Александр Мищенко Диалоги «смутного времени»
Посвящаю бесценной жемчужине моей Нине
«Чацкий — человек трагический!»
Не будь перестроечного этого раздрая в Отечестве, судьбу его предугадать было бы сложно. Возможно, прозябал бы в разряде тех, у кого, как у героев бессмертной комедии Грибоедова, «меньше дерзости, чем кривизны души». Пишу эти строки и въявь вижу овал матовой белизны лица девятнадцатилетнего служащего банка Ильи Маликова. И в ней, в белизне этой, чистота его души, незамутненность, открытость миру.
С горечью вспоминаю рыбный НИИ, которому отдал десять лет жизни, директора, эдакого плюгавого человечка, горделиво-напряженно носившего себя по коридорам нашего учреждения. Начал царствие свое в НИИ он с разгона всех умных сотрудников, затмевавших его сиятельство. Сплошное «Горе от ума» получилось… Другу моему, выдающемуся рыбоводу России, устроили настоящее аутодафе. Выкрали и уничтожили единственный экземпляр рукописи, в которой подводились итоги многолетних исследований, сожгли часть карточек с первичными полевыми данными. А во время самого судилища сбившиеся в стаю сотрудники-пресмыкающиеся, талантливые молчалинской «умеренностью и аккуратностью», попробовали отправить дерзающего ученого к психиатру, припомнив, что получил он сотрясение мозга в автокатастрофе и год ходил с больной головой и что во время празднования Дня рыбака бегал вдоль берега озера, где велись рыбоводные эксперименты, за одним из сотрудников с молотком. А экспедиционник тот, прикомандированный к нам временно «турист», пытался изнасиловать одну из лаборанток. Щадя девчонку, друг мой утаил этот факт на «аутодафе»… Он погрузнел после инфаркта, задышливо вздымалась грудь после десятидвадцати метров ходьбы. Но не померкли в нем искра, луч и лик, как сказал бы мудрец. И обдумывал он свои озерные искания, на что-то надеялся. Будто ножом полосонет меня по сердцу, когда зазвучит в памяти его возглас, прорвавшийся однажды в минуты тихих наших прогулок вдоль поросшей у берегов белыми кувшинками речки-степнячки Ишима: «Время-то летит. Меньше лет жить остается и меньше, значит, пользы принесем мы Родине». Отставили от озер его мозги за критику очковтираловки и авантюризма «рыбных королей» тюменских, по вине которых вместо рыбин-лаптей, о каких мечталось, стали ловить в озерах жидкую недорослую кильку, извели карасей повсеместно и даже там, где от деревень слышен был рыбный запах за версту…
Что рыбная сфера! «Дистанцией огромного размера», где горе от ума твердилось, как устойчивая сушь и жара, стала в последние десятилетия не только Москва, но и вся Русь.
В Москве около двух пополудни было, в Тюмени клонился день к вечеру, Токио в ночь погружалось, а в Нью-Йорке заря занималась, когда устроились мы с Ильей Маликовым в «дилинге», зале для международных валютных операций. Время в разных городах планеты высвечивалось зеленью цифр на табло…
В бегущей строке горячие новости — биржевые, политические, культурные, спортивные, метеорологические и геологические. На банковские дела могут повлиять выигрыш той или иной футбольной команды, взрыв АЭС или землетрясение, которое тряхнет все финансы и все валюты.
— Или допустим, что в России произошел путч, — приводит пример Маликов. — Почему тряхнет? Потому что Германия навыдавала много кредитов в Россию. С путчем возрастает вероятность того, что россияне не вернут их немцам. Следовательно, доверие к Германии у западных стран начнет падать.
— Я понял, Илья, что ты готовишься занять кресло шеф-дилера?
— Да.
— И будешь торговать валютой?
— В пределах отпускаемого мне лимита. За 5 минут даже можно заработать очень много. Все, бывает, зависит от скорости пальцев при наборе текста. Так что работа дилера — не картежная игра, как вы могли бы подумать. Следить надо за событиями в мире, думать, соображать, анализировать.
— С чего начинался в тебе банкир?
— Будучи школьником, ходил в клуб «Я и ЭВМ» при Дворце культуры «Нефтяник». Потом на конкурсе юных менеджеров, куда попал совершенно случайно, «попробовался», занял первое место. И направили меня в школу менеджмента. Учили нас там наши тюменские практики бизнеса, банкиры. Приезжал читать лекции ведущий преподаватель менеджмента из Техаса Оруэлл Рэй Уилсон.
