Леонид ИВАНОВ
Суббота — банный день
Рассказы
БРЮЛИКИ НА СВАДЬБУ
— Девчонки! Вы что такие смурные? Праздник у нас! Борис Петрович завтра приезжает, договор везёт. Так что давайте готовиться, не ударить бы лицом в грязь. Не угодим, отдаст кому другому, а потом те нас же и захомутают, но уже на субподряде, за копейки. Нам этот заказ сейчас позарез нужен, потому что других нету. Но ему хоть не проболтайтесь. Так что, как всегда, приём организовать по высшему разряду.
— В ресторан пойдём? — радостно спросила Ирина.
— А ты помнишь, чтобы мы когда-то в ресторане с ним праздновали? — повернулся к ней Николай Иванович. — Не любит он эти рестораны, они ему и в Москве надоели. Как всегда, здесь, тихо, по-домашнему. Петровна, с тебя пироги и закуски, что там у тебя дома из дачного есть, не жалей, потом сочтёмся.
— Да разве я для благодетеля нашего чего пожалею, — обидчиво откликнулась Петровна.
Проектировщик из неё был никакой, но зато всё хозяйство фирмы держалось на её попечении. Она была и заведующей, и кладовщиком, и снабженцем, и всем, что требовалось для текущей работы небольшого коллектива проектной конторы — скудного остатка некогда сильного проектного института. Институт в девяностых развалился, здание кто-то из большого начальства приватизировал и начал сдавать площади разным купи-продай фирмочкам, что сотнями расплодились в областном городе, враз из промышленного ставшим челночно-посредническим.
Николай Иванович тоже тогда подсуетился, прибрал в гараж основную документацию, которую арендаторы собирались вывезти на свалку, и создал частное проектное бюро, собрав в него самых толковых специалистов, поэтому фирмочка работала, выполняя самого разного рода проекты, нужда в которых, несмотря на рухнувшую экономику, всё же была.
Борис Петрович представлял крупную корпорацию, в структуре которой имелся свой проектный институт, но как часто бывает в разросшихся структурах, там больше времени уходило на разного рода согласования и утверждения, чем на собственно работу. Именно поэтому Борис Петрович, если надо было получить какой-то проект срочно, обращался по старой дружбе к Николаю Ивановичу, имея с таких заказов не только производственный, но и личный интерес.
Этот личный интерес заключался в процентах агентского вознаграждения, передаваемого в конвертах или пакетах в зависимости от стоимости проекта. Личный интерес был ещё и в красавице Ларисе, что работала в бюро Николая Ивановича. Таких Ларисочек у Бориса Петровича по стране находилось немало, он в свои за пятьдесят всеми ими дорожил, одаривал дорогими подарками в обмен на ласковые и нежные объятия в постели.
Был Борис Петрович большим весельчаком, знал тысячи анекдотов и прибауток, нравился женщинам, но в последние годы заметно потяжелел, обрюзг, при виде красивых женщин перестал пытаться втягивать живот, понимая безуспешность предпринимаемых усилий, и сам себе сознавался, что это как раз и есть признак раньше времени наступившей старости. Но молодая душа и шаловливый характер признаваться в том не хотели и подталкивали на новые любовные авантюры, за которые теперь уже приходилось платить дорогими подарками.
Ларисе он каждый раз привозил презенты, от которых сотрудницы завистливо ахали. Вот и на этот раз Борис Петрович не удержался и похвалился Николаю Ивановичу:
— Ты глянь, какие я Ларисочке брюлики привёз.
Он достал из дорогого крокодильей кожи портфеля перевязанный ленточкой футляр, щёлкнул крышкой и повернул в сторону Николая Ивановича. На белом бархате лежали вычурной формы золотые серёжки с крупными бриллиантами.
— Да уж! — только и смог вымолвить Николай Иванович, никогда прежде такой красоты не видавший.
— Из ЮАР привёз. В командировку туда на прошлой неделе ездил. Затеваем там один очень хороший проект, потому и к тебе приехал. Наши год проваландаются, а дело отлагательств не терпит. Справишься?
— Обижаете, Борис Петрович! Когда я вас подводил?
— Вот потому сразу про тебя и вспомнил. Но дело, напоминаю, очень срочное. И сумма приличная.
— Про сумму, это, как всегда.
— Само собой. Но сейчас главнее качество и сроки. Бросай всю свою мелочевку — и только мой заказ. Бумаги потом посмотришь, обсуждать там нечего, даже не сомневаюсь, что справишься. Девчонки у тебя расторопные, парни головастые, сделаете. А сейчас пошли к девчонкам, я тут им сувенирчики привёз.
