Ирина АНДРЕЕВА
Алькины каникулы
Рассказы для детей
Джигитовка
Большую деревню, протяженностью в два километра, уютно расположившуюся вдоль речки, облетела новость: «Редькины купили телевизор». Первый телевизор на селе — это событие равносильное полету в космос. Посмотреть на чудо-ящик с голубым экраном сбежалось полсела. Редькины, гордые своим приобретением, не отказывали никому в гостеприимстве. После вечерней дойки и доброго ужина в большой крестовый дом народу набивалось битком, как селёдки в бочке. Люди рассаживались на скамьях, табуретах, стульях. Когда все комфортные места были заняты, садились на пол, застланный хлопчатыми полосатыми половиками. Смотрели всё подряд: новости, спортивные матчи, кинофильмы и заседания политиков. Сидели чинно, не допускали суеты, разговоров, на корню пресекая беспорядок. Хозяева предусмотрительно ставили у дверей ведро свежей воды с ковшом. Тот, кто сидел ближе к воде, степенно передавал ковш всем желающим. Ведра, как правило, не хватало на вечер и тогда посылали по воду ребятишек, поощряя последних тем, что после им уступалось место ближе к телевизору.
Мальчишки сначала устраивали потасовки из-за первенства. Потом установили очередность парами.
Долго ждали своей очереди закадычные дружки Мишка и Гришка. Наконец, дошла она и до них. Им крупно повезло: в тот вечер шла передача «Цирки мира».
Едва ведро было выпито на две трети, Мишка и Гришка бегом пустились вдоль улицы к реке. Притащили воду, заняли, почётные места в первом ряду. И вовремя. На арену цирка, красиво гарцуя, вышли нарядные кони вороной масти. Кони, направляемые хлыстом дрессировщика, проделывали всяческие чудеса дрессуры. Под гром фанфар на арену выскочили джигиты в черных и белых бурках и грациозно скинули бурки в центр арены, вскочили на коней, стали удивлять публику великолепной джигитовкой. Они то вставали в седле в полный рост, то ловко пролезали под брюхом коней, то, уцепившись за стремена руками, и струной выгнув тело, бороздили вытянутыми носками мягких яловых сапог по опилкам манежа. Затем, разбежавшись, вновь ловко вскакивали в седло.
Мишка и Гришка, затаив дыхание, ловили каждый новый приём джигитов, изредка переглядывались горячими восторженными взглядами.
Когда телезрители расходились по домам, дружки, потрясенные увиденным, поначалу молчали, но потом их как прорвало: каждый взахлеб высказывал свои восторженные впечатления. Незаметно их рассуждения свелись к одному: друзья решили сами попробовать джигитовку. Но где взять коней? На совхозную ферму их не пустят ни под каким предлогом. Хитрый Гришка сообразил: «А что, если попробовать на овечках?» Условились завтра после того, как Мишкин отец уйдет на работу, запереться в стайке и оседлать овец, потому как в хозяйстве Гришкиных родителей овцы не водились.
Вечером следующего дня отец Мишки говорил за ужином в недоумении:
— Не пойму, кто так овец напугал, зашёл вечор в стайку, носятся без ума. Старая овечка на стены кидается, а чёрный баран в кормушку заскочил.
Минька заёрзал на табурете, забегал глазами, и необычно-быстро выскочил из-за стола. От отца не ускользнула суетливость сына, но он не сказал больше ни слова.
На второй день, история повторилась, отец строго спросил вечером:
— Минька, признавайся, это ты в стайке пакостишь?
— Нет, папка, я только воду заносил, как всегда, — бесстрастно соврал Мишка.
На следующий день дружки вновь наведались в стайку. Овцы горохом носились, сшибая друг друга в ограниченном пространстве. Крепко вцепившись в шерсть на лопатках, друзья с хохотом гарцевали на овцах, как вдруг резко распахнулась дверь. На пороге стоял отец.