— Что тебе дала школа менеджмента?
— Умение общаться с людьми.
— В школе и дома этому не учили?
— Я был довольно замкнутый по натуре своей. А сейчас вы вряд ли скажете, что я не общительный.
— Джон Рокфеллер, достигнув вершин финансового успеха, заявлял, что готов платить своим служащим любые деньги за умение общаться с людьми.
— Я на верном пути.
— Тебе, Илья, приходится работать с иностранцами. Насколько владеешь английским?
— В совершенстве.
— Не в школе же довели до этого уровня?
— Там дали основу. Главное же получил в практике международных телефонных переговоров. Бывает же, по 4–5 раз в день звонишь. Сначала боялся, а потом пошло как по маслу.
— Но тут профессиональное, банковское. А бытовая лексика?
— Ею в школе хорошо накачали.
— Наука не увлекает?
— Я человек практический, хочу видеть конкретные результаты своих дел.
— Зарплата хорошая?
— Даже громадная по моим летам. Отца с матерью перещеголял в окладах.
— Маме отдаешь деньги или сам командуешь ими?
— Маме, конечно, я не знаю, что с ними делать. Вот куда деть миллион, чтобы приносили они доход банку — тут ясность есть.
— Работаешь в банке, а деньги — соблазн…
— Я пришел сюда в октябре прошлого года. И вот в силу стечения обстоятельств попали в мои руки документы, которые позволяли мне распоряжаться всеми валютными средствами нашего банка. Обычно ими занимаются раздельно несколько служб, и их совместным трудом создается платежное поручение. А тут — все у меня. Я мог таковое составить и написать: «Прошу зачислить энную сумму со счета такого-то Маликову…» А потом — получить 50 миллионов долларов, положим, в банке. Купить билет, и фью… В Америке любят людей, у которых есть деньги. Визу ставят сразу, оформление недолгое…
— И ты мог бы успеть слинять и махнуть на Гавайские острова, к примеру?
— Запросто. Система учета такая была, что через неделю только, может быть, хватились бы.
— Ты этим не воспользовался. Долг, ответственность довлели?
— Не думал я ни о чем таком. Просто не хотел бы сидеть где-то там на Гаваях и не знать, а что ж предпринимать дальше. Мне нравится что-то делать. Грабить банк мне нет интереса. Гораздо приятнее заставить его стать богатым и чтоб я от этого стал богаче.
Я глядел на отливающее ангельской белизной лицо «валютного парнишки» Ильи Маликова и думал: «Истинно, если чиста душа, то верным и праведным будет поступок человека. И не надо его накачивать идеологией до тошнения…»
— Как ты оцениваешь себя? Талант, талантище?
— Выше среднего уровня.
— За счет чего же, Илья?
— Не задумывался. Просто мне везло на хороших людей, которые учили меня уму-разуму.
— Кто ж они?
— Родители, дедушка с бабушкой, руководитель клуба «Я и ЭВМ», преподаватель школы менеджмента. По его рекомендации я попал в банк «Тюмень», где работал, как хотелось мне, по два месяца в каждом отделе, в кредитном, в бухгалтерии и так далее. Потом был программистом в другой фирме. Работал еще и в брокерской конторе, помогал организовывать банк «Тюменский кредит» и страховую компанию. Теперь — тут вот.
— Ты, Илья, как Сучок из тургеневских «Записок охотника». Тот крым и рым в должностях на барских подворьях прошел вплоть до «ахтера на кеятре», а ты — банковский.
— Я научился работать с раннего утра и до поздней ночи. Можно и круглые сутки, и без обеда, если для дела надо.
— А дети пойдут, воспитывать их нужно. Там уж 24 часа в сутки на работе не порезвишься.
— Ну, не знаю, честно говоря, я не думал, что у меня будут еще и дети. Надеюсь, по крайней мере, что такое случится не скоро, в обозримом будущем жениться не собираюсь.
— И девушки у тебя нет?
— Есть. Но, говоря честно, времени на поцелуйные всякие встречи нет.
— У вас проблема взяток не стоит в банке?
— Стоит. Но только не в валютном управлении. Мы молодые по возрасту все и просто еще не испорченные.