Два десятка сотрудников размещались в одном просторном зале. Борис Петрович переходил от одного стола к другому, по-дружески пожимал руки мужчинам, доставая из кармана кому — авторучку, кому — брелок, обнимал и целовал в щёчку женщин, одаривая их духами и кремами.
— А где любовь моя, Ларисочка? — начал озираться Борис Петрович, поздоровавшись со всеми.
— А Ларисочка ваша в субботу с мужем в Турцию на две недели укатила, — затараторила выскочка Галина, недоумевающая, почему московский благодетель в их коллективе выбрал не её, а грудастую Ларису.
— В Турцию? — растерянно посмотрел Борис Петрович на Николая Ивановича. — А ты почему мне ничего не сказал?
— Да вы в этот раз так неожиданно, что…
— Ладно, не оправдывайся, я действительно к тебе, как снег на голову — дело-то очень срочное.
Они прошли в кабинет Николая Ивановича, Борис Петрович грузно опустился в кресло директора, хозяин пристроился к приставному столику.
— Может, водочки? Или вискарика?
— Не хочу! Испортил ты мне настроение! Я надеялся сегодня оттянуться, душой отдохнуть, расслабиться… А ты её в Турцию отпустил. Что, повременить нельзя было недельку?
— Так вы же мне только вчера сообщили, когда она уже там была. Пораньше бы, так, конечно, задержал по производственной необходимости. И путёвку бы оплатил за счёт фирмы, чтобы не обижалась.
— Ну, с такого контракта, который я тебе привёз, ты всех своих в Турцию свозить сможешь. И не только в Турцию, а куда подороже. На, знакомься.
Борис Петрович открыл портфель, достал папку с бумагами, взял со стола футляр с серьгами, задумчиво повертел его в руках и сунул в потайной карман.
— Да, испортил ты мне малину.
— Да ежели бы знать!
— Ладно уж, говорю, сам виноват. Выпью, пожалуй, соточку. Да ты сиди-сиди, документы изучай, что я в первый раз, что ли, у тебя, не знаю, где что находится?
Борис Петрович тяжело поднялся из-за стола, прошёл к бару, долго разглядывал его содержимое, потом достал початую бутылку виски, стаканы.
— Будешь?
— Нет, мне с бумагами прежде разобраться надо.
— Правильно! Бумаги серьёзные. Такого контракта у нас с вами ещё не было. Я вот уже сомневаюсь, справишься ли?
— Да справимся, справимся.
Борис Петрович плеснул в стакан золотистого цвета напитка.
— Льда нет?
— Должен быть.
Николай Иванович вскочил со стула.
— Да сиди ты уже, не суетись. Что, я сам не найду в холодильнике? A-а, впрочем, и так сойдёт.
Он одним глотком выпил налитое, постоял в раздумье, взял бутылку, принёс её к столу, сел.
— Нет, ну почему такой облом?
— Так я же говорил…
— Да не мямли ты. Не твоя вина.
Откинулся на спинку кресла, которое услужливо наклонилось назад.
Борис Петрович долго смотрел в потолок, пока Николай Иванович, ошарашенный суммой контракта, пытался совладать с собой и осознать содержание документа, обещающего столько, сколько его бюро зарабатывало за весь год. Гость налил себе ещё, снова залпом выпил.
— А что это у тебя за русская красавица с длинной толстой косой? В прошлый раз её не было.
— Кто с косой? — переспросил Николай Иванович, всё ещё не веря привалившему счастью.
— Так я тебя и спрашиваю, кто это у тебя новенькая с русой косой?
— А! — переключился Николай Иванович на гостя. — Племянница моя. Сестры дочь. Взял после университета. Не по специальности, но девчонка головастая. На лету схватывает. Толк будет.
— Да мне по хрен, какой из неё проектировщик. Девушка красивая, но племянница — это святое. Ты читай, не отвлекайся. Или посоветоваться с кем надо?
— Да что советоваться? Профиль наш, объёмы, правда, большие и сроки очень сжатые, но сделаем.
— На субподряд кого взять хочешь?
— Нет, своими силами сделаем. Круглые сутки работать будем, но сделаем.
— Я тоже думаю, надо без посторонних. Не хочу, чтобы информация утекла. Сам понимаешь, чуть что, там столько ястребов на эти африканские проекты налетит, что мы враз в стороне останемся. И ты у себя в городе тоже молчи. Военная тайна!
— Железно!
— Ладно, что там у тебя с застольем? Пошли праздновать.
