Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
УСЛОВНО – ЗА УБИЙСТВО
Марат вернулся из рейса премного довольный. Поездка оказалась на редкость удачной – едва разгрузил в Казахстане пиломатериалы, случайно подвернулся выгодный заказчик на доставку товара в обратную сторону. Заработанного теперь хватит на то, чтобы отдать долги и серьезно подлатать к зиме свой «КамАЗ», купленный чуть ли не со свалки и любовно восстановленный собственными руками, что вызвало у местных мужиков искреннее уважение.
До той поры, пока Марат не проехал по деревне на, казалось бы, не подлежащем ремонту грузовике, относились к нему, чужеземцу, с откровенным недоверием, несмотря на то, что жена у него была из этих мест. Она и переманила мужа в Сибирь, когда в Средней Азии из-за постоянных военных конфликтов, нестабильности и ни с того ни с сего нарастающего недружелюбия к ней, русской, жить стало невмоготу.
Не лучше оказалось и в родных краях. Ее, уехавшую из дома сразу после школы, еще хорошо помнили, встретили как родную, хотя близких родственников и не было уже в живых, десятилетнего сына тоже немногочисленная деревенская пацанва быстро приняла за своего, хотя во время неминуемых в этом возрасте ссор кое-кто и обзывал чуркой. Но делалось это больше по обычаю, потому что у каждого должно было быть хоть какое-то обидное прозвище. Такое загорелому под южным солнцем пацану-полукровке подходило как нельзя лучше. А вот к Марату настороженно присматривались – недолюбливали тут «черных», хотя, если по совести, было за что: дети гор, монополизировав всю рыночную торговлю области, фактически за бесценок скупали в деревнях мясо, картофель и постепенно прибирали к рукам окрестные фермерские хозяйства, всеми неправдами устанавливая для них собственные экономические отношения.
Марат с женой и сыном поселились в покосившемся, с протекающей крышей домике на краю деревни и с первого же дня принялись за ремонт. Стук топора и молотка разносился далеко окрест с раннего утра до позднего вечера, тревожа глухую тишину старинного сибирского селения. Обустраиваясь в доме, Марат присматривался, чем при такой массовой на селе безработице заняться для содержания семьи. Вот тогда и попался ему на глаза брошенный «КамАЗ» возле мастерских бывшего колхоза.
Вся небогатая выручка от продажи за гроши нажитого в Средней Азии имущества ушла на ремонт дома, покупку и восстановление этой машины, а на топливо для первого рейса деньги пришлось даже занимать у самой состоятельной части деревенских жителей – местных пенсионеров. Завершившийся рейс давал возможность отдать долги и начать нормальную жизнь, сделать первые после переезда в Сибирь покупки.
Едва Марат успел помыться и семья приготовилась ужинать, выставив на стол привезенные из города гостинцы, как в дом вошли два соседских парня. Обоим им было всего по семнадцать, но вымахали потомки истинных чалдонов ростом под два метра, Несмотря на завидную силушку, от работы увиливали, учиться не хотели и главным своим делом считали хорошо отдохнуть перед грядущей через год службой в армии. Правда, иногда их видели за каким-нибудь немудреным левым заработком, который тут же несли в магазин в обмен на водку. А чаще всего с ними за работу так водкой и рассчитывались. После выпивки парни становились буйными и неуправляемыми.
Так и проводили время, били баклуши, а нередко били и местных мужиков. Те, считая парней сопляками, предпочитали не связываться, да и сил у оборзевших подростков было вполне достаточно, чтобы вдвоем отметелить любого, кто осмелится противостоять. Постепенно они стали верховодить не только в своей деревне.
