Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
КРУТОЙ ПЕДАГОГ МИХАЛЫЧ
С каникул Валерка вернулся в школу калекой. Его изуродовал учитель.
В отличие от отца, у которого грудь колесом и рост под два метра, Валерка вырос довольно щупленьким – видно, в мать – и к тому же был робким и стеснительным. Зато отлично разбирался в технике, широко, не по возрасту, эрудирован, и в учебе все схватывал буквально на лету. И потому был любимчиком учителей и одноклассников. Вокруг него постоянно крутились ребята, хотя по натуре своей был он больше затворником и не любил шумных дворовых компаний, а на дискотеках больше интересовался аппаратурой.
В деревне, в соседней Курганской области, у бабушки, его тоже знали многие – он приезжал сюда часто и был знаком с большинством ребят этого села. И все же был он здесь чужаком, гостем, тогда как местные все в какой-то степени связаны между собой либо родственными узами, либо совместной работой, либо долголетним соседством. Именно это обстоятельство, желание показать ему, чужаку, кто здесь хозяин, и было, по сути, причиной преступления. А круговая порука стала впоследствии определяющим фактором в затянувшемся следствии.
Неприятности начались еще днем – с небольшой стычки Валерки с деревенским сверстником. Ребята поговорили, ткнули друг друга кулаками в грудь и разошлись. Однако местный пригрозил: «Вот скажу Михалычу – он с тобой разберется».
Михалыч – центральная фигура в этом деле, и на нем следует остановиться особо. Это не пацан-подросток, а двадцатипятилетний детина – учитель местной школы Андрей Угрюмов, признанный предводитель местного пацанья. Авторитет ему придавали не только крепкие кулаки и физическая тренировка, но и солидное родство: папа – председатель колхоза, единственный в селе работодатель, от которого зависит материальное благополучие всех без исключения его жителей, мама – директор местной школы. От армии его освободили медики, усмотрев некую невидимую хворь. Однако своей силой, как и безнаказанностью, он бравировал открыто. Даже в представленной в суд характеристике, написанной учителями, работающими под началом его матери, сказано: «Вспыльчив, может потерять над собой контроль».
Случаи, когда он «терял над собой контроль», были, прямо скажем, нередки. Но большинство из тех, на кого Михалыч «вспылил», сносили обиды и побои безропотно, понимая, что связываться с власть имущими (или пользующимися покровительством власти) и в городе-то себе дороже выйдет, а уж в деревне тем более. Так что угроза «вот скажу Михалычу» представляла собой вполне реальную опасность.
Однако Валерка не придал ей особого значения и вечером того же дня пришел со своей сестрой в Дом культуры. Уже на крыльце его встретил Михалыч. Он взял парня за руку, завел в клуб, где дружки праздновали день рождения его приятеля Владимира Лебедева – младшего лейтенанта милиции и слушателя Тюменского юридического института. Видимо, чтобы покуражиться над своей жертвой, Михалыч, прежде, чем вывести его на улицу для расправы, подошел к своей компании, неспешно и со смаком выпил стопку водки (явно уже не первую) и только тогда вывел парня снова на крыльцо – «поговорить». «Разговор» начал с резкого удара по лицу, а когда мальчик упал, стал бить его ногами по голове. Тут, почуяв недоброе, на крыльцо выскочила Валеркина сестра Таня и испуганно закричала: «Михалыч! Ты что? Перестань сейчас же, отпусти его, а то я родителей позову!»
Михалыч оттолкнул девчушку: «Иди отсюда! Не твое дело!» и, наклонившись к Валерке, поднял его на ноги и потащил за клуб – «чтобы не мешали». Увидев это, Таня бросилась за Валеркиным отцом. И хотя бежать было не так уж далеко, но время шло, отсчитывая роковые для мальчика минуты – самые страшные в его короткой жизни.
