Леонид ИВАНОВ
Суббота — банный день
Рассказы
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СВЕТ
К празднику старушки подготовились основательно. Матвеевна напекла пирогов: один — с брусникой, другой — с малиной, заправила доверху лампу, на несколько раз помыла стекло, насухо вытерла его газетой. Нюра сделала запеканку с грибами, принесла домашней малиновой наливки.
Матвеевна села на своё привычное место под иконами, Нюра — напротив. Поющий тоненьким голоском от не до конца прогоревших углей самовар поставили с краю стола, но так, чтобы до крана могли дотянуться обе.
— Ну, с Рождеством Христовым тебя, Нюра! — подняла рюмку с наливкой Матвеевна.
— И тебя с праздником!
Выпили, взяли по куску тёплой ещё запеканки.
— Первый раз мы вот так вдвоём-то Рождество отмечаем. Да ещё впотьмах.
— Да хватит тебе, Нюрка, плакаться-то! Всё ты чем-то недовольна. То пенсия у её маленькая, то вот, вишь ли, свет на зиму отключили.
— Дак а чему радоваться-то? Вон летом, пока электричество было, по телевизору кажинный день только и говорили, что жить стало лучше, что больше половины людей считают, что живут счастливо. Матвеевна, скажи, а где оно, счастье-то? Вот остались мы с тобой в деревне вдвоём, ни свету, ни радива, ни дороги путной. Хорошо, Колька на своём тракторке-беларуси попроведать наежжает да ковшом дорогу разгребает, а то ведь случись што, никто к нам и не попадёт.
— А случись што, дак никто и не узнает, — поддакнула Матвеевна. — Телефон-то вон как зарядишь? Дак ведь сказал Степан осенью, что начальство распорядилось свет отключить, когда дачники разъедутся. Мол, нерентабельно линию обслуживать, когда у вас на двоих сто рублей в месяц нагорает.
— Вот-вот! — обрадовалась Нюра, что подруга её поддержала. — На всём экономят. Раньше пенсию домой приносили, а теперь самой в посёлок идти надо.
— Дак а зачем нам тут деньги-то? Всё одно автолавка только летом приежжает. Целее будут. Муки да сахару мы с тобой по мешку купили, кипрея на два года насушили, грибов да ягод до нового урожая хватит, наливка вон тоже своя, чо ещё надо?
— Да так-то оно так… Просто обидно, что брошены мы с тобой тут всеми. Пока телефон работал, хоть дети да внуки с праздником поздравляли, а тут вон сидим, как две клуши, ни звонков, ни писем, ни открыток поздравительных.
— Ну, и кто бы попёрся пешком за десять километров тибе эти открытки сюда нести? — резонно спросила Матвеевна.
— Дак вот я и говорю.
— Не вспоминай лучше. Меня вон старшая ишшо осенью, когда свет-то был, просила справку из сельского поселения взять, что я у её на иждивении. Она как на пенсию-то вышла, дак там каки-то льготы есть, если ишшо иждивенцы имеются. А куда я с клюкой-то? Да мне четыре километра до дороги не доковылять, да и там околеть можно, пока попутку ждёшь.
— Это как посмотреть, кто у кого на иждивении, — возразила Нюра. — Ты им пенсию-то, поди, целиком и отдаёшь.
— Дак а как иначе-то? Внуки вон ипотеку каку-то взяли, квартиру купили. Дак и то, мыслимо ли дело, вшестером в двухкомнатной жили. А сама-то ты разве мало своим помогаешь? И сено на продажу косишь, и из лесу всего полными корзинами таскаешь. Нам-то на двоих много ли надо?
— А чо бы и не таскать, коли лес вон за огородами начинается, — будто оправдываясь, вставила Нюра.
— Хорошо тибе, Нюрка, ты вон ишшо молодая…
— Всего-то семьдесят пять, — со смехом перебила Нюра.
— Вот я и говорю, молодая ишшо. Я же на десять годков тебя старше. Вот доживёшь до моих лет, поглядим… Ну, я-то точно не погляжу, но ты потом мои слова вспомни.
— Да хорошо бы в твои-то годы да этакое здоровье иметь. Ты вон одной картошки сколько ростишь. А огород! Осенью внуки возами возят.
— А сама?
— Дак вот я и говорю, самим-то нам много ли надо. Всё им, всё им… Детушки бы сыты-обуты были. Тут летось-то по телевизору слышала, будто налоги на огороды вводить будут. Ну, на картошку там, на капусту и на всё, что ростам. Денег в бюджете на пенсию не хватает, вот новый налог и придумали. Как потом-то жить будем?
— А я знаешь, о чём всё больше и больше думаю? Прибрал бы Господь, чтобы без канители, чтобы не болеть. Не дай Бог, если слягу! Подумать и то страшно! Кому я немощная-то нужна буду?
Матвеевна дотянулась до то и дело потрескивающей лампы, видать, Колька добавил в солярку бензина больше, чем надо бы, покрутила фитиль. И вдруг ахнула:
— Нюрка, ты погляди, што на улице-то творится! Озарило-то как всё! Дак это же Боженька всё небо-то озарил! — И трижды перекрестилась, повернувшись к иконам. Потом вдруг встрепенулась: — Нюрка, а не пожар ли случаем? Сбегай-ко на улицу, посмотри там. Да хочее, што ты копаешься-то!
