Ирина АНДРЕЕВА
Осколки радуги

Повести, рассказы


Внебрачная дочь

Повесть



Хорошая школьная подготовка позволила поступить Владимиру в престижный технический вуз после армии.
Осенью первый курс двух факультетов отправили в отдаленный район области на сельхозработы. В районе группу расформировали: девушек увезли в ближнее хозяйство на уборку моркови, студентов мужского пола встречал транспорт отдаленного хозяйства.
Едва расселись и тронулись в путь, автобус вдруг резко затормозил. В открывшуюся переднюю дверь впорхнула симпатичная девушка с модной стрижкой, элегантно перекинутым через плечо ярким газовым шарфиком, радостно поблагодарила водителя:
— Спасибо, дядя Саша, я от нашего автобуса отстала, думала ночлег искать, а тут, смотрю, вы.
Водитель лишь слегка кивнул с улыбкой. Студенты оживились, каждый норовил предложить место рядом с собой. Девушка села рядом с парнем с гитарой, им оказался Владимир. Он ей сразу приглянулся аккуратной короткой стрижкой, опрятностью. Остальные студенты были почти все с длинными до плеч волосами. Владимир поинтересовался:
— Вы из Сосновки?
— Да, только не из самой, там рядом деревня.
Владимир глядел на девушку, не скрывая восхищения. Спросил:
— Надеюсь, в Сосновке вы появляетесь? Кстати, меня Володя зовут, а вас?
— Тэсси, — представилась девушка. Голос у нее был чуть приглушенный, глубокий.
Владимир удивился:
— Это по-русски Тася. Таисия что ли?
— Я же сказала, Тэсси! — чуть надула губы девушка.
Владимир чисто случайно взглянул на водителя и успел уловить в зеркальце его лукавую улыбку. Сдержанно улыбнулся сам, обращаясь к новой знакомой:
— Чудесное имя! Вам идет.
Девушка гордо встряхнула головой, отбросила со лба длинную челку:
— Я знаю.
— А чем вы занимаетесь, Тэсси? Учитесь, работаете?
— Работаю уже второй год.
— А где, если не секрет?
— В Доме культуры.
Владимир проявил неподдельный интерес:
— О! Работник культуры! Это здорово! Наверное, вы художественный руководитель?
Он опять невольно взглянул в зеркальце водителя. И вновь уловил его любопытный взгляд и лукавую снисходительную улыбку.
Тэсси на этот раз не спешила с ответом, будто не расслышав вопроса, попросила:
— Пустите меня к окну.
Владимир подскочил, с готовностью уступил ей место. Их непринужденный разговор то и дело прерывали другие студенты. Хотя Владимир, искушенный городской парень, очень скоро понял, что девушка не так умна, как артистична, не начитана, но фантазерка, уступать приятелям ее не хотел, что-то зацепило, заинтриговало его в ней.
На повороте с указателем «Удалово», водитель сбавил скорость, обратился к девушке:
— Добежишь, или подбросить?
— Нет, нет, дядя Саша, я с вами до конца. Мне нужно в ваш Дом культуры, передать кое-что от нашего директора.
— Как скажешь, — одними глазами улыбнулся водитель и прибавил газ.
Владимир догадался, что скоро прибудут в Сосновку, расставаться с девушкой не хотелось, он спросил напрямую:
— Тэсси, когда мы встретимся?
— Сегодня в ДК.
Он уточнил:
— Как я понял, Удалово — ваша деревня, я должен приехать туда?
— Нет, нет! — живо ответила она, встрепенувшись, будто даже испугавшись чего-то. — Встретимся в ДК Сосновки. Я заночую у тетки.
— Хорошо, договорились.
Автобус между тем въехал в Сосновку, ребята припали к окнам.
— Ого, ништяк поселочек, дома хорошие, асфальт. Сосновый бор рядом.
— Асфальт только на центральной улице, — бросил через плечо водитель. — А вообще у нас неплохо. И название соответствует, у нас из любого окна бор видно. Впрочем, сами убедитесь
В центре поселения автобус остановился. Тэсси выпорхнула первая, на прощание одарив улыбкой:
— До встречи, Владимир!
Он ринулся следом:
— До встречи, Тэсси, может, перейдем на «ты»?
— Можно, — ответила с готовностью, засмеялась и побежала в сторону высокого белого здания.
Студентов расселили в хозяйственном крыле школьного интерната, накормили обедом, дали возможность отдохнуть с дороги, затем позвали на беседу. Директор совхоза, комсорг и заведующий зерноскладом провели короткий инструктаж о месте работы, технике безопасности. Первым говорил директор — стройный подтянутый, энергичный и моложавый, он внушал доверие.
— С завтрашнего дня вы поступаете в распоряжение заведующего элеватором, где будете трудиться на просушке и сортировке зерна. Пожалуйста, вам слово, Петр Иванович.
Выслушали заведующего. В завершение директор, открытый, прямолинейный человек, посоветовал студентам:
— Ведите себя осмотрительно: вы не дома, держитесь группами. Посещайте Дом культуры по месту жительства, в другие деревни соваться не советую. Тут свой менталитет, в Удалово, Таловке, например, девчат раз-два и обчелся, а ребят холостых много, набьют морду и не спросят, кто таков.
Как оказалось, здание, в которое убежала Тэсси, и было сельским Домом культуры. Тут и встретились студент и Тэсси на вечернем сеансе кино. Девушка явно готовилась к встрече, принарядилась в другую одежду. На ней было светло-голубое платье, удачно оттенявшее загар. В тон к глазам на голове искусно повязана косынка в форме валика. Вечерний рассеянный свет делал облик новой знакомой загадочным, а мягкая тень на щеках от длинных ресниц — романтичным. Владимир сделал девушке комплимент, восхитился ее далеко не деревенским вкусом. Она живо откликнулась:
— К нам в клуб приходит журнал «Бурда», я его от корки до корки изучаю.
— То-то я и гляжу: прическа у тебя тоже замечательная. Такую носит французская певица Мирей Матьё.
— Но твоя прическа тоже отличается от других.
— Я только что демобилизовался, в армии не принято носить длинные волосы.
— А усы как у тебя, можно? — лукаво улыбнулась девушка.
— На втором году, особенно ближе к дембелю — можно. Тебе не нравятся мои усы?
— Нравятся. Они делают тебя старше других.
— Да я, собственно, старше многих. Ребята в основном после школы, только Влад: ты должна была заметить серьезного парня спортивного вида, он старше меня на год. Он с другого отделения, но командир нашего сводного отряда. А я вот все гадаю, какая у тебя фамилия, должно быть тоже необычная?
— Я Лепешинская.
— Так и думал: сногсшибательная, как и ты, звучная, известная. Знаешь ли ты историю своего рода?
Тэсси была явно в замешательстве, чуть подернула плечами:
— По-моему, дед был русский.
— Вот моя фамилия Иванов, самая прозаичная, чисто русская. А у тебя, скорее, всего, польская кровь. Ольга Лепешинская — знаменитая балерина. Ты слышала о такой?
— Конечно, слышала, — не моргнув глазом, соврала Тэсси.
Вряд ли знал бы о Лепешинской и сам Владимир, если бы не мама, Евгения Петровна, первоклассный искусствовед, работник картинной галереи города.
— А ты, случайно, не танцуешь?
Она засмеялась:
— Говорят, танцевать я научилась раньше, чем ходить.
Пристрастие к танцу было чистой правдой, в которой Владимир смог вскоре убедиться. Тэсси была первой танцовщицей в местной художественной самодеятельности. Причем выяснилось, что танцы в группе она ставила сама, выискивая их в журнале «Клуб и художественная самодеятельность».
Сейчас во время уборочной страды была создана агитбригада, в основном из молодых девчат, в нее входила и Тэсси. Девчата выступали перед рабочими прямо в поле. Сценой им служила грузовая машина. Борта во время выступления откидывались, таким образом артистки были видны в полный рост, как на подиуме.
Приезжали девчата и к рабочим на элеватор. В программе были в основном стихи, сценки и песни, не очень-то развернешься в танце на маленьком пятачке грузовой машины.
Как танцует Тэсси, Владимир видел со сцены сосновского клуба, а еще на танцплощадке после кинофильмов.
Общаясь с ней, Владимир все более убеждался в яркости ее натуры, и хотя явно чувствовал, что новая подружка часто лукавит, преувеличивает, относился к этому снисходительно.
Встречи их происходили по-прежнему на территории Сосновки. На предложение свидания в её деревне Тэсси категорически отказывалась, уверяла, что ей совершенно несложно приезжать по вечерам в Сосновку. На наводящие вопросы о ее работе в Удапово уходила от ответа. Владимира мало интриговала эта загадка. Довольно снисходительно относился он и к тому, что в общении с окружающими девушка часто повторяет его мысли и изречения, выдавая за свои. «Артистка! В ней пропадает великая артистка! — думал он в такие минуты. — Учиться ей надо, хоть ветреная и несерьезная, но способная».

* * *

Однажды девушка забежала к студентам в интернат после рабочей смены.
— Привет подшефным рабочим!
Ребята загалдели радостно, гостеприимно предлагая пройти. Владимир подумал, что Тэсси пришла к нему и начал спешно одеваться. Но девушка остановила его:
— Мы с тобой вечером встретимся, Володя. Я к вам по делу, — она прошла, присела на предложенный стул. — Через две недели в ДК Сосновки будет устроен «Осенний бал», не желаете ли вы принять участие?
Студенты оживились:
— Конечно, придем!
— А можно в обход Володьки получить твое согласие на медленный танец?
Тэсси отмахнулась:
— Да я не о том, придете вы или нет. Я предлагаю вам самое активное участие: подготовьте свой номер, а лучше два-три, у вас гитара имеется, думаю, и артисты найдутся. Помогите оформить фойе и сцену. У вас случайно никто не рисует? Мы там придумали декорацию, но вот с художником проблема. Нужный материал и краски найдутся.
Ребята переглянулись, затем вновь загалдели, наперебой предлагая свои услуги. Эта яркая девушка не могла нравиться одному Владимиру, и скорее всего ажиотаж начался из-за нее. Приди вместо нее кто-то другой, возможно, не нашлось бы инициаторов помочь.
— Я немного рисую, — вызвался один.
— А я много! — вторил ему другой.
Все засмеялись удавшейся шутке.
— Ты всерьез?
— Всерьез рисую. А какую вы декорацию придумали?
Тэсси начала объяснять про ватманы, на которых будут изображены, например, осенние листья огромных размеров, которые можно потом вырезать и прикрепить к занавесу.
— Стоп, стоп! — воодушевился парень. — Осенних листьев можно принести целый мешок и разбросать по фойе и сцене. Можно их нанизать на нитку в виде гирлянд и так же развесить кругом. А вот декорацию мы придумаем сами, поверь, это будет потрясающе! Так ведь, ребята? — обратился он за поддержкой к друзьям.
Его дружно одобрили. Тэсси ушла довольная. А студенты весь вечер воодушевленно наперебой предлагали разные версии, спорили. Изрисовали целую ученическую тетрадь, подбирая нужный эскиз. Спорили и по поводу репертуара. Наконец, нашли компромисс: декорация будет соответствовать их номеру. Может быть, несколько амбициозно, но деревня надолго запомнит этот вечер, уж они развернутся на всю катушку!
Все последующие дни после рабочих смен в комнате интерната, отведенной студентам, кипела работа художников. Несколько раз они забегали в клуб к девчатам то за красками, то за кистями. Зачем-то выпросили у коменданта интерната белую простыню. Что они замыслили, пока оставалось секретом.
Пятеро ребят ходили на репетиции в клуб. В арсенале клуба нашлась электрогитара, ударники и некоторые инструменты для духового оркестра. Завклубом объяснила, что лет семь назад у них был свой замечательный вокально-инструментальный ансамбль. Но все ребята постепенно разъехались, остался лишь школьный учитель физики Виталий Иванович, инициативный, неравнодушный и талантливый человек, который сейчас руководит детским духовым оркестром. Его дети уже все взрослые, но он постоянно возится с чужими. Карусель поставил, зимой то горку огромную соорудит, то каток зальет. Бессменно играет роль Деда Мороза. Собственно, и дети его все творческие натуры.
Итак, студенты, определившись с репертуаром, начали репетиции. Но дело совсем не клеилось. Ребята начали спорить и даже ссориться между собой. Было высказано предположение, что нужно совсем отказаться от затеи, достаточно декорации от их отряда.
Однажды на репетицию в зал зашел солидного вида человек в очках, поздоровался, попросил разрешения присутствовать. Студенты смутились, но не отказали. Репетиция же пошла совсем из рук вон плохо.
Мужчина тихо сидел с края в тени портьер. Когда на сцене разгорелся очередной спор, он встал:
— Ребята, можно совет?
Все обернулись. Влад, старший группы, вызвавшийся играть на электрогитаре, в сердцах бросил:
— Нам, наверное, уже ничто не поможет: наша идея участвовать бредовая!
— Нет, позвольте! — поднялся мужчина на сцену к ребятам. — У вас прекрасные голоса и музыкальный слух. А вот хорошего руководителя нет. Хотите, я помогу вам?
— А вы кто? — напрямую спросил Влад.
— Вот с этого и начнем: давайте знакомиться, меня зовут Виталий Иванович.
Он хотел объяснить, кто он и чем занимается, но ребята разом окружили его, каждый норовил представиться первым:
— Мы наслышаны о вас! Я Влад.
— Я Владимир.
— Макс.
— А я Иван.
Самым последним протянул руку несколько угрюмый парень:
— Валерий.
— Ну вот, полдела сделано, — приветливо улыбался учитель.
Работа на репетициях закипела с новой силой. Виталий
Иванович согласился не только руководить их ансамблем, но и сыграть партию на трубе. Давал уроки игры на ударниках чуть-чуть владевшему инструментом Максиму, а Валерию — на гобое.
Готовилась к празднику и Тэсси, но каждый держал свой репертуар в тайне.
Но вот, наконец, настал этот день. Утро выдалось морозным, убелило инеем пожухлую траву и последние цветы осени. С утра в клубе кипела работа: последние приготовления к празднику. Студенты в этот день с неохотой вышли на работу. Все мысли занимал предстоящий концерт, их выступление перед местной публикой.
После обеденного перерыва завскладом по просьбе Виталия Ивановича освободил от работы ребят, занятых в подготовке к празднику. Они тут же поспешили в клуб. Работники клуба украшали фойе и зрительный зал. Кроме концерта и бала был объявлен конкурс даров местных садов и огородов, потому хозяйки с утра несли букеты, фрукты и овощи. В фойе сладковато пахло пожухлым листом, терпкими осенними цветами, медом вызревшие дыньки, пряно дышали сельдерей и укроп. Шляпы подсолнечника с желтыми лепестками, казалось, освещают и без того светлое помещение.
В гримёрке ребят ожидал Виталий Иванович. Он был необычно взволнован, давал подопечным последние наставления:
— Данные у вас прекрасные, мне бы таких учеников! Пусть эти мои слова придадут вам уверенности, но прошу вас: не задавайтесь! По большому счету некоторым из вас сегодня выпал поистине звездный час, который вы запомните на всю жизнь. Не вот-то выйдешь на городские подмостки, там публика сыта зрелищем. Деревенские зрители неприхотливы и неизбалованы, очень доброжелательны, но тонко чувствуют фальшь, так что советую держать себя в рамках: вы не великие артисты, а публика не быдло. И еще запомните: человек при желании может многого достичь, только не нахрапом, как вы пытались: вышли и схватили удачу за хвост. Тут нужен кропотливый труд. Важная составляющая — начало, подготовка. Для творческого человека она бывает неинтересна, хочется быстрее заняться настоящим делом, ан нет, без подготовки выпадают важные звенья, и все рушится.
Студенты слушали внимательно, они успели проникнуться уважением и доверием к старшему наставнику. Затем немного репетировали вполголоса (уж очень много крутилось народу в фойе). Потом прибежали ребята из кружка Виталия Ивановича, они тоже подготовили с ним номер. Началась их репетиция. Студенты поспешили в интернат, нужно было окончательно подготовить задуманные костюмы. Навстречу им шли художники — Илья и Сергей. Илья нес свернутую простыню и большой газетный сверток. Сергей тащил за «уши» раздутый холщовый мешок.
— Ну что, добыли, чего задумали? — обратился к ним Влад.
— Добыли с лихвой, идем наносить последние штрихи.
— Удачи! — засмеялись однокурсники.

