскликнула:

– О, когда бы мне услышать, что цесаревна Елисавета императрицею!

Слова эти, означавшие, по тогдашним понятиям, ужасное «слово и дело», поразили Шпилкина, и он, как сумасшедший, выбежал из кельи. Княжна, увидев смешную фигуру его, расхохоталась и рассказала об этом Юленевой.

Этот случай, рассказанный Шпилкиным игуменье, сразу же охладил отношение последней к княжне. Игуменья начала намекать княжне, что у нее много прислуги, что Юленева для нее совершенно лишняя и заводит только сплетни. Княжна выходила из себя и не хотела слышать об уменьшении прислуги, а тем более о разлуке с Юленевой.

Вскоре после этого по случаю святок игуменья устроила у себя вечеринку, на которую приглашена была и княжна с Юленевой. Игуменья сидела с княжной за столом, а Юленева села между монахинями. Когда компания была уже навеселе, игуменья подала знак, и в келью вбежали три маски в страшных нарядах и с кнутами в руках. Вбежав с пронзительным свистом, они начали петь песни и плясать. В это время Юленева поднялась с места и хотела выйти, но одна из масок бросилась на нее и повалила на пол, а другие две, продолжая петь песни, нанесли ей несколько ударов кнутьями.

Сцена эта оскорбила княжну, и она оставила полупьяную компанию. Вскоре прибежала за ней и плачущая Юленева...

Княжна пожаловалась на игуменью архимандриту, и с этого дня между ними началась ожесточенная война. Кончилось тем, что по интригам игуменьи Юленева была выдворена из монастыря вместе с остальной прислугой, присланной из Москвы. Несмотря на это, Юленева продолжала посещать княжну по ночам, но поймавший ее монастырский бобыль снял с нее шубу, посек плетью и вытолкал из монастыря. После этого случая княжна решила жаловаться на игуменью и отправила Юленеву в Петербург к Скобельцыным, научив ее открыть пред митрополитом поведение игуменьи.

Не получая долго известий от Юленевой, княжна послала ей письмо, но игуменья перехватила его, сняла копию и написала в свою очередь письмо секретарю Феофана Прокоповича Бухвостову, прося защитить ее от клеветы княжны и Юленевой.

Это было в конце 1734 года, а в январе следующего года в Тайной канцелярии шло уже дело о тихвинской затворнице...

Начало дела было несложно.

23 января Юленева пришла к секретарю Феофана Прокоповича и подала жалобу на игуменью. По дружбе с игуменьей секретарь жалобу уничтожил, а Юленеву арестовал, доложив имевшееся уже у него письмо игуменьи[340 - Письмо это приведено в очерке Есипова. Игуменья, между прочим, писала: «Благородный и пречестнейший господин Козма Родионович, мой милостивой отец и древний благотворитель... Имеется у нас у обители княжна Юсупова по указам в подохранении и велено быть при ней одной бабе, а других сослужительниц не держать; того ради оная княжна, рияся на меня, производит всякие непотребности и живет непостоянно и неблагочинно; созналася с похабною девкою Тихвинского посада кузнецкого ведения, зовется Шуня, а прямое имя ей Анна, и приходит оная девка к ней, княжне, тайным образом и согласуется, и наносит на обитель и на меня всякие непотребности, и советуют с нею не благо, но всякие коварства и ябеды; и в прошедшем декабре месяце оная девка по согласию с ней, княжною, отпущена в С.-Петербург неведомо с какими вымышленными ябедами...» и т.д. – Люди стар. века. С. 354.] митрополиту. Последний[341 - Существуют основательные данные, что во времена императрицы Анны деятельность Феофана Прокоповича была поглощена Тайной канцелярией, и этот митрополит содействовал низложению и гибели весьма многих лиц. Благодаря этой деятельности, ему оставалось выбирать одно из двух: или погибнуть самому, или обороняться тем же оружием, с которым стояли наготове его противники. Он выбрал последнее, и на этом основании неустанно запугивал государыню бунтами и революциями, указывал на своих врагов и держал в страхе и под своею властью всех министров. Благодаря его интригам, были сосланы архиерей Георгий Дашков (в Нерчинск), распопа Родион (в Охотский монастырь), братья Никитины с женами и детьми (туда же), Яковлев, печерский старец Исайя, распопа Васильев, Морозов (в Охотский порт), Горбунов (в серебряные заводы), грек Серафим Арион (в Охотский острог) и другие. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 120–121.] отвез письмо императрице, которая передала его для исследования А.И. Ушакову.

Важность дела заключалась не в беспорядках по монастырю, а в поведении там княжны Юсуповой. Императрицу и Андрея Ивановича занимало более всего одно: не разболтала ли княжна каких-либо дворцовых тайн, которые ей могли быть известны.

На первом допросе Юленева старалась, как умела, обвинять игуменью в преследовании княжны и, несмотря на опытность Андрея Ивановича, ни в чем не проговорилась о болтовне княжны про императрицу, брата Бориса и проч.

Последствием показания Юленевой был арест некоторых из упомянутых ею лиц и в том числе бывавших у княжны в монастыре Скобельцыных. Скобельцыны проговорились, что княжна жаловалась им на братьев своих. Это дало Ушакову повод считать, что княжна болтала о своей ссылке.

30 января Юленева приведена была в застенок, где, по словам архивного документа, «с подлинной правды поднята на дыбу и расспрашивала с пристрастием». Но несмотря и на ужасы пытки, она объявила, что о ссылке княжны от нее ничего не слыхала, а приехала в Петербург жаловаться на игуменью.

Казалось бы, дело не могло принять для княжны дурного оборота, но странный случай изменил направление следствия. Содержавшаяся в Петропавловской крепости Юленева 10 марта объявила дежурному офицеру, что караульные солдаты устращивали ее, Анну, что ее казнят смертью и что она просит объявить о том генералу Ушакову. Дежурный донес об этом обстоятельстве Тайной канцелярии, и Юленева под страхом воображаемой казни рассказала Андрею Ивановичу во всей подробности о болтовне княжны архимандриту Тихвинскому, стряпчему Шпилкину и ей, Юленевой.

В тот же день об изменившемся ходе дела Ушаковым доложено было императрице, и княжну, и Шпилкина приказано немедленно привезти в Петербург; случай же ареста их держать в секрете и посланному за ними привезти их в Петербург, безусловно, «в ночных часах».

Привезенная в ночь на 19 марта прямо в Тайную канцелярию княжна наутро же увидела пред собой ненавистного ей Ушакова, пред которым должна была оправдываться в том, что показала на нее Юленева. Княжна отвергала выводимые на нее Юленевой разговоры с архимандритом и Шпилкиным, а если что из них и сознавала, то, как видно из дела Тайной канцелярии, давала своим словам другое значение. Любопытны некоторые места показания княжны, передаваемые записью канцеляриста.

 Батюшка мой, – говорила, между прочим, княжна, – служил Ее Императорскому Величеству верою и правдою и о самодержавствии ей, государыне, трудился и челобитную подавал, и коли бы батюшка жив был, он бы стал просить у ее императорского величества, и хотя бы-де чести лишился, а я бы-де в ссылке не была.

В обвинениях Юленевой княжны были упомянуты дерзкие отзывы ее о власти при дворе иноземцев, и княжна продолжала:

 Ныне при дворе Ее Императорского Величества имеются многие иноземцы и русские мужского и женского пола, и то она говорила, ведая о том, что при дворе Ее Императорского Величества имеются обер-камергер господин фон-Бирон, да обер-гофмаршал господин фон-Левенвольд и другие, как иностранцы, так и русские мужского и женского пола, а не в другой какой силе.

В числе обвинений Юленевой особенное внимание предусмотрительного Ушакова остановили отзыв княжны своим монастырским знакомцам о первом аресте и допросе ее, а также упоминание Шубина, доходившее, быть может, и до неосторожной болтовни о дворцовых тайнах. Между тем по делу оказывалось, что княжна никому не говорила, за что она сослана в монастырь, иначе Юленева не скрыла бы этого важного сведения. В последнем случае, кроме загадочного упоминания сада, названного на этот раз «Измайловским», раскрытие тайны со стороны Юленевой далее не шло; княжна же говорила:

 Слова такие, что генерал Ушаков взял допрашивать меня в саду, я, Прасковья, архимандриту Феодосию и стряпчему Шпилкину говорила: когда они спрашивали меня о деле, за что-де в монастырь прислана, где была допрашивана? И на то-де сказала я, что-де не в Канцелярии допрашивана и притом-де объявила об означенном, имевшем мне, Прасковье, в саду допросе... И это я говорила потому, что действительно, когда я по известному делу, по которому сослана в означенный монастырь, из дому отца взята и отвезена в Измайлов сад и в том-де саду допрашивана была генералом Ушаковым, да графом фон-Левенвольдом, а в какой-де материи прежнее мое, Прасковьи, дело имелось, в том архимандриту Феодосию и стряпчему Шпилкину и означенной девке и никому я, Прасковья, не говорила.

Таким образом, важная тайна осталась навсегда тайной – одною из тех неразгаданных дворцовых тайн, которыми обильно XVIII столетие.

Покончив с главным обвинением, княжна с той же уклончивостью объяснила Ушакову и свое упоминание о Шубине.

 Я говорила такие слова: что-де был в гвардии сержант Шубин и собою-де хорош и пригож был, и потом-де имелся у государыни цесаревны ездовым, и как-де еще в монастырь я прислана не была, то-де оный Шубин послан в ссылку; и эти слова я говорила так, запросто, зная того Шубина, что он лицом пригож был и что был он ездовым у государыни цесаревны, и до ссылки своей слышала я, а от кого, не упомню, что оный Шубин послан в ссылку, а куда и за что, того я не знаю и ни от кого о том не слыхала.

На очной ставке княжны с Юленевой последняя прибавила еще несколько новых обвинений об оскорблении княжною во время разговоров с ней «чести и персоны ее величества».

Спустя дня четыре после допросов, Ушаков вошел к княжне в тюрьму в сопровождении секретаря и подьячего Тайной канцелярии и объявил следующее:

 Я докладывал о тебе, Прасковья Григорьевна, императрице; она очень гневна, что ты болтала Анне Юленевой и другим. Императрица приказала объявить тебе, чтобы ты, Прасковья, сказала истину, и ежели ты обо всем объявишь, то можешь ожидать всемилостивейшего от Ее Императорского Величества милосердия; буде же и ныне по объявлении тебе, Прасковье, Ее Императорского Величества высокого милосердия, о вышесказанном истины не покажешь, то впредь от Ее Императорского Величества милосердия к тебе, Прасковье, показано не будет, а поступлено будет с тобою, как по таким важным делам с другими поступается[342 - Люди старого века. С. 362–366.].

После этой прелюдии секретарь Тайной канцелярии вновь прочел княжне показание Юленевой, а Ушаков приступил к новому допросу. Но на этот раз, вероятно, в страхе предстоящих пыток княжна изменила тон своих возражений против выводов Юленевой. Она сказала, что разговоров, о которых показывает Юленева, «не упомнит, а если, быть может, и говорила, то под влиянием горести и печали, от которых доходила до беспамятства».

В это самое время в Тайную канцелярию привезли в ручных и ножных железах стряпчего Шпилкина. Последний подтвердил буквально разговор княжны, и его заперли в крепость; на очной же ставке с ним княжна созналась, что действительно говорила Шпилкину все так, как он показал.

Дело шло к концу. Недоставало только тихвинского архимандрита. 17 апреля Феофан Прокопович прислал и его. Хотя допросы архимандрита не дали для дела ничего нового, но заперли в крепость и его.

На следующий день после доклада Ушаковым дела императрице княжне объявлено было в Канцелярии следующее грозное решение: «За злодейственные и непристойные слова по силе государственных прав, хотя княжна и подлежит смертной казни, но ее императорское величество, милосердуя к Юсуповой за службу ее отца, соизволила от смертной казни ее освободить и объявить ей, Юсуповой, что то упускается ей не по силе государственных прав, только из особливой ее императорского величества милости».

Затем княжне велено «учинить наказание: бить кошками и постричь в монахини, а по пострижении из Тайной канцелярии послать княжну под караулом в дальний, крепкий девичий монастырь, который, по усмотрению Феофана, архиепископа новгородского, имеет быть изобретен, и быть оной, Юсуповой, в том монастыре до кончины жизни ее неисходно».