Нюра набросила привезённую дочерью изрядно потёртую по краям и на обшлагах норковую шубу, сунула ноги в валенки и вышла на крыльцо. На столбе посреди улицы ярко горел электрический фонарь. Не веря своим глазам, вернулась в дом и стала включать свет во всех комнатах. Казавшийся до этого ярким свет настольной керосиновой лампы сразу стыдливо потускнел.
— Матвеевна, свет дали! — радостно, чуть не во весь голос закричала Нюра.
— Да сама вижу, не слепая, — скрывая вдруг выступившие слёзы радости, заворчала Матвеевна. — Сподобил Господь на Рождество Христово.
* * *
После работы Колька с мужиками хорошо отметили Рождество и пошли по домам, к жёнам и детям продолжать праздновать. Колька завернул в магазин, взял бутылку и отправился в противоположную от дома сторону, где жил электрик Степан. На кухне выпили по стопке.
— Колька, ты же не просто так ко мне с бутылкой пришёл, — заедая солёным огурцом выпитое, прямо спросил Степан.
— Говори прямо, што надо.
— Степан Иванович, дай бабкам свет. Пусть на Рождество порадуются.
— Ты, часом, не перебрал? — посуровел Степан. — Линия с осени отключена, мало ли там дерево где упало, провода оборвало или что ещё.
— Да какое дерево, Степан Иванович?! Ветров-то совсем не было. Ну, сделай бабкам праздник.
— Да поди спят давно твои бабки, что им там в темноте-то делать?
— Ну, Матвеевна-то точно не спит. Наверняка сидит под иконами и свои церковные книги читает. Ну, включи рубильник! Я же тебе не отказываю, когда ты меня просишь то одно привезти, то другое. Ну, пойдём, а!
— Ну, ты банный лист! Ладно, пойдём. Но учти, если что случится, меня премии лишат, ты её из своего кармана компенсируешь.
— Договорились, Степан Иванович! — обрадовался Колька и наполнил рюмки. — Давай за стариков наших!
Быстрым шагом дошли до подстанции.
— Лишь бы не коротнуло, — с тревогой в голосе сказал Степан и включил рубильник с надписью «Радужное».
— Ну, не коротнуло? — с опаской спросил Колька.
— Коротнуло. Вот здесь, — и Степан большим пальцем правой руки постучал себя по груди в области сердца.
Леонид ИВАНОВ
Суббота — банный день
Рассказы
РОЖДЕСТВЕНСКИЙ СВЕТ
К празднику старушки подготовились основательно. Матвеевна напекла пирогов: один — с брусникой, другой — с малиной, заправила доверху лампу, на несколько раз помыла стекло, насухо вытерла его газетой. Нюра сделала запеканку с грибами, принесла домашней малиновой наливки.
Матвеевна села на своё привычное место под иконами, Нюра — напротив. Поющий тоненьким голоском от не до конца прогоревших углей самовар поставили с краю стола, но так, чтобы до крана могли дотянуться обе.
— Ну, с Рождеством Христовым тебя, Нюра! — подняла рюмку с наливкой Матвеевна.
— И тебя с праздником!
Выпили, взяли по куску тёплой ещё запеканки.
— Первый раз мы вот так вдвоём-то Рождество отмечаем. Да ещё впотьмах.
— Да хватит тебе, Нюрка, плакаться-то! Всё ты чем-то недовольна. То пенсия у её маленькая, то вот, вишь ли, свет на зиму отключили.
— Дак а чему радоваться-то? Вон летом, пока электричество было, по телевизору кажинный день только и говорили, что жить стало лучше, что больше половины людей считают, что живут счастливо. Матвеевна, скажи, а где оно, счастье-то? Вот остались мы с тобой в деревне вдвоём, ни свету, ни радива, ни дороги путной. Хорошо, Колька на своём тракторке-беларуси попроведать наежжает да ковшом дорогу разгребает, а то ведь случись што, никто к нам и не попадёт.
— А случись што, дак никто и не узнает, — поддакнула Матвеевна. — Телефон-то вон как зарядишь? Дак ведь сказал Степан осенью, что начальство распорядилось свет отключить, когда дачники разъедутся. Мол, нерентабельно линию обслуживать, когда у вас на двоих сто рублей в месяц нагорает.
— Вот-вот! — обрадовалась Нюра, что подруга её поддержала. — На всём экономят. Раньше пенсию домой приносили, а теперь самой в посёлок идти надо.
— Дак а зачем нам тут деньги-то? Всё одно автолавка только летом приежжает. Целее будут. Муки да сахару мы с тобой по мешку купили, кипрея на два года насушили, грибов да ягод до нового урожая хватит, наливка вон тоже своя, чо ещё надо?
— Да так-то оно так… Просто обидно, что брошены мы с тобой тут всеми. Пока телефон работал, хоть дети да внуки с праздником поздравляли, а тут вон сидим, как две клуши, ни звонков, ни писем, ни открыток поздравительных.
