Первый парень на деревне
Л. К. Иванов
СУДЕБНЫЕ ОЧЕРКИ
БРАТ НА БРАТА
И сказал Каин Авелю, брату своему: «Пойдем в поле». И когда были они в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.
Это было первое в библейской истории убийство. Так же из зависти брат убил брата и в этой нашей истории, что произошла в Исетском районе Тюменской области, где точку в споре между братьями по разделу имущества поставил выстрел. После него одному из них, кроме панихиды, не требовалось больше ничего, а второму обеспечивалось казенное содержание на долгие годы.
А начиналось все, как доброй сказке. Жили-были старик со старухой, и было у них три сына. Только вот родительская любовь все больше доставалась не старшему или младшему, как это чаще всего случается, а среднему – Алексею. Да и было за что! Нарадоваться не могли, что он как-то незаметно повзрослел, был рассудительным и хозяйственным, сызмальства помогал по дому. А когда под стать себе и жену нашел, родители за его семью и свою старость были спокойны. Справили свадьбу, помогли поставить добротную избу, в которой вскоре один за другим появились двое детей.
Не умея сидеть без дела, Алексей с Тосей задумали создать крестьянское хозяйство. Себе он выбрал роль пахаря, которому недосуг просиживать в конторских очередях с разными бумагами, поэтому документы все оформили на жену. Взяли льготный кредит, благо в те годы деньги еще можно было получить без излишних проволочек, купили технику и начали работать без праздников и выходных. А когда хозяйство встало на ноги и потребовались дополнительные рабочие руки, на семейном совете у родителей было решено, что в крестьянское хозяйство перейдут и братья – Виктор и Семен.
У старшего Виктора к тому времени тоже была своя фирма, названная под стать неукротимому характеру хозяина «Барсом». Только была в той фирме одна-единственная, то и дело требующая ремонта, грузовая машина да штат – сам себе начальник, сам себе подчиненный.
А младший, Семен, вообще хоть и семью имел, а все не мог себе дело найти, мотаясь с одной работы на другую, а нередко и просто просиживая на диване перед телевизором – в ожидании вакансии.
Времена начинались непонятные – власть на все рукой махнула, и выдюжить можно было только сообща. Алексей к тому времени еще один «КамАЗ» прикупил и присматривал на него хорошего шофера. У Семена хоть и ветер в голове, а права водительские имелись. Собрались однажды у родителей жизнь обсудить, и отец благословил всех работать вместе…
Нанял Алексей еще двух мужиков в помощь. Грузить-разгружать, да и в дальней дороге веселее, ибо зимой, когда в поле делать практически нечего, деньги зарабатывали извозом: в Казахстан да Москву пиломатериал, оттуда, чтобы не воздух в кузове гонять, попутным товаром затаривались. Деньги в общую кассу шли, из нее же и на необходимое для семей брали.
И вот начались разногласия.
Теперь, по прошествии времени, когда все на сотню раз передумано, старый отец главную причину раздора видит в своих снохах Инне и Людмиле. Это им все миллионы снились, это они все своих мужей подбивали: незачем, мол, «на кого-то» работать. А тут еще у Алексея двойня родилась, после которой Тося долго не могла выздороветь. И стал он в командировки реже ездить, потому что четверых детей да хозяйство на произвол судьбы не бросишь, когда жена в больнице лежит.
И зашипели невестки мужьям своим, что на их горбу средний брат богатство себе делает, а им только крохи достаются. Другие вон женам шубы дорогие купили, «Жигули» новые приобрели, машины стиральные импортные поставили, телевизоры японские, а они производственную базу чужого хозяйства расширяют. И в конце концов решили Виктор с Семеном уйти от брата.
Только своим умом жить непросто. Семен это быстро понял и тут же обратно вернулся. Виктор по этому поводу сильно напился, пообещал не простить предательства, да только через некоторое время, видя, что в одиночку дела не идут, тоже пришел к Алексею виноватиться.
