Владимир Нечволода
ИМЯ
Своим родителям с любовью посвящаю
Автор
Баллада о надежде
САШЕ
Он с детства представлялся мне иначе —
Товарищ мой
и главный мой герой.
Впервые чутко звуки ловит мальчик,
Слова в ушах рокочут,
как прибой.
И скрип двери,
и хохоточек детский,
И шорохи шагов,
и чей-то вскрик…
И вот однажды вздрагивает сердце,
Слагая все услышанное в стих.
Мир прорастает яркими словами.
У мальчика счастливая звезда…
Я знал его, как собственную память,
И лишь судьбы его не угадал.
Он падал в пустоту.
Ломались крылья,
Глох рокот самолета за спиной,
И медленные стены восходили,
И пахло горьковатой белизной.
Сквозь пелену рассвета или ночи
Вдруг проникал профессорский басок…
— Сержант…
при исполненьи…
позвоночник…
Разрыв спинного мозга…
не ходок…
Палата.
Был все злее, обреченней
Взгляд в синеву окна.
День ото дня,
Распятый на растяжках по наклонной,
В окне встречал он иногда меня.
Я пристальное чувствовал вниманье.
Вот так в тайге,
от дома далеко,
Вдруг на щеке почувствуешь дыханье,
Оглянешься —
а рядом никого.
Искал героев.
На таежных трассах
От слов грузнела школьная тетрадь.
А он лежал,
угрюмел с каждым часом,
Герой ли, друг —
еще нельзя понять.
Что там за неподвижными зрачками?
Сквозь злость и боль измученной души,
Как птица с перебитыми крылами,
В зрачках трепещет:
Мне не стоит жить!
У жалости стоять на иждивенье?
Нет!
К черту все!
Треск распорол бинты.
И рухнул потолок,
придя в круженье…
По простыне кровавые цветы…
Сквозь забытье
В безвременном пространстве
Почудилось ему в какой-то миг,
Как исступленно кто-то, наклоняясь,
Шептал слова.
И шепот был как крик.
О вере в силы
И о том, что могут
Неверны быть диагнозы врачей.
О мужестве
и о надежде новой
Шел шепот, проникавший до костей.
Вот дом.
Такой далекий после службы.
Приемник,
полка,
стопка книг на ней.
Сквозь забытье, похожее на ужас,
Мучительно искал и звал друзей.
Был новый день,
на пройденный похожий,
Шумел недостижимо за окном.
Прохожие…
Как много вас, прохожих!
Но кто заглянет первым в этот дом?
Каким он будет,
первый тот пришелец?
Поможет ли поверить в чудеса?
И вглядывались долго в мир с постели
Страданьем опаленные глаза.
…И где-то рядом
робкими шагами,
По капле проверяя чувства вновь,
С внимательными темными глазами
К нему навстречу шла уже любовь.
Ах, Валентина,
ина,
ина,
ина…
Добрее есть ли имя у любви?
Протяжное,
как грустный зов любимой:
Стоскуешься —
негромко позови.
Она придет — встревоженная память.
Но высохнет внезапная слеза.
Она обнимет теплыми руками,
Всего его
вберет
в свои глаза.
В них так просторно,
так пьяняще чисто,
Не слышно даже, сердце как стучит…
Он выдержит!
Он должен встать, неистов!
Любовь сильней диагнозов, врачи!
Мой друг мечтал упрямо о газете,
Поездках,
Где узнаешь,
почему
Над тундрою свистит арканом ветер,
Олений рог распарывает тьму…
Как ночью воют буровые вышки,
Откуда сила песенной строки,
И почему,
испив воды иртышской,
Пьянеет путник, выйдя из тайги.
Раз так — писать!
Писать, пока есть силы,
О боли забывая,
о ногах…
И заревое творчество всходило
И голубело в Сашиных глазах.
Глаза в глаза.
Рука.
— Ну, здравствуй, Саня!
Знакомство?
Встреча — вроде бы верней.
— Ты знаешь, говорят, что я не встану…
Ты знаешь, сколько нас, таких парней?
Лежат они,
безмолвием пугая.
Им безразлично:
жить иль умирать.
Глаза их ни-че-го не выражают.
Мне страшно было.
Можешь ты понять?
Без костылей зайти б молодцевато
И криком потревожить этажи,
Чтоб рухнуло молчание:
«Ребята!
Я был, как вы.
От нас зависит жизнь!»
Как хочется сегодня быть здоровым.
Мне самому уверенность нужна…
Есть, правда, друг, и верный, и суровый:
Есть Валя.
— Медсестра?
— Теперь жена.
Мы с ним ругались.
Каждый день я клялся
И говорил, что больше не приду.
И снова каждый вечер возвращался,
Чтоб отвести отчаянья беду.
Я видел, как становится он старше,
Все больше проникается мечтой.
