В чистом поле: очерки, рассказы, стихи
Н. В. Денисов







ВЕСЕННИЕ ГАЙКИ


Полезно послушать толковый совет – даже с Запада, который во все века ходил на нас опустошительными войнами. А Русь-то, Россия наша, собравшись с силами, всегда отбивалась. Чаще сокрушительно!

Не о войнах, не о противостояниях речь. Пусть посольские чины, рассевшись на переговорных насестах, поспевают плести на эти темы, примиряющее страны и народы, всесветное дипломатическое кружево. Моя небесполезная «запятая» – по контексту – о мирном, об «Искусстве поэзии» – о познавательном стихотворении француза Раймона Кено (Перевод М. Кудинова), чьи строки оригинально подчеркивают свойство таланта, практическое применение его в живом литературном деле.



Возьмите слово за основу
И на огонь поставьте слово,
Возьмите мудрости щепоть,
Наивности большой ломоть,
Немного звезд, немножко перца,
Кусок трепещущего сердца
И на конфорке мастерства
Прокипятите раз и два,
И много-много раз все это.
Теперь пишите. Но сперва
Родитесь все-таки поэтом.



Толково сказано, со знанием процесса. Рационально и предварено: «прокипятите!» (Всю жизнь стараюсь!) И сейчас «трепещущим сердцем», на родном поэтическом поле, озарю продолжение разговора.

«Больше поэтов хороших и разных», – говорил Маяковский. Нынче, при свободах, «разных» числом и нахрапом больше, нежели «хороших». И издаются они ловчей. И покровителей при деньгах – находят скорей, когда одаренный человек не умеет и стесняется являть подобную ловкость.

При бюджетном, то есть государственном, финансировании творческих организаций – ежегодно проводились просторные семинары молодых литераторов. Накануне нашествия молодых сочинителей в Тюмень, в писательский Союз поступала масса рукописей. И руководители семинаров (ими назначались подготовленные люди) отбирали для предстоящего разговора-анализа наиболее крепкие произведения.

Я всегда был рад, если в стихотворном потоке попадалось настоящее. От него ведь не уйдешь, не отмахнешься, оно «вцепится» в тебя, завладеет твоим воображением и ты стремишься побыстрей познакомиться воочию с создателем этих строк.

Вот как, например, с автором строк, встретившихся мне в начале 80-х в присланной из северного поселка Советский папочке стихов:



Заблестела земля в гараже
Повидавшею виды фуфайкой.
Из весенних сугробов уже
Показались и первые гайки.



Так свежо, ново, с детской непосредственностью, о наступлении весны, кажется, еще никто в обозримых весях не говорил. Ни грачи, ни скворцы, ни звон ручейка, – а вытаявшие из снега эти, бог ты мой, железяки – гайки. Увидеть и изобразить эту весеннюю солнечную картинку мог человек со своим не только духовным, с практическим опытом! Им и оказался молодой слесарь ремонтной автомастерской лесозаготовителей Владимир Волковец. В его папочке присутствовал еще ряд живописных виршей. И я волей председателя семинара поставил эти стихи на «разбор» – первыми. Обсуждение было приподнятым, радостным. Вынесли вердикт: перед нами поэтически одаренный человек и его творчество требует всяческой поддержки!

Будущий сборник поэта еще только «проглядывался», требовалась работа над строками, учеба, в конце концов. И писательская организация рекомендовала Владимира Волковца поступать – конечно же! – в Литературный институт имени Горького.

Творческий конкурс в «единственный в мире» писательский вуз Володя прошел успешно, сдал вступительные экзамены по программе средней школы и был зачислен студентом очного отделения. А это – прямой путь в писатели. И ответ на вопрос: как им становятся?!

Непременно, и это бесспорно, пишущий должен иметь от рождения «Божью искру». Все остальное – успехи, достижения стихотворца зависят не только от обстоятельств жизни, а от него самого. От биографии, самовоспитания, обретения кругозора, нравственной и гражданской позиции, большого труда и целеустремленности.

Иногда, в изначальной своей сельскости, зрю я труд литератора, как труд огородницы. Скажем, «пашут» две соседки-хозяйки на одинаковых по качеству огородах-плантациях. У одной все прёт, как на дрожжах, у другой – скукоживается, сохнет на корню. И солнышко светит, и дождики не обижают обеих. А дело – в разном соображении, старании. И еще – руки «из разного места растут», как в народе говорят. Одна хозяйка радуется делам рук своих, другая, неудачливая, сердится на весь окружающий мир.

