Сибирский летописец
Е. В. Кузнецов





КЛАДОИСКАНИЕ И ПРЕДАНИЯ О КЛАДАХ В ЗАПАДНОЙ СИБИРИ










1

Начинающему говорить о чем-либо из сибирской жизни нередко приходится начинать дело от времен блаженной памяти Ермака, но для повествователя о сибирских кладах и кладоискании представляется необходимою более отдаленная экскурсия: в последнем случае в интересах полноты он должен остановить внимание читателя и на тех отголосках седой древности, которые касаются уже сферы чисто мифических представлений.

Известно, что вера простого народа в клады, как плод мифического мировоззрения, зародилась в наших предках с незапамятных времен. Переходя от темной народной массы в высшие сословия, она постепенно окрепла и развила в своих последователях ту любовь к кладоискательству, которая жива в русском народе до наших дней. Благодаря этому, в истории кладоискательства Древней Руси следует различать два периода – языческий и христианский. Материалом для ознакомления с первыми проявлениями верований в клады остаются пока одни упоминания русских былин и сказок о несметных богатствах, сокрытых в лесах, горах, пещерах, т.е. такой материал, полной оценки которого у нас еще не сделано. Называя охранителями этих богатств то бессмертных Кощеев, то разных Змеев Горынычей да Тугаринов Змеевичей[213 - В «Заметках о собственных именах в великорусских былинах» А. Соболевского сказано, что имя Кощей, как известно, из «Слова о полку Игореве» и летописей, в XII веке считалось за имя нарицательное, а позже означало «раб»; за собственное имя оно встречено в одном документе 1459 г.; имя же Тугарин не было редким в употреблении, как имя собственное в XVI–XVII вв. – Жив. старина. Вып. II. 1890. С. 105.], народная фантазия довела сказания о кладах до пределов баснословия, в котором названные мифические существа, выступавшие обыкновенно в роли врагов старых богатырей, считались нередко ужасом целой земли: так, например, на мрачном лесистом Севере в одной из пещер отдаленных Печорских гор жила крылатая змея с птичьим носом и двумя хоботами, которая известна была под именем Аспиды, никогда не садилась на землю, а всегда на камень, и куда бы полетела, могла все опустошить; на пустынных же берегах Волги славилась Змиева гора; там обитал дракон с шестью головами, долго летавший на Русь и делавший опустошения, пока один из богатырей не убил его и он не превратился в камень[214 - _Костомаров._ XXI. С. 266, 267.]. Несмотря, однако ж, на страхи, внушаемые охранителями кладов, языческая теория в общем не отвергала возможности добычи клада, считая орудием к тому физическую силу своих богатырей. Этот взгляд изменило уже христианство. Вместо мифического существа обладателем клада, скрытого в земле, по понятиям христиан является дьявол и даровым богатством соблазняет неопытных и корыстолюбивых людей на погибель души, требуя от них за это или живой головы, или же какой-либо другой дани: «аще бо или серебро, или злато сокровенно будет под землею, – говорится в «Сказании о Борисе и Глебе», – то мнози видят огонь горящь на том месте, то диаволу показующу сребролюбивых ради»[215 - _Витевский._ Клады и кладоискание на Руси // Извест. общ. арх. ист. и этногр. при Казанском университете. Т. XI: Вып. 5. 1893. С. 411.]. Тем не менее в народных понятиях клад представляется как бы живым существом, легко поддающимся на освобождение себя от опеки дьявола и охотно отдающим свои богатства всякому, кто только сумеет найти для этого какие-либо средства. На отыскание таких средств выступило во всеоружии древнее колдовство. Колдуны доискались, что в добыче клада имеют большую силу разные травы. Благодаря этому, старые травники содержат немало указаний на средства для отыскания кладов. Более всего рекомендуются травы: плакун, петров крест, Иванова глава, спорынь, бел-кормолец, обьяр, шапец и другие. По записи одного из упомянутых травников премудрость разыскания клада рассказана так: «Если хочешь о кладе доподлинно изведать есть или нет, и где положен, и на что, и кем, и как его взять – возьми шанцев корень да (от) воскресенской (свечи) воск и раздели надвое, и одное половину, очертя воском, положь на кладовое место, а с кладового места возьми земли и с оставшейся у тебя половиной опять раздели надвое и будет три части, одна в земле на кладе, а другую на ночь в головы клади, а третью под бок себе или чистым платом у сердца привязывай на ночь, то в тое же ночь придет клад и будет во сне с тобой говорить, как положен и на что положен, на худо или добро, и сколь давно, и как лежит, в том ли месте, где свеча воскресенска да шапец или дале, и в которой стороне, и как взять, и доподлинно тебе все расскажет и взять велит. Сия трава и спорышева, и обьярева, и кормолцева испытаны. А сие делать по три ночи, то все изведашь»[216 - _Забелин._ Истор. русск. жизни. Ч. II. 1879. С. 377, 513. Прим. 181.]. В некоторых местностях убеждение народа в силу трав при добыче кладов создало удивительные рассказы. По одному из таких рассказов, записанному В.Н. Витевским в Симбирской губернии, крестьянка села Подвалья Сенгилеевского уезда Абрамова-Азовская, жившая в шестидесятых годах, узнав об одном кладе, скрытом в деревне Матюниной того же уезда, несколько лет разыскивала для добычи клада траву разрушевку. «На дворе Филипа Самсонова, – говорила Абрамова, – положен клад во 104 миллиона рублей. Там находится жестяная таблица, прибитая к матице из черного дуба. В выходе стоит стол, на столе лежит Евангельска книга, тут же стоит и блюдо, а на блюде лежит камень-самоцвет весом в полтора фунта. В углу выхода поставлены 42 ружья, вокруг их – медная шпонычка, или кольцо, блестящее, как золото. В выходе же находится часовня, а в ней стоит животворящий крест, да тут же Арсидима Божья Матерь и Никола Милостивый; пред их иконами горит большая неугасимая свеча. В кладу положено двойное золото, серебро все крестовики, жемчуг и медные деньги, все с конями. Около клада стоит пристав (черт) и никому не дает денег; внезапно, говорит, трава найдется с восхода, и казна туда пойдет; есть подвал, туда и пойдет казна. Кто возьмет этот клад, тому построить собор-церковь и поставить в ней животворящий крест, находящийся в выходе, а икону Арсидимы Божией Матери отнести в Соловецкий монастырь, где она была раньше и откуда вывез ее какой-то разбойник, побратавшийся с царем Иваном Васильевичем Грозным. Однажды, когда царь проходил по одной из московских улиц, навстречу ему попался разбойник. «Кто ты?» – спрашивает царь. «Разбойник», – отвечает тот. «А ты кто?» – любопытствует разбойник. «И я разбойник!» – отвечал Грозный и сказал: «Пойдем исхичивать царя!». Тогда разбойник ударил его в щеку и сказал: «Разве можно исхичивать[217 - Исхичивать – грабить, воровать (устарев.). _–_Прим._Издателя_] белого царя?». Узнав потом при содействии своей хитрой жены, что он ударил царя, разбойник закручинился, что царь прикажет снести ему голову за обиду, но жена успокоила его, что царь этого не сделает, потому что он не ведал, что бьет царя, а ударил разбойника и стоит за царя же. В другой раз тот же разбойник узнал, что царю хотят поднести после обедни просфору с ядом, он пришел к царю и сказал, чтобы он не брал просфоры. Иван Васильевич обнял разбойника, поцеловал и назвал его меньшим братом. Видя скупость своего брата, разбойник задумал поживиться царской казной и стал молиться: «Помоги мне, Никола Милостивый, увезти у своего брата названного банк с казной и положить его на 42 человека бедных!». Никола Милостивый и помог ему: на семнадцати тройках разбойник увез царскую казну и зарыл ее в Митюнинском лесу. Огромный ларь с двойным золотом подперт железной рогатиной, вроде ухвата. Казна положена ни купцу, ни боярину, а на бедных 42 человека. Кто подымет этот клад, тот должен камень-самоцвет и камень невидимый отослать к царю. Невидимый камень нужно носить на груди, а в зень (карман) его не класть. От невидимого камня много пользы: если белый царь объедет с ним Расею, она сделается невидимою для ее неприятелей; а кто найдет и достанет замочную траву, тому двойного золота гарнец. Трава нужна для того, чтобы сшибить замок у сундука, в коем хранятся планы, а замок весом 16 фунтов. В выходе слышится иной раз слабый женский голос: не усиляйся, раб Божий, своей силой поднять казну, найди траву разрушевку и выручи Божью Матерь из неволи, и тогда всему твоему роду и подродью будет царство небесное». Случайное созвучие слов «подвал», куда пойдет клад или казна, и Подвалье, где жила Абрамова, усиливали в ней уверенность, что клад должен достаться непременно кому-либо из жителей села Подвалья. Она истратила все свое состояние на отыскание заветной травы, но не могла найти ее и умерла с глубоким убеждением в существование этого клада[218 - _Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 414-416.]. Иногда розыски трав легковерными представляли для хитрых людей легкий способ наживы: так, в сороковых годах в Орле жил крестьянин Милютин, который уверял, что у него под избою находится клад; он спаивал многих дурманом и уводил в подполье, где они в подробности видели клад и давали ему деньги, чтобы достать разрыв-траву, без которой клад не давался[219 - Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889. С. 10-11.].

Таким образом, представляясь в народных понятиях живым существом, клады вместе с тем кажутся как бы и одаренными волею и даже капризами. На это в любопытном труде покойного профессора Н.Я. Аристова «Предания о кладах», касающемся преимущественно Симбирской губернии, приводится несколько примеров. Так, в 1752 году священник села Помаева Буинского уезда Кирилл Михайлов решился во что бы то ни стало добыть клад, зарытый в овраге между селом Помаевым и деревней Атяшкиной. Вооружившись крестом и Евангелием от бесовского наваждения, о. Кирилл, отличавшийся необыкновенной смелостью, отправился на место клада и принялся отрывать его, но страшные привидения до того перепугали его, что он бежал со страху, оставив на месте крест и Евангелие. В селе Елшанке Сенгилеевского уезда дьячок стал рыть яму, чтобы поставить воротную верею; вырыв яму не более аршина в глубину, он наткнулся на громадную корчагу, наполненную доверху серебряными деньгами. Пораженный неожиданной находкой, он от радости и удивления выронил из уст неприличное словцо, и корчага с деньгами провалилась в землю[220 - Упомянутая статья Н.Я. Аристова. С. 718.].

Насколько была распространена у старых людей вера в клады, показывает приверженность к ней русских князей, царей, духовенства. Но и в высших сословиях дела о кладах не обходились без дьявола. Так, по свидетельству одной из рукописей Румянцевского музея, однажды бес, нанести неприятность Авраамию Ростовскому, преобразился в воина и, явившись к великому князю Владимирскому, доложил ему, что Авраамий «налезе в земли сосуд медян, в нем же множество сосудов златых и поясов златых» и что на это сокровище, которому «не мощно и цены уставити», Авраамий и монастырь устроил. Поверивши бесовской выдумке, князь приказал схватить подвижника, но у него оказалась лишь одна власяница[221 - Власяница – грубая шерстяная одежда монаха, отшельника. _–_Прим._Издателя_]. В Печорском патерике приводится рассказ, как великий князь Мстислав мучил двух монахов, пытая, куда они спрятали клад, будто бы найденный ими в одной пещере[222 - _Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 412.]. Из русских царей кладоискательством занимался царь Иван Грозный. Одна из летописей половины XVI века передает рассказ о том, как Иван Васильевич открыл клад в новгородской Софийской церкви: «Приехав нощию и начать пытати про казну ключаря софейского и пономари и много мучив и не допытався, понеже не ведаху; и прииде... на всход, где восхождаху на церковныя палати и на самом всходе, на правой стороне, повеле стену ломати, и просыпася велие сокровище, древния слитки в гривну и в полтину и в рубль, и насыпав возы, посла к Москве!»[223 - _Карамзин._ История государ. Российского. Т. VIII. Прим. 153. По другому известию, подобный же клад («сребра древних рублев новгородских литых 170, а полтин 44») найден был ранее, в 1524 году, в земле при поновлении новгородской Пятницкой церкви; чрез четыре года (в 1528 г.) летописец прибавил к этому известию такую подробность: «28 октября, в час обедни, в церкви Пятницы опустился помост у левого крылоса, где прежде нашли клад; народ бросился из церкви, и множество людей задавили, 80 женщин и 4 мужчин...» (_Карамзин._ VII. Прим. 383).]. Во времена Петра Великого кладоискательству страстно предана была одна из сестер Петра – Екатерина Алексеевна. Царевна завела сношения с костромским попом Григорьем Елисеевым и призналась брату, что поп Гришка был у нее для того, будто он по планетам клады узнает; последний же чистосердечно поведал, что говорил так царевне «обманом для взятку». Несмотря на это, из головы царевны не выходило кладоискательство, и она посылала своих слуг на кладбища разрывать могилы и вообще проведывать, нет ли где кладов. Узнав, что в 220 верстах от Москвы на дворе у мужика в хлеве под гнилыми досками стоит котел денег, царевна послала туда «для взятья кладу» дворцового сторожа, но клада не найдено; лица же, указывавшие на этот клад, по розыску Петра оказались также «обмадами»[224 - _Соловьев._ История России. Т. XV. С. 138-139. Т. XIV. С. 283-284.].

Благодаря таким устоям народных верований в клады, первые русские насельники Сибири вслед за походами Ермака начали выдвигать на пространные дебри завоеванных землиц целые партии кладоискателей. Баснословные сказания о сибирских богатствах вообще и особенное изобилие в Сибири древних городищ, могил и курганов на первых же порах русской колонизации обратили сибирское кладоискательство в особый промысел, заманчивость которого развивалась и усиливалась местными преданиями о кладах.

К сожалению, литература сибирского кладоискательства весьма бедна и отрывочна: сибирские летописи не дают по этому предмету никаких указаний, а труды двух-трех сибирских историков заключают весьма немногие, при том как бы случайные, замечания, вытекающие уже из популяризации других сторон сибирской жизни.

Не располагая вообще достаточным материалом, мы не можем обещать многого по исследованию сибирского кладоискательства и в предлагаемой статье. Задача ее – передать в одном цельном изложении те отрывки, какие дает для ознакомления с одной из любопытных сторон сибирской жизни общая история Сибири, и вместе представить по другим источникам такую же группировку народных преданий о кладах в отношении Западной Сибири[225 - О кладах Восточной Сибири в свое время печатались статьи в «Северной Пчеле», 1857 г. (_Н.С._Щукин._ Клады Восточной Сибири // № 222), «Записках Сибирского отдела Имп. Русск. геогр. общ.» 1864 г. (77. _Кельберг._ Клады за Байкалом // Кн. 7. С. 89-91) и «Живописи. Обозрении» 1874 г. (Клады в Восточной Сибири // № 22. С. 342–344); о кладах же Западной Сибири, если не считать найденной по смерти известного по разнородным сочинениям о Сибири С.И. Гуляева в рукописи любопытной статьи «Бугровщики», остающейся неизвестно почему до сего времени ненапечатанной, мы подобных трудов не знаем.].