Несколько раз бабы жаловались на парней изредка приезжавшему участковому, тот проводил беседу, устраивал внушения, стращал, что испортит обалдуям биографию, но жалобщикам неизменно объяснял свое бездействие излишней гуманностью закона по отношению к несовершеннолетним. Да, собственно, и сами иногда даже официально оформлявшие заявление в милицию после слезной мольбы матерей хулиганистых односельчан бумаги забирали обратно, в очередной раз прощая оболтусов. Эти самые прощения вселяли в подростков чувство безнаказанности, собственного превосходства и поощряли на новые подвиги. С ними предпочитали не связываться, и если ребята приходили к кому в дом за выпивкой, соседи безропотно доставали припрятанную для дела бутылку водки или жбан браги.
К Марату до сих пор ребята не заходили. Знали, что сам он то ли по мусульманской вере, то ли по убеждениям – абсолютный трезвенник, ибо никто еще не видел, чтобы он хоть раз выпил с кем-нибудь стопочку. Да и вездесущие старушки, под разными предлогами заходя в дом новоселов, разнесли слух, что живут бедолаги в нищете – ни путной посуды, ни завидной одежды не имеют. Так что поживиться у беженцев алчущим бездельникам до сих пор было нечем. Но тут случай особый – хозяин вернулся из рейса, значит, привез деньги.
С денег вместо приветствия и был начат разговор. Марат попытался было по-хорошему объяснить, что часть выручки уже отдал, вернув долги, а на оставшиеся надо выкупить солярку и уже давно заказанный тент. Даже сыну на зимнюю одежду удастся выкроить только со следующего рейса.
Но что те робкие и малоправдоподобные оправдания для уже где-то хвативших браги ребят, душа которых требовала добавки?!
– Пойдем выйдем поговорить, – угрюмо пробурчал Колька и кивнул на дверь. Марат встал из-за стола и вышел за парнями следом. Едва успел прикрьпъ за собой дверь, как тут же свалился от удара кулаком в лицо. Даже не понял, который из парней «отоварил» – того и другого он, щупленький, был едва ли не на голову ниже. Не успел подняться, как несколько сильных ударов ногой припечатали к сырой после дождя траве.
На шум из дома на улицу выскочили жена и сын. Выражая полное пренебрежение к хлюпику, Сашка отхаркался и смачно плюнул на поверженного чужеземца, судьбой занесенного в их деревню в поисках счастья. Матерясь, парни пошли со двора, напомнив, что это было только предупреждение.
И действительно, только Марат успел сменить промокшую и вывалянную в земле грязную одежду и смыть под рукомойником кровь с разбитого лица, парни снова ввалились в дом.
– Отвези нас в соседнюю деревню, – прозвучала приказом их просьба.
– Ребята, имейте совесть, он же с дороги устал, и мы еще даже не ужинали, – пыталась образумить ребят и защитить мужа Анна.
– Ну, смотри, чурка, хуже будет! Колеса вот порежем, вообще никуда не уедешь.
Угроза разрезать колеса была серьезной. На покупку новой резины потребуется дикая сумма. А угрозу свою ребята вполне могли осуществить, о чем красноречиво говорил нож в руке одного из них.
Положение было безвыходным, Марат взял ключи и, держась рукой за болевший от пинка бок (уж не ребро ли сломали?), пошел к машине.
В соседней деревне возле одного из домов парни приказали ждать. Через полчаса вернулись с раскрасневшимися от выпитого лицами, посоловелыми глазами и противным запахом перекисшей браги. Марат уже хорошо знал, что от нее люди не просто пьянеют, а дуреют, полностью переставая контролировать свои действия, поэтому беспрекословно подчинился, когда ему приказали ехать не домой, а в следующую деревню за семь километров за какой-то Наташкой, чтобы потом с ней отправиться на дискотеку.
Девчонка с готовностью вспорхнула в кабину, но поехали не в родную деревню, а на противоположный конец села. За добавкой. Минут через десять ребята вернулись с пустыми руками и потребовали у Марата денег.
– Да откуда они у меня, – пытался отговориться Марат. – Я даже права и те с собой не взял.
И тут Колька заметил на пальце водителя обручальное золотое кольцо.
– Снимай!
– Ребята, оно у меня не снимается. Я его десять лет ни разу не снимал, оно уже почти вросло в палец.
