Александр Мищенко Диалоги «смутного времени»
Посвящаю бесценной жемчужине моей Нине
Стирка
Стирка — замещение психологической реакции, как сказали бы в моем случае умные люди. Случилось то, что жена называет моим выпрягом, а я самокритично — художеством. Накануне бражничал с другом, Пришел домой часа в три ночи. Жена переволновалась по обыкновению: блазнится ей всегда в таких случаях, что убили меня, может быть, и лежу я уже в морге. Встала рано, мечется за дверью кабинета, шмыгая то туда, то сюда. Потом, слышу, плескаться стала в ванне. Изживает, думаю, нервное потрясение. Так и есть, идет на балкон вскоре с охапкой белья, чтобы вывесить его на просушку. А на меня вдохновение вдруг нашло. Встречался с другом юности, и накатило из молодости самое светлое. Сижу, рассказ строчу «Было при социализме…» «Удача, удача!» — бросаю проходящей мимо жене. «Удача, удача у него, видите ли, — зло говорит она. — А у меня что удача? На три шага ближе к кладбищу подвинулась». Все такое мне известно давно, завелась она на час-полтора, но сейчас это не срывает меня с резьбы: льется из души сокровенное на страницы. А от раздраженной жены, которая снует между балконом и ванной, летят на меня пучок за пучком стрелы злых слов: «Сел пиявкой на шею мне и сидишь так всю жизнь. Знаешь только, чтобы людям угодить. И — себе. Богородицу еще, икону, перед собою поставил, алкоголик чертов!»
Я ж пишу и погружаюсь в себя временами так, что не слышу жену. Чувствую, что еще чего-то волнует душу. Вспоминаю вдруг озаренно: снились сегодня любовные игры с женой, лунно-белые ее коленки. И вновь нежность к жене-невесте захлестывает меня. «Прости меня, жемчужина моя бесценная, за художества!» — мысленно обращаюсь я к ней. И знаю наверняка, что на даче сегодня, где буду вламывать по-воловьи, перекапывая огород в зиму, услышит она эти мои слова. И снова мир и лад восстановится. А пока стирка у нее идет, стирка яростная и энергичная.
Александр Мищенко Диалоги «смутного времени»
Посвящаю бесценной жемчужине моей Нине
Стирка
Стирка — замещение психологической реакции, как сказали бы в моем случае умные люди. Случилось то, что жена называет моим выпрягом, а я самокритично — художеством. Накануне бражничал с другом, Пришел домой часа в три ночи. Жена переволновалась по обыкновению: блазнится ей всегда в таких случаях, что убили меня, может быть, и лежу я уже в морге. Встала рано, мечется за дверью кабинета, шмыгая то туда, то сюда. Потом, слышу, плескаться стала в ванне. Изживает, думаю, нервное потрясение. Так и есть, идет на балкон вскоре с охапкой белья, чтобы вывесить его на просушку. А на меня вдохновение вдруг нашло. Встречался с другом юности, и накатило из молодости самое светлое. Сижу, рассказ строчу «Было при социализме…» «Удача, удача!» — бросаю проходящей мимо жене. «Удача, удача у него, видите ли, — зло говорит она. — А у меня что удача? На три шага ближе к кладбищу подвинулась». Все такое мне известно давно, завелась она на час-полтора, но сейчас это не срывает меня с резьбы: льется из души сокровенное на страницы. А от раздраженной жены, которая снует между балконом и ванной, летят на меня пучок за пучком стрелы злых слов: «Сел пиявкой на шею мне и сидишь так всю жизнь. Знаешь только, чтобы людям угодить. И — себе. Богородицу еще, икону, перед собою поставил, алкоголик чертов!»
Я ж пишу и погружаюсь в себя временами так, что не слышу жену. Чувствую, что еще чего-то волнует душу. Вспоминаю вдруг озаренно: снились сегодня любовные игры с женой, лунно-белые ее коленки. И вновь нежность к жене-невесте захлестывает меня. «Прости меня, жемчужина моя бесценная, за художества!» — мысленно обращаюсь я к ней. И знаю наверняка, что на даче сегодня, где буду вламывать по-воловьи, перекапывая огород в зиму, услышит она эти мои слова. И снова мир и лад восстановится. А пока стирка у нее идет, стирка яростная и энергичная.