— Ах, паскудники, что удумали! — только и успел выдохнуть он.
Мишку и Гришку как ветром сдуло: выскочили в узкое оконце приоткрытое наружу.
— Я тебе, паразит, вечером задам! — крикнул отец вслед улепетывающим по сугробам сорванцам.
До обеда Мишка прятался на печи у Гришки, с ужасом представляя отцову расправу. В обед выследил, когда отец ушел на работу, Мишка задними дворами прокрался домой. Мать, пожурила сына и рассказала, как сильно ругался отец, усадила за стол и посоветовала:
— Не попадайся ему лишний раз на глаза, глядишь, к вечеру остынет.
Мишка до прихода родителя вычистил всё в стайках, наносил воды, надергал сена и набил кормушки, но завидев отца, вновь огородами убежал к Гришке. Когда Гришкины родители убрались к Редькиным смотреть телевизор, дружки остались сидеть на печи. Пойти к Редькиным, значит публично опозориться от выволочки отца.
Просидев ещё с час, Мишка решил пойти домой. Он рассчитывал, что тихонько проскользнёт в дом, заберётся на полати, а уж утро вечера мудренее, может, отец сменит гнев на милость.
У Мишки упало сердце: в окнах их хаты приветливо горел свет. «Вернулись! Не успел!», — с ужасом подумал он. Но всё равно, рано или поздно придётся повиниться. Он вошёл в ограду, припал к завалинке, заглянул в окно через толщу настывшей на оконное стекло изморози. В глубине дома двигались тени, больше ничего различить было невозможно. Мишка потянул за ручку сенные двери. Заперто. Он робко постучал. Тишина в ответ. Постучал громче и отчетливо услышал, как кто-то вышел из дома. В его висках гулко пульсировала кровь, срывающимся голосом он выдавил:
— Это я пришёл, откройте.
В ответ тишина. Мишка решил, что это отец стоит там за дверью и ждёт, когда он попросит прощения. Всхлипнув для убедительности, он просительно протянул:
— Папка, прости, я так больше не буду.
За дверями не отозвались. Тогда Мишка, не скрывая слёз начал громко каяться и просить:
— Впусти, пожалуйста, честное слово, я так больше не буду! — он в отчаянье дёргал ручку двери, но так и не получал ответа. — Откройте, я уже совсем замёрз!
В сенях скрипнули половицы, тот, кто стоял за дверью, ушёл обратно в дом. Так, по крайней мере, показалось Мишке. Тогда он последний раз, захлебываясь слезами выкрикнул:
— Раз я вам больше не нужен, пойду жить к Галкиным!
Едва вышел за ворота, послышались голоса: родные шли домой, живо обсуждали просмотр телевизионных передач. Минька живо сообразил, что тени в доме и скрип половиц ему почудились от страха. На всякий случай он притаился за углом сеней. Отец нащупал замок на двери, озабоченно проговорил:
— Маруся, однако, Миньки все ещё нет, вы идите, а я дойду до Галкиных, наверное, меня боится, вот и не идёт.
Мишка тихо окликнул:
— Папка, я тута.
— А, сынок? А ты чего в дом не заходишь?
— Та, я только что пришёл… по огородам, — приврал на ходу.
— Ну, вот и хорошо, а то думаю, тьма-тьмущая, хоть глаз выколи, а тебя нет. Однако ночью снег будет, вишь, звезды заволокло.
Мишка счастливо сопит на полатях и снится ему сон, как одетый в белую бурку, он лихо скачет на вороном коне. Вот конь стал совсем невесомым и поднялся в небо. Мимо проплывают белоснежные облака из ваты, а внизу зелёные деревья и трава. Мишке страшно и весело, он смотрит вниз и вдруг, срываясь, камнем летит с коня. Делая отчаянные движения руками и ногами, он чувствует, как тело его тоже приобретает невесомость, бурка расправляется над ним белыми широкими крыльями, и он летит, парит над землей легко и свободно.
