Леонид ИВАНОВ
Суббота — банный день

Рассказы


НЕПУТЁВЫЙ

— Володя, мне надо с тобой серьёзно поговорить… Я встретила другого мужчину, которого полюбила. Детям он тоже нравится.
— Ты уже и детей с ним познакомила?
— А что ты хочешь? — вдруг срывается на крик Ирина. — Ты двадцать лет никого и ничего вокруг себя не видишь. Тебя волнуют только эти твои чёртовы таверны…
— Каверны… — вставил Владимир.
— Одна фигня! Этот твой Морозов на своих кавернах свихнулся. В психушку попал, теперь ты тоже на грани сумасшествия. Что мы от твоих исследований имеем? Мне стыдно, что я вынуждена одеваться в секонде. Коллеги ахают и охают по поводу моих нарядов, хотя безусловно подозревают, где они куплены. Ты двадцать лет в своём НИИКРИОГИПРОстрое копейки получаешь. Когда всё рухнуло, умные люди оттуда сразу смотались и устроились, а ты…
— Смотались на рынок торговать да челночить.
— Да, челночить. И что? Вон посмотри, как они теперь живут. Свои магазины открыли, по два раза в год на курорты семьями ездят. Где и когда мы с тобой за все эти годы бывали? У твоей мамы в деревне? Ты все эти годы продолжаешь нас кормить обещаниями: «Вот я закончу свои работы, сделаю открытие, мы в золоте будем купаться!» — ехидно подражая голосу Владимира, выговаривала Ирина. — И где это твоё открытие? Ты даже докторскую так и не смог написать! А туда же — открытие.
— Я не хочу тратить время на написание никому не нужной диссертации, — запальчиво возразил Владимир.
— Время он впустую не хочет тратить, а впустую просиживать над своими каракулями он хочет. Где результат этих сидений? Курица хоть цыплят высиживает, а ты что высидел за все эти годы? Геморрой? Короче, я устала, я хочу жить, как все нормальные люди. Не пахать с утра до ночи, чтобы прокормить семью и возомнившего себя великим учёным мужа, а работать только для удовольствия, отдыхать и прилично одеваться. Ты мне за двадцать с лишним лет этого обеспечить не смог. Поэтому я от тебя ухожу.
— А что скажут дети?
— Дети уже взрослые. Или ты так и не заметил, что они уже выросли? Ещё год-два — и у них свои дети будут. А я не хочу становиться просто бабушкой, я ещё молодая, полная сил, и мне хочется жить самой, а не с внуками нянчиться.
— Ну, если ты так решила… — подавленно сказал Владимир.
— Да, решила. Вот видишь, даже это известие тебя не вывело из состояния омнабулы. Ты круглые сутки поглощён своими мыслями. Для тебя не существует никого вокруг кроме твоих таверн.
— Каверн, — снова поправил Владимир.
— Один чёрт! Ты мотаешься по этим самым бесконечным командировкам, потом сидишь, как сыч в своей комнате, а мне, может, поговорить хочется, посоветоваться…