– Снимай, блин! Чурбак с глазами! Кому, блин, сказано! – неожиданно взъярился Сашка. – В залог надо оставить за бутылку. Потом заберешь, дом только запомни, не перепутай.
Но Марат продолжал утверждать, что кольцо действительно не снимается, потому что, когда женился, был совсем худеньким, а потом окреп и пальцы распухли. Вмиг озверевшие ребята под хихиканье легкомысленной подружки набросились на Марата, несколькими короткими тычками свалили на землю и принялись стаскивать действительно неподдающееся золотое кольцо.
После неимоверных манипуляций, в результате которых под только развеселивший парней неожиданно визгливый вскрик жертвы и хруст ломаемых костей обручальное кольцо было стянуто с обильно обслюнявленного и все же сломанного пальца и отдано в залог, лоботрясы вернулись в машину с банкой мутной браги и рыбным пирогом на закуску.
Тут же в кабине выпили по стакану дурманящего, с резким запахом, напитка. Притворно морща носик, сквозь зубы выцедила целый стакан и Наташка.
– На, закуси, ты же еще не ужинал, – Сашка отломил кусок корки от пирога и с хохотом припечатал его к лицу Марата. Прилипшая к пропеченному тесту рыбья кость больно уколола в щеку. Компания весело рассмеялась, а Марат лишь молча вытер лицо левой здоровой рукой и включил передачу.
На окраине своей деревни парни потребовали остановиться, чтобы допить брагу. Закусывая, под хихиканье Наташки, они щелкали кусочками корки и рыбы в лицо Марата, бросали в него рыбные кости, распаляясь в своих действиях от ощущения перед девчонкой собственного превосходства над вдвое старшим их мужиком. Но брага кончилась, успев между тем быстро ударить в захмелевшие головы подростков и побудить их к новым подвигам.
– Ладно, теперь мы без тебя обойдемся, – обратился Колька к Марату. – Вылезай на...
– Машину не отдам, – с неожиданной твердостью в голосе сказал Марат и прямо посмотрел в глаза не привыкших к возражению подростков.
– Ты чо, бл.., чурка е... – взорвался сидевший рядом Сашка и коротким тычком ударил кулаком в лицо. – Пошел на х..! Вылезай, бл... – И каждое нецензурное слово будто подхлестывало, распаляло, и вот еще несколько сильных ударов кулаком пришлись в лицо Марата. Из разбитого носа хлынула кровь.
В один миг сложились в голове в единую цепь пережитые за вечер боль и унижение: избитый на глазах жены и сына, оплеванный, не смеющий возразить под угрозой поломки грузовика и вынужденный после дальней дороги ехать с пьяными, не знающими меры куража ребятами по сельскому бездорожью, лишившийся со сломанного пальца обручального кольца и снова донельзя униженный перед малолетней девчонкой, опять избитый... И в конце концов вынужденный отдать в чужие пьяные руки с таким трудом восстановленную машину? Когда-то в этой череде надругательств и безропотного подчинения надо было ставить точку!
Марат открыл дверцу машины, соскочил на землю, в один миг вытащил из-под сиденья заряженное дробью ружье, припрятанное на случай встречи в дальней дороге с лихоимцами, и в упор сделал два выстрела. Только что весело хохотавшая над проделками приятелей девчонка истошно закричала и зашлась в истерике, зажатая с двух сторон телами убитых подростков.
...Когда судья огласил приговор, по которому Марату вменялось превышение необходимых пределов обороны и за убийство двух несовершеннолетних односельчан давалось два года условно, кто-то из мужиков даже было зааплодировал, но под укоризненным взглядом сердобольных соседей, переживающих за убитых горем матерей погибших парней, неловко опустил руки и стал пробираться к выходу. Если бы на такой способ защиты чести и собственного имущества решился кто-то из местных, избавив деревню от озверевших подонков, ему бы жали руки и радовались освобождению. Марат в деревне все же был чужаком.