Ирина АНДРЕЕВА
Алькины каникулы
Рассказы для детей
Джигитовка
Большую деревню, протяженностью в два километра, уютно расположившуюся вдоль речки, облетела новость: «Редькины купили телевизор». Первый телевизор на селе — это событие равносильное полету в космос. Посмотреть на чудо-ящик с голубым экраном сбежалось полсела. Редькины, гордые своим приобретением, не отказывали никому в гостеприимстве. После вечерней дойки и доброго ужина в большой крестовый дом народу набивалось битком, как селёдки в бочке. Люди рассаживались на скамьях, табуретах, стульях. Когда все комфортные места были заняты, садились на пол, застланный хлопчатыми полосатыми половиками. Смотрели всё подряд: новости, спортивные матчи, кинофильмы и заседания политиков. Сидели чинно, не допускали суеты, разговоров, на корню пресекая беспорядок. Хозяева предусмотрительно ставили у дверей ведро свежей воды с ковшом. Тот, кто сидел ближе к воде, степенно передавал ковш всем желающим. Ведра, как правило, не хватало на вечер и тогда посылали по воду ребятишек, поощряя последних тем, что после им уступалось место ближе к телевизору.
Мальчишки сначала устраивали потасовки из-за первенства. Потом установили очередность парами.
Долго ждали своей очереди закадычные дружки Мишка и Гришка. Наконец, дошла она и до них. Им крупно повезло: в тот вечер шла передача «Цирки мира».
Едва ведро было выпито на две трети, Мишка и Гришка бегом пустились вдоль улицы к реке. Притащили воду, заняли, почётные места в первом ряду. И вовремя. На арену цирка, красиво гарцуя, вышли нарядные кони вороной масти. Кони, направляемые хлыстом дрессировщика, проделывали всяческие чудеса дрессуры. Под гром фанфар на арену выскочили джигиты в черных и белых бурках и грациозно скинули бурки в центр арены, вскочили на коней, стали удивлять публику великолепной джигитовкой. Они то вставали в седле в полный рост, то ловко пролезали под брюхом коней, то, уцепившись за стремена руками, и струной выгнув тело, бороздили вытянутыми носками мягких яловых сапог по опилкам манежа. Затем, разбежавшись, вновь ловко вскакивали в седло.
Мишка и Гришка, затаив дыхание, ловили каждый новый приём джигитов, изредка переглядывались горячими восторженными взглядами.
Когда телезрители расходились по домам, дружки, потрясенные увиденным, поначалу молчали, но потом их как прорвало: каждый взахлеб высказывал свои восторженные впечатления. Незаметно их рассуждения свелись к одному: друзья решили сами попробовать джигитовку. Но где взять коней? На совхозную ферму их не пустят ни под каким предлогом. Хитрый Гришка сообразил: «А что, если попробовать на овечках?» Условились завтра после того, как Мишкин отец уйдет на работу, запереться в стайке и оседлать овец, потому как в хозяйстве Гришкиных родителей овцы не водились.
Вечером следующего дня отец Мишки говорил за ужином в недоумении:
— Не пойму, кто так овец напугал, зашёл вечор в стайку, носятся без ума. Старая овечка на стены кидается, а чёрный баран в кормушку заскочил.
Минька заёрзал на табурете, забегал глазами, и необычно-быстро выскочил из-за стола. От отца не ускользнула суетливость сына, но он не сказал больше ни слова.
На второй день, история повторилась, отец строго спросил вечером:
— Минька, признавайся, это ты в стайке пакостишь?
— Нет, папка, я только воду заносил, как всегда, — бесстрастно соврал Мишка.
На следующий день дружки вновь наведались в стайку. Овцы горохом носились, сшибая друг друга в ограниченном пространстве. Крепко вцепившись в шерсть на лопатках, друзья с хохотом гарцевали на овцах, как вдруг резко распахнулась дверь. На пороге стоял отец.