— Ты встанешь! Знаю!
Слышишь?
Встанешь, Саша!
Отбрось нытье и будь самим собой.
Нам без надежды,
Как побегам в мае —
Без солнечного теплого луча.
Потом:
— Ты знаешь, Саша, уезжаю…
Я писем от него не получал.
С оказией врывались раз за разом
О друге вести добры и легки:
Готовит книгу первую рассказов,
В журналах публикуются стихи.
«А ходит?»
«Да.
На костыли лишь злится.
Боль адская, должно быть,
но молчит.
Однажды он приехал в ту больницу,
Где не смогли поднять его врачи.
Шел к главврачу брать интервью,
Не охнув,
Лишь пот стекал вдоль белых жестких
скул.
Медсестры застывали возле окон
Немые, как почетный караул.
Искал тебя:
куда запропастился?
Ты, вспоминал, душой ему помог…»
Ах Сашка, Сашка, —
своего добился!..
Но как же так —
он смог, а я не смог?
Да как же так —
мы шли к одним высотам.
Моложе я.
Но дело не в годах.
Полкрая облетал я в самолетах
И полстраны объездил в поездах.
Я видел зло.
Я знаю мудрость ласки.
Я слышал боль, когда тоскует мать.
Мне тайны доверяли без опаски,
Чтоб лучше мог я Родину понять.
Профессий мной освоено немало,
Друзьям всегда был предан я душой.
И все же мне чего-то не хватало,
Чтоб стать сильней,
Чтоб стать самим собой.
Мотался по аулам в Казахстане.
Загуливал,
кому-то подражал…
Все чаще непонятное отчаянье
Входило в сердце.
Маялась душа.
Я чувствовал уже, что отвыкаю
От ремесла.
А это ль не беда?!
Не стоит жить, бесплодье ощущая…
Но в горький час раздумий, иногда
Лицо всплывало вдруг,
как будто в окна
Дохнет негромкой свежестью гроза.
И что-то о надежде мне намеком
Все говорили Сашкины глаза.
О мужестве
и снова о надежде.
Не понимая,
точно бы в бреду,
Я бросился в автобус,
в поезд
прежде,
Чем осознал куда.
И вот иду.
Шаг все быстрее.
Вот уж угол дома.
Мне стыдно,
хорошо мне в эту ночь:
Иду сегодня к сильному
больному,
Есть друг,
который сможет мне помочь!
Владимир Нечволода
ИМЯ
Своим родителям с любовью посвящаю
Автор
Баллада о надежде
САШЕ
Он с детства представлялся мне иначе —
Товарищ мой
и главный мой герой.
Впервые чутко звуки ловит мальчик,
Слова в ушах рокочут,
как прибой.
И скрип двери,
и хохоточек детский,
И шорохи шагов,
и чей-то вскрик…
И вот однажды вздрагивает сердце,
Слагая все услышанное в стих.
Мир прорастает яркими словами.
У мальчика счастливая звезда…
Я знал его, как собственную память,
И лишь судьбы его не угадал.
Он падал в пустоту.
Ломались крылья,
Глох рокот самолета за спиной,
И медленные стены восходили,
И пахло горьковатой белизной.
Сквозь пелену рассвета или ночи
Вдруг проникал профессорский басок…
— Сержант…
при исполненьи…
позвоночник…
Разрыв спинного мозга…
не ходок…
Палата.
Был все злее, обреченней
Взгляд в синеву окна.
День ото дня,
Распятый на растяжках по наклонной,
В окне встречал он иногда меня.
Я пристальное чувствовал вниманье.
Вот так в тайге,
от дома далеко,
Вдруг на щеке почувствуешь дыханье,
Оглянешься —
а рядом никого.
Искал героев.
На таежных трассах
От слов грузнела школьная тетрадь.
А он лежал,
угрюмел с каждым часом,
Герой ли, друг —
еще нельзя понять.
Что там за неподвижными зрачками?
Сквозь злость и боль измученной души,
Как птица с перебитыми крылами,
В зрачках трепещет:
Мне не стоит жить!
У жалости стоять на иждивенье?
Нет!
К черту все!
Треск распорол бинты.
И рухнул потолок,
придя в круженье…
По простыне кровавые цветы…
Сквозь забытье
В безвременном пространстве
Почудилось ему в какой-то миг,
Как исступленно кто-то, наклоняясь,
Шептал слова.
И шепот был как крик.
О вере в силы
И о том, что могут
Неверны быть диагнозы врачей.
О мужестве
и о надежде новой
Шел шепот, проникавший до костей.
Вот дом.
Такой далекий после службы.
Приемник,
полка,
стопка книг на ней.
Сквозь забытье, похожее на ужас,
Мучительно искал и звал друзей.
Был новый день,
на пройденный похожий,
Шумел недостижимо за окном.
