Ирина АНДРЕЕВА
Осколки радуги
Повести, рассказы
И Ангел осенил тебя своим крылом
Реквием
Светлой памяти Гарбар Ларисы Ивановны
В ту ночь выпал первый снег. Легкое покрывало укрыло крыши домов и автомобилей, припаркованных во дворах. Чистым, ровным полотном устелил дорожки и газоны парков и скверов, тротуары вдоль дорог. Белым-бело стало в городе.
В предутренний час стояла такая звенящая, умиротворенная тишина, будто сама Богородица, опустив на землю свой покров, еще незримо присутствовала, охраняла покой спящего города.
Вой сирены «скорой помощи» нарушил тишину, она мчалась в сторону клиники, из которой уже не возвращаются пациенты.
Медленно разъехались ворота, впуская автомобиль. Санитары выкатили из фургона каталку, быстро переместили в приемное отделение. Белые халаты, оформление, каталка загремела в палату.
Белые стены, высокий потолок, яркий свет электрической лампочки и боль, пронизывающая насквозь, через стиснутые зубы вырывается тяжкий стон. Медсестра делает укол, участливо произносит:
— Потерпите, сейчас станет легче.
Уходит, погасив потолочную люстру, лишь рассеянный свет настенного бра едва освещает теперь помещение.
Боль, вгрызаясь в живую плоть, застилает сознание. Вдруг сквозь прикрытые веки женщина не видит, а скорее ощущает мягкое свечение над собой. Она с усилием раздвигает веки и видит на своей груди легкое, невесомое, полупрозрачное существо с двумя крылами.
— Не бойся, я твой Ангел Хранитель. Я всегда незримо был с тобой, а сейчас сниму твою боль.
Он легко взмахивает крылами, и боль действительно уходит, сочится, как вода в песок, освобождая тело. Белые крылья распластались широко и свободно.
— Ничего не бойся. Смерти нет! Нет конца! Там, где что-либо кончается, начинается что-то новое.
Я наблюдал за тобой с твоих младенческих лет, радовался, как ты растешь. Помнишь, ты была еще златокудрым ангелочком и как-то разбила в кровь коленку?
Твоя мама прижигала ранку зеленкой, а ты смеялась звонким голосочком и сквозь слезы твердила: «Мне нисколечко не больно, мамочка».
Я умилялся, когда видел, как зарождаются в тебе первые добродетели — совесть, доброта, сострадание. Ты училась в младших классах, когда родители купили тебе легкую кроличью шубку. Мальчишки пощипывали одежку, должно быть, восхищаясь красивой девочкой, а ты ощущала неловкость и не хвасталась перед подружками обновкой, а мечтала о ватном стеганом костюмчике, как у всех, какие мастерили матери детям послевоенной поры.
Я восхищался твоей целомудренностью, когда первый робкий юноша читал тебе стихи Есенина и Блока в саду на скамейке.
Я гордился тем, как прилежно ты училась в школе и блестяще окончила вуз, но никогда не возвышалась над другими, не кичилась своими успехами и талантом.
Ты так много сделала для других, отдавая свои знания и опыт.
Я преклонялся, когда ты, как декабристка, последовала за мужем в Сибирь, и осталась предана сибирской земле, а свою жизнь посвятила науке.
Я ликовал, когда на свет появились твои дети, какой любящей, заботливой матерью была ты для них!
Я, как мог, ограждал тебя от пошлого и наносного, сохранял твою чистую душу и хрустальный сосуд твоего доброго сердца.
Я старался укрепить тебе дух, когда погиб твой муж, и ты, сильная, не сломилась, одна подняла, поставила на ноги детей.
Я удивлялся, когда твои коллеги говорили: «Как легко ты пишешь», а ты смеялась и отвечала: «У меня рука сама думает, ей нужны только бумага и авторучка». Легким размашистым почерком, играючи, выводила крупные буквы, которые словно сами вязались в слова и предложения.
Твои родители были атеистами, и ты так и не пришла к Богу, принимая иконы и церковное убранство за произведения искусства и культурные ценности. Но жила в ладу со своей совестью, негласно выполняя все заповеди Божии. А много ли найдется равных тебе среди тех, кто исправно бьет поклоны?!
Я огорчался, когда ты заболела, но завидовал твоему жизнелюбию.
Я заберу твою боль. Ты прожила достойную жизнь и оставила на земле заметный след, теперь я поведу тебя к горним высям. Там нет ни печали, ни горести, ни злобы, ни зависти, ни стяжательства.
Я дам тебе крылья, и ты сама станешь Ангелом Хранителем для своих детей. Два белых крыла. Ты мать, тебе хватит их, чтобы накрыть одним сына, другим дочь, защитить в трудную минуту.
Ангел все говорил, а Она внимала ему. Снова пошел снег. Бесшумно касаясь стекол окон, он легко скользил вниз, оседая на переплетах и уличных подоконниках.
— Минет зима, зазвенят первые ручейки, стеклянным звоном напоминая твой переливчатый высокий голос. Белая березка, посаженная в твою честь, выбросит клейкие робкие листочки. Трепетно задрожат на ветру белые берестинки, приласканные легким ветерком. В твоем саду зелеными строчками пробьются первоцветы — тюльпаны, нарциссы и крокусы, любовно посаженные твоими руками. Зацветет и осыплется вишневый цвет, затем яблоня уронит розовые лепестки, устелив землю, по которой ступала твоя нога. И будет все своим чередом: наступит лето, украсив сад прекрасными цветами. Снова осень закружит золотой листвой, вызреют в поле хлеба, ты так много вырастила его за свою жизнь…
А через год-другой появятся внуки, и маленькие ножки побегут по твоей земле, звонкими голосами оповещая мир о своем существовании.