Петровна расстаралась на славу. Зная предпочтения столичного гостя, стол накрыла по-деревенски. Мол, всяких там лягушачьих лапок и устриц он и в Москве может каждый день заказать, а вот рассыпчатой дачной картошечки с укропчиком, грибочков солёных, огурчиков со своего огорода да всяких солений-варений там не в каждом дорогом ресторане найдёшь. Бывала в Москве, знает, что там хоть и называют русской кухней, но кавказцы теми ресторанами владеют и сами готовят, так какая же это русская кухня? Она зря, что ли, в своём деревенском доме сегодня ночевала, пироги да блины в печи пекла, а не в духовке. Да и щи в русской печке всю ночь томились. Знает, как ублажить москвича, который родом-то из костромской деревни.
За столом Борис Петрович расслабился, отошёл душой, даже повеселел. Особенно после того, как Петровна, подыгрывая себе на гитаре, исполнила старинный романс, а потом задушевную русскую песню. Изрядно выпив, гость то и дело порывался танцевать, хотя грузное топтание на одном месте танцами назвать было трудно, но он и не стремился выделывать сложные па, ему доставляло удовольствие постоять в обнимку с очередной хорошенькой сотрудницей. Танцуя, то и дело поглядывал на скромно сидящую в конце стола племянницу Николая Ивановича Мариночку.
Потом дошла очередь и до неё. Потоптавшись пару минут, Борис Петрович сильнее прижал девушку и зашептал ей на ухо:
— Давай-ка, моя хорошая, смоемся отсюда ко мне в номер.
— Вы, дяденька, на себя в зеркало-то хоть иногда смотрите?
— Да, и представляешь, очень себе нравлюсь.
— А мне — нет.
— Так ведь я тебя не замуж и зову, чтобы всю жизнь нравиться.
Марина хотела освободиться от тесных объятий, но Борис Петрович попытался удержать её за руку.
— Да отвяжись ты! — вывернулась она и пошла на своё место.
— Строптивая у тебя племянница, — наливая себе виски, сказал Борис Петрович.
— Есть такое дело.
— Нравятся мне строптивые! Ох, нравятся! Не люблю, когда сами льнут. Вот когда уламывать надо, вот тогда кайф получаешь. Слушай, запал я на неё. Ой, запа-ал! Хоть и племянница она твоя, а не отказался бы. Ты поговори с ней.
— Свадьба у неё через неделю, но поговорю. Чего же не поговорить? Чай, не убудет.
Николай Иванович вышел из-за стола, поманил племянницу в коридор.
— Маринка, ты уж будь с нашим благодетелем поласковее.
— Мне что, в постель с ним ложиться?
— А если и в постель…
— Дядя Коля, а как ты на свадьбе моему Серёжке в глаза смотреть будешь?
— Как смотреть? Нормально смотреть буду.
— Но ты же говорил, что он тебе, как родной.
— А я и сейчас так говорю.
— И всё равно хочешь меня, свою родную племянницу, накануне свадьбы в постель к этому жирному борову подложить? Эх, дядя Коля, дядя Коля…
— Я тебе сколько раз говорил: на работе я для тебя Николай Иванович. Это первое. Второе, ты, девонька моя, целку из себя не строй. Знаю я и про Вовку, и про шашни твои со Смеховым, и про аборт тоже знаю. Мать всё сетовала, что в меня племянница пошла, гулёна.
— Там, Николай Иванович, у меня любовь была, и Серёжка про бывших моих кавалеров знает. А тут ты под первого встречного племянницу подложить хочешь. Не стыдно?
— Ты мне про стыд уши не заливай. Стыд не дым, глаза не ест. Мне, точнее, всем нам, этот проект вот как нужен (он провёл ребром ладони по горлу).
— Дядя Коля, я же твоя племянница!
— Да ты понимаешь, о каком проекте речь-то идёт? Да за этот проект я бы сам у него отсосал.
— Так в чём же дело? Иди!
— Мы с ним не той ориентации, — ничуть не обидевшись, расхохотался Николай Иванович. — Ну, чего тебе стоит? Мы же потом целый год работой и деньгами обеспечены будем. Я тебе три оклада премию выпишу. Пять окладов! Мариночка, десять окладов! И с квартирой помогу. Да и у него, сам показывал, золотые серьги с бриллиантами в подарок припасены.
— И что я Серёжке скажу? Что эти бриллианты я проституцией заработала?
— Ну ты и дурёха! Да какая же это проституция? Это производственная необходимость. А серёжки я на свадьбе тебе передам, будто подарок от фирмы. Соглашайся, а! Выручи родного дядю! А Серёжка никогда ничего про это не узнает.