II

Первые сведения о сибирском кладоискательстве встречаются в замечаниях иностранцев, бывавших в старой Сибири в половине XVII и начале XVIII столетий. Весьма образованный по своему времени ученый серб Юрий Крижанич, проживший в Сибири пятнадцать лет (с 1659 г.) в одном из своих сочинений о сибирских царствах говорит: «В Сибири есть неизвестные могилы древних скифов, на которых уже выросли кустарники или лес, разыскать их можно не иначе, как при помощи колдовства. С этой целью некоторые люди отдаются чернокнижию и, найдя таковые могилы, иногда вырывают из них немного серебра. Я сам видел серебряные сосуды, вырытые таким образом»[226 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191.]. Известный географ Витзен, имевший в своем музее некоторые сибирские древности, в сочинении «Северная и Восточная Татария» (Noord en Oost-Tartarye), изданном в 1692 году в Амстердаме, говорит, что «недалеко от Тоболя встречаются под горами особого рода весьма древние могилы, в которых, кроме костей покойников, была находима металлическая утварь из серебра, меди и железа». Подобные сведения встречаются и в сочинениях других ученых, путешествовавших по Сибири и обращавших внимание на культурные остатки древних сибирских народов, как, например, Штраленберга (1730 г.), Гмелина[227 - Гмелин Иоганн Георг (1709–1755 гг.) – немецкий натуралист. В 1727 году Гмелин был приглашен в Россию, где он сначала составлял каталог минералов в Кунсткамере, затем (в 1730 г.) был принят на службу в Академию Наук в качестве адъюнкта натуральной истории. С 1733 по 1743 гг. Гмелин работал вместе с Г.Ф. Миллером в составе второй Камчатской экспедиции. В 1751 – 1752 годах он издал на немецком языке описание своего путешествия в нескольких томах, основанное на путевых записках. Описание содержит подробную характеристику природы Сибири, особенностей быта коренных народов края и русских переселенцев. _–_Прим._Издателя_] (1751), Палласа[228 - Паллас Петр Симон (1741 –1811) – немецкий естествоиспытатель, географ, с 1767 года работавший в России по приглашению Екатерины II. В 1768–1774 годах Паллас возглавлял академическую комплексную экспедицию по Центральной России, Уралу, Сибири и Забайкалью. В результате этой экспедиции появились два знаменитых труда Палласа: «Русско-азиатская зоография» и пятитомное «Путешествие по разным провинциям Российского государства». _–_Прим._Издателя_] (1771–1776), Георги[229 - Георги Иоганн Готлиб (1729–1802 гг.) – немецкий натуралист, участвовавший в 1770–1772 годах в академической экспедиции под руководством И.П. Фалька. С 1772 по 1773 годы работал в Сибири в составе экспедиции П.С. Палласа. В 1776–1788 годах вышел в свет его монографический труд «Описание всех обитающих в Российском государстве народов, их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопримечательностей». В монографии содержалось более 100 рисунков этнографического характера. Он же привел в порядок и опубликовал посмертное издание путевых записок И.П. Фалька. _–_Прим._Издателя_] (1772–1774), Сиверса (1796) и других. Но первым ученым, обратившим большое внимание на расхищение кладоискателями сибирских древностей, был доктор Мессершмидт[230 - Мессершмидт Даниил Готлиб (1685–1735 гг.) – знаменитый немецкий натуралист и географ. В 1720–1727 годах по заданию Петра I возглавлял сибирскую академическую экспедицию. Его десятитомный труд «Обозрение Сибири, или Три таблицы простых царств природы», содержавший самые разнообразные материалы по истории, географии, этнографии, флоре и фауне Сибири, остался неизданным, но рукопись представляет научную ценность и сегодня. _–_Прим._Издателя_], пробывший в Сибири по поручению Петра Великого около семи (1720–1727) лет. В обширном дневнике его о современных ему кладоискателях, или «бугровщиках»[231 - «Бугровщики» – грабители курганов («бугров»). _–_Прим._Издателя_] встречаются, между прочими, следующие замечания.

«25 марта 1721 г. русские, живущие по верхнему течению Оби, называются ишимцами; они-то и отправляются на промыслы за откапыванием золота и серебра, находимого в могилах; впервые занялись этим русские, жившие на Ишиме, откуда они подвигались все далее и далее, пока в своих поисках таких могил не дошли до Оби; поэтому всех поселяющихся здесь, на Оби, пришельцев из Тары, Нарыма, Тобольска, Казани, Соликамска и других местностей, называют ишимцами и ишимскими. В этой Чаусской слободе около 150 жителей, занимаются они хлебопашеством и торговлей мехами... Но главным образом они зарабатывают много денег раскопками в степях. С последним санным путем они отправляются за 20–30 дней езды в степи, собираются со всех окрестных деревень в числе 200–300 и более человек и разбиваются на отряды по местностям, где рассчитывают найти что-нибудь. Затем эти отряды расходятся в разные стороны, но лишь на столько, чтобы иметь всегда между собой сообщение и в случае прихода калмыков или казаков быть в состоянии защищаться; им нередко приходится с ними драться, а иным и платиться жизнью. Найдя такие насыпи над могилами язычников, они иногда, правда, копают напрасно и находят только разные железные и медные вещи, которые плохо оплачивают их труд, но иногда им случается находить в этих могилах много золотых и серебряных вещей – фунтов по 5, 6 и 7, состоящих из принадлежностей конской сбруи, панцирных украшений, идолов и других предметов».

«31 октября 1724 г. древние скифские могилы, какие я во множестве встретил 28 октября между Нalakannah-chaddб на реке Ylach и Baldshinah-amьth, забыв только отметить их в своем месте, были и здесь – при впадении Катанды в Туру, но в меньшем количестве. По-видимому, они уже давно были разграблены русскими, живущими на реке Ингоде и приходящими сюда отовсюду «гуляшниками» или бродягами, и древностей, требуемых его превосходительством г. президентом Блюментростом по высочайшему Его Величества повелению, здесь нельзя отыскать, потому что оно либо законно (по особому указу) сдаются бугровщиками в кассы и приказы, либо незаконно раздариваются воеводам и приказным за угощения пивом и водкой, устраиваемые с этою или подобною же целью под названием празднований тезоименитств и дней рождения, либо иногда продаются другим богатым русским. Сами же бугровщики или могильщики всегда бедняки и себе таких древностей не оставляют».

«28 ноября 1725 г. поручик Рудольфи сообщил мне, что несколько лет тому назад по берегам Оби находилось много языческих могил, наполненных множеством золота и серебра, но что в настоящее время оне разрыты русскими бугровщиками так, что нужно обладать особенным счастьем, чтобы случайно напасть еще на что-нибудь, да притом весьма неважное»[232 - Материалы по археологии России. № 3; Сибирские древности. 1888. Т. I. Вып. 1. Прилож. С. 10, 19.].

По словам первого историка Сибири Миллера, численность сибирских кладоискателей не уступала партиям охотников на соболиный промысел, а этот промысел доходил в Сибири до того, что «языческие народы ходили в собольих шубах, да и лыжи подбивали соболями»[233 - Ежемесячн. сочин. и изв. о учен, делах. 1764, март. С. 220.]. Повторяя первое замечание историка, путешествовавшего по Сибири с 1732 года, известный любитель сибирской старины Спасский в статье «О сибирских древних курганах» говорит, что редкие из замечательных памятников давно прошедшего «до нынешнего времени (1812 г.) остались не разрытыми, золото и серебро побудило корыстолюбивых нарушить и в самых сих пустынях мирное убежище покойников»[234 - Сибирск. вест. 1818. Ч. 2. С. 28.].

Начальные отдельные случаи кладоискательства в старой Сибири следует относить к первым годам XVII столетия; с половины же столетия, когда русские насельники, считавшие в первоначальный звероловный и бродячий период колонизации края главной прибыльной статьей звероловство, с уменьшением улова пушного зверя и удалением инородцев в степи, горы и леса приступили к хлебопашеству и скотоводству, сибирское кладоискание дошло до размеров общего, весьма распространенного промысла. Видя на землях, отнятых у инородцев, множество курганов, бугров, могильных насыпей, целые артели так называемых «бугровщиков» устремили свою деятельность на разрытие их и добычу сокрытых в них сокровищ. Многие из этих могил или курганов были до того богаты находящимися в них золотыми вещами, что заслужили от кладоискателей название «золотарей». Находки в курганах и могилах золотых и других вещей были весьма нередки. Из множества примеров укажем на некоторые. В одном из курганов, находящихся на левом берегу реки Алея, впадающего в Иртыш, в два поиска[235 - _Костров._ Юридические обычаи крестьян-старожилов Томск, губ. 1876. С. 42.] кладоискателями найдено было в разных изделиях до 60 фунтов золота. Доктор Бел, бывший в свите посланника в Китай капитана гвардии Измайлова (1719–1720), между прочими редкостями, вырытыми из могил кузнецких, видел конного истукана, искусно отлитого из металла, и несколько зверьков из золота. По рассказу тому же Белю одного из кладоискателей, он дорылся однажды до свода, под которым лежал остов человека на серебряной доске с доспехами: луком, стрелами и колчаном[236 - _Словцов._ Истор. обозр. Сибири. I. 1886. С. 304.].

Развившееся кладоискательство и расспросы ученых путешественников о местных древностях возбудили к ним внимание и некоторых более образованных по тому времени сибиряков, особенно же из лиц, облеченных властью. Последние стали составлять у себя коллекции этих древностей, которые, несомненно, терялись для науки, так как собиратели смотрели на них, как на курьезы, и раздаривали их разным лицам, по смерти которых вещи мало-помалу совершенно исчезали. Существует предание, что много таких древностей, полученных от сибирских воевод, погибло в общем богатстве известного губернатора Гагарина. Не так давно (в 1883 г.) сибирские кладоискатели почему-то вообразили, что князь Гагарин, возвращаясь из Тобольска в Петербург, зарыл свои сокровища в одном древнем городке, следы которого находятся против татарской деревни Мулаши по правому берегу р. Пышмы, и принялись разрывать неповинный городок; немного же позднее тюменский купец Т. ради тех же воображаемых сокровищ, разнес, можно сказать, городок до основания и испортил лежащие близ него высочайшие курганы, не найдя, разумеется, княжеских сокровищ[237 - Записки Зап.-сибир. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 10-11. Вообще народная фантазия присваивает князю Гагарину владение огромными богатствами, о которых, между прочим, поется в одной из былевых песен, записанной в Камышловском уезде А. Я. Кокосовым (Чтен. в общ. истор. и древн. Кн. 3. 1877. С. 104-105).]. Что старые сибирские власти присваивали себе значительную часть вырываемых кладоискателями вещей, мы это видели уже из дневника Мессершмидта. В том же дневнике 4 мая 1723 г. рассказывается, что у красноярского воеводы Д.Б. Зубова, «могильного золота, по словам золотых дел мастеров, очищавших это золото, было более чем на несколько тысяч рублей», благодаря чему доктору «не удалось добыть там ничего курьезного»; тот же путешественник в другом месте дневника замечает, что из могильных древностей ему весьма хотелось приобресть красивого шайтана из желтой меди в виде полу-зверя и полу-человека, бывшего во владении нарымского воеводы Ф.Е. Кашинского, но после разных отговорок воевода сказал, что «он сам хочет послать его в Тобольск к князю Гагарину»[238 - Материалы по археол. России. С. 18, 10 и 12.]. По замечанию путешественника Гмелина (в 1735 г.), в числе могильных редкостей другого Красноярского воеводы был вырытый из кургана род подноса и небольшой горшок из серебра под золотом; на подносе были изображены разные фигуры[239 - _Словцов._ I. С. 304.]. В нашем столетии случаи обладания подобными могильными находками встречались между полицейскими чинами, которые иногда даже сами разрывали курганы. По рассказам покойного Н.А. Абрамова, один из бывших заседателей Кокбектинского округа (нынешней Семипалатинской области), разрывая древний курган, открыл в нем могилу, которая была выложена из глинистого сланцевого камня, покрыта внутри алой краской и закрыта плитами из того же камня; в могиле найдено было мелких золотых украшений 19 золотников. В 1853 г. в Туринском округе одним заседателем также в кургане найдено несколько серебряных вещей[240 - Извест. Археолог, общ. 1861. Т. II. Вып. 4. С. 225.]. Подобные случаи обладания чинов полиции могильными находками, часто даже весьма значительными (как, например, целыми коллекциями вещей каменного века), были сравнительно и в недавнее время – 60–70-х годах[241 - Тоб. губ. вед. 1892. № № 37, 42; Сиб. Лист. 1892. № 80.].

Многочисленные случаи кладоискательства подали правительству повод к некоторым особым распоряжениям относительно кладов. Случаи преследования сибирских кладоискателей встречаются еще за время царя Алексея Михайловича. Упоминаемый выше Крижанич из своего житья-бытья в Тобольске рассказывает такой случай: «У сибирских татар есть обычай погребать с знатными людьми их оружие, серебряные сосуды и конские украшения, а иногда и деньги. Во время моего (там) пребывания умер один бухарец по имени Мурат. Молва говорила, что с ним было зарыто восемь тысяч рублей золотом. Некоторые из московских стрельцов сделали попытку разрыть его могилу, но были уличены и наказаны кнутом[242 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190–191.]. В 1669 году до Москвы дошло известие, что в Тобольском уезде около реки Исети и в окрестностях ее кладоискатели выкапывают из татарских могил золотые и серебряные вещи, почему правительство и задалось вопросом: откуда татары могли иметь золото и серебро? Ответом на вопрос послужил следующий любопытный, основанный будто бы на башкирских известиях, рассказ старца Далматовского монастыря Лота: «В уфимском-де дистрикте за каменными горами при устьях рек Уфы, Гадая и Яика в горах бесчисленное сокровище золотых и серебряных руд обретается, и в прежниеде времена старинные сибирские татары и калмыки из тех гор золотую и серебряную руду добывали и плавили, что-де и ныне те признаки плавильных печей и копаных ям видны, и об оных рудах те башкирцы нагайской нации у престарелой женщины, которая была в полону в улусе царевича Рючюка и оной от роду имелось более ста лет, уведомились, что в древних летах оные люди, которые в тех местах жили, означенную руду копали и плавили». По рассказу Лота, в указанные им местности были командированы из Тобольска «служилые люди », по расследованию которых приведенные сведения будто бы и подтвердились; оказалось, что вблизи горы, лежащей около реки Тасми, впадающей в Вай, находится башкирское кочевье, жители которого добывают в горе руду, выплавляют из нее золото и серебро и «тайным образом продают российскому народу по 12 рублев пуд»[243 - Известия Археолог, общ. Т. V. Вып. I. 1865. С. 38-40.].

Это темное дело разъясняет нам рассказ того же серба Крижанича, где упомянутый старец Лот является действующим лицом под именем Иова. По этому рассказу, проживая в одном монастыре, лежащем на реке Исети, Иов стал известен тем, что выплавлял из руды, добываемой им из соседней горы, серебро и продавал его по частям в слитках; в действительности же находил его при помощи колдовства в древних могилах. Прибывший в то время в Тобольск воевода, как говорят, носил кольцо, в котором заключалась дьявольская сила. Получив сведение о руде, добываемой Иовом, воевода не замедлил добыть из монашеской горы большое количество камней, которые действительно блестели, как серебро, но в сущности были простым «тальком». Дело дошло до царя, которому воевода донес, что в Сибири есть гора, где много камней, имеющих вид серебра, и что некоторый монах неоднократно выплавлял из них серебро. «Узнав об этом, – говорится далее в рассказе, – царь немедленно послал гонца в Саксонию и велел пригласить оттуда какого-нибудь искусного рудознатца. Таким образом,

прибыл некоторый тайный чернокнижник из числа тех, которые называют себя братьями розенкрейцерами. Немного спустя был вызван в Москву и сам воевода; ему было приказано представить хваленый камень, чтобы рудознатец в присутствии царя испытал его доброкачественность. Воевода дал камень, тот взял его, положил в огонь, растолок, подверг действию огня и расплавил. При опыте присутствовали царь и первый из его советников; они, не спуская глаз, наблюдали за тем, чтобы не было никакого обмана. Когда расплавка была окончена, рудознатец представил им две-три, найденные на дне, унции серебра. Но все это произошло благодаря обману, заранее условленному между двумя вышесказанными чернокнижниками: воевода просверлил и продолбил этот мягкий камень буравчиком, а скважину наполнил серебряным песком и искусно прикрыл ее тем же камнем; рудознатец же, будучи соучастником в обмане (и ему было выгодно обмануть царя, чтобы таким образом далее пользоваться щедрым жалованием), нимало не осмотрев камня, поспешил его растолочь, чтобы нельзя было заметить скважины и обнаружить обман. Итак, царь послал этого самого рудознатца к вышеупомянутой сибирской горе, дав ему в помощь других товарищей того же ремесла и два отряда войска[244 - _И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.]. Пробыв там в течение года или более, они перекопали всю руду, плавили ее и переправляли, но не выплавили серебра ни капли. Итак, до смерти засекши плетьми вышеупомянутого обманщика монаха (так как и он по приказанию находился при них), они возвратились в Москву. Воевода же вскоре погиб, убитый разбойниками, а рудознатец был лишен жалованья и некоторое время во всеобщем презрении проживал в Немецкой слободе»[245 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190-191, 193-194. Известный Спасский, помещая в свое время эту «историю» в «Сиб. вестн.», отнесся к рассказу Крижанича скептически. По его словам, в отыскании древних сибирских могил (курганов) кладоискатели не могли встречать затруднений, так как на некоторых могилах находились высокие насыпи, на других были поставлены огромные камни, или наложены груды камней, на многих же росли деревья и кустарники, хотя последние могилы находились часто в бесплодных пустынях, не производивших ничего, кроме сухой солонечной травы. «Но в отличении богатых могил от бедных, гробокопатели имели особенный навык и искусство... Вообще заметно... что сочинитель верил чистосердечно чародейству...». – Сиб. вестн. 1822. Кн. 3. С. 55-56.].