Так опять начали вместе работать, но уже не было прежнего доверия, уже по любому поводу случались вспышки раздора. Так постепенно дело дошло до кулаков.
Мало того что невестки против Алексея ополчились, они и между собой уже не ладили. В некогда большом и дружном роду Бессоновых прочно поселились вражда и злоба. Дело дошло до того, что Виктор, до предела заведенный женой и падчерицей, однажды даже пригрозил, что может пролиться кровь. И вскоре действительно дело от угроз дошло до откровенного мордобоя, когда вставшего было в позу Алексея на глазах его сына и жены отвалтузили до крови.
Доведенный до отчаяния, он не придумал лучшего, как написать заявление. Только милиция до отвращения не любит влезать в семейные разборки. Будь то ссора между мужем и женой или, того непонятнее, – между родными братьями... Пока протоколы оформляются, братья, глядишь, помирятся – зачем лишнюю работу делать? Так и оставили жалобу без внимания.
Вскоре выяснилось, что братья каким-то образом переоформили на себя всю технику крестьянского хозяйства, к покупке которой не имели ни малейшего отношения. И снова милиция на это не прореагировала. Тогда Алексей решил взывать к совести и в качестве третейского судьи попросил выступить родителей.
И опять собрались все в родительском доме на семейный совет. И приняли решение делиться. И хотя Алексей с Тосей хозяйство то создавали, кредиты брали и технику покупали, поделить все решили без претензий.
– Руки и здоровье есть – заработаю, – говорил Алексей домашним. – С протянутой рукой не пойдем. Мир и покой в доме важнее ржавых железяк.
Дележ проходил по весне, когда вот-вот надо было ехать в поле, поэтому братья глаз положили на то, что в ту пору было нужнее. Алексею оставили зерноуборочный комбайн да стоящую на приколе неисправную автомашину. Себе в качестве отступного взяли трактор и всю почвообрабатывающую технику, а вместе с «железяками» – и арендованную землю крестьянского хозяйства.
Надо ли говорить, что внешне спокойный Алексей переживал откровенное разграбление его хозяйства, в которое вместе с женой вложил столько сил и денег? Нет, он не запил с горя, как это нередко случается с русским мужиком, а приводил в порядок то, что осталось, надеялся наняться на уборочную со своим комбайном, заработать зерно и деньги, чтобы к зиме восстановить грузовик и начать приносящие реальный доход дальние перевозки.
Только наступила, видимо, полоса невезения. Сначала положили на операцию Тосю, потом мать слегла в больницу. Там однажды его и нашли братья для крутого, бескомпромиссного разговора.
А «разговор» заключался в том, что потребовался им на уборочную страду его комбайн. И никакие увещевания, что ему тоже семью кормить надо, вошедших в раж «бывших батраков» пронять не могли. Что им до его семьи, когда у них свои собственные в деньгах нуждаются? Деньги же можно получить, убрав поля и продав выросшее зерно, к которому уже на корню прицениваются и тюменские, и курганские заготовители.
Разговор под окнами больницы начал переходить на тональность, под окнами больничных палат недопустимую, и братья предложили выехать для выяснения отношений за околицу. Алексей согласился и полез было в кабину, но увидел на сиденье ружье.
Он и помыслить себе не мог, что родные братья станут в него стрелять, но даже то, что в качестве веского аргумента его, и без того чрезмерно покладистого, будут стращать оружием, возмутило до предела. Он хлопнул дверцей и пошел домой, прочь подальше от ненасытно алчных братьев.
Пока добирался пешком, Виктор уже успел позвонить Тосе по телефону и потребовал отдать комбайн подобру-поздорову. Та тут же пожаловалась имевшим в семье непререкаемый авторитет родителям Алексея, рассказала о требовании братьев мужу. Доведенный до отчаяния наглостью родственников, тот от безысходности только устало махнул рукой и впервые за многие годы напился.