— Эх, дядя Коля, дядя Коля! На что ты меня подговариваешь, на что толкаешь? Стыдно же и перед людьми, и перед Серёжкой, и перед собой в первую очередь. Это же безнравственно! Аморально!
— Знаешь, девочка моя, мораль и бизнес — вещи несовместимые. Где бизнес, там нет места морали. Сегодня у нас с тобой здесь только бизнес и ничего личного.
— Вот и делай свой бизнес, только без меня!
— Милая моя, это не только мой бизнес. Все мы с него кормимся, и ты, моя дорогая, — тоже. Думаешь, за чей счёт свадьбу твою шикарную заказали? Наряды вам с Серёжкой, кольца да фигню всякую покупали? У сестрички моей — мамочки твоей, сама знаешь, счетов в банке не имеется, и кредиты ей не с чего выплачивать. Серёжка — парень хороший, но тоже голь перекатная. А вам же всем надо, чтобы не хуже, чем у людей, чтобы выпендриться! Платье за сто тысяч да лимузин к подъезду, а в ресторане чтобы не под пластинку танцевать, а чтобы знаменитости играли. Это что, вам с неба свалилось? Нет, моя дорогая, это как раз благодаря, как ты говоришь, моему бизнесу. Да мне самому он сто лет не нужен! Иди-иди, строй из себя недотрогу!
Распаляясь, Николай Иванович в сердцах выговаривал это, постепенно переходя с шёпота чуть ли не на крик на весь этаж. Девушка расплакалась и убежала вдоль коридора в сторону туалета, смывать слёзы и приводить себя в порядок.
Всё! Дело швах. Ну, надо же было так случиться, что Лариса так не вовремя в отпуск укатила! И Маринка заартачилась. Тоже мне моралистка! Знаю, какая она моралистка, слышал от матери о её подвигах. А когда для дела надо, так о морали заговорила! Из-за её упрямства такой контракт может сорваться! Знаю я Бориса Петровича. Из-за любого пустяка разобидеться может. А проект этот ему в любом институте нарисуют. Не хуже нашего, и откат устроят, и любой каприз выполнят. Эх, Маринка, Маринка!
Николай Иванович вернулся к столу, налил себе полный стакан и не закусывая выпил.
— Ты чего это? — участливо обняла его за плечи Петровна. — Случилось что?
— Всё случилось, Петровна. Всё! Напрасно всё это — и пироги твои, и застолье это. А ведь такой контракт! Такой контракт! Мы за год столько не зарабатывали. Лариска уехала, он на Маринку глаз положил, эта коза заартачилась, мол, не хочу с жирным боровом. Всё, Петровна, всё прахом идёт! Брошу я всё к чёртовой матери, буду на пенсии отдыхать. Мне хватит, у меня запросы скромные. Дай-ка я ещё налью.
— Может, хватит, Николай Иванович. Неужто из-за Маринкиного отказа контракт не отдаст?
— Он может. Знаю я его. Шлея под хвост, и всё. А мы все — в заднице. И буду опять копейки собирать, чтобы на плаву удержаться. А надо оно мне? Нет, ухожу на пенсию. Дай-ка пирога твоего попробую. А то зазря стряпала.
— Да не убивайся ты, Николай Иванович! Ну, не отдаст он нам этот контракт, проживём. Вспомни, какие трудные времена пережили.
— Да что ты меня уговариваешь, как ребёнка. Знаю, что переживём, только обидно, когда из-за пустяка такой куш срывается. Подай бутылку.
— Может, хватит?
— Сам знаю, когда хватит.
Николай Иванович снова налил почти целый стакан, выпил, занюхал куском пирога, откусил маленький кусочек, стал медленно жевать, почти не мигая глядя в тарелку. Потом поднялся и, если бы не успела Петровна подхватить его под руку, грохнулся бы на пол. Она отвела его в кабинет, уложила на диван и пошла к оставшимся за столом.
Наутро Николай Иванович не мог вспомнить, как и чем закончился вечер, почему он оказался на диване в своём рабочем кабинете. Голова раскалывалась. Достал из бара бутылку, сделал глоток прямо из горлышка и отправился в гостевой номер, устроенный в конце коридора.
Бориса Петровича в комнате не оказалось. На столе лежал подписанный контракт, а сверху на обрывке листка было написано «На свадьбу от меня». На этом же обрывке лежала предназначенная было Ларисе красивая коробочка с повязанной бантиком ленточкой. Николай Иванович открыл футляр и невольно залюбовался: на белом бархате лежали вычурной формы золотые серьги с крупными бриллиантами.
