Виталий Огородников
СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ


НИЧЕЙ

— Да мой это мерс, — вне себя от злости взревел Торба. — Мой, мой, мой! Сотый раз тебе повторяю.
Торба безжалостно колотил по капоту своего железного друга:
— Опять не понял? Да как тебе это вдолбить?
И снова кулаком, которому позавидовал бы любой боец ринга, Торба бил по мерседесу на каждое слово: «Мой! Мой! Мой!».
— Ничей, — продолжал упорствовать Спичка. — Тебе его покататься дали, временно. На, мол, порули немножко, потом вернёшь.
Торба выругался и ещё раз так вдарил по мерседесу, что прохожие прибавили шагу.
Торба со Спичкой — друзья детства, за одной партой сидели. Были, что называется, неразлейвода, но вода-то тоже разная бывает, и у каждого своя. Вот и двинулись их судьбы по разным дорогам, оттолкнувшись от ступенек средней школы. Давно не виделись друзья, а изменились несильно: Торба стал ещё больше Торбой, а Спичка ещё больше Спичкой. Встреча началась с бурных объятий, воспоминаний. Много раз звучало восторженное: «А помнишь?..».
Любимым и нелюбимым учителям перемыли кости, девчоночьи выходки поизображали. Так всё было здорово, и надо же было Спичке брякнуть, что мерседес, на котором лихо к нему подрулил Торба, — ничей. Пустяк вроде, а ведь и до рукоприкладства недалеко.
— Мой, — уже гораздо спокойнее сказал Торба. — Я его вот этими своими руками заработал. Тебе что, документы показать?
— Ничей он. Ни-чей! Да вы проходите, граждане, — успокаивал Спичка прохожих. — Ничего не случилось, просто встретились два школьных друга, всё в порядке.
Торба погрузился в раздумья.
— Ты хочешь сказать, что если ничей — так бери, что хочешь, хапай двумями руками. А вот это видел? — и он поднёс фигу прямо к носу своего закадычного друга.
Спичка устал спорить, смотрел на фигушку и думал: «Ничего нового он так и не придумал».
Молчание длилось недолго.
Торба, основательно погрузившись в себя, нашёл там грустный вопрос и почти сразу же ответ на него:
— А может, и правда ничей? Ты в школе-то самый умный был.
— Дошло, — облегчённо вздохнул Спичка. — До тебя всегда доходило…
— А как же фирма, офис, заправки?!
— Ничьё.
— Коттедж? — с надеждой взвыл Торба, а потом следом прорычал: — Львы?
Ответ был тем же.
— Да ты хоть в уме, приятель? — спросил Торба. — Поди уж спятил за это время. Сколько не виделись-то?
— Пятнашку, не больше, — ответил Спичка, насвистывая мелодию «Школьного вальса». — Школьные годы чудесные…
— Или я дурак, или… — Торба не закончил, выругался, плюнул в сторону, сделал вид, что вовсе выбился из сил, но сказал с усмешкой, — ничей? А у тебя у самого-то какая тачка?
— Тачка?
— Машина у тебя какая, спрашиваю?
— А к чему машина, если ноги есть? — бодро ответил Спичка, приплясывая.
Торба снова задумался, но ненадолго — надолго он задумываться ещё в школе разучился.
Он приобнял Спичку за худые плечики и предложил:
— Ладно! Садись в мой мерс и поехали в мой коттедж — посмотришь, как жить надо.
Друг продолжал его удивлять довольно несвойственными для него ответами:
— Поехали, может, Сингапур посмотрим, да и поучиться у тебя было бы очень недурственно.
— Нет у меня Сингапура. Чего нет, того нет. Извини.
— Вот именно. Извиняю, — сказал Спичка. — Поехали, что ли?
Они сели в мерседес, в котором тотчас же начали происходить
всякие фокусы: стёкла сами собой и поднимались, и опускались, а квадросистема «Филлипс» задорным голосом Надежды Кадышевой констатировала: «… и я ничья, и ты ничей…».
Торба выключил приёмник. Аккуратно протёр его тряпочкой, посмотрел на Спичку с некоторым сожалением, хмыкнул и осторожно нажал на педаль газа.