* * *

И вот наступил долгожданный вечер. Кажется, все село спешило в клуб на проводы осени. В фойе яблоку негде упасть. Под ногами приятно шуршат осенние листья. Листья гирляндами висят на стенах и колоннах. Весь левый угол просторного помещения уставлен букетами цветов, отдельно на столах — дары осени: яблоки в плетеных корзинах, тыквы и огромного размера картофель уложены на домотканых цветистых дорожках, томаты и морковь с капустой на расписных подносах.
Наконец распахнуты двери зрительного зала. Люди спешат занять места. И там празднично развешаны гирлянды на портьерах окон, на задернутом занавесе. Кто-то из старшеклассников пытается сдвинуть его и заглянуть на сцену. Из-за тяжелого бархатного полотна тотчас выходит художественный руководитель:
— Товарищи, убедительно прошу не занимать первый ряд, эти места предназначены для артистов.
Владимир с друзьями занял место в середине ряда, Тэсси села рядом с ним.
Из глубины сцены слышны звуки фрагментов музыки, оживленный разговор, стук каблучков — идут последние приготовления. Атмосфера волнения передается зрителям, раздаются первые робкие аплодисменты. Затем овации нарастают. Разжигаемый любопытством и нетерпением кто-то выкрикивает с места:
— Начинайте уже!
Занавес медленно расползается по сторонам, слышен общий вздох восторга. Публика вознаграждена: сцена оформлена необычно ярко и празднично. У края помоста букеты цветов в корзинах и вазах. На заднике растянута белая простыня, на которой изображены изумрудные лягушки. Лягушки необычные, они наряжены по последнему писку моды: широкие брюки-клеши, желтые и красные туфли на платформе, клетчатые рубахи повязаны на животах узлами, тельняшки с закатанными по локоть рукавами. В руках разудалых болотных обитателей электрогитары, ударники, микрофоны. Над головами артистов выведено красивыми буквами: ВИА «Рифы». Внизу у подножия простыни искусно установлены султаны рогоза, обложенные зеленым и голубым боровым мхом. По мху разбросаны гроздья рябины, имитирующие клюкву. Над простыней дугой выложены и прикреплены буквы, составляющие слова: «С праздником Осени, дорогие сосновцы!» По краям этой надписи, как акцент уважения к селянам, прикреплены сосновые ветки. Все остальное пространство задней портьеры увешано яркими надувными шарами.
На край сцены выходит ведущая, приветствует земляков, заостряет их внимание:
— Декорации к празднику подготовили студенты политехнического вуза из областного центра Илья и Сергей. Прошу художников-декораторов подняться на эту сцену.
Ребята в два прыжка оказываются на помосте. У обоих рот до ушей. Дружные аплодисменты вознаграждают художников.
Первым номером объявлен духовой оркестр под руководством Виталия Ивановича. Учитель и его подопечные одеты в классические костюмы. Ребята играют короткую композицию. Затем выступает хор местной художественной самодеятельности, в который входят в основном женщины зрелого возраста. Потом хороводом танцуют девушки в русских сарафанах. Водитель автопарка красивым баритоном исполняет есенинское «Не жалею, не зову, не плачу». На смену ему выходят две бабушки и живо поют частушки под аккомпанемент местного гармониста.
Студенты удивляются активности местного населения: тут присутствуют и стар, и млад.
Между тем Тэсси спешно встает и удаляется за двери. Владимир в недоумении смотрит ей вслед. Бабушки со сцены раскланиваются перед благодарной публикой, ведущая объявляет:
— А сейчас перед вами выступит Прекрасная Незнакомка. Вокально-инструментальной группе приготовиться к следующему номеру. Итак, танец с лентой в исполнении Прекрасной Незнакомки. Играет для нее оркестр Поля Мориа. Встречайте!
Зал аплодирует. Студенты-артисты направились было к выходу, но так и остались у двери, потому как на сцену вышла Незнакомка. Это была девушка в черных колготках, поверх которых надет обыкновенный черный сплошной купальник с открытой спинкой. На правой руке рукав до запястья, место стыка на плече с бретелькой купальника задекорировано большим черным бантом, левая рука обнажена. На голове тюрбан из голубого шифона. На ногах мягкие чешки. Лицо искусно закрыто вуалью из концов тюрбана. В правой руке она держала алую атласную ленту. По залу пробежал легкий смешок.
Девушка стремительно подошла к краю сцены, и почти тотчас зазвучала музыка — заставка к телевизионной передаче «Кинопанорама». И ожила алая лента в руках артистки. Будто струйка крови пульсировала, вырываясь из груди. И сама она в ритм музыке задвигалась какими-то обреченными резкими толчками вглубь сцены. Владимир замер на месте. Этот голубой тюрбан из шифона, эта знакомая пластика, обнаженная рука, кто же она? И вдруг его осенило: «Да это же Тэсси! Не зря она удалилась так быстро». Пригнувшись, он вернулся на свое место. Владимир не видел раньше фигуру девушки в таком откровенном костюме. Нет, она не была безупречно красивой, как ее лицо, волосы. Скорее, это была фигура мальчика-подростка: непомерно длинные ноги с острыми коленками, несколько угловатая линия спины, с отчетливо выступающими звеньями позвоночника, узкие бедра. Но какова пластика, каковы жесты! Между тем, алая лента то выписывала энергичные волны перед ее фигурой, то спиралью устремлялась в зал, направляемая рукой танцовщицы. Затем на высокой ноте музыки Тэсси опять устремилась в глубину сцены, лента в апогее была отброшена в угол. Незнакомкой теперь овладела безудержная страсть музыки. Она металась по сцене, беспомощно заламывая руки и обреченно запрокидывая голову. То билась пойманной птицей в силках, то, как слепая, натыкалась на невидимую стену, в ужасе отпрянув обратно. В финале сцены исполнительница, как подкошенная, опустилась на одно колено, двумя руками сдернула с головы тюрбан, рассыпались по лицу ее прекрасные волосы. Глаза полузакрыты, изломанная линия рта. Эта боль, выраженная жестами и мимикой лица, передалась зрителю. В следующее мгновение тюрбан в ее руках распался в шлейф. Взмахом рук она накрыла им лицо и голову и медленно опустилась всем туловищем на сцену, безжизненно откинула руки. Это был танец любви и губительной страсти! Стихли последние аккорды музыки. Зал затаил дыхание, затем взорвался громом аплодисментов.
— Ты посмотри, что эта чуда из Удалова вытворяет! — услышал Владимир возглас сзади. Он обернулся на миг. Разговаривали две пожилые женщины. — Я такое только по теливизеру видывала, но красиво, чего скажешь!
Пока артистку много раз вызывали «на бис» на поклон, студенты в гримёрке в спешке облачались в костюмы, подобные тем, в которые были разодеты лягушки на простыне. Так быстро одеваются должно быть в армии: пока горит спичка. На Виталии Ивановиче тельняшка с широким ремнем по бедрам, ковбойская шляпа, солнцезащитные очки. Ведущая громко объявила:
— Встречайте вокально-инструментальный ансамбль «Рифы»! Студенты политехнического вуза факультетов «Электромеханика техники и оборудования», «Моторное стационарное оборудование» и наш Виталий Иванович.
Ансамбль с энтузиазмом исполнил «Птицу цвета ультрамарин», затем три композиции на тему осени: «Там, где клен шумит», «Листья желтые над городом кружатся» и «Не было печали, просто уходило лето». Гром аплодисментов и одобряющие возгласы «бис» и «браво» не прекращались. Ведущая с улыбкой представила артистов:
— Электрогитара — Владислав Белкин, гитара — Владимир Иванов, ударный инструмент — Максим Говоров, гобой — Валерий Архипов, труба — Виталий Иванович Зацепин.
Искупав в овациях каждого отдельно, зрители не отпускали группу. Быстро посовещавшись, ребята исполнили еще две песни, которые отрепетировали на всякий случай: «Синий иней» и «Во французской стороне».
Все это время Владимир хоть и старался сосредоточиться на исполнении, испытывал состояние рассеянности. Ему не давала покоя Тэсси в новом образе. «На кого же она похожа?», — лихорадочно соображал он. И вновь его осенило: «Раненая львица!»
В их школе, когда он учился в старших классах, были проведены уроки — классные часы на тему «Профессия, которую я выбираю». К ним приходили представители различных профессий, рассказывали о себе, о том, где учились, где теперь трудятся. А однажды класс пригласили в картинную галерею. Вела экскурсию мать Владимира, Евгения Петровна. Знакомство с прекрасным она построила на экспозиции, посвященной творчеству художника Валентина Серова. В ту пору в их город привезли много его полотен. в числе которых была картина из Государственного русского музея — портрет Иды Рубинштейн. Серов называл свою модель «Раненой львицей». Ида была изображена на ней обнаженной, в сложном ракурсе, вполоборота спиной к зрителю. Драгоценные перстни на пальцах рук и ног. Гордая посадка головы. Через щиколотку левой ноги ниспадает на пол легкий газовый шарф матово-оливкого цвета. Старшеклассники надолго задержались у этой работы художника. Евгения Петровна рассказала подробно о загадочной диве начала двадцатого века. О ее феномене танцовщицы, триумфально взошедшей на театральные подмостки Парижа и покорившей его.
— Работая над портретом балерины, Серов не стремился воссоздать ее реальный образ. Одновременно его картина оставалась портретом с конкретными чертами личности: узнаваемы манеры поведения, внешний облик, характер, пластика актрисы. Наделенная экстравагантностью и острой выразительностью, балерина на серовском портрете выглядит вызывающей и одновременно уязвимой, незащищенной и ранимой, — завершила рассказ Евгения Петровна.
Владимир обрадовался своему выводу: «Раненая львица — гордая и непокоренная, с царственной осанкой! Этот танец Тэсси сегодня так явственно напомнил образ Иды Рубинштейн!». Он теперь взглянул иными глазами на свою подругу.
После концерта в фойе устроили танцы. Молодежь уговорила студентов исполнить свой репертуар снова. Пары закружились под живую музыку. Когда ансамбль исполнял песню «Не было печали, просто уходило лето», Тэсси выбежала из толпы и увлекла Владимира вместе с гитарой на круг. Он улыбнулся, сбросил с плеча ремень инструмента и передал гитару через головы однокурсникам. Тэсси глядела на него восторженно, равно как и он на нее.
— Ты научишь меня играть на гитаре?
— Научу! Думаю, что ученица ты способная.
Когда артисты дошли до припева, Тэсси самозабвенно подпевала им.
Не было печали, просто уходило лето,
Не было разлуки — месяц по календарю.
Мы с тобой не знали сами,
Что же было между нами,
Просто я сказал, что я тебя люблю.

На словах: «Я тебя люблю» Тэсси наклонилась к самому уху Владимира и проникновенно проговорила их. У парня от счастья закружилась голова, он привлек ее к себе и хотел повторить их, но она вдруг вырвалась, выскользнула из его объятий и стремительно выбежала из клуба. Владимир припустил следом. На слабо освещенной площадке перед зданием стояло несколько парней, кто-то курил, кто-то просто балагурил, Тэсси тут не было, она успела раствориться в ночных сумерках. Владимир побежал по дороге наугад, пробовал звать ее:
— Тэсси!
Никто не ответил ему. Неслышно было и шагов удаляющегося человека. Он направился в сторону интерната, полагая, что она может дожидаться его там. В коридоре было безлюдно, их комната замкнута на ключ. В недоумении и нетерпении он снова искал ее в клубе, но девушка не вернулась. Тогда без тени сомнения он потопал по темным улицам в сторону дома тётки Тэсси. Увы, ни в одном окошке домика не горел свет. Владимир потоптался у запертой изнутри калитки, но ломиться в нее не решился, как не решился стукнуть в окно, перемахнув через загородку палисадника. Вернулся в Дом культуры, по дороге с досадой соображал: «Почему она так поступила? Что это: женская уловка — заинтриговать, а потом поймать в свои сети?! А может быть, искренне устыдилась своего признания?» Хотелось верить во вторую версию.
Ребят в клубе все еще «терзали» местные парни и девчата. Владимиру петь больше не хотелось. Забрав гитару, он разочарованный поплелся в интернат. Но что-то заставило опять вернуться. На входе по-прежнему дымили курильщики. Он подошел и спросил у них, как можно добраться до Удалово. Ответили ему неохотно, одно дело, принимать артиста на сцене, другое, когда ухаживают за девчатами из твоего села:
— На своих двоих, если так хочется!
Владимир вызвал на совет Влада. Старший товарищ посоветовал ему не паниковать:
— Завтра придет, вот увидишь! Хотя если так уж надо, готов идти с тобой пешком в это Удалово. Ты хоть знаешь, где она живет?
— Да я там ни разу не был, — растерялся Владимир.
— Ну вот, не предлагаешь ли ты ходить по дворам с дубинкой на случай встречи с собаками, и искать девушку своей мечты?
Владимир обреченно махнул рукой:
— Спасибо, Влад, пошел я спать.

* * *

На другой вечер Тэсси как ни в чем не бывало встретила Владимира перед сеансом кино. Он решил не спрашивать пока о вчерашнем ее бегстве. Как всегда они уселись вместе. Пока шел сеанс, изредка перебрасывались ничего ни значащими фразами. Когда вспыхнул свет в зале, предложил:
— Ну что, идем брать урок игры на гитаре?
— Урок игры? — рассеянно переспросила Тэсси. — Можно. А куда мы пойдем?
— Как всегда к нам в комнату. Ребята после вчерашнего бала все гуляют с подругами.
— У меня тётушка уехала, я у нее на хозяйстве. Хочу пригласить тебя в гости.
— С удовольствием. Только гитару захватим.
Завернули в интернат, Владимир взял гитару, и влюбленные нескорым шагом направились к знакомому домику.
У калитки он не выдержал и спросил:
— Тэсси, почему ты вчера убежала? Я искал тебя и тут был, совсем было собрался идти пешком в твою деревню.
— Я испугалась! — как-то горячечно призналась она.
— Испугалась?! Ты меня боишься?
— Скорее себя. Я знала, что ты был тут…
— Тэсси, тогда в чем дело?!
— Все хорошо! Я все решила!
Они стояли на крыльце маленького домика, она нашарила где-то сверху косяка ключ, брякнул о дверь навесной замок, затем щеколда.
— Нагнись, тут низкий косяк. Вот так, теперь давай руку.
Владимир засмеялся:
— Включи уже свет, иначе я набью шишек.
— Мы уже пришли. Тут тоже низкая дверь. Еще два шага, а теперь стой.
— Как сложно все и таинственно. Ты говорила о каком-то решении.
Вместо ответа она прижалась к его груди:
— Я невероятно соскучилась!
Долгий поцелуй вскоре перерос во взаимную страсть, которую влюбленные не сдерживали. Жалобно пискнула отброшенная гитара. У Владимира готовы были сорваться с губ слова любви:
— Ты так внезапно ушла вчера, я не успел сказать тебе главное.
— Слова не нужны, — она порывисто закрыла его губы ладошкой, — слова могут больно ранить!
— Да что с тобой, Тэсси?! — он задыхался от ее ласк, от запаха рассыпавшихся под руками волос. И больше не владея собой, подхватил легкое, как пушинка, тело на руки.
В эту ночь они впервые были близки. Владимир узнал, что в любви она неистова так же, как в танце.
Тетка отсутствовала целую неделю. Ни о каких уроках игры на гитаре речь уже не шла. Владимир уходил из домика глубоко за полночь счастливый и утомленный. Тэсси, утром управившись с теткиным хозяйством, спешила в родную деревню на работу на утреннем рейсе автобуса. Вечерним рейсом возвращалась в Сосновку.

