Виталий Огородников
СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ
ДВЕ РЕКИ
Виктории
Вот это повезло! Ребята, я — участник главного забега страны — Московского международного марафона! Стою в многотысячной колонне бегунов со всего мира в ожидании старта. Над Москвой звучит гимн России, и мы (китайцы, аргентинцы, россияне и все-все-все) слушаем его, вытянувшись в струнку. Настроение возвышенное, меня переполняет гордость за мою страну. Всё-таки состоится! Всё-таки бежим. И я в такой момент — в самом сердце России. Старт марафона разбит на десять позиций: «А», «В», «С», «D», «Е», «F», «G», «Н», «I» и «J».
«А» стартует ровно в 09:00, «В» — в 09:03 и так далее через каждые три минуты. Я разминаюсь под литером «J». Наш старт соответственно в 09:27.
При регистрации на вопрос «За сколько планируете пробежать?» я, не кривя душой, ответил:
— Мне главное финишировать!
На результат я не рассчитывал, потому что только вчера закончил пеший переход Москва — Сергиев Посад. Разминаемся от души, кто-то дожёвывает батончики, шоколадки, финики. Валерий, тракторист из Ижевска, отломил половину банана и протягивает мне. Жуём вместе, продолжая разминаться. Нашу группу «J» ведут пейсмейкеры с надписями «4-44» — это время, с которым они придут к финишу. Раздельный старт тут вполне оправдан — невозможно стартовать сразу двадцатичетырёхтысячной команде. Болельщиков, думаю, собралось не меньше.
Старт! Мои кроссовки Nike Pegasus начали отсчитывать первые метры этой непростой, но такой захватывающей дистанции. Я не оговорился, захватывающая она ещё и потому, что на первых двухтрёх километрах марафонцы бегут плечо к плечу, и ты несёшься, как по течению, в живой, неугомонной, бурлящей разными языками и наречиями реке. Наша река бежит по набережной Москвы-реки, нам машут с кораблей флагами, тельняшками, иероглифами и шляпами. Трасса — просто прелесть! Каждый километр обозначен высоченным красным флажком с соответствующей цифрой, а пробегаем мы ненаглядные места нашей столицы.
Первые пятнадцать километров я решил бежать без питья и питания, полагая, что так будет легче, тем более что духовной пищи предостаточно. Какая же всё-таки красавица наша Москва! Архитектура всех времён уживается в одном городе: здесь и сталинские высотки, и золочёные купола соборов, и современные небоскрёбы диковинных форм, словно вкрученные в небо.
Километре на тринадцатом я почувствовал, что мне как-то неуютно бежится в своей группе, и, обогнув пейсмейкеров с надписями «4-44», двинул в соседнюю. Минут через двадцать-тридцать я догнал пейсмейкеров с надписями «4-29» (литер «I», они стартовали в 9:24), пробежал с ними пяток километров, и, чуть поднапрягшись, ушёл вперёд. Далеко или нет, не знаю, я обычно не оборачиваюсь, памятуя о наставлениях своего тренера: «Не трать силы попусту, поменьше головой крути». Вот я и смотрю только вперёд с надеждой. На подъёмах, как учил меня мой тренер, я гляжу прямо на свои кроссовки. Так, оказывается, легче убедить свой мозг, что никакого тягуна и в помине нет. А если уж мозг удалось убедить, то с ногами-то всегда договоришься, в общем, легче становится на подъёмах.
Километры хоть и не мелькают, но за спиной уже прилично их осталось. Сейчас уже я пью и ем на каждом пункте питания. На этом марафоне из-за пандемии вода в стаканчиках была заменена на бутилированную. Другие напитки тоже.
