Мангазея. Сургут, Нарым и Кетск
П. Н. Буцинский





КРЕЩЕНИЕ ОСТЯКОВ И ВОГУЛОВ ПРИ ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ{36}





I







Долгое время – с конца XVI века и до самого начала XVIII века – распространение христианской религии среди сибирских инородцев было делом случайным, без всякой миссионерской деятельности со стороны русского духовенства. Всякое миссионерство заменяемо было объявлением русского воеводы от имени царя: кто крестится, того государь «поверстает» в службу, пожалует денежным и хлебным жалованьем; а служба избавляла от платежа ясака; да, кроме того, новокрещенцы получали еще из казны подарки в виде сукон, рубах и т.п.[172 - Подробнее об этом мы писали в статье «Открытие Тобольской епархии и первый Тобольский архиепископ Киприан».]. Конечно, такие христиане были христианами только по имени; многие из новокрещенцев и почти все те, которые оставались жить в своих юртах, продолжали оставаться совершенными язычниками или магометанами. Тем не менее чрез какие-нибудь 50 лет после завоевания Сибири мы встречаем христиан между сибирскими инородцами везде, где только утвердилось русское владычество, т.е. на обширной части Азиатского материка, начиная от Уральского хребта до городов Тары, Томска, Кузнецка, Енисейска, Туруханского зимовья и Березова; только между бродячими самоедами и тунгусами мы не знаем за это время случаев крещения.

Остяки и вогулы, о массовом крещении которых при Петре Великом мы намерены говорить в настоящей статье, отчасти познакомились с христианством довольно давно, еще задолго до покорения Сибири Ермаком. Часть этих угорских народов издавна жила по сю сторону Уральского хребта, в так называемой Юнгории, или Удории^{37}^, которою называлась местность в Пермии по западным склонам упомянутых гор от реки Усы и на юг, вероятно, до верховьев Камы; в северной части этой местности обитали остяки, а южнее их – соплеменники вогулы[173 - «Чертежная книга Сибири», состав. Ремезовым в 1701 г.].

Во второй половине XIV века св. Стефан Пермский^{38}^ обратил в христианство зырян, живших на запад от Юнгории по реке Выми, а первый епископ Пермии св. Герасим^{39}^ в числе других народов проповедовал Евангелие и вогулам и свою проповедь запечатлел мученическою кончиною. Вогулы с особенною нетерпимостью отнеслись к евангельской проповеди: когда их соседи зыряне приняли христианство, то они целыми массами нападали на новокрещенцев, сожигали их селения, разрушали церкви, убивали и уводили в плен. Когда же проповедь св. Герасима коснулась и вогулов, то они схватили проповедника и задушили его омофором. Точно так же св. Питирим^{40}^, четвертый епископ Пермский, за проповедь евангельского учения вогулам мученически умер от руки их князя Асыки[174 - Журнал М. Н. Пр., ч. 83. 1854 г. См. ст. Н. Абрамова.]^{41}^. Не менее враждебно отнеслись к христианству и остяки. Последним проповедовал евангельское учение еще св. Стефан, просветитель зырян, и проповедь его была совершенно безуспешна среди юнгорских остяков. Сохранилось предание, что один шаман, называвшийся Пансотником^{42}^, вступил в спор с христианским проповедником и, не будучи в состоянии защищать язычество, оставил родину, переселился за Уральский хребет и на правом берегу Оби основал городок, существовавший еще в XVII и XVIII веках под именем Атлыма[175 - «Краткое описание о народе остяцком», Г. Новицкий, стр. 75.]. Христианская проповедь и усиление московской власти по западным склонам Уральского хребта заставили остяков и часть вогулов удалиться в Сибирь и поселиться между своими сибирскими соплеменниками. Единственным результатом христианской проповеди между этими язычниками было то, что они сделали себе идола Христа и поклонялись ему в Сибири так же, как и прочим своим бесчисленным идолам.

Но Сибирь не спасла остяков и вогулов от московского владычества. Во второй половине княжения Ивана III^{43}^ русские полки перешагнули Уральский хребет, разбили в нескольких стычках вогулов и остяков, и князьки их обязались уплачивать ежегодно дань московскому князю. Впрочем, утверждение русской власти за Уральским хребтом при Иване III было непрочное: остяки и вогулы скоро забыли победы над ними русских и перестали платить дань. Затем во второй половине XVI века походы Ермака и его сподвижников на Тавду и Обь снова напомнили этим угорским народам о том погроме, который они потерпели при Иване III; победители собрали с побежденных обильную дань в виде драгоценных пушных зверей, князьки вогулов и остяков снова присягнули быть в подданстве московских царей. Но смерть Ермака снова разрушила дело утверждения русской власти между угорскими племенами. Окончательное завоевание остяков и вогулов совершилось только тогда, когда в их землях основаны русские города Березов и Пелым (1593 г.)^{44}^. С того же времени христианство начинает приобретать последователей среди березовских и пелымских язычников. Пленные князья почти все крестились; одни из новокрещенцев оставались жить в своих вотчинах, а другие переселялись в русские города и вступали в царскую службу в звании боярских детей. Так, известно, что один сын казненного вогульского князя Аблегирима, при котором основан Пелым, Таутай с женой крещен в Тобольске, а внук того же князя Учет ездил в Москву и там принял крещение; в 1624 году в Пелыме было семь боярских детей, и все они из вогульских князей, уже давно принявших христианство. Из остяков после основания в их земле русского города сначала приняла крещение жена кодского князя[176 - Кода находилась на правом берегу Оби, ниже Атлыма.] Алачея^{45}^, при котором основан Березов; эта княгиня Анна построила даже монастырь в Коде^{46}^. Сын Алачея Игичей, наследовавший после отца Кодское княжество, за его грабежи вогулов Большой Конды был отправлен в Москву, принял там крещение и там же умер; один из сыновей Игичея, в крещении Михаил, жил в Тобольске и там построил церковь во имя Троицы^{47}^. Казалось бы, что после принятия христианства остяцкими и вогульскими князьками последние должны были позаботиться и об утверждении христианской религии и между своей братией – остяками и вогулами, но на самом деле не было ничего подобного, и вот почему. Вогульские и остяцкие князьки, принявшие христианство, поступали на царскую службу, жили в русском городе и с этого времени уже потеряли всякое влияние на своих соплеменников, которые смотрели на новокрещенцев, как на изменников; да и русские воеводы в видах политических старались не допускать их до общения с своей братией – вогулами и остяками. Великую службу христианству мог оказать Кодский монастырь, основанный среди остяцкой земли, но он существовал недолго. В 1607 году новокрещеная княгиня Анна приняла участие в бунте остяков против русского владычества, захвачена в плен и посажена в тюрьму. Получивши скоро свободу, она снова в 1609 году оказалась во главе заговора инородцев против русских и на этот раз, кажется, была казнена, по крайней мере об этой остяцкой героине после 1609 года уже нигде не упоминается. Служивший же в кодской церкви Живоначальной Троицы игумен Евстратий просил государя перевести его в Березов, потому что «в Коде ему делать нечего и приходу нет никакого», т.е. нет прихожан-христиан.

Встречаем и в конце XVI века, и в течение всего XVII века отдельные случаи принятия христианства и между простыми остяками и вогулами в Березовском, Пелымском, Верхотурском и в других уездах, но эти новокрещенцы или поступали на царскую службу, или поселялись в русских деревнях, делались совершенно русскими и потому прерывали всякое сношение с своими соплеменниками, а если оставались жить в юртах, как мы говорили, то снова принуждены были переходить в язычество. Последнее обстоятельство зависело от того, что язычники с презрением относились к изменившим вере отцов, выгоняли их из юрт и принимали в свое общество только тогда, когда новокрещенцы снова обращались к старой вере. При таких условиях выходило, что прозелиты из язычников, как из высшего, так и из низшего класса, не могли быть проводниками христианских истин в среду своих соплеменников и нисколько не влияли на утверждение христианства среди сибирских инородцев. В Нарымском уезде при Михаиле Федоровиче^{48}^ была даже целая деревня из новокрещеных остяков^{49}^. Казалось бы, что этот христианский оазис среди язычников должен был послужить самым надежным источником, который проливал бы свет евангельского учения на всех своих соплеменников. Между тем он сам скоро иссяк от недостатка питания. В упомянутой деревне не было построено христианской церкви, потому что в то время трудно было найти для нее священника. По всяким религиозным делам новокрещенцы должны были ездить за несколько десятков верст в город Нарым, но мы знаем, что в этом русском городе по два и по три года не бывало священника, и церкви Божии, как тогда выражались, оставались без пения. Следует также заметить, что московское правительство, хотя по-своему и очень усердно заботилось о том, чтобы всяких неверных подданных просветить святым крещением «да вкупе с нами будут прославлять Отца и Сына и св. Духа», но в то же время оно, так сказать, одною рукою давало христианское просвещение неверным, а другою отнимало. Слишком заботясь о материальных интересах, правительство строго запрещало священникам ездить в инородческие юрты из опасения, чтобы они не выкупали у инородцев шкуры пушных зверей. Спрашивается после этого, где же и как новокрещеный инородец мог питать свое религиозное чувство, утвердиться в новой вере, познать ее святое учение?! Вот почему и русские монастыри, хотя некоторые из них были основаны среди инородцев, как, например, Туруханский Троицкий, вблизи которого жили тунгусы и енисейские остяки, и возобновленный в начале второй половины XVII века Кодский монастырь среди обских остяков не имели никакого влияния на христианское просвещение инородцев; опять-таки потому, что монахам запрещалось бывать в их юртах, как и священникам. Вследствие таких обстоятельств нарымские остяки вышеупомянутой деревни были христианами только по имени и не могли иметь влияния на своих соплеменников. Напротив, они сами, не видя по году и более русского священника, но имея религиозные потребности, принуждены были обращаться к шаманам и просить помощи во всяких житейских делах у своих старых богов.

Проповедь была необходима в Сибири и для новокрещенцев, и для неверных, чтобы прочно утвердить христианство среди разных сибирских инородцев, но этого не понимало московское правительство и в течение всего XVII века ограничивалось только одними указами относительно крещения инородцев и совершенно одинакового содержания. Последний такого рода указ послан в Сибирь в 1685 году от великих государей Иоанна и Петра Алексеевичей и сестры их великия государыни цесаревны Софии^{50}^. «Буде, гласит этот указ, – которые иноземцы похотят креститься в православную христианскую веру волею своею и их велеть принимать и крестить, а не волею никаких иноземцев крестить не велеть... Сибирь – государство дальнее и стоит меж бусурманских и иных вер многих земель, чтобы тем тобольских татар и бухарцев и иных земель приезжих иноземцев не отогнать и сибирскому государству никакого повреждения не учинить, а добровольно хотящих в православную христианскую веру принимать и крестить и на таковое дело их призывать и государскою милостию обнадеживать, которые крестятся и тем держать ласку и привет, чтобы смотря и иные иноземцы православную христианскую веру пожелали». Указ 1686 года еще добавлял к этому, что те инородцы, которые «похотят» принять христианскую веру, должны о том подавать челобитную в съезжую избу[177 - Тобольские губерн. ведомости, 1885 г., № 44.]. Издавая подобные указы, московское правительство ни разу не подумало о том, да почему же иноверные «похотят» принять христианскую веру, почему они должны предпочесть своей старой вере христианство, о котором они не имели никакого понятия?!

Между тем уже давно настало время серьезнее подумать русским людям об исполнении той исторической миссии, которая на них лежала относительно утверждения христианской культуры между завоеванными сибирскими инородцами. Представители ламаизма и магометанства уже обратили свое внимание на сибирских язычников и отправляли в разные места учителей для обращения последних в свою веру, и проповедь их оказывала успехи. Некоторые язычники разноплеменного происхождения вследствие общения с русскими уже чувствовали ничтожество своих идолов, и им нужно было только открыть истинного Бога, познакомить хоть немного с божественною религией, чтобы и эти братья наши по человечеству «пришли в познание истины» и стали нашими братьями во Христе. Мы знаем случаи крещения, относящиеся ко второй половине XVII века, когда инородцы принимали христианство без всяких внешних побуждений, а исключительно движимые внутренним чувством. Мы приведем здесь два таких случая крещения из записок, относящихся ко второй половине XVII века и писанных в Сибири, несомненно, известным Крижаничем, сосланным при Алексее Михайловиче в Тобольск. «Однажды к русскому посланнику, бывшему у калмыцкого тайши, приходит калмык и просит святого крещения. Посол спросил его, кем он обращен или каким образом убежден к принятию онаго? Калмык отвечал, что он ничего не знает, а только слышал, что одни христиане получают спасение, и потому умоляет ради Бога сделать его христианином. Посланник приказал священнику, который был при нем, обучить его катехизису и окрестить. По совершении крещения новокрещенный не отлучался из молитвенного дома и там ревностно молился Богу». «Другой подобный предыдущему случай, – продолжает автор записок, – произошел в Сибири. В Енисейске был священник по имени Димитрий, муж нрава воздержанного и непорочного, мне близко знакомый. От его сына, отрока скромного и прекрасно воспитанного, я слышал следующее. Недалеко от города Енисейска, рассказывал он, жил один татарин. Уже давно тайно уверовав в Господа Спасителя и Бога нашего Иисуса Христа, он собирался вместе с семьей принять св. крещение, но в течение нескольких лет вследствие упреков жены откладывал столь благочестивое дело. Наконец однажды, почувствовав каким-то образом приближение смерти (хотя в это время он находился в добром здоровье), он велел своему слуге, взяв сети, сесть вместе с ним в лодку и везти его к некоему острову на реке Енисее, как бы для рыбной ловли. Прибыв туда, татарин послал своего слугу в город с униженной просьбой к священнику Димитрию как можно скорее отправиться к нему на остров, так как он сообщит ему весьма нужное дело, не терпящее отлагательства. Священник прибыл, и татарин стал просить его совершить над ним таинство святого Крещения... По совершении крещения татарин и часу не прожил после того»[178 - Сбор. Титова «Сибирь в XVII в.», стр. 177–178.]. Но сколько было бы искренно обращенных из инородцев, если бы в Сибири было христианское миссионерство?!

Но вот явился Великий Петр и со свойственною ему проницательностью ясно увидел, почему в отдаленной окраине Московского государства, населенной язычниками, магометанами и народами других вероисповеданий, так слабо распространяется христианство, почему религиозная миссия русского народа относительно сибирских иноверцев столь слабо подвигается там вперед.

Он первый установил там миссионерство, отнесся с особенною энергией к делу утверждения христианства между сибирскими инородцами, и плодом этого было массовое крещение остяков и вогулов в 1713, 1714 и 1715 годах.

Но прежде чем говорить об этом религиозном подвиге, совершенном митрополитом Сибирским Филофеем, или точнее схимонахом Федором и его сподвижниками, мы намерены несколько познакомить наших читателей с упомянутыми угорскими народами, чтобы знать, на какой почве русскому миссионеру пришлось сеять семена христианского учения.




II



Более или менее вероятно, что остяки и вогулы жили в древнейшие времена около Алтая, и потому ученые относят их к алтайской группе народов угорской отрасли. Но в неизвестное время они были вытеснены оттуда сильнейшими племенами, принуждены подвинуться на север и при этом передвижении попали на реку Обь. В историческое время мы видим остяков почти по всей обширной реке Оби и ее притокам, на некоторой части Иртыша, по Енисею между Енисейском и Туруханском и по западным склонам Уральского хребта в так называемой Юнгории, а вогулов – по Конде, Тавде, Туре с их притоками и по сю сторону Уральского хребта от Юнгории на юг до Чусовой. Названия остяков и вогулов упомянутые угорские племена получили от соседей^{51}^, а сами себя первые называют «хонда», вторые – «маньс»^{52}^, но то и другое слово на их языке означают «люди»; называют себя также по рекам, на которых они живут.

Кроме того, остяки говорят, что в древности они назывались на их наречии «арьяхи»^{53}^, т.е. многочисленным на родом: «ар» – много и «хо» – человек[179 - Ж. М. Н. Пр. 1868 г., июль. См. ст. Шестакова.]. А что остяки в давнишние времена действительно составляли многочисленное племя, в доказательство этого может служить то, что они заняли громаднейшее пространство в Сибири. До занятия Иртыша и Туры татарами они, несомненно, жили и по этим рекам. Еще в XVII веке в ясачных книгах упоминается три остяцких юрты в Туринском уезде по реке Туре. Но, вероятно, их больше было, а если русские упоминают только о трех юртах, то потому, что всех принявших магометанство называют татарами. Мы знаем, что известный всем Кучум после завоевания Иртыша, Тобола и Туры покорил остяков и вогулов и силой утвердил магометанство между покоренными народами. Так что в XVII веке осталось только некоторое число остяков на Туре, а остальные обасурманились и вполне ассимилировались с татарами.

Но, несмотря на такое громадное пространство, которое занимали остяки, они чувствовали родственность между собою, сознавали единство происхождения. Это видно из того, что в XVII веке сургутские, нарымские, кетские и енисейские остяки^{54}^ в своих челобитных московским царям говорят друг о друге «братия наша». Правда, не все остяки говорят одним языком, например, енисейские остяки совсем особым, но это зависит от влияния соседей; влияние соседей сказалось и на их быте, нравах, но вера у них везде одинаковая – шаманская, которую они приняли еще тогда, когда жили на одном месте. Вогулы отличаются от своих соседей единоплеменников-остяков только отчасти более благообразным видом и более крепким сложением и своим языком.

Во время завоевания остяков и вогулов русскими эти угорские племена жили отдельными родами, из которых каждый имел своего собственного князя, который творил суд и расправу, защищал свой род от другого. Несмотря на единоплеменность, и остяки, и вогулы жили в постоянной междоусобной распре: один князек нападал на другого, уводили в плен друг у друга людей, разграбляли имущество. Русские при завоевании очень искусно пользовались этими распрями для своих завоевательских целей. Некоторым князькам удавалось иногда подчинить себе других, приобрести власть над многими другими родами и сделаться могущественными. Такими были в конце XVI веке у вогулов Аблегирим, у нарымских остяков союзник Кучума князь Воня, у нижнеобских остяков Алачей, а у иртышских остяков во времена Ермака Самар. Затем следует еще заметить, как у остяков, так и вогулов пользовались особым значением и могуществом те князьки, во владениях которых находился такой идол, которого почитало целое племя, а мы знаем, что были и такие идолы, которых одинаково почитали и вогулы, и остяки, как, например, идолы «Кондийский» и «Старик Обский»^{55}^.

Но после окончательного покорения русскими ни у остяков, ни у вогулов не было уже значительных князей; русская власть терпела только князьков волостных, т.е. таких, которые были князьками над одною и двумя волостями.

Несмотря на столетнее владычество русских в Сибири, частое общение завоевателей с покоренными, ни вогулы, ни остяки-язычники нисколько не изменили своего быта; высшая культура русских почти не имела на них никакого влияния; они оказались мало восприимчивы, не заимствовали никакого искусства, ни ремесла. Чрез русских угорские народы только познакомились с употреблением табака и водки, и развившаяся страсть к этим предметам была очень гибельна для них[180 - Некоторые говорят, что остяки и вогулы чрез русских впервые в конце XVI в. познакомились с хлебом; но это совершенно неверно. Земледелие существовало и у прежних их завоевателей – татар. Ермак во время своего похода нашел засеянные хлебом земли на р. Туре; таборинские татары, жившие на Тавде в соседстве с вогулами, также немного занимались земледелием. Чрез русских хлеб вошел только в большее употребление среди угорских народов.]. В первой четверти XVIII века некто Григорий Новицкий^{56}^, сопровождавший схимонаха Федора во время проповеди последнего между остяками и вогулами и живший некоторое время среди первых, составил «Краткое описание об остяцком народе». Эта рукопись, напечатанная только несколько лет тому назад, является для историка драгоценным источником для знакомства с бытом остяков и вогулов в начале прошлого века. И что же? Из этого исторического памятника оказывается, что упомянутые племена и в начале XVII века находились в том же полудиком состоянии, в каком были и во времена завоевания их русскими. Они вели полукочевой образ жизни: летом они имели стоянки около рек, а зимою проживали в лесах. Несмотря на то, что вогулы и остяки давно уже знакомы были с русскими избами, имели топоры и изобилие леса, но не делали себе подобных жилищ, а продолжали жить зимою и летом в своих тесных, дымных, холодных и грязных юртах. Правда, тамошние жизненные условия заставляли вогулов и остяков перекочевывать с одного места на другое ради промыслов, и в таком случае юрты, как легко переносимые жилища, имели преимущество пред русскими избами. Но очень долгую и холодную зиму они проживали на одних местах, и в это время русская изба могла оказывать им незаменимую услугу. Тем не менее они не переняли этих усовершенствованных жилищ и продолжали мерзнуть в своих юртах. И одежда как у остяков, так и у вогулов была совершенно неудовлетворительна при тамошнем убийственном климате. Летом они ходят в рыбьих кожаниках[181 - Кожи преимущественно сдирали с налима, а иногда с осетра и даже стерляди. См. «Краткое описание...» Г. Новицкого, стр. 38.], сшитых кое-как крапивными нитками или звериными жилами, в рубахах из крапивного холста или полотняных, купленных у русских, которые на соболи променивали им всякое поношенное тряпье. Из налимьих же кож, говорит Новицкий, остяки и вогулы делают себе чулки и даже сапоги. Зимняя одежда и обувь делается из оленьих шкур, но такой теплой одеждой обладали только зажиточные, некоторые даже имели кафтаны из английского сукна, а другие, и таких, конечно, большинство, при необыкновенной бедности остяков и вогулов, замечает тот же современник и очевидец, и в лютое зимнее время ходили только в одних рыбьих кожаниках. Но и у этих полудиких народов была развита страсть к украшению своих одежд, и особенно среди женского пола. Они сдирали кожи с гусей, лебедей, выщипывали перья, оставляя только пух, выделывали их особенным образом и нашивали на свои кожаники. Украшали одежды также оловянными и медными пуговицами, которые выменивали у русских торговых и промышленных людей на шкуры пушных зверей, украшали камками и разноцветными сукнами. Но обыкновенная одежда, и у женщин по большей части, состояла только из одних налимьих кожаников. Спрашивается, как можно было проводить в этих кожаниках, которые не теплее обыкновенных полотняных рубах, жестокую зиму в такой стране, где 30 и 40 мороза было не редкость?! Правда, остяки и вогулы с первого момента рождения приучались к холоду, так сказать, закаливались. Новицкий пишет, что если остячке случится родить ребенка на пути в зимнее время, то она прежде всего обтирает его снегом и затем кладет в свой кожаник; если же рожденный от жестокого холода начинает мерзнуть и кричать, то снова бросает его на снег и повторяет ту же операцию, «сим приучает его к острому и жестокому житию»[182 - Ibid, стр. 31.].

Но, несмотря на это закаливание в младенчестве, много остяков и вогулов во время зверового промысла зимою погибало от жестоких холодов, так как, охотясь за зверями, им приходилось далеко удаляться от своих юрт. Немало их гибло в зимнее время и от голода. Только некоторые южные вогулы сеяли немного овса и ячменя, а в остальных местах поселений угорских народов земледелие было невозможно по тамошнему климату. Чем же они питались? Мы выше упомянули, что остяки и вогулы с ранней весны и до поздней осени располагаются в своих юртах по берегам рек. В это время они питались рыбою, которую ели преимущественно сырою, разными птицами, которых там было в изобилии, и разными травяными кореньями. Самое лакомое блюдо у них, говорит Новицкий, называлось «варка», приготовляемая таким образом: взявши внутренности рыбы, нисколько не очищая оные, бросают в сосуд, подливают туда рыбьего жира и, подержавши немного на огне, начинают есть; на их вкус, такого сладкого блюда нигде не найдется. Но, питаясь таким образом ежедневно, остяки и вогулы в течение короткого лета ежедневно приготовляют пищу для себя и для своих собак на продолжительную зиму. День и ночь дымятся их юрты – это инородцы заготовляют консервы на зиму то из рыбы, то из птицы и зверей. Первого рода консервы назывались «юколою», а второго – «порсою». Но остяки и вогулы были или слишком неопытны, или, вернее, слишком ленивы, чтобы приготовить эти консервы на продолжительную зиму несколько лучше и прочнее: вытащивши из воды, нисколько не очистивши и посушивши немного на огне в юртах, они складывали эти консервы без соли в берестяные короба, которые сохранялись в ямах. Также они заготовляли на зиму всякое мясо. Эта пища с течением времени перегнивала, юкола даже обращалась в полужидкое состояние, но тем не менее инородцы и сами питались ею в течение целой зимы, и кормили своих собак. Кроме того, во время зимы они убивали зверей, шкуры их снимали для уплаты ясака или продавали русским торговым людям, а мясо, почти сырое, употребляли в пищу; нужда заставляла их питаться даже падалью, чем, впрочем, не раз доводилось кормиться и русским промышленным людям в Сибири. Мы знаем также, что аманатов, или заложников из инородцев, русское правительство кормило преимущественно падалью; в расходных денежных книгах сибирских воевод нередко встречаешь статьи расходов на покупку палой или утонувшей лошади для прокормления аманатов.

Вследствие такого неудовлетворительного питания остяки и вогулы скоро старились, гибли от голода, поражаемы были болезнями, которые раньше времени вели их к могиле. Оспа, занесенная в Сибирь русскими, также истребляла инородцев массами. Кроме того, Новицкий свидетельствует, что у остяков от питания гнильем, нечистоплотности появлялась заразительная болезнь, которая поражала весь организм разом, и человек живой сгнивал. Он же пишет, что остяки не знают никаких врачеваний; даже дикие звери, замечает этот автор «Краткого описания», если бывают поражены какою язвою, «ищут от земли какого-нибудь врачевания... пес, и тот лизанием язвы врачует последнюю», а остяки, хотя и разумное создание, не имеют никакого попечения об исцелении или даже облегчении своих болезней и ходят покрытые язвами до тех пор, пока не умирают[183 - Ibid, стр. 44.]. Вот в чем лежала главная причина слабого естественного размножения угорских народов и их постепенное вымирание.

И нельзя сказать, чтобы в этом были слишком виновны суровая природа, среди которой пришлось жить вогулам и остякам, или русское владычество. Правда, тамошняя природа для человека не была заботливою матерью, ничего не давала даром, но тем не менее реки в том крае наполнены были рыбою, леса – драгоценным пушным зверем, везде можно встретить массу разнообразных птиц; обилие корма давало возможность разводить рогатый скот и особенно оленей. Но инородцы не умели пользоваться, как следует, этими благами тамошней природы, не в состоянии были приспособиться к тамошним условиям настолько, чтобы жить, не умирая от холода и голода. Виною этому природная лень вогулов и особенно остяков. Правда, что русское владычество создало для них несколько более тяжелые условия жизни; например, инородцы должны были платить в казну ясак или давать подводы, но зато со времени утверждения русской власти среди угорских народов между ними прекратились междоусобные брани, а эти междоусобия, как мы упомянули выше, всегда сопровождались истреблением людей и грабежом имущества. Мы знаем также, что ясак был очень легкий, и московское правительство наказывало сибирским воеводам собирать его «ласкою, а не жесточью». Вогулы с человека по окладу должны были уплачивать в год звериных шкур maximum на 2 р. 50, а остяки – maximum на 3 рубля. То есть достаточно было убить одного бобра или одного хорошего соболя, чтобы сполна уплатить годовую подать. А между тем не было года, чтобы вогул или остяк уплачивал ясак без недоимки; об этом свидетельствуют ясачные книги за все XVII столетие. Эти недоимки росли из года в год и к началу XVIII в. представляли почтенные суммы: на пелымских вогулах с 1628 по 1700 гг. накопилось недоимок на 7011 р. 10 к., на березовских остяков – на 6300 р., а на сургутских – даже 67442 рубля[184 - Архив М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1252, л. 73; кн. № 1302, л. 99; кн. № 1361, л. 81.]. Конечно, грабежи служилых людей, прижимки оценщиков мягкой рухляди, приносимой в ясак инородцами, значительно усиливали тяжесть ясачной подати. Тем не менее при большем труде инородцы могли легко уплачивать ясак. Новицкий замечает, что остяк, убивший одну черную лисицу, мог заплатить подать за целую волость. Мы знаем также, что, несмотря на варварское истребление русскими пушного зверя, последнего было еще в изобилии в тамошних краях и в XVII, и XVIII веках. И только благодаря своей особенной лени вогулы и остяки не имели хорошей добычи пушного зверя. Достаточно указать на то, что русские воеводы, когда наставало время зверового промысла, то посылали по юртам служилых людей, которые должны были силою выгонять инородцев на эти промыслы. Сибирские инородцы славились как отличные стрелки, имели прекрасных охотничьих собак, имели быстрых и легких оленей и нартяных собак, на которых могли делать большие переезды по тамошним глубоким снегам, им, наконец, были хорошо известны всякие звериные тропы и места, в которых преимущественно звери держались в то или другое время года. И что же? Русские, хотя и не обладали этими средствами и знаниями, но благодаря труду и энергии в тех же самых местах в 20 и 30 раз более добывали зверя, чем инородцы. Вследствие такой лени и беспечности эти угорские племена проводили целую жизнь в ужасной бедности. Новицкий даже говорит, что во всем мире нет несчастнее существа, как остяк; нищета, голод и холод, болезни преследовали его до гробовой доски. Некоторые утверждают, что будто бы эксплуатация русскими торговыми людьми сибирских инородцев была главною виною нищенского положения последних; что будто бы русский кулак наложил на инородца такое иго, с которым он не мог бороться и под которым задыхался. В этом взгляде есть доля правды. Русский торговый человек умел пользоваться тяжелым обстоятельством инородца, выкупал у него лучшую рыбу и лучшую мягкую рухлядь, пользовался страстью инородца к водке, напаивал его, а под влиянием опьянения последний продавал свою добычу по слишком дешевой цене. Знаем также, что русские торговые люди, как это и теперь видим, давали инородцам в долг деньги и за большие проценты; долговая кабала действительно ложилась на инородца таким тяжелым бременем, которое давило его в течение целых десятков лет: иногда внук уплачивал русскому кулаку долг, занятый еще его дедом. Тем не менее, по нашему мнению, прежде всего сам инородец был виноват в том, что доводил себя до такого положения, при котором возможно было эксплуатировать его более разумному человеку. При изобилии рыбы, птицы и пушного зверя в тамошних краях инородец сравнительно легко мог полученною добычей и уплатить ясак, и приобрести необходимые предметы для домашнего обихода, нисколько не должаясь. Нужно было только побольше трудиться. Нечего уже говорить о том, что страсть к водке не может служить извинением для инородца. Ведь были же как между вогулами, так и остяками люди богатые, обладавшие оленьими стадами в сотни голов!

До сего времени мы говорили о материальных условиях жизни остяков и вогулов в начале XVIII века, теперь же коснемся несколько их нравов и, главным образом, остановимся на их религиозных верованиях.

Остяки и вогулы жили отдельными юртами, и многое собрание юрт в одном месте встречается редко. В каждой юрте жила одна семья. Отец пользовался неограниченною властью над своею семьей: жен и детей он имел право заложить, продать и даже убить; вся семья была его собственность, как и всякое имущество. У пелымских вогулов и березовских остяков существовало многоженство и калым – это влияние татар-магометан: каждый мужчина мог иметь столько жен, сколько в состоянии был купить и прокормить. Этот магометанский обычай вредно отражался на естественном размножении упомянутых племен: при той нищете, в которой они находились, многие мужчины целую жизнь оставались неженатыми или женились слишком поздно. И в самом деле, дочь у отца была таким товаром, который он хотел продать как можно дороже и, конечно, выгоднее было продать богатому. Новицкий свидетельствует, что в начале XVIII века обычный калым состоял во ста рублях; эта сумма по тому времени довольно значительная, и уплатить ее не каждый мог. Такая высокая цена на женщину в то время указывает на значительное уменьшение женского пола у остяков и вогулов сравнительно с прошлым веком. Мы знаем, что в конце XVI века остячки на рынке продавались по 20 копеек, а в первой половине XVIII века – рубля по два. Но калым XVIII века показывает, что цена на женщину слишком вздорожала, и, значит, невест мало, между тем как невестою могла быть каждая девушка, даже семилетний ребенок. Каждый отец заботился, чтобы достать жену своему сыну, и потому входил в сделку с отцом какой-нибудь девушки еще в то время, когда она была малолетней. Если он сразу выплачивал калым, то немедленно будущую жену своего сына вводил в юрту, в противном же случае отец до тех пор не отпускал дочь, пока не выплачивалась вся назначенная сумма. Нередко бывало, что жених за свою невесту платил калым в продолжение десяти и более лет. Однако отец не возбранял жениху иметь сожительство со своей дочерью, лишь бы только оное было в его доме. Сочетание браком или, вернее, покупка жены не сопровождалась никакими обычаями, обрядами, ни даже пированиями. Когда кончен торг, то жених шел в юрту отца своей невесты и притом должен был входить туда задом, чтобы показать смирение пред ее родителями; войдя в юрту, жених садился около своей нареченной и сидел, не смотря ни на отца, ни на мать невесты, потому что смотреть считалось неприличным, недостойным. Затем отец передавал дочь жениху, и последний немедленно уводил ее в свою юрту, тем все дело и кончалось. С этого времени прекращалась всякая власть отца над своею дочерью, она делалась полнейшею собственностью мужа: последний мог немедленно перепродать другому, заложить и жениться на иной[185 - Новицкий, стр. 40–43.]. Женщина, по понятию остяков и вогулов, считалась нечистым существом; она не допускалась в собрание мужчин, и даже во время жертвоприношений женщины стояли отдельно и с покрывалами на лицах. Когда ей приходило время родить, то она должна была уходить из юрты, хотя бы это было и зимою, идти в какую-нибудь пустую юрту и там разрешиться от бремени. Когда об этом узнавал отец, и если родился мальчик, передает Новицкий, то выходил из юрты, чтобы встретить где-нибудь непременно христианина и упросить его дать имя новорожденному. Этим упомянутый автор объясняет существование христианских имен у многих инородцев-язычников. Но это может быть справедливо только относительно подгородных инородцев, которым легко встретить христианина, а для тех, которые жили в глуши, достаточно было встретить своего соплеменника и от него получить имя новорожденному, а еще проще – отец сам давал имя своему сыну по названию птицы или зверя, или какого-нибудь предмета, которых он увидит по выходе из юрты; иногда рожденные мальчики назывались по порядку рождения – первый сын, второй и т.д., а девочки не получают никакого имени. Роженица обязана была в продолжение двух или трех недель жить там, где разрешилась от бремени, и только после очищения огнем, которое состояло в трехкратном перепрыгивании чрез зажженный костер, она могла снова войти в юрту мужа. Новорожденному ребенку, будь то девочка или мальчик, выжигают^{57}^ на руках, ногах разные тавры, которые представляют изображения птиц, зверей и других предметов. У женского пола эти изображения служили только украшением, а мужчины употребляли оные вместо подписи руки на разных документах; так, например, у кого был выжжен соболь, тот рукою рисовал на бумаге соболя. В архиве Сибирского приказа мы видели много документов, на которых остяки ставили свои тавры, или, как называли русские, знамена; там мы встречаем изображения оленя, соболя, лиственницы и пр. Конечно, при неумении их рисовать эти знамена суть только самое слабое подобие того, что им хотелось изобразить[186 - Об остяцких знаменах см. статью Н.Н. Оглоблина в «Истор. Вест.» 1891 г.].