* * *

Еще через неделю из деканата института пришел отзыв группы на занятия. Студентам об этом сообщили утром на короткой планерке на зерноскладе. Петр Иванович распорядился пойти в контору хозяйства, получить расчет. Короткие сборы и отправка после обеда очень огорчили Владимира. Как сообщить об этом Тэсси? Уехать, не попрощавшись?! Он метался и нервничал, не обращая внимания на ухмылки однокурсников. Никто не воспринимал его роман всерьез, хотя и сам он, кажется, только сейчас понял, насколько привязался к девушке.
В районный центр студентов вез старый знакомый дядя Саша, что ежедневно доставлял их на зерносклад. Не доезжая до поворота в Удалово, он подмигнул Владимиру:
— Ну что, студент, распрощался со своей зазнобой?
— В том-то и дело, что нет. Может, завернем?
— Завернем, дело там у меня есть. Только оперативно: ты в клуб, она там должна быть, я дальше проеду. На обратном пути посигналю, чтобы был как штык!
— Спасибо, спасибо вам, Александр Иванович!
— Пока не за что, — ухмыльнулся водитель.
У Владимира отчего-то тревожно забилось сердце. Что он скажет ей на прощание? Слова любви в порыве страсти он так и не произнес ни разу. Она сама не позволила. Странно! Чего боялась? Фальши? Кажется, она не так умна, чтобы это было в ее правилах. Он ничего не пообещал девушке. Замуж не предлагал, не клялся в верности. Он и с ее стороны не улавливал озабоченности по поводу их связи. Кое-какой любовный опыт за его плечами уже был, и он явно понял, что не первый ее возлюбленный. «Легкий роман ни к чему не обязывает», — думал он иногда с иронией. Почему же теперь так накатило волнение и осознание чего-то важного, недосказанного?
Автобус свернул на покатую грунтовую дорогу. Вскоре из-за леса показалась деревня, которая оказалась всего-то в одну-две улицы. Ох, и живописное место выбрал первый житель этого поселения! Деревня стояла на возвышенности. Справа ее дугой огибала речка с крутыми берегами. По ту сторону реки стеной стоял сосновый бор с лиственным подлеском. Сейчас, в эту осеннюю пору лиственный лес, окрашенный яркими красками, отражался на тихой водной глади, как в зеркале. Слева убранное поле хлебов с желтыми соломенными стогами. На горизонте за полем снова лес, переходящий в бор. «Так вот, где ты родилась, Северная Богиня — Раненая львица!» — с восторгом подумал Владимир.
Водитель притормозил возле приземистого, почерневшего, длинного деревянного строения, отворил переднюю дверь, подбодрил растерявшегося студента:
— Местный Дом культуры — твоя остановка. Гляди мне, как договорились!
Владимир с ухающим сердцем ступил на широкое расшатанное крыльцо под козырьком, потянул за ручку двустворчатую дверь. Дверь открылась со скрипом, впуская его в довольно мрачное, плохо освещенное помещение. Он прошел по пустому коридору к единственной двери, которая вела, скорее всего, в зрительный зал. Гулко отдавались шаги по крашеным, недавно вымытым половицам, как удары его растревоженного сердца. Вот сейчас он откроет эту дверь, и увидит её, она, наверное, на сцене репетирует очередной танец. Увидев его, Тэсси спрыгнет со сцены прямо к нему на руки. Успеть сказать ей важное, самое главное! Глаза в глаза! Он не солжет ей! Потом они обменяются адресами и решат все в переписке. Эти несколько шагов до двери показались бесконечными. Вот из помещения раздались голоса, усиленные акустикой, будто кто-то спорил там. Владимир распахнул дверь, вежливо поздоровался. Увы, Тэсси там не было. За столом возле сцены сидела женщина лет тридцати-тридцати пяти, возле расставленных по полу банок с кинопленкой стоял, скорее всего, киномеханик, это он горячился и размахивал руками, доказывая что-то собеседнице. Они на миг замолчали. Затем мужчина снова с пылом заговорил:
— Вот вы, Нина Витальевна, говорите «не по плану», а по плану я в прошлом месяце сверхурочно пахал? А теперь я вам дело говорю, а вы артачитесь: «Хороша бражка да мала чашка!»
Женщина промолчала в ответ, перевела взгляд на парня:
— Что вы хотели, молодой человек?
Владимир спросил:
— Скажите, могу я увидеть Тэсси Лепешинскую?
Эти двое вдруг взорвались безудержным смехом. Наконец, женщина, промокнув платочком набежавшую слезу, переспросила:
— Как вы сказали: Лепешинскую?
— Ну, да, Тэсси Лепешинская, мне сказали, она работает тут.
Мужчина продолжал смеяться, женщина покачала головой:
— Ох и Таська, ох выдумщица! А вы, наверное, тот самый очередной Ромео, о котором она трещит, не закрывая рот?
Владимир был обескуражен и не нашел, что ответить. Женщина, видя его замешательство, довольно мягко добавила:
— Артистка она у нас, конечно! Никакая она не Тэсси, и уж тем более не Лепешинская, Лепёшкина она, молодой человек, Тася Лепёшкина.
— Получается, что она и не работает тут?
— Отчего же? Работает. Полы она моет, уборщица. Только она уже убежала. Подойдет после детского сеанса. — И видя, как у студента вытянулось лицо, добавила вдруг: — Да не расстраивайтесь вы так! Она, конечно, артистка и фантазерка, каких свет не видывал, но девчонка неплохая, попасть бы ей в хорошие руки, — во взгляде женщины сквозила грусть и доброта. — Может, вы хотите ей что-то передать?
Владимир растерялся:
— Передать? Нет. Может, вы покажете, где она живет?
Женщина поднялась из-за стола и принялась объяснять, куда следует пойти, чтобы найти дом Таисии. В это время с улицы отчаянно засигналил автобус. Владимир заметался от окна к двери. Наконец, сообразил:
— Послушайте, давайте я на всякий случай оставлю для нее свой адрес. Если мне не удастся увидеться с ней, вы ей его передадите.
— По-моему, она сегодня в район собиралась, — вставил слово мужчина, — скорее всего, укатила, полы мыла — уж больно торопилась.
С улицы снова раздался звук сигнала. Женщина подсунула студенту авторучку и бумагу:
— Пишите быстро!
И пока он писал, добавила:
— Не беспокойтесь, я передам.
Владимир быстро-быстро написал адрес и ринулся к дверям, на ходу поблагодарил женщину. Уходя, нечаянно сильно хлопнул дверью, отчего она отскочила и раскрылась настолько, что он успел услышать вслед слова Нины Витальевны:
— Ох, Таська, Таська, хороший, видать, парень, да толку не будет: она тут, он там. Её ежеминутно нужно контролировать, иначе быстро найдет себе утешение.
Владимир невольно остановился, хотелось дослушать их диалог.
— Была бы у меня такой Люська, задрал бы на ей подол и всыпал по мягкому месту крапивой, чтобы долго чесалось и помнилось, — пробасил мужчина.
— Кому там всыпать, Гоша? Безотцовщина! Там и мать-то строгим нравом не блещет, однако девчонку жалко. Когда бы ни спросил «как дела», у нее одно на языке: «Замечательно! Я вся в поисках птицы счастья». Птица ты птица, вот обломают тебе крылья, и перья выщиплют, по-иному запоешь! Ее ровесники только в этом году школу закончили, а она после восьмого побежала счастье искать. Вот куда мать смотрит?!
— Однако к делу, Нина Витальевна! Бог с ней, с Таськой…
Владимир тихо прикрыл за собой дверь, соскочил с крыльца, но вместо того, чтобы зайти в автобус, попытался уговорить водителя подождать еще минут пять, пока он попробует найти дом Таси-Тэсси.
Всегда дружелюбный Александр Иванович вдруг разразился бранью:
— Ты что, парень, тебе еще мало чести? Из-за тебя все остальные к поезду опоздают! Ночь на вокзале будете куковать?!
Из автобуса на Владимира тоже зашикали ребята, и он вынужден был отступить от затеи. Угрюмо молчал всю дорогу. Молчали и однокурсники, как-то неладно все получилось.

* * *

Закрутилась студенческая жизнь: лекции, конспекты, спортивные секции. Осенняя практика в деревне, вспыхнувшее чувство к странной девушке постепенно уходили, отдалялись, словно желтые листья с деревьев улетали из памяти пылкие встречи. Но недели три спустя на имя Владимира пришло письмо от Тэсси-Таисии. В листочек, разлинованный клеткой, была вложена черно-белая фотография с надписью с обратной стороны: «Любимому Володечке от Тэсси. Вспомни наши счастливые дни». На фотографии у Тэсси были длинные, распущенные волосы. Такой он ее не видел, видимо, фото было сделано раньше. Содержание письма было сумбурное, напыщенное, живо напомнило полузабытый образ. Она писала, что помнит синь его глаз из-под черных ресниц. Его сильные и одновременно нежные руки. Заканчивалось письмо фразой: «Ты моя птица счастья. Птица цвета ультрамарин!»
От бумаги пахло ее духами, а оставшаяся неисписанная часть была зацелована яркой помадой. Вообще-то губы она не красила, ей хватало природных красок, но ради такой затеи, видно, воспользовалась ею. В конце письма Тэсси убедительно просила выслать фото. Письмо всколыхнуло во Владимире не только память, но и волну нежности и умиления, которые он испытывал при встрече с ней. Наивная, смешная и взбалмошная, но как же она хороша! Владимир незамедлительно ответил. Его ответ был кратким и скорее наставительным. Он уговаривал Тасю поступить учиться в какое-либо училище искусств. Уверял, что у нее все получится. Вложил свою армейскую фотографию, подписал: «Тэсси Лепешинской — Жар-птице от очарованного студента-странника». В письме он продолжал называть ее Тэсси, на конверте же с улыбкой вывел: Лепёшкиной Таисии.
После пришла еще пара писем от нее. Из последнего повеяло холодом, элементарной отпиской. По его содержанию Владимир уже не узнавал пылкой, восторженной возлюбленной. Он переживал какое-то время. Тэсси приходила к нему во сне. Ему бластился ее танец с алой лентой. Просыпаясь, он долго пребывал в наваждении и раздумывал над этим видением. Ему теперь казалось, что этот танец был предназначен лично ему. Улыбался, вспоминая ее костюм. Оно и понятно: где деревенская девушка могла приобрести специальный гимнастический костюм? Но ведь выкрутилась же! Еще и с экстравагантной выдумкой: бант на плече, один рукав, тюрбан с вуалью. Возможно, она и не ставила его заранее. Вряд ли он был в журналах по хореографии, о которых она говорила. Повинуясь музыке и своим чувствам, изъяснялась на языке жестов, мимики.
Эти слова женщины из клуба в Удалово о том, что ее ровесники только в этом году закончили школу. Вот тебе и фигура мальчика-подростка. Ей всего-навсего семнадцать лет! Он ведь полагал, что ей двадцать-двадцать один, потому как она выразилась: «Уже два года работаю». Только теперь до него дошел смысл брошенных слов: «себя испугалась», «я все решила».
На письмо ответил не сразу и тоже довольно сухо. Вдруг вспомнились слова, кинутые на прощание вслед ему Ниной Витальевной: «Её ежеминутно нужно контролировать, иначе быстро найдет себе утешение». Заклеивая конверт, с грустью подумал: наверное, уже нашла мне замену. Все понимал холодным рассудком, но уязвленное самолюбие и ревность терзали душу. Загадал: если следующее письмо от нее будет искренним, махнет на зимних каникулах к ней, и на месте все разрешится. Ответа так и не дождался. Писать ей больше не решился. Эта наивная, яркая, импульсивная девушка осталась в памяти, как бабочка-однодневка: взмахнула крылышками, и нет ее. Удержать такую в руках — сломать хрупкие крылья, ведь у бабочек наряд, как яркая пудра, — тронешь, осыплется, и станут они прозрачными и безжизненными. И не скажешь: «Живи иначе, стань другой!» Все равно полетит на огонек свечи, в безрассудстве обжигая крылья.