— Ах, паскудники, что удумали! — только и успел выдохнуть он.
Мишку и Гришку как ветром сдуло: выскочили в узкое оконце приоткрытое наружу.
— Я тебе, паразит, вечером задам! — крикнул отец вслед улепетывающим по сугробам сорванцам.
До обеда Мишка прятался на печи у Гришки, с ужасом представляя отцову расправу. В обед выследил, когда отец ушел на работу, Мишка задними дворами прокрался домой. Мать, пожурила сына и рассказала, как сильно ругался отец, усадила за стол и посоветовала:
— Не попадайся ему лишний раз на глаза, глядишь, к вечеру остынет.
Мишка до прихода родителя вычистил всё в стайках, наносил воды, надергал сена и набил кормушки, но завидев отца, вновь огородами убежал к Гришке. Когда Гришкины родители убрались к Редькиным смотреть телевизор, дружки остались сидеть на печи. Пойти к Редькиным, значит публично опозориться от выволочки отца.
Просидев ещё с час, Мишка решил пойти домой. Он рассчитывал, что тихонько проскользнёт в дом, заберётся на полати, а уж утро вечера мудренее, может, отец сменит гнев на милость.
У Мишки упало сердце: в окнах их хаты приветливо горел свет. «Вернулись! Не успел!», — с ужасом подумал он. Но всё равно, рано или поздно придётся повиниться. Он вошёл в ограду, припал к завалинке, заглянул в окно через толщу настывшей на оконное стекло изморози. В глубине дома двигались тени, больше ничего различить было невозможно. Мишка потянул за ручку сенные двери. Заперто. Он робко постучал. Тишина в ответ. Постучал громче и отчетливо услышал, как кто-то вышел из дома. В его висках гулко пульсировала кровь, срывающимся голосом он выдавил:
— Это я пришёл, откройте.
В ответ тишина. Мишка решил, что это отец стоит там за дверью и ждёт, когда он попросит прощения. Всхлипнув для убедительности, он просительно протянул:
— Папка, прости, я так больше не буду.
За дверями не отозвались. Тогда Мишка, не скрывая слёз начал громко каяться и просить:
— Впусти, пожалуйста, честное слово, я так больше не буду! — он в отчаянье дёргал ручку двери, но так и не получал ответа. — Откройте, я уже совсем замёрз!
В сенях скрипнули половицы, тот, кто стоял за дверью, ушёл обратно в дом. Так, по крайней мере, показалось Мишке. Тогда он последний раз, захлебываясь слезами выкрикнул:
— Раз я вам больше не нужен, пойду жить к Галкиным!
Едва вышел за ворота, послышались голоса: родные шли домой, живо обсуждали просмотр телевизионных передач. Минька живо сообразил, что тени в доме и скрип половиц ему почудились от страха. На всякий случай он притаился за углом сеней. Отец нащупал замок на двери, озабоченно проговорил:
— Маруся, однако, Миньки все ещё нет, вы идите, а я дойду до Галкиных, наверное, меня боится, вот и не идёт.
Мишка тихо окликнул:
— Папка, я тута.
— А, сынок? А ты чего в дом не заходишь?
— Та, я только что пришёл… по огородам, — приврал на ходу.
— Ну, вот и хорошо, а то думаю, тьма-тьмущая, хоть глаз выколи, а тебя нет. Однако ночью снег будет, вишь, звезды заволокло.
Мишка счастливо сопит на полатях и снится ему сон, как одетый в белую бурку, он лихо скачет на вороном коне. Вот конь стал совсем невесомым и поднялся в небо. Мимо проплывают белоснежные облака из ваты, а внизу зелёные деревья и трава. Мишке страшно и весело, он смотрит вниз и вдруг, срываясь, камнем летит с коня. Делая отчаянные движения руками и ногами, он чувствует, как тело его тоже приобретает невесомость, бурка расправляется над ним белыми широкими крыльями, и он летит, парит над землей легко и свободно.