Леонид ИВАНОВ
Суббота — банный день
Рассказы
БРЮЛИКИ НА СВАДЬБУ
— Девчонки! Вы что такие смурные? Праздник у нас! Борис Петрович завтра приезжает, договор везёт. Так что давайте готовиться, не ударить бы лицом в грязь. Не угодим, отдаст кому другому, а потом те нас же и захомутают, но уже на субподряде, за копейки. Нам этот заказ сейчас позарез нужен, потому что других нету. Но ему хоть не проболтайтесь. Так что, как всегда, приём организовать по высшему разряду.
— В ресторан пойдём? — радостно спросила Ирина.
— А ты помнишь, чтобы мы когда-то в ресторане с ним праздновали? — повернулся к ней Николай Иванович. — Не любит он эти рестораны, они ему и в Москве надоели. Как всегда, здесь, тихо, по-домашнему. Петровна, с тебя пироги и закуски, что там у тебя дома из дачного есть, не жалей, потом сочтёмся.
— Да разве я для благодетеля нашего чего пожалею, — обидчиво откликнулась Петровна.
Проектировщик из неё был никакой, но зато всё хозяйство фирмы держалось на её попечении. Она была и заведующей, и кладовщиком, и снабженцем, и всем, что требовалось для текущей работы небольшого коллектива проектной конторы — скудного остатка некогда сильного проектного института. Институт в девяностых развалился, здание кто-то из большого начальства приватизировал и начал сдавать площади разным купи-продай фирмочкам, что сотнями расплодились в областном городе, враз из промышленного ставшим челночно-посредническим.
Николай Иванович тоже тогда подсуетился, прибрал в гараж основную документацию, которую арендаторы собирались вывезти на свалку, и создал частное проектное бюро, собрав в него самых толковых специалистов, поэтому фирмочка работала, выполняя самого разного рода проекты, нужда в которых, несмотря на рухнувшую экономику, всё же была.
Борис Петрович представлял крупную корпорацию, в структуре которой имелся свой проектный институт, но как часто бывает в разросшихся структурах, там больше времени уходило на разного рода согласования и утверждения, чем на собственно работу. Именно поэтому Борис Петрович, если надо было получить какой-то проект срочно, обращался по старой дружбе к Николаю Ивановичу, имея с таких заказов не только производственный, но и личный интерес.
Этот личный интерес заключался в процентах агентского вознаграждения, передаваемого в конвертах или пакетах в зависимости от стоимости проекта. Личный интерес был ещё и в красавице Ларисе, что работала в бюро Николая Ивановича. Таких Ларисочек у Бориса Петровича по стране находилось немало, он в свои за пятьдесят всеми ими дорожил, одаривал дорогими подарками в обмен на ласковые и нежные объятия в постели.
Был Борис Петрович большим весельчаком, знал тысячи анекдотов и прибауток, нравился женщинам, но в последние годы заметно потяжелел, обрюзг, при виде красивых женщин перестал пытаться втягивать живот, понимая безуспешность предпринимаемых усилий, и сам себе сознавался, что это как раз и есть признак раньше времени наступившей старости. Но молодая душа и шаловливый характер признаваться в том не хотели и подталкивали на новые любовные авантюры, за которые теперь уже приходилось платить дорогими подарками.
Ларисе он каждый раз привозил презенты, от которых сотрудницы завистливо ахали. Вот и на этот раз Борис Петрович не удержался и похвалился Николаю Ивановичу:
— Ты глянь, какие я Ларисочке брюлики привёз.
Он достал из дорогого крокодильей кожи портфеля перевязанный ленточкой футляр, щёлкнул крышкой и повернул в сторону Николая Ивановича. На белом бархате лежали вычурной формы золотые серёжки с крупными бриллиантами.
— Да уж! — только и смог вымолвить Николай Иванович, никогда прежде такой красоты не видавший.
— Из ЮАР привёз. В командировку туда на прошлой неделе ездил. Затеваем там один очень хороший проект, потому и к тебе приехал. Наши год проваландаются, а дело отлагательств не терпит. Справишься?
— Обижаете, Борис Петрович! Когда я вас подводил?
— Вот потому сразу про тебя и вспомнил. Но дело, напоминаю, очень срочное. И сумма приличная.
— Про сумму, это, как всегда.
— Само собой. Но сейчас главнее качество и сроки. Бросай всю свою мелочевку — и только мой заказ. Бумаги потом посмотришь, обсуждать там нечего, даже не сомневаюсь, что справишься. Девчонки у тебя расторопные, парни головастые, сделаете. А сейчас пошли к девчонкам, я тут им сувенирчики привёз.