* * *

На четвертом курсе в стенах альма-матер Владимир встретил вторую половинку — подругу и спутницу на всю жизнь. Училась Оля на другом факультете на первом курсе. Родилась и выросла в провинциальном городке области. Отца у нее не было. Она была полной противоположностью Тэсси. Среднего роста, темноволосая, кареглазая. Вполне земная, с реальными понятиями о жизни и семье. Владимиру она чем-то напоминала собственную мать. Он приводил ее в гости. Евгения Петровна заметила за девушкой хозяйственную жилку, спокойный нрав и одобрила выбор сына.
Влюбленные мечтали о большой дружной семье. Уже на пятом курсе мечты начали осуществляться: сыграли скромную, но веселую студенческую свадьбу. Вскоре Ольга, сияя от счастья, сообщила молодому супругу о том, что ждет ребенка. Василка, первенец, родился, как в подарок, к защите дипломной работы Владимира. Ольга взяла академический отпуск.
Супруг устроился на моторный завод в качестве бригадира-наладчика с перспективой на должность ведущего инженера. Выбор на это предприятие упал не случайно. Всю трудовую деятельность ему посвятил и отец, Василий Семенович, прошедший путь от рабочего цеха до начальника сбыта готовой продукции. Получалась вроде как семейная династия Ивановых.
Владимир встал в очередь на квартиру. Пока молодым дали комнату в рабочем семейном общежитии. Не хватившие еще лиха молодые родители уже мечтали о дочке, тем более что молодую семью поддерживали родители Владимира и мать Ольги, а первенец рос крепким, терпеливым. Владимир и Ольга планировали отдать его в сад. Ольга восстановится в институте, проучится, насколько это возможно, на очном отделении, потом переведется на заочное.
Первые трудности начались с посещением детского сада. Ничем не болевший Васька начал собирать все возможные детские болячки. Ольга, посовещавшись с мужем, решила уехать погостить к матери, возможно, и сын там окрепнет на вольном воздухе.
Через две недели мать и сын вернулись в семью. Вася заметно подрос. Опять пошел в сад. Еще через две недели из родного города Ольги пришла тревожная телеграмма о скоропостижной смерти матери.
После похорон Ольга долго хандрила. Владимир, как мог, успокаивал жену. Настраивал ее продолжить обучение.
Вскоре мать Владимира вышла на пенсию, теперь молодым есть с кем оставить сына. Ольга восстановилась в институте, но после первого семестра перевелась на заочное отделение. Не так-то просто семейному человеку, женщине, учиться на дневном. Она устроилась рабочей в цех ОТК на завод, где работали муж и свекор.
В стране между тем набирала темп перестройка, наступили тревожные, нестабильные времена. Развал Союза вконец подорвал бюджет семьи: на предприятии задержка зарплаты, сокращение рабочих мест. Хаос и неразбериха смутного времени. Один из инженеров цеха, где трудился Василий Степанович, провернул сомнительную сделку с предприимчивыми людьми: сбыл готовую продукцию, не заручившись гарантией оплаты. Вскрылась крупная недостача, в которой обвинили начальника цеха Иванова-старшего. С сердечным приступом тот был госпитализирован. Находясь на больничном, узнал о смене руководства завода. По выписке из больницы Василий Семенович почувствовал себя лишним в родном коллективе. Холодность в обращении и двусмысленные намеки давали понять, что на смену ему подготовлен другой, более изворотливый человек, угодный или удобный новому начальству. И когда ему намекнули о переводе на другую должность, якобы заботясь о пошатнувшемся здоровье, Василий Семенович написал заявление об увольнении по собственному желанию. Он глубоко переживал не только личную трагедию, но и тревожился о судьбе завода, предвидя его неминуемый крах и развал.
Униженный и оскорбленный, он попытался устроиться на работу на другом предприятии, но понял, что и там дела обстоят не лучшим образом. Окончательно разочаровавшись и отчаявшись, глава семейства Ивановых снова слег, теперь уже с инфарктом. Евгения Петровна каждый день навещала мужа и видела, как супруг тает на глазах. В одно из посещений ее не впустили в палату, но она успела заметить, что возле кровати ее мужа суетятся врачи, среди которых был и заведующий отделением. Выбежала медсестра, снова вернулась в палату. Минут двадцать Евгения Петровна простояла под дверью, чувствуя нарастающую тревогу. Затем люди в белых халатах стали выходить, о чем-то озабоченно переговариваясь. Последним вышел лечащий врач. Он узнал жену пациента и увлек за собой в ординаторскую, которая находилась наискосок от палаты мужа. Евгения Петровна в оцепенении, как в тумане, не слышала слов врача, но видела, как из палаты выкатили каталку. Человек, который лежал на ней, был укрыт белой простыней с головой. Она поняла: все кончено! И слова врача о смерти Василия Семеновича не коснулись ее сознания так остро, как то, что она увидела глазами.
После похорон мужа Евгения Петровна почернела от горя. Одно утешение — внук Василёк. Бабушка и раньше замечала в нем черты мужа. Теперь еще пристальнее вглядываясь в походку, манеры и привычки внука, уверялась, что жизнь деда продолжается в этом маленьком человечке. Вот взбирается он самостоятельно в любимое кресло деда и как дед же кладет руку на подлокотник, а ногу закидывает на ногу. Только газеты в руках не хватает. «Что это? Подсмотрел за дедом? С генами передалось? — с умилением думала Евгения Петровна. — Даже Вовка маленький не так походил на отца, как теперь внук на деда!»
Ольга вынужденно держалась за место, Владимир же понял, что после опалы отца ждать продвижения по службе не приходится и уволился сразу после его похорон. Так же, как отец, безуспешно походив по предприятиям, рискнул заняться частным извозом на «жигуленке» родителей. Первый успех окрылил: он продал машину шестой модели, купил десятую подержанную.
Когда должность Ольги попала под сокращение, молодая семья лишилась комнаты в общежитии. На семейном совете решили съехаться с матерью в двухкомнатную хрущёвку.
Таксовать становилось все труднее: в стране разгул преступности и безнаказанность. К Владимиру неоднократно подходят какие-то сомнительные бритоголовые «братки». У всех тупые бычьи взгляды исподлобья, вывернутые высокомерно нижние челюсти. «Откуда они берутся? — часто рассуждал Владимир. — Жили среди нас, ждали своего часа? Вернулись из мест «не столь отдаленных»? Работать не хотят, взять нахрапом чужое, кровно заработанное — вот тут мы на коне!»
Однажды пришел домой с кровоподтеком под глазом. Жена и мать в тревоге. Отмолчался, упал, мол. Сам не спал всю ночь: мало того, что обобрали до нитки — унизили! А мудрено ли: пятерым на одного? И Ольга не спала, понимала, что синяк тот не от падения. На следующий день не пошел таксовать. Испугался? Нет. Понял, что нужно искать другое поле деятельности. Посоветовался с Ольгой и матерью, решил заняться мелкой торговлей. Взял из оставшейся прибыли небольшие средства. Для начала набрал всякой мелочевки: моющие средства, комариную мазь, мелкий садовый инвентарь, сапоги, спецовку и пустился в путь в близлежащие районы области. Заезжал в небольшие населенные пункты, раскладывал товар на капоте, мало-помалу продал все с небольшим наваром. Сначала дико и стыдно было, потом как-то втянулся. Стал общаться с людьми, за одним узнавал потребности населения, записывал в блокнотик. Даже пару персональных заказов внес в список.
После возвращении я хорошо разведал, где можно приобрести товар оптом и дешевле. Раз от разу дело спорилось. Рискнул поехать дальше по области. Работал осторожно, без шумихи. На вырученные деньги стал приобретать более ходовой товар: сахар, муку, дрожжи, масло, сгущенку. Пробовал зимой мороженое возить, попал под оттепель, раздавал в ближайшей деревне товар за бесценок. «Было потехи у баб, ребятишек», — вспомнил некрасовские строки. Еще бы: кто с ведерком, кто с тазиком за плывущим мороженым бежал. Не унывал, смеялся вместе с покупателями. А что еще делать? Возвращался домой, напевал в унисон с магнитофоном:
Я сутки напролет «бомблю» на «жигуленке».
Работаю, как вол, а денег ни гроша…
Стучит карданный вал, как в брюхе селезенка.
Сцепленье барахлит, и мается душа.

Вскоре купил небольшой прицеп, груза стало больше, прибыли больше, но и хлопот добавилось. С товаром в дороге не заночуешь — опасно, вот и крутился, как мог.

* * *

Прошло пять лет. Ольга за это время не нашла никакой стоящей работы. Когда сын пошел в школу, она устроилась торговать на рынок чужим товаром, то есть работать на хозяина. Институт забросила. Владимир все чаще стал замечать, как стала грубеть жена, часто рыночный сленг и замашки торговки стали проскальзывать. Однажды вскипел:
— Бросай ты эту работу! Посмотри, на кого ты стала похожа?!
Ольга возразила:
— А как жить станем?
— Как жили, так и будем! Как-нибудь прокормлю.
Ольга задумалась на время. Потом словно упрекнула:
— Эх, Володя, большую семью хотели, а тут одного не знаем, как поднять!
— Вырастим! Когда-то прекратится это безвременье. Восстанавливайся лучше в институт, с Васькой больше занимайся. Мать вон что-то хандрить стала, надо и ей отдых дать.
Жена потупилась, потом вдруг расплакалась:
— Какой мне институт, Володька? Беременная я, а что делать, не знаю.
— Так чего ты темнишь?! — невольно закричал Владимир. — Тем более беги с рынка! Что делать она не знает! Забыла, как бабы рожают?!
На его крик зашла мать, Евгения Петровна. Взглянула встревожено:
— Что у вас, дети?
— Все хорошо, мама, — оттаял тоном Владимир. — Ольга беременна, не знает что делать. Рожать будем, и точка!
— Господи, — всплеснула руками Евгения Петровна, — Олюшка, давно пора, Василке девятый год пошел. Я уж об этом думала, не знала, как вам сказать.
На том успокоились. Ольга ушла с рынка, надеялась, что родится дочь.
В стране между тем бум — мода на иностранные имена, продиктованная «мыльными» американскими, бразильскими, мексиканскими сериалами.
Как ни приедет Владимир домой, жена и мать за сериалом. На Ольгу блажь напала:
— Если дочка родится, назовем Келли.
Владимир сердился:
— Хорошо, тогда я Крузом назовусь! Не выдумывай! Мало тебе русских имен?
— Мало! — капризничала Ольга.
— Ты хоть вдумайся, — горячился Владимир: Иванова Келли Владимировна.
— И что? — недоумевала жена.
— А то: это всё равно, что к лаптю приладить каблуки. Не понимаю, что вокруг происходит?! Весь мир перевернулся!
На шум опять вышла Евгения Петровна.
— Володя, почему у вас нет ладу? О чем вы все время спорите?
— Ты только послушай, мама, она дочку хочет назвать Келли. Эдак мы до того доживемся, что не останется ни флага, ни Родины!
Мать покачала головой, знаком позвала сына выйти с ней. На кухне строго спросила:
— Зачем ты так горячишься? Ты же старше и мудрее. Промолчи. Беременные женщины бывают раздражительными.
— Но ты же понимаешь, мама, Келли — это же абсурд!
— Понимаю. Так ведь она еще не родила. А хочешь мое мнение?
— Хочу.
— У вас сын родится. И все споры отпадут сами собой. Василка мне по секрету сказал, что назовет братика Андрюшей.
Ольга действительно родила сына. Назвали Андреем.

* * *

Владимир как-то уехал в дальний район, наказал родным не ждать, мол, заночует в гостинице, вернется к вечеру следующего дня. Ночь застала в пути, свернул на платную охраняемую стоянку. Тут в основном останавливались дальнобойщики на больших машинах. Владимир припарковался поодаль, проверил полог на прицепе и побежал в здание кемпинга купить воды. Возвращался и обратил внимание: у только что остановившейся фуры коренастый, крепкий телом, водитель осматривает колеса, пинает по шинам, раскачивает. Что-то знакомое почудилось в его облике, в походке, манерах. Он замедлил ход, водитель обернулся, взглянул безразлично, но тут же его лицо озарила радость, он широко развел руки, двинулся на Владимира:
— Вовка, ты?!
— Генка, чертяка, я ж тебя первый приметил!
Геннадий оказался армейским другом. Горячо обнялись, тискали друг друга.
— Сколько воды утекло, а ты все такой же гриб-боровик! — радовался Владимир. Друг предложил ночевать в его машине, поужинать, поговорить «за жизнь». Жигули поставили под прикрытие фуры, проговорили до рассвета. Геннадий убеждал друга:
— Бросай ты эту волынку. Много ли на «жиге» увезешь. Бери КамАЗ, будем на пару бегать в дальнобой. Всему научу: где и как товаром грузиться, где сбывать.
Владимир сомневался:
— На какие шиши я его куплю? Кое-как концы с концами свожу: один я в семье добытчик.
— Фигня, сначала в аренду возьмешь, со временем наработаешь, выкупишь. На груз пока вряд ли денег наскребешь, будешь клиента с его товаром возить. Год-два-три, оперишься, сам закупать будешь.
Уговорил друг. Помог, чем мог. И началась у Владимира новая полоса жизни. Всю Россию вдоль и поперек исколесил. Дома стал бывать редко, но чем-то ведь надо жертвовать, чтобы выжить. Достаток прибавился. Вроде и лад в семью вернулся: домашние ждут. Он на порог с гостинцами, с подарками, и они рады. Андрюшка пошел своими ногами, Василка школьными успехами радует. И все бы ничего, затосковал Владимир в минуты редкого отдыха, все думал, анализировал, и понял, что стал нищать его инженерный ум. Зачем, спрашивается, пять лет в институте учился? Скоро полная дисквалификация наступит, заглохнут на корню не развитые талант и профессиональное чутье. С той поры начал называть он себя в шутку БИЧом. Спросят: «Почему бич?» Засмеется, ответит: «БИЧ, между прочим — бывший интеллигентный человек!»
Чтобы совсем не деградировать, запоем читал в рейсах в ожидании груза или разгрузки книги: мировую и отечественную классику, техническую литературу, журналы.
Как-то стояли с приятелями на стоянке, балагурили перед сном, о чем придется. Кто-то зацепил тему об иностранных сериалах, заполонивших российский экран. Рассказывали байки на эту тему. Смеялись:
— Русские бабы с ума посходили: детей, как только ни называют — Келли-Мелли, Фарабунды-Марабунды.
Владимир улыбнулся понимающе: давно ли у них с женой страсти-споры кипели по этому же поводу? Вслух сказал:
— Наносное все это, мужики! Перекипит, переварится, устаканится, как говорится. Мы ведь уже такое проходили.
Кто-то не понял:
— В каком смысле: проходили?
— Ну а после революции, каких только имен не изобрели: Трактор, Революция, Электра, Гоэлро, Даздраперма.
Хохотали.
— А как эта Даздраперма расшифровывается?
Владимир засмеялся:
— Это я с уроков истории запомнил. Даздраперма — да здравствует первое мая.
— Неужели Трактором называли?
— Да, я тоже слышал, — подтвердил мужчина постарше.
— Ох-ха-ха! Трактор Петрович Иванов, Сидоров. Петров!

* * *

Буквально неделю спустя Владимир заехал в придорожную столовую. У окна раздачи толпа шоферни, из обслуживающего персонала ни души. Водители переговариваются в недоумении, кто-то пытается заглянуть на кухню:
— Алло, девчата, есть кто живой? Вы работаете?
Из-за перегородки выбегает женщина средних лет, бросает подносы с первым и вторым и на ходу комментирует:
— Разбирайте ребята, потом рассчитаетесь. Сейчас чай принесу.
— Эй, у вас там что, аврал, санэпидемстанция?
Та же женщина, выглянув из-за косяка двери, прибавила глаза:
— Сериал «Богатые тоже плачут», разве вы не смотрите?
— Мы-то? Смотрим, ой, как смотрим! — гогочут мужики.

