Ирина АНДРЕЕВА
Алькины каникулы
Рассказы для детей
Интервью
Мне двенадцать лет, я учусь в шестом классе. Классный руководитель дал задание обойти по списку ветеранов Великой Отечественной, побеседовать, записать их воспоминания для школьной стенгазеты, посвящённой Дню Победы.
Уже обошла четырёх из шести. Пятый самый старший. Говорят, он прошёл всю Европу, до Берлина гнал ненавистного врага.
Фронтовики, которых уже опросила, немного строгие, немногословные. Разговор дался с трудом. Потому немного робею. Кто я, а, кто они?
Несколько шагов от дороги до калитки нужного адреса. Ещё несколько до порога. Невысокое крыльцо с перильцами, крашеная синим дощатая дверь. Робко стучу, никто не отвечает. Тяну за ручку, она свободно открывается и оказывается эта дверь ведёт в сени — хоть застучись…
Другая, обшитая дерматином (не из роскоши, дома в Сибири утепляют, чем могут), тут на стук из жилища откликаются сразу:
— Входите.
— Здравствуйте, — прямо передо мной ветеран, совсем не страшный. По-домашнему тёплый, уютный: клетчатая рубаха с рукавом, коричневые брюки, заправленные в высокие шерстяные носки ручной вязки.
— Николай Иванович, я к вам…Мне бы поговорить…
— Да ты проходи, милая, раздевайся. Скидавай пальтишко-то, присаживайся к столу. На столе тотчас появляется печенье, сахар, чайные пары. Хозяйка разливает чай и тихо уходит в другую комнату.
Ветеран садится напротив, непринуждённо забрасывает нога на ногу. Совсем как мой папа, только много старше. Он мне, пожалуй, в дедушки годится. Родилась-то я многим позже после войны, пока росла, он старился…
Опрос по моему плану не получается, но от чашки ли чая, от душевной ли простоты, мне становится легко.
— Ты чья будешь?
Я называюсь, ветеран рад слышать имя моего отца. Разговор мало-помалу налаживается. Николай Иванович всё время улыбается, выказывает добрую простую натуру.
Строчу в тетрадную клеточку, потом зарисовываю его награды, рассчитывая дома изобразить всё в цвете — карандашами.
А вот последний вопрос по-видимому задаю неправильно. Надо бы связать его с наградами. Я же ляпаю:
— Расскажите какой-нибудь интересный случай.
Он призадумывается:
— Было это уж ближе к победе. Наш взвод перебросили на новые позиции. Идём. Почти сплошь степь, редкие кустики, неглубокие балки. Солнце печёт, жажда мучит.
Захотелось мне по малой нужде, ну и свернул я в кустарник. Глядь, а там фашист сидит: безоружный, грязный, обношенный, раненый — засохшая повязка на голове, взгляд жалкий, молит будто: «Не выдавай, Христа ради!». Такого и фашистом назвать язык не поворачивается, обречённый — не я, так другой кто пристрелит. Веришь, дочка, не смог я его убить, и не сказал никому…
Голос его сорвался, по щеке покатилась крупная горошина — слеза.
Я растерялась. Николай Иванович хлебнул из кружки остывшего чаю, дрожащей рукой стал оправлять скатёрку на столе. Из горницы вышла хозяйка:
— Ну, будет, будет, — похлопала фронтовика по плечу.
Я встала, извинилась за беспокойство, распрощавшись ушла. Всю дорогу мучил меня стыд не стыд, досада ли, разочарование. Что сказала не так? Что напишу о нём? Разве это подвиг?
Весь материал подготовила быстро: переписала аккуратным почерком на чистые листочки. Остаётся только приклеить их к ватману, обвести цветным карандашом в рамочку. Завела листок и на Николая Ивановича, дату рождения, фронт, звание, перерисовала награды, а дальше что? Так и промучилась, не решившись ни на что. Весь следующий день даже сидя на уроках, ломала голову: что написать?
Вечером пришёл с работы папа, улыбнулся с порога:
— Что же ты, молчишь, дочь, с кем вчера встречалась? О чём вела беседы?
Я встрепенулась:
— Откуда ты знаешь?
— Как не знать?! Сегодня ко мне на работу целая делегация фронтовиков приходила во главе с Николаем Ивановичем: «Андрей Иванович, что за девчонка у тебя? Она ведь нас до слёз довела? Задаёт вопросы да так внимательно слушает».
Папа работал простым слесарем в МТМ — машинно-тракторной мастерской, но слыл человеком начитанным, умным. Похвала мне польстила, поделилась я с ним своей проблемой. Выслушал меня родитель с большим вниманием, покачал головой.
— Не хочешь, ничего не пиши, только запомни, дочь, на всю жизнь: старый солдат преподнёс тебе урок милосердия, сострадания и человечности. Тебя, наверное, смутило то, что перед ним был враг? Да, враг, но поверженный и безоружный. Негоже русскому солдату быть неоправданно жестоким. Тот человек хоть и вражеский, тоже прежде всего солдат, он выполнял чужую волю. Немецкому народу не повезло — на их землю пришёл фашизм, многие под знамёна Гитлера встали поневоле. Возможно Николай Иванович спас жизнь именно такому солдату. Так или иначе, враг увидел истинное лицо настоящего русского человека — мирного и свободолюбивого, но не ходи к нам с мечом!
Я всё усвоила, но всё же не на все вопросы нашла ответ:
— Выходит, я его обидела? Он заплакал и руки тряслись…
— Думаю, его растрогало то, что подрастающее поколение помнит своих героев, значит, не зря они воевали.