Религиозные верования как у остяков, так и у вогулов, были одинаковы и главные их боги-идолы – одни и те же. Они исповедывали шаманскую религию, которую приняли еще тогда, когда жили в средине Азии. Шаманство существовало еще в глубокой древности, и до появления буддизма оно было распространено на громадном пространстве Азиатского материка. Китайцы называют шаманство «пляскою пред духами», а монголы «черною верою», в отличие от буддизма, которую они называют «желтою верою»[187 - «Библиотека для чтения», т. 91. См. статью «Шаманство у народов Северной Азии», стр. 25.].

Остяки и вогулы познакомились с шаманскою верою еще в неразвитом ее состоянии, когда она не имела еще определенных правил и обрядов; в таком виде они перенесли шаманство из глубины Азии на север и со своей стороны нисколько не содействовали ее развитию. Сущность этой веры состояла в почитании богов-идолов, в жертвоприношениях им, то с целью найти у них покровительство в своей жизни, то с целью умилостивить их, чтобы они не делали вреда, а посредником между богами и людьми было особое лицо – шаман. Остяки и вогулы верили в высшее, всемогущее существо, которое сотворило мир и управляло им. Но Нума-Торым, как они называли невидимого, живущего на небесах Бога, управляет миром по закону справедливости, у него нет милости, он воздает каждому по заслугам, и его ничем нельзя умилостивить. Вследствие такого понятия о верховном существе остяки и вогулы ни с чем не обращались к нему и в жизни ничем не выражали ему поклонения. На небесах много других существенных богов, но по отдаленности их человеку бесполезно к ним обращаться; рассчитывать на их помощь ни в каком случае невозможно. «Самоеды и другие алтайские народы (остяки и вогулы), – пишет Кастрен^{58}^, бывший неутомимым исследователем финских и угорских племен, – считают бесполезным воссылать молитвы к небесным и другим могущественным богам. Эти боги далеко, далеко живут от смертных; как возможно, чтобы они слышали слабые мольбы человека? Эта речь постоянно на устах диких Северной Сибири. Они никакого понятия не имеют о духовном общении богов с людьми, и если там и сям слышишь, что сильный бог неба и обращает внимание на дела смертного, награждает его добрые поступки и наказывает злые и т.д., то все же не верят они тому, чтобы слабый человек мог вступить с ним в духовное общение»[188 - Вестник Имиерат. Русск. Геогр. общества, ч. XVII, 1856 г. См. извлечения из труда Кастрена «Этнографические замечания и наблюдения».].

Но в то же время угорские народы, как и другие последователи шаманской веры, верили, что весь мир наполнен низшими богами, способными делать добро и зло человеку; всякое место, каждый предмет, чем-нибудь обращающий на себя внимание, были местами присутствия этих божеств: высокая гора, необыкновенный камень, темная чаща в лесу, глубокий овраг, река, озеро, большое старое дерево, особенно лиственница, и пр., и пр. – все это место особенного присутствия божеств. Бесчисленное множество последних постоянно еще увеличивается присоединением к ним душ умерших выдающихся людей, и особенно шаманов. Остяки и вогулы даже верили в особенную, как бы божескую силу медведя и очень боялись его: если кто убьет медведя, того ожидает неизбежная месть от убитого. Впрочем, от этой мести можно избавиться, если убитому воздать честь, подобную той, которую остяки и вогулы воздавали своим идолам. «Если случилось убить медведя, – передает Новицкий, – то, сняв с него кожу, остяки клали последнего пред кумирнею и потом пели песни и плясали около нее. А убийца зверя приговаривал: не он убил его, потому что не он сделал железце и стрелу, а русак (русский) сковал железо, пера орел – родитель. Затем все участвовавшие в церемонии целуют кожу, и только после этого владелец ее может продать кому захочет»[189 - «Краткое описание…», стр. 53]. Известно также, что у северных инородцев клятва на коже медведя считалась самою сильною, и нарушение ее никогда не проходило даром. Вследствие этого и русские воеводы для утверждения в верности государю требовали от этих инородцев клятвы именно на коже медведя. Обряд этой клятвы обставлялся таким образом: прежде всего на распростертой коже этого зверя клались нож, топор и другие орудия; затем берут нож с кожи, кладут на него кусок хлеба и подают присягавшим со словами: если лестью сию клятву утверждаете, будете неверно служить и не радеть в платеже ясака, то зверь сей отомстит вам, от него умрете; хлеб сей и нож да погубит, если не будете соблюдать то, в чем клянетесь.

Если взять во внимание, что подобный обряд клятвы употреблялся у остяков и вогулов и пред их идолами, когда нужно было доказать виновность или невиновность кого-нибудь в том или другом преступлении, то можем заключить, что медведь у этих инородцев был особым богом, карающим клятвопреступников.

Кроме богов, пользовавшихся одинаковым почетом у всего племени, или богов народных, у остяков и вогулов, как и у всех последователей шаманства, были еще домашние божества – пенаты. Каждый хозяин юрты делал себе каменных или деревянных болванчиков, одевал разным тряпьем и расставлял перед юртою и в самой юрте – это его пенаты, покровители. Если они хорошо служили своему хозяину, то пользовались от него почетом, им он давал разные кушанья, а в противном случае жестоко наказывал ударами, бросал в нечистые места, где они находились до тех пор, пока не окажут услуги. «Иногда вместо болванчика, – передает Паллас^{59}^, – чтится обрубок дерева или кол, обтесанный наподобие булавы; иногда какой-нибудь ящичек, купленный у русских и обвешанный кольцами, лоскутками и тому подобным, почитается как домашнее божество»[190 - Путешествие Палласа, т. III.]. Итак, у остяков и вогулов было множество идолов или в виде разных изделий рук человеческих, или в виде произведений природы. Но вот интересный вопрос, как язычник относился к своим идолам, т.е. честнее – считал ли он их за самые божества или они были только изображением? Кастрен говорит: «Большинство алтайских народов представляет себе идолов не как внешние образы, символы божества, имеющего свое самобытное, независимое от своего изображения существование. Нет, они представляют себе, что _божество_живет_в_изображении_, или, так сказать, _воплощено_в_нем_[191 - По их воззрению, идолы и есть настоящие боги и в состоянии даровать человеку здоровье, благосостояние и другие житейские блага. Вестник И.Г. общ. 1856 г., ч. XVII, стр. 314.]_._ Это объяснение не вполне нас удовлетворяет; к нему нужно сделать комментарий. Что значит «божество воплощено в изображении?». Мы имеем понятия об индийских воплощениях, когда боги сходили на землю под видом людей; они являлись воплощенными, а не воплощались в каком-нибудь предмете или существующем человеке. Неужели остяки и вогулы имели такое же представление о воплощении своих божеств в идолах, деревьях, камнях, зверях и птицах?! Совсем нет. Эти народы уже давно находились в таком развитии, что различали духовное от материального; их боги – существа вечные, духовные и бессмертные, и они не могли считать каменных или деревянных идолов за самых богов, как думает Кастрен. По нашему мнению, они не сливали во единое целое духа с предметом, в котором последний обитал; божественное существо не нераздельно с изображением его. Когда русские во время проповеди схимонаха Федора сжигали идола, так называемого «Обскаго Старика», то остяки говорили, что они видели, как самый бог вылетел из идола в виде лебедя. Из этого видно, что они идола считали только жилищем божества, не более. Такому представлению об идоле, как и жилище бога, нисколько не противоречит то, что остяк иногда жестоко наказывал своего идола ударами палки или бросал его в нечистое место. Он вовсе не думал, что при этом наказании бог чувствует материальные удары, как какое-нибудь живое существо. Этим остяк хотел только выказать свою ненависть к богу, нанести ему позор подобно тому, как бешеная толпа немцев, возбужденная лжеучением Лютера, выносила иконы из церквей, бросала в грязь и топтала ногами.

Но спрашивается, почему одному богу приходилось жить в каком-нибудь камне, другому в копье, третьему в лиственнице, иному в болванчике деревянном или в вылитом из металла, и т.п.? Угорские народы верили, как мы выше упомянули, что весь мир наполнен богами, но нам кажется, что, по понятию этих народов, боги могли или любили жить только в каких-нибудь материальных предметах. Поэтому остяк или вогул почитал бы каждый предмет, если бы знал, что в нем живет бог, но для этого он не имел средств: это знание имеет только шаман, и только он известными ему средствами может определить, заключает ли в себе известный предмет духа и насколько он могущественен, т.е. насколько он может делать добро или зло людям. Кроме того, шаманы имели как бы власть распоряжаться богами, заключать их в то или другое жилище. Если остяк или вогул делали себе болванчика из дерева, камня или металла и чтили его как божество – покровителя своей юрты, то не следует думать, чтобы это дело обходилось без шамана. Хотя мы на это не имеем указаний, однако следует предполагать, что остяк, сделавший себе домашнего пената, обращался к шаману, чтобы последний вселил в него известными ему средствами духа; только после каких-нибудь таинственных шаманских причитаний кусок дерева делался божеством. Таково же происхождение богов родовых и племенных.

Между божествами, пользовавшимися особым почитанием у остяков и вогулов, были следующие:

1) «Старик Обский», который находился в земле остяцкой при впадении Иртыша в Обь, недалеко от Самаровской деревни. Он почитался водяным богом, и ему были подвластны рыбы и всякие живущие в воде существа. Самое название этого бога указывает на его древность, а старые боги пользовались особенным почетом у всех язычников. Кастрен передает, что если у северных обитателей Сибири спросить, какие чудеса совершил его идол, то он ответит: «Мы не знаем этого, но мы служим тем же богам, каким служили и отцы, и деды наши, и под чьим покровом жили благополучно»[192 - Ibid, стр. 316.]. Помимо древности «Обский Старик» и потому еще должен был пользоваться особенным почетом, что он был богом рыб, и, значит, от него зависел хороший или дурной исход рыбной ловли – одного из важнейших промыслов инородцев. Новицкий, сам видевший этого идола, описывает его так: «Некая доска, на которой нос изображает жестяная труба, стеклянные глаза и небольшие роги на голове; идол покрыт разными рубищами, а сверху накинута на него красная одежда с золотою грудью». Около этого бога лежали лук, стрелы, панцири, копья и проч. вооружение его, которым он иногда принужден бывает сражаться с другими водяными богами. В честь «Старика Обскаго» устроено две кумирни: одна при устьях Иртыша, а другая на самой великой реке Оби; он живет попеременно по три года в каждой. Весною, когда настает рыбный промысел, жрецы этого идола объявляют простым смертным, что бог хочет жертвы и обещает обильный улов рыбы. После такого объявления народ берет рыболовные снасти и бросается к Оби на рыбный промысел и первую попавшуюся рыбу нельму приносят в жертву «Старику Обскому»; жертву варят и жиром мажут нос и уста этого идола, а остальное смертные съедают вместе с жрецами. Насытившись, остяки бросали вверх палки по направлению к другой кумирне, показывая этим, что они и там также достойно чтут «Старика Обского». После жертвоприношения народ приступает к рыбной ловле, и если улов хорош, то властелину рыб приносятся новые и новые жертвы. Но случается иногда, что жрецы «Старика Обского» объявляют волю этого бога о жертве и рыбной ловле преждевременно, т.е. не рассчитав времени входа рыбы из моря в реку Обь. Эта ошибка дорого обходится ни в чем неповинному упомянутому богу. Остяки, не уловив рыбы, бросаются к кумирне и начинают всячески ругать своего «Старика». «Ты забыл, – кричат они, – почести, воздаваемые тебе нашими отцами и праотцами, не радеешь о нашем промысле и губишь нас голодом». Этого мало – вытаскивают идола из кумирни, обвязывают его веревкою и таскают по разным нечистым местам, топча ногами и оплевывая его. И бедный «Старик Обский» находится в таком бесчестии до тех пор, пока действительно придет время обильного улова рыбы.

2) Медный идол, находившийся в Белогорских остяцких юртах при великой реке Оби. Он изображал гуся, сидевшего в гнезде, сплетенном из сукон, холста и кож. Этот идол был богом водяных птиц – лебедей, гусей и т.п. и почитался остяками и вогулами покровителем птичьего промысла. Когда настает время ловли птиц, преимущественно тогда, когда они линяют (в тех места в конце июня), то богу-гусю инородцы приносят также обильные жертвы из оленей и лошадей.

3) В той же самой кумирнице находился и старейший бог, пользовавшийся особенным почетом как у остяков, так и у вогулов, но что он собою изображал, мы не знаем. Вероятно, бога зверей, потому что между всеми другими божествами нет такого бога, который покровительствовал бы звериному промыслу, а этот промысел доставлял инородцам драгоценные звериные шкуры, которыми они уплачивали и ясак и вели торговлю. Понятно, что остяки и вогулы не могли обойтись без покровителя их звериному промыслу. Новицкий говорит, что этого бога он сам не видел, так как во время проповеди схимонаха Федора остяки, предуведомленные о приходе проповедника и зная, что и этого старейшего идола русские сожгут, как и других, передали его кондийским вогулам, и русским не пришлось потом найти оного.

4) Идол в земле вогулов, в нескольких верстах от города Пелыма. Тут стояла кумирня с пятью деревянными идолами в виде людей, но между ними возвышался главный бог, вероятно, властитель птиц, подобно остяцкому идолу-гусю, потому что на голове у него была птичья кость.

5) Недалеко от того же идола, верстах в трех, стояло лиственничное дерево и при нем кумирня. Это старое дерево очень обожалось вогулами, но неизвестно, какой дух обитал в нем, какую он имел силу и власть. Только и ему приносились обильные жертвы из лошадей, как и другим богам – это видно из того, что громадная лиственница была вся увешена лошадиными шкурами. Этого мало – пред нею, как увидим ниже, приносились и человеческие жертвы.

6) Но самый главнейший из вогульских идолов был где-то при реке Конде. Он находился в кумирне, в которую не только простой смертный, но и князь не смел входить; только один главный шаман имел это право. При кумирне всегда стояло два сторожа, одетых в красные одежды и с разукрашенными копьями в руках. Вогулы рассказывали русским, что когда этот бог захочет жертв, то издает голос наподобие голоса ребенка[193 - Новицкий, стр. 84.].

Много было и других, пользовавшихся особым почетом у вогулов и остяков богов, но мы о них не говорим, потому что нам еще придется с ними встретиться, когда будем следить за проповедью Евангелия схимонаха Федора упомянутым инородцам; мелких же идолов у последних было бесчисленное множество.

Мы выше упомянули, что последователи шаманства считали себя самих совершенно беспомощными пред духами, населявшими «леса, воды, горы и долы» всего мира, пред духами, которые вмешивались без спросу в дела людские и по своим капризам делали человеку то пользу, то вред. Простые смертные не могли входить с богами в сношение, выражать свои нужды, просить от них помощи в каком-нибудь деле, не имели средств заставить их не делать по крайней мере зла человеку. При таком мрачном взгляде на богов, казалось, человек может погибнуть от капризов последних. Но зато между простыми смертными появляются мудрецы-шаманы, которые не только имеют силу и средства заставить этих бессмертных духов служить человеку. Отсюда понятно, какое значение имел шаман между остяками, вогулами и другими их единоверцами. Что это за лицо? Откуда у одного человека, так же родившегося на свет божий, как и все люди, явилась такая власть, такая сила? Автор статьи «Шаманство у народов Северной Азии» таким образом отвечает на эти вопросы. «Как скоро утвердилось мнение о влиянии духов на судьбу человека, тотчас явилось и мнение о возможности привлечь счастие и отогнать несчастие. Счастливец приобрел уважение несчастных и по натуре человеческой стал тщеславиться милостию богов, уменьем склонить их к действиям в его пользу. Первый шаман, увлеченный удачами, и сам стал верить могуществу своих заклинаний: люди впадают сами в обман, ими выдуманный, и ложное свое мнение считают наконец истинным».

И в самом деле, между всяким человеческим обществом, на какой бы низкой степени развития оно ни стояло, может появиться человек, который, благодаря или природной физической силе и ловкости, или же природным нравственным качествам, станет выше других, подчинит их своему влиянию, заставит уважать свою волю. Положим, одному удалось убить льва, тигра, удавалось убивать несколько раз и притом безнаказанно; и в других случаях его сопровождают удачи в то время, когда другие гибнут чрез свое сравнительное бессилие, неловкость. На такого человека другие непременно станут смотреть особенными глазами, видеть в нем особенного человека, и вопрос, почему последнего везде сопровождают удачи, является у простых смертных вполне естественным. А люди веруют, что существуют боги добрые и злые; одни делают добро человеку, другие – зло. Но вот между ними живет человек, которому везде везет сравнительно с другими: он всегда сыт, когда другие голодают; во взаимных драках он оказывается победителем, предводительствуя своим родом или племенем, он одерживает победы над врагами. Естественное заключение, что такой человек находится в особенном расположении у богов добрых и умеет противодействовать богам злым настолько, что они не могут сделать ему зла. Значит, у этого человека природа высшая, божеская. Вот почему разных своих героев полудикие или даже стоящие на высшей ступени развития производят от богов, воздают им божеские почести при жизни и причисляют к лику богов после смерти. Очевидно, такие выдающиеся люди не только для себя могут расположить богов добрых и сделать безвредными злых, но то же могу сделать и для других.

Или иному человеку случайно удалось наткнуться на чудодейственную травку, которою он излечит свою рану; он может тем же средством излечить другого и третьего. К нему станут обращаться за излечением и других болезней, и он станет пробовать над своими пациентами разные средства и, благодаря частой пробе, сделается более опытным в этом деле, станет лекарем. И на такого человека начинают другие смотреть особенными глазами: одни верят, что он имеет сношение с богами, а другие с дьяволами, как, например, у нас на Руси крестьяне до сего времени верят, что разные знахари, колдуны имеют сношения с ведьмами и с чертями и при их посредстве могут наделать своему соседу и добра, и зла. Но с кем бы подобные люди ни знались, с богами или с чертями, но к ним простые смертные обращаются за помощью в том или другом деле. Таково, по нашему мнению, первоначальное происхождение тех лиц, которые у одних азиатских народов называются «шамани» (тунгусы), у бурят – «буге», у остяков – «тадым» и пр.

Эти лица, пользуясь таким особенным мнением о себе толпы, сами стараются поддержать, утвердить его искусственно; например, лечение свое они обставляют таинственностью, говорят при этом какие-нибудь фразы, часто бессмысленные, а больной думает, что это беседа с духами. Поговорка гласит: легко верится тому, чему хочется. Так и в данном случае. Больному хочется выздороветь, и он легко верит, что нашептывания колдуна помогут ему; вследствие этой веры у него поднимаются нравственные силы, он делается бодрее, и эта бодрость духа помогает организму победить болезнь. Конечно, не все шаманы и не во всем сознательно обманывают толпу. От частого повторения одних и тех же действий, от разных случайных удач, которыми сопровождаются их обманы, нашептывания, обращения к богам, они сами начинают верить в чудодейственность своих средств, начинают верить, что они действительно особенные люди, что они могут входить в непосредственные сношения с духами, умеют с ними говорить и понимать их ответы, и т.п. Вера в них толпы заставляет и их верить в себя, и они собственные мысли выдают за откровение богов. С другой стороны, следует заметить, что шаманы азиатских народов значительно развитее массы, и их по справедливости можно назвать мудрецами: они знакомы с некоторыми неизвестными другим силами природы, имеют сведения по ботанике, химии и др. Благодаря этим знаниям шаманы делают такие фокусы, которые приводят в изумление не только полудиких инородцев, но и русских людей. Автор вышеупомянутой статьи о шаманстве говорит, что «русские от души верят могуществу шаманов и только из религиозного страха не прибегают к их помощи. Вы услышите, – свидетельствует он, – не только от крестьян, но даже от купцов и чиновников, что шаманы безвредно ходят голыми ногами по раскаленному железу, стоят на острие сабли, на горящих угольях, глотают ножи и выпускают их из себя и, наконец, шаман отрезывает ножом у себя голову, ставит ее на пол и продолжает ходить и шаманить без головы; потом берет свою голову, ставит ее на шею, и голова немедленно прирастает». Кто не знает, как все это делается, тому трудно не верить в сверхъестественность этих людей, а между тем все эти чудеса – обыкновенные фокусы, которые можно всегда видеть на базарных представлениях. Русские воеводы XVII века и даже московское правительство верило в могущество шаманов. В 1608 году томский воевода доносил в Москву, что в прошлом году в марте месяце «учинилась болезнь тяжелая бесовским недугом в Томском городе над многими служилыми людьми и женками», и что эта болезнь, по расспросу, напущена шаманом новокрещенцем Иваном, который ходит по татарским юртам, ворожит, бьет в бубен и «шейтанов призывает на русских людей». Правительство велело сделать по этому поводу розыск и тех, «которые напустили на русских людей шейтанов, посадить в тюрьму»[194 - Русская ист. библ. Т. II, № 82.]. Мы знаем также, что в XVII веке русские люди обращались к шаманам за излечением болезней и в других своих житейских делах, хотя современник и замечает, что редкий из таких лиц кончал жизнь благополучно»[195 - История о Сибири в Сборы. Титова, стр. 171.].

Если христиане признавали у шаманов чудесную силу и верили, что они сносятся с нечистою силою, то тем более должны были им верить инородцы – и по своей вере, и вследствие низшей степени развития. Для последователей шаманизма шаман был врачом, жрецом и предсказателем, и в его могущество они верили безусловно, даже при самых грубых ошибках шамана никто из верующих не позволит себе усомниться в его чудесной силе.

Остяцкие и вогульские шаманы хотя далеко уступали в развитии и разных знаниях шаманам среднеазиатских народов, но тем не менее и они значительно стояли выше толпы, и они проделывали фокусы, имевшие неотразимое влияние на остяков и вогулов. Если, например, кто-нибудь обращался к шаману за предсказанием ли или врачеванием, то он прежде всего давал просителю острый нож и повелевал ему воткнуть последний в его живот. Этот нож уже никто не мог вытащить, кроме просителя, а когда (после исполнения шаманом просьбы) последний вынимал его[196 - Ibid. Вынимание ножа сопровождалось освобождением духа, выходом его из шамана. Остяцкие шаманы бросались в огонь и выходили невредимыми. (См. Памятники Сибири. Ист. XVIII в., стр. 242).], то он был горячий, как бы в самом деле все время находился в животе шамана; при этой операции никакой крови не показывалось. Другой фокус не менее был поразителен для инородца. Чтобы вызвать дух, шаман входил в пустую юрту и присутствующим приказывал крепко-накрепко связать его; те исполняли приказание и удалялись из юрты. А спустя некоторое время шаман выходил из юрты уже развязанный и объявлял присутствующим волю приходившего к нему духа[197 - Новицкий, стр. 49.].

Мы выше дали объяснение, каким образом мог появиться первый шаман – такой человек, которого другие признали за высшее сравнительно с ними существо, способное сноситься с богами. В историческое же время шаманство или передается по наследству от отца к сыну, или по выбору самих последователей шаманизма: молодых людей, обращающих на себя внимание какими-нибудь странностями, например, природным юродством или уродством, или чем-нибудь другим, они считают способными шаманить в будущем и отдают таковых под науку старому шаману. А иные делаются шаманами самостоятельно или по призванию, или вследствие корыстных расчетов, так как это было очень выгодным делом. У остяков и вогулов во время проповеди схимонаха Федора особенную роль играли два шамана: один был с двумя горбами – спереди и сзади, а другой «зело бо зле, – передает Новицкий, – изображена бысть ему лицезрение человеческое: мал, черен и злонравен».

Хотя происхождение шаманов было разное, но обязанности их были одинаковы: они являлись посредниками между людьми и богами. А так как благополучие человека зависело от каприза богов, то шаман был везде нужен. Предпринимался ли поход против неприятелей, шаман должен узнать от богов – будет ли счастливый исход предприятия, должен призывать их на помощь и принести им жертвы; начало рыбного и звериного промысла сопровождалось всегда жертвоприношениями чрез шаманов; заболел ли кто – шаман должен узнать, какой дух мучает больного и как избавиться от него; умрет ли кто – опять призывается шаман, чтобы сказал, от какого духа умер; общественные празднества тем более не могли обходиться без шамана. А где шаман – там призывание богов и жертвоприношения.

«Обыкновение и чин приношения жертв несть каковыми установлено чреды, – замечает Новицкий – яко же прочии идолопоклонники... слепотствующий невежа остяк никаких чред не имея, но егда несытое их до пирования понудит чрево, или кто почитаемый в место жреца, иская несытой гортани, отверзает оную, извещает яко бози требуют жертв приношения, за сия же некая обнадежует обрысти благополучие, тогда и чреды и время приношения». Действительно, ни у остяков, ни у вогулов не было определенных дней в году, в которые они совершали бы празднества в честь того или другого бога. Но в то же время несомненно, что осенью, в октябре месяце, те и другие инородцы праздновали начало нового года, и это празднество сопровождалось даже человеческими жертвами. Для жертвоприноше ний служили преимущественно пленники, но иногда инородцы целым племенем или несколько родов покупали людей «для моления у лиственницы», то у своей же братии, то посылали за покупкою людей для той же цели к инородцам, жившим по сю сторону Уральского хребта, как об этом свидетельствует один документ, виденный нами в портфелях Миллера. Нам кажется, что человеческие жертвы своим богам вогулы и остяки приносили очень редко, не более одного раза в год, именно осенью, если только не было какого-нибудь чрезвычайного обстоятельства, например, похода против неприятеля: серьезные военные предприятия у этих инородцев также сопровождались человеческими жертвами их богам. Это заключение мы выводим из того, что известные нам два документа, касающиеся «моления людей», относятся исключительно к этому времени и, вероятно, к празднованию нового года. Так, в 1618 году сентября 26 дня верхокондинские вогулы Нуксыйко Кванин, Ебелко и Хрокумко пришли в город Пелым и обратились к воеводам Ивану Вельяминову и Григорию Орлову с необыкновенной просьбой: они просили, чтобы православные воеводы разрешили им убить человека «для моления по их бусурманской вере у лиственницы». Воеводы, конечно, отказали. Но 2 октября того же года пришел в съезжую избу один стрелец и объявил, что те верхокондинские вогулы Ебелко с товарищами «малого убили и у лиственницы в юртах молили, отшед от города». По этому доносу немедленно произведено было следствие. «И мы, – писали пелымские воеводы Михаилу Федоровичу, – про то дело сыскивали до пряма пелымскими вогуличами и пелымские вогуличи Ян Кисленский с товарищами сказали, что те верхокондинские вогуличи Ебелка с таваршцами нас холопей твоих, государь, не послушали: малого убили и у лиственницы молили; и о тех, государь, верхокондинских вогуличах в их непослушанье, что велит твой царский указ учинить...»[198 - А. М. И. Д. Порф. Миллера № 478 тетр., стр. № 61.]. К сожалению, мы не знаем ответа государя на этот вопрос воеводы. Из приведенного документа можно заключить, что московское правительство не относилось равнодушно к «молению людей» сибирскими идолопоклонниками, но в то же время, вероятно, и не строго преследовало этот дикий их обычай; в противном случае пелымские вогулы не осмелились бы обратиться к воеводе за разрешением «убить малого и молить у лиственницы». Да правительство и не могло уследить: если подгородные вогулы, несмотря на запрещение воеводы, убили человека для жертвы, то те, которые жили вдали от города, в глуши лесов, могли совершенно беспрепятственно совершать подобные жертвоприношения. И если таких случаев мы мало знаем из документов, так это потому, что инородцы совершали свои жертвоприношения только на глазах своих соплеменников, без посторонних зрителей. Ведь они хорошо знали, что за каждого убитого человека будут отвечать пред правительством, прежде всего как за ясачного человека, как за платежную силу, а потому человеческие жертвы скрывали, и сибирские воеводы не имели возможности узнавать об этих варварских жертвоприношениях. Человеческие жертвы у остяков и вогулов существовали еще в XVIII веке: в начале этого столетия они решили поднять бунт против русского господства; это чрезвычайное предприятие требовало и чрезвычайной жертвы богам, чтобы получить от них помощь. Березовский воевода на основании розыска об измене остяков доносил, что ляпинские остяки Анемка и Альма «для того изменнаго дела» отдали лосвинским остякам «жонку убить на жертву шейтану»[199 - Памяти. Сибир. ист. кн. 1, № 81.].

Другие же кровавые жертвы приносились круглый год, и приносились в изобилии: остяк и вогул иногда отдавал последнее, лишь бы только умилостивить своих богов, снискать их помощь или предотвратить от них зло. Жертвоприношения были общественные и частные. «Каждый род, – говорит Кастрен, – издавна имеет своих идолов, которые часто сохраняются в одной и той же юрте и чествуются от всего рода жертвоприношениями и другими религиозными обрядами. Эти «божьи юрты» стоят под надзором духовнаго, который в одно и то же время и прорицатель, и жрец, и врач, и пользуется почти божеским почтением»[200 - Этнограф, сборн. 1858 г., вып. IV, стр. 305.]. Этому исследователю на пути его в Обдорск случайно попалась на глаза роща, в которой под одной старой лиственницей было множество богов, а лиственница вся увешена множеством оленьих шкур и рогов – остатков жертвенных животных. А некоторые божества, как «Старик Обский», «Гусь», «Кондийский идол», одинаково пользовались почитанием как остяков, так и вогулов, и этим идолам приносились уже жертвы не отдельными родами, а целою племенною группою. Самые обильные жертвоприношения совершались пред началом рыбного или звериного промыслов или во время празднеств, устраиваемых в честь какого-нибудь особенно чтимого бога или нового года. Весною, например, пред началом рыбной ловли народ сходился к кумиру «Старику Обскому» и объявлял его служителю шаману, что он желает приносить жертвы властелину рыб. В назначенное время к кумирне или юрте божией оленеводы приводят на жертву оленей, а те, которые живут поблизости татар, – лошадей, так как лошадиное мясо особенно любили вогулы и остяки и потому непременно заботились о том, чтоб достать у татар этих животных. Самый обряд жертвоприношения совершался таким образом. Когда приведена жертва, то старейший из верующих, или, как выражался Новицкий, «иже вящше буесловити может», связывает ей ноги; другой берет копье, третий лук, четвертый топор и становятся около жертвенного животного. Нужно заметить, что упомянутые орудия принадлежат не частным лицам, а берутся из кумирни и там всегда сохраняются как священные. Затем подходит шаман и начинает свое священнодействие. Он в полном облачении и с неизбежными принадлежностями, которые он употребляет при призывании богов бубном и колотушкой. Его одежда длинная, до пят, и вся увешенная железцами, бубенчиками и другими побрякушками, а равным образом и разными лоскутками из шкур животных, изображавшими орудия для отражения злых шейтанов. Без бубна шаман и шагу ступить не может: боги не слышат и не понимают обыкновенной человеческой речи, с ними можно вести беседу только песнями, сопровождаемыми звуками бубна. Кроме того, бубен своим устройством изображает вселенную, среди которой шаману приходится гоняться за богами. Отдельные его части, разные изображения на нем, вырезанные или нарисованные, – суть орудия, с которыми он только и может исполнять дело своего служения; внутри бубна есть рукоятка, вертикально стоящая и с 12 дырками эти дыры означают орудия, поддерживающие шамана при воздушных полетах и путешествиях; возвышения между дырами изображают горные хребты, чрез которые шаману приходится переходить и перелетать; железная палка на упомянутой рукоятке служит тетивою лука, которым шаман отражает своих врагов и врагов своего пациента; две собаки, изображенные на бубне, своим лаем извещают шамана о приближении нечистых сил и пр., и пр. Даже на колотушке, которою шаман бьет в бубен, есть орудия; она увешена лоскутками из звериных шкур, служащими бичами для отражения злых духов[201 - Известия Императ. Томского университета, кн. 2, стр. 237–238.].

В таком наряде и с такими орудиями является шаман на дело своего служения – для принесения богам жертв. Ставши около жертвы и пред кумиром, он начинает петь песни, бить в бубен, кружиться на разные манеры, греметь побрякушками, навешанными на его одежде; все эти действия постепенно усиливаются, учащаются, доводят шамана до исступления, восторженного состояния, в котором он что-то бормочет и наконец падает на землю в изнеможении. Спустя некоторое время шаман поднимается и объявляет народу волю бога, обещающего обильный улов рыбы. Затем он ударяет священным копьем жертвенное животное, а стоявшие около последнего, о которых мы упомянули выше, бьют жертву своими орудиями. Падшее на землю животное, но еще не испустившее последний дух, поднимают и обносят его трижды около идола. После того наносят жертве последний удар ножом в сердце, а льющуюся кровь собирают в блюдо: этой кровью сначала помажут уста идола, потом кроплят ею юрты свои, а остатки допивают предстоящие вместе с шаманом. Кожи жертвенных животных вместе с головою и ногами вешают на деревьях, стоящих около кумира; лучшую часть мяса, помазавши только уста идола, берет себе шаман как вознаграждение за труд, а остальное пожирают тут же жертвоприносители вместе со своими домочадцами. Насытившись жертвенным мясом, начинают махать палками, бросают вверх копья, сабли; этим, с одной стороны, выражают благодарность боготворимому в идоле духу, который будто бы пировал с ними в это время, и устраивают ему проводы, теперь возносящемуся на воздух; а с другой стороны, это бросание вверх копий, сабель имеет вид угрозы по адресу того же духа, чтоб он помнил ту честь, которую ему воздают верующие, и не забывал заботиться об их благополучии. Упомянем также, что кости жертвенного животного не бросаются, а сохраняются при малых кумирнях как священные[202 - Новицкий, стр. 49–53.].

Так описывает очевидец общие жертвоприношения у остяков в начале XVIII века; также они совершались и у вогулов. Другой очевидец передает нам о том, как остяки праздновали в честь бога Еленя^{60}^ – прислужника высших богов. «Церемония началась от 8 ч. вечера и продолжалась до 2 ночи. Сначала дети для призыва остяков к богомолью подбежав к каждой юрте, как испуганныя, весьма дико кричали разными голосами; потом остяки понемногу собирались в юрту, назначенную для отправления богослужения. Входящий в юрту остяк вертелся по три раза пред кумиром и потом садился на правой стороне юрты на нарах или полуразговаривал с своим соседом, и вообще всякий занимался кто чем хотел; левая же сторона нар была закрыта занавесом, за которым помещались остячки, кои при входе также вертелись пред кумиром. Наконец как все собрались, шаман загремел саблями и копьями железными, заблаговременно приготовленными и лежавшими над кумиром на шестах; каждому из предстоящих, кроме женщин, дали или саблю, или копье, а сам, взяв по сабле в ту и другую руку, стал к кумиру спиною. По получении сабель обнаженных и копий остяки стали вдоль юрты рядами и на нарах также выстроились, повернулись все вдруг по три раза, держа пред собою сабли и копья. Шаман ударил своими саблями одна о другую, и тогда по команде его разными голосами вдруг загайкали[203 - Автор этого описания, очевидно, не понял значения остяцких криков: они не гайкали, а кричали хай, что значит бог^{113}^, т.е. крики их были взыванием к богу. Слово хай – самоедское, но у обдорских остяков много слов самоедских.], качаясь из стороны в сторону. Гайкали то редко, то вдруг очень часто, то опять редко, не отставая один от другого, и при каждом повторении _«гай»_ переваливались то направо, то налево, осаживая копья и сабли несколько книзу и подымая вверх. Крик сей и движение, или перевалка, остяков продолжались около часу.

Остяки чем более кричали и качались, тем более, казалось, приходили в некоторый род исступления, так что я без ужаса не мог глядеть на лица их... Нагайкавшись довольно, все замолкли и перестали кричать; перевернувшись, по-прежнему отдали сабли и копья шаману... После этого остяки сели – иные на нарах, другие на полу. Тогда завеса, скрывавшая остячек, поднялась, заиграли на домре, и остяки с остячками начали плясать. Пляска сия попеременно была то дика, то забавна, то слишком неблагопристойна и продолжалась весьма долго. Являлись также между тем на сцену в разных карикатурных нарядах шуты или комедианты, изображавшие так же, как и в плясках, подобные глупости. Затем шаман снова раздал сабли и копья. Остяки, получа их, как и прежде, повернулись, довольно времени также гайкали, опять перевернулись; в заключение стукнув концами сабель и копий в пол по три раза, отдали их обратно и разошлись по своим юртам»[204 - Чтения в Общ. И. и др. 1871 г., кн. II смесь, стр. 11 –12.].

