Ирина АНДРЕЕВА
Алькины каникулы
Рассказы для детей
Дедушкины молитвы
Сколько помнит себя Санёк, по субботам его водили в баню к бабушке с дедушкой. Сначала он не любил парную, ему казалось, что его там наказывают за что-то: во-первых, нагоняют жару — плещут ковшиком на каменку. Каменка шипит, извергает клубы пара, заволакивает полок, на котором лежит Санёк вниз брюхом. На голове у него войлочная шапочка-колпачок, иначе уши свернутся от жара.
Дед вытаскивает из шайки запаренный веник, отряхивает его от воды, вот тут-то и начинается наказание: этим веником он сечёт внука по спине, ягодицам и ногам, сам при этом читает и читает свои молитвы. Однако голос у деда незлобивый, Саньке ничуточки не больно, а ещё в молитвах дед всё время повторяет его имя, просит у Боженьки здоровья внуку.
Со временем Санёк привык к банному ритуалу, он понимал, что нужно немного потерпеть и всё закончится. После дед обмоет внука пушистой мочалкой с мылом, окатит из шайки сначала горячей, затем прохладной водичкой, снова произнесёт молитву, совсем не больно шлёпнет ладошкой по ягодицам, обмотает большим махровым полотенцем и передаст бабушке, которая уже ждёт внучка в предбаннике: «С лёгким паром, внучок!», — и понесёт его на руках в дом.
Дома бабушка напоит Саньку вкусным клюквенным морсом, выдаст чистую одежду, а уж после он будет бегать по дому на перегонки с котом, играть в машинки до тех пор, пока из бани не вернётся распаренный и довольный дед. Дедушка тоже напьётся морсу и приляжет отдохнуть. Санька перестаёт шуметь и бегать, садится за стол, раскрашивает цветными карандашами книжку-раскраску.
Дед часто по субботам перед баней брал Саньку с собой на прогулку в сосновый бор, расположенный неподалёку. Санька знал в бору уже все тропинки и деревья. Особенно любил он бор в зимнюю пору. Забегал далеко вперёд и длинной палкой стряхивал снежные шапки с нижних веток. Это была такая забава: успеет ли отскочить прежде, чем снег рухнет? Если не успевал, тоже было весело. А когда был ветреный день, они с дедом останавливались в глубине бора и слушали как в вышине жалобно скрипят и стонут сосны, как зло свистит в их кронах ветер, а вороны, зацепившиеся за верхушки, вторят скрипу гортанным ржавым голосом: «Кра-кра», будто предвещают беду. Сверху сыплются отжившие своё ветви, мёртвая хвоя и кора.
Однажды ранней весной, когда снег на полях уже изрядно подтаял и просел, но в бору лежал ещё нетронутый, внук и дед как всегда отправились погулять. В этот раз они дошли до самой кромки бора таким образом, что теперь до их дома было рукой подать. Дед предложил:
— А не пойти ли нам, Санька, напрямик? Что-то мы сегодня далеко зашли, неохота возвращаться, такой крюк получается.
И пошли прямиком, через поле. Зимой тут катались на снегоходах, вот по этой накатанной колее они и отправились весело переговариваясь по пути:
— Ну, вот, Санька, и весны дождались! Посмотри, как солнце наяривает, глаза слепит, мочи нет глядеть.
— А почему так снег блестит, дед, как льдом покрытый?
— Он и есть лёд — ледяная корка — наст.
За разговорами они не заметили, как накатанная дорога закончилась. Вернее, она была, только след её уходил далеко в поле, а не в нужном для них направлении.
— Прорвёмся, Санька, или вернёмся?
— Так вон же наш дом, пойдём.
— Хорошо, я пойду передом, ступай след в след, иначе замаешься.
Дед старался делать шаг мельче, чтобы Саньке удобно было идти. Вскоре под ногами зачавкала вода.
— Вот незадача! — воскликнул дедушка, — под снегом-то вода уже. Вот так мы вляпались с тобой! У тебя ноги сухие? Давай-ка, Санёк, садись мне на загорбки, — он присел.
— Я сам, дед, ноги у меня не промокли.