— О чём? — безучастно спросил Владимир. — О том, ставить или не ставить двойку Машеньке, как научить Вовочку запомнить таблицу умножения? Ты об этом щебечешь по телефону со своими подругами целыми вечерами.
— Щебечешь? Это часть моей жизни! — взорвалась Ирина.
— Так же, как мои каракули — смысл моей жизни.
— Ты что, серьёзно надеешься получить Нобелевскую премию за свои каверны?
— Я о Нобелевской премии не мечтаю. Я просто хочу понять природу явления, чтобы сэкономить для страны миллиарды рублей.
— Вот именно! О стране он думает! О миллиардах из бюджета, которые всё равно потом разворуют те, кто возле этих миллиардов сидит. А то, что дома тысячи лишней нет, тебя не волнует.
— Не в деньгах счастье, — невозмутимо вставил Владимир.
— Вот именно, не в деньгах, а в их количестве.
— Значит, у того мужчины они есть.
— Да уж, в отличие от тебя — не с голой задницей. И дом, и хорошая машина, и счета в банках.
— Мне остаётся только поздравить тебя с хорошей партией…
— Опять иронизируешь! Да, он в состоянии дать мне то, чего хочет любая женщина.
— Ну, допустим, далеко не любая мечтает только о тугом кошельке. Наверное, у кошелька ещё и какой-то интеллект должен быть, чтобы поговорить.
— Поговорить? А ты помнишь, когда мы с тобой о чём-то говорили? Да и о чём с тобой говорить, коли ты кроме этих своих каверн ничем не интересуешься! Вспомни, когда мы с тобой последний раз куда-то ходили? Когда были в театре, в филармонии? Когда просто так вечером по парку прогуливались? Когда у нас гости были? Да когда они и приходят, ты норовишь улизнуть в свою комнату.
— Потому что мне не о чём разговаривать с твоими гостями, у которых тоже разговоры только про Вовочку да Машеньку.
— А ты сам-то когда последний раз брал в руки книгу? Нормальную, художественную, а не сборник статей по своей идиотской криологии.
— Просто мне сейчас не до художественной литературы.
— Тебе уже двадцать лет не до неё. Вся жизнь проходит где-то стороной, и ты её не замечаешь.
— А надо? Может, это своего рода психологическая защита?
— Вот и защищайся. А я ухожу. Завтра увезу свои вещи, и не волнуйся, квартира остаётся тебе. Мебель мне тоже не нужна. Я начинаю жизнь с чистого листа.
— Желаю тебе счастья…
— Ну, до чего же ты бесчувственный! — снова взорвалась Ирина. — От него уходит жена, а он… Хотя бы для приличия скандал устроил, пощёчину влепил, обругал как…
— А зачем? Ты всё уже решила. К чему эти сцены ревности, театральные реплики… Или мне по сценарию надо обязательно рвать на себе волосы и биться головой о стенку? Извини, не буду.
Владимир встал и пошёл в свою комнату, тихо прикрыв за собой дверь.
Ирина некоторое время сидела, потом упала ничком на диван и в голос заплакала. Выплакавшись, взяла со столика телефон, вышла на кухню, набрала номер:
— Ты можешь за мной заехать? Да, прямо сейчас. Потом всё объясню.