В литературном творчестве те же, да простят меня « щелкоперы »- пародисты, причины успеха иль неуспеха.

Владимир Волковец, а человек он уже в то время был семейный, три года проучился на очном отделении, в институте стал командиром студенческого производственного отряда, заместителем парторга вуза. Налаживал контакты с печатными органами. Первая его книжка стихов «Сосновый дом» вышла в издательстве «Современник».

Перейдя в заочники, Володя вернулся в Советский. Написал новый сборник стихов, мы приняли его в члены Союза писателей СССР.

От «станка», вернее, от баранки большегрузного автомобиля, перевозящего трубы для строящихся нефтепроводов, пришел в поэзию сургутянин Петр Суханов. Тоже не миновал на своем пути областных семинаров молодых, литобъединения при городской газете, нашего родного лицея – Литературного института. И необходимо тут подчеркнуть: пока вращался в живой трудовой буче, писал ярко, привлекательно, попадал даже на страницы столичных изданий. Сделавшись «профессионалом», Суханов как-то скоро утратил новизну и яркую образность, которыми подпитывала его живая жизнь.

Разными путями пришли в литературу, ныне активно издающие книги, Владимир Фомичев и Александр Игумнов – из того же Советского. Город этот дал плеяду талантливых литераторов. Владимир Фомичев, приехав туда из Москвы, пять лет трудился в редакции городской газеты, вернулся в Москву, где при демократии «прогремел» на всю Россию своей боевой газетой «Пульс Тушина». Смелая её гражданская позиция так разозлила врагов русского государства, что они едва не упекли в тюрягу редактора. Отстаивала Фомичева вся честная Россия, многие патриоты в пору самого жуткого демократического беспредела не побоялись возвысить за него свои голоса.

Александр Игумнов – бывший военный пилот-вертолетчик. Отважно воевал в Афганистане, стал не только хорошим прозаиком, но и стойким бойцом за русское дело.

Областные семинары наши были особой «статьей». И разного порядка случался на них народ. То мечтатель из городских студентов, то скромная рифмовательница из дальней деревни, а то и, быстро освоившаяся в новой среде, «звезда» гостиничных тусовок, когда занятия наши, разговоры вступали в вечернюю расслабленную фазу…

По сколько литературные мероприятия эти дали полезных напутствий одаренным участникам! Одни ими воспользовались, другие – нет, иным просто не повезло. По этому поводу вспоминается не столь смешной, сколько горький случай, произошедший – в конце семидесятых.

Похвалили мы за стихи человека из Салехарда. Не юношу уже, зрелого мужчину лет тридцати трех, как говорится, ровесника Христа. Газета «Тюменская правда» охотно опубликовала подборку виршей салехардца, пожелала ему в одном из декабрьских номеров «доброго пути», как делалось в таких случаях.

Проходит месяц. Семинарское уж подзабылось. Другие заботы приспели. И вдруг па улице Республике, в центре Тюмени, встречаю похваленного семинариста. В добротном авиаторском крытом полушубке, в унтах, хромовых рукавицах, богатой меховой шапке. Спрашиваю, мол, в командировку в Тюмень прилетел? А он отвечает, что еще никуда и не улетал, а только что вышел из больницы, куда попал после завершения литературного форума. Подлечился. И спешит на почтамт, где должен получить из своей заполярной организации денежный перевод на обратный билет.

Кончилась тюменская зима. Прозвенел капелями март. Превратились в парящие просторные лужи апреля бывшие зимние сугробы.

Опять центр города. Республика.

И знакомый голос – «здравствуйте!»

О-о, какая сумятица чувств, удивления, охватили тогда меня при негаданной встрече! Передо мной стоял «авиатор», только без прежнего богатого «прикида», а в потертой «зэковской» шапке, в такой же лагерной телогрейке серого цвета и порядком побитых кирзовых сапогах. Глазам не верю! Может, это сон снится?!