Прежде чем к Валерке подоспела подмога, у истязателя появился «помощник» – тот самый изрядно подвыпивший именинник-милиционер. Валерка не успевал закрываться руками – удары ногами обрушивались на него и справа, и слева. Подустав, потребовали: «Встань на колени!» – но мальчик подняться не смог, за что получил от работника милиции очередной удар. «Видишь, кто перед тобой?» – «Вижу», – прошептал Валерка разбитыми губами. – «Запомни и впредь не рыпайся! Ладно, Андрюха, пойдем, мы его и так опустили... Надолго запомнит...» Но Михалычу все еще было мало. Прежде чем уйти, он еще раз изо всей силы ударил ногой по голове. Удар пришелся в висок, и Валерка потерял сознание.
Очнулся подросток уже в комнате участкового, расположенной там же, в Доме культуры. Каким образом экзекуция над подростком прошла мимо внимания участкового, призванного следить за порядком, остается загадкой. Зато, составляя протокол, он, по сути, только и сделал, что спросил у пришедшего в себя мальчика, кто его избил, – будто это было так уж трудно установить и без него. Валерка назвал обоих своих истязателей, но дать дальнейшие показания не смог, потому что снова потерял сознание. Отец отвез его в Шатровскую больницу. Медицинская экспертиза установила тяжелейшие травмы: перелом шейного отдела позвоночника, повреждение спинного мозга, сотрясение головного, множественные раны и ушибы на лице, на голове, на руках.
Позже врачи сказали, что при таких тяжелых травмах без срочной медицинской помощи парень смог бы прожить не более получаса.
И началась для Валерки бесконечно долгая больничная жизнь. Несколько дней он не приходил в сознание, потом стараниями врачей его поставили на ноги, однако в Тюмени ему снова пришлось лечь в больницу. Менялись лечебницы, менялись врачи, но не возвращалось здоровье. Парень не мог ходить в школу. Жалея способного ученика, учителя стали приходить к нему на дом. Но из-за страшной головной боли от учебы пришлось отказаться.
Пока Валерка с помощью врачей изо всех сил цеплялся за жизнь, парни, искалечившие его, суетились, подключая родственников и влиятельных знакомых, чтобы замять дело или, по крайней мере, подвести его под квалификацию мелкого хулиганства. Сделать это было не так уж и сложно, потому что в тот роковой вечер в том Доме культуры оказались четыре офицера милиции, готовые дать нужные «свидетельские показания». Первый – младший лейтенант Владимир Лебедев, помогавший другу Михалычу расправиться с беззащитным подростком. Забегая вперед, скажу, что, несмотря на показания потерпевшего, обвинения против него были сняты. Он выступал в суде лишь в качестве свидетеля. Второй – Евгений Прокин, был и вовсе двоюродным братом Михалыча. Третий – Валерий Пушкарев, следователь местной районной прокуратуры, учился в Тюмени вместе с Лебедевым и несколько лет жил с ним на одной квартире. У четвертого – участкового инспектора, майора Владимира Гавриловского – жена работала в школе вместе с Михалычем, где директором его мать. Вот такой тесный круг «бесстрастных свидетелей». Впрочем, остальные так или иначе тоже оказались непосредственно связаны или находились в прямой зависимости от отца или матери обвиняемого.
Для начала участковый сразу же попытался опровергнуть тот факт, что Угрюмов (Михалыч) и Лебедев были пьяны – никто, дескать, этого не проверял, и сам он не видел. Давая показания в суде, он все повторял, что вообще «ничего не помнит» – будто подобные преступления совершаются в селе каждую неделю. И следователь Чистяков, довольствуясь показаниями умело подобранных свидетелей, прекратил уголовное преследование в отношении Угрюмова. Возмущенные родители Валеры стали обращаться в вышестоящие инстанции, и прокурор в конце концов отменил решение своего подчиненного. Следствие вынуждены были продолжить. Угрюмова оставили на свободе, взяв с него подписку о невыезде, и до конца учебного года он... продолжал учительствовать. Насколько же эти люди – и сам Угрюмов, и его родители, должны были привыкнуть к тому, что все сходит им с рук, чтобы и после такого безобразного поступка, несмотря на возбуждение уголовного дела, оставаться как ни в чем не бывало «в воспитательской» близости к детям!