Два десятка сотрудников размещались в одном просторном зале. Борис Петрович переходил от одного стола к другому, по-дружески пожимал руки мужчинам, доставая из кармана кому — авторучку, кому — брелок, обнимал и целовал в щёчку женщин, одаривая их духами и кремами.
— А где любовь моя, Ларисочка? — начал озираться Борис Петрович, поздоровавшись со всеми.
— А Ларисочка ваша в субботу с мужем в Турцию на две недели укатила, — затараторила выскочка Галина, недоумевающая, почему московский благодетель в их коллективе выбрал не её, а грудастую Ларису.
— В Турцию? — растерянно посмотрел Борис Петрович на Николая Ивановича. — А ты почему мне ничего не сказал?
— Да вы в этот раз так неожиданно, что…
— Ладно, не оправдывайся, я действительно к тебе, как снег на голову — дело-то очень срочное.
Они прошли в кабинет Николая Ивановича, Борис Петрович грузно опустился в кресло директора, хозяин пристроился к приставному столику.
— Может, водочки? Или вискарика?
— Не хочу! Испортил ты мне настроение! Я надеялся сегодня оттянуться, душой отдохнуть, расслабиться… А ты её в Турцию отпустил. Что, повременить нельзя было недельку?
— Так вы же мне только вчера сообщили, когда она уже там была. Пораньше бы, так, конечно, задержал по производственной необходимости. И путёвку бы оплатил за счёт фирмы, чтобы не обижалась.
— Ну, с такого контракта, который я тебе привёз, ты всех своих в Турцию свозить сможешь. И не только в Турцию, а куда подороже. На, знакомься.
Борис Петрович открыл портфель, достал папку с бумагами, взял со стола футляр с серьгами, задумчиво повертел его в руках и сунул в потайной карман.
— Да, испортил ты мне малину.
— Да ежели бы знать!
— Ладно уж, говорю, сам виноват. Выпью, пожалуй, соточку. Да ты сиди-сиди, документы изучай, что я в первый раз, что ли, у тебя, не знаю, где что находится?
Борис Петрович тяжело поднялся из-за стола, прошёл к бару, долго разглядывал его содержимое, потом достал початую бутылку виски, стаканы.
— Будешь?
— Нет, мне с бумагами прежде разобраться надо.
— Правильно! Бумаги серьёзные. Такого контракта у нас с вами ещё не было. Я вот уже сомневаюсь, справишься ли?
— Да справимся, справимся.
Борис Петрович плеснул в стакан золотистого цвета напитка.
— Льда нет?
— Должен быть.
Николай Иванович вскочил со стула.
— Да сиди ты уже, не суетись. Что, я сам не найду в холодильнике? A-а, впрочем, и так сойдёт.
Он одним глотком выпил налитое, постоял в раздумье, взял бутылку, принёс её к столу, сел.
— Нет, ну почему такой облом?
— Так я же говорил…
— Да не мямли ты. Не твоя вина.
Откинулся на спинку кресла, которое услужливо наклонилось назад.
Борис Петрович долго смотрел в потолок, пока Николай Иванович, ошарашенный суммой контракта, пытался совладать с собой и осознать содержание документа, обещающего столько, сколько его бюро зарабатывало за весь год. Гость налил себе ещё, снова залпом выпил.
— А что это у тебя за русская красавица с длинной толстой косой? В прошлый раз её не было.
— Кто с косой? — переспросил Николай Иванович, всё ещё не веря привалившему счастью.
— Так я тебя и спрашиваю, кто это у тебя новенькая с русой косой?
— А! — переключился Николай Иванович на гостя. — Племянница моя. Сестры дочь. Взял после университета. Не по специальности, но девчонка головастая. На лету схватывает. Толк будет.
— Да мне по хрен, какой из неё проектировщик. Девушка красивая, но племянница — это святое. Ты читай, не отвлекайся. Или посоветоваться с кем надо?
— Да что советоваться? Профиль наш, объёмы, правда, большие и сроки очень сжатые, но сделаем.
— На субподряд кого взять хочешь?
— Нет, своими силами сделаем. Круглые сутки работать будем, но сделаем.
— Я тоже думаю, надо без посторонних. Не хочу, чтобы информация утекла. Сам понимаешь, чуть что, там столько ястребов на эти африканские проекты налетит, что мы враз в стороне останемся. И ты у себя в городе тоже молчи. Военная тайна!
— Железно!
— Ладно, что там у тебя с застольем? Пошли праздновать.