Обращаясь к колдовству сибирских кладоискателей, мы должны, однако ж, заметить, что старая Сибирь была известна вообще за страну, сильно зараженную суеверием, тем не менее сведений о приемах, употреблявшихся сибирскими колдунами при отыскании кладов, до нас дошло весьма немного. С этим, впрочем, мы еще познакомимся, а теперь продолжим перечисление тех мероприятий правительства, какие касались сокращения хищнического кладоискательства.

При Петре Первом правительство смотрело на клады, как на богатство, ему принадлежащее. В 1721 году, когда последовало от сибирского губернатора князя Черкаского донесение о золоте, находимом в могилах, издан был известный указ: «Куриозные вещи, которые находятся в Сибири, покупать сибирскому губернатору, или кому где надлежит, настоящею ценою и, не переплавляя, присылать в Берг и Мануфактур-коллегию»[246 - Полн. Собр. Зак. VI, № 3738.]. Сообразно взглядам великого преобразователя, принимала разные меры к уменьшению самовольного кладоискательства и местная сибирская администрация. В апреле 1727 года одна артель кладоискателей в числе восьми человек крестьян Малышевской слободы (Кузнецкого округа) «пошла на степь бугровать и бугровала до июня месяца, и пошла назад в оную слободу, и будучи у озера Горшкова, искала уток лесных и разошлась в рознь; и наехала на них на том озере казачья орда киргизы и взяла их в полон всех 8 человек, и повезла к Иртышу; и один из них ушел с дороги ночью, а четырех человек оная казачья орда на становье убила до смерти; и с того места разъехались, и их Ямышевской крепости солдаты и служилые люди отбили». По этому делу Сибирской губернской канцелярией 27 сентября того же года было определено: трем отбитым у киргизов кузнецким крестьянам, «которые были на бугрованье, учинить наказанье, бить батоги нещадно за то, что они ездили в степь без отпуска, и по учинении наказания выслать в Кузнецк, а в Кузнецке и в уезде о том публиковать, дабы никто под жестоким наказанием в степь для бугрования не ездил»[247 - _Костров._ Юридические обычаи... С. 42.]. Позднее, за время императрицы Екатерины II, 3 июля 1764 г. последовал особый указ сената о запрещении выходить за границу на степи для отыскания в древних могилах кладов[248 - Полн. собр. зак. XVI. № 12199.], но взгляды правительства на принадлежность ему кладов изменились: на клады, как и все богатства, сокрытые в недрах земли, распространяется право собственности владельца земли, что было особо подтверждено и жалованною грамотою дворянству[249 - Полн. собр. зак. XXI. № 15447.]. В 1803 г. 7 октября был издан указ, в котором сенат изъяснял, что клад без позволения владельца земли не только частными лицами, но и местным начальством отыскиваем быть не может[250 - Полн. собр. зак. XXVII. № 20958.]. В десятом томе свода гражданских законов по изданию 1832 года сказано, что «клад принадлежит владельцу земли», и при том объяснено, что «клад есть сокрытое в земле или строении сокровище»[251 - См. ст. 269.]. В издании того же свода законов 1842 г., т.е. чрез десять лет, повторена снова эта статья о праве владения кладом, но из определения понятия «клад» опущены слова «или строении»[252 - См. ст. 398.]. Этот же закон о праве владения кладом вошел и в издание свода 1857 года.

Но для сибирских кладоискателей, за редкими исключениями, приведенные распоряжения оставались, видимо, мертвыми; среди бесчисленного множества древних могил или курганов, разных городищ или древних укрепленных пунктов и, наконец, следов древних рудных разработок им казалось выгоднее прислушиваться к местным преданиям об этих богатых памятниках незапамятных времен, чем исполнять требования закона.




III

Народные предания Сибири за хранилища кладов считают больше всего «чудские могилы». Главное предание в этом случае сводится к тому, что в Сибири задолго до прихода русских жила белоглазая чудь[253 - Чудь – изначально этноним, название одного из «вымерших» западно-финских племен. Упоминается в Начальной летописи как одно из племен, обитавших по соседству со словенами в IX веке. Позднее, в XXI вв. оно было ассимилировано славянским населением наряду с другими финноязычными племенами – мещерой, муромой, а само название «чудь» приобрело легендарный характер. В фольклоре северорусского населения, коми-зырян, коми-пермяков и саамов чудь, или чудь «белоглазая» (со светлыми глазами) выступает в качестве аборигенов края.Семантика самого термина осмысливается коми как «пугивый, боязливый» (ср. с русским «чудить» (чудак), т.е., совершать странные, непонятные поступки), что объясняется наиболее распространенными сюжетами преданий о чуди-язычниках, которые не желая принимать христианство, подрубали столбы своих землянок и все погибали, либо после недолгого сопротивления пришельцам убегали на север или за Урал. Гораздо реже встречаются предания о воинственной чуди, сражавшейся с пришельцами или между собой. Чаще всего языческая чудь ассоциируется у русских и коми-зырян с дохристианским населением края. С чудью связываются археологические объекты Х–ХV вв. (городища и могильники) в Коми крае. Встречаются предания о чуди-разбойниках, оставивших заговоренные клады. Такие клады встречаются якобы около «чудских ям» (следы старых землянок, могильные ямы).С переселением коми-зырян, коми-пермяков и северорусского населения в Сибирь в конце ХVI-ХIХ вв. и здесь распространились поверья и предания о чуди и сам термин «чудь». Зауральские коми называют чудью древних ханты и манси. Около чудских ям, по их мнению, «водит».Таким образом, представления о чуди в течение последнего тысячелетия претерпели значительную трансформацию: от имени конкретного западно-финского народа – к названию аборигенов-язычников (предков коми, ханты, манси, ненцев и древнего населения без определенной этнической привязки). Кроме того, широко распространились представления иррационального характера, когда чудь выступает как невидимый народ, живущий в «параллельном» мире и обладающий чудодейственными способностями, или как духи-хозяева мест (домовые, банники, овинники и т.п.). _–_Прим._Издателя_]. Она занималась в горах добычею золота и серебра. Перед походом Ермака в чудской земле стала расти береза, которая до того времени была неизвестна. Шаманы объяснили это явление тем, что скоро придут воины белого царя и покорят чудь. Она испугалась и зарыла себя заживо со всеми своими сокровищами[254 - _Костров._ Юридические обычаи... С. 42. В «Записках об Енисейск, губернии» И. Пестова (1833. С. 294–297) помещена, между прочим, песня татарского башлыка о чудских могилах в Минусинском округе, передающая совет вещих шаманов чуди – закопаться в землю.]. Благодаря этому о некоторых сибирских курганах, имеющих наверху ямы, в народе существует убеждение, что такие курганы осели вследствие подгнивших внутри их стоек[255 - На дачах, например, Суэтского участка Барнаульского округа. – В.М. Флоринский. Топограф, сведения о курганах Запад. Сибири. 1889. С. 51.]. Приведенное предание особенно распространено в Западной Сибири, в Восточной же Сибири оно встречается между некоторыми племенами инородцев: тунгусы, например, рассказывая о покорении их русскими, прибавляют, что многие из предков их сделали род навеса, на который насыпали земли и каменьев, затем собрались под навес, подрубили столбы и заживо погребли себя[256 - Известия Восточ.-Сибир. отд. Географическ. общества. Т. XXI. № 2. С. 10.].

Несомненно, что рассказанное предание пережило несколько редакций, и две приведенные из них, по упоминаниям «Ермака» и «русских», можно относить к числу более поздних. В соседнем Пермском крае предание это варьируется несколько иначе, и пермские редакции его во всяком случае древнее редакций сибирских. Ни Ермака, ни березы в последних не упоминается. По записи А.Е. Теплоухова, князья и начальники чуди, жившей на западных предгорьях Урала, теснимые русскими миссионерами и поселенцами, предпочли, – чтобы спасти свою языческую религию и умереть, как мученикам в стране своих отцов, – прокопать подземные ходы, куда они скрылись со своими семействами и сокровищами, и, наконец, сняв деревянные подпорки, зарыли себя живыми[257 - О доисторических жертвенных местах на Уральских горах. – Записки уральского общ. любителей естествозн. 1880. Т. VI. Вып. I. С. 29.]. По другому варианту предания, в чудских ямах при появлении в Пермской стране Степы-угодника (св. Стефана)[258 - Стефан Пермский (1339–1396 гг.) – уроженец г. Устюга, сын русского и зырянки. С 1365 по 1379 годы был монахом, затем отправился в пермскую землю на реку Вычегду обращать в православие язычников-зырян. Прославился как неистовый борец с идолопоклонничеством и креститель коми-зырян. Создал зырянскую азбуку. В 1383(1384?) году митрополит Пимен с одобрения князя Великого московского Дмитрия Донского возвел его в сан епископа Перми. После смерти Стефан был объявлен Русской православной церковью святым. _–_Прим._Издателя_] чудь погибла не вся: «много тоже ее в лес убежало, – говорят пермяки, – мы вот теперь от этой чуди и народились»[259 - Вестн. Европы. 1883, март. С. 235–236.]. В чудских ямах, по другим рассказам, скрыты великие богатства, клады, так как в чуди все были большие разбойники, которые целыми ватагами нападали на деревни и города и грабили, а потому денег у них было видимо-невидимо. Многие обогатились от этих кладов[260 - По замечанию Н. Добротворского, эти рассказы составляют, несомненно, намек на «разоренье», какое делали финские племена русским в XIII–XV стол. – Там же. С. 236. ]. В Чердынском уезде, например, находятся два огромных массива – Золотая гора у села Акчима и Говорливая скала у села Говорливого. Обе эти возвышенности являются доминирующими над окрестностями и служат предметами многих сказаний и легенд о чуди; в Золотой горе будто бы скрыты многие чудские клады и сокровища, и можно слушать даже, как звенит золото, которое пересыпают духи горы в часы полночной тишины[261 - _А.В._Елисеев._ По белу свету. 1893. С. 122.].

Сопоставляя приведенное предание с тем материалом, которым старается осветить туманный доисторический период древних народов Сибири наша историческая наука, и задаваясь вместе вопросом, кого именно разумеет то предание под именем чуди, мы встречаемся с массой разнохарактерных обобщений. Заметим, что чудь упоминается в наших летописях как многочисленный народ. По словам Миллера, «чудь знаменует на русском языке вообще первобытных жителей, ибо ежели вы на берегах Волги, Тобола, Иртыша, Оби, Енисея, видя какое-нибудь укрепление, могилу, древнее здание, спросите у жителей, кто соорудил их, то они вам ответствуют: «Чудь – народ, который обитал здесь прежде русских». Но к этому замечанию относился скептически уже Карамзин[262 - _Карамзин._ Истор. госуд. Российск. I. Прим. 73. Сибирский историк Фишер (Сибир. история. 1774. С. 79 и 80) слову «чудь» дает такое объяснение: «Заключаю под ним не токмо эстлянцов и финнов, но и всех народов, говорящих сродным финскому языком; во всеобщем смысле слово «чудь» значит у россиян неопределенным образом чужого, или человека, которого жилище никому неизвестно, почти так же, как прежде сего скиф и варвар, или ныне татарин».], а за ним и позднейшие историки. Не входя в оценку образовавшихся по этому поводу весьма разнородных теорий, как не относящуюся к задаче настоящей статьи, мы коснемся лишь того обобщения, которое, благодаря китайским указаниям, в связи с успехами современной археологии, представляется как бы канвой, в которой можно находить узор, послуживший зародышем упомянутого предания.

Известно, что древняя Сибирь, как и все восточно-азиатское плоскогорье, была великим, редко затихавшим трактом народных эмиграций, направлявшихся от востока к западу. По сведениям китайских историков, самыми отдаленными от нас по времени были перекочевки с востока разных народов тюркского происхождения, а именно: хунну, сделавшихся могущественными в III веке до Р.Х., затем жунжан, позднее Тукю, Хойхой и, наконец, Хагас. Начало таких перекочевок относится к IV веку после Р.Х. Направляясь к западу, эти народы в большей части своей, естественно, должны были сталкиваться с аборигенами Сибири, положение которых объясняется до некоторой степени теми же историками. В северной истории (Бэй-Шы) говорится, что в 492 году уйгурский царь Афуджило покинул с 100000 своего народа Селенгу, направился на запад и основал на верховьях Иртыша самостоятельное государство. Далее та же история сообщает, что Или-Хан-Тумын, царь восточных тукю, напал с севера (Алтая) на передвигавшихся к Иртышу телесов (уйгуров) и подчинил себе Аймак, состоявший из 50000 кибиток. Под влиянием победы Тумын отправил к Анахуану, главе народа жунжан, предложение брачного союза с его домом, но Анахуан, разгневанный такою дерзостью, отвечал: «Как осмеливаешься ты, мой плавильщик (т.е. занимающийся обработкой металлов), делать мне такое предложение?». Впоследствии Тумын, породнившись с китайской династией Вей, в 552 году послал войско против жунжан и одержал над ними победу. Затем, по другой истории (династии Тхан), между уйгурами и народом хагас велись продолжительные войны. Государство Хагас, жителей которого позднейшие китайские писатели называют киликиси (киргизы), было весьма могущественно, имело до 80000 строевого войска и простиралось от верховьев Иртыша до верховьев Енисея, занимая собственно Алтай.

Однако ж, владычество тюркских племен в Сибири, особенно процветавшее в IV–VII столетиях, вследствие внутренней борьбы насельников постепенно слабело, пока, наконец, в XIII веке не было низвергнуто стремившимися с востока народами монгольского происхождения под предводительством Чингисхана.

Таким образом, приведенные сведения указывают нам время, когда тюркские и монгольские народные волны попали в Северную Азию; по географическому же расположению туземцев на севере Сибири можно думать, что до этого времени две упомянутые волны таким же образом вторгнулись с юга на Алтай. Это племена енисейцев и угро-самоедов[263 - Речь идет соответственно о кетах и селькупах. _–_Прим._Издателя_]. «Так как последние, – говорит автор любопытной статьи «Аборигены Сибири» В.В. Радлов[264 - Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 7, 8 и 9.], – принадлежат по языку к семейству урало-алтайских народов, то угро-самоеды в прежние времена жили, без сомнения, близко от тюрко-монголов, и не без основания можно полагать, что они принадлежали к тому племени, которое до тюркских племен удалилось с древнего местожительства урало-алтайцев. Из этого следует, что енисейцы, совершенно отличающиеся по языку от урало-алтайских племен, собственно самые древние жители Сибири. Это доказывает и малочисленность енисейцев, которые скоро совершенно исчезнут. За енисейцами же, может быть, во времена народа Хунну, т.е. до начала нашего летоисчисления, последовали племена угро-самоедские. Что самоеды действительно перешли через Алтайский хребет, доказывают нам камассинцы, живущие на правом берегу Енисея; койбалы, которые только в начале прошлого столетия переселились с Саянских гор в покинутую киргизами Абаканскую степь, и, наконец, некоторые племена саянцев, которые все, без сомнения, самоедского происхождения». Многочисленные археологические исследования, произведенные в Сибири в 1860-х годах и позднее, особенно же исследования тех копей, которые упрочили за собою название «чудских», остановили В.В. Радлова на мысли, что угро-самоеды во время переселения в упомянутые местности знали уже употребление металлов, благодаря чему этот же народ оставил нам и все найденные в Сибири древности, относящиеся к бронзовому периоду, т.е. тому времени, когда еще не было известно употребление железа. «Разрабатывая копи, – говорит академик в другом месте упомянутой статьи, – рудокопы этого народа следовали за направлением металлоносных штоков, которые поднимаются из глубины к поверхности земли. Все штоки наверху шире чем внизу; недостаток в инструментах заставлял работать большею частью на поверхности земли. Глубина штоков нигде не превышает 7 сажен. Хотя угро-самоеды и умели подкреплять свои копи (во многих из них находились деревянные крепи в потолках камер), но они все-таки, как кажется, не были опытны в искусстве установления крепей, так как нередко их штоки проваливались и работники погибали, что доказывают нам встречающиеся в копях скелеты и сумки с рудою. Громадное количество чудских копей свидетельствует о значительном распространении горного дела, так что угро-самоеды добывали не только необходимые для своего употребления металлы, но и вели ими обширную торговлю. Для расплавления медной и звонкой руды угро-самоеды имели в разных местах Алтая и Саянских гор плавильные печи. Следы таких печей приходилось встречать очень много, особенно при устье реки Шулбы, впадающей в Иртыш»[265 - Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 11 и 12. – По словам А.Е. Теплоухова (Записки Уральского общества любителей естествозн. Т. VI. Вып. I. С. 29), до сих пор в бассейне реки Камы не открыто ни одного кладбища с кладами, и вышеупомянутое предание о чуди, быть может, зиждется на том, что в Алтайских горах, а отчасти и на Уральских, найдены брошенные серебряные и медные рудники. Они были давно известны местным жителям под именем «чудских» копей и во время заселения страны русскими служили поводом к заложению правильных горных работ. В этом отношении особенно замечателен на Урале Гумешевский рудник, в 53 в. к югу от Екатеринбурга, описанный Чупиным (Географ, и статист. словарь Перм. губ. С. 417–433).].