Что же касается младшего лейтенанта милиции Владимира Лебедева, то тюменская милиция провела собственное «служебное расследование» и объявила ему неполное служебное соответствие. Однако диплом ему выдали, и назначение на работу по охране общественного порядка он получил. Собственно говоря, и решение о неполном служебном соответствии, хоть и не сыгравшее в его карьере видимой роли, он вполне может «из принципа» обжаловать: а за что, собственно, его наказали? Ведь в суде он проходил только как свидетель, который «ничего не видел и ничего не знает».
Со скрипом, несмотря на многочисленные препоны и широкомасштабное заступничество милицейских чинов различного ранга, уголовное дело все-таки дошло до суда. Угрюмов Андрей Михайлович, улыбающийся и источающий спокойствие, на скамье подсудимых, отгороженной от зала металлической решеткой, просидел недолго – покрасовавшись перед публикой, он вышел и сел в зале рядом с родственниками. А когда суд начался, секретарь вежливо попросил его пересесть на одну из передних скамеек...
Над головами судей знаменательные слова: «Судьи независимы и подчиняются ТОЛЬКО закону». Неуверенно накренившись, висит на одном гвозде российский двуглавый орел с зажатой в когтях и явно перевешивающей булавой. Невольно подумалось: а сохранит ли равновесие чаша весов богини Фемиды или у нее тоже одна чаша перетянет другую? Прокурор – представитель обвинения – в зале вообще не появился, сославшись на занятость, а адвокат обвиняемого по большей части сидел молча, видимо, настолько уверенный в успехе, что не счел даже нужным вмешаться.
Судья Олег Мамонтов все-таки признал Андрея Угрюмова виновным в совершении преступления и приговорил его к четырем годам лишения свободы в колонии общего режима, постановив взыскать с него в пользу потерпевшего Валерия Жигалова в качестве возмещения морального ущерба смехотворную сумму – 5 тысяч рублей. Положите на весы правосудия изломанную судьбу подростка, искалеченного на всю оставшуюся жизнь, разбитые вдребезги мечты и планы – и вы поймете, почему люди, не причастные к «лагерю» Угрюмовых и Лебедевых, не считают этот приговор справедливым.
Не согласна с приговором и адвокат потерпевшего Надежда Ячменева. Ее доводы вполне убедительны. Почему ни следствие, ни суд не приняли во внимание показания ее подзащитного и свидетелей, что избивали его двое, а значит, преступление совершено группой лиц по предварительному сговору, что существенно меняет дело и влечет за собой куда более жесткое наказание. Не потому ли и вывели Лебедева за пределы дела, оставив его лишь как свидетеля, притом явно необъективного? Нельзя не удивиться и тому, что такая безнаказанность позволила ему – фактически соучастнику преступления, чья вина убедительно подтверждается материалами дела, и дальше носить милицейскую форму, подвергая риску тех, кто, не дай Бог, попадет под его тяжелую руку. Впрочем, чему удивляться, если и сам обвиняемый продолжал работать в школе?
Можно ли представить себе более кощунственную сцену: учитель, забивающий чуть ли не до смерти ученика? Человек, которому дано «сеять разумное, доброе, вечное», чинит жестокий самосуд над мальчишкой, спокойно и осознанно калечит его. И помогает ему в этом не кто иной, как офицер, блюститель закона и страж порядка!
Есть профессии, которые уже по определению, по сути своей несовместимы с рукоприкладством, – священнослужители, учителя, врачи, сестры милосердия. Но, видимо, времена и нравы изменились настолько, что образ учителя-«пахана» уже не удивляет, хотя и вызывает у большинства людей возмущение. Какую же революцию в обратную сторону совершило за последние годы наше общество, чтобы прийти к этому...
Вывод из этого дела, увы, привычен и потому особенно горек: нет у нас зачастую равенства граждан перед законом – прав тот, у кого больше прав. И влиятельных родственников. И пока это правило будет довлеть над законом, будут то и дело происходить расправы над безвинными людьми, подобные той, что произошла в далеком сибирском селе.