А не прислали начальники деньги своему работнику в тот январский день. Не прислали и на второй. Первую ночь человек скоротал на железнодорожном вокзале. На вторую – подвернулись «добрые люди», предложили ночлег в «божеских условиях»: в готовом к открытию, но еще не заселенном НИИ Гипротюменьнефтегаз.

Компания расположилась в отдельной комнате, возле батарей отопления, «накрыла поляну» с вермутом и портвейном, с ливерной колбасой и свежей буханкой хлеба. Выпили, побазарили, сморило. Наш «герой» – унты и шапку под голову, накрылся шубой, уснул. Утром «продрал глаза» – ни компании, ни шубы, ни шапки, ни унтов, ни рукавиц даже. Оставили человеку то, в чем он передо мной стоял на апрельском солнышке. Паспорт еще оставили. 11о последние рублишки из паспорта- прихватили тоже!

И что – в дальнейшем? По-современному это называется – за- бичевал. И продлилось сие бичевание до момента нашей новой встречи… Почему не пришел со своей бедой в писательскую организацию? Постеснялся. Никак не мог через себя переступить!

На этот раз я не отпустил от себя бедолагу Привел его в наш Союз писателей. Наскребли денег в литфондовской кассе, купили билет на Полярный круг. Улетел. Больше этого человека я не встречал никогда. Стихов его в печати тоже не видел.

Другая история. Нет, не печальная, скорее – светлая, но тоже связанная с семинаром. Одна поэтесса из деревни прислала тетрадку стихов и заметила при этом, что когда-то, в студенческие времена, её стихи обсуждали в Тюмени при моем участии. Посмотрел новые вирши, вижу человек «соображает» в поэтическом направлении. Началась переписка. Обмен посланиями продолжался больше года. И вот вижу: сложившаяся рукопись моей «подопечной» вытягивает уже на небольшую книжку! Собственными усилиями нашел спонсора. И с согласия автора отдал её стихи в недорогое издательство.

Переписываемся по-прежнему, ждем выхода книжки!

И как-то в ранний утренний час, когда я уже устроился за печатной машинкой, слышу из квартирного коридора разговоры… о каком-то молоке. Потом Мария громко так зовет меня и почему-то смеется:

– Коля, нам тут молоко принесли, целых две трехлитровых банки, не знаю, что и делать!

– Принесли, так покупай! – громко отвечаю.

– Так денег не хотят брать, говорят, что бесплатно! – и опять смех звонкий. – Вот жизнь наступила, новая власть, видимо, решила нас побаловать! Еще мешок картошки предлагают – также бесплатно… Но у нас же своя уродилась неплохая…

«Достукал» клавишами фразу. Выхожу в коридор.

– Здравствуйте, Николай Васильевич… Мы вот тут с мужем в город приехали по делам, подвернули к вам на минутку… Молочка привезли, у нас его много, корова только что отелилась…Телочку принесла. Вы уж не обессудьте, возьмите, а то… ваша супруга…

– Простите, да кто вы будете-то? – спрашиваю незнакомую, немножко растерянную женщину в синем платочке. – Я в книжках читал – были раньше молочницы… по домам носили…

– Вы меня не узнаете, – говорит,… да… я такая-то и такая… – Стихи вы мои издаете, первую книжку мою, вот!

Тут и я рассмеялся:

– Наконец-то познакомились… опять… Здравствуйте! А молоко, выходит, вроде гонорара… или за вредность производства?

– А что здесь плохого? Знаете, у нас корова отелилась…

Долго еще мы от души удивлялись с Марией, когда «молочница» распрощалась с нами, деловито и по-хозяйски унося с собой порожние молочные банки – к поджидавшему её возле подъезда нашей девятиэтажки старенькому «москвичу».

Потом и сборник вышел. Затем второй и третий. Поэтессу приняли в Союз писателей. Добрая и светлая у нее деревенская лирика. Успехов ей! В том числе и на родном подворье! Там уж давно, конечно, новорожденная та телочка выросла, коровкой стала, молочко дает.