Избегая разглашения, императрица приказала постричь княжну в Тайной канцелярии. Это был первый случай пострижения там колодников, который поставил Ушакова в затруднение: в Петербурге женских монастырей не было, не было и готовой монашеской одежды, почему последняя чрез нарочного куплена в Новгороде[343 - Любопытен перечень этой одежды, а особенно стоимость ее: апостольник – 3 к., повязка по апостольнику – 10 к., крест – 4 к., парамон – 2 к., наметка флеровая – 50 к., ряса нижняя с узкими рукавами – 90 к., мантийка маленькая – 8 к., мантия большая, ряса верхняя с широкими рукавами – 3 р., ленты ременные с пряжкою – 3 к., четки – 1 р., свитка белого полотна – 10 к., всего на 5 р. 80 к. – Люди старого века. С. 372.].

30 апреля княжна была наказана кошками, а вытребованный из синода архимандрит Чудова монастыря Аарон исполнил над нею пострижение в монашество, дав имя Проклы[344 - В Третьяковской городской галерее в Москве, между прочими, есть картина художника Н.В. Неврева «Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова перед пострижением». Картина эта была недавно воспроизведена в «Ниве» (1896. № 3. С. 53) по гравюре Шюблера, причем ей предпослано такое объяснение: «Воспроизведенная нами картина изображает именно момент перед насильственным пострижением княжны Прасковьи Григорьевны. Унаследовав у отца суровый характер, она не плачет и не жалуется, стоя между двумя часовыми, и только с глухой ненавистью смотрит в упор на бесстрастное лицо главного исполнителя сурового приговора (Ушакова). Даже архимандрит, призванный совершить пострижение, находится в нерешительности и некотором смущении, едва ли слыша чтение акта, которым монастырю передается на вечные времена новая узница. Но решение императрицы твердо и бесповоротно – и это сознают все действующие лица изображенной трагедии...» (Там же. Л. 64).].

Затем княжне было объявлено, что императрица приказала отобрать у нее все золотые, бриллиантовые и другие вещи и со всем оставшимся в монастыре имуществом отдать брату ее, камергеру Юсупову, а от него потребовать 300 рублей на дорогу княжны в Сибирь и пропитание ее до места ссылки. Вместе с тем княжне объявлено, чтобы она до смерти ни с кем ни тайно, ни явно и ни под каким видом не имела разговоров о производившемся в Тайной канцелярии деле ее, в противном случае угрожали смертной казнью.

Участь других лиц была решена позднее: Юленева отослана в какой-то девичий монастырь, Шпилкин бит плетьми, архимандрит по старости прощен, а об игуменье передано на усмотрение Феофана.

4 мая 1735 года княжна отправлена в Сибирь.

Лишне говорить, что приглашенный по распоряжению императрицы к участию в отправке княжны из Петербурга в Сибирь старший брат ее, камергер Борис Григорьевич Юсупов прекрасно был осведомлен о подробностях нового злополучия ненавистной ему сестры. Но ничего этого не знала престарелая мать Прасковьи Григорьевны княгиня Анна Никитична, проживавшая в Москве и продолжавшая считать дочь свою в Тихвинском монастыре. За год до ссылки княжны в Сибирь княгине пришлось понести тяжелую потерю в лице меньшого своего сына Сергия Григорьевича, скончавшегося в чине подполковника Бутырского полка; 17 же мая 1735 года, т.е. когда княжна была уже в пути в Сибирь, княгиня оставила на имя ее и двух сыновей своих – Бориса и Григория Григорьевичей – подробное духовное завещание на свое громадное имение и вскоре скончалась. Любопытен этот акт в отношении княжны Прасковьи Григорьевны:

«...За благословением отца вашего и моим, ежели не пожелаете жить и содержать дом отца вашего вместе, то отца вашего вотчины и поместья родовые и выслуженные, и купленные в разных городах, все, кроме подмосковной моей вотчины Толбина, что куплена на имя отца вашего на мои деньги, которую и в духовной он, отец ваш, написал мне, также кроме приданых моих и данных мне деревень и людей, разделить все вам, сыновьям моим, пополам, тако ж и московские, и санкт-петербугские дворы и в них святые иконы, и суды серебряные, и фарфоровые, и медную, и оловянную посуду, и конские уборы, и всякой домовой завод, и из того отца вашего движимого имения немало надлежало по указу мне и сестре вашей указные части, и я того указного себе движимого и недвижимого ничего у вас не емлю и не челобитчица, и дочери своей завещаю с прещением, дабы и она не дерзнула из того отцовского движимого и недвижимого у вас, братьев своих, имать; все вам оставляю, а ей, дочери своей, за благословением моим отдаю в наследие вместо указной из отцовского имения части купленную мною подмосковную вотчину село Толбино, да приданые мои и данные мне деревни все, в разных городах, с людьми и со крестьяны, и со всеми угодьи, также ей, дочери моей, даю приданых людей своих, а именно: Федора Прокофьева, Василия Прокофьева, Михайлу Прокофьева и Никиту Прокофьева, Константина Прокофьева, Афанасья Щербачева, Емельяна Богданова, Герасима Калинина, Ивана Петрова, Ивана Зачетова, Андрея Курицына, Григорья Тарасова, Никиту Исаева, Михайлу Говядинова, Ивана Тарасычева с племянником и с женами, и с детьми, и вдову Аксинью Хохлачеву с ее детьми, вдову Софью, девку Наталью Прокофьеву, также что есть в готовности данное ей от отца вашего и от меня приданое, алмазные и яхонтовые, и изумрудные вещи, и жемчуг, и платья, и прочий убор, то все ее да будет; ей же, дочери моей, вам, сыновьям моим, донележе она в вышеписанное данное мною недвижимое во владение вступит, давать ей, собирая с тех деревень определенно, что мне вы порекли, без негодования, а именно: с обоих в один год триста рублев, вина простого по стуведр, шестьдесят баранов да девять быков на год, а как она, дочь моя, в то вышеписанное, определенное мной недвижимое во владение по милосердому Ее Императорского Величества указу самовластно вступит, то ей довольствоваться из того своего недвижимого самой, а с вас того уже не требовать...»[345 - О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 384–386; по поводу последнего распоряжения княгини об отпуске дочери ее вина, быков и баранов автор упомянутого издания, неизвестно на чем основываясь, делает такое примечание: «Завещание последовало 17 мая 1735 г., следовательно, княжна Прасковья Григорьевна не могла быть, по сказанию некоторых, монахинею в апреле того года. Такого отпуска монахиням никогда не производилось» (Там же. I. С. 105).].

Бедная мать все еще ласкала себя надеждою на скорое возвращение дочери из Тихвина и не предвидела, что предложенные ей при завещании сыновьями («что мне вы порекли») 300 рублей были тогда потребны уже не для будущих расходов княжны, а для возврата издержек ее по невольному путешествию в далекую Сибирь, принятых Борисом Григорьевичем на свой счет. Из громадного капитала, оставляемого княгиней, камергер Юсупов не хотел пожертвовать для несчастной сестры даже и этой единственной подачкой, а постарался возвратить ее, употребив пред умирающею матерью наглый обман; до того иногда доходит на белом свете братская злоба...




III

26 июня 1735 года к Далматову Успенскому монастырю, расположенному при живописной реке Исети, неожиданно подкатило пять подвод, на которых помещались четверо мужчин и две женщины.

Вошедший в настоятельские покои с первой подводы военный человек был сержант Измайловского полка Алексей Гурьев. Встретив настоятеля, архимандрита Сильвестра, он подал ему конверт Канцелярии тайных розыскных дел, при котором препровождалась в девичий монастырь, состоявший под управлением архимандрита, «колодница монахиня Прокла».

В жестокое старое время появление подобных Гурьеву посетителей повсюду внушало робость и страх, и лишне говорить, что приезд сержанта возбудил в монастыре смятение и суету... Спутникам Гурьева, в которых, кроме трех конвоиров-солдат, была под именем Проклы княжна Прасковья Григорьевна Юсупова и неразлучная с ней крепостная девка, калмычка Марья, не пришлось долго ожидать сержанта. Чрез несколько минут поезд в сопровождении архимандрита и монастырского стряпчего передвигался уже от кельи настоятеля в близлежащий девичий монастырь.

Смятение перешло туда. Неграмотной начальнице монастыря, монахине Тарсилле, архимандритом был прочитан и растолкован указ Канцелярии тайных розыскных дел, причем сержантом передано 130 руб. 94 коп., оставшихся от путевых расходов на издержки колодницы, «сверх монастырской пищи». Княжна Юсупова в сопровождении уродливой Марьи и приставленной к ней монахини Сусанны снова очутилась в мрачной убогой монастырской келье, но на этот раз уже далеко-далеко от родимой Москвы...

С этой-то поры и начинаются многолетние страдания КНЯЖНЫ Юсуповой в Сибири, отрывочные эпизоды которых передают помещаемые ниже архивные документы.

Документы эти относятся к 1735, 1737, 1738, 1743, 1744, 1745, 1754, 1756 и 1757 годам и составляют один указ Святейшего синода, два указа Канцелярии тайных розыскных дел, три бумаги из переписки тобольского митрополита Антония и консистории его, четыре промемории Сибирской губернской канцелярии и пять донесений начальствующих лиц Далматовского монастыря.

В настоящей главе приводятся документы за первые восемь лет пребывания княжны Прасковьи Григорьевны в Далматовском монастыре (1735–1743 гг.). Передавая подробности тяжелых условий, которыми Тайная канцелярия умела обставить сибирское заточение княжны, документы эти дают наглядное свидетельство тех нравственных потрясений, до каких могло доводить это заточение несчастную колодницу.

Документы излагаются в хронологическом порядке.

1. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской из Санкт-питербурха, из Канцелярии тайных розыскных дел, Тобольской епархии, Успенского Далматова монастыря архимандриту Сильвестру. По имянному Е.И.В. указу велено: содержащуюся в Тайной канцелярии монахиню Проклу, которая явилась в важной вине, из Тайной канцелярии послать под караулом в обретающийся при означенном Успенском Далматове монастыре[346 - Далматовский Успенский мужской монастырь основан в конце первой половины XVII века иноком Далматом, происходившим из тобольских дворян Мокринских. Инок Далмат, носивший в мире имя Дмитрия Ивановича, был ранее женат, имел детей и дом в Тобольске, но, овдовев, удалился в Невьянский Богоявленский монастырь (основан в 1621 г.), где и принял иночество. Здесь он оставался до 1644 г. В этом году он тайно удалился из монастыря и, выбрав красивую возвышенность на левом берегу реки Исети, выкопал у подошвы ее в овраге с северо-западной стороны пещеру и поселился. К нему начали стекаться искавшие спасения души и, когда пещера стала тесна, построили часовню. В 1651 г. во время набега калмыков пустынь Далмата с часовнею была сожжена, и многие пустынники убиты. Спасшийся же Далмат при помощи пришедшего к нему из Тобольска сына его инока же Исаака около 1655 г. на месте бывшей часовни построили деревянную монастырскую церковь во имя Успения Божией Матери. Пред тем же временем около монастыря появилось и первое поселение – Служная слобода, переименованная впоследствии в Никольское село, а затем в г. Далматов. – _В._Шишонко._ Пермс. летопись с 1263–1881 г. 1882. И. С. 427, 485 и 486 и др.] Введенский девичий монастырь и быть ей в том монастыре[347 - Когда был учрежден при Далматовском монастыре женский монастырь, по неимению указаний, сказать не можем; причины же возникновения женских монастырей при монастырях мужских изложены в соборном определении 1681 года, где говорится: «А женска полу, который безчинно постригались вне монастыря, в домех своих, и ныне ходят по мирским домам и садятся по улицам и по переулкам, просят милостыни, и на таких стариц, безчинно постриженных, коемуждо архиерею во своей епархии приискать мужеские монастыри с вотчинами по своему разсмотрению (потому что девических монастырей мало с вотчинами и прокормиться без вотчин в монастырех нечем) и устроить монастыри старицам». – Акты историч. Т. V. С. 113.] до кончины жизни ее неисходно и того монастыря игуменье смотреть накрепко, чтоб она жительство имела благочинно и, кроме имеющейся в том монастыре церкви, никуда б она отпускана не была, тако ж посторонних не токмо до каких разговоров, но и ни для чего никого к ней допускано не было, и ни к кому ни о чем писать ей не давать, и содержать ее против прочих монахинь, а ежели, паче чаяния, оная монахиня тайно станет писать к кому какие письма, или словесно чрез кого что сообщать, и об оном того монастыря игуменье всякими мерами неослабно смотреть и, проведав, каким способом оное чинится, писать о том, тако ж и письма, отыскав, прислать в Тайную канцелярию в самой скорости, а тех людей, кто в означенном со оною монахинею в согласии приличится и могут быть в том монастыре сысканы, содержать под крепким караулом, а для услужения при оной монахине в том монастыре велено быть одной ее девке и никуда тое девку от оной монахини не отлучать, токмо смотреть за нею, дабы чрез ее каких письменных или словесных от той монахини к кому сообщений не могло происходить. И по силе вышеупомянутого Е.И.В. имянного указа как помянутая монахиня Прокла, так и имеющаяся при ней во услужении девка ее Мария, Иванова дочь, во оной монастырь посланы с лейб-гвардии Измайловского полку сержантом Алексеем Гурьевым и с солдаты тремя человеками, и при отправлении означенной монахини Проклы с девкой ее дано из Тайной канцелярии денег триста рублев; и для отвозу оной монахини Проклы с девкою ее велено от Санкт-питербурха до означенного Введенского девичья монастыря давать ямских, а где ямских нет, то уездных, по пяти подвод, а на возвращение оному сержанту с солдаты до Санкт-питербурха по три подводы и за ямские прогонные деньги, а за уездные подводы поверстные по плакату ж деньги давать оному сержанту из вышеобъявленных денег трехсот рублев с запискою; тако ж, будучи в пути, оной монахине Прокле обще с означенною при ней девкою из оных же денег давать на пропитание по двадцати по пяти копеек на день с запискою[348 - История отпуска этих денег уже рассказана.]. А как оные монахиня и девка помянутым сержантом в объявленной монастырь привезены будут, то у оного сержанта принять их объявленной игуменье и о содержании их в том монастыре, и о протчем исполнении чинить против вышепомяненного Е.И.В. имянного указу неотменно. А по приеме оной монахини Проклы с девкою, оставшие за вышепоказанным расходом деньги у помянутого сержанта взять и из тех денег на возвращение оному сержанту от того монастыря до Санкт-петербурха на три ямские, а где ямских нет, то на уездные подводы прогонные и поверстные деньги дать оной игуменье надлежащее число[349 - Гурьев возвратился в Петербург 10 августа. Сохранилось донесение его в Тайную канцелярию о путешествии с княжною, приводимое в очерке Есипова. В донесении говорится, что княжна сдана в монастырь благополучно, но «для своея предосторожности, дабы впредь ему, нижайшему, чего не пришлось», сержант рапортует: «Дорогою княжна неоднократно бранила Ушакова и дочь его, а также и секретаря Тайной канцелярии Хрущова и не один раз просила его, Гурьева, дать ей жареную курицу, но сержант отзывался, что монахине мяса есть нельзя». – «Да я есть не стану, – говорила княжна, – посмотрю только и то сыта буду!». Но курицы он ей не дал. Тем донесение и заканчивается. – Люди стар. века. С. 374-375.], а затем оставшие хранить той игуменье и из них оной монахине Прокле с девкою ее давать, сверх монастырской пищи, на пропитание по рассмотрению той игуменьи, без излишества, но токмо б не имела в пропитании какой нужды[350 - Отчет в этих деньгах (130 р. 94 к.) был представлен настоятелем архимандритом Сильвестром митрополиту Антонию уже в 1743 году, по нему видно, что расходы княжны, производимые игумению, были следующие: в 1735 г. – 11 р. 78 к., 1736 г. – 10 р. 46 к., 1737 г. – 18 р. 99 к., 1738 г. – 17 р. 98 к., 1739 г. – 18 р. 85 к., 1740 г. – 10 р. 94 к., 1741 г. – 18 р. 65 к., 1742 г. – 4 р. 74 к., 1743 г. – 18 р. 55 к. Приведем перечень этих расходов за первый и последний года: в 1735 г.: сахару 2 головы – 2 р., канфа цветом коришневая – 6 р., ягод, орехов – 1р. 13 к., девке Марье холста тонкого 24 ар. – 90 к., ей же башмаки – 25 к. и меду пуд– 1 р. 50 к.; в 1743 г.: сахару 6 ф. – 1 р. 13 к., кофе 4 ф. – 1 р. 8 к., изюму 3 ф. – 21 к., стерляди пуд – 78 к., пшены 4 ф. – 40 к., мыла цареградского – 20 к., холста тонкого 2 трубки – 2 р. 40 к., отласу черного 3 ар. – 3 р. и мех белий – 9 р. 35 к.], а коликое число у оного сержанта вышеписанных денег оною игуменьею принято и тому сержанту на возвращение на прогоны отдано будет, о том тако ж и о приеме в тот монастырь помянутых монахини и девки для ведома со оным же сержантом в Тайную канцелярию писать. И понеже, по сношению Тайной канцелярии с Святейшим Синодом в указе Е.И.В. из Святейшего Правительствующего Синода в Тайную канцелярию показано, чтоб о содержании оной монахини в том монастыре и о протчем чинить крепкое наблюдательство и вам, архимандриту Сильвестру, обще с помянутою игуменьею того ради для исполнения против вышеписанного сей Е.И.В. из Тайной канцелярии указ к вам посылается; тако ж об оном из Святейшего Синода Е.И.В. указы в пакетах за печатью к вам и к преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, для немедленной отсылки от вас посылаются при сем. И Успенского Долматовского монастыря архимандриту Сильвестру о вышеписанном о всем учинить по Е.И.В. указу, а означенного Введенского девича монастыря к игуменье из Тайной канцелярии указ послан. Мая 4 дня, 1735 года. _Генерал_Ушаков._Секретарь_Николай_Хрущов._Подканцелярист_Степан_Андреев._

2. Великому господину преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. По Е.И.В. указу, присланному из Канцелярии тайных розыскных дел в Далматов Введенский девичь монастырь прошлого, 1735, года, июня 26 дня, поведено мне присланную во означенной девичь монастырь под караулом монахиню Проклу, которая-де явилась в важной вине, содержать до окончания жития ее неисходно и смотреть мне накрепко, чтоб она жительство имела благочинно, и, кроме имеющейся в том монастыре церкви, никуда б она отпускана не была, тако ж посторонних не токмо до каких разговоров, но и ни для чего никого к ней допускано не было, и ни к кому и ни о чем писать ей не давать, и содержать ее против протчих монахинь. А по приказу вашего преосвященства велено мне, ежель, паче чаяния, оная монахиня Прокла будет житие свое препровождать неблагочинно, или в противность от оного Е.И.В. указу продерзко, что чинить начнет, то, не упуская времени, доносить вашему преосвященству письменно. Того ради, следуя вышереченному Е.И.В. присланному ко мне из Канцелярии тайных розыскных дел указу и приказанию преосвященства вашего, покорно доношу, что оная монахиня Прокла в житии своем стала являться весьма безчинна: первое – в церковь Божию ни на какое славословие Божие ходить не стала; второе – монашеское одеяние с себя сбросила и не носит; третье – монашеским именем, то есть Проклою, себя не называет и звать не велит, а называется и велит именовать Парасковьею Григорьевною; четвертое – разсвирепев, учинилась монашескому обыкновению противна и ни в чем по чину монашескому стала быть не послушна и не благодарна, и посылаемую к ней из келарской кельи пищу не приемлет, а временем и бросает на пол и, ругаяся, говорит: «У меня-де лучше того едали щи», – и просит себе в снедь излишних припасов, чтоб всегда было свежее и живое. Слезно прошу вашего преосвященства учинить по сему моему доношению милостивое решение, понеже не донести того весьма я, раба ваша, боюсь, дабы впредь мне не прийти от этого во истязание. О сем доносит вашему преосвященству всенижайшая раба Успенского Далматова монастыря начальница Тарсилла. 1737 года, декабря дня. _К_сему_доношению_вместо_начальницы_Тарсиллы_по_ее_прошению_Успенского_Далматова_монастыря_служитель_Семен_Васильев_руку_приложил._

«Писать о сем в Святейший Правительствующий Синод немедленно, а монахиню Проклу велеть по силе объявленного Е.И.В. указу содержать во оном девиче монастыре под крепким караулом, в особливой келье, заковав в ножные железа. И быть тому караулу без перемены до указу, чтоб она, Прокла, по показанным своим продерзостям, паче чаяния, утечки из монастыря учинить не могла. И о том подтвердить указом А.М.Т.» _(Резолюция_Антония,_митрополита_Тобольского)._

3. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской из Санкт-питербурха, из Канцелярии тайных розыскных дел преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. По указу Е.И.В., по слушании указу Е.И.В., присланного из Святейшего Правительствующего Синода в Тайную канцелярию о ссыльной из Тайной канцелярии Тобольской епархии в Введенский девичь монастырь, за вины монахине Прокле определено: оной монахине Прокле за учиненные ею продерзости и неблагочинные поступки, о чем по доношению к вашему преосвященству помянутого монастыря от начальницы Тарсиллы, а от вашего преосвященства Святейшему Синоду в доношении показано, как о том о всем в вышеупомяненном Е.И.В. из Святейшего Синода указе явствует имянно: учинить в означенном монастыре наказание шелепами и объявить ей, монахине Прокле, ежели впредь таковые продерзости и неблагочинные поступки, неприличные к монашескому чину, происходить от нее будут, то жесточайше иметь быть наказана и содержать ее во всем против протчих оного монастыря монахинь неотменно, и поступать, как по силе Е.И.В. указу, в посланном из Тайной канцелярии в 1735 году, мая 4 дня, означенного монастыря к игуменье указе, показано непременно. И об оном к вашему преосвященству послать из Тайной канцелярии Е.И.В. указ, о чем и Святейшему Синоду из Тайной канцелярии сообщить. И преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, учинить о том по сему Е.И.В. указу, а о вышеозначенном Святейшему Правительствующему Синоду доношение подано. Марта 14 дня, 1738 года. _Генерал_Ушаков._Секретарь_Никита_Хрущов._Канцелярист_Федор_Митрофанов._

4. Великому господину, преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. Сего, 1743 года, во днех июля и августа месяцов, пришед ко мне, нижайшему, Далматова Введенского девичья монастыря начальница монахиня Тарсилла с сестрами объявляли словесно неоднократно, что содержавшаяся-де у них в девиче монастыре под караулом монахиня Прокла является весьма им противна: к церкви Божией не ходит, монашеского по обычаю платья не носит и именем монахинским не зовется; и просила она, начальница Тарсилла с сестрами, чтоб об том предложить вашему преосвященству. Того ради, сим покорным доношением почтенно я, нижайший, репортую. Августа 25 дня, 1743 года. Вашего преосвященства _нижайший_богомолец_Успенского_Далматова_монастыря_архимандрит_Силвестр._

5. 1743 года, сентября 30 дня. В Тобольской Архиерейской консистории присутствующие, слушав... из полученных Е.И.В. из Святейшего Правительствующего Синода 735 и из Канцелярии тайных розыскных дел 738-го годов указов о содержании в Далматове в Введенском девиче монастыре монахини Проклы выписки и доношения, присланного от архимандрита Сильвестра о продерзостных ее поступках, что она является весьма противна, к церкви Божией не ходит, монашеского по обыкновению платья не носит и именем монашеским не зовется, приговорили: писать о том в Святейший Правительствующий Синод доношением со внесением в оное всемилостивейшего Е.И.В. о генеральном отпущении вин указа, состоявшегося декабря 15 дня прошлого, 1741, года и указа ж о присылке в Святейший Правительствующий Синод ведомостей о неизвестно содержащихся колодниках и требовать от Святейшего Правительствующего Синода определения: оная монахиня Прокла, понеже вина ее, за что она в помянутой монастырь послана, закрыта по состоянии вышеобъявленных Е.И.В. всемилостивейших о генеральном отпущении вин указов, может ли сподоблена быть от помянутого Далматова девича монастыря свободною, или и впредь неотменно надлежит ее в монастыре содержать по указу, полученному из Тайной канцелярии в 735 году, а доколе резолюции из Святейшего Правительствующего Синода на оное не воспоследует, велеть ее, монахиню Проклу, содержать во оном девиче монастыре во всем против протчих оного монастыря монахинь неотменно и поступать, как по силе имянного блаженные и вечнодостойные памяти Великия Государыни Императрицы Анны Иоанновны, Самодержицы Всероссийской указу в посланном из Тайной канцелярии в оном 1744 году, мая 4 дня, означенного монастыря к игуменье указе показано непременно. И о том к архимандриту Сильвестру послать указ. И сей приговор предложить его преосвященству к слушанию. _Знаменский_архимандрит_Порфирий._Дому_архиерейского_эконом_и_казначей_протопоп_Иоанн_Сергеев._Успенского_собора_протопоп_Алексий_Михайлов._

Таким образом, после наложения «ножных желез» и наказания «шелепами» на восьмой год мучительного пребывания в Далматове для Прасковьи Григорьевны проглядывает светлый луч надежды на возвращение в милую Москву: Архиерейская консистория, как видно из последнего документа, возбуждает пред Святейшим Синодом вопрос о применении к именитой узнице тех милостей, которые были даны всем опальным людям прошлых царствований по манифесту 1741 года вступившей на престол цесаревны Елизаветы Петровны.