Петровна расстаралась на славу. Зная предпочтения столичного гостя, стол накрыла по-деревенски. Мол, всяких там лягушачьих лапок и устриц он и в Москве может каждый день заказать, а вот рассыпчатой дачной картошечки с укропчиком, грибочков солёных, огурчиков со своего огорода да всяких солений-варений там не в каждом дорогом ресторане найдёшь. Бывала в Москве, знает, что там хоть и называют русской кухней, но кавказцы теми ресторанами владеют и сами готовят, так какая же это русская кухня? Она зря, что ли, в своём деревенском доме сегодня ночевала, пироги да блины в печи пекла, а не в духовке. Да и щи в русской печке всю ночь томились. Знает, как ублажить москвича, который родом-то из костромской деревни.
За столом Борис Петрович расслабился, отошёл душой, даже повеселел. Особенно после того, как Петровна, подыгрывая себе на гитаре, исполнила старинный романс, а потом задушевную русскую песню. Изрядно выпив, гость то и дело порывался танцевать, хотя грузное топтание на одном месте танцами назвать было трудно, но он и не стремился выделывать сложные па, ему доставляло удовольствие постоять в обнимку с очередной хорошенькой сотрудницей. Танцуя, то и дело поглядывал на скромно сидящую в конце стола племянницу Николая Ивановича Мариночку.
Потом дошла очередь и до неё. Потоптавшись пару минут, Борис Петрович сильнее прижал девушку и зашептал ей на ухо:
— Давай-ка, моя хорошая, смоемся отсюда ко мне в номер.
— Вы, дяденька, на себя в зеркало-то хоть иногда смотрите?
— Да, и представляешь, очень себе нравлюсь.
— А мне — нет.
— Так ведь я тебя не замуж и зову, чтобы всю жизнь нравиться.
Марина хотела освободиться от тесных объятий, но Борис Петрович попытался удержать её за руку.
— Да отвяжись ты! — вывернулась она и пошла на своё место.
— Строптивая у тебя племянница, — наливая себе виски, сказал Борис Петрович.
— Есть такое дело.
— Нравятся мне строптивые! Ох, нравятся! Не люблю, когда сами льнут. Вот когда уламывать надо, вот тогда кайф получаешь. Слушай, запал я на неё. Ой, запа-ал! Хоть и племянница она твоя, а не отказался бы. Ты поговори с ней.
— Свадьба у неё через неделю, но поговорю. Чего же не поговорить? Чай, не убудет.
Николай Иванович вышел из-за стола, поманил племянницу в коридор.
— Маринка, ты уж будь с нашим благодетелем поласковее.
— Мне что, в постель с ним ложиться?
— А если и в постель…
— Дядя Коля, а как ты на свадьбе моему Серёжке в глаза смотреть будешь?
— Как смотреть? Нормально смотреть буду.
— Но ты же говорил, что он тебе, как родной.
— А я и сейчас так говорю.
— И всё равно хочешь меня, свою родную племянницу, накануне свадьбы в постель к этому жирному борову подложить? Эх, дядя Коля, дядя Коля…
— Я тебе сколько раз говорил: на работе я для тебя Николай Иванович. Это первое. Второе, ты, девонька моя, целку из себя не строй. Знаю я и про Вовку, и про шашни твои со Смеховым, и про аборт тоже знаю. Мать всё сетовала, что в меня племянница пошла, гулёна.
— Там, Николай Иванович, у меня любовь была, и Серёжка про бывших моих кавалеров знает. А тут ты под первого встречного племянницу подложить хочешь. Не стыдно?
— Ты мне про стыд уши не заливай. Стыд не дым, глаза не ест. Мне, точнее, всем нам, этот проект вот как нужен (он провёл ребром ладони по горлу).
— Дядя Коля, я же твоя племянница!
— Да ты понимаешь, о каком проекте речь-то идёт? Да за этот проект я бы сам у него отсосал.
— Так в чём же дело? Иди!
— Мы с ним не той ориентации, — ничуть не обидевшись, расхохотался Николай Иванович. — Ну, чего тебе стоит? Мы же потом целый год работой и деньгами обеспечены будем. Я тебе три оклада премию выпишу. Пять окладов! Мариночка, десять окладов! И с квартирой помогу. Да и у него, сам показывал, золотые серьги с бриллиантами в подарок припасены.
— И что я Серёжке скажу? Что эти бриллианты я проституцией заработала?
— Ну ты и дурёха! Да какая же это проституция? Это производственная необходимость. А серёжки я на свадьбе тебе передам, будто подарок от фирмы. Соглашайся, а! Выручи родного дядю! А Серёжка никогда ничего про это не узнает.
