Ирина АНДРЕЕВА
Алькины каникулы

Рассказы для детей


Эбонит

Однажды на совхозной ферме у рыжей кобылицы Яшмы родился необычно шустрый красивый жеребёнок тёмной масти с белой звездочкой во лбу и белыми чулочками на длинных стройных ножках. Кто-то воскликнул: «Гляди-ка ножки-то как из эбонита выточенные — добрый конь будет». Так крепкого, резвого стригунка назвали Эбонитом. Жеребёнок рос не по дням — по часам, приводя в восторг ухаживающего за кобылой конюха. Давно Семён мечтал приобрести в совхозе лошадь в личное подсобное хозяйство. Его выбор пал на родившегося жеребёнка. К осени следующего года мечта его осуществилась: Семен выкупил Эбонита.
Привыкший к заботливым рукам Семена, жеребёнок недолго тосковал по матери-кобылице, а вскоре освоился и с новым окружением — домашним скотом. Но подрастая, выказывал всё же свой гордый нрав, ведь не уподобляться же в хлеву бестолковым пугливым овцам или визгливому поросёнку Борьке!
Жизнь в хлеву была сытная, беззаботная. Наступившая морозная зима тоже не пугала — в стойле всегда было тепло. Только вот теснота отведенного для Эбонита жилища угнетала не на шутку. Поэтому, когда в дни оттепели хозяин выпускал скотину в просторный загон, Эбонит носился по нему, взбрыкивая ногами и подкидывая гордую голову. Тогда начинался полный хаос: сначала, взбудораженный его скачкой, начинал носиться подросший за лето бык Яхонт, задрав дугой хвост. Овцы с ужасом в глазах горохом носились друг за другом.
Эбонит вызывал Яхонта побегать на перегонки. Разыгравшись, конь и бык сшибались грудью, с брыком разбегались в разные стороны.
Семён хоть и с удовольствием смотрел, как разминается скот, тщательно следил за стельной коровой. И если уж Апрелька начинала волноваться и нервно мотать головой, прикрикнув на Эбонита и Яхонта, загонял скотину, приговаривая:
— Ну, ну, нарезвились и будя. Хватит!
Яхонт, нагнув голову, забегал в открытую дверь стайки, а Эбонит, сделав ещё один задорный круг, тоже стремглав забегал в свой тёплый уголок, выдувал горячий воздух из ноздрей.
В середине марта в одну из тёмных ночей, Эбонита тревожила необычная возня в хлеву. Свет в эту ночь не погасили. Несколько раз приходил то хозяин, то хозяйка, то сразу оба. Тихо и тревожно о чем-то переговаривались, крутились возле коровы Апрельки. Далеко за полночь Апрелька начала тяжело и шумно дышать, грузно поднялась на ноги. В это время в стайку заглянула хозяйка, ласково оглаживала корову по вздувшемуся брюху, уговаривала:
— Ну, давай, Апрелюшка, матушка, давай, постарайся!
Эбонит растревожено прядал ушами, чутко принюхивался к новым рождающимся звукам и запахам. Часто перебирал копытами, вытягивал шею, пытался понять: что всё-таки происходит, почему люди не спят, отчего так тяжело вздыхает Апреля?
Зашёл хозяин, сдержано сказал:
— Ну, вот, слава Богу, Господи благослови!
— Опять бычок.
— Угу. Ишь, какой лобастый!
Апрелька замычала как-то жалобно, в ответ ей тоже кто-то мыкнул слабеньким голоском. Люди разговаривали с коровой:
— Приводи своё чадо в порядок.
Хлопотали, переносили по хлеву что-то тяжёлое, потом погасили свет, хлопнула входная дверь, всё стихло. Эбонит, наконец, успокоившись, незаметно задремал.
Утром, чуть свет пришла хозяйка, подняла заспавшуюся Апрельку и стала доить в маленькое ведёрочко.
Эбонит принюхивался к запаху парного молозива. Вскоре заглянул хозяин:
— Ну, что тут? Как назовём?