...За комбайном братья приехали на следующий день к вечеру аж на двух грузовиках с ватагой мужиков на случай сопротивления. Время выбрали, воспользовавшись отлучкой Алексея. Тося безучастно смотрела в окно, как младший деверь Семен по-хозяйски ходит по их подворью, отдает мужикам распоряжения. Один из них вскоре взобрался на комбайн и стал дергать пускач, который никак не хотел заводиться. Остальные закурили в сторонке, громко давая советы подкачать бензинчику, проверить свечу...
И тут Тося заметила, что вместе со всеми приехал и второй деверь, Виктор, только он почему-то не вышел из кабины, а остался сидеть в кабине у приоткрытой дверки с ружьем в руках.
– Только бы Алексей не вернулся, – молила Бога в общем-то ненабожная Тося. – Только бы без греха обошлось...
Но греху в этот день суждено было случиться. Алексей появился как раз в момент, когда двигатель комбайна начал откашливаться, пуская через трубу черные сгустки дыма.
Хозяин издали поздоровался с непрошеными гостями, не заходя в дом, пошел по двору и разом заметил старшего брата, сидящего в кабине одной из машин с ружьем в руках, и младшего, цепляющего буксирным тросом неисправный «КамАЗ» – его последнюю надежду на восстановление порушенного и разграбленного хозяйства.
Алексей заскочил в гараж, где в металлическом ящике хранил ружье, схватил первые же попавшие под руку патроны, вогнал в стволы и вышел на двор.
– Всем стоять! – раздался его враз осипший голос. – Вон все отсюда! Стрелять буду!
И, подсознательно понимая, что опасность для него, теперь уже вооруженного, может исходить от машины, в кабине которой с ружьем в руках сидит его старший брат, с потемневшими от гнева глазами, видя двор, технику и людей будто сквозь густую пелену тумана, выстрелил (как потом объяснял, для острастки) в ту сторону.
...Если бы он даже пытался трясущимися от волнения руками целиться, ему бы не удалось попасть так метко. Заряд угодил брату точно в глаз, размозжив голову.
Спрятавшийся на чердаке дома сын Мишка видел все происходящее от начала до самого рокового конца и потом в суде давал показания в качестве свидетеля...
* * *
История эта трагична и характерна одновременно. В ней – вечный, библейский мотив братоубийства (Каин и Авель), отягощенный особенностями современного российского быта и бытия.
Увы, сама тема братоубийства для народа, пережившего страшную гражданскую войну, не нова. «Отречение от старого мира» проходило страшной бедой и по земле, и по семье. Едва ли не в каждой хате того времени жили под одной крышей российские каины и авели. Но пропасть, разделявшая тогда и землю, и семью, была еще и идейной: не только собственность, сеялки и комбайны делили – мир разламывался, способы жизни, уклады сшибались, в смертельной схватке схлестывались несовместимые представления о будущем Отечества. Жена доносила на мужа, сын – на отца...
Нынче братоубийство в России происходит не на основе «передела миропонимания», а на весьма прагматичных основах передела собственности. В этом смысле Россия возвратилась в «лоно мировой цивилизации». Впрочем, как всегда, оставив за собой право национальной самобытности, смысл которой не перестает оставаться диким и печальным: чем бы оно ни мотивировалось, но, как и многие десятилетия назад, братоубийство остается братоубийством. Пожалуй, только одно осталось неизменным на российском подворье за прошедшие десятилетия – это почти повсеместное отсутствие традиционной христианской морали, регулирующей повседневную жизнь, это бесшабашное безбожие, тяжелый урожай которого нам, судя по всему, еще долго собирать в виде детей, предающих отцов, братьев, убивающих братьев, матерей, отрекающихся от собственных младенцев... Или, может, я сгущаю краски. Оглянитесь вокруг в поисках ответа на этот вопрос.