Не подлежало никакому сомнению, что милости новой императрицы должны были иметь безусловное применение и к княжне Юсуповой: наряду с важными государственными преступниками должна была возвратиться из ссылки и столь много настрадавшаяся бессильная жертва придворных интриг. Это сознала вполне Сибирская губернская канцелярия, деятельно занимавшаяся приведением в исполнение манифеста, и благодаря распоряжению ее, 14 марта 1744 года княжна привезена была в Тобольск с целью немедленной отправки ее в Москву, но духовные власти «страха ради», признали безопаснее прежде сождать распоряжение Святейшего Синода по возбужденному пред последним вопросу о применении к княжне «генерального отпущения вин». Кончилось, однако ж, тем, что бедная Прасковья Григорьевна в конце июня того же года за конвоем солдат Сибирского гарнизона снова увезена в Далматовский монастырь.

Следующие документы рассказывают нам тяжелую процедуру возбудившейся по этому поводу переписки.

6. Великому господину преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. Сего, 1744 года, февраля 11 дня, из Исецкой Провинциальной Канцелярии в Успенском Далматове монастыре получена промемория и при ней с присланной того же февраля, 10 числа, во оную Исецкую канцелярию из Сибирской губернской канцелярии промемории ж с изображением всемилостивейших Е.И.В. указов, состоявшихся сентября 24-го 1742 и ноября 9-го 1743 годов об освобождении посланных в бывшие прежде Е.И.В. правления ссылки в разные отдаленные места государства[351 - За это время были возвращены сосланные по интригам всесильного Меншикова Антоний Девиер, Толстой с сыном, Григорий Скорняков-Писарев и граф де-Санти, заточенные в монастырях княжны Долгоруковы, Фик, любимец Петра, Ф.И. Сойманов, бывший впоследствии сибирским губернатором, дочери Волынского и многие другие. Зато на смену их привезены новые опальные: в Березов – граф Остерман, в Пелым – фельдмаршал Миних, в Собачий острог – кабинет-министр Головкин, в Нижнеколымск – президент коммерц-коллегии барон Менгден и другие; все по обвинению в устранении Елизаветы от престола. Последнему, привезенному с женою, дочерью и свояченицею, пришлось, между прочим, послужить ненавистной Сибири тремя немаловажными службами, из которых одна состояла в отражении набега диких чукчей, другая – в разведении рогатого скота и лошадей в подспорье собакам и оленям; и третья – в торговле, которою занимался Менгден, выписывая товары из Якутска для ограниченных потребностей бедного местного населения. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 118, 121, 134, 139, 149 и др.] сообщена точная копия. А понеже-де Исецкой провинциальной канцелярии известно, что в Далматовском Введенском девиче монастыре в ссылке имеется княжна Юсупова, того ради оная Исецкая канцелярия требовала, чтоб по силе изображенного в присланной из Сибирской губернской канцелярии промемории высочайшего всемилостивейшего Е.И.В указа о свободе вышереченной княжны Юсуповой учинить, как оной всемилостивейший указ повелевает, опасаясь-де за малое неисполнение показанного в том указе штрафа, как губернаторам и воеводам объявлено[352 - О выполнении первоначального манифеста императрицы следовали одно за другим строгие настояния, хотя в некоторых случаях исполнить требование о возвращении преступников было и не так легко; по обычаю времени местные начальства часто забывали об именах этих ссыльных и местах их нахождения; так, например, князь Алексей Долгоруков только чрез два года по воцарении Елизаветы случайно узнал в Камчатке о своем прощении; одетый в армяк и обросший бородой, он явился в Иркутск, но не признан был губернатором за князя и отправился в Москву пешком; подобное же повторилось и с другим его братом (Николаем), забытым в остроге. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136.]. И как-де оная княжна Юсупова по силе означенного указа отпустится, или в Сибирскую губернскую канцелярию отошлется, о том-де помянутую Исецкую провинциальную канцелярию уведомить. И сего же февраля 14 дня, – по силе изображенного из предреченной губернской канцелярии в промемории высочайшего всемилостивейшего Е.И.В. указу, как в том указе показано, где кто (кроме содержащихся в Сибири близ Тобольска и в Тобольске под смотрением Преображенского полка прапорщика Колобова людей) поныне еще неосвобожденные и неотпущенные содержатся, немедленно освободить и отпустить под опасением изображенного во оном Е.И.В. высочайшем указе губернаторам и воеводам, и протчим управителям осуждения и ссылки – вышеупомянутую, содержащуюся в Далматовском Введенском девиче монастыре княжну Юсупову, которая в указе блаженные и вечнодостойные памяти Государыни Императрицы Анны Иоанновны из Санкт-питербурха, из Канцелярии тайных розыскных дел от 4 мая 1735 года показана монахиней Проклой, послал я, нижайший, к вашему преосвященству и со служащей ей девкой Марьей Ивановой для представления в Сибирскую губернскую канцелярию с монастырскими служители Савой Иванчиковым с товарищем; при ней же, княжне, для провожания до Тобольска послана Далматова девича монастыря одна монахиня Епихария, которая определена была при ней, княжне ее, для караула... И ваше преосвященство о вышеписанном что соблаговолит. Февраля 14 дня, 1744 года. Вашего преосвященства _нижайший_богомолец_Успенского_Далматова_монастыря_архимандрит_Силвестр._

7. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. Сего марта, 13 числа в Сибирскую губернскую канцелярию промемориею от вашего преосвященства представлено: что-де о содержащейся в Далматове монастыре девиче монахине княжне Прокле Юсуповой прошедшего 743 года, октября, 11 дня, представлено от вашего преосвященства в Святейший Правительствующий Синод именно с требованием указной резолюции соблаговолено ли будет по силе Е.И.В. указов освободить ее, или ей быть в монашестве по-прежнему, на которое-де вашего преосвященства представление еще и доныне указной резолюции не получено; и по представлению-де Сибирской губернской канцелярии до получения указной резолюции отпустить собою ваше преосвященство имеете опасение, понеже-де удобнее бы было вашему преосвященству то учинить без представления вашего преосвященства, нежели по представлении, хотя быде и опасность какая была, да не так бы могла быть сильна, какова состоит ныне; что же-де об ней Сибирская губернская канцелярия, когда и откуда и по какой вине она прислана – неизвестна, то о том для уведомления и лучшего разсмотрения сообщены при той промемории с указу из Святейшего Правительствующего Синода и из Канцелярии тайных розыскных дел, точные копии, которые-де разсмотря и обстоятельно о всем разсудя, может Сибирская губернская канцелярия удобнее признать: надлежит ли ныне оной монахине Юсуповой до получения на представление вашего преосвященства указной резолюции, учинить отпуск, или не надлежит, и буде по довольном разсуждении несумнительно признается, что отпустить ее, Юсупову, и до получения резолюции возможно, и оной отпуск Сибирская губернская канцелярия на себя воспримет и чрез промемориальное сношение от вашего преосвященства ее, Юсупову, к себе для того отпуску требовать соизволит, то-де по таковом сношении оная монахиня Юсупова в Сибирскую губернскую канцелярию от вашего преосвященства отослана будет. А понеже по присланному Е.И.В. из Правительствующего Сената октября от 13-го, а в Сибирской губернской канцелярии полученному ноября, 2 чисел 742-го года указу, в котором объявлен имянной Е.И.В. высочайший указ, повелено неведомо содержащихся людей, которые сосланы в бывшее прежде Е.И.В. правление, прислать изо всех мест, где Е.И.В. обретаться будет, в Правительствующий Сенат; а генваря 3 числа сего, 1744 года по присланному же Е.И.В. из Правительствующего Сената вторичному указу, в котором объявлен имянной Е.И.В. высочайший указ, повелено объявленных, неведомо содержащихся людей с подробными ведомостями немедленно свободить и прислать в Правительствующий Сенат под опасением изображенного во оном Е.И.В. высочайшем указе губернаторам и воеводам, и протчим управителям осуждения в ссылки. И ради того по Е.И.В. указу в Сибирской губернской канцелярии определено: к вашему преосвященству послать сию промеморию, объявя, что Сибирская губернская канцелярия, разсуждая объявленные именные Е.И.В. высочайшие всемилостивейшие указы, согласно определяет: оную княжну Юсупову послать из Тобольска за надлежащим присмотром в Москву в Правительствующий Сенат в немедленном времени, а за оными Е.И.В. высочайшими всемилостивейшими указами тое княжну Юсупову в Тобольске более удерживать весьма опасно. Того ради, ваше преосвященство, благоволите означенную монахиню княжну Юсупову для отсылки ее в Правительствующий Сенат прислать в Сибирскую губернскую канцелярию в немедленном времени, которая по присылке от вашего преосвященства в Правительствующий Сенат отправлена быть имеет немедленно. И преосвященный Антоний, митрополит Тобольский и Сибирский, да благоволит учинить по Е.И.В. указу. Марта 13 дня 1744 года_.Алексей_Сухарев._Секретарь_Алексей_Соколов._Канцелярист_Сергей_Безносов._

8. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Святейшего Правительствующего Синода преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. По указу Е.И.В. Святейший Правительствующий Синод по присланному вашего преосвященства прошлого, 1743 года октября от 11 дня доношению приказали: о содержащейся епархии вашего преосвященства в Далматове Введенском девиче монастыре ссыльной монахине Прокле, что по содержанию Е.И.В. всемилостивейших указов может ли она сподоблена быть от того содержания свободною, или и впредь неотменно надлежит ее в том монастыре по-прежнему содержать для надлежащего о том разсмотрения в Канцелярию тайных розыскных дел послать указ (и послан), а что оная же монахиня Прокла является весьма противна, к церкви Божией не ходит, монашеского по обыкновению платья не носит и именем монашеским не зовется, и за то смирить ее по монастырскому обыкновению и содержать до указу, никуда, кроме церкви и монастыря, отнюдь не исходну. И преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, о том ведать и чинить, как преждепосланным о ней, так и по сему Е.И.В. указом повелено во всем непременно. Апреля 17 дня 1744 года. _Обер-секретарь_Савва_Леванидов._Секретарь_Никифор_Слопцов._Канцелярист_Евдоким_Череповский._

9. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. Сего июня 1 дня присланною в Сибирскую губернскую канцелярию от вашего преосвященства промеморией требовано, чтоб по силе прописанного в той промемории Е.И.В. из Святейшего Правительствующего Синода указа монахиню княжну Проклу Юсупову послать от Сибирской губернской канцелярии за надлежащим караулом в Далматов Введенский девич монастырь. И на оное по указу Е.И.В. в Сибирской губернской канцелярии определено: вышеписанную княжну Проклу за караулом прежде определенных к ней для отвозу в Москву солдат Семена Щукина и Матвея Дуднева[353 - Первый, как видно из последующих документов, заменен был солдатом Енисейского полка Иваном Парамоновым.] послать из Тобольска в вышепоказанной Далматов Введенский девич монастырь в неисходное до указу содержание по-прежнему, которая Прокла сего же июня 5 числа и послана на ее коште. А чтоб оная Прокла в объявленной Далматов Введенский девич монастырь везена была в монашеском платье непременно, о том, также и о содержании ее в пути, и об отдаче в показанном монастыре с распискою предписанным солдатам дана из Сибирской губернской канцелярии пристойная инструкция, а правящему ныне дежур-майорскую должность сибирского гарнизона капитану Нелидову дана инструкция же, по которой велено ему у вышеобъявленной Проклы Юсуповой имеющееся у нее немонашеское, но светское платье, все, что есть, отобрать и, описав каждую вещь порознь, запечатать и объявить при той описи с доношением в Сибирскую губернскую канцелярию в скорости, которое по объявлении имеет быть содержано во тобольской рентерее до указу под охранением. И преосвященный Антоний, митрополит Тобольский и Сибирский, о вышереченном да благоволит быть известен. Июня 5 дня 1744 _Алексей_Сухарев._Секретарь_Алексей_Соколов._За_протоколиста_Сергей_Безсонов._

Но на обратном пути в Далматов монастырь бедную княжну настигла новая беда...