Л. К. Иванов
КРУТОЙ ПЕДАГОГ МИХАЛЫЧ
С каникул Валерка вернулся в школу калекой. Его изуродовал учитель.
В отличие от отца, у которого грудь колесом и рост под два метра, Валерка вырос довольно щупленьким – видно, в мать – и к тому же был робким и стеснительным. Зато отлично разбирался в технике, широко, не по возрасту, эрудирован, и в учебе все схватывал буквально на лету. И потому был любимчиком учителей и одноклассников. Вокруг него постоянно крутились ребята, хотя по натуре своей был он больше затворником и не любил шумных дворовых компаний, а на дискотеках больше интересовался аппаратурой.
В деревне, в соседней Курганской области, у бабушки, его тоже знали многие – он приезжал сюда часто и был знаком с большинством ребят этого села. И все же был он здесь чужаком, гостем, тогда как местные все в какой-то степени связаны между собой либо родственными узами, либо совместной работой, либо долголетним соседством. Именно это обстоятельство, желание показать ему, чужаку, кто здесь хозяин, и было, по сути, причиной преступления. А круговая порука стала впоследствии определяющим фактором в затянувшемся следствии.
Неприятности начались еще днем – с небольшой стычки Валерки с деревенским сверстником. Ребята поговорили, ткнули друг друга кулаками в грудь и разошлись. Однако местный пригрозил: «Вот скажу Михалычу – он с тобой разберется».
Михалыч – центральная фигура в этом деле, и на нем следует остановиться особо. Это не пацан-подросток, а двадцатипятилетний детина – учитель местной школы Андрей Угрюмов, признанный предводитель местного пацанья. Авторитет ему придавали не только крепкие кулаки и физическая тренировка, но и солидное родство: папа – председатель колхоза, единственный в селе работодатель, от которого зависит материальное благополучие всех без исключения его жителей, мама – директор местной школы. От армии его освободили медики, усмотрев некую невидимую хворь. Однако своей силой, как и безнаказанностью, он бравировал открыто. Даже в представленной в суд характеристике, написанной учителями, работающими под началом его матери, сказано: «Вспыльчив, может потерять над собой контроль».
Случаи, когда он «терял над собой контроль», были, прямо скажем, нередки. Но большинство из тех, на кого Михалыч «вспылил», сносили обиды и побои безропотно, понимая, что связываться с власть имущими (или пользующимися покровительством власти) и в городе-то себе дороже выйдет, а уж в деревне тем более. Так что угроза «вот скажу Михалычу» представляла собой вполне реальную опасность.
Однако Валерка не придал ей особого значения и вечером того же дня пришел со своей сестрой в Дом культуры. Уже на крыльце его встретил Михалыч. Он взял парня за руку, завел в клуб, где дружки праздновали день рождения его приятеля Владимира Лебедева – младшего лейтенанта милиции и слушателя Тюменского юридического института. Видимо, чтобы покуражиться над своей жертвой, Михалыч, прежде, чем вывести его на улицу для расправы, подошел к своей компании, неспешно и со смаком выпил стопку водки (явно уже не первую) и только тогда вывел парня снова на крыльцо – «поговорить». «Разговор» начал с резкого удара по лицу, а когда мальчик упал, стал бить его ногами по голове. Тут, почуяв недоброе, на крыльцо выскочила Валеркина сестра Таня и испуганно закричала: «Михалыч! Ты что? Перестань сейчас же, отпусти его, а то я родителей позову!»
Михалыч оттолкнул девчушку: «Иди отсюда! Не твое дело!» и, наклонившись к Валерке, поднял его на ноги и потащил за клуб – «чтобы не мешали». Увидев это, Таня бросилась за Валеркиным отцом. И хотя бежать было не так уж далеко, но время шло, отсчитывая роковые для мальчика минуты – самые страшные в его короткой жизни.