Вот снова кроссовки начали прилипать к асфальту. Опять я проскочил раздачу пепси-колы. Кроссовки подсказали, но слишком поздно. Далеко отбежал, не возвращаться же. Какая жалость! Не помешало бы подкрепиться. На следующем пункте питания я уж не промахнулся, заранее перестроившись в крайний правый, принял бутылку из нежных рук волонтёрши. Свинтив пробку, я хватанул прямо из горлышка два-три глотка божественного напитка и был немало удивлён, что почувствовал стойкую горечь бразильского кофе. Уставился вопросительно в надпись «Пепси-кола». Моё ожидание попробовать сладенького было жестоко обмануто. Бег, оказывается, способен путать вкус с цветом, так как вместо сладости я почувствовал горечь. Между тем кроссовки продолжали прилипать к асфальту ещё метров двести, и к бордюрам летели полупустые и полуполные бутылки. На бегу я прошу прощения у бронзового Юрия Никулина за то, что его Цветной бульвар сегодня уж сильно зацвёл грудами бутылок, пробок, упаковок гелей, обёрток конфет и одёжек бананов. Никулин машет рукой, опираясь на кадиллак, дескать, управимся, ты, главное, беги, беги.
И я бегу, свёл за спиной лопатки, грудь вперёд. В дальнейшем я, схватив со стола бутылку, мог вызвать в содержимом тот вкус, который хотел.
Слава болельщикам! Сколько же их? Это нас всех посчитали, а их несчётное множество. Они пытаются нас перекричать, но это же невозможно, так как наши голоса, кроме силы и мощи, обладают ещё и скоростью и перекатываются, копируя рельеф трассы. Болельщики! Как они поддерживают нас! Почему-то голоса наши ещё громче становятся, когда мы пересекаем мосты и путепроводы. Там мы кричим так, что кажется, пролёты мостов ещё больше выгибаются, и долго ещё эхо бежит за нами. Мой голос сливается в общий хор, и физиономию озаряет счастливая улыбка.
В марафоне в основном участвовали легкоатлеты. Поэтому волонтёр на регистрации спросил, к какому беговому клубу я отношусь.
— Я — любитель, — ответил я и отметил про себя, что «любитель» от слова «любить».
Снова вспомнил регистрацию: очередь на неё была с полкилометра, но двигалась бойко. «Если не зарегистрируют, — думал я, — то побегу без номера». Но снова удача! И регистрацию прошел, и номер мне выпал счастливый 13031.
С погодой тоже повезло — самая беговая погодка выдалась. Солнышко светит, ветра почти нет. Такая благодать, что временами на меня находят чёткие видения, соперничающие с явью. Вот здесь мне отчётливо кажется, что изрядно потёртые подошвы моих кроссовок слышат, как глубоко под ними сейчас стучат тысячами сердец тоннели метро, как, подминая под себя рельсы, мчатся поезда во все концы, развозя кого в цирк, кого в Большой театр, кого в Храм Христа Спасителя. Через мышцы, связки и сухожилия кроссовки передают мне, что делается внизу, и я даже слышу подземный голос: «Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция Китай-город». А девушка со скрипкой запрыгивает в последний вагон, едва успев поправить маску на своём прекрасном лице. Внимательно разглядев её, я понимаю, что не только слышу, но и вижу сквозь Землю. В беге ещё не то бывает.
Вот указатель на Третьяковскую галерею. Кое-как удаётся пробежать мимо и не свернуть в Лаврушинский переулок в гости к Репину, Васнецовым, Поленову — всем передвижникам. Понять мой порыв может любой, кто провёл у мольберта немало счастливых минут своей жизни.
Я взмолился:
— Ребята, помогайте! Виктор Михайлович, где твой Иван-царевич на сером волке? Илья Ефимович, где ты с бурлаками, поднапрягитесь, надо бежать! Увидимся!
Ирландцы, что долгое время бежали рядом, «наращивают обороты», я пытаюсь не отстать, но чувствую, что это не мой темп и успокаиваюсь.
Зато у Большого театра именно мне из толпы болельщиков машет скрипкой девушка. Из разноголосия я выделяю её меццо-сопрано.
— Давай, оте-е-е-е-ц! — кричит она что есть мочи.
«Не может быть», — думаю я, хотя кто её знает. Она продолжает кричать и размахивать скрипкой, но я уже далеко, и со мной бежит сама Москва.
Разменяли четвёртый десяток. Тут к моему соседу подкатила жена на самокате, и он довольно жёстко отшил её, объяснив окружающим: не дай Бог увидят — сразу снимут с дистанции.