Л. К. Иванов
СУДЕБНЫЕ ОЧЕРКИ
БРАТ НА БРАТА
И сказал Каин Авелю, брату своему: «Пойдем в поле». И когда были они в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его.
Это было первое в библейской истории убийство. Так же из зависти брат убил брата и в этой нашей истории, что произошла в Исетском районе Тюменской области, где точку в споре между братьями по разделу имущества поставил выстрел. После него одному из них, кроме панихиды, не требовалось больше ничего, а второму обеспечивалось казенное содержание на долгие годы.
А начиналось все, как доброй сказке. Жили-были старик со старухой, и было у них три сына. Только вот родительская любовь все больше доставалась не старшему или младшему, как это чаще всего случается, а среднему – Алексею. Да и было за что! Нарадоваться не могли, что он как-то незаметно повзрослел, был рассудительным и хозяйственным, сызмальства помогал по дому. А когда под стать себе и жену нашел, родители за его семью и свою старость были спокойны. Справили свадьбу, помогли поставить добротную избу, в которой вскоре один за другим появились двое детей.
Не умея сидеть без дела, Алексей с Тосей задумали создать крестьянское хозяйство. Себе он выбрал роль пахаря, которому недосуг просиживать в конторских очередях с разными бумагами, поэтому документы все оформили на жену. Взяли льготный кредит, благо в те годы деньги еще можно было получить без излишних проволочек, купили технику и начали работать без праздников и выходных. А когда хозяйство встало на ноги и потребовались дополнительные рабочие руки, на семейном совете у родителей было решено, что в крестьянское хозяйство перейдут и братья – Виктор и Семен.
У старшего Виктора к тому времени тоже была своя фирма, названная под стать неукротимому характеру хозяина «Барсом». Только была в той фирме одна-единственная, то и дело требующая ремонта, грузовая машина да штат – сам себе начальник, сам себе подчиненный.
А младший, Семен, вообще хоть и семью имел, а все не мог себе дело найти, мотаясь с одной работы на другую, а нередко и просто просиживая на диване перед телевизором – в ожидании вакансии.
Времена начинались непонятные – власть на все рукой махнула, и выдюжить можно было только сообща. Алексей к тому времени еще один «КамАЗ» прикупил и присматривал на него хорошего шофера. У Семена хоть и ветер в голове, а права водительские имелись. Собрались однажды у родителей жизнь обсудить, и отец благословил всех работать вместе…
Нанял Алексей еще двух мужиков в помощь. Грузить-разгружать, да и в дальней дороге веселее, ибо зимой, когда в поле делать практически нечего, деньги зарабатывали извозом: в Казахстан да Москву пиломатериал, оттуда, чтобы не воздух в кузове гонять, попутным товаром затаривались. Деньги в общую кассу шли, из нее же и на необходимое для семей брали.
И вот начались разногласия.
Теперь, по прошествии времени, когда все на сотню раз передумано, старый отец главную причину раздора видит в своих снохах Инне и Людмиле. Это им все миллионы снились, это они все своих мужей подбивали: незачем, мол, «на кого-то» работать. А тут еще у Алексея двойня родилась, после которой Тося долго не могла выздороветь. И стал он в командировки реже ездить, потому что четверых детей да хозяйство на произвол судьбы не бросишь, когда жена в больнице лежит.
И зашипели невестки мужьям своим, что на их горбу средний брат богатство себе делает, а им только крохи достаются. Другие вон женам шубы дорогие купили, «Жигули» новые приобрели, машины стиральные импортные поставили, телевизоры японские, а они производственную базу чужого хозяйства расширяют. И в конце концов решили Виктор с Семеном уйти от брата.
Только своим умом жить непросто. Семен это быстро понял и тут же обратно вернулся. Виктор по этому поводу сильно напился, пообещал не простить предательства, да только через некоторое время, видя, что в одиночку дела не идут, тоже пришел к Алексею виноватиться.