Л. К. Иванов
УСЛОВНО – ЗА УБИЙСТВО
Марат вернулся из рейса премного довольный. Поездка оказалась на редкость удачной – едва разгрузил в Казахстане пиломатериалы, случайно подвернулся выгодный заказчик на доставку товара в обратную сторону. Заработанного теперь хватит на то, чтобы отдать долги и серьезно подлатать к зиме свой «КамАЗ», купленный чуть ли не со свалки и любовно восстановленный собственными руками, что вызвало у местных мужиков искреннее уважение.
До той поры, пока Марат не проехал по деревне на, казалось бы, не подлежащем ремонту грузовике, относились к нему, чужеземцу, с откровенным недоверием, несмотря на то, что жена у него была из этих мест. Она и переманила мужа в Сибирь, когда в Средней Азии из-за постоянных военных конфликтов, нестабильности и ни с того ни с сего нарастающего недружелюбия к ней, русской, жить стало невмоготу.
Не лучше оказалось и в родных краях. Ее, уехавшую из дома сразу после школы, еще хорошо помнили, встретили как родную, хотя близких родственников и не было уже в живых, десятилетнего сына тоже немногочисленная деревенская пацанва быстро приняла за своего, хотя во время неминуемых в этом возрасте ссор кое-кто и обзывал чуркой. Но делалось это больше по обычаю, потому что у каждого должно было быть хоть какое-то обидное прозвище. Такое загорелому под южным солнцем пацану-полукровке подходило как нельзя лучше. А вот к Марату настороженно присматривались – недолюбливали тут «черных», хотя, если по совести, было за что: дети гор, монополизировав всю рыночную торговлю области, фактически за бесценок скупали в деревнях мясо, картофель и постепенно прибирали к рукам окрестные фермерские хозяйства, всеми неправдами устанавливая для них собственные экономические отношения.
Марат с женой и сыном поселились в покосившемся, с протекающей крышей домике на краю деревни и с первого же дня принялись за ремонт. Стук топора и молотка разносился далеко окрест с раннего утра до позднего вечера, тревожа глухую тишину старинного сибирского селения. Обустраиваясь в доме, Марат присматривался, чем при такой массовой на селе безработице заняться для содержания семьи. Вот тогда и попался ему на глаза брошенный «КамАЗ» возле мастерских бывшего колхоза.
Вся небогатая выручка от продажи за гроши нажитого в Средней Азии имущества ушла на ремонт дома, покупку и восстановление этой машины, а на топливо для первого рейса деньги пришлось даже занимать у самой состоятельной части деревенских жителей – местных пенсионеров. Завершившийся рейс давал возможность отдать долги и начать нормальную жизнь, сделать первые после переезда в Сибирь покупки.
Едва Марат успел помыться и семья приготовилась ужинать, выставив на стол привезенные из города гостинцы, как в дом вошли два соседских парня. Обоим им было всего по семнадцать, но вымахали потомки истинных чалдонов ростом под два метра, Несмотря на завидную силушку, от работы увиливали, учиться не хотели и главным своим делом считали хорошо отдохнуть перед грядущей через год службой в армии. Правда, иногда их видели за каким-нибудь немудреным левым заработком, который тут же несли в магазин в обмен на водку. А чаще всего с ними за работу так водкой и рассчитывались. После выпивки парни становились буйными и неуправляемыми.
Так и проводили время, били баклуши, а нередко били и местных мужиков. Те, считая парней сопляками, предпочитали не связываться, да и сил у оборзевших подростков было вполне достаточно, чтобы вдвоем отметелить любого, кто осмелится противостоять. Постепенно они стали верховодить не только в своей деревне.