IV

На одной из станций за Тюменью главный конвоир княжны солдат Енисейского полка Иван Парамонов между вещами Прасковьи Григорьевны увидел берестяной коробок.

 Коробейка-то с чем? – спросил он княжну.

 С сулемой... – сказала княжна.

 Да откуда у тебя взялась она?

 Да все от монахинь... Принимались лечить зубы да чуть и не отравили. Хотела, было, показать митрополиту, да не успела...

Последних слов убитой горем монастырской затворницы было вполне достаточно, чтобы дать Парамонову повод отобрать коробок и представить по начальству.

Из пустяка вышла целая история, усилившая раздражительность нервной Прасковьи Григорьевны до последнего предела; доехав до монастыря, она решительно заявила, что без военного караула не останется: монахини отравят ее... Подробности этой истории рассказывают три приводимых ниже документа.

10. Великому господину, преосвященному Антонию, митрополиту Тобольскому и Сибирскому, доношение. По Е.И.В. указу из Консистории вашего преосвященства, пущенному от 5 июня под № 913, а здесь чрез тобольского гарнизона Енисейского полку, пятой роты солдата Ивана Парамонова июля 26 числа сего года полученному, велено мне, нижайшему, посланную при оном указе от Сибирской губернской канцелярии монахиню Проклу, которая напредь сего была в Далматове Введенском девиче монастыре в ссылке, паки принять у посланных за ней от помянутой губернской канцелярии солдат оного Ивана Парамонова с товарищем и содержать в реченном Введенском девиче монастыре до указу, никуда, кроме церкви, не исходну, и иметь мне над нею под лишением имения и чина, а по важности вин и смертной казни крепкое надсмотрение. А понеже того ж июля 26 числа вышеписанный солдат Парамонов по прибытии в Успенский Далматов монастырь и при подаче вышеозначенного Е.И.В. указа мне, нижайшему, при всей братии письменно предъявил, что сего-де 744 года, июня 5 дня, отправлен он, Парамонов, от Сибирской губернской канцелярии при подорожной за посланной от оной Канцелярии в Далматов Введенский девич монастырь арестанткой, предпомянутой монахиней Проклой и, едучи дорогою и проехав город Тюмень, на становке в деревне, а в которой имянно, того он не упомнит, обыскал у помянутой арестантки в коробейке ее отравного зелья, сулемы кусок небольшой, например, близ золотника, которую сулему он, Парамонов, притом мне, нижайшему, и всей братии и объявил и по объявлении взял он, Парамонов, оную сулему к себе. А как-де оной, Парамонов, тое сулему сыскал, то оная арестантка сказывала ему: такое отравное зелье дали ей в бытность ее в помянутом Далматове девиче монастыре того монастыря монахини на лечение зубной болезни, а имянно Тарсилла большая прислала чрез Тарсиллу малую; и тою сулемою мазала во рту ее монахиня Сусанна, и хотела-де она, Прокла, то зелье сулему объявить вашему преосвященству при поезде своем в Москву, но ныне-де за скорою и нечаянною из Тобольска посылкою вашему преосвященству того зелья сулемы объявить ей время не допустило. И помянутая монахиня Прокла того ж 26 числа, пришед в церковь святую, говорила мне, нижайшему, и всему братству, что предпомянутая-де сулема оным солдатом Парамоновым подлинно у ней сыскана и за такою-де отравою в девич монастырь, дабы ее тамо монахини смертно не отравили, не едет и без солдатского караулу здесь не остается, «а ежели повезете сильно, то-де закричу государево дело», а что кричать хочет, того мы не знаем и в том имеем опасение немалое, дабы от того обители нашей напрасного разорения, так же и нам, нижайшим, истязания не учинилось. Того ради вашего преосвященства покорно просим, дабы помянутым солдатам Ивану Парамонову с товарищем или другим быть при ней, Прокле, для караула. Чего ради от них солдат Ивана Парамонова и с рук ее, Проклу, еще не принял, а обретаются они ныне при ней, Прокле, до указу вашего преосвященства. И о том, что ваше преосвященство соблаговолит? Июля 27 дня, 1744 года. Вашего преосвященства _нижайший_богомолец_Успенского_Далматова_монастыря_архимандрит_Силвестр._

11. Указ Ее Императорского Величества, Самодержицы Всероссийской, из Консистории преосвященного Антония, митрополита Тобольского и Сибирского в Успенский Далматов монастырь архимандриту Сильвестру. Сего августа 20 дня, по указу Е.И.В. и по определению его преосвященства, а по сообщенной к его преосвященству из Сибирской губернской канцелярии промемории велено отправленную из оной губернской канцелярии и ныне при оном Далматове монастыре за караулом сибирского гарнизона дву человек, солдат Ивана Парамонова с товарищем, содержащуюся колодницу, монахиню Проклу, за теми же солдаты и за нарочно-отправленным ныне из Тобольска оного Далматова монастыря служителем Савой Иванчиковым по силе, данной ему от Консистории его преосвященства инструкции, придав потребное число от монастыря служителей, послать в Далматов же Введенский девич монастырь в самой крайней скорости, невзирая ни на какие той колодницы отговорки и представления. И по привозе ее, колодницы монахини Проклы, во означенный девич монастырь, ежель, паче чаяния, находится она ныне не в монашеском платье, но в светском, оное от нее отобрать, а дать ей монашеское и содержать в том монастыре по-прежнему в всем непременно и без всякого послабления. А ежель она, Прокла, по привозе ее во оной девич монастырь по-прежнему монашеского платья на себя принять не похочет или употребит какие предерзостные слова и непорядочные поступки, то притом же, не откладая, учинить ей по монастырскому обыкновению наказание шелепами неотменно. А какие продерзости от нее снова или сумасбродства произойдут, о том велеть нарочно отправленным за нею для охраны вышепомянутым солдатам Парамонову с товарищем объявить в Сибирскую губернскую канцелярию репортом. И тем солдатам в приеме оной колодницы в девич монастырь, когда они туда прибудут, дать расписку и о том о всем обстоятельно репортовать его преосвященству. А буде и впредь в каких продерзостях оная колодница являться будет, поступать с нею против вышеписанного и, несмотря ни на какие ее представления, содержать ее по указам, понеже за слабое ее содержание показано тебе, архимандриту, лишение имения и чина и смертная казнь, из чего следует тебе крайнюю предосторожность иметь, или за неисполнение по указом опасение смертной казни, или предерзостных и беспутных колодницы слушать представлений, которым ежель впредь паче чаяния будешь последовать и слабо ее содержать, то неотменно попадешь, как выше написано, за слабое той колодницы содержание лишению имения и чина, а по важности вины и смертной казни. Буде же монастырские служители, коим приказано будет, с показанным Иванчиковым и солдаты означенную колодницу до девичья монастыря проводить, явятся в том ослушны, то арестовать и, заковав в ножные железа, велеть везти к его преосвященству под крепким караулом, а вместо их дать другое потребное число служителей, а со оного Иванчикова в исполнении вышеповеленного взята подписка под жесточайшим за неисполнение наказанием. Что же по присланному в Сибирскую губернскую канцелярию от помянутого солдата Парамонова доношению явилось у оной монахини Проклы ядовитое зелье-сулема, о которой она показала, якоб дано ей во оном девиче монастыре монахинями, того для по отправлении оной колодницы ехать тебе, архимандриту, в тот девич монастырь немедленно самому, взяв в собою подьячего, и о том изследовать накрепко со всяким обстоятельством, и то подлинное следствие для сообщения в Сибирскую губернскую канцелярию прислать к его преосвященству в крайней скорости. И архимандриту Сильвестру о вышеписанном чинить по сему и по прежде посланным Е.И.В. указам неотложно. 1744 г., августа 20 дня. _Подписов_нет._

12. Святейшему Правительствующему Синоду доношение. Прошлого, 1744 года, ноября от 6 числа в посланном в Святейший Правительствующий Синод от моего смирения доношении о содержащейся в Далматове Введенском девиче монастыре монахине Прокле, между прочим, представлено о сысканной у нее посланным за нею караульным солдатом сулеме, о которой она, Прокла, сказывала, что дана ей та сулема оного девича монастыря монахинями, якоб на лечение зубной болезни, и от того-де лекарства едва она, Прокла, смерти не приняла, и хотя то ее показание за правильно причесть было невозможно, ибо как из всего ее состояния и непорядочного тогда жития оказывалось, что то затеяно напрасно, для единого только того, чтобы более не быть ей в помянутом Далматове девиче монастыре под началом, однако ж, об оном следовано, а по следствию в вышеявленном показании явилась она, Прокла, подлинно виновата. За которую ее вину, хотя по силе полученных Е.И.В. прошлого, 738 году, марта от 14 из Канцелярии тайных розыскных дел, 1744 году, апреля от 14 числа из Святейшего Правительствующего Синода о наказании за непорядочные ее поступки указов и надлежало учинить ей наказание шелепами по монастырскому обыкновению, однако ж, в рассуждении того, что оная монахиня Прокла, будучи обвинена, уже смирилась и в помянутом девиче монастыре пребывает в монашеском одеянии и в надлежащей покорности и послушании, того для до усмотрения о ее впредь состоянии оное ей наказание ныне оставлено[354 - Чрез семь лет дело «о сулеме» еще не было забыто: Сибирская гарнизонная канцелярия, производя расследование по жалобе Сенату известного географа Василия Шишкова на сибирского губернатора Сухарева, промеморией от 3 сентября 1752 года требовала от консистории некоторые справки и «об обысканной у Юсуповой в коробейке сулеме». (О Шишкове см. в «Слов, русск. писателей» митр. Евгения. Т. 2. 1845. С. 250).]. И с следствия о всем вышеписанном для известия Святейшему Правительствующему Синоду, приобщив при сем моем доношении краткий экстракт, остаюсь при всегдашней покорности моей. (30 марта 1745 года). Святейшего Правительствующего Синода _нижайший_послушник_Антоний,_митрополит_Тобольский_и_Сибирский._

Ни в одном из приведенных выше документов о пребывании княжны Юсуповой в Далматовском монастыре не упоминается о том, в каком именно положении содержалась там Прасковья Григорьевна. В этом отношении можно сделать лишь одни догадки.

Известно, что до Петра I тюрьмами для государевых лиходеев в Сибири служили остроги и острожки, как, например, селенгинский и кузнецкий, где уже содержались малороссийский гетман Демьян Многогрешный, нежинский полковник Матвей Гвинтовка и другие. В начале XVII века таких острогов в Сибири было уже много: на «великой реке Лене» стоял острог якутский; в дальних Даурах – нерчинский и селенгинский и даже «на великой реке Амуре» – аблазинский, где пел первый молебен государственный ссыльный протопоп Аввакум Петрович[355 - Протопоп Аввакум Петрович (1620–1682 гг.) – один из духовных лидеров раскольничьего движения. В 1653 году за резкие выступления против реформ патриарха Никона был сослан вместе с супругой в Сибирь. В 1666 году был предан церковному суду и лишен сана священника. В 1682 году вместе с другими раскольниками был сожжен в Пустозерском остроге. Аввакум – автор многих богословских сочинений, из которых наиболее значительным является «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». _–_Прим._Издателя_]. Сверх того, такие же сырые и темные тюрьмы стояли готовыми и в монастырях Туруханском, Киренском, Иркутском, Селенгинском, Нерчинском и даже в Якутском. Для женщин выстроены были особые тюрьмы – с железными решетками в некоторых из женских монастырей, а именно: Тобольском и Енисейском Рождественских, Иркутском Знаменском и Далматовском Успенском[356 - Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 106-107.]. При той строгости условий, какую придавали заточению Юсуповой, помещенные выше указы Тайной канцелярии и Синода, последней тюрьмы не могла, разумеется, миновать и княжна Прасковья Григорьевна.




V

Прошло около девяти лет. Что происходило с княжной за это долгое время монастырского заточения – неизвестно. Последующие документы рассмотренного нами дела заключают в себе сведения уже о новой, по счету третьей, ссылке Прасковьи Григорьевны в тот же Далматовский женский монастырь.