Легко может быть, что скелеты древних сибирских плавильщиков, мирно почивавших в своих случайных могилах на пластах богатой руды, послужили в приведенном выше предании олицетворением той белоглазой чуди, которая в испуге от неприятеля зарыла себя живою. Нелишне заметить, что по народным понятиям эта белоглазая чудь, или те «чудаки», которые хранят свои клады, внезапно оживают, лишь только кто-нибудь приблизится к их сокровищам. Последнею подробностью упомянутое предание дополняется в Томской губернии, там говорят еще, что вид этих чудаков до того ужасен, что некоторые смельчаки, разрывавшие могилы их, выходили оттуда совершенно помешанными и не могли поправиться во всю жизнь[266 - _Костров._ Юридическ. обычаи. С. 43.].

Наряду с общераспространенным преданием о кладах, оставленных чудью, в Западной Сибири существует немало преданий о кладах, относящихся ко временам татарского владычества. Подобно «чудским могилам», большинство курганов, скрывающих эти клады, давным-давно и в некоторых местностях даже по нескольку раз были разрываемы кладоискателями. Приведем из этих преданий более любопытные.

В восьми верстах от нынешнего г. Кургана на живописном левом берегу р. Тобола, там, где до города была первоначально, около 1663 года, основана слобода Царево городище, возвышается высокая местность, называемая татарами Алгинским, или Знаменитым яром. Здесь в древности имел свою юрту один знаменитый из татарских или нагайских ханов. В семействе отличалась необыкновенною красотою дочь. Судьбе угодно было прекратить ее жизнь в летах расцветавшей молодости. По смерти родители похоронили милое дитя вблизи своего жилища и над могилой приказали насыпать высокий земляной курган. Курган этот известен под именем Царева. В первый раз русские кладоискатели разрыли его еще до водворения своего в Сибири, и в нем найдены были серебряные сосуды, дорогие украшения и разные вещи. При таких поисках будто бы погребенная под курганом царевна, не могшая выносить нарушения покоя, принуждена была оставить свою могилу. В одну летнюю ночь, когда кладоискатели разрывали курган, вдруг из глубины его на окованной серебром колеснице, запряженной двумя белыми лошадьми, показалась юная девица-красавица с распущенными волосами, в блестящем разными каменьями головном уборе и богатейшем татарском платье. Она мгновенно пронеслась к западу и вместе с колесницею утонула в глубине Чухломского озера, находящегося в недальнем расстоянии от кургана[267 - Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224 и 226.]. Есть сведения, что в XVIII столетии до открытия в Тобольске наместничества, когда Курганский округ подчинен был Оренбургской губернии, оренбургский комендант Мещерский, начиная с Царева кургана, разрыл еще несколько курганов, но что нашел в них – неизвестно[268 - Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России».].

В двадцати верстах от Тюмени, кругом Андреевского озера (влево от тракта на Омск), до сего времени сохраняются следы находившихся тут когда-то древних городков[269 - Вероятно, речь идет о городищах Андрюшином и «Жилье» – на южном берегу Андреевского озера, которые впервые были обследованы в 1883 году И.Я. Словцовым. _–_Прим._Издателя_], где также хранятся клады. Местные татары относят эти городки к глубокой древности, а сооружения их приписывают каким-то девицам-фуриям. Счет ямок внутри каждого городка ведут по числу этих фурий. «Здесь жило сорок злых девок, – говорил И.Я. Словцову, осматривавшему следы одного из этих городков местный татарин Усман, – а вот на Пышме против Мулаши – там много, старики сказывают, семьдесят семь». Воображение татар, вероятно, и в настоящее время населяет эти городища сонмом злых духов, так как после каждого посещения их они окуриваются. Окуривание делается женщинами с той целью, чтобы злой дух не прокрался в комнату вместе с хозяином[270 - Записки Зап.-Сиб. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 32.].

На месте старой татарской столицы Сибири Искера вблизи Тобольска сохраняются будто бы клады известного сибирского хана Кучума, бросившего здесь часть своего богатства. Миллер говорит, что «окольные российские жители, ищущие закопанных в земле пожитков, везде глубокие ямы покопали, из которых некоторые недаром трудились»[271 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 135-136.]; то же подтверждает и другой сибирский историк Фишер[272 - _Фишер._ Сибир. ист. 1774. С. 132.]. Позднее любитель-археолог М.С. Знаменский между следами старого Кучумова жилья видел, между прочим, колодезь, который некоторые считают подземным ходом; тутто, говорит предание, и спрятаны ханом некоторые из своих пожитков. По словам одного старика, этот колодезь сверху обложен был каменными плитами. «На моих памятях, – говорил этот старик в 1880 г., – эти плиты алемасовские крестьяне разобрали себе в печи, да, видно, зарок был у татар наложен: все перемерли, которые плиты-то взяли... не приведи Бог и богатство его искать»[273 - _М._Знаменский._ Искер. Тоб., 1891. С. 8.].

По преданиям тобольских татар, немало дорогого имущества Кучума сокрыто в местах старых городков, находящихся в ближайших к Тобольску окрестностях, где жили некоторые из жен хана. На одном из этих городков, следы которого находятся на крутом обрывистом берегу Иртыша в 7 верстах от Тобольска, где жила царица-красавица Сузге, в темные ночи нередко видится огонек; по другим же рассказам – над обрывом горы видали даже всадника на огненном коне[274 - Тоб. губ. вед. 1882. № 34. – Городки жен Кучума описаны в ст. Н. Абрамова «Алафейская гора», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1862. № № 21-22). Один из вариантов упомянутых преданий о ночной экскурсии местных татар в городок царицы Сузге рассказан мною недавно в стихотворении «Утес Сузге», помещенном в газете «Енисей» (1895. № 138).].

Но самая значительная часть богатств Кучума заключается в кладах, хранящихся в могиле его. Предание об этом записано в 1862 году в Кузнецком округе Томской губернии со слов крещеного татарина Алексея Малькова, считающего себя потомком Кучума. По словам предания, когда Кучума вытеснили из Искера, то хан поселился на реке, называемой ныне Кучу-Мында (Кузнецкого округа в Алтайском крае). Кучу-Мында течет из высокой горы Абат и впадает с правой стороны в реку Тайдан, а эта последняя с правой же стороны в реку Томь. Здесь-то и окончил свои тревожные дни побежденный русскими удальцами хан и похоронен с живой девицей, а над его могилой насыпаны три кургана (шихана). Середний шихан больше остальных: под ним находится самая могила Кучума, под двумя же боковыми зарыто его имущество. Эти курганы местные ясачные (Аильской инородной управы) инородцы хотели было разрыть, но побоялись[275 - _Ф._Голубев._ Могила Кучума. (Из рассказов старожила) // Сибир. вест. 1889. № 79.].

К северу Западной Сибири татарские предания о кладах сменяются русскими. Этих преданий немного. В большинстве случаев старые владетели богатств, заключающихся в этих кладах, русскому человеку неизвестны; он знает одно, что клады эти есть, но добыть их нелегко – мешает «нечистая сила». Таково, например, предание о кладе, хранящемся на старом городище села Самаровского, в 500 верстах к северу от Тобольска.

«Давно это было, если верить старикам, очень давно. Плыл самаровец на однодеревке, кажись, с покоса. Глядит: на верху того, эвон, что белеет Городищенского мыса, горит матерая (большая) свеча. Испугался он. Что за напасть! Докуль (пока) живу, экого дива не видывал! Приехал в село, скликал народ, рассказал. Покачали головами самаровцы: дивья бы (будь бы) он пьян был, бают, а то мужик тверезый, основательный! Побежали на гору – там ничего нет; воротились назад, посмотрели с реки – в сам деле (действительно) свеча горит; опять на гору – там опять ничего, и так каждый раз. Прошло ни много ни мало, день восемь, ехал другой самаровец с переметов (рыболовные ловушки), глядь – на Городищенском мысу, на том самом месте, где видели свечу, белая девка на золотом коне ездит. Он даже перекрестился со страху. Приехал в село: так и так, ребята! «Да ты не врешь, парень, взаболь (в самом деле)?» – «Что вы, братцы, зачем врать! Я не таковской». – «Эка вяха (беда)! Не к добру это... право слово, не к добру!». Поглядели с реки – и впрямь девка ездит, побежали на гору – ничего нет. Ну, прямо сказать, то же, что со свечой выходит. Смекнули они, что дело нечисто; думали да думали, судили да рядили и порешили миром: зарыт этта-ка (здесь) клад, и клад очень большой! Но клад, известно дело, просто не дается. Послали за знахарем: как быть, что делать? Тот погадал-поворожил. «Надо, – бает (говорит), – выкуп белой девке дать – али девичью голову, али кошачью». Самаровцы предпочли отделаться кошачьей головой. Убили на том самом месте под заклинания знахаря кошку и принялись отрывать клад. Много дней копали они яму (а копать, по словам знахаря, можно было только днем, до заката солнца) и выкопали яму глубокую-преглубокую. «Ну, – сказал однажды знахарь, – сегодня больше робить нельзя – пора и пошабашить (закончить). А завтра придете и кончите, теперь всего какой-нибудь аршин докопать осталось!». И попутай в эту ночь «нечистый» одного из копавших клад... «Если дождусь до утра, – подумал, – мне достанется одна только выть (пай, часть), а пойду сейчас – заполучу весь клад... неужто за ночь аршин земли не докопаю!». Пошел он на Городищенский мыс, спустился в яму и принялся за работу. Умаялся парень копать, но и отдыхать не думал, тем более что лопата уже звенела о что-то металлическое. В ту же минуту над головой его раздался громовой удар, он поднял голову и обомлел, выпустив из рук лопату: белая девка на золотом коне стояла над ямой, зловеще сверкая очами; конь ударил копытом в верхний край ямы, и на голову алчного ослушника обрушились глыбы земли... Когда наутро самаровцы пришли докапывать яму, она оказалась засыпанной, и знахарь, рассказав о гибели товарища, заявил им, что белая девка теперь осерчала и потому вторично копать клад бесполезно: он не дастся в руки. Много спустя лет, почитай (пожалуй), шестьдесят тому назад пробовали самаровцы еще раз копать городищенский клад, но и на этот раз как-то не пофартило»[276 - Сибирск. вести. 1896. № 126 (статья «По Оби и по Иртышу»). – Некоторое сходство деталей, особенно в отношении выкупа самаровцами городищенского клада, встречается в одном литовском предании, записанном в Сувалк. губернии. Одному чернорабочему, шедшему поздно вечером вблизи пруда, в таком месте последнего, куда не может ступить человеческая нога по причине необыкновенно илистого дна, показался свет: подойдя ближе, он заметил на воде огромный плавающий сундук, крышка которого быстро открылась, и сундук оказался наполненным червонцами; на одном же конце сундука сидела дева с распущенными волосами и скоро принялась чесать их, а на другом конце сидел прекрасный юноша с мечом. Сундук подплыл к прохожему так близко, что он мог достать его бывшим у него совком. Оробев сначала, чернорабочий скоро, однако ж, оправился, захватил совком несколько червонцев и выбросил их на берег. Тут дева вступила с ним в разговоры и сказала, что можно завладеть и целым кладом, но надо достать для этого 12 голов. Исполнить это рабочему показалось невозможным и, не теряя времени, он снова протянул к сундуку совок, но юноша ударил по нему мечом и отрубил конец совка. «Глупый! – сказала дева. – Много ли труда стоило тебе поймать двенадцать кур, воробьев или даже мух, вот бы и завладел кладом, уже столько столетий мы бережем его, но ни одного не нашлось находчивого!». С этими словами стало темно, сундук с большим стуком закрылся и исчез в воде. Работник от испуга бежал и с рассветом вдвоем с женой снова отправился на это место. И что же? Пруд как был заросший травою, так и есть, на воде плавает отрубленный конец совка, а на берегу в траве лежит несколько червонцев. Место это литовцы считают заколдованным.].

В Кетской волости Томского округа, саженях в 40 от выселка Куриного, находится курган вышиною до I Ѕ сажен, в окружности около 40 сажен. Местные крестьяне уверяют, что если ударить по кургану чем-либо тяжелым, то по звуку кажется, что внутри его существует пустота. Здесь будто бы похоронен был заколдованный богатырь и вместе с ним клад. Лет 30 тому назад они пробовали раскопать курган, но во время этой попытки у них выбило градом весь хлеб, после чего никто уже не решался снова приняться за раскопку из суеверного страха[277 - В. М. Флоринский. Топограф. Свед. О курганах. С. 69.].

Оставляя север Западной Сибири, послушаем преданий о кладах в южных степных ее окраинах. Это предания, которые сберегла нам память киргизов.

По одному из таких преданий, в 10 верстах от устья реки Калжира, текущей большими водопадами из озера Марки, около вытекающей из нее речки Карамодона есть довольно обширное укрепление, обнесенное стеной, сложенной из нежженого кирпича. От этого укрепления в 20 верстах, в обрывистой высокими стремнинами каменной горе сохраняется закладенная в пещеру «калмыцкая поклажа», состоящая из дорогих металлов и камней на большую сумму, которая положена была калмыками в то время, когда по возмущении против китайского правительства джунгарского князя Амурсаны они бежали в русские пределы. Место это называется «кайма», т.е. поклажа[278 - _Н._Абрамов._ Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.].

По другим преданиям, вблизи калмыцкого клада при речке Тарыке, впадающей справа в Иртыш, в высокой и крутой горе Боконбае находятся три пещеры, одна над другой. В нижней пещере когда-то найдена была каменная доска с высеченными на ней монгольскими буквами. По этим буквам догадались, что около тех мест в древности жил монгольский князь, по смерти которого тело сожжено, и прах его положен в чугунную большую чашу, причем тут же положено было на большую сумму из его имения дорогих металлов и камней. Впоследствии эта чаша занесена в верхнюю пещеру, до которой будто бы некоторые из смельчаков спускались по веревкам, желая воспользоваться кладом, но по суеверию и предрассудкам удерживались от похищения[279 - Н. Абрамов. Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.].

Нелишне заметить, что киргизы так же, как и другие инородцы Сибири, преданы знахарству и чародейству. В преданиях о сибирских кладоискателях упоминаются, между прочим, и киргизские знахари. Так, в 1850 г. один из таких знахарей, оказавшийся киргизом Кокбектинского округа Манжором Елемесовым, проезжая по деревням Чарышской волости Бийского округа, вызвался пошаманить крестьянам деревень Пустынки, Чагырки и других, не скрыто ли клада в большом кургане, находящемся вблизи этих деревень. Местные крестьяне обрадовались, напоили киргиза вином, дали ему денег, и он стал шаманить. Невидимые духи передали шаману, что в кургане лежит несметное количество золота. Крестьяне оставили все домашние работы и принялись за разрытие кургана, но были остановлены местным начальством; их едва было не предали суду за преступление против веры, так как они участвовали в шаманстве[280 - _Костров._ Юридические обычаи. С. 42–43.].