— Пускай Буян будет.
Когда хозяйка принялась кормить из ведёрочка Буяна, Эбонит, наконец, понял причину ночной суеты — в их хлеву появился новый обитатель — это был телок, рыжий с белёсыми пятнами по бокам.
С этого дня Эбонита, Яхонта и овец практически на весь день выпускали гулять по деннику. В воздухе, промытом от зимней серости, все ощутимей чувствовался приход весны. Её пробуждающие запахи волновали, щекотали ноздри, теснили грудь от радостного предчувствия чего-то неизбежного, нового. В деннике снег протаял грязными ноздрями вдоль забора и полностью сошёл посреди, обнажив сенную труху, выбитую ногами скота. По краям стали образовываться грязные плешины.
Скоро, совсем скоро хозяин выпустит свой домашний скот на широкую поляну за деревней. Выгуляться, пощипать первоцветов, проклюнувшихся из-под старой промерзшей дернины.
Этой весной Эбониту исполнится два года. Семен планировал начать приучать коня к упряжи. А пока впереди было лето, сочный луг, речка, куда пригоняли скот на водопой.
Когда хозяин первый раз надел на Эбонита уздечку, конь не противился, не понравились ему только холодные железки, называемые удилами, которые ему засунули в рот, заложив за задние зубы. Эбонит крутил головой, полагая, что железки выпадут, но хозяин успокаивал его, оглаживал по крутой шее, крепко держал под уздцы. Эбонит смирился. Тогда хозяин повёл его за уздечку вслед за собой. Эбонит покорно пошёл, потому что при малейшем сопротивлении железки начинали давить на зубы. Потом хозяин приучил его останавливаться по команде. Он натягивал уздечку на себя, при этом странно делая губами дребезжащий звук: «Т-пру!» Железка впивалась Эбониту в углы рта тем сильнее, чем сильнее он сопротивлялся. Когда Эбонит усвоил и эту науку, хозяин прицепил к уздечке длинный повод и заставил Эбонита бегать по окружности. Со временем Эбониту даже понравилось это занятие: он свободно гарцевал по кругу, игриво загнув шею, надо только внимательно прислушиваться к командам хозяина, а после он наградит Эбонита сладким хрустящим кусочком сахара.
Семен был доволен результатами обучения молодого коня и в награду за это Эбонит стал ходить теперь не в общий гурт с домашним скотом, а с совхозными лошадьми, которыми заведовал хозяин.
Здесь в табуне сородичей Эбониту нравилось гораздо больше. На день всех тягловых лошадей забирали на работу, а молодняк свободно пасся целый день.
Вскоре Эбонит обратил внимание на молодую необъезженную кобылицу Сусанну. Сусанна была моложе его и имела ярко-рыжий окрас. Гордая сухая голова Сусанны вскинулась, когда Эбонит впервые приблизился к ней. Кобылица не отпрянула, а напротив призывно и кротко заржала, вытянув навстречу шею, обнюхала его. Эбонит обнюхал её гриву, пахнущую ветром и солнцем, и навсегда запомнил этот аромат. С тех пор Эбонит стал держаться возле, иногда доверчиво положив свою голову на её шею.
Днём Семен приучал коня к седлу. Эбониту хоть и чудно было, что его спину теперь опоясывает нечто легкое, но он не сопротивлялся, ведь хозяин обходился с ним ласково. Но когда Семён первый раз сам сел в это седло, конь от неожиданности просел, недовольно вскинул голову и понесся с места вскачь. Ему хотелось сбросить седока, но тут в углы рта крепко впились удила: ещё никогда не натягивал Семён их так туго. Эбонит занервничал, и припустил ещё сильнее, выворачивал и подкидывал голову. Семён довольно грубо и жёстко натянул удила, и повелительно приказывал: «Т-пру! Расходился он! Т-пру!» Эбониту стало невыносимо больно, он поневоле остановился, отчаянно фыркал так, будто устал от непосильной ноши. Семен ослабил удила: «Ну, то-то же, молодец, умница Эбонит!», — угостил коня сахаром.