Прежде чем к Валерке подоспела подмога, у истязателя появился «помощник» – тот самый изрядно подвыпивший именинник-милиционер. Валерка не успевал закрываться руками – удары ногами обрушивались на него и справа, и слева. Подустав, потребовали: «Встань на колени!» – но мальчик подняться не смог, за что получил от работника милиции очередной удар. «Видишь, кто перед тобой?» – «Вижу», – прошептал Валерка разбитыми губами. – «Запомни и впредь не рыпайся! Ладно, Андрюха, пойдем, мы его и так опустили... Надолго запомнит...» Но Михалычу все еще было мало. Прежде чем уйти, он еще раз изо всей силы ударил ногой по голове. Удар пришелся в висок, и Валерка потерял сознание.
Очнулся подросток уже в комнате участкового, расположенной там же, в Доме культуры. Каким образом экзекуция над подростком прошла мимо внимания участкового, призванного следить за порядком, остается загадкой. Зато, составляя протокол, он, по сути, только и сделал, что спросил у пришедшего в себя мальчика, кто его избил, – будто это было так уж трудно установить и без него. Валерка назвал обоих своих истязателей, но дать дальнейшие показания не смог, потому что снова потерял сознание. Отец отвез его в Шатровскую больницу. Медицинская экспертиза установила тяжелейшие травмы: перелом шейного отдела позвоночника, повреждение спинного мозга, сотрясение головного, множественные раны и ушибы на лице, на голове, на руках.
Позже врачи сказали, что при таких тяжелых травмах без срочной медицинской помощи парень смог бы прожить не более получаса.
И началась для Валерки бесконечно долгая больничная жизнь. Несколько дней он не приходил в сознание, потом стараниями врачей его поставили на ноги, однако в Тюмени ему снова пришлось лечь в больницу. Менялись лечебницы, менялись врачи, но не возвращалось здоровье. Парень не мог ходить в школу. Жалея способного ученика, учителя стали приходить к нему на дом. Но из-за страшной головной боли от учебы пришлось отказаться.
Пока Валерка с помощью врачей изо всех сил цеплялся за жизнь, парни, искалечившие его, суетились, подключая родственников и влиятельных знакомых, чтобы замять дело или, по крайней мере, подвести его под квалификацию мелкого хулиганства. Сделать это было не так уж и сложно, потому что в тот роковой вечер в том Доме культуры оказались четыре офицера милиции, готовые дать нужные «свидетельские показания». Первый – младший лейтенант Владимир Лебедев, помогавший другу Михалычу расправиться с беззащитным подростком. Забегая вперед, скажу, что, несмотря на показания потерпевшего, обвинения против него были сняты. Он выступал в суде лишь в качестве свидетеля. Второй – Евгений Прокин, был и вовсе двоюродным братом Михалыча. Третий – Валерий Пушкарев, следователь местной районной прокуратуры, учился в Тюмени вместе с Лебедевым и несколько лет жил с ним на одной квартире. У четвертого – участкового инспектора, майора Владимира Гавриловского – жена работала в школе вместе с Михалычем, где директором его мать. Вот такой тесный круг «бесстрастных свидетелей». Впрочем, остальные так или иначе тоже оказались непосредственно связаны или находились в прямой зависимости от отца или матери обвиняемого.
Для начала участковый сразу же попытался опровергнуть тот факт, что Угрюмов (Михалыч) и Лебедев были пьяны – никто, дескать, этого не проверял, и сам он не видел. Давая показания в суде, он все повторял, что вообще «ничего не помнит» – будто подобные преступления совершаются в селе каждую неделю. И следователь Чистяков, довольствуясь показаниями умело подобранных свидетелей, прекратил уголовное преследование в отношении Угрюмова. Возмущенные родители Валеры стали обращаться в вышестоящие инстанции, и прокурор в конце концов отменил решение своего подчиненного. Следствие вынуждены были продолжить. Угрюмова оставили на свободе, взяв с него подписку о невыезде, и до конца учебного года он... продолжал учительствовать. Насколько же эти люди – и сам Угрюмов, и его родители, должны были привыкнуть к тому, что все сходит им с рук, чтобы и после такого безобразного поступка, несмотря на возбуждение уголовного дела, оставаться как ни в чем не бывало «в воспитательской» близости к детям!