Любопытны также предания о кладах, существующие в Барабинской степи. Об одном (Маслихинском) кургане рассказывают, например, что какие-то приезжие люди копали его и откопали золотую телегу, но она ушла в землю. Передается также рассказ, что одному крестьянину-рыбаку во сне явился старец и приказал копать курган, где он за тремя чугунными дверями должен был увидеть красавицу и набрать золота и серебра сколько угодно. Когда рыбак начал копать курган, то действительно встретил в подземелье красавицу, окруженную сокровищами; красавица велела ему отыскать трех Иванов Ивановичей, детей одного отца, принести голову одного из Иванов[281 - Иногда условия добычи клада бывали еще мудренее. Так, в Вологодской губернии (в Троицко-Енальской вол. Кадниковского уезда) в местечке «Большая осина» существует клад – целый котел денег исключительно золотой монеты, – для отыскания которого требуется «спеть 40 песен, не упоминая ни дружка, ни подружки, и, кроме того, во время пения надо быть на осине вверх ногами». Охотников, разумеется, не находится. – Жив. Стар. 1892. Вып. III. С. 119.], и тогда только достанутся ему виденные им сокровища. Рассказывают еще и так: девицу-царевну, окружив сокровищами, схоронил ее отец-хан. Она сидит на богатом стуле с распущенными волосами и с золотым гребнем в руках. Она так прекрасна, что увидевший ее не может утерпеть, чтобы не поцеловать, а поцеловав, не может уже выйти из подземелья; в этом и заключается его гибель. А если он дотронется до гребня или до кольца, то раздастся гром, и кладоискатель по-прежнему очутится на поверхности кургана с заступом в руках[282 - _Г.Н._Потанин._ Бараба // Живописн. Россия. Т. XI. С. 101.].

Но едва ли не самая большая коллекция преданий о сибирских кладах распространена на время походов в Сибирь старого разбойника Ермака и удалых его подвижников. Последние предания тем любопытнее, что находят себе подтверждение в трудах первых сибирских историков.

Послушаем и этих преданий.




IV

Раздольное Поволжье с его темными лесами, высокими горами и глубокими оврагами, где когда-то проходили свою науку шайки смелых русских разбойников, как известно, воспитало в той же среде разгульной вольницы и будущего завоевателя Сибири. Там, по многоводным притокам Волги, представлявшим удобные притоны беглецов, не довольных господствовавшим порядком дел старой Руси, жива и доселе еще память об атамане Ермаке Тимофеевиче и есауле его Иване Кольце: в нынешнем Сызранском уезде Симбирской губернии, при так называемой Самарской луке, память эта увековечена названиями двух сел – Ермакова и Кольцова, в других же местах ее передают потомству в прихотливо украшенной форме, народные предания о кладах Ермака.

Продолжение подобных преданий, служивших часто приманкой к местам кладов славного Ермака сибирских кладоискателей, мы находим как на местах стоянок удалого атамана во время передвижения его с ратью на Сибирь в нынешнем Пермском крае, так и в бывших владениях сибирского хана Кучума, или нынешней Западной Сибири.

По реке Чусовой, в 34-х верстах ниже Кыновского завода, при устье речки Ермаковки, возвышается и доныне известняковая скала около 25 сажен высотою и 30 сажен длиною. Эта скала называется «Ермак-камень» и заключает в себе обширную пещеру, разделенную на множество гротов. Предание говорит, что во время своего похода в Сибирь Ермак зимовал в этой пещере и похоронил в ней свои сокровища. По поводу этого предания в истории Миллера встречается такое замечание: «Ежели словесному преданию тамошних жителей верить, то Ермак до походу своего в Сибирь уже так богат был, что он запотребно не рассудил все свои сокровища с собою везти, но оные сохранил в пещере, которая в камне при реке Чусовой около половины вышины его находится, в том намерении, что он возьмет опять, когда из Сибири возвратится. Сей камень и поныне для памяти того дела называется Ермаков камень». Во времена Миллера в 7 верстах от этого камня была деревня Копчик, которую населяли крестьяне Строгановых и вогулы, приписанные к Верхотурскому уезду, между которыми нашлись люди, бывавшие в упомянутой пещере. По расспросам историка оказалось, однако ж, что эти удальцы, «понеже камень стоит утесом, а отверстие пещеры есть от реки, то они сверху того камня до самого отверстия на веревках спустились и, вошедши, нашли пещеру весьма пространну, токмо следов находившегося там сокровища никаких не видали»[283 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 101.]. Очевидно, рассказчики не были уже первыми посетителями заманчивой пещеры, скрывавшей в себе, по предположению Миллера, пожитки Ермака «от повольских разбоев» и частью «от первого зимнего похода».

Кроме «Ермак-камня», в Пермском крае находится несколько «Ермаковых городищ», из которых в двух народная фантазия считает также нахождение дорогих кладов.

Первое городище[284 - Городище Кокуй-городок на Серебрянке, где по преданию зимовала дружина Ермака, вероятнее всего, является исторической химерой. Найденный в 1962 году недалеко от устья р. Кокуй краеведом Л.Ф. Толмачевым «Городок» с легкой руки нижнетагильского археолога А.И. Росадович вошел в научную литературу как место зимовки Ермака. В то же время материалы, полученные при его раскопках, датируются более поздним временем (XVIII–XIX веками). Вероятно, «рвы» и ямы, обнаруженные на этом месте, являются остатками старательных канав и сооружений, связанных с кустарным железоплавильным производством. Неоднократные попытки разыскать в этом районе место зимовки Ермака, предпринимавшиеся нижнетагильскими археологами, окончились безрезультатно. _–_Прим._Издателя_] находится в северо-восточной части Кунгурского уезда, на реке Серебрянке, при впадении в нее р. Кокуя. Тут была стоянка Ермака с казаками в течение зимы 1579–1580 гг., по окончании которой с наступлением весны он перешел Урал и, идя далее берегом реки Журавлика, достиг до речки Баранчи, по которой плыл уже на плотах в реку Тагил. В екатеринбургском горном архиве имеется дело 1738 г. «о езде на Кушвинский завод бергмейстера Клеопина», горного офицера, из дневника которого видно, что упомянутая стоянка Ермака была «в крепком месте, между двух речек в мысу, и от свободной стороны было два рва, кои (и) ныне значат, шириною не меньше 3 аршин, глубиною I^1^/^2^ аршина; внутри их и по всему мысу великий ельник и березник вырос, и тут же копаны бывали ямы, знатно для каких поклаж»[285 - _Чупин_Н.К._ Географ, и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486.].

Второе городище[286 - Ермакове городище на реке Тагиле при устье ручья Медведки, начиная с 1915 года, несколько раз подвергалось археологическим раскопкам. Сибирские летописи не содержат сведений об этом городище, но в народной песне «Ермак взял Сибирь», записанной в XVIII веке Киршей Даниловым, говорится о двухнедельной стоянке дружины на реке Тагиле, напротив Медведь-камня, т.е. именно там, где было обнаружено данное городище. Раскопки показали, что само городище возникло в раннем железном веке и из-за малой площади (20x30 м) не могло служить защитой для дружины. Стоянка ермаковцев располагалась рядом с городищем, что подтверждается обнаруженными следами кострищ, сапожными подковками XVI – начала XVII веков, судовыми крепежными скобками и четырьмя серебряными «денгами-московками» Ивана Грозного. Вероятно, на этом месте отдыхали и ремонтировали после трудного уральского перехода свои лодки не только казаки Ермака, но и следовавшие по его пути в конце XVI в. русские отряды. _–_Прим._Издателя_] находится в Верхотурском уезде, в 16 верстах от Нижнетагильского завода и в 4 верстах ниже впадения в Тагил реки Баранчи, при устье реки Медведки. Тут виден ров, который тянется параллельно с рекою на 36 аршин, а потом поворачивает под прямым углом и идет в том направлении на 24 аршина. Внутри находится пять ям. По преданию, тут было укрепление, построенное Ермаком с дружиною после того, как он, перешедши через Урал, поплыл на плотах по Баранче и достиг Тагила. Академик

Паллас, осматривавший это городище в июле 1770 г., между прочим, говорит: «Внутри рва выкопана четырехугольная двухсаженная яма полтора аршина глубиною, а две, кажется, наподобие погребов или подземных жилищ, вырыты одна близ самого рва, а другая саженях в 25 от ручья Медведки и саженях в 40 от Тагила; последняя сажени три шириною и аршина три глубиною, конечно, кладовым погребом служила, в коем при отъезде прятали добычу и тяжелые припасы»[287 - _Чупин_Н.К._ Географ. и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486. См. также заметку П. Калашникова «Память о Ермаке в Пермском крае» (Истор. вестн. 1881, сент. С. 210–212). ].

Из кладов, оставшихся после боевых схваток Ермака с татарами, предания считают более богатыми клады, зарытые около устья Туры и где-то вблизи Бегишевского озера.

Плывя весной 1581 г. устьем Туры, Ермак при впадении этой реки в Тобол имел жестокое сражение с шестью татарскими князцами, продолжавшееся несколько дней. Главными из этих князцов были Кашкара, Варвара и Майтмас[288 - Имена татарских «князцов» не подтверждаются письменными источниками. Не исключено, что Кашкара, Варвара и Матмасы – не более, чем топонимы. _–_Прим._Издателя_], имена которых сохранились и до настоящего времени в названии трех татарских селений, расположенных в Ялуторовском округе по тракту на Тобольск. Здесь побито было множество татар, и, одержав полную победу, Ермак «столько получил добычи, что не можно было всего с собою в судах вести, но некоторую часть принужден был закопать в землю»[289 - _Миллер._ Опис. Сибир. царства. С. 111; Фишер. Сибир. истор. С. 122–123.].

В злополучный поход из Искера вверх по Иртышу, окончившийся смертью Ермака, храбрый атаман имел кровопролитную битву с татарским князцом Бегишем. Место это находится в нынешней Бегишевской волости Тобольского округа. Здесь Ермак также «получил в добычу множество богатства и великое число всяких съестных припасов, которые он до своего (несостоявшегося) возвращения приказал закопать в землю»[290 - Миллер. С. 183.].

Подобные же предания не оставляют без кладов и некоторых других мест, иногда даже и таких, в которых Ермак вовсе не бывал. Так, около деревни Новофилатовой, в 52 верстах от Тобольска по тракту на Березов, на возвышенности до 5 сажен вышины видны следы укрепления, внутри которого находится несколько ям, вблизи же укрепления видны два кургана. Последние не были оставлены без внимания со стороны кладоискателей, и в них находили жнитвенные серпы, уголья и кузничные слитки и другие вещи из чугуна с изображением человеческих и птичьих голов[291 - Средневековые подвески, идолы отливались не из чугуна, а из меди, бронзы. _–_Прим._Издателя_]. Народ считает эти курганы чудскими, а укрепление татарским, сделанным для защиты от нападения Ермака. В 50 верстах от Тобольска, вверх по Иртышу к Омску, на бугре, близ так называемой «Ермаковой перекопи», также видны остатки укрепления, называемого Кысым-тура (девичий город)[292 - Речь идет о большом круглом холме естественного происхождения, расположенном недалеко от устья реки Вагай, на ее левом берегу, рядом с деревней Старый Погост. Раскопки городища на вершине холма, предпринятые в 1980-х годах В.А. Могильниковым, показали, что оно было сооружено в начале новой эры населением т.н. саргатской археологической культуры. _–_Прим._Издателя_]. Говорят, что место это названо так в воспоминание подвига тех татарок, которые во время поражения мужей их Ермаком наносили сюда земли и сделали вал, за которым и спасали себя и свое имущество. Ближе к Тобольску, в 25 верстах от него и в I^1^/^2^ версте от деревни Нижнеярковой, при речке Козловке видны следы валов и рвов; по преданию, здесь таилась со своими детьми и сокровищами во время приближения Ермака к Искеру жена сибирского хана Кучума Симбула. Такие же следы валов существуют в 29 верстах от Тобольска между речками Асланиной и Белкиной, вблизи деревни Загваздиной и во многих других местах, особенно в Тобольском округе[293 - Сибир. вести. 1818. Ч. I. С. 30, 32 и др. – В статье Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», упомянутой выше (см. Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России»), между прочим, описано несколько курганов, находящихся в Усть-суерской волости названного округа, между которыми проходит дорога, называемая Казачьей. Там, между прочим, сказано: «Здесь, по преданию, сражался Ермак с татарами, и курганы христианские перемешаны с татарскими». Есть подобные же указания на курганы, находящиеся на местах некоторых битв Ермака с кучумовцами, где должны храниться татарские сокровища, и в ст. г. Голодникова о сибирских курганах, помещенной в «Тоб. губ. вед.» 1878 г. (№ № 39-41, 44, 46-47) и 1879 г. (№ № 2 и 3). Приводить все эти указания нам не позволяют размеры настоящей статьи.].

Кроме приведенных преданий, между простонародьем Западной Сибири существуют еще предания о так называемых «разбойничьих» кладах, отличающиеся часто полу-мифическим и легендарным характером, но имеющие в основе своей какой-либо действительный факт, осколок правды.

В Тутальской волости Томского округа, в версте расстояния от деревни Митрофановой, за рекою Томью, находится конусообразный курган с ямою на вершине. С северо-западной его стороны протекает река Томь, а с прочих сторон местность холмистая. По преданию, здесь жили двенадцать разбойников, которые зарыли в кургане два медных котла, наполненных золотом и серебром, покрыв их каменной плитой. Это же предание распространено и на другой подобный же курган, находящийся в гористой местности около той же деревни. Говорят, что крестьяне когда-то, очень давно, пробовали раскопать этот клад, но ничего не нашли[294 - _В.М._Флоринский._ Топограф, свед. о курганах. С. 69.].

Из кладов алтайских разбойников, грабивших когда-то караваны, проходившие из Джунгарской Урги на Томск, народное предание называет клад разбойника Селезнева. Это был весьма популярный разбойник, часто укрывавшийся в вершинах небольшой речки, в 4 верстах от устья Бухтармы. В народе он известен был более под именем Селезня, так как, попадая часто в тюрьмы, всегда, лишь только наступала весна, доставал ложку воды и уголь, чертил последним на тюремном полу лодку, садился на нее и выплывал из тюрьмы на реку уже в настоящей лодке[295 - Подобное искусство выплывать из тюрьмы на лодке, начерченной углем, народная фантазия приписывала позднее другому разбойнику – казаку Голенкову. Последний разбойничал около Омска и, скрывшись оттуда в Оренбургскую губернию, служил там на гражданской службе. (Тоб. губ. вед. 1858. № 15. С. 311). Такая же легенда существует и о другом сибирском разбойнике Кореневе, сидевшем в начале 50 -х годов наст, столетия в тобольской тюрьме на цепи (С. _Максимов._ Сибирь и каторга. II. Спб., 1891. С. 20-21).], а то иногда и просто, превратившись в селезня, плыл открыто по реке, не стесняясь глазевшего с берегу народа. Предание, записанное в Бухтарминской станице, прибавляет, что яма, где стояла избушка Селезня, заметна еще и теперь. «Главный склад его имущества был на речке Черновой, впадающей в Иртыш против Бухтармы со степной стороны. Он хотел открыть его конвойным, которые в последний раз везли его в лодке по Иртышу в Усть-каменогорскую крепость, прося их воротиться к Черновой, но конвойные не согласились. Так имущество его и доселе лежит неоткрытым и должно превратиться в клад»[296 - Афанасий Селезнев, разбойник // Тоб. губ. вед. 1858. № 16.].

Клады сибирских разбойников упоминаются даже и в отдаленных от Сибири русских губерниях. Так, например, по преданию, записанному в Астраханской губернии, селе Ремонтном[297 - Жив. старина. 1891. Вып. III. С. 232.], к одному пастуху явился как-то утром неизвестный старик и спросил, хочет ли он, пастух, сделаться богатым; последний, конечно, отвечал утвердительно, и старик ему признался, что он – вернувшийся теперь из Сибири разбойник и что из-за клятвы он сам не может воспользоваться кладом и при этом указал место, где находится клад – порядочный котелок с драгоценностями; пастух отправился и начал копать, но вдруг на него напал сильный страх, и он убежал, бросив все, а впоследствии даже и совсем удалился из этих мест; ходили потом туда же разрывать клад и другие, но ничего не находили.