Так опять начали вместе работать, но уже не было прежнего доверия, уже по любому поводу случались вспышки раздора. Так постепенно дело дошло до кулаков.
Мало того что невестки против Алексея ополчились, они и между собой уже не ладили. В некогда большом и дружном роду Бессоновых прочно поселились вражда и злоба. Дело дошло до того, что Виктор, до предела заведенный женой и падчерицей, однажды даже пригрозил, что может пролиться кровь. И вскоре действительно дело от угроз дошло до откровенного мордобоя, когда вставшего было в позу Алексея на глазах его сына и жены отвалтузили до крови.
Доведенный до отчаяния, он не придумал лучшего, как написать заявление. Только милиция до отвращения не любит влезать в семейные разборки. Будь то ссора между мужем и женой или, того непонятнее, – между родными братьями... Пока протоколы оформляются, братья, глядишь, помирятся – зачем лишнюю работу делать? Так и оставили жалобу без внимания.
Вскоре выяснилось, что братья каким-то образом переоформили на себя всю технику крестьянского хозяйства, к покупке которой не имели ни малейшего отношения. И снова милиция на это не прореагировала. Тогда Алексей решил взывать к совести и в качестве третейского судьи попросил выступить родителей.
И опять собрались все в родительском доме на семейный совет. И приняли решение делиться. И хотя Алексей с Тосей хозяйство то создавали, кредиты брали и технику покупали, поделить все решили без претензий.
– Руки и здоровье есть – заработаю, – говорил Алексей домашним. – С протянутой рукой не пойдем. Мир и покой в доме важнее ржавых железяк.
Дележ проходил по весне, когда вот-вот надо было ехать в поле, поэтому братья глаз положили на то, что в ту пору было нужнее. Алексею оставили зерноуборочный комбайн да стоящую на приколе неисправную автомашину. Себе в качестве отступного взяли трактор и всю почвообрабатывающую технику, а вместе с «железяками» – и арендованную землю крестьянского хозяйства.
Надо ли говорить, что внешне спокойный Алексей переживал откровенное разграбление его хозяйства, в которое вместе с женой вложил столько сил и денег? Нет, он не запил с горя, как это нередко случается с русским мужиком, а приводил в порядок то, что осталось, надеялся наняться на уборочную со своим комбайном, заработать зерно и деньги, чтобы к зиме восстановить грузовик и начать приносящие реальный доход дальние перевозки.
Только наступила, видимо, полоса невезения. Сначала положили на операцию Тосю, потом мать слегла в больницу. Там однажды его и нашли братья для крутого, бескомпромиссного разговора.
А «разговор» заключался в том, что потребовался им на уборочную страду его комбайн. И никакие увещевания, что ему тоже семью кормить надо, вошедших в раж «бывших батраков» пронять не могли. Что им до его семьи, когда у них свои собственные в деньгах нуждаются? Деньги же можно получить, убрав поля и продав выросшее зерно, к которому уже на корню прицениваются и тюменские, и курганские заготовители.
Разговор под окнами больницы начал переходить на тональность, под окнами больничных палат недопустимую, и братья предложили выехать для выяснения отношений за околицу. Алексей согласился и полез было в кабину, но увидел на сиденье ружье.
Он и помыслить себе не мог, что родные братья станут в него стрелять, но даже то, что в качестве веского аргумента его, и без того чрезмерно покладистого, будут стращать оружием, возмутило до предела. Он хлопнул дверцей и пошел домой, прочь подальше от ненасытно алчных братьев.
Пока добирался пешком, Виктор уже успел позвонить Тосе по телефону и потребовал отдать комбайн подобру-поздорову. Та тут же пожаловалась имевшим в семье непререкаемый авторитет родителям Алексея, рассказала о требовании братьев мужу. Доведенный до отчаяния наглостью родственников, тот от безысходности только устало махнул рукой и впервые за многие годы напился.