Нет конца, есть начало новому…
Ирина АНДРЕЕВА
Осколки радуги
Повести, рассказы
И Ангел осенил тебя своим крылом
Реквием
Светлой памяти Гарбар Ларисы Ивановны
В ту ночь выпал первый снег. Легкое покрывало укрыло крыши домов и автомобилей, припаркованных во дворах. Чистым, ровным полотном устелил дорожки и газоны парков и скверов, тротуары вдоль дорог. Белым-бело стало в городе.
В предутренний час стояла такая звенящая, умиротворенная тишина, будто сама Богородица, опустив на землю свой покров, еще незримо присутствовала, охраняла покой спящего города.
Вой сирены «скорой помощи» нарушил тишину, она мчалась в сторону клиники, из которой уже не возвращаются пациенты.
Медленно разъехались ворота, впуская автомобиль. Санитары выкатили из фургона каталку, быстро переместили в приемное отделение. Белые халаты, оформление, каталка загремела в палату.
Белые стены, высокий потолок, яркий свет электрической лампочки и боль, пронизывающая насквозь, через стиснутые зубы вырывается тяжкий стон. Медсестра делает укол, участливо произносит:
— Потерпите, сейчас станет легче.
Уходит, погасив потолочную люстру, лишь рассеянный свет настенного бра едва освещает теперь помещение.
Боль, вгрызаясь в живую плоть, застилает сознание. Вдруг сквозь прикрытые веки женщина не видит, а скорее ощущает мягкое свечение над собой. Она с усилием раздвигает веки и видит на своей груди легкое, невесомое, полупрозрачное существо с двумя крылами.
— Не бойся, я твой Ангел Хранитель. Я всегда незримо был с тобой, а сейчас сниму твою боль.
Он легко взмахивает крылами, и боль действительно уходит, сочится, как вода в песок, освобождая тело. Белые крылья распластались широко и свободно.
— Ничего не бойся. Смерти нет! Нет конца! Там, где что-либо кончается, начинается что-то новое.
Я наблюдал за тобой с твоих младенческих лет, радовался, как ты растешь. Помнишь, ты была еще златокудрым ангелочком и как-то разбила в кровь коленку?
Твоя мама прижигала ранку зеленкой, а ты смеялась звонким голосочком и сквозь слезы твердила: «Мне нисколечко не больно, мамочка».
Я умилялся, когда видел, как зарождаются в тебе первые добродетели — совесть, доброта, сострадание. Ты училась в младших классах, когда родители купили тебе легкую кроличью шубку. Мальчишки пощипывали одежку, должно быть, восхищаясь красивой девочкой, а ты ощущала неловкость и не хвасталась перед подружками обновкой, а мечтала о ватном стеганом костюмчике, как у всех, какие мастерили матери детям послевоенной поры.
Я восхищался твоей целомудренностью, когда первый робкий юноша читал тебе стихи Есенина и Блока в саду на скамейке.
Я гордился тем, как прилежно ты училась в школе и блестяще окончила вуз, но никогда не возвышалась над другими, не кичилась своими успехами и талантом.
Ты так много сделала для других, отдавая свои знания и опыт.
Я преклонялся, когда ты, как декабристка, последовала за мужем в Сибирь, и осталась предана сибирской земле, а свою жизнь посвятила науке.
Я ликовал, когда на свет появились твои дети, какой любящей, заботливой матерью была ты для них!
Я, как мог, ограждал тебя от пошлого и наносного, сохранял твою чистую душу и хрустальный сосуд твоего доброго сердца.
Я старался укрепить тебе дух, когда погиб твой муж, и ты, сильная, не сломилась, одна подняла, поставила на ноги детей.
Я удивлялся, когда твои коллеги говорили: «Как легко ты пишешь», а ты смеялась и отвечала: «У меня рука сама думает, ей нужны только бумага и авторучка». Легким размашистым почерком, играючи, выводила крупные буквы, которые словно сами вязались в слова и предложения.
Твои родители были атеистами, и ты так и не пришла к Богу, принимая иконы и церковное убранство за произведения искусства и культурные ценности. Но жила в ладу со своей совестью, негласно выполняя все заповеди Божии. А много ли найдется равных тебе среди тех, кто исправно бьет поклоны?!
Я огорчался, когда ты заболела, но завидовал твоему жизнелюбию.
Я заберу твою боль. Ты прожила достойную жизнь и оставила на земле заметный след, теперь я поведу тебя к горним высям. Там нет ни печали, ни горести, ни злобы, ни зависти, ни стяжательства.
Я дам тебе крылья, и ты сама станешь Ангелом Хранителем для своих детей. Два белых крыла. Ты мать, тебе хватит их, чтобы накрыть одним сына, другим дочь, защитить в трудную минуту.
Ангел все говорил, а Она внимала ему. Снова пошел снег. Бесшумно касаясь стекол окон, он легко скользил вниз, оседая на переплетах и уличных подоконниках.
— Минет зима, зазвенят первые ручейки, стеклянным звоном напоминая твой переливчатый высокий голос. Белая березка, посаженная в твою честь, выбросит клейкие робкие листочки. Трепетно задрожат на ветру белые берестинки, приласканные легким ветерком. В твоем саду зелеными строчками пробьются первоцветы — тюльпаны, нарциссы и крокусы, любовно посаженные твоими руками. Зацветет и осыплется вишневый цвет, затем яблоня уронит розовые лепестки, устелив землю, по которой ступала твоя нога. И будет все своим чередом: наступит лето, украсив сад прекрасными цветами. Снова осень закружит золотой листвой, вызреют в поле хлеба, ты так много вырастила его за свою жизнь…
А через год-другой появятся внуки, и маленькие ножки побегут по твоей земле, звонкими голосами оповещая мир о своем существовании.
Нет конца, есть начало новому…