* * *

С новым мужем они познакомились, когда тот от лица своей многопрофильной фирмы дарил школе оборудование для оснащения класса технологии. Различные станки и оборудование уже были привезены и сложены в специально для этого возведённый пристрой, а на торжествах по случаю их передачи, чтобы ребята могли ещё в старших классах получать так востребованные теперь рабочие специальности, Ирину, как классного руководителя одного из десятых классов, директор попросила выступить с ответным словом. Вот тогда богатый спонсор и положил на неё глаз. Ухаживал он настойчиво, умело, был обаятельным, галантным и быстро завоевал очерствевшее было сердце замужней матери взрослых детей. Это было похоже на сказку, на сон или мексиканский сериал, и она сдалась.

* * *

С того объяснения с мужем прошёл ровно год. За это время Ирина так до конца и не смогла привыкнуть к новой жизни, к огромному загородному дому с обставленными дорогой мебелью комнатами, во многие из которых она заходила всего несколько раз, потому что уборкой занималась горничная Жозефина. Рождество они с мужем отмечали на Майорке, несколько раз на три-четыре дня летали на Мальдивы, Канары, в Доминикану, побывали в Непале. Это была сказка, о которой раньше она даже не могла мечтать, потому что это было выше её фантазий. В первые же дни совместной жизни муж присылал за ней машину с секретаршей, и та, знаток моды и дорогих бутиков, одевала и обувала Ирину, расплачиваясь золотой картой то ли корпоративной, то ли своего босса.
Через месяц совместной жизни, когда был оформлен развод и состоялась шикарная свадьба, когда Ирине оставалось всего ничего до возможности оформления пенсии по выслуге, во время ужина в ресторане, где они теперь питались каждый вечер, муж, внимательно посмотрев на её усталое лицо, неожиданно сказал:
— Милая, ты должна оставить свою школу. Хватит, поработала. Я хочу, чтобы ты жила только для себя, а не трепала нервы с чужими тупыми оболтусами и их неблагодарными родителями. Ну, сколько можно себя так изводить? Увольнение из школы мой юрист оформит тебе с завтрашнего дня, и завтра же начнёшь ходить в фитнес-центр, на СПА-процедуры, в косметические салоны. Я хочу, чтобы ты выглядела бодро, весело и красиво.
— А такая я тебе не нравлюсь?
— Я тобой очарован и потому не хочу, чтобы ты была похожа на загнанную лошадь.
— Спасибо за комплимент, — с нескрываемой обидой в голосе сказала Ирина.
— Милая, я не хотел тебя обидеть. Прости! Но я не могу видеть, как ты всецело отдаёшься этой неблагодарной работе. Я просто не хочу делить тебя с твоей профессией. Ты должна быть только моей. Те двадцать тысяч, или сколько там тебе платят, не стоят твоих невосстанавливаемых нервных клеток.
— Но мне же всего три месяца не хватает до пенсии по выслуге…
— И тебе начислят десять тысяч? Ты что, смеёшься надо мной? Тебе не хватает денег? Завтра я тебе оформлю безлимитную банковскую карту. Я не хочу иметь жену-пенсионерку, тем более что ты ещё очень молода. Я сам скоро пенсионером стану.
И неожиданно сменил тему разговора:
— Милая, мне сказали, что видели тебя в какой-то забегаловке с тремя женщинами.
— Ты что, следишь за мной?
— Упаси бог! Просто мой водитель проезжал мимо, когда вы оттуда выходили. Милая, ты не должна бывать в таких заведениях, это подрывает мой авторитет, сказывается на моём имидже. Ты ещё за покупками заявись в свой секонд, где раньше одевалась. Вот это будет настоящий позор.
— Откуда ты знаешь, что я там одевалась?
— Милая! Ты же не думаешь, будто я ничего не понимаю в одежде, парфюме и косметике? Да твои поддельные духи за полторы тысячи у меня до сих пор не выветрились из памяти. Знаешь, я каждый раз подхожу к тебе и боюсь снова вдохнуть тот отвратительный запах.
— Если тебе так стыдно об этом вспоминать, почему ты меня пытаешься так унизить?
— Извини, я не хочу тебя унижать, просто у моей жены всё должно быть самым лучшим. Понимаешь? Самым лучшим! Мы не можем себе позволить ни малейших поводов для насмешек. Кстати, кто были эти женщины в той забегаловке?
— Это мои школьные подруги. В смысле, мои подруги, с которыми мы вместе работаем в школе.
— Милая, извини, что я вынужден тебе это говорить, но у тебя теперь должен быть другой круг общения.
— Мне с куклами из этого круга, у которых разговоры только на тему собственного превосходства, неинтересно.
— Мне тоже не всегда всё интересно, но мы должны быть среди людей своего круга. Знаешь, в Штатах человек высшего света не может себе позволить зайти в «Макдональдс» или выпить чашку кофе вместе с представителем другого сословия. Это дурной тон, и он осуждается. Ты можешь с ними общаться, но придётся выбирать время и место. Почему бы тебе не встречаться с ними, например, в «Башне из слоновой кости»?
— Милый, ты издеваешься? Там чашка кофе стоит столько, сколько они за день не зарабатывают.
— А ты разве не можешь их угостить?
— Да, я могу на твои деньги угостить их один раз, но потом они будут чувствовать себя неловко и ни за что не согласятся пойти снова.
— Не волнуйся. На халяву пойдут и во второй, и в третий…
— Мои подруги не из таких. Они сохранили чувство собственного достоинства и гордость.
— Ну и дуры! Впрочем, в «Башне» они тоже не того круга и будут тебя только компрометировать в глазах завсегдатаев.
— Ещё скажи, в глазах официантов.
— Эти меня не волнуют. Это прислуга.
— Как Жозефина?
— Именно! Как Жозефина.