Этот очевидец ничего не говорит о жертвах, которые, несомненно, приносились на праздниках в честь того или другого бога, но то потому, что он не дождался окончания празднества, которое совершалось не в один вечер, а продолжалось по нескольку дней.

Но не всегда общие жертвоприношения совершались по инициативе самого народа, иногда почин принадлежал шаману. Желая попировать на счет верующих, он, по выражению Новицкого, отверзал несытую гортань свою и объявлял, что боги требуют приношения жертв; боязливый народ внимал гласу жреца и вел своих оленей на жертву.

Что же касается частных жертвоприношений, совершаемых отдельными лицами, то они были очень часты. Если, например, кто заболеет и обратится к шаману за помощью, то жертва необходима: по верованию остяков и вогулов, каждая болезнь происходит от злого духа, последний входит в человека и мучает его. Изгнать духа может только шаман.

Поговоривши с духом обыкновенным способом, шаман объявляет просителю, что дух требует жертвы и иногда даже указывает – какой. Опять жертвоприношение! За то шаман, получивши часть жертвенного животного, объявит больному, какой дух его мучит и за что. С богами, однако, можно торговаться по поводу жертв, и если человек бедный, то они охотно идут на уступки: иногда бог требует себе в жертву, например, оленя-самку, и если жертвоприносителю невыгодно отдавать ее, то он обращается к шаману с просьбой поговорить с богом, нельзя ли в жертву принести самца, и, конечно, бог соглашается. Впрочем, бывает и так, что боги упорствуют относительно своих требований, тогда за жертвоприносителя вступается шаман и угрозами вынудит у них согласие, заставит принять назначенную жертву. Ведь шаманы могущественны и упорного бога могут загнать за тридевять земель. «Для убеждения легковерной толпы, – сообщает Кастрен, – что бог действительно говорит устами своими, шаман обыкновенно навязывает тряпку на острие палки, и когда она начнет шевелиться, то это означает, что дух божий держит речь к шаману».

Желает ли кто иметь удачу в каком-нибудь предприятии – тоже обращается к богам и также приносит им кровавую жертву и пр., и пр. Эти частые жертвоприношения в высшей степени вредно влияли на хозяйство остяков и вогулов, особенно если возьмем во внимание, что предметами кровавых жертв были преимущественно олени, а олень составлял все для северного сибирского инородца: это замечательное домашнее животное перевозило владельца, давало ему молоко, мясо и одежду; так что кто имел несколько оленей, тот мог жить, как говорится, припеваючи. Этого мало: некоторые, рассчитывая на помощь богов и не имея скота, чтобы принести им жертву и тем купить у них помощь, отдают в заклад, в работу свою жену и детей и даже продают их, чтобы приобрести оленя или лошадь для жертвы. Отдают в залог или продают жен и детей, конечно, в надежде выкупить после удачи. «Но, – замечает Новицкий, – лестию сею иногда погубляем бывает: иская благ, ничесо же обрящет, а не имея чем искупить, жены и чад лишается. Итако мнимый их благ датель, боготворимый в идолах дух лжи утаенною лестию безвестно сих невежей истребляет имения, и чаянием будущих имущая погубляют». Вследствие таких частых жертвоприношений, замечает тот же наблюдатель, остяки пришли в нищету и крайнее разорение[205 - «Краткое описание об ост. народе», стр. 53].

Смерть главы дома или его жены, или кого-нибудь из взрослых домочадцев также вызывала большие расходы у остяков и вогулов. Последние верили по-своему в загробную жизнь, верили, что человек и после смерти будет жить тою же жизнью, какою жил на земле, будет нуждаться в земных предметах. Поэтому с умершим кладут в яму одежду, лук, стрелы, топор, котел и пр., т.е. необходимые орудия, которыми инородец добывает себе пищу, и посуду, в которой варит. Покойнику еще нужно, чтобы было на чем ездить в загробной жизни, и вот его родственники на могиле закалывают оленей, запряженных в нарты, и также кладут в яму вместе с умершим; некоторые же зажиточные инородцы клали в могилу покойников даже «всякое серебряное посудье». Русские служилые люди знали об этом, раскапывали могилы остяков, вогулов, самоедов и других инородцев и забирали из них ценные вещи. Мы знаем несколько челобитных сибирских инородцев, в которых они жалуются царю на раскопку могил служилыми людьми и на похищение ими «животов» покойников.

Как сильна была вера у югорских народов в загробную жизнь умершего, об этом можно судить по следующим обычаям, которые у них существовали. При проводах умершего в могилу его свойственники царапали себе лицо до крови, рвали волосы и бросали их на покойника в той уверенности, что последний придет потом и посмотрит, насколько его родные проявляли к нему любовь, и соответственно этому будет относиться и к ним. Или такой в высшей степени странный и оригинальный обычай. Жена по смерти мужа делает из дерева идола, долженствовавшего изображать покойника, и одевает его в те одежды, которые носил муж. С этим болваном она обращается так же, как с живым мужем: за столом сажает его на первое место, а когда ложится спать, то кладет болвана с собою, обнимает и целует его. Так продолжается год, два и три, а потом идола зарывают в могилу. Кастрен передает, что болвана хоронят только через три года после смерти покойника; инородцы думают, что тело покойника за это время уже совершенно сгнило, и с ним вместе окончилось его бессмертие[206 - Этнограф, сборник 1858 г., вып. IV, стр. 311.]. Это объяснение неверно. Определенного времени для пребывания болвана в доме не было: одни жены держали только некоторое время, другие год и более. Об этом свидетельствует Новицкий, проживший достаточное время среди остяков, чтоб присмотреться к их обычаям. Притом ни у одного народа нет такого понятия о бессмертии души, чтоб это бессмертие продолжалось только три года. Если б остяки верили, что бессмертие души покойника кончается вместе с сгниением тела, то они сами разрывали бы могилы чрез известное время и забирали бы «всякое серебряное посудье», которое клали с умершим, но они этого никогда не делали в той уверенности, что это добро всегда необходимо покойнику. Мы также знаем, что у остяков и вогулов был обычай поминовения умерших, и это поминовение, сопровождавшееся закланием оленей на могилах покойников, также не ограничивалось известным временем. По нашему мнению, упомянутый обычай объясняется таким образом. Инородцы верили, как мы выше говорили, что умершие шаманы и выдающиеся люди делаются богами, живут под видом духов вечно и могут делать человеку добро и зло. Простые смертные, хотя после смерти и не причислялись ими к богам, но души их жили загробною жизнью вечно, как низшие духи, и также могли вредить живущим на земле. Поэтому, если жена воздает некоторое время почести идолу, изображающему мужа, то она это делает ради того, ради чего его свойственники во время похорон царапают лицо до крови, рвут волосы и т.п., т.е. этим стараются высказать любовь, жалость к умершему и подкупить последнего, чтобы он не делал им вреда. А боязнь умерших основывается на вере, что они продолжают жить под видом духов. Доселе мы говорили о кровавых жертвах, но у остяков и вогулов были и другие, которые приносились без шамана, самими верующими. Предметами жертв были сукна, полотна; ими обвивали идола, и от частых таких жертвоприношений последний так утолщался, что представлял из себя целую гору; другие бросали ему шкуры зверей, даже лоскутки и пр. Но некоторые жертвовали и серебряные вещи. Русские служилые люди не раз забирались в инородческие кумирни и ограбляли их точно так же, как и могилы[207 - Р. И. Б., т. II, № 91.].

Так жили остяки и вогулы, такие имели религиозные верования и обряды, когда бывший митрополит Сибирский схимонах Федор явился к ним с проповедью христианского учения.




III


«Сколько бы не было Сибири проповедников, – в писал в Синод ок. 1722 г. Тобольский митрополит Антоний, – всем было бы зде место: жатва многа зело».


Последние два русских патриарха – Иоаким^{61}^ и особенно Адриан^{62}^ – мало занимались делами церкви и ровно ничего не делали для распространения христианской религии между язычниками, магометанами и буддистами, населявшими обширную окраину Московского государства – Сибирь. Между тем церковные реформы, так сказать, уже стучались в дверь; необходимость их ясно сознавалась лучшими духовными и светскими чинами. Уже в Сибири в разных местах между язычниками ходили учители магометанские и буддийские и совращали их в свою веру. Там не было только проповедников христианской религии; только представители русской православной церкви – патриархи относились к делу христианской миссии в Сибири с непонятным и непростительным безучастием! Таким бездействием высшая русская духовная власть как бы сама передавала свое право на заботы о церкви и о христианской миссии между иноверными подданными Московского государства в руки власти светской. Подобным положением дела, естественно, должен был воспользоваться деятельный и энергичный московский царь. Петр Первый только что возвратился из заграничного путешествия и, несмотря на то, что его голова была занята серьезнейшими и разнообразными государственными делами внутренней и внешней политики, он в то же время думал и о делах религиозных, о проповеди христианского Евангелия своим иноверным подданным. Уже в июне 1700 года он дает указ относительно праздной в то время кафедры Сибирской митрополии, в котором читаем: «Назначить пастыря не только добраго и благаго непорочнаго жития, но и ученаго, который мог бы Божией помощью исподволь в Китае и в Сибири пребывающих в слепоте идолослужения и прочих закоснелых в неверии людей приводить в познание и служение и поклонение истиннаго живаго Бога, и привел бы с собою добрых и ученых непрестарелых иноков двух или трех человек, которые могли бы научаться китайскому и монгольскому языку...». Петр хорошо понимал, что проповедь христианского учения разным язычникам только тогда будет успешна, если предлагать ее на их родном языке, и хорошо также знал, к кому обратиться для выполнения намеченной им задачи, именно к малороссийскому духовенству, которое получало образование в Киевской академии. Тогдашний Киевский митрополит получил предписание найти достойного человека для занятия кафедры Сибирской митрополии «в малороссийской своей области городах и монастырях из архимандритов и игуменов или иных знаменитых иноков...»[208 - П. С. 3. Р. И., т. IV, № 1800, стр. 60.].

Насколько Петр ревностно относился к делу христианской миссии в Сибири, можно видеть, между прочим, из следующих фактов. Упомянутый указ дан был им в то время, когда он начинал борьбу с могущественною Швецией, не имея ни регулярного войска, за исключением некоторых полков, ни хорошего вооружения. А потому начало войны было очень неудачно: осенью этого года русские войска были разгромлены под Нарвой Карлом XII. Казалось бы после этого, что Петр должен был забыть о христианском просвещении сибирских инородцев, отложить это дело до более благоприятного времени, а все свои силы, все внимание сосредоточить на борьбе с внешним врагом, ведь поражение под Нарвой при ином ходе Северной войны могло окончиться поражением целого дела, замышляемого русским монархом. Что же мы видим на деле? Создавая новое войско и новое вооружение, Петр не перестает думать и об отдаленных своих иноверных подданных, о проповеди им Евангелия. Уже чрез три месяца после нарвского поражения он дает именной указ, которым дворянину Андрею Городецкому велено быть в Софийском доме у архиерея приказным человеком _для_утверждения_и_расширения_словес_Божиих;_ на софийском дворе или где прилично построить училище поповских, дьяконовских и церковников детей, ребяток учить грамоте, а потом славянской грамматике и прочим на славянском языке книгам и катехизис православный, напечанный в Москве 1696 года, могли совершенно знать и, _«удостоясь_в_чине_священства_народ_учить_и_многочисленных_в_Сибири_иноземцев,_не_ведающих_Создателя_Господа_Бога,_приводить_в_познание_истинной_веры_могли_и_по_тому_ко_святому_крещению_искать_расширения_до_самаго_государства_Китайскаго»_[209 - Чт. Общ. ист. и древн. 1863 г., кн. IV. См. «Челобитная Филофея», стр. 25.]_._

Но вот еще интересное распоряжение Петра. В самом начале 1702 года он послал указ березовскому воеводе, которым повелевалось последнему прислать к будущей зиме 1703 года в Москву трех или четырех человек шаманов, «которые бы совершенно шаманить умели... везти их бережно и велеть им взять с собою, что к тому шаманству надобно и их не стращать, а сказать, что им будет наше великаго государя жалованье». Конечно, Петр выписывал шаманов вовсе не для того, чтобы посмотреть на их комедиантство; нет, он несомненно имел в виду серьезные цели. Шаманы, как мы выше говорили, пользовались огромным влиянием среди верующих язычников, и если бы удалось обратить их в христианство, научить божественным истинам, то они на родине своей могли бы оказать великую услугу делу христианского просвещения березовских остяков. К сожалению, мы не знаем, чем кончился этот замысел государя. Березовский воевода отписывал: в нынешнем 1703 году января 2 ясачный сборщик привез в Березов двух самоедских шаманов, и они в съезжей избе были допрошены, какое за ними есть шаманство. И те шаманы в бубен били и кричат, «а иного-де шаманства за ними нет никакого и я к Москве послать их не смел, чтоб в проезде от Березова до Москвы тех шаманов в кормех и подводах вашей великаго государя казне лишней истраты не было... а в других волостях шаманов не сыскано». Само собою понятно, что березовский воевода покривил душою. Не говоря уже о том, что шаманов в Березовском уезде легко можно было найти: они жили при каждом капище, или кумирне, а эти последние хорошо были известны ясачным сборщикам. А привезенные в Березов два шамана не потому не отправлены в Москву, что не выказали своих фокусов пред воеводой, а просто они подкупили его, чтобы освободиться от такой далекой поездки. Из Москвы отвечали березовскому воеводе, что он сделал нехорошо, не прислав шаманов в Москву, и если впредь не пришлет ради каких своих отговорок, то на нем будет доправлена пеня. Писал тому же воеводе по указу государя и воевода тобольский: «Чтоб в Березове, Белогорье и в Самояди и иных волостях велел сыскать шаманов, которые о всяких делах с своими болванами говорят и их спрашивают и в том шаманстве те им болваны и в Белогорье медный гусь отповедь чинят», – велел таких сыскать и прислать в Тобольск без всяких отговорок[210 - Памятники Сиб. ист. XVIII в., кн. I, № 62.]. Но, несмотря на эти повторительные указы, кажется, березовский воевода не исполнил данного поручения; по крайней мере мы не знаем о приезде в то время шаманов в Москву.

Все это мы говорим к тому, чтобы показать, насколько сильно занимала Петра мысль о крещении сибирских инородцев, а дальнейшее еще более покажет ревность его в этом великом деле. Между тем в это самое время состоялся выбор лица для занятия кафедры Сибирской митрополии, он пал на человека вполне достойного – Филофея Лещинского, настоятеля Брянского Свенского монастыря. Лещинский по происхождению малоросс, родился в 1650 году, а образование получил в Киевской академии. Свое служение церкви он начал в сане священника, но скоро овдовел и принял монашество в Киево-Печерской лавре. Здесь он в качестве эконома заведовал обширным хозяйством лавры и, значит, мог хорошо познакомиться с хозяйственными делами. Затем Филофей дослужился до сана архимандрита и сделан настоятелем Брянского монастыря. В этой должности он испробовал свои административные способности. Вообще этот человек был достаточно подготовлен к занятию кафедры Сибирской митрополии, в которой царил необыкновенный беспорядок, а хозяйство Тобольского архиерейского дома благодаря болезни предшественника Филофея митрополита Игнатия^{63}^ пришло в крайнее расстройство.

В начале января 1702 года Филофей прибыл в Москву, хиротони-сан в митрополита Сибирского и после хиротонии немедленно с несколькими помощниками отправился в Тобольск.

Живя постоянно в Малороссии, Филофею трудно было узнать, что такое Сибирь, как живет там русское христианское население. Прибыв же к своей пастве, он не мог не поразиться крайнею нравственною и религиозною ее распущенностью; ему здесь пришлось встретиться с такими явлениями в нравственной и религиозной жизни русского населения, которых он, вероятно, никогда не наблюдал. «Отцы со дочерями, а братья с сестрами, – пишет он в своем донесении, – живут блудно и того есть много. Невольно ли архиерею истязовать тех людей, которые неистово живут, – спрашивает Филофей, – и противно нашей православной христианской вере: церкви Божией никогда не знают, духовных отцов не имеют и Божественных тайн не причащаются»[211 - Арх. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1402, л. 123.]. Это сообщение Филофея показывает, что русское сибирское население находилось в таком же нравственном состоянии, в каком оно было и при первом Тобольском архиепископе Киприане^{64}^, который столь темными красками описывал его в своей грамоте к патриарху Филарету^{65}^. Но при Киприане не было еще на Руси раскола, а Филофей встретился в Сибири с расколом в развитом его состоянии, дошедшем до крайних пределов безобразия. В сибирскую окраину ссылались главари раскола, его первые пионеры, люди фанатичные, которые смеялись и издевались и над обрядами православной церкви, и над самым православным духовенством, все это в большинстве случаев проходило им в Сибири совершенно безнаказно. До какой дерзости доходили там раскольники, об этом можно судить по следующим фактам. В конце XVII века одна женщина, приняв в церкви святые тайны, выплюнула и публично топтала их ногами; этот пример в Сибири не единственный. Три старика-раскольника публично обругали в первый день пасхи митрополита Павла за то, что он совершал литургию по новым книгам; в 1682 году раскольники почти весь город Тюмень превратили в пепел, а в 1687 году в первый день пасхи, в самую заутреню, раскольники подожгли церковь села Каменки и таким образом погубили до 400 человек православных. Самосожжения раскольников в конце XVII и начале XVIII веков были в самом разгаре: они сожигали себя с семействами сотнями и даже тысячами за раз. Об этих поступках отщепенцев православной церкви митрополит Филофей легко мог узнать в Тобольске, да и сам мог наблюдать во время управления Сибирской митрополией. Ничего подобного он не видел в Малороссии и, как человек глубоко религиозный и усердный ревнитель православия, не мог равнодушно отнестись к расколу. Вот почему нечего удивляться, если Филофей предлагал Петру самые крутые меры против раскольников. Один пункт его «доносительных статей» царю гласил: «Церковных раскольщиков, отступивших от святой церкви и в упрямстве необратно стоявших, истребляти, а прочих церковных раскольников, где являтся, всякими наставленьями приводить до соединения св. Церкви, а не покоряющихся, домы их разграблять на Великаго Государя, а их смерти предавати». Относительно сибирских раскольников даже Петр изменил свои убеждения; он отличался веротерпимостью и религиозные преследования были не в его духе. «Господь дал царям, – говорил он, – власть над народами, но над совестию людей властен один Христос». И в своих указах относительно раскольников он советовал духовным властям: «С противниками церкви с кротостию и разумом поступать по апостолу, а не жестокими словами и не отчуждением». Но раскол в Сибири заявил себя воинствующим и пропагандирующим, с необыкновенной дерзостью относящимся к господствующей церкви. А известно, что Петр строго запрещал в России пропаганду как раскольникам, так протестантам и католикам и ослушников не щадил. Вот почему он вполне согласился на те меры против раскола в Сибири, которые предлагал Филофей. Указ 1704 года гласил: «Раскольников отсылать к митрополиту, а ему их разговаривать всякими мерами накрепко, чтоб они от такого дела перестали и буде те раскольники придут в повиновение сибирской церкви и их для исправления посылать в монастырь под начал; а которые раскольники на покаяние не придут и тех с митрополья двора отсылать к розыску в приказную палату к боярину и воеводам... а по розыску велеть их казнить смертию, жечь»[212 - Арх. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1402 и 125.]. Расспросил Филофей и про инородческий мир, и что же он мог узнать? Язычники погрязли в своем отвратительном идолопоклонстве и еще приносили человеческие жертвы идолам. Магометане пропагандируют свое учение в чужом государстве, и это проходит им безнаказанно. Они свили себе прочное гнездо в самом Тобольске. Там между русскими жило много татар и бухарцев, последователей ислама, людей богатых, захвативших в свои руки почти всю торговлю в Тобольске; их мечети стояли около русских православных церквей и производили соблазн: магометанские муэдзины иногда во время богослужения в христианских храмах кричали с своих минаретов, призывая правоверных на молитву, и тем нарушали чин православного богослужения; во время великого поста они позволяли себе всякое веселье на соблазн христианам. Еще архиепископ Симеон, возмущенный этими безобразиями тобольских магометан, просил правительство переселить последних из центра Тобольска в другие улицы, но правительство отнеслось к этому представлению слишком равнодушно и не сделало соответствующего распоряжения.

Словом, митрополиту Филофею было чем поражаться. Ему предстояло много дела в новой должности, и нужно сказать правду, он не сидел сложа руки, а с первого же года своего служения в Сибири начал энергичную деятельность. Уже чрез несколько месяцев после приезда в Тобольск Филофей отправил Петру «доносительныя статьи». Они охватывали самые разнообразные дела, входящие в круг ведения Сибирского митрополита, в них Филофей трактует о поведении раскольников и магометан, о хозяйственных делах Софийского дома, о недостаточном материальном обеспечении некоторых принтов, о невмешательстве воевод в духовные суды, о тобольских школах, о крещении инородцев и пр. Мы не намерены обозревать всю деятельность Филофея как Сибирского митрополита, а будем говорить только о миссионерской его деятельности, о том, что непосредственно относится к нашей теме.

Филофей сознавал, что для распространения и утверждения христианства между иноверцами обширной Сибири нужно много деятелей не только энергичных, но и образованных, особенно для борьбы с исламом и буддизмом. Но где их взять? Сибирское духовенство было невежественно, не говоря уже о дьяконах или дьячках, даже священники были едва грамотные, большинство их не получило никакого школьного образования и умело только читать и писать. Монастыри сибирские были наполнены людьми преимущественно простого звания и совершенно безграмотными. И вот новый Сибирский митрополит решил поднять уровень образования сибирского духовенства основанием особой школы в Тобольске. В последнем уже существовала общая школа, устроенная Городецким и называющаяся «латинской», а Филофей задумал основать еще школу славянскую, которая бы имела главною целью подготовление молодых людей для достойного звания должностей священнослужителей и церковнослужителей и которая давала бы для Сибири хороших проповедников Слова Божия. «Для вспоможения Церкви Святой и разширения Православной Христианской веры, – писал Петру митрополит, – школам быть в Тобольску, и учить граматике словенской и латинской, а учителями промышлять одному и учеников понудить, которые до того понадобятся от всякаго чина дети, а для скудных детей на покупку к тем наукам потребных книг, чтоб учинить вспоможение из государевой казны...». Но школа не скоро еще даст деятелей, а Филофею хотелось немедленно заняться проповедью христианской религии между сибирскими инородцами, да и для школы необходимы преподаватели, поэтому он просил царя: монахам киевским разрешить приезд в Сибирь и отъезд вольный, ибо без проповедников Слова Божия и учителей школьных быть невозможно, прислать в Тобольск дьякона Киево-Печерской обители Пахомия Арамашенко, который «зело угоден до проповеди Слова Божия», замечает Филофей. Просил также разрешения завести при Софийском доме печатню и дать для ее устройства средства из казны. В тех же доносительных статьях мы находим особый пункт относительно крещения иноверных. «Буде иноземцы, говорится там, – похотят креститься в Православную Христианскую веру своею волею, и чтоб тем иноземцом ко крещению приходить свободно, без ясачных убытков, и никому не возбраняти».

Петр Великий в высшей степени внимательно отнесся к донесению митрополита Филофея: «доносительныя статьи» последнего получены в Москве 31 декабря, а уже 20 января царь слушал их и постановил соответственные решения. Относительно школы при Софийском доме Петр дал свое согласие и повелел недостаточным ученикам давать из государевой казны на одежду по две деньги на день, а пропитание их на счет софийских доходов. И в то же время Петр писал: «Преосвященному митрополиту паче простираться в учение Славяно-Российской граматике и чтоб вся, яже попу, или диакону надобно знать, изучились и православной веры катехизис достаточно знали, и по согласию содержащей в ней артикул умели, и людей мирских учили». Монахам киевским разрешен вольный приезд в Сибирь и отъезд. Относительно крещения иноземцев Петр постановил такое решение: «которые иноземцы похотят волею своею креститься в православную христианскую веру и их крестить, а неволею никаких иноземцев не крестить, и ясак с них не складывать, только их спрашивать, какой ради причины приходят ко святому крещению и вере православной, велеть учинить им исповедь; которые татары, или иные иноземцы, пойманы в смертных винах, и похотят креститься на том, чтоб быть им живым, и таких буде с верою совершенною приступают, окрестя и дав им время довольное на покаяние, потом учинить по Уложению и Градским Законам, да всякия беззакония истребятся; а которые языка, ниже веры сведомы, и тех скоро не кристить, да не будет вере православной от них наруганий, делать в том со многим опасьством и разсмотрением, испытуя вины, чего ради который иноземец крещения пожелает, внимали б словесы Спасителевы, реченныя: «аще кто верует и креститься, спасен будет».

Только в делах, сопряженных с материальными расходами для казны и в то же время делах терпимых царь или не вполне удовлетворил просьбы Филофея, или совсем отказал. Так, например, не разрешил устроить типографию при Софийском доме, отказал в жалованье софийским соборянам и т.п. В следующем году Филофей бил челом государю, чтобы школы латинские, которые на воеводском дворе, быть на архийском и ведать их архиерею. Дьяк Петра Андрей Виниус^{66}^ относительно этой просьбы сделал такого рода пометку: «По указу государя велено быть двум школам в Тобольске. Первой у митрополита и учить поповских, дьяконских и прочих чинов духовных до церкви надлежащих; а ведать их митрополиту. Во второй школе учить дворянских, служилых, торговых и промышленных людей – детей граматике, арифметике, тиктуре и прочим тем подобным. А школу и учителей ведать боярам и воеводам для того, что те науки духовного чина людям не надлежат». Однако Петр посмотрел на дело иначе и указом 1704 года повелел и латинскую школу подчинить ведению митрополита[213 - А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1402.].

Вообще Петр относился с величайшим доверием к новому Сибирскому митрополиту, а там, где дело касалось распространения христианства в Сибири, он оказывал ему всякую помощь.

Первые шаги Филофея на пути миссионерства были неудачны. В 1704 году царское посольство отправлялось к одному из значительных монгольских ханов Кутухте, исповедующему буддизм. Филофей решился воспользоваться этим обстоятельством и просил Петра, чтоб он позволил двум его монахам сопровождать это посольство и даже остаться у Кутухты для изучения монгольского языка и христианской проповеди. Царь дал свое согласие и в то же время повелел сибирским воеводам давать монахам подводы и корм и делать всякое вспоможение. Хотя мы и не знаем, чем кончилось это дело Филофея, но, несомненно, оно не имело никакого успеха: монахи возвратились назад ни с чем. Однако Филофей был настойчив и решился повторить тот же опыт. В 1706 году, в бытность свою в Москве, он просил Петра: «чтоб снова послать до Кутухты людей мудрых, которых нарочно везу с собою на то дело, дабы те люди пожили у Кутухты и изучились мунгальскаго языка для лучшей проповеди христианской веры». Этого мало: Филофей даже просил у царя разрешения самому повидаться с Кутухтою в то время, когда он будет обозревать свою Сибирскую митрополию: «бо недалече от твоих крайних городов, – пишет Филофей, – он Кутухта кочует»[214 - Арх. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1451, л. 539.]. Как на эту новую просьбу ревнителя христианства посмотрел Петр, нам неизвестно, но, по всей вероятности, Филофей получил отказ ввиду неудачи первого посольства к Кутухте. Несколько удачнее была миссия, посланная в 1705 году в Камчатку: архимандриту Мартениану (из киевских монахов) удалось крестить некоторых камчадалов, но вследствие частых возмущений этих инородцев, вызываемых насилиями русских казаков, этот первый проповедник христианства в Камчатке принужден был скоро оставить тот край. Кажется, в том же году митрополит Филофей впервые завел сношения и с остяками, именно с ляпинским князем Шешукой и с князем обдорским Тучабалдой. Неизвестно, каким образом велись эти сношения, только упомянутые князья «дали руки креститься». Может быть, этот первый успех и заставил Филофея обратить преимущественное внимание на угорские племена и ревностно заняться распространением среди них христианства.

В 1706 году Сибирский митрополит прибыл в Москву и подал Петру челобитную. «Державнейший государь, – писал в ней Филофей, – в нынешнем 1706 г., по твоему великаго государя указу, приехал я богомолец твой из Сибири к Москве ради церковных дел, а какия дела и тем под сею челобитной роспись».

1. Филофей просил об учреждении епископии в Иркутске и о посвящении в епископы архимандрита Туруханского монастыря Варлаама Косовского (из киевских монахов).

2. Чтобы в Иркутске, Енисейске, Якутске и в других сибирских городах, где пригодно, построить училища и собрать от всякого чина «робяток» и учить их грамматике, дабы после они и сами умели не только христиан учить, но и неверных призывать к христианской вере, дать о том грамоту к воеводам, а учителям жалованье и на учебные книги деньги выдавать из государевой казны.

3. О новом посольстве к Кутухте.

4. Чтоб и мне самому поехать в нижние города для церковного исправления и чтоб воеводы давали подводы.

5. Чтоб указал государь по прежнему своему указу с идолов брать подати для того, что они остяки, не хотя с идолов давать подати, сами хотели их жечь.

6. Чтоб указал государь свободно, без всякого страха неверным обращаться к христианской вере и «робяток у них взять десяток и другой в Березове и учить их божественнаго писания».

7. Чтоб указал государь послать свою грамоту к остяцким князьям Шешуке и Тучабалде. Дали они руки креститься, но только без государева указа не смеют, а если будет такой указ и те князья крестятся, – да чтоб какою милостию или честию их потешить и чтоб им по-прежнему своими улусами владеть.

13. О возобновлении монастыря в Березове, основанного при митрополите Игнатии и упраздненного в 1699 году[215 - Ibid, кн. № 1454, лл. 537–544].

Из этой челобитной Сибирского митрополита мы выписали только те пункты, которые так или иначе касаются распространения и утверждения христианской веры в Сибири. Не на все предложения Филофея мог согласиться Петр. Устройство училищ в Иркутске, Енисейске, Якутске и других сибирских городах потребовало бы значительных материальных средств, и это в то время, когда Московское государство вело тяжелую Северную войну, поглощавшую почти все государственные доходы. Если на Руси в старых городах с многочисленным населением не было еще школ, то можно ли было думать об основании их во многих сибирских городах, где население считалось только сотнями?! Не мог Петр согласиться и на обложение податями остяцких идолов – это было бы в высшей степени курьезно! Правда, он выдумывал разные налоги: как на бороду, усы, дубовые гробы и т.п., но предложение Филофея о налогах на идолов, вероятно, привело в изумление и самого Петра. Митрополит при этом предложении основывался на каком-то прежнем указе государя, но мы знаем, что такого указа не было. Впрочем, несомненно, слух о подобном указе был в это время распространен в Сибири, произвел необыкновенный переполох среди идолопоклонников и дошел до Сибирского митрополита. Но остяки и вогулы легко могли поверить этому слуху, так как у них сохранилось предание, что знаменитый завоеватель Сибирского царства Ермил, или Ермак Тимофеевич, обложил податями их идолов; предание это было еще настолько живо, что когда разнесся вышеупомянутый слух, то инородцы уже решились было пожечь своих идолов, лишь бы только не платить за них податей. Другие же просьбы Филофея были удовлетворены, и по поводу его челобитной уже в ноябре 1706 года состоялся первый царский указ тобольским воеводам. Им позволялось Филофею возобновить в Березове Воскресенский монастырь, и игумену и братству этого монастыря назначалось казенное денежное и хлебное жалованье. Тобольскому воеводе предписывалось написать от себя в Березов к воеводе, чтобы последний призвал ляпинского и обдорского князей и допросил их, желают ли они принять православную христианскую веру. Если скажут, что желают креститься, то обнадежить их царской милостью и жалованьем и объявить им, что они будут владеть своими улусами и людьми по-прежнему. А для крещения указ предписывал березовскому воеводе прислать остяцких князей к митрополиту на Софийский двор. «А буде преосвященный митрополит, – читаем в том же указе, – сам похочет ехать в низовые города для церковнаго исправления и ему везде давать подводы зимою и летом»[216 - Ibid, кн. № 1454, л. 545].




IV


По возвращении из Москвы митрополит Филофей с прежнею энергией занимался делами своей митрополии. Прежде всего он занялся устройством новой епархии в Сибири – Иркутской: архимандрит Туранского Троицкого монастыря Варлаам в 1707 году был им посвящен в первые епископы этой епархии. Обширный сибирский край уже давно нуждался в новой епископии.

В то же время Филофей отправил некоторых монахов к березовским и сургутским остякам для проповеди им христианства. Первым христианским миссионерам в тех краях не посчастливилось: возбуждаемые шаманами остяки с ожесточением встречали и провожали посланников митрополита. Тем не менее им удалось убедить и крестить несколько десятков язычников, но, видя малоуспешность своей проповеди, они скоро оставили тот край и возвратились в Тобольск.

Филофей решился сам отправиться туда же с проповедью Евангелия и ждал только для осуществления этого далекого путешествия благоприятного времени. Между тем силы его ослабели; энергичная деятельность, борьба со светскими властями, постоянно вмешивавшимися в духовные дела, страшные беспорядки в Сибирской митрополии, естественно, раздражавшие преосвященного, и, наконец, суровый, непривычный климат подломили здоровье Филофея настолько, что он принужден был оставить митрополичью кафедру и удалиться на покой в Тюменский монастырь, приняв схиму с новым именем Феодора. «Казалось тогда, – говорит биограф Филофея Абрамов^{67}^, – что все намерения и планы его вполне распространить христианскую веру в Сибири заключились с ним в тесную келью, и, по-видимому, совершенно отказавшись от мира, больной отшельник хотел остаток дней своих провести в глубоком уединении, но Господь устроил иначе»[217 - Жур. М. Н. Пр. 1846 г., ч. 52, стр. 82.]. Только Абрамов неверно заметил, что схимонах Феодор намеревался остаток дней своих прожить в Тюменском монастыре. Нет, его мечтою было, если только позволит здоровье, снова возвратиться в Киево-Печерскую лавру и там окончить жизнь свою. Так свидетельствует современник Филофея Новицкий, и ему нет основания не верить: «И уже беста нозе намеренны тещи к тишайшему безмолвию, – замечает при этом он, – обаче Вышняго правлением обратишася к громогласному благовествованию спасения роду человеческому».

В 1710 году от 7 июня бывшему Сибирскому митрополиту прислана следующая решительная грамота о крещении сибирских инородцев. «От великаго государя царя и великаго князя Петра А. в. В. и М. и Б. России самодержца, богомольцу нашему, бывшему митрополиту сибирско му и тобольскому. Сего июня 6 дня ведомо нам, великому Государю, учинилось, что которые новокрещенные тобольские и березовские и сургутские остяки жили в Березове и в Коцком монастыре, ныне те непрестанно бывают в юртах, в которых идолы остяцкие. И как сей наш великаго государя указ получишь, то выбрав по своему разсмотрению из монахов или из священников человека добраго и велеть ему... ехать вниз великой реки Оби до Березова и далей, и _где_найдут_по_юртам_остяцким_их_прелестные_мнимые_боги_шайтаны,_тех_огнем_палить_и_рубить_и_капища_их_разорить_, а вместо тех капищ часовню строить и святыя иконы поставляти, и их остяков приводить ко крещению и к познанию единаго в Троицы истиннаго Бога. А которые остяки малые и великие веруют и крестятся, тем остякам нашего великаго государя милость: ясачные доимки все оставлять указами и впредь не спрашивать и в доимочных книгах тое их доимки вынести, чтоб тем доимки не помянулись. _А_если_возможно,_то_того_ради_исправления_и_самому_тебе_богомольцу_нашему_ехать_в_вышеписанныя_места_и_приводить_тех_идолопоклонников_к_истинной,_ко_христианской_вере._ А ко крещению их кафтаны белые и рубашки из нашей казны и хлеб, по разсмотрению, такожде давать указали. А _естли_кто_остяки_учинят_противность_сему_нашему_указу_и_тем_будет_казнь_смертная._ А о споможении тебе в том в Тобольске к воеводе нашему Ивану Бибикову писано, что к той посылке, или к вашему, богомольца нашего, походу понадобитца, велено ему отправить противу твоего от него требования в скорости»[218 - Пам. сиб. ист., кн. 1, № 99.].