— Ну, и кто бы попёрся пешком за десять километров тибе эти открытки сюда нести? — резонно спросила Матвеевна.
— Дак вот я и говорю.
— Не вспоминай лучше. Меня вон старшая ишшо осенью, когда свет-то был, просила справку из сельского поселения взять, что я у её на иждивении. Она как на пенсию-то вышла, дак там каки-то льготы есть, если ишшо иждивенцы имеются. А куда я с клюкой-то? Да мне четыре километра до дороги не доковылять, да и там околеть можно, пока попутку ждёшь.
— Это как посмотреть, кто у кого на иждивении, — возразила Нюра. — Ты им пенсию-то, поди, целиком и отдаёшь.
— Дак а как иначе-то? Внуки вон ипотеку каку-то взяли, квартиру купили. Дак и то, мыслимо ли дело, вшестером в двухкомнатной жили. А сама-то ты разве мало своим помогаешь? И сено на продажу косишь, и из лесу всего полными корзинами таскаешь. Нам-то на двоих много ли надо?
— А чо бы и не таскать, коли лес вон за огородами начинается, — будто оправдываясь, вставила Нюра.
— Хорошо тибе, Нюрка, ты вон ишшо молодая…
— Всего-то семьдесят пять, — со смехом перебила Нюра.
— Вот я и говорю, молодая ишшо. Я же на десять годков тебя старше. Вот доживёшь до моих лет, поглядим… Ну, я-то точно не погляжу, но ты потом мои слова вспомни.
— Да хорошо бы в твои-то годы да этакое здоровье иметь. Ты вон одной картошки сколько ростишь. А огород! Осенью внуки возами возят.
— А сама?
— Дак вот я и говорю, самим-то нам много ли надо. Всё им, всё им… Детушки бы сыты-обуты были. Тут летось-то по телевизору слышала, будто налоги на огороды вводить будут. Ну, на картошку там, на капусту и на всё, что ростам. Денег в бюджете на пенсию не хватает, вот новый налог и придумали. Как потом-то жить будем?
— А я знаешь, о чём всё больше и больше думаю? Прибрал бы Господь, чтобы без канители, чтобы не болеть. Не дай Бог, если слягу! Подумать и то страшно! Кому я немощная-то нужна буду?
Матвеевна дотянулась до то и дело потрескивающей лампы, видать, Колька добавил в солярку бензина больше, чем надо бы, покрутила фитиль. И вдруг ахнула:
— Нюрка, ты погляди, што на улице-то творится! Озарило-то как всё! Дак это же Боженька всё небо-то озарил! — И трижды перекрестилась, повернувшись к иконам. Потом вдруг встрепенулась: — Нюрка, а не пожар ли случаем? Сбегай-ко на улицу, посмотри там. Да хочее, што ты копаешься-то!
Нюра набросила привезённую дочерью изрядно потёртую по краям и на обшлагах норковую шубу, сунула ноги в валенки и вышла на крыльцо. На столбе посреди улицы ярко горел электрический фонарь. Не веря своим глазам, вернулась в дом и стала включать свет во всех комнатах. Казавшийся до этого ярким свет настольной керосиновой лампы сразу стыдливо потускнел.
— Матвеевна, свет дали! — радостно, чуть не во весь голос закричала Нюра.
— Да сама вижу, не слепая, — скрывая вдруг выступившие слёзы радости, заворчала Матвеевна. — Сподобил Господь на Рождество Христово.
* * *
После работы Колька с мужиками хорошо отметили Рождество и пошли по домам, к жёнам и детям продолжать праздновать. Колька завернул в магазин, взял бутылку и отправился в противоположную от дома сторону, где жил электрик Степан. На кухне выпили по стопке.
— Колька, ты же не просто так ко мне с бутылкой пришёл, — заедая солёным огурцом выпитое, прямо спросил Степан.
— Говори прямо, што надо.
— Степан Иванович, дай бабкам свет. Пусть на Рождество порадуются.
— Ты, часом, не перебрал? — посуровел Степан. — Линия с осени отключена, мало ли там дерево где упало, провода оборвало или что ещё.
— Да какое дерево, Степан Иванович?! Ветров-то совсем не было. Ну, сделай бабкам праздник.
— Да поди спят давно твои бабки, что им там в темноте-то делать?
— Ну, Матвеевна-то точно не спит. Наверняка сидит под иконами и свои церковные книги читает. Ну, включи рубильник! Я же тебе не отказываю, когда ты меня просишь то одно привезти, то другое. Ну, пойдём, а!
— Ну, ты банный лист! Ладно, пойдём. Но учти, если что случится, меня премии лишат, ты её из своего кармана компенсируешь.
— Договорились, Степан Иванович! — обрадовался Колька и наполнил рюмки. — Давай за стариков наших!
Быстрым шагом дошли до подстанции.
— Лишь бы не коротнуло, — с тревогой в голосе сказал Степан и включил рубильник с надписью «Радужное».
— Ну, не коротнуло? — с опаской спросил Колька.
— Коротнуло. Вот здесь, — и Степан большим пальцем правой руки постучал себя по груди в области сердца.