* * *

Минуло еще пять лет. Сбылась мечта Ольги: Ивановы-младшие купили отдельную двухкомнатную квартиру новой планировки. В сравнении с хрущёвкой просторная она, хоть футбол гоняй.
Ольга окончила курсы парикмахеров, устроилась на работу. Владимир по-прежнему бороздил просторы страны с другом Геннадием. Как-то судьба и дорога опять забросила его в ту общепитовскую столовую, чудом сохранившуюся. Теперь все больше кафе в моде. Тот же непритязательный интерьер, лишь в зале появился телевизор. И как по заказу очередная «мыльная опера» на экране.
И ситуация один в один с той, давнишней: на прилавке подносы с горячим, компот и чай, обслуживающий персонал где-то там на кухне. Слышно, как невнятно бубнит телевизор в унисон с тем, что висит тут.
Владимир доедал свой обед, когда по залу начали ходить работницы, — сериал закончился. К его столику порхнула симпатичная молодая девушка, до боли в груди знакомая. Стала быстро собирать на поднос грязную посуду. У Владимира от удивления вытянулось лицо, едва обретя дар речи, он одними губами выдохнул:
— Тэсси?! — смутился, тут же поправился: — Девушка, вы откуда, как вас зовут?
В это время с кухни кто-то окликнул ее:
— Марисабель, Лепёшкина, тебя заведующая ищет.
«Лепёшкина, она сказала Лепёшкина, — лихорадочно соображал Владимир, еще повторял имя: — Марисабель, Марисабель», — чтобы запомнить. Быстро рассчитавшись на кассе, вышел на улицу. Лицо его горело, а сердце учащенно билось, билась и мысль, будто пойманная в силки: «Лепёшкина, ошибки быть не может это её дочь! И это странное имя — Марисабель. Это же в духе Тэсси-Таисии, только она могла назвать так свою дочь! А фамилия Лепёшкина, значит внебрачная дочь». Что-то заставило остановиться. Что? Он должен выяснить, должен поговорить с ней, не может, не имеет морального права так просто уйти. Ей сейчас должно быть лет двадцать-двадцать два. Она ведь может быть его дочерью!
Будто в ответ на его терзания девушка выбежала на крыльцо, обратилась к нему:
— Мужчина, вы меня Тэсси назвали, должно быть спутали с мамой? — у нее был грудной, чуть приглушенный голос.
— Откровенно говоря, спутал, — признался Владимир.
— А вы кто, откуда вы ее знаете? У вас прикурить не найдется?
— Н-не курю, прости, и тебе не советую.
Девушка ухмыльнулась:
— Мы уже на «ты»?
— Прости, ты мне в дочери годишься.
— Да ладно, проехали! А насчет дочери: хотелось бы мне папашке в глаза посмотреть, понять, в кого я такая умная?! Умище-то, умище так и прёт!
Девушка говорила нарочито-развязным тоном. Извлекла из форменного фартука с объемным карманом сигарету, нашла-таки у кого прикурить, согнув ногу в колене, оперлась ею о стену, навалилась спиной. Отводя дым в сторону, спросила:
— Так откуда вы знаете мою маму?
— Был я в ваших краях в юности, имел честь знать ее. Кстати, где она проживает?
— Маманя-то? Ой, спросите что-нибудь полегче. За границей она, у капиталистов батрачит вместе с моей сеструхой Изаурой. Меня с дочкой сманивают.
Владимир взглянул недоверчиво:
— В смысле как батрачит?
— Мать посудомойкой, Изаура ей помогает. А вы что подумали — в сексуальном рабстве? Нет, до этого мы еще пока не докатились. Хотя мать отчаянная, ради нас и на панель пойдет.
— Ты очень похожа на маму, — и с грустью добавил, — внешне! И голосом. Ты про дочку говорила, вроде совсем молоденькая, а уже дочка имеется? Сколько же тебе лет?
— Ой, какой невоспитанный дядя, у женщин не спрашивают о возрасте. Да ладно, тебе скажу, — вдруг тоже перешла она на «ты». Двадцать мне.
Владимир быстро сообразил: «Ровно столько, чтобы она могла быть моей дочерью». Чтобы не затягивать паузу, без связи сказал:
— Имя у тебя необычное, да и у сестры твоей, она тоже Лепёшкина?
— Не, Изаура от другого отца. А имя? Это же все маманя, она смолоду помешана на этом, вы вот ее Тэсси назвали, а в курсе, что она Таисия?
Владимир чуть не выдал себя с головой, хотел признаться, что знает. Опомнился, солгал:
— Нет, я ведь так, поверхностно ее знал. Она с другом моим встречалась.
— A-а, понятно! А друга случайно не Володя Иванов звать? — она смотрела на него с прищуром. А он все теперь окончательно понял, только еще не решил, как себя вести, стараясь сохранять ровный тон, ответил:
— Он самый. Мать что-то рассказывала о нем?
— Рассказывала и показывала, потому как это и есть мой папашка. Фотография у меня есть, единственная. Они там с матерью, симпатичные оба — жуть! Она у меня в рамке на столе стоит. Мать забрать хотела, я не дала, сама не знаю, почему.
Владимир взглянул заинтересованно:
— Мама проживала в деревне Удалово, так ведь, кажется? Осталось ли что от деревушки?
Марисабель выпустила сквозь сжатые губы дым, затянулась еще:
— В Удалово и я родилась, только не осталось там камня на камне. Там и в Сосновке-то домов с десяток — старики доживают. Мать в район перебралась, еще Изаура маленькая была. Ладно тогда еще квартиры маломальские давали. Так мы и сгнием в этом бараке.
Владимир слушал внимательно, не перебивал, хотя так и подмывало спросить о ее дочке. Выждал паузу, поинтересовался:
— А дочку твою как зовут?
— Жади, Жадька моя! — голос ее потеплел.
Владимир задумался: «Получается, я уже дед», вслух спросил:
— Ты имя дала?
— Зачем?! Я же говорю, мамашка это все. Не встречала ничего более нелепого: Жади Лепёшкина, Марисабель Лепёшкина! Как вам это нравится?
— Никак! — искренне признался Владимир, — действительно, нелепость, как лапти на каблуках. Только я не пойму, почему ты согласилась своей дочери такое имя дать?
Марисабель смеялась:
— Лапти на каблуках — в точку! Ха, вы спросите, во сколько я ее родила? — Она опять засмеялась, откинув голову, затем выверенным движением закинула в урну искуренную сигарету, сама ответила на вопрос: — В шестнадцать. Малолетка, дура-дурой, а вразумить некому было. Вот мать сама и назвала, сама и поднимала нас. Это я теперь умная, самостоятельная. А было как: Изауре девять лет, мне шестнадцать да ребенок грудной на руках. Мать, чтобы прокормить нас, в какую-то кооперацию вступила, прогорело там все, ничего не вышло, еще и должны остались государству. Металась она, куда придется. На трассе пирожками домашними торговали, полы мыли, дворы мели, зимой снег убирали.
— А отец Изауры?
— О, так нет его. Алкоголик заезжий. Я ведь, если честно, папашку своего не осуждаю, мать сама во всем виновата: говорит, писал он, только ей уж другой голову вскружил. Ну вот, погналась она за ним, а он поматросил да бросил. Вернулась она домой, родила меня. А года через два этот хмырь — отец Изауры нарисовался. Каменщик из наемной бригады строителей. Они даже зарегистрироваться успели. Мать и сестра его фамилию носят — Холанготт. Она мне переписаться все предлагает. Может, и перепишусь, вот соберусь и махну за границу к ней.
— Как же ты похожа на мать, — вновь повторил Владимир, — только у тебя ум более прагматичный.
— Марисабель, где тебя сегодня носит? — донеслось из столовой. — Иди, работай!
— Иду, — откликнулась с неохотой, и, взглянув с тоской на Владимира, добавила: — Ну, пока, знакомый мамы, что-то я вдруг тебе душу открыла, со мной редко такое бывает.
Владимир засуетился:
— Послушай, Марисабель, напиши мне свой почтовый адрес и телефон, если можно, вот тебе авторучка, бумага, а это вот на первое время, — он протянул деньги, вытащив из портмоне. — Дочке что-нибудь купишь.
— Это еще зачем? — искренне удивилась она.
— Знаешь, думаю, что я помогу тебе встретиться с отцом. Для начала сам с ним свяжусь. А деньги бери, не сомневайся.
Она промолчала, как-то не спеша, нерешительно, но все же написала адрес, деньги взяла, быстро сунула в карман фартука:
— Вы не представляете, что они сейчас значат для меня! На мели мы с дочкой, объедками из столовой питаемся. А вас-то как зовут? За чье здравие мне свечку в церкви поставить?
Владимир лишь на миг растерялся, затем назвал имя матери в мужском склонении:
— Евгений Петрович я. Да это не важно. Бывайте здоровы.
Сел в фуру, но доехать смог лишь до ближайшей стоянки: руки и ноги ватные сделались, словно чужие. Решил: «Нужно успокоиться, привести в порядок мысли. Жаль, с Генкой разминулись, на погрузке он задержался. Вот как раз и дождусь друга, расскажу ему все как на духу, уж больно сюрприз оказался неожиданным». Вспомнил, что адрес в нагрудный карман положил, с волнением достал и развернул листок. Там значился и телефон. Подмывало тут же позвонить. Понимал, что глупо и несвоевременно. Почему не признался, что это он Иванов Владимир? Смалодушничал? Нет, тут другое: есть какая-то неувязка. Она сказала, что на фото он вместе с матерью. Но он точно помнит то фото — он там один, ведь оно армейское, а совместного у них не было. И второе, может быть самое важное: по словам Марисабель получается, что вскоре по его отъезду мать познакомилась с другим человеком и уехала с ним. Разве не может быть ее отцом тот, другой?
Не спросил, в какой стране мать, судя по фамилии, наверное, в Германии. Давила еще последняя фраза: «На мели мы с дочкой, объедками из столовой питаемся».
Дочь! Взрослая дочь и внучка. Неужели это правда?! Как быть с Ольгой? Все рассказать? Поймет ли? А мать? Мать поймет и поддержит в трудную минуту.
Примерно через час на стоянку подъехал Геннадий. Владимир уговорил друга остаться заночевать тут. Сбегал в кафе купил бутылку коньяка. Накрыли походный стол в машине. Когда хмель снял напряжение, Владимир рассказал другу о странной встрече в столовой. Геннадий сначала смеялся:
— Ну и вляпался ты, братуха!
Но по мере того, как друг открывался, глубоко задумался, затем хлопнул Владимира ладонью по колену:
— Признать ее или нет, это ты сам должен решить, как мужик. Понимаешь?
— Я уже решил, Генка! Почти решил. Вот выясню еще пару вопросов. Тут такое дело, у нее ведь дочка есть, получается, что я дед.
— О-о-о, Вован, внуки — это святое! — снова хохотал Геннадий.
— Ты чего ржешь?
— Да я радуюсь и завидую одновременно, нам с тобой чуть больше сорока, а у тебя уже внучка есть!

* * *

Домашним Владимир пока ничего не сказал. Выжидал, так хотелось позвонить дочери. Дочери? Он, кажется, уже свыкся с этой мыслью. Ходил сам не свой. Благо, рейс на Москву выгорел, будет время в пути подумать. Взвесить все еще раз.
И думал, и взвешивал. Погода располагала: глаз радовали осенние краски. Вдруг всплыло в памяти: «Не было печали, просто уходило лето, не было разлуки — месяц по календарю».
В первый день одолели с Геннадием чуть не тысячу километров. Загадал на обратном пути обязательно позвонить Марисабель. На стоянке долго ворочался в спальнике, не спал, терзали мысли всяческие, сомнения. Память растревожил. Решил позвонить утром. Чего мучиться, откладывать? Как-то сразу успокоился и заснул.
Проснулся чуть свет, выглянул в окно. Генка вроде еще не шевелится. Выбрался из машины, умылся, выпил крепкий кофе. На часах «5.30», есть еще время потренировать мозги. Снова забрался в спальник, достал книгу. Нет. не читалось. Сегодня он впервые будет говорить с дочерью по телефону. Помнит ли она странного знакомого? Должна. Имя спросила.
Утром позвонить так и не решился. Вдруг отдыхает? Позвонил после обеда во время короткого отдыха. Услышал чуть приглушенный голос, напрягся:
— Марисабель?
— Да, слушаю вас.
— Марисабель, это Евгений Петрович беспокоит.
— A-а, понятно, здравствуйте!
— Здравствуй, Марисабель! Как твои дела? Тебе удобно сейчас разговаривать?
— Вполне. Говорите.
— Я обещал свести тебя с отцом. Видишь ли, я уже связался с ним, но существуют кое-какие неувязочки. Можешь ты мне ответить на два вопроса?
— Попробую.
— Помнишь, ты говорила о фотографии, на которой твои родители — мать и отец?
Так вот Владимир утверждает, что у них не было совместного фото.
— Значит, забыл. Я сейчас держу ее в руках. Черно-белое фото. Он слева, в солдатском кителе, волосы темные, усы. Мама справа. Волосы длинные распущенные.
Владимир невольно перебил:
— А надпись, на обороте? Есть ли надпись?
— Минуту, сейчас выну из рамки. — Она немного помолчала, потом вдруг воскликнула: — Надписи никакой нет, но странно, фотобумага современная — Kodak. Похоже, что мать ее сделала в наше время.
— То есть отсканировала со старой?
— Ну, да.
— А ты не думаешь, что это фотошоп? Ведь до армии они не были знакомы. Как же она оказалась рядом с ним?
Марисабель выдержала паузу, затем засмеялась:
— Вполне возможно. Это так похоже на мать, но это можно проверить.
Владимир воодушевился:
— Если второй вопрос тебе покажется некорректным, не отвечай, но я все-таки задам его. Ты уверена, что твой отец Владимир Иванов? Разве им не может быть тот мужчина, с которым она уезжала?
— Теоретически, наверное, может. Но практически… Во-первых, женщина всегда знает от кого забеременела. Во-вторых, время можно отсчитать на девять месяцев назад. Я родилась первого июля, а связь с матерью у него была в сентябре. Вот и считайте. Тот, с которым она уезжала, появился в марте следующего года. Если бы я была его дочерью, то родилась бы трехмесячной. Впрочем, не в моих правилах что-то кому-то доказывать. Я ни в чем не обвиняю своего отца, и он мне ничем не обязан. А вот вам за деньги спасибо! Назовите адрес, при возможности верну долг.
Владимира даже в жар бросило от этих слов. Хотелось закричать в трубку: «Марисабель, это я Владимир Иванов и признаю себя твоим отцом!» Но что-то сдержало. Какой-то груз навалился на плечи. Вместо этого вымолвил:
— Я от чистого сердца для твоей дочки, не нужно ничего возвращать. Как ваши дела?
— Нормально, сидим дома на больничном.
— Что случилось, Марисабель?
— Дочка заболела, но уже выздоравливает.
— Марисабель, я позвоню тебе еще.
— Хорошо, до связи.
Теперь сомнения отпали. Дочь действительно должна была родиться в конце июня, начале июля. Фотография сделана в фотошопе. А самый главный аргумент: ведь она, Марисабель его не искала, это он ее окликнул. Не могла же она быть столь изобретательна, что сразу сочинила все доводы в пользу его отцовства?!
Долго мучил вопрос: почему же опять не признался? Наконец, понял: один раз вольно или невольно он уже смалодушничал. И теперь должен приехать к ним сам, и объявить об этом открыто, как подобает мужчине, а не вести душещипательные беседы по телефону. Он купит внучке подарки, дочери цветы и явится воочию. Но как же быть с родными? Решил: все образуется само собой.
В Москве помимо подарков своей семье, внучке купил мягкую игрушку — большущего медведя из мультика «Маша и Медведь» (все дети его любят). По возвращении из рейса игрушку, однако, оставил в спальнике КамАЗа.
Прежде выслал по указанному адресу на имя Марисабели пять тысяч рублей.
Потом решил поговорить с Ольгой. Он был почти уверен: погорячится, конечно, но поймет, ведь мать Марисабели была у него до нее. Если все обойдется, он еще пошутит, мол, вот и сбылась твоя мечта о дочке, да еще с именем из сериала. А еще есть внучка Жади.
Заводить разговор при детях не решился. Как-то они воспримут? Ваське пятнадцать — переходный возраст, ершистый парень стал. Андрею шестой, этот пока мамкин сынок.
Выбрав время, когда детей не было дома, Владимир начал разговор:
— Оля, поставь чай, мы должны поговорить с тобой об очень важном деле, это касается нашей семьи.
Ольга была заинтригована. Пока ставила чашки на стол, с любопытством и некоторой тревогой смотрела на мужа. Наконец, не выдержала:
— Володя, что случилось?
Он начал сдержано:
— Случилось. Только хочу сразу сказать, это очень давно случилось, еще до того, как мы с тобой стали мужем и женой.
Ольга глядела на него выжидающе. Он отхлебнул чай, откинулся на спинку стула.
— Оля, у меня есть взрослая дочь, соответственно сестра нашим ребятам.
— И ты молчал все это время?
— Мне нечего было скрывать от тебя. Я сам об этом узнал сравнительно недавно и то чисто случайно.
Ольга смотрела не мигая, держала паузу. Наконец, не выдержала:
— И что ты намерен делать?
— Я хочу признать ее официально и помогать ей материально, тем более, у нее есть дочь, то есть моя внучка. Девочка растет без отца. Живут они очень трудно, я не могу оставаться в стороне.
— Понятно. Только одно я не могу понять: ты стал богатым? У нас достаточно для этого средств? А ты вообще уверен, что она твоя дочь?
— Уверен на сто процентов.
Ольга долго молчала, потом вдруг заплакала и убежала в другую комнату.
Владимир заглянул к ней.
— Оля, ну, что за слезы? Я перед тобой ни в чем не виноват. В конце концов, разве это трагедия, что у меня есть дочь?
— Для тебя, может, и не трагедия, а мне каково? Насколько я понимаю, ты будешь встречаться теперь со своей пассией?!
— Пассией ты кого называешь?
— Как же не понять: мать твоей дочери. Ведь где-то вы уже встречались.
Владимир засмеялся:
— Ах, вот ты о чем! Я с ней не встречался, более того, она живет за границей.
— Тогда каким же образом ты узнал о дочери?
— Я же говорю: чисто случайно. Помнишь, ездил в прошлый рейс, так вот в одной столовой на трассе и узнал ее.
Он попытался все рассказать, как узнал дочь, их разговор на крыльце столовой.
Ольга не хотела слушать, плакала, кричала, обвиняла мужа во лжи и предательстве. Владимир не выдержал:
— Оля, довольно! Я тебя выслушал! Но и ты выслушай меня! Я мужчина и принял решение: это моя дочь и моя внучка, и я буду им помогать, не зависимо от того, примешь ты их или нет.
— Ты все сказал?
— Все!
— Ну и иди к своей дочери и к внучке!
— Будем считать, что ты это сказала, не подумав! — он резко поднялся и вышел вон из квартиры.
Четверть часа спустя он был у матери. Евгения Петровна обрадовалась:
— Наконец-то! Оля позвонила, что ты пришел с рейса. Я жду, жду. А кстати, почему ты один?
Вместо ответа он обнял мать за плечи:
— Мама, я так соскучился по нашему дому. У тебя все по-прежнему. — Он ходил по квартире и рассматривал обстановку, будто впервые. — Слушай, мама, а давай мы с тобой посмотрим старый альбом. Черно-белые фотографии. У меня их тоже много, но как-то не доходят руки привести все в порядок.
— Господи, сынок, ты и дома не живешь, когда тебе?!
— Да уж! Такова жизнь: хочешь жить, умей вертеться.
Мать и сын, усевшись на диване, медленно листали старый альбом с плюшевыми корочками. Подолгу всматривались в фотографии, вспоминали, смеялись и грустили. На самом деле Владимир слегка лукавил, он хотел увидеть свое армейское фото (их было два, одно осталось у родителей, другое он выслал Тэсси-Таисии). Но самое главное, надеялся, что мать сохранила фотографию Тэсси — ту единственную, что выслала она в письме.
Его фотография действительно была в альбоме, а вот фото Таси не было. Владимир осторожно спросил:
— Мама, ты ведь очень бережливый человек. Нет ли у тебя еще фотографий, которые не вошли в альбом.
— Есть, а что тебя интересует? — удивилась Евгения Петровна.
— А ты достань их, и я тебе покажу.
Евгения Петровна вынула из книжного шкафа небольшую картонную коробочку, в которой лежало несколько фотографий в плотном сером пакете. Владимир быстро пролистал и нашел то, что искал. Долго рассматривал: с черно-белого глянца на него глядела юная Тэсси-Таисия, перевернул, прочел надпись.
Евгения Петровна ненавязчиво наблюдала за сыном, он перехватил взгляд, обнял мать за плечо:
— Как здорово, что ты ее сохранила!
— Я убрала ее, как только ты привел в дом Ольгу. Мало ли, найдет, возникнут вопросы. Ты никогда не делился со мной, сынок. Тебе дорога память о ней?
— Я любил ее искренне, безрассудно. До армии у меня были увлечения — влюбленность, не более. А это была поистине первая любовь, причем взаимная. Но мы были слишком молоды и совершили непоправимую ошибку. — Он задумался, потом поднялся, подошел к окну, опершись о подоконник двумя руками, долго глядел на улицу.
Евгения Петровна сердцем почувствовала, что сын хочет сказать что-то еще. Он все молчал, мать не вынесла паузы, осторожно спросила:
— Володя, я тебя слишком хорошо знаю, у вас с Ольгой опять разлад?
Он повернулся, взглянул на мать, с болью в голосе признался:
— Мама, у меня есть взрослая дочь от этой девушки. Ей сейчас двадцать лет.
Мать от неожиданности всплеснула руками, он не дал ей сказать:
— И это еще не все, мама. У нее есть дочка — моя внучка и твоя правнучка.
— Вы встречались с ней? — указала Евгения Петровна на фотографию. — И ты узнал об этом?
— О нет, мама, я не ищу с ней встреч. А встретился чисто случайно с дочерью и узнал ее, она копия матери. Я даже окликнул ее по имени.
Мать задумалась, затем спросила?
— Ты рассказал об этом Ольге?
— Рассказал. Надеялся, что поймет. Но она закатила скандал. Практически указала мне на дверь.
Евгения Петровна тоже поднялась, обняла сына:
— Поймет, должна понять. Новость, конечно, неожиданная. А эти сведения, сынок, они верны?
— Да, мама, я уверен в своем отцовстве на сто процентов, более того, собираюсь им помогать материально. Мы обменялись адресами и телефонами. Позже думаю поехать, встретиться с ними.
Мать и сын еще долго обсуждали свалившуюся на семью новость. Владимир хотел остаться ночевать у матери, но она строго возразила:
— Это не дело сын! Разве ты собираешься оставить свою семью?
— Даже в мыслях не было!
— Тем более, поезжай. Завтра я сама к вам приеду. Если нужно будет, поговорю с Ольгой чисто по-женски.
Сын улыбнулся:
— Ты наш Ангел-хранитель, мама! Ольга тебе доверяет, но думаю, приезжать для этого не стоит. Пусть у нее перегорит, если ей нужен будет твой совет, она сама к тебе придет. Кстати, мама, как бы ты сама поступила в этой ситуации?
— Думаю, подошла бы к этому более мудро.
— Вот видишь! — встрепенулся Владимир.
— Сынок, нельзя всех мерить на один аршин. Ольга более импульсивная, но она любит тебя. Все образуется.
Евгения Петровна перекрестила сына у двери:
— Дай Бог, все наладится. — Робко добавила: — Володя, ты говорил, что вы обменялись адресами. Хочу написать своей внучке и правнучке. Я должна успеть это сделать.