Кое-как выбрались снова на след снегохода, но вскоре он опять ушёл в сторону. Этот визуально короткий путь пришлось преодолевать около часа. Между тем поднялся протяжной северный ветерок. Такой не только вытягивает тепло из-под одёжек, обжигает лицо. Максим Петрович уже сам изрядно вымотался, ветер выжимал слезу, он часто смахивал её со щеки. Лицо внука горело пламенем, но Санька не жаловался и не соглашался садиться деду на спину.
Наконец они выбрались на дорогу, и Максим Петрович велел Саньку бежать скорее к дому.
— А ты?
— Пока я дотопаю, ты десять раз добежишь.
Санька убежал, но, когда Максим Петрович вошёл в ограду, оказалось, что внук ждёт его.
— Замёрзли? — встретила их бабушка. — Что-то вы долго.
— Ещё как замёрзли. Вытопилась ли баня?
— В аккурат готова. Да у вас, смотрю, ноги мокрёхонькие. Что приключилось-то?
— Заблудились немного. Ладно, давай-ка собирай вещи, мы пошли в баню, а ты неси их нам туда.
Дед налил в таз прохладной воды и зачем-то велел Саньке погрузить в него ноги. И только потом разрешил взобраться на полок.
— Ломит ноги-то? — спросил.
Санька в этот раз с большим удовольствием ждал, когда дед поддаст жару, а потом его враз сморило и дедовы молитвы Санька слышал уже как сквозь вату, заложившую уши.
— Баня парит, баня правит. В бане веник — дороже денег. Веник всех генералов перебил и царю спуску не дал, а нашего Саньку от простуды защитит. Гони, веник, хворь-остуду! Ничего, внучок, Бог не выдаст, свинья не съест. Сейчас всю хворобу изгоним! В бане мыться, заново родиться.
Обмывал дед Саньку, прямо на полке. Тот едва размеживал веки, снова впадал в тягучий, истомный сон.
— С гуся вода, с Саньки вся хвороба. Может обойдётся всё.
В дверь заглянула бабушка:
— Ну, как тут у вас?
— Забирай новорождённого, умаялся бедолага.
Бабушка так и унесла его сонного на руках. Утром Санька проснулся здоровым, только недоумевал: как он очутился в постели?
Ирина АНДРЕЕВА
Алькины каникулы
Рассказы для детей
Дедушкины молитвы
Сколько помнит себя Санёк, по субботам его водили в баню к бабушке с дедушкой. Сначала он не любил парную, ему казалось, что его там наказывают за что-то: во-первых, нагоняют жару — плещут ковшиком на каменку. Каменка шипит, извергает клубы пара, заволакивает полок, на котором лежит Санёк вниз брюхом. На голове у него войлочная шапочка-колпачок, иначе уши свернутся от жара.
Дед вытаскивает из шайки запаренный веник, отряхивает его от воды, вот тут-то и начинается наказание: этим веником он сечёт внука по спине, ягодицам и ногам, сам при этом читает и читает свои молитвы. Однако голос у деда незлобивый, Саньке ничуточки не больно, а ещё в молитвах дед всё время повторяет его имя, просит у Боженьки здоровья внуку.
Со временем Санёк привык к банному ритуалу, он понимал, что нужно немного потерпеть и всё закончится. После дед обмоет внука пушистой мочалкой с мылом, окатит из шайки сначала горячей, затем прохладной водичкой, снова произнесёт молитву, совсем не больно шлёпнет ладошкой по ягодицам, обмотает большим махровым полотенцем и передаст бабушке, которая уже ждёт внучка в предбаннике: «С лёгким паром, внучок!», — и понесёт его на руках в дом.
Дома бабушка напоит Саньку вкусным клюквенным морсом, выдаст чистую одежду, а уж после он будет бегать по дому на перегонки с котом, играть в машинки до тех пор, пока из бани не вернётся распаренный и довольный дед. Дедушка тоже напьётся морсу и приляжет отдохнуть. Санька перестаёт шуметь и бегать, садится за стол, раскрашивает цветными карандашами книжку-раскраску.