Некоторые бегуны отлёживаются кто на скамейках, кто просто на траве в ожидании скорой помощи. Машины подъезжают быстро, мы теснимся, чтобы их пропустить. Я не унываю — силы ещё есть.
Когда я пробежал флажок 32 километра, я начал загибать пальцы на руках и поскуливать про себя: «Когда же кончится эта десятка?».
Так называемой марафонской стены я не почувствовал, потому что всё время не выскакивал из своего темпа, а в облаках, словно мелом на доске нарисованных, видел своих братьев и друзей.
Вот и отметка сорок позади, чувствую себя хорошо, правда, ускориться не получается. Остаётся всего шестьсот метров, всего двести, и что вы думаете? Именно они и есть самые что ни на есть тяжёлые.
— Вперёд, Пегас! — подзуживаю я свои кроссовки.
У финиша меня обгоняют сразу несколько бегунов, но Пегас не сдаётся, и вот я тоже с разбега влетаю в медаль, которую мне уже держат наподобие хомута. Ура! Ура! Счастью нет конца. Но что это? Пройдя метров двести-триста от финиша и завидев зелёную лужайку, я падаю на неё как подкошенный. Судороги в правой ноге, спасибо вам, что не на марафоне, а то ведь более четырёхсот бегунов так и не увидели финиша — сошли с дистанции. Я корчусь от боли, вспоминая чью-то фразу: «Боль надо возлюбить». И снова приходит на память: «любитель» от слова «любить». Справиться с судорогами мне помогают подоспевшие бегуны, тянут мне очищенные апельсины, бананы. Я вспоминаю, что у меня в кармане есть сушёные дачные яблоки, закидываю их в рот. Они-то точно помогут. Проверено! И вот по истечении минут десяти я, счастливый и радостный (хоть снова беги), спешу на станцию метро. Поезд на Тюмень поздно ночью, но я так соскучился по внучке.
Виталий Огородников
СЧАСТЛИВЫЙ БИЛЕТ
ДВЕ РЕКИ
Виктории
Вот это повезло! Ребята, я — участник главного забега страны — Московского международного марафона! Стою в многотысячной колонне бегунов со всего мира в ожидании старта. Над Москвой звучит гимн России, и мы (китайцы, аргентинцы, россияне и все-все-все) слушаем его, вытянувшись в струнку. Настроение возвышенное, меня переполняет гордость за мою страну. Всё-таки состоится! Всё-таки бежим. И я в такой момент — в самом сердце России. Старт марафона разбит на десять позиций: «А», «В», «С», «D», «Е», «F», «G», «Н», «I» и «J».
«А» стартует ровно в 09:00, «В» — в 09:03 и так далее через каждые три минуты. Я разминаюсь под литером «J». Наш старт соответственно в 09:27.
При регистрации на вопрос «За сколько планируете пробежать?» я, не кривя душой, ответил:
— Мне главное финишировать!
На результат я не рассчитывал, потому что только вчера закончил пеший переход Москва — Сергиев Посад. Разминаемся от души, кто-то дожёвывает батончики, шоколадки, финики. Валерий, тракторист из Ижевска, отломил половину банана и протягивает мне. Жуём вместе, продолжая разминаться. Нашу группу «J» ведут пейсмейкеры с надписями «4-44» — это время, с которым они придут к финишу. Раздельный старт тут вполне оправдан — невозможно стартовать сразу двадцатичетырёхтысячной команде. Болельщиков, думаю, собралось не меньше.
Старт! Мои кроссовки Nike Pegasus начали отсчитывать первые метры этой непростой, но такой захватывающей дистанции. Я не оговорился, захватывающая она ещё и потому, что на первых двухтрёх километрах марафонцы бегут плечо к плечу, и ты несёшься, как по течению, в живой, неугомонной, бурлящей разными языками и наречиями реке. Наша река бежит по набережной Москвы-реки, нам машут с кораблей флагами, тельняшками, иероглифами и шляпами. Трасса — просто прелесть! Каждый километр обозначен высоченным красным флажком с соответствующей цифрой, а пробегаем мы ненаглядные места нашей столицы.