* * *

Владимир вскоре уехал в рейс. Отношения с Ольгой остались натянутыми. В пути он много думал об этом. Ошибся ли он в выборе жены? Однозначно нет!
Все его устраивает в Ольге, если бы не эти истерики и ревность, которая изводит их обоих. А разве женился он по прагматичному расчету? Нет! По взаимному чувству. Тэсси давно осталась в прошлом ускользнувшей Жар-птицей. Совсем как в той песне:
Позабыты обещанья в нашей сказке без названья,
Все, что было, отпустило медленно.
Были в золоте деревья, как Жар-птицы оперенье,
Только вот Жар-птицы было — не было.

Да реально ли было бы семейное счастье с ней? Она была так молода и безрассудна. Трудно построить жизнь с такой неординарной натурой. Такие женщины не для семейной жизни. Их тяготят бытовые проблемы, убивает рутина повседневных будней. Ведь почему она не вышла замуж в родной деревне? Все металась, искала «птицу счастья» на стороне. Потому что по определению своему не могла мечтать о тихом семейном счастье, превратившись в деревенскую клушу-наседку. Но если бы он знал об их дочери — родной крови, все равно не остался бы в стороне.
Ах, если бы Ольге материну мудрость! С улыбкой вспоминал беседу с матерью. Несколько раз посещала тревожная мысль: «Почему она так сказала: «Я должна успеть это сделать?»»
В последние годы мама очень сдала. Что так подкосило ее здоровье? Смерть отца? То, что они разъехались, должно было пойти лишь на пользу ей.
В одном Владимир был прав: Ольга сама пришла к матери за советом. Он так и не узнал, о чем говорили свекровь и невестка в его отсутствии.
Ольга пришла к Евгении Петровне под вечер, без лишних слов расплакалась. Мудрая женщина усадила сноху за чай, сама начала разговор. Ольга нервничала, отметала все доводы свекрови. Тогда Евгения Петровна строго добавила:
— В тебе сейчас говорят ревность и личные амбиции. Ты думаешь только о своем благополучии. Но в семейной жизни тянуть одеяло на себя, это, по меньшей мере, глупо. Вы семья! А семейная жизнь предполагает не только безоблачные дни. В том и суть, что нужно вместе пережить трудности. А ты сейчас демонстрируешь свой эгоизм. Пойми: это наша кровь, в конце концов! Мне не безразличны эти девочки, их судьба, и я тоже намерена встретиться с ними.
Ольга опустила голову, долго молчала, затем подняла на свекровь глаза:
— Простите меня, Евгения Петровна, я все поняла. Спасибо вам за все!

* * *

Однако мир в семью не вернулся. Ольга отмалчивалась, Владимир в свою очередь не пытался заискивать перед женой, он считал свое решение правильным: он перед ней ни в чем не виноват. С дочерью и внучкой обязательно встретится, с очередного рейса вновь вышлет им деньги. Он мужчина и слов на ветер не бросает: сказал — сделал.
В выходные приходила в гости Евгения Петровна. Ольга вела себя сухо, сдержано. Бабушка пообщалась с младшим внуком, засобиралась домой.
— Жалко, с Василкой не повидалась, совсем взрослый становится парень.
— Мама, не спеши, я тебя отвезу, — озаботился сын.
— Не нужно, я на автобусе. На остановку проводи, если не трудно.
На прощание Евгения Петровна наказывала сыну:
— Володя, как-то находите общий язык. От ваших размолвок страдают дети.
Утром Владимир позвонил матери:
— Мама, я ухожу в рейс, вернусь, поговорим.
Этой же ночью Евгения Петровна вызвала себе «скорую».
На другой день Ольга звонила мужу:
— Володя, мама госпитализирована, у нее инсульт.
Он очень торопился, но не успел. Главная хранительница семейного очага Ивановых умерла на вторые сутки, сын успел лишь к похоронам.

* * *

Горе сблизило семью. Вместе с тем Ольга очень болезненно восприняла уход свекрови, чувствуя свою прямую причастность к ее смерти. Чувство вины угнетало и Владимира.
О внебрачной дочери разговор у супругов больше не заходил. Однако, уходя в очередной рейс, Владимир задержался в дверях, окликнул жену:
— Оля, береги себя и детей, дороже вас у меня никого нет!
Она подошла, прильнула в слезах:
— И ты себя береги! Володька, я тебя очень-очень люблю! Прости меня, за все прости!
— И ты прости. Все хорошо, Оля, слышишь? Все будет хорошо!
А в дороге опять думал над словами матери: «Я должна успеть это сделать».
Почему так сказала, что-то предчувствовала?

* * *

В преддверии Нового года Владимир вновь выслал дочери деньги, но докладывать Ольге не стал. Новый год встретили тихо, семейно, с грустью и болью вспомнили ушедших родителей. После длинных новогодних и рождественских праздников жизнь вступила в свое русло: Владимир отправился в рейс, Ольга вышла на работу. Вскоре закончились каникулы Васьки.
Можно было бы сказать, что все пошло по-старому, если бы не бесконечные болезни Андрея. Он проболел практически всю зиму. Ольга выкручивалась, как могла, то оставляла сына дома одного, то менялась сменами с коллегами по работе. Часто супруги ловили себя на мысли: была бы жива Евгения Петровна, не было бы никаких проблем.

* * *

В народе говорят: одна беда не ходит. Новая беда не пришла, обрушилась на семью.
В этом году Андрей должен был пойти в школу. Ольга весной взяла отгулы, чтобы пройти с сыном медосмотр. Потом сын пойдет в подготовительную группу. Медосмотр выявил патологию. Обширные исследования констатировали страшный диагноз — острый лимфобластный лейкоз, попросту — рак крови.
Сын практически не выходил из клиники. Ольга разрывалась между больницей, работой и домом. О школе речь не велась.
Владимира порой охватывала безысходность. Чем помочь сыну? Не стукнешь по столу, не скажешь: «Мужик сказал, мужик сделал!» Не в силах видеть, как тает свечкой хрупкая жизнь сына, как изводится Ольга, он теперь совсем не жил дома. Хватался за любой рейс: нужны деньги, большие деньги на операцию в Германии.
Нужен донор по пересадке костного мозга. Их с Ольгой материал не подошел, Василкин тоже. Нужно ждать, когда таковой найдется. Сколько ждать? Андрея поддерживают курсы химиотерапии, дорогостоящие препараты. Но есть надежда на хороший исход. Болезнь пока не запущена. Врачи объясняют так: при удачной трансплантации и дальнейшей реабилитации многие дети живут пять лет под строгим контролем врачей. После этого можно сделать вывод: болезнь отступила.
После очередной госпитализации Ольгу с Андреем отпустили домой. Владимир узнал об этом еще в дороге. Накупил сыну подарков. Его мучила теперь совесть и досада, что так мало удается уделять внимания своим родным. Дал себе слово больше уделить времени и внимания хотя бы Андрею. Но исполнить задуманное не получилось. Дома ждал один Вася, объяснил отцу, что брату стало хуже, и его вновь положили в больницу. Владимир тотчас связался с женой по телефону. Ольга сообщила, что они в отделении, где объявлен карантин, и даже сама не сможет выйти к нему. Свидания разрешат, возможно, на следующей неделе. Владимир представил себе лысую головку сына, не по-детски грустные глаза, медицинскую маску, ставшую в последнее время непременным атрибутом, и сердце его сжалось, а к горлу подкатил комок.
Он очень устал в этом рейсе — вымотался физически и морально. Теперь вот еще нет возможности побыть с родными. После душа отказался от еды, лег в гостиной на диван, да так и провалялся до сумерек в полудреме. После ужина сел к телевизору, почти бездумно глядел на экран. Вдруг его внимание привлекла бегущая строка. Он прочел объявление о юбилейной встрече выпускников его вуза, более того, его курса.
Это сообщение необычайно встревожило Владимира, словно подмывала мысль: иди, иди! Он решил: «Пойду!» Нет, не развлечься надеялся. Времена изменились, возможно, кто-то, как говорится, «далеко пошел». У кого-то сложилась карьера. У кого-то большие связи. Сейчас не время разыгрывать гордыню, нужно искать какой-то выход, новые средства. Нет, не на манну небесную он рассчитывал, на малейшую зацепку: может, кто-то чего-то подскажет по лечению сына, может, подвернется шанс устроиться на работу. Он готов «прогибаться», «землю грызть», если ему выпадет шанс что-то сделать для Андрюшки.
Встреча назначена была на послезавтра. Сначала он решил ничего не говорить Ольге о своем намерении. Затем пришла мысль, что эта скрытность может плохо закончиться. Разве время им теперь выяснять отношения? Он тут же набрал ее номер. Объяснил вкратце, на что надеется. Ольга не возражала, наоборот, уцепилась, как за соломинку.
Через день выпускник при полном параде появился на пороге родного вуза. В вестибюле уже чувствовалось оживление, началась бурная встреча. Солидные мужчины и женщины перекликались, восторженно приветствовали друг друга. После официальных мероприятий отправились в ресторан. Оказывается, инициативная группа заранее откупила банкетный зал, где все было готово к празднику.
Радость встречи постепенно угасала в душе Владимира. Весь разговор за столом сводился в основном к тому, кто «покорил» Европу, кто Азию. Названия турфирм и элитных отелей перемежались с рассказами о достигнутых благах и должностях. Владимир поморщился: на фоне однокурсников он не выглядел респектабельным и успешным. С досадой подумалось: «Эх, вам бы мои заботы!» Решил уйти незаметно, но тут же остыл: «Разве можно так предвзято относиться к людям? Никто не виноват, что у меня беда!» Поблагодарил всех, попрощался и лишь тогда пошел. На выходе его окликнули:
— Владимир.
Он обернулся. К нему спешил мужчина, который сидел в торце большого стола.
Владимир еще в начале встречи в фойе вуза приметил его, но не узнал. Мужчина между тем приветливо протянул руку:
— Смотрю, знакомый, едва узнал тебя. Вижу, чем-то озабочен и не смотришь.
Владимира вдруг осенило:
— Влад?! Извини, друг, правда, не узнал.
Крепко обнялись, искренне радовались встрече. В годы студенчества их сблизила не только та поездка на уборочную и игра в ансамбле. Объединял спорт, они играли в футбол в одной команде, защищая честь института. Влад, как и Владимир, был коренной горожанин и жил в соседнем квартале. Их отношения были довольно дружескими. Совместные тренировки и соревнования, особенно выездные, сплотили студентов еще крепче.
— Ты чего так рано, дела не терпят? Оставайся, пообщаемся. Рад тебя видеть как никого другого.
— Я тоже рад, и пообщаться не против, но как-то бы в другой обстановке.
Владислав улыбнулся понимающе:
— А ты вообще, чем занимаешься?
— В данное время в свободном полете, — слукавил Владимир, и вдруг добавил, как когда-то говорила Тэсси: — В поисках птицы счастья.
— Понимаю. А последнее место работы?
Владимир опять солгал, назвав моторный завод и должность главного инженера. Влад вынул из внутреннего кармана пиджака визитку, с улыбкой протянул однокурснику:
— Будет время, позвони.
Владимир искренне поблагодарил:
— Обязательно позвоню. Бывай, удачи тебе!
Друзья вновь обнялись. Владимир ушел с легким сердцем. Вдруг появилась уверенность: «Эта встреча — то, ради чего сегодня стоило прийти сюда!»