Дед часто по субботам перед баней брал Саньку с собой на прогулку в сосновый бор, расположенный неподалёку. Санька знал в бору уже все тропинки и деревья. Особенно любил он бор в зимнюю пору. Забегал далеко вперёд и длинной палкой стряхивал снежные шапки с нижних веток. Это была такая забава: успеет ли отскочить прежде, чем снег рухнет? Если не успевал, тоже было весело. А когда был ветреный день, они с дедом останавливались в глубине бора и слушали как в вышине жалобно скрипят и стонут сосны, как зло свистит в их кронах ветер, а вороны, зацепившиеся за верхушки, вторят скрипу гортанным ржавым голосом: «Кра-кра», будто предвещают беду. Сверху сыплются отжившие своё ветви, мёртвая хвоя и кора.
Однажды ранней весной, когда снег на полях уже изрядно подтаял и просел, но в бору лежал ещё нетронутый, внук и дед как всегда отправились погулять. В этот раз они дошли до самой кромки бора таким образом, что теперь до их дома было рукой подать. Дед предложил:
— А не пойти ли нам, Санька, напрямик? Что-то мы сегодня далеко зашли, неохота возвращаться, такой крюк получается.
И пошли прямиком, через поле. Зимой тут катались на снегоходах, вот по этой накатанной колее они и отправились весело переговариваясь по пути:
— Ну, вот, Санька, и весны дождались! Посмотри, как солнце наяривает, глаза слепит, мочи нет глядеть.
— А почему так снег блестит, дед, как льдом покрытый?
— Он и есть лёд — ледяная корка — наст.
За разговорами они не заметили, как накатанная дорога закончилась. Вернее, она была, только след её уходил далеко в поле, а не в нужном для них направлении.
— Прорвёмся, Санька, или вернёмся?
— Так вон же наш дом, пойдём.
— Хорошо, я пойду передом, ступай след в след, иначе замаешься.
Дед старался делать шаг мельче, чтобы Саньке удобно было идти. Вскоре под ногами зачавкала вода.
— Вот незадача! — воскликнул дедушка, — под снегом-то вода уже. Вот так мы вляпались с тобой! У тебя ноги сухие? Давай-ка, Санёк, садись мне на загорбки, — он присел.
— Я сам, дед, ноги у меня не промокли.
Кое-как выбрались снова на след снегохода, но вскоре он опять ушёл в сторону. Этот визуально короткий путь пришлось преодолевать около часа. Между тем поднялся протяжной северный ветерок. Такой не только вытягивает тепло из-под одёжек, обжигает лицо. Максим Петрович уже сам изрядно вымотался, ветер выжимал слезу, он часто смахивал её со щеки. Лицо внука горело пламенем, но Санька не жаловался и не соглашался садиться деду на спину.
Наконец они выбрались на дорогу, и Максим Петрович велел Саньку бежать скорее к дому.
— А ты?
— Пока я дотопаю, ты десять раз добежишь.
Санька убежал, но, когда Максим Петрович вошёл в ограду, оказалось, что внук ждёт его.
— Замёрзли? — встретила их бабушка. — Что-то вы долго.
— Ещё как замёрзли. Вытопилась ли баня?
— В аккурат готова. Да у вас, смотрю, ноги мокрёхонькие. Что приключилось-то?
— Заблудились немного. Ладно, давай-ка собирай вещи, мы пошли в баню, а ты неси их нам туда.
Дед налил в таз прохладной воды и зачем-то велел Саньке погрузить в него ноги. И только потом разрешил взобраться на полок.
— Ломит ноги-то? — спросил.
Санька в этот раз с большим удовольствием ждал, когда дед поддаст жару, а потом его враз сморило и дедовы молитвы Санька слышал уже как сквозь вату, заложившую уши.
— Баня парит, баня правит. В бане веник — дороже денег. Веник всех генералов перебил и царю спуску не дал, а нашего Саньку от простуды защитит. Гони, веник, хворь-остуду! Ничего, внучок, Бог не выдаст, свинья не съест. Сейчас всю хворобу изгоним! В бане мыться, заново родиться.
Обмывал дед Саньку, прямо на полке. Тот едва размеживал веки, снова впадал в тягучий, истомный сон.
— С гуся вода, с Саньки вся хвороба. Может обойдётся всё.
В дверь заглянула бабушка:
— Ну, как тут у вас?
— Забирай новорождённого, умаялся бедолага.
Бабушка так и унесла его сонного на руках. Утром Санька проснулся здоровым, только недоумевал: как он очутился в постели?