А вот этого стихотворца из Ханты-Мансийска, капитана речного катера – с нашивками-галунами на кителе, при фуражке с золотой «капустой» на околыше, знали многие. Он, бывший морской офицер, бравший в 1945 году Курильские острова, кавалер орденов, в том числе и ордена Боевого Красного знамени, Василий Андреевич Харитонов-Деткин, писал не просто стихи. Сочинял бесконечную – во времени и пространстве – поэму про сибирского первопроходца Тлоркина, то есть «наследника» бойца Васи Теркина: фронтового русского героя, созданного Александром Твардовским. Взяв за основу стихотворный размер, полюбившуюся многим на Руси народную интонацию «Книги про бойца», наш пиит изображал своего Тлоркина в главах – «Тлоркин на Ямале», «Тлоркин в тайге», «Тлоркин на Самотлоре», ну и так далее. Автор всюду искал слушателей, находил и читал им свои пространные главы поэмы. Рассказывали очевидцы: вел, например, свой катер по Кон- де или протокам Оби, вдруг замечал на берегу людей у костра, причаливал и устраивал читку «своего Тлоркина».

И еще. Хороших поэтов прямо-таки боготворил. Однажды завернул к нему на борт земляк Андрей Тарханов. Поднимается по трапу. А на палубе выстроена вся катерная команда – четыре «штыка». И капитан посудины, выдраенной по этому случаю до блеска, командует: «Смирно! Равнение на выдающегося поэта Андрея Тарханова!»

Ну, подражал Харитонов-Деткин классику советской литературы, ну, попал под его очарование, да вот собственные строки его весьма сильно хромали в «художественно-поэтическом плане». Критику и дельные советы по совершенствованию строк автор воспринимал недоверчиво и очень настороженно. И продолжал атаковывать газетные редакции в провинции, толстые и тонкие журналы в Москве. Добирался со своей рукописью и до высокого литературного начальства в Правлениях СИ СССР и России. Как-то приметил я речного капитана в Центральном Доме литераторов, где он угощал шампанским ушлых московских сочинителей, конечно, не скупившихся – при дармовом угощении – на щедрые похвалы провинциалу…

И что вы думаете? Издал Тлоркин (так автора и самого называли в народе!) рукопись отдельной книжкой. На собственные, правда, деньги.

Ладно. Не будем теперь придираться ни к автору, ни к его многолетнему труду. Полагаю: труд этот заслужил право на жизнь. Со всеми его недостатками. Творил его человек редких качеств. Неутомимый. Дерзостный. Вдохновенный.

Фамилию своего литературного героя Василий Андреевич мыслил, как собирательную, отражающую дружбу народов страны СССР а затем и – России. ТЛОРКИН – это татарин, лезгин, осетин, русский, калмык, ингуш, нанаец. Да! Такая вот история с географией случилась на нашем тюменском поэтическом поле.

А вот земляка своего, окунёвца, Сергея Борисовича Борисова, мне самому искренне хотелось если уж не «вывести на широкую дорогу», то сделать его творчество известным в больших, нежели районных, масштабах. Сергей Борисов был первый «живой поэт», которого я знал с детских лет и видел в своем селе едва ль не каждый день. Фронтовик, орденоносец, а в Окунёво – слесарь совхозной МТМ, охотник, рыбак, как многие мужики в нашем селе. Но главное – художник, баснописец, лирик. А держался скромно. И печатался только в нашей «путевке» – районной газете «Путь социализма».

Однажды я уговорил земляка-односельчанина приехать в Тюмень на литературный семинар – показаться. Приехал. Обычный с виду человек. Чернявый. С пытливым взором умных глаз. Плащ пастуший оставил в нижнем гардеробе Дома Советов. Пиджак простенький. Кирзовые сапоги. Полевая офицерская сумка-через плечо. Посидел, послушал. Видимо, подивился мудреным разговорам нашим. Для себя, похоже, ничего не взял из нашего мудреного. И, не заходя в областные редакции, отбыл в свои лесостепные дали, в Бердюжское село Окунёво – село поэтов.

А ведь стихи писал отменные. Послушайте:



Той весной солнце скупо дарило лучи,
Мы ночами тогда хоронили бойцов.
Ту весну принесли не на крыльях грачи,
Той весной мы не слышали песен скворцов.
Были песни другие тогда у весны,
Не лежала солдатская к песням душа.
Пели бомбы да танки, да щепки сосны,
Пели мины да пули в солдатских ушах.
Пела смерть, по броне и по каскам стуча,
Мы кричали «Ура!» перекошенным ртом.
Ту весну мы без песен несли на плечах,
А уж петь соловьями мы стали потом.