Первые пятнадцать километров я решил бежать без питья и питания, полагая, что так будет легче, тем более что духовной пищи предостаточно. Какая же всё-таки красавица наша Москва! Архитектура всех времён уживается в одном городе: здесь и сталинские высотки, и золочёные купола соборов, и современные небоскрёбы диковинных форм, словно вкрученные в небо.
Километре на тринадцатом я почувствовал, что мне как-то неуютно бежится в своей группе, и, обогнув пейсмейкеров с надписями «4-44», двинул в соседнюю. Минут через двадцать-тридцать я догнал пейсмейкеров с надписями «4-29» (литер «I», они стартовали в 9:24), пробежал с ними пяток километров, и, чуть поднапрягшись, ушёл вперёд. Далеко или нет, не знаю, я обычно не оборачиваюсь, памятуя о наставлениях своего тренера: «Не трать силы попусту, поменьше головой крути». Вот я и смотрю только вперёд с надеждой. На подъёмах, как учил меня мой тренер, я гляжу прямо на свои кроссовки. Так, оказывается, легче убедить свой мозг, что никакого тягуна и в помине нет. А если уж мозг удалось убедить, то с ногами-то всегда договоришься, в общем, легче становится на подъёмах.
Километры хоть и не мелькают, но за спиной уже прилично их осталось. Сейчас уже я пью и ем на каждом пункте питания. На этом марафоне из-за пандемии вода в стаканчиках была заменена на бутилированную. Другие напитки тоже.
Вот снова кроссовки начали прилипать к асфальту. Опять я проскочил раздачу пепси-колы. Кроссовки подсказали, но слишком поздно. Далеко отбежал, не возвращаться же. Какая жалость! Не помешало бы подкрепиться. На следующем пункте питания я уж не промахнулся, заранее перестроившись в крайний правый, принял бутылку из нежных рук волонтёрши. Свинтив пробку, я хватанул прямо из горлышка два-три глотка божественного напитка и был немало удивлён, что почувствовал стойкую горечь бразильского кофе. Уставился вопросительно в надпись «Пепси-кола». Моё ожидание попробовать сладенького было жестоко обмануто. Бег, оказывается, способен путать вкус с цветом, так как вместо сладости я почувствовал горечь. Между тем кроссовки продолжали прилипать к асфальту ещё метров двести, и к бордюрам летели полупустые и полуполные бутылки. На бегу я прошу прощения у бронзового Юрия Никулина за то, что его Цветной бульвар сегодня уж сильно зацвёл грудами бутылок, пробок, упаковок гелей, обёрток конфет и одёжек бананов. Никулин машет рукой, опираясь на кадиллак, дескать, управимся, ты, главное, беги, беги.
И я бегу, свёл за спиной лопатки, грудь вперёд. В дальнейшем я, схватив со стола бутылку, мог вызвать в содержимом тот вкус, который хотел.
Слава болельщикам! Сколько же их? Это нас всех посчитали, а их несчётное множество. Они пытаются нас перекричать, но это же невозможно, так как наши голоса, кроме силы и мощи, обладают ещё и скоростью и перекатываются, копируя рельеф трассы. Болельщики! Как они поддерживают нас! Почему-то голоса наши ещё громче становятся, когда мы пересекаем мосты и путепроводы. Там мы кричим так, что кажется, пролёты мостов ещё больше выгибаются, и долго ещё эхо бежит за нами. Мой голос сливается в общий хор, и физиономию озаряет счастливая улыбка.
В марафоне в основном участвовали легкоатлеты. Поэтому волонтёр на регистрации спросил, к какому беговому клубу я отношусь.
— Я — любитель, — ответил я и отметил про себя, что «любитель» от слова «любить».
Снова вспомнил регистрацию: очередь на неё была с полкилометра, но двигалась бойко. «Если не зарегистрируют, — думал я, — то побегу без номера». Но снова удача! И регистрацию прошел, и номер мне выпал счастливый 13031.