На следующий день Семён повёл лошадь под уздцы прямиком в совхозную кузницу. Эбонит прядал ушами, предчувствуя что-то тревожное. Его завели между бревнами, служащими привязями для коней, крепко укрепили уздечку. Потом к копытам прибили какие-то гнутые железки. Эбонит не сопротивлялся, это было совсем не больно, а когда Семён повёл его обратно, копыта Эбонита вдруг зацокали о торную дорогу, — цок, цок, цок. Так цокают все взрослые лошади из его табуна.
По вечерам Семён зычно кричал:
— Эбонит, Эбонит! Идём на речку купаться.
Конь с радостью бежал навстречу, любил он, когда крепкие руки хозяина расчёсывали ему специальными щетками бока и круп, начинающую отрастать гриву.
Позже Семён приучил его к большой упряжи. Эбонита захомутали, прикрепили сбрую. В ход пошли гладкие жерди, называемые оглоблями, впрягли в гремящую широкую, как плоское корыто телегу. Теперь в руках у хозяина, была не уздечка, а широкие ремённые лямки — вожжи. Семён уселся на телегу, свесив ноги на сторону:
— Давай, Эбонит, постигай новую науку.
Так Эбонит стал работать как все взрослые лошади. Его отпускали в ночное. Он всякий раз с волнением ждал этого момента, знал, что встретится там, на росистом лугу с Сусанной.
Спустя еще два года у Сусанны появился маленький тонконогий жеребёнок один в один мастью в Эбонита. Эбонит держался несколько в стороне, ведь к боку Сусанны прижимался жеребёнок, то и дело, подсунув голову ей под брюхо, сосал сладкое жирное молоко, помахивал коротким пушистым хвостиком.
Так повторялось из года в год — у Сусанны появлялся новый жеребёнок, подобный Эбониту.
Шли годы, и хозяин вышел на заслуженный отдых, год от года становясь немощней.
Скотины в хозяйстве у Семёна заметно поубавилось, и хотя Эбонит был ещё довольно молодым крепким конём, однажды на хозяйственный двор пришли чужие люди. Эбониту сразу не понравились чужаки, от них пахло каким-то резким, неприятным запахом больших дорог, по которым коню приходилось ездить крайне редко. Эти люди о чем-то миролюбиво беседовали с Семёном, заглядывали коню в зубы, ощупывали его бабки и крепкий круп. Потом один из них сел верхом и поехал. Эбонит тревожно прядал ушами, но повиновался, он ведь привык к тому, что изредка Семён давал его в работу к чужим людям. Наконец гости пожали Семёну руку и, ушли.
Эбонит успокоился. Но наутро хозяин не спешил выводить его на работу, а к полудню вернулись вчерашние люди, и Семён сам повёл Эбонита со двора под уздцы. На крыльцо вышла хозяйка, глядя Эбониту вслед, тайком утёрла передником слёзы. Семён был хмурый, отворачивал лицо, стараясь не смотреть в глаза коню.
Потом случилось ужасное… Эбонита заставили взойти по наклонному настилу в кузов грузовой машины, в которой уже стояла другая лошадь. Почуяв недоброе, он упирался, не шёл на трап. Тогда Семен стал ругать его и даже поддавать кулаками по бокам. Чужие люди тоже толкали его. Эбонит заржал тоскливо, но с места не сдвинулся. Тогда Семён передал повод человеку, а сам ушёл ненадолго, вернувшись с кнутом в руках. Никогда раньше любимый хозяин не бил Эбонита. Ведь он прекрасно понимал все его команды. А тут на него подняли руку, да кто? Сам хозяин! Эбонит заартачился ещё больше, его, доброго коня, оскорбили, унизили! Семён, распаляемый досадой и на себя, и на коня, бранился чёрными словами и сёк в отчаянье бока и круп Эбонита, вскрикивал:
— Н-но, пошёл ты, чёрт! Что ты мне душу рвёшь, и так тошно!