К такому решению привела Петра ревность относительно крещения сибирских идолопоклонников. Он, конечно, знал, как сами русские были крещены при Владимире Святом, и тот же способ хотел применить и к крещению остяков, вогулов и других сибирских идолопоклонников: под страхом смертной казни последние должны отдавать своих идолов на сожжение и идти к святому крещению. Для нас этот указ является диким, варварским; действительности его даже не хочется верить, особенно когда знаешь предшествующие о том же предмете указы Петра, в которых он советует Филофею крестить только тех иноверцев, которые сами и притом искренно пожелают святого крещения. Относительно насилия царя в таком святом деле можно сделать ему много упреков. Но Петр уже привык к насилию и сам открыто сознавался, что вся его преобразовательная деятельность в русском государстве совершается насильственно. В этом отношении он руководился особыми практическими взглядами и не стеснялся высказывать их. «Если в Голландии, – говорил Петр, – в этом старом заобыклом государстве чинится принуждение, то тем более оно позволительно у нас, как людей новых во всем». «Наш народ, – читаем в одном указе того же царя, – как дети, которые никогда за азбуку не примутся, если не будут приневолены от мастера, которым сперва досадно кажется, но когда выучатся, потом благодарят, что ясно из всех нынешних дел: не все ль неволею сделано и уже за многое благодарение слышится, от чего уже и плод произошел». Если Петр на русских, стоявших на высшей степени культуры, смотрел как на детей, которых нужно приневоливать, то тем более он должен был держаться таких взглядов на полудиких идолопоклонников, приносивших еще по своей вере человеческие жертвы богам. Он надеялся и от них слышать благодарение за крещение, хотя и принужденное. Вот почему нечего удивляться, что и Петр Великий мог издать вышеприведенный указ. Впрочем, может быть и то, что смертная казнь, назначенная противникам указа, есть только угроза, которою он хотел устрашить идолопоклонников. По крайней мере на деле, как увидим ниже, не только смертной казни не подвергались не желавшие креститься, но и никакому наказанию. Даже не подвергались наказанию те идолопоклонники, которые с оружием в руках нападали на христианскую миссию, как оставались совершенно безнаказанными и возмутители остяков и вогулов против христианских проповедников.

Получивши указ Петра, схимонах Феодор не мог тотчас приступить к его исполнению: он был болен да притом еще продолжал заведовать делами Сибирской митрополии, так как новый митрополит еще не был прислан в Сибирь. Но летом 1711 года прибыл в Тобольск его преемник Иоанн Максимович^{68}^, тоже воспитанник Киевской академии, и схимонах Феодор, освободившись от всяких дел Сибирской митрополии и к тому времени оправившись от болезни, стал готовиться к далекому и трудному путешествию в землю остяков и вогулов.

Но тут, естественно, может явиться у каждого читателя вопрос, как велико было число этих инородцев в начале XVIII столетия? Для решения этого вопроса мы должны обратиться к «ясачным книгам» того времени, в которых найдем сведения об инородческих волостях и о числе ясачных инородцев в каждой волости во всех сибирских уездах, где только жили остяки и вогулы. Прежде всего сообщим таковые сведения об остяках.

А. Березовский уезд, волости: 1) Казымская, а в ней ясачных людей 216 ч., 2) Обдорская – 388 ч., 3) Куноватская – 316 ч., 4) Сосвинская – 429 ч., 5) Ляпинская – 264 ч., 6) Подгородная – 99 ч., итого 1712 ч.[219 - А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1302, л. 99.].

Б. Сургутский уезд, волости: 1) Юганская с Подгородной – 143 ч., 2) Салымская – 36 ч., 3) Селиярская – 9 ч., 4) Белогорская – 5 ч., 5) Атлымская – 3 ч., 6) Лунпокольские – 186 ч., 7) Васьюганская – 91 ч., 8) Ларьяцкая – 17 ч., 9) Тымская – 113 ч., 10) Корахонская – 22 ч., 11) Сымская – 2 ч., 12) Бардаковы – 59 ч., 13) Ваховские – 49 ч., итого 735 ч.[220 - Ibid, кн. № 1361, л. 81.].

В. Нарымский уезд, волости: 1) Нижняя Подгородная 36 ч., 2) Верхняя Подгородная – 31 ч., 3) 1-я Парабельская – 20 ч., 4) 2-я Парабельская – 11ч., 5) 3-я Парабельская – 19 ч., 6) 4-я Парабельская – 9 ч., 7) Ларпицкая – 16 ч., 8) Пиковская – 7 ч., 9) Тогурская – 14 ч., итого 163 ч.[221 - Ibid, кн. № 1367, л. 50.].

Г. Кетский уезд, волости: 1) Кыргиева – 13 ч., 2) Нянжина – 16 ч., 3) Кашина – 18 ч., 4) Питкина – 7 ч., 5) Иштанова – 9 ч., 6) Лелкина – 14 ч., итого 77 ч.[222 - Ibid, кн. № 1367, л. 254.].

Д. Енисейский уезд, волости: 1) Нацкая – 16 ч., 2) Пунпокольская – 22 ч., 3) Пицкая – 11ч., итого 49 ч.[223 - Ibid, кн. № 1259, л. 145.].

Е. Мангазейский уезд (Туруханск). Имбацкое зимовье – 110 ч.[224 - А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1422, л. 19.].

Ж. Тобольский уезд, волости: 1) Белогорская – 2 ч., 2) Назымская – 109 ч., 3) городок Демьян – 89 ч., 4) городок Нарым – 110 ч., 5) Торкана – 84 ч., 6) Цимги 16 ч., 7) Верхне-Демьянская – 10 ч., 8) Колпуковская 4 ч., 9) Темлячеева – 76 ч., 10) Салымская – 6 ч.[225 - Эти две волости находились в Сургут, уезде, но были приписаны к Тобольску.], итого 506 ч.[226 - Ibid, кн. № 1376.].

А всего ясачных остяков в уездах: Березовском, Сургутском, Нарымском, Енисейском, Мангазейском и Тобольском – в начале XVIII века было 3352 человека.

Сибирские вогулы жили в уездах – Пелымском, Тобольском и Верхотурском.

А. Пелымский уезд, волости: 1) Низтавдинская – 23 ч., 2) Ворьинская – 13 ч., 3) Тахтанская – 38 ч., 4) Сосвинская – 28 ч., 5) Вагинская – 23 ч., 6) Верхпелымская – 38 ч., 7) Лиственичная – 25 ч., 8) Таборинская – 46 ч., 9) Леушинская – 13 ч., 10) Кондинская – 213 ч., итого 460 ч.[227 - А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1252, л. 73.].

Б. Тобольский уезд, волости: 1) Юкондинская – 79 ч., 2) М. Конда – 105 ч., 3) Б. Конда – 132 ч., 4) Леушинская – 16 ч., 5) Таборинская – 31 ч., 6) Кошукская – 140 ч.[228 - Относительно трех последних волостей следует заметить, что они находились в Пелымском уезде, но приписаны были к Тобольску; население их принадлежало к вогульскому племени, а если в документах оно называется татарским, то только потому, что эти вогулы еще во времена Кучума приняли магометанство, усвоили язык, нрав и обычаи татар.] итого 502 ч.[229 - м. ю. Сиб. пр., кн. № 1376.].

В. Верхотурский уезд, волости: 1) Подгородная – 6 ч., 2) Подгородная 2-я – 22 ч., 3) Косвинская – 1 ч., 4) Сосвинская – 78 ч., 5) Туринская – 46 ч., 6) Верхтуринская – 32 ч., 7) Чусовская – 72 ч., 8) Мулгайская – 5 ч., итого 262 ч.[230 - Ibid; кн № 1313. л. 1208.]

Всего ясачных вогулов в трех уездах в начале XVIII века было 1224 человека.

Нужно иметь в виду, что под ясачными людьми разумеются те инородцы, которые платили в казну ясак – мужчины от 15 до 50 лет; от него избавлялись женщины и дети, старые и увечные, холопы и, наконец, те из инородцев, которые несли подводную повинность. Всего же остяцкого и вогульского населения в Сибири в начале XVIII века было приблизительно до 40 тысяч.

Только в 1712 году схимонах Феодор мог приступить к исполнению царского указа и своих давних заветных намерений относительно христианской проповеди сибирским инородцам. Его первое путешествие с этой целью было в страну остяков. Совершенно несправедливо мнение, что будто бы он распространял в Сибири христианство «огнем и мечом»: с ним не было никакой вооруженной силы, и мы не знаем ни одного случая, чтобы схимонах Феодор употреблял какое-нибудь насилие во время крещения им сибирских инородцев. Его сопровождали монах, священники, Гр. Новицкий, вероятно, сын боярский, и прислуга, но служилых людей с ним не было. Это видно из того, что когда остяки с оружием в руках напали в Бурейковых юртах на миссию, то никто не защищался, а бросились все, за исключением самого схимонаха, спасаться бегством к дощанику (судно, мелко сидящее в воде), потому что, замечает один спутник миссии, «руцы праздны имеюще». Проповедники действовали на инородцев только царским указом и убеждениями.

Отправившись из Тобольска вниз по Иртышу, миссия достигла первых остяцких юрт только чрез три дня плавания. Схимонах Феодор вместе со спутниками вышел на берег и собравшимся остякам через переводчика проповедовал христианское учение. Проповедь не имела никакого успеха: язычники были глухи к ней и с ненавистью смотрели на проповедников. Миссия поплыла далее, из Иртыша вышла в Обь и скоро достигла Белогорской волости, где находился главный остяцкий идол «Старик Обский». Схимонах Феодор приказал немедленно сжечь этого кумира вместе с его капищем, но язычники, несмотря на объявление им царского указа о сожжении их идолов, стали горою за своего «Старика» и решились силою защищать его. Тогда схимонах обратился к остякам с такою речью: «Этот без душный истукан есть только дерево и не только не может вам оказать помощи или подать какое-нибудь благо, но сам теперь нуждается в вашей помощи. Не думайте, что он вас питает, но скорее разоряетесь от него приношением ему жертв. Знайте, что все – огонь, земля, море и всякая тварь созданы премудростию Творца, Который один податель всяких благ». Выслушавши это поучение, остяки утихли и отдали своего «Старика Обскаго» на сожжение, но креститься, однако, и здесь никто не захотел[231 - «Краткое описание об ост. нар.» Г. Новицкого. По поводу сожжения «Старика Обского» остяки говорили, что когда идол загорелся, то божество вылетело из него в виде лебедя; однако не все верили этой сказке; другие, замечает Новицкий, говорили, что ничего подобного не было.].

То же самое было и в Шарковых^{69}^ юртах, где стоял деревянный идол, сделанный наподобие человека и с посеребренным лицом. Шаманы, узнав о приближении христианской миссии, начали говорить остякам, что бог объявил им, что он не допустит сжечь себя и вместе с тем упрашивали верующих, чтобы они крепко стояли за своего кумира и не давали его русским для сожжения. Этим шаманы так возбудили язычников, что они решились своею кровью защищать идола. И действительно, когда христианская миссия прибыла в Шарковы юрты и схимонах велел сжечь идола, то остяки с оружием в руках бросились на миссию и угрожали смертью. Но произошло то же самое, что и в Белогорских юртах: тихое слово пастыря остановило ожесточенных язычников, и последние предоставили самому богу защитить себя, как он объявлял об этом чрез шамана. Идол был сожжен. Так действовал схимонах Феодор на всем своем пути до самого Березова: он говорил остякам о высшем, невидимом Боге, доказывал пустоту их веры в идолов и сожигал последних. Хотя до сего времени мы и не видели случаев крещения язычников, но тем не менее проповедь схимонаха Феодора производила на них сильное действие и заставляла усомниться в могуществе их богов. Только в Кодской волости христианская миссия была счастливее и приобрела первых последователей христианского учения. И это очень естественно: здесь уже 50 лет стоял православный Кондийский монастырь, около него было русское селение, и остяки вследствие частого обращения с христианами не относились с такою ненавистью к христианству, как это было в других местах. После поучения схимонаха Феодора остяцкий князь Алачев, предки которого приняли христианство еще в конце XVI века, первый изъявил желание креститься, а его примеру последовало еще 13 остяков; река Обь была для них купелью крещения. Этот первый успех проповеди привел в неописанный восторг Феодора, прежние неудачи были забыты, и он теперь мог надеяться, что как ни крепко держится идолопоклонство среди сибирских инородцев, но оно будет сокрушено терпением и энергией христианских проповедников. «Проповедник и учитель, – говорит Новицкий, – о сем благополучном начинании всеусердно радующеся» из Кондийского монастыря поплыл назад и благополучно возвратился в Тобольск. В следующем 1713 году схимонах Феодор вместе с прежними своими сопутниками предпринял второе путешествие в землю остяков Березовского уезда. На этот раз проповедь его имела несравненно больший успех, чем в прошлом году: язычники принимали крещение массами во всех тех волостях, которые посетила христианская миссия. И это очень естественно. Целый год прошел с того времени, как истреблена масса остяцких идолов и в числе последних даже такой высокочтимый кумир, как «Старик Обский». Как ни невежественен был остяк, но он должен был размышлять над этим делом христианской миссии. У него, естественно, являлись вопросы, почему его боги не оказали никакого сопротивления их истребителям? Почему шаманы, которые представлялись остяку столь могущественными, что заставляли даже богов исполнять свою волю, теперь не проявили никакой силы и не защитили кумиров? Остяк верил, что боги вмешиваются в его жизнь, делают ему благо или вред, но теперь он целый год живет без идолов и перемены в своей жизни не замечает никакой; боги не мстят за сожжение русскими кумиров и ничем не выражают своего неудовольствия. Хотя «Старик Обский», властитель рыб, и сожжен, но рыба ловится так же и без него, как и при нем. Значит, действительно остяцкие кумиры – только бездушное дерево, а шаманы, их служители, – только обманщики. Если ум остяка, размышляя над указанными обстоятельствами, может быть, и не доходил до такого решительного вывода, но тем не менее сомнение в могуществе идолов и шаманов было вполне естественным. «Народ же, – замечает современник, – видевше прежде тверды нечестия их боготворимыя идолы падшия, и столь стершую мнимую силу их, яко ничтоже вящие креста видети, яко прах и пепел, отсюда довольно мрак кумирослужения ослепляющи сотреся очес их, яко отверзостеся очи има приятнее взирати на свет проповеди евангельския...».

И действительно, христианская миссия во второй год проповеди Евангелия остякам уже не встречала со стороны последних ненависти и озлобления. Наоборот, язычники теперь со вниманием слушали поучения схимонаха Феодора и массами принимали христианство везде, где только он ни появлялся, много было обращенных остяков в Белогорских, Шарковых, Казымских и других юртах. Только в городке Атлым (о последнем мы упоминали выше) остяки, возбужденные своим шаманом, сначала не только не хотели креститься, но и слушать поучения христианского проповедника; весь народ восстал против евангельской проповеди, свидетельствует Новицкий, возмущенный «злонравным и злообразным прелестником». Однако и здесь «прелестные» речи шамана оказались бессильными пред словом христианского проповедника. Несмотря на шум и крики остяков и намерение их броситься с оружием на миссию, схимонах Феодор стоял непоколебимо и увещевал язычников оставить идолопоклонство и шамана и принять христианскую веру. Он, между прочим, говорил им: «Вижу вас мужей благоразумных, не противников истины, молю вас оставить сего мужа младоумнаго, детское игралище, ибо недостойно таким умным людям прельщаться безумными речами оного». Слова христианского проповедника так подействовали на язычников, что они «презрели мятежныя прекословия» своего шамана и все приняли крещение. Напоследок и сам шаман выразил желание креститься и был крещен. Всего в этом году крестилось до 3500 остяков. После этого христианская миссия снова оставила остяцкую землю и возвратилась в Тобольск, хотя и ненадолго.

Обрадованный успехами проповеди между остяками, схимонах Феодор решился в следующем году отправиться с тою же целью в страну вогулов. Ни старость, ни недуг, снова посетивший его вследствие трудных путешествий к остякам, – ничто не могло остановить ревность этого миссионера к просвещению язычников светом христианского учения. Отдохнув немного в Тюменском монастыре, он в жестокую зиму в начале 1714 года поспешил отправиться к вогулам. К такой поспешности побудило схимонаха Феодора следующее обстоятельство. У кондийского князя Сатыка заболели два сына; отец обратился к шаманам, чтобы они испросили у богов исцеления его любимых детей. Шаманы потребовали жертв, и Сатык не щадил ничего, лишь бы спасти сыновей. Но во время жертвоприношений дети его умерли. Это страшно раздражило князя против своих кумиров: он собственноручно начал их истреблять и уже с топором в руках добрался до главного вогульского кумира – кондийского идола. Народ пришел в ужас и умолял Сатыка пощадить последнего. Князь внял мольбам своего народа, не тронул кондийского кумира, но множество других вогульских идолов было истреблено им в это время. И вот когда об этом узнал схимонах Феодор, то спешил воспользоваться таким обстоятельством, чтобы показать князю и вогулам, как ничтожны их боги и что от них не следует ждать никакой помощи. И действительно, успех проповеди в земле вогульской был велик уже в первый год миссионерской деятельности схимонаха Феодора. Русская миссия еще не дошла до Пелыма, как явился один вогул и просил миссионеров крестить его со всем домом. В самом Пелыме собралось много вогулов, и схимонах Феодор вместе с своими сподвижниками по целым дням просвещал их христианским учением, а к князю Сатыку отправил некоторых священников. Следствием проповеди было то, что в короткое время приняли христианство до 400 вогулов. Довольный таким успехом, схимонах Феодор, оставив священников для наставления вогулов в истинах христианской веры, сам отправился в Тюмень, чтобы весною того же года предпринять третье путешествие в страну остяков. К новому путешествию в Березовский уезд этого доброго пастыря побуждало то обстоятельство, что магометанские муэдзины, или, как русские тогда называли их – абызы, ходят по остяцким юртам, проповедуют магометанство и отвращают от христианской веры новокрещеных остяков.

Следует здесь упомянуть, что на возвратном пути из Пелыма жизни схимонаха Феодора угрожала серьезная опасность. Князь Кошичских^{70}^ юрт составил замысел, чтобы напасть на христианскую миссию, когда она будет возвращаться в Тобольск, и перебить миссионеров. Но замысел его не удался: сам схимонах отправился иною дорогою в Тюменский монастырь, а его сподвижники, хотя и пошли в Тобольск чрез Таборинскую волость, но с ними было много вогулов, и нападение заговорщиков было отбито.

Мы упомянули об этом случае, во-первых, для того, чтобы показать, с каким ожесточением магометане относились к русским проповедникам христианства между сибирскими язычниками, а во-вторых, потому, что он послужил поводом к проповеди Евангелия магометанам Кошичских юрт и другим, жившим по среднему течению реки Тавды. Схимонах Феодор, узнав об упомянутом нападении на его сподвижников, просил тогдашнего тобольского губернатора схватить князя Кошичских юрт и допросить о причинах его злодейского поступка. Новицкий передает, что светская власть, захватив князя, наверно присудила бы его к смертной казни, если бы только схимонах Феодор не заступился за него: он упросил губернатора выдать ему князя, и когда тот был выдан, то взял его с собой, отправляясь к остякам. Во время пути схимонах Феодор беспрестанно поучал князя христианской вере и настолько успешно, что этот магометанин принял крещение. После крещения он отправил князя в Тобольск к митрополиту Иоанну. Последний, также усердный ревнитель распространения христианской религии среди сибирских иноверцев, немедленно послал новокрещеного вместе с священником на его родину для проповеди Евангелия. Расчет миссионеров оказался верным: примеру князя последовали все магометане Кошичских юрт, и в короткое время их крестилось больше 300 душ[232 - «Крат. опис. об ост. нар.», стр. 90–91.]. Третье путешествие схимонаха Феодора в землю остяков было самое продолжительное и стоило жизни трем из его спутников. Отправившись из Тобольска вниз по Иртышу 12 июня 1714 года, христианская миссия чрез три дня плавания достигла остяцких Бурейковых юрт. В прежнее время схимонах Феодор почему-то обходил эти юрты, и потому здешние остяки еще ни разу не слышали христианской проповеди. Но на этот раз он высадился на берег и начал проповедовать остякам Слово Божие. Только едва, замечает Новицкий, учитель благовествования «испустил глас, тако бяху яко аспиды глухие затыкающе уши своя и в едину совокупишася юрту, ни сами от юрты исхождаху, ниже к себе внийти кому от наших попущаху». Оказалось, что в Бурейковых юртах уже действовал магометанский муэдзин, и его описание рая, который Магомет обещал своим последователям, так пленило остяков, что они согласились принять магометанство. Кроме того, муэдзин доказывал остякам, что христианство налагает на своих последователей такие тягости, которые невозможно исполнять: оно запрещает многоженство, употребление лошадиного мяса, столь любимого остяками, налагает тяжелые посты и пр. Это так ожесточило остяков против христианских проповедников, что они и слышать не хотели их проповеди. Побуждаемые магометанским учителем, остяки начали стрелять в русскую миссию из луков и пищалей и трех человек смертельно ранили. Их князь Уршанко выстрелил даже в самого схимонаха Феодора и попал в живот, но Бог хранил этого пастыря: пуля изрезала все одежды, вышла навылет, но схимонах к удивлению всех остался совершенно невредим. Этот факт засвидетельствован не только Новицким, но и самим схимонахом. Впоследствии он в своем донесении Синоду писал: «Мене самаго вдарено с пищоли под пояс, но Бог помиловал мя: пуля кругом ободрала платье, а мене не вредила»[233 - «Описание документ, и дел Св. Синода», т. II, ч. I, стр. 240.]. Несмотря на все старания, схимонаху не удалось успокоить остяков; ярость их была столь велика, что русская миссия принуждена была оставить Бурейковы юрты и плыть далее к реке Оби. После этого миссионерам везде приходилось проходить юрты остяков, уже принявших христианство в прежние их путешествия, им приятно теперь было видеть, с какою радостью встречали их новокрещенцы и с каким благоговением последние слушали поучения схимонаха Феодора. Новицкий передает, что учитель поучал гражданству, которого прежде не было у остяков, христианскому добронравию и искоренял разные языческие обычаи, а особенно он восставал против неестественных, неравных браков, ибо остяки брали в жены девочек семи и восьми лет и беззаконно с ними жили[234 - Новицкий, стр. 94–95.].

На этот раз схимонах не ограничивался одними поучениями, а по просьбе самих новокрещеных заложил три церкви в местах более населенных и удаленных от русских поселений и дал священников. Просвещая и устрояя новую паству, схимонах Феодор достиг города Березова, где его уже ожидали многие остяки, собранные комендантом из разных окрестных волостей. И в Березове проповедь схимонаха имела успех: остяки Ляпинской, Сосвинской и Куноватской волостей приняли христианство. Некоторые после крещения просили пастыря, чтобы он молитвами своими защищал их от нечистых духов, почитаемых ими в идолах, так как они в прежнее время, говорили новокрещенцы, много приносили им бед. Схимонах, утвердивши в крепкой надежде на помощь Спасителя, отпустил их с миром.

Из Березова ревностный пастырь хотел было доплыть до самого Обдорска, но приближающаяся зима заставила его оставить пока исполнение этого намерения. Пославши туда священников, сам отправился в Тобольск. Однако, несмотря на продолжительное путешествие в остяцкой земле, схимонах недолго отдыхал в этом городе. Едва только началась зима 1714 года, как он уже отправился в Пелымский уезд, чтобы посетить новокрещеных вогулов и построить для них церкви. Из Пелыма он перебрался в Верхотурский уезд и там многих вогулов, живших по Туре и другим рекам, обратил в христианство. На пути в Тюменский монастырь схимонах Феодор остановился на некоторое время в Туринске, и тут пребывание его было не бесследно для распространения христианства: близ живущие татары-магометане слушали его проповедь и приняли христианство. Только в конце 1714 года схимонах возвратился в Тюменский монастырь. Целых семь месяцев он путешествовал, неустанно проповедуя слово Божие сибирским язычникам и магометанам. Кто имеет понятие о тех громадных расстояниях, которые в этом году пришлось пройти проповеднику, тот не может не удивляться его необыкновенной энергии! Тем более что схимонаху Феодору в это время было уже 64 года, бывшая болезнь и неустанные труды значительно подломили его здоровье.

В Тюмени схимонах Феодор получил царских указ, требовавший от него новых подвигов в деле распространения христианской веры между сибирскими инородцами. «Посему нашему указу (от 6-го дек. 1714 г.), – писал Петр, – ехать тебе богомольцу нашему во всю землю вогульскую и в остяцкую, и в татары, и в тунгусы, и в якуты, и в волостях их, где найдешь кумиры, кумирницы и нечестивыя их чтилища и то пожечь, а их... всех иноземцев Божиею помощью и своими трудами приводить в христианскую веру, и о том явить им словесно и сей наш указ сказать: и которые вогулы, остяки, татары и все инородцы крестятся, тем нашего царскаго давать холст ко крещению на рубахи и в яску им будет льгота»[235 - П. С. 3. Р. И., т. V, № 2863.]. Узнав об успехах проповеди схимонаха Феодора, Великий Петр стремился расширить сферу его миссионерской деятельности: первый указ 1710 года о крещении сибирских иноверцев имел в виду только остяков Березовского уезда, а второй уже простирался на всю Сибирь, на всех инородцев этого обширного края. Петр, конечно, знал о старости и дряхлости схимонаха и тем не менее не стеснялся возлагать на него новые и новые труды; но он сам трудился для своего отечества, не щадя сил своих, и того же требовал от своих сподвижников. И ревностный проповедник не только без ропота, но даже с восторгом шел на новые подвиги, которых требовал от него вышеприведенный указ. «Ищущие спасения человеческаго, – замечает современник, – трудятся, недугуют, но не изнемогают, окрелетают, паче текут и не утрудятся». Так и схимонах Феодор: несмотря на свою физическую слабость, едва только открылся водный путь весною 1715 года, как он уже отправляется для проповеди Евангелия к вогулам, в самую дикую страну, на реку Конду. Чрез несколько дней плавания по Иртышу русская миссия вошла в устье Конды и скоро достигла вогульских юрт Нахрачевых^{71}^, где находился высокочтимый язычниками кондийский идол. Новицкий сообщает, что этот идол был сделан из дерева, одет в зеленую одежду, лицо его обложено белым железом, а голова покрыта черною лисицей; самое капище и седалище кондийского идола были покрыты красным сукном. Ниже его стояли другие идолы, которых язычники почитали за служителей главного кумира. Множество всякого рода жертв, как утвари, кафтанов, шкур пушных зверей и пр., лежавших в самом капище, свидетельствовало, что кондийский идол пользуется великою славою среди язычников. И действительно, его почитали за великого бога не только вогулы, но и остяки: шаманы, служители других идолов, ежегодно из отдаленных мест приходили в Нахрачеевы юрты с просьбою к их князю, чтобы он отпустил к ним кондийского идола; они не щадили даров за этот отпуск в полной надежде сторицею возвратить свои расходы, собирая обильные жертвы от подчиненных.

Князь Нахрач Евплаев был вместе и шаманом; по описанию Новицкого он был «злоображен, черн, горб на персех и на плещех имеющ». Во время моления пред кумиром этот урод не произносил никаких слов, а издавал какие-то звуки «яко млад телец рыкая, последи же мизканием некаким окончеваше»; он так любил своего кумира, что находился при нем постоянно и в день по нескольку раз совершал подобное моление.

Встреча русской миссии в Нахрачеевых юртах не предвещала ничего хорошего. Когда схимонах Феодор отправил к собравшемуся народу и Нахрачу Евплаеву послов с приветствием, то получил такой ответ: «Мы знаем причину вашего путешествия; лестию хотите отвратить нас от древней нашей веры и искони почитаемаго нами помощника разорить и уничтожить, но напрасно трудились: здесь все головы свои положим, но этого сделать не допустим». В первое время никто из вогулов не подходил к русской миссии и никого из русских не допускали к себе, а стояли толпою около капища, озлобленные и вооруженные. Однако такие отношения продолжались недолго; сначала поодиночке, а потом и по нескольку человек разом вогулы являлись на дощаник схимонаха Феодора. Проповедник всячески старался расположить к себе язычников, приветствовал их с кротостью и любовью. Но когда он стал говорить им об оставлении идола, то язычники отвечали: «Никогда не будет того, чтобы мы оставили кумира, искони почитаемаго нашими отцами и праотцами. Если же у вас есть царское повеление, чтобы наших идолов и капища разорить, то молим вас – наложите лучше на него дань, как было во времена Ермака, который брал в год по три рубля; ныне же мы увеличим эту дань и ежегодно будем платить по четыре рубля, только не исполняйте царского повеления». На этот ответ язычников схимонах Феодор сказал такую речь: «Горе вам! Сатана так ослепил вас, что благодать, туне даруемую вам, отвергаете, а погибель вечную всему вашему роду хотите приобрести ценою. Но сатана уже удовольствовался погибелью душ отец и праотец ваших, когда они столь долгое время пренебрегали своим спасением и были оставлены, как погибшая тварь. Ныне же Господь воззрел на вас; Тот, Который в руке Своей держит сердце царево, побудил его быть вашим спасителем, вложил в его сердце искать не дани мерзкой и безстыдной, но спасения ваших душ. И мы не будем столь безумны, чтобы взять погибельную цену ваших душ – эти четыре рубля; души ваши стоют дороже, потому что они искуплены кровию Господа нашего и я не хочу допустить вас до вечной погибели». Хотя, может быть, язычники и мало понимали смысл этой речи, но тем не менее она произвела на них сильное впечатление: они поколебались, и «ревность их по нечестии и зловерию, – замечает Новицкий, – начала умаляться». И вот спустя некоторое время вогулы прислали к русской миссии своих старшин для уговора о том, как и на каких условиях приступить им к благочестию. Послы объявили такое решение своей братии. «Повинуемся, – сказали они, обращаясь к схимонаху, – указу и повелению государя. Также и твоего учения не отвергаем, но только молим вас, во-первых, не презирайте и нашего с столь давних лет отцами и праотцами почитаемаго кумира, и когда соизволите крестить нас, то и шейтана нашего окрестите крестом паче нас честнейшим, златым. Тогда мы постараемся поставить на свой счет церковь и в ней между иконами, посреди, поставим и нашего идола; вовторых, да не будет нам запрещения есть лошадиное мясо, которое столь приятно нам, что мы скорее готовы лишиться жизни, чем отказаться от этого приятнаго кушанья. Молим также вас – не разлучать нас с нашими женами и впредь не возбранять многоженства; жен наших отнюдь не крестить вашим священникам, но мы сами окрестим каждый свою жену и положим кресты. Если все это позволено нам будет, – сказали в заключение вогульские послы, – то мы принимаем вашу веру и ваш закон».

Предложения вогулов не могли не возмутить христианина, и схимонах Феодор в своей пространной и горячей речи старался доказать вогульским старшинам всю бессмысленность этих предложений, противность их христианскому учению. А в заключение сказал: «Если вы хотите быть с нами, братьями и сынами церкви, то оставьте свои противныя басни, повинуйтесь нашему наставлению и нашим христианским учениям». Выслушавши эту речь, вогульские послы отошли к своей братии. Когда же вогулы узнали ответ на их предложения русских проповедников, то пришли в страшную ярость. Им казалось, что выдуманные ими условия, при которых они хотели принять христианство, столь легки и удобоисполнимы, что схимонах Феодор непременно согласится на них, и когда услышали от своих послов противное, то стали всячески поносить русскую миссию и грозили ей убийствами; ярости их не было пределов. Русские проповедники пришли в отчаяние и не ждали здесь никакого успеха; не отчаивался только глава их – схимонах Феодор и предсказал своим сподвижникам скорое обращение язычников. Действительно, спустя некоторое время в дощаник русской миссии приходит один из вогульских старшин и высказывает желание сподобиться крещения. Он был окрещен и с приличными наставлениями отправлен к своей братии. Этот первый новокрещенец из кондийских вогулов, как видно, был человеком влиятельным среди своих соотечественников и, явившись к последним, смело стал укорять их за сопротивление. «Зачем вы, – говорил он вогулам, – противитесь царскому повелению и отвергаете христианскую веру: знайте, что за непослушание прогневается Бог, и Государь пошлет войска истребить нас вконец и земля наша запустеет; повеление царево страшно и неслушающие его достойны смерти».

Эти слова новокрещенца произвели раскол среди язычников: одни стали на его сторону и решили принять христианство, другие укоряли старшину в измене и ни за что не хотели креститься. Были и такие, которые соглашались принять христианство, но с тем условием, чтоб их кондийского идола не сжигали. «И бысть, – передает современник, – весь день и ночь молва и прение». Но утром на другой день все собрание вогулов явилось к схимонаху и сказало: «Делай с нами, что хочешь, чтилища и кумиры разоряй!». Схимонах вышел из дощаника на берег, поучал их истинам христианской веры и, подготовив таким образом к крещению, начал было уже совершать таинство. Но в это время явился Нахрач и закричал вогулам: «Бойтесь, друзья! когда начнут вас мазать, то не допускайте этого, то есть волшебство христианское; а когда будут стричь ваши волосы, то вырежут мужество из ваших душ». Эти предостережения шамана так подействовали на язычников, что когда священники начали совершать над ними помазание, то они подняли возмущение и убежали в свои юрты. Немало стоило усилий русской миссии снова убедить вогулов и собрать их для продолжения над ними таинства крещения. Когда же пришло время погружать новокрещенцев в воду, то они сами бросились в реку и, окунувшись столько раз, сколько кому заблагорассудилось, подходили затем к священнику со словами: «поп, клади на меня крест, я уже окрещен». И опять священникам пришлось убеждать вогулов, что так делать не следует, что нужно совершать обряд так, как установила церковь. Усилия, наконец, окончились успешно, таинство крещения было совершено по чину. Шаман еще раз пытался поднять возмущение среди вогулов, прибежал к реке и начал силою отгонять их от крещения. Но на этот раз Нахрач сам едва не поплатился жизнью: вогулы с яростью бросились на него и убили бы его, если бы он не спасся бегством. Спустя некоторое время шаман прислал к русской миссии своего сына сказать, что если «сам архиерей меня окрестит, то и я приму крещение». Нечего делать, пришлось уступить представителю язычества, схимонах Феодор сам совершил над ним таинство крещения.

Когда вогулы Нахрачеевых юрт были крещены, то схимонах предложил им угощение. А после трапезы сказал новокрещенцам: «Следует истребить вашего истукана, да не будет скверное посреди вашего собрания, ибо вы уже чисты». Это предложение вызвало страшное негодование со стороны вогулов и произвело между ними распрю: одни соглашались на уничтожение кондийского идола, а другие восстали против этого и говорили, что лучше отнести его в какие-нибудь пустые и непроходимые места. Спор продолжался очень долго, и только наступившая ночь прекратила его. Но на другой день миссионеры узнали, что старый кондийский идол украден, а на его месте поставлен был другой. Этого последнего вогулы отдали на сожжение и только молили: «Да не пред нашими очами будет он сожжен». Когда же русские взяли идола на дощаник и поплыли на другой берег, чтобы там сжечь его, то язычники с плачем провожали своего бога и кричали: «Пойди Боже наш, попал в руки немилостивых русаков».