С погодой тоже повезло — самая беговая погодка выдалась. Солнышко светит, ветра почти нет. Такая благодать, что временами на меня находят чёткие видения, соперничающие с явью. Вот здесь мне отчётливо кажется, что изрядно потёртые подошвы моих кроссовок слышат, как глубоко под ними сейчас стучат тысячами сердец тоннели метро, как, подминая под себя рельсы, мчатся поезда во все концы, развозя кого в цирк, кого в Большой театр, кого в Храм Христа Спасителя. Через мышцы, связки и сухожилия кроссовки передают мне, что делается внизу, и я даже слышу подземный голос: «Осторожно! Двери закрываются. Следующая станция Китай-город». А девушка со скрипкой запрыгивает в последний вагон, едва успев поправить маску на своём прекрасном лице. Внимательно разглядев её, я понимаю, что не только слышу, но и вижу сквозь Землю. В беге ещё не то бывает.
Вот указатель на Третьяковскую галерею. Кое-как удаётся пробежать мимо и не свернуть в Лаврушинский переулок в гости к Репину, Васнецовым, Поленову — всем передвижникам. Понять мой порыв может любой, кто провёл у мольберта немало счастливых минут своей жизни.
Я взмолился:
— Ребята, помогайте! Виктор Михайлович, где твой Иван-царевич на сером волке? Илья Ефимович, где ты с бурлаками, поднапрягитесь, надо бежать! Увидимся!
Ирландцы, что долгое время бежали рядом, «наращивают обороты», я пытаюсь не отстать, но чувствую, что это не мой темп и успокаиваюсь.
Зато у Большого театра именно мне из толпы болельщиков машет скрипкой девушка. Из разноголосия я выделяю её меццо-сопрано.
— Давай, оте-е-е-е-ц! — кричит она что есть мочи.
«Не может быть», — думаю я, хотя кто её знает. Она продолжает кричать и размахивать скрипкой, но я уже далеко, и со мной бежит сама Москва.
Разменяли четвёртый десяток. Тут к моему соседу подкатила жена на самокате, и он довольно жёстко отшил её, объяснив окружающим: не дай Бог увидят — сразу снимут с дистанции.
Некоторые бегуны отлёживаются кто на скамейках, кто просто на траве в ожидании скорой помощи. Машины подъезжают быстро, мы теснимся, чтобы их пропустить. Я не унываю — силы ещё есть.
Когда я пробежал флажок 32 километра, я начал загибать пальцы на руках и поскуливать про себя: «Когда же кончится эта десятка?».
Так называемой марафонской стены я не почувствовал, потому что всё время не выскакивал из своего темпа, а в облаках, словно мелом на доске нарисованных, видел своих братьев и друзей.
Вот и отметка сорок позади, чувствую себя хорошо, правда, ускориться не получается. Остаётся всего шестьсот метров, всего двести, и что вы думаете? Именно они и есть самые что ни на есть тяжёлые.
— Вперёд, Пегас! — подзуживаю я свои кроссовки.
У финиша меня обгоняют сразу несколько бегунов, но Пегас не сдаётся, и вот я тоже с разбега влетаю в медаль, которую мне уже держат наподобие хомута. Ура! Ура! Счастью нет конца. Но что это? Пройдя метров двести-триста от финиша и завидев зелёную лужайку, я падаю на неё как подкошенный. Судороги в правой ноге, спасибо вам, что не на марафоне, а то ведь более четырёхсот бегунов так и не увидели финиша — сошли с дистанции. Я корчусь от боли, вспоминая чью-то фразу: «Боль надо возлюбить». И снова приходит на память: «любитель» от слова «любить». Справиться с судорогами мне помогают подоспевшие бегуны, тянут мне очищенные апельсины, бананы. Я вспоминаю, что у меня в кармане есть сушёные дачные яблоки, закидываю их в рот. Они-то точно помогут. Проверено! И вот по истечении минут десяти я, счастливый и радостный (хоть снова беги), спешу на станцию метро. Поезд на Тюмень поздно ночью, но я так соскучился по внучке.