Это было в 1754 году. Оказывается, что тогда княжна снова пребывала в Тобольске, где обвинена была в сношениях с находившимся в ссылке по обвинению в числе других лиц в устранении от престола цесаревны Елисаветы, д.с.с. Иваном Темирязевым[357 - Темирязев арестован был в ночь вступления на престол Елисаветы (25 ноября 1741 г.) вместе с Остерманом, Минихом, Менгденом и другими лицами и заключен в крепость, а затем сослан. Для упомянутых лиц, как уже и замечено выше (вын. 36), при ссылке в Сибирь были указаны определенные места, но для Тимирязева этого сделано не было. – _Костомаров._ Императрица Елисавета Петровна // Вест. Евр. 1887, янв. С. 78, 85.]. Дело дошло до Тайной канцелярии и по распоряжению ее[358 - Нелишне заметить, что ненавистного князя А.И. Ушакова в это время уже не было на свете; он умер в 1746 г.; по Тайной же канцелярии он заменен был Александром Шуваловым.] Прасковью Григорьевну снова увезли за конвоем в Далматовский монастырь. Документы говорят:

13. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии преосвященному Сильвестру, митрополиту Тобольскому и Сибирскому. В указе Е.И.В. из Канцелярии тайных розыскных дел марта от 28, а в Сибирской губернской канцелярии, полученном сего мая 16 числа, написано: по указу-де Е.И.В. и по определению Тайной канцелярии во оную Губернскую Канцелярию послать Е.И.В. указ, чтоб находящаяся в Тобольске ссыльная, бывшая Прасковья Юсупова (которая с находящимся во оном же городе Тобольске в ссылке, бывшим статским действительным советником Иваном Темирязевым имела письменные переписку и сообщение), впредь таковых же с ссылочными переписок не чинила, велеть ее содержать по прежде посланным из Тайной канцелярии в Сибирскую губернскую канцелярию указам при Успенском Далматове монастыре, в Введенском девиче монастыре во всем непременно и ни до каких продерзостей ее отнюдь не допускать и писем нигде ни о чем писать ей не давать, тако ж и с посторонними ни с кем видеться ее отнюдь же не допускать. И на оное по Е.И.В. указу и по определению Сибирской губернской канцелярии вышеписанная княжна Прасковья Юсупова по силе оного Е.И.В. из Канцелярии тайных розыскных дел указа посылается из Тобольска для содержания в вышеписанный Далматов Введенский девич монастырь за караулом Сибирского гарнизона дву человек солдат на одной ямской и уездной подводе с выдачею указного числа прогонных денег. А каким образом объявленную Юсупову тем солдатам, будучи в пути, также и по привозе в Далматовом девичьем монастыре содержать и смотрение иметь, о сем дана им из Сибирской губернской канцелярии с должным наставлением секретная инструкция, по которой велено по прибытии в оной Далматов Введенский девич монастырь явиться им того монастыря архимандриту того же числа и, истребовав для содержания ее, Юсупову, в том Далматове девичье монастыре удобные покои, где и содержать ее, Юсупову, против вышеписанного. И о том к вашему преосвященству определено послать сию промеморию и требовать, чтобы соблаговолено было в силу означенного Тайной канцелярии указу в реченной Далматов монастырь к архимандриту письменно предложить, дабы он, архимандрит, когда реченные солдаты с тою княжною Юсуповою в тот Далматов монастырь прибудут, то б по требованию их к содержанию ее, Юсуповой, определено было в том Далматове Введенском девичье монастыре отвесть удобные покои[359 - Из рапорта нового настоятеля монастыря архимандрита Митрофана от 20 сентября видно, что Юсупова привезена в Далматов девичий монастырь 27 августа 1754 г. и «к содержанию оной ссыльной удобные покои отведены»; уведомляя же об этом Сибирскую канцелярию, Консистория просила, «чтоб для содержания оной ссыльной определены были караульные немолодые и состояния доброго и воздержные, богобоязненные и постоянные, ибо монастырь не мужеской, но девич...».], и что будет учинено, Сибирскую губернскую канцелярию уведомить. И преосвященный Сильвестр, митрополит Тобольский и Сибирский, о вышеписанном соблаговолит учинить по Е.И.В. указу. Мая 18 дня, 1754 года. _Василий_Мятлев._Алексей_Соколов._В_должности_секретаря_с_приписъю_Иван_Борисов._Подканцелярист_Степан_Тецкой._

14. Промемория. Из Сибирской губернской канцелярии в Тобольскую духовную консисторию. В указе Е.И.В. из Канцелярии тайных розыскных дел от 21 ноября 756 года, а в Сибирской губернской канцелярии, полученном генваря 3 чисел 757 года, написано: по указу-де Е.И.В. в Тайной канцелярии по слушании присланного в Тайную канцелярию из оной губернской канцелярии сентября от 17 числа 756 г. доношения о содержащейся по посланному из Тайной канцелярии в ту губернскую канцелярию мая от 18 числа прошлого, 754 года (указу) в Введенском Далматове монастыре бывшей княжне Прасковье Юсуповой определено: оной Юсуповой для пропитания из оной губернской канцелярии производить в день по 5 копеек, в церковь Божию для слушания литургии, утрени и вечерни допускать, токмо накрепко смотреть, чтоб она каким-либо образом из того монастыря не могла учинить утечки, чего ради в ту церковь ее отпускать за караулом, также исповедываться, и ежели по совету духовника ее достойна будет к приобщению святых тайн, то и в том ей позволить; окроме же церкви Божией, как из монастыря, так и никуда отнюдь не выпускать и в содержании ее поступать так, как означенным 754 года, мая, 18 числа указом повелено. И на оное по Е.И.В. указу в Сибирской губернской канцелярии определено: во оную Тобольскую духовную консисторию послать сию промеморию и требовать, чтоб оная благоволила в силу того указа находящемуся в Введенском Далматове монастыре архимандриту предложить, чтоб оной упомянутой содержащейся там колоднице, бывшей княжне Юсуповой, кормовые деньги по пяти копеек на день имел отдавать в прием обретающемуся при ней на карауле солдату Кузнецову с товарищем по третям года, которые по требованиям Тобольской Духовной Консистории отдаваны быть имеют из Тобольской рентереи безудержно, о чем для ведома и исполнения к тому солдату Кузнецову с товарищем послан Е.И.В. указ, велено объявленной бывшей княжне Юсуповой кормовые деньги на каждый день по пяти копеек, что принадлежать будет по третям года требовать и принимать Далматова монастыря от архимандрита, и по приеме оные той Юсуповой производить без удержания, и сколько когда оных кормовых денег от монастыря принято будет, в скорости репортовать. И Тобольская Духовная Консистория о вышеписанном благоволит чинить по Е.И.В. указам. Генваря 20 дня, 1757 года. _Иван_Грабленов._Степан_Угримов._Алексей_Соколов._В_должности_секретаря_с_приписъю_Андрей_Накаряков._Канцелярист_Степан_Тецкой._

По этому и другим документам можно думать, что за все время заточения княжны в Сибири завещание покойной матери ее, княгини Анны Никитичны, об ежегодном отпуске Прасковье Григорьевне 300 рублей и хлебных припасов со стороны брата ее Бориса оставалось без всякого исполнения. Княжна все время пребывала на скудном монастырском пропитании. До назначения Тайной канцелярией отпуска кормовых денег в январе 1755 года далматовский архимандрит Митрофан доносил Консистории, что княжна требует себе особого от монахинь отпуска «хлебных и харчевых всяких припасов, также и свеч». На это архимандриту предписано было «давать ей против соборной старицы вдвое порции в день, что в монастыре имеетца», «а чтоб давать мукою и другими припасами особого, – говорилось далее в консисторском указе, – то уже вознадобится особливая поварня и другие к тому надобности, как то поваренные служители, посуда всякая, поваренная и хлебенная, и протчее, чего в присланном об ней... указе чинить не объявлено, а поведено токмо дать удобные покой и житие...». Что же касается кормовых денег, то отпуск их Сибирской канцелярией производился крайне исправно; на побудительные требования Консистории упомянутая Канцелярия отзывалась обыкновенно «неимением для пересылки их из Тобольска в Далматов монастырь оказии», почему и просила выдавать те деньги из монастырских сумм заимообразно. Но пока все это писалось и пересылалось, проходили целые месяцы томительного ожидания княжной этой убогой подачки.

Несмотря на все это, в последнюю ссылку в Далматовский монастырь положение Прасковьи Григорьевны было несколько улучшено: ни Сибирская канцелярия, ни Тобольская Консистория ненавистным ей именем монахини Проклы ее уже не называли и в монастыре ей велено было дать «удобные покои». Зато бедная княжна должна была выносить постоянные оскорбления от приставленного к ней пьяного караула[360 - В старое время подобное поведение караульных солдат не было редкостью, и положение от них изгнанников было поистине печальное. Так, например, по заверению Пецольда, перемещенный из Пелыма в Ярославль Бирон с женою и тремя детьми, помещаясь в скверном деревянном домишке, окружен был 40 чел. караульных. Солдаты спали с герцогом в одних комнатах и до того дерзко обращались с ним, что он снабжал их пищей, питьем и деньгами, чтобы только задобрить; на это шло у него каждый день 16 р., а между тем «ни у кого из семейства не было ни одной цельной сорочки на теле». Вообще великоважность преступников понималась приставниками или так, что они поступали с заключенными круто и бессердечно, или опасливостью и великими затруднениями на крайние случаи болезни и при необходимости подать какую-либо помощь и оказать содействие. Так, например, из пребывания Долгоруковых в Березове рассказывается такой случай. Князя Алексея с его крепостным дядькой заключили в тесном холодном хлеве, и узники в темноте потеряли счет дням и ночам. Выпросив у караульных горсть гороху за последний бриллиантовый перстень, князь Алексей придумал с дядькою особую игру. Раз во время этой игры они оба, словно сговорившись, запели «Христос воскресе», и так как пение было строго запрещено, то на Фоминой неделе в среду караульная команда дала им обоим по 15 розог, записав в штрафной журнал «колдунами»: по гороху-де узнали о времени Пасхи. Когда пересылавшийся в Сибирь за дерзкие слова об императрице Елизавете прапорщик Преображенского полка Ивашкин на дороге заболел, врач Ваксман не решился ему помочь, хотя и нашел, что Ивашкин весь распух от внутренней болезни и имеет от кандалов язвы на руках и ногах. Подобных примеров бывало немало. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136, 148-149.], поведение которого рассказывают последние страницы консисторского дела.

15. В Тобольскую Духовную Консисторию. Покорнейший репорт. Сего, 1757 года, ноября 30 числа, поданным доношением мне, нижайшему, Далматова Введенского девича монастыря начальница монахиня Тарсилла с сестрами объявила: из находящихся-де во оном Далматове Введенском девичье монастыре при некоторой содержащейся по секрету колоднице караульных солдат Василей Кузнецов неведомо где напивается до великого пьянства и, ходя по тому монастырю, пляшет и в щелчки щелкает с непотребными и непристойными блядословными песнями, и такую-де его непотребность и сквернословие его, что-де в том их доношении и объявить им никак невозможно; и в том-де им есть обида немалая, и монахинскому их житию соблазн; да, однаж-де начальница монахиня Тарсилла с сестрами ходила по известию от них для посмотрения в средневые кельи, кои, где они, солдаты, жительствуют, построены прежде и в одной связи заключенной от входа их, солдат караульных, в другую келью, где живут монахини, дверей, кои укреплены были железными гвоздями, и он-де, солдат Кузнецов, закричал на нее, начальницу, с матерною бранью и говорил так, что-де «я тебе руку и ногу переломлю», чегоде она по старости своей стала быть весьма опасна; оный-де солдат, ходя по тому монастырю, поет с пляскою и со щелчками песню такую: «хожу я по ограде, песенки попеваю и в щелчки щелкаю, и поплясываю, не боюсь никого». А тем доношением просила она, начальница Тарсилла, с сестрами, чтоб о вышеписанных солдата Кузнецова нападениях и пьянственных непотребных поступках в оборону и для защищения, чтобы-де он, солдат Кузнецов, будучи в том своем пьянстве, паче чаяния не мог какого кому из монахиньствующих, а паче по разным делам присыльным женкам дурна учинить и тому монастырю непотребного порицания нанесть, представить в Тобольскую Духовную Консисторию[361 - В другом репорте от 13 февраля 1757 г. архимандрит Митрофан доносил Консистории, «что солдат Василий Кузнецов, приходя пьянственным случаем к себе в келью, между собою чинит с товарищем своим, солдатом же, драки с немалою матерною бранью, и сделал он, Кузнецов, себе гудок, и в той своей келье играет с плясовными песнями»; из промемории же Сибирской губернской канцелярии в консисторию от 6 мая 1757 г. видно, что вместо Кузнецова «для караула колодницы Юсуповой 20 марта послан из Сибирского гарнизона другой солдат Нефед Таушканов, а Кузнецова определено в таких непорядках судить военным судом».]. Того ради о вышеписанных его, солдата, непотребных поступках Тобольской Духовной Консистории на рассмотрение почтенно и представляю. 1756 года, ноября, 28 дня. Тобольской Духовной Консистории послушник Успенского Далматова монастыря _архимандрит_Митрофан._

Этими сведениями архивные материалы для истории пребывания княжны Юсуповой в Далматовском монастыре в деле Тобольской Консистории прерываются, и нам остается только с сожалением повторить приведенное в начале статьи замечание Г.В. Есипова: «Кончила ли жизнь княжна Прасковья Григорьевна в том монастыре, или была освобождена, из дела не видно».



notes


Сноски





314


Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова // Русс. слово. 1862. № 3. С.1–30; Люди старого века. Спб., 1880. С. 332–376.