От Нахрачеевых юрт русская миссия поплыла далее и скоро достигла юрт Катышевых. Здесь явился к миссионерам посланник одного кондийского князя Сатыги, о котором мы упоминали выше, и просил именем последнего, чтобы они поспешили к его юртам^{72}^. Где уже собралось множество вогулов для принятия крещения. Нечего уже говорить, с какой радостью русская миссия приняла это предложение, но только радость эта была непродолжительна, скоро оказалось, что Сатыга хотел только заманить русских в свои юрты и там всех их перебить. И если замысел его не удался, то благодаря только перебежчикам, которые вовремя предупредили русских миссионеров о грозившей им опасности от князя Сатыги. Уже на пути к последнему к ним явились некоторые вогулы и передали, что князь их имеет дурной замысел – намерен напасть на русских нечаянно и всех предать смерти. Это известие, рассказывает Новицкий, так напугало нас, что мы уже решились было бежать восвояси». Но на совете один из миссионеров сказал: «Если мы начнем бежать, то и те, которые уже крестились, возстанут и побьют нас; поэтому лучше предать себя воле Божией и идти вперед». Этот совет был принят, и русская миссия во главе схимонаха Феодора смело отправилась в юрты Сатыги. Может быть, эта смелость и принятые меры осторожности так смутили Сатыгу, что он не осмелился открыто напасть на русских, хотя и имел множество вооруженных людей. А разные коварства и хитрости, которыми он хотел погубить русских миссионеров, не имели никакого успеха, так как вогулы предупреждали их о всех замыслах своего князя. Наконец сами подчиненные Сатыги подняли против него бунт. «Ты бесишься, – говорили они ему, – и хочешь сотворить брань с государем; но ты сам погибнешь и нас погубишь». Князь, видя, что оставлен своею братией, убежал в свое жилище и более уже не решался предпринять что-нибудь враждебное против русских миссионеров. После этого миссионеры занялись своим делом, поучали вогулов христианскому учению и многих из них крестили[236 - «Крат. опис.» Новицкого, стр. 98–109.].

Едва только схимонах Феодор возвратился из путешествия по Конде в Тобольск, как к нему прислан царский указ, возлагавший на него новые обязанности. Летом 1715 года умер Сибирский митрополит Иоанн, и Петр Великий упомянутым указом поручал ему вновь Сибирскую митрополию. Вступивши на митрополичью кафедру, схимонах Феодор с прежнею энергией и самоотвержением занимался миссионерской деятельностью в Сибири. Уже в следующем 1716 году мы видим его в Сургутском уезде в качестве проповедника христианства тамошним остякам, и здесь его миссионерская деятельность была столь же успешна, как и в других уездах: в течение лета и осени этого года он обратил в христианство до 3500 душ обоего пола и в нескольких инородческих волостях Сургутского уезда положил основание православным церквам.

В 1717 году схимонах Феодор, отправив некоторых священников и монахов в уезды Нарымский и Кетский для проповеди Евангелия тамошним остякам, сам предпринял путешествие с тою же целью на самый крайний север Сибири, к обдорским остякам. Поводом к этому путешествию послужили грабежи и убийства, которыми обдорские язычники мстили своей братии, березовским остякам, за обращение к христианству. Положение новокрещенцев-остяков волостей Ляпинской, Сосвинской, Куноватской и др. было в это время ужасное: они с первого же года своего обращения начали терпеть нападения, с одной стороны, от язычников-самоедов, а с другой, от своей же братии остяков обдорских, и эти нападения сопровождались разорениями, убийствами и самыми варварскими истязаниями. Может быть, набеги самоедов на новокрещеных остяков и не имели связи с религиозными делами, но обдорские язычники, несомненно, мстили им за измену язычеству, и князь их сам это высказывал. Уже в 1714 году некоторые волости Березовского уезда заявили березовскому воеводе, что пустозерская самоядь, переправившись чрез Уральский хребет, напали на Чурушские юрты, ранили нескольких остяков и угнали их оленей и «хотят де воровская самоядь идти по Сылве и в Ляпин и разорить ясачных остяков»[237 - Пам. сиб. ист. XVII в., кн. 2, № 9.]. Воевода не обратил внимания на это заявление, не предпринял никаких мер для защиты ясачных людей, и потому самоеды совершенно безнаказанно опустошали Ляпинскую волость. В 1716 году новокрещенцы этой волости жаловались царю, что воровская пустозерская самоядь пограбила у них имущества на 300 рублей и угнала целое стадо оленей в 300 голов; да кроме того, самоеды убили трех остяков, а несколько человек поймав, переломали им руки и ноги и взяли с собой. «А теперь снова хотят, – читаем в челобитной тех же новокрещеных, – придти в Ляпинскую волость, последние наши животы пограбить и нас с женами и детьми побить до смерти»[238 - Ibid, № 32.]. Челобитчики просили защиты, просили отыскать пограбленное у них имущество и возвратить им. Но мольба их была напрасна: в следующем году они испытали еще более жестокий погром от обдорских остяков и самоедов. Об этом мы узнаем из челобитной новокрещеного князя Ляпинской волости Семена. По его словам, главным виновником погрома был обдорский князь Гындин, который, чтобы отомстить новокрещенцам за измену язычеству, наслал на них самоедов и брата своего Микишку. «И говорил он той воровской самояди и брату своему: где-де увидите ляпинскаго князя Семена и его подымите на копья, а крови-де его на поле не роняйте, тут-де и смерти его предайте для того, _почему-де_он_прежде_нас_крестился_? А нам от того, – жалуется ляпинский князь, – великая беда приключилась: над женами и детьми наругались и в снег бросали для того, что они доведывались пожитков – и все без остатка пограбили». В этот набег самоеды и остяки, не довольствуясь грабежами и убийствами, подвергали новокрещенцев таким варварским поруганиям, о которых даже неприлично говорить в печати[239 - Ibid, № 52.]. Другие волости новокрещенцев также страшно пострадали[240 - Ibid, № 46.]. Язычники были столь ожесточены распространением христианства, что решились поднять общий бунт против господства русских; в 1716 году сургутский воевода писал, что самоеды в числе 100 человек приезжали в Сургутский уезд и подговаривали здешних остяков напасть на Сургут и Березов, завладеть этими городами и градских людей перебить[241 - Пам. сиб. и. XVIII в., кн. 2, № 32.].

Получив такие печальные вести о положении новокрещенцев в Березовском уезде, схимонах Феодор решился помочь горю. Он не мог не сознавать, что подобная месть язычников может довести новокрещенцев до отчаяния и заставить их снова обратиться к язычеству; да кроме того, самое существование язычества около «новаго вертограда Христова» могло соблазнительно влиять на новообращенных, еще не утвердившихся в истинах новой религии. И вот в 1717 году схимонах Феодор предпринимает путешествие к обдорским остякам с целью обратить последних в христианство и тем избавить новокрещенцев в Березовском уезде от их мести. Светская власть вполне сочувственно отнеслась к этому намерению митрополита Сибирского; березовскому сыну боярскому Полтыреву послан был царский указ с повелением немедленно выслать в Обдорск и приготовить там все к приезду преосвященного. Он должен был объявить обдорским остякам, чтоб они никуда не разъезжались, а собрались все в городе Обдорске[242 - Ibid, № 50.]. Несмотря на эти меры, путешествие Сибирского митрополита к обдорянам кончилось ничем. Мы выше упоминали, что еще в 1714 году схимонах Феодор из Березова отправил монахов и священников в Обдорскую область для крещения тамошних язычников, но миссионерская их деятельность не имела никакого успеха. Также была безуспешна и проповедь самого схимонаха в 1717 году: обдоряне с необыкновенным упорством держались язычества, и никто из них не принял христианства. С великою скорбью схимонах Феодор оставил этих упорных язычников и в том же году возвратился в Тобольск. В 1719 году Сибирский митрополит решился обозреть свою огромную епархию и с этой целью предпринял путешествие, продолжавшееся около двух лет. В начале этого года, несмотря на зимнее время, схимонах Феодор в сопровождении нескольких духовных лиц выехал из Тобольска. За неимением материала мы не можем говорить подробно об этом необыкновенном путешествии, а упомянем только о его результатах. Уже в марте 1719 года схимонах Феодор благополучно достиг города Енисейска. В письме его к енисейскому коменданту Беклемишеву читаем следующее: «Велено нам быть для крещения иноземцев во всех сибирских городах... и ныне по прибытии в Енесейск на раздачу тем иноземцам, которые будут креститься, надобно: 2000 аршин холста, 1000 медных и оловяных крестов, 60 пудов соли и пуд свинцу»[243 - Пам. сиб. ист. XVIII в., кн. 2, № 54.]. Судя по количеству разных предметов, которые требовал схимонах для подарков новокрещеным, можно думать, что он рассчитывал на большой успех христианской проповеди в Енисейском уезде. Однако надежды его не оправдались; тут миссия встретила неодолимые препятствия: тунгусы, населявшие Енисейский уезд, отличались особенною дикостью между сибирскими инородцами, преданы были язычеству, а главное – они постоянно перекочевывали с одного места на другое, уходя на самый крайний север. Их невозможно было собрать в определенное место и еще менее возможно было угоняться за ними; даже ясачным сборщикам не всегда удавалось найти тунгусов, чтобы собрать с них ясак. Тем не менее начало распространения христианства среди тунгусов положено было при митрополите Филофее. Еще в 1710 году один из тунгусских князей принял христианство и после крещения ездил в этом году в Петербург. Сам митрополит, будучи у тунгусов в 1719 году, вероятно, успел крестить несколько этих дикарей; по крайней мере несомненно то, что он входил с ними в сношение, крестил 8-летнего тунгуса, который впоследствии при митрополите Антонии был иподьяконом.

Из Енисейска схимонах Феодор поплыл вниз по течению реки Енисей и достиг Мангазеи, или Туруханска. Здесь уже проповедовали слово Божие монахи и священники, посланные тем же преосвященным; мы не знаем, насколько успешна была их проповедь, но во время пребывания там схимонаха Феодора все туруханские остяки приняли христианство. Освидетельствовав в Туруханске мощи Василия Мангазейского^{73}^, перенесенные туда из Старой Мангазеи в 1670 году старцем Тихоном[244 - Святость Василия Мангазейского чтится только в Сибири, но православная церковь не причислила его к лику святых, ибо сведения относительно нетленности мощей этого мученика оказались неверными. Еще в 1659 г. архиепископ Симеон отправил в Мангазею дьякона Богоявленской церкви Ивана произвести «досмотр» мощей Василия. Освидетельствование мощей произведено дьяконом Иваном, двумя мангазейскими попами и воеводой Ларионовым. Приготовившись к этому делу недельным постом, досмотрщики в назначенный день, читаем в докладе митрополита Корнилия, «после литургии молебствовали с водоосвящением и гробницу досмотривали; и та-де гробница вся вышла на верх земли и гробница-де вся цела, только немного почернела. А в гробнице мощи: глава и руки и ноги и все человеческое подобие по обычаю – _толъко-де_кости,_а_плоти_на_них_нет –_изтлела...»._ См. статью Оглоблина в Чт. Об. за 1890 г.], преосвященный Феодор поплыл назад в Енисейск. Отсюда он отправился в Иркутск и побывал во многих других местах Сибири; везде он заботился об устройстве своей митрополии и о распространении христианства между разными идолопоклонниками, буддистами и магометанами.

Только в 1720 году схимонах Феодор возвратился в Тобольск. Это далекое и продолжительное путешествие не могло не отразиться гибельно на здоровье схимонаха Феодора. Он прибыл в Тобольск уже больной и немедленно просил Петра об увольнении его на покой. Вместе с тем преосвященный доносил, что во все время своей миссионерской деятельности он обратил в христианскую веру до 30 т. сибирских инородцев обоего пола и устроил для новокрещенцев более 30 церквей. Петр Великий грамотой от 15 сентября 1720 года «за достохвальные труды в проповеди Слова Божия объявил ему свое благоволение и милостиво похвалил его»[245 - Ж. М. Н. Пр. 1864 г., ч. 52, отд. V, стр. 91.]. Оставивши митрополичью кафедру, схимонах Феодор поселился в Тюменском монастыре, где и прожил до конца своей жизни. Но заботы его о сибирских инородцах не прекратились. Заключившись в келью, схимонах Феодор теперь все свое время прилагал к утверждению христианской веры между новокрещенцами. Последних он называл «новосажденными древами, требующими частаго отребления и охранения пока не укоренятся совершенно». И действительно, если легко было крестить инородцев, то утвердить этих полудиких людей в новой вере было чрезвычайно трудно; для этого требовались особые, постоянные попечения. Что же делал в этом отношении схимонах Феодор?

Мы выше упоминали, что с самого начала утверждения русских в Сибири христианство принимали многие инородцы и на всем пространстве завоеванного края. Но как легко крестились, так же легко и снова обращались к язычеству, и главным образом потому, что правительство не строило в их волостях церквей и им трудно было выполнять христианские обряды и таинства, когда церковь, к которой приписывались новокрещенцы из инородцев, отстояла от них иногда верст на сто и на двести. Схимонах Феодор понимал это неудобство и употреблял все старание к тому, чтобы построить для новокрещенцев церкви в их волостях и дать им особый церковный причт. Это, конечно, требовало больших материальных средств, но Петр Великий оказывал в этих материальных делах всякое содействие схимонаху Феодору. Еще в 1713 году, получив весть о первых успехах его проповеди между обскими остяками и просьбу об основании церквей для новокрещеных, он дал указ тобольскому губернатору, которым повелевал: «новокрещеным остякам в каждой волости построить на казенный счет по церкви и священникам, которые будут при тех церквах, давать жалованье – денег по 10 р. и хлеба по 7 четвертей на год». При этом он предписывал губернатору «всеконечно приложить труд и сделать церкви»[246 - Пам. сиб. ист. XVIII в., кн. 2, № 3.]; да Казанскому митрополиту велено давать из неокладных доходов по 1000 рублей на постройку инородцам церквей, приобретение церковной утвари и подарки новокрещенцам[247 - П. С. 3. Р. И., т. VI, № 3637.]. Благодаря этим средствам схимонах Феодор во второе путешествие к обским остякам заложил четыре церкви: в Белогорье, Сухорукове, Малом Атлыме и в Шоркалах. И затем везде, где только инородцы принимали христианство, он основывал церкви и назначал для них священников. Из донесения схимонаха в 1720 году видно, что таких церквей построено им более 30, а в 1627 году митрополит Антоний^{74}^ писал Святейшему Синоду, что схимонах Феодор основал для инородцев 37 церквей. Высокое жалованье[248 - Священникам в русских селах в то время давалось жалованья 5 р. денег и 5 ч. хлеба, и значит, священникам инородческих церквей жалованья было вдвое более.] священникам инородческих церквей назначалось с той целью, чтобы они не отягчали новокрещенцев поборами и тем не отвращали их от христианства.

При митрополите Антонии в 1726 году приказано было священникам под опасением штрафа и жестокого наказания не брать лишних наборов за совершение треб «дабы они теми лакомствами не чинили новокрещенцам в вере развращения» и установлена определенная такса за совершение треб: за венчание по гривне, за погребение больших по гривне, а малых по 5 к., за совершение таинства крещения по 3 к., за молитвы роженице по 2 к., за сороковые молитвы по 2 к., «а прочее от сорокоустов и молебнов оставляется в вольное произволение подающих и то, что похочет от своего доброхотства подати, тое да даст»[249 - «Тоб. губ. вед.» 1866 г., № 10.].

Теперь новокрещеные инородцы могли удовлетворять свои религиозные потребности в православных церквах, исполнять христианские обряды и просвещаться христианским учением поучениями местных священников. Что инородцы чувствовали потребность в таком просвещении, об этом можно судить по одной очень интересной челобитной, которую посылали Петру Великому новокрещенцы Кошуцких волостей. «Князцы Иван Григорьев и Семен Петров бьют челом. Крестились они в православную веру своею волей, а поучиться им не от кого, для того, что Кошуцкая волость отстоит далеко и при той волости селения русских людей нет никакого; и для науки пожелали они, чтобы русские крестьяне Тагильской волости, Верхотурскаго уезда переселились к ним, а последние и сами того желают». Причем челобитчики обязывались для русских переселенцев отвести из своих владений пахотную землю и покосы и уплачивать за них в казну оброчные деньги. «И великий государь пожаловал бы их, велел для науки православной христианской веры и познания дней и праздников Господних учинить указ». Петр пожаловал и разрешил тагильским крестьянам – 8 семействам переселиться в Кошуцкую волость[250 - Пам. сиб. ист., кн. 2, № 49.].

Преемник схимонаха Феодора митрополит Антоний в своем донесении Святейшему Синоду писал, что «где новокрещенцев случалось видеть, те держатся православной веры; только треба утверждати оных...». То есть ходят в храмы Божии, исполняют христианские обряды. Но в то же время и держатся и старых языческих обычаев, вошедших в их кровь и плоть. Со всех сторон Антоний получал донесения о господстве этих обычаев среди новокрещенцев. Так, архимандрит иркутского монастыря Порфирий доносил митрополиту, что новокрещеные иноземцы покупают и продают венчаных жен, продают дочерей и берут калым, иные живут невенчанными, и пр.[251 - Тоб. губ. вед. 1866 г., № 10.].

Из Сургута доносили, что «князец Василий Матвеев ныне еще держит у себя бубны, призывает к себе шаманщиков и шаманит, что он не дает своих дочек крестить...»[252 - Тоб. губ. вед. 1866 г., № 12.]. Из Нарыма писали, что «новокрещенцы едят лошадей, медведей, белок и иных зверей, а священник тамошний очищает их молитвой и ничем их не наказывает»[253 - Ibid.].

Борьба с языческими обычаями и нравами была самым трудным делом, только просвещение могло искоренить оные, но для просвещения инородцев требовалось время. Схимонаху Феодору принадлежит почин и в этом деле: он брал у инородцев детей и обучал их в тобольской школе. Некоторые из этих учеников были впоследствии причетниками и даже священниками в инородческих церквах. Для надзора за жизнью новокрещеных тот же пастырь установил «закащиков или надосмотрщиков»: последние обязаны были следить, чтобы новокрещенцы не изменяли новой вере, посещали храмы Божии, не ели всякой скверны и вообще жили по-христиански. Таковые обязанности исполнял в Березовском округе Г. Новицкий, составивший «Краткое описание об остяцком народе», а после его смерти[254 - Он был убит остяками.] – один пленный швед, прапорщик Эск. «Закащиками» назначались и некоторые священники; так, в Нарымском и Сургутском округах исполнение этой обязанности возложено на попа Сидора Иванова. Ему предписывалось время от времени объезжать эти округи, наставлять новокрещенцев в христианской вере, жечь идолов, наказывать инородцев за употребление в пищу зверей и пр. Из дела о нем, напечатанного в «Том. губ. вед.» за 1866 год, видно, что он ревностно исполнял свои обязанности. Ему по указу митрополита Феодора сибирские коменданты должны были выдавать проезжие грамоты на даровые подводы во всех тех местах, которые ему пришлось бы обозревать. Таких грамот сохранилось несколько, и даты их показывают, что священник Сидор часто обозревал инородческие волости. В заботах о крещении инородцев и утверждении их в христианской вере схимонаху Феодору приходилось вести жестокую борьбу с магометанскими учителями и еще более – с русскими светскими властями в Сибири, которые, как увидим сейчас, были главными противниками святого дела этого преосвященного.

Мы выше упоминали, что жизнь схимонаха Феодора и его сопутников во время путешествий к инородцам не раз подвергалась опасности. На следствиях оказывалось, что главными виновниками возмущения язычников против русской миссии были магометане. Их духовные уже давно ревностно занимались в Сибири пропагандой учения Магомета, и когда среди язычников явилась христианская миссия, то они прибегали ко всяким средствам, чтобы возбудить у инородцев недоверие к ней. Возмущение Сатыги, кондийского князя, против русских миссионеров исходило, по свидетельству Новицкого, от «некоего магометанина, пришедшаго из Тобольска и глаголюща: Аз, рече, сам видех царское повеление во граде прибито, в нем же государь повелевает, кто убьет архиерея, не будет за то ему казни»[255 - Новицкий, стр. 108.]. А из донесений Святейшему Синоду самого схимонаха Феодора оказывается, что и заговор кошуцких магометан против русской миссии и вооруженное нападение на нее в Бурейковых было делом магометанского муллы, жившего в Тобольске. «Есть, – читаем в донесении 1724 года, – в Тобольске начальный татарин Сабанак, тот посылал к остякам своих абизов (муэдзинов) и велел, чтобы абизы научили остяков некрещенных, дабы нас позабивали до смерти: указ-де прислан государев убить архиерея... Пойманы были те абизы и дали сказку, что-де нас Сабанак послал остяков помутить, чтобы архиерея убили». Если, говорит схимонах, взять того Сабанака с братом на вечное житье в С.-Петербург, то можно было бы всех татар крестить, «а то он Сабанак великое препятствие чинит крещению». На основании этого донесения Св. Синод постановил взять начального татарина из Тобольска[256 - «Опис. докум. и дел Св. пр. Синода», т. II, № 157.]. Но Сабанак был такая persona grata^{75}^ в Тобольске, такое имел покровительство со стороны тамошних светских властей, что для него указы Св. Синода ровно ничего не значили, он продолжал делать самые возмутительные вещи, и все ему проходило безнаказанно. В донесении Св. Синоду в 1726 году читаем следующее: «Татары подъезжают к новокрещенным и, смущая, велят именем своего начальника Сабанака церкви жечь, попов и причетников до смерти побивать и кресты побрасать и старую веру держать. Они ж абизы, не ведомо по какому указу, многих остяков пообрезывали, а около Тобольска и крещенных коснулись, и размножают свою проклятую веру». Напомнив снова о нападении на русскую миссию в Бурейковых юртах и объяснив, что виною этого злодейства были Сабанак и его абизы, схимонах Феодор замечает, что и «ныне они не перестают пакости чинить, а унять их некому, ибо у судей наполнены руки мздою и всем потакают». Читая такое донесение о поступках магометан, право, подумаешь, что это творилось не в Русской православной империи, а в каком-нибудь магометанском государстве!

Нечего уже и говорить, что жалобы схимонаха Феодора были гласом вопиющего в пустыне и оставались без последствий для Сабанака и муэдзинов. Правда, Св. Синод писал об этом Сенату, Сенат – Тобольской губернской канцелярии, канцелярия передала дело об «абизах» надворному суду, а последний оставил его без всякого рассмотрения[257 - «Опис. докум. и дел. Св. пр. Синода», т. IV, стр. 253.].

Если далее обратим внимание на отношение светских сибирских властей к делу инородцев, то еще более будем поражены, чем поступками магометанских духовных лиц. Читатель, пожалуй, не поверит, но то верно, что сибирские светские власти были самыми сильными противниками распространения христианской веры между сибирскими иноверцами. Мы сами отнеслись бы к этому мнению скептически, если бы основанием для него не были донесения схимонаха Феодора, которого уж никак нельзя заподозрить во лжи. Петр Великий, заботясь о распространении христианской веры, давал, кроме подарков, разные льготы новокрещенцам. Так, один его указ гласил: «которые новокрещенные разных народов люди восприяли православную греческаго закона веру, или которые впредь восприимут... тех во всяких государственных сборах и в изделиях давать льготы на три года, дабы тем придать к восприятию веры греческаго закона лучшую охоту». Такой же смысл имело постановление, что холопы, принявшие христианство, делаются свободными и могут жить, где пожелают; с новокрещенцев по миновании трех льготных лет не велено брать никаких других податей, кроме ясака. Как же относились к этим правительственным распоряжениям сибирские власти? Коменданты с новокрещенцев собирают не только ясак, как с каждого инородца, но и подушную подать, которую платили только русские[258 - «Чт. Об. Ист. И др.», 1863 г., кн. 4, отд. V, стр. 51]; «коменданты, – доносил схимонах Феодор, – новокрещенных обирают всячиною; они же коменданты нападками на новокрещенных князцев нападают и бьют их невинно». Но это только косвенные меры со стороны комендантов к совращению новокрещенцев к идолопоклонству; из того же донесения оказывается, что коменданты православные прямо приказывают им жить «по прежним нравам поганским», т.е. обращаться к старой вере. Святейший Синод требует от комендантов «сатисфакций» – зачем они некрещеным препятствуют принимать крещение «паче же и крещенных развращают». На подобный запрос Синод, вероятно, не получил никакого ответа. Но, кажется, можно дать единственное объяснение упомянутым поступкам сибирских комендантов: им легче было эксплуатировать, обирать некрещеный люд, чем христиан. Не лучше комендантов поступал с новокрещеными и Тобольский надворный суд, последний просто торговал новокрещенцами, распродавал их и русским людям, и даже некрещеным татарам. Еще в 1724 году схимонах Феодор жаловался: «Татары, которые без кабал жили и работали год по 15 и более у своих некрещенных татар и отшед крестились, а теперь по челобитью татар судии надворние судят отдать татарам некрещенным, чтобы они попродали русским в холопство». Синод ничего не ответил на этот пункт жалобы схимонаха[259 - «Опис. докум. и дел. Св. Синода» т. II, стр. 157]. Тогда последний отправил к генерал-майору Генину^{76}^ «цыдулку» и при ней доношение на Высочайшее имя с жалобою на судей Тобольского надворного суда. «Доношу на судей надворных в Тобольске, в которых и со свечею не взыскати правды. Нигде не слышно, чтобы крещенных безкабальных татар отдавать некрещенным татарам и велел продавать, и распродано душ 13, а ценою буде не все, пополам поделились, кроме взятков. Пожалуй, превосходительство твое, донеси тую христианам новокрещенным бедность и разорение, а судейское лукавство Его И.В., – негли Бог даст ему на сердце призрети на людское воздыхание и слезы». А в самом донесении Петру схимонах Феодор, упомянув о крещении массы язычников и о том, что уже стали приходить креститься магометане, пишет: «Но татары, хотя оному крещению воспятити, чтобы от них никто не крестился, били челом в Тобольском Надворном Суде судьям, будто-то от них татар, холопы кабальные поуходили и крестились, а кабал на тех холопей не показали; и тем лживым татарским словам надворные судьи поверя, указали новокрещенных отдать татарам и продать кто купит и распродано душ с 13, чем учинены Его И.В. грамоте противность, христианской вере поругание, церкви святой соблазн».

«Противность» серьезная: царские грамоты предписывали сибирским властям даже кабальных инородцев, если они обратятся в христианство, делать свободными, а надворный суд свободных, людей после крещения, обращал их в холопы, распродавал. Из этого выходило то, что принятие свободным инородцем крещения грозило для него рабством. Кто ж из иноверцев после этого мог пожелать принять христианство?! Генин не успел передать Петру донесения схимонаха Феодора, и дело о продаже новокрещенцев Тобольским надворным судом кончилось при его преемнице только в 1726 году. В правительствующем Сенате 28 августа этого года состоялось следующее решение: «Татар и прочих иноверцев, которые крестились и приняли православную веру греческаго исповедания, а от Надворнаго Суда или других судей отданы иноверцам, по прежнему, или как перепроданы, те не точию б что они свободные и безкабальные их были, но хотя б какие и крепостные, однакож, _не_смотря_ни_на_какия_их_крепости,_ без всякаго изъятия, мужеск и женск пол возвратить и учинить свободных, а которые из тех новокрещенных кому перепроданы, и за таких на тех, кто перепродавал, возвратить тем, кто купил, данные их деньги». Постановив это решение, Сенат указал произвести следствие относительно продажи 13 новокрещеных надворным судом. Судьи написали оправдание, отрицали обвинение схимонаха Феодора и просили «оборонить» их на будущее время от таких порицаний, какие «добрым людям безчестно принять». Но на этот раз поступки тобольских судей не остались безнаказанными. Расследованием губернской канцелярии и архиерейского приказа вполне была доказана виновность надворного суда в продаже 13 человек новокрещеных инородцев. На основании этого следствия тобольский губернатор Долгорукий^{77}^ и митрополит Антоний постановили: «помянутых перепроданных новокрещенных инородцев учинить свободными и дать свободные паспорты, чтоб нигде не кабалить и в неволе не держать, а судьях Надворнаго Суда... и по других, кто к тому делу явились приличны, за неправое вершение дела доправить 103 р. 50 к. на уплату тем, кто купил новокрещенцев и столько же в пользу новокрещенных, в награждение за причиненное им разорение, да 7 р. 5 к. пошлин, всего 221 р. 10 к.»[260 - «Опис. докум. и дел. Св. Синода» т. IV, стр. 253].

Так относились сибирские власти к святому делу схимонаха Феодора; не лучше они поступали и с ним самим. Петр Великий в 1720 году приказал тобольскому губернатору выдавать этому преосвященному ежегодную пенсию – 200 рублей денег и 50 чет. хлеба, но из одного донесения его видно, что губернатор не давал ему на пропитание ни копейки денег и ни зерна хлеба. «По себе прошу призрения, – писал схимонах в 1724 г. Святейшему Синоду. – Изнемог и состарелся... а как жить, чем кормиться в Сибири, не знаю... Велено мне давать на пропитание до кончины моей по 50 ч. муки, да 200 р. денег ежегодно, но господин губернатор отказал и живу бедно в таком монастыре, который не имеет ни одного крестьянина. Было крестьян 56 дворов и их губернатор взял на государя, а за тех крестьян велено давать в монастырь жалованье: ржи по 100 ч. на год, на церковныя потребы по 50 руб., братии на одежду по 60 р., да на соль по 30 р., но того уже четвертый год ничего не дают. Итак – ни крестьян, ни жалованья»[261 - Ibid, т. II, стр. 241.]. Такова была награда этому преосвященному за его великие подвиги; ему теперь приходилось почти умирать с голоду, нуждаться в куске хлеба! С первого взгляда кажется невероятным, чтобы сибирские власти осмеливались не исполнять даже грозные указы Петра, тем не менее на деле было так. В Сибири давно привыкли думать, что «до Бога высоко, а до царя далеко», а потому сибирские губернаторы – эти новые сатрапы – управляли этим отдаленным краем точно так же, как и прежние воеводы, т.е. «по своему высмотру, или как Бог на душу положит»; даже казнь первого тобольского губернатора при Петре Великом для них не послужила благим уроком. Петр Великий указами приказывал сибирским губернаторам давать новокрещеным разные подарки, но схимонах Феодор в 1724 году жаловался, что в прошлом году крестилось инородцев до 200 человек, а тогдашний губернатор «на дачу им» ничего не дает.

Все это мы говорили к тому, чтоб показать, что схимонах Феодор, и заключившись в тесную келью Тюменского монастыря, ревностно заботился о новокрещенцах, об утверждении их в новой вере; он является их единственным защитником от сибирских светских властей, которые не только грабили новокрещенцев, но и совращали их «в прежнее злочестие». Следует также заметить, что после 1720 года делом христианской миссии в Сибири по-прежнему заведовал схимонах Феодор; все указы и распоряжения правительства относительно этого дела писались на его имя. Вследствие старости и дряхлости он редко оставлял Тюменский монастырь, но зато под его руководством трудились над распространением христианской веры между сибирскими инородцами многие из духовных лиц, бывших его спутников. Мы были бы не правы, не упомянув имен этих скромных тружеников; так, архимандрит Верхотурского монастыря обратил в христианство язычников и магометан тюменских, туринских, верхотурских, таллинских, черемисов, чувашей и востяков – всего до 2604 душ обоего пола; игумен Березовского монастыря проповедовал Евангелие в Березовском уезде, иеродиакон Никодим – сургутским и нарымским остякам, которые не были крещены во время проповедничества в этих местах самого схимонаха. Но в 1726 году схимонах Феодор решился предпринять новое путешествие к обдорским остякам, рассчитывая, что на этот раз его проповедь среди обдорян будет иметь больший успех. Это последнее путешествие было настоящим торжеством схимонаха Феодора; плывя по Иртышу и Оби, ему теперь приятно было видеть православные церкви на тех местах, где прежде были магометанские мечети или языческие кумирни с безобразными идолами; на пути везде встречали и провожали его новокрещенцы, приветствуя своего духовного отца и защитника с любовью и благоговением. Такие встречи и проводы были лучшей наградой схимонаху Феодору за его труды и бедствия, которые он понес во время проповеди в тех местах христианского Евангелия.

Но у обдорских остяков этот проповедник по-прежнему не имел никакого успеха. Доплывши до первых юрт обдорян, христианская миссия увидела на берегу массу вооруженных язычников, готовых броситься на нее при первых попытках высадиться. Никакие увещания не действовали на жестоких обдорян; возбужденные своим князем Гындином, они ругались, стреляли из луков и угрожали перебить всех миссионеров, если только последние высадятся на берег. Борьба с упорными язычниками была невозможна, и схимонах Феодор с грустью в сердце приказал плыть назад. Это путешествие схимонаха Феодора было последним: в следующем году, именно 30 мая 1727 года, он тихо скончался в Тюменском монастыре. В заключение считаем не лишним привести здесь завещание схимонаха, которое весьма рельефно рисует нам нравственный облик этого знаменитого проповедника. «При окончании жития моего, сим заветом духовным моим оканчиваю: кому о мне воля будет живота по мне истязовати, иного живота, кроме грехов, у меня не остается, а что до келийных вещей, тех никто да будет надеяться. Что было, все в строение моностырю Тюменскому положилось. Прошу братию, а особно брата и сожителя моего Никодима, не осматривати и не омывати грешнаго тела моего, токмо облекти в белую власяницу мою, которую и держу для того, да кафтан какой на мя возложити и поясом ременным подпоясати, да рясу китайскую легкую возложить на мя и четки в руку, на главу куколь, а схиму, собравши, под голову положити, а параманом закрыти очи и, вынесши в церковь, послать до преосвященнаго, как он изволит, только прошу его любве архиерейской, чтоб прочитал прощальную молитву надо мною; гроб готов в палатце, который от многаго времени вожу с собою, а могилу выкопать пред дверьми западными...»[262 - «Опис. докум. и дел. Св. Синода» т. VII, № 282.].

Тогдашний Сибирский митрополит Антоний в своих донесениях Святейшему Синоду писал, что схимонах Феодор до 1727 года обратил в христианство более 40 т. сибирских инородцев обоего пола и построил 37 церквей; также заявлял, что «по его представлении, новокрещенцев для утверждения в православии посещать, за неимением учителей, не кому, в чем есть не без опасения, чтоб неутвержденные в вере не отщетилися своего спасения...». Если взять во внимание, что схимонаху Феодору приходилось проповедовать Евангелие среди почти полудиких народов и те препятствия, которые он имел в своем миссионерском деле, то нужно признать, что обращение им в христианство более 40 т. сибирских иноверцев является колоссальным подвигом! Не вина его, что «нива, обработанная руками его в Березовском крае, – говорит Н. Абрамов, – впоследствии, без новаго удобрения и сеяния семени Слова Божия, начала заростать, так что во многих местах едва заметны стали признаки трудов делателя вертограда Христова». Действительно, опасения митрополита Антония, что после смерти схимонаха Феодора не найдется в Сибири учителей для утверждения новокрещенцев в новой вере, были не напрасны: ему не нашлось подражателей среди сибирского духовенства, а равным образом и преемники Петра далеко не с таким вниманием относились к распространению христианства в Сибири, как этот великий государь.



notes


Сноски





1


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1, л. 27.