Несколько раз бабы жаловались на парней изредка приезжавшему участковому, тот проводил беседу, устраивал внушения, стращал, что испортит обалдуям биографию, но жалобщикам неизменно объяснял свое бездействие излишней гуманностью закона по отношению к несовершеннолетним. Да, собственно, и сами иногда даже официально оформлявшие заявление в милицию после слезной мольбы матерей хулиганистых односельчан бумаги забирали обратно, в очередной раз прощая оболтусов. Эти самые прощения вселяли в подростков чувство безнаказанности, собственного превосходства и поощряли на новые подвиги. С ними предпочитали не связываться, и если ребята приходили к кому в дом за выпивкой, соседи безропотно доставали припрятанную для дела бутылку водки или жбан браги.
К Марату до сих пор ребята не заходили. Знали, что сам он то ли по мусульманской вере, то ли по убеждениям – абсолютный трезвенник, ибо никто еще не видел, чтобы он хоть раз выпил с кем-нибудь стопочку. Да и вездесущие старушки, под разными предлогами заходя в дом новоселов, разнесли слух, что живут бедолаги в нищете – ни путной посуды, ни завидной одежды не имеют. Так что поживиться у беженцев алчущим бездельникам до сих пор было нечем. Но тут случай особый – хозяин вернулся из рейса, значит, привез деньги.
С денег вместо приветствия и был начат разговор. Марат попытался было по-хорошему объяснить, что часть выручки уже отдал, вернув долги, а на оставшиеся надо выкупить солярку и уже давно заказанный тент. Даже сыну на зимнюю одежду удастся выкроить только со следующего рейса.
Но что те робкие и малоправдоподобные оправдания для уже где-то хвативших браги ребят, душа которых требовала добавки?!
– Пойдем выйдем поговорить, – угрюмо пробурчал Колька и кивнул на дверь. Марат встал из-за стола и вышел за парнями следом. Едва успел прикрьпъ за собой дверь, как тут же свалился от удара кулаком в лицо. Даже не понял, который из парней «отоварил» – того и другого он, щупленький, был едва ли не на голову ниже. Не успел подняться, как несколько сильных ударов ногой припечатали к сырой после дождя траве.
На шум из дома на улицу выскочили жена и сын. Выражая полное пренебрежение к хлюпику, Сашка отхаркался и смачно плюнул на поверженного чужеземца, судьбой занесенного в их деревню в поисках счастья. Матерясь, парни пошли со двора, напомнив, что это было только предупреждение.
И действительно, только Марат успел сменить промокшую и вывалянную в земле грязную одежду и смыть под рукомойником кровь с разбитого лица, парни снова ввалились в дом.
– Отвези нас в соседнюю деревню, – прозвучала приказом их просьба.
– Ребята, имейте совесть, он же с дороги устал, и мы еще даже не ужинали, – пыталась образумить ребят и защитить мужа Анна.
– Ну, смотри, чурка, хуже будет! Колеса вот порежем, вообще никуда не уедешь.
Угроза разрезать колеса была серьезной. На покупку новой резины потребуется дикая сумма. А угрозу свою ребята вполне могли осуществить, о чем красноречиво говорил нож в руке одного из них.
Положение было безвыходным, Марат взял ключи и, держась рукой за болевший от пинка бок (уж не ребро ли сломали?), пошел к машине.
В соседней деревне возле одного из домов парни приказали ждать. Через полчаса вернулись с раскрасневшимися от выпитого лицами, посоловелыми глазами и противным запахом перекисшей браги. Марат уже хорошо знал, что от нее люди не просто пьянеют, а дуреют, полностью переставая контролировать свои действия, поэтому беспрекословно подчинился, когда ему приказали ехать не домой, а в следующую деревню за семь километров за какой-то Наташкой, чтобы потом с ней отправиться на дискотеку.
Девчонка с готовностью вспорхнула в кабину, но поехали не в родную деревню, а на противоположный конец села. За добавкой. Минут через десять ребята вернулись с пустыми руками и потребовали у Марата денег.
– Да откуда они у меня, – пытался отговориться Марат. – Я даже права и те с собой не взял.
И тут Колька заметил на пальце водителя обручальное золотое кольцо.
– Снимай!
– Ребята, оно у меня не снимается. Я его десять лет ни разу не снимал, оно уже почти вросло в палец.