— Но есть надежда?
— Надежда? Нехорошее слово в данном случае. Есть опасение. Но пока все ограничивается комичными случаями. Например, сотруднику нашему одному попытались дать взятку. Он сказал, что не берет. И направил клиента в комнату, где располагались парни из службы нашей внутренней безопасности. Появился он там со взяткой — его из банка и выперли. А вы — о надежде…
— Слово-то это употребил я, вспомнив пушкинское, его эпиграмму на Воронцова:
— Полумилорд, полукупец,
Полумудрец, полуневежда,
Полуподлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
— Тогда ладно.
— Что ты читаешь, Илюша, кроме книг по профессии?
— Артура Хейли.
— А из классики нашей русской?
— Я ее давно перечитал.
— Всего Толстого?
— Его не всего. Он мне, честно сказать, и не понравился.
— А кто милей сердцу?
— Достоевский, «Братья Карамазовы». Грибоедова очень люблю. Жаль, что мало удалось ему написать. Я специально в Москву в свое время поехал, чтобы посмотреть «Горе от ума» в постановке МХАТа.
— Чем же привлекает эта комедия?
— Кажется, единственная вещь, которая не стареет.
— Кто из героев ее чисто по-человечески тебе более интересен?
— Сложно сказать… Чацкий, а через него и сам Грибоедов. Я встречал в жизни людей, подобных Чацкому. Они, как правило, глубоко несчастны. Да что говорить, Чацкий — человек трагический… Неординарным людям всегда тяжело жить.
— Ты, Илья, ведь тоже неординарен. И твое будущее будет на несчастье замешено? На горе от ума?
— Я на свою счастливую звезду надеюсь. Мне везет на хороших людей.
— А Чацкому, видимо, не повезло?
— Вероятно. Если б его жизнь не потрепала, вряд ли бы он стал настолько острым на язык и в некотором плане жестоким. По отношению к тому же Молчалину.
— Тебе Молчалина жаль?
— В принципе да: он же, собственно говоря, не понимает себя.
— Своей драмы?
— Конечно. Не драма ли, когда не смеет человек иметь свое суждение? Но суждение толпы есть.
— Например, когда оболгала она Чацкого в том, что будто бы он повихнутый.
— Толпа, как правило, не задумывается, что она — серость.
— И это-то, наверное, самое печальное. Не Молчалин, а Печалин…
— Вчера я был в деревне, простой советской деревне, в 50 километрах от Тюмени. И там я не увидел ни одного трезвого человека, сплошь — пьяные. Это общее состояние души русского человека. И вот забросьте меня в эту деревню на месяц — что со мной будет?
— Запьешь, и мозг глухонемой станет.
— Вероятнее всего, я сбежал бы из этой деревни.
— Кстати, какие у тебя отношения со спиртным?
— Потребляю, но не в больших дозах. Люди имеют странную привычку обижаться, когда за их здоровье не желают выпить.
— В шахматы не играешь, Илья?
— Любимая игрушка — компьютер. С ним и в шахматы можно сразиться.
— Но вернусь к «Горе от ума». Твое отношение к Софье? Втюрился же в нее Чацкий.
— Любовь зла, полюбишь и козла. У меня у самого была подобная ситуация. Слава Богу, пронесло.
— А Фамусов?
— Не обрисован. Чацкий — это герой!
— В жизни всегда есть место Чацким: во многой мудрости много печали… Не страшишься, что не всегда счастливая звезда светить тебе будет? Ты пока теплом материнского дома согрет, утренняя заря жизни только зажглась.
— Я оптимист по натуре.
Блаженны девятнадцатилетние! Не могу не закончить на грустной ноте. Пишу, а во мне звучат печальной мелодией вид пустыни, окруженной горами, груды камней, похожие на сакли, потоки реки, с шумом и пеной низвергающиеся с высокого берега, Александр Сергеевич Пушкин в повозке, встречные два вола, впряженные в арбу, вопросы поэта: «Откуда вы? Что везете?» И ответ: «Грибоеда». Да, тело растерзанного персами Грибоедова, которое переправляли в Тифлис. В круговерти мятущейся музыки вспыхивает в моем сознании пушкинская фраза: «Люди верят только славе… Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос».
Александр Мищенко Диалоги «смутного времени»
Посвящаю бесценной жемчужине моей Нине
«Чацкий — человек трагический!»