2


Р. И. Б., т. 11, стр 1126–1128.




3


Опис. Сиб. царства, стр. 299.




4


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 19, н. 1; ibid, кн. 58., п. 254. Считаем нужным исправить здесь свою ошибку, допущенную нами в своем исслед. «Заселение Сибири...», где в примеч. к 174 стр. Мангазея названа Мулгазея и Молгазея; нас ввели в заблуждение некоторые документы, неправильно списанные для Миллера. Но когда мы нашли те же самые документы в подлинном виде, то везде прочли в них Мангазея




5


Впрочем, в известном сказании «О человецех незнаемых в восточной стране», древнейший список которого относится к XV веку, есть упоминание о нашей Мангазее. Там читаем: «На восточной стране за Югорискою землею над морем живут люди Самоедь, зовомы _Могонзеи_; а ядь их мясо оленье, да рыба, да межи собою друг друга ядять, и гость к ним откуды приидеть, и они дети свои закалают на гостей, да тем кормят, а который гость у них умреть, и они того съедают, и в землю не хоронят, а своих такоже. Сия же люди не великы возрастом, плосковиды, носы малы, но резвы вельмы и стрельцы скоры и горазды, а яздять на оленях и на собаках. А платие носят соболие и оленье, а товар их соболи». Г. Анучин справедливо называет это сказание новгородским.




6


Считаем нужным заметить, что мы под _югрою,_ о которой упоминается в летописях и в договорах новгородцев с князьями, разумеем самоедов, живших около устьев реки Мезени. О местоположении этой югры высказывались довольно различные мнения, но мы полагаем, что она там, где место ей указано в чертежной книге Сибири, составл. Ремезовым в 1701 г.: на первом общем листе этой книги около устьев Мезени мы находим – «югорская земля», а на 22 листе в том же самом месте – «югорское царство». А так как в данной местности жили самоеды, то поэтому под новгородскою «югрою» только их и можно разуметь. Заметим тоже, что следует различать югру от юнгров: последние жили по западным склонам Уральских гор в области, которая в «Черт, книге Сибири» называется Юнгорией или Удорией и которую, несомненно, населяли остяки. Впоследствии, когда остяки переселились к своей братии на Сосву (XV в.), за Уральский хребет, то и местность, занятая ими, в книге «Большой Чертеж» стала называться «Югорией».




7


Т. 1, кн. 1, стр. 93, изд. 1781 г.




8


Исследования… Древ. Р. Истории, стр. 80–81, изд. 1819 г.




9


Очерки Р. И. Геогр., стр. 62–63.




10


О походе Улеба на Железные Ворота так передается в дошедших до нас летописях. Воскресенской: «В лето 1032 Великий князь Ярослав поча городы ставити и по Руси и тогда же Улеб изыде из Новагорода на Железные врата и опять мало их прииде». То же читаем и в Софийской, в Никоновской: «Того же лета (1032) Улеб иде на Железныя Врата из Новгорода, и вспять мало их возвратишися, но многи тамо погибаша». Но в «Истории» Татищева под 1032 г. читаем следующее: «Ярослав строил города по Руси и за Днепром. Сего же году родилась Ярославу дщерь. Новгородцы с Улебом ходили на Железные врата, но бысть несчастие, побеждены были Новгородцы от Югров». С первого же взгляда на это место у Татищева можно убедиться, что он буквально передает, что нашел в летописи; он же упоминает под этими годами и о рождении дочери Ярослава, чего нет ни в Воскресенской, ни Никоновской, ни Софийской летописях.




11


Исслед., стр. 19–20.




12


Лаврентьевская летопись изд. 1872 г., стр. 226–227




13


Р. И. Б., т. 11, стр. 1050–1051.




14


Герберштейн. «Записки о Московии» перев. Анонимова, стр. 25. Спб. 1866 г.




15


Экспедиции – 1580 г. под командою Пета и Дотскмана – 2 судна; 1594 г. под ком. Баренца, Найя и Бранта – 3 судна; 1596 г. под ком. Рина и Гемскера; 1608 г. под ком. Гудзона; 1625 г. под ком. Босмана – далее Карского моря не могли пробраться.




16


Лерберг, стр. 30.




17


А. И., т. II, № 30.




18


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 2, л. 28.




19


Опис. Сиб. цар. Миллера, стр. 300. См. гр. Бориса от 9 апреля 1601 г. к березов. воеводам.




20


Р. И. Биб., т. 11, стр. 824.




21


Ibid, стр. 826. Нужно заметить, что документ, напечатанный в Р. И. Б., т. 11, № 188 под именем наказа кн. В. Мосальскому и Савлуку Пушкину, на самом деле есть не что иное, как отписка в Москву тобольских воевод Федора Шереметьева и Остафия Пушкина, но в этой отписке сообщается: а) донесение в Тобольск березовских воевод о погроме самоедами первой экспедиции и Ь) наказ, данный этими воеводами начальникам второй экспедиции.




22


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 2. См. Память тоб. воеводам от 1601 г. фев.




23


Р. И. Б., т. II, стр. 833–845.




24


Ibid, № 135.




25


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 14, л. 402; ст. № 24. л. 34.




26


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 78, л. 93, 1006.




27


Р. И. Б., т. 11, № 213.




28


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 19.




29


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 20.




30


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 58, л. 375, 420; Ibid, кн. № 204, л. 150.




31


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 58, л. 368.




32


Ibid и 375.




33


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 40, л. 403–411.




34


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 52, л. 93.




35


Ibid, ст. № 73, л. 43.




36


Ibid, ст. № 111, л. 124.




37


Ibid, кн. № 204, л 143.




38


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 144 и 901.




39


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 4.




40


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 46, л. 61–92.




41


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 78, л. 166.




42


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 26, л. 220; Ibid, ст. № 656 (ненумеров.).




43


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 26, л. 68.




44


Ibid, № 78, л. 60.




45


А. М. И. Д. Порт. Миллера, № 477.




46


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 81, л. 530.




47


А. М. И. Д. Порт. Миллера, № 477.




48


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 134, л. 440–444.




49


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 134, л. 175–182; ст. № 139, л. 162.




50


Ibid, № 4, л. 441.




51


Ibid, № 78, л. 36.




52


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 139, л. 142–144.




53


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 408 (ненумер.).




54


Р. И. Биб., т. 8, стр. 363.




55


А. И., т. 11, № 30.




56


Р. И. Биб., т. 11, стр. 1055–1056.




57


Р. И. Биб., т. 11, стр. 1058–1059.




58


Р. И. Биб., т. 11, стр. 1066–1067.




59


Р. И. Биб., т. 11, стр. 1071–1072.




60


Ibid, стр. 1075.




61


Ibid, стр. 1077.




62


Ibid, стр. 1084–1085.




63


Ibid, стр. 1094–1095.




64


Р. И. Б., т. 8, от 363 стр.




65


О предметах торговли см. подробнее в нашем исслед. «Заселение Сибири...», стр. 180–181.




66


А. И., т. 11, № 30.




67


Р. И. Б., т. 11, стр. 831.




68


См. наше исслед. «Заселение Сибири...», стр. 178–179.




69


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 62, л. 305–315.




70


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 57, л. 35–40; Ibid, № 95, л,23.




71


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 51, л. 285.




72


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1, л. 186.




73


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 62, л. 37, 38.




74


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 95, л. 37–44.




75


А_._ М. И. Д. Порт. Миллера, № 477.




76


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 189, л. 145.




77


Р. И. Б., т. 8, стр. 353




78


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 571.




79


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 17, л. 63.




80


Ibid, кн. № 20.




81


Пожалуй, иному читателю будет интересно знать, какое же употребление имела эта масса шкур разных пушных зверей, ежегодно присылаемых из Сибири в государеву казну? Чтобы удовлетворить любопытство читателя, мы приведем здесь данные из расходной книги Казанского дворца, из которых видно будет, на какие предметы расходовалась государева соболиная казна: 1627 г. сентября 7. «40 соболей цена 60 р. послано государю одарить теми соболями отца своего св. патр. Филарета на праздник Рожд. Богор.». Октября 27. «Солунскому епископу, Синайскому архимандриту, Афонской горы строителю и келарю, попам и дьякам от государя и от свят, патриарха – 40 соболей цена 28 р., 40 соболей цена 20 р., 480 соболей цена по 15 р. сорок». Ноября 26. «Дохтору Ортемию для затарской посылки жалованья государева 40 соболей цена 75 р. и 40 соболей цена 50 р.». «Свийскому королю послано соболей от государя на 240 р. и от патриарха на 70 р.». «Турской земли города Мирликия Никольского монастыря митрополиту Иеремии и старцам на 75 р. соболей». «Послать в Крым к цареву и калгину запросу на 1070 р.». «В Крым цареву ближнему человеку Алгазы Аге на 50 р.». «Послать милостыни цареград. патриарху Кириллу и александр. патриарху Герасиму на 400 золотых соболями». Таков расход соболиной казны на жалованье, подарки и милостыни. Но московские цари были и первыми купцами в Московском государстве: они вели значительную торговлю пушным товаром в Персии и наживали хорошие деньги. «Гостю Федору Котову и торговым людям, которые посланы с ним с государевым товаром в персицкую землю соболей на 140 рублей». Апреля 20. «По государеву указу гостю Булгакова велено выдать из Казанского дворца соболей на 1673 г. для торговли с кизильбашскими купчинами на сырой шелк». Затем московские цари за всякого рода покупки уплачивали не деньгами, а шкурами пушных зверей. Марта 25. «Велено дать торговому человеку Андрею Семенову за золотые и за золото дельное, что у него взято к золотому делу, соболями на 663 р. 20 а.». «Торговому человеку за 800 золотых угорских по цене на 672 р., по 28 ал. за золотой дать соболями и иною мягкой рухлядью всего 15 сороков соболей». «Торговому человеку Семенову за взятый у него жемчюг 482 золотника по цене за 907 ½ р дать соболями». «Торговому человеку А. Семенову за взятые у него к госуд. делу 890 золотых угорских, да 111 ½ золотников золота дельнаго, 142 золотника жемчюгу мелкаго по цене за 907 р. 14 а. дать соболями».




82


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 504, л. 148.




83


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 139, л. 488.




84


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 571 (ненумер.).




85


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 78, л.60.




86


Ibid, кн. № 26, л. 68.




87


Р. И. Б., т. 11, стр. 849.




88


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 656.




89


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 139, л. 160.




90


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 134, л. 443, 444; ст. № 139, л. 165.




91


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 139, л. 168–172.




92


Р. И. Б., т. 11, стр. 1090–1091.




93


Р. И. Б., т. 11, стр. 1056.




94


Р. И. Б., т. 11, стр. 853.




95


«Русское государство в пол. XVII в.», стр. 14 и 56. Слово _Мангария,_Мангарийский_ у Крижанича нужно читать Мангазия и Мангазийский; вероятно, издатель этого сочинения сметал латин. буквы r и z.




96


А. М. И. Д. Порт. Миллера, № 477.




97


Р. И. Б., т. 11, стр. 849–851.




98


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 656 (ненумер. См. следств. дело об убийствах разными инородцами русских людей в 1632 и 1634 гг.).




99


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1252, л. 73; кн. № 1561, л. 81; кн. № 1302, л. 99; кн. № 1293, л. 49 и пр.




100


Р. И. Б., т. 11, стр. 820–821.




101


См. мое исслед. «Заселение Сибири...», стр. 82.

В Историческом атласе пр. Замысловского (изд. 1887 г.) на карте № 9 мы видим город «Обский Большой» на правом берегу Иртыша, недалеко от впадения этой реки в Обь. Но такого города никогда не существовало. Если он под Обским большим разумеет городок, построенный Мансуровым, то: а) этот последний находился на правом берегу Оби, б) никогда не назывался большим и, вероятно, был самым малым из всех сибирских городов. В книге «Бол. черт.» на стр. 213 есть название Обский большой, но это название относится не к городу, а к Обскому большому порсыму, или протоку; во время составления «Больш. чертежа» Обского городка, основанного Мансуровым, уже не существовало.




102


«Опис. Сиб. царства», стр. 157–158.




103


Сиб. пр., кн. № 1, л. 24. См. наказ Федору Борятинскому и Владимиру Аничкову.




104


Опис. Сиб. Ц. Миллера, стр. 182, 195; История Сибири Андриевича, стр. 22.




105


Миллер думает, что город получил название от речки Сургутки, но это неверно. Целая область, где построен русский город, называлась Сургут подобно тому, как выше была область Нарым, и самая упомянутая речка стала называться Сургуткою только после основания Сургута. Воеводам наказ предписывал идти «в Сургут», построить город «в Сургуте».




106


Р. И. Биб., т. II, № 60.




107


Сиб. пр., кн. № 1, л. 111.




108


Сиб. пр., кн. № 1, л. 105.




109


Сиб. пр., кн. № 458, л. 53.




110


Сиб. пр., кн. №14, л. 365.




111


Сиб. пр., кн. № 78, л. 1267.




112


Сиб. пр., кн. № 30, л. 394.




113


Сиб пр., кн. № 203, л. 307.




114


Сиб. пр., кн. № 8, л. 87.




115


Сиб. пр., кн. № 72, л. 1256.




116


Сиб. пр., кн. № 1, л. 46 и 47.




117


Сиб. пр., кн. № 1, л. 51, 57, 251 и др.




118


Сиб. пр., кн. № 1, л. 1–6.




119


Ibid, л. 8.




120


Сиб. пр., кн. № 1, л. 8 и др.




121


Сиб. пр., кн. № 1, л. 53.




122


См. наше исслед. «Заселение Сибири...», стр. 145–147.




123


А. М. И. Ю. Портф. Миллера № 447, 11, 5.




124


Сиб. пр., кн. № 1, л. 119.




125


В Ваховской волости всего ясачных людей было более 100 человек, но в ней ясак в государственную казну платили только 6 человек, а остальные были пожалованы в вотчинное владение Игичею.




126


Сиб. пр., кн. № 1, л. 262–291, ясачная кн. 1625; Сиб. пр., кн. № 4, л. 82, а также см. отписки воеводы о том же, л. 255–257.




127


Сиб. пр., кн. № 34, л. 130.




128


Сиб. пр., кн. № 177, л. 178.




129


Сиб. пр., кн. № 221.




130


Сиб. пр., кн. № 1, л. 159.




131


Сиб. пр., кн, л. 262 и др.




132


Сиб. пр., кн. № 134, л. 420.




133


Миллер (Опис. Сиб. ц. стр. 250) несправедливо относит этот бунт к 1588 году; документ, на который он ссылается, неверно указывает дату: следует читать не 106 (1598), а 110 (1602), потому что Яков Борятинский был воеводой в 1602 г., а в 1598 г. Лобанов-Ростовский, а бунт, несомненно, произошел при Борятинском.




134


Сиб. пр., кн. № 1, л. 157.




135


Сиб. пр., ст. № 11, л. 139–148; ст. № 8, л. 23–24; кн. № 1, л. 159.




136


А.М.И.Д. Портф. Милера 478, 11 № 67.




137


Сиб. пр., кн. № 1, л. 247.




138


Опис. Сиб. ц., стр. 259.




139


Эта деревня отстоит от нынешнего Нарыма в 5 верстах, и название ее произошло от городища какого-нибудь инородческого князя, может быть, кн. Вони.




140


Сиб. пр., кн. № 1.




141


Сиб. пр., кн. 2, № 70.




142


Миллер на основании одной отписки тобольского воеводы Буйное Ростовского к нарымскому голове Мирону Тимоф. заключает, что Нарымский острог перенесен был или в 1613 г., или в следующем. Но это заключение неверно: другие документы показывают, что Нарымский острог в эти годы еще находился на старом месте и в первый раз перенесен только после пожара в 1619 г.




143


Опис. Сиб. ц. Миллера, стр. 255.




144


Сиб. пр., столб. № 30, л. 406–411.




145


Сиб. пр., ст. 136, л. 86.




146


Сиб. пр., кн. № 47, л. 162; кн. № 14, л. 52.




147


Сиб. пр., кн. № 153.




148


Сиб. пр., кн. № 204, л. 53.




149


Сиб. пр., кн. № 6135, л. 40.




150


Сиб. пр., кн. № 70, л. 544 и 570.




151


Сиб. пр., кн. № 8, л. 49.




152


Сиб. пр., кн. № 19, л. 735.




153


Сиб. пр., кн. № 17, л. 99.




154


Сиб. пр., кн. № 34, л. 724.




155


Сиб. пр., ст. № 90, л. 243–248.




156


Сиб. пр., кн. № 144, л. 203.




157


Сиб. пр., кн. № 204, л. 65; кн. № 221, л. 159; кн. № 17, л. 99.




158


Сиб. пр., ст. № 136, л. 342–344; ст. 112, л. 427 и д. ст. 136, л. 605; ст. № 12, л. 406.




159


Сиб. пр., ст. 91, л. 49–54.




160


А.М.Ю. Сиб. пр., ст. № 11, л. 172.




161


А.М.И.Д. Портф. Миллера 478, 11, № 33.




162


Оп. Сиб. цар. Миллера, стр. 260. См. отписку Елиазарова к боярам.




163


Опис. Сиб. ц., стр. 260.




164


А.М.И.Д. Портф. Миллера 478, 1, № 15.




165


А.М.Ю. Сиб. пр., ст. № 112, л. 477.




166


Ibid. Сиб. пр., кн. № 19, л. 498 и 507.




167


Ежем. сочин. 1764 г. Мар. 7, стр. 214. Прод. Сибир. ист. Миллера.




168


А.М.Ю. Сиб. пр., кн. № 4, л. 409; стр. № 11, л. 170; кн. № 17, л. 109.




169


Сиб. пр., кн. № 47, л. 486; Кн. № 20. Московская оценка была значительно выше сибирской, например, кетский ясак 1627 г. в Тобольске оценен в 866 р. 60 к., а в Москве в 1298 р. 93 к., кн. № 17, л. 109.




170


Сиб. пр., кн. № 221.




171


Сиб. пр., кн. № 98, л. 3–6.




172


Подробнее об этом мы писали в статье «Открытие Тобольской епархии и первый Тобольский архиепископ Киприан».




173


«Чертежная книга Сибири», состав. Ремезовым в 1701 г.




174


Журнал М. Н. Пр., ч. 83. 1854 г. См. ст. Н. Абрамова.




175


«Краткое описание о народе остяцком», Г. Новицкий, стр. 75.




176


Кода находилась на правом берегу Оби, ниже Атлыма.




177


Тобольские губерн. ведомости, 1885 г., № 44.




178


Сбор. Титова «Сибирь в XVII в.», стр. 177–178.




179


Ж. М. Н. Пр. 1868 г., июль. См. ст. Шестакова.




180


Некоторые говорят, что остяки и вогулы чрез русских впервые в конце XVI в. познакомились с хлебом; но это совершенно неверно. Земледелие существовало и у прежних их завоевателей – татар. Ермак во время своего похода нашел засеянные хлебом земли на р. Туре; таборинские татары, жившие на Тавде в соседстве с вогулами, также немного занимались земледелием. Чрез русских хлеб вошел только в большее употребление среди угорских народов.




181


Кожи преимущественно сдирали с налима, а иногда с осетра и даже стерляди. См. «Краткое описание...» Г. Новицкого, стр. 38.




182


Ibid, стр. 31.




183


Ibid, стр. 44.




184


Архив М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1252, л. 73; кн. № 1302, л. 99; кн. № 1361, л. 81.




185


Новицкий, стр. 40–43.




186


Об остяцких знаменах см. статью Н.Н. Оглоблина в «Истор. Вест.» 1891 г.




187


«Библиотека для чтения», т. 91. См. статью «Шаманство у народов Северной Азии», стр. 25.




188


Вестник Имиерат. Русск. Геогр. общества, ч. XVII, 1856 г. См. извлечения из труда Кастрена «Этнографические замечания и наблюдения».




189


«Краткое описание…», стр. 53




190


Путешествие Палласа, т. III.




191


По их воззрению, идолы и есть настоящие боги и в состоянии даровать человеку здоровье, благосостояние и другие житейские блага. Вестник И.Г. общ. 1856 г., ч. XVII, стр. 314.




192


Ibid, стр. 316.




193


Новицкий, стр. 84.




194


Русская ист. библ. Т. II, № 82.




195


История о Сибири в Сборы. Титова, стр. 171.




196


Ibid. Вынимание ножа сопровождалось освобождением духа, выходом его из шамана. Остяцкие шаманы бросались в огонь и выходили невредимыми. (См. Памятники Сибири. Ист. XVIII в., стр. 242).




197


Новицкий, стр. 49.




198


А. М. И. Д. Порф. Миллера № 478 тетр., стр. № 61.




199


Памяти. Сибир. ист. кн. 1, № 81.




200


Этнограф, сборн. 1858 г., вып. IV, стр. 305.




201


Известия Императ. Томского университета, кн. 2, стр. 237–238.




202


Новицкий, стр. 49–53.




203


Автор этого описания, очевидно, не понял значения остяцких криков: они не гайкали, а кричали хай, что значит бог^{113}^, т.е. крики их были взыванием к богу. Слово хай – самоедское, но у обдорских остяков много слов самоедских.




204


Чтения в Общ. И. и др. 1871 г., кн. II смесь, стр. 11 –12.




205


«Краткое описание об ост. народе», стр. 53




206


Этнограф, сборник 1858 г., вып. IV, стр. 311.




207


Р. И. Б., т. II, № 91.




208


П. С. 3. Р. И., т. IV, № 1800, стр. 60.




209


Чт. Общ. ист. и древн. 1863 г., кн. IV. См. «Челобитная Филофея», стр. 25.




210


Памятники Сиб. ист. XVIII в., кн. I, № 62.




211


Арх. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1402, л. 123.




212


Арх. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1402 и 125.




213


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1402.




214


Арх. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1451, л. 539.




215


Ibid, кн. № 1454, лл. 537–544




216


Ibid, кн. № 1454, л. 545




217


Жур. М. Н. Пр. 1846 г., ч. 52, стр. 82.




218


Пам. сиб. ист., кн. 1, № 99.




219


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1302, л. 99.




220


Ibid, кн. № 1361, л. 81.




221


Ibid, кн. № 1367, л. 50.




222


Ibid, кн. № 1367, л. 254.




223


Ibid, кн. № 1259, л. 145.




224


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1422, л. 19.




225


Эти две волости находились в Сургут, уезде, но были приписаны к Тобольску.




226


Ibid, кн. № 1376.




227


А. М. Ю. Сиб. пр., кн. № 1252, л. 73.




228


Относительно трех последних волостей следует заметить, что они находились в Пелымском уезде, но приписаны были к Тобольску; население их принадлежало к вогульскому племени, а если в документах оно называется татарским, то только потому, что эти вогулы еще во времена Кучума приняли магометанство, усвоили язык, нрав и обычаи татар.




229


м. ю. Сиб. пр., кн. № 1376.




230


Ibid; кн № 1313. л. 1208.




231


«Краткое описание об ост. нар.» Г. Новицкого. По поводу сожжения «Старика Обского» остяки говорили, что когда идол загорелся, то божество вылетело из него в виде лебедя; однако не все верили этой сказке; другие, замечает Новицкий, говорили, что ничего подобного не было.




232


«Крат. опис. об ост. нар.», стр. 90–91.




233


«Описание документ, и дел Св. Синода», т. II, ч. I, стр. 240.




234


Новицкий, стр. 94–95.




235


П. С. 3. Р. И., т. V, № 2863.




236


«Крат. опис.» Новицкого, стр. 98–109.




237


Пам. сиб. ист. XVII в., кн. 2, № 9.




238


Ibid, № 32.




239


Ibid, № 52.




240


Ibid, № 46.




241


Пам. сиб. и. XVIII в., кн. 2, № 32.




242


Ibid, № 50.




243


Пам. сиб. ист. XVIII в., кн. 2, № 54.




244


Святость Василия Мангазейского чтится только в Сибири, но православная церковь не причислила его к лику святых, ибо сведения относительно нетленности мощей этого мученика оказались неверными. Еще в 1659 г. архиепископ Симеон отправил в Мангазею дьякона Богоявленской церкви Ивана произвести «досмотр» мощей Василия. Освидетельствование мощей произведено дьяконом Иваном, двумя мангазейскими попами и воеводой Ларионовым. Приготовившись к этому делу недельным постом, досмотрщики в назначенный день, читаем в докладе митрополита Корнилия, «после литургии молебствовали с водоосвящением и гробницу досмотривали; и та-де гробница вся вышла на верх земли и гробница-де вся цела, только немного почернела. А в гробнице мощи: глава и руки и ноги и все человеческое подобие по обычаю – _толъко-де_кости,_а_плоти_на_них_нет –_изтлела...»._ См. статью Оглоблина в Чт. Об. за 1890 г.




245


Ж. М. Н. Пр. 1864 г., ч. 52, отд. V, стр. 91.




246


Пам. сиб. ист. XVIII в., кн. 2, № 3.




247


П. С. 3. Р. И., т. VI, № 3637.




248


Священникам в русских селах в то время давалось жалованья 5 р. денег и 5 ч. хлеба, и значит, священникам инородческих церквей жалованья было вдвое более.




249


«Тоб. губ. вед.» 1866 г., № 10.




250


Пам. сиб. ист., кн. 2, № 49.




251


Тоб. губ. вед. 1866 г., № 10.




252


Тоб. губ. вед. 1866 г., № 12.




253


Ibid.




254


Он был убит остяками.




255


Новицкий, стр. 108.




256


«Опис. докум. и дел Св. пр. Синода», т. II, № 157.




257


«Опис. докум. и дел. Св. пр. Синода», т. IV, стр. 253.




258


«Чт. Об. Ист. И др.», 1863 г., кн. 4, отд. V, стр. 51




259


«Опис. докум. и дел. Св. Синода» т. II, стр. 157




260


«Опис. докум. и дел. Св. Синода» т. IV, стр. 253




261


Ibid, т. II, стр. 241.




262


«Опис. докум. и дел. Св. Синода» т. VII, № 282.




263


А. А. Э., т. I, стр. 259.




264


А.М.Ю. Книги денежного стола № 11801, с. 51–53.




265


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 400.




266


См. наше исслед. «Заселение Сибири...», стр. 292.




267


Странник, 1864. Авг.




268


Все эти сведения заимствованы нами из рукописи, озаглавленной: «Роспись, что указал государь Михаил Фед. и отец его Фил. Н. взять архиепископу Киприану с собой в Сибирь – соборян и старцев и дворовых людей и что им государева денежнаго и хлебнаго жалованья и что архиепископу на его обиход в год всяких запасов». А. М. Ю. Денеж. стол. кн. № 11801, л. 1 –12; Сиб пр., кн. № 7, л. 63.




269


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 113, 118.




270


Ibid, лл. 1828, 246–250.




271


Ibid, л. 140.




272


В нашем исследовании «Заселение Сибири...» на стр. 107 сказано, что Киприан прибыл в Тобольск 30 мая; мы, как и другие историки, в данном случае основывались на известия сибирских летописцев, но эти известия оказываются неверными: сам Киприан писал Филарету, что он прибыл в Тобольск 19 июня. См. Ден. ст., кн. № 11801, л. 142.




273


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 13.




274


Ibid, л. 39.




275


Ibid, л. 13. См. «Роспись что надобе в Тобольску на церковное строение и на архиепископский двор...».




276


Ibid, л. 52. См. Отписку тобольскому воеводе.




277


IBID, Л. 48. СМ. ГРАМОТУ МИХАИЛА ФЕДОРОВИЧА 1621 ГОДА 15 ЯНВАРЯ К ТОБОЛЬСКОМУ ВОЕВОДЕ ГОДУНОВУ.




278


Ibid, л. 49. См. отписку воеводы Годунова к Киприану.




279


ЭТО ПЕРВАЯ ЦЕРКОВЬ В ТОБОЛЬСКЕ; ОНА ПОСТРОЕНА ОДНОВРЕМЕННО С ПЕРВОЮ ТОБОЛЬСКОЮ КРЕПОСТЬЮ В 1587 Г. НО КРЕПОСТЬ СКОРО БЫЛА ПЕРЕНЕСЕНА НА ДРУГОЕ МЕСТО, А ЦЕРКОВЬ ЖИВОНАЧАЛЬНОЙ ТРОИЦЫ, ОСТАВЛЕННАЯ «С СИБИРСКАГО ПЕРВОНАЧАЛЬЯ ВЗЯТЬЯ», ОСТАЛАСЬ НА ТОМ ЖЕ САМОМ, Т.Е. НА СТАРОМ ГОРОДИЩЕ.




280


Ibid, 144.




281


Такая церковь действительно должна была казаться в Тобольске большою, и особенно если сравнить ее с другою тобольскою церковью, построенною в 1601 г. во имя Вознесения Господня; эта последняя тоже, по сообщению воеводы, была невелика: от западных дверей до царских четыре аршина, а в алтаре от царских дверей до горного места всего два аршина.




282


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 52 и 57. См. отписки тоб. в. от 13 ноября 1621 года.




283


Ibid, л. 173. См. гр. Мих. Ф. к Киприану.




284


Ibid, лл. 115 и 178. См. гр. Мих. Фед. к Киприану от 21 февр. 1621 г. и от 22 дек. 1621.




285


Тот самый, который впоследствии при архиепископе Макарии написал чудотворную икону Б. Матери Абалакской.




286


«Материалы для истории г. Тобольска» Найденова, стр. 16 и 20; А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 71.




287


А. М. Ю. Ден. ст. Ibid, л. 54. См. отписку воеводы Годунова.




288


А. М. Ю. Сиб. пр., разб. ст. № 329; № 573, л. 3. Считаем нужным исправить типогр. ошибку в наш иссл. «Заселение Сибири...» на стр. № 122 напеч. «денег 609 р.» – след. читать 690.




289


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 40, л. 251.




290


Ibid, л. 36. См. грамоту Мих. Фед. к Годун. от 10 янв. 1621 г.




291


См. наше исслед. «Заселение Сибири...», стр. 123.




292


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 85; Р. И. Б., т. 2 № 127.




293


Ден. ст., л. 243.




294


См. наше иссл. «Заселение Сибири...», стр. 124.




295


В 1642 г. четвертый Сибирский архиепископ Герасим писал к Михаилу Федоровичу: «Велено ему быть в Тобольске на месте Нектария, а наказа, данного Киприану, нет в софийской казне, после Нектария не застал. И государь велел бы дать ему наказ, по чем ему в Сибири архиепископския своя ведати и духовныя дела исправлять». Тогда царь обратился к Нектарию, находившемуся в то время на покое в Ниловой пустыне, с вопросом – куда делся наказ, данный Киприану. На это Нектарий отвечал, что, приехав в Тобольск, он не нашел его, а сказывали ему приказные люди, что тот наказ Киприан взял с собой в Москву. См. А. М. Ю. Сиб. пр., столб. № 119, л. 1, 3 и др.




296


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 120–127. См. гр. царя Михаила к Киприану от 21 февраля 1621 г.




297


Ibid, л. 172.




298


Ibid, л. 142–151. См. гр. Мих. Фед. к Киприану от 1621 г. Ноябрь.




299


Ibid, л. 213–225.




300


См. наше исслед. «Заселение Сибири…», стр. 284, 285




301


А. М. Ю. Ден. ст.,кн. № 11801, л. 116.




302


Ibid, л. 46.




303


А. М. Ю. Сиб. прик., ст. № 571 (ненумер.). Такие челобитные, как, например, следующая, нам попадались в архиве очень часто. «Царю... Михаилу Федоровичу бьют челом нищие твои богомольцы из Сибири Верх. у. Тагила Преображения Спасова... поп Иванище, дьячек Тренка, пономарь Антипка; пожалованы мы, нищие богомольцы, на кормлю вместо денежные и хлебные руги, дано нам землицы и сенных покосов. А пахати нам тое землицу не кем: которых, государь, гулящих людей приряживает себе в половье и дает им семенной хлеб, скот, лошади, коровы и тех наших половничешков твои государевы воеводы и приказные люди, изгоняючи нас от твоего богомолья, у нас тех наших половничешков отымают в твою государеву пашню в крестьяне без твоего государева указа, мимо вольных людей и те наши пашнишки запустели; а призвать и подрядить в половничешка... невозможно; блюдя такие самосильственные изгони нихто в половье нерядится. И нам, твоим государевым богомольцам, кормитца нечем, помираем голодною смертию» и т.д.




304


Того самого, о котором мы выше упоминали, что он бежал от Киприана, но потом был схвачен и прислан в Верхотурье.




305


Таково было происхождение Невьянского Богоявленского монастыря. Храм начал строить Серапион в 1622 г. на одном острову между речками Тетерькой и Моленкой. Но постройка подвигалась очень медленно: к 1624 г. срублено было только 12 венцов храма Преображения Господня да келья и клеть. После постройки храм был освящен не во имя Преображения Господня, как благословил Киприан, а во имя Богоявления; вот почему и монастырь стал называться Богоявленским. К концу первой половины XVII века в нем уже было 19 монахов. См. А. М. Ю. Сиб. пр., № 65, л. 265.




306


Из одного донесения самого Киприана видно, что в Березове в это время не было монастыря, но это последнее известие, вероятно, нужно понимать так, что Березовский монастырь находился в совершенном запустении, и чтобы возобновить в нем жизнь, послан игумен Тарасий.




307


Этот монастырь замечателен тем, что он был основан, как оказывается из донесения Киприана, боярином Иваном Никитичем Романовым во время ссылки его в Сибирь Борисом Годуновым. Но мы не знаем, какая река называлась Неивою, во всяком случае это не Невья, или Нейва; в документе место этого монастыря определяется так: «при р. Неиве, недоезжая дву днищ до Верхотурья».




308


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 136–141.




309


Ежемес. сочинения и известия 1764 г. Янв., стр. 409. Здесь Миллер говорит, что Киприан послал в Мангазею игумена Тимофея, но это неверно: из одной отписки тобольского воеводы Сулешова^{114}^ видно, что отправлен был туда именно арх. Мефодий.




310


А. М. Ю. Ден. ст. кн. № 11801, л. 186. См. гр. царя к Киприану от 1622 г. февр. 24.




311


См. наше исслед. «Заселение Сибири...», стр. 187.




312


А. М. Ю. Ден. ст., лл. 191, 296, 215, 264.




313


Ibid, л. 254, 256.




314


Считаем нужным упомянуть, что эта грамота подана Киприану уже распечатанною и, стало быть, с содержанием оной некоторые познакомились ранее, чем сам Киприан. Когда об этом узнал Михаил Федорович, то предписал «обыщикам» Ивану Спасителеву и Орефу Башмакову «бить пред разрядом батогами нещадно» Данила Низовцова, привезшего эту грамоту в Тобольск.




315


Ibid, л. 246. См. гр. Мих. Фед. к Киприану от 5 февраля 1623 г.