* * *

— Мадам, я всё сделала, — вывела Ирину из раздумий служанка — коренная москвичка с шоколадным цветом кожи, толстыми губами и курчавыми волосами — плод дружбы народов Московской летней Олимпиады. Её мать, провожая в Эфиопию своего африканского страстного любовника, плакала, наверное, такими же слезами, как улетающий в небо Олимпийский Мишка. — Можно я поеду домой?
— Да, конечно, Жозефина! — встрепенулась Ирина. — Конечно, конечно.
Когда за ушедшей домой служанкой — муж объяснил, что теперь в моде прислуга из Китая или Африки — закрылась входная дверь, Ирина взяла пульт и включила телевизор. Как раз начиналась информационная программа. Ирина редко смотрела эти программы, в которых в последнее время обсуждались только события на Украине и в Соединённых Штатах, да рассказывалось об очередной поездке Президента или его встречах с министрами и губернаторами, которые бодро докладывали о новых успехах в отрасли или регионе, но тут почему-то не стала переключать кнопки. Её не интересовали события в мире, телевизор был нужен просто как фон, чтобы не ощущать себя в огромном доме такой одинокой.
— Начнём выпуск с главной новости дня, — сказала ведущая. — Сегодня в Кремле Президент России вручил группе учёных и деятелей культуры и искусства Государственные премии. Государственной премии в области науки и техники удостоена группа сибирских учёных за открытия в области криологии при строительстве промышленных и гражданских объектов за Полярным кругом. Первым высокую награду за открытие в этой области получает Владимир Помигалов.
Ирина встрепенулась. Знакомая фамилия, которую она носила более двадцати лет, заставила отвлечься от раздумий и посмотреть на экран. По ковровой дорожке нерешительно шагал её бывший муж. На нём ладно сидел хорошо сшитый костюм, какого у Владимира никогда в жизни не бывало. Видимо, организаторы церемонии из администрации Президента успели заказать для новоиспечённого лауреата одежду в кремлёвском ателье, чтобы не выпускать перед десятками телекамер человека в заношенном свитере, который он носил годами, сам меняя на локтях кожаные нашлёпки, вырезая их из голенищ её старых сапог.
В ответ на поздравление Президента Владимир что-то путанно говорил, что это результат его многолетней работы в составе целого коллектива и что он очень рад, что эти исследования нашли применение и позволят сэкономить для бюджета страны многие миллиарды рублей при освоении Арктики. Благодарил Президента, своих коллег и строительную корпорацию, которая поверила в перспективность их разработок, потом хотел ещё что-то сказать, но смутился, замолчал и пошёл к своему месту.
Ирина дотянулась до телефона, нашла номер, по которому не звонила больше года, нажала кнопку вызова.
В трубке послышались звон посуды, возбуждённые голоса, громкая музыка.
— Алло! Я слушаю.
Ирина вспомнила, что Владимир без очков не видит на телефоне имени звонящего, наверняка сейчас ищет эти самые очки, которые то рассеянно суёт в карман брюк, то в нагрудный карман, то в боковой.
— Алло! Я слушаю. Кто это?
— Это я… Я тебя поздравляю. Ты действительно заслужил эту награду…
— Ира? Спасибо за поздравление! А ты как узнала?
— Только что видела по телевизору, как Президент вручал тебе эту премию.
— Он вручал только лауреатский значок, а премию выдадут потом. Да там, собственно, и премия-то на всех совсем небольшая получается.
— Всё равно, ты её заслужил. Извини, что в тебя не верила!
— И ты извини, я не могу сейчас говорить, тут очень шумно.
— Я понимаю. Я сейчас детей обрадую. Пусть гордятся своим отцом.
— Ты сама-то как?
— У меня всё нормально… Не беспокойся… А ты как?
— Ты же видела по телевизору.
— Я в смысле личной жизни.
— Ты хочешь услышать, что я женился? Нет. Ты же сама говорила, что я не приспособлен для семейной жизни.
— Извини! Я во многом была не права.
У Ирины к горлу подступил ком, она, не в силах ещё что-либо говорить, нажала кнопку отбоя и зарыдала.