Эбонит взглянул на хозяина, у того по щекам текли крупные слёзы. И тогда конь, высоко вскинув голову, заржал тонко и обречённо и вдруг легко заскочил в кузов машины. Тотчас его крепко накрепко привязали уздечкой к борту. Эбонит больше не смотрел в сторону хозяина, он не видел, как тот, не прощаясь с чужими людьми, низко склонил голову и быстро ушёл, скрылся с глаз.
Машина тронулась. Перед затуманенным слезами взором Эбонита проплывали родные дома и улицы, затем луга и пастбища. И наконец, машина, выбравшись на большую трассу, понеслась по асфальту. Мимо и навстречу им проезжали, грохоча огромные машины. Эбонит больше не смотрел на дорогу и не принимал участия к другому пассажиру, что стоял бок о бок с ним. Иногда на поворотах они сталкивались крупами, перебирали задними ногами, чтобы сохранить равновесие, но Эбониту было теперь всё равно, понурив голову, полузакрыв глаза, он будто дремал.
Ехали долго, смеркалось. На дорогу пал туман, окутывал тело в холодные, влажные волны. Ночью машина остановилась, к кузову вновь поставили наклонно доски, и он на этот раз совершенно спокойно сошёл под уздцы на землю, его увели в тёмный незнакомый двор, привязали к столбу. Принесли охапку свежей травы, но Эбонит не притронулся к корму.
Потом он стал работать, так же, как и дома, либо скакал куда-то понукаемый новым хозяином.
На новом месте его исправно кормили. Но ему не милы были чужие запахи с примесью бензина и гари, что по утрам стлались серой дымкой, окутывая низменное, сырое место нового поселения.
А по ночам Эбониту снились родные заливные луга с чистой и сочной травой, речка с прозрачной студеной водой. Он помнил своё стойло и корову Апрельку, даже глупые овцы в хлеву ему теперь представлялись родными. Но больше всего он скучал по Сусанне, по её гриве, по тёплому родному боку. Не думал Эбонит только о Семёне…
Однажды под осень хозяин оставил Эбонита спутанным на лугу. Это был не тот солнечный луг, на котором он скакал ещё жеребёнком. Здесь не было других коней, только две козочки паслись невдалеке.
Вдруг воздух прорезал тоскливый звук улетающих косяком журавлей. Равняя ряд, журавли летели клином в сторону его родины. Этот тревожный, прощальный звук родил в душе коня чувство тоски и протеста. Эбонит резко рванул вверх, и, сопротивляясь путам, стал изо всей силы скакать по лугу, пытаясь усилием крепких мышц разорвать их. И о, чудо, путы лопнули! Эбонит взвился на дыбы, а потом поскакал легко и свободно.
Вперёд, только вперёд! Быстро доскакав до трассы, конь рванул по ней в обратном направлении. Мимо громыхали машины, но он их не боялся — его пьянила свобода и звала родина. Один раз его чуть не зацепила большущая машина, тогда он слегка умерил прежний пыл, свернул на обочину, перевел дыхание, и вновь поскакал. Под копытами мягко пружинил дёрн. Вскоре впереди путь ему заградила вода. Воды было много, под ногами зачавкало. Эбонит остановился. Машины грохотали теперь вверху, проезжая по узкому мосту. Конь решил искать пологий сухой берег, чтобы переплыть на другую сторону. Ему пришлось уйти далеко от трассы, пока он нашёл такое место. Зашёл в воду по грудь, затем поплыл, легко управляя мускулистым телом. Вот и противоположный берег, под ногами проваливалось илистое дно. Копыта уходили в холодную кашу по верхние бабки, но вот стало легче — еще несколько рывков и он очутился у кромки отвесного, но не очень высокого берега. Оттолкнувшись задними ногами, Эбонит попытался выскочить на берег. Но что это? Его переднюю правую ногу, будто кто-то невидимый держал под водой. Тогда он рванул её изо всех сил, нога поддалась, но вместе с ней, на обрывке пут вытянулась чёрная коряга. Эбонит вновь рванул тело вверх и на этот раз выбрался на берег. Коряга, больно ударяла о бабки, тащилась следом. Эбонит заржал протестующе и вновь ринулся вперед. Боль пронзила нижний сустав — конь от неожиданности упал на колени. Пришлось смириться и идти шагом.