* * *

После выходных он позвонил Владиславу. Тот назначил ему встречу в рабочем офисе большой холдинговой компании. На этот раз Владимир выложил приятелю все без утайки. Влад долго молчал, потом вызвал секретаря:
— Виктория, сделайте нам по чашке горячего кофе и пригласите ко мне Виктора Степановича.
Глотнув горячий кофе, высказался:
— Понимаю тебя. Год назад потерял сестру двадцати пяти лет отроду. Но я сделал для нее все, что смог. И ты для сына сделаешь, так должно! Иначе потом сам себя «съешь»: «Можно было то попробовать, а можно это».
Но ближе к делу. Я ведь еще в ресторане понял больше, чем ты сказал. Мне самому не понравилась эта «тусовка». Уцепились все зато, кто где побывал. Типа, если за «кордоном» не был, вроде уже и человек неполноценный. Отдых, конечно, дело хорошее, я сам много где был, но не ставлю это во главу общечеловеческих ценностей.
Короче, Володька, я набираю себе новую команду. Мне нужен толковый зам по производственным вопросам. Ответственность и исполнительность — основные требования. Отлично помню тебя надежным парнем. Мы планируем наладить партнерские отношения с моторным заводом. Им нужны поставки сырья, нам готовое оборудование. Сейчас придет мой первый зам, вы с ним побеседуете о деле. Ты мне позвонишь потом, скажешь о своем решении. А сейчас, извини, срочное дело. Время — деньги! Кстати, как тебя по батюшке?
— Васильевич я.
Тут в кабинет вошел высокий мужчина, поздоровался. Владислав представил ему гостя, обратился к нему:
— Степаныч, мы тут с тобой на днях говорили о втором заме. Введи Владимира Васильевича в курс дела, а мне пора.
После собеседования Владимир летел домой как на крыльях: у него появился шанс, а значит, надежда на лучшее.

* * *

На следующий день он спешил в больницу: разрешили посещение больных в отдельном боксе. Лишь переступил порог, увидел: что-то изменилось в Ольге — необычный блеск в глазах появился. Не скрывая эмоций, она приступила к мужу:
— Знаешь, Володька, надежда умирает последней. Нужно искать любые средства и способы, нужно надеяться. Я готова держаться за самую тоненькую ниточку надежды. Я тут без тебя подумала… В общем, темнить не буду: давай разыщем твою дочь, возможно, она подойдет по показателям в доноры и согласится на пересадку. Доктор ведь говорил, что самый лучший материал от кровных родственников.
Владимир опустился беспомощно на стул, обхватил голову руками, с минуту в нем боролись противоречивые доводы и сомнения. И вдруг подскочил, подхватил жену на руки:
— Умница, какая же ты умница! Я даже не подумал об этом.
— Володя, ты меня прости, я тогда неправильно поступила.
— Ерунда, какая это все ерунда! У нас появился шанс — это важно!
С тех пор, как заболел сын, Владимир перестал звонить дочери и высылать денежные переводы. Он не забывал о них, просто горе выбило из привычной колеи.
Тут же принялся звонить Марисабель. Оператор монотонно отвечал: «абонент вне зоны действия». Отчаявшись, решил:
— Завтра еду. Мало ли, может, симку сменила, может, уехала. Но я найду ее, слышишь, найду во что бы то ни стало!
До глубокой ночи Владимир думал, как поступить, с чего начать поиски? Для начала нужно съездить в тот отдаленный район, зайти в столовую. Не застанет дочь на работе, поедет по адресу. Не прошло трех месяцев с их встречи. В любом случае, кто-то что-то подскажет.
Ранним утром его «жигули» уже были в пути. Важно было успеть до закрытия заведения. Несколько раз он набирал номер телефона Марисабель, ответ был тот, что и вчера.
Через пять часов был на месте. Вот сейчас он войдет и увидит ее. Цветы, подарки, все будет потом, как загадал, теперь главное — найти дочь. Он подошел к окошку раздачи, окликнул женщину средних лет:
— Здравствуйте, подскажите, работает ли у вас Марисабель Лепёшкина?
Та поглядела долгим внимательным взглядом:
— А кто вы ей будете?
— Я отец ей, вот разыскиваю ее и внучку.
Женщина очень удивилась. Крикнула куда-то в служебное помещение:
— Витальевна, тут про Марисабель спрашивают, иди, объясни.
Из узкого коридора, ведущего в глубину здания, вышла солидного вида дама, скорее всего, заведующая столовой, спросила:
— Что вы хотели?
Владимиру заново пришлось объяснить свой визит.
— Постойте, а вы не были в наших краях в годы студенчества?
— Был в Сосновке на уборочной со своим курсом.
— А Виталия Ивановича помните? Он еще с вами в ансамбле играл?
Владимир обрадовался:
— Помню, отлично помню!
— Присядем? — она указала гостеприимным жестом на свободный столик.
Владимир охотно сел за столик у окна. Женщина села напротив.
— Вы Владимир Иванов. Я вас тоже помню.
— Простите…
— Да, да, со мной вы тоже встречались. Я Нина Витальевна — его дочь. Мы тогда с вами в клубе Удалово разговаривали, вы еще адрес для Таси Лепёшкиной оставляли.
— Ах, да, это помню. Мне сегодня везет! Выходит, вы можете мне показать, где живет Марисабель?
Женщина развела руками:
— Опоздали вы. Уволилась она подчистую и уехала. Позавчера провожали всем коллективом. Хорошая она, дай ей Бог удачи.
— А куда уехала? Не подскажете? Адрес не оставляла?
— К матери уехала в Германию, вызов ей пришел.
— Вот значит, как получилось, жаль, что не успел.
— Адрес я вам конечно дам. Оставила она. Я ведь в свое время приняла участие в судьбе Таисии. Только не послушалась она меня, а зря, вижу, что человек вы порядочный, коли через столько лет дочь ищете.
— В чем не послушалась?
— Когда она письмо от вас получила, вся светилась от счастья, прямо на крыльях летала. А потом как-то успокоилась. Глядь, у нее уже новый кавалер. Вы-то, студенты, уехали, а у нас еще автоколонна с севера на перевозке зерновых оставалась до глубоких заморозков. Вот и стала она с одним из них на машине кататься. После, когда он уехал, смотрю смурная ходит. Поговорила я с ней с глазу на глаз, она и призналась, что беременная от вас. Я со своим отцом переговорила, расспросила осторожно, каков, мол, человек. Он хвалил в вашей группе двоих: вас и парня с электрогитарой, не припомню имя. Давай я ее уговаривать написать вам или самой поехать, все объяснить. Так она заладила: «Ничего вы, Нина Витальевна, не понимаете, предала я его». Где уж мне понять было, разве я жизнь понимала? — засмеялась женщина, — у меня на ту пору уже трое детей было.
Потом по весне новые люди в деревню прибыли — наемные бригады по строительству. Увозил ее один. Не знаю, на что она надеялась, вернулась-таки в деревню, дочку родила. Потом еще один был, тоже из строителей, замуж за него вышла, вторую дочь родила.
Владимир поинтересовался, как дела у Виталия Ивановича. Собеседница улыбнулась:
— Давно на заслуженном отдыхе. Живет в Сосновке. Деревня захирела очень.
— А вы-то, Нина Витальевна, как из культуры в общепит попали?
— Разве теперь это имеет значение? Раньше заканчивали профтехучилище, трудились по специальности. А теперь и с высшим образованием пойди, работу найди! Где пришлось работаю. Мне до пенсии три годочка осталось. Выйду, заберу стариков к себе. А вы свой вуз закончили?
— Защитился. Только вот дальнобоем занимаюсь, выбора нет, нужно семью содержать.
— Вот так оно! Дети у вас?
— Два сына.
Нина Витальевна с грустным выражением на лице покачала головой:
— Братья Марисабель. Толковая она, не как мать. Правда, по малолетству обманул ее один подлец, ребеночка прижил. Но теперь она с головой. Ей бы толчок в жизни хороший, помощь. Способная она: умная, старательная. Я ее к себе на работу пристроила, так ни разу не пожалела.
— Когда она уехала, Нина Витальевна?
— Вчера в область уехала, а сегодня у нее прямой чартерный рейс на Мюнхен в пять часов вечера по Москве.
— Что же вы сразу не сказали?! — подскочил Владимир.
Он поблагодарил Нину Витальевну, велел передать привет Виталию Ивановичу, быстро вышел и поспешил к машине. Времени в запасе нет. Если сократить путь за счет скорости, можно успеть. Гнал, невзирая на знаки ограничения. Обгонял и снова гнал. Нервничал на железнодорожных переездах. Успеть! Он должен успеть. Возможно, это последний шанс увидеться с дочерью и внучкой. И может быть, единственный шанс для Андрея. Между тем сигнал топливного бака указывал о недостатке бензина. Дотянуть до ближайшей заправочной станции. Почему он не сделал это раньше?! На заправке очередь — все как назло! Медленно, слишком медленно все происходит, только минуты неумолимо отсчитывают часы.
Закатное солнце слепит глаза. До города осталось километров сто двадцать, а там еще до аэропорта пятнадцать. Отчетливо понял: не успеть! Позвонил жене. Голос его напряженный, звучал отрывисто, четко:
— Ольга, слушай меня внимательно, не перебивай. Она улетает в Мюнхен, рейс в семнадцать часов по Москве. Я в пути, но не успеваю. Бери такси, подключи Ваську, кого еще сможешь, поезжай в аэропорт. Закажи в справочном по громкой связи: «Гражданка Марисабель Лепёшкина, вас ожидают у справочного бюро». Нужно успеть, Оля, она уезжает совсем!
— Я поняла, — коротко ответила Ольга, отключила трубку, взглянула на часы. В запасе полтора часа.

* * *

До объявления посадки на рейс Ольга была в аэропорту. Вскоре динамики оповестили в первый раз заявку по Марисабель. Ольга напряженно вглядывалась в толпу. Никто не подходил к ней. И тут она увидела Ваську с приятелями и девчонками. Их было человек шесть-семь. Они стояли у входной двери, жестикулируя руками, о чем-то совещались. Затем рассыпались по зданию в разные стороны. Ольга успела разглядеть в их руках плакаты, которые они держали на уровне груди. Васька направился к «справке», и Ольга отчетливо прочла: «МАРИСАБЕЛЬ ЛЕПЁШКИНА, ВАС РАЗЫСКИВАЕТ ОТЕЦ!» Распечатали на компьютере, какие же молодцы ребята!
Кто-то с таким плакатом сновал уже на втором этаже, кто-то стоял у эскалатора. Объявили посадку на рейс. Василий подошел к матери:
— Мама, возьми и ты плакат.
Ольга держала ватман то на вытянутых руках над головой, то на уровне груди, медленно ходила взад вперед. Ее окликнула молодая красивая женщина за руку с малышкой лет четырех-пяти. Особенно красивы были ее удлиненной формы цвета морской волны глаза.
— Здравствуйте, я Марисабель.
Ольга буквально рухнула к ее ногам — потеряла сознание. Очнулась, возле нее суетились какие-то люди, и эта девушка с прекрасными глазами тоже была тут.
Час спустя Владимир открыл дверь квартиры своим ключом, тихо вошел в прихожую. Под ногами кучей разномастная обувь, в гостиной возбужденные голоса Ольги, Васьки, еще кого-то и среди них один чуть приглушенный грудной. Он узнал бы его из тысячи.
Так же неслышно вошел в гостиную, прильнул щекой к косяку. Там за накрытым столом пировали: резали торт, разливали чай Васькины друзья-подружки, Ольга, и дочь с внучкой.
— Здравствуй, отец, — поднялась навстречу ему Марисабель.
— Здравствуй, дочь, вот и встретились, — вдруг предательски затряслись руки, и скупая слеза скатилась по щеке.

* * *

Время спустя Владимир с дочерью сидели в больничном коридоре, ожидали результатов анализа по совместимости костного мозга.
Чтобы заполнить время ожидания, Владимир обратился к дочери:
— Марисабель, помнишь, ты говорила, что намерена поменять фамилию? Ты ее поменяла?
— Знаешь, нет. Я подумала, вот проживу за границей: ни богу свечка, ни черту кочерга, как говорила моя бабушка по маме. Уйду, похоронят и забудут. А так, может быть, хоть кто-то из соотечественников остановится и поклонится: «Тут русская лежит».
— Это верно. Твоя фамилия от земли, от хлеба, самая что ни на есть русская. А к состраданию, жертвенности более всего способен русский человек. Ты это уже подтвердила своим поступком.
— Какой поступок? Еще ничего не известно. Может быть, и я не подойду в качестве донора.
— Поступок налицо: ты осталась, дала согласие, а дальше уже воля Господа. Как же я счастлив, что мы встретились! И ребята тебя, вас с внучкой, полюбили, и Ольга приняла. При любом исходе мы теперь будем вместе. Хочешь, живи у нас, а хочешь — квартира бабушки в твоем распоряжении. Поступай учиться, наймем репетиторов, у тебя обязательно получится.
Дверь кабинета отворилась, вышел доктор:
— Кто ожидает результаты по Иванову Андрею?
Владимир с дочерью поднялись одновременно, на лицах немой вопрос.
— Должен вам сказать, что результат биопсии замечательный, ваш материал идеально подходит вашему сводному брату.
Домой возвращались потрясенные, молчали. У самого подъезда Марисабель остановила Владимира:
— Я загадала: если результат будет положительным, сменю не фамилию, а имя. Я уже выбрала: буду Машей, Марией. Четыре первые буквы совпадают, так легче будет привыкать. А Жади, как только подрастет, станет Женей, Евгенией в честь бабушки Евгении Петровны. Я ее уже понемногу приучаю.
Владимир очень удивился:
— Кто тебе рассказал о бабушке?
Марисабель улыбнулась, что-то грустное и мудрое читалось в ее глазах, совсем как у Евгении Петровны.
— Никто не рассказывал. Она успела прислать мне два замечательных письма. Я оставлю их как путеводитель по жизни. На первое я ей ответила, а со вторым задержалась, теперь так жалею об этом!
— Значит, успела все-таки, — покачал головой Владимир. — Это она тебе написала, что я и есть твой отец?
Марисабель засмеялась искренне:
— Я сама догадалась: денежные переводы раз. Фотография — два. Я ее вдоль и поперек изучила. Ты очень похож на того, юного, только усов нет. Мама действительно в фотошопе из двух одну сделала. Я нашла оригиналы. И твои вопросы очень уж они выдавали тебя. А когда бабушка прислала письмо, я поняла, что ты взял «псевдоним» по ее имени. Вот и все.
— А я, дочь, «завязываю» с дальнобоем. Недавно встретил однокурсника, он директор крупной холдинговой компании, подбирает себе команду. Зовет к себе.