– Снимай, блин! Чурбак с глазами! Кому, блин, сказано! – неожиданно взъярился Сашка. – В залог надо оставить за бутылку. Потом заберешь, дом только запомни, не перепутай.
Но Марат продолжал утверждать, что кольцо действительно не снимается, потому что, когда женился, был совсем худеньким, а потом окреп и пальцы распухли. Вмиг озверевшие ребята под хихиканье легкомысленной подружки набросились на Марата, несколькими короткими тычками свалили на землю и принялись стаскивать действительно неподдающееся золотое кольцо.
После неимоверных манипуляций, в результате которых под только развеселивший парней неожиданно визгливый вскрик жертвы и хруст ломаемых костей обручальное кольцо было стянуто с обильно обслюнявленного и все же сломанного пальца и отдано в залог, лоботрясы вернулись в машину с банкой мутной браги и рыбным пирогом на закуску.
Тут же в кабине выпили по стакану дурманящего, с резким запахом, напитка. Притворно морща носик, сквозь зубы выцедила целый стакан и Наташка.
– На, закуси, ты же еще не ужинал, – Сашка отломил кусок корки от пирога и с хохотом припечатал его к лицу Марата. Прилипшая к пропеченному тесту рыбья кость больно уколола в щеку. Компания весело рассмеялась, а Марат лишь молча вытер лицо левой здоровой рукой и включил передачу.
На окраине своей деревни парни потребовали остановиться, чтобы допить брагу. Закусывая, под хихиканье Наташки, они щелкали кусочками корки и рыбы в лицо Марата, бросали в него рыбные кости, распаляясь в своих действиях от ощущения перед девчонкой собственного превосходства над вдвое старшим их мужиком. Но брага кончилась, успев между тем быстро ударить в захмелевшие головы подростков и побудить их к новым подвигам.
– Ладно, теперь мы без тебя обойдемся, – обратился Колька к Марату. – Вылезай на...
– Машину не отдам, – с неожиданной твердостью в голосе сказал Марат и прямо посмотрел в глаза не привыкших к возражению подростков.
– Ты чо, бл.., чурка е... – взорвался сидевший рядом Сашка и коротким тычком ударил кулаком в лицо. – Пошел на х..! Вылезай, бл... – И каждое нецензурное слово будто подхлестывало, распаляло, и вот еще несколько сильных ударов кулаком пришлись в лицо Марата. Из разбитого носа хлынула кровь.
В один миг сложились в голове в единую цепь пережитые за вечер боль и унижение: избитый на глазах жены и сына, оплеванный, не смеющий возразить под угрозой поломки грузовика и вынужденный после дальней дороги ехать с пьяными, не знающими меры куража ребятами по сельскому бездорожью, лишившийся со сломанного пальца обручального кольца и снова донельзя униженный перед малолетней девчонкой, опять избитый... И в конце концов вынужденный отдать в чужие пьяные руки с таким трудом восстановленную машину? Когда-то в этой череде надругательств и безропотного подчинения надо было ставить точку!
Марат открыл дверцу машины, соскочил на землю, в один миг вытащил из-под сиденья заряженное дробью ружье, припрятанное на случай встречи в дальней дороге с лихоимцами, и в упор сделал два выстрела. Только что весело хохотавшая над проделками приятелей девчонка истошно закричала и зашлась в истерике, зажатая с двух сторон телами убитых подростков.
...Когда судья огласил приговор, по которому Марату вменялось превышение необходимых пределов обороны и за убийство двух несовершеннолетних односельчан давалось два года условно, кто-то из мужиков даже было зааплодировал, но под укоризненным взглядом сердобольных соседей, переживающих за убитых горем матерей погибших парней, неловко опустил руки и стал пробираться к выходу. Если бы на такой способ защиты чести и собственного имущества решился кто-то из местных, избавив деревню от озверевших подонков, ему бы жали руки и радовались освобождению. Марат в деревне все же был чужаком.