315


Кроме упомянутого очерка, известна еще статья: Д. _Мордовцев._ Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова, в монахинях Прокла // Русские женщины нового времени. Спб., 1874. С. 299–318. – Этой статьи мы не видели.




316


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. 191+2 прил.; Ч. II. Спб., 1867. ХШ+421+IV с. – Это издание составляет теперь библиографическую редкость, и нам стоило больших хлопот добыть его у одного из московских антиквариев.




317


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 103, 104.




318


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. 1. Спб., 1866. С. 106-107. – В другом месте (С. 112) временем смерти княжны означен 1740-й год, т.е. год, предшествовавший воцарению цесаревны Елизаветы Петровны (25 нояб. 1741).




319


«Шелеп» – плеть, нагайка. _–_Прим._Издателя_




320


Во время составления настоящей статьи известный исследователь пермского края А.А. Дмитриев любезно сообщил нам, что о ссыльной княжне Юсуповой, в монашестве Прокле, в «Пермских губерн. ведом.» давно была напечатана статья протоиер. Гр. Плотникова (покойного) – «Ссыльные в Долматовском монастыре» (1869. № № 33–35 и 39), где говорилось также и о ссыльном графе Петре Апраксине. «Но «Губерн. ведом.» за 1869-й год, – прибавил Алекс. Алекс., – в Перми достать невозможно. Я знаю об этой статье только по указателю Д.Д. Смышляева, из которого нельзя видеть даже времени ссылки упомянутых лиц, не говоря уже о каких-либо подробностях. Упомянутая статья теперь составляет большую редкость и известна лишь завзятым библиофилам, почему увидеть в печати найденные вами материалы об Юсуповой весьма интересно».




321


Кроме упомянутого выше издания «О роде князей Юсуповых», немало сведений для генеалогии их можно встретить в прекрасном труде нашего ориенталиста В.В. Вельяминова-Зернова «Исследование о Касимовских царях и царевичах» (Спб., 1864), в «Продолж. древней Российск. Вивлиоф.» (ЧЧ. VIII–X) и др. изд.




322


Источники XVI в. нередко называют татар Сибири ногайцами. Упомянутый Ивак, главный хан Шибанской орды, владевший ранее в Средней Азии Туркестаном, утвердившись на рр. Ишиме и Иртыше, принудил более ранних насельников тех мест ограничиться р. Турой. Вскоре после этого он изгнал их и с берегов Туры, а сам засел в городе ЧингиТуре, переименованном впоследствии русскими в Тюмень, и вошел отсюда в непосредственные сношения с ханами Ногайской орды, женившись на сестре Муса-Мурзы. – _Карамзин._ История госуд. Российского. Изд. Смирдина. Т. VI. Прим. 240. – Следовательно, жена тюменского хана Ивака была родною теткою родоначальника Юсуповых – Юсуфа.




323


Полное имя хана, именуемого в русских летописях и документах Ибаком (Иваком), – Сайид Ибрахим хан. Он принадлежал к династии сибирских шейбанидов и правил в 1469–1495 годах Шейбанидским Сибирским ханством. В 1481 году, после разгрома хана Большой Орды Ахмада, Сайид Ибрахим объявил себя верховным ханом Джучидского государства, наследником Золотоордынского престола. _–_Прим._Издателя_




324


Перевороты судьбы красавицы Сумбеки, жены трех казанских царей и матери четвертого, плененного русскими вместе с нею, делают ее драматической личностью. При всех треволнениях Сумбека была столь очаровательна, что в русской молве считалась волшебницею, чародейству которой приписывались и все неудачи русских при осаде Казани. Жизнь ее, переданная в истории, сделалась предметом поэзии: так, она является героинею в поэме Хераскова «Россияда», главным лицом в трагедии Грузинцева «Покоренная Казань», в трагедии Глинки «Сумбека, или Падение Казани» и т.п.




325


По Карамзину Карамзин. История госуд. Российск. 1819. Т. (Т. IX. Прим. 658) Ак-Мурза, сын Юсуфа, был женат на дочери популярного сибирского царя Кучума.




326


Об этом случае в царствование Екатерины вспомнил однажды, весьма кстати, правнук Абдул-Мурзы, кн. Н.Б. Юсупов. Обедая за столом императрицы, он неожиданно был спрошен: знает ли, как разрезать гуся? «Как не знать, ваше величество, – отвечал Юсупов, – эта птица давно нам знакома и дорого обошлась нашему роду: предок мой поплатился за нее половиною своего имения». – Юсуповы // Дм. _Бантыш-Каменский._ Слов, достопам. людей. Ч. 2. Спб., 1847.




327


В «Российском Гербовнике» (Ч. III: отд. 1. С. 2) помещено следующее описание герба рода князей Юсуповых, выданное сенатом д.т.с. кн. Н.Б. Юсупову 4 июня 1804 г.: «В щите, разделенном на шесть частей посредине, находится малый щиток, имеющий в верхней части в зеленом поле княжескую шапку и под нею, в красном поле, четыре шестиугольные серебряные звезды, окружающие серебряную луну, рогами обращенную в правую сторону. На поверхности сего щитка второй маленький щиток голубого цвета с изображением в нем шестиугольной серебряной звезды. В первой части большого щита, в зеленом поле, ездок с поднятою вверх шпагою и с золотым щитом, скачущий на белом коне в левую сторону. Во второй части, в золотом поле, муж, одетый в татарское платье, держит в правой руке молоток. В третьей части, в голубом поле, натянутый золотой лук с стрелой, летящею вверх. В четвертой части, в золотом поле, и в пятой части, в серебряном поле, изображены по одному льву натурального цвета. В шестой части, в голубом поле, серебряный елень, бегущий влево. Щит покрыт мантиею и шапкою, принадлежащими княжескому достоинству. Щитодержателями поставлены два льва, в сторону смотрящие» (О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 412-413).




328


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 369-370.




329


Родословие князей Кольцовых-Масальских // Всем. Иллюстр. 1880. Т. XXIV. № 609.




330


Родословие князей Прозоровских // Всем. Иллюстр. 1877. Т. XVII. № 40.




331


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 367–368.




332


Люди старого века. С. 332.




333


Арх. кн. Воронцова. Кн. 6. М., 1873. С. 103, 175, 272, 319.




334


Князь Н.Б. до службы по министерству иностранн. дел много путешествовал по Европе, запасаясь обширными сведениями и знакомясь с тогдашними европейскими знаменитостями. Во времена Екатерины II он состоял посланником при многих иностранн. дворах. В 1791 году ему поручено было управление театрами. В царствование императора Павла он состоял в чине дест. тайн, советника и был президентом мануфактур-коллегии и вместе министром департамента уделов. Замечательно, что князь Н.Б. назначаем был верховным маршалом при трех коронациях императоров: Павла, Александра I и Николая I. О деятельности Н.Б. по управлению театрами заключаются некоторые сведения в ст. «Историчес. вестника» за 1890 г. (XXXIX. С. 612–624). Князь был женат на одной из племянниц известного Потемкина-Таврического Татьяне Васильевне Энгельгардт, общество которой состояло из таких знаменитостей, какими были Державин, Крылов, Жуковский, Пушкин; в нем же нашла в свое время приют и дочь сибирского изгнанника Прасковья Лупалова, известная Параша-Сибирячка, прибывшая в 1804 году в Петербург для испрошения помилования своему отцу. (О роде кн. Юсуповых. I. С. 173–174). Известное стихотворение Пушкина «К вельможе» (1830) написано по адресу князя Н.Б. В «Записках кн. Н.С. Голицына», между прочим, говорится: «Во время коронации Николая Павловича, князь Н.Б. был одним из немногих тогда старинных русских вельмож, представителей времен Екатерины, и одним из первых богачей России. Сын его, князь Борис Николаевич, средних лет, в это время сватался, или был женихом 17-летней красавицы Зинаиды Нарышкиной, впоследствии по смерти его во втором браке графинею Шоводе-Серр. Бал, данный Н.Б. Юсуповым, был богат, как он, но и еще более – оригинален, как и сам он» (Русск. Стар. 1881. Т. XXX, янв. С. 38–39).




335


Старшая княжна Елисавета Борисовна была в 1764 г. выдана в замужество за генерал-майора кн. Голицына вторая кн. Александра Борисовна в том же году – за генерала Измайлова и третья кн. Анна Борисовна в 1771 г. – за камергера Протасова.




336


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. I. Спб., 1866. С. 94–95, 105.




337


Люди старого века. С. 334–337, 341, 344, 345 и др.




338


Шубин, сержант Семеновского полка, первое лицо при дворе цесаревны Елисаветы Петровны, за то, что был любимцем цесаревны, был схвачен в 1731 году, пытан, заключен в каменный мешок, наказан кнутом и сослан в Камчатку; пред ссылкой ему вырезали язык, а в Камчатке принудили жениться на камчадалке. По смерти Анны Ивановны, Елисавета, будучи еще цесаревной, стала стараться об его освобождении, и по ее настоянию последовало о том два указа: один от курляндского герцога в короткое время его регентства, другой – от правительницы. Горемыку могли разыскать уже позднее по третьему указу, подписанному Минихом. За несколько лет житья в камчатской пустыне он одичал, хотя и сохранил еще следы прежней красоты. Но при дворе он оставался уже недолго и, щедро награжденный, поселился на покой в одном из пожалованных ему имений в Нижегородской губ. – _Костомаров._ Императ. Елисавета Петровна // Вестн. Евр. 1887, янв. С. 81-82; С. _Максимов._ Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 119.




339


Это был граф Андрей Иванович Остерман, который императрицею Елисаветою при воцарении был сослан с поста государственного канцлера в Березов. Измученный жестокой подагрой, старик Остерман привезен был в Березов с женой и чрез три года (в 1747 г.) умер. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 137.




340


Письмо это приведено в очерке Есипова. Игуменья, между прочим, писала: «Благородный и пречестнейший господин Козма Родионович, мой милостивой отец и древний благотворитель... Имеется у нас у обители княжна Юсупова по указам в подохранении и велено быть при ней одной бабе, а других сослужительниц не держать; того ради оная княжна, рияся на меня, производит всякие непотребности и живет непостоянно и неблагочинно; созналася с похабною девкою Тихвинского посада кузнецкого ведения, зовется Шуня, а прямое имя ей Анна, и приходит оная девка к ней, княжне, тайным образом и согласуется, и наносит на обитель и на меня всякие непотребности, и советуют с нею не благо, но всякие коварства и ябеды; и в прошедшем декабре месяце оная девка по согласию с ней, княжною, отпущена в С.-Петербург неведомо с какими вымышленными ябедами...» и т.д. – Люди стар. века. С. 354.




341


Существуют основательные данные, что во времена императрицы Анны деятельность Феофана Прокоповича была поглощена Тайной канцелярией, и этот митрополит содействовал низложению и гибели весьма многих лиц. Благодаря этой деятельности, ему оставалось выбирать одно из двух: или погибнуть самому, или обороняться тем же оружием, с которым стояли наготове его противники. Он выбрал последнее, и на этом основании неустанно запугивал государыню бунтами и революциями, указывал на своих врагов и держал в страхе и под своею властью всех министров. Благодаря его интригам, были сосланы архиерей Георгий Дашков (в Нерчинск), распопа Родион (в Охотский монастырь), братья Никитины с женами и детьми (туда же), Яковлев, печерский старец Исайя, распопа Васильев, Морозов (в Охотский порт), Горбунов (в серебряные заводы), грек Серафим Арион (в Охотский острог) и другие. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 120–121.