— Эх, дядя Коля, дядя Коля! На что ты меня подговариваешь, на что толкаешь? Стыдно же и перед людьми, и перед Серёжкой, и перед собой в первую очередь. Это же безнравственно! Аморально!
— Знаешь, девочка моя, мораль и бизнес — вещи несовместимые. Где бизнес, там нет места морали. Сегодня у нас с тобой здесь только бизнес и ничего личного.
— Вот и делай свой бизнес, только без меня!
— Милая моя, это не только мой бизнес. Все мы с него кормимся, и ты, моя дорогая, — тоже. Думаешь, за чей счёт свадьбу твою шикарную заказали? Наряды вам с Серёжкой, кольца да фигню всякую покупали? У сестрички моей — мамочки твоей, сама знаешь, счетов в банке не имеется, и кредиты ей не с чего выплачивать. Серёжка — парень хороший, но тоже голь перекатная. А вам же всем надо, чтобы не хуже, чем у людей, чтобы выпендриться! Платье за сто тысяч да лимузин к подъезду, а в ресторане чтобы не под пластинку танцевать, а чтобы знаменитости играли. Это что, вам с неба свалилось? Нет, моя дорогая, это как раз благодаря, как ты говоришь, моему бизнесу. Да мне самому он сто лет не нужен! Иди-иди, строй из себя недотрогу!
Распаляясь, Николай Иванович в сердцах выговаривал это, постепенно переходя с шёпота чуть ли не на крик на весь этаж. Девушка расплакалась и убежала вдоль коридора в сторону туалета, смывать слёзы и приводить себя в порядок.
Всё! Дело швах. Ну, надо же было так случиться, что Лариса так не вовремя в отпуск укатила! И Маринка заартачилась. Тоже мне моралистка! Знаю, какая она моралистка, слышал от матери о её подвигах. А когда для дела надо, так о морали заговорила! Из-за её упрямства такой контракт может сорваться! Знаю я Бориса Петровича. Из-за любого пустяка разобидеться может. А проект этот ему в любом институте нарисуют. Не хуже нашего, и откат устроят, и любой каприз выполнят. Эх, Маринка, Маринка!
Николай Иванович вернулся к столу, налил себе полный стакан и не закусывая выпил.
— Ты чего это? — участливо обняла его за плечи Петровна. — Случилось что?
— Всё случилось, Петровна. Всё! Напрасно всё это — и пироги твои, и застолье это. А ведь такой контракт! Такой контракт! Мы за год столько не зарабатывали. Лариска уехала, он на Маринку глаз положил, эта коза заартачилась, мол, не хочу с жирным боровом. Всё, Петровна, всё прахом идёт! Брошу я всё к чёртовой матери, буду на пенсии отдыхать. Мне хватит, у меня запросы скромные. Дай-ка я ещё налью.
— Может, хватит, Николай Иванович. Неужто из-за Маринкиного отказа контракт не отдаст?
— Он может. Знаю я его. Шлея под хвост, и всё. А мы все — в заднице. И буду опять копейки собирать, чтобы на плаву удержаться. А надо оно мне? Нет, ухожу на пенсию. Дай-ка пирога твоего попробую. А то зазря стряпала.
— Да не убивайся ты, Николай Иванович! Ну, не отдаст он нам этот контракт, проживём. Вспомни, какие трудные времена пережили.
— Да что ты меня уговариваешь, как ребёнка. Знаю, что переживём, только обидно, когда из-за пустяка такой куш срывается. Подай бутылку.
— Может, хватит?
— Сам знаю, когда хватит.
Николай Иванович снова налил почти целый стакан, выпил, занюхал куском пирога, откусил маленький кусочек, стал медленно жевать, почти не мигая глядя в тарелку. Потом поднялся и, если бы не успела Петровна подхватить его под руку, грохнулся бы на пол. Она отвела его в кабинет, уложила на диван и пошла к оставшимся за столом.
Наутро Николай Иванович не мог вспомнить, как и чем закончился вечер, почему он оказался на диване в своём рабочем кабинете. Голова раскалывалась. Достал из бара бутылку, сделал глоток прямо из горлышка и отправился в гостевой номер, устроенный в конце коридора.
Бориса Петровича в комнате не оказалось. На столе лежал подписанный контракт, а сверху на обрывке листка было написано «На свадьбу от меня». На этом же обрывке лежала предназначенная было Ларисе красивая коробочка с повязанной бантиком ленточкой. Николай Иванович открыл футляр и невольно залюбовался: на белом бархате лежали вычурной формы золотые серьги с крупными бриллиантами.