Не будь перестроечного этого раздрая в Отечестве, судьбу его предугадать было бы сложно. Возможно, прозябал бы в разряде тех, у кого, как у героев бессмертной комедии Грибоедова, «меньше дерзости, чем кривизны души». Пишу эти строки и въявь вижу овал матовой белизны лица девятнадцатилетнего служащего банка Ильи Маликова. И в ней, в белизне этой, чистота его души, незамутненность, открытость миру.
С горечью вспоминаю рыбный НИИ, которому отдал десять лет жизни, директора, эдакого плюгавого человечка, горделиво-напряженно носившего себя по коридорам нашего учреждения. Начал царствие свое в НИИ он с разгона всех умных сотрудников, затмевавших его сиятельство. Сплошное «Горе от ума» получилось… Другу моему, выдающемуся рыбоводу России, устроили настоящее аутодафе. Выкрали и уничтожили единственный экземпляр рукописи, в которой подводились итоги многолетних исследований, сожгли часть карточек с первичными полевыми данными. А во время самого судилища сбившиеся в стаю сотрудники-пресмыкающиеся, талантливые молчалинской «умеренностью и аккуратностью», попробовали отправить дерзающего ученого к психиатру, припомнив, что получил он сотрясение мозга в автокатастрофе и год ходил с больной головой и что во время празднования Дня рыбака бегал вдоль берега озера, где велись рыбоводные эксперименты, за одним из сотрудников с молотком. А экспедиционник тот, прикомандированный к нам временно «турист», пытался изнасиловать одну из лаборанток. Щадя девчонку, друг мой утаил этот факт на «аутодафе»… Он погрузнел после инфаркта, задышливо вздымалась грудь после десятидвадцати метров ходьбы. Но не померкли в нем искра, луч и лик, как сказал бы мудрец. И обдумывал он свои озерные искания, на что-то надеялся. Будто ножом полосонет меня по сердцу, когда зазвучит в памяти его возглас, прорвавшийся однажды в минуты тихих наших прогулок вдоль поросшей у берегов белыми кувшинками речки-степнячки Ишима: «Время-то летит. Меньше лет жить остается и меньше, значит, пользы принесем мы Родине». Отставили от озер его мозги за критику очковтираловки и авантюризма «рыбных королей» тюменских, по вине которых вместо рыбин-лаптей, о каких мечталось, стали ловить в озерах жидкую недорослую кильку, извели карасей повсеместно и даже там, где от деревень слышен был рыбный запах за версту…
Что рыбная сфера! «Дистанцией огромного размера», где горе от ума твердилось, как устойчивая сушь и жара, стала в последние десятилетия не только Москва, но и вся Русь.
В Москве около двух пополудни было, в Тюмени клонился день к вечеру, Токио в ночь погружалось, а в Нью-Йорке заря занималась, когда устроились мы с Ильей Маликовым в «дилинге», зале для международных валютных операций. Время в разных городах планеты высвечивалось зеленью цифр на табло…
В бегущей строке горячие новости — биржевые, политические, культурные, спортивные, метеорологические и геологические. На банковские дела могут повлиять выигрыш той или иной футбольной команды, взрыв АЭС или землетрясение, которое тряхнет все финансы и все валюты.
— Или допустим, что в России произошел путч, — приводит пример Маликов. — Почему тряхнет? Потому что Германия навыдавала много кредитов в Россию. С путчем возрастает вероятность того, что россияне не вернут их немцам. Следовательно, доверие к Германии у западных стран начнет падать.
— Я понял, Илья, что ты готовишься занять кресло шеф-дилера?
— Да.
— И будешь торговать валютой?
— В пределах отпускаемого мне лимита. За 5 минут даже можно заработать очень много. Все, бывает, зависит от скорости пальцев при наборе текста. Так что работа дилера — не картежная игра, как вы могли бы подумать. Следить надо за событиями в мире, думать, соображать, анализировать.
— С чего начинался в тебе банкир?
— Будучи школьником, ходил в клуб «Я и ЭВМ» при Дворце культуры «Нефтяник». Потом на конкурсе юных менеджеров, куда попал совершенно случайно, «попробовался», занял первое место. И направили меня в школу менеджмента. Учили нас там наши тюменские практики бизнеса, банкиры. Приезжал читать лекции ведущий преподаватель менеджмента из Техаса Оруэлл Рэй Уилсон.