316


Одну из таких грамот мы нашли в архиве Минист. иностр. дел, в портфелях Миллера. Ввиду особенного интереса этого документа мы считаем нужным привести его здесь буквально. «Царя Государя и великаго князя Михаила Федоровича всея Русии воеводам, сыновом нашего смирения, великим господам Ивану Никитичу, Федору Володимировичу, преосвященный Киприан, архиепископ Сибирских и Тобольских, благословляя и Бога моля челом бьет. По государеву и великаго князя М.Ф. в. Русии указу и по благословению великаго государя, святейшаго Филарета Никитича, патриарха московскаго и в. Руссии и по нашему благословению послан в Мангазею, на Таз и на Турухан и в Песиду софийский сын боярский Василий Стогов с наказом, а велено ему на Тазу и на Турухане и в Песиве (31с) по нашему указу ведати и судити во всяких наших духовных делах, а которыя наши духовныя дела приказаны ему Василию ведати и судити против государевых царевых и в. Кн. М. Ф. в. Руссии указов и грамот против указов же и грамот в. г. св. Филар. Н. патр. Москов. и в. Руссии, а которые в их государских указах и грамотах написаны судныя духовныя дела судити и то написано в сей нашей грамоте, именно: дворян и детей боярских и всяких служилых и жилецких и торговых приезжих людей и игуменов и строителей, черных попов и дьяконов и мирских белых попов и дьяконов и кто в клиросе стоит, чернцов, черниц, девиц, попадей, поповичев, легче проскурниц, прощеника, баб, кума, куму, брата и сестер, названных вдовиц, задушных человек монастырев, больниц и кто порты чернецкие свержет, во всех крестьянских людях роспусты, смилное, умычки, пошибание, застатие промежу мужем и женою, о жводе их в племяни или в сватовстве поимитца, ведовство, бледня и зелье и еретичество, зубояжа отца и матерь бьет сын или дща, или уречет скверными словы, прилагает отца и матерь, или сестры, или дети, или племя тяжутца о задницу, церковная татьба, с мертвецы совлачат, гробная татьба, кресты посекают или из крестов трески емлют, в церковь скочат псы или плотки без великия нужы введет или что неподобное ино церкви здеет. Это все, господа, наши духовные дела и вам бы, господа, по государеву указу и вел. Кн. М. Ф. всея Руссии указу и по грамотам и по указу ж и грамотам вел. государя св. Фил. Н. патриарха московскаго и всея Руссии в те наши духовныя дела, ни в которыя не вступатца и у приказнаго нашего тех наших духовных дел никаких не отнимати и за воров не стояти и воров не укрывати, а которые люди учнут приказному нашему в наших духовных делах ставятца сильны и под суд начнут ходити и вам бы, господа, на тех ослушников приказному нашему Василию давати государевых приставов и отсылати тех ослушников к приказному нашему да и дворец бы, господа, пожаловати дати ему Василию где стояти, а милость Софе и Премудрости Божией и великих чудотворцев и всех святых и нашего смирения благословение есть и будет с вами. Писан в Тобольску лета 7132 февраля 1 дня». См. Порт. Миллера, № 477. Тетр. 1.




317


См. наше исслед. «Заселение Сибири...», стр. 288–289.




318


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 254. См. гр. Мих. Ф. к Киприану от 1623 г. 15 декабря.




319


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 41. См. гр. Мих. Федор, в Тобольск от 1621 г. 15 янв.




320


Ист. Р. Церкви Макария, т. IV, стр. 342




321


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 259.




322


Ibid, л. 148.




323


Ibid, л. 156–172. См. гр. Мих. Федор, к Киприану от 1621 г. дек. 19 дня.




324


Русская Вивл., т. III. См. «Записки к Истории Сибири».




325


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801, л. 267–268. См. гр. к Киприану от 10 сентября 1623 г.




326


Миллер утверждает, что Киприан пробыл в Тобольске и весь 1624 г., и в подтверждение своего мнения ссылается на грамоты Киприана, разосланные им к сибирским воеводам – грамоты о бракосочетании Михаила Федоровича с М.В. Долгорукою, совершившемся 19 сентября 1624 г. (см. Ежемес. сочинения 1764 г. генв., 415 стр.). Но дело в том, что Киприан, уезжая из Тобольска, не оставлял еще свою архиепископскую кафедру, а заведовал ею до назначения ему преемника и, стало быть, должен был сноситься с своею паствою и в то время, когда уже находился в Москве.




327


А. М. Ю. Ден. ст., кн. № 11801. См. л. 264–266, 268–271.




328


Ежемес. сочин. Июль 1761 г., стр. 239.




329


Древ. Росс. Вивл., ч. III, стр. 143.




330


А. М. Ю. Ден., ст. № 11801, л. 306. См. отписку Макария.




331


Чтения в Общ. Ист. и Др., кн. III, стр. 55.




332


Р. И. Б., т. 8, стр. 385.




333


Напр., крестьянами Тавдинской слободы в 1624 г. собрано до 900 копен разного хлеба, пятая часть этого сбора шла в архиеп. дом. А. М. Ю. Сиб. пр., № 7; Материалы для истории горда Тобольска Найденова.




334


См. мое исслед. «Заселение Сибир», стр. 125.




335


Р. И. Б., т. 8, л. 348.




336


Р. И. Б., т. 8, лл. 345–346.




337


Совершенно ложно боярские дети обвиняют Макария в неправиль- ном составлении переписных книг; перепись производилась особыми дозорщиками по выбору воевод, и архиепископ на это дело не имел никакого влияния. Так, перепись софийского имущества в самом Тобольске по назначению воеводы Ю. Сулешова с товарищами производил письменный голова Гр. Зловидов и подьячий С. Полутов; в Тавдинской слободе по назначению преемников Сулешова производили перепись боярские дети Павлоцкий и Лутовинов, а в Усть-Ницынской слободе боярский сын Толбузин. Один экземпляр этих переписных книг воеводы послали в Москву и другой вручили самому Макарию. Что же касается наличных денег в софийской казне, оставшихся после Киприана, то документы вполне оправдывают показание Макария, что оных было к его приезду только 36 р. Сам казначей Савватий в своей жалобе на Макария ничего не говорит о том, что будто бы этот архиепископ насильно заставил его приложить руку к отчету, как утверждают в своей челобитной боярские дети. А «роспись расходов денежной казны дома С. Пр. Б. старца Савватия казначея», дошедшая до нас, свидетельствует, что действительно в софийской казне Макарий нашел наличных денег только 35 р. 23 а. В этой росписи Савватий пишет, что он получил в 1624 г. мая 7 дня на разные расходы 303 р. 25 а. 4 д., из этих денег он выдал по окладу годовое денежное жалованье протопопу с братией, дворовым и приказным людям; уплатил годовым работникам, нанятым в Софийский дом с первого Воскресенья после великого дня 1624 г. по то же Воскресенье 1625 г. 29 р. 28 а. 4 д., нанял дровосеков 15 человек на день по 2 а. человеку; купил кобылицу буланую за 4 р. 13 а. 2 д.; коня вороного за 4 р. 25 а, купил лошадь в кабалу соф. паш. крестьянину за 4 р.; нанял на сенокос 20 человек ярыжных на три недели за 27 р. и пр. Если сложить все расходы, упоминаемые в этой росписи, и вычесть из денежной суммы, полученной Савватием, то действительно в остатке получится только 35 р. 23 а. См. А. М. Ю. Денеж. ст., л. № 11801, 108.




338


Из наказов, данных московским правительством сибирским архиепископам, кажется, только наказ Макарию дошел до нас; а потому ввиду особенной важности этого документа мы считаем нужным напечатать его здесь буквально: «Лета 7133 февр. 8 д. по государеву, цареву и великаго князя Михаила Федоровича всея Русии указу и по благословению великаго государя святейшаго патриарха Филарета Никитича и всея Русии, память архиепископу Макарию Сибирскому и Тобольскому. Как же даст Бог приедет в первый сибирский город на Верхотурье, и ему велети себя за городом встретить со кресты в том же месте, где была встреча первому архиепископу Киприану, и идти в соборную церковь, и пети молебны, и молити Бога о многолетном здоровии великаго государя, царя и великаго князя Михаила Федоровича, и отца его государева, великаго государя святейшаго патриарха Филарета Никитича Московскаго всея Русии, и матери его великой государыни инокини Марфы Ивановны и сохранении града до того дни. У соборные церкви архиепископу Макарию и обедня служить. А как с Верхотурья пойдет в Тобольск, и пройдет в Туринский острог, а из Туринскаго острогу в город Тюмень и ему потомуж в тех городах велети себя за городом встретить со кресты в тех же местах, где была встреча прежнему архиепископу Киприану и, вшед в соборную церковь, пети молебны, и в те дни, как придет, в соборных церквах и обедни служити потомуж, как на Верхотурье. А как придет в Тобольск, и ему потомуж велети себя встретить со кресты за градом всему народу тут же, как была встреча прежде архиеп. Киприану и, пришед во град, и идти в соборную церковь и пети молебны с звоном, и молити Бога о многолетном здоровье великаго государя, царя и великаго князя Михаила Феодоровича всея Русии, и отца его государя, великаго государя святейшаго патриарха Филарета Никитича Московскаго и всея Русии, и матери его великаго государя, инокини Марфы Ивановны и вода святить, и обедня служить и, будучи, архимадритов и игуменов, и протопопов, и попов, и диаконов поучати во благочинии и пребывати по божественным правилам также, и народ весь поучати, чтобы жили в исправлении закона христианскаго по заповедям Божиим и св. Апостолов и св. отец; и архимандритов, и игуменов, и протопопов, и попов, и дьяконов, и чтецов и весь причт церковный судити во всяких духовных делах, а боярину и воеводам, князю Д. Тим. Трубецкому с товарищи, в то не вступатися; такоже и мирских людей во всяких духовных делах судити и исправляти по божественным канонам, а боярину и воеводам и дьякам у него в то потомуж не вступатися. А которые татарове похотят креститца своею волею, а не из неволи, и ему, архиепископу, тех татар велети крестити, и лучших держать у себя во архиепискупье и поучать всему крестьянскому закону, и покоити их, как мочно, а иных раздавати крестить в монастырь. А как новокрещенные из под начала выйдут, и архиепископу их звати к себе ести по часту и их покоити. А которые татарове учнут к нему челом ударити приходити, и тех потому ж велети кормити и поити, как мочно, и говорити приходити, и тех потомуж велети кормити и поити, как мочно, и говорить с ними кротостию, и приводити их ко крестьянскому закону, разговаривати с ними тихо, со умилением, с жесточью с ними не говорить. А которых татар учнут крестить и тех надобе платье переменить новое и о том посылати ему, архиепископу, к боярину воеводам и к дьячкам. А будет, учнут ко крещению приходить многие люди, и архиепископу о том писать ко государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу и святейшему патриарху Филарету Никитичу и их государев указ, чем их пожаловати, о том к нему будет тотчас. А который татарин дойдет до вины и убежит к нему, архиепископу, от опалы, от каковы не будет, опричь измены, и похочет креститись, и ему тех татар приимати и держати у себя бережно, и о том писати ко государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии и к отцу ево... Филарету Никитичу Московскому и всея Русии; подлинно, кто от каковы вины прибежит, а до их государ, указу тех не крестить; а того татарина боярину и воеводам и дьякам до указу никого не отдавати. А котораго татарина в какове вине, опричь болыпия измены, велят боярин и воеводы и дьяки казнить, а придут об нем к архиепископу иные татарове бити челом о печалованье, и архиепископу тех посылати опрашивать, и по совету боярина и воевод и дьяков имати тех людей за себя, хоть и будет и креститца не похотят, и их к тому не волею не нудить; а на смерть их боярину и воеводам и дьякам не выдавать, а держати их у себя архиепископу в крепости до государева указу, да о том писати к государю царю Михаилу Феодоровичу и святейшему патриарху Филарету Никитичу всея Русии. Да держати архиепископу з боярином и воеводами и дьяки совет о великих государевых делах, опричь кровных и убийственных дел. А на которых татар у них будет опала не великая, а похотят которых острастить казнию, а до казни не дойдет, и ониб, боярин и воеводы и дьяки о тех сказывали ему, архиепископу, а ему от них тех от вины отпрашивати, хотя будет, о ком и челобитья не будет. И всякими обычаи, как возможно, так архиепископу татар к себе приучати, и приводити их ко крещению с любовию, а страхом и жесточью ко крещению никак не приводити. А услышит архиепископ, какое безчинство в сибирских людех в детях боярских и в посадских во всяких людех, или в самих боярине и воеводах и в дьяках какое безчинство к закону христианскому увидит, и архиепископу их о том поучати со умилением, а не учнут слушати, и архиепископу им говорити з запрещением, а не уймутца за его поучение и запрещение, и архиепископу тогда писати о тех их безчинствах ко государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея Русии и ко отцу его государя, великому государю святейшему патриарху Филарету Никитичу Московскому и всея Русии в Москве. А о которых будет о государевых и всяких думных делах учнут с ним, архиепископом, боярин и воеводы и дьяки советовати и архиепископу о том с ними советовати, и мысль своя им во всякие дела давати, опричь убийственных и кровавых всяких дел, а той боярские и воеводские мысли ни как ни с кем не говорити, а боярину и воеводам князю Д. Тимофевичу Труб, с товарищи, в государеве наказе о том писанож. А о береженье архиепископу, боярину и воеводам и дьякам говорити по часту, что бы они от огня и от корчем держали береженье великое, и в ночи ж дети боярские и всякие люди с огнем не сидели, и съездов бы у них ночных корчемнаго питья не было, и в день бы жили смирно, не бражничали и по городу и в воротах держали потомуж береженье великое. А уведает архиепископ у боярина и воевод и у дьяков в городе какое небереженье и людем от кого насильство и налоги неподельно и архиепископу о том боярину и воеводам и дьякам говорити дважды и трижды, чтоб однолично они того берегли, и было б у них береженье и людям насильства и налоги не было; а не послушает боярин и воеводы и дьяки архиепископа, а архиепископу о том писати ко государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Русии и ко ево отцу Филарету Никитовичу... в правду, как ся – что делает. А подлинной государев указ за приписью дьяка Ив. Грязев».

ТАКОВУ ПРИВЕЗ ВЕРХ, СЫН БОЯРСКИЙ АНДРЕЙ ПЕРХУРОВ В 133 Г. ИЮНЯ В 17 ДЕНЬ. СМ. «ОПИСАНИЕ ГОСУД. АРХИВА СТАР, ДЕЛ» П. ИВАНОВА. М., 1850 Г.; А. М. Ю. ДЕН., СТ. № 11801.




339


Р. И. Б., т. 8, л. 329.




340


А. М. Ю. Сиб. пр., столб. № 5, л. 71.




341


А. М. Ю. Денеж. ст., л. 313. См. гр. Макария в 1625 г.




342


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 13, л. 165.




343


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 16, л. 250.




344


Р. И. Б., т. 11, № 164.




345


Вот две такие поручные записи, которые мы нашли в Сибирском приказе. 1) Се яз Филарет чорной поп да яз поп Григорей Кирилов да яз Макарей Кирилов вдовой поп да яз Семион Савин поп ручались мы приказу большаго дворца сотнику Ивану Кругликову дружка по дружке в том что дано нам государева жалованья на подъем по 30 р. человеку и стати нам в Сибири в Тобольском городе з женами и з детьми а будет хто из нас едучи в Сибирь з дороги збежит и хто из нас в Тобольску не станет и на нас по сей записи пеня государева М.Ф. и государева подъемныя деньги а пеня нам что государь укажет а все мы за один человек кои из нас будет в лицах на том государева пеня и государева подъемные деньги а на то послуси Харитон Иванов а записи писал Микифорко Романов лета 7143 г. 2) Се яз черной поп Филарет да яз поп Григорей Кирилов да яз вдовой поп Макарий Кирилов да яз поп Семен Савин все мы сибирские попы поручилися есми приказу болыпаго дворца приставу Ивану Кругликову по Иван поп Павлове сын да но Аввакуме поп Григорьев в том что им попом за нашею порукою ехать в государеву вотчину в Сибирь и стати им за нашею порукою в городе в Тобольске взяли они попы за нашею порукою на подъема по 30 р. денег а буде они попы поп Иван да Аввакум за нашею порукою в государевой вотчине в Сибири в городе Тобольске не станут и на нас порутчиках пеня государя М.Ф. а пеня что государь укажет и наши порутчиковы головы в их голову место и те государевы подъемные деньги и кой из нас порутчиков будет в лицах и на том государева пеня и порука и те государевы подъемные деньги а на то послух Сергей Мелентьев а запись писал Фетка Андреев лета 7143 года. А. М. Ю. Пр. Сиб., ст. № 165, л. 17.




346


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 165, л. 81. См. «Роспись новоприсыльным в 1635 г. московским и вологодским попам, кто в которой церкви по росписи арх. Макария».




347


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 13, лл. 153 и 163. См. отписку Макария в 1627 г. (листы перепутаны, начало на 153 л., а продолжение на 163 л.).




348


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 165, лл. 5–8.




349


Ibid, ст. № 13, л. 149.




350


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 656.




351


Ж. М. Н. Пр., ч. LХХХI, стр. 25. См. «Материалы для истории христ. просвещения Сибири».




352


Р. И. Б., т. 11, № 153.




353


А. М. Ю. Ден., ст. № 11801, л. 225.




354


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 13, л. 164.




355


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 13, лл. 153–152.




356


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 656.




357


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 16, лл. 370–373.




358


«Женский вопрос в Сибири в XVII в.» Н. Оглоблина в Истор. Вест. 1890 г., № 7.




359


Ibid, стр. 197–198.




360


См. наше исследование «Заселение Сибири...», стр. 218.




361


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 16, л. 75.




362


Р. И. Б., т. 8, № XXXIII.




363


Р. И. Б., т. 8, стр. 558.




364


А. М. Ю. Ден., ст. № 11801, лл. 299–303.




365


А. А. Э., т. III, № 168.




366


Дворц. Разр., т. II. См. с 788 с. по 822 стр.




367


Др. Росс. Вивл., ч. III, стр. 153.




368


Л. Л. Э., т. IV, № 165.




369


Странник 1866 г., февр., стр. 68–69.




370


Др. Росс. Вивл., ч. III, стр. 156.




371


См. стр. 83.




372


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 571, ненумерован.




373


Ibid.




374


Ibid.




375


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 81, лл. 390–406.




376


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 165, л. 101.




377


Ibid. Разб. столб. № 323.




378


Ibid. Разб. столб. № 327.




379


Доп. к А. И., т. IV, № 165.




380


А. М. Ю. Сиб. пр., разб. ст. № 324.




381


Странник, 1866 г., февр, стр. 70.




382


Др. Росс. Вивл., ч. III, стр. 156




383


В нашей статье «Открытие Тобольской епархии...» вкралась ошибка: на стр. 21 в прим. 3 напечатано – «при архиепископе Макарии», читай: «при Нектарии».




384


А. М. Ю. Сиб. пр., разб. ст. № 322.




385


Ibid, ст. № 303.




386


Др. Росс. Вивл., ч. III. стр. 162.




387


Странник, 1866 г., авг., стр. 49.




388


Ibid, стр. 61–62.




389


А. М. Ю. Сиб. пр., разб. ст. № 307.




390


Ibid. Разб. ст. № 310.




391


Ibid, № 309.




392


А. М. Ю. Сиб. пр., разб. ст. № 17.




393


А. М. Ю. Сиб. пр., разб ст. № 312.




394


Ibid, № 310.




395


Ibid, № 316.




396


Ibid, № 319.




397


См. наше исслед. «Заселение Сибири...», стр. 130–135.




398


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 246, л. 279.




399


Странник 1866, авг., стр. 31; Др. Росс. Вивл., ч. III, стр. 173.




400


А. М. Ю. Сиб. пр., столб. № 139, л. 269.




401


Ibid, л. 723.




402


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 139, лл. 481–484.




403


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 100.




404


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 246, лл. 226–232.




405


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 1183.




406


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 240, лл. 212–220.




407


А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 134, л. 20–25.




408


Др. Росс. Вивл., ч. III, стр. 166.




409


Странник 1866 г., февр., стр. 61.




410


Др. Росс. Вивл., ч. III, стр. 178.



comments


Комментарии





1




Печатается по изданию:_Буцинский_П.Н._ К истории Сибири: Мангазея и Мангазейский уезд (1601 – 1645) // 3аписки Императорского Харьковского университета. Харьков, 1893. Кн. 1. С. 33–98.





Вклад П.Н. Буцинского в изучение сибирского города XVII века оценивается историографами очень высоко. Его работы явились «своеобразным диалектическим скачком» в изучении ранней истории русских городов Западной Сибири (Д.Я. Резун). Заслуга Буцинского – вовлечение в научный оборот значительного пласта архивных документов, детальный анализ различных фактов во взаимосвязи их друг с другом, благодаря чему ему удалось дать подробные и убедительные картины хозяйственной жизни сибирских городов и уездов. «Самое лучшее» из произведений Буцинского, по мнению известного историка С.В. Бахрушева, это статья «Мангазея и Мангазейский уезд (1601 1645 гг.»). До выхода данной работы не было ни одного специального научного труда по истории этого города. Характерная черта исследований П.Н. Буцинского – отсутствие интереса к традиционным в дореволюционном сибиреведении темам смут, быта и культурной жизни. В целом для работ П.Н. Буцинского характерны жизненная конкретность, точность, скрупулезность и беспристрастность. Так, он неоднократно поправлял и уточнял непререкаемого авторитета сибирских историков Г.Ф. Миллера, что было не только смело, но и убедительно, доказательно.




2


 Обдория – территория близ устья реки Оби. Название восходит к коми-зырянскому «Обдор», что означает «край, местность у Оби». Слово Обь, вероятнее всего, имеет древнеиранское или индоиранское происхождение (в иранских языках «об» (аб, ап) означает «вода, река, поток», а в более древних индоиранских и индоевропейских языках реконструируется основа «ап» – «вода, река»). В языках коми, ханты и манси имеется немало слов индоиранского и иранского происхождения, заимствованных ими у южных племен, обитавших в евразийских степях и лесостепях во II тыс. до н.э. – начале I тыс. н.э. Менее убедительна версия о коми-зырянской принадлежности топоосновы «об» («сугроб, глубокий снег» или «тетя»).

«Обдора», или Обдорское хантыйское княжество, упоминается в русских летописях и документах в XV–XVI веках. С 1505 года к титулу великих князей Московских добавилось «князь Обдорский».




3


 «Мангазея» первоначально относилось к территории близ устья реки Таз. Известный историк Сибири Г.Ф. Миллер связывал происхождение этого топонима с названием энецкого рода Монгкаси (Монгкаси я – «Земля монгкаси»). В 1601 году на берегу Таза был построен русский город Мангазея – административный и торговый центр, место сбора ясака с «инородцев». В 1672 году из-за резкого снижения добычи пушных зверей в Мангазейском уезде город пришел в упадок и был заброшен. Жители города переселились в Новую Мангазею (Туруханское зимовье), или Туруханск. В настоящее время ненцы называют место, где располагалась Мангазея, Тахаравы-харад – «Разрушенный город».




4


 Обдорск, или Обдорский острог, был построен в 1595 году березовскими служилыми людьми под руководством воеводы Никифора Траханиотова на правом берегу Оби при впадении в нее реки Полуй. До этого там находился хантыйский городок Пулынг авыт ваш – «Городок на носу (мысе)», известный в русских источниках как Носовой городок. Обдорск был важным административным и торговым центром уезда, местом сбора ясака и таможенных пошлин. В 1933 году село Обдорское было переименовано в город Салехард (ненецкое Салия-харден – тот же «Носовой город»).




5


 Споры о местонахождении югорской земли и этнической (языковой) принадлежности народа югра не утихают в ученой среде и по сей день. Буцинский коснулся этой проблемы попутно, доказывая реальность освоения новгородцами к XI веку морского пути в Нижнее Приобье. Последнее утверждение его выглядит достаточно убедительно, чего нельзя сказать о версии самоедской (самодийской) принадлежности югры. Во-первых, в приводимом Буцинским ниже рассказе новгородского путешественника Гюряты Роговича югра совершенно четко отделяется в языковом отношении от самоедов: их «язык нем», т.е. не понятен. Во-вторых, летописные русские источники в XIV–XV веках уже четко локализуют территорию югры в Нижнем Приобье и даже в бассейне Северной Сосьвы. В-третьих, Буцинский, как и некоторые современные исследователи, почему-то совершенно выпускает из виду факт, свидетельствующий об угорской принадлежности этнонима «югра»: венгерское самоназвание «хунгар» соотносится с названием угров, угров-савиров, встречающимся в западноевропейских письменных источниках раннего средневековья. Предки венгров, ханты и манси входили в состав угроязычных племен, обитавших в раннем железном веке в лесостепях и степях Западной Сибири.

Очевидно, этнотопоним «югра» имеет южно-уральские и южно-сибирские истоки и «перекочевал» в Нижнее Приобье и на Северный Урал в начале I тыс. н.э. вместе с потомками степных угров. В XIV–XV веках это имя носило одно из территориальных объединений обских угров, обитавших в бассейне Северной Сосьвы (возможно, и на примыкающих территориях).




6


 Здесь Буцинский не совсем точен: вымичи, т.е. жители реки Выми, притока Вычегды, как и некоторые другие территориальные группы Северной Руси, принявшие активное участие в освоении Сибири (вычегжане – жители берегов Вычегды, вилежане – выходцы с реки Виледи, сысоличи – выходцы с реки Сысолы), были коми. Кроме того, устюжане, жители Великого Устюга и окружающих его земель, сложились в результате слияния выходцев из новгородских земель, Ростово-Суздальского княжества при участии коми.




7


 Шар – морской пролив, речной рукав. В русском языке появилось из коми-языка («шар» – пролив). Близкие по звучанию и смыслу слова известны и в других финно-угорских языках. Возможно, данный термин имеет иранское происхождение, так как он встречается в иранских и тюркских языках (в последних немало иранских заимствований). Югорский Шар находится между островом Вайгач и Югорским полуостровом и соединяет Баренцево и Карское моря.




8


 Лукоморье – морская лука, излучина, изгиб берега моря. Этот топоним известен в фольклоре Русского Севера, откуда его заимствовал А.С. Пушкин. Его местоположение увязывается учеными и краеведами с побережьем Баренцева или Карского морей близ Приполярного Урала.




9


 Коломенка – старинное русское большегрузное речное судно (обычно беспалубное), поднимало до 12 тысяч пудов груза. В длину достигало 15–20 саженей, в ширину – 2–4 саженей.




10


 Пантуев городок упоминается в недавно опубликованных путевых записках Г.Ф. Миллера, путешествовавшего по Сибири в 30–40-х годах XVIII столетия. Он располагался на правом берегу Оби, недалеко от ее устья, там, где сейчас находится пос. Аксарка. Миллер застал на месте Воксарского городка (Woksarit-wasch) лишь одну остяцкую хижину. Река Воксарка по-хантыйски называлась Woksarit-jach-jugan, т.е. «Лисьего народа река». Миллер привел и другое название реки – Pandu-ja, что позволяет соотнести Воксарский городок с упоминаемым в русских источниках начала XVIII века Пантуевым городком. Этимология этого названия неясна, но не исключено его происхождение от хантыйского «пан» – песок («Песчаная река, Песчаного места река»). Более чем вероятна принадлежность жителей Пантуева городка к хантыйскому роду Пандо, который был ассимилирован сибирскими тундровыми ненцами во второй половине XIX века.




11


 Остяцкий князь Василий Обдорский (вероятно, крещеный) был враждебно настроен по отношению к русским. В 1607 году он вместе с ляпинским князем Шатровом Лугуевым и кодским наследным «принцем» Онжей Юрьевым возглавил антирусское восстание. После неудачной попытки взятия Березова объединенным войском восставших нижнеобских остяков, будучи предан собственным сыном Мамруком, Василий был казнен в Березове. Лишь в 1610 году родственникам двенадцати руководителей и активных участников восстания было разрешено снять тела казненных с виселиц и похоронить их.




12


 В русских документах XVI–XVII веков заложники именовались аманатами (арабское amanat – «залог, заложник» попало в русский язык из тюркских языков). Обычно русские воинские люди, взяв в плен близкого родственника (чаще всего – сына) главы местного рода или племени, содержали его в остроге (городке) как гаранта собственной безопасности и выплаты государева ясака (налога).




13


 Режма или режа – означает «протока». Этот термин фигурирует в качестве гидронима в «мангазейских» документах и «Чертежной книге Сибири» С.У. Ремезова (1701 г.). Происхождение термина неясно. Возможно, он связан с диалектным коми-зырянским «реж» – обрыв. В то же время не исключена связь с иранской глагольной основой «рез» – течь, литься и русским «резать».




14


 Каюк – русское грузовое судно типа полубарки с двускатной крышей, каютой в корме и загнутым носом. Грузоподъемность в различных районах варьировала от 2 до 35 тысяч пудов, длина – от 8 до 12 саженей, ширина – 3–4,5 сажени.




15


 Одекуй – стеклянные бусы.




16


 Рухлядь – домашнее имущество. Мягкая рухлядь – пушнина.




17


 Юкола – сушеная рыба.




18


 Порса – рыбная мука, получавшаяся в результате измельчения толкушкой мелкой сушеной рыбы вместе с костями.




19


 «Цынжают» – заболевают цингой. Цинга в прежние времена – настоящий бич северян. Зимой из-за недостатка в пище витамина С люди часто заболевали цингой, при этом у них кровоточили десны, выпадали зубы, нарушалось пищеварение и резко снижалась сопротивляемость организма инфекциям. Традиция сыроедения, т.е. потребление в пищу сырых рыбы и мяса, у северных народов появилась как средство против цинги, так как в этой пище содержится и витамин С.




20


 Енисейские остяки (как их называли русские) – неверный термин, так как на самом деле кеты (самоназвание жителей берегов Енисея) не были родственны обским остякам (ас-ях – «обской народ») – ханты.




21


 Тунгусы – устаревшее название эвенков.




22


 Сапец – правильно сопец – руль, кормило, правило.




23


 Саадак – от тюркского sadaq – старинное название лука и колчана со стрелами, на которые (лук и колчан) надевались чехлы, либо только чехол на лук (кожаный, бархатный), украшенный шитьем, серебряными или золотыми накладками, каменьями.




24


 «Железцы стрельные» – вероятно, наконечники стрел.




25


 Собская и Кыртасская таможенные заставы были устроены в начале XVII века соответственно на левом притоке Оби реке Собь и на Северной Сосьве, немного выше по течению от Березова. Обе заставы стояли на речных путях в Сибирь и должны были обеспечивать сбор таможенных пошлин с торговцев.




26


 «Собольи пупки» – шкурки с животов.




27


 Юрий Крижанич (1617–1683 гг.) – хорватский историк, общественный деятель, проповедник идеи панславизма (объединения славянских народов). В 1661 году приехал в Россию, после чего был послан (сослан) царем Алексеем Михайловичем в Тобольск. Результатом его вынужденного пребывания в Сибири явилось «Повествование о Сибири...», вышедшее в 1681 году на латинском языке. Крижанич собрал множество сведений о географии, климате, народах Сибири, путях сообщения и истории заселения края русскими. Из сибирской ссылки ему удалось освободиться лишь после смерти Алексея Михайловича в 1676 году.




28


 Печатается по изданию:_Буцинскии_П.Н._ К истории Сибири: Сургут, Нарым и Кетск до 1645 г. Харьков: Типография Адольфа Дарре, 1893. 28 с.




29


 Пегая орда – название военно-политического объединения среднеобских селькупов, прекратившего свое существование в 1598 году, когда войско князя Вони было разбито объединенным отрядом русских служилых людей и кодских остяков. Пегая орда занимала территорию вдоль Оби от Бардакова княжества (район современного Сургута) до Нарыма, включая бассейны притоков Оби: Ваха, Васьюгана, Тыма и Парабели. После поражения часть селькупского населения мигрировала на север (реки Таз и Турухан), а Васюганско-Ваховское Приобье заселили ханты, выходцы из Бардакова княжества (с Агана, Югана). Часть населения бывшей Пегой орды осталась жить в Нарымском Приобье.

Обращает на себя внимание необычность самого названия этого объединения (княжества или союза нескольких княжеств): ни одно военно-политическое образование коренного населения Западной Сибири в русских письменных источниках XV–XVII веков не называлось ордой. Даже осколок Золотой Орды – татарское Сибирское ханство именовалось Сибирской землей (царством, страной). Почти все княжества обских угров носили названия, связанные с топонимами: Обдорское, Ляпинское, Казымское, Кодское, Белогорское, Пелымское и т.д. Эпитет «Пегая» с легкой руки Г.Ф. Миллера объяснялся тем, что жители орды были «пеги телом». Эта версия, как и другие, близкие к ней, выглядит малоубедительно. Более вероятно происхождение данного эпитета в результате адаптации какого-то местного этнонима или топонима в русском языке. Такое явление было исторически обусловлено и распространено в пору русского освоения Сибири.

В связи с этим можно попытаться раскрыть значение названия из языка остяков Бардакова княжества, от которых русские получали первые сведения об их восточных соседях. В хантыйско-русском словаре М.А. Кастрена слово «пег» означает «чужой, другой», а «пегаи, пеги» – левый. Оба эти слова близки не только фонетически, но и в смысловом отношении: в мировоззрении ханты, как и многих других народов, понятие «левый, левая» имело и негативный оттенок, означая одновременно что-то нечистое, неправильное. Отсюда вытекает, что для ханты эпитет Пегая означал «чужая», тем самым подчеркивалась иноязычная, иноэтничная принадлежность восточных соседей хантыйского Бардакова княжества. Достоверность этой версии подтверждается еще одним фактом: аналогичная модель номинации иноязычных соседей использовалась нижнеобскими ханты, которые называли ненцев «яранами» («яра» – другой).

Наименование «орда», вероятнее всего, возникло от хантыйского «ордем (урдем)», означавшего «делить», и означало часть территории (Оби). Таким образом, для ханты название Пегая орда значило «Чужая часть (сторона)», или «Чужой, другой народ».




30


 Базионская (Базионовская) волость находилась на Иртыше, примыкая с юга к Самаровской. Позднее волость именовалась Темлечеевой (Темлячеевой). Названа по поселению Басьян-пугот (С.К. Патканов), что обозначало «Деревня Басьяна». В одном из русских документов начала XVII века упоминается «князец» Бозьян. В настоящее время на месте этого поселения находится село Базьяны (30 километров к юго-востоку от Ханты-Мансийска).




31


 Лумпукольская (Лунпокольская) волость находилась на правобережье Оби, близ устья р. Тым. В 1594 году эта территория входила в состав Пегой орды.




32


 Неясно, где Буцинский встретил этот вариант (Югорская) названия Юганской волости. В научной литературе он не употребляется. Вероятно, это результат описки в документах XVII века.




33


 В 1597 году не было «бунта всей югорской земли». За два года до этого ляпинские остяки и самоеды (ненцы) во главе с князем Шатровом Лугуевым более полугода безуспешно осаждали Березов, но при приближении отряда тобольских служилых людей во главе с соратником Ермака атаманом Черкасом Александровым были вынуждены снять осаду. Позднее, в 1607 году, Шатров Лугуев вместе с обдорским князем Василием снова осаждал Березов. После поражения оба предводителя восстания были схвачены и казнены в Березове.




34


 Лешня, лесованье – лесная охота, охотничий промысел.




35


 Ларпидская волость находилась на Оби, выше по течению от ее левого притока Васьюгана. Эта территория входила в состав Пегой орды.




36


 Печатается по изданию:_Буцинский_П.Н._ Крещение остяков и вогулов при Петре Великом. Харьков: Типография губернского правления, 1893. 94 с.




37


 Здесь и ниже рассуждения автора об Удории, или Юнгории, запутаны и спорны. Он необоснованно отождествляет Удорию и Югорию («Юнгорию»). Удория – местность, расположенная к западу от реки Печоры и к северу от реки Вычегды в бассейне реки Вашки (Удора – «местность у реки» на коми языке). Здесь к XIV веку сформировалась локальная группа древних коми, в состав которой вошли также вепсский и саамский этнические компоненты. В 1444 году преемник Стефана Пермского владыка Питирим крестил удорцев-идолоноклонников.

Расположение древней Югры вдоль восточных склонов Северного, Приполярного и Полярного Урала, о котором говорит Буцинский, до сих пор не подтверждается сколько-нибудь серьезными научными аргументами (см. прим. 4).