Завтра у меня на очереди шестой ветеран. Несколько шагов до калитки, несколько до крыльца, а за дверями ещё одна солдатская судьба…
Ирина АНДРЕЕВА
Алькины каникулы
Рассказы для детей
Интервью
Мне двенадцать лет, я учусь в шестом классе. Классный руководитель дал задание обойти по списку ветеранов Великой Отечественной, побеседовать, записать их воспоминания для школьной стенгазеты, посвящённой Дню Победы.
Уже обошла четырёх из шести. Пятый самый старший. Говорят, он прошёл всю Европу, до Берлина гнал ненавистного врага.
Фронтовики, которых уже опросила, немного строгие, немногословные. Разговор дался с трудом. Потому немного робею. Кто я, а, кто они?
Несколько шагов от дороги до калитки нужного адреса. Ещё несколько до порога. Невысокое крыльцо с перильцами, крашеная синим дощатая дверь. Робко стучу, никто не отвечает. Тяну за ручку, она свободно открывается и оказывается эта дверь ведёт в сени — хоть застучись…
Другая, обшитая дерматином (не из роскоши, дома в Сибири утепляют, чем могут), тут на стук из жилища откликаются сразу:
— Входите.
— Здравствуйте, — прямо передо мной ветеран, совсем не страшный. По-домашнему тёплый, уютный: клетчатая рубаха с рукавом, коричневые брюки, заправленные в высокие шерстяные носки ручной вязки.
— Николай Иванович, я к вам…Мне бы поговорить…
— Да ты проходи, милая, раздевайся. Скидавай пальтишко-то, присаживайся к столу. На столе тотчас появляется печенье, сахар, чайные пары. Хозяйка разливает чай и тихо уходит в другую комнату.
Ветеран садится напротив, непринуждённо забрасывает нога на ногу. Совсем как мой папа, только много старше. Он мне, пожалуй, в дедушки годится. Родилась-то я многим позже после войны, пока росла, он старился…
Опрос по моему плану не получается, но от чашки ли чая, от душевной ли простоты, мне становится легко.
— Ты чья будешь?
Я называюсь, ветеран рад слышать имя моего отца. Разговор мало-помалу налаживается. Николай Иванович всё время улыбается, выказывает добрую простую натуру.
Строчу в тетрадную клеточку, потом зарисовываю его награды, рассчитывая дома изобразить всё в цвете — карандашами.
А вот последний вопрос по-видимому задаю неправильно. Надо бы связать его с наградами. Я же ляпаю:
— Расскажите какой-нибудь интересный случай.
Он призадумывается:
— Было это уж ближе к победе. Наш взвод перебросили на новые позиции. Идём. Почти сплошь степь, редкие кустики, неглубокие балки. Солнце печёт, жажда мучит.
Захотелось мне по малой нужде, ну и свернул я в кустарник. Глядь, а там фашист сидит: безоружный, грязный, обношенный, раненый — засохшая повязка на голове, взгляд жалкий, молит будто: «Не выдавай, Христа ради!». Такого и фашистом назвать язык не поворачивается, обречённый — не я, так другой кто пристрелит. Веришь, дочка, не смог я его убить, и не сказал никому…
Голос его сорвался, по щеке покатилась крупная горошина — слеза.
Я растерялась. Николай Иванович хлебнул из кружки остывшего чаю, дрожащей рукой стал оправлять скатёрку на столе. Из горницы вышла хозяйка:
— Ну, будет, будет, — похлопала фронтовика по плечу.
Я встала, извинилась за беспокойство, распрощавшись ушла. Всю дорогу мучил меня стыд не стыд, досада ли, разочарование. Что сказала не так? Что напишу о нём? Разве это подвиг?
Весь материал подготовила быстро: переписала аккуратным почерком на чистые листочки. Остаётся только приклеить их к ватману, обвести цветным карандашом в рамочку. Завела листок и на Николая Ивановича, дату рождения, фронт, звание, перерисовала награды, а дальше что? Так и промучилась, не решившись ни на что. Весь следующий день даже сидя на уроках, ломала голову: что написать?
Вечером пришёл с работы папа, улыбнулся с порога:
— Что же ты, молчишь, дочь, с кем вчера встречалась? О чём вела беседы?
Я встрепенулась:
— Откуда ты знаешь?
— Как не знать?! Сегодня ко мне на работу целая делегация фронтовиков приходила во главе с Николаем Ивановичем: «Андрей Иванович, что за девчонка у тебя? Она ведь нас до слёз довела? Задаёт вопросы да так внимательно слушает».
Папа работал простым слесарем в МТМ — машинно-тракторной мастерской, но слыл человеком начитанным, умным. Похвала мне польстила, поделилась я с ним своей проблемой. Выслушал меня родитель с большим вниманием, покачал головой.
— Не хочешь, ничего не пиши, только запомни, дочь, на всю жизнь: старый солдат преподнёс тебе урок милосердия, сострадания и человечности. Тебя, наверное, смутило то, что перед ним был враг? Да, враг, но поверженный и безоружный. Негоже русскому солдату быть неоправданно жестоким. Тот человек хоть и вражеский, тоже прежде всего солдат, он выполнял чужую волю. Немецкому народу не повезло — на их землю пришёл фашизм, многие под знамёна Гитлера встали поневоле. Возможно Николай Иванович спас жизнь именно такому солдату. Так или иначе, враг увидел истинное лицо настоящего русского человека — мирного и свободолюбивого, но не ходи к нам с мечом!
Я всё усвоила, но всё же не на все вопросы нашла ответ:
— Выходит, я его обидела? Он заплакал и руки тряслись…
— Думаю, его растрогало то, что подрастающее поколение помнит своих героев, значит, не зря они воевали.
Завтра у меня на очереди шестой ветеран. Несколько шагов до калитки, несколько до крыльца, а за дверями ещё одна солдатская судьба…