Некоторые следы кладов в Западной Сибири, или точнее в юго-западных округах Тобольской губернии оставила и пугачевщина. В 1889 году некоторыми сибирскими газетами, об одном из таких кладов передавалась следующая мудреная история. В марте месяце этого года в Тобольске в числе вещественных доказательств по разным делам, хранившихся при местном окружном полицейском управлении, найден был «каменный крест, вершков шести» с следующею надписью: «Сей крест заветный кладенная сия поклажа сибирским пугачевским воинами двадцати пяти человеками, есаулом Змеюлановым свидетельствована казна и положена в сундук счетом, инпериалами сто тысяч, полу-инпериалами пятьдесят тысяч, монетами тоже пятьдесят тысяч, да кто сей крест заветный счастливым рабом найдет тот и казну нашу возмет. – нашу казну возмите и посибе делите друг друга не обитте. – но вместо нашей казны по завету нашему положите в ту яму двух младенцов, то во избавлении их положите за каждую голову по двести монетов, но не звонкой, а бумажной царской для вечной потехи стражам нашим, а без исправного завета и к казне к нашей не приступайте, ибо наши стражи страшны и люты, чего делают рабам противно их не видно, а за свое будут стоять крепко; по вынятии сего заветного креста и завета готового ищите отговорщика, а отговорщик должен знать как показано на семи главах сего креста, как сделать завет, потом завещания, и как нашим сторожам управлятся. по зделании завету к вынятии поклажи приступать в шестую полночь, а когда казну нашу вымите, то сей крест... и засыпте свой завет, слушатся отговорщика как сказано выполните и казну нашу получите. Аминь». По дальнейшим сообщениям корреспондентов «на семи главах креста находится, должно быть, завет, следующие буквы со многими точками, поставленными то позади букв, то впереди, то по обеим сторонам; буквы следующие: К, Б, ТП, Н, ЦД, О, М. В тексте вместо буквы _я_ пишется славянский малый _юс,_ знаков препинания нет, за исключением точек, которые автор ставит где попало; буква _е_ не употребляется». Загадочный крест передан был бывшему хранителю тобольского музея (Н.А. Лыткину). По рассказу одного из тобольских старожилов (М.С. Знаменского) оказалось, что крест этот найден был крестьянами какой-то деревни на меже, отделяющей ту деревню от деревни соседней, и что на право владения крестом предъявляли свои требования крестьяне этой последней деревни, но возник спор, дошедший до дубинок; по этому поводу возникло дело, вещественным доказательством к которому и был представлен упомянутый крест[298 - Делов. корреспондент. 1889. № № 50 и 57; Тоб. губ. вед. № 43 и друг, газеты. – Любопытно бы было иметь более подробное сообщение по тому предмету от бывшего хранителя Тобольского музея Н.А. Лыткина: упомянутого креста мы в музее не нашли.]. Несомненно, что спор и дубинки вызваны были желанием крестьян на завладение богатым кладом.

Но возвратимся к кладоискательству.




V

Старая Сибирь, как уже замечено нами, была известна вообще за страну, сильно зараженную суеверием, но справедливость требует заметить, что наш крестьянин-сибиряк далеко еще не так суеверен, как крестьянин-великоросс, и часто относится совершенно скептически к тому, что для последнего составляет неоспоримую истину. Этому скептицизму, несомненно, и должно быть приписано то обстоятельство, что колдуны и знахари в Сибири вообще явление редкое, и всякая деятельность их в сфере чудесного прекращается большею частью в самом начале. Тем не менее сибирское кладоискательство, исключая, разумеется, случаев, где оно являлось открытым промыслом, в котором принимали участие многочисленные артели, составлявшиеся, по замечанию Мессершмидта, в размере 200–300 и более человек[299 - Сибирск. Вест. 1818. Ч. 2. С. 28.], не обходилось без участия колдовства. Практика колдунов касалась тех кладов, известность которых составляла каким-либо образом сокровенную тайну немногих лиц, или же кладов, места которых еще нужно было разыскивать. Последнее подтверждается и знакомым уже нам замечанием ученого серба Крижанича о том, что в Сибири «некоторые люди отдаются чернокнижию», при помощи которого находят и разрывают «неизвестные могилы древних скифов»[300 - История о Сибири // Сибирь в XVII веке: сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191. Припомним приведенное выше замечание Крижанича (см.: _И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.) о тобольском воеводе-колдуне, в кольце которого заключена была будто бы дьявольская сила. В другом месте своей «Истории» этот же Крижанич говорит: «В Тобольске проживал один воинский начальник (которого назовем здесь Антонием), муж почтенной жены. Однажды к нему пришел другой начальник и рассказал, что у него есть книга малая величиною, но великая по достоинству. «Всякий раз – говорил он, – как я прочту ее, жизнь моя в течение тридцати дней бывает безопасна от всякого оружия, я пользуюсь расположением каких угодно начальствующих лиц и во всяком споре бываю победителем...». – История о Сибири. В изд. Юдина. С. 200.]. В этом случае представляется особенно любопытным вопрос о средствах колдовства, но для разъяснения этих средств за отсутствием фактических указаний можно сделать лишь некоторые догадки, основу коих могут составить те же взгляды на клады, которые были исконной принадлежностью великороссов, явившихся главными колонизаторами Сибири.

Очутившись на сибирских пустырях, русские колонизаторы, разумеется, не забыли того, чему учили их на родине, и свято верили, что в деле освобождения клада от опеки дьявола и добычи скрытого в нем богатства имеют большую силу разные травы. Такая вера, по нашему мнению, могла развить в новопокоренной стране еще более прочные устои, так как Сибирь того времени считалась страною, где произрастали и «всякие травы» и «всякие воровские коренья», чем особенно интересовалась Москва. Это подтверждают и некоторые из царских грамот. Так, из грамоты верхотурскому воеводе князю Пожарскому от 13 октября 1625 г. видно, что он, Пожарский, нашел у проезжего протопопа Якова в коробке «траву багрову, да трои корени, да комок пухчеват бел, и того протопопа расспрашивал: какая трава и корень, и какое угодье». Оказалось, что протопопу дал эти любопытные и вместе подозрительные вещи тобольский казак Степанко Козьи-ноги, и воеводе предписывалось «того протопопа Якова и коробью, что у него вынята, с воровским кореньем прислать к Москве с приставом»[301 - Историч. акты. III. 1841. № 137.]. Другою грамотою (в октябре 1675 г.), не один раз повторявшеюся, требовалось из сибирских трав «строить лекарства и водки», присылая «к Москве»[302 - Историч. акты. IV. 1842. № 256. – Остальные документы, касающиеся сбора в Сибири трав и кореньев, помещены: Дополн. к историческ. актам. VI. 1857. С. 360-364; 375-376; VII. 1859. С. 329 330.]. Из многих трав, рекомендовавшихся для отыскания кладов, у сибирских кладоискателей считалась лучшею разрыв-трава, называемая иначе – спрын-трава. Выше мы уже видели[303 - Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889.], что для хитрых людей, попавших в круг кладоискателей, эта трава служила легким способом наживы. К сказанному ранее нелишне прибавить, что, пользуясь невежеством простого народа, такие мудрецы за чудесное действие сильной будто бы в добыче кладов разрыв-травы выдавали иногда действие известного «гремучего серебра» (argentum oxidatum fulminans). В.Н. Витевский, статья которого о кладах была уже цитирована выше, приводит, между прочим, следующий случай, имевший место в Орловской губернии. Крестьянин графа Шереметева Леонтий Ануфриев, имея только для виду какую-то травку в пузырьке, при помощи «гремучего серебра», производил в кузнице в присутствии кладоискателей опыт действия чудесной травы над железом, и опыт вполне удался; полоса железа почти в четверть аршина длиной и в ширину толщиной, положенная на наковальню, от одного прикосновения чудесной травы разлеталась на четыре части с треском наподобие выстрела, причем Ануфриев, производивший опыт своими руками, уверял, что без особенной сноровки и уменья ничего не сделаешь, если даже и будешь иметь эту траву[304 - Клады... на Руси. С. 419: ссылка на «Журн. М. вн. дел» (1845. IX. С. 313 и след.), а также заметку к статье «Предания о кладах» Л. Майкова.]. Сибирские знахари утверждают, что найти эту траву чрезвычайно трудно. Корень ее в отдельных его побегах представляет будто бы вполне человеческий образ, т.е. если собрать все отрывки корня и сложить, то составится подобие человеческого тела в уменьшенном виде[305 - Разрыв-трава сибирскими знахарками рекомендуется и в других случаях. Если беременная женщина будет пить настой ее, то плод в утробе ее разорвется на части и изойдет в виде кровей. Но так как разрыв-травы в действительности не существует, то под именем ее знахарки в нужных случаях дают земляничный корень, луковичные перья, цветочки ржи, крутой щелок, серу и порох, которые будто бы действуют с постоянным успехом, открывая весьма сильные регулы. – _Костров._ Юридические обычаи... С. 70.]. Между сибиряками недавно еще распространено было предание, что разрыв-траву умел находить известный разбойник Коренев, искал он ее «по крупным росам, по ярким звездам». С помощью этой чудодейственной травы ему никакие кандалы были не страшны, перед ним ни один замок не стоял, всякие двери и ворота отпирались[306 - _С._Максимов._ Сибирь и каторга. II. С. 21.].

Упомянув выше о проделке с воображаемою разрыв-травою в Орловской губернии, считаем не лишним привести еще рассказ, показывающий, как простодушные кладоискатели попадались в обман, перенося напрасно значительные издержки, в соседнем нашему району Пермском крае.

Дело происходило в 1851 году в Оханском уезде, у крепостных людей гр. Строгановых. Один крестьянин рассказал секретно трем человекам из мастеровых, что он знает место, где скрыт клад на сумму до 70 тысяч рублей по старому курсу, и что к этому сокровищу приставлен караульным лесной, который за выдачу клада требует 1^1^/^2^ тысячи рублей легкой монетой, ведро хлебного вина и рыбный пирог в 10 фунтов. Чтобы проверить этот рассказ, двое мастеровых отправились с указателем клада на место и действительно в лесном колке близ муравейника и большой ели увидели в земле на незначительной глубине окованный железом ящик, но в то самое время, когда хотели вскрыть его, они услыхали из леса грозный голос, запрещавший им под опасением смерти делать это и вещавший, что если кто хочет получить клад, то приносил бы в полночь помянутое выше вознаграждение, а теперь ему, караульщику, выдавать клад некогда – он идет на войну. Чрез несколько времени кладоискатели со знатоком клада унесли и оставили около него 447 рублей ассигнациями, рыбный пирог и ведро вина и, отойдя от клада, услышали тот же голос: принесенное-де принято, но клада теперь они не получат: месяц молодой – будет им сильное увечье. Через две недели кладоискатели еще унесли 38 рублей, пирог и 1/2 в. вина, но неизвестный голос объявил, что клад выдаст тогда, когда получит остальную (до I^1^/^2^ тысячи) сумму. Повременив немного, кладоискатели решились осмотреть место, где видели ящик, но последнего уже не нашли, и обман обнаружился.

Подобные обманы в Пермском крае повторялись не один раз. Случалось и так, что в вырытых из земли ящиках находили вместо денег мелкие камни или разбитые стекла. Обманы выполнялись столь хитро, что кладоискатели редко уверялись в них и чаще относили свои неудачи к тому, что при вскрытии клада не соблюли сами какого-либо условия: например, усумнились в действительности клада, или не выдержали испытания, и оттого деньги превратились в камни или стекла[307 - Пермский край. Т. III. Пермь, 1895. С. 215-216.].

В заключение своей статьи нам остается коснуться еще одного вопроса: в чем именно заключались те действительные причины, которые породили в нашем народе веру в клады вообще и развили в последователях ее любовь к кладоискательству? Причины эти, по нашему мнению, совершенно одинаковы как для различных местностей нашего обширного отечества, так и для взятого нами района – Западной Сибири.

В старину, как известно, ни банков, ни сберегательных касс не было, а держать дома трудом нажитое добро было рискованно, и еще более было опасно пускать капиталы в оборот при внутреннем неустройстве общества, при постоянных нападениях неприятелей. «Сильные притесняли слабых, – замечает по этому поводу Н.Я. Аристов, – и отнимали их собственность; воры и разбойники нередко похищали имущество других, самовластие служителей правосудия доходило до того, что они вытягивали последнюю копейку с подсудимых. Поэтому умные люди старого времени считали самым практическим делом прятать деньги и ценные вещи как можно дальше от завистливого взгляда. Чтобы не подвергнуться неожиданному разорению, личным оскорблениям и преследованиям, чтобы обезопасить свое семейство на всякий случай и сохранить малую толику на черный день, они зарывали в землю имущество, нажитое потом и кровью.

Припоминая постоянную борьбу русских с финскими, татарскими и немецкими племенами, затем внутренние междоусобия и неустройства общественных порядков, каждый теоретически может сделать вывод, что кладов, зарытых в древнее время, должно быть громадное количество[308 - Упомянутая выше ст. профес. Аристова «Предания о кладах». С. 711.].

В Сибири поводы к сокрытию имуществ, кроме изложенных причин, усиливала еще и особенность юридических отношений между собой членов семьи. Здесь в имуществе, составляющем общее достояние семьи, полным его хозяином считается обыкновенно старший в семействе хозяин – неограниченный повелитель в доме. Он распоряжается всем общим достоянием семьи, как ему угодно. Отдельная собственность членов семьи, за исключением приданого жены, может существовать не иначе, как с согласия этого старшего члена. Всякий заработок того или другого младшего члена семьи идет в общую массу имущества – одно целое достояние семьи. При таких условиях семейного домостроя каждый член семьи старается скрыть часть своего приобретения или заработка на тот же черный день, а сам домохозяин прячет от домашних своих приобретаемые общими силами деньги то в чулок, то в перину, то в трубу, чтобы никто не знал. Иногда место сокрытия денег не объявляется даже при смерти, и спрятанное так и пропадает без всякой пользы для кого бы то ни было.

Несмотря на это, в Сибири весьма не редки случаи находок подобных кладов. Чаще всего такие клады обнаруживаются в подпольях, вышках и других темных местах жилых строений. Такие же клады встречаются иногда и на пашнях. Происхождение упомянутых кладов можно объяснить не чем другим, как приведенными семейными условиями сибирского простонародья. В большинстве случаев старые люди любили класть деньги в глиняные корчаги и зарывать их в землю. Подполья домов в этом случае представляли самые удобные места: так, например, в 1858 году в Пановской волости бывшего Омского округа крестьянин Василий Клепиков при перестройке дома вырыл под полом из земли две огромные корчаги, в которых оказалось 2505 пятикопеечных монет времен Екатерины и Павла. Клепиков был уверен, что клад этот зарыт его отцом[309 - Тобольск, губ. вед. 1858. № 32.]. Иногда же клад, находимый кем-либо из потомков спрятавшего и представлявший особую ценность, снова перепрятывался нашедшим в другое место. Подобный перепрятанный клад найден недавно (28 июня 1893 г.) в Логиновской волости Тарского округа. Крестьянка деревни Тереховой Акулина Полынская, спускаясь с горы вблизи деревни, заметила в склоне горы торчавший из земли черепок, потянула его и вытащила вместе с ним следующие серебряные вещи: 1) два сосуда в форме гладких полукруглых чаш или ковшей без ручек весом каждый в 34 золотника; 2) два сосуда в форме ковшей с рельефными на дне изображениями неизвестного зверя весом каждый сосуд по 33 золотника; 3) два слитка в виде продолговатых полос весом оба в 92 золотника и 4) двадцать мелких серебряных бухарских монет. Положение вещей, едва прикрытых землею, ясно намекало на то, что первоначальная находка их была сделана в другом месте[310 - Ежегодник Тоб. губ. музея. Вып. I. 1883. – (Зам. в текущ. хронике).].

Таковы в общих чертах причины, вызвавшие в наших предках верования в клады и любовь к кладоискательству, так сказать, с житейской, обыденной стороны; с научной же точки зрения дело представляет некоторые другие особенности.