— Что тебе дала школа менеджмента?
— Умение общаться с людьми.
— В школе и дома этому не учили?
— Я был довольно замкнутый по натуре своей. А сейчас вы вряд ли скажете, что я не общительный.
— Джон Рокфеллер, достигнув вершин финансового успеха, заявлял, что готов платить своим служащим любые деньги за умение общаться с людьми.
— Я на верном пути.
— Тебе, Илья, приходится работать с иностранцами. Насколько владеешь английским?
— В совершенстве.
— Не в школе же довели до этого уровня?
— Там дали основу. Главное же получил в практике международных телефонных переговоров. Бывает же, по 4–5 раз в день звонишь. Сначала боялся, а потом пошло как по маслу.
— Но тут профессиональное, банковское. А бытовая лексика?
— Ею в школе хорошо накачали.
— Наука не увлекает?
— Я человек практический, хочу видеть конкретные результаты своих дел.
— Зарплата хорошая?
— Даже громадная по моим летам. Отца с матерью перещеголял в окладах.
— Маме отдаешь деньги или сам командуешь ими?
— Маме, конечно, я не знаю, что с ними делать. Вот куда деть миллион, чтобы приносили они доход банку — тут ясность есть.
— Работаешь в банке, а деньги — соблазн…
— Я пришел сюда в октябре прошлого года. И вот в силу стечения обстоятельств попали в мои руки документы, которые позволяли мне распоряжаться всеми валютными средствами нашего банка. Обычно ими занимаются раздельно несколько служб, и их совместным трудом создается платежное поручение. А тут — все у меня. Я мог таковое составить и написать: «Прошу зачислить энную сумму со счета такого-то Маликову…» А потом — получить 50 миллионов долларов, положим, в банке. Купить билет, и фью… В Америке любят людей, у которых есть деньги. Визу ставят сразу, оформление недолгое…
— И ты мог бы успеть слинять и махнуть на Гавайские острова, к примеру?
— Запросто. Система учета такая была, что через неделю только, может быть, хватились бы.
— Ты этим не воспользовался. Долг, ответственность довлели?
— Не думал я ни о чем таком. Просто не хотел бы сидеть где-то там на Гаваях и не знать, а что ж предпринимать дальше. Мне нравится что-то делать. Грабить банк мне нет интереса. Гораздо приятнее заставить его стать богатым и чтоб я от этого стал богаче.
Я глядел на отливающее ангельской белизной лицо «валютного парнишки» Ильи Маликова и думал: «Истинно, если чиста душа, то верным и праведным будет поступок человека. И не надо его накачивать идеологией до тошнения…»
— Как ты оцениваешь себя? Талант, талантище?
— Выше среднего уровня.
— За счет чего же, Илья?
— Не задумывался. Просто мне везло на хороших людей, которые учили меня уму-разуму.
— Кто ж они?
— Родители, дедушка с бабушкой, руководитель клуба «Я и ЭВМ», преподаватель школы менеджмента. По его рекомендации я попал в банк «Тюмень», где работал, как хотелось мне, по два месяца в каждом отделе, в кредитном, в бухгалтерии и так далее. Потом был программистом в другой фирме. Работал еще и в брокерской конторе, помогал организовывать банк «Тюменский кредит» и страховую компанию. Теперь — тут вот.
— Ты, Илья, как Сучок из тургеневских «Записок охотника». Тот крым и рым в должностях на барских подворьях прошел вплоть до «ахтера на кеятре», а ты — банковский.
— Я научился работать с раннего утра и до поздней ночи. Можно и круглые сутки, и без обеда, если для дела надо.
— А дети пойдут, воспитывать их нужно. Там уж 24 часа в сутки на работе не порезвишься.
— Ну, не знаю, честно говоря, я не думал, что у меня будут еще и дети. Надеюсь, по крайней мере, что такое случится не скоро, в обозримом будущем жениться не собираюсь.
— И девушки у тебя нет?
— Есть. Но, говоря честно, времени на поцелуйные всякие встречи нет.
— У вас проблема взяток не стоит в банке?
— Стоит. Но только не в валютном управлении. Мы молодые по возрасту все и просто еще не испорченные.
— Но есть надежда?