38


 Стефан Пермский (ок. 1340-1345 – 26.04.1396 г.) – деятель Русской Православной Церкви (РПЦ) второй половины XIV века, церковный писатель. Уроженец Великого Устюга, сын русского и зырянки (коми). Постригся в монахи в Ростове, где получил образование. В 1379 году направляется для проповеди идей Христа на Вычегду, в земли коми, где в совершенстве овладел зырянским языком. Это послужило толчком к переводческой деятельности и созданию зырянской азбуки. Вместе с проповедью основ христианского учения на реках Вычегде, Выми и в других местах Стефан строил церкви и часовни, уничтожая языческие кумирни. В 1382 году по благословению митрополита Московского Алексия хиротонисан во епископа новой Пермской епархии. В народной памяти св. Стефан остался как создатель нового алфавита, т.н. пермской азбуки.




39


 Герасим Пермский (точные год рождения и год смерти неизвестны) – третий Пермский епископ, ревностно трудившийся на ниве укрепления и прославления основ христианства. Его стараниями возводились храмы, устраивался быт духовенства. Наряду с ростом признания, расширением миссионерского проповедничества и любви мирян существовали проблемы, в силу которых подвергалась опасности жизнь русского проповедника. Во время объезда епархии Герасим был задушен рукою вогула (манси), которого он принял на воспитание. По версии автора «Иконописного Подлинника», это деяние было совершено его домочадцами. П.Н. Буцинский ошибочно называет его «первым епископом Перми», ссылаясь на статью Н.А. Абрамова в «Журнале Министерства Народного Просвещения» (ЖМНП, СПб, 1854, ч. 83). Канонизирован Русской Православной Церковью.




40


 Питирим Пермский (?–1455) – четвертый епископ Великой Перми (с 1447 г.), церковный писатель и миссионер, обративший в христианство многих манси. Составитель «Краткого описания жития св. Алексия» (см.: Духовный вестник, СПб, 1862). Убит вогульским вождем Асыкой в Усть-Выме в 1455 году во время миссионерской проповеди. Причислен к лику святых РПЦ. Днями памяти его считаются 29 января и 19 августа.




41


 Асыка – князь Пелымского вогульского (мансийского) княжества, располагавшегося на восточных склонах Урала. Известен набегами на пермские и вычегодские земли. Ярый противник христианизации. В 1467 году во время ответного похода пермско-вятского отряда на пелымских «вогуличей» он был захвачен в плен, но сумел бежать. В 1481 году войско Асыки напало на Пермь Великую, были убиты пермский князь Михаил и его сыновья. После успешного похода московской рати под руководством воевод князей Ф. Курбского и И. Салтыка-Травина на пелымцев (1483 г.) сын Асыки князь Юмшан признал зависимость от великого князя Московского Ивана III. В 1485 году Юмшан побывал на аудиенции у Ивана III и обязался «дань давати великому князю». К этому времени Асыка, вероятно, уже умер, во всяком случае в русских документах и летописях он уже не упоминается.




42


 Сведения о противостоянии пермян-идолопоклонников во главе с неким Пан-сотником (Памом) и крестителя пермян (древних коми) иеромонаха Стефана содержатся в «Слове о житии и учении св. Стефана...», написанном Епифанием Премудрым в конце XIV века. «Житие» и Вычегодско-Пермская летопись однозначно определяют Пана-сотника и его сторонников как пермян (коми), поэтому отождествление Буцинским последних с «юнгорскими остяками» нельзя признать верным.




43


 Иван III Васильевич (22.01.1440–27.10.1505) – великий князь Московский с 1462 года, старший сын Василия II (Васильевича) Темного. Выдающийся государственный деятель, дипломат. При его правлении завершилось формирование территории Русского централизованного государства и начала складываться система приказного управления. При нем сильно возросло значение дворянства и получило развитие поместное землевладение. Важнейшим его достижением была ликвидация зависимости Московской Руси от ордынцев.




44


 Здесь неточность: Березов был основан через год после Пелыма, т.е. в 1594 году.




45


 Алачевы – княжеский род конца XVI–середины XVII вв. хантыйского Кодского княжества, расположенного на правом берегу Оби между рекой Ендырь и Северной Сосьвой. Русское правительство использовало род Алачевых в своих административно-хозяйственных и политических целях. Последний князь Дмитрий Михайлович в 1643 году был вызван в Москву, записан в дворянство, получил вотчину на Лене, в Коми крае, а Кода была присоединена к Русскому государству. К концу XVII века род Алачевых угас.




46


 Кодский (Кондинский) Троицкий монастырь основан в 1653 году в селе Кондинском (ныне – Октябрьское Ханты-Мансийского автономного округа). В течение 130 лет (1657–1891) был мужским. Расположен на правом берегу Оби. Указом Синода от 12 апреля 1891 г. (№ 5830) монастырь был обращен в женскую общину с подчинением Иоанно-Введенскому монастырю, что под Тобольском. 21 июня того же года несколько монахинь отбыли в Кондинск. Настоятельницей была назначена монахиня Анна Дружинина. В число насельниц общины входили пять монахинь, пять рясофорных послушниц и пять «белиц». История монастыря богата событиями, имевшими всероссийское значение. В сентябре 1909 года Кондинская Троицкая женская община вновь была обращена в самостоятельный женский трехклассный общежительный монастырь.




47


 Троицкая церковь в селе Кодеком была построена князем Михаилом (Игичеем) Алачевым. Описания ее внешнего и внутреннего вида не сохранилось из-за пожара. Сгоревшая церковь была восстановлена, но со временем из-за ветхости была снесена в момент закладки монастырской обители.




48


 Михаил Федорович Романов (12 (22).07.1596–13 (23).07.1645) – сын Федора (Филарета) Романова. На Земском соборе 21 февраля 1613 года был избран первым русским царем. По своим личным качествам был человеком небольшого ума, нерешительным и к тому же болезненным. Фактически государством управлял его отец-патриарх (до своей смерти в 1633 г.). При Михаиле Федоровиче были заключены Столбовской мир (1617) и Деулинское перемирие (1618).




49


 Речь идет о нарымских селькупах, которых до конца XIX века ошибочно называли остяками, или остяко-самоедами.




50


 Указ великих государей Иоанна и Петра Алексеевичей и сестры их цесаревны Софии в Сибирь о крещении в православную веру и о «розыске и наказании из них тех, кои обокрав помещиков или разоря кого-либо, бежали и просят о крещении их, дабы тем освободиться от наказания: Именной с боярским приговором».




51


 Происхождение этнонима «остяки» до сих пор многие авторы связывают с татарским «уштек, уштяк» «дикий, непокорный». Более вероятна другая версия, согласно которой этноним «остяк» произошел от самоназвания обских ханты: ас-ях – «обские люди, обской народ». Аналогичная ситуация сложилась и с этнонимом «вогулы», который, как правило, объясняется из языка коми, где он переводится как «дикий». В то же время известный археолог и этнограф В.Н. Чернецов считал, что этноним «вокэл, выкли», встречающийся в исторических преданиях обских угров, имеет хантыйское происхождение. Известный топонимист А.К. Матвеев, отмечая обилие географических названий, образованных от слова «вогул», приводит хантыйский вариант этнонима – «вохаль», который применялся в отношении манси. Этнограф Е.П. Мартынова отмечает, что у нижнеобских ханты до сих пор сохранился этноним «охаль», который идентифицируется ими как сосьвинские манси или ханты.

В целом следует почеркнуть, что связь этнонимов «остяки» и «вогулы» соответственно с татарским и коми словами со значением «дикий», по всей вероятности, вторична. Слово «дикий» является эпитетом к данным этнонимам, а не их переводом с коми и татарского языков. Исконное значение этих названий связано, вероятнее всего, с древними самоназваниями северных обско-угорских групп.




52


 Маньс, манщ – этноним, который означал «говорящие». Восходит к древнему названию предков венгров и манси – «монть», «мансэ». У венгров этот термин трансформировался в «мадьяр» – «говорящие люди». Этнонимы с подобным значением нередки и у других народов, что является результатом противопоставления «свой – чужой», «говорящий – немой».




53


 В фольклоре ханты «арьях» – древний народ, который жил в Нижнем Прииртышье и Среднем Приобье до появления там хантыйского населения. «Арьях» ханты переводят как «Песенный, былинный народ». Этническая принадлежность «арьях» неясна, но есть основания считать, что этот народ был ассимилирован предками современных ханты.




54


 Енисейские остяки – устаревшее русское название кетов. По происхождению и языку кеты не родственны ханты.




55


 Здесь и ниже сведения о божествах обских угров и их религиозной обрядности, приводимые П.Н. Буцинским, почти дословно повторяют данные из сочинения Григория Новицкого (о нем см. ниже).




56


 Новицкий Григорий Ильич (год рождения неизвестен, умер в 20-е годы XVIII века) – малоросс, автор «Краткого описания о народе остяцком» (1715). Получил образование в Киево-Могилянской академии. В 1712 году сослан в Сибирь, где наблюдал жизнь ханты (остяков) и манси (вогулов), сопровождая в миссионерской поездке митрополита Филофея Лещинского в Березовский край. Погиб во время посещения Кондинской волости (на р. Конде).




57


 Неверное выражение: речь идет о татуировках, которые у обских угров носили характер излечивающего или охранительного (от болезней, злых духов) знака. Возможно, некоторые татуировки были родовыми, фамильными знаками («знаменами»).




58


 Кастрен Матиас (Матвей) Алексантери (Александр) (2.12.1813 – 7.05.1852) – финский языковед и этнограф. Предпринял ряд путешествий по северной части Европейской России, Уралу, Западной и Южной Сибири (1845–1849). Исследовал, в частности, хантыйский, самодийские и другие языки. Автор работ и о мифологии и этнографии Сибири.




59


 Паллас Петр Симон (1741 –1811) – немецкий естествоиспытатель, географ, с 1767 года работавший в России по приглашению Екатерины II. В 1768–1774 годах Паллас возглавлял академическую комплексную экспедицию по Центральной России, Уралу, Сибири и Забайкалью. В результате этой экспедиции появились два знаменитых труда Палласа: «Русско-азиатская зоография» и пятитомное «Путешествие по разным провинциям Российского государства».




60


 Елянь (Илянь) – название духа (божества?) у северных ханты и манси, зафиксированное учеными и краеведами во второй половине XIX – начале XX веков. А.II. Зенько полагает, что Елянь – эпитет некоего божества – покровителя воинов, так как его важнейшим атрибутом являлось оружие, а праздники, устраивавшиеся в его честь, сопровождались пляской мужчин с копьями и саблями. Значение слова А.П. Зенько, ссылаясь на И.Н. Смирнова (1904 г.), определяет как «священный». В связи с этим следует отметить, что близкое по звучанию слово с таким значением у ханты и манси отсутствует, но есть у ненцев – «яля».

В то же время известный финский этнограф К.Ф. Карьялайнен считал еляней помощниками и охранителями, слугами местных духов-покровителей. Отличительной чертой изображений еляней, по его мнению, являлась остроголовость, имитировавшая шлемы воинов. Эти изображения отличались небольшими размерами и имели вид палочек или кольев, на которых вырезались лишь лица и головы. Вслед за О. Финшем (1882 -г.), лично наблюдавшим обряды почитания еляней на хантыйских святилищах, где их количество достигало нескольких десятков, К.Ф. Карьялайнен считал, что еляни не являлись собственно идолами, а приносились в жертву верховному духу. Кроме того, интересно, что еляней никогда не одевали, им не приносили даров как идолам духов.

Е.П. Мартынова вслед за С.И. Руденко (1916 г.) считает, что еляни – духи, покровительствовавшие рыболовам и охотникам. Изображения еляней в случае их успешной «службы» по истечении трех лет уносили на ближайшее святилище, а взамен изготавливали новые.

В пользу последних трактовок значения еляней, возможно, свидетельствует наличие в лексиконе ханты слова «еле (елле)» – «щепка», что вполне согласуется с небольшими размерами изображений еляней и почти полным отсутствием у них каких-либо деталей тела (кроме головы).




61


 Иоаким (Иван Савельев) (1621 –1690) – десятый Патриарх Московский и всея Руси (1674–1690). Московский дворянин, ведущий род из Великого Новгорода. В 1655 г. оставил военную службу и принял монашество. В 1664 г. – архимандрит Чудова монастыря, с 1672 г. митрополит Новгородский. После падения в 1666 г. Патриарха Никона (Никита Минов, 1605–1681) сблизился с царем Алексеем Михайловичем (1629–1676). Отстаивал независимость духовенства от светской власти. 26 июля 1674 года возведен на патриарший престол.




62


 Адриан (Андрей) (1627–1700) – одиннадцатый и последний досинодальный Патриарх Московский и всея Руси (1690–1700). Приверженец церковной старины, активно противодействовал реформам Петра I. Оставил обширное литературное наследие, включающее проповеди, обличения. Поддерживал общерусское летописание, пополнившееся новыми сводами. В борьбе со староверами предпочитал репрессивные меры. После смерти его патриаршество было заменено синодальной формой церковного правления.




63


 Игнатий (Римский-Корсаков, ок. 1639–13.05.1701) – митрополит Сибирский и Тобольский (1692–1700). О его мирском имени существуют легенды. По первой (вплоть до 1988 г.) – Иван Степанович, по другой – Илья Александрович. Выходец из дворян, при царе Алексее Михайловиче был стольником. Принял монашество в Соловецком монастыре. С 1685 года – архимандрит. Хиротония в митрополита Сибирского состоялась 3 апреля 1692 года. Прибыл в Тобольск 12 февраля 1693 года. Был ярким обличителем язычества, раскола и сектантства. Большое участие принимал в делах христианизации народов Тобольского Севера. Остаток своей жизни провел в Московском Симоновском монастыре, где и погребен. Известный духовный писатель, обличитель раскола.




64


 Киприан (Старорусенин) (вторая половина XVI ст. – 17.12.1635) – первый архиепископ Сибирский и Тобольский (8.08.1620–15.02.1624). Был архимандритом Хутынского монастыря. Возведен на тобольскую кафедру с согласия патриарха Филарета по указу царя Алексея Михайловича. Хиротонисан в архиепископы 8 сентября 1620 года. Дата прибытия в Тобольск – 19 июня 1621 г. 15 февраля 1624 года вызван в Москву и возведен в сан митрополита.




65


 Филарет (Федор Никитич Романов, ок. 1554 –1633) – четвертый Патриарх Московский и всея Руси (1619 –1633), крупный государственный деятель, отец царя Михаила Федоровича и старший сын боярина Никиты Романовича Юрьева, брата первой жены Ивана Грозного Анастасии, соперник Бориса Годунова при дворе, которым насильно пострижен в монахи в конце 1600 или начале 1601 гг. Принимал участие в свержении Василия Шуйского (1610). Как духовный деятель укрепил власть и авторитет Московской патриархии. Принял решение об учреждении Тобольской и Сибирской архиепископии (1620).




66


 Виниус Андрей Андреевич (1641 –1717) – русский государственный деятель, дворянин. В 1694–1695 гг. управлял Сибирским приказом, строил заводы на Урале. Один из ближайших соратников Петра I в ранние годы его царствования.




67


 Абрамов Николай Алексеевич (17.04.1812 – 3.05.1870) – известный сибирский краевед, историк. Образование получил в уездном народном училище (1823 – 1825) и Тобольской духовной семинарии (1826– 1832). Преподавал в духовном училище (1832–1836). С 1842 г. – смотритель Березовского, Ялуторовского и Тюменского училищ. С 1853 г. – столоначальник Главного Управления Западной Сибири (г. Омск). Действительный член Русского Географического общества (РГО) (с 5 ноября 1858 г.). Один из первых и ведущих знатоков церковной истории Сибири, особенно Тобольской губернии и епархии (более 100 публикаций). Другой известный церковный историк Сибири – А.И. Сулоцкий писал о нем: «После Абрамова едва ли скоро явится такой знаток Сибири и такой охотник писать о ней, каков он был».




68


 Иоанн Максимович (Иоанн Тобольский) (в миру – Иван Максимович Васильковский, род. в декабре 1651 г., умер 10 июня 1715 г.) – шестой митрополит Тобольской епархии, носивший титул «Митрополит Тобольский и всея Сибири». Уроженец города Нежина Черниговской губернии. Из дворян. Учился в Киевской духовной академии. Принял монашество в Киево-Печерской лавре. В 1677 году 24-летний иеромонах Иоанн был избран посланником к царю Федору Алексеевичу. Сведений с 1677 по 1695 годы о его деятельности нет. С 1695 года архимандрит Черниговского Елецкого монастыря. 10 января 1697 г. – архиепископ Черниговский. 23 марта 1711 года хиротонисан в митрополиты Тобольской епархии. Прибыл в Тобольск 14 (по другим сведениям – 11) августа 1711 года. Видный деятель русского православия, духовный писатель и проповедник, оставивший большое литературное наследие. Канонизирован в 1916 году, последний русский святой досоветского времени 10 (23) июня. Его мощи и по сей день привлекают богомольцев в древнюю столицу Сибири.




69


 Шарковы юрты – искаженное название Шоркоровских юрт. Исконное звучание топонима – Шоркар (в переводе с коми языка – «Город на ручье (речке)». До конца XVI века Шоркар был центральным городком Кодского княжества, княжеской резиденцией. Там же находилась и «кумирня» (святилище) общеугорского значения, посвященная Ортику (Орт-ики – одно из имен сына верховного божества обских угров Торума – Мир-Ванты-ху). В настоящее время рядом с древним городищем находится пос. Шеркалы (Октябрьский район ХантыМансийского автономного округа).




70


 Правильно «Кошуцких». В Ремезовской летописи упоминается хантыйский (мансийский?) князь Кошук и его городок, который был с боем взят дружиной Ермака. В XVII–XIX веках в состав Кошукской инородческой волости в низовьях реки Тавды (левый приток Тобола) входило 12 поселений. Ныне на месте городка – село Кошуки (Тавдинский район Свердловской области).




71


 Нахрачи – бывшая княжеская резиденция и культовый центр нижнекондинских ханты. В 1963 году село Нахрачинское было переименовано в Кондинское.




72


 Сатыгинская волость находилась в среднем течении реки Конды, левого притока Иртыша. Селение Сатыга, названное по имени легендарного мансийского (хантыйского?) князя начала XVIII века Сатыги, располагалось на северном берегу одноименного тумана – проточного озера.




73


 Василий Мангазейский (Василий Отрыганьев, ?–1600) – праведник, к которому была допущена уступка со стороны высшей духовной власти о признании его Угодником Божиим без официальной канонизации. Служил приказчиком у состоятельного купца в Мангазее. Обвинен последним в краже и убит. С 1649 года чествуется как подвижник благочестия. Днем памяти святителя считается 10 мая.




74


 Антоний I (Стаховский) (св. нет – 27.03.1740) – митрополит Тобольский и Сибирский (14.02.1721 – 27.03.1740). Выпускник Киевской духовной академии. В 1701 –1709 гг. – кафедральный наместник в Чернигове. С 1709 года – архимандрит и настоятель Новгород-Северского Спасо-Преображенского монастыря. В течение восьми лет, с 1713 по 1721 годы, был архиепископом Черниговским. В 1721 году возведен в сан митрополита Тобольского и Сибирского. Прибыл в Тобольск 7 декабря 1721 года. Многогранной была его деятельность на поприще христианизации народов Тобольского Севера и борьбы с расколом.




75


 Persona grata (лат.) – желательное лицо.




76


 Геннин (де Геннин), Вилли Иванович (Георг Вильгельм) (1676 –1750) – специалист по горному и металлургическому производству, генерал-лейтенант. Голландец по происхождению, в России с 1698 года на службе. Участвовал в Северной войне (1700–1721). Активно проводил в жизнь политику Петра I. С 1722 по 1734 гг. – начальник уральских горных заводов.




77


 Долгорукий Михаил Владимирович (14.11.1667 – 11.11.1750) – тобольский губернатор (1724–1728), князь, государственный деятель, д.т.с. (1729). Из рода Долгоруких, брат В.В. Долгорукого. Стольник (1685). Участвовал в Крымском походе 1689 г. С апреля 1729 г. – член Верховного тайного совета.




78


 Печатается по изданию:_Буцинскии_П.Н._ Открытие Тобольской епархии и первый Тобольский архиепископ Киприан. Харьков: Типография губернского правления, 1891. 58 с.




79


 Владимир (Владимир Святославович) (?–1015) – святой, князь Новгородский (с 969), великий князь Киевский (с 980). Добился объединения всех восточнославянских племен. В 988 году положил начало процессу христианизации древнерусского общества, избрав христианство в качестве государственной религии. Осуществил эту акцию с помощью византийского духовенства. Объявлен РПЦ равноапостольным и канонизирован в середине XIII века по велению Александра Невского.




80


 Ярослав I (Ярослав Мудрый, 978–1054) – великий князь Киевский, сын Владимира Святославовича. Был основателем первых русских монастырей. Ярослав является основателем Русской Православной Церкви.




81


 Ижора – западнофинская народность, жившая по берегам Невы. Земля, на которой обитала ижора, называлась Ижорской, или Ингрией, Ингерманландией (при Петре Великом). Территория Ижорской земли входила в состав владений Новгорода Великого, а после 1478 года была присоединена к Московскому государству. К XVII веку ижорцы были полностью ассимилированы северорусским населением.




82


 Карелы (самоназвание – карьялани) – народ в России прибалтийско-финской подгруппы финно-угорской группы уральской языковой семьи. Относятся к беломоро-балтийской расе большой европеоидной расы, в некоторых группах прослеживается слабая монголоидная примесь. Карелы сформировались на основе аборигенных племен Южной Карелии и Юго-Восточной Финляндии. В XI веке карелы стали продвигаться на север и заняли свою современную территорию, поглотив часть саамов. Первое упоминание названия «карелы» в русских летописях относится к 1143 году. В настоящее время их насчитывается около 140 тысяч человек, имеют собственную автономию.




83


 Чудь – изначально этноним, название одного из «вымерших» западнофинских племен. Упоминается в «Повести временных лет» как северный сосед восточнославянских племен. Исчезает с исторической арены в начале II тысячелетия. Очевидно, чудь была ассимилирована словенами. Район обитания этого племени реконструируется по топонимам, в частности, по названию Чудского озера. Позднее – общее название, применявшееся русскими в отношении финноязычного населения Европейского Севера. Впоследствии не только русские, но и сами потомки чудских народов стали применять это название для обозначения древнего населения этих территорий.

Предания о чуди сохранились в северорусских землях (Новгород, Архангельск, Устюг), у коми-зырян, коми-пермяков и европейских ненцев. В них чудь – языческий народ, убегавший от христиан или погребавший себя в землянках. В коми-языке «чудь, чуйд» означает «пугливый, боязливый». У коми-зырян чудь иногда ассоциируется с собственными предками-язычниками.




84


 Олонецкий край – территория бассейна реки Олонки в Приладожье, где обитали западнофинские племена, в частности – весь (предки современных вепсов).




85


 Лопари, или саамы – народ, издревле обитающий на севере Скандинавии и Кольском полуострове. Язык саамов относится к финно-угорской группе уральской языковой семьи, распадается на ряд сильно различающихся диалектов. Традиционные занятия саамов – охота на дикого оленя, оленеводство.




86


 Лапландия – устаревшее название территории, заселенной лопарями (саамами). Название означает «Страна лаппов».




87


 Зосима – преподобный, один из основателей Соловецкого монастыря (?– 1478). Был канонизирован собором в 1547 году. Память его отмечается 17 апреля. В 1566 г., 8 августа, его мощи были перенесены в придел соборного храма, посвященного преподобным Зосиме и Савватию.




88


 Савватий – преподобный, один из основателей Соловецкого монастыря (? – 27.09.1435). Ища место для совершенного уединения и безмолвной молитвы и узнав о существовании в Белом море большого пустынного острова, отправился туда. Первоначально поселился у часовни на реке Выге, где встретил инока Германа, жившего в лесу. Не доходя 12 километров до места нынешнего расположения монастыря, близ озера поставил келью. Уже после кончины здесь был построен монастырь, получивший название Соловецкого.




89


 Герман – преподобный соловецкий (?–1479), родом из Тотьмы. Вместе с рыбаками в 1428 г. отправился на пустынный Соловецкий остров, где встретился с Савватием, пострижником Валаамской обители. После смерти последнего подвизался с преподобным Зосимою. Безграмотный, он диктовал клирику о своих подвижниках по пустынножительству, их жизнеописание. Около 50 лет провел Герман на Соловецком острове. День его памяти празднуется 30 июля. Мощи покоятся в Соловецком монастыре.




90


 Иона (?–1471) – с 1455 г. епископ Пермский. Избран в епископы из простых иноков. С успехом продолжал обращение в христианство язычников, живших по Каме и Чусовой. В начале проповеди ему пришлось потерпеть много лишений и страданий от обращаемых в православие. На месте истребленных кумирниц им были построены церкви и при последних открыты училища. В 1459 году Иона значится в числе русских иерархов, писавших увещевание к епископам литовским оставаться верными православию. День памяти его – 29 января.




91


 Гурий (ок. 1500–1563) (в миру Григорий Руготин) – архиепископ Казанский, святой. Память его празднуется 5 декабря, а днем обретения мощей является 5 октября. Был управляющим у кн. Ивана Пенькова. Оклеветанный в преступной связи с его женою, был посажен в подземелье, где находился два года. Во время заключения переписывал «Азбуки», а вырученные деньги раздавал нищим. По освобождении постригся в Иосифо-Волоколамском монастыре, а затем служил игуменом этого монастыря. По воле Ивана Грозного два года настоятельствовал в Селижаровском монастыре. В 1555 г. собором русских святителей был посвящен на вновь учрежденную архиепископскую кафедру в Казани. Активно принимал участие в христианизации инородцев. Мощи его покоятся в Благовещенском соборе Казани.




92


 Иван IV Васильевич (Иван Грозный) (25.08.1530–18.03.1584) царь Московский, сын великого князя Василия III. Сыграл большую роль в укреплении сильной централизованной власти в России. Был образованнейшим человеком своего времени. В исторической науке деятельность Ивана Грозного получила разноречивую оценку.




93


 Симеон – архиепископ, четвертый владыка Сибирской и Тобольской епархии в 1651–1664 гг. Выходец из Нижегородской епархии (?–?). Был пострижен в монахи в Макарьево-Желтоводском монастыре. Хиротонисан в архиепископа Сибирского 9 марта 1651 года в Московском Успенском соборе в присутствии царя Алексея Михайловича. Прибыл в Тобольск 20 декабря 1651 г. В 1664 году Симеон был вызван в Москву и 16 февраля вышел в отставку. До 1675 г. находился в Макарьево-Желтоводском, а затем Чудском монастырях. В Сибири оставил о себе память как ревнитель христианского благочестия и устроитель церковного благолепия.




94


 Туринский Покровский монастырь основан в 1604 году. Первоначально находился при Покровской приходской церкви. В нем жили монахи и монахини без настоятеля в деревянных кельях. В 1624 г. архиепископ Киприан определил настоятелем игумена Макария, который при содействии архипастыря изыскал средства для постройки Николаевского монастыря, куда перешли монахи. Последний был наделен землями и угодьями от царя Петра Алексеевича. С 1764 года монастырь назывался Николаевским. В 1822 г. он был обращен в женский.




95


 Годунов Матфей Михайлович – боярин, тобольский воевода (1620–1622) при царе Михаиле Федоровиче.




96


 Варлаам I (Рогов) – Ростовский митрополит (? –1603), из игуменов Кирилло-Белозерского монастыря. В январе 1587 года посвящен на кафедру Ростовскую. Присутствовал на Московском соборе 1589 г., когда решался вопрос об учреждении патриаршества в России. Вместе с митрополитом Московским Иовом и Новгородским архиепископом Александром был предложен в кандидаты на патриаршество. В день избрания Иовы в патриархи Варлаам был поставлен митрополитом. С того времени епископы Ростовские стали именоваться митрополитами Ростовскими и Ярославскими.




97


 Тобольский Знаменский монастырь основан в нижнем посаде города, на правом берегу Иртыша, в устье небольшой речки Абрамовки в 1526 году. В 1610 году монастырь перенесен из-за Иртыша в верхнюю часть Тобольска. На новом месте монастырь существовал недолго – не более 13 лет. В 1623 году при архиепископе Киприане вновь переведен в нижнюю часть города и поставлен за татарскими юртами. В 1659 году монастырь сгорел дотла от молнии. После этого пожара 20 мая 1677 года вновь был истреблен очередным пожарищем. И лишь после пожара 1685 года в царствование Иоанна и Петра Алексеевичей началось новое строительство. Но каменное воплощение он получил после 1767 года. В 1873 году рядом с Казанским храмом был заложен корпус теплого придела в честь Знамения Божьей Матери, давшего название монастырю. Тобольский Знаменский мужской монастырь в XVII–XVIII веках – один из известных в Сибири. На его территории в 1833 году открылась первая в Сибири духовная школа – Тобольская духовная семинария.




98


 Печатается по изданию:_Буцинскии_П.Н._ Сибирские архиепископы Макарий, Нектарий, Герасим (1625г. – 1850 г.). Харьков: Типография губернского правления, 1891. 68 с.




99


 Сулоцкий Александр Иванович (1812–16 (3).05.1884) – протоиерей, законоучитель Сибирского кадетского корпуса, известный церковный историк Сибири. Образование получил в Ярославской духовной семинарии и С.-Петербургской духовной академии (1833–1837). Со степенью кандидата богословия был определен в 1848 году учителем церковной истории и греческого языка в Тобольскую духовную семинарию. В Тобольске сблизился с историками П.А. Словцовым, Н.А. Абрамовым, Г.А. Варлаковым, поэтом П.П. Ершовым, декабристами. В 1884 г. переехал в Омск, где работал в кадетском корпусе с И.Я. Словцовым.

Увлеченно занимался научной деятельностью, был в числе учредителей Общества исследования Западной Сибири, а с 1877 г. – член-учредитель ЗСОИРГО. Крупный специалист по истории христианства в Сибири. Его перу принадлежит около 100 печатных работ, появлявшихся во многих российских журналах и научных изданиях. Говоря о тобольском периоде, он замечает: «Так мало отпечатано за десятилетнюю службу в Тобольске... оттого, что 1) я опасался, не пренебрегли бы моим писанием гг. журналисты, не отвергли бы они моих статей с презрением; 2) печатать свои сочинения на собственный счет тогда я не имел средств». 30 апреля 1855 года возведен в степень магистра богословских наук. Имел двух сыновей и трех дочерей. Перечень его сочинений опубликован в № 11 «Тобольских епархиальных ведомостей» за 1884 год.




100


 Амвросий I (Келембет) (около 1750–4.07.1825) – уроженец города Лубны Полтавской губернии. Окончил Киевскую духовную академию. С 1792 г. – архимандрит Воронежского Алексеевского монастыря, потом – ректор Воронежской духовной семинарии, еще позже – Новгородской. С 30 ноября 1797 г. – епископ Уфимский и Оренбургский. После шестилетнего служения (25 мая 1806 г.) возведен в сан архиепископа и переведен в Тобольск. Четыре года возглавлял древнюю Сибирскую кафедру.




101


 Оглоблин Николай Николаевич (1852 – год смерти неизвестен) русский историк-археограф. Окончил Петербургский археологический институт. Служил архивариусом при Московском архиве Министерства юстиции. В 1895–1901 гг. завершил великолепный археографический труд в четырех томах «Обозрение столбцов и книг Сибирского приказа (1592–1768)», сохраняющий поныне значение важнейшего справочного издания по фонду сибирских материалов. В 1896 году книга была удостоена премии Академии наук. Автор многих историко-географических трудов. Впервые в сибирской историографии отразил народные движения в XVII веке.




102


 Аббас (1571 – янв. 1629) – шах Ирана (с 1587) из династии Сефевидов. Главное внимание уделял укреплению централизованной власти и проведению внутренних реформ. Не раз обменивался посольствами с Россией. Покровительствовал европейским купцам и миссионерам. При его правлении Иран достиг наибольшей политической силы, в связи с чем его называли Великим.




103


 Хованский Андрей Андреевич – князь, тобольский воевода (1626–1627), сменил на этом посту боярина Д.Т. Трубецкого.




104


 Веньяминов Мирон Андреевич – князь, тобольский воевода (1625–1626).




105


 Иосаф I – четвертый Патриарх Московский и всея Руси в 1634–1640 годах, преемник Филарета. Был прежде архиепископом Пскова. Одно из его первых дел в качестве Патриарха было жестокое наказание архиепископа Суздальского Иосифа (Курцевич) за его недостойное поведение. Издал «Лествицу властям», в которой указывал, в каком порядке иерархи должны занимать места при богослужении и на соборах.




106


 Темкин-Ростовский Михаил Михайлович – стольник, князь, тобольский воевода (1635–1638).




107


 Волынский Андрей Васильевич – стольник, князь, тобольский воевода, управлявший Сибирью вместе с М.М. Темкиным-Ростовским.




108


 Есипов Савва Ефимович – подьячий архиепископа Нектария (Телятин), летописец. В 1636 г. составил повесть «О Сибири и Сибирском взятии», известную под названием Есиповской летописи. По мнению историков, это одна из старейших сибирских летописей. По свидетельству «Словаря» Ф.А. Брокгауза летописание доведено до 1621 года и составлено автором «по писанию прежнему» (вероятно, по труду Тобольского архиепископа Киприана), не дошедшему до нас.




109


 Абалацкая икона Знамения Божией Матери, явленная в с. Абалак вдове благочестивой Марии, в честь которой в 1637 году архиепископом Нектарием была заложена церковь. Икона написана была протодьяконом Софийского кафедрального собора Матвеем Мартыновым (1636), широко известна в Сибири и России как чудотворная. По распоряжению митрополита Корнилия с 1665 года ежегодно 8 июня из Абалака с крестным ходом доставляется в Тобольск для поклонения верующих.




110


 Куракин Григорий Семенович – князь, тобольский воевода (1643– 1644), управлял вместе с князем М.С. Гагариным. В годы их воеводства в Тобольске был большой пожар (4 августа 1643 г.), уничтоживший город, соборную и приходскую церкви, архиерейский и воеводский дома, острог.




111


 Гагарин Матвей Петрович (? – 1721) – первый губернатор Сибири (1711 –1721). С его именем связан новый поворот таможенной политики в сторону усиления пошлинного обложения торговли. В 1713 году пересмотрел Таможенный Устав 1698 г. По этому Уставу в Сибири вводился дополнительный сбор десятой «перекупной» пошлины при перепродаже товаров. Его правление закончилось грандиозным сыском о злоупотреблениях сибирских властей, а князь Гагарин, уличенный в злоупотреблениях, был публично казнен.




112


 Одоевский Никита Иванович – князь, боярин, представитель московской бюрократии, судья Сибирского приказа (1643–1646).




113


 Все же Новицкий, видимо, прав, считая возглас «хай» не более чем междометием, т.к. у ненцев «хай» не означает Бог. Ненецкое «хэхэ» означает «идол, дух». Сам же факт заимствования ханты этого религиозного термина у ненцев сомнителен.




114


 Сулешов Юрий (Юрье) Яншеевич (Екшеевич) (?–1643) – тобольский воевода, боярин. В 1623–1625 гг. предпринял статистическое обследование ряда уездов Западной Сибири и установил твердое соотношение крестьянских наделов с размерами обрабатываемой ими государевой пашни, увеличив при этом тягловые повинности. Ввел зачет земельных участков служилых людей за их хлебное жалование. Унифицировал денежные оклады служилых людей. Княжеский род Сулешевых происходил из крымских татар, где члены его занимали важные посты в XVI–XVII вв. До назначения в Тобольск Юрий Яншеевич был воеводой в Новгороде, являясь мужем Марфы Салтыковой, племянницы Марфы Романовой. После воцарения на престол Михаила Романова за ним окончательно утверждается титул стольника.