Прохожие…
Как много вас, прохожих!
Но кто заглянет первым в этот дом?
Каким он будет,
первый тот пришелец?
Поможет ли поверить в чудеса?
И вглядывались долго в мир с постели
Страданьем опаленные глаза.
…И где-то рядом
робкими шагами,
По капле проверяя чувства вновь,
С внимательными темными глазами
К нему навстречу шла уже любовь.
Ах, Валентина,
ина,
ина,
ина…
Добрее есть ли имя у любви?
Протяжное,
как грустный зов любимой:
Стоскуешься —
негромко позови.
Она придет — встревоженная память.
Но высохнет внезапная слеза.
Она обнимет теплыми руками,
Всего его
вберет
в свои глаза.
В них так просторно,
так пьяняще чисто,
Не слышно даже, сердце как стучит…
Он выдержит!
Он должен встать, неистов!
Любовь сильней диагнозов, врачи!
Мой друг мечтал упрямо о газете,
Поездках,
Где узнаешь,
почему
Над тундрою свистит арканом ветер,
Олений рог распарывает тьму…
Как ночью воют буровые вышки,
Откуда сила песенной строки,
И почему,
испив воды иртышской,
Пьянеет путник, выйдя из тайги.
Раз так — писать!
Писать, пока есть силы,
О боли забывая,
о ногах…
И заревое творчество всходило
И голубело в Сашиных глазах.
Глаза в глаза.
Рука.
— Ну, здравствуй, Саня!
Знакомство?
Встреча — вроде бы верней.
— Ты знаешь, говорят, что я не встану…
Ты знаешь, сколько нас, таких парней?
Лежат они,
безмолвием пугая.
Им безразлично:
жить иль умирать.
Глаза их ни-че-го не выражают.
Мне страшно было.
Можешь ты понять?
Без костылей зайти б молодцевато
И криком потревожить этажи,
Чтоб рухнуло молчание:
«Ребята!
Я был, как вы.
От нас зависит жизнь!»
Как хочется сегодня быть здоровым.
Мне самому уверенность нужна…
Есть, правда, друг, и верный, и суровый:
Есть Валя.
— Медсестра?
— Теперь жена.
Мы с ним ругались.
Каждый день я клялся
И говорил, что больше не приду.
И снова каждый вечер возвращался,
Чтоб отвести отчаянья беду.
Я видел, как становится он старше,
Все больше проникается мечтой.
— Ты встанешь! Знаю!
Слышишь?
Встанешь, Саша!
Отбрось нытье и будь самим собой.
Нам без надежды,
Как побегам в мае —
Без солнечного теплого луча.
Потом:
— Ты знаешь, Саша, уезжаю…
Я писем от него не получал.
С оказией врывались раз за разом
О друге вести добры и легки:
Готовит книгу первую рассказов,
В журналах публикуются стихи.
«А ходит?»
«Да.
На костыли лишь злится.
Боль адская, должно быть,
но молчит.
Однажды он приехал в ту больницу,
Где не смогли поднять его врачи.
Шел к главврачу брать интервью,
Не охнув,
Лишь пот стекал вдоль белых жестких
скул.
Медсестры застывали возле окон
Немые, как почетный караул.
Искал тебя:
куда запропастился?
Ты, вспоминал, душой ему помог…»
Ах Сашка, Сашка, —
своего добился!..
Но как же так —
он смог, а я не смог?
Да как же так —
мы шли к одним высотам.
Моложе я.
Но дело не в годах.
Полкрая облетал я в самолетах
И полстраны объездил в поездах.
Я видел зло.
Я знаю мудрость ласки.
Я слышал боль, когда тоскует мать.
Мне тайны доверяли без опаски,
Чтоб лучше мог я Родину понять.
Профессий мной освоено немало,
Друзьям всегда был предан я душой.
И все же мне чего-то не хватало,
Чтоб стать сильней,
Чтоб стать самим собой.
Мотался по аулам в Казахстане.
Загуливал,
кому-то подражал…
Все чаще непонятное отчаянье
Входило в сердце.
Маялась душа.
Я чувствовал уже, что отвыкаю
От ремесла.
А это ль не беда?!
Не стоит жить, бесплодье ощущая…
Но в горький час раздумий, иногда
Лицо всплывало вдруг,
как будто в окна
Дохнет негромкой свежестью гроза.
И что-то о надежде мне намеком
Все говорили Сашкины глаза.
О мужестве
и снова о надежде.
Не понимая,
точно бы в бреду,
Я бросился в автобус,
в поезд
прежде,
Чем осознал куда.
И вот иду.
Шаг все быстрее.
Вот уж угол дома.
Мне стыдно,
хорошо мне в эту ночь:
Иду сегодня к сильному
больному,
Есть друг,
который сможет мне помочь!