— Надежда? Нехорошее слово в данном случае. Есть опасение. Но пока все ограничивается комичными случаями. Например, сотруднику нашему одному попытались дать взятку. Он сказал, что не берет. И направил клиента в комнату, где располагались парни из службы нашей внутренней безопасности. Появился он там со взяткой — его из банка и выперли. А вы — о надежде…
— Слово-то это употребил я, вспомнив пушкинское, его эпиграмму на Воронцова:
— Полумилорд, полукупец,
Полумудрец, полуневежда,
Полуподлец, но есть надежда,
Что будет полным наконец.
— Тогда ладно.
— Что ты читаешь, Илюша, кроме книг по профессии?
— Артура Хейли.
— А из классики нашей русской?
— Я ее давно перечитал.
— Всего Толстого?
— Его не всего. Он мне, честно сказать, и не понравился.
— А кто милей сердцу?
— Достоевский, «Братья Карамазовы». Грибоедова очень люблю. Жаль, что мало удалось ему написать. Я специально в Москву в свое время поехал, чтобы посмотреть «Горе от ума» в постановке МХАТа.
— Чем же привлекает эта комедия?
— Кажется, единственная вещь, которая не стареет.
— Кто из героев ее чисто по-человечески тебе более интересен?
— Сложно сказать… Чацкий, а через него и сам Грибоедов. Я встречал в жизни людей, подобных Чацкому. Они, как правило, глубоко несчастны. Да что говорить, Чацкий — человек трагический… Неординарным людям всегда тяжело жить.
— Ты, Илья, ведь тоже неординарен. И твое будущее будет на несчастье замешено? На горе от ума?
— Я на свою счастливую звезду надеюсь. Мне везет на хороших людей.
— А Чацкому, видимо, не повезло?
— Вероятно. Если б его жизнь не потрепала, вряд ли бы он стал настолько острым на язык и в некотором плане жестоким. По отношению к тому же Молчалину.
— Тебе Молчалина жаль?
— В принципе да: он же, собственно говоря, не понимает себя.
— Своей драмы?
— Конечно. Не драма ли, когда не смеет человек иметь свое суждение? Но суждение толпы есть.
— Например, когда оболгала она Чацкого в том, что будто бы он повихнутый.
— Толпа, как правило, не задумывается, что она — серость.
— И это-то, наверное, самое печальное. Не Молчалин, а Печалин…
— Вчера я был в деревне, простой советской деревне, в 50 километрах от Тюмени. И там я не увидел ни одного трезвого человека, сплошь — пьяные. Это общее состояние души русского человека. И вот забросьте меня в эту деревню на месяц — что со мной будет?
— Запьешь, и мозг глухонемой станет.
— Вероятнее всего, я сбежал бы из этой деревни.
— Кстати, какие у тебя отношения со спиртным?
— Потребляю, но не в больших дозах. Люди имеют странную привычку обижаться, когда за их здоровье не желают выпить.
— В шахматы не играешь, Илья?
— Любимая игрушка — компьютер. С ним и в шахматы можно сразиться.
— Но вернусь к «Горе от ума». Твое отношение к Софье? Втюрился же в нее Чацкий.
— Любовь зла, полюбишь и козла. У меня у самого была подобная ситуация. Слава Богу, пронесло.
— А Фамусов?
— Не обрисован. Чацкий — это герой!
— В жизни всегда есть место Чацким: во многой мудрости много печали… Не страшишься, что не всегда счастливая звезда светить тебе будет? Ты пока теплом материнского дома согрет, утренняя заря жизни только зажглась.
— Я оптимист по натуре.
Блаженны девятнадцатилетние! Не могу не закончить на грустной ноте. Пишу, а во мне звучат печальной мелодией вид пустыни, окруженной горами, груды камней, похожие на сакли, потоки реки, с шумом и пеной низвергающиеся с высокого берега, Александр Сергеевич Пушкин в повозке, встречные два вола, впряженные в арбу, вопросы поэта: «Откуда вы? Что везете?» И ответ: «Грибоеда». Да, тело растерзанного персами Грибоедова, которое переправляли в Тифлис. В круговерти мятущейся музыки вспыхивает в моем сознании пушкинская фраза: «Люди верят только славе… Впрочем, уважение наше к славе происходит, может быть, от самолюбия: в состав славы входит ведь и наш голос».