Если современные раскопки археологами сибирских курганов и сообщения о находимом в них дают для науки много богатого материала, то не менее ценного материала для нее может представлять и изучение местного кладоискательства. С этой точки зрения особый интерес сосредоточивается на народных преданиях. При изучении духовной жизни народа эти предания насколько ценны для историка, настолько же ценны и для психолога и поэта. Некоторые исследователи не без основания в преданиях о кладах видят политико-экономический смысл русского народа. «Предание, – по замечанию Т.Н. Грановского, – не заботится о верности, но в нем есть истина другого рода: в нем высказываются любовь и ненависть народа, его нравственные понятия, его взгляд на собственную старину». Мы знаем, что русское простонародье не может вспоминать своего прошедшего полной материальной обеспеченностью, и поэтому нет ничего странного в том, что наш крестьянин и до последней поры мало верит, чтобы можно было скоро разбогатеть своим трудом: «от трудов праведных не наживешь палат каменных», – говорит он в пословице своей. У сибиряка так же, как и у всякого российского человека, мнения о собрате своем, нажившем богатство, чаще всего сводятся к тому, что последнему посчастливилось найти клад; в других же случаях он относит это к какому-нибудь нечестному делу. В упомянутом нами труде _«О_ кладах» В.Н. Витевского встречается, между прочим, такое замечание: «Особенно любопытно то обстоятельство, что все предания о кладах под влиянием христианства получили легендарный характер чисто в русском духе. Стенька Разин, Кудеяр, брат Разина Иван и другие разбойники, зарывая клад, оставляют в местах сокрытия клада или святые иконы, или милостыню нищим, и самый клад по большей части зарывают ни для купца, ни для боярина, а для людей бедных, простых, неопытных, для детей и тех, которые гонимы другими и претерпевают напрасно побои и притеснения, словом, в преданиях о кладах отразился тот же взгляд народа, что и в его бытовых сказках о богатстве и бедности, о правде и кривде, о трех братьях, о трех сестрах и снохах, о мачехе и падчерице и других, где бедные и правдивые, гонимые братьями и притесняемые криводушными, младшие, преследуемые старшими, слабые – сильными, в конце концов торжествуют и выходят победителями[311 - _Витевский._ «Клады...». С. 422. – В «Живой старине» (1890. Вып. II. С. 139) Ив. Мамакиным рассказывается, между прочим, следующее предание о Стеньке Разине, записанное им в Лукояновском уезде Нижегородской губернии. «В «Орловом кусте» обитала атаманша Марина-безбожница, а в «Чукалах» жил Стенька Разин. Местности эти в то время были покрыты непроходимым лесом. Марина со Стенькою вела знакомство, и вот когда Марина вздумает со Стенькою повидаться, то кинет в стан к нему, верст за шесть, косырь, а он отвечает: «Иду-де», и кинет к ней топор. Марина эта была у него первой наложницей, а прочих до 500 и триста жен. И не могли Стеньку поймать. Поймают, посадят в острог, а он попросит в ковшичке водицы испить, начертит угольком лодку, выльет воду – и поминай как звали. Уже товарищей его всех переловили и разогнали, а он сам ушел и спрятался на берегу между Окой и Волгой, и до сих пор там живет, весь оброс мохом, не знать ни губ, ни зубов. Не умирает же он от того, что его мать-земля не принимает. И оставил этот разбойник здесь клад, под корнями шести берез зарыл его. А узнали про это вот как: сидел один мужичок в остроге вместе с товарищем разбойника. Вот тот и говорит ему: «Послушай, брат, в таком-то месте лежит клад, мы зарыли его под корнями шести берез, рой его в такое-то время». Стало быть, уж он не чаял, что его выпустят на вольный свет, а может быть, раскаялся и дал зарок. Вышел этот мужик из острога указанное место, а березы уже срубили и корней не знать; рассказал он про это всему селу, поделали щупы, однако клада не нашли, а клад-то, говорят, все золото да серебро – целые бочки».]. Любопытен также в этом отношении рассказ, записанный Н.Я. Аристовым. В одном доме была женщина в загоне, нелюбимая в семье; ей не позволяли даже участвовать в общем деревенском веселье и играх, и потому она больше сидела дома. Как только останется она наедине, вдруг завоет в трубе ветер и послышится голос: «Упаду – расшибусь!»... Когда она рассказала о том родным, те подняли ее на смех и обругали. Страх одолел несчастную женщину, и она рассказала о том своей соседке, которая научила ее, как пособить горю. «Ты возьми, – говорит, – белую скатерть, расстели около печки, поставь хлеба-соли, и как только заговорит в трубе голос, ты скажи: «Упади-расшибись на хлеб да на соль, да на добрые годы!». Припасла все это молодуха, сидит одна-одинешенька по-прежнему, а клад не является, перестал совсем голосить в трубе, так что она о нем и забывать стала. Сидит она однажды вечером, задумавшись, вдруг завыло в трубе сильнее прежнего: «Упаду – расшибусь!»... Сначала молодуха оробела, потом оправилась и тотчас разостлала скатерть и проговорила по совету соседки немудрые слова. Клад рассыпался из трубы серебром прямо на скатерть[312 - Упомянутая выше ст. Аристова. С. 727.].

Нельзя, однако ж, не заметить, что в русском народе, особенно в сибиряках, вера в клады начинает слабеть. Признаки этого мы видим в позднейших рассказах о находках кладов. Не далее, как в прошлом году, одна из сибирских газет передавала следующий случай.

«Недавно в селе Ладейках, около Красноярска, умер крестьянин, оставив большие деньги. О том, как достались они ему, рассказывают странную историю. Крестьянин этот несколько лет тому назад увидел во сне какого-то старика, который три раза снился мужику и каждый раз говорил ему, чтобы он шел в соседнюю деревню Ботой и там бы нанялся копать подвал, где найдет клад, который он советовал взять ночью. Мужик долго не верил этому и не поддавался на внушения сна, но после третьего появления загадочного старика он не выдержал и пошел в Ботой, где действительно ему удалось наняться за 2 рубля копать подвал.

Долго рыл мужик этот подвал, но никакого клада не находил; наконец подвал был вырыт, оставалось только выбросить лопаты три земли, которая, как на грех, не поддавалась на лопату, но два-три усилия – и звук металла возвестил мужику, что здесь-то и лежит так долго ожидаемый клад. Мужик, конечно, бросил лопату и стал действовать руками и действительно обрел котелок с золотыми. Помня наставление старика, явившегося ему во сне, не брать клад днем, он снова зарыл его в землю, а ночью взял его и вот это-то золото послужило основанием к богатству мужика, который с тех пор и зажил со своею старухою в довольстве»[313 - Тобольск, губ. вед. 1895. № 6. С. 91. – (Известие о кладе заимствовано из газеты «Енисей»).].

По времени это одно из преданий более позднего происхождения и, как видим, во многом уже лишено той мифической окраски, какая придавалась подобным преданиям нашими предками: в нем уже не упоминается ни приставника в виде дьявола, ни разрыв-травы, ни Воскресенской свечи, а дело обходится проще – одним только сновидением счастливца, которому клад отдается добровольно.

Очевидно, русский человек начинает доживать до той поры, когда и вера в клады, и предания о них будут считаться лишь характерной чертой былого времени...



notes


Сноски





213


В «Заметках о собственных именах в великорусских былинах» А. Соболевского сказано, что имя Кощей, как известно, из «Слова о полку Игореве» и летописей, в XII веке считалось за имя нарицательное, а позже означало «раб»; за собственное имя оно встречено в одном документе 1459 г.; имя же Тугарин не было редким в употреблении, как имя собственное в XVI–XVII вв. – Жив. старина. Вып. II. 1890. С. 105.




214


_Костомаров._ XXI. С. 266, 267.




215


_Витевский._ Клады и кладоискание на Руси // Извест. общ. арх. ист. и этногр. при Казанском университете. Т. XI: Вып. 5. 1893. С. 411.




216


_Забелин._ Истор. русск. жизни. Ч. II. 1879. С. 377, 513. Прим. 181.




217


Исхичивать – грабить, воровать (устарев.). _–_Прим._Издателя_




218


_Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 414-416.




219


Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889. С. 10-11.




220


Упомянутая статья Н.Я. Аристова. С. 718.




221


Власяница – грубая шерстяная одежда монаха, отшельника. _–_Прим._Издателя_




222


_Витевский._ Клады и кладоискание на Руси. С. 412.




223


_Карамзин._ История государ. Российского. Т. VIII. Прим. 153. По другому известию, подобный же клад («сребра древних рублев новгородских литых 170, а полтин 44») найден был ранее, в 1524 году, в земле при поновлении новгородской Пятницкой церкви; чрез четыре года (в 1528 г.) летописец прибавил к этому известию такую подробность: «28 октября, в час обедни, в церкви Пятницы опустился помост у левого крылоса, где прежде нашли клад; народ бросился из церкви, и множество людей задавили, 80 женщин и 4 мужчин...» (_Карамзин._ VII. Прим. 383).




224


_Соловьев._ История России. Т. XV. С. 138-139. Т. XIV. С. 283-284.




225


О кладах Восточной Сибири в свое время печатались статьи в «Северной Пчеле», 1857 г. (_Н.С._Щукин._ Клады Восточной Сибири // № 222), «Записках Сибирского отдела Имп. Русск. геогр. общ.» 1864 г. (77. _Кельберг._ Клады за Байкалом // Кн. 7. С. 89-91) и «Живописи. Обозрении» 1874 г. (Клады в Восточной Сибири // № 22. С. 342–344); о кладах же Западной Сибири, если не считать найденной по смерти известного по разнородным сочинениям о Сибири С.И. Гуляева в рукописи любопытной статьи «Бугровщики», остающейся неизвестно почему до сего времени ненапечатанной, мы подобных трудов не знаем.




226


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191.




227


Гмелин Иоганн Георг (1709–1755 гг.) – немецкий натуралист. В 1727 году Гмелин был приглашен в Россию, где он сначала составлял каталог минералов в Кунсткамере, затем (в 1730 г.) был принят на службу в Академию Наук в качестве адъюнкта натуральной истории. С 1733 по 1743 гг. Гмелин работал вместе с Г.Ф. Миллером в составе второй Камчатской экспедиции. В 1751 – 1752 годах он издал на немецком языке описание своего путешествия в нескольких томах, основанное на путевых записках. Описание содержит подробную характеристику природы Сибири, особенностей быта коренных народов края и русских переселенцев. _–_Прим._Издателя_




228


Паллас Петр Симон (1741 –1811) – немецкий естествоиспытатель, географ, с 1767 года работавший в России по приглашению Екатерины II. В 1768–1774 годах Паллас возглавлял академическую комплексную экспедицию по Центральной России, Уралу, Сибири и Забайкалью. В результате этой экспедиции появились два знаменитых труда Палласа: «Русско-азиатская зоография» и пятитомное «Путешествие по разным провинциям Российского государства». _–_Прим._Издателя_




229


Георги Иоганн Готлиб (1729–1802 гг.) – немецкий натуралист, участвовавший в 1770–1772 годах в академической экспедиции под руководством И.П. Фалька. С 1772 по 1773 годы работал в Сибири в составе экспедиции П.С. Палласа. В 1776–1788 годах вышел в свет его монографический труд «Описание всех обитающих в Российском государстве народов, их житейских обрядов, обыкновений, одежд, жилищ, упражнений, забав, вероисповеданий и других достопримечательностей». В монографии содержалось более 100 рисунков этнографического характера. Он же привел в порядок и опубликовал посмертное издание путевых записок И.П. Фалька. _–_Прим._Издателя_




230


Мессершмидт Даниил Готлиб (1685–1735 гг.) – знаменитый немецкий натуралист и географ. В 1720–1727 годах по заданию Петра I возглавлял сибирскую академическую экспедицию. Его десятитомный труд «Обозрение Сибири, или Три таблицы простых царств природы», содержавший самые разнообразные материалы по истории, географии, этнографии, флоре и фауне Сибири, остался неизданным, но рукопись представляет научную ценность и сегодня. _–_Прим._Издателя_




231


«Бугровщики» – грабители курганов («бугров»). _–_Прим._Издателя_




232


Материалы по археологии России. № 3; Сибирские древности. 1888. Т. I. Вып. 1. Прилож. С. 10, 19.




233


Ежемесячн. сочин. и изв. о учен, делах. 1764, март. С. 220.




234


Сибирск. вест. 1818. Ч. 2. С. 28.




235


_Костров._ Юридические обычаи крестьян-старожилов Томск, губ. 1876. С. 42.




236


_Словцов._ Истор. обозр. Сибири. I. 1886. С. 304.




237


Записки Зап.-сибир. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 10-11. Вообще народная фантазия присваивает князю Гагарину владение огромными богатствами, о которых, между прочим, поется в одной из былевых песен, записанной в Камышловском уезде А. Я. Кокосовым (Чтен. в общ. истор. и древн. Кн. 3. 1877. С. 104-105).




238


Материалы по археол. России. С. 18, 10 и 12.




239


_Словцов._ I. С. 304.




240


Извест. Археолог, общ. 1861. Т. II. Вып. 4. С. 225.




241


Тоб. губ. вед. 1892. № № 37, 42; Сиб. Лист. 1892. № 80.




242


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190–191.




243


Известия Археолог, общ. Т. V. Вып. I. 1865. С. 38-40.




244


_И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.




245


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: Сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 190-191, 193-194. Известный Спасский, помещая в свое время эту «историю» в «Сиб. вестн.», отнесся к рассказу Крижанича скептически. По его словам, в отыскании древних сибирских могил (курганов) кладоискатели не могли встречать затруднений, так как на некоторых могилах находились высокие насыпи, на других были поставлены огромные камни, или наложены груды камней, на многих же росли деревья и кустарники, хотя последние могилы находились часто в бесплодных пустынях, не производивших ничего, кроме сухой солонечной травы. «Но в отличении богатых могил от бедных, гробокопатели имели особенный навык и искусство... Вообще заметно... что сочинитель верил чистосердечно чародейству...». – Сиб. вестн. 1822. Кн. 3. С. 55-56.




246


Полн. Собр. Зак. VI, № 3738.




247


_Костров._ Юридические обычаи... С. 42.




248


Полн. собр. зак. XVI. № 12199.




249


Полн. собр. зак. XXI. № 15447.




250


Полн. собр. зак. XXVII. № 20958.




251


См. ст. 269.




252


См. ст. 398.




253


Чудь – изначально этноним, название одного из «вымерших» западно-финских племен. Упоминается в Начальной летописи как одно из племен, обитавших по соседству со словенами в IX веке. Позднее, в XXI вв. оно было ассимилировано славянским населением наряду с другими финноязычными племенами – мещерой, муромой, а само название «чудь» приобрело легендарный характер. В фольклоре северорусского населения, коми-зырян, коми-пермяков и саамов чудь, или чудь «белоглазая» (со светлыми глазами) выступает в качестве аборигенов края.

Семантика самого термина осмысливается коми как «пугивый, боязливый» (ср. с русским «чудить» (чудак), т.е., совершать странные, непонятные поступки), что объясняется наиболее распространенными сюжетами преданий о чуди-язычниках, которые не желая принимать христианство, подрубали столбы своих землянок и все погибали, либо после недолгого сопротивления пришельцам убегали на север или за Урал. Гораздо реже встречаются предания о воинственной чуди, сражавшейся с пришельцами или между собой. Чаще всего языческая чудь ассоциируется у русских и коми-зырян с дохристианским населением края. С чудью связываются археологические объекты Х–ХV вв. (городища и могильники) в Коми крае. Встречаются предания о чуди-разбойниках, оставивших заговоренные клады. Такие клады встречаются якобы около «чудских ям» (следы старых землянок, могильные ямы).

С переселением коми-зырян, коми-пермяков и северорусского населения в Сибирь в конце ХVI-ХIХ вв. и здесь распространились поверья и предания о чуди и сам термин «чудь». Зауральские коми называют чудью древних ханты и манси. Около чудских ям, по их мнению, «водит».

Таким образом, представления о чуди в течение последнего тысячелетия претерпели значительную трансформацию: от имени конкретного западно-финского народа – к названию аборигенов-язычников (предков коми, ханты, манси, ненцев и древнего населения без определенной этнической привязки). Кроме того, широко распространились представления иррационального характера, когда чудь выступает как невидимый народ, живущий в «параллельном» мире и обладающий чудодейственными способностями, или как духи-хозяева мест (домовые, банники, овинники и т.п.). _–_Прим._Издателя_




254


_Костров._ Юридические обычаи... С. 42. В «Записках об Енисейск, губернии» И. Пестова (1833. С. 294–297) помещена, между прочим, песня татарского башлыка о чудских могилах в Минусинском округе, передающая совет вещих шаманов чуди – закопаться в землю.