342


Люди старого века. С. 362–366.




343


Любопытен перечень этой одежды, а особенно стоимость ее: апостольник – 3 к., повязка по апостольнику – 10 к., крест – 4 к., парамон – 2 к., наметка флеровая – 50 к., ряса нижняя с узкими рукавами – 90 к., мантийка маленькая – 8 к., мантия большая, ряса верхняя с широкими рукавами – 3 р., ленты ременные с пряжкою – 3 к., четки – 1 р., свитка белого полотна – 10 к., всего на 5 р. 80 к. – Люди старого века. С. 372.




344


В Третьяковской городской галерее в Москве, между прочими, есть картина художника Н.В. Неврева «Княжна Прасковья Григорьевна Юсупова перед пострижением». Картина эта была недавно воспроизведена в «Ниве» (1896. № 3. С. 53) по гравюре Шюблера, причем ей предпослано такое объяснение: «Воспроизведенная нами картина изображает именно момент перед насильственным пострижением княжны Прасковьи Григорьевны. Унаследовав у отца суровый характер, она не плачет и не жалуется, стоя между двумя часовыми, и только с глухой ненавистью смотрит в упор на бесстрастное лицо главного исполнителя сурового приговора (Ушакова). Даже архимандрит, призванный совершить пострижение, находится в нерешительности и некотором смущении, едва ли слыша чтение акта, которым монастырю передается на вечные времена новая узница. Но решение императрицы твердо и бесповоротно – и это сознают все действующие лица изображенной трагедии...» (Там же. Л. 64).




345


О роде князей Юсуповых: Собрание жизнеописаний их, грамот и писем к ним российских государей с XVI до половины XIX века и других фамильных бумаг с присовокуплением поколенной росписи предков князей Юсуповых с XIV века. Ч. II. Спб., 1867. С. 384–386; по поводу последнего распоряжения княгини об отпуске дочери ее вина, быков и баранов автор упомянутого издания, неизвестно на чем основываясь, делает такое примечание: «Завещание последовало 17 мая 1735 г., следовательно, княжна Прасковья Григорьевна не могла быть, по сказанию некоторых, монахинею в апреле того года. Такого отпуска монахиням никогда не производилось» (Там же. I. С. 105).




346


Далматовский Успенский мужской монастырь основан в конце первой половины XVII века иноком Далматом, происходившим из тобольских дворян Мокринских. Инок Далмат, носивший в мире имя Дмитрия Ивановича, был ранее женат, имел детей и дом в Тобольске, но, овдовев, удалился в Невьянский Богоявленский монастырь (основан в 1621 г.), где и принял иночество. Здесь он оставался до 1644 г. В этом году он тайно удалился из монастыря и, выбрав красивую возвышенность на левом берегу реки Исети, выкопал у подошвы ее в овраге с северо-западной стороны пещеру и поселился. К нему начали стекаться искавшие спасения души и, когда пещера стала тесна, построили часовню. В 1651 г. во время набега калмыков пустынь Далмата с часовнею была сожжена, и многие пустынники убиты. Спасшийся же Далмат при помощи пришедшего к нему из Тобольска сына его инока же Исаака около 1655 г. на месте бывшей часовни построили деревянную монастырскую церковь во имя Успения Божией Матери. Пред тем же временем около монастыря появилось и первое поселение – Служная слобода, переименованная впоследствии в Никольское село, а затем в г. Далматов. – _В._Шишонко._ Пермс. летопись с 1263–1881 г. 1882. И. С. 427, 485 и 486 и др.




347


Когда был учрежден при Далматовском монастыре женский монастырь, по неимению указаний, сказать не можем; причины же возникновения женских монастырей при монастырях мужских изложены в соборном определении 1681 года, где говорится: «А женска полу, который безчинно постригались вне монастыря, в домех своих, и ныне ходят по мирским домам и садятся по улицам и по переулкам, просят милостыни, и на таких стариц, безчинно постриженных, коемуждо архиерею во своей епархии приискать мужеские монастыри с вотчинами по своему разсмотрению (потому что девических монастырей мало с вотчинами и прокормиться без вотчин в монастырех нечем) и устроить монастыри старицам». – Акты историч. Т. V. С. 113.




348


История отпуска этих денег уже рассказана.




349


Гурьев возвратился в Петербург 10 августа. Сохранилось донесение его в Тайную канцелярию о путешествии с княжною, приводимое в очерке Есипова. В донесении говорится, что княжна сдана в монастырь благополучно, но «для своея предосторожности, дабы впредь ему, нижайшему, чего не пришлось», сержант рапортует: «Дорогою княжна неоднократно бранила Ушакова и дочь его, а также и секретаря Тайной канцелярии Хрущова и не один раз просила его, Гурьева, дать ей жареную курицу, но сержант отзывался, что монахине мяса есть нельзя». – «Да я есть не стану, – говорила княжна, – посмотрю только и то сыта буду!». Но курицы он ей не дал. Тем донесение и заканчивается. – Люди стар. века. С. 374-375.




350


Отчет в этих деньгах (130 р. 94 к.) был представлен настоятелем архимандритом Сильвестром митрополиту Антонию уже в 1743 году, по нему видно, что расходы княжны, производимые игумению, были следующие: в 1735 г. – 11 р. 78 к., 1736 г. – 10 р. 46 к., 1737 г. – 18 р. 99 к., 1738 г. – 17 р. 98 к., 1739 г. – 18 р. 85 к., 1740 г. – 10 р. 94 к., 1741 г. – 18 р. 65 к., 1742 г. – 4 р. 74 к., 1743 г. – 18 р. 55 к. Приведем перечень этих расходов за первый и последний года: в 1735 г.: сахару 2 головы – 2 р., канфа цветом коришневая – 6 р., ягод, орехов – 1р. 13 к., девке Марье холста тонкого 24 ар. – 90 к., ей же башмаки – 25 к. и меду пуд– 1 р. 50 к.; в 1743 г.: сахару 6 ф. – 1 р. 13 к., кофе 4 ф. – 1 р. 8 к., изюму 3 ф. – 21 к., стерляди пуд – 78 к., пшены 4 ф. – 40 к., мыла цареградского – 20 к., холста тонкого 2 трубки – 2 р. 40 к., отласу черного 3 ар. – 3 р. и мех белий – 9 р. 35 к.




351


За это время были возвращены сосланные по интригам всесильного Меншикова Антоний Девиер, Толстой с сыном, Григорий Скорняков-Писарев и граф де-Санти, заточенные в монастырях княжны Долгоруковы, Фик, любимец Петра, Ф.И. Сойманов, бывший впоследствии сибирским губернатором, дочери Волынского и многие другие. Зато на смену их привезены новые опальные: в Березов – граф Остерман, в Пелым – фельдмаршал Миних, в Собачий острог – кабинет-министр Головкин, в Нижнеколымск – президент коммерц-коллегии барон Менгден и другие; все по обвинению в устранении Елизаветы от престола. Последнему, привезенному с женою, дочерью и свояченицею, пришлось, между прочим, послужить ненавистной Сибири тремя немаловажными службами, из которых одна состояла в отражении набега диких чукчей, другая – в разведении рогатого скота и лошадей в подспорье собакам и оленям; и третья – в торговле, которою занимался Менгден, выписывая товары из Якутска для ограниченных потребностей бедного местного населения. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 118, 121, 134, 139, 149 и др.




352


О выполнении первоначального манифеста императрицы следовали одно за другим строгие настояния, хотя в некоторых случаях исполнить требование о возвращении преступников было и не так легко; по обычаю времени местные начальства часто забывали об именах этих ссыльных и местах их нахождения; так, например, князь Алексей Долгоруков только чрез два года по воцарении Елизаветы случайно узнал в Камчатке о своем прощении; одетый в армяк и обросший бородой, он явился в Иркутск, но не признан был губернатором за князя и отправился в Москву пешком; подобное же повторилось и с другим его братом (Николаем), забытым в остроге. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136.




353


Первый, как видно из последующих документов, заменен был солдатом Енисейского полка Иваном Парамоновым.




354


Чрез семь лет дело «о сулеме» еще не было забыто: Сибирская гарнизонная канцелярия, производя расследование по жалобе Сенату известного географа Василия Шишкова на сибирского губернатора Сухарева, промеморией от 3 сентября 1752 года требовала от консистории некоторые справки и «об обысканной у Юсуповой в коробейке сулеме». (О Шишкове см. в «Слов, русск. писателей» митр. Евгения. Т. 2. 1845. С. 250).




355


Протопоп Аввакум Петрович (1620–1682 гг.) – один из духовных лидеров раскольничьего движения. В 1653 году за резкие выступления против реформ патриарха Никона был сослан вместе с супругой в Сибирь. В 1666 году был предан церковному суду и лишен сана священника. В 1682 году вместе с другими раскольниками был сожжен в Пустозерском остроге. Аввакум – автор многих богословских сочинений, из которых наиболее значительным является «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». _–_Прим._Издателя_




356


Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 106-107.




357


Темирязев арестован был в ночь вступления на престол Елисаветы (25 ноября 1741 г.) вместе с Остерманом, Минихом, Менгденом и другими лицами и заключен в крепость, а затем сослан. Для упомянутых лиц, как уже и замечено выше (вын. 36), при ссылке в Сибирь были указаны определенные места, но для Тимирязева этого сделано не было. – _Костомаров._ Императрица Елисавета Петровна // Вест. Евр. 1887, янв. С. 78, 85.




358


Нелишне заметить, что ненавистного князя А.И. Ушакова в это время уже не было на свете; он умер в 1746 г.; по Тайной же канцелярии он заменен был Александром Шуваловым.




359


Из рапорта нового настоятеля монастыря архимандрита Митрофана от 20 сентября видно, что Юсупова привезена в Далматов девичий монастырь 27 августа 1754 г. и «к содержанию оной ссыльной удобные покои отведены»; уведомляя же об этом Сибирскую канцелярию, Консистория просила, «чтоб для содержания оной ссыльной определены были караульные немолодые и состояния доброго и воздержные, богобоязненные и постоянные, ибо монастырь не мужеской, но девич...».




360


В старое время подобное поведение караульных солдат не было редкостью, и положение от них изгнанников было поистине печальное. Так, например, по заверению Пецольда, перемещенный из Пелыма в Ярославль Бирон с женою и тремя детьми, помещаясь в скверном деревянном домишке, окружен был 40 чел. караульных. Солдаты спали с герцогом в одних комнатах и до того дерзко обращались с ним, что он снабжал их пищей, питьем и деньгами, чтобы только задобрить; на это шло у него каждый день 16 р., а между тем «ни у кого из семейства не было ни одной цельной сорочки на теле». Вообще великоважность преступников понималась приставниками или так, что они поступали с заключенными круто и бессердечно, или опасливостью и великими затруднениями на крайние случаи болезни и при необходимости подать какую-либо помощь и оказать содействие. Так, например, из пребывания Долгоруковых в Березове рассказывается такой случай. Князя Алексея с его крепостным дядькой заключили в тесном холодном хлеве, и узники в темноте потеряли счет дням и ночам. Выпросив у караульных горсть гороху за последний бриллиантовый перстень, князь Алексей придумал с дядькою особую игру. Раз во время этой игры они оба, словно сговорившись, запели «Христос воскресе», и так как пение было строго запрещено, то на Фоминой неделе в среду караульная команда дала им обоим по 15 розог, записав в штрафной журнал «колдунами»: по гороху-де узнали о времени Пасхи. Когда пересылавшийся в Сибирь за дерзкие слова об императрице Елизавете прапорщик Преображенского полка Ивашкин на дороге заболел, врач Ваксман не решился ему помочь, хотя и нашел, что Ивашкин весь распух от внутренней болезни и имеет от кандалов язвы на руках и ногах. Подобных примеров бывало немало. – Сибирь и каторга. Ч. 3. С. 136, 148-149.




361


В другом репорте от 13 февраля 1757 г. архимандрит Митрофан доносил Консистории, «что солдат Василий Кузнецов, приходя пьянственным случаем к себе в келью, между собою чинит с товарищем своим, солдатом же, драки с немалою матерною бранью, и сделал он, Кузнецов, себе гудок, и в той своей келье играет с плясовными песнями»; из промемории же Сибирской губернской канцелярии в консисторию от 6 мая 1757 г. видно, что вместо Кузнецова «для караула колодницы Юсуповой 20 марта послан из Сибирского гарнизона другой солдат Нефед Таушканов, а Кузнецова определено в таких непорядках судить военным судом».