Между тем уже заметно стемнело. Холодной сыростью потянуло от воды. Вперед, только вперед! Эбонит выбрался, наконец, на высокую насыпь, по мелкой гальке. Что-то хрустнуло под копытом, и в следующий миг ненавистная коряга отпала вместе с треснувшей пополам подковой. Прихрамывая, он всё же шёл вперёд! Сумерки взяли землю в свой плен. Но трасса не затихла — навстречу по-прежнему грохотали машины, ослепляли его фарами дальнего света. Одна длиннющая «фура» притормозила, из кабины послышались громкие возгласы:
— Какой лось!? Я же тебе говорю лошадь.
— Точно лошадь.
«Фура» прокатилась мимо. Местность наконец, стала пологой, и конь сошёл с трассы в поле. Под сенью редкого леса, он стал щипать траву, пугая полусонных кузнечиков. Эбониту совсем не хотелось есть, его мучила жажда, но он должен подкрепиться, иначе не хватит сил. Потом он дремал, опираясь на здоровую ногу.
Утром, едва забрезжил рассвет, опять пошел вперёд. Идти стало легче — отдохнувшая за ночь нога не причиняла теперь столь резкой боли.
К исходу вторых суток, Эбонит прискакал на родной луг. Сусанна, узнала его по запаху, призывно заржала издали, и, выбрасывая спутанные передние ноги, пошла навстречу. Эбонит ответил ей радостным распирающим грудь ржанием. Они встретились. Задирая вверх тонкие головы, сошлись грудью, переплелись шеями…
Поутру на луг пришла бывшая хозяйка, она искала не вернувшегося вчера домой телёнка. Увидев Эбонита, который стоял, опершись головой о шею Сусанны, женщина вскрикнула:
— Эбонит! Эбонит, Эбонит.
Конь заржал отрывисто. Но когда та попыталась подойти ближе, отпрянул прочь, уводя с собой рыжую кобылицу.
Старая женщина с порога заполошно сообщила:
— Семён, что делается! Эбонит вернулся!
— Где он? — недоверчиво поднял голову хозяин.
— На лугу, пасётся со своей Сусаннушкой.
— Ты что, старуха, белены объелась? Побластилось тебе!
— Ну, так иди и посмотри! И вообще, так ведь негоже, люди искать станут, надо бы его домой привести.
Семён заторопился, трясущимися руками схватил буханку чёрного хлеба, разломил пополам, густо посыпал солью, спешно убежал со двора.
«Почудилось бабке, как есть почудилось» — думал Семён, но непонятное волнение теснило грудь, гнало вперёд. Вот и луг, мирно пасущиеся животные. Быстро охватив взглядом группу коней, он успокоился: «Как знал, почудилось бабке, нет тут никакого Эбонита!» Но на всякий случай решил заглянуть за ближайшие кустарники. И ещё сквозь зелень листвы увидел ярко рыжую шерсть Сусанны. Заторопился, раздвинул ветки кустарника. Ну, так и есть: вот они голуби — Сусанна и Эбонит. Из груди Семёна вырвался радостный оклик:
— Эбонит, Эбонитушко, мой родной! — в этот миг он решил для себя: «Выкуплю, на коленях стану просить, выкуплю обратно!»
Эбонит вскинул голову, посмотрел на Семёна, тот протягивал ему хлеб, приближаясь с каждым шагом:
— Эбонитушко, я вот тебе гостинец принёс, пойдём домой!
Конь отпрянул, и, развернувшись, ускакал в поле без оглядки.
Семён едва приплёлся домой. Бабка встретила тревожно:
— Ну, что Семён, видел ты его?
— Видел.
— Ну, а домой-то привёл?
— Предал я его Мария, ведь предал! Не пойдёт он со мной.