...За комбайном братья приехали на следующий день к вечеру аж на двух грузовиках с ватагой мужиков на случай сопротивления. Время выбрали, воспользовавшись отлучкой Алексея. Тося безучастно смотрела в окно, как младший деверь Семен по-хозяйски ходит по их подворью, отдает мужикам распоряжения. Один из них вскоре взобрался на комбайн и стал дергать пускач, который никак не хотел заводиться. Остальные закурили в сторонке, громко давая советы подкачать бензинчику, проверить свечу...
И тут Тося заметила, что вместе со всеми приехал и второй деверь, Виктор, только он почему-то не вышел из кабины, а остался сидеть в кабине у приоткрытой дверки с ружьем в руках.
– Только бы Алексей не вернулся, – молила Бога в общем-то ненабожная Тося. – Только бы без греха обошлось...
Но греху в этот день суждено было случиться. Алексей появился как раз в момент, когда двигатель комбайна начал откашливаться, пуская через трубу черные сгустки дыма.
Хозяин издали поздоровался с непрошеными гостями, не заходя в дом, пошел по двору и разом заметил старшего брата, сидящего в кабине одной из машин с ружьем в руках, и младшего, цепляющего буксирным тросом неисправный «КамАЗ» – его последнюю надежду на восстановление порушенного и разграбленного хозяйства.
Алексей заскочил в гараж, где в металлическом ящике хранил ружье, схватил первые же попавшие под руку патроны, вогнал в стволы и вышел на двор.
– Всем стоять! – раздался его враз осипший голос. – Вон все отсюда! Стрелять буду!
И, подсознательно понимая, что опасность для него, теперь уже вооруженного, может исходить от машины, в кабине которой с ружьем в руках сидит его старший брат, с потемневшими от гнева глазами, видя двор, технику и людей будто сквозь густую пелену тумана, выстрелил (как потом объяснял, для острастки) в ту сторону.
...Если бы он даже пытался трясущимися от волнения руками целиться, ему бы не удалось попасть так метко. Заряд угодил брату точно в глаз, размозжив голову.
Спрятавшийся на чердаке дома сын Мишка видел все происходящее от начала до самого рокового конца и потом в суде давал показания в качестве свидетеля...
* * *
История эта трагична и характерна одновременно. В ней – вечный, библейский мотив братоубийства (Каин и Авель), отягощенный особенностями современного российского быта и бытия.
Увы, сама тема братоубийства для народа, пережившего страшную гражданскую войну, не нова. «Отречение от старого мира» проходило страшной бедой и по земле, и по семье. Едва ли не в каждой хате того времени жили под одной крышей российские каины и авели. Но пропасть, разделявшая тогда и землю, и семью, была еще и идейной: не только собственность, сеялки и комбайны делили – мир разламывался, способы жизни, уклады сшибались, в смертельной схватке схлестывались несовместимые представления о будущем Отечества. Жена доносила на мужа, сын – на отца...
Нынче братоубийство в России происходит не на основе «передела миропонимания», а на весьма прагматичных основах передела собственности. В этом смысле Россия возвратилась в «лоно мировой цивилизации». Впрочем, как всегда, оставив за собой право национальной самобытности, смысл которой не перестает оставаться диким и печальным: чем бы оно ни мотивировалось, но, как и многие десятилетия назад, братоубийство остается братоубийством. Пожалуй, только одно осталось неизменным на российском подворье за прошедшие десятилетия – это почти повсеместное отсутствие традиционной христианской морали, регулирующей повседневную жизнь, это бесшабашное безбожие, тяжелый урожай которого нам, судя по всему, еще долго собирать в виде детей, предающих отцов, братьев, убивающих братьев, матерей, отрекающихся от собственных младенцев... Или, может, я сгущаю краски. Оглянитесь вокруг в поисках ответа на этот вопрос.