* * *

Марисабель с дочерью вселилась в квартиру Евгении Петровны. Искала работу. Ольга стала хлопотать о месте в саду для Жади. Владимир устроился в фирму Владислава. Он предложил дочери попробовать поступить в его вуз. В приемной комиссии сказали, что прием закончен. Но есть шанс поступить на заочное отделение на коммерческой основе. Марисабель сдала документы на заочную форму обучения.
Когда все формальности с германской клиникой по операции Андрея были решены, встал вопрос о недостающих средствах. Ивановы продали КамАЗ, но денег все равно не хватало. Собрались на семейный совет. Марисабель заявила:
— Продавайте квартиру Евгении Петровны.
— А ты согласишься жить с нами? — Ольга умоляюще смотрела на Марисабель.
— Я, знаете ли, не избалована благами. Мне и общага сгодится, только бы Андрюшке помочь.
Обсчитали вариант с продажей квартиры, средств не хватало. Владимир предложил новый:
— Оля, вспомни, когда-то мы уживались с моими родителями в хрущевке…
— Я поняла: мы переселяемся туда, свою квартиру продаем.
— Да. — подхватил Владимир, — продаем вместе с мебелью.
Продаем легковую машину, гараж и дачу.
— Я на все согласна! — Ольга подскочила на ноги. — На все! Я на крыше готова жить!
Владимир пристально посмотрел на дочь:
— Марисабель, ты согласна принять нас в свою квартиру?
Марисабель засмеялась:
— Это не моя квартира, во-первых, а во-вторых, отец, я как никто понимаю, что такое лихо! Не мы ли с Жадькой объедками из столовой питались?! Мы все сделаем для Андрюши!
У Владимира накатились слезы:
— Спасибо, дочь, и прости меня!
— Спасибо, Марисабель, ты настоящая сестра! — поднялся Вася.
Ольга вся в слезах обняла Марисабель:
— Спасибо, девочка, родная наша! Не знаю, как тебя благодарить.

* * *

Продали все, что можно было, съехали в хрущевку. Но не ладилось все к одному: мест в саду не предвиделось, Марисабель не могла найти достойную работу, на обучение в вузе для нее требовалась приличная сумма. Не хватало одной трети денег от нужной суммы на операцию.
Владимир влез в долги, взял большой кредит, но и это не решило проблему — денег не хватало. А драгоценное время шло.
Как-то под вечер Марисабель с дочкой находились в квартире одни. В дверь позвонили. Марисабель посмотрела в глазок, на площадке маячил Владимир. Открыла дверь, он буквально рухнул в проем лицом вниз к ее ногам. Молодая женщина вскрикнула от неожиданности:
— Что с тобой, отец?
Она попыталась перевернуть его на спину и только тогда заметила, что он мертвецки пьян. Сил хватило только добрести до квартиры. Тормошила, уговаривала, пыталась усадить отца, привалив спиной к противоположной стене, все тщетно, Владимир валился безжизненным кульком на пол. Долго мучилась в узком коридоре, пытаясь перетащить волоком в гостиную. Кое-как дотянула, подложила под голову подушку, укрыла пледом. Заплакала дочка, Марисабель подхватила малышку на руки.
— Тихо, доча, тихо. Дедушке плохо. Дедушка у нас хороший!
Вскоре пришла с работы Ольга. Увидев мужа в таком состоянии и выслушав Марисабель, заплакала, уединившись в спальне. Марисабель чувствовала нелепость своего положения, все больше склоняясь к мысли: уехать к матери и уже там, в Германии, ждать, когда Андрея привезут в клинику. Она тихонько постучала в спальню, намереваясь объясниться с Ольгой. Та вышла сама:
— Прости, Марисабель, пожалуйста, прости. Это я от безысходности. И он, — указала рукой на лежащего мужа, — он тоже от безысходности. Он очень хороший отец и муж, поверь мне!
— Я верю, — ответила Марисабель с тоской, — вернее, я знаю!
Она хотела хоть чем-то утешить Ольгу, в это время опять раздался звонок в дверь.
— Это Вася, — вытерла слезы Ольга, — открой, пожалуйста, пока я умоюсь, не хочу, чтобы он видел мои слезы.
Марисабель отомкнула двери, не спросив, кто там.
На площадке стоял респектабельного вида мужчина. С минуту они разглядывали друг друга. В глазах пришедшего плескалось удивление, как когда-то Владимир, он неуверенно произнес:
— Тэсси?!
— Я ее дочь, а вам кого?
Мужчина недоумевал:
— Дочь? А разве…
— Марисабель, кто там? — выглянула из ванной комнаты Ольга.
Марисабель подернула плечами:
— Я не знаю. Мужчина, вам кого? — повторила вопрос.
— Мне Владимира Иванова. Он дома?
Ольга вышла, услышав последние слова.
— Он дома, но боюсь, что не будет вам сейчас полезен. А вы, собственно, кто?
— Я из фирмы — Владислав Белкин.
Ольга почему-то засуетилась:
— Ой, извините, да вы проходите, чего за дверью стоять.
Мужчина переступил порог:
— С кем имею честь говорить?
— Я жена его — Ольга. А это его старшая дочь. Внебрачная дочь — Марисабель.
Володька… Он что, сегодня не был на работе? Он что-то натворил?
Гость улыбнулся снисходительно:
— Ничего он не натворил, просто я хотел повидать его. ребята говорили, что у него проблемы.
— Проходите, пожалуйста, вот сюда. Я чай, сейчас я чай поставлю.
Ольга явно смущалась. Марисабель поспешила ей на помощь:
— Ольга Юрьевна, не беспокойтесь, я чай поставлю и стол накрою.
Между тем мужчина вошел и ненавязчиво оценил обстановку, делая вывод для себя: старый дом, хрущёвка, старая мебель, да, друг, оказывается, у тебя дела хуже, чем я предполагал! Увидев на полу Владимира, перевел взгляд на Ольгу.
— Ольга Юрьевна, Оля, а я ведь вас помню, даже на вашей комсомольской свадьбе гулял и играл на гитаре.
— Боже мой, Влад! — еще больше смутилась Ольга. — Ты, вы назвались сейчас там, на площадке, я гляжу вроде знакомый.
— Н-да, много воды утекло! Слушай, давай без условностей: «ты», «вы», мы ведь в домашней обстановке.
— Хорошо, хорошо! Володька, как неудобно-то получилось! Влад, ты не думай, он не пьет, просто все так совпало, в общем, полоса у нас черная.
Выглянула из кухни Марисабель:
— Ольга Юрьевна, все готово, сюда вынести?
Ольга по-прежнему металась в смущении, принялась убирать с журнального столика газеты. Владислав остановил ее:
— Давайте по старинке — на кухне, если не возражаете, и беседа доверительнее будет.
Уселись на кухне. Марисабель хотела удалиться, предоставив гостя хозяйке, но Ольга остановила ее:
— Марисабель, останься, ты полноправный член нашей семьи.
— Спасибо, Ольга Юрьевна.
В это время из спальни притопала Жади. уткнулась матери в колени. Владислав удивился:
— А это чье чудо?
— Дочка Марисабель, внучка Владимира.
За чаем Ольга все выложила Владиславу: о болезни сына, о Марисабель, согласившейся на операцию по пересадке костного мозга, о материальных проблемах, связанных с этим, вынудивших семью продать всю недвижимость и ютиться в квартире родителей со старой мебелью и сантехникой. О долгах и кредитах, в которые залез муж, и как результат безысходности — сегодняшняя его пьянка.
— Володька как Володька, — констатировал Владислав, — ни слова о проблемах. Короче, девушки, я все понял! — он резко поднялся из-за стола. — Извините, ей Богу некогда! Спасибо за чай.
Попрощавшись и кинув напослед:
— Все образуется, Оля! Марисабель, спасибо тебе за Андрея. Он ушел стремительно, хлопнула дверь подъезда. Женщины припали к окну, видели, как гость сел в дорогую иномарку и скрылся в арке.

* * *

Недостающие деньги на операцию нашлись: Ольга связалась с волонтерами по сбору средств. Владислав помог выхлопотать федеральную квоту.
Наступил день отъезда. Ольга и Андрей, Марисабель с дочкой улетали прямым рейсом на Мюнхен. Проводить их в аэропорту собралось много народу: Владимир с Васькой, армейский друг-дальнобойщик Геннадий, Влад, друзья и приятели Васи.
Объявили посадку на рейс. Марисабель взяла Владимира за локоть, чуть отвела в сторону:
— Отец, я не вернусь после операции.
— Как не вернешься?! Марисабель, тебя Ольга обидела? Скажи мне! Кто? Я тебя обидел, Васька?
В глазах ее блеснули слезы:
— Нет, нет, никто меня не обидел, уверяю тебя! Вы мне теперь все родные! Я очень рада, что мы, наконец, встретились. Что успела хотя бы по письмам узнать свою бабушку.
— Марисабель, подумай, ты же учиться… Ты учиться хотела!
— Учиться никогда не поздно.
— Но как же так?! Мы ведь только встретились! Я так мало принял участия в твоей судьбе. Получилось все как-то по-дурацки: выходит, что я искал тебя ради меркантильного интереса.
— А кто сказал, что мы расстанемся навсегда? Но сейчас я должна уехать, так будет лучше для всех — дружба крепче на расстоянии. У вас вон без меня проблем выше крыши. А участие… Разве мало ты мне помог еще до того, как стало известно, что Андрюша болен?! Извини меня, миллионы детей мечтают о встрече с папой, да только не всякий папа их признает. Ты подошел ко мне в столовой, как только понял, чья я дочь. Много бы нашлось среди вашего брата, кто, трусливо поджав хвост, постарался бы скрыться!
— Марисабель! — Владимир не находил слов. — Моя Марисабель.
— Все хорошо, папка! Все будет хорошо!
Он обнял ее:
— Повтори, как ты сказала?
— Папка, я сказала папка.
— Дочь, запомни, ты всегда можешь рассчитывать на меня. И еще, знай: я любил твою мать. Мы все совершаем ошибки и глупости, после жалеем всю жизнь. Так случилось и с нами. А теперь у меня Андрюшка, Васька, Оля. Ты, пойми меня, дочь. Ты совсем взрослая, у тебя есть свой ребенок.
— Я все знаю, мне бабушка писала.
— Я совсем мало побыл счастливым дедом. Возвращайтесь!
— Пора, отец. Я буду звонить.
Она передала ему дочь, стала прощаться с остальными.
— Как же ты похожа на свою мать! Я ведь обознался, — смеялся Владислав. — Передавай ей мой студенческий привет.
— Хорошо, обязательно. Я рада, что познакомилась с вами.
Вася очень по-взрослому обнял и поцеловал Марисабель, подхватил на руки Жади, закружил.
Владимир простился с женой и сыном.

* * *

Прошло пять с половиной лет. Вновь вступила в свои права золотая осень. Семейство Ивановых в полном составе ужинало. Зазвонил телефон. Владимир снял трубку:
— Алло.
На том конце отчетливо ответили:
— Папка, ты? Здравствуй, это я, Мария.
Владимир обрадовался:
— Маша, дочка, здравствуй! Ты откуда?
— Из Ганновера. Мы теперь тут живем. Как вы там поживаете? Как Андрюшка, Вася, тетя Оля?
— Все хорошо, Маша. Андрей здоров. Да, да. Василка, тетя Оля, все здоровы. Замуж выходишь? Это дело хорошее! Поздравляю! Да, обязательно будем. У меня, дочь, тоже дела в гору: я уже первый заместитель директора холдинговой компании.
Владимир долго говорил с дочерью, передавал трубку всем своим. Мария в свою очередь передала трубку дочке, затем после короткой паузы он услышал чуть приглушенный грудной голос:
— Здравствуй, Володечка, это я — Таисия.
Он растерялся, затем взял себя в руки, заговорил обычным тоном:
— Здравствуй, Тася. Да, рад слышать тебя. И тебе доброго здоровья. Все мои передают тебе привет. Спасибо за дочь, ты вырастила ее замечательным человеком!
— Тебе спасибо. У нее твои гены. Знаешь, а я научилась играть на гитаре. Как бы ни было здесь хорошо, очень скучаю по России, беру иногда в руки гитару и пою: «Не было печали, просто уходило лето, не было разлуки — месяц по календарю. Мы с тобой не знали сами, что же было между нами…».
— Замечательная песня, я тоже помню и люблю ее. — Последовала минутная пауза, Владимир окликнул: — Алло.
И вновь услышал ее голос:
— Тут Женечка просит Андрея. Всего доброго, Володя.
— И вам добра. Андрюшка, иди, разговаривай с племянницей.
Андрей долго болтал, слышно было, как щебечет Женька.
За столом улыбались: племяшка чуть-чуть моложе дяди.
Ночью, когда легли спать, Ольга вдруг засмеялась. Владимир повернулся к жене:
— Ты чего? Смешинка в рот попала?
— Не спится. Знаешь, о чем я сейчас подумала: какая же я была глупая, испугалась, что убежишь к Таисии. А вот теперь готова всех принять в нашем доме, даже её. Только бы все были живы-здоровы!
— Даже? — удивился Владимир.
— Представь себе.
— «Санта Барбара» какая-то, — зевнул, — спи уже.
А Ольге не спалось. Осторожно, чтоб не потревожить покой мужа, встала, прошла на кухню. Не зажигая свет, смотрела в окно. Ночные огни города рисовали знакомый пейзаж таинственными красками. Когда-то в юности она любила помечтать на балконе о дальних странах и морях с пальмами на песчаном пляже. Еще несколько лет назад упрекала мужа, мол, подруга счастливая: каждый год ездит отдыхать, уже весь мир объехала, не то, что она. Но теперь Ольга знала истинную цену счастья: оно тут, под этой крышей — в ее семье. По лицу ее тихо струились слезы. И слезам она знала цену: бывают они горькие — от горя, удушливые — от обиды, а бывают сладкие — от счастья.
— Бу-бу-бу, — невнятно забубнил кто-то в комнате Андрея.
Ольга утерла соленую влагу со щек, тихонько приоткрыла дверь. Сын сидел за монитором компьютера, на экране по скайпу высвечивалась глазастая девчонка. Ольга узнала в ней одноклассницу сына. Тихо прикрыла двери, с улыбкой подумала: «Взрослеет, вот уже голос ломается. Вася невесту в дом приводил, глядишь, женится скоро. Однако пришел мой черед хранить мир в семье».