Что же касается младшего лейтенанта милиции Владимира Лебедева, то тюменская милиция провела собственное «служебное расследование» и объявила ему неполное служебное соответствие. Однако диплом ему выдали, и назначение на работу по охране общественного порядка он получил. Собственно говоря, и решение о неполном служебном соответствии, хоть и не сыгравшее в его карьере видимой роли, он вполне может «из принципа» обжаловать: а за что, собственно, его наказали? Ведь в суде он проходил только как свидетель, который «ничего не видел и ничего не знает».
Со скрипом, несмотря на многочисленные препоны и широкомасштабное заступничество милицейских чинов различного ранга, уголовное дело все-таки дошло до суда. Угрюмов Андрей Михайлович, улыбающийся и источающий спокойствие, на скамье подсудимых, отгороженной от зала металлической решеткой, просидел недолго – покрасовавшись перед публикой, он вышел и сел в зале рядом с родственниками. А когда суд начался, секретарь вежливо попросил его пересесть на одну из передних скамеек...
Над головами судей знаменательные слова: «Судьи независимы и подчиняются ТОЛЬКО закону». Неуверенно накренившись, висит на одном гвозде российский двуглавый орел с зажатой в когтях и явно перевешивающей булавой. Невольно подумалось: а сохранит ли равновесие чаша весов богини Фемиды или у нее тоже одна чаша перетянет другую? Прокурор – представитель обвинения – в зале вообще не появился, сославшись на занятость, а адвокат обвиняемого по большей части сидел молча, видимо, настолько уверенный в успехе, что не счел даже нужным вмешаться.
Судья Олег Мамонтов все-таки признал Андрея Угрюмова виновным в совершении преступления и приговорил его к четырем годам лишения свободы в колонии общего режима, постановив взыскать с него в пользу потерпевшего Валерия Жигалова в качестве возмещения морального ущерба смехотворную сумму – 5 тысяч рублей. Положите на весы правосудия изломанную судьбу подростка, искалеченного на всю оставшуюся жизнь, разбитые вдребезги мечты и планы – и вы поймете, почему люди, не причастные к «лагерю» Угрюмовых и Лебедевых, не считают этот приговор справедливым.
Не согласна с приговором и адвокат потерпевшего Надежда Ячменева. Ее доводы вполне убедительны. Почему ни следствие, ни суд не приняли во внимание показания ее подзащитного и свидетелей, что избивали его двое, а значит, преступление совершено группой лиц по предварительному сговору, что существенно меняет дело и влечет за собой куда более жесткое наказание. Не потому ли и вывели Лебедева за пределы дела, оставив его лишь как свидетеля, притом явно необъективного? Нельзя не удивиться и тому, что такая безнаказанность позволила ему – фактически соучастнику преступления, чья вина убедительно подтверждается материалами дела, и дальше носить милицейскую форму, подвергая риску тех, кто, не дай Бог, попадет под его тяжелую руку. Впрочем, чему удивляться, если и сам обвиняемый продолжал работать в школе?
Можно ли представить себе более кощунственную сцену: учитель, забивающий чуть ли не до смерти ученика? Человек, которому дано «сеять разумное, доброе, вечное», чинит жестокий самосуд над мальчишкой, спокойно и осознанно калечит его. И помогает ему в этом не кто иной, как офицер, блюститель закона и страж порядка!
Есть профессии, которые уже по определению, по сути своей несовместимы с рукоприкладством, – священнослужители, учителя, врачи, сестры милосердия. Но, видимо, времена и нравы изменились настолько, что образ учителя-«пахана» уже не удивляет, хотя и вызывает у большинства людей возмущение. Какую же революцию в обратную сторону совершило за последние годы наше общество, чтобы прийти к этому...
Вывод из этого дела, увы, привычен и потому особенно горек: нет у нас зачастую равенства граждан перед законом – прав тот, у кого больше прав. И влиятельных родственников. И пока это правило будет довлеть над законом, будут то и дело происходить расправы над безвинными людьми, подобные той, что произошла в далеком сибирском селе.