255


На дачах, например, Суэтского участка Барнаульского округа. – В.М. Флоринский. Топограф, сведения о курганах Запад. Сибири. 1889. С. 51.




256


Известия Восточ.-Сибир. отд. Географическ. общества. Т. XXI. № 2. С. 10.




257


О доисторических жертвенных местах на Уральских горах. – Записки уральского общ. любителей естествозн. 1880. Т. VI. Вып. I. С. 29.




258


Стефан Пермский (1339–1396 гг.) – уроженец г. Устюга, сын русского и зырянки. С 1365 по 1379 годы был монахом, затем отправился в пермскую землю на реку Вычегду обращать в православие язычников-зырян. Прославился как неистовый борец с идолопоклонничеством и креститель коми-зырян. Создал зырянскую азбуку. В 1383(1384?) году митрополит Пимен с одобрения князя Великого московского Дмитрия Донского возвел его в сан епископа Перми. После смерти Стефан был объявлен Русской православной церковью святым. _–_Прим._Издателя_




259


Вестн. Европы. 1883, март. С. 235–236.




260


По замечанию Н. Добротворского, эти рассказы составляют, несомненно, намек на «разоренье», какое делали финские племена русским в XIII–XV стол. – Там же. С. 236.




261


_А.В._Елисеев._ По белу свету. 1893. С. 122.




262


_Карамзин._ Истор. госуд. Российск. I. Прим. 73. Сибирский историк Фишер (Сибир. история. 1774. С. 79 и 80) слову «чудь» дает такое объяснение: «Заключаю под ним не токмо эстлянцов и финнов, но и всех народов, говорящих сродным финскому языком; во всеобщем смысле слово «чудь» значит у россиян неопределенным образом чужого, или человека, которого жилище никому неизвестно, почти так же, как прежде сего скиф и варвар, или ныне татарин».




263


Речь идет соответственно о кетах и селькупах. _–_Прим._Издателя_




264


Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 7, 8 и 9.




265


Живописная Россия. 1884. Т. XI. С. 11 и 12. – По словам А.Е. Теплоухова (Записки Уральского общества любителей естествозн. Т. VI. Вып. I. С. 29), до сих пор в бассейне реки Камы не открыто ни одного кладбища с кладами, и вышеупомянутое предание о чуди, быть может, зиждется на том, что в Алтайских горах, а отчасти и на Уральских, найдены брошенные серебряные и медные рудники. Они были давно известны местным жителям под именем «чудских» копей и во время заселения страны русскими служили поводом к заложению правильных горных работ. В этом отношении особенно замечателен на Урале Гумешевский рудник, в 53 в. к югу от Екатеринбурга, описанный Чупиным (Географ, и статист. словарь Перм. губ. С. 417–433).




266


_Костров._ Юридическ. обычаи. С. 43.




267


Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224 и 226.




268


Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России».




269


Вероятно, речь идет о городищах Андрюшином и «Жилье» – на южном берегу Андреевского озера, которые впервые были обследованы в 1883 году И.Я. Словцовым. _–_Прим._Издателя_




270


Записки Зап.-Сиб. отд. Русск. Геогр. общ. Кн. VII. 1885. С. 32.




271


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 135-136.




272


_Фишер._ Сибир. ист. 1774. С. 132.




273


_М._Знаменский._ Искер. Тоб., 1891. С. 8.




274


Тоб. губ. вед. 1882. № 34. – Городки жен Кучума описаны в ст. Н. Абрамова «Алафейская гора», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1862. № № 21-22). Один из вариантов упомянутых преданий о ночной экскурсии местных татар в городок царицы Сузге рассказан мною недавно в стихотворении «Утес Сузге», помещенном в газете «Енисей» (1895. № 138).




275


_Ф._Голубев._ Могила Кучума. (Из рассказов старожила) // Сибир. вест. 1889. № 79.




276


Сибирск. вести. 1896. № 126 (статья «По Оби и по Иртышу»). – Некоторое сходство деталей, особенно в отношении выкупа самаровцами городищенского клада, встречается в одном литовском предании, записанном в Сувалк. губернии. Одному чернорабочему, шедшему поздно вечером вблизи пруда, в таком месте последнего, куда не может ступить человеческая нога по причине необыкновенно илистого дна, показался свет: подойдя ближе, он заметил на воде огромный плавающий сундук, крышка которого быстро открылась, и сундук оказался наполненным червонцами; на одном же конце сундука сидела дева с распущенными волосами и скоро принялась чесать их, а на другом конце сидел прекрасный юноша с мечом. Сундук подплыл к прохожему так близко, что он мог достать его бывшим у него совком. Оробев сначала, чернорабочий скоро, однако ж, оправился, захватил совком несколько червонцев и выбросил их на берег. Тут дева вступила с ним в разговоры и сказала, что можно завладеть и целым кладом, но надо достать для этого 12 голов. Исполнить это рабочему показалось невозможным и, не теряя времени, он снова протянул к сундуку совок, но юноша ударил по нему мечом и отрубил конец совка. «Глупый! – сказала дева. – Много ли труда стоило тебе поймать двенадцать кур, воробьев или даже мух, вот бы и завладел кладом, уже столько столетий мы бережем его, но ни одного не нашлось находчивого!». С этими словами стало темно, сундук с большим стуком закрылся и исчез в воде. Работник от испуга бежал и с рассветом вдвоем с женой снова отправился на это место. И что же? Пруд как был заросший травою, так и есть, на воде плавает отрубленный конец совка, а на берегу в траве лежит несколько червонцев. Место это литовцы считают заколдованным.




277


В. М. Флоринский. Топограф. Свед. О курганах. С. 69.




278


_Н._Абрамов._ Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.




279


Н. Абрамов. Озеро Нор-Зайсан с его окрестностями // Тобольск. губ. вед. 1860. № 21. С. 159.




280


_Костров._ Юридические обычаи. С. 42–43.




281


Иногда условия добычи клада бывали еще мудренее. Так, в Вологодской губернии (в Троицко-Енальской вол. Кадниковского уезда) в местечке «Большая осина» существует клад – целый котел денег исключительно золотой монеты, – для отыскания которого требуется «спеть 40 песен, не упоминая ни дружка, ни подружки, и, кроме того, во время пения надо быть на осине вверх ногами». Охотников, разумеется, не находится. – Жив. Стар. 1892. Вып. III. С. 119.




282


_Г.Н._Потанин._ Бараба // Живописн. Россия. Т. XI. С. 101.




283


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. 1750. С. 101.




284


Городище Кокуй-городок на Серебрянке, где по преданию зимовала дружина Ермака, вероятнее всего, является исторической химерой. Найденный в 1962 году недалеко от устья р. Кокуй краеведом Л.Ф. Толмачевым «Городок» с легкой руки нижнетагильского археолога А.И. Росадович вошел в научную литературу как место зимовки Ермака. В то же время материалы, полученные при его раскопках, датируются более поздним временем (XVIII–XIX веками). Вероятно, «рвы» и ямы, обнаруженные на этом месте, являются остатками старательных канав и сооружений, связанных с кустарным железоплавильным производством. Неоднократные попытки разыскать в этом районе место зимовки Ермака, предпринимавшиеся нижнетагильскими археологами, окончились безрезультатно. _–_Прим._Издателя_




285


_Чупин_Н.К._ Географ, и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486.




286


Ермакове городище на реке Тагиле при устье ручья Медведки, начиная с 1915 года, несколько раз подвергалось археологическим раскопкам. Сибирские летописи не содержат сведений об этом городище, но в народной песне «Ермак взял Сибирь», записанной в XVIII веке Киршей Даниловым, говорится о двухнедельной стоянке дружины на реке Тагиле, напротив Медведь-камня, т.е. именно там, где было обнаружено данное городище. Раскопки показали, что само городище возникло в раннем железном веке и из-за малой площади (20x30 м) не могло служить защитой для дружины. Стоянка ермаковцев располагалась рядом с городищем, что подтверждается обнаруженными следами кострищ, сапожными подковками XVI – начала XVII веков, судовыми крепежными скобками и четырьмя серебряными «денгами-московками» Ивана Грозного. Вероятно, на этом месте отдыхали и ремонтировали после трудного уральского перехода свои лодки не только казаки Ермака, но и следовавшие по его пути в конце XVI в. русские отряды. _–_Прим._Издателя_




287


_Чупин_Н.К._ Географ. и статистич. словарь Пермской губ. 1873. С. 481–486. См. также заметку П. Калашникова «Память о Ермаке в Пермском крае» (Истор. вестн. 1881, сент. С. 210–212).




288


Имена татарских «князцов» не подтверждаются письменными источниками. Не исключено, что Кашкара, Варвара и Матмасы – не более, чем топонимы. _–_Прим._Издателя_




289


_Миллер._ Опис. Сибир. царства. С. 111; Фишер. Сибир. истор. С. 122–123.




290


Миллер. С. 183.




291


Средневековые подвески, идолы отливались не из чугуна, а из меди, бронзы. _–_Прим._Издателя_




292


Речь идет о большом круглом холме естественного происхождения, расположенном недалеко от устья реки Вагай, на ее левом берегу, рядом с деревней Старый Погост. Раскопки городища на вершине холма, предпринятые в 1980-х годах В.А. Могильниковым, показали, что оно было сооружено в начале новой эры населением т.н. саргатской археологической культуры. _–_Прим._Издателя_




293


Сибир. вести. 1818. Ч. I. С. 30, 32 и др. – В статье Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», упомянутой выше (см. Известия Археолог, общества. Т. II. Вып. 4. 1861. С. 224; Тоб. губ. вед. 1860. № 5. – Курганский округ вообще изобилует курганами. Они описаны в ст. Р.Г. Игнатьева «Памятники древностей в Курганском округе», помещенной в «Тоб. губ. вед.» (1873, № № 18–22, 24 и 25). Царев-курган уже после раскопки Мещерского описан был и Палласом в его «Путешествии по России»), между прочим, описано несколько курганов, находящихся в Усть-суерской волости названного округа, между которыми проходит дорога, называемая Казачьей. Там, между прочим, сказано: «Здесь, по преданию, сражался Ермак с татарами, и курганы христианские перемешаны с татарскими». Есть подобные же указания на курганы, находящиеся на местах некоторых битв Ермака с кучумовцами, где должны храниться татарские сокровища, и в ст. г. Голодникова о сибирских курганах, помещенной в «Тоб. губ. вед.» 1878 г. (№ № 39-41, 44, 46-47) и 1879 г. (№ № 2 и 3). Приводить все эти указания нам не позволяют размеры настоящей статьи.




294


_В.М._Флоринский._ Топограф, свед. о курганах. С. 69.




295


Подобное искусство выплывать из тюрьмы на лодке, начерченной углем, народная фантазия приписывала позднее другому разбойнику – казаку Голенкову. Последний разбойничал около Омска и, скрывшись оттуда в Оренбургскую губернию, служил там на гражданской службе. (Тоб. губ. вед. 1858. № 15. С. 311). Такая же легенда существует и о другом сибирском разбойнике Кореневе, сидевшем в начале 50 -х годов наст, столетия в тобольской тюрьме на цепи (С. _Максимов._ Сибирь и каторга. II. Спб., 1891. С. 20-21).




296


Афанасий Селезнев, разбойник // Тоб. губ. вед. 1858. № 16.




297


Жив. старина. 1891. Вып. III. С. 232.




298


Делов. корреспондент. 1889. № № 50 и 57; Тоб. губ. вед. № 43 и друг, газеты. – Любопытно бы было иметь более подробное сообщение по тому предмету от бывшего хранителя Тобольского музея Н.А. Лыткина: упомянутого креста мы в музее не нашли.




299


Сибирск. Вест. 1818. Ч. 2. С. 28.




300


История о Сибири // Сибирь в XVII веке: сборник старинн. русских статей. Изд. Г. Юдина. 1890. С. 191. Припомним приведенное выше замечание Крижанича (см.: _И._Тыжнов._ Обзор иностран. известий о Сибири XVI в. // Сибир. Сбор. 1887. С. 116. – Автор предполагает, что этот рассказ касается неудачно окончившихся в 1672–1674 гг. разведок руды в Сибири посланным из Москвы думным дворянином Яковом Тим. Хитрово.) о тобольском воеводе-колдуне, в кольце которого заключена была будто бы дьявольская сила. В другом месте своей «Истории» этот же Крижанич говорит: «В Тобольске проживал один воинский начальник (которого назовем здесь Антонием), муж почтенной жены. Однажды к нему пришел другой начальник и рассказал, что у него есть книга малая величиною, но великая по достоинству. «Всякий раз – говорил он, – как я прочту ее, жизнь моя в течение тридцати дней бывает безопасна от всякого оружия, я пользуюсь расположением каких угодно начальствующих лиц и во всяком споре бываю победителем...». – История о Сибири. В изд. Юдина. С. 200.




301


Историч. акты. III. 1841. № 137.




302


Историч. акты. IV. 1842. № 256. – Остальные документы, касающиеся сбора в Сибири трав и кореньев, помещены: Дополн. к историческ. актам. VI. 1857. С. 360-364; 375-376; VII. 1859. С. 329 330.




303


Труды Орловск. учен, архивн. Комиссии. 1889.




304


Клады... на Руси. С. 419: ссылка на «Журн. М. вн. дел» (1845. IX. С. 313 и след.), а также заметку к статье «Предания о кладах» Л. Майкова.




305


Разрыв-трава сибирскими знахарками рекомендуется и в других случаях. Если беременная женщина будет пить настой ее, то плод в утробе ее разорвется на части и изойдет в виде кровей. Но так как разрыв-травы в действительности не существует, то под именем ее знахарки в нужных случаях дают земляничный корень, луковичные перья, цветочки ржи, крутой щелок, серу и порох, которые будто бы действуют с постоянным успехом, открывая весьма сильные регулы. – _Костров._ Юридические обычаи... С. 70.




306


_С._Максимов._ Сибирь и каторга. II. С. 21.




307


Пермский край. Т. III. Пермь, 1895. С. 215-216.




308


Упомянутая выше ст. профес. Аристова «Предания о кладах». С. 711.




309


Тобольск, губ. вед. 1858. № 32.




310


Ежегодник Тоб. губ. музея. Вып. I. 1883. – (Зам. в текущ. хронике).




311


_Витевский._ «Клады...». С. 422. – В «Живой старине» (1890. Вып. II. С. 139) Ив. Мамакиным рассказывается, между прочим, следующее предание о Стеньке Разине, записанное им в Лукояновском уезде Нижегородской губернии. «В «Орловом кусте» обитала атаманша Марина-безбожница, а в «Чукалах» жил Стенька Разин. Местности эти в то время были покрыты непроходимым лесом. Марина со Стенькою вела знакомство, и вот когда Марина вздумает со Стенькою повидаться, то кинет в стан к нему, верст за шесть, косырь, а он отвечает: «Иду-де», и кинет к ней топор. Марина эта была у него первой наложницей, а прочих до 500 и триста жен. И не могли Стеньку поймать. Поймают, посадят в острог, а он попросит в ковшичке водицы испить, начертит угольком лодку, выльет воду – и поминай как звали. Уже товарищей его всех переловили и разогнали, а он сам ушел и спрятался на берегу между Окой и Волгой, и до сих пор там живет, весь оброс мохом, не знать ни губ, ни зубов. Не умирает же он от того, что его мать-земля не принимает. И оставил этот разбойник здесь клад, под корнями шести берез зарыл его. А узнали про это вот как: сидел один мужичок в остроге вместе с товарищем разбойника. Вот тот и говорит ему: «Послушай, брат, в таком-то месте лежит клад, мы зарыли его под корнями шести берез, рой его в такое-то время». Стало быть, уж он не чаял, что его выпустят на вольный свет, а может быть, раскаялся и дал зарок. Вышел этот мужик из острога указанное место, а березы уже срубили и корней не знать; рассказал он про это всему селу, поделали щупы, однако клада не нашли, а клад-то, говорят, все золото да серебро – целые бочки».




312


Упомянутая выше ст. Аристова. С. 727.




313


Тобольск, губ. вед. 1895. № 6. С. 91. – (Известие